вам... - Тут он внезапно осекся, ибо глаза его
встретилсь с насмешливо-надменным взглядом сэра Мармадьюка.
- Я полагаю, вы весьма удивлены, мистер Дентон, и думаю, неприятно
удивлены. - Голос Мармадьюка так и сочился презрением.
- Проклятье! - вскричал Дентон злобно и угрожающе.
- А раз так, нам лучше расстаться, и советую вам откланяться и
удалиться.
- Удалиться? М-мне? - Дентон даже начал заикаться. - Вы предлагаете
м-мне удалиться? Да кто вы такой, черт бы вас побрал?!
- И сию же минуту!
Мистер Дентон грязно выругался и, шагнув вперед, поднял хлыст. Сэр
Мармадьюк скрестил руки на набалдашнике трости и насмешливо поклонился.
- Я вижу, у вас есть хлыст, сэр? Берегитесь! - Голос его был ласков, на
губах играла легкая улыбка, но в проницательных глазах и в спокойной позе
таилась угроза. Хладнокровие и уверенность в себе пугали больше, чем любые
угрозы.
Рука мистера Дентона медленно опустилась, ярость в его глазах потухла.
Пробормотав очередное ругательство, он повернулся к девушке и протянул ей
руки.
- Ева... - начал он, но ледяной голос сэра Мармадьюка вновь остановил
его.
- Мистер Дентон, к сожалению, по земле еще ходят те, кому лучше бы
лежать в могилах и почивать вечным сном. Мне кажется, вы относитесь именно к
такому сорту людей, так вот, если вы не хотите, чтобы я исправил эту ошибку
природы, то вам лучше удалиться, и как можно скорее. Прошу вас, избавьте
меня от искушения.
Какое-то мгновение казалось, что Дентон вот-вот бросится на него с
кулаками, глаза его так и пылали злобой и ненавистью, ноздри мстительно
трепетали, но, издав какое-то хриплое рычание, он резко развернулся и очертя
голову бросился в прочь, ломая кусты. Когда звуки шагов стихли, сэр
Мармадьюк повернулся к девушке. Она стояла в стороне, дрожа и кусая губы.
- Пойдемте, дитя мое, - мягко сказал он, - я отведу вас домой.
- Но что это все значит?
- Это значит, что вам лучше вернуться к вашим родным, домой.
- Домой? - медленно повторила она, все еще не придя в себя. - Да... он
ушел, убежал, он бросил меня, он даже... - Тут она без сил опустилась на
землю, прислонилась спиной к дереву и уткнулась лицом в ладони.
Сэр Мармадьюк беспомощно смотрел то на девушку, то на безмятежную луну.
Наконец он коснулся ее плеча:
- Бедное мое дитя! Поплачьте, лучше поплакать сейчас, чем разбить свое
сердце в будущем. Плачьте, мое дитя, плачьте, и вам станет легче!
- Я не плачу. - Она подняла на него ясные глаза. - Я просто ничего не
понимаю... я не понимаю, что произошло, почему Роберт убежал...
- Ну... - Сэр Мармадьюк снова взглянул на луну, словно прося у нее
поддержки. - Наверное, он ушел, потому, что я так захотел. Может, вам уже
пора вернуться домой?
- Да, - вздохнула она, поднимаясь. - Ничего другого мне, похоже, не
остается.
- Ничего! - подтвердил сэр Мармадьюк.
Они в молчании двинулись назад. Потом она неожиданно спросила:
- Так вы знакомы с Робертом Дентоном?
- Нет, - совершенно спокойно ответил Мармадьюк, - я с ним не знаком, но
кое-что о нем знаю.
Глава IV,
в которой путники беседуют
- Джон Гоббс, - помолчав, сказала Ева-Энн, - неужели все вас так
слушаются?
Сэр Мармадьюк, подумав с минуту, совершенно серьезно кивнул.
- Да. Как правило, да.
- Но он удрал! Оставил меня по первому же вашему требованию!
- И тебя это огорчает, дитя мое?
- Нет! Нет, я просто удивлена... Он вас испугался, по-настоящему
испугался. Я видела его лицо...
- Но надеюсь,я все-таки не столь страшен?
- Нет, совсем нет, но когда вы приказали ему уйти, в ваших глазах было
столько ярости, мистер Гоббс.
- Забудь об этом, дитя мое, лучше расскажи мне о себе...
- Он подчинился вам! А ведь Роберт, наверное, куда сильней!
- Без сомнения, но...
- Почему? Почему он послушался вас? Я ведь думала, что он храбр и
силен!
- Наверное, потому, что твой возлюбленный действительно тот, кем его
считают твои родственники.
- Странно... - задумчиво протянула девушка.
- Ты действительно влюблена в этого человека, дитя мое?
- Да, я... - Она смущенно взглянула на него. - Думаю, что я любила его.
Сэр Мармадьюк улыбнулся.
- А сейчас? Сейчас ты все еще любишь его?
- Я презираю трусов!
- И все-таки: ты любишь его?
- А кроме того, - продолжала она своим нежным и глубоким голосом, - он
совсем не так благочестив, как я полагала. Он сквернословит, богохульствует,
он собирался ударить вас!
- Все это означает, что ты больше не любишь его?
- Я больше никогда никого не полюблю! Никогда!
Сэр Мармадьюк улыбнулся столь весело, что и сам был удивлен.
- Но почему, дитя мое? Ты ничего не знаешь о любви, ведь прежде ты
никогда не любила.
- Это правда, сэр, но как вы узнали? - девушка взглянула на него с
обескураживающей наивностью.
- Это все твои глаза, дитя мое. Любовь все еще спит в душе твоей. Ты
еще не повстречала человека, которого смогла бы полюбить не за внешность или
манеры, а просто потому, что он - это он.
- Все это звучит глупо и неразумно, мистер Гоббс.
- Любовь всегда неразумна, - назидательно изрек сэр Мармадьюк.
- О! Но тогда вы, должно быть, не раз любили, мистер Гоббс?
- Нет, я никогда никого не любил, хотя раз или два воображал, что
любовь посетила меня... И прошу тебя, не зови меня мистер Гоббс.
- Но почему?
- Твои нежные губы не должны произносить столь неблагозвучное имя.
- Но ведь ваше имя Гоббс...
Сэр Мармадьюк сморщил свой благородный нос. Он уже жалел, что не выбрал
себе более достойный псевдоним.
- Зови меня, ну, скажем,... Джон.
- Но, - она качнула головой, - я не могу вас так называть, ведь мы
знакомы столь недолго. А такое обращение бесцеремонно, не правда ли?
- И все-таки зови меня просто Джон, - улыбнулся он. - И расскажи мне о
себе.
- Хорошо, но по правде говоря, сэр, моя жизнь не слишком интересна. Я
всего лишь простая девушка, присматриваю за фермой, убираю дом и по
воскресеньям хожу в молельный дом. Моя жизнь действительно ничем не
примечательна.
- Но готов поклясться, она приятна и безоблачна.
- Нет, тут вы не правы, сэр, ибо у меня немало грехов - я упряма, горда
и часто даю волю своему гневу. Вот вчера, например, я наградила
подзатыльником Пенелопу лишь за то, что она опрокинула горшок со сливками. Я
довела бедняжку до слез, а потом и сама разревелась, после чего всю ночь
молила Господа простить меня!
- Не сомневаюсь, что твои молитвы были услышаны!
- Вряд ли! - Ева горестно покачала прелестной головкой. - Потому что
уже сегодня я оттаскала Джоан за волосы за испорченное масло! Воистину я
несчастнейшая из грешниц, неспособная к милосердию. Вот я убежала из дому,
бросила своих стариков, а ведь это нечестно и подло, мистер Гоббс! Но я так
хотела побывать в Лондоне и увидеть Воксхолл! О, мистер Гоббс, если бы вы
знали...
- Но ведь ты любишь свои родные места?
- Да! Всем сердцем! Запах свежего сена, предрассветное пение птиц,
закатное солнце над лесом, шепот ручья - я и вправду люблю все это. И все же
Лондон, его чудесные улицы, его дворцы и... Воксхолл... О, мистер Гоббс!
- Неужели ты не можешь звать меня просто Джоном?
- Могу, сэр, но все же мы знакомы столь недолго, а вы джентльмен,
настоящий джентльмен!
- Ты судишь по моей одежде?
- Нет, скорее по вашему лицу. Оно полно достоинства, а ваши манеры -
они столь величественны!
- У тебя есть сестра или брат?
- Сестра, сэр. Бедная Табита.
- Значит, умерла? Прости меня, дитя мое!
- Умерла? Нет, слава Всевышнему, она жива и здорова, но мои дядья
постоянно твердят, что лучше бы она умерла. Видите ли, ,моя бедная сестра
вышла замуж за... - Ее голос понизился до стыдливого шепота - за актера! И
дяди не позволяют мне видеться с ней.
- Но, может быть, ее супруг вполне достойный человек? - с легкой
улыбкой осмелился возразить сэр Мармадьюк.
- Нет, сэр, это невозможно! Ведь все актеры - исчадия ада! Но я так
скучаю по своей Табите и каждую ночь молюсь за нее.
- Ну, тогда, я уверен, с ней все в порядке.
- А вы набожны, мистер Гоббс?
- Надеюсь, что так.
- Вы часто молитесь?
- Боюсь, что нет, - серьезно ответил сэр Мармадьюк. - В последний раз я
молился, когда был ребенком.
- Увы! - с упреком вздохнула мисс Ева. - Я так и думала. У вас такой
мирской вид... И все же...
- И все же? - спросил он, встретив ее серьезный взгляд.
- Я думаю, что для вас еще не все потеряно.
- Надеюсь, это так, - совершенно серьезно подтвердилл сэр Мармадьюк.
- Честно говоря, вы привержены роскоши, а это грех. Вы горды и
высокомерны, и это тоже грех. Но у вас, Джон Гоббс, такое доброе лицо, у вас
такие мягкие глаза и такая открытая улыбка.
Сэр Мармадьюк улыбнулся. В этот момент раздался мелодичный звон часов
далекой церкви. Путники остановились у ограды, и Ева-Энн начала считать
удары.
- Одиннадцать! - воскликнула она с непритворным ужасом. - Уже
одиннадцать часов! Я никогда не бывала за оградой деревни в столь поздний
час, уже в девять я в своей кровати читаю вечернюю молитву. Боже мой, какой
позор! Надо торопиться!
Гибкая, как кошка, она мгновенно взбежала по лестнице и оказалась за
деревенской стенкой прежде, чем джентльмен успел помочь ,ей. И сэру
Мармадьюку не оставалось ничего другого, как последовал за девушкой призвав
на помощь все свое проворство.
- Твой дом далеко? - поинтересовался он, несколько запыхавшись.
- В двух милях отсюда.
- Тогда прошу тебя, Ева-Энн, давай не будем торопиться.
- Почему?
- Потому что иначе мне в самом скором времени придется сказать тебе
"прощай".
- Прощай! - повторила она. - Какое грустное слово.
- Да, и потому не торопись, дитя мое.
Вперед убегала залитая лунным светом тропинка, испещренная причудливыми
тенями. Ночь полнилась ароматом жимолости и торжественной тишиной. Сэр
Мармадьюк вздохнул.
- Тебе тоже не нравится это слово? - спросил он.
- Да, - тихо ответила Ева-Энн, - у меня так мало друзей.
- Ты считаешь меня своим другом, Ева-Энн?
- Да, мистер Гоббс.
- Тогда зови меня просто Джон.
- Хорошо, коль вы так хотите, буду звать. Какая чудесная ночь, Джон.
- Да, - ответил он и резко остановился. - Ева-Энн, поскольку теперь я
твой друг, ты должна мне поклясться, что, если этот Дентон вновь начнет
домогаться тебя, ты не станешь верить его обещаниям, никогда не станешь!
Обещай, дитя мое, что ты никогда не убежишь с ним!
- Нет, друг мой Джон, этого я тебе не могу обещать, - задумчиво
ответила она.
- Почему?
- Он богат, Джон.
- Богат? - яростно воскликнул сэр Мармадьюк, вновь останавливаясь и
пристально вглядываясь в лицо девушки.
- Да, Джон, он постоянно говорил мне об этом.
- Но ведь ты не любишь этого молодчика!
- Не люблю, во всяком случае, сейчас мне так кажется, - горестно
согласилась она. - Но мне так нужны деньги, Джон, если бы только знал!
- Деньги! - с горечью воскликнул сэр Мармадьюк. - Вот и тебе тоже нужны
деньги!
- Да, Джон, деньги мне нужны больше жизни.
- И ради денег ты готова продать себя? - Он хмуро взглянул на нее, но
взгляд девушки по-прежнему был безмятежен и чист, и сэр Мармадьюк смягчился.
- Но зачем тебе деньги?
- Я уже не ребенок, Джон, - ответила Ева-Энн и печально покачала
головой. - А деньги мне нужны, чтобы спасти Монкс-Уоррен, чтобы спасти наш
старый дом и двух самых дорогих для меня людей.
- Монкс-Уоррен?
- Да. Это наша ферма, Джон. Все, что осталось у моих... Тише!
Сэр Мармадьюк услышал стук копыт, и вскоре на белом фоне дороги возник
силуэт всадника.
- Скорее! - шепнула Ева и потянула своего спутника в густую тень
деревьев.
Но было уже поздно. Всадник остановился, и волшебную ночную тишину
нарушил грубый окрик, резанувший слух нашего героя.
- Эй, кто там милуется? Кто там целуется в темноте, а? Кто из вас на
этот раз? Прелестница Нэн? Или Бесс? А может, бесстыдница Пру? Эй,
откликнись, я ведь вижу твою белую юбку! Выходи, проказница, и покажи мне
свое личико. Давай, давай, а не то я сам тебя выведу! - С этими словами
всадник направил своего коня на затаившуюся в тени парочку.
- Вот ты где, моя милашка! Это Нэн или... - тут он задохнулся от
удивления, голос его охрип от гнева. - Черт побери, да это же Ева, Ева-Энн
Эш, клянусь Господом, с мужчиной, в полночь...
- Да, эсквайр Брендиш, - безмятежно откликнулась Ева. - Это и впрямь я.
Иди с миром своей дорогой...
- Ну, мисс, я поймал вас! Ну и лицемерная же вы особа, корчите из себя
скромницу, а сами, черт побери, обнимаетесь и милуетесь в полночь со своим
кавалером. Ловкая же вы бестия, мисс!
Тут сэр Мармадьюка с силой ткнул тростью в грудь всадника. Брендиш,
опешив, уставился на бледное породистое лицо, на глаза, излучавшие презрение
и, казалось, смотревшие сквозь противника, на губы, скривившиеся в надменной
улыбке. Голос наглеца, осмелившегося ударить эсквайра, был полон холода.
- Убирайся-ка отсюда, приятель!
Брендиш наклонился и злобно ощерился.
- Что?! Да ты знаешь, с кем... да я тебе...
- Прекрасно знаю! - спокойно ответил сэр Мармадьюк. - Вы, любезный, та
самая болезнь, от которой следует избавиться, та чума, та отвратительная
язва, что отравляет людям жизнь.
Брендиш замахнулся кнутом, но сэр Мармадьюк хладнокровно отразил удар и
сделал молниеносный ответный выпад, снова ткнув противника концом трости в
грудь. Тот покачнулся в седле, лошадь беспокойно переступила. Сделав
отчаянное усилие, чтобы удержаться, Брендиш пришпорил всхрапывающую лошадь и
направил ее прямо на Мармадьюка, но тот проворно отскочил и нанес два новых
стремительных удара. Лошадь испуганно заржала, взбрыкнула и понесла своего
всадника прочь, не обращая внимания на его злобные вопли. - А теперь,
дорогая Ева-Энн, - сказал сэр Мармадьюк, одергивая сюртук, продолжим наш
путь.
- О, Джон, с тобой все в порядке?
- Да, и более того, я чувствую себя на удивление молодым!
И они свернули на лесную тропинку. Девушка шла рядом, так близко, что
их руки соприкоснулись, и джентльмен даже почувствовал ее свежее дыхание на
своей щеке. Ему вдруг пришли на ум фиалки в росистых лесах, парное молоко и
залитые солнцем стога сена.
- Он готов был убить, Джон. Мне показалось, что лошадь вот-вот тебя
затопчет! О, Джон, если бы он это сделал...
- Успокойся Ева-Энн, дитя мое, и перестань дрожать...
Он обнял ее за плечи, и девушка прильнула к нему с такой доверчивостью,
что он почувствовал, как от прикосновения этого стройного и крепкого тела к
нему возвращаются и молодость, и прежняя сила, и даже безрассудство.
- О, Джон, - прошептала девушка, - о мой добрый друг Джон, завтра мне
будет стыдно, но сейчас... Ты такой сильный и храбрый! И сегодня...
- Сегодня, - вздохнул сэр Мармадьюк, склоняясь к прекрасному девичьему
лицу. - Сегодня... - Его губы приблизились к губам девушки. - Сегодня, дитя
мое, ты нашла истинного друга, такого старого, что он годится тебе в отцы. -
И, решительно подняв голову, он самоотверженно уставился на безмятежную
луну.
- Нет, правда, Джон, я предпочла бы, чтобы ты был моим другом.
- Ты доверяешь мне, дитя мое?
- Да, друг Джон, и это так странно, ведь мы знакомы совсем недолго.
- Два часа! - откликнулся он. - И скоро расстанемся!
- Ты далеко держишь путь, Джон?
- В Лондон.
- Но, быть может, ты когда-нибудь вернешься и... Чш! - Она оторвалась
от него. В ночной тишине отчетливо послышался стук копыт. - Это возвращается
эсквайр Брендиш! Давай свернем с тропы, Я боюсь, что...
- Ты хочешь, чтобы я убежал?
- Нет, только... Иди за мной, Джон.
- Куда?
- В мой храм. Скорей же!
Она крепко схватила его за руку и потащила вверх по травяному склону,
они пробрались через пролом в живой изгороди, перебежали поле, за которым
виднелся темный таинственный лес.
- И где твой храм, дитя мое?
- Я покажу. И потом, это самая короткая дорога к Монкс-Уоррен.
Взявшись за руки, они скрылись в тени деревьев.
Глава V,
в которой ничего не происходит
Сквозь густую листву деревьев лился призрачный лунный свет. Сэр
Мармадьюк следовал за своей юной спутницей. Тропинка петляла среди кустов и
высоких стволов старых деревьев. Нашему герою казалось, что он оказался в
сказочном лесу, полном тайн и волшебства, а девушка виделась ему то дриадой,
то ночной колдуньей. Здравый смысл, рассудительность, а вместе с ними и
пресловутый средний возраст были напрочь забыты. Время словно совершило
скачок назад, скучные дни и не менее скучные вечера канули в небытие,
растворившись в чудесной ночи, над которой властвовали безмятежная,
загадочная луна и абсолютный покой. Сэр Мармадьюк следовал за прелестной
Евой-Энн через лес, полный таинственного очарования. Молодость стремительно
возвращалась.
- Джон, - вдруг прошептала девушка, - если эльфы и феи существуют на
самом деле, то они сейчас где-то рядом, веселятся и танцуют под луной. Я
люблю здесь каждое дерево, каждый лист, каждую веточку. Послушай, Джон, эта
тишина словно неслышная прекрасная музыка... А вот и мой храм. Я часто
прихожу сюда, чтобы побыть одной, подумать и помолиться. Здесь мой алтарь.
Они вышли на небольшую поляну. Крошечный пятачок травы обступали
могучие исполины, сверху нависали кроны деревьев. Взгляд сэра Мармадьюка
упал на большой выщербленный камень, глубоко ушедший в землю.
Сэр Мармадьюк склонил голову.
- Да, - задумчиво сказал он, - это самое лучшее место для девичьих
молитв, поистине Храм Божий.
- О, Джон, - вздохнула она, - теперь ты говоришь совсем как наш пастор.
Отныне я буду молиться здесь и за тебя. - Она помолчала и тихо добавила: -
За твое счастье.
- За мое счастье... - грустно повторил он. - Счастливы лишь юные, а
юность моя умчалась.
- Но, Джон, ведь с возрастом приходит мудрость, а вместе с ней доброта
и знание.
- Увы, не всегда! Чаще возраст приносит с собой болезни, обманутые
надежды, горькие разочарования и, конечно же, морщины и седину.
- Совсем нет, мой добрый друг. Ведь мы дети Господа, и если он живет в
наших сердцах, мы навсегда останемся молодыми, ибо Бог не имеет возраста.
- О, Ева-Энн, Ева-Энн. - Сэр Мармадьюк склонил голову. - когда мне
станет грустно и одиноко, я вспомню о твоих прекрасных словах и поблагодарю
судьбу за то, что она послала мне тебя.
- Нет-нет, Джон, благодарить надо Бога.
- Но разве судьба, фортуна - это не имена Господа?
- Конечно, нет! Бог - это отец наш, он всемогущ, но милостив, он живет
высоко на небесах и управляет нашим грешным миром. Так что благодарить надо
Бога, Джон, за его любовь.
Тропа еще немного попетляла по таинственному ночному лесу, потом
вынырнула на заросший высокой травой луг и спустилась к ручью. На другом
берегу виднелись сараи и стога, а за ними возвышался старый добротный дом.
- Вот и Монкс-Уоррен, мой дом.
- Уже?
- Джон Гоббс, - тихо прошептала девушка, - хотя твоя речь временами не
отличается набожностью, я все же уверена, что ты самый замечательный
человек, самый благородный и добрый... Нет, не прерывай меня, пожалуйста.
Ведь, если мы стали друзьями, то я должна рассказать тебе кое-что. Я не
хочу, чтобы ты считал меня лучше, чем я есть...
- Дитя мое!
- Ах, Джон, дай мне сказать, ведь молодой девушке очень нелегко
признаться в том, что...
- Тогда и не надо, не надо! - Он замахал рукой. - Позволь мне думать о
тебе так, как мне хочется. - Тут сэр Мармадьюк вспомнил о дурной репутации
Дэнтона и почувствовал, как в груди все каменеет.
- Нет, Джон, я должна сказать тебе, должна ради нашей дружбы. Этого
требует мое сердце. Пожалуйста, не отворачивай лицо, не отводи взгляд. Я все
равно скажу... Сегодня мне очень хотелось, чтобы ты обнял и поцеловал меня,
вот... Но ты не сделал этого и спас меня от греха, и теперь мне не так
стыдно, как могло быть. Джон, прости меня, ведь я говорила тебе, что я
грешница, теперь ты в этом сам убедился.
- О Ева! - сэр Мармадьюк вздохнул с невыразимым облегчением. - Ева-Энн,
теперь я окончательно убедился, что ты - истинное дитя.
Он взял ее прелестную, но сильную руку и, прежде, чем девушка успела
понять для чего, склонился и поцеловал теплую ладонь.
- Что ты делаешь! - в испуге воскликнула Ева. - Мне еще никогда не
целовали руку...
Сэр Мармадьюк поцеловал еще раз.
- Спокойной ночи, - прошептала она, вырываясь. - Прощай, мой друг Джон.
- Спокойной ночи, Ева-Энн!
- Ты ведь придешь как-нибудь еще?
- Непременно! Храни тебя Господь, дитя мое!
- И тебя, Джон!
- Ты будешь молиться за меня, Ева?
- Каждый день! Прощай!
Она легко сбежала к ручью, перешла поток по мостику, обернулась,
взмахнула рукой и исчезла.
Сэр Мармадьюк какое-то время в глубокой задумчивости смотрел на
старинный дом, потом вздохнул и отправился в путь, прихрамывая сильнее, чем
прежде. Он чувствовал, как с каждым шагом возраст все сильнее давит на
плечи, и вскоре ему уже казалось, что он не моложе Мафусаила.
Глава VI,
в которой сэр Мармадьюк завтракает
Сэр Мармадьюк проснулся от истошного петушиного крика под окном. Он
открыл глаза и привстал в своей импровизированной постели, дабы взглянуть на
источник столь оглушительных звуков. В эту минуту птица издала еще более
громкий вопль. Завершив яростную руладу, петух холодно взглянул на
джентльмена сначала одним круглым блестящим глазом, затем другим,
презрительно выгнул шею и надменно удалился.
Утро выдалось чудесное. За стенами сарая, послужившего сэру Мармадьюку
спальней, суетливо кудахтали куры, однако их квохтание перекрывал мелодичный
гам пробудившихся певчих птиц. И эти звуки не могли не радовать душу.
Сэр Мармадьюк еще немного понежился на своем роскошном ложе из свежего
сена, гадая о том, что же принесут ему ближайшие двадцать четыре часа. Потом
он с наслаждением потянулся и, глубоко вдохнув бодрящий утренний воздух,
испытал вдруг удивительную радость просто оттого, что он жив и солнечные
лучи заливают сарай сквозь щели в потолке. Сэр Мармадьюк чуть было опять не
погрузился в сладостный сон, но вдруг его все еще дремлющее сознание
пронзила мысль, мысль весьма настойчивая, и сон как рукой сняло. Все
существо нашего джентльмена охватило страстное, почти маниакальное желание:
перед его мысленным взором возникла ярчайшая картина яичницы с ветчиной и
хлеба с маслом. Аромат воображаемого кофе дурманил голову. Окончательно
проснувшись, сэр Мармадьюк привстал и прислушался к совершенно новому,
острому, а потому весьма удивительному и даже приятному для себя ощущению
голода. Рот нашего героя наполнился слюной. Сэр Мармадьюк натянул сапоги и
чуть не рассмеялся вслух. Радость переполняла его. Он вскочил, напялил
сюртук и шляпу, взял в руки трость и отправился на поиски завтрака.
Утреннее солнце озаряло все вокруг блаженным сиянием, из лесов и рощ, с
каждого дерева и куста, с каждой ветки неслось жизнерадостное птичье пенье,
но сэр Мармадьюк, наслаждаясь доселе неведомым ему чувством голода, шагал
вперед, не обращая внимания на очарование утра. Он пристально смотрел
вперед, выглядывая - не покажется ли трактир или постоялый двор, его мозг
был полностью поглощен одной единственной мыслью. Завтрак! Завтрак! Завтрак!
Пройдя с полмили, он наткнулся на небольшую деревушку, тенистую и
уединенную. Аккуратные домишки с соломенными крышами теснились на большой
поляне. Здесь непременно должен быть постоялый двор. Точно, вот и он! Самый
чудесный трактир в мире приветливо поблескивал решетчатыми окнами и словно
приглашал взойти на крыльцо, а в сторонке стояли прекраснейшие дубовые
столы, но... О, какое разочарование: столы эти были пусты, а дверь - дверь
заперта на замок! Сэр Мармадьюк огляделся вокруг с самым несчастным видом.
Вокруг не было ни души. Джентльмен взглянул на карманные часы и с величайшим
удивлением обнаружил, что еще только половина пятого утра.
Так случилось, что некий дюжий крестьянин брел в этот ранний час по
своим неведомым делам. Вдруг он замер, пораженный открывшейся ему картиной.
У дверей постоялого двора сидел джентльмен весьма солидной наружности. Ноги
его были вытянуты, голова упала подбородком на грудь, а угрюмым взглядом
джентльмен так и пожирал стоявшие невдалеке дубовые столы. Одет он тоже был
весьма странно с точки зрения сельского жителя. Такое одеяние и впрямь не
часто встречалось за пределами Лондона. Правда, великолепие элегантнейших
сапог с кисточками несколько потускнело, а идеально скроенный синий сюртук с
золотыми пуговицами выглядел пыльным и мятым. К тому же тут и там к нему
пристали былинки сена.
Крестьянин, все еще стоял с открытым ртом, когда предмет его изумления
поднял голову. Наружность джентльмена вполне соответствовала его наряду.
Длинные волосы пребывали в некотором беспорядке, и тем не менее
самоуверенное худое лицо с орлиным носом внушало почтение. Он милостиво
кивнул, снисходительно улыбнулся и повелительным движением изящной руки
подозвал крестьянина поближе. Тот растерянно огляделся, почесал в затылке и
осторожно подошел.
- Доброе утро! - приветствовал его сэр Мармадьюк.
- И вам того же, сэр, - со вздохом ответствовал крестьянин. - Утро и
впрямь погожее.
- Тогда что же вас тревожит?
Крестьянин внимательно посмотрел на спрашивающего, потер подбородок и
вновь тяжело вздохнул.
- Надо полагать, есть причина, сэр.
- Вы тоже не завтракали? - с состраданием спросил сэр Мармадьюк.
- Не завтракал, сэр? - недоуменно переспросил крестьянин. - Господи,
нет. Я позавтракал, во всяком случае, я съел столько, сколько смог
проглотить, а это, право, не больше горсти. Заботы лишили меня аппетита,
сэр.
- Что же это за заботы?
- Я не решаюсь сказать, сэр. Все думаю об этом и день и ночь, но
сказать не решаюсь, так что, извините, сэр, я пойду своей дорогой.
- Вас гонит в путь какое-то неприятное дело?
- А когда они бывают приятными-то, сэр?
- В котором часу открывается постоялый двор?
- В половине шестого, сэр, а по базарным дням в пять.
- А сегодня, случаем, не базарный день? - с надеждой спросил сэр
Мармадьюк.
- Да нет, сэр, не базарный.
Человек нерешительно топтался на месте, собираясь уйти, но уловив едва
заметный, но властный жест изящной руки джентльмена, присел на краешек
скамьи и, стянув с головы шляпу, уставился неподвижным взором прямо перед
собой.
- Ну? - спросил сэр Мармадьюк, проявляя нетерпение.
- Что "ну", сэр?
- Вы не очень разговорчивы.
- Такой уж, видать, уродился. Я никогда попусту не мелю языком,
особенно с незнакомцами.
- Превосходно, Джейкоб! - вполголоса похвалил его сэр Мармадьюк.
- Что? - Крестьянин вздрогнул.
- Вы ведь живете неподалеку, Джейкоб?
- Да, сэр, но...
- И работаете в Монкс-Уоррен?
- Да, сэр, - пролепетал Джейкоб и отодвинулся подальше. - Но, сэр,
откуда вам известно, что меня зовут Джейкоб Джарвей и что я работаю в
Монкс-Уоррен...
- Колодки, - мечтательно произнес джентльмен, лениво кивнув в сторону
деревянных расписных колодок, - они очень красивы...
- Колодки! - прохрипел Джейкоб, с ненавистью взглянув на упомянутое
изделие, которое нес под мышкой.
- Они у вас в отличном состоянии, Джейкоб...
- Не у меня, сэр, не у меня! Наш эсквайр выписывал мастера из самого
Петворта. А раз уж они есть и в порядке, эсквайр всегда найдет кого в них
заковать - мужчину, женщину, а то и ребенка.
- Эсквайр? - переспросил сэр Мармадьюк.
- Да, сэр, эсквайр Брендиш. Вот вернется скоро, и таким, как я, станет
совсем худо.
- Что, строгий?
- Не то слово. Жестокий, пуще зверя, сэр! От него жди беды. Возьмите
хотя бы историю с Нэнси Уоррендер. Он преследовал бедняжку, прохода не
давал, а она и утопись с горя. Это, правда, давно уже было, несколько лет
назад, но я не забыл! А ведь были и не такие гордые, и...
- Значит, вас беспокоит Брендиш, дружище?
Уловив сочувствие в голосе джентльмена, Джейкоб придвинулся поближе и
хрипло прошептал:
- Сэр, я вот что вам скажу. Многим бы ... взглянуть на то, как он
станет корчиться в предсмертных муках. И я в первую очередь! И знаете
почему? Потому как теперь он положил глаз на Еву Эш, и, помяните мое слово,
этот ирод постарается получить ее, честно или обманом, но постарается.
- Вы уверены?
- Да! А ведь наша Ева-Энн невинна, как младенец! О замыслах Брендиша
знаем только я с ее дядьями.
- Откуда? - Сэр Мармадьюк кинул еще один взгляд на колодки, его изящные
пальцы стиснули набалдашник трости. - Откуда вы узнали о его планах? И
почему вы так уверены?
- Я слышал, как он похвалялся пред своими собутыльниками в во время
последней попойки в этом вот самом постоялом дворе! "За Еву-Энн, - кричал
он, - Ева-Энн станет моей!" Я не утерпел тогда и плеснул в его ненавистные
глаза из стакана, не пожалел доброй порции эля. Брендиш заковал меня в эти
колодки, а на них тогда еще краска не высохла, черт его дери!
- А что случилось потом, Джейкоб?
- А потом пришел мастер Эбенизер и вызволил меня из проклятых колодок
при всем честном народе. А затем подошел к мистеру Брендишу да как скажет
так свирепо-свирепо: "Брендиш, если еще раз ты ночью появишься на моей
земле, если хоть слово скажешь моей племяннице, если хоть пальцем тронешь
кого-нибудь из моих слуг, то я пристрелю тебя как бешеного пса!" - "А это не
твоя земля, а моя, - заорал в ответ эсквайр. - Во всяком случае будет моей
через неделю". - "Неделя, - ответил тогда хозяин мой уже спокойнее, -
достаточный срок, чтобы Господь успел покарать тебя за твои злодеяния!"
Сказал так мастер Эбенизер и пошел прочь, и я за ним.
- Молодец Эбенизер! - воскликнул сэр Мармадьюк. - Вот тебе и квакер!
- Верно, сэр, квакер-то он квакер, но еще и живой человек, - кивнул
Джейкоб.
- И они должны расстаться со своей фермой через неделю?
- Да, сэр, этим-то я и озабочен. Для здешнего люда это будет самый
черный день, какой и врагу не пожелаешь. Ведь Монкс-Уоррен принадлежал
Байвудам со дня своего основания, и давно же это было, я полагаю! Но, Боже
мой, я только и говорю, что о свои заботах, и, что еще хуже, о заботах
своего хозяина, да к тому же с совершенно незнакомым человеком!
- Но этот незнакомец полон сочувствия к вашим бедам, Джейкоб, и хотел
бы помочь вам.
- Спасибо, сэр! - вздохнул Джейкоб, с трудом поднимаясь. - Спасибо,
сэр, за вашу доброту, но нет никого, кто мог бы нам помочь, разве что, если
прикончит эсквайра Брендиша, черт бы забрал его душу.
- Ты имеешь в виду убийство, Джейкоб?
- Убийство? Нет, сэр, это никак нельзя было бы назвать убийством, сэр!
Ведь когда давят гадюку, готовую ужалить, это не называют убийством! Вот вы
говорите нет, и я тоже говорю нет. Поглядите, сэр, на этом свете немало
хороших людей, но даже в самом хорошем человеке что-нибудь плохое да
отыщется. Так же и в самом скверном можно найти что-нибудь хорошее, но
эсквайр Брендиш дурной с головы до пят, до самых кончиков своих пальцев, до
последнего клочка своей кожи. А потому, чем раньше он умрет, тем лучше будет
для всех остальных!
В эту минуту откуда-то из-за постоялого двора послышался громкий свист,
и тут же раздался оглушительный веселый рев:
- Эй там, на марсе! Поднимайтесь, лежебоки, вставайте и побыстрее,
ребятки! Тебя, Том, это тоже касается!
- Это Бен Бартер, сэр. - хмурый Джейкоб невольно улыбнулся, - когда-то
он был моряком, служил при лорде Нельсоне, вот и не может никак забыть о тех
тех славных деньках. Он подаст вам завтрак, если вы пожелаете. Бен всегда
готов услужить...
- Что ж, Джейкоб, если ты не откажешься последовать за мной, то я угощу
тебя кружкой доброго эля.
- Сэр, я пообещал себе никогда больше не прикасаться к элю, но вы столь
добры, а я столь слаб духом, что не смогу устоять перед вашим предложением.
И к тому же Бен варит лучший во всем Сассексе эль, так что премного вам
благодарен!
Проследовав за унылым Джейкобом во внутренний двор, пропахший запахами
конюшни, сэр Мармадьюк увидел маленького, но плотного человека, являвшего
собой во всех отношениях широкую натуру. Его широкое жизнерадостное лицо
казалось еще шире из-за пышных бакенбард, которые свисали со щек подобно
лиселям корабля; плечи его были столь широки, что куртка, казалось, вот-вот
лопнет; его просторные полосатые штаны поддерживались на объемистом животе
широченным ремнем, а из-под шаровароподобных штанин выглядывали тупоносые
башмаки, украшенные стальными пряжками; в довершение всего, завидев гостя,
толстые губы хозяина постоялого двора расплылись в широчайшей улыбке.
- Доброе утро, сэр, я весь к вашим услугам. Будете завтракать?
- Непременно. - Сэр Мармадьюк не смог удержаться от ответной улыбки.
- Что ж, сэр, у нас есть телятина, холодная, жареная и вареная, яичница
с ветчиной, яйца только что из-под курицы, есть чай, есть кофе, словом, все,
что пожелаете, сэр! Если вас это устраивает...
- Устраивает! - немедленно отозвался сэр Мармадьюк. - Но сначала эль
для моего друга Джейкоба, а затем мыла и воды, и если у вас найдется бритва,
я буду вам очень признателен.
- Найдется, ваша честь!
Вскоре сэр Мармадьюк сидел в свежеприбранной солнечной комнате, где
стояла огромная кровать с белоснежными простынями, от которых исходил запах
лаванды. Весьма привлекательная, с точки зрения нашего джентльмена, кровать.
Ее соблазнительные формы настолько понравились сэру Мармадьюку, что он не
один раз прерывал такое тонкое занятие, как бритье, чтобы бросить на нее
полный вожделения взгляд. Да, кровать была весьма и весьма соблазнительна!
Через четверть часа, завершив свой туалет, сэр Мармадьюк спустился к
завтраку. На столе дымилась огромная яичница с ветчиной, рядом теснились
блюда с невероятным количеством жареной и вареной телятины. Подобный завтрак
еще вчера ужаснул бы нашего героя, но сегодня он лишь удовлетворенно
застонал и набросился на еду с прытью, которой сам поразился.
Насытившись, сэр Мармадьюк откинулся на спинку стула и оглядел комнату.
Массивные балки наверху, красные половицы внизу, в огромном очаге весело
потрескивают дрова, а рядом с каминной решеткой стоит пара начищенных сапог
для верховой езды.
Сэр Мармадьюк зевнул и, вспомнив о соблазнительной кровати наверху,
собирался уже кликнуть хозяина, когда перед ним возникло широкое лицо,
озаренное добродушной улыбкой.
- Сэр, вам должны были принести яичницу с ветчиной... - Хозяин
растерянно посмотрел на пустые тарелки.
- Отличная память! - вздохнул сэр Мармадьюк.
- И телятину, ваша честь...
- И это тоже.
Хозяин рассмеялся:
- Голод - лучшая приправа, сэр...
- Божественное ощущение, - перебил его джентльмен. - Тот, кому не
довелось испытать это удивительное чувство, несчастнейшее на свете существо!
- Кому как, сэр, - с некоторым сомнением ответил хозяин. - Я уж и не
знаю. Но я бы предпочел обойтись без него, лишь бы каждый человек имел
возможность удовлетворить свои жизненные потребности.
- А кстати, я надеюсь, Джейкоб получил свой эль?
- Да, сэр, и перед уходом он просил меня поблагодарить вашу честь.
- Он сказал, что вы служили у Нельсона.
- Так точно, сэр. Бен Бартер, помощник канонира на борту старины
"Булли-Сойера", капитан Джон Чомли.
- Для меня большая честь познакомиться с вами, Бен Бартер.
- Это вы оказали мне честь, - ответил Бен с широченной улыбкой.
- Я вижу, у вас здесь остановился гость, - сказал сэр Мармадьюк,
ленивым жестом указывая на стоящие у очага сапоги.
- О да, сэр, - ответил Бен, кинув хмурый взгляд на указанные предметы.
- Один джентльмен из Лондона, он часто ездит туда-сюда, но, знаете, сэр,
бывают джентльмены, которые остаются джентльменами даже, когда напьются, а
бывают и совсем иные. Этот, когда переберет элю, становится попросту ужасен.
- In vino veritas! - промолвил сэр Мармадьюк.
- Может быть, сэр, но я все же не стал бы так ругаться. Прошлым вечером
этот джентльмен так набрался бренди, что стал совсем невменяем, перепугал
мою дочь и служанок, так что пришлось взять его на абордаж, вы понимаете
меня, сэр? А он начал бить бутылки и стаканы, тогда я вынужден был запустить
одну из них прямо ему в корпус, а затем позвал на помощь Джорджа и Тома, они
и уложили его в кровать.
- И как же его зовут? - сонно спросил сэр Мармадьюк.
- Дентон, сэр, мистер Дентон, друг эсквайра Брендиша.
Сэр Мармадьюк сощурился, зевнул и пробормотал:
- Тогда, возможно, мистер Брендиш может зайти сегодня навестить своего
приятеля?
- Они сегодня вместе ужинают, сэр. И это очень прискорбно. Как
соберутся они вдвоем, жди какой-нибудь...
- Ну, думаю, - снова зевнув, сказал наш джентльмен, - хотя бы на вашей
выручке их застолье отразится положительно. А мое, кстати, вдвойне. Наверху
я заметил отличную кровать.
- Пуховая перина, сэр. Всегда к вашим услугам.
- Спасибо. Я ею воспользуюсь.
- Что, прямо сейчас, сэр?
- Немедленно.
- И в котором часу мне следует разбудить вашу честь?
- Будить не надо!
- Ясно, сэр.
- Я проделал вчера долгий путь пешком, пока не начал хромать, у меня
все просто болит от усталости, так что, пожалуйста, не беспокойте меня,
дружище Бен.
- Конечно, сэр.
И, с милостивой улыбкой кивнув изумленному хозяину, который тут же
отдал честь и шаркнул ногой, сэр Мармадьюк лениво поднялся на второй этаж.
Заперев изнутри дверь гостевой спальни, он разделся, забрался в постель,
уютно устроился между благоухающими лавандой простынями, блаженно вздохнул,
вытянулся поудобнее, закрыл глаза и погрузился в глубокий сон.
Глава VII,
в которой сэр Мармадьюк составляет завещание
Солнечный луч, скользнувший по лицу нашего героя, пробудил его от
блаженного сна. Сэр Мармадьюк сонно потянулся было к звонку, чтобы вызвать
Маундера, своего камердинера, но, внезапно вспомнив, где находится, резко
приподнялся, безмерно довольный, что и звонок, и невозмутимый Маундер, и все
прочие признаки комфорта, до сих пор неотъемлемые от его жизни, находятся
далеко-далеко.
Он сел в кровати и радостно осмотрелся. Его переполняло новое и
удивительно приятное чувство - ему страстно хотелось жить. Его переполняло
радостное нетерпение - он предвкушал новые приключения, которые принесет с
собой грядущее. Усталости как не бывало. Скуки тоже. Перед мысленным взором
нашего героя вставали чудесные картины вчерашнего дня - тенистые рощи,
душистые луга, лунная тропа, уводящая путников под сень таинственного леса.
И конечно же сэр Мармадьюк думал о той, кто олицетворял для него все юное,
чистое и прекрасное.
Он энергично спрыгнул с кровати и начал одеваться, напевая себе под
нос, чего давно уже за ним не наблюдалось. Внезапно сэр Мармадьюк уловил
чьи-то голоса. Он прислушался.
- ...была Ева-Энн, точно тебе говорю!
Так и не надев второй сапог, сэр Мармадьюк замер и глянул в сторону
открытого окна.
- Ночью на дороге, я сам видел. Она была с каким-то молодчиком! Говорю
тебе, Дик, эта девка - бесстыжая шлюха.
Сэр Мармадьюк узнал этот грубый голос. Он яростно натянув сапог и
встал.
- С молодчиком? - переспросил второй голос, тоже знакомый. - Такой
высокий и темноволосый? Одет, как лондонский денди, бледное лицо,
бакенбарды?
- Да, клянусь Господом, это он! Ты что, его знаешь? Я бы прикончил его
на месте...
- Так что же тебе помешало?
- Что помешало? Да он удрал, черт бы его побрал!
- Удрал?
- Да. Так ты знаешь его, Дик?
- Я знаю, что этот молодчик представляет серьезную опасность для
скромных и непорочных созданий. Ей-богу, репутация нашей недотроги Евы
теперь изрядно подмочена. Но, черт меня побери, сколько же в ней прелести, и
заметь, вполне созревшей пре