Глупец тот, кто воображает, что он имеет полное право и возможность
ездить когда ему угодно в этом классе!
Вот Цейлон, Коломбо, март 1911 года.
Утро, всего восьмой час.
Но зной уже адский, он густ и неподвижен, как перед той страшной
грозой, которой, должно быть, начался потоп.
Весь в белом и в белом шлеме, сижу в раскаленной лакированной
колясочке, в маленькой двуколке, в тонких оглоблях которой ровно и крупно,
слегка подавшись вперед, мчится высокий и черный, весь блистающий своей
могучей великолепной наготой тамил.
Еду на вокзал, чтобы отправиться -- ну, скажем, в Анарадхапуру.
И вот впереди уже площадь, пустая, белая, ослепительная, а за нею еще
более ослепительное белое здание вокзала, -- оно почти страшно своей
белизной на белесом от зноя небе. Среди всей этой белизны и белого
солнечного пламени черное тело и длинные черные волосы тамила режут глаз.
В здании вокзала легче, всюду веет теплый сквозняк.
Сняв шлем, вытираю мокрый ледяной лоб, кость которого так ощутительна
при поте, и спешу к выходу на платформу. Высокий и тяжелый, с белыми крышами
и навесами над окнами, поезд уже готов. Спешу к будочке кассира, вынимаю на
ходу ровно столько монет, сколько требуется на проезд до Анарадхапуры в
третьем классе, и стучу ими перед выглядывающим из будки англичанином:
-- Third class, Anaradhapura! Третий класс, Анарадхапура!
-- First class? Первый класс? -- спрашивает англичанин.
-- No, third class! -- кричу я.
-- Yes, first class! -- кричит англичанин, выкидывая мне билет первого
класса.
И тогда я прихожу в ярость и начинаю кричать приблизительно так:
-- Слушайте, мне это осточертело! Я хочу видеть все особенности страны,
всю ее жизнь, всех ее обитателей, вплоть до самых "презренных" как вы любите
выражаться цветных людях, которые, конечно, не могут да и не смеют ездить в
первых классах. Но всякий раз, как я хочу сесть в третий класс, начинается
борьба с кассиром! Я твердо и ясно требую третий класс, однако, пользуясь
созвучием слов, меня всякий раз перебивают, дурачат: "Вы хотите сказать,
первый класс?" Я кричу да нет, третий! Но мне все-таки выкидывают билет
первого класса. Я швыряю его назад -- и тогда кассир вне себя от негодования
и удивления, что белый человек одержим низким и безумным желанием сидеть
рядом с цветным, начинает тоже кричать, пугает меня насекомыми, которых я
могу набраться от цветных, главное же, наставляет меня в том, что никто,
решительно никто из белых не ездит в третьем классе, что это не принято,
неприлично, возмутительно!
И я твердо заключаю:
-- Одним словом, извольте сию же минуту дать мне то, что я требую!
В конце концов кассир сдается: пораженный моей яростью, он на мгновение
каменеет и вдруг решительно швыряет мне билет третьего класса.
Торжествуя, водворяюсь я в вагоне и жду спутников, этих самых
"презренных" цветных. Но что за черт -- их нет и нет! По платформе, мимо
моего купе, несется непрерывный сухой шорох босых бегущих ног.
Но почему же несется он все мимо, все дальше куда-то?
А, понимаю: это их пугает мой шлем, белый шлем белого человека!
И я снимаю шлем, прижимаюсь в угол, снова жду -- снова напрасно.
-- Теперь-то почему же никого нет? -- думаю я. -- Ведь теперь они меня
не видят?
И я вскакиваю с места, высовываюсь в окно, чтобы понять, в чем дело, --
и дело объясняется тотчас же и очень просто: на моем купе крупно написано
мелом, что оно -- занято! Едва я успел войти в него, как на нем написали:
занято! Настоял, мол, на своем, вырвал билет третьего класса, так вот же
тебе -- сиди, идиот.
И несется, несется поезд в бездне ослепительного зноя, льющегося с неба
на эту радостную, райскую землю, и четко отдается татаканье колес от
цветущих лесных дебрей, без конца летящих назад, мимо окон.
-- Курумба-а! -- горестно и звонко кричат на остановках продавцы
кокосовых орехов под сухой шорох босых ног, бегущих мимо моего купе.
И на одной из следующих остановок, я, как вор, перебегаю в четвертый
класс, в вагон, набитый сидящими и стоящими, черными и шоколадными телами,
которые только по бедрам повязаны мокрыми от пота тряпицами.
<1921>
Last-modified: Fri, 25 Feb 2005 09:32:27 GMT