Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Павел Амнуэль
     Email: amnuel@netvision.net.il
     Date: 20 Aug 2001
---------------------------------------------------------------



     Моросило. Тучи стояли  низко,  задевая  крыши высотных зданий. Воронцов
отошел от стола и включил свет. Стол был пуст, факс и компьютеры отключены.
     Было  грустно,  и  не  хотелось  никуда  ехать.  Обычно  перед  отлетом
Воронцова охватывало нетерпение, он был  рассеян,  мысленно  формировал план
деятельности, прикидывал, куда  пойдет в первую очередь, с кем встретится, о
чем напишет.  А сегодня... Сковывает  сознание,  давит.  Может,  потому  что
морось?
     "Нет, - подумал Воронцов, - это, пожалуй, из-за Ленки".
     Через  какой-то месяц он станет дедушкой, но внука (или внучку?) увидит
будущим летом, когда вернется в отпуск. Впрочем, часто ли он сейчас  видится
с  дочерью? За полтора месяца, что он провел дома, много было всяких встреч,
а у Ленки он побывал дважды, и она с Игорем приезжала четыре раза. Ира - это
решено  - переселится теперь к молодым,  хотя  добираться до работы ей будет
сложнее. И хорошо, что он улетает - не будет путаться под ногами.
     Воронцов оглядел кабинет. Ничего не забыл, можно уходить. На столе тихо
щелкнуло в динамике селектора, и приглушенный голос сказал:
     - Алексей Аристархович, вы еще у себя?
     - Да,- сказал Воронцов.- Уже собрался, Виктор Леонидович.
     - Загляните ко мне, хорошо? Они уже  попрощались с главным,  все нужное
сказано. О чем
     вспомнил неподражаемый Лев? Внешне главный редактор вовсе не походил на
царя зверей, но прозвища прилипчивы. Изредка к нему  так и  обращались - Лев
Леонидович. Он не обижался.
     В редакции была обычная суета  - не авральная беготня, как перед сдачей
номера. Лев стоял у стеллажа с подшивками  газеты  за последние десять  лет.
Воронцов отрапортовал:
     - Собкор Воронцов по вашему приказанию явился!
     - Вольно, сержант,- буркнул Лев, как  обычно,  и Воронцов  отметил, что
нынче главный не  желает  раздавать званий,  а  не далее  как  вчера  назвал
Воронцова штабс-капитаном.
     Сели  в  кресла.  Отсюда  был хорошо виден  дисплей, по которому бежали
строки сообщений. Изредка слышался зуммер - отмечалась информация повышенной
важности.
     - Сейчас,- сказал Лев,- это идет по второму разу. Вот, ЮПИ сообщает...
     Он ткнул пальцем в клавишу на пульте. Стрекотнул принтер, на стол выпал
лист бумаги. Воронцов пробежал глазами текст, узнал телеграфный стиль Дэвида
Портера, с которым часто сталкивался в Нью-Йорке, и не только по делам.
     "12 сентября 2005. Нью-Йорк (Юнайтед Пресс). Физик, лауреат Бишоповской
премии Уолтер Льюин выступил сегодня перед студентами университета Нью-Йорка
с изложением своих взглядов на современную физику. Лекция, как, впрочем, все
последние выступления Льюина, касалась скорее не физики,  а  политики. Льюин
привел ряд аргументов в пользу  необходимости скорейшего  ядерного конфликта
между США и Россией (как вариант - между США и Китаем). Только ядерная война
способна  вернуть Соединенным Штатам главенствующее положение в  мире и дать
толчок развитию  наук,  которые  сейчас  имеют  главным  образом  прикладной
характер  из-за   необходимости  "играть  в  оборону".  Лекция  неоднократно
прерывалась криками  протеста.  На 14 сентября намечено выступление Льюина в
Национальной галерее."
     -  Чепуха   какая-то,-  сказал  Воронцов.  Льюина  он  знал.  Лично  не
встречался, но слышал о нем довольно часто. Физик  был одним  из  активистов
общества "Ученые за  мир". Как-то  даже ездил в  Ирак  с контрольной группой
МАГАТЭ. Занимался  ядерной физикой  или чем-то  подобным. Выступление Льюина
перед студентами по  меньшей  мере странно. Даже оголтелые "ястребы"  из ВПК
сейчас не  позволяют  себе  таких  высказываний, понимая, что  политического
капитала  с ними  не наживешь.  Студенты  - не та  аудитория, перед  которой
стоило бы  пропагандировать идеи  ядерной  войны, крайне непопулярные в наше
время.  Значит,  выступление  было  рассчитано,  скорее  всего,  на  кого-то
другого.  Если человек  вчера был  пацифистом, а  сегодня призывает к войне,
тому должна быть серьезная причина.
     Воронцов произнес последнюю фразу вслух, и Лев согласно кивнул:
     - Если причина личного характера, то это не  так интересно. А если есть
какие-то другие факторы?
     - Вы предлагаете мне поговорить с ним? - спросил Воронцов.
     -  Было бы неплохо, хотя  на  интервью я не рассчитываю. Но попробуйте.
Главное - информация. В общем, вы понимаете, чего я хочу.
     - Вполне.
     - Это  не к спеху, но, по-моему, очень любопытно. ...Любопытно. Как это
часто бывает,  слово прилипло, и Воронцов повторял его, спускаясь в  лифте и
перебегая под дождем к машине, а потом выезжая на Минское шоссе, он  еще раз
повторил это слово. Действительно,  любопытно. Человек  призывает уничтожить
все живое, включая, естественно,  и  себя.  Он хороший физик, писал  в  свое
время  о ядерной зиме, хорошо  представляет  последствия любого, даже самого
локального, конфликта.


     "Прежде чем  снять скафандр, проверьте -  можно ли дышать воздухом этой
планеты!"  -  такую  надпись  Воронцов  увидел  как-то  в  Централ-парке  на
иллюзионе "Космические  приключения".  Он не пожалел денег и пошел смотреть.
Это действительно  оказалось  очень интересно  - полная имитация иного мира,
настоящий скафандр.  Приборы показывали: снаружи смесь хлористого водорода с
еще  какой-то гадостью. Один посетитель не поверил наставлениям, и  Воронцов
видел потом, как он  заходился в кашле, стоя у ограды  аттракциона. Если  уж
делать гадость, то - добросовестно.
     Приезжая в Нью-Йорк, Воронцов, будто в Централ-парке, натягивал на себя
скафандр - невидимую психологическую броню, которая постепенно таяла.
     В квартире его ждала бумага  с уведомлением:  арендная плата повышалась
на пятьдесят процентов. По местным понятиям квартира была более чем скромной
- две комнаты и кухня. Но комнаты были уютными, особенно привлекал Воронцова
вид с семнадцатого этажа. Переезжать не хотелось. Он послал запрос в Москву,
и Лев ответил коротко: "Оставайтесь".
     Для того, чтобы отобрать из хаоса информации о  деловой и  политической
жизни  материал  для своей первой  корреспонденции,  Воронцову  понадобилось
четыре дня. В госдепартаменте прошла  волна перемещений.  В  отставку подали
сразу пять  министров, президент заявил, что  не  желает дурных разговоров о
кабинете.  Воронцов дал анализ  ситуации,  отправил материал и надеялся, что
Лев  будет  доволен. Материал  пошел сразу  и  спустя неделю  после  приезда
Воронцов позволил себе, наконец, расслабиться.
     Вечер он решил  провести  в пресс-клубе  - здесь заводились знакомства,
нащупывались  связи,  но  вести  сугубо  деловые  разговоры считалось дурным
тоном.  Пошли они  вдвоем  с  Крымовым,  корреспондентом  ИТАР.  Отправились
пешком.  Сентябрь  в  Нью-Йорке выдался довольно прохладным,  и  воздух  был
прозрачнее и  чище обычного.  Разговор вели  необязательный. Воронцов больше
смотрел  по  сторонам.  Купили  в  автомате   вечерние  газеты  и  постояли,
перелистывая страницы.  Сенсаций не было. Воронцов привлекла  фотография  на
шестой полосе - некий Льюин, погибший от рук грабителей на перроне подземки.
Конечно,  это  был другой Льюин, но фамилия напомнила  о  поручении  Льва, и
Воронцов подумал, что пора уже вплотную заняться физиком.
     - Николай Павлович, - спросил он,- вам знакома фамилия физика Льюина?
     - Конечно, - ответил Крымов.-  Говорил  с ним год назад. Очень приятный
человек, но показался немного  банальным. Его разговоры не выходили за рамки
обычных  рассуждений человека,  который много  смыслит в  науке,  но  полный
профан  в политике. А я, к сожалению, профан в физике, так что ничего у  нас
не получилось.
     - Вы читали его последние высказывания?
     -  Читал  и убедился  лишний раз, что  он  недалекий  человек. О  войне
рассуждает так же банально, как и о мире.
     - Вы думаете?
     -  Да, это неинтересно. Льюин  не  один  такой среди  ученых. В науке -
светлые головы, но в политике путают плюсы и минусы.
     - Наверно, не все так просто, - усомнился Воронцов.
     - Алексей Аристархович, мир для такого рода деятелей - понятие  немного
абстрактное.  Как и  война. Теоретически  он  знает, что  столько-то ядерных
зарядов такой-то суммарной мощности произведут такой-то эффект. А если войны
не  будет,  природа  пойдет  по такому-то  пути.  С  точки  зрения  экологии
оптимальнее второй  вариант. А поскольку высказывать  оригинальное  мнение -
признак личности, он и высказывает.
     - Хотел бы я послушать, как вы изложите это самому Льюину, - усмехнулся
Воронцов.
     Через холл  пресс-центра они прошли в ресторан, заняли столик в глубине
зала, и Воронцов  огляделся. Портер сидел в дальнем углу с яркой  блондинкой
лет двадцати пяти. Разговор у них шел серьезный, и Воронцов решил подождать.
     Портер  встал,  пропустив  блондинку вперед,  и  направился  к  выходу.
Воронцов  разочарованно  вздохнул. Однако журналист неожиданно  обернулся  и
остановил  взгляд  на  Воронцове. Тот поднял  руку,  и Портер кивнул. Теперь
можно было подождать - Портер обязательно вернется.
     Воронцов  медленно ел,  слушая  рассказ  Крымова  о премьере  в  театре
"Улитка". Режиссер Харрис  поставил  мюзикл  "Буриданов осел". Шедевр, билет
стоит до сотни  долларов, попасть невозможно.  Говорят, поет настоящий осел.
Разевает пасть, и оттуда -  да,  из пасти! -  несутся звуки. Говорят, у осла
баритон.
     Портер вернулся и направился к столику Воронцова.
     - Хелло,  граф,  - сказал он.- Хелло, мистер Крымов. Крымов пробормотал
приветствие, Воронцов поморщился. Он не любил, когда его называли графом, но
в  местных  журналистских  кругах это  прозвище  было  популярно.  Почему-то
фамилия Воронцова  четко ассоциировалась с графским титулом. Да и отчество -
Аристархович - действовало  безотказно. Аристархом могли звать только графа,
но не служащего конторы Госбанка.
     -  Вы меня прямо-таки ели взглядом,- сказал  Портер.-  Даже Дженни  это
заметила. Вы не знакомы с  Джейн  Стоун? Она работает  в  отделе  культурной
жизни "Нью-Йорк таймс". Вы о чем-то хотели спросить, я верно понял, граф?
     -  Мистер Портер,  - Крымов старательно  скрывал улыбку.- Не  называйте
Алексея Аристарховича графом. У него редактор демократ и ярый антимонархист.
Узнает - уволит.
     - Да  ну вас,- Портер подозвал официанта и заказал чашечку кофе.- Так о
чем вы...
     - Дэви,-  начал Воронцов,- я читал  вашу  информацию о  физике  Льюине.
Выступление вы слушали сами?
     - Алекс, я не пишу с чужих слов.
     - Льюин прежде выступал за  полное  ядерное разоружение сверхдержав.  И
вдруг такой выверт. Почему?
     Портер на мгновение задумался.
     -  Речь его  была тщательно продумана. Мне  даже показалось, что  Льюин
способен на большее.
     - Больше, чем на выступление?
     -  Именно.  У  него наверняка есть не один сценарий войны. Не знаю, для
кого в наши дни можно писать такие сценарии, но они у Льюина есть.
     - Он выступал и в других местах?
     - Закрытые заседания в конгрессе и в клубе отставных офицеров.
     - Тем более, -  сказал Воронцов.- Я думал, что это лишь психологический
нонсенс...
     -  Не  переоценивайте  фактов, Алекс!  Мало  ли кто  и  о чем  говорит!
Сценариев войны за последние  четверть века разработано не  меньше, чем пьес
для бродвейских театров.
     - Вы считаете, что этот случай ничем не отличается?
     - Разве что тем, что прежде Льюин говорил совершенно иное.
     - Это, по-вашему, пустяк?
     - Алекс,  я  назову десяток  причин, по которым человек может  изменить
свое мнение...
     - Мнение или убеждение?
     - Не играйте словами. Можно изменить и убеждения, если плата хороша.
     - Льюину заплатили?
     - Понятия не имею... Граф, если это так интересно, почему бы вам самому
не встретиться с Льюином? Раньше он охотно сотрудничал с прессой.
     - Я собираюсь, - согласился  Воронцов,- но прежде хотел бы иметь больше
информации.
     -  Я вам пришлю, Алекс. Какой  у  вас адрес электронной почты? Воронцов
продиктовал.
     - Не подведите, Дэви,- попросил  он. Пора  было  уходить. Портер  решил
остаться - ему было с кем и о
     чем поговорить.
     -  Алекс,- сказал он,  когда Воронцов уже встал,- я  забыл.  Может, вам
пригодится. Несколько месяцев назад у Льюина умерла жена и погиб сын.


     Спать  не  хотелось,  за  неделю  Воронцов  еще  не  вполне   привык  к
восьмичасовому  сдвигу  во  времени  -  так же трудно от  отвыкал  в Москве,
обвиняя подступающую  старость  с  ее  устойчивыми  и  инертными биоритмами.
Впрочем, до старости было  еще далеко. Но и  сорок пять -  возраст, говорят,
опасный.
     Шел  первый час  ночи, шум  за окном  стихал, ритмично  вспыхивали огни
реклам.  Воронцов решил выпить кофе. Этот напиток оказывал  на него странное
действие  - от слабого кофе клонило ко сну, крепкий  вызывал кратковременную
бодрость, а затем жуткую сонливость.
     Когда он  наливал вторую чашечку,  загудел  принтер, и на выползшем  из
лазерника листе Воронцов  увидел фамилию Льюина.  В  информации Портера было
строк двести, наверняка хаос  записей. Воронцов подобрал листы и, положив на
стол, отправился на кухню заваривать крепкий чай.


     Биографические  данные.  Места  работы.   Изложение   основных  научных
результатов. Воронцов  обратил внимание на два обстоятельства. За  последние
пять лет продуктивность Льюина резко  упала: прежде он публиковал пять-шесть
статей  ежегодно, теперь  от  силы одну-две. И еще: жена  Льюина умерла  уже
после того, как он произнес свой первый спич с призывом к войне. Сын погиб в
автомобильной катастрофе несколько дней спустя. Какая тут могла быть связь?
     А есть ли  аналоги? Нужно обратиться с запросом к газетным компьютерным
банкам.   Если  аналоги  найдутся,   материал   можно  будет   построить  на
сопоставлениях.  Но  и  тогда  необходимо  встретиться с  Льюином  и  задать
кое-какие вопросы.
     Воронцов сел  перед терминалом,  набрал  на  клавиатуре  фамилию  и имя
ученого,  его титулы и место работы. Через секунду на экране появились адрес
и  номер  видеофона. Льюин  жил  постоянно  в университетском городке,  хотя
работал в Хэккетовской проблемной лаборатории.
     Звонить  было,  конечно,  рано  - за  окном  только начало  рассветать.
Воронцов почувствовал,  наконец, долгожданную  сонливость и улегся спать под
звуки просыпающегося города.
     На  вызов  отозвался автоответчик. Мелодичным сопрано он  сообщил,  что
"профессор Льюин просит  подождать, не  отходя  от аппарата, или перезвонить
между тринадцатью и четырнадцатью часами".
     Воронцов  решил  ждать: на час дня  он назначил  встречу с негритянским
деятелем  из  организации "Равенство как фикция". Экран видеофона  осветился
лишь  минут  через пятнадцать, но  изображения не  было  - Льюин ждал, когда
Воронцов  покажет  себя.  Наконец, возникло  и  изображение. Физик  оказался
худощавым, очень высоким, но с лицом круглым, подходящим скорее толстяку. Он
и волосы до плеч отрастил, видимо, чтобы скрыть диспропорцию. Глаза смотрели
настороженно.
     -  Представьтесь, пожалуйста, -  попросил Льюин,-  и постарайтесь  быть
кратким.
     -  Воронцов, собственный  корреспондент  российской газеты "Сегодня". Я
хотел бы поговорить, профессор, о ваших недавних выступлениях.
     - Комментариев не будет,- сухо отрезал Льюин.
     - Вы не могли бы сказать, что именно побудило вас...
     -  Не  мог  бы,-  сказал  Льюин  и  отключил  телекамеру. Но  звук  еще
оставался, и физик добавил:
     - Завтра  я выступаю перед сенатской  подкомиссией по  вопросам военной
помощи. Четырнадцать тридцать. Приезжайте, если хотите понять.


     С Портером Воронцов встретился у станции подземки.
     - Странные у вас, русских, манеры. Поужинали бы в клубе и поговорили.
     - Там шумно и дорого,- возразил Воронцов,- а разговор пойдет серьезный,
если не возражаете, Дэви.
     - Но на улице не ведут серьезных разговоров...
     - Поедем ко мне. Ведь вы у меня никогда не были.
     - Ни у кого из ваших,- подтвердил Портер.- Это любопытно, но нелогично.
В ресторане вам  дорого,  хотя я  плачу за себя, а так вы  будете  вынуждены
раскошелиться на выпивку и закуску.
     - Считайте это  причудой русского характера,  хорошо?  Дома Воронцов не
был с поллудня, за это время факс выда довольно много материала, в том числе
копию  утреннего   выпуска  "Сегодня".  Пока  Воронцов  смешивал  напитки  и
раскладывал по тарелкам сэндвичи, Портер  пытался  разобрать непонятный  для
него текст.
     - Газеты  у  вас  не очень-то  меняются,- констатировал он.- Полиграфия
плохая,  реклама  тусклая. Да  и  что это за газета  -  двадцать  полос  без
компьютерной поддержки...
     -  Я  звонил  сегодня Льюину,-  сказал  Воронцов.-  Просил  о встрече и
получил отказ.
     - Льюин не желает иметь дело с прессой.
     -  Но вы  не из-за этого отступились,  Дэви? Вы  собрали довольно много
материала, значит, хотели писать.
     - Если материал вам не нужен, бросьте в корзину, Алекс.
     - Дэви, я о другом. Вы начали работать, но что-то вас остановило.
     - Я остановился сам,-  нехотя признал Портер.- Психология, в отличие от
вас,  меня не интересовала. Я знаю эту кухню. Уверен: у Льюина есть слабина,
которой воспользовались. Или проще - купили.
     - Но представьте, что его призывы...
     -  Алекс,  это  несерьезно!   Вы   верите,  что  есть  идиот,  который,
наслушавшись Льюина, бросится нажимать кнопки?
     -  Нет, конечно,- улыбнулся Воронцов.  Портер все больше  ему нравился.
Они могли  бы сделать  неплохой материал, работая вместе. Год  назад  Портер
написал  статью о секретных  документах ЦРУ, попавших к  нему  через  третьи
руки. Наверняка он потерял не один килограмм веса, когда готовил публикацию.
Почему он отступился от Льюина?
     - Вам не кажется,- сказал Воронцов, разливая по стаканчикам водку,- что
в истории с Льюином много нелогичного?
     - В ней нелогично все.  Если  его заставили работать на войну, то какой
смысл выступать с провокационными заявлениями, раскрывать себя и подставлять
под удар?
     - А если это всего лишь слова,-  подхватил Воронцов,- то  был  ли смысл
тратить на физика столько сил: подкуп или что-то еще...
     - Я обо всем этом думал.
     -  Интересно отыскать  истинные причины.  Дэви, я  не могу  копать  так
глубоко, как вы. Я здесь чужой.  Потому  и занимаюсь психологией, но  дальше
мне трудно. А вы можете.
     - Могу,- согласился Портер.- А потом отдаю вам, и вы пишете.
     -  Пишем вместе. Я  вам не конкурент, сами понимаете.  Почему бы нам не
объединить силы?
     Портер отпил  глоток, откусил от сэндвича и принялся жевать, полузакрыв
глаза. Казалось, этот процесс вверг его в состояние транса. Воронцов ждал.
     - Хорошо,- сказал Портер, вставая.- Я пойду, Алекс.  Сообщу вам о своем
решении чуть позднее. Если откажусь - не обижайтесь.
     - Какие могут быть обиды,- вздохнул Воронцов. Прощаясь у двери,  Портер
помедлил. - Я объясню вам, Алекс, почему бросил материал,- сказал он.-
     Вижу,  вас  это  интересует  не  меньше,  чем  сам  Льюин.  Тоже  ищете
психологию, а?  И тоже  ошибаетесь.  Меня вызвал босс,  я ведь  не свободный
художник, работаю на Херринга, и  сказал,  чтобы я  оставил это пустое дело.
После  скандала с  Управлением  я  хотел пожить  спокойно.  Так  что  если я
откажусь, Алекс...


     Весь  следующий  день  ушел, с точки  зрения Воронцова,  зря. Портер не
позвонил,  домашний  его   видеофон  не  отвечал.  Вечером,  вернувшись   из
российского   консульства,  Воронцов  поискал  через  Интернет  сведения   о
последних  научных  исследованиях  Льюина.  На  экране  появились  резюме из
"Физикс  абстрактс". За  два  года  Льюин  опубликовал три  статьи, названия
которых   ни  о  чем  Воронцову  не  говорили.  "Динамическое  представление
постоянной Планка  в  результате  перенормировки  кварковых полей". И все  в
таком духе. Можно послать запрос в "Сегодня", и дома в течение суток получат
нужную консультацию ученых. Идея не блеск, но можно попробовать.
     Воронцов  набрал  адрес  редакционного  компьютера и  отстучал  запрос.
Проголодавшись,  достал  что-то  из холодильника  и  поужинал.  Американские
консервы, которыми он часто утолял голод, были на удивление однообразны и на
редкость  питательны.  Голод  исчезал  быстро,  но процесс  еды  не  вызывал
никакого удовольствия. Как лекарство.
     Воронцов  решил лечь  пораньше  (не  было еще  и одиннадцати),  а утром
поискать Портера  и, может  быть, написать письмо Ире. Он долго  ворочался и
провалился,  наконец,  в грузный,  как тюк  с ватой,  сон, из  которого  его
выволок зуммер видеофона.
     Спросонья Воронцов не сразу понял, с кем говорит. Изображения не было -
только звук.
     - Алекс, вы свободны сейчас?  Свободен ли  человек во сне? Свободен  от
реальности, в  которую  его  опять  хотят окунуть. "Это  же  Дэвид",-  понял
наконец Воронцов.  Веки не  поднимались. Сколько сейчас?  Господи,  половина
второго...
     - Нужно встретиться,- продолжал Портер.
     - Приезжайте,- сказал Воронцов.
     - Не хочется... Через сорок минут жду вас там, где мы виделись вчера.
     И отключился. Воронцов не успел ничего ответить. "Сумасшедший,- подумал
он.- При  встрече  скажет,  что за ним следят, а квартира просматривается  и
прослушивается. И  не докажешь, что это никому не нужно.  А где, собственно,
он будет ждать? Где  мы вчера виделись? Нигде! Мы  весь вечер торчали в этой
комнате. Впрочем, встретились у станции подземки. Нужно  еще суметь найти ее
в два часа ночи."
     Ворота подземного гаража  были заблокированы, и Воронцов потерял десять
минут, пока отыскал электронный ключ в кармане джинсовой куртки. На место он
прибыл  с опозданием.  Около  станции стояли несколько  машин,  портеровской
среди  них  не было.  Воронцов  остановился  напротив  и  вышел. Улица  была
совершенно пустынной.
     Из-за  поворота  вынырнула приземистая машина, цвет  которой в полутьме
трудно  было  разобрать.  Поравнявшись  с  Воронцовым,  машина  затормозила,
распахнулась правая дверца.
     -  Садитесь, Алекс,- сказал  Портер. Мчались они лихо, и  через  минуту
Воронцов потерял ориентацию. - Что это значит, Дэви?
     - изумленно спросил он.- У вас
     появилась мания  преследования?  Портер молчал, то и  дело поглядывая в
зеркальце. Они въехали
     в какой-то не то сквер, не то парк, и здесь Портер заглушил
     двигатель.
     - Ну вот,- сказал он.- Можно поговорить.
     - Утром  напишу статью,- сказал Воронцов.- Русский  журналист похищен с
целью... С какой целью, Дэви?
     - Вы еще не проснулись, Алекс? - раздраженно спросил Портер.- Мне не до
шуток.
     -   Слушаю,-   сказал   Воронцов,   поняв,   что   гонка,   выглядевшая
юмористической иллюстрацией  к  ненаписанному  репортажу, для  Портера  была
необходимым предисловием будущего разговора.
     - Хотел я вам позвонить, чтобы отказаться, - начал Портер,- потом решил
сначала послушать, что скажет Льюин на заседании сенатской подкомиссии, куда
он приглашал вас приехать. Полетел в Вашингтон...
     - Так вот куда вы исчезли,- пробормотал Воронцов.
     -  Заседание   было  любопытным.  Льюин  изложил   свои  соображения  о
последствиях  локальных ядерных  войн. Получились,  что  во время  небольшой
такой войны  между Штатами и Россией погибнут около  полумиллиарда человек в
течение  нескольких  месяцев.  А  если   войны  не  будет,  погибнут  больше
миллиарда,  но  в  течение  лет  этак  тридцати.  Освободительные  движения,
национальные конфликты,  экологические катастрофы,  технологические аварии и
все такое.
     - Все это я  читал,- вздохнул  Воронцов.-  Все это  было  популярно лет
двадцать  назад,  во времена  Брежнева и Андропова.  В  истории  этой, Дэви,
интересно не то,  что говорит  Льюин, а почему  он  это говорит. Психология,
которая вам так не нравится.
     -  Согласен,  речь и мне  быстро  наскучила.  Я начал искать  знакомых.
Нашел.
     - Кого?
     - Неважно.  Мне  назвали две фамилии, и  я  начал сопоставлять.  Роберт
Крафт  и  Жаклин Коули.  Крафт -  журналист.  Коули  -  музыковед,  живет  в
Филадельфии. А Крафт... Черт возьми, вы должны были слышать о Крафте!
     - Вы имеете в виду  того Крафта, который... Это было четыре года назад.
Воронцов заведовал тогда отделом  международной жизни в "Сегодня". В октябре
2001  года в США закончился неудачей запуск боевой крылатой ракеты с ядерным
зарядом.  Говорили, что такие случайности исключены, но любая  случайность в
конце концов происходит, если хорошо подождать. Повезло,  что взрыв - десять
килотонн!  - произошел  в пустынной области  штата Невада. Через две  недели
после  трагедии в  "Нью-Йорк таймс" появилась статья этого самого Крафта. Он
утверждал, что в  момент  взрыва находился на  расстоянии двадцати  миль  от
эпицентра.  И  вовсе  не  случайность  это  была,  а  намеренное уничтожение
секретного объекта. О том, что произошло на самом деле, он, Крафт, расскажет
в серии репортажей.
     Заинтриговал. Воронцов несколько дней не сводил глаз с дисплеев. Прошла
неделя,   потом  месяц  -  ничего.   А  однажды  утром   Крафта  с  женой  и
семнадцатилетним сыном нашли  мертвыми  в их нью-йоркской  квартире. Писали:
отравление газом,  случайность.  Воронцов,  как и все, не поверил,  решил  -
убрали свидетеля. Что-то  действительно произошло  в  Неваде.  Что? Репортаж
Крафта остался ненапечатанным, в  редакции "Нью-Йорк таймс"  утверждали, что
никакого репортажа и не было...
     - Вспомнили, значит,- буркнул Портер.
     -  При чем здесь Льюин? Не думаете ли вы, Дэви, что он имел отношение к
взрыву?
     -  К  Крафту,- поправил  Портер.-  Вы думаете, Крафт  ничего  больше не
видел,  кроме взрыва в Неваде?  Это был волк, не мне  чета. И не вам, Алекс,
извините.  И  если его  имя всплыло  рядом  с Льюином, то это серьезно. И не
психология тут, забудьте вы о ней.
     - А Коули, музыковед... Она-то при чем?
     -  Вот это  мне как  раз удалось узнать быстро. Я позвонил ей и сказал,
что  восхищен речью Льюина и хотел бы  поговорить с ней  о нем. Представьте,
никакого удивления. Сказала только, что новых взглядов Льюина не разделяет и
впредь не  желает его видеть. Я... В общем, мы договорились о встрече. Еду в
Филадельфию. Говорю об этом только вам, Алекс.
     - Не  скажу я никому,- вздохнул Воронцов.- Кому я могу рассказать?  Мне
вы, кстати, тоже могли не докладывать. У меня такое впечатление, Дэви, будто
эту комедию с тайнами вы разыгрываете специально для меня.
     Портер повернулся  к Воронцову, рассматривая его в  темноте,  хотя  мог
видеть лишь силуэт.
     -  Мы  договорились  работать  вместе,  Алекс,-  сказал  он.-  Когда  я
возвращался  из  Вашингтона,  мне  показалось...  По   дороге  из  аэропорта
убедился... В общем, удалось уйти. Следили  настолько неумело,  что,  видно,
просто старались показать - не суйся. До той поры я раздумывал -  отказаться
или нет. Решил взяться. Не ради вас, Алекс. У меня свои понятия о том, что я
должен и чего не  должен делать. Как и многие, я могу время  от времени идти
на  какую-то  сделку   -  деньги  есть   деньги.  Могу  остановиться   перед
каким-нибудь паршивым Рубиконом и побояться его  перейти - страх есть страх.
Но  если  я  сделал что-то, пусть  даже  по  незнанию,  такое, например, как
сегодня, когда начал расспрашивать о Льюине человека, которого не должен был
спрашивать...  В  общем,  если  подпрыгнул, то ведь не  останешься  висеть в
воздухе,  верно?  Нужно  сгруппироваться и  постараться не упасть  мордой  в
грязь. И потом... история с Крафтом. Об этом как-нибудь в другой раз. Но имя
Крафта для меня очень много значит... Вы что-нибудь поняли, Алекс?
     - Понял,- протянул  Воронцов,- что вы, Дэви, не совсем такой, каким мне
представлялись.


     Голова  оставалась тяжелой, хотя Воронцову удалось часа четыре поспать.
Проснувшись  в половине одиннадцатого, он принял  душ и теперь  просматривал
компьютерные  выпуски  газет, отмечая  все,  что  могло  бы  пригодиться.  В
"Вашингтон  пост" выступил  Браудер  - помощник президента  по  национальной
безопасности.  Предстоял  новый раунд  переговоров  с  Москвой  по  вопросам
сокращения вооружений в Европе, и Браудер давал свою оценку ситуации. По его
мнению,  членство  России  в  НАТО  не принесло  этой  организации  ощутимых
дивидендов,  скорее  наоборот -  президент  Мурашов использовал участие  его
страны  в балканском  и турецком конфликтах для решения с помощью НАТО таких
своих, сугубо внутренних, проблем, как усмирение северокавказских народов.
     Выведя на экран  "Филадельфия  стар", Воронцов увидел на  второй полосе
набранную трапецией знакомую фамилию.
     "Жаклин Коули, сотрудница Музыкального общества Филадельфии, замешала в
торговле  наркотиками.  Ведется  следствие,  но  уже сейчас  ясно,  что  так
называемые деятели культуры насквозь лживы, и их призывы к моральной чистоте
не стоит  воспринимать всерьез."  Рядом напечатана фотография. Жаклин  Коули
можно  было  дать  лет  двадцать  пять,  не  больше.  Привлекательное  лицо,
открытое, обаятельное... Наркотики?  Чего  только не  бывает!  Именно  так и
подумает  обыватель,  прочитав  заметку.  И  еще -  "не  стоит  воспринимать
всерьез".
     Взял ли Портер  интервью? Или попал в разгар  скандала?  Что  бы она ни
поведала о Льюине,  использовать бессмысленно. Словам ее  больше  нет  веры.
Очень ко времени эта заметка. Слишком ко времени.
     Одеваясь,  чтобы  ехать   в  российское  консульство,  Воронцов  увидел
мерцающий  желтый   сигнал  на  экране  компьютера.   Это  означало,  что  в
резервированной  им  группе  ячеек общенационального банка  данных появилась
информация, требующая  считывания.  Воронцов  набрал свой код, и  по  экрану
побежали буквы:
     "Алекс, не  ищите  меня. В  дальнейшем связь  только  через  компьютер.
Запомните мой код  452but/@-21.  Запомните код,  сейчас он  будет  стерт  из
памяти. Десять секунд.  Запомните и наберите код. Пять  секунд. Запомните  и
наберите код. Ноль."
     Осталась строка: "В вашем блоке оперативной информации нет".
     "Какой там был код?"- подумал Воронцов. Вспомнил с трудом, в  последних
двух цифрах был не уверен. Два-один или один-два? "Конспиратор чертов. О его
музыкантше  пишут в газетах,  а он по инерции играет в Пинкертона." Воронцов
набрал код, задумавшись перед последними цифрами.
     "Алекс, информация будет  стерта через три  минуты после  того,  как вы
начнете  ее  читать.  Запоминайте,  печать  не  вызывайте, она  блокирована.
Сделайте, о чем я прошу. В Публичной библиотеке штата должен быть материал о
слушании дела по  поводу  растраты фондов Сената  по  прогнозированию.  Дело
связано  с ОТА,  наверняка опубликовано в  "Сборнике законодательных актов".
Слушание  состоялось  примерно  в мае  третьего  года.  Нужны  фамилии  лиц,
проходивших по делу, и их профессии. Далее выясните: какой фирме принадлежит
товарный знак - две скрещенные  стрелы  со знаком вопроса  в  центре.  Очень
срочно. Новая информация для вас будет храниться в этом же файле с  20.00 до
20.10. Внимание!  Через  двадцать  секунд  информация  будет стерта.  И еще,
Алекс, не забудьте о последних работах Льюина."
     И -  на пустом экране: "Файл  не  содержит  информации".  Воронцов  уже
собирался выйти, когда с коротким зуммером
     включился  факс: из Москвы поступил  ответ на  запрос о работах Льюина.
Аппарат  выдал  около  десяти страниц  текста.  "Прочитаю  потом",-  подумал
Воронцов.


     "Льюин Уолтер  Клиффорд. Родился в 1959  году.  Закончил Массачусетский
технологический  институт,   в  настоящее   время  работает  в  Хэккетовской
проблемной лаборатории.  Сначала в сфере  его  интересов  была единая теория
элементарных  частиц,   затем   занимался  расчетами   эволюционных  моделей
Вселенной в случае наличия у фотонов и нейтрино массы покоя. Работа  по этой
проблеме стала его докторской диссертацией. В  девяностых годах Льюин отошел
от проблемы эволюции Вселенной.
     В  течение  трех  лет  -  с  1996  по 1998  -  Льюин занимался анализом
возможных  мысленных изменений постоянной тяготения. Дело  в  том (внимание,
А.А.- это важно!), что в 1998 году увенчались успехом многолетние поиски так
называемых гравитационных волн. Эксперименты,  начатые еще сорок лет назад в
США   Вебером   и  у   нас   в  МГУ  Брагинским,  долгое  время   оставались
безрезультатными. Первым  обнаруженным  источником гравитационных волн  стал
пульсар  в  Крабовидной  туманности. Но излучал  пульсар  не  так, как  того
требовала теория. Интенсивность излучения оказалась меньше, чем ожидалось, и
была переменной. Льюин показал, что объяснить наблюдения можно одним из двух
способов:
     а) меняется (периодически!) масса пульсара - нейтронной звезды;
     б) меняется (также периодически) величина постоянной тяготения.
     Льюин  склонялся ко второй гипотезе и  приводил расчеты. Нужно сказать,
А.А., что обе гипотезы более чем дискуссионны.
     ...В 1999  появилась работа  Льюина  с большим коллективом соавторов  -
описание конструкции прибора, на котором были
     начаты эксперименты по обнаружению возможных изменений
     постоянной тяготения. В работе содержались идеи, явно
     принадлежавшие Льюину, а не соавторам - сугубым, так сказать,
     технарям от физики. Одна из идей - возможность управления
     постоянной тяготения...
     ...Примерно  тогда же  Льюин начал сотрудничать  с комитетом "Ученые за
мир".   Комитет  -  общественная  организация,  но  его  члены  неоднократно
привлекались  к  работе в различных подкомиссиях  ООН,  работа которых  была
связана  с контролем  над вооружениями. Льюин методично  исследовал развитие
систем  ракет  и  противоракет  в  девяностых  годах  (американская  система
"Пэтриот", израильский "Хец" и другие) и показал, что наступит момент, когда
эволюция антисистем вооружений выйдет из-под контроля человека. В дальнейшем
системы будут развиваться самостоятельно, и  никакие переговоры и соглашения
не смогут этому помешать. Отсюда вывод: либо срочно  договариваться о полном
разоружении, либо не  делать  вид, что  переговоры что-то  значат, не  нужно
обманываться самим и обманывать народы...
     ...Возможно, А.А., эти работы Льюина  повлекли ответные меры со стороны
АНД, не исключена возможность шантажа (впрочем, наши  эксперты не знают, чем
можно шантажировать Льюина). Как  бы то  ни было, после  2002  года Льюин ни
разу не выступал по проблемам мира...
     ...Научные публикации Льюина  в последние годы связаны  с исследованием
изменений  постоянной  тяготения. Вероятно,  такие  изменения  -  на  уровне
примерно  десяти  в  минус  шестнадцатой степени  -  реально  существуют.  В
лабораторных  условиях они впервые  были зафиксированы группой  Бутлингера в
МТИ.  Год спустя результат  был повторен в МГУ  Стершневым, который показал,
что  постоянная тяготения  не только меняется, но  имеет  характерное  время
изменения. Именно Льюин в дальнейшем провел теоретический  анализ и доказал,
что это время  не связано ни  с какими  земными  или космическими процессами
негравитационной природы...
     ...Вероятно, анализируя биографию  Льюина,  нужно  обратить внимание на
2002  год  (А.А., внимание!).  Именно  тогда  наметился  сдвиг  в  публичных
высказываниях Льюина.  Отразилось это и на научной деятельности  - последние
работы чрезвычайно академичны и граничат со схоластикой..."


     Половины текста Воронцов не понял. Писали явно два человека. Один давал
сугубо научную характеристику деятельности Льюина, и понять его было трудно,
а другому принадлежали интерпретации и размышления.
     В  Публичной  библиотеке  Воронцов  обычно  резервировал себе столик  в
центре общего зала.  Он заказал микрофиши с документов слушаний Конгресса за
2002  год  и  обратился  к памяти  библиотечного  банка  данных  с  просьбой
разыскать фирму. Товарный знак  он изобразил на экране световым карандашом и
не   был   уверен,   что   изобразил  точно.   Получил  ответ:   "Фирма   не
зарегистрирована".   Воронцов   подумал,  что   поставил  вопрос  не  совсем
корректно: фирму могли  уже  ликвидировать.  Он послал  вторичный  запрос  и
занялся микрофишами.
     "Почему  скомпроментировали  Коули?  -  думал  он,  сбрасывая очередной
микрофиш и заменяя его следующим.- Она знает о Льюине нечто, чего не следует
знать другим? Другим  - кому?  Портеру?  Мне? Что общего у Коули  с Льюином?
Красивая женщина. Льюин был женат,  жена умерла... Господи, как это банально
и бездарно."
     Раздумывая,  Воронцов едва  не  пропустил  нужную  информацию.  Дело  о
растрате слушалось 17-19 мая 2003 года под председательством сенатора Бэрли.
Речь шла об одном из отделов Прогностического центра Конгресса. Четырнадцать
миллионов долларов, предназначенных для  исследования будущего слаборазвитых
стран, были по неизвестной причине истрачены на субсидирование некоей фирмы,
проводившей  социологические   опросы  населения.   Фирма   была  частной  и
касательства к отделу  не  имела. Деньги были переданы с ведома председателя
Прогностического центра сенатора Крейга, хотя сам Крейг на заседании уверял,
что слышит об этой фирме впервые и никаких документов  на передачу  денег не
подписывал.
     Дело читалось как детектив. Сенатор  денег не  давал, но на  счет фирмы
они поступили и  были истрачены. К тому времени, когда растрата обнаружилась
- это  сделала инспекторская группа Конгресса - фирма закончила исследования
и  была  ликвидирована, как и ее счет  в банке, на  котором не оставалось ни
единого цента.  Президента  фирмы  - некоего  Остина  Бакстера -  вызвать на
допрос  не  смогли,  поскольку такого  человека не существовало  в  природе.
Конкретные  фамилии служащих фирмы или людей,  с которыми фирма работала, не
упоминались.
     Слушание  закончилось ничем.  Против таинственного  Бакстера  возбудили
уголовное дело, которым занялось ФБР. Обсуждение меры наказания для сенатора
Крейга  перенесли  на закрытое  заседание,  и  соответствующего  микрофиша в
стопке, естественно, не было.
     Прекрасно понимая уже, что он увидит, Воронцов вызвал ответ на запрос о
товарном  знаке. Так и оказалось - знак  принадлежал частной социологической
фирме "Лоусон", которая  была зарегистрирована в 2001 году и два года спустя
прекратила   существование  после  того,   как  были  исчерпаны   финансовые
возможности и завершено исследование, ради которого фирма создавалась.
     Когда Воронцов покинул зал библиотеки, у него болела голова, он понятия
не имел,  что  делать с  отдельными  звеньями.  Возможно,  все это  не имело
отношения к Льюину.
     Воронцов  зашел  в  аптеку, попросил таблетку  от  головной  боли.  Кто
является большим дураком - он или Портер? Скорее всего, он, Воронцов, потому
что упустил  какую-то важную  деталь. Так ему  показалось. Голова  перестала
болеть, но  навалилась  усталость - он почти не спал ночью.  "Домой",- решил
Воронцов и направился к машине, которую приткнул за углом здания библиотеки.
     Отъезжая  со стоянки,  вспомнил, что одной  части поручения Портера  не
выполнил,  запутавшись   в  дискуссиях   конгрессменов.   Список  профессий.
Кое-какие  профессии   людей,  опрошенных   фирмой,  упоминались.   Воронцов
вспомнил, что были среди них  инженеры, политики, музыканты... Да, музыканты
тоже.
     Вытащить  машину из потока было нелегко - близился конец дня, на улицах
начали возникать обычные  заторы. Но  все  же  минут через двадцать Воронцов
снова вошел в библиотеку и затребовал тот же комплект микрофишей.  Он пустил
считывание и быстро добрался до нужной  пластинки. То есть - ему показалось,
что добрался. Микрофиш  содержал слушания о бюджете подкомиссий. Он вернулся
к  предыдущему -  это  было юбилейное  заседание  по поводу  пятидесятилетия
сенатора Мак-Ки. Позвольте, но... Только сейчас Воронцов обратил внимание на
номера пластинок. Нужного номера попросту не было.


     "Музыковед  Жаклин  Коули  участвовала в работе фирмы  "Лоусон".  Может
быть? Может. Ну и что? Она лично знала Льюина. Как это связано?"
     Воронцов  стоял  у  окна, постукивая пальцами  по стеклу. Лента Гудзона
была серой, отражала серость неба,  покрытого низкими  тучами. Сейчас пойдет
дождь, наверно, такой  же мелкий  и нудный, как в  Москве. Воронцов подумал,
что  не высидит  целый  вечер в квартире один.  Прочесть то, что передаст  в
восемь часов Портер,  можно с любого  компьютера. Например,  в  компьютерном
зале Пресс-клуба.
     Ливень  разразился,  когда Воронцов  выруливал на стоянку перед клубом.
Машина  будто погрузилась на дно  моря.  Вот сейчас  перед ветровым  стеклом
появятся стайки рыб. Выходить из машины смысла не было.
     А может  ли быть, чтобы  за ним  кто-то  следил? То,  что  микрофиш был
изъят, означало, по крайней мере, что Воронцовым интересуются. Почему? Он не
сделал  ничего,  противоречащего  законам.  И  не  сделает.  Он журналист  и
собирает открытую информацию. Прятать ему нечего.
     Ливень прекратился так же неожиданно, как начался, и Воронцову с трудом
удалось,  минуя  глубокие  лужи,  перебраться  на  тротуар.   Часы  в  холле
показывали без пяти восемь. Пора.
     Воронцов  прошел в  компьютерный зал -  журналисты и в клубе  не  могли
обойтись без  оперативной информации.  Ему  повезло  - не все терминалы были
заняты. Стараясь не ошибиться, он набрал код.  Текст пошел, едва он нажал на
"ввод".
     "Алекс,  запоминайте, информация  стирается  по  мере того,  как  вы ее
читаете.  Сделайте  ксерокопию материала о  слушании  в  конгрессе.  Найдите
данные  о  Джеймсе Скроче - генетике, погибшем четыре года  назад.  Скроч  и
Льюин  знали друг  друга,  очевидно,  вместе  работали. Очень  срочно. Новую
информацию   получите   завтра   в   восемь   утра   по  коду  (запоминайте)
332/54@-BAD.88."
     Текст  бежал  по  экрану   довольно  быстро,   Воронцов   едва  успевал
запоминать. Наконец, остались слова "Файл не содержит информации".


     Очень  утомительно  -  думать  об  одном,  а  разговаривать  о  другом,
изображая  заинтересованность. В  ресторане к  Воронцову  подсели  Крымов  и
Зеленков из "Московских новостей". Оба удивились, что Воронцов до сих пор не
слышал о  трагедии в Африке. "Где я могу ночью,- думал он,- найти информацию
об этом Скроче? Впрочем, это здесь  скоро ночь, в Москве наступает утро. Ире
вставать в семь..."
     -  Днем  сообщили  сразу   два   агентства,-   говорил  Зеленков.-   Ты
действительно  не слышал? Совет  безопасности  уже собрался,  журналистов не
пустили, сообщение  будет  в  полночь  -  ждем. Якобы  намибийцы  напали  на
южноафриканский город  Апингтон  и учинили  разгром.  Сотни  убитых.  Хортес
принял  меры  -  неясно, какие.  Представитель Виндхука  утверждает, что это
провокация. Наверно, он прав. Зачем Намибии этот конфликт? Но факт есть факт
-  Иоганнесбург  без  предупреждения  дал  ракетный   залп  по   намибийским
приграничным областям. Часть ракет несла тактические ядерные заряды.
     - Одна,- коротко вставил Крымов.
     -   Может,  и  одна,-  согласился   Зеленков.-  Она  и  взорвалась  над
территорией  ЮАР  в  двухстах километрах от Апингтона, где-то в  районе реки
Оранжевой.  Хорошо еще,  что  там пустыня. Но все же немало  людей  погибло.
Ядерный взрыв! Намибия обратилась в Совет безопасности.
     -  Третий взрыв в атмосфере за пять лет,- хмуро  сказал  Крымов.- Когда
Штаты и Союз были нашпигованы атомным оружием, ничего такого не происходило.
А сейчас... Теоретики  в ООН  обсуждают,  что  бы случилось,  если бы ракета
достигла цели.
     - Какой цели? - спросил Воронцов, отвлекаясь от своих мыслей.
     - Судя по траектории, это Виндхук.
     - Была бы война,- Зеленков тоже  помрачнел.- Алексей, ты будешь  давать
Льву материал?
     - Конечно,-  сказал Воронцов.-  Честное  слово, ребята, я ни о  чем  не
знал.  Лев  дал  мне  поручение,  и  я влез  в него,  кажется,  глубже,  чем
следовало.
     - Секрет? - оживился Зеленков.
     -  Какой секрет... Выяснить, почему некий  физик  Льюин переметнулся от
"голубей" к "ястребам".
     - Кому это сейчас интересно? - удивился Зеленков.
     - Вам так и не удалось с ним связаться? - поинтересовался Крымов.
     -  Удалось.  Но говорить  он не  пожелал.  Прежде  чем  покинуть  клуб,
Воронцов  зашел  в компьютерный  зал и вызвал  список  ведущих  специалистов
университета штата Нью-Йорк. Генетиков было несколько,  но только  один имел
звание профессора. Некий Джордж К. Сточерз.
     Остановив машину у ближайшего  таксофона, Воронцов  зашел  в  кабину  и
полистал телефонный справочник. Время было  не позднее, у  Сточерза ответили
сразу. В таксофонах еще не установили  видеокамер, и Воронцов не  видел лица
собеседника.
     - Профессор Сточерз?
     - Да. Кто говорит?
     -  Прошу  извинить за беспокойство.  Я корреспондент  российской газеты
"Сегодня". Воронцов. Мне бы хотелось с вами побеседовать.
     Короткая пауза.
     - Я не очень представляю себе...
     -  Объясню,  профессор. Мы готовим публикацию о достижениях современной
генетики, и  нас  интересуют  работы  Джеймса Скроча. И  его судьба  - чисто
по-человечески. Он ведь погиб... Возможно, вы его знали?
     - Конечно. Скроч... Господи, он был... Ну, хорошо. Приезжайте.
     - Когда вам удобно, профессор?
     - Да сейчас!
     - Буду у вас через полчаса,- сказал Воронцов.


     Сточерзу было под пятьдесят. Выглядел он молодо, но был совершенно сед.
Минут  десять они  приглядывались  друг  к другу  и вели пустой  разговор  о
нынешней  осени.  Жена  Сточерза  оставила их одних  в  гостиной, разлив  по
бокалам напитки. Кофе Сточерз приготовил сам.
     - Мистер Воронцов,- сказал он, отхлебнув из чашечки,- я никогда  прежде
не  говорил  с  русскими  журналистами.  С  биологами  знаком.  Если  вы  не
возражаете,  мы вернемся к этой теме позднее, когда  вы напишете о  Джеймсе.
Ведь вы  за этим  приехали?  Честное слово,- не удержался  он,-  ни один наш
репортер не позволил бы себе тратить  время на посторонние беседы. Несколько
заранее продуманных вопросов - и до свидания.
     - У  меня  нет заранее продуманных  вопросов,- признался  Воронцов.-  Я
знаю, что Скроч был хорошим генетиком и погиб четыре года назад.
     -  Скроч  был талантливым  генетиком.  Я  работал с  ним,  у  нас  есть
несколько общих публикаций.
     - Как он погиб?
     - Его вызвали на некую биологическую базу для проведения экспертизы. Он
не  вернулся. Жене сказали,  что он погиб во время эксперимента.  При  каком
эксперименте  может погибнуть  генетик?  Не  знаете? Если  хотите знать  мое
мнение - не  исключаю, что  Джеймс жив и ведет исследования  на какой-нибудь
секретной базе у военных.
     - Вы сказали, профессор, что он был талантлив.
     - Безусловно. Ведь это он открыл запирающий ген.
     -  Простите, профессор, если не  возражаете, я включу  диктофон,  чтобы
потом не ошибиться...
     - Странный вы человек, однако! Я был уверен, что вы  включили диктофон,
едва переступили порог. Вы ждали моего разрешения?
     Воронцов улыбнулся и положил коробочку диктофона на стол.
     - Так  вы  не  знаете о запирающем  гене? - спросил Сточерз.- Я дам вам
оттиск из "Сайентифик Америкэн", там обо всем написано достаточно популярно.
Скроч выделил ген, без которого никакой белок не будет синтезироваться. Если
удалить  этот  ген,  то  ДНК  при  всей  ее дикой  сложности  станет  просто
органической  молекулой, цепочкой атомов, жизни  в ней не будет.  Понимаете?
Скроч назвал этот ген  запирающим.  В последние дни  перед  исчезновением он
работал над  тем,  чтобы выяснить  - действует ли ген только как выключатель
программы репликации или несет еще и определенный наследственный признак.
     Сточерз придвинул к себе диктофон и говорил, как лекцию читал.
     - Без запирающего гена жизнь возникнуть не может. И если этот ген несет
какой-то  наследуемый признак, то не может  быть и жизни без этого признака.
Пытались  найти запирающий ген у животных  - начиная  с простейших и  кончая
приматами. Я  и  сам  искал. Пока никакого  результата. Возможно,  у них нет
запирающего гена.  А у  человека  есть. Следовательно,  должен  существовать
некий характерный именно для человека наследуемый признак. Какой?
     -  Прямохождение,-  сказал  Воронцов,  поняв,  что  если  не подыграет,
Сточерз  еще  долго  будет рассказывать о  запирающем гене.- Или способность
трудиться. Труд сделал обезьяну человеком.
     - Господи, какое еще труд? Труд -  явление  социальное.  Бездельников в
этом мире более чем... Подумайте еще.
     - Речь.
     - Мистер Воронцов, вы что, появившись  на  свет,  уже  умели  говорить?
Браво!
     - Как  я  понимаю,-  сказал Воронцов,- Скроч потратил некоторое  время,
чтобы разобраться. А вы хотите, чтобы я сразу...
     - Ничего  я  не хочу,  я  просто дразню  ваше воображение. Ну,  хорошо.
Агрессивность  - вот что кодирует и передает по  наследству  запирающий ген.
Вот без чего нет жизни. Ясно?
     - Неясно. Агрессивны и животные, а у них, вы  сами сказали, запирающего
гена нет.
     - Животные убивают, чтобы выжить. К тому же, не все. И почти никогда не
нападают на особь своего вида. А сколько себе подобных убил человек вовсе не
из-за инстинкта самосохранения?
     -  Профессор,- грустно сказал Воронцов, посмотрев на часы,- до полуночи
оставалось двадцать минут.- это тема для философов, психологов, кого хотите,
и споры об этом ведутся  не один век, ничего  нового тут нет. Одни  считают,
что человека сделал труд, другие - что  человек по природе агрессор. Что тут
нового? И при чем здесь Скроч?
     -  Мистер Воронцов,  речь о генетике,  и только о  ней.  Я удивлен.  Вы
пришли говорить  о  Скроче, но  не знаете ни  о  его работах,  ни о том, что
делается в  этом направлении  в России. Скроч показал, что  запирающий ген -
это  ген агрессивности. Опыты,  естственно, повторили. Две группы в России и
одна - на Украине. И вывод был тем же. Доказано: если нет агрессивности, нет
и жизни.  Философия и психология здесь ни  при чем.  Мой коллега Рокотов  из
Санкт-Петербурга   как-то   прислал  мне  книжку.  Польский   фантаст   Лем.
Естественно, перевод на английский. Роман, в котором агрессивность...
     - "Возвращение со звезд",- подсказал Воронцов.
     - Я прекрасно помню! Потом  я и у наших фантастов обнаружил аналогичные
идеи. В том романе...
     - Знаю, людей лишили агрессивности, и получилось нечто ужасное.
     - Нечего не  могло получиться! Агрессивность можно пригасить  на время,
причем  с   необратимыми   последствиями   для   организма.   Но  искоренить
агрессивность в зародыше невозможно. Ясно?
     - Вполне,- сказал  Воронцов. Сточерз встал. - Есть  ли у вас конкретные
вопросы, господин Воронцов?
     Задавайте. Если нет - спокойной ночи.  Когда будете более подготовлены,
приходите еще.
     Воронцов встал тоже.
     - Извините, что побеспокоил.
     -  Вы  узнали  то, что хотели? Я так и не  понял  истинной  цели вашего
визита. Интерес к личности  Скроча -  не  то. Я о нем и не рассказал толком.
Так что же?
     - Честно? Я  и  сам не знаю.  Пытаюсь разобраться в одном деле,  и меня
вывели на Скроча. Теперь я думаю, что вывели по ошибке.
     - Жаль.  В прихожей Воронцов не выдержал. - Так вы считаете, профессор,
что   сегодняшний   взрыв  в  Африке   -  естественное   явление?  Следствие
агрессивности, без которой нам не жить?
     -  Это сложная проблема,- медленно сказал Сточерз.- Люди должны жить. И
если они  хотят  убить себя, их  нужно заставить не  делать  этого, а  чтобы
заставить, тоже нужна агрессивность. Балансирование на острие. Я лично готов
агрессивно бороться против любого варварства. А мой бывший друг Льюин делает
все наоборот, и в этом, наверно, тоже есть логика.
     - Кто? - выдохнул Воронцов.


     Пришлось  начинать  заново.  Воронцов  рассказал  все.  Сточерз  слушал
внимательно,  не перебивал, изредка кивал или качал головой. Когда  Воронцов
рассказал об исчезнувшем микрофише, он поднял брови:
     - Думаю, что ваши выводы...
     - Я не делал выводов!
     - Ваш рассказ эмоционально окрашен, а это уже вывод.
     - Я не робот и не могу...
     - Я ведь вас не обвиняю.  Думаю, что  Портер прав, и психология  ни при
чем. Личная трагедия Льюина не могла повлиять на его поступки. Версия вторая
- шантаж. Она тоже не проходит.
     - Почему? Мисс Коули, например.
     -  А  что Коули? Напротив,  история  с Коули  убеждает,  что Льюина  не
шантажировали.
     - Меня не убеждает.
     -  Судите сами. Допустим,  Льюина вынудили  выступить.  Коули знала  об
этом. Доказательств у нее нет, иначе она не ждала бы Портера, чтобы выложить
их. А без доказательств она может рассчитывать только  на прессу. На того же
Портера.  Она  должна  была  обратиться  в  газеты  значительно  раньше.  Не
обратилась - значит, не хотела говорить  об этом. Или  говорить было нечего.
Льюин действовал по своей воле.
     - Зачем же ее тогда...
     - Она  знала,  что  произошло  с Льюином.  И  причина  глубже,  чем вам
кажется. Мы этой причины просто не знаем. А мисс Коули знает.
     - Да при чем здесь вообще мисс Коули? - воскликнул Воронцов.
     -  Вы  сказали,  что  в  пропавшем  микрофише  среди  прочих  профессий
упоминались и музыканты. Сейчас я проведу эксперимент и почти уверен, что он
удастся. Вы  сказали - скрещенные стрелы и знак вопроса. Опросы потребителей
давно стали  нормой.  Чуть  ли не ежедневно  обнаруживаешь в почтовом  ящике
какой-нибудь опросный лист. У меня их накопилось не меньше сотни.
     -  Вы хотите  сказать,  что  именно  опросник  фирмы  "Лоусон" связывал
Льюина, и Коули, и даже вас, профессор? Не слишком ли это эфемерно?
     Сточерз полез в нижний ящик письменного стола, выбросил на  пол десяток
коробочек с дискетами, достал несколько пластиковых пакетов, положил на стол
и пригласил Воронцова придвинуться ближе.
     - Не торопитесь,- сказал он.- Сначала нужно установить, что такая связь
вообще существует. Вы сами не догадываетесь?
     Воронцов пожал  плечами. Он  действительно  не видел в  этом логики.  С
одной  стороны - опросные листы, рассылавшиеся уже несуществующей фирмой,  с
другой -  причина поведения Льюина. Сточерз быстро перебирал листы, пальцы у
него были длинными и тонкими. Очень музыкальные пальцы. Воронцов старался не
двигать головой: в затылке неожиданно возникла резкая боль. Он знал это свое
состояние -  усталость и  напряжение. Сейчас  нужно посидеть неподвижно и по
возможности ни о чем не думать.
     - Вот,- сказал Сточерз, извлекая из  пачки большой лист. Передав бумагу
Воронцову, он  вышел  из комнаты. В правом верхнем углу листа были оттиснуты
скрещенные  стрелы  и  знак вопроса. "Фирма  "Лоусон"  убедительно просит...
важное социологическое исследование... в интересах потребителей..." Все  как
обычно. А вопросы? Господи, чего  только нет! Больше сотни вопросов, и все о
разном.  Тенденции развития энергетики... Что, по-вашему, нужно построить на
Северном  полюсе (список  - от военной базы до дансинга)...  Будет  ли опера
популярна в XXI веке? Ну и  что? О популярности оперы  Жаклин Коули могла бы
поговорить, но что она знает об энергетике?
     Вернулся Сточерз, протянул Воронцову таблетку и стакан воды.
     - Выпейте,- сказал он,- и закройте на минуту глаза. Все пройдет... Я же
вижу: у вас разболелась голова.
     Спорить Воронцов  не стал.  Но и  глаз не закрыл - следил,  как генетик
читает лист фирмы "Лоусон".
     Затылок будто сдавили крепкими  пальцами. Этот симптом тоже был знаком.
Теперь станет легче.
     - А разве не счастливая случайность,- сказал он,-  что вы  не выбросили
этот лист?
     -  Никакой  случайности,- улыбнулся Сточерз.- Что, легче  стало?  Я  по
образованию  медик и неплохой диагност. Это  вы действительно можете считать
счастливой  случайностью. А  лист... Я  их никогда не выбрасываю. Никогда не
отвечаю. Никогда не отсылаю. Храню здесь.
     - Зачем? - удивился Воронцов.
     - Потому что  письменные  опросы  обычно проводят для правительственных
учреждений подставные фирмы.  Многим  неизвестно,  а  я  знаю, сам  когда-то
участвовал в  таком деле. Цель опросов обычно вовсе  не та,  что указана вот
здесь... И вопросы  примерно на треть  -  липа,  чтобы  сбить респондента  с
толка.  В  такие  игры  я  не  играю.  А  листы  храню.  На  досуге  пытаюсь
разобраться, в чем истинная цель опроса.
     - Вот как,- пробормотал Воронцов.
     - Обыватель  уважает опросы, ему кажется, что его мнение что-то меняет.
Отвечают обычно четко и быстро.
     - А этот лист...
     - Наверняка  попытка прогнозирования. Слишком много вопросов связано  с
тенденциями, с будущим. Прогнозирование чего - это установить труднее. Сразу
не скажу, нужно анализировать. Любопытно  узнать, кому еще рассылались такие
листы. Мисс Коули - почти уверен. Конечно, Льюину - здесь должна быть связь.
Скрочу, о котором вы, видимо, уже забыли.
     - Но ведь он погиб задолго до...
     - Погиб? Ну-ну... Вряд ли ваш Портер приплел Скроча просто так.
     - Можно сделать копию этого листа?
     - Конечно,  вот ксерокс. И знаете  что - вам  нужно отдохнуть. Спасибо,
что заехали ко мне. Как ваша голова? Сможете доехать сами?
     - Вполне. Все нормально.
     -  Позвоните завтра...  Кстати,  на свежую голову попробуйте вспомнить,
какие  профессии  перечислялись  в  микрофише.  Нет,  не  сейчас,  наверняка
ошибетесь. Утром. Хорошо?


     Резкая мелодия с четким джазовым ритмом вырвала  Воронцова из состояния
тяжелого сна. Он поставил радиобудильник  на семь сорок пять. Что-то снилось
ему, но  прерванный  сон не запомнился. Минуту Воронцов  полежал с закрытыми
глазами, ни о чем не думая. В восемь нужно вызвать информацию от Портера,  и
странная гонка продолжится.
     Воронцов заставил себя  встать  на ноги и только тогда увидел человека,
сидевшего  в кресле у письменного стола. Свет падал на него из окна, и виден
был только силуэт.
     - Эй,-  сказал Воронцов, голос был хриплым и чужим, а  испугаться он не
успел.- Что это значит? Вы кто?
     Человек повернулся  лицом  к свету.  Лицо  было  невыразительным, глаза
смотрели спокойно.
     - Как  вы  сюда  попали? Воронцову  было неловко и холодно стоять перед
незнакомцем в  одних трусах, и он начал торопливо одеваться. Гость подождал,
пока Воронцов натянул брюки, и после этого протянул свое удостоверение.
     -  Я  из  Бюро, моя фамилия Гендерсон, как вы  можете убедиться, мистер
Воронцов.
     Все так  и  было. Фотография, фамилия,  место  службы. Воронцов  сел на
постель, ногами нащупывая туфли.
     -  И  что  вам здесь  нужно?  Это не  ваша  территория. Я корреспондент
российской газеты. Кстати, как вы вообще попали сюда? И по какому праву?
     -  Через  дверь,- улыбнулся агент.- Это было несложно. Я битый час сижу
здесь, спите вы очень крепко.
     - Что вам нужно? - повторил Воронцов.
     - Мистер Воронцов, если я  был вынужден вторгнуться на вашу территорию,
прошу извинить. Но дело в том, что и вы вторгаетесь не на свою территорию. Я
имею в виду вашу деятельность за последние сутки. Вы меня понимаете?
     - Нет,- сказал Воронцов. На часах 7.51, и у него всего несколько минут,
чтобы спровадить этого господина.
     - Вы  находитесь  в Штатах, чтобы давать в свою газету информацию, а не
подменять здесь ФБР.  Вы  просили  профессора  Льюина  о встрече, и вам было
отказано. Вам  дали  понять, что интересоваться Льюином бестактно, не говоря
уже о том, что вы нарушаете федеральные законы.
     - Каким образом? Я не стремлюсь  заполучить секретные сведения.  Никого
не преследую. Журналистское расследование - вполне обычное дело.
     "Семь  пятьдесят  пять. Чертов  агент  и  не думает уходить."  Воронцов
никогда не  считал  себя способным  принимать быстрые  решения  в щекотливых
ситуациях. У и не было таких ситуаций. Позвонить в полицию? Это займет время
- до восьми всего пять минут.
     - Мне нужно умыться и привести себя в порядок,- резко сказал Воронцов.-
Если хотите поговорить, подождите.
     Он вышел из комнаты, демонстративно хлопнув  дверью, протопал к ванной,
остановился и прислушался. В комнате было тихо. Воронцов  вернулся к входной
двери, стараясь не шуметь. Труднее всего было открыть дверь на лестницу так,
чтобы она не заскрипела. Осталось три  минуты. Воронцов потянул ручку. Дверь
начала медленно  открываться,  и он выскочил  на площадку перед лифтом, едва
смог протиснуться.  Что дальше? Соседей Воронцов знал плохо.  На одном с ним
этаже  снимал квартиру актер из театра "Современные сцены". У него, может, и
компьютера нет. Этажом выше жил молодой человек, приехавший из Канады, чтобы
повышать  свое  образование.  Он  был  ботаником  и  работал над  докторской
диссертацией.  По  крайней  мере  он  сам  так сказал,  когда  они  случайно
познакомились  в  лифте. Воронцов  взбежал  на следующий  этаж  и позвонил в
дверь.
     Ботаник  открыл  сразу. Он  был  одет  и,  кажется, собирался  уходить.
Ботаник  улыбнулся Воронцову, но  смотрел  вопросительно. Оставались полторы
минуты.
     - Простите,  пожалуйста... Мой компьютер испортился,  а для меня должна
идти срочная информация. Я вызвал мастера, но  время... Вы разрешите?.. Я не
надолго. Одна минута.
     -  Господи,  о  чем  речь! -  молодой  человек посторонился и  впустил,
наконец, Воронцова в квартиру.- Рад помочь. Знаете, я каждый раз хочу с вами
заговорить... Вот сюда, в кабинет. Если позволите, я вечером загляну к вам?
     Кабинет был почти  таким  же, как у  Воронцова,- современный  стереотип
делового дизайна.
     - Конечно,-  сказал Воронцов,-  приходите  в  любое время после десяти,
мистер...
     - Детрикс. Зовите меня Карл.
     - Отлично, Карл. Приходите, буду рад. Шла вторая минута девятого, когда
Воронцов набрал код.
     Информация на  этот раз была краткой и не  содержала  предупреждения  о
том, что будет стерта. Всего несколько слов: "Для чего живет человечество?"
     Ничего о коде  следующей связи, ничего  о времени.  Ботаник  смотрел на
него с удивлением. Вот нелепая ситуация!
     Человек  врывается  в чужую  квартиру,  утверждает,  что  ждет  срочную
информацию, и получает...
     - Извините,- растерянно сказал Воронцов.
     -  Вы, наверно, ошибочно  набрали,-  сочувственно сказал Карл. Воронцов
ухватился за эту мысль. Пробежал  пальцами по клавишам, надпись на экране на
мгновение погасла  и возникла  опять. Но ненадолго - ее сменило  стандартное
"файл не содержит информации".
     - Я пойду,- вздохнул Воронцов,- так вы заходите вечером.
     - Договорились,- бодро сказал Карл, но в глазах у него было сомнение.
     Вернувшись, Воронцов не обнаружил агента. Ну и бог  с ним,- подумал он.
Сел к компьютеру, еще раз набрал код. "Файл не содержит информации".
     К черту. Теперь  и Портер путает. Или нашел материал, которым  не хочет
делиться?  А может, Бюро и до него добралось?  Все может  быть. Хотя... Если
Льюину не нравится пресса, при чем здесь ФБР?
     Воронцов  локтем смахнул со  стола лист бумаги, поднял  его и прочитал:
"Мистер Воронцов, наш разговор остается в силе".
     Воронцов скомкал лист и пошел варить кофе.


     "Для чего мы?  -  думал Воронцов.- Нелепый вопрос. Ведь не для суеты же
все мы  существуем. А что есть  в нашей жизни,  кроме  суеты? Смысл ищешь  в
юности.   Потом   просто  живешь.  К   старости,  впрочем,  наверно,   опять
возвращаешься к этому вопросу. И ничего не получается с ответом - как и всех
прочих испокон века.
     Чего же хотел Дэви? Он прагматик, вечными вопросами себя не обременяет.
К чему  вопрос о смысле жизни? Но и  просто так спросить  он  тоже не мог  -
должен был понимать,  что вопросом  поставит меня в тупик. Значит, делал это
сознательно. Зачем? От того, как я отвечу, зависит исход дела Льюина?
     Нет, здесь  тоже что-то  не так. Портера мой ответ не интересует, иначе
он  оставил бы код и время связи.  И  что в  результате? Сижу и  мучаюсь над
вопросом, на который никто не знает ответа.
     И  есть  ли  смысл  в  том,  что  Дэви  спросил  не  о  человеке,  а  о
человечестве?
     Сейчас  я   брошу  это  занятие,  потому  что  нет  времени  сидеть   и
мудрствовать,  нужно  действовать.  Счастливое  мгновение,  когда  сидишь  и
размышляешь о мире, как о целом, пройдет, и вернуть его не удастся. Может, я
потому и не  пойму ничего, что упускаю это мгновение, не пытаюсь додумать до
конца. Спрошу  у  Дэви при встрече. Как обычно -  если  кто-то  знает, пусть
поделится.  Но  ведь  и Дэви  не знает. Ни  к  чему  все это.  Что-то  с ним
случилось. Что?"


     "Алексей  Аристархович!  Ваша  занятость  феноменом  Льюина  не  должна
отвлекать от других событий. Мы дали  сегодня информацию ИТАР о положении на
юге Африки, но нужен комментарий. Не политический, а информация о том, какое
впечатление взрыв произвел в Нью-Йорке.
     Относительно Льюина. Получен комментарий специалиста-теоретика. У нас в
Серпухове и Новосибирске  проводились  эксперименты по изменению  постоянной
тяготения,  которые  дали тот же результат,  что и  американские.  Превысить
некий порог изменения не удается. Проблема исследована плохо.
     Причина  элементарная - нет  денег.  Нужно  дорогостоящее оборудование.
Общее  мнение   не   сложилось,  есть  две  противостоящие   школы.  Одна  -
новосибирская  -  считает,  что  дальнейшие  исследования  помогут   сделать
изменения  более  существенными  и даже  как-то  их  использовать. Дело это,
конечно,  весьма  отдаленного   будущего.  Вторая  школа  -  серпуховская  -
утверждает, что манипулировать мировыми постоянными невозможно в принципе, а
результаты  экспериментов объясняет ошибками  измерений.  Чтобы  существенно
изменить  ту же постоянную  тяготения, например,  нужно иметь  другие законы
природы, то есть попросту другую Вселенную.
     Дискуссия  по  этим  проблемам  сейчас  ведется  только  на  семинарах,
соответствующие  статьи еще не вышли из  печати.  Неплохо бы  иметь мнения и
американских  ученых. Однако, повторяю, не забывайте  о других делах. Дома у
вас все в порядке. Жена и дочь передают приветы, ждут письма."


     Телефон  Сточерза  не  отвечал, и  Воронцов  отправился  в Пресс-центр.
Первые транспорты с войсками ООН уже вылетели в Виндхук.  Уточнены  масштабы
катастрофы.  Было  взорвано  тактическое  устройство  в  двадцать  килотонн,
старого образца,  без усиленного биологического действия.  Поражен  обширный
район,  в котором,  к  счастью,  не  оказалось городов. Пострадали несколько
селений.  Одно  из  них,  оказавшееся  в  эпицентре,  уничтожено  полностью.
Предполагаемое число  жертв -  от  полуторы до пяти  тысяч человек.  Если бы
ракета достигла цели, погибло бы в сотню  раз больше людей, не говоря уже  о
том, что конфликт на юге Африки было бы уже  невозможно остановить. Повезло?
Все в Пресс-центре так и считали - повезло.
     Воронцов  бродил по залам,  смотрел на экраны, слушал разговоры коллег,
комментировавших события  иногда  совершенно фантастическим  образом, но все
это  проходило  мимо  сознания.  Он   представлял,  что   стоит  на  окраине
негритянского  селения,  смотрит в небо и  думает о  красоте  мира.  И смысл
открывается ему, он только не может облечь ощущения в слова. А когда над ним
что-то невыносимо и потусторонне вспыхивает, он воспринимает это как вспышку
озарения.  И пламя,  которое мгновенно охватывает его,  принимает как огонь,
ниспосланный свыше. Он так и умирает, воображая, что живет...
     Воронцов подумал, что это обязательно нужно дать  в сообщении.  Это его
стиль -  на  эмоциях. Он  избегал  комментариев, выстроенных  по  логическим
схемам. Старался показывать характеры, что не всегда нравилось Льву. Главный
как-то посоветовал ему  попробовать себя  в литературе,  и Воронцов  написал
рассказ. Было это лет  десять  назад. Дал прочитать рассказ  Ире, и она,  не
щадя его, сказала, что эмоции в статьях - признак стиля, а рассказ вторичен.
Жене Воронцов верил безоговорочно, и никогда больше журналистике не изменял.
     Перед экраном телевизора, показывавшего заседание Совета  безопасности,
народу  было  больше  всего.  Ожидали  выступления   представителя  Намибии.
Воронцов тоже остановился,  почему-то ощущая  неудобство, ему  казалось, что
смотрят  на  него и говорят  о  нем.  Он  оглянулся  - на него действительно
смотрела  женщина.  Воронцов  узнал  ее  -  это  была Стоун,  он видел ее  в
Пресс-клубе с Портером. Воронцов  улыбнулся, но женщина отвернулась.  С  ней
заговорили,  она  ответила  и больше  не обращала на Воронцова  внимания. Он
решил подойти к мисс Стоун при первой возможности.
     Началось  выступление намибийца,  и  народу  в зале стало  столько, что
Воронцов  потерял  мисс Стоун  из  вида.  Он начал  пробираться к  выходу  и
столкнулся с ней в дверях.
     - Нужно поговорить,- сказала мисс Стоун вместо приветствия.
     - Пойдемте в кафе,- предложил Воронцов.
     - Нет. Вы будете у себя через... скажем, полтора часа? Я позвоню вам.
     Разговор занял полминуты. Мисс Стоун повернулась к Воронцову спиной. Он
был удивлен лишь в первый момент. У нее есть информация от  Дэви, а говорить
в толпе она не желает. Могла бы, однако, хотя бы намекнуть.
     Воронцов получил в холле  видеокопию  выступления, наскоро перекусил  в
кафе - знакомых репортеров  здесь  не было - и отправился к себе. По  дороге
пытался разобраться в двух вещах  сразу: мог ли риторический  вопрос Портера
возникнуть после анализа опросного листа  фирмы "Лоусон" и был  ли  утренний
визитер на самом деле агентом ФБР.
     Оставив машину на стоянке, Воронцов перешел улицу, и  в этот момент его
окликнули.  Кто-то  махал   рукой  из   бледно-розового  "ситроэна".  Машина
рванулась, едва  Воронцов опустился на  сидение  рядом с водителем. Это была
мисс  Стоун.  Ехали   молча.   Воронцов   предоставил   инициативу  женщине,
внимательно смотревшей на дорогу  и  не обращавшей внимания на пассажира.  У
заправочной станции свернули к обочине.
     -  Что  вы  сделали  с  Дэви?  -  услышал  Воронцов.  На  мгновение  он
растерялся. Женщина была на пределе - он только сейчас это заметил. Подумал,
что  если не даст четкого ответа,  в живот ему вполне может  упереться ствол
пистолета.
     - Я видел его последний раз позавчера ночью,- сказал он.
     - Знаю... После вашей встречи Дэви явился ко мне и объявил, что откопал
сенсацию,  уезжает и  даст  о себе  знать  не позднее, чем через  двенадцать
часов.  Он сказал,  что вы, мистер Воронцов, полностью информированы. Прошло
значительно больше времени. Что с Дэви, мистер Воронцов?
     - Мисс Стоун, разве прежде Дэви не уезжал...
     - Нет, не так. Я знаю: с ним что-то случилось, понимаете?
     -  Вы  чего-то  не  договариваете,  мисс  Стоун,-   решительно   сказал
Воронцов.- Вам звонили? Угрожали?
     - Нет... А что, могли угрожать? Все так серьезно? Я... В  Пресс-центре,
незадолго до  вашего  появления, кто-то  за моей спиной сказал другому:  "Не
стоило Портеру в это  ввязываться, потеряет голову. Русскому что - втравил и
в сторону..." Я обернулась - толпа, ничего не поймешь... А тут пришли вы.
     - Русских здесь много.
     - Дэви говорил, что виделся с вами.
     - Как сами вы, мисс, расцениваете то, что услышали?
     - Я должна увидеть Дэви, но я понятия не имею, где он. Я думала, вы...
     - Я тоже не знаю.  Он  поехал в  Филадельфию, но вряд ли задержался там
надолго.  Когда  мы  с ним  говорили,  нам казалось, что это  частное  дело,
психологическая зарисовка из жизни  ученого. Потом уже выяснилось, что здесь
еще что-то...
     Машина рванулась, но поехали они не к центру, а в сторону Лонг-айленда.
     - Я не поняла,- сказала Стоун.- Вы начали говорить, продолжайте.
     Они ехали по шоссе,  огибавшему город с запада, машин было много, и они
пристроились в хвост какому-то широкому "мерседесу".
     - Ваша  с  Дэви мужская логика  мне  не  всегда понятна,- сказала  мисс
Стоун, выслушав  рассказ  Воронцова.- Все сложности,  по-моему,  сводятся  к
тому, что вас кто-то водит  за нос. Единственное, что я поняла: Льюин должен
знать, где Дэви. Если за  Дэви  следили,  и  Льюин в этом замешан, он должен
знать. И я его спрошу. А заодно и вашу проблему решу, мистер Воронцов.
     - О чем вы?
     - Это же ясно. Я поеду к Льюину. Вам он отказал в интервью? Ну и что?
     -  Мисс Стоун, вы не должны этого делать. Навредите Дэви, а сами ничего
не узнаете.
     -  Мистер  Воронцов, я  решила. Хотите поехать со мной? Там подождете в
машине. Если нет, я вас высажу у станции подземки. Так что?
     Воронцов подумал, что спорить бесполезно - она поступит по-своему. Он и
Портер двигались  окольными путями,  потому  что для подступов к  Льюину  им
нужны  были  факты. А  ей  факты  ни к чему, ей  нужен Дэви.  Она  не станет
спрашивать физика, кому он продался, потребует лишь информацию  о журналисте
Портере. Это глупо, но, может быть, сейчас единственно правильно?
     Машина свернула с магистрального шоссе на муниципальную дорогу, ведущую
к  северу.  Дом  Льюина,  насколько  знал  Воронцов,  находился  на  окраине
университетского городка.
     - Я с вами,- сказал он.
     - Я это и сама поняла, может быть, даже раньше, чем вы решили.
     Женщина улыбнулась, и Воронцов подумал о том, какие они разные  - Джейн
и его Ира. Он вполне мог  представить Иру за рулем  автомобиля, готовую даже
на крайности. Но действовать так решительно она бы не смогла.
     Мисс Стоун  неожиданно  протянула правую руку Воронцову, он  машинально
сжал ее пальцы.
     - Вы кажетесь мне хорошим человеком, мистер Воронцов.
     - Спасибо, мисс Стоун...
     - Дженни.
     - Тогда и меня зовите Алексом.
     - Хорошо, Алекс. Поехали.


     К дому  Льюина они  попали в половине шестого. Пиковое  время ощущалось
здесь  не так, как в  самом  Нью-Йорке. Во  всяком случае,  не  было пробок,
повезло им  и  со светофорами, они промчались  сквозь  городок,  ни  разу не
притормозив.  Почти  не  разговаривали,  каждый  думал  о  своем.  Мысли  их
временами  совпадали, тогда они смотрели  друг на друга  и улыбались,  точно
зная, что улыбаются именно этой неожиданной схожести мыслей и настроений.
     Дом Льюина они увидели издали, но  еще не знали, что  это  он и  есть -
двухэтажный,  приземистый, вытянутый, похожий  на старинный русский особняк.
Между домом и улицей за  невысоким забором был сад - около десятка платанов.
Перед  входом стояли  машины, да  и на противоположной стороне улицы их было
немало
     - обычная  проблема с парковкой. Но все же втиснуться  между  ними было
можно, и Дженни сделала это искусно, никого не задев.
     - Я пойду с вами,- сказал Воронцов.
     - Нет, Алекс, вы  подождете здесь. Надеюсь,  что вернусь скоро. При вас
он вообще не станет разговаривать.
     Дженни вышла  из машины  и  быстро перешла улицу.  Воронцов тоже  решил
выйти и занять более удобную для наблюдений позицию.
     -  Подвиньтесь, граф,-  услышал он тихий  голос  и обернулся:  у машины
стоял Портер.
     - Быстрее,-  нетерпеливо  сказал Дэви. Воронцов передвинулся  на  место
водителя, и Портер мгновенно оказался рядом.
     -  Черт возьми! -  изумленно воскликнул  Воронцов.- Мы ищем  вас  целую
вечность! Дженни отправилась к Льюину...
     -  Да, я видел. Сейчас она вернется,  в доме никого нет. Я не успел  ее
остановить, пришлось бы кричать.
     - Что вы здесь делаете?
     - Наблюдаю и жду. Вы получили все мои сообщения?
     - Думаю, все. Правда, последнее  было весьма кратким. Портер хмыкнул. -
И вы решили, что я придерживаю информацию. Между тем, в этом сакраментальном
вопросе ключ ко всей проблеме. Вы на него ответили?
     - Дэви, если  вам есть  что рассказать, давайте обменяемся  сведениями.
Естественно, я не ответил на ваш вопрос. На банальности не тянет.
     -  Хорошо.  Сейчас вернется  Джейн,  и  мы поговорим. Я зверски  устал,
Алекс...
     Только  теперь Воронцов обратил внимание, что  под  глазами  у  Портера
круги,  лицо  какое-то  одутловатое  и  потухшее. Три  дня  назад Дэвид  был
энергичен и  подтянут,  сейчас  он  походил  на тряпичную  куклу  с  неумело
пришитыми руками,  висевшими вдоль  тела,  и головой,  клонившейся  набок от
собственной тяжести.
     Джейн появилась из тени платанов и остановилась на кромке тротуара. Она
выглядела растерянной, ее разочаровало и обеспокоило отсутствие Льюина.
     Все  произошло  в  доли секунды.  Воронцов  услышал  визг  тормозов,  и
автомобиль серого цвета, вырвавшийся из-за поворота, резко затормозил, скрыв
Дженни от Воронцова. Тотчас взревел двигатель, машина помчалась вдоль улицы,
но  Дженни  на  тротуаре уже  не  было. Воронцов не успел ничего сообразить,
первая мысль была: Дженни споткнулась,  и  машина сбила  ее. Портер  рявкнул
что-то и, прижав  Воронцова к левой дверце, включил  зажигание. Но управлять
машиной в таком положении было невозможно, он отодвинулся и крикнул:
     - За ним, черт вас дери! То, что происходило в следующую четверть часа,
Воронцов не  сумел бы потом рассказать  последовательно. Меняться местами не
было времени, автомобиль  уже  заворачивал за угол, когда Воронцов, наконец,
пришел в себя настолько, чтобы, не раздумывая, выполнять команды.
     - Быстрее,- крикнул Портер, когда они свернули  за угол вслед  за серым
автомобилем  и оказались на прямом и широком шоссе.  Автомобиль удалялся,  и
Воронцову  пришлось  напрячь  всю  свою волю, чтобы  не сбросить газ,  когда
стрелка спидометра перетащилась за отметку 90. Он даже не сообразил, что это
были  90  миль, а  не  километров.  "Быстрее, быстрее",-  бормотал Портер, и
стрелка доползла до  100. Расстояние  не сокращалось, но и не увеличивалось.
Заднее  стекло  в  салоне  серого  автомобиля было  темным,  и увидеть,  что
происходит  внутри, Воронцов  не мог. Их же машина просматривалась насквозь,
солнце стояло низко, лучи его будто простреливали салон.
     От шоссе то и дело отходили развилки, транспортные пересечения  двух, а
то и трех уровней, но серый автомобиль шел пока прямо,  и  Воронцов подумал:
что они станут делать, если все-таки догонят похитителей?  Пока это гонка, а
что начнется потом? Драка, стрельба?
     Серый  автомобиль  свернул вправо, когда  Воронцов меньше всего  ожидал
этого.  Дорога вела в какой-то  поселок,  начинавшийся сразу за  шоссе.  Они
влетели на довольно узкую улицу, и  здесь автомобиль исчез. Он вновь свернул
вправо, но когда Воронцов повторил  маневр, он не  увидел автомобиля - улица
была пуста. Он промчался  вдоль нее до  конца - это был  тупик. Развернуться
было негде, и он  дал задний  ход.  Здесь было несколько проездов и влево, и
вправо. Куда именно свернули похитители?
     - Возвращаемся к  дому Льюина,- сказал Портер тусклым голосом.- Там моя
машина.
     - Простите, Дэви, я... просто не получалось быстрее...
     - Не  надо,  Алекс,  шансов  у нас  все  равно  не  было. Поехали.  Они
вернулись к дому физика,  все такому  же безжизненному.  - Нужно сообщить  в
полицию,- неуверенно  сказал Воронцов, когда  Портер вернулся, взяв из своей
машины кожаную сумку на длинном ремне.
     - Я знаю, кто увез Дженни,- отозвался Портер.- Пока достаточно и этого.
     - Вы знаете?..
     - Поехали, Алекс. Не ко мне и не к вам. У вас есть друзья из русских?
     - Конечно,- Воронцов подумал о Крымове. Портер молчал, Воронцов думал о
Дженни  и не мог понять,  почему они не вламываются  в ближайший полицейский
участок, почему  Портеру достаточно знать, кто увез  его девушку. Он уверен,
что с ней ничего не случится? Как он может быть уверен? А если не уверен, то
что же - он просто  бездушный газетный робот, который  ради информации готов
забыть обо всем? А он, Воронцов, молча сидит рядом. Если бы  на месте Дженни
была Ира, что сделал бы он? Разумеется, бросился бы в полицию. К чертям все.
     Крымов  был  дома,  но  встреча  оказалась не совсем  такой, на которую
рассчитывал Воронцов.
     - Господи, Алексей  Аристархович! - Крымов смотрел  на Воронцова, будто
увидел  привидение.- Где  вы обретаетесь?  То, что вы  делаете  -  нелепо...
Проходите в кабинет. Вы тоже, господин Портер.
     - Что нелепо? - удивился Воронцов.
     - Погодите... По вашему виду я понимаю, что вы ничего не знаете.
     - Чего не знаю?
     - Кажется,- сказал Портер,- Алекс что-то натворил?
     - Час  назад  в консульство звонили  из  Бюро  и сказали, что  Воронцов
занимается промышленным  шпионажем, и у  них есть доказательства.  По закону
Воронцов может быть арестован, но фирма,-  не знаю названия,-  дела пока  не
возбуждает.  Власти, вероятно, потребуют высылки Воронцова. Вот так.  Консул
вне  себя. Он поехал объясняться и доказывать, что все это провокация. А вас
ищут...
     - Вот бред так бред,- пробормотал Воронцов.
     - Индивидуальный подход,- усмехнулся Портер.- С Жаклин они избрали один
путь, с Льюином - другой... А с вами... Логично.
     - Что  логично? -  раздраженно  сказал  Крымов.-  Вы понимаете, Алексей
Аристархович, что я обязан позвонить в консульство и сообщить, что вы здесь?
     - Думаю,-  тихо сказал  Портер,-  что  если  господин  Крымов  разрешит
воспользоваться видеомагнитофоном, мы будем знать гораздо больше, сопоставив
мою и вашу, Алекс, информации. Господин Крымов будет при этом присутствовать
и позвонит  консулу, когда сочтет нужным.  От того, как быстро  мы с Алексом
разберемся, будет зависеть и судьба Дженни.
     Крымов пожал плечами.




     Жаклин Коули не исполнилось и двадцати  пяти. Она была худенькая и вряд
ли  производила  впечатление  на  мужчин  - в  ней  все было с едва уловимым
недостатком. Узковатые бедра, небольшая грудь, чуть раскосые  глаза. К  тому
же,  когда она открыла Портеру дверь, на ее лице не было грима, оно казалось
желтым, усталым и испуганным.
     Портер прошел в  маленькую  комнату, которая выглядела  еще меньше, чем
была  на самом  деле, потому что половину ее занимал белый кабинетный рояль.
На крышке рояля стопками лежали ноты и стоял в рамке большой портрет Верди.
     - Это итальянский композитор,- сказала  Жаклин,  проследив  за взглядом
Портера,- жил больше века назад, потому выглядит таким старым.
     Портер улыбнулся.
     - Вы, наверно, решили, мисс, что репортеры понимают в музыке не больше,
чем в  ядерной  физике,  да? Верди был  моим любимым композитором, пока я не
открыл для себя  Гершвина. "Порги" с некоторых пор действует на меня сильнее
бури в "Отелло". Вы можете это объяснить?
     - Могу,-  сказала Жаклин и  села к роялю, потому  что больше сесть было
некуда, единственное кресло занял Портер.- Могу, но не стану. Ведь вы пришли
не о музыке разговаривать... А теперь и вовсе не станете мне верить.
     - Почему "теперь"? - настороженно спросил Портер.
     - Вы не читали  газет?  - Жаклин  перебросила ему сразу  две. Это  были
утренние  филадельфийские  газеты,  раскрытые  на развороте,  в  правом углу
которого  Портер  сразу увидел портрет  Жаклин - фотография  была не  новой,
Жаклин  на  ней  выглядела  еще моложе,  прямо  девочка. Текст  он  пробежал
взглядом  профессионально  - быстро  и  цепко.  Он сразу  понял,  что это не
фальшивка, да и поведение Жаклин не оставляло сомнений.
     -  Это  очень  серьезно?  -  участливо  спросил  он.-  Я  имею  в  виду
последствия для вас.
     -  С работы меня уже... Теперь придется  жить только  уроками музыки. А
кому это сейчас нужно? И кто захочет отдать ребенка... такой как я?
     - Простите,- сказал Портер,-  у меня  ощущение,  что эта напасть  из-за
моего к вам звонка.
     - Возможно... Вскоре после вас позвонил кто-то и сказал, что... ну... о
чем  бы  я вам  ни  говорила,  верить  мне не будут, ведь все  знают,  что я
наркоманка. Я  растерялась... Я очень быстро  теряюсь и перестаю соображать.
Хотела найти вас и предупредить,  что не стану с вами разговаривать, а утром
мне опять позвонили... на этот раз директор и сказал... А в почтовом ящике я
обнаружила газеты. Вообще-то я их не выписываю.
     - Я могу уйти,- сказал Портер.- Мне  очень нужна ваша  информация, но я
уйду, если вы скажете.
     Жаклин подняла на него глаза, и Портер понял, что уйти не сможет.
     - Когда мы познакомились с Уолтом, я знала, что добром это не кончится.
У меня  всегда  бывают  предчувствия,  когда я знакомлюсь  с людьми... Будто
кто-то говорит: держись от него подальше.  А с этим  тебе может быть хорошо.
Но я никогда не слушаю предчувствий. А потом убеждаюсь, что напрасно.
     - Меня вы тоже видите впервые...
     - Не впервые. Впервые - вчера по видео. Хотите кофе?
     - Не откажусь,- сказал Портер. Жаклин  вышла. Портер огляделся -  кроме
рояля, который отвлекал  внимание от деталей, в  комнате стоял еще стеллаж с
книгами. Портер  встал  и подошел  ближе.  В простенке  между  книгами  была
наклеена фотография - Льюин и Жаклин на фоне полуразрушенной крепости. Льюин
смотрел в  небо и показывал на что-то  - птицу или самолет, а Жаклин ласково
смотрела на Льюина. Портер  дал  бы голову  на  отсечение, что к  наркотикам
Жаклин пристрастилась после того, как физик ее бросил.
     Жаклин вкатила сервировочный  столик с  двумя  большими чашками кофе  и
тарелкой  с  сэндвичами.  Она  поставила   столик  перед  креслом,  принесла
вертящийся стул и села рядом.
     Портер опустился  в  кресло,  взял в  руки  чашку  и  понял, что сейчас
заснет. Ночь он провел  за рулем,  а  вчера летал из Нью-Йорка в Вашингтон и
обратно, на рассвете  мчал в  Филадельфию и сбивал кого-то с хвоста, гадая -
кого  именно. Сейчас он  подумал, что делал это напрасно. Все  равно кому-то
стало известно, что он звонил Жаклин и договорился о встрече.
     - Я был вчера в Вашингтоне,- сказал Портер,- слушал выступление Льюина.
Я  в недоумении. Прежде  он был другим  человеком. Я как-то говорил  с  ним,
писал о нем, это небо и земля.
     -  Небо  и земля,-  повторила  Жаклин.-  Мы  познакомились...  Ну,  это
неважно... Я влюбилась  в него  по уши,  знаете, как это бывает с девушками,
когда им кажется, что явился принц. Я знала, что он женат, и у него взрослый
сын, но это не имело значения. Скажите, разве с этим теперь считаются?
     - С этим и раньше не считались,- вздохнул Портер.
     - Когда мы расстались,  я... Мне  было плохо. Но ведь он прав. Скажите,
если  больше не любишь, то...  Разве имеет  значение,  что другой... Разве с
этим считаются?
     - Уолтер - большой  ученый,- осторожно сказал Портер,- и ход его  мысли
не всегда понятен.
     - Вот!  Сейчас  я  тоже  так  думаю.  Правда,  не всегда.  А раньше мне
казалось... Впрочем, это неважно. Вы его видели, да?
     - Видел и слышал. Уолтер говорил, что неплохо бы организовать небольшую
ядерную войну.
     -  Не понимаю,- пробормотала  Жаклин.- Он не говорил таких вещей, когда
мы были вместе. Как-то он ездил с миссией мира в Бирму... ну, помните, когда
на  пакистанской  границе...  и  радовался как  мальчик, что удалось  их там
помирить.  А  потом...  Умерла  Клара.  И  Рой попал  в катастрофу. Я  бы не
перенесла.  Я хотела, чтобы он вернулся, ко мне, а  он... Вы знаете, что мне
сказал Уолт? Все и так для всех кончено. И еще он увидел знак на моем платье
и сказал, что... Ну, это неважно.
     - Говорите, я слушаю.
     - Сказал, что  видеть не может  этого  знака, а ведь это был наш  с ним
знак, хотя и не совсем наш, но все-таки и наш тоже...
     - Какой знак?
     - На  платье,  я же говорю. Я его выбросила... Нет,  я  собиралась, раз
Уолт сказал, но... А, конечно!  - Жаклин бросилась из комнаты, и Портер едва
не застонал.  Ее  могли и не компрометировать, в том, что  говорила  Жаклин,
смысла  было  не  больше,  чем в  болтовне  любой брошеной  женщины.  Портер
проверил,  нормально  ли работает видеокамера  -  сумку он предусмотрительно
поставил так, чтобы объектив смотрел в сторону журнального столика.
     Жаклин  вбежала, неся  на  вытянутых руках оранжевое вечернее платье из
модного пять лет назад политрена.
     -  Вот,-  сказала  она,  распрямляя  перед Портером  складки.  На левой
стороне у плеча были вышиты скрещенные стрелы и знак вопроса.
     - И что же это? - спросил Портер.
     - Наш с Уолтом талисман.
     - Вы сказали, Джекки, что это ваш знак, но и не совсем ваш. Он означает
что-то еще?
     -  Господи, конечно! Тогда  было такое движение... Вы репортер и ничего
об  этом не знаете? Об  этом даже в Сенате говорили, я  сама слышала, я была
там с Уолтом. Это было в мае...да, в мае третьего года.
     - Погодите, Джекки, об этом потом. Что еще означает этот знак?
     Жаклин замолчала,  приложила  ладонь  ко  рту,  закрыла  глаза.  Прошла
минута, и Портер подумал, что она просто боится сказать лишнее, а слова  так
и хотят  соскользнуть с языка, и у нее нет иного способа молчать,  кроме как
ждать, пока репортеру не надоест, и он не захочет уйти.
     - Простите,- сказала Жаклин неожиданно ясным  голосом.- Я вам, наверно,
кажусь дурой. Просто... Когда я вспоминаю, мне трудно  держать себя в руках.
Простите. Я сейчас...
     В молчании  прошла еще минута. Жаклин открыла глаза, и  это был  другой
взгляд - внимательный и чуть ироничный.
     -  Я  скажу  вам,  когда Уолт переменился.  У меня все  ассоциируется с
собственными переживаниями, а они вам неинтересны. Не возражайте. Так вот...
Несколько  лет назад Уолт работал  в какой-то  фирме, проводил исследования,
важные для  будущего. Так он говорил. И  у  фирмы был  этот знак. Сначала  я
получила по почте  анкету  с таким знаком. Ответила на  вопросы  и отправила
обратно. А потом пришел Уолт... Так мы познакомились. Листы с этим знаком он
потом приносил еще много раз.  Очень необычные вопросы. Мне было  трудно, но
интересно, многое там касалось географии,  физики, войны, мира, философии, я
спрашивала, зачем мне это, а Уолт отвечал - очень  важно, чтобы  такие листы
заполнили добросовестно как можно больше  людей самых разных профессий.  Для
чего важно? Для будущего, говорил он, а значит и для нас двоих.
     - Какие там были вопросы?
     - Не помню точно, честное слово, у меня отвратительная  память на такие
вещи.
     - Но ведь Уолт говорил, что это важно, как же вы...
     -  Важность для меня ассоциировалась с  нашим  знаком, но  он  оказался
несчастливым. Однажды мы с  Уолтом поехали на  уик-энд  во Флориду, а  когда
возвращались, он все  молчал и был мрачен, я не понимала -  отчего. Решила -
больше не любит.  Дура,  да? Уолт сказал, что любит меня по-прежнему, но это
не имеет  значения, потому  что все  нужно  делать  так,  будто завтра конец
света. А если нет, то нужно  все делать так, чтобы конец света наступил  как
можно скорее, потому  что иначе будет еще хуже.  Вы понимаете, что  он хотел
сказать? Я не понимала. А  Уолт  усмехнулся и сказал, что, к  счастью, никто
этого не понимает. Понять  это так  же сложно,  как  ответить на вопрос: для
чего живет человечество. И я опять не поняла. Потом... Да, именно после того
вечера Уолта будто подменили. Точно. Именно тогда. Второго февраля  третьего
года.
     - У вас прекрасная память!
     - Боже мой, в  тот вечер мы  впервые поссорились. Потом помирились,  он
приезжал ко  мне  опять,  но  все было  уже  иначе. Уолт  смотрел на  меня с
жалостью. Раньше он так не смотрел  - зачем было меня жалеть? Когда  любишь,
жалость не нужна, жалеть начинаешь, когда бросаешь...
     - Погодите,  Джекки, давайте  вернемся. Уолтер  изменился, говорите вы.
Были какие-то внешние события?  Ведь  не  ваша  поездка во  Флориду стала...
Скажите, ему угрожали? Или что-то еще?
     Жаклин покачала головой.
     - Ничего такого, о чем бы я знала. Ему не угрожали, это точно, этого он
бы от меня не скрыл. Просто он так решил сам... После той поездки он никогда
не  приносил  бумаг с нашим знаком,  и платье я  спрятала, но все равно было
поздно. А  знак наш я потом видела  еще  раз. В Вашингтоне. Я поехала  туда,
потому  что знала:  Уолт там. Искала его  и нашла.  Я  думала, что  замешана
другая женщина, представляете? Это первое, что приходит на ум, самое простое
и глупое. Он шел  на Капитолий, я подошла к нему у входа. Уолт был  поражен.
Сказал: "Хочешь услышать, что от всего этого осталось?" Я ничего  не поняла,
но сказала "хочу", и мы пошли на  какое-то заседание. Там обсуждали фирму, у
которой был наш знак.  Сенатская подкомиссия обвинялась в том, что потратила
на эту фирму много денег. А фирма растратила деньги на исследования, которые
не стоят и цента. Но я смотрела только на знак и думала, что Уолт специально
привел меня, чтобы я убедилась:  у  нас все кончилось,  как  и у этой фирмы.
Когда мы выходили, он сказал что-то вроде: "Они-то выпутаются, а вот  все мы
как?" Потом сказал, что нам нужно расстаться, со мной он становится слабым и
ни на что не может решиться. А он должен. Стоял совершенно  чужой мужчина  и
говорил: я должен. Мне стало страшно... Почему вы молчите?
     -  Джекки,- сказал Портер,- я еще  не знаю, что буду делать, но  обещаю
вам  две вещи. Во-первых, у меня в Нью-Йорке много  знакомых, и я поговорю о
работе для вас. Во-вторых, я разберусь с этой фирмой. Вы только вспомните ее
название. И фамилии. На заседании называли чьи-то фамилии. Вспомните.
     - Нет... У меня отвратительная память на фамилии. Честно. Другое дело -
музыка, звуки. Вот только если...  Вы  бы  называли фамилии, а я по звучанию
вспоминала... Почему вы молчите?
     - Это бессмысленно, Джекки. Неужели нет никакой зацепки?
     - Хотите, поделюсь  безумным? Я пыталась  склеить, но  у меня с логикой
плоховато. Однажды,  примерно  год назад, я  прочитала  в газете про  одного
химика. Писали, что он сексуальный  маньяк. И я вспомнила,  что  его фамилию
называли тогда в Сенате.  Это промелькнуло, и я опять забыла... Месяц спустя
была другая фамилия, тоже из тех. Биолог, довольно известный, судя по всему,
оказался наркоманом. Кронинг? Нет... Или... Не буду врать, не  помню. Вскоре
- еще одна фамилия. Философ. Связь с мафией. Потом и еще были. Я даже хотела
записывать. Один из них, кажется, торговал девочками, представляете? Честное
слово. Конечно, в газетах много чего пишут, но тут было что-то неладное...
     -  Сколько же фамилий было названо тогда в Сенате? -  осторожно спросил
Портер.
     -  Наверно, сорок...  или  больше.  Но  вот, что  меня  поразило.  Одна
фамилия. Генетик.  Я обратила внимание потому, что он погиб в первом году. Я
еще подумала: он-то при чем,  ведь тогда и фирма только-только образовалась.
Но  фамилию  все  равно  забыла.  А  полгода  назад прочитала  в  газете: он
вкладывал деньги в подпольные игорные дома.  Зачем же покойников трогать, а?
И эту фамилию я запомнила. Джеймс Скроч. Точно. Генетик... А теперь  вот моя
очередь.
     - Разве ваша фамилия тоже...
     - Нет, конечно. Но все равно - на мне знак. Понимаете?
     - Джекки,- Портер встал,-  извините, я ненадолго вас покину. У вас ведь
нет компьютера? А мне он срочно нужен, я передам информацию и вернусь.
     Портер  действительно был  уверен, что  вернется,  отправив  инструкции
Воронцову.


     Он зашел в  ближайшее  кафе и позавтракал.  Сидел перед чашечкой кофе -
второй за утро - и думал, имеет ли смысл эта игра. Что получил  в результате
лично он, Портер? Материал, которым придется делиться с Воронцовым. Стоит ли
материал нервов? Кто  стоит за Льюином? После разговора с  Жаклин Портер был
убежден,   что   речь  идет  о  научных   проблемах.   Некая  фирма  провела
исследование, результат которого  заставил физика изменить взгляды на жизнь.
Скомпрометированные ученые - вот, что интересно. Если это только не фантазии
Жаклин.
     Портер подошел  к  стойке и спросил хозяина, есть  ли здесь компьютер -
ему срочно нужно дать материал  в редакцию, он репортер,  вот удостоверение.
Хозяин не сдвинулся с места, что было, впрочем, не удивительно  - в нем было
фунтов триста  веса. Он восседал  за  стойкой как Будда,  но  руки, смешивая
коктейли,  действовали быстро и  ловко. Портер  положил  перед ним бумажку в
пять долларов, и хозяин, спихнув ее в ящиек кассы, кивнул официанту.
     В  соседней с  баром комнате был  компьютер и, что не без  удовольствия
обнаружил Портер,- выход во двор.  Официант скрылся, оставив дверь открытой,
чтобы хозяин мог  наблюдать за  клиентом. В  свою  очередь,  и  Портер видел
уголок  кафе.  Он передал  на резервированный блок сообщение  для Воронцова,
немного подумал  и затребовал  информацию  из "Нью-Йорк  таймс" и "Вашингтон
пост"  за последние два года. Он  знал, что национальный банк данных  хранит
колоссальную  информацию, рассортированную по  темам,  которая  выдается  по
требованию пользователя, если, конечно, данные не заблокированы кодом. Кодов
же было множество, в  частности, репортеры пользовались сведениями,  которые
можно было затребовать, набрав номер личной карточки,-  машина  сверялась  с
реестром и после этого выдавала нужный материал.
     Набирая запрос, Портер  подумал о том, что в этих проклятых компьютерах
заложено  гораздо  больше, чем он подозревает,  и  уж,  наверное, бесконечно
больше,  чем думает  любой  средний американец. Наверняка в  голографических
ячейках хранится все, о чем Портер хочет знать. Но  упрятана  эта информация
надежно. Обратиться  к банку  данных, чтобы получить нужный ответ,-  высокое
искусство, своего  рода  талант. Чаще  бывает (Портер сталкивался  с этим не
раз), что роешь носом землю в поисках фактов, находишь их, исколесив страну,
выясняешь  почти все. Остается  единственный вопрос, с ним  и  обращаешься к
банку данных. И с ответом получаешь еще и все то, за  чем охотился неделю, а
то  и  больше.  Один  кибернетик,  у  которого  Портер как-то брал интервью,
сказал, что техника хранения и выдачи информации опережает сознание среднего
потребителя  лет  на  сто, если  не  на  двести.  Все  равно как  если бы  в
семнадцатом веке начали продавать личные автомобили. Люди держали  бы машины
в гаражах, а ездили бы на лошадях, потому что понятия не имели бы о том, как
обращаться с транспортом будущего.
     Запрос, которые он сделал, касался возможных разоблачений неблаговидной
деятельности  ученых. Нужны фамилии, профессии,  места  работы и проживания.
Прошло  минуты  две, ответа не  было.  Видимо,  поиск  велся  по  спирали, и
информация накапливалась  в памяти, чтобы быть выданной  сразу.  Краем глаза
Портер увидел,  что к хозяину  подошел  мужчина  и  сел  за  стойку. Смотрел
мужчина не столько  в бокал  с  виски, сколько  в зеркало на противоположной
стене. В зеркале  он  видел  внутреннюю комнату, но и Портер  видел все, что
происходило перед стойкой. Оба делали вид, что не интересуются  друг другом,
но Портер все больше нервничал.
     Наконец,  на экране появился  текст,  и Портер,  не  читая,  затребовал
распечатку. Он знал, что тем  самым дает преследователям возможность следить
и дальше за  его передвижениями: данные можно распечатать вторично, что, без
сомнения, и  сделает  тип перед стойкой или  кто-то другой. Но имен в списке
было  много, и Портер,  естественно, обратится  не к тому, который обозначен
первым.
     Портер направился  к двери в  зал и увидел в зеркале, как мужчина начал
слезать с табурета. Подойдя к  двери, Портер захлопнул  ее  и запер изнутри,
вырвал  из  принтера список, взял  свою  сумку  и  выбежал  во  двор.  Здесь
громоздились ящики и коробки с товаром, и Портер,  миновав ворота,  оказался
на  улице. Оглянулся - за ним никто не шел.  Быстрым шагом он  направился  к
перекрестку  и  перехватил такси,  из  которого  только  что  вышла  молодая
женщина. Попросив ехать к универмагу "Мэйси", Портер развернул лист бумаги.
     В  списке были двадцать  три  фамилии -  двадцать  один  мужчина  и две
женщины.  Кто-то  из этих людей попал сюда  случайно и не имел  отношения  к
фирме, товарный  знак  которой  вышит на платье  Жаклин Коули.  Кто  именно?
Занимаясь всеми,  можно потратить уйму времени.  Нужна система. Прежде всего
необходима, как говорят ученые, рабочая гипотеза. Скажем, так: несколько лет
назад было создано объединение ученых, некая частная фирма, каким-то образом
попавшая  в  поле  зрения  законодателей. Похоже, что  речь  шла о негласном
финансировании.  Фирма проводила систематический опрос большой группы людей,
в  основном,  работников  науки  и  культуры.  Причем,  почему-то  -  людей,
замеченных в достаточно грязных делах.
     Одна странность. Нигде не упоминалась ни одна  фамилия военного. Значит
ли это, что военные к этому непричастны?
     Портер  бросил  водителю десятку, выскочил из  такси  и  нырнул в  холл
универмага.  Быстро переходя из  зала в зал, он купил мороженое и  съел его,
ненадолго  задержавшись  у большого зеркала на лестнице.  "Нужно сделать две
вещи,-  решил  он.- Показать  список Жаклин, она  должна  вспомнить  хотя бы
одну-две  фамилии.  А расследование начать с космолога  Патриксона.  Фамилия
стояла в середине списка, жил ученый в полутора часах езды от Филадельфии, в
том же университетском городке, что и Льюин. Вряд ли космолог попал в список
случайно.  Но и логически  - какое он  мог  иметь отношение к  фирме? Вот  и
объяснимся."
     Обратно к дому Жаклин  Портер  добирался  пешком, а потом  в полупустом
автобусе. На углу, откуда были видны окна квартиры Жаклин, стоял таксофон, и
Портер  набрал  номер.  Трубку не снимали.  Он набрал  еще  раз,  с  тем  же
результатом. Уснула? Ушла?
     Портеру стало беспокойно.  Окна в квартире закрыты - он помнил, что они
были  распахнуты во время их разговора.  Если Жаклин нет, то ему не только в
квартиру,  но и в дом не  попасть - на двери электронный замок. Портер дошел
до  следующего  перекрестка и опять  позвонил. Жаклин не  отвечала.  Подавив
беспокойство,  Портер  направился  к  бюро  проката  автомомобилей,  реклама
которого виднелась в сотне метров.


     - Вам  не  кажется,  что именно из-за  вас  Воронцов попал в неприятное
положение? - сухо спросил Крымов.
     - Нет,- отозвался Портер.
     - Если речь действительно идет о сведениях военного характера...
     - Дайте досказать,- Портер поднял руки,- решать будем потом.
     - Продолжайте,- буркнул Крымов,- но все это мне не нравится.


     Портер явился к Патриксону без  предупреждения. Жил  космолог  на тихой
тенистой  улице,  в  небольшом  коттедже,  какие  строят  обычно  на  берегу
Чесапикского залива.  Открытая терраса, небольшой  сад с ухоженными кустами.
Когда  Портер  остановил машину  перед входом,  был час дня.  В саду возился
мужчина,  который на  звонок Портера  поспешил к забору  и открыл дверь,  не
поинтересовавшись именем гостя.
     -  Вы  впускаете   всех?  -  улыбнулся  Портер,  глядя  на  открытое  и
доброжелательное лицо Патриксона. Космолог был высоким,  склонным к полноте,
он не выглядел ни озабоченным, ни тем более удрученным.
     - Всех,- Патриксон тоже улыбнулся.- Грабителям у меня делать нечего.  А
вы кто?
     Портер представился, и улыбка сползла с лица Патриксона.
     - Давно не имел дела с репортерами,- сухо сказал  он.- Радости от таких
разговоров мало. Хотите узнать, как мне живется после скандала?
     -  Нет,-  Портер  покачал  головой.-  Хочу  поговорить с вами  о физике
Уолтере  Льюине.  И о фирме, которая года три назад  распространяла опросные
листы...
     Они прошли  в комнату, которая  служила, видимо,  кабинетом и  спальней
одновременно.  Порядок  был  образцовым  - стеллажи  вдоль  стен  до  самого
потолка, письменный стол, узкая кровать. Не спрашивая, Патриксон поставил на
стол бутылку сухого вина и два высоких бокала.
     - Хотите пейте, хотите нет,- сказал  он,- а я выпью. Вот так. А теперь,
господин Портер, расскажите мне,  что вы знаете о Льюине и о фирме. Все, что
знаете. Только тогда я отвечу  на ваши  вопросы.  И  заранее  скажу: как вам
известно,  обошлись  со  мной  круто.  Жена  ушла,  постоянной  должности  в
университете  я так и  не получил. А связь, о которой  писали, у  меня была.
Хотел бы я посмотреть на мужчину, который  не имел таких связей.  Так -  это
все обо мне лично. Теперь ваша очередь.
     Портер говорил сжато, но  старался  не  упустить  важных,  с его  точки
зрения, деталей. Он  чувствовал, что  с Патриксоном дело пойдет, говорить  с
ним было легко. Когда Портер замолчал, космолог  вышел, не сказав  ни слова.
Вернулся  он через минуту и бросил Портеру на  колени  небольшую книжицу.  В
правом верхнем углу  обложки Портер  увидел тот же  знак,  что  и на  платье
Жаклин Коули.
     - Вот то,  что  вы ищете,- сказал Патриксон.- Это  один  из вопросников
фирмы  "Лоусон". Всего их  было  полтора  десятка.  В  этом -  около двухсот
вопросов, вы их потом изучите и, если будет желание, сами  сможете ответить.
Это, знаете, как игра - после десятого  вопроса  втягиваешься, и... Три года
назад Льюин - он был у них экспертом - предложил мне побаловаться на досуге.
Я ответил на вопросы,  а потом заинтересовался  -  все-таки  Льюин физик,  а
здесь есть  и  география, и  зоология  и  даже  секс.  Начал  анализировать,
проверять кое-какие факты, устанавливать взаимосвязи. Наконец, понял, почему
Льюин мной заинтересовался.
     - Почему?
     - Из-за моих работ. Я занимался  в то время проблемой  скрытой массы во
Вселенной. Не делайте умное лицо, господин  Портер, для вас  это темный лес.
Попробую объяснить, иначе вы и дальнейшее не поймете.
     - Можно, я включу запись?
     - Да, пожалуйста. Посмотрите на досуге. Если вас не прижмут по дороге и
не отнимут камеру.
     - Думаете, может до этого дойти?
     - Уверяю вас. Видите, я говорю спокойно, потому что все останется между
нами. Никто этого не напечатает, и ничего, кроме неприятностей, материал вам
не  принесет.  Как,  нравится  такое  вступление? Если  перспектива  пугает,
скажите, и мы пойдем на кухню есть жареное мясо.
     - Говорите,- вздохнул Портер.
     - Ну,  ну... Речь  пока пойдет о космологии,  поскольку  для  меня  все
началось  именно с нее.  Вы  знаете, что  Вселенная  расширяется?  Галактики
удаляются  друг  от друга... Впрочем, это знают  даже дети. Вопрос: вечно ли
будет продолжаться расширение, или  когда-нибудь оно сменится сжатием? Ответ
зависит  от того,  какова  плотность  материи во  Вселенной. Если она больше
некоторого предела, то  силы  тяготения в  конце концов остановят разбегание
галактик.  А  если материи  недостаточно,  то  галактики  будут  разбегаться
всегда, и ничто  этот процесс не остановит. По современным данным, плотность
материи  близка  к  критической.  Очень  близка. Теоретически  такие  модели
исследовались. Не я  первый, конечно, решал задачу: что  будет со Вселенной,
плотность материи  в  которой точно критическая.  Я всего лишь привлек более
надежные физические идеи.  Больше физики, чем математики... Не буду утомлять
вас  наукой...  Получилось,  что  Вселенная  с критической  плотностью не  в
состоянии развиваться. Она не  будет  ни расширяться, ни сжиматься, никакого
развития в крупных масштабах.
     - Значит,  в нашей Вселенной плотность не может  быть  критической,-  с
глубокомысленным видом сказал Портер,- ведь  галактики разбегаются, вы  сами
сказали.
     - Однако! Вы умеете рассуждать, браво...
     - Не иронизируйте, я ведь, в общем, далек от науки.
     - Ну, аналитические способности у человека  или  есть,  или их нет. Как
мед у Винни-Пуха.
     - Спасибо, профессор.
     - Я не профессор. Зовите меня Рольфом.
     - Я - Дэвид.
     -  Так   вот,  Дэвид,   вернемся  к  нашим   баранам.   В  роли  барана
небезысвестный вам Льюин. Он явился ко мне недели через  две после того, как
я вернул опросный лист. О Льюине я раньше слышал, читал его статьи.  Они мне
нравились. Об этом  мы и говорили весь вечер.  В общем,  кончилось  тем, что
Льюин предложил мне поработать на фирму. В группе экспертов.
     - Значит, вы...
     - Нет, в элиту я не входил. Я потом выяснил, что над нашей группой было
еще несколько.  А  окончательный  анализ  и  решение  принимались  уж совсем
высоко. К какой ступени иерархической лестницы принадлежал Льюин, я так и не
понял. Возможно, он знал о проблеме чуть больше меня.
     - О какой проблеме, Рольф?
     -   Дальний  прогноз  развития  общества.   Такие   прогнозы   называют
стохастическими, потому что в  них велика роль случайных, трудно учитываемых
факторов. Но  это  лишь  мое мнение,  Дэвид.  В нашей группе экспертов  было
девять человек. Контактов  с другими группами мы  не  имели.  Возможно,  они
работали с той же информацией, а выводы потом где-то сравнивались.
     - Вас собрали вместе? Кто входил в группу?
     - Жили мы врозь, если вы это имеете в виду. Собирались дважды в неделю.
Только через мои руки  прошли сотни анкет, причем цели многих вопросов я так
и   не  понял.  А  вот  кто  был  членом  группы...  Как  вы,  видимо,  сами
догадались...
     - Фамилии коллег вы увидели в списке, который я вам показал.
     - Да. Мне и в голову не приходило, что со всеми обошлись так же, как со
мной. Но если вдуматься, чем я хуже других?
     - В списке наверняка есть лишние фамилии.
     - Кое-кого недостает, но есть  и  лишние, вы правы. Впрочем,  это могут
быть члены другой экспертной группы.
     - А прогноз? Что вы скажете о нем?
     - Ничего, Дэвид. Я ведь не прогнозист, а космолог. Какие выводы сделали
наверху, я  не  знаю. Могу  предполагать, что не  очень утешительные, скажем
так.  Я ведь судил только по поведению Льюина. Мы с ним встречались довольно
часто, и менялся он на глазах.
     - Расскажите подробнее, Рольф.
     -  Сначала,  месяцев  пять-шесть  после   нашего  знакомства,  это  был
уравновешенный человек,  влюбленный в жизнь и науку. Послушали бы вы, как он
возмущался,   когда   в  Конгрессе   прошел   законопроект   о   возможности
ограниченного ядерного удара против особо опасных  режимов. Помните трагедию
Ирака?.. А  со временем... Он мрачнел.  Я приписал  это  усталости. Он  ведь
занимался физикой, участвовал в работе  комитета "Ученые  за мир", входил  в
контрольную группу ООН, возился с нашими экспертными группами. И  еще  делал
что-то в комиссии или комитете, где обрабатывались выводы экспертов. Позднее
я понял, что  это не  усталость.  Как-то он  сказал:  "Рольф,  ваш академизм
выглядит смешным. Мой тоже,  так что не обижайтесь. Скажите лучше, как бы вы
поступили, если  бы  узнали,  что ваш  любимый сын  сооружает  бомбу,  чтобы
взорвать собственный город?" - "У  меня нет сына",-  ответил я. - "Вы умеете
мыслить абстрактно - вот вам задача".- "Отлупил бы его,  отобрал все, что он
сделал..."  - "А  он  начал  бы  сначала,  и чтобы  предупредить  дальнейшие
вопросы, скажу: он будет начинать сначала после каждой вашей трепки. А слова
на  него  не  действуют".  -  "Не знаю",- сказал  я.  -  "Если  бы  пришлось
выбирать,- закончил разговор  Льюин,- между жизнью вашего сына и жизнью всех
жителей города?"
     -  Он ушел, и я  забыл  об  этом  разговоре. Через неделю он вернулся к
своему  вопросу, но я не смог ответить  -  честно говоря, вопрос казался мне
бессмысленным. Льюин был  расстроен, сказал что-то вроде: "Чего тогда вы все
стоите, ученые, черт вас дери". Чувствовалось, что вопрос этот его буквально
мучил.  Позднее,  анализируя,  я  подумал, что он,  возможно,  имел  в  виду
собственного сына  Роя, но бомба, конечно, ни при чем. Выражался  он, скорее
всего,  фигурально...  Уезжая,  он сказал: "Я бы  его  убил". А  в следующий
приезд спросил: "Как по-вашему,  Рольф, зачем  мы живем? Не мы с вами лично,
но все люди, человечество?" В общем, появился в нем какой-то надлом.
     Работу  мы  закончили, я  дал свой срез  прогноза  в области физических
исследований, насколько вообще мог  представить будущую физику по анкетам  и
собственным соображениям. Больше с Льюином  не встречался. Когда же он начал
публично  призывать к войне...  Я не  удивился. Прежде всего,  по-моему, это
было просто глупо. Впрочем, то, что сделали со мной и всеми членами группы -
не глупо? Нам говорили, что мы не должны распространяться о своей  работе на
"Лоусон", но подписки с нас никто не брал... Толку в этом нет.
     -   Действительно,-   сказал  Портер,-   я   тоже   не   вижу   смысла.
Скомпрометировали, судя по всему, всех. Почему? Если хотели бы  угрожать, то
угрожали бы иначе - держали бы на крючке, намекая на возможность скандала. А
если скандал уже произошел -  это ведь развязывает руки, а не  связывает их.
Так?
     - Конечно, не  так. Этот скандал -  предупреждение. Я понял его так,  и
каждый из группы, думаю, испытал нечто подобное.
     - Предупреждение - о чем?
     - Выключите камеру,- сказал Патриксон резко.
     - Пожалуйста.
     - Между нами, Дэвид. Эта связь, из-за которой... В общем, она кончилась
трагически.  Мейбл...  Господи,  не  могу  об  этом  вспоминать... Когда  мы
расстались,  Мейбл  покончила  с  собой.  И  оставила  записку.  Думаю,  что
оставила, хотя сам не  видел.  Но в полиции мне дали понять... Меня в  любую
минуту могут привлечь за... Я не убивал ее своими руками, но...
     - Я понимаю, Рольф,- тихо сказал Портер.- Не продолжайте.
     - Теперь вы знаете, чем этот шантаж отличается  от обычного. То,  о чем
разболтали газеты,- лишь вершина айсберга. А в глубине...
     - Вы думаете, что каждый из вашей группы...
     - Уверен.  Нас  и выбирали-то для  работы на  "Лоусон", зная, чем потом
прижать.
     - Почему же вы были так откровенны со мной?
     - Откровенен? Я рассказал вам кое-что, больше из космологии. И это тоже
вершина  айсберга.  Захотите копать  дальше  -  ваше  дело.  Но  не советую.
Собственно, я уверен, что до истины вы не докопаетесь.
     - Не докопаюсь до того, что сделала, в конце-то концов, фирма "Лоусон",
или до причин странного поведения Льюина?
     -  Одно  -  следствие   другого.   Не   докопаетесь  потому,  что   это
действительно сложно. Очень.
     - А ваша космологическая проблема? Она имеет отношение к...
     - Имеет.  И моя сугубо, казалось бы, академическая проблема, и то,  над
чем  работал  Льюин, и...  ну,  неважно. Все  сцеплено крепчайшим  образом и
совершенно   однозначно.   Поступки   Льюина   -   прямое   следствие.  Плюс
гипертрофированная  совесть. Да,  мне  кажется,- именно совесть. Я только не
понимаю, почему его не останавливают?
     - Зачем? Вашим ястребам это очень импонирует. Сила Соединенных Штатов -
в их ядерном щите, и все такое...
     -  При  чем здесь  наши ястребы? Кому они вообще интересны?  Его должны
остановить другие!
     - Вы хотите сказать...
     - Все, Дэвид. Я сказал достаточно. Вы меня поразили своим списком. Все.
     - Все, Рольф?
     - Ну,  хорошо... По  дороге отсюда, подумайте  над вопросом:  для  чего
живет человечество? Не каждый из нас, а все вместе. А?..


     Портер  остановил машину  у  кафе  и зашел перекусить. День клонился  к
вечеру, и нужно было принять решение. Телефон Жаклин по-прежнему не отвечал.
Видимо, не имело смысла двигаться дальше по цепочке  и выуживать  у каждого,
кто упомянут в списке, крохи полезной информации. Работа фирмы, видимо, была
организована  на многих  уровнях, а он пока топчется на низшем. Нужно искать
людей, более тесно связанных  с Льюином, или выходить на самого  Льюина, что
проще всего - отсюда до его дома не больше мили. Правда, сказать Льюину пока
нечего. Может, поговорить о смысле жизни?
     Почему и  Жаклин,  и Рольф придавали  такое  большое значение  значение
этому  вопросу?   Вряд  ли  у  пресловутой  фирмы,  если  она  действительно
занималась   прогностической    деятельностью,   цель   была    так    плохо
сформулирована.  Фирмы  с  большим  капиталом  и  высокой   секретностью  не
создаются  для  того,  чтобы решать философские  проблемы. Нечто конкретное.
Нечто,  сугубо  вещественное,  но  почему-то  связанное  с   сакраментальным
вопросом, на который никто ответить не смог - за многие тысячелетия.
     Неясно, кто такой Джеймс Скроч, единственный, кого  вспомнила Жаклин. В
списке  его нет. Патриксон о нем не упомянул. Может именно  Скроч  стоял  на
вершине айсберга? Однако он ведь умер и довольно давно. Нужно заняться им, и
это лучше сделает Воронцов.
     Портер пешком  дошел до банка и занял терминал в операционном зале.  Он
послал  инструкцию  Воронцову и  вышел, напустив  на  себя  вид  финансиста,
удовлетворенного  состоянием  своего  счета.  Ему казалось,  что за  ним  не
следили, но могло быть и иначе.
     Портер вернулся  в кафе.  По телевидению передавали экспресс-информацию
об  атомном  взрыве в Южной Африке, люди собрались перед аппаратом. Он так и
не  решил,  что  делать  дальше.  Возвращаться  домой не  стоило,  и  Портер
направился в  отель,  расположенный поблизости. Сняв номер на восьмом этаже,
он завалился  в постель непривычно рано  и сразу уснул, отложив до утра  все
проблемы.


     Он проснулся  среди ночи и понял, что больше не заснет. Встал и включил
телевизор.  Был   второй  час,  передавали  сообщение  о  заседании   Совета
безопасности. "Нужно  бы дойти  до ближайшего  таксофона,- подумал  Портер,-
нет, не до ближайшего, а через несколько кварталов, и позвонить Жаклин".
     В  холле отеля никого  не было,  у конторки  темнел дисплей,  и Портеру
пришло в голову задать  Воронцову тот самый сакраментальный  вопрос. Пусть и
граф подумает, если  воспримет всерьез. Портье клевал  носом, он взглянул на
Портера, но ничего не сказал.
     Ключ от входной двери отеля выдавался  в  связке с ключом  от номера, и
Портер вышел на  улицу. Автомобиль его стоял на противоположной стороне, под
фонарем,  и  Портер сразу увидел, что  за рулем кто-то сидит. Он прижался  к
стене  за дверью - здесь было темно - и молил бога, чтобы  его  не заметили.
Человек в машине возился с чем-то, потом минуту посидел, оглядываясь  и тихо
выскользнул из салона.  Дверца щелкнула,  мужчина  быстрым  шагом направился
прочь.
     Ни за  какие деньги  Портер  теперь не  подошел бы  к  машине,  хотя  и
понимал, что это мог быть и заурядный грабитель. Он нырнул обратно в подъезд
и поднялся в номер. Его била дрожь.
     За  ним следили.  Значит... Возможно, они  думают, что  он  спит,  окна
выходят во  двор, шторы опущены.  Он  наделся, что до  утра  его  оставили в
покое.  Может,  уйти  сейчас? Куда?  В  другой отель?  Куда  угодно,  только
подальше.
     Он осмотрел содержимое сумки, все было на  месте.  С восьмого этажа  он
спустился пешком и пошел в сторону кухни. Подергал дверь -  заперто.  Заперт
был и  черный  ход. Пришлось  идти  через холл. Портье все так же равнодушно
окинул его взглядом.
     Выйдя,  Портер  сразу  скользнул  в  тень  и  огляделся. Было  тихо. Он
двинулся вдоль фасада,  свернул за угол, постоял, прислушиваясь.  Никого. Но
теперь его  настороженному вниманию  чудились люди за каждым углом. По улице
медленно  проехало  такси,  машина  была  свободна,  и  это  тоже показалось
подозрительным. Портер  пошел миновал несколько таксофонов и выбрал тот, что
был почти невидим с мостовой.
     Набрал номер  Жаклин - трубку  не брали. Портер позвонил Патриксону, он
был уверен,  что и космолог не ответит. Патриксон снял трубку, голос его был
сонным и недовольным.
     - Я думал, вы смотрите телевизор,-  сказал Портер облегченно.- Си Би Эс
передает о взрыве в Африке.
     - Передавала,- поправил Патриксон.- Заседание закончилось. А вопрос? Вы
на него ответили?
     - Вы шутите, Рольф...
     -   Возможно,  вопрос   не  вполне   корректно  сформулирован,-  сказал
космолог.- Видите ли, чтобы правильно поставить  вопрос,  нужно хоть немного
знать ответ.
     - Вы знаете ответ, Рольф?
     - Любопытный у нас разговор среди ночи. Смысл жизни по телефону...
     - Я могу приехать к вам.
     - Нет, не нужно. Знаете что, Дэвид? Задайте этот вопрос Льюину. А чтобы
у  него  не  возникло  сомнений,  сформулируйте  его  так:  для  чего  живет
человечество, если оно создано, чтобы погубить Вселенную?
     - И такую постановку вопроса вы называете корректной?
     -  Дэвид,  вопрос может оказаться некорректным для одного  и корректным
для другого. Для Льюина это очень четко, я думаю.


     До  утра  Портер бродил по улицам.  Никто за  ним не шел, но  он все же
сомневался в том, что его  оставили  в  покое. Перед  рассветом он набрел на
пункт проката и выбрал себе довольно старый  и невзрачный  "форд".  В шестом
часу, когда начало  светать, он  выехал  на федеральное  шоссе, дорога  была
прямой как линейка до самого горизонта. Проехав миль пять, Портер свернул на
обочину и стал  ждать. Через несколько минут  из  города  показалась  первая
машина - огромный автофургон. Шофер не обратил на Портера никакого внимания.
     Немного успокоившись,  Портер достал из сумки термос с кофе и сэндвичи,
которые приобрел в пункте проката. Шоссе понемногу оживало, Портер развернул
машину и вернулся в город.
     У дома Льюина он был в семь  часов. За платанами трудно было разглядеть
фасад -  свет, как показалось  Портеру, горел лишь в двух комнатах на первом
этаже. Врываться к физику, чтобы в столь ранний час задать глупейший вопрос,
вряд ли стоило. Портер решил подождать.
     Минут через двадцать к  дому  подъехали две машины и остановились перед
воротами.  Портер  вжался  в спинку  сидения, он видел,  как  четверо гостей
подошли  к  дому,  один  из них  позвонил и  сказал что-то в интерком. Дверь
открылась, но вошли трое, четвертый остался на пороге.
     Еще через несколько минут свет в окнах погас, и на улице появились двое
мужчин. За  ними шел Льюин. Он был  сосредоточен, сутулился,  руки держал за
спиной.  Сзади,  почти прижавшись  к  Льюину,  шел  третий из  гостей. Дверь
захлопнулась.
     Льюина посадили в первую  машину, которая тут же рванулась и исчезла за
поворотом. Оставшиеся,  не  торопясь, обошли свой  автомобиль. Портер  молил
Бога, чтобы его не заметили. Наконец и эта машина умчалась.
     "Жаль, что не  удалось заснять,"- подумал Портер. Страха уже  не  было,
появился азарт погони. Это с ним уже бывало, он  еще со вчерашнего дня  ждал
прихода такого  состояния  -  когда  после  неуверенности,  нерешительности,
опасений  за  последствия  своих действий возникает спокойствие и  понимание
каждого   следующего  шага.  Так  было,  когда  он  гонялся  за   секретными
документами ЦРУ. "Пепел Крафта стучит в мое сердце",- подумал он.
     Портер  отогнал эту  мысль. Патетика  сейчас была ни к чему. Неплохо бы
покопаться в бумагах Льюина - похоже, что в доме никого нет. Входить Портеру
не  хотелось.  Взлом  и  попытка ограбления - здесь не  отговориться поиском
информации. К тому же, могут вернуться те, кто увез Льюина.
     Портер задумался.  Если идея, туманно забрезжившая в мозгу,  верна,  то
информация похитителям не нужна, они и так все знают. Иначе они не уехали бы
так быстро, кто-нибудь остался бы порыться  в бумагах. Им нужен  был  Льюин.
Значит, они не вернутся.
     Портер перекинул  сумку  с  камерой  через плечо. Выбравшись из машины,
огляделся.  Редкие в этот час прохожие не  обращали на  него внимания  - так
ему, во  всяком случае, казалось. Он  быстро пересек  улицу и, скрывшись  за
платанами,  перевел дух.  Он помнил, что дверь всего лишь захлопнули - иначе
ему и в голову не пришла бы идея взлома.
     Раздумывая, Портер ковырялся в замке металлическим крючком - третий раз
он таким способом  проникал  не  в свою квартиру. Впервые  он сделал это три
года назад. Джейн случайно захлопнула свою дверь,  выйдя к  лифту. Позвонила
ему от соседей. Он явился, зайдя по  дороге в магазин и купив набор отмычек.
Повозившись  с  минуту,  открыл  дверь. Тогда он  впервые остался у Джейн на
ночь.  В сущности,  металлический  крючок принес ему  счастье. С тех  пор он
носил крючок в  связке ключей,  не  особенно задумываясь над тем, почему это
делает.  Крючок  пригодился  во  второй  раз, когда Портер  в  прошлом  году
занимался документами Управления. Он добился  своего, а о способе, с помощью
которого ему удалось заполучить главный козырь, никто не узнал.
     Замок тихо щелкнул, и Портер быстро вошел в темный холл.


     - Меня всегда удивляли ваши методы,- хмуро сказал Крымов.
     - Скажите больше - возмущали,- отозвался Портер.
     -  Даже если вы  получите  таким образом какую-то  информацию,  неужели
непонятно, что вы ставите под удар Алекса?
     -  Вы дадите  мне  досказать или  позвоните  в полицию,  чтобы за  мной
пришли, а заодно и графа застали в моем обществе?
     Крымов промолчал.
     -  Продолжайте,  Дэви,-  сказал  Воронцов.-  Мне   кажется,  я  начинаю
догадываться, куда вы клоните.


     Портер  поднялся  на  второй  этаж,  в  кабинет.  Книги здесь  были,  в
основном, по физике. Несколько  больших географических атласов не помещались
на стеллажах  и стояли на  полу, прислоненные к стене.  "Зачем они  здесь?"-
подумал Портер. На столе  чистая бумага,  микрокалькуляторы разных систем. В
углу -  компьютер. Может,  Льюин работал не здесь?  А собственно,  что нужно
физику-теоретику для работы?
     Портер подошел к  стеллажам.  Физика элементарных  частиц, астрофизика,
стопки журналов, в основном, "Физикл ревю". Много книг по футурологии  -  на
нескольких языках.  Если  бы Льюин  делал на полях заметки... Нет,  страницы
чисты.
     Портер споткнулся об атлас. Толстая обложка с тиснением,  очень крупный
масштаб.  В  Нью-Йорке, наверно, каждый дом отмечен. Портер положил один  из
атласов  на  пол,  раскрыл  наугад.  Оказалось - Франция. Париж на отдельном
развороте. Действительно, не каждый дом,  но каждый квартал нанесен.  Портер
перелистал страницы.  Испания, Португалия...  Что-то  здесь... Неподалеку от
Картахены,  на голубом фоне залива Массарон,- красный крестик фломастером. И
дата 97.11.4. Что произошло здесь четвертого ноября девяносто седьмого года?
Не понять...
     Крестики стояли на многих страницах,  больше всего  в Западной Европе и
на  Ближнем  Востоке.  Если взглянуть на все разом...  Мелкомасштабной карты
здесь нет, но если представить... Что-то знакомое... Нет, не идет в голову.
     Портер  раскрыл  другой атлас.  Африка. Перелистывая страницы в поисках
ЮАР и Намибии, Портер уже догадывался, что увидит.  К западу от Апингтона на
голубой ленте реки Оранжевой стоял красный крестик. Дата: 05.09.23. Двадцать
третье сентября пятого года. Вчера.
     Вчера  на границе между ЮАР  и Намибией взорвалась атомная бомба.  Так,
где стояли другие крестики и даты,  бомбы,  конечно, не  взрывались. Если бы
это,  не  дай  бог,  происходило,  планета давно стала бы  пустыней.  Портер
вспомнил, наконец:  расположение крестиков  - большинства -  соответствовало
положению военных баз. Газеты часто публиковали такие схемы - примелькалось.
     Портер  открыл  атлас  Северной  Америки, руки  двигались быстро,  штат
Невада,  ближе  к Калифорнии, здесь должно  быть...  Вот Шеррард  близ озера
Уолкер.  Красный  крестик и  дата - 20 октября  первого года.  Именно там  и
именно тогда  взорвалась  атомная бомба.  Именно там  репортер Роберт  Крафт
видел вещи, о которых не успел рассказать.
     Отличаются ли крестики в Неваде и ЮАР от остальных? Нет, такие же. Если
все  это  связано  -  крестики  и  взрывы,  Льюин и  Крафт,  Жаклин Коули  и
Патриксон, и еще десятки людей и пресловутая фирма, которая прогнозировала -
что?  Взрывы?  Портер  отыскал на  карте атомный полигон в той же Неваде. До
середины  девяностых здесь ежегодно взрывали десятки  бомб, но  крестиков не
было!
     "Все,- подумал  Портер,- пора  убираться,  на  улице  уже  полно людей.
Девятый час, мало ли  кто может придти". Он спустился  в холл, посмотрел  на
экран интеркома -  перед дверью никого не было. Открыв дверь,  быстро прошел
мимо платанов. Сел за руль, задумался. Крестики  и даты на картах - места  и
времена ядерных взрывов? Может быть,  взрывов,  которые могли бы состояться,
но  в  подавляющем  большинстве  не  состоялись?   Портер  прекрасно  помнил
материалы,  которые время от времени появлялись  в печати: о сбоях  в работе
компьютеров  на  военных базах,  субмаринах или патрульных бомбардировщиках.
Каждый такой сбой был потенциальным ядерным  взрывом,  потому что каждый раз
вводилась  в действие система  боевой тревоги  и начинался обратный  отсчет,
который, к счастью, ни разу не дошел до конца.
     Зачем  Льюин отмечал эти места и даты? Впрочем, может быть, это  только
схожесть положений? В конце-то концов, полигон в Неваде  не отмечен ничем. А
если...  Ну,  например,  удалось  прогнозировать  подобные  сбои и тем самым
предсказывать, где и когда ожидать возможного начала ядерного  конфликта? На
этом  можно  неплохо  заработать,  черт  возьми.  Фирма  "Лоусон" занималась
прогнозами. А Льюин сделал то, чего от него не ждали. Как связать все это?
     А  сакраментальный  вопрос  Патриксона?  На углу Портер увидел  вывеску
аптеки.  Он  вышел  из  машины и  через несколько  минут вернулся  обратно с
пакетом пирожков.  Есть  пока не хотелось, но лучше было запастись заранее -
кто знает, сколько еще придется сидеть  в этой коробке,  которая  уже начала
накаляться на солнце? И появится ли кто-нибудь у дома Льюина?
     На часах было девять сорок. Портер включил кондиционер.


     -  Льюина  вы  не  дождались,- констатировал  Воронцов. Портер  покачал
головой. - А Джейн? - спросил Воронцов.- Где искать ее? - С этим я справлюсь
сам,- уклончиво сказал Портер.- У вас,
     Алекс, и без того неприятности, как я вижу.
     - За  себя  вы  не  боитесь, Дэви? Мы влезли  во что-то,  и  мне  нужно
выходить из игры. А вам?
     - Погодите, - сказал Крымов.- У меня есть вопрос к мистеру Портеру.
     - Может, вопросы потом?  -  попросил Портер.- Я ведь еще  не знаю,  что
удалось выяснить Алексу. А время идет.
     -  И  все-таки я  спрошу,- голос  Крымова  стал  неожиданно  холоден, и
Воронцов удивленно посмотрел на коллегу.
     - Сбегав в аптеку,-  продолжал  Крымов,- вы затем неотлучно  следили за
домом Льюина?
     - Да,- кивнул Портер.
     - Никто не приходил и не выходил?
     - Нет.
     - Вы рассчитываете на нашу  помощь,-  сухо  сказал Крымов,-  но о ней и
речи быть не может, пока вы скрываете часть информации.
     -  Я ничего не скрываю,- вскинулся Портер.- Алекс, до сих пор мы с вами
понимали друг друга, я вас прошу...
     - Уточню вопрос,- Крымов поднял руку.- Где вы были в одиннадцать часов?
     - Господин Крымов!
     -  Вам нужна  информация  Воронцова?  А  мне  нужно  знать,  почему  вы
скрываете  свою.  Перед  тем,  как  вернуться  домой,  я  кое-что  слышал  в
Пресс-клубе.  Около одиннадцати полиция произвела  в доме  Льюина обыск. При
этом присутствовал  репортер из "Геральд трибюн",  не помню  его фамилии. Он
утверждал,  что  полиция  была  лишь ширмой,  а  действовали  агенты  службы
безопасности.
     -  Дэви,- тихо  сказал Воронцов,- то, что  вы узнали...  это из области
секретных данных? Мне ведь ничего такого не нужно.
     - Алекс,- Портер был мрачен,- мы с вами начинали вдвоем, и я понимаю...
     - Вы что-то узнали?
     - Я узнал  все!  Алекс,  я  сам еще не  вполне переварил...  Мне  нужно
говорить с  Льюином, это  очень важно.  И для этого нужна ваша информация. Я
вернусь, и вы все узнаете. Это ваше право.
     - Ну, хорошо,- вздохнул Воронцов.
     -   Нет,-  твердо  сказал  Крымов.-   Если  вы,  Алексей  Аристархович,
позволяете   втягивать  себя,  мне   ничего  не  остается,   как  звонить  в
консульство.
     - Речь идет о судьбе планеты! - воскликнул Портер.- Поехали, Алекс. Вы,
мистер Крымов,  тоже можете ехать. Больше  я ждать  не могу, особенно  после
того, как вы сказали об обыске. Потом можете отправляться к консулу.
     - Куда вы собираетесь нас тащить? - недоверчиво спросил Крымов.
     - К Льюину, куда еще! Он наверняка уже вернулся. И кое-кто сейчас очень
недоумевает, почему меня нет на месте.
     - Поехали,- сказал Воронцов.- А вы, Николай Павлович?
     - Чушь все это,- сказал Крымов с отвращением.


     Портер позвонил. Воронцов с Крымовым стояли позади, шагах в трех. Дверь
не открывали,  в доме было тихо. Вечер уже  наступил, но  свет не горел ни в
одном окне.
     - У вас есть отмычка, господин Портер,- насмешливо сказал Крымов.
     - Не  нужно,  Николай  Павлович,-  тихо попросил  Воронцов. Присутствие
Крымова раздражало его.
     - Никого,- Портер выглядел растерянным. Они вернулись к машине. Дневное
тепло сменилось сырым ветром
     с  востока,  со  стороны океана ползла хмурая туча,  закрыв  уже  почти
полнеба.
     - Мне нужно  позвонить,- сказал Портер.-  Подождите меня.  Никуда  я не
денусь, честное слово.
     - Хорошо, Дэви,- сказал Воронцов. Портер кинулся к таксофону.
     -  Николай  Павлович,-  Воронцов  чувствовал, что  должен объясниться.-
Извините, что так получилось.
     Крымов серьезно посмотрел Воронцову в глаза.
     - Алексей Аристархович, я вижу,  что этот материал для вас очень важен.
Было бы  глупо не  дать  вам  шанс. В конце концов, карьерой рискуете вы. Но
Портер мне не нравится.
     - Он не вел двойной игры.
     - Вы уверены?
     - Я сам просил его помочь мне в деле Льюина.
     - Алексей Аристархович, у нас действительно  всего  час-другой времени.
Если вы докопаетесь до истины, как вы все это объясните консулу? Вы уверены,
что не наделали глупостей?
     -  Уверен,-  сказал Воронцов. Портер подошел, запыхавшись. - Поехали, -
сказал он,-  этот  Льюин...  - Что  Льюин?  -  насторожился  Воронцов. -  Вы
получите информацию  из первых  рук.  Мы  с  вами  поедем  в  моей машине, а
господин Крымов следом - в машине Дженни, вот ключи.
     - Хорошо,  что мы одни,- сказал  Портер, когда они выехали со стоянки.-
Этот ваш коллега действует мне на нервы.
     - Он хороший человек...
     - Не сомневаюсь, но наша антипатия, кажется, взаимна. Так  я вернусь  к
тому  моменту,  когда собирался  покинуть  дом Льюина. Я  стоял и смотрел на
экранчик интеркома, и никого перед домом не видел.


     Он  услышал  позади  себя  какое-то  движение  и  обернулся,  мгновенно
похолодев. В  трех шагах от него посреди холла стоял мужчина, засунув руки в
карманы плаща. Портер инстинктивно прижался спиной к двери.
     -  Господин  Портер,  корреспондент  Юнайтед  Пресс,-  сказал  мужчина,
нисколько не сомневаясь в своих словах.
     Портер промолчал.
     -  Ключа у  вас вроде бы нет,- продолжал мужчина,- и в дом  вы проникли
незаконно. Будет лучше, если вы пойдете со мной.
     Повернувшись к Портеру спиной, он направился вглубь холла. Портер пошел
следом, ожидая, что в соседней комнате сидит кто-нибудь еще. Но они миновали
коридор,  прошли  мимо кухни  к  черному ходу  и  вышли на  соседнюю  улицу.
Небольшой  "остин"  стоял колесами  на тротуаре. Портера  усадили на  заднем
сиденье, и машина мгновенно рванулась.
     - А вы ловкач, господин Портер,- мягко  сказал мужчина, сидевший рядом.
Он курил сигарету и смотрел на Портера с любопытством.
     - Вы ловкач,- повторил  он,- вам все-таки удалось скинуть моих людей  с
хвоста. Не ожидал, что журналисты так оборотливы.
     Машина  вырвалась за город, но почти сразу свернула на  боковую дорогу,
где  футов  через  триста пришлось  затормозить  перед  закрытыми  воротами.
Водитель  вышел и  сказал что-то  в  интерком.  Створки  ворот  разъехались,
водитель сел за руль, и "остин"  медленно  покатил к коттеджу,  стоявшему  в
глубине довольно большого сада.
     В холле, куда ввели Портера,  у электрического камина стоял мужчина лет
сорока пяти, высокий и седой. Он был запахнут в огромных размеров халат, под
которым можно  было  при желании  спрятать  небольшой пулемет. Портер поймал
себя на мысли, что способен с иронией относиться к происходящему.
     - Спасибо, Роджерс,- спокойно сказал седой.
     -  Рад служить вам, сэр,- ответил мужчина, разговаривавший с Портером в
машине.-  Только  хочу заметить,  что  этот  парень  попал в дом  не  вполне
законным путем,  и  после вашей с ним  беседы я бы хотел  сопроводить  его в
полицию.
     - Понимаю, Роджерс. Пожалуй, я дам вам слово, что сам это улажу.
     -  Садитесь,  господин Портер,  -  сказал  седой,  когда  они  остались
вдвоем.- Я Джон Смит, если вас устраивает это имя.
     Портер  сел в кресло. Смит  опустился  на диванчик  и минуту смотрел на
Портера изучающе, будто оценивая, чего можно ждать от этого репортера.
     -  Мистер  Смит,-  сказал  Портер,  надеясь, что  ирония  в  его голосе
ощутима,-  я  думаю, что  вы  играли определенную роль  в фирме  "Лоусон", и
потому мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
     - Вы мне? - удивился Смит.
     - Да. Первый вопрос - что такое фирма "Лоусон"?
     - Ну хорошо... Собственно, я пригласил вас сюда, чтобы узнать, наконец,
зачем вы ввязались в это дело. Кроме того, мне, вероятно, придется вас кое о
чем попросить. Чуть  позднее. Фирма "Лоусон"?  Подставная  организация,  вы,
наверно, и сами догадались. Дело не в фирме, в другом.
     - В чем?
     - Вы должны дать мне слово, что все, о чем мы услышите, останется между
нами до тех пор, пока я не разрешу говорить и писать.
     - Но...
     - Все. Вы не в таком положении, чтобы препираться.


     Портер гнал  машину.  Воронцов  посмотрел в зеркальце  - Крымов ехал за
ними как привязанный.
     -  Потом  он говорил,- продолжал Портер.- Я не сумею вам пересказать, и
не только  потому,  что  дал  слово...  Я  репортер, а  не  ученый. Не  могу
анализировать. Могу поверить или нет.  Если  бы я не поверил... Это означало
бы, что я отошел в сторону, назвал Смита параноиком, а рассказ его - бредом.
Но это не так... Когда меня  отвезли обратно к дому  Льюина, было около двух
часов. Я  ждал  на улице, Льюин должен  был вот-вот  вернуться,- так  сказал
Смит. Расчет  был на  то, чтобы я говорил с  физиком  в  привычной для  него
обстановке. И вовсе не о том, как  нехорошо призывать к войне. Но Льюина все
не было, а тут появились вы с Дженни. Остальное вы видели сами.
     - Кто это был? - Воронцов никак не мог  увязать информацию  в систему.-
Люди Смита? Те же, что взяли вас?
     - Нет.  Служба безопасности.  Не  исключено, что и Жаклин Коули  тоже у
них.  Я  и  раньше  предполагал,  а  когда  ваш Крымов сказал,  что у физика
произвели обыск...  Они оставили своих людей,  а я ничего не заметил. Дженни
ведь ни о чем не знает, а?
     - Ни о чем,- сказал Воронцов,- кроме того, что мы интересуемся Льюином.
А как, по-вашему, много ли знаю я?
     - Вы знаете много, Алекс, но  не можете связать,-  сказал Портер, когда
Воронцов  закончил краткий рассказ о своих поисках.- Сейчас мы  подъедем,  и
Смит скажет вам больше, раз уж позволил везти вас к себе.
     Они свернули  на  узкую  дорогу,  петлявшую между деревьями,  и  вскоре
остановились у  забора из тонких чугунных прутьев. Позади взвизгнули тормоза
машины, в которой ехал Крымов. Подбежал человек, видимо, охранник - довольно
щуплый  на  вид  парень  в  джинсах. Он  взглянул  на  Портера  и Воронцова,
перебежал  к  Крымому  и  вернулся к  воротам.  Створки раздвинулись, и  они
въехали  в аллею, в глубине  которой  виднелся  фасад аккуратного  коттеджа,
напоминавшего перевернутую вверх килем лодку. Вышли.
     - Что дальше? - воинственно спросил Крымов.
     - Нас позовут,- сказал Портер, озираясь по сторонам.  Замок на  входной
двери щелкнул. Видимо, их достаточно изучили через телемонитор.
     В холле ожидал седой мужчина, о котором говорил Портер.
     - Мистер Джон Смит,- сказал  Портер. Воронцов смотрел Смиту  в глаза. -
Вчера,  господин  Воронцов,-  сказал  Смит,- я еще  не был  уверен, что  вам
следует это  знать. Думал, что никому не следует. Но я был честен  с  вами и
ответил на ваши вопросы, не так ли?
     - Так,- согласился Воронцов.
     - Вы знакомы? - удивленно прошептал Крымов. Воронцов кивнул. Они прошли
в гостиную. Сели. Кто-то,  невидимый в  полумраке холла,  подошел к двери, и
Воронцов услышал щелчок замка.
     - Они забрали Дженни! - неожиданно взорвался Портер.- Вы слышите, Смит?
     - Дженни... Кто это?
     - Журналистка,- пояснил Воронцов.- Она была со мной, профессор, когда я
поехал к Льюину.
     - Это была ваша ошибка. Вы не были готовы к разговору.
     - В этом ведь и ваша вина, профессор Сточерз,- хмуро сказал Воронцов.
     Пока  Портер сумбурно рассказывал  о  том,  что произошло  перед  домом
Льюина, Сточерз набирал что-то на клавиатуре компьютера.
     - Теперь Дженни у них,- резюмировал  Портер,- и, вероятно, Жаклин Коули
тоже. Черт бы вас побрал, Смит,  или кто  вы  там на самом деле. Вы сказали,
что Льюин будет дома не позднее трех. Если бы он вернулся, все обошлось бы.
     - Тогда взяли бы и его, и вас,- холодно отпарировал Сточерз.- С Льюином
не все ладно, господин Портер. Но об этом потом.
     - Вас хотят выслать,  господин Воронцов,- продолжал Сточерз,- времени у
нас мало. Если люди из АНД найдут  вас  прежде, чем вы  доберетесь до вашего
консульства, вам грозит то  же, что  и  Коули, и другой  женщине. Мы приняли
решение - информация должна быть  передана гласности одновременно здесь  и у
вас, в России. Лучше всего будет, если господин Крымов отправится и привезет
консула на развилку,  где вы  свернули. Когда мы кончим  говорить, господина
Воронцова доставят к вам.
     - Можно позвонить,- сказал Крымов.- Это будет быстрее.
     - Нет, это  будет  слишком  быстро. Нам  нужно  время  для разговора  с
господином Воронцовым.
     - Поезжайте, Николай Павлович,-  попросил Воронцов по-русски.- Не убьют
меня здесь, честное слово. А дело, видно, важное.
     Крымов  молча  встал и направился к  двери. Сточерз  поднял  телефонную
трубку и сказал несколько слов.
     Они остались втроем. Портер нервничал. Он уже знал, что будет  говорить
Сточерз и жаждал действий.  Он боялся, что Воронцов станет больше возражать,
чем слушать.
     - Как и господин Портер,- начал Сточерз,- вы, господин Воронцов, должны
дать мне слово, что без моего разрешения ничегео не опубликуете. Более того,
никому не расскажете.
     - Я не просил заманивать меня сюда,- сухо сказал Воронцов.
     -  Бросьте  амбиции,- Сточерз говорил, взвешивая слова.- Я  должен  вам
рассказать, потому что так сложилась ситуация. Обещаю, что в свое время вы и
господин Портер будете первыми, кто это опубликует.
     - Алекс,- быстро заговорил Портер,-  дайте  слово, вы не пожалеете, это
даже  не  скуп,  это... Прошу вас, речь  идет и  Дженни тоже. Вы  просто  не
понимаете пока, как тут все связалось...
     - Ну, хорошо,- сказал Воронцов, проклиная себя  за мягкотелость. Крымов
в подобной ситуации твердо стоял бы на своем.- Даю слово.
     -  Спасибо,-  серьезно  поблагодарил  Сточерз.-  Вы  избавили  меня  от
неприятной необходимости.
     - Какой, профессор?
     - Если бы вы отказались, разговор стал бы невозможен, и мне пришлось бы
сообщить в службу безопасности о том,  что вы  здесь.  Они явились бы раньше
вашего консула.
     - Я дал слово,- раздраженно сказал Воронцов.- Говорите или звоните.




     Шел  двухтысячный год  -  последний  год  двадцатого века. ООН объявила
декабрь Месяцем Будущего.  Рождественские каникулы приобрели  особый смысл -
это  был не просто  праздник,  но как бы проверка  себя перед  вступлением в
новый век.
     Двадцать первое  столетие генетики  Сточерз  и Скроч  решили  встретить
семейно  -  заказали  столик в ресторане на сотом  этаже Дома наций. Сточерз
недавно  женился  вторично. Мэг была моложе  его на четырнадцать лет. Скроч,
относившийся к браку пуритански, не одобрял поступка друга, но мнения своего
не высказывал. Сам Скроч женился, едва закончив колледж, еще  в семидесятых.
Двое  его  взрослых  сыновей  разъехались, оставив  родителей вдвоем. Писали
редко, почти не звонили, постоянно  переезжали с  места  на место. Сточерз и
Скроч  работали вместе более десяти  лет. Впрочем, их  научные  интересы  не
всегда  совпадали.  Сточерза интересовала генная инженерия, Скроча -  анализ
структуры генома.
     К Филипсу первым вызвали Скроча,  и он не сказал другу ни  слова до тех
пор, пока не вызвали и того. Обменявшись, с разрешения Филипса, информацией,
они  решили пообедать  вдвоем в  том  же  ресторане,  где наметили  провести
новогоднюю ночь, до которой оставалось всего две недели.
     -  Я  не уверен,  что  нам стоит браться за это дело,  Джеймс,- Сточерз
чувствовал растерянность.- Это не для нас.
     - Боишься опростоволоситься, Джо?
     - Нет, я знаю, что профессионально гожусь  для такой работы. К тому же,
как я понял, выбрали нас после тщательной проверки. Нет, не в этом дело.
     - В чем же?
     - В  самой постановке проблемы.  Филипс,  у которого они оба  побывали,
руководил в  министерстве обороны  отделом  перспективных  разработок. Обоим
было  сделано лестное  для  самолюбия  предложение  войти  в  группу ученых,
которая  займется  сверхдолгосрочным  прогнозированием   систем  вооружения.
Никаких  военных,  никакого  нажима,  только ученые, проблема чисто научная.
Прогноз  на  весь двадцать первый  век  и дальше,  если перспектива окажется
обозримой.  Разумеется,  группе   будут  приданы   профессионалы-футурологи,
которые обеспечат методическую надежность прогноза.
     Не ядерное или космическое оружие -  это  уже вчерашний день. Новый век
наверняка  принесет новые  открытия,  которые лишь  через десятилетия  будут
осознаны  как потенциальные военные  разработки. Так вот,  нужно  попытаться
предвидеть эти открытия в какой бы то ни  было области знания, нужно извлечь
из них (да, из открытий, которые, вероятно,  еще не сделаны!)  то  зерно, из
которого в конце концов  прорастет новая  взрывчатка  или броня. Фигурально,
конечно, выражаясь.
     В программе заинтересовано правительство. Инициативная группа, куда они
войдут,  будет  состоять из очень небольшого числа людей. Это будет мозговой
центр, вершина  пирамиды, на которую поднимется уже обработанная информация.
Здесь,  на вершине, будет проведен окончательный  анализ,  сделаны выводы  и
даны рекомендации.
     - Новый век,- сказал Сточерз.- Тебе не кажется, что предложение Филипса
очень символично?
     -  При чем здесь  символика? Это наука! - Скроч был возбужден. Он и пил
сегодня больше  обычного. Чувствовалось, что он уже принял  предложение. Ему
было  интересно  узнать  результат, а иного способа,  кроме личного учатия в
деле, просто не существовало.
     Сточерз   тоже  был   склонен  принять   предложение.   Он  знал,   что
правительственные программы выполняются в любом  случае, если уж они начаты.
Значит, откажись  он,  найдут  других  исполнителей, может  быть,  не  столь
щепетильных и честных.
     Они  согласились.   Вступление   планеты   Земля   в   новый  век  было
отпраздновано  с  небывалой  пышностью.  Карнавалы  и шествия  в  Вашингтоне
продолжались двадцать четыре часа.  Люди надеялись, что мир будет прочным  и
долгим.
     Сточерз и  Скроч,  стоя на  сотом этаже  Дома наций, подняли  бокалы  с
шампанским и подумали, что именно  от них может зависеть, каким будет мир  в
том веке, куда они только что вошли.


     Бывало, что Сточерз задумывался над тем, насколько  высока пирамида, на
вершине которой он  находился.  Он знал, что  информация поступает к  ним из
двух десятков групп, каждая из которых работает независимо и ничего не знает
о  существовании  других.  Но  и  эти   группы  обрабатывали  уже  не  сырую
информацию.   Еще   ниже  находились   многочисленные  эксперты-прогнозисты,
исследовавшие огромные массивы данных по различным наукам.
     Кроме него и Скроча в инициативную группу вошли физик  Льюин, футуролог
Рейндеерс,  химик  Мирьяс, психолог Пановски и писатель-фантаст Прескотт.  С
легкой  руки Льюина за  группой  даже  в официальных документах  закрепилось
название - Комитет Семи.
     Между членами Комитета  Семи  быстро  установились дружеские отношения.
Много  времени  они  проводили  вместе,  на  территории  университета  штата
Нью-Йорк были выделены помещения  для  фирмы "Лоусон".  Финансировала работу
сенатская подкомиссия по прогнозированию, официально работу вел университет.
Работа заключалась  в  анализе состояния  и  развития фундаментальных  наук.
Никакой  видимой  секретности.  Более  того:  изредка  кто-нибудь  из членов
Комитета выступал  перед студентами  и  преподавателями с рассказом  о  том,
какой видится будущая генетика, или физика, или химия...
     Генератором  идей стал  писатель-фантаст Генри  Прескотт -  человек лет
тридцати   пяти,   публиковавшийся  не  часто   и  не  в   самых  престижных
издательствах. Он выпустил три небольшие  книжки, Сточерз прочитал их. После
первого же  рассказа он понял, почему  Прескотт  никогда  не  получит премии
"Хьюго", и чем руководствовались Филипс и его коллеги, предлагая Прескотта в
Комитет Семи. Это была так называемая "жесткая"  научная фантастика  с четко
продуманными проблемами и мыслями сугубо научного свойства. Именно  Прескотт
предложил идею, которая дала толчок работе Комитета после почти полугодового
застоя.
     Идею Прескотт  изложил сначала Льюину, а потом -  ровно  сутки спустя -
собрал     всех     членов    Комитета     и    продемонстрировал    образец
научно-фантастического  анализа, помноженный  на проведенный  за  это  время
компьютерный анализ ситуации. Имея доступ  к секретным документам ПРО, Льюин
сумел продвинуться дальше Прескотта, полагавшегося лишь  на опубликованные в
газетах сведения и на интуицию фантаста.
     -  Господа,- сказал  Льюин,- сегодня на  военно-космической  базе Корби
произошел  сбой  в системах  обнаружения.  Компьютер принял  серию  высотных
грозовых разрядов за  атаку русских ракет. Тревога продолжалась девятнадцать
секунд, пока не распознали ошибку.
     -  Таким  сбоев наверняка происходит немало,- сказал Скроч.- Они всегда
распознаются.
     Прескотт  оторвал  взгляд  от  бумаги,  на  которой  рисовал  какого-то
инопланетного зверя.
     - Вы поработали с компьютером, Уолт? - оведомился он.
     - Поработал, Генри.  Прескотт кивнул и пририсовал  зверю длинный хвост,
похожий на человеческую руку.
     -  Вам известно, господа, сколько такого рода сбоев произошло за  время
существования баз с ракетно-ядерным оружием? - продолжал Льюин.
     - Думаю, от десяти до сотни в год,- сказал Скроч.
     -  Точность  хороша  для  астронома, но  не для  генетика,-  усмехнулся
Льюин.-  Вместе  с  сегодняшней  тревогой  по всем  нашим  базам  и объектам
получается двести семьдесят две тысячи триста  пятнадцать случаев.  На деле,
вероятно, еще больше.
     - Ну, ну,- пробормотал Прескотт, не отрываясь от рисунка.
     - Пожалуйста,- вмешался Пановски, самый старый среди  них, ему на  днях
исполнилось семьдесят,- объясните, к чему вы клоните.
     - Видите ли, базы представляют собой единую систему, события на них  не
независимы.  Значит,  если  в  компьютере   на  Гаваях  произошел  сбой,  то
вероятность такого  же сбоя в компьютере на базе Ронсон уменьшается. Но если
сбой все-таки  происходит и  здесь, то существенно  уменьшается  вероятность
того, что его  удастся устранить быстрее, чем произойдет пуск ракеты. А если
случается цепочка  таких сбоев, то вероятность выбраться живыми, вероятность
предотвращения атаки сводится, можно сказать, к нулю.
     -  Мы  не специалисты,-  пробурчал  Мирьяс,-  но даже мне понятно,  что
единая система компьютеров  Пентагона должна быть  свободна  от  такого рода
накладок. Проверки и перепроверки...
     - Конечно. Проверки  и дублирование. И каждый раз вероятность того, что
закончится благополучно, уменьшается. По законам теории вероятностей ядерная
война должна была начаться в результате сбоя еще лет  десять назад. Примерно
после  стотысячной  тревоги.  В  том,  что мы еще  живы, виновата не система
проверок,  а  нечто,  спрятанное  более  глубоко.  Ядерная  война  не  может
возникнуть  в  результате  случайных  сбоев.  Закон:  на каждую  случайность
приходится компенсирующая случайность.
     - А психология?  - спросил Пановски.-  Допустим, есть закон природы. Но
он  не  включает  человеческого  фактора.  Например,   безумного  оператора.
Происходит  сбой, и  оператор, вместо  того,  чтобы  разобраться,  впадает в
панику и лично выдает команду к началу боевых действий.
     Льюин покачал головой.
     - Вы прекрасно знаете,  Людвиг, что  это  невозможно.  Для начала войны
нужна команда свыше. Ваш безумный оператор не знает нужных кодов.
     - Все это очень сомнительно,- вздохнул Пановски.
     -  Почти триста тысяч сбоев,  - сказал Мирьяс.-  Большая статистика, не
спорю. А  я приведу только два  примера. Ведь  для того,  чтобы опровергнуть
теорию, достаточно и одного факта, верно? Первый пример - взрыв в штате Юта,
когда  в подземном бункере  полетел вразнос  двигатель ракеты МХ, и  ядерное
устройство взорвалось.  Сколько там погибло наших парней? Около ста -  взрыв
произошел под землей. Но  ваша компенсирующая случайность в данном случае не
сработала. И второй  пример  - год назад над Сандвичевыми островами.  Ракета
взорвалась  в  полете.  Бомба была  катапультирована, но система  блокировки
разрушилась,  и  бомба  взорвалась,  упав  в океан.  Пятьдесят  килотонн.  И
компенсирующая случайность опять не возникла.
     - Точно,- согласился Прескотт.- А вы заметили - бомбы эти взрывались на
своей  территории,  а не на территории возможного противника? Вот вам другая
сторона  компенсирующего   фактора.   Природа  не   может  допустить  гибели
человечества из-за нелепой случайности  - в этом сущность закона, который мы
с Уолтом сформулировали. На каждую случайность приходится антислучайность.
     -  Бред,- сказал Мирьяс.-  Природа  слепа, глуха и  неразумна. А  у вас
получается,  будто  существует  нечто  или  некто, вроде  демона  Максвелла,
следящий за каждой нашей ракетой!
     - Разве для этого нужен демон? - удивился Льюин.- Вы же не удивляетесь,
как может  природа уследить за тем,  чтобы в  электрической  цепи сила  тока
всегда  была  равна  частному  от деления  напряжения  на сопротивление.  Вы
думаете, что  человечество - закрытая система и может устанавливать для себя
законы по собственному желанию?
     - Бог с ними, с вероятностями,- сказал Пановски.- А что будет, если наш
президент,  взвесив  последствия,  сам  отдаст приказ начать ядерную  атаку?
Тогда-то уж ракеты долетят до цели? Или, по вашему  закону компенсации,  они
либо не вылетят из шахт, либо взорвутся над нашей территорией?
     - Вы спрашиваете, насколько универсален закон  компенсации. Не знаю. Но
ведь мы только начали анализировать.
     -  Универсальность  закона   природы,-  усмехнулся   Прескотт,-  обычно
проверяют экспериментом.


     Летом 2001 года начали  поступать первые сотни  анкетных листов, первые
обзоры. Сточерз много  думал о законе компенсации, много говорил с Льюиным о
нем. Справедливость закона подтверждалась с  каждым новым  сбоем на ракетных
базах - каждый день и каждый час.
     Политики и военные всегда боялись  случайностей, которые могут привести
к  войне, если государство к ней не готово. Страх перед нелепой случайностью
заставляет  действовать   -  совершенствовать  контроль,  идти  на  взаимное
сокращение особо опасных систем, ограничивать вывод оружия в космос. Но если
есть  закон природы, запрещающий  случаю проявить  себя?  Следствием  станет
полная  безответственность  политиков.  Что  бы  мы  ни  сотворили,  природа
компенсирует  нашу глупость.  И тогда благодушное  человечество  тем быстрее
провалится в тартарары, чем прочнее уверует в свою безопасность.
     Большую  часть  лета они  обсуждали возможности  генетического  оружия.
Запирающий ген, по общему мнению членов  Комитета, вряд ли мог быть серьезно
использован  в  системах  оружия  далекого  будущего.  Сточерз  считал,  что
существование запирающего  гена лишь доказывает, что человек  не в состоянии
прожить  без драки  любого масштаба.  Отсюда  - неизбежность  войн в истории
человечества, неизбежное вымирание народов, которые, скажем, по  религиозным
или социальным  причинам отвергали войну  как  средство достижения  цели.  С
точки зрения Сточерза любые социальные законы должны быть вторичны и обязаны
отступать перед законами физики или генетики...
     В Комитете они  вообще предпочитали не затрагивать социальных следствий
своих исследований.  Может,  это  и выглядело странным,  но, продискутировав
несколько  дней  в  самом  начале  работы,  они  по  молчаливому  соглашению
перестали разговаривать о законах развития общества, ограничиваясь  наукой и
техникой.
     Взгляды  у  них были  различными.  Льюин  считал,  что  оружие  следует
придумывать лишь для  того, чтобы  знать, над чем именно не нужно  работать.
Пановски был гораздо более  консервативен - он  полагал, что все  социальные
формации  себя  изжили,   в  том  числе  капитализм,  эксплуатирующий  самые
низменные инстинкты,  и  коммунизм,  который вовсе противоречит человеческой
натуре.
     В  представлении Прескотта  будущее общество, единое на  всей  планете,
окажется коктейлем  из  капитализма и  социализма - того положительного, что
будет  вычерпано  из обеих формаций ковшом истории. Он даже написал роман  о
таком обществе на некоей планете Кардмилле. Роман успеха не имел, потому что
был насквозь конструктивен, логика и анализ задавили  авантюрную часть.  Как
бы то ни было, Прескотт был оптимистом и считал, что человечество непременно
расселится по Вселенной. Не исключено, впрочем, что перед  этим оно  начисто
уничтожит свой дом - планету Земля.
     Мирьяс в свои пятьдесят пять  лет, казалось, вообще не задумывался  над
тем,  каким окажется будущее. С детства его  интересовали только  химические
опыты, и он был уверен в одном: любое оружие - варварство.
     Футуролог  Рейндерс,   знакомый   практически  со   всеми   прогнозными
разработками,  считал, что пропасть между социальными институтами на планете
будет  все  более  углубляться,  поскольку каждая  система  совершенствуется
внутри себя до полного исчерпания возможностей, причем скорость процесса все
более  возрастает  (пример  -   развал  Советского   Союза).  Всегда   будут
существовать на планете  две противоположные системы, и такое  положение дел
не позволит человечеству  загнить, заставит  его и в дальнейшем поддерживать
высокий  темп развития. Поскольку вооружение  является необходимым элементом
противостояния,  то  оружие  будет  развиваться, а  потому  работа  Комитета
чрезвычайно важна.
     Они усвоили взгляды друг друга и больше не пытались спорить.


     В середине  октября  погиб Скроч. Неделей раньше он  вылетел в Пасадену
для  знакомства с  местными  генетиками. Отправился с женой -  в  Калифорнии
стояла  мягкая  осень,  бархатный сезон. Девятнадцатого  октября  он куда-то
выехал, и больше Скроча никто не видел.
     Следующая  ночь была ужасной  - в  Неваде  потеряла управление крылатая
ракета,  и ядерная бомба в  десять  килотонн  взорвалась  над военной  базой
Шеррард. Погибли полторы тысячи человек, вся  местность от  озера  Уолкер до
Скалистых гор оказалась зараженной. Все только об этом и говорили. Президент
США Купер объявил национальный траур, а Льюин мрачно сказал:
     - Вот  вам пример  сбоя  в системе. Номер двести семьдесят  три  тысячи
шестьсот   восемьдесят.  Пострадали  американцы,  а   не  наш  потенциальный
противник, кто бы он ни был. Закон компенсации в чистом виде.
     Об исчезновении Скроча  никто в Комитете  пока не  знал,  его ожидали в
Нью-Йорке через  три дня. Но прилетела заплаканная Мэрилин  в  сопровождении
Филипса. Скроч пошел ночью купаться и утонул в  бухте. Нашли даже кое-что из
его одежды. Тело обнаружить не удалось.
     Неделю  спустя  в  "Нью-Йорк  таймс" появился анонс  на первой  полосе:
журналист Крафт обещал начать серию репортажей о том, что в действительности
произошло в  Неваде.  Никто в Комитете не связал это  со Скрочем, тем более,
что  обещанный  репортаж так и не  появился. Журналист и его семья погибли в
собственной квартире.
     Сточерз с женой старались  не  оставлять  Мэрилин одну, но продолжалось
это  недолго - приехал один  из сыновей Скроча и забрал  мать к себе. Когда,
проводив Мэрилин, Сточерз появился на заседании Комитета, Льюин встретил его
словами:
     - Вы ничего не знаете, Джо! Это ужасно, ужасно! Скроч, оказывается, был
в Шеррарде, когда произошла эта трагедия!
     Филипс  знал обо всем с  самого  начала. Скроча пригласили в Шеррард  в
качестве эксперта по какой-то генетической проблеме, о которой Филипс сказал
лишь, что она  связана  с работами в  области генетического оружия,  которые
велись  на  этой  базе  в течение трех  лет.  Ничего не получилось,  и  тему
закрыли. На базу Скроча доставили на армейском вертолете, и в ту же ночь над
Шеррардом  взорвалась бомба. Трагическая случайность,  от  которой  никто не
может быть застрахован.
     - Жаль Джеймса,- сказал Филипс.- Кстати,  его не имели права привлекать
к этой работе. Вот, что получается, когда секретность переходит определенный
предел. Правая рука не знает, что делает левая...


     Сточерзу очень не хватало Скроча. Не только  как коллегу, но как друга.
Он  дал себе слово  завершить работу по запирающему гену, но для этого нужны
были  время, оборудование,  люди. Второе и третье у Сточерза было, нехватало
времени.
     Исследования  Скроча  продолжались  в   других   лабораториях.  Удалось
доказать,  что,  если  извлечь  запирающий  ген  из  цепочки  ДНК,  молекула
перестает существовать как потенциальный источник жизни. Некоторое время она
остается такой же сложной, но потом  -  через пятнадцать-семнадцать  часов -
распадается  на  части,  будто запирающий  ген  обладал  странной химической
особенностью,  действовавшей на  все связи в молекуле. В лаборатории Шевалье
близ Парижа пытались хотя  бы переместить  ген  на  другое  место  в двойной
спирали. Из этого тоже ничего не получилось.
     Два направления в науке, как показали системные исследования, в будущем
могли  стать  важнейшими.  Сами члены Комитета тоже  в конце концов пришли к
этому заключению.
     Первое  -  доказательство  того,  что  запирающий  ген кодирует  именно
агрессивность. Результат, неожиданный  для генетиков, хотя мысль о том,  что
без агрессивности нет и эволюции, была далеко не новой. И не старой даже,  а
скорее  древней. Эта  заезженная в веках  философская концепция не нравилась
никому в Комитете. Но критерий "нравится-не нравится" в данном случае к делу
не относился. Факт был подтвержден во многих лабораториях.
     И второе перспективное направление - исследование возможности менять по
своему усмотрению мировые  постоянные: тяготения, Планка,  тонкой структуры,
даже  скорость света. На первый взгляд это казалось  химерой. Не для Льюина,
конечно, который лет десять занимался теоретическими исследованиями по  этой
проблеме. Но  убедить членов  Комитета, что  именно работа  над  этой сугубо
умозрительной проблемой  даст  ключ  к созданию  будущего оружия,  оказалось
непросто.
     Весной   2002   года   анкетирование   вступило  в  решающую   фазу,  а
систематизация научных идей, блестяще  проведенная экспертными группами,  не
подозревавшими  об  истинных  целях своего анализа, практически завершилась.
Только тогда члены Комитета решили, что оружием ХХII или ХХIII века  станет,
скорее  всего,  изменение мировых постоянных.  Перспектива очень далекая, но
замечательная по своим возможностям.
     Льюин ликовал -  его идея. Научная интуиция не подвела - это прекрасно.
Прескотт, исчезнув на неделю, принес  жуткий фантастический  опус, в котором
описал войну, где страны менают мировые постоянные на территории друг друга.
И в космосе, конечно. В десятки раз увеличивают постоянную тяготения, и сила
тяжести  совершает то,  что не  под  силу никаким  ядерным бомбам.  Все -  в
порошок.  И  никакого  радиоактивного  заражения. Уменьшение  в  десятки раз
постоянной  Планка.  Изменяются   размеры  атомов,  частоты  излучения,  мир
становится попросту  другим.  Достаточно и миллионной доли секунды,  чтобы в
зоне поражения не осталось не только ничего живого, но вообще чего бы  то ни
было,  более или  менее  сложного  по  структуре.  Сточерз  был так подавлен
нарисованной  картиной,  что  предложил передать  опус  Прескотта  Филипсу с
минимальными комментариями. Все и так было ясно.
     После  обсуждения  решили  этого  не  делать.  Воспротивился  Прескотт,
заявив,  что  хочет  написать   и  опубликовать  роман-эпопею.  Нечто  вроде
"Основания" Азимова или харбертовской "Дюны".
     - Ничего не выйдет,- сказал Льюин,  перелистывая рукопись.- После того,
как Филипс получит наш доклад, все это станет секретной тематикой. Вас манят
лавры  Картмилла с его  "Новым оружием"? Разница в том,  что это,- он поднял
рукопись над головой,- просто не издадут. Скучно написано, Генри, извините.
     Символическим жестом Льюин положил рукопись на решетку электрокамина.
     - Рукописи не  горят,- кисло усмехнулся Прескотт,- так написано в одном
русском романе...


     Льюин не  считал себя храбрецом.  Ни  в науке,  ни  в  жизни. Он даже с
обществом "Ученые  за мир" сотрудничал потому (и сам в это искренне верил!),
что был трусом. Он боялся  мучительной смерти от  лучевой болезни, от холода
ядерной зимы, от пули в живот - от всего того,  что даст война. В свое время
он стал теоретиком, потому что панически боялся любой действующей установки.
Ему казалось, что аппаратура вот-вот взорвется, даже если это был настольный
осциллограф. Никто, впрочем, не подозревал об этом свойстве его характера.
     Льюин заставлял себя забывать  о страхе. О страхе  перед  авторитетами,
например. Когда  была создана  единая теория частиц  и полей, Льюин заставил
себя  работать  над еще  более  фантастической  задачей: изменением  мировых
постоянных. Эксперименты  здесь  были  очень  хилыми,  надежность  -  просто
катастрофической. Но теоретически Льюину  удалось, комбинируя кварки  разных
цветов и запахов,  построить модель эксперимента,  при котором  менялось  бы
значение постоянной тяготения.
     Женился Льюин,  как он считал, тоже из трусости. Клара была дизайнером,
познакомились они на какой-то  вечеринке. Льюина потянуло к ней -  высокой и
крепкой, привлекательной скорее в сексуальном плане, чем в эстетическом. Они
начали  встречаться, а потом  оказалось, что Клара беременна. Льюин женился,
чтобы избежать скандала - Клара и слышать не хотела об аборте. Родился Рой.
     А  потом... Этот ужас.  Случай,  конечно,  но не  докажешь. И  ведь  он
действительно убил человека. Господи! Как он испугался тогда! Думал, что это
грабитель. Почти полночь, темный переулок. И голос.  До него не сразу дошло.
Вместо того, чтобы поднять руки и  не шевелиться -  так советовала полиция,-
он схватил что-то тяжелое,  оказавшееся под  рукой, и  запустил  в  темноту.
Голос захлебнулся, а Льюин помчался прочь.
     Утром он шел той же дорогой  - хотел и боялся узнать,  что произошло. В
переулке никого не было, но, судя по всему, полиция уже поработала. На стене
дома Льюин разглядел темные следы - кровь?! - а там, откуда он слышал голос,
на асфальте  был мелом нарисован силуэт.  Оказывается, он швырнул  в темноту
стальным прутом.  Точно такие  - исковерканные,  оставшиеся,  видимо,  после
какого-то строительства,- валялись у стены...
     Льюин  заставил  себя  забыть,  надеялся,  что  все  обошлось.  Но  ему
напомнили. Оказывается,  полиция еще тогда - три года  назад!  - определила,
кто убил ударом по голове коммивояжера из Хьюстона,  который  и хотел только
спросить дорогу.  Он прожил до утра и успел произнести несколько слов. Когда
над  физиком нависла  угроза  ареста, а он  и не  подозревал  об  этом, дело
неожиданно   закрыли.  Просьба  поступила  из  ФБР,  которое  и  затребовало
материал. Льюин жил спокойно до тех пор,  пока не понадобилось его участие в
работе Комитета Семи. И  тогда сыграли на его страхе - страхе  разоблачения.
Он должен был работать над оружием будущего и молчать об этом.
     Два события  в  его жизни  произошли почти одновременно: начало  работы
Комитета  и встреча  с  Жаклин Коули. Льюин не думал о возможном  разрыве  с
Кларой и новом браке, а Жаклин никогда не заговаривала об этом. Она любила и
была готова на все.
     Чем быстрее  продвигались  исследования, чем яснее  становились контуры
оружия XXII века, тем больше менялись  представления Льюина о смысле  жизни.
Прежде он  считал:  человек  живет,  чтобы  работать. Творить или  познавать
новое.  Чтобы  оправдать долгую  жизнь,  можно  создать миллион мелочей,  но
достаточно  одной  теории   относительности.  Теперь,  просчитывая  варианты
будущего, Льюин больше не думал, что  смысл жизни заключен в актах творечия.
Смысл - в другом.
     Он не ужаснулся. Как многие люди, нашедшие  в себе силы, чтобы подавить
собственную  трусость, Льюин  решил,  что только сам, один  сделает  то, что
необходимо. К  одному  и  тому же  решению  приводили  и системный анализ, и
анализ структур,  и  морфология,  и дельфийский метод,  и все  другие методы
прогнозирования.   Исчезла  многовариантность,  свойственная  стохастическим
прогнозам.
     Льюин все продумал и  лишь  тогда решил пригласить Сточерза и Прескотта
на уик-энд.  С ними у него  установились наиболее  дружеские отношения,  они
хорошо понимали друг друга.
     Субботним  утром на машине  Льюина отправились к  озеру  Грин-Понд. Был
декабрь  2002 года, работа вошла  в завершающую стадию.  На следующей неделе
Комитет  предполагал   начать  составление  окончательного  текста  доклада.
Отдохнуть  не  мешало,  и  они  весь  день  катались на лыжах по заснеженным
холмам, радуясь свободе - от дел,  от жен, от мыслей.  Вечером они стояли на
берегу  озера. Вода  казалась тяжелой и  неподвижной,  как ртуть, только что
взошла полная луны - рыжая и пятнистая.
     - Вы, Генри, и вы, Джо,- медленно сказал  Льюин,-  как вы думаете,  для
чего мы все живем?
     -  Вас  интересует  философское  определение,-  иронически  осведомился
Прескотт,- или наши частные мнения?
     - Смысл  существования  человечества,-  сказал Льюин.- В понедельник мы
начнем  обсуждать  доклад, и  тогда вам придется ответить  на  этот  вопрос.
Потому я задаю его вам здесь и сейчас.
     -  Судя по  вашему тону,-  буркнул  Прескотт,-  вы  считаете, Уолт, что
сверхоружие, о котором мы будем писать, и есть то, для чего жил род людской.
     -  Да,-  сказал  Льюин,-  примерно  так.  Разговор проходил  пока  мимо
сознания  Сточерза. Он  смотрел  на  звезды  и наслаждался редкими  минутами
спокойствия.
     - Отвлекитесь от  ваших  мыслей, Джо,-  продолжал Льюин,- и вы,  Генри,
оставьте  иронию... Мы  согласились, что  наша  агрессивность предопределена
генетически, верно?
     - Это общепризнано,- сказал Сточерз, заставляя себя быть внимательным.
     - Закон компенсации у вас тоже сомнений не вызывает?
     - Нет,- коротко ответил Прескотт.
     - А вот еще деталь к картинке. Как-то я познакомился с Патриксоном. Это
космолог, он  теперь участвует  в работе одной из  наших секций обработки. У
него есть  модель Вселенной, в которой средняя плотность материи в  точности
равна критической.
     - Плоский мир? Неинтересно,- сказал Прескотт. Он был дилетантом в любой
науке, знал понемногу обо всем, его трудно было удивить моделями Вселенной.
     -  Нет,  не  плоский,-  возразил  Льюин.-  Топология такого мира  очень
сложна. Может быть, даже бесконечно сложна. Но главное не в этом. Это мир, в
котором  нет  развития  форм материи,  это мир,  бесконечно  однообразный во
времени.  Сжатие  или  постоянное  расширение  Вселенной  -  это  изменение,
развитие.  В  мире  критической плотности  развития  нет в  принципе.  А  по
современным  данным,  я  имею  в  виду  наблюдения  с  борта  "Реликта-3"  и
"Радио-мега",  плотность нашей с вами  Вселенной  в больших масштабах именно
критическая.
     - Сюжет для фантастического романа,- хмыкнул Прескотт.- Я вижу, куда вы
клоните,  Уолт.  Мир  критической  плотности  не  может ни  расширяться,  ни
сжиматься. Сейчас  галактики все  еще разбегаются, но рано или поздно бег их
остановится, и мир  застынет. Будто капля воды под носиком крана, которая не
может ни упасть, ни втянуться обратно в трубу. А как сделать, чтобы мир стал
иным? Нужно изменить плотность материи. Добавить из ничего. Или превратить в
ничто. Мы ведь  материалисты, да? Мы не  умеем создавать материю  из духа  и
превращать ее в дух?
     -  Не можем,- легко согласился Льюин.  Тревожное ожидание оставило его.
Прескотт молодец,  уловил  суть  сразу, хотя  ему,  конечно,  и  в голову не
приходит, что  за этой видимой сутью скрыта  другая, гораздо более страшная.
Как объяснить им?
     - Это будущее оружие... Изменение мировых постоянных... Игра с законами
природы... Все это тесно связано с ответом на вопрос: для чего  мы живем? Мы
- человечество. Я просчитывал сценарии  эволюции от самого момента появления
жизни на Земле...
     - Когда вы этим  занимались,  Уолт? -  удивился Сточерз.- Вы ведь почти
все время на виду...
     - Конечно, я делал расчеты не сам!
     - Вы организовали фирму в фирме?
     -  Нет,-  усмехнулся  Льюин.-  Я могу  давать задания на расчеты  любой
лаборатории в  нашем университете, а  также  в МТИ  и  Годдардовском центре.
Впрочем, не минуя опеки нашего друга Филипса. Но это частности, Джо. Главное
- вывод.
     - Вот-вот, Уолт, давайте вывод,- терпению Прескотта подходил конец.
     -  Вывод...  Человечество  в  целом  является ничем  иным,  как  бомбой
замедленного действия. Бомбой, которая в нужный  момент взорвется и  сделает
то, для чего предназначено.
     - Кем? - быстро спросил Прескотт.- Богом? Высшим разумом?
     - Вы,  Генри, ухватили  суть противоречия,-  ровным  голосом  продолжал
Льюин.-  Я тоже  который день об этом  думаю. На вывод это, к сожалению,  не
влияет. Генри, ваш вопрос... Вы что, догадались?
     -  Я тоже проигрывал  сценарии.  Без  компьютерных  моделей,  только по
системе аналогий, я так всегда делаю, когда возникает идея...
     - И что получилось у вас?
     -  Нет,-  запротестовал  Прескотт,-  сначала  вы,   Уолт,  ваш   анализ
корректнее. Потом сравним.
     -  Хорошо...  Думаю, никто  нас  не  создавал,  Генри, не  существовало
никакого  разума-конструктора.  Все  проще и сложнее. Мы  - я  имею  в  виду
физиков, астрономов, да  и философов тоже -  недооцениваем сложности мира. И
его единства - во  всем, от кварков до Метагалактики. У природы нет  разума,
но и бессмысленности в ней тоже нет.  Она  многократно ошибается, изменяясь,
но с каждой ошибкой четче становится то  единственное, для чего эти ошибки и
совершаются. И то, что жизнь на Земле развивалась именно  так, а  не  иначе,
является  следствием  развития  и  самой  Вселенной  во  многих  ее  прежних
циклах...
     -  О чем вы  говорите, Уолт?  Каждый раз, сжимаясь в  кокон,  Вселенная
погибала! Для того, чтобы природа могла пробовать  разные варианты развития,
нужна преемственность. Нельзя, чтобы каждый новый цикл начинался с нуля.
     - Природа не начинала с нуля, Генри. Не забудьте - плотность материи во
Вселенной сейчас критическая. Она не была такой  в прежних циклах - она была
больше.  Много  циклов  назад  плотность  материи  была  значительно  больше
критической.  И  Вселенная,  разбухнув  после  очередного  Большого  взрыва,
начинала довольно быстро  сжиматься вновь - в кокон  будущего мира. К началу
нового цикла.
     -  Вот-вот,-  подхватил Прескотт,-  и все  цивилизации,  какие успевали
возникнуть, неизбежно погибали. Так? О них не оставалось никакой памяти.
     -  Погибали  не  все,  Генри.  Мир  неоднороден,  и  каждый  раз  часть
мироздания успевала  сжаться в кокон, а часть -  нет. И  после каждого цикла
Вселенная теряла таким образом огромную массу, продолжавшую расширяться в то
время, когда остальная материя уже сжималась. Эта  масса и попадала в  новый
цикл Вселенной,  и  во все  последующие. Наверняка где-то на окраине видимой
нами  Вселенной  есть миры - галактики или их скопления,- пережившие не один
десяток циклов. А может, и сотен...
     - Нужно посоветоваться с космологами,- пробормотал Прескотт.
     - Разумеется, я это сделал,- пожал  плечами Льюин.- Так вот, совершенно
ясно, что тот цикл, когда плотность  мира  сравняется  с критической, станет
для Вселенной последним. Мир застынет, развитие галактик, развитие Вселенной
в целом  прекратится. Этот сценарий, Генри, для космологов не новость... Что
может  спасти  такую   Вселенную,   заставить  ее  вновь   сжиматься,  вновь
развиваться,  вновь испытывать на  прочность различные формы материи? Только
изменение   мировых  постоянных.  Если  постоянная  тяготения  во  Вселенной
увеличится,  это  даст тот  же эффект,  что и  увеличение средней  плотности
материи.  Мир  получит  возможность  опять   сжаться,  начать   новый   цикл
развития... А теперь,  Генри  и Джо, поставьте себя на место  высокоразвитой
цивилизации, которая возникла  во Вселенной во  время ее последнего цикла. А
то, что  наша Вселенная такова,  и наш цикл последний, - сомнений нет. Итак,
вы  знаете, что мир  вот-вот застынет. Вы  достигли  такого уровня  в  своем
развитии, что можете уже  управлять некоторыми законами природы. Сделаете ли
вы это?
     - Нет,-  медленно  сказал  Прескотт.-  Я  объявлю  полный мораторий  на
исследования  сущности  законов  природы.  Буду   следить,  чтобы  и  другие
цивилизации, о которых мне известно,  этим  не занимались. Иначе  -  гибель.
Играя с законами природы, мы  изменим постоянную тяготения, Вселенная начнет
сжиматься, и моя цивилизация не переживет этого катаклизма. То, что является
застоем  и гибелью для  Вселенной  в  целом -  спасение  и вечная жизнь  для
цивилизаций,  которые  в  такой  Вселенной  живут.  Так?  Ведь  в  застывшей
Вселенной разум  получит, наконец, впервые за бесконечные  циклы возможность
существовать  и  познавать  вечно.  Всегда.  Я  бы  не  стал ничего  менять.
Застывшая Вселенная, Уолт, меня вполне устраивает.
     - А устраивает ли это ее, Генри?
     - Кого, Уолт?
     - Да Вселенную! Природу, черт возьми!
     - Бог изощрен,  но не злонамерен,-  пробормотал Сточерз, который слушал
рассуждения Льюина и Прескотта с ощущением, что увязает в трясине.
     - Бросьте, Джо,- резко  сказал Прескотт.- При чем  здесь Бог? Я, знаете
ли,  изредка  хожу  в церковь,  так  уж  приучен  с  детства, это  привычка,
случается,  дает  облегчение...  но не  мешает  мне  быть  материалистом.  В
сценарии  Уолта,  да и в моем тоже, ничего не зависит от потусторонних  сил.
Природа слепа, глуха, тупа,  как пробка, и так далее. Но  в ее  распоряжении
были миллиарды миллиардов  лет, и столько же циклов развития, в ходе которых
она пробовала и ошибалась. Пробовала сама изменять собственные законы, чтобы
спастись  от  смерти,  от  застывания...  Это  невозможно,  Джо,  и  вы  это
понимаете.  Чтобы изменить закон мироздания, нужен разум. Но именно  разум и
не станет этого  делать, потому что  захочет жить вечно. Противоречие,  Джо?
Нужен не  просто  разум,  но разум  без тормозов. Разум,  который  стремится
погубить себя. Разум-камикадзе. В  ходе множества циклов, пробуя и ошибаясь,
природа создавала один разум за  другим.  Пробовала генетические коды разных
типов.  И  создала  нас.  С нашим  запирающим  геном агрессивности. С  нашим
законом компенсации - чтобы мы не уничтожили  себя раньше времени. Вы правы,
Уолт, человечество  -  это  природная бомба замедленного действия. Когда  мы
научимся  менять  мировые постоянные, когда будет сконструировано то  оружие
будущего,  о котором мы  через неделю напишем в нашем докладе, только  тогда
перестанет действовать  закон  компенсации,  и  мы  сделаем то,  чего  не  в
состоянии  сделать  сейчас, потому  что сама  эта тупая,  слепая,  глухая  и
чертовски  дальновидная  природа  следит  за  нами...  Сможем начать  войну,
которая нас  уничтожит. И  изменит Вселенную. Заставит  ее вновь  сжиматься,
расширяться и  обновляться. Но нас при этом не будет - что мы для Вселенной,
а? Запал? Детонатор?
     - Бомба  замедленного  действия,- сказал Льюин. Прескотт поднял с земли
камешек  и швырнул  в  воду. -  И помешать  этому  мы  не сможем, даже  если
захотим,- продолжал он.- Если уж  природа добивается своего, то делает это с
многократным  запасом  прочности.  Бомба,  узнав   свое  предназначение,  не
пожелала взрываться?  Черта с два. Ген агрессивности не тикает, как  часовой
механизм,  но  он  впечатан   намертво,  попробуйте   его  вынуть  -   жизнь
прекратится. А жить хочется. Хотя бы до тех пор, пока...
     - Можно попробовать,- пробормотал Льюин.
     - Как?  Развалился  Советский  Союз,  и все  мы  думали,  что  теперь с
ядерными  войнами  покончено.  Договора,  уничтожение  ракет,  разоружение в
Европе... Ну  и что? Россия продает  ядерные технологии  Пакистану,  Ирану и
Китаю.  И  МАГАТЭ ничего не  может доказать.  Становится  куда  опаснее! Мир
катится в тартарары, как и прежде.
     - Вы упрощаете, Генри,- с сомнением сказал Сточерз.- Вы  строите модель
и потому наверняка упрощаете... Уолт,  я  думаю, что мы потребуем совершенно
надежных доказательств. Я  имею в виду Комитет.  Своей  идеей  вы  привели в
восторг  Генри. А мне  это  не нравится.  Это философия, это недоказуемо, но
даже если вы полностью правы, речь идет об очень далеком будущем!
     -  Которое,  черт возьми,  готовим мы с вами сегодня,  Джо! -  вскричал
Льюин.- В понедельник мы  начинаем готовить доклад, вы не забыли? И разве мы
не напишем, что наиболее вероятным оружием будущего станет изменение мировых
постоянных? А те, кто будет принимать решения, опираясь на наш доклад, - чем
они  умнее нас с вами? Неужели  вы не понимаете, Джо, что решение  о будущем
человечества придется принимать нам?  Подскажите,  и  я  приму  любой другой
вывод.  Но  другого нет!  Нужны доказательства?  Комитет их получит.  Решать
должны мы, и о нашем решении не должен знать никто. Понимаете?
     - Я понимаю,- сказал Прескотт.
     - А я нет,- буркнул Сточерз.
     -  Представьте,  Джо,-  сказал  Прескотт,-  что наши  политики обо всем
знают.  Например, о том, что мир не сможет  погибнуть, на какие  бы авантюры
они ни  пускались. Руки окажутся  развязанными. Силовые методы в политике  -
главным козырем. Атомные бомбы - простым методом решения проблем.
     - Филипс знает, что мы готовы  писать  доклад,- сказал  Льюин.- Если мы
отложим, станет ясно, что у нас  появилась информация, которую мы  скрываем.
Значит, доклад все  равно нужно писать. Писать то, о чем и  так  собирались.
Сверхдальний прогноз развития  вооружений -  изменение  законов  природы. Об
остальном
     - молчать. И думать. И решать.
     - Это ваше общее мнение? - спросил Сточерз.
     - Думаю, да,- Льюин посмотрел на  Прескотта. Тот  кивнул.- Вы согласны,
Джо?
     - Пожалуй...


     С  Мирьясом  и  Пановски  поговорил  Прескотт,  а  Льюин  отправился  к
Рейндерсу. Сточерз предложил пойти вместе, но Льюин отказался.
     Рейндерс действительно отверг  идею сразу. Будучи футурологом, он знал,
что   экспертные  оценки   и  модели  страдают  обычно  преувеличениями  или
преуменьшениями.  Льюину  пришлось терпеливо  объяснять,  что  сравнительный
анализ, сглаживание  и все  прочие прогностические  процедуры были проведены
вполне  аккуратно.  После  бессонной  ночи и  прогулки  по  университетскому
городку Рейндерс заявил, что модель Льюина, если даже и верна,  должна  быть
включена  в доклад. Там же описать  и все возможные последствия. Последствия
для людей, конечно, а не для Вселенной.
     Льюин  нервничал -  утром  предстояло  официальное заседание  Комитета,
фонограмма которого дойдет до Филипса,  и нужно, чтобы все шестеро пришли на
заседание с единым мнением.
     -  Послушайте, Уолт,-  сказал  наконец Рейндерс,-  почему вы  меня  так
обхаживаете? С остальными вы поговорили? Что Прескотт и Пановски?
     -  Все  согласны,  что сценарий по меньшей мере правдоподобен,-  сказал
Льюин.- Поймите, Ларри, дело не в том,  кто с кем согласен.  Анализ, который
провели мы  с Генри  - независимо друг от друга и разными способами,- смогут
повторить  и  в  будущем, если в  нашем докладе  не  будут скрыты  некоторые
частности.  Вы представляете, что произойдет, если мы с  Генри правы, и если
политики это поймут?
     - Войн станет гораздо больше,-  усмехнулся Рейндерс,- а попытки  начать
ядерную  будут  происходить  еженедельно.  Уолт,  я  все понимаю.  Предлагаю
следующее:  в  доклад  включить  изменение  мировых  постоянных,   о  законе
компенсации промолчать, поскольку прямого отношения к делу он не имеет. Дать
несколько просчитанных ранее сценариев, о которых Филипс и без того знает. А
затем  спокойно  продолжать  анализ  -  приватно и без  опеки  Филипса. Если
окажется, что вы неправы, проблема будет исчерпана.


     Пересчет,  анализ  и  проверка  всего массива  информации заняли  много
времени.   Лишь  месяцев   через  семь   был  получен  результат.  Доклад  о
долгосрочном прогнозировании систем вооружений  был сдан в срок, оговоренный
контрактом, и фирма "Лоусон" прекратила существование.
     В докладе  все  было  четко.  Наиболее перспективное оружие  - аппарат,
изменяющий  постоянную тяготения или постоянную Планка.  В обоих  случаях  -
полное разрушение территории противника и гибель  населения. О спасении чего
бы то ни было и  речи быть  не может, от оружия этого  рода  нет убежищ. Для
него  что свинец,  что воздух - все  едино, потому что  для  законов природы
преград  не  существует.  В  описательной  части  доклада  видна  была  рука
Прескотта.     Фантаст     выложился,      будто     действительно     писал
роман-предупреждение. Он и хотел создать роман, но его от этого удержали.
     Когда доклад был  сдан,  у  всех  возникло  ощущение,  будто закончился
тяжелый  и  неприятный эпизод  в  их жизни.  Увлекательный,  удивительный  и
бесконечно важный,  конечно. И все же неприятный. Во-первых, из-за открытия,
которое они дали слово скрывать. И во-вторых, из-за  того, что каждый из них
все  это  время  чувствовал  себя  на  грани  публичного  разоблачения  того
постыдного,  что  было в его жизни. Сточерз прекрасно  понимал необходимость
сохранения  секретности,  но  почему это  нужно было  делать таким способом?
Иезуитство  службы  безопасности  порой  приводило  к  обратному  эффекту  -
хотелось на каждом перекрестке кричать о Комитете и его работе.
     Они решили собраться вместе через  месяц после официального прекращения
работы Комитета. Собрались у Льюина -  физик недавно приобрел дом на окраине
университетского  городка.  Жену  и  сына он  отправил  в Италию, планировал
догнать их в Вероне.
     Приехали все, кроме Мирьяса. Химик скоропостижно скончался от инсульта.
Их осталось пятеро. Пятеро людей, знающих, для чего существует человечество.
     Поразил  всех  Рейндерс. Он появился  в  сопровождении некоего  мистера
Роджерса, который  окинул компанию цепким взглядом и удалился,  не сказав ни
слова.
     - Частное  сыскное  агенство "Роджерс  и  Доуни",- объяснил  Рейндерс.-
Теперь мы можем быть уверены,  что  за  нами не  следят. Кстати, его люди, с
согласия Уолта, проверили сегодня этот дом. Микрофонов нет. Расходы поровну,
господа, согласны?
     Возражений не  было. Рейндерс поинтересовался, насколько внезапной была
смерть Мирьяса, не оставил ли он каких-нибудь записей, которые могли бы дать
понять людям из Бюро...  Решили поручить проверку тому же Роджерсу, если еще
не поздно.
     - Утечка  информации  недопустима,- сказал Прескотт.- Об архиве Мирьяса
нужно было позаботиться раньше.
     - Надеюсь, что Рон не делал глупостей,- пожал плечами Льюин.- Поговорим
лучше о деле.
     О  деле  им пришлось  говорить  долго  и еще не раз  собираться вместе.
Спорили. Появлялась  идея очередной проверки, они расходились, а спустя день
или неделю встречались опять.  Похоже, что ведомство Филипса  ими  больше не
интересовалось.
     Сценарии   становились  все   более   детальными,  варианты  начали   в
значительной степени  повторять друг  друга.  Если  требовалась консультация
специалистов,  контактами  занимался Прескотт под предлогом  того, что занят
новым  сюжетом.  Он  действительно  опубликовал  два  романа,  в  которых  и
отдаленно  не  было ничего похожего на то будущее, которое, по мнению теперь
уже всех членов Комитета, ожидало человечество.
     Окончательный доклад подготовил Льюин в начале  2005 года. Собрались на
вилле  Сточерза. Обычно Сточерз  бывал  здесь редко, распоряжалась на  вилле
жена, она и выбрала в свое время этот довольно дорогой участок.
     Погода  стояла  отвратительная.  Конец  января, на дорогах мело. Мороз,
хотя  и был  не очень сильным,  пробирал до костей.  В холле Сточерз топил с
утра.
     -  Наш  Комитет,-  сказал  Льюин,  усмехаясь,- превратился  в  закрытый
футурологический клуб.
     -  Да,- протянул Прескотт.- Честно говоря, господа, после  того, как мы
сегодня  поставили  все  точки  над  i,  я  не  уверен,  что захочу  увидеть
кого-нибудь  из вас в  течение ближайшего года.  Ужасно надоели ваши постные
лица.
     - Ваша физиономия не жизнерадостнее,- пожал плечами Рейндерс.
     -   Пожалуй,-   согласился  Сточерз,-  нам  действительно  не   следует
встречаться в  полном  составе. О молчании мы договорились. Роджерс, который
охранял  нас от  людей  Филипса, будет за  ту же  сумму  охранять нас от нас
самих. От возможной несдержанности, скажем так.
     -  Мафия   оракулов,-  Пановски  поморщился,  будто  проглотил  горькую
пилюлю.- Каста.
     - Может, вы хотите устроить  всемирный референдум на тему "Человечество
как бомба замедленного действия"?
     -  Нет, Джо. Я только  хочу  знать, что мы  станем делать,  если кто-то
где-то независимо от нас придет к тем же выводам.
     -  Не забывайте,-  сказал  Льюин,-  что мы  работали  в  рамках широкой
государственной  программы.  Никакому  частному лицу или  университету  этой
работы не осилить. Вам  известно, сколько денег  было затрачено на "Лоусон",
сколько людей на нас работало.
     - В прекрасном мире вы живем,- сказал Пановски.-  В замечательном мире.
В лучшем  из миров. Который  создан природой или богом, если он есть, потому
только, что у Вселенной тоже, оказывается, есть инстинкт самосохранения.
     - Что мы для Вселенной? - пробормотал Сточерз.
     - Но полагается-то она на нас,- возразил Льюин.- Чтобы выжить самой, ей
нужны мы. Пусть  и  в  роли  камикадзе. Это не возвышает  вас  в собственных
глазах?
     Пятеро смотрели друг на  друга и молчали. Солнце зашло, в комнату вполз
сумрак,  выражения лиц  трудно было  разглядеть,  но  Сточерзу  не  хотелось
вставать, чтобы зажечь свет.
     - Вы говорите так, Уолт, будто считаете ее разумной,- тихо сказал он.


     Льюин частенько  заезжал к  Сточерзу. Чаще всего  поздно вечером, когда
Маг уже  ложилась. Уходил Уолт в час или два ночи, и Сточерзу казалось,  что
то, ради чего он приезжал, оставалось несказанным.
     - Уолт,- спросил он как-то напрямик,- что вас мучит?
     - Я  боюсь, Джо,-  сказал Льюин  после долгого молчания.- Это ведь,  вы
знаете, черта моего характера...
     - Обратитесь к психоаналитику,- посоветовал Сточерз.
     -  Не могу,- усмехнулся Льюин.- Мне пришлось бы рассказать ему о вещах,
знать которые ему не нужно.
     Он  протянул  руку к  переносному  пульту и усилил  звук в  телевизоре.
Сточерз беспокойно  посмотрел на дверь в  спальню - она была плотно закрыта.
Льюин наклонился к генетику.
     - Скажите, Джо, что  может сделать бомба, которая  знает, что неизбежно
взорвется,  но не хочет этого? Что она может чувствовать? И если она  станет
постоянно об этом думать и мучиться, то сойдет с ума. Но тогда она не сможет
взорваться  в  срок, потому что для этого, кроме  агрессивности, нужен еще и
разум. Это выход, а?
     - Вы отождествляете себя с человечеством?
     - Я пересказываю новеллу Генри. Он пишет их и уничтожает.
     - Уолт, от нас с вами зависит, узнает ли бомба о том, что она бомба. Но
не от нас с вами зависит - взорвется ли она.
     "Нужно обязательно показать Уолта врачам,- подумал Сточерз.- К чему это
самокопание?"
     -  Вы думаете, я схожу с ума? - грустно сказал Льюин.- Нет, уверяю вас.
Просто... Трус, если у него есть совесть и цель, может заставить себя раз  в
жизни совершить нечто. Только раз - на большее его не хватит.
     Льюин встал.
     - Поздновато, а? - сказал он.- Извините, Джо. я наговорил вам...
     У двери он  долго прислушивался к чему-то - то ли к звукам на лестнице,
то ли к своим мыслям.
     - Если  не ты, то кто же?  - пробормотал он, и Сточерз  не  придал этим
словам значения.


     Формально Льюин  еще оставался  членом  общества  "Ученые  за  мир", но
деятельность  свою  сократил  настолько, что  не был,  как раньше, избран  в
инициативную группу. Долгое время Сточерз вовсе не связывал поступков Льюина
с  памятным  ночным  разговором.  Когда  Уолт выступил  перед  адвокатами  в
Балтиморе и заявил, что человечеству совершенно необходима тотальная ядерная
война,  и  что ее нужно  начать, пока еще не все атомные  бомбы разобрали на
детали, Сточерз решил, что друг впал в меланхолию из-за  личных неурядиц. Он
знал от Роджерса,  что Льюин расстался с Жаклин Коули, знал и том, насколько
в тягость Уолту жизнь с Кларой.
     Сточерз  позвонил  Льюину.  Выглядел   Уолт  неважно,  на   предложение
встретиться  ответил  отказом. От дальнейших разговоров уклонялся  -  просто
отключал связь, узнавая Сточерза по голосу.
     Сточерз решил  нарушить решение  Комитета  и собрал пятерку  у  себя на
вилле. Льюин не явился.
     - Уолт  свихнулся? - недоуменно  поинтересовался Пановски.-  Я  пытался
говорить с ним и получил от ворот поворот.
     - Все получили,- констатировал Прескотт.
     - Формально у нас не может быть к нему  претензий,- сказал Рейндерс.- В
выступлениях Уолта нет и намека на наш сценарий.
     -  По-моему,- раздумчиво сказал Прескотт,- Уолт  проверяет на прочность
закон компенсации. Для физика это нормально. Ему нужен чистый эксперимент.
     - Объясните,- потребовал Сточерз.
     -  Вы  прекрасно   понимаете,  господа,   что  тотальная  война  сейчас
невозможна. Бомба не взорвется раньше срока, человечество не может погибнуть
- пока. Но единственный способ проверить это - целенаправленный эксперимент.
Уолт его и проводит.
     - Вы так уверены в том, что закон компенсации устоит в случае тотальной
войны? - мрачно спросил Сточерз.-  Согласитесь,  что одно  дело предписывать
человечеству сценарий развития на сотни лет, и другое - уже сегодня пытаться
поставить финальную сцену спектакля.
     - Но, господа, что могут  изменить речи Льюина? Мир стоит  себе...  Рта
Уолту не закроешь, а дальше слов, думаю, он не пойдет.
     - Что значит "дальше слов"? - спросил Пановски.
     - Радикальной проверкой закона компенсации,-  пояснил  Прескотт,- может
быть  только покупка парочки водородных бомб и попытка спровоцировать войну.
Например, взорвать бомбу над Москвой - если, конечно, получится.
     -   Вы  с  ума  сошли,-  запротестовал  Пановски.-  Это  уж,  простите,
фантастика. К тому же у Льюина и денег таких нет...
     - Тогда  и беспокоиться,- резюмировал Рейндерс.  Так  они решили тогда.
Важно было сохранить тайну. А здесь
     Льюин был чист.


     Когда умерла Клара, Сточерз явился к другу с соболезнованиями. Это была
не первая смерть в их кругу и такая же нелепая как гибель Скроча.
     Льюин  был  бледен,  но внешне  совершенно спокоен. Сточерз сказал  ему
что-то банально-ободряющее. Уолт отрешенно кивнул и продолжал, стоя у гроба,
думать о  своем. Ждали  Роя,  который должен  был  прилететь  из Ниццы,  где
отдыхал с приятелями. Никто не знал еще, что по дороге в аэропорт автомобиль
попал в аварию, погибли трое,  в  их числе Рой. Сообщил об этом Сточерзу все
тот же  Роджерс. У Сточерза подкосились ноги. Сказать Уолту он не мог  - это
было  выше его сил,  но  не  хотел поручать разговор  и Роджерсу. Время шло,
представитель похоронного бюро  посматривал на  часы, и  Сточерз не придумал
отговорки  более жалкой, чем  сказать  Уолту,  что Рой опоздал на самолет  и
прилетит завтра. Льюин посмотрел на него удивительно ясным взглядом.
     - Значит, завтра похороним обоих,- сказал он.
     - Уолт...- начал Сточерз, похолодев.
     - Если я не смог спасти их,- тихо сказал Льюин,-  если я не могу спасти
нас всех, то я должен спасти хотя бы ее.
     Смысла этой фразы Сточерз тогда не понял.


     После  смерти  жены и сына Льюин остался один в огромном доме.  Сточерз
был уверен,  что  Уолт продаст особняк и переедет  из пригорода, но Льюин не
сделал  этого. Из  общества "Ученые за  мир"  он вышел.  Коллеги потребовали
объяснений  по поводу его публичных высказывний, и Льюин хлопнул  дверью. Не
приглашали его  в последнее время и для работы в  инспекционных группах ООН.
Сточерз позвонил  другу и, попросив не бросать трубку,  спросил,  что  с ним
происходит.
     -  Совесть,- коротко сказал Льюин и  отключил связь. Сточерз  поехал  к
нему, но  Льюин  не пожелал открыть  дверь. А  Роджерс доложил,  что Льюином
интересуется кто-то еще, за  физиком  ведется наблюдение. Скорее  всего, это
люди из службы безопасности. Сам же  Льюин  ищет  контактов с  сомнительными
личностями из стран третьего мира. Почему?
     Сточерз  пригласил  к себе на виллу  Рейндерса,  Пановски  и Прескотта.
Совещание  было  коротким, решение  радикальным: доставить  Льюина  силой  и
выяснить   отношения.   Положение  осложнялось   тем,  что  физиком   теперь
интересовалась и пресса. Действовать нужно было быстро и точно.




     Сточерз рассказывал  довольно монотонно, то и  дело  прерывал сам себя,
чтобы показать на  экране  тот или  иной документ, проиллюстрировать рассказ
схемой или рисунком.
     Воронцову  не  верилось,  что  все  это  всерьез. Ученые,  прозревающие
будущее  человечества  на сотни лет  и  уверенные,  что  именно  их  прогноз
непременно, с  гарантией,  сбудется! О методах прогнозирования Воронцов знал
немного, но вполне достаточно, чтобы сделать вывод: никакой прогноз не может
быть однозначно надежным.  К  тому же, зная о неблагоприятном прогнозе, люди
непременно внесут  изменения в  планы, и  ничего  страшного  не  произойдет.
Кажется, этому даже название есть - эффект Эдипа...
     - Не понимаю,- резко  сказал  Воронцов.- Вы действительно считаете, что
последние договоры по сокращению ядерных вооружений не играют никакой роли?
     - Нет, это вы не хотите понять,- мягко отозвался Сточерз,- что сценарий
развития    человечества   мало   зависит   от   политической   конъюнктуры.
Агрессивность - качество генетическое, изначальное..
     - Да весь мир изменится гораздо раньше, чем вы научитесь менять мировые
постоянные! Есть законы развития  общества. Они так же  фундаментальны,  как
законы физики.
     - Я  не  хочу сейчас  с  вами  дискутировать,- сказал Сточерз.- Дело  в
другом. Вы с Портером искали Льюина, чтобы  поговорить  с  ним.  Но у вас не
было  информации. Теперь она  у  вас  есть. С другой стороны, мы тоже хотели
говорить с Уолтом, и нам это тоже не удалось, хотя и по  иной причине. Мы не
можем  и не хотим  использовать методы,  которые... Короче  говоря,  давайте
используем  шанс.  Вы, журналисты, умеете допытываться.  Попробуйте. Но есть
два  условия.  Первое - время. Его мало. Служба безопасности, а может,  и не
только она, идет по  пятам Льюина. И второе. Независимо от результата вашего
разговора с Уолтом, вы оба будете молчать обо всем, что здесь узнали, до тех
пор, пока Комитет не примет иного решения.
     - А что послужит гарантией нашего молчания?
     - Ваше  слово, господин Воронцов. Что касается господина Портера, то мы
позаботимся, чтобы...
     - Омерта,-  пробормотал  Портер и неожиданно крикнул: - О  каком  слове
может идти речь, если я не знаю, где Джейн?
     - Скорее  всего,  она у  себя дома,- сказал Сточерз.- Если я  правильно
понял, это была просто ошибка. Они с Жаклин похожи?
     - Разве что волосы, да и то издали...
     -  За Уолтом  шли,-  сказал Сточерз,- но  опоздали,  потому что Роджерс
привез его сюда. Тогда они явились  к Жаклин,  но, как я понимаю, опоздали и
там...
     - Вы...- начал Портер.
     - Нет,- отрезал Сточерз.-  К  Жаклин мы  никакого  отношения не  имеем.
Видимо, в  этом замешан сам Уолтер, но он не желает говорить. Я не знаю, где
Жаклин.  И служба безопасности не  знает. Естественно, они поставили людей у
дома Льюина и у дома Жаклин. И, видимо, приняли  вашу Джейн за Жаклин Коули.
Сейчас этим занимается Роджерс. Думаю, все будет в порядке.
     - Не понимаю,- вступил Воронцов,- почему  эти люди из  безопасности  не
добрались до вашей виллы, если им так нужен Льюин?
     -  Филипс  знает,  что  Льюин  не  желает  иметь  с  Комитетом  никаких
контактов,- возразил Сточерз.- У меня его  будут искать в последнюю очередь.
Но будут, конечно...  На нас, господин Воронцов, тоже работают профессионалы
высокого класса. Так что, если возникнет опасность...
     Сточерз встал.
     -  Все, господа. Не будем терять  времени.  Сейчас  наши  с  вами  цели
совпадают. Идемте. Но прежде дайте слово - оба.
     - Даю слово,- быстро сказал Портер.
     - Вы, господин Воронцов?
     -  Я тоже...  "Господи,- подумал он,-  какими же страшными  могут  быть
заблуждения даже честнейших людей..."


     Льюина  держали в одной из  внутренних комнат  на втором этаже. Один из
людей Роджерса находился при нем, второй дежурил в коридоре.
     - Уолт,-  сказал Сточерз,- это Портер из Юнайтед  Пресс, а это Воронцов
из российской газеты "Сегодня".
     Льюин смотрел сосредоточенно. Он вовсе не был похож на труса, каким его
обрисовал  Сточерз.  Видимо,  Льюин  готовил  себя  к  определенной  роли  и
переубеждать  его сейчас, когда он  сжег все мосты,-  бессмысленно. Воронцов
понял это мгновенным ощущением, и мысль, к которой он пришел, слушая рассказ
Сточерза, лишь укрепилась.
     - Вы сошли с ума, Джо,- сказал Льюин сдержанно.- Пресса здесь?
     - Так решил Комитет, Уолт. Это вынужденный шаг. И виноваты  вы  сами...
Короче говоря,  можете теперь и этих господ считать  членами  Комитета.  Они
будут молчать.
     -  Портера  я  знаю,-  медленно сказал Льюин.- И  этого господина  тоже
видел. Вы звонили мне и просили о встрече. Я отказался. Верно?
     -   Да,-   кивнул  Воронцов.-   Сожалею,   что   мы   встретились   при
обстоятельствах, которые от нас с вами не зависят.
     - Так ли? Что вы хотели спросить у меня... тогда?
     - Хотел понять вас. И, кажется, понял.
     -  Вот как? -  искренне  удивился  Льюин.- А  вот они,  мои друзья,  не
поняли.  Решили, что  я  маньяк,  которого  следует  изолировать.  Джо,-  он
обернулся к Сточерзу,- выйдите  все. Я хочу  говорить только  с  Воронцовым.
Мистер сыщик пусть тоже выйдет. В коридоре его ждет приятель.
     Сточерз  повернулся  и  пошел  из  комнаты,  знаком  приказав  человеку
Роджерса следовать за ним.
     - Господин Льюин,- сказал Портер,- я потратил много времени, гоняясь за
вами...
     - Господин Портер, я ведь не просил вас гоняться за мной.  Собеседников
выбираю я, верно?
     -  Один только вопрос.  Что с  Жаклин?  Она... За нее, видимо,  приняли
другую женщину...
     - Жаклин далеко,- Льюин дернул плечом,- именно потому, что я не  хотел,
чтобы за нее взялись. Вы удовлетворены?
     Портер кивнул.
     - Удачи, граф,- сказал он Воронцову, выходя из комнаты. "Я  должен быть
точен,- подумал Воронцов.- Иначе он замкнется, и я ничего не узнаю. А узнать
я  должен. Не  потому,  что это материал... Он вовсе  не  псих,  этот Льюин.
Господи, какой у него страдающий  взгляд! Не  может он  хотеть войны,  он ее
боится. И наверняка нашел бы для людей иной выход, если бы хоть на мгновение
подумал,  что  иной  выход возможен.  Вот  в чем ужас.  Ни к чему ему  ореол
святости, и мучеником он себя тоже не считает..."
     -  Я думаю,-  медленно  начал Воронцов,- вы не  можете допустить, чтобы
бомба замедленного действия взорвалась в положенный ей срок. Потому что есть
ведь  не  только  мы,  люди,  но  наверняка  еще  сотни,  тысячи...   может,
миллионы...  разумных или неразумных  на  других  планетах или звездах.  Они
погибнут  тоже. Чтобы Вселенная  могла жить?  И  если  взрыв неизбежен, если
бомба-человечество  не  способно  противостоять своей природе, то  пусть эта
бомба взорвется  как  можно  раньше,  когда  она  еще  не  накопила  заряда,
способного  изменить Вселенную. Вы чувствуете ответственность  перед людьми,
потому что вы человек. Но,  в отличие  от других,  вы перешли грань и сейчас
считаете  себя еще и частью огромного мира, в котором человечество -  только
частица...
     - Джо не  смог этого понять,- сказал Льюин.- Сейчас, черт  возьми, мало
быть человеком. Конечно,  это выглядит абстракцией - частица Вселенной. Она,
Вселенная, так далека, где-то там, и мы даже единства ее толком не понимаем,
нам бы со своими  проблемами справиться. А нужно понять. И не только понять,
нужно почувствовать, принять в себя.  Самой природой так  положено, что  все
зависит от  всего. А сейчас от нас зависит,  будет Вселенная развиваться так
или иначе. Вот вы  сказали - сотни разумных миров, тысячи или миллионы. Но и
это для нас абстракция, и вы не понимаете, почему мы должны приносить себя в
жертву ради кого-то, о ком ничего не знаем, даже не знаем, существуют ли они
на самом деле - эти другие разумные... Существуют, господин Воронцов, потому
что  природа  всегда  действует  с большим  запасом.  Не  может быть,  чтобы
разумная  бомба  была создана  ею  только  один раз  -  и  безошибочно.  Она
пробовала и ошибалась -  это ее,  природы,  стиль. Значит, наверняка  есть и
другие  разумные  миры,  которые  не  стали бомбой  - не  получилось  это  у
природы...
     - И вам, человеку, не жаль...
     - Жаль!  Вы будете говорить, господин Воронцов, о  детях, о женщинах, о
полотнах Рафаэля и Рембрандта, музыке Бетховена и Моцарта, о пирамиде Хеопса
и наскальных фресках неандертальцев. О том, что все это конкретно, а то, что
там, где-то  - абстракция.  И почему люди должны ради абстракции... Я прошел
через  это,  господин  Воронцов. Через безумную  жалость к себе,  потому что
каждый человек для себя - это все человечество. Но иного выхода нет. Если бы
вы  знали, что вы, лично вы запрограммированы природой  и  завтра непременно
взорветесь  в  толпе на  площади, и  не  оставите  ничего  живого вокруг...и
площади  самой  тоже  не останется...  Разве  вы сегодня же  не  попытаетесь
разбить себе голову о стену? Противоречие: мир не должен погибнуть, и потому
мир должен погибнуть. Закон природы.
     -  Какой закон? Агрессивность как  основа разума? Запирающий  ген?  Так
пусть генетики подумают, как от него избавиться.
     -  Вы   против  закона  природы?   Я  согласен.  Вы   -  против  закона
агрессивности как главного  биологического принципа разумности. А я - против
закона  компенсации,  который не позволяет взорвать бомбу раньше срока. А  в
результате  все идет  по  сценарию,  определенному  природой,  и  ничего  не
поделаешь. Но нужно пытаться.
     "Бесполезно... Он не слышит  аргументов,- думал  Воронцов.- Ему  законы
природы, слава богу,  известны  лучше, чем мне. И все классовые формации для
него вторичны, подчинены  законам физики и биологии. Если  человек  дошел до
фанатизма,   его  не  переубедишь.   Как  не  смогли  мы  переубедить  своих
сталинистов. Как  не  смогли перевоспитать  ни одного диктатора.  Говорить с
Льюином нужно на языке его науки. И  значит - не мне. Самое страшное, что он
вовсе  не  варвар. То,  что он говорит  и делает  -  от  совести, от чувства
ответственности,  которое перешло  все  границы. А  могут ли быть  границы у
совести? Совесть  человека не  существует,  если нет человечества. А совесть
человечества -  что  это  такое?  Она еще не проснулась в  нас?  В космос мы
вышли, а мыслить  космически не научились. И он,  Льюин,  не научился  тоже.
Делает глупости, что-то  понимая больше других, а  чего-то не понимая вовсе.
Нет, сейчас его не убедить. Нужно иначе."
     - Если вы хотите взорвать бомбу раньше срока, то почему один? Некоторые
ваши военные... Достаточно Комитету нарушить принцип молчания...
     - Вы  думаете, что  людям станет легче жить, если они узнают,  для чего
живут  на самом деле? И легче ли  будет принять решение, которое они  должны
будут принять? В дискуссиях пройдут века, а запал будет тлеть, понимаете? Не
всегда демократия благо. А военные... У них другие цели, и вам это известно.
Другая шкала ценностей.  И  не смогут  они  начать войну, разве вы этого  не
понимаете?  Закон  компенсации таким образом не обойти. Нужен иной подход, и
наше решение скрыть истину от военных было правильным.
     - Это ваши-то призывы к войне - иной подход?
     -  Слова,- отмахнулся Льюин,-  они тоже  нужны, но  толку от них  мало.
Решение в другом. Вы знаете, сколько сейчас на планете экстремистских групп,
стоящих в решительной  оппозиции к  своему  правительству или друг к  другу?
Сотни. Есть фанатики, готовые на все. У них деньги. Вы знаете, что Али Адид,
этот  головорез   из  Чада,   приобрел  все,  что  нужно   для  производства
десятикилотонной бомбы?  И  никакие контрольные органы МАГАТЭ или ООН ничего
не обнаружили!  А  вы знаете,  сколько именно обогащенного урана и  плутония
исчезло с  заводов?.. Я уверен,  что  конфликт,  развязанный экстремистами -
самый  вероятный  конфликт  современности.  И  никто  не  знает,  как  будет
действовать в этом случае закон  компенсации. Решение в том, чтобы увеличить
вероятность такого конфликта, довести эту вероятность до единицы. Если закон
компенсации  можно обойти,  то именно  так -  бомбы будут  рваться на  своей
территории! В  этой трагедии  заключена  возможность  для нас  всех пережить
катастрофу. После  ядерной  зимы  люди  вернутся в  век пара  и  начнут  все
сначала,  конец мироздания будет отодвинут, а через  сотни лет  опять кто-то
откроет энергию  распада, и опять будет новый Комитет  семи, и опять  станет
ясно, что... И придет очередной Льюин. Или Петров?
     "Нет,  он все-таки уже  не  в себе,-  думал Воронцов.-  Нужно  уходить.
Неужели Сточерз обманул, и Крымова уже... Нет, я тоже  схожу  с  ума. На что
все-таки может пойти Льюин с его  дико гипертрофированным понятием о совести
человечества?  Какая нелепость: ученый,  мечтающий  спасти  тысячи  разумных
миров,  связывается  для этого  с  бандитами.  И как это проглядел  Роджерс?
Может, именно поэтому за Льюиным идут люди из службы безопасности?"
     - О вчерашнем взрыве в Африке вы знали заранее? - спросил Воронцов. - А
сейчас ждете следующего? Когда? Где?
     Он  перестал  слушать свои  мысли, отдался интуиции, смотрел  Льюину  в
глаза. Физик не отводил взгляда, он был честен перед собой и Воронцовым. Ему
казалось, что и перед  остальными людьми он честен, что все, им  сделанное,-
действительно единственный выход.
     -  Завтра,-  сказал  Льюин.-  Где?  Неважно.  Два  ядерных  устройства,
кустарщина. Даже  если бомбы взорвутся там,  где их хранят, эффект будет  не
меньшим, чем от  взрыва  в Белом  Доме.  Так что - начнется. Наши военные не
смогут не вмешаться. Да и Россия не останется в стороне. На этот раз цепь не
прервется.
     - Надеетесь, что не прервется,- хмуро поправил Воронцов, быстро пытаясь
сообразить, о каком регионе  идет речь. Центральная Африка? Пожалуй, слишком
далеко от мировых центров...
     -  Не  гадайте,- сказал  Льюин.-  Я не для  того говорю с  вами,  чтобы
загадывать загадки.
     - Потому вы и спрятали Жаклин? Зачем? Чтобы она пережила ужас? И как...
Как вам удалось обмануть Роджерса?
     -  Ну,  сам  я  бы не смог. Но ведь  и у  Стадлера  тоже профессионалы.
Думаете, люди Роджерса неподкупны?
     "Стадлер. Кто это? Никогда не слышал. Может, псевдоним?"
     Дверь  распахнулась, на  пороге  стоял  Сточерз  в  сопровождении  двух
охранников.
     - Господа,  времени  больше нет,- сказал  он.- Подъезжает  ваш  консул,
господин Воронцов. Комитет решил предать все гласности.
     - Вы с ума сошли.
     - Уолтер,  это  наше общее мнение. Ты слишком  многое взял на себя, это
нужно исправить.
     "Они  все-таки выпустили  Крымова?  А  где Портер? Нужно сказать  ему -
может быть, он знает, кто такой Стадлер."
     - Только одно, Уолт,- продолжал Сточерз.- С какой сволочью ты связался?
Скажи, времени не осталось.
     Лицо Льюина потемнело.
     -  Вы  все слышали,-  пробормотал он.- Конечно, я  должен был  об  этом
подумать.
     - Уолт!
     -  Нет! - отрезал Льюин.- Вы просто струсили. Плевать  на то, что будет
после нас, лишь бы выжить сейчас, так?
     Охранники пошли к Льюину через всю комнату. "Что они собираются делать?
Заставить  его говорить -  как?" - Стойте,- неожиданно  спокойным и властным
голосом произнес
     Льюин.-  Я скажу, Бог с вами, это ничего уже не  изменит, вы  просто не
успеете, почему бы вам не знать. Бомбу взорвут в...
     Льюин  дернулся,  и  гримаса  невыносимой боли исказила его лицо.  Пуля
попала в  грудь.  Воронцов отступил,  физик  падал прямо на  него. Мгновение
спустя он  сам  был  сшиблен  с  ног  и, пытаясь  ухватиться за  что-нибудь,
ударился  головой  о  край  журнального  столика.  Перед тем,  как  потерять
сознание, он подумал, что стреляли в него, и успел удивиться, что это не так
уж больно.


     Голова  раскалывалась, но хуже была  тошнота. Воронцов пытался сдержать
рвоту, но из-за этого голова болела  еще сильнее.  В конце  концов он понял,
что полулежит на  заднем сиденье  автомобиля. Вел  машину  Крымов.  Воронцов
успокоился  и  попробовал сесть  нормально. Его поддержали чьи-то руки. Чуть
скосив глаза вправо,-  повернуть голову не  мог  - Воронцов  узнал Карпенко,
руководившего пресс-группой в российском консульстве в Нью-Йорке.
     - Не  шевелите головой, голубчик,- сказал  Карпенко.- Потерпите, сейчас
приедем.
     -  Куда? -  спросил Воронцов.  Ему показалось  удивительным,  что  язык
вполне повинуется, и даже мысли вроде бы перестали скакать.
     - В консульство,- сказал Карпенко,- а потом домой, в Москву.
     -  Завтра,-  сказал  Воронцов,-  будет попытка  спровоцировать  ядерный
конфликт... Попробуйте узнать, кто такой Стадлер. Группа экстремистов...
     - Знаю Стадлера,- коротко сказал Карпенко.
     - Предупредите... Что с Льюином? Там стреляли... Кто?
     - Не видели мы,-  хмуро сказал Карпенко.-  Нас и к дому  не подпустили.
Двое мужиков вытащили вас к воротам. А следом плелся  этот репортер. Портер.
Он едет сзади. Все. Молчите.
     Воронцов  закрыл глаза.  Тошнота  немного  уменьшилась.  "Кто  стрелял?
Кажется, охранник, стоявший ближе к Льюину. Человек Роджерса. Почему?"
     Воронцов  почувствовал, что проваливается  куда-то, кровь  приливает  к
затылку,  бухает,  а  перед глазами  почему-то женское  лицо.  Дженни Стоун?
Жаклин?  Впрочем,  он  никогда  ее  не  видел...  Они  должны быть похожи...
Господи,  это  Ирина.  Такая,  как   двадцать  три  года  назад,  когда  они
познакомились. "Я отвечаю за тебя,- подумал он,- и  за  нашу Лену, и за сына
ее. Я точно знаю, что  будет сын, а  у  меня внук... Завтра взорвется бомба.
Почему завтра? Она взорвется через много лет... Бомба - это люди. Как глупо.
Нужно доказать ему... Не могу, все путается..."


     "25  сентября.  Вашингтон.  ИТАР.  Сегодня  в  посольстве  России в США
состоялась пресс-конференция, на которой посол
     Н.И.Лукашов сделал заявление:
     В  течение последних суток в  США  ведется  интенсивная  антироссийская
кампания под предлогом того, что специальный корреспондент газеты  "Сегодня"
А.А.Воронцов   якобы   занимался   недозволенной  деятельностью.   Со   всей
ответственностью   заявляю,   что   эти    утверждения   не    соответствуют
действительности.  Воронцов  по  заданию   редакции  проводил  журналистское
расследование, ни  в коей мере не  связанное с  каким либо вмешательством во
внутренние  дела Соединенных Штатов.  В настоящее время  состояние  здоровья
Воронцова,  раненного неизвестными лицами, убившими также двух  американских
ученых - физика Льюина и биолога Сточерза - остается тяжелым. Воронцов  пока
не пришел в  сознание. Завтра он будет отправлен в  Москву. Мы надеемся, что
соответствующие  службы проведут беспристрастное расследование случившегося.
Ответственность целиком ложится на администрацию США."


     "25 сентября.  Вашингтон.  Рейтер.  В ходе пресс-конференции российский
посол Николай Лукашов ответил на ряд вопросов.
     Газета  "Вашингтон  пост":  Есть  информация о том, что погибший  физик
Льюин  пришел  к  идее, что человечество  будто бы является разумной бомбой,
чем-то вроде разума-камикадзе.  Расследование Воронцова было  связано с этой
проблемой? Не могли бы вы дать комментарий?
     Ответ:  Я  не  могу  комментировать слухи.  Все, что связано  с научной
стороной  расследования, сейчас тщательно  изучается.  Есть  в  произошедшей
трагедии,  однако,   гораздо  более  существенный  момент.   Будущее   всего
человечества не может быть предметом кулуарных решений. Льюин и  его коллеги
пытались  сами  решить,  по  какому  пути  развиваться  цивилизации.  Нельзя
обвинять этих  людей в каких-то реакционных побуждениях. Но важны следствия,
важны  поступки,   а  не  идеи.  А  поступки  совершенно  безответственны  -
достаточно   ознакомиться   с   последними  выступлениями  Льюина.   И   это
естественно, когда  за решение глобальных проблем берется ограниченный  круг
лиц.
     Телекомпания  Си-Эн-Эн:  Сообщается,  что  убийцами  Льюина  и Сточерза
являются экстремисты  из  Северной  Ирландии. Вряд ли  имеет смысл  обвинять
американскую  администрацию   за  бандитские  действия  иностранцев,  вы  не
находите?
     Ответ: А  кто,  в  таком  случае,  несет  ответственность за  все,  что
происходит на территории страны?  В конце концов,  разве  не гражданином США
был  Льюин,  имевший,   по  сообщениям  прессы,  контакты  с  экстремистами,
стремившимися получить доступ к ядерному оружию?  И  разве не был весь мир в
результате   вновь   поставлен  перед   опасностью   ядерной  войны?  Чистая
случайность, что устройство не взорвалось...
     Газета  "Нувель  обсервер":  Как   по-вашему,  почему  убили  Льюина  и
Сточерза?
     Ответ:  Вопрос не по  адресу. Могу сослаться лишь на информацию Юнайтед
Пресс. Цитирую: "Люди из окружения Стадлера были внедрены  в частное сыскное
агенство, осуществлявшее наблюдение  за  группой ученых.  Целью экстремистов
был контроль над Льюином, связанным с ними общими планами".
     Газета "Гардиан": Был ли Воронцов ранен случайно? Что он рассказал?
     Ответ:  Я уже говорил, что  Воронцов пока не пришел  в сознание.  Он  в
госпитале.
     Журнал "Тайм": Группа  ученых, о которых здесь говорилось,-  это группа
маньяков и преступников. Сегодня опубликованы  сведения  о прошлом  Льюина и
Сточерза. Льюин - убийца, Сточерз - растлитель. Разве можно верить тому, что
они   говорили?  Ответ:   Обратитесь   в   редакции   газет,  опубликовавших
информацию."


     "25 сентября. Нью-Йорк. Рейтер. Покончил с собой, выбросившись из окна,
писатель-фантаст Генри Прескотт, автор  романов "Змея  в облаке"  и "Забытая
галактика". Полиция обнаружила предсмертную записку самоубийцы: "Если не мы,
то  кто  же? Если  не  сейчас,  то  когда  же?" Как  стало  известно  нашему
корреспонденту,  сутки  назад  Прескотт передал своему  литературному агенту
рукопись нового произведения. Однако, по словам агента, рукопись исчезла."


     -  А  Рейндерса  и  Пановски  я  не  нашел,-  сказал  Портер,  выключая
компьютер.- И Жаклин тоже. Такие пироги, граф.
     Воронцов  полулежал  в постели,  затылок ныл, все еще поташнивало, хотя
посольский  врач  сказал, что сотрясение  мозга довольно легкое. Ударился он
крепко, но было бы хуже, если бы он получил пулю.
     - А Дженни? - спросил он.
     -  Проф был  прав, ее приняли за Жаклин.  Дженни сейчас у меня дома. Ей
дали выпить  какую-то гадость,  и она  все время  плачет.  Черт бы  их  всех
побрал, Алекс, черт бы побрал их всех и этот мир впридачу!
     - Ну, Дэви,- запротестовал Воронцов.
     -  Алекс,  я  попробую  что-нибудь   опубликовать.   Но  совершенно  не
представляю, что  делать потом.  Как  жить? У меня  чешутся руки от  желания
набить  морду  какому-нибудь  парню  из Бюро,  и  всем  этим  идиотам  вроде
Стадлера, и ученым  тоже, хотя они,  может, меньше всего виноваты. И понимаю
ведь, что  желание  это  навязано мне запирающим  геном  Скроча,  а вовсе не
разумом.
     - Разумом, Дэви,- сказал Воронцов,- разумом, уверяю вас.
     -  Господь с вами,- вздохнул Портер.-  Все-таки нам трудно понять  друг
друга, даже когда мы хотим одного и того же.
     -  Парадокс? - усмехнулся Воронцов.-  А  чего, собственно,  вы  хотите,
Дэви?
     - Знаете, Алекс,- сказал Портер медленно,- за  три дня я стал другим...
Правда.  Неделю  назад  я  бы ответил...  Сейчас не  могу.  Я...  Только  не
смейтесь. Я хочу, чтобы была эта  наша  Вселенная. И  чтобы мы,  люди,  были
тоже. Алекс, я решил  жениться на  Дженни.  Но сначала  опубликую  материал.
Чтобы если со мной, как с Крафтом... Чтобы  Дженни была в стороне. Вот о чем
я думаю, Алекс. Льюин этот... он стал, в сущности, жертвой совести.
     - Скорее непонимания,- возразил Воронцов.- Он рассуждал как...
     - Нет,  Алекс, совести. Если  есть  ген  агрессивности,  то  непременно
должен  быть  и ген  совести. Это  тоже закон  природы, потому  что без гена
совести тоже невозможна разумная жизнь. Часто агрессивность сильнее совести.
Может,  это  нужно  для развития вида?  Но ведь если  совесть уступает, то и
развитие  идет наперекосяк. Но и другое  плохо - когда совесть не дает жить,
когда чувствуешь  себя  в ответе за  каждую букашку  на Земле,  и за  каждую
песчинку  на Марсе, и за каждый вздох  какой-нибудь  шестикрылой красавицы в
созвездии Антареса...
     - Нет такого созвездия,- механически поправил Воронцов.
     -  А, черт,  какая разница...  Когда на весь наш род  смотришь  с  этих
позиций,  тогда  и  понимаешь  смысл  жизни.  Не  нашей,  потому  что  наша,
человеческая  жизнь, Алекс, не имеет смысла без всего этого... Искать  смысл
нужно не в себе, не в  нас, а гораздо шире. Человечество - бомба? Мы мчались
вперед, ничего не понимая, а когда поняли...
     - Что поняли? - сказал Воронцов.- Что все  войны и революции были из-за
этого запирающего гена? Ну и каша у вас в голове, Дэви!
     - Не будем спорить,- торопливо согласился Портер.- Взгляды на историю у
нас могут быть разными, но совесть - она везде едина, и она-то спасет мир.
     - Один совестливый уже  попытался спасти мир,-  хмуро сказал Воронцов.-
Не нужно, Дэви, теоретизировать, это не ваша область.
     - Да, да, я знаю...  Ухожу. Я и так заговорил вас. Не прощаюсь, позвоню
вечером. Кстати, это  была  хорошая идея  -  объявить, что вы без  сознания.
Внизу мои коллеги - человек сто...
     Воронцов долго лежал с  закрытыми глазами. Кажется, входила медсестра и
делала укол  - он не обратил внимания.  Уличный шум усилился и резал слух  -
или  это у него шумело  в ушах? "Домой",- думал  он и видел это слово  перед
собой, оно принимало  разные обличья,  то представая лицом Иры, то вспыхивая
радугой  над   домами   Арбата,  то  слышалось   тихим  смехом   дочери,  то
многоголосием митинга правых на Манежной, и все это было одно слово...
     Он не видел вертолета, зависшего на  уровне  окна метрах в двухстах  от
здания, и  звука двигателя не  слышал тоже.  А лазерное  ружье  в импульсном
режиме стреляет и вовсе бесшумно.


     Портер вышел на улицу  и остановился. За  руль садиться не хотелось. От
коллег  удалось смыться через кухню и черный  ход. Он раздумывал. Что-то  он
делает  не так.  Слишком много суеты.  Искать  того, искать  этого. Привычка
репортера. Может быть, прав Алекс, и сейчас важнее просто думать?
     Портер  вдруг представил себе,  что  дома вокруг  медленно  плавятся  в
полной тишине, а капли бетона, почему-то  огромные, как дирижабли, плывут по
воздуху и не падают,  а поднимаются  в небо,  разбухая, и люди на  тротуарах
тоже превращаются  в капли и плывут, сливаясь друг с другом. Небо становится
тяжелым,  воздух густеет,  оседая  на землю,  которая расступается, поглощая
все, и мир обращается  в  хаос.  И  что же это,  господи!  Для  того,  чтобы
сотворить такое, и существовал человек?
     "Я  смогу  написать  это,-  подумал Портер.-  Нужно только поговорить с
Патриксоном. До него вряд  ли добрались, тихий  ученый, на "Лоусон" работали
тысячи... А он обо всем догадывается и  сможет объяснить. А я напишу. О том,
что человек,  будь  он хоть сто раз запрограммирован природой, обязан прежде
всего быть человеком. Искать выход. Найти его."
     Портер глубоко вздохнул. Он уже представлял себе первую страницу, готов
был  хоть  сейчас  надиктовать ее. Репортажи его  и Воронцова дополнят  друг
друга. Они будут  по-разному  оценивать факты,  чтобы сойтись в  главном.  И
обязательно нужно ударить по будущему оружию. Остановить.
     Портер вошел в кабинку таксофона,  вспомнил номер  телефона космолога и
снял трубку.
     Набрать номер он не успел.


     - Добрый вечер, сэр.
     - А, Филипс... Слушаю.
     -  Возможность  дальнейшей утечки  информации полностью блокирована.  К
сожалению, мы  недооценили  эту группу,  особенно  физика.  Пришлось принять
радикальные меры. И с русским репортером  тоже, к сожалению. Полагаю, Москва
ограничится нотой.
     - Все равно, Филипс, ваши службы сработали очень нечетко... Кстати, что
за  разговоры  о  человечестве как  о разумной  бомбе? Есть в этом  какой-то
смысл?
     - Не  знаю,  сэр.  Оставим журналистам, пусть прожуют  и  выплюнут. Для
нашей работы я  больше помех не  вижу.  А  будущее  человечества... Вас  оно
волнует, сэр?
     - Нет.
     - Меня тоже.

Last-modified: Mon, 20 Aug 2001 08:52:52 GMT

Оцените этот текст: