Оцените этот текст:




                            Фарс в 3-х действиях


----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Н. Федоровой
     Vinzenz und die Freundin bedeutender Manner рosse in drei Akten 1923
     M89
     Роберт Музиль. Малая проза. Избранные произведения в двух томах. Роман.
Повести. Драмы. Эссе. / Пер. с нем., пред. А. Карельского, сост. Е.  Кацевой
- М.: "Канонпресс-Ц", "Кучково поле", 1999. Том 1.
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

                              Действующие лица

     Альфа
     Бэрли, крупный коммерсант
     Ученый
     Музыкант
     Политик
     Реформатор
     Молодой Человек
     Приятельница
     Д-р Апулей-Хальм
     Винценц



     Ночь. Комната, частью тускло освещенная уличным фонарем. В глубине,  на
возвышении, отгороженном большой полузадернутой портьерой, как бы  альков  -
еще одна комната, где горит затененная абажуром неяркая лампа;  иная  мебель
вырисовывается лишь в виде каких-то размытых  контуров.  Приблизительно  три
часа утра. Из боковой кулисы входят Альфа и Бэрли. Она в вечернем платье, он
во фраке, оба в театральных накидках. Альфа на  переднем  плане  -  включает
лампу на подзеркальнике; рядом  ширма,  поэтому  освещается  лишь  небольшое
пространство. Альфа чем-то занята у зеркала. Бэрли стоит рядом.

     Бэрли. Так ли, этак ли, уж один бы конец!
     Альфа. А почему один, скажите на милость? Взгляните на эту  щетку  -  у
нее два конца. Впрочем, нет, у нее столько же концов, сколько щетинок. Вот и
считайте.  Мне  вправду  хочется  узнать,  откуда  у  людей  берется   такая
уверенность!
     Бэрли. Вы должны стать моей женой!
     Альфа. Воображения у вас в голове меньше, чем у моей головной щетки.
     Бэрли. В этом плане моя  голова  начисто  лишена  воображения.  Однако,
бывало, мужчины стояли передо мной на коленях, умоляя пощадить их дело и  их
семьи...
     Альфа. И что же?
     Бэрли. Я никогда не давал им пощады.
     Альфа. Думаю, именно это мне в вас и нравится.
     Бэрли. Я велел выставить за дверь  женщин,  которые  просили  за  своих
мужей...
     Альфа. Это были гордые женщины?
     Бэрли. Да, пожалуй, были среди них и красавицы, и рыдающие матери.
     Альфа. О, это мне в вас очень нравится. Я  сама  такая.  Меня  рыдающая
женщина ничуть бы не растрогала.
     Бэрли. С позволения сказать, в государстве я и мои предприятия - важный
экономический фактор, и я неоднократно  ставил  всю  эту  власть  на  карту,
просто чтобы подбросить ее в воздух и снова поймать, выиграть. В таком плане
у меня воображения хватает, Альфа, причем с избытком!
     Альфа. И что же?
     Бэрли (с отчаянием). Но зачем, зачем я это делаю?! Альфа, я  больше  не
вижу здесь никакого смысла! Я делал все  это  просто  ради  делания.  Вы  же
чувствуете, у меня в руках кое-что есть, не как у этих  калечных  пустомель,
которые толкутся вокруг вас; я могу сделать все, что хочу! но чего  я  хочу,
Господи Боже мой, чего я хочу?!! Из-за вас все во мне разладилось. Вы должны
стать моей женой.
     Альфа. Я уже вам сказала: в этом плане у  моей  головной  щетки  больше
воображения.

                        Бэрли делает отчаянный жест.

Ну?
     Бэрли. Не думайте, что я потерплю этакое сопротивление от женщины.
     Альфа. Что вы собираетесь делать?
     Бэрли. Убью вас и себя!
     Альфа. Убьете?..
     Бэрли. Да.
     Альфа. Вы так меня любите?
     Бэрли. Я знаю только две возможности: или вы выходите за  меня,  или  я
убиваю нас обоих.
     Альфа. Скажите красивее.
     Бэрли. Как?
     Альфа. Вам ведь очень хочется сказать: "Мы соединимся  в  жизни  или  в
смерти".
     Бэрли. Не играйте с огнем!
     Альфа (вставая). Но это же до крайности безвкусно. По  причине  занятия
торговлей и литературного невежества  вы  и  чувствуете  точь-в-точь  как  в
дешевых семейных романах!

 Бэрли набрасывается на нее. Лампочка гаснет. Недолгая борьба теней. Альфа
падает; вытащив из-под накидки веревку, Бэрли связывает ее по рукам и ногам
               и относит на освещенную из алькова оттоманку.

Ах! Какая наглость! Какая ужасная наглость! И как старо!
     Бэрли. Вы пойдете за меня?!
     Альфа. Нет!
     Бэрли. Ты пойдешь за меня?!
     Альфа. До ужаса безвкусно - говорить "ты" потому только, что  вы  якобы
думаете о смерти. Фу! (Показывает ему язык.) Вы  окончательно  пали  в  моих
глазах. (Поворачивается к нему спиной.)
     Бэрли. Я отослал машину только для вида, она ждет внизу. Бензина хватит
на три дня. Вы напишете нашим  друзьям  письмо,  сошлетесь  на  какую-нибудь
причину, заставившую вас срочно уехать, и мы сбежим в горы, в мое имение.
     Альфа (через плечо). Зачем мне ради этого писать письмо?
     Бэрли. Я так задумал.
     Альфа. А потом?
     Бэрли. Я распорядился известить тамошнего  священника,  потому  что  мы
сразу поженимся. Я похищаю вас, присваиваю.
     Альфа. А потом? Вы же не сможете похищать меня всю жизнь  и  непрерывно
присваивать. Итак, что же потом?

                                   Пауза.

     Бэрли (слегка приуныв). Мы будем невыразимо счастливы.
     Альфа. Невыразимо?
     Бэрли. Конечно! Мы будем невыразимо счастливы!
     Альфа. Расплывчатый замысел. Невыразимо расплывчатый.
     Бэрли. Да, Альфа, слов  мне  всегда  не  хватает.  Всю  жизнь  не  умел
выразить, чего хочу. И потому просто беру! Не болтаю, как другие,  а  просто
беру! Я буду носить вас на руках. Ни  одного  камешка  на  вашей  дороге  не
оставлю. Молиться на вас буду.  Мы  будем  любить  друг  друга.  Вы  станете
распоряжаться всем моим имуществом, как вам угодно...
     Альфа. Впервые слышу от вас небанальные речи.
     Бэрли. Какой мне смысл владеть тем, чем не владеете вы... что не жаждет
вашей власти так, как жажду я! Куча глины  -  вот  все,  что  я  нажил.  Мое
достояние насмехается надо мной. (Стиснув кулаками виски.) Вы как-то назвали
меня глупцом, и я впервые задумался о себе. На "глупца" я не  обижаюсь,  это
чепуха; а вот то, что я задумался о себе, отнюдь не чепуха. Я ведь  не  умею
думать о себе! Так и не научился. Или разучился.
     Оттого и живу беспомощно, ровно зверюшка какая-нибудь.
     Но я чувствую: если я смогу подать вам этот мир, часть  за  частью,  то
еще раз сотворю его, весь, целиком!
     Альфа. Вообще-то вы очень милый, когда так говорите, даже значительный.
     Бэрли. Развязать вас?
     Альфа. Нет, пока не надо.
     Пауза. Поцелуйте меня!..

                    Неистовое объятие. Альфа задыхается.

(Задумчиво.)  Но вы еще не успели мне сказать, что будет потом. Не могу же я
всю жизнь безвылазно сидеть в вашем замке, точно камень в перстне!
     Бэрли. Даже ваш острый язычок - я и без  него  уже  не  могу  обойтись.
Чувствую: он плавит меня, как острый язычок огня плавит  льдину.  Он  мучает
меня, выставляет на посмешище, я свирепею и при этом  впервые  натыкаюсь  на
вещи, замечаю их присутствие.
     Альфа. Что верно, то верно; только я и в зеркало,  поди,  не  могла  бы
посмотреть, чтоб не увидеть рядом ваше отражение.
     Бэрли. Я отнесу вас вниз, развяжу веревку в машине.
     Альфа. Нет, так не годится, давайте без  глупостей,  Бэрли,  нынче  мои
именины, скоро придут гости.
     Бэрли (неистово). Они вас не заслуживают!
     Альфа. Почему?
     Бэрли. Не могу сказать, и все. Вы - моя, но почему - сказать  не  могу.
Ну хватит, я вас забираю.
     Альфа (сопротивляясь). Нет! Я  не  хочу!  Так  закричу,  что  весь  дом
сбежится!

     Опрокидывает вазу, вода выливается. Бэрли, мгновенно опомнившись,
                              останавливается.

     Бэрли (совершенно другим голосом). Хорошо. Вы мной пренебрегаете.  И  я
не желаю и дальше терпеть от вас унижения. Что ж, тогда мы поступим иначе.
     Альфа. Иначе?
     Бэрли. Не хотите продиктовать мне вашу последнюю волю?
     Альфа (боязливо). Почему вы так серьезно на меня смотрите?
     Бэрли (вынимает из кармана пистолет). Потому что я сейчас  выстрелю.  И
не сомневайтесь, сразу после вас я убью себя.
     Альфа (пытаясь бравировать).  Если  вы  джентльмен,  то  вам  прекрасно
известно, что сперва вы должны убить себя. (Сраженная ужасом.) Уберите его!
     Бэрли (с печальной улыбкой качает головой). Нет, Альфа, это не шутка: я
возьму вас с собой.  (Долго  смотрит  на  нее  и  опять  медленно  поднимает
пистолет.)
     Альфа (кричит). На помощь!
     Бэрли. Помощи не будет.
     Альфа. Винценц!! На помощь!.. Винценц! Винценц!

 Это неожиданное и никогда не слышанное слово - Винценц - заставляет Бэрли
опустить пистолет. Он озирается по сторонам, вопросительно смотрит на Альфу,
                  замечает, что в комнате есть кто-то еще.

     Бэрли. Что? Что  это  значит?  (Делает  несколько  шагов  в  темноту  и
включает полный свет.)

     Обнаруженный за дальним креслом человек поднимается во весь рост -
 долговязый, худой, лет под сорок, одет не без изыска, но скромно. Винценц
                            смущенно улыбается.

     Альфа (повернувшись к нему). Трус! Предатель! Трус!
     Бэрли (с пистолетом, яростно, угрожающе). Что вы здесь делаете?!
     Винценц (поднимает руки вверх, не  то  защищаясь,  не  то  капитулируя.
Быстро). Спокойно! Я вам не враг! Не хотел провоцировать катастрофу,  только
и всего. Вы же наверняка бы тотчас в меня выстрелили.  А  я  впервые  пришел
сюда не более часа назад. И вообще я тут ни при чем.
     Альфа (коротко). Он друг юности.
     Винценц. Альфа хотела поболтать со мною без помех.
     Бэрли (презрительно рассматривая его). Этот?!
     Альфа. Да. Застрелите его! Этот трус пальцем бы не шевельнул!
     Винценц. Кажется, настроение пока все же не блестящее. Хотя  я  мог  бы
опять удалиться, если желаете...
     Бэрли (повторяет). Этот!..  (Бросает  пистолет  на  стол.)  Вам  нечего
бояться!
     Винценц (обоим). Я слишком мало посвящен в ваши личные  обстоятельства,
чтобы вмешиваться в такую минуту.
     Кстати, полагаю,  вы  не  станете  возражать,  если  я  развяжу  Альфу?
(Развязывает путы.)
     Альфа (спокойно и  деловито  выговаривая  каждое  слово,  меж  тем  как
Винценц растирает ей затекшие руки и ноги). Трус! Предатель! Эгоист!
     Винценц (продолжая усердно растирать). С тем же  успехом  вы  могли  бы
потребовать, чтобы я вскочил в поезд на полном ходу!
     Альфа (встает и подходит к Бэрли). Между нами все кончено!

                    Бэрли кивает с отсутствующим видом.

Я хочу прилечь и отдохнуть; видеть вас больше не могу, уходите! Оба уходите!
     Бэрли (ставит пистолет на  предохранитель  и  снова  кладет  на  стол).
Ложитесь, Альфа, и отдохните. Только позвольте мне посидеть тут тихонько,  я
напишу кой-какие прощальные письма, а вы тем временем поспите.
     Альфа. Винценц! Выведите этого господина! И уйдите сами!
     Винценц. Что вы, Альфа! Как это - "выведите"? Нет,  тут  я  целиком  на
стороне этого господина. Вы должны дать ему время.  Будто  нельзя  задернуть
портьеру и дать человеку возможность мало-мальски привести мысли в порядок!
     Альфа (протягивает Бэрли руку). Очень вы мне угодили! Но через  час  вы
уйдете, и когда я проснусь, я вас - больше - никогда - не -  увижу.  (Уходит
за портьеру и задергивает ее за собой. На минуту выглянув.) Винценц!  Гостей
будьте добры выпроводить! (Видно, как она начинает раздеваться. Потом  опять
высовывается из-за портьеры.) Нет, пусть подождут. Но меня не будите. (Опять
то же.) Впрочем, вы,  господа,  можете  разговаривать  без  стеснения.  Ваши
голоса меня успокаивают. (Уходит.)
     Винценц. Вы поставили пистолет на предохранитель?

                              Бэрли проверяет.

Не возражаете, если я на всякий случай положу его сюда, в несгораемый шкаф?
     Бэрли (протягивает ему пистолет). Забирайте  эту  трусливую  штуковину.
Она взбунтовалась и не пожелала стрелять в "невинного", когда вы  неожиданно
выросли как из-под земли. Дал слабину. Этот пистолет  я  в  руки  больше  не
возьму! Тут осечек быть не должно.
     Винценц. Понимаю и уважаю вашу точку зрения.
     Бэрли. Вы все слышали, я выставил себя перед вами на посмешище! Кто  же
вы, собственно, такой?

                                  Садятся.

     Винценц. В каком смысле?
     Бэрли. Напрямик, без выкрутасов вы не умеете?
     Я вот - до того проклятого дня, когда познакомился с этой особой, - был
коммерсантом, с головы до ног. Выбился в люди как мясник. Занятие не слишком
аппетитное. Но я-то руки запускал до подмышек. И это вам не фунт изюму!..  А
она мне вдруг говорит... кстати, давно ли вы знакомы с Альфой?
     Винценц. Да лет шестнадцать, пожалуй... Ей в ту пору было семнадцать.
     Бэрли. И вы все еще любите ее?
     Винценц. Боже сохрани!
     Бэрли. Боже сохрани? Вот, значит, как... Но почему вы вдруг  явились  в
столь неурочный час, если не любите ее?
     Винценц. Неурочный час?
     Бэрли. А  по-вашему,  нет?  Три  часа  ночи!  Время,  когда  в  порядке
исключения работают, обычно спят или разве что с  кем-нибудь  прогуливаются.
Ну, так кто же вы по профессии.
     Винценц. Словодел.
     Бэрли. Как-как? Писатель?
     Винценц. Нет, куда мне. Словодел, именователь. Можно я  потом  объясню?
Не хочется прерывать ваш рассказ.
     Бэрли. Только не думайте, сударь... Не думайте, будто я с вами этак вот
беседую, а между  тем...  Я  жду  отхода  поезда.  И  он  отойдет.  Но  веду
разговоры. Не замыкаюсь. Ведь этот  последний  обрывок,  последние  четверть
часа никак не используешь, смысла нет.
     Винценц.  Ая  вот  приехал...  Знаете,  как  бывает:   запрешь   дверь,
поднимешься  на  ступеньку-другую  и  возвращаешься  проверить,  вправду  ли
запер... Возвращаешься еще раз... Можете считать меня педантом, но  я  хотел
закончить оборванный десять лет назад разговор. Альфа сказала, что  время  у
нее будет только после полуночи. Я еще целый час  дожидался  вас.  А  теперь
опять не знаю, когда состоится наш разговор.
     Бэрли. Никогда он не состоится. У меня тоже был  один  этот  час  после
бала. С минуты на минуту явится первый гость,  потом  каждые  полчаса  будет
приходить новый визитер. К рассвету  вы  увидите  пятерых  господ,  пятерых
законченных балбесов, которые воображают себе  невесть  что  -  ну  как  же,
приглашены к Альфе, да еще в такой час!
     Раз вы так давно знаете Альфу,  она  наверняка  вам  говорила:  вы  все
делаете неправильно...

                  Винценц, смеясь, хлопает его по колену.

Что?
     Винценц. Колибри!
     Бэрли. Что-о?
     Винценц. Потом! Дальше! Не обращайте внимания!
     Бэрли. Стало быть, и вы это слышали. Она каждому так говорит, да-да,  я
точно знаю, каждому - и Профессору,  и  Музыканту,  и  мне.  Итак,  она  мне
сказала: вы все делаете неправильно. Ни собственная деятельность, ни успехи,
по сути, вас не удовлетворяют. Больше того, все, чем вы гордитесь, ради чего
живете, есть чистейшая глупость. Но я же не чета этой братии, я  из  другого
теста. Все насквозь вижу, и тем не менее сразу замечаю: она права. Права!
     Винценц (про себя). Колибри.
     Бэрли. Видите ли, об этом не  задумываешься.  Если  ты  не  шалопай,  а
мужчина, у которого дел по горло, то философствовать тебе недосуг. Но нельзя
отрицать, что философия  и  Тому  подобное  нужны,  как  раньше  была  нужна
религия. И если Альфа говорит: три часа ночи, и не как мужчина и женщина  (и
все ж таки немножечко как мужчина и женщина), сами понимаете, если она  этак
выворачивает жизнь, а ты толкуешь о своей жизни... кстати,  вы  когда-нибудь
смотрели на мир между собственными икрами, ну,  согнувшись  пополам  и  вниз
головой? Вот-вот, именно так! Все выглядит совершенно  иначе  и  как  новое!
Тогда только и замечаешь, что живешь или не жил!
     Винценц. Колибри!
     Бэрли. Черт побери, что означает это ваше "колибри"?
     Винценц. Прокаленные слова.
     Бэрли. Сударь, вы городите чепуху!
     Винценц. Да, но ее стряпает жизнь: у Альфы слова прокаленные. Я  должен
вам кое-что посоветовать! Колибри - это ослепительно яркие слова,  порхающие
под пламенным солнцем джунглей.
     Бэрли. Чего-о?
     Винценц.  Неверно,   но   звучит   чудесно.   Словесная   сопряженность
несопрягаемого.
     Бэрли. Сударь?!
     Винценц. Можно  вот  так  сопрячь  несопрягаемые  вещи,  одними  только
словами, что ни один человек не заметит.
     Бэрли (встает). Я стал коммерсантом, сам не знаю как. Не иначе как  был
слишком глуп для неудачных предприятий, и дела  у  меня  шли  лучше,  чем  у
других, потому что я человек волевой. Вам тоже не стоит забывать, что,  имея
деньги, можно добиться очень многого,  вы  и  не  предполагаете,  что  могут
деньги. Почти все. Любая женщина охотно станет моей подругой, да еще спасибо
скажет. Я себя в обиду не дам.
     Винценц. Нет, в самом деле, сударь! Вы мне ужасно симпатичны! Позвольте
дать вам совет!
     Бэрли.  Я  не  нуждаюсь  в  советах.  Болваны,  которые  сюда   придут,
обхохочутся, потому что Альфа бессовестно  выставляет  меня  перед  ними  на
посмешище. Это меня-то, у которого в одном пальце больше силы, чем у них  во
всем теле! Я должен ее проучить, непременно!

                       Звонок в дверь, оба замолкают.

(Ворчливо.) Будьте добры, посмотрите, кто там.
     Винценц. Но мы обязательно продолжим разговор.

  Пока Винценц в передней, Бэрли поднимает портьеру, задумчиво смотрит на
       Альфу, подходит к несгораемому шкафу, но открыть его не может.

(Возвращаясь.) Вы лучше меня знаете здешние обычаи: сей господин утверждает,
что он супруг Альфы и приглашен на этот час.

                          Входит д-р Апулей-Хальм.

     Бэрли (высокомерно). Удивлен, что вижу вас тут.
     Хальм (любезно). А я искренне удивлен, что не  вижу  в  вашем  обществе
Альфу.
     Винценц  (пародируя  аристократический  тон).  Увы,  она  почувствовала
легкую усталость и удалилась на покой. Однако  же  наказала  пригласить  вас
дождаться всех остальных гостей. (Берет у  Хальма  большой  красивый  букет,
ставит в вазу.)
     Хальм. Она настоятельно просила меня быть на ее именинах.

   Бэрли берет букет, бросает в угол. Винценц поднимает цветы, осторожно,
    успокаивая, гладит Бэрли по спине и опять ставит букет в вазу. Затем
                   предлагает сесть; он и Хальм садятся.

(Винценцу, нерешительно.) Никак не ожидал увидеть вас.
     Винценц. Да, столько лет прошло; я не узнал вас в потемках. В  ту  пору
вы были вальяжней, потолще на вид, так сказать. А что,  не  сварить  ли  нам
кофейку? (Отыскивает кофеварку, зажигает спиртовку.)
     Хальм (куртуазно). Коль спящую не потревожит аромат бессонницы!
     Бэрли (резко). Оставьте меня! Нынче  из  меня  плохая  компания!  Пойду
напишу письма! (Уходит в соседнюю комнату.)
     Хальм (другим тоном). Ну? Что произошло?
     Винценц. Он сказал, что сию же минуту застрелит ее, если она за него не
выйдет; не удосужился даже сперва расторгнуть ваш брак, так ему невтерпеж.
     Хальм. Его машина уже час стоит внизу. Не пытайтесь дурачить меня,  мой
милый.
     Винценц. Больше я вам  ничего  сказать  не  могу.  Кстати,  человек  он
симпатичный, вы не находите? А  я  с  этой  минуты  вообще  не  желаю  иметь
касательства к этой истории.
     Хальм. Однако ж деньги, которые я вам за это уплатил, вы  без  зазрения
совести взяли?!
     Винценц. Тсс! Не надо таких слов, как "без зазрения совести"!  Если  вы
еще раз попытаетесь меня оскорбить, я позову господина Бэрли, и он наверняка
переломает вам все кости.
     Хальм (шипит). Вы негодяй!
     Винценц. Вот  как!  Еще  чуть  тише,  и  ваша  реплика  изрядно  теряет
значительность!
     Хальм. Негодяй!
     Винценц. Теперь она прозвучала прямо-таки нежно, словно вы назвали меня
"голубчик". Вы ведь знаете, влюбленные, обнимая  друг  друга,  порой  шепчут
бранные слова, в этом есть особая прелесть.
     Хальм (потерянно). Почему вы меня предали?! Вы  же  могли  получить  от
меня еще много больше денег... (Ревниво.) Но вам и  Альфа  наверняка  давала
деньги? Она всегда питала к вам необъяснимую слабость.
     Винценц. Послушайте, доктор, долгие годы мы с  Альфой  не  виделись.  И
теперь вы предлагаете мне деньги за то, чтобы наша с нею  встреча  дала  вам
повод возбудить дело о разводе: я должен либо спровоцировать  ситуацию,  как
говорится, своими силами, либо высмотреть что-нибудь, наблюдая, как этот вот
благоприличный господин провожает Альфу домой. И все же вы ошиблись во  мне,
я ваши деньги не взял...
     Хальм. Да что вы говорите?!
     Винценц. Я ваши деньги не взял, я позволил вам всучить их  мне,  а  это
большая разница. Впопыхах я не  смог  отказаться.  А  без  умения  принимать
человеку нельзя. К тому же таким манером я до последней минуты  имел  выбор:
обмануть ли мне ваше доверие или доверие Альфы, и это было  весьма  приятно,
поскольку гарантировало  известную  самостоятельность;  вы  ведь  знаете,  я
слегка неравнодушен к Альфе.  Но  почему  вы  после  стольких  лет  в  браке
действуете так гнусно?
     Хальм. Придется сказать, и я скажу: все  из  рук  вон  плохо,  сил  нет
больше  терпеть,  я  так  несчастен!..  (По   слабости   характера   плачет.
Промакивает козлиную бородку.) Что до Альфы, то я  иллюзий  себе  не  строю.
Женщины меня вообще мало интересуют - сплошной жирок и претензии. Но как раз
в этом плане Альфа очень мне под стать: она ни в грош не ставит мужчин и  не
выносит бабской шумихи вокруг любви.
     Винценц. Тсс! (Жестом показывает Хальму, чтобы он говорил потише.)
     Хальм. Не волнуйтесь: она если уж заснет, то спит крепко;  в  ней  есть
что-то на удивление мальчишеское; мы могли бы жить так счастливо. И потом, я
же, как вы знаете, беллетрист...
     Винценц. В свое время я вам советовал всерьез заняться антиквариатом.
     Хальм. Смею надеяться, что чужой совет никогда не был вам нужен так  же
мало, как мне ваш. Я покупал то, за что ратовал, и  ратовал  не  вслепую,  а
значит, ратовал я за то,  что  покупал.  Мое  благосостояние  развивалось  в
согласии с моими убеждениями. Я отнюдь не стал тем  ничтожеством,  каким  вы
некогда изволили меня представить.
     Винценц. Господи! Это же было всего  лишь  соперничество,  и  не  более
того. Когда мнишь, что женщина любит тебя, невольно норовишь возвести на  ее
мужа напраслину. (Подает кофе.)
     Хальм. Вот то-то и оно! Альфа - самая тщеславная особа на  свете,  и  я
куда серьезнее, чем она, отношусь  к  мужчинам,  которые  ее  любят.  Но  ей
непременно хочется иметь все. Пока мужчина не  порабощен,  она  пленяет  его
своими речами, потому что, как дитя, играет новыми  словами  и  оригинальным
ароматом его профессии. У нее целая коллекция  чудеснейших  профессиональных
запахов.
     А эти болваны и рады размякнуть! Воротиле дельцу она говорит о  музыке,
музыканта спрашивает о морском сражении при Абукире, а  историку  зачитывает
биржевые котировки. И так со всеми - с одной стороны, льстит  каждому  своей
любознательностью, дает ему почувствовать, что  он  совершенно  уникален,  с
другой же стороны, закрепощает его, упрекая, что он не другой.
     Винценц. Ученому она говорит: вы не делец;  музыканту:  вы  не  ученый;
дельцу: вы не музыкант. Короче, всем вместе и каждому в отдельности:  вы  не
человек, да? И каждый вдруг замечает,  что  его  жизнь  -  нелепица,  верно?
Потому что жизнь действительно нелепица.
     Хальм. Я намеренно говорю "болваны"! Ведь атмосферу искусства,  которую
этакие деловые, сухие, ученые господа лакают,  как  обезьяны  водку,  тайком
создаю я, разведенный беллетрист! Это мне принадлежат неожиданные, тонкие  и
глубокие высказывания о любви и жизни, в тепле  которых  присутствует  нечто
возбуждающе  холодное.  Я  творю  подлинно  женственное  очарование  духа  и
неопределенные мысли, много более  емкие,  нежели  мысли  этих  мужчин.  Уже
который год я создаю все оригинальные идеи художественной одежды и привычек.
У Альфы же нет ни одной собственной мысли. Так вот, я - источник духовности,
фантазии, пьянящей холодности, я бываю здесь, в этом доме, а эти  болваны...
думаете, хоть один  из  них  восхищается  мною?  Считает  меня  необходимым?
Значительным? Признает меня и одобряет?
     Через этих людей я мог бы стать одним  из  авторитетнейших  лиц  нашего
времени, но ведь для всех главное - внешность. Что вообще  в  жизни,  что  в
любви! Теперь вы понимаете, какая мука для меня быть рядом с этой женщиной?!
Я человек думающий, и каждое свое слово могу подкрепить ссылкой на  авторов,
у которых почерпнул ту или иную мысль; а  вот  у  Альфы  это  все  от  меня,
нахваталась и щебечет почем зря, а при ее внешности - бюст, бедра и прочее -
соответствующий прием обеспечен. И что  самое  скверное  -  мужская  натура,
скрытая под ее ребячливой женственностью, делает ее еще привлекательнее,  но
во мне-то мужской натуры куда как поболе, чем в ней, и я,  именно  я  должен
наблюдать, как подлинная заслуга  отступает  перед  своей  жиденькой,  сытой
копией!!
     Поневоле потеряешь веру в ценность мира, и  жить  с  нею  рядом  просто
невмоготу!
     Теперь  вам  понятно,  что  я  хочу  наконец-то  отомстить?  Раз  уж  я
поставщик, так хотя бы продам ее. Этот деляга решил  жениться  на  ней,  как
все, но он единственный, за кого она, пожалуй, пойдет, ведь  у  него  прорва
деньжищ. Вот пускай и платит за нее.  Возместит  мне  убыток!  Признает  мой
вклад!
     Винценц. И этакий шантаж, как вы полагаете,  в  каком-то  смысле  легче
легкого позволяет подзаработать, а? С плеч долой?
     Хальм. Не помню, была ли у меня и такая мысль. Может, и была.  Мало  ли
что в голове мелькнет.
     Винценц. К тому же это сущий пустяк по сравнению с главным...

                          Довольно громкий звонок.

Это женихи. Откройте, вы лучше меня знакомы с обычаями этого дома.

   Хальм идет отворять. Винценц между тем относит Бэрли чашку кофе. Хальм
                          возвращается с гостями.

     Хальм (пятится задом, направляя гостей в темноту комнаты).  Тсс!  Здесь
мы накроем праздничный стол. (Пододвигает стол.)

  Господа сначала вежливо толпятся в дверях, предлагая один другому пройти
                        первым, затем все же входят.

     Политик. Замок  внизу,  видимо,  сломан,  я  не  мог  отпереть.  Иначе,
господа, я бы давным-давно поджидал  вас  здесь;  у  старинного  испытанного
друга есть свои привилегии! (Победоносно поднимает кверху английский ключ.)
     Молодой Человек. Что? Замок? Нет, все дело наверняка  в  ключе,  потому
что запирал я без помех. (Показывает точно такой же ключ.)
     Политик. Как? Что такое? Откуда у вас  этот  ключ?  (Поворачивает  его,
рассматривает со всех сторон и констатирует полное тождество.)
     Молодой Человек (кому-то третьему). А у вас, значит, нету?
     Политик (Молодому Человеку). Но за какие заслуги? Что  вы  совершили  в
жизни? Молодой человек, какие у вас права на этот ключ?
     Молодой Человек. Но, господа... я здесь новичок... не  знаю...  вы  все
стояли у парадной... я же представился вам на лестнице?..
     Между тем все достали такие же ключи и сравнивают  их  между  собой.  У
одного ключ был на цепочке вокруг  шеи,  у  другого  -  в  кармане  брюк,  у
третьего - в футлярчике.
     Музыкант (Политику). Вы уже стояли в парадной,  когда  я  подошел...  я
понятия не имел, что у вас тоже есть ключ...
     Ученый (обоим). Я смотрю - стоят два господина... день не мой...
     Реформатор. Н-да, если б я знал; но вы все мерзли возле парадной, когда
я пришел...
     Политик. Моим ключом как раз и не запирали...
     Все. Мы даже не подозревали!..
     Молодой Человек. А я вообще ничего такого не думал. Пришел последним  и
отпер, потому что именно для этого и получил накануне ключ.
     Политик. Что? Вы открыли парадную?
     Молодой Человек. Я, а то кто же?
     Все. Она вдруг открылась. Я думал... Вы что-нибудь подумали?.. Нет, мне
все показалось совершенно естественным. Вообще-то я над этим не задумывался,
наверно, решил, что сам и отпер!  (Наперебой,  один  другому.)  Но  скажите,
давно ли у вас есть ключ?
     Хальм  (подходит,  возмущенный  шумом).  Послушайте,  господа,  вы   же
разбудите Альфу, а у нас еще  ничего  не  готово!  Ну  что  тут  особенного?
Каждому охота поболтать в полной иллюзии своей исключительности, для того  и
требуется распределение  и  ключи,  иначе  соседи  по  дому  Бог  знает  что
подумают.
     Музыкант (себе под нос). И все-таки это явное недоразумение. (Отходит в
сторону.)
     Политик (Хальму). Ну уж вы-то определенно без ключа?!
     Молодой Человек. По-моему, с этим господином я еще не знаком.  Мое  имя
Марек...
     Хальм (снисходительно). Апулей-Хальм.
     Политик. Он не нашего круга, он - муж, хохо...
     Хальм. Тссс! Не шумите так...
     Политик. Серьезно, он не входит в число друзей собственной жены.  Альфа
не любит, когда ей напоминают о нем. Живут они раздельно. Нет,  правда,  что
вас сюда привело, да еще именно сегодня?
     Хальм. Все и вполовину  не  так  скверно,  как  вам  кажется,  господин
национальный советник. (Отвлекая его.) Смотрите!

   Показывает на Музыканта, который положил на праздничный стол открытую
          партитуру, намереваясь что-то написать в ней карандашом.

     Политик. Музыканты все-таки люди смешные.
     Ученый. Собственно говоря, абсолютно не от мирасего.
     Все. Вот вы способны понять, как человек может быть музыкантом?
     Музыкант (тем временем один, забыв обо всем). В  сущности,  мир  -  это
музыка. Вершина всего. Благодарю Тебя, Господи, что остальным неведомо,  что
Ты даровал душу ангела Твоего, Альфы, мне одному. (Возвращается к другим, по
дороге столкнувшись с Ученым, который идет к столу.)
     Ученый (проходя мимо). Вы всерьез думаете, что доставите Альфе  радость
музыкальной партитурой?
     Музыкант (стоя вместе с другими). А вот вы способны понять, как человек
может быть историком?
     Ученый  (один,  забыв  обо  всем).  Я  не  настолько  безвкусен,  чтобы
сравнивать себя с Бетховеном. Но допустим, я - Бетховен: как я  это  докажу,
не будучи одновременно историком?! Благодарю Тебя, Господи, что Ты  пробудил
в этой женщине чутье к объективности, чтобы  укрепить  во  мне  веру  в  мою
профессию. (Возвращаясь к  Реформатору.)  О,  это  всего  лишь  "Психология"
Эшенмайера, известная благодаря тому, что во втором издании своего "Введения
в философию" Хербарт упоминает ее вместе с именем автора, тогда как во  всех
других изданиях называет просто  "самым  абсурдным  из  множества  абсурдных
подражаний" Кристиану Вольфу.
     Реформатор. И это называется "новый мир"!

            Другие у него за спиной крутят пальцем возле виска.

     Ученый (остальным). Собственно, способны ли вы понять...
     Музыкант (ему). Но вы ведь тоже не думаете всерьез, будто...
     Ученый. Да, неужели человек способен одной только музыкой...
     Музыкант. Духовный человек!
     Ученый. При чем здесь "духовный"? Музыка всего лишь чувственна!
     Реформатор (тем временем). Я! Ну, быть может, она! И ничего более!
     Хальм (успокоительно). Тсс! Тсс! Вы и вправду прежде времени  разбудите
Альфу!
     Политик (пресекая возражения). Это просто должностной календарь,  да-с.
Но ничего более поучительного просто не существует;  Альфа  несколько  часов
внимательно слушала мои  объяснения.  В  нем  скрыта  реальность!  У  нас  в
политике тоже есть свои духовные основы,  но...  (Бросает  на  стол  толстую
книгу.)
     Молодой  Человек.  С  вашего  позволения,  я  тоже  думаю,  что   Альфу
интересует нечто большее, чем просто мода: она  просила  у  меня  в  подарок
"Карманный справочник инженера. Доменное производство"; я,  как  вы  знаете,
студент-технарь, учусь, чтобы затем работать на отцовских заводах.
     Хальм (с интересом). У вашего батюшки крупные заводы?
     Молодой Человек. О да.
     Политик. Вы обратили внимание, что помимо духовного внимания  есть  еще
маленькое практическое... внимание, внимательность, внимательный, хе-хе!
     Молодой Человек. Я позволил себе... приготовить эту восточную  ткань...
(Разворачивает шаль.)
     Хальм (с восторгом). Какая прелесть! Чувствуешь  себя  сразу  одной  из
тысячи двухсот жен бирманского короля. (Женственно набрасывает шаль себе  на
плечи.)
     Музыкант (ревниво). Я  принес  в  подарок  эту  прелестную  набедренную
повязку, которую одна из моих учениц привезла с острова Пасхи.
     Хальм. О-о! Вы так балуете Альфу! (С восторгом примеряет перед зеркалом
и набедренную повязку тоже.)
     Политик. Я, к сожалению, был слишком занят... дела Альфы...
     Ученый (доставая шапочку). Точно такую  же  золотую  шапочку  носила  в
тысяча триста двенадцатом году английская королева Анна, когда...
     Хальм (буквально вырывая шапочку у него из рук). О, какое  чудо!  Какая
прелесть... (Надевает шапочку. Всем.) Вы все просто чудо.

Пока Хальм в восторге вертится перед зеркалом и совсем забывает, что нельзя
 шуметь, за занавесью стало светло. И теперь оттуда - в прелестной пижаме -
  выходит Альфа. Она приветливо - хотя и готова в любую минуту изобразить
     скуку - обводит взглядом присутствующих и вдруг замечает Хальма в
                          собственных ее подарках.

     Альфа (гневно). Что это вы делаете? На кого вы похожи?
     Хальм. Милая подруга, ваши друзья не могли отказать себе в удовольствии
сообща поздравить вас с именинами (не обращая внимания на ее злые  взгляды),
с этими выдуманными именинами, которые так вам под стать.
     Альфа. Сейчас же снимите все это и оставьте нас!
     Хальм (с растущим протестом). Я думал... поскольку мне одному  известен
день ваших настоящих именин...
     Альфа (обращая свой гнев в величие).  Господа,  я  носила  имя  великой
властительницы и была беззащитной пятнадцатилетней девочкой, когда моя мать,
забыв о своем долге, наперекор всем моим  протестам  выдала  меня  за  этого
человека, который посулил ей золотые горы. С тех пор я,  разумеется,  успела
отречься не только от его фамилии, но и от собственного красивого  крестного
имени, которое безвинно оказалось с нею связано.
     Хальм (в крайнем возбуждении). Господа! Господа! Если вы  способны  это
оценить: имя Альфа придумал я. Она сама меня попросила.  Потому  что  раньше
ее...
     Альфа.  У  него  больное  воображение.  Вы  только  посмотрите!  Он  же
ненормальный и завистливый как баба!
     Все смотрят на Хальма, который не знает, куда деваться от смущения.
     Даже если бы я и простила ему женитьбу на мне,  принимать  это  всерьез
все равно никак нельзя.  Только  потому,  что  государственные  чиновники  -
которых я вообще знать не знала -  объявили  его  когда-то  моим  мужем,  он
позволяет себе  являться  сюда  без  приглашения,  когда  заблагорассудится!
Избавьте  же  меня  от  его  общества!  Присутствие  этого  человека  просто
невыносимо!

    Тем временем из соседней комнаты выскочил встрепанный Бэрли (Винценц
 притворно пытается его удержать), остановился как вкопанный и уставился на
                                   Альфу.

(Другим  тоном.)  Ах!.. Перед вашим приходом, господа, мне снился сон. Будто
еду  я  на  машине.  Бэрли меня похитил и привязал к радиатору. И мчались мы
вперед, куда глаза глядят. Но (к Бэрли) так никуда и не приехали, нет...
     Бэрли (протягивая Винценцу чек). Вот деньги. Устройте все,  что  нужно.
(Альфе.) Прощайте, Альфа! То есть вы еще обо мне услышите. В последний  раз.
Да, в последний раз... (Собравшимся.) И эта банда бездельников!!!  (Выбегает
вон из комнаты.)
     Все. Неслыханно! Где он был? Что это значит? Наглость какая!
     Молодой Человек (глядя на Винценца). Этого господина я тоже никогда  не
видел. (Подходит к нему.) Мое имя Марек, студент-техник.

                                  Занавес




     Сцена как в первом действии. При свете дня комната  представляет  собой
изящный и несколько наивный гибрид будуара и кабинета.
     Альфа в очаровательном домашнем платье, Подруга в платье  для  визитов.
Обе выглядят как дамы, но одеты с нарочитой "изюминкой".

     Подруга (обнимая Альфу). О-о-о!
     Альфа. Что такое?
     Подруг а. Я восхищаюсь тобою! (Ластится к ней, целует.)
     Альфа. Ах... (С трудом высвобождается.)
     Подруга. Ты хоть немножко меня любишь?!
     Альфа (как бы играя с назойливой собачонкой). Ну будет, будет!
     Подруга. Так ты говоришь, в общем-то он человек холодный, злой?
     Альфа. О Винценце все, даже его родители, обычно говорили, что он  злой
и бессердечный.
     Подруга. Замечательно! Чудесно! Это мне очень по душе!
     Альфа. Сердце у таких часто запрятано глубоко-глубоко.
     Подруга. Конечно. Темное, непонятное сердце.
     Альфа. Это пошло.
     Подруга. Ну не сердись, я ведь не умею говорить так,  как  ты.  О,  ты!
(Снова бурные объятия.) Я слыхала, у него Бог знает сколько пороков? Чем  он
занимается?
     Альфа. Он чиновник.
     Подруга. Странно.
     Альфа. Дурочка! Он математик.  Служит  в  крупной  страховой  компании.
Понимаешь, он набрасывает формулы, по которым люди должны умирать,  то  есть
сколько они должны платить... в точности я и сама не знаю.
     Подруга. Но это ведь ужас как трудно.
     Альфа. Конечно, трудно. Он бы наверняка мог стать профессором,  если  б
захотел.
     Подруга. И тем не менее был всего-навсего  репетитором,  или  страховым
математиком, или агентом, или разве что помощником учителя? Прелесть какая!
     Альфа. Этот человек ничем себя не связывает. Как и я.
     Подруга. Бабы за ним наверняка так и бегают?! Им ведь ничего не стыдно!
     Альфа. Говорят, с ним бывали приключения и похуже.
     Под руга. Грязные бабские истории?
     Альфа. Говорят, еще хуже. Азартные игры, скандалы, кокаин, неприятности
с полицией и Бог знает что еще.
     Подруга (виснет у нее на шее). Ой, послушай!  А  почему  он  непременно
должен быть твоим? У любой другой я бы его не задумываясь отобрала! Убила бы
ее! (Настойчиво.) Ты точно знаешь: он весьма равнодушен к любви?
     Альфа. А я разве не равнодушна к его любви? Бабские истории.
     Подруга. К этому я тоже равнодушна. Конечно, я люблю людей. Но, на  мою
беду, у мужчин все куда быстрее.
     Альфа. Но ему и музыка безразлична.
     Подруга. Ты говоришь, искусство вообще наводит  на  него  скуку?  И  он
прав!.. Слушай! Кажется, он в прихожей! (Бежит к двери, пропуская в  комнату
Винценца.) Я вовсе не так люблю музыку, как  ты  полагаешь.  Для  настоящего
мужчины она определенно ничего не значит, а для нас, бедных  женщин,  что-то
значит лишь потому, что  настоящих  мужчин  слишком  мало.  Иногда  я  бы  с
удовольствием свернула шею моей скрипке! (Быстро, с  вызовом  целует  Альфу;
затем, наградив Винценца долгим пылким взглядом, наконец, уходит.)
     Альфа. Жаль, что от волнения у нее  так  неприятно  пахнет  изо  рта...
Какое счастье, что ты опять здесь. Мне тут все до ужаса надоело!
     Винценц (рассматривая ее). Ты мало изменилась.  Выражение  лица  теперь
несколько иное, но оно у тебя наигранное.  Боже  мой,  а  девушкой  ты  была
прелестна! Просто чудо! Стоит закрыть глаза -  и  ты  как  наяву  стоишь  на
корабельном мостике; ветер треплет  твои  юбки,  ноги  вытянуты,  одна  рука
поднята вверх, машет белым платочком, а вверху словно бы  пылает  воздушного
цвета огонь! В этом огне сгорали наши надежды, наша любовь, наши  мечты.  Ты
была как яростный воин.
     Альфа. А ты должен был вернуться через  три  недели  и  не  возвращался
пятнадцать лет!
     Винценц. Н-да, то-то и оно. Можно, конечно, посмотреть на  это  с  двух
сторон, с нынешней  и  с  тогдашней.  Тогда  тебя  обуревали  великие  идеи;
страсть, слава - все это до поры до времени оставалось миражем.  На  деле  у
тебя был один только я. Испорченности в тебе было не больше чем  в  голодном
желудке, а твоему аппетиту к жизни можно было лишь позавидовать. Да и  моему
тоже. Собственно говоря, мы вели себя не как мужчина и женщина,  а  как  две
девушки, тоскующие по одному мужчине!
     Альфа. Но я любила тебя!
     Винценц. Да, то-то и оно: я тебя тоже любил. Тогда на пароходе  ты  еще
не исчезла, еще стояла там, прямая, маленькая, а  я  уже  решил...  ну,  что
ли... порвать наш обет. Вот как я тебя любил!
     Так любил, что каждый куст, каждая лающая собачка  в  известном  смысле
были как бы частицей тебя. Ты понимаешь, о чем я,  ведь  и  ты  любила  меня
именно так. Становишься как бы бестелесным,  просто  облачком  в  прозрачной
прозрачности, где другие люди и вещи тоже как бы просто  облачка.  Понимаешь
речь гор и долин, вод и деревьев, ведь и сам говоришь с другим не словами, а
только счастьем бытия, словно вы оба - маленькие царапинки, соседствующие  в
бесконечности. В итоге уже ни кусочка хлеба съесть невозможно, просто  жуешь
их и жуешь как молитвенная мельница.
     Я тогда был на вершине этого счастья - когда уезжал. И вдруг  я  сказал
себе, это Кати - в ту пору тебя еще звали не Альфой, -  так  вот,  я  сказал
себе, что никак нельзя называться Кати или Винценц и постоянно  пребывать  в
этаком состоянии.
     Альфа. Здесь ни одна душа не знает,  как  меня  звали!  Будь  добр,  не
забывай об этом!
     Винценц. Кроме Хальма, который как раз в ту  пору  ухаживал  за  тобой.
Разве я был не прав? Черт его знает, что это за состояние.  Одно  ясно:  его
можно запечатлеть в камне, как Бернини запечатлел пораженную  стрелою  небес
святую Терезу, или в стихах, но только не в плоти и крови. Куда  уходит  это
неземное? И тут меня вдруг осенило: куда оно уходит, туда  я  и  загляну!  Я
отправился за моей любовью; заранее, так сказать.
     Альфа. Тебе нужна была вера. (Усаживает его рядом с собой.)
     Винценц (отстраняясь). Подбросить шапку как можно выше?  Вдруг  бы  она
попала в поле тяготения луны и не вернулась, и мне  бы  пришлось  лететь  за
нею?
     А помнишь, Альфа, кто это сказал впервые? И помнишь - когда? За два дня
до отъезда? А помнишь ли, кто не хотел бросать шапку? И  к  какой  луне  она
вскорости улетела? Оглядываясь назад, не могу отделаться от ощущения, что ты
уже  тогда  колебалась  между  мною  и  достопочтенной  планетой   господина
Апулея-Хальма.
     Альфа (берет  его  за  руку).  Ты  слишком  много  требовал...  По  тем
временам.
     Винценц (снова высвобождаясь). Нет, Альфа, ты была права! Видишь ли,  в
итоге я потом тоже раз-другой подбрасывал шапку, а через несколько недель на
землю, хлопая крыльями, плюхнулась гусыня.
     Тут есть некая трудно постижимая связь. И говорить об этом  я  способен
только с тобой, больше ни с кем. Где бы  и  у  кого  бы  я  впоследствии  ни
находился, я всегда чувствовал: говорить об этом я хочу только с тобой, ведь
ты помнишь, какими мы были тогда. В странствиях меня не оставляла мысль:  мы
одновременно сбились с дороги и потому отыскать ее могли бы только сообща.
     Альфа. Но как насчет сегодня? Ты же сказал,  что  на  твое  возвращение
надо смотреть и с нынешних позиций?
     Винценц (улыбаясь). Как я сказал? С  нынешних  позиций?..  Ну  да.  Все
правильно... Слушай, Кати (берет ее  за  руку),  значит,  для  девушки...  и
жизнь, и надежда волнующе туманны, будто видишь их сквозь матовое стекло?  Я
только нынче это и  понимаю,  позднее-то  стекла  везде  и  всюду  выбивают.
Осколки, пустые рамы. (Притягивая ее к себе.) Все это мне ужас как  надоело.
А ты... ты тоже несчастлива?.. Лишь то... что не завершилось... тогда  между
нами... еще прикрыто волшебным стеклом. Последним. Давай и его разобьем.

 Целуются. Обнявшись, идут к алькову. По дороге присаживаются на оттоманку.

     Альфа (озабоченно). Ты не  очень  развоображался  оттого,  что  я  тебя
люблю? Это совершенно неважно.
     Винценц. Ты, наверно, немножечко любишь этого Бэрли?
     Альфа. Ах, Боже мой, ну что это такое?
     Винценц. Вот именно. Ничто. Деньги - ничто, пока они, будто в  каменных
клетках, заключены  в  акциях,  предприятиях  и  тому  подобном.  Я  изобрел
замечательную штуку. Ни один  человек  о  ней  еще  не  знает.  Тебе  первой
расскажу. Мы станем много,  много  богаче  Бэрли.  Представляешь  себе,  что
значит быть богатым?
     Альфа. Разве в Бэрли есть что-то особенное?
     Винценц. Господи! Да рядом с нами он просто  нищий!  Официант,  который
поневоле бережно несет поднос с рюмками, а вот мы шваркнем  этот  поднос  на
пол, коли заблагорассудится, потому что у нас тотчас же будет  другой...  Ты
ведь слыхала, что в азартных играх есть система?
     Альфа. Но, Винценц, это же полная чушь!
     Винценц. Конечно, то, что ты слыхала, наверняка чушь; я все эти игорные
системы знаю как свои пять пальцев, опыта  у  меня  предостаточно.  Все  это
сплошь дилетантские эксперименты,  идущие  вразрез  с  теорией  вероятности.
Потому-то мы, математики, и говорим,  что  "система"  вообще  невозможна.  А
теперь внимание: то, что я сейчас скажу, тебе наверняка неизвестно. У одного
знаменитого  ученого  есть  две  работы,   посвященные   этой   проблеме   и
доказывающие, почему реальные цифры повторов, полученные в результате любого
эксперимента, отклоняются от  так  называемого  расчетного  "математического
ожидания". А они действительно  отклоняются.  Например,  в  рулетке  длинная
серия  случается  гораздо  реже,  чем  показывает   расчет   математического
ожидания. Об этом ты слыхала?
     Альфа (как честолюбивый ребенок). Конечно, только забыла на минутку.
     Винценц. В общем, это факт. И на такой основе можно внести  поправки  в
математические расчеты, верно?
     Альфа (как выше). Да.
     Винценц. Однако наш профессор, пытаясь это сделать, избрал ложный путь!
По этому поводу разгорелся долгий научный спор, который продолжается по  сей
день, потому что правильные формулы вывел пока лишь один человек, но  он  их
еще не опубликовал...
     Альфа. Ты?!
     Винценц. И публиковать вовсе не намерен.
     Альфа (бурно целуя его). О, это ты! ты! Я же всегда знала! Но мне-то ты
объяснишь подробно? Я наверняка пойму, ну а будет очень уж  трудно,  займусь
математикой. Вот здорово,  я  буду  знать  что-то  такое,  о  чем  даже  мой
университетский профессор понятия не имеет!
     Винценц. Так ведь он историк.
     Альфа. О чем вообще никто - никто, говоришь, кроме тебя? -  понятия  не
имеет!
     Винценц. Нам предстоит куда более важное дело. У тебя есть  влиятельные
друзья. Мне недостает лишь начального капитала.
     Альфа (с сомнением). Но я никогда не просила у них денег. Они к  такому
не привыкли. И навряд ли дадут.
     Винценц. А на что же ты, собственно, живешь?
     Альфа.  Они  дают  мне  советы.  Подсказки,  понимаешь?  Бэрли,   потом
национальный советник, они же  все  знают  заранее,  а  поэтому  покупают  и
продают для меня тоже.
     Винценц. А если ты терпишь ущерб...
     Альфа. Я ни разу еще не терпела ущерб.
     Винценц. Вот как, превосходно. Знаешь, тогда давай ты вступишь со  мной
в сделку,  а  они  просто  ее  обеспечат.  Я  учрежу  "Общество  недопущения
аморальных азартных игр", и ты приобретешь  у  меня  акции.  Так  нужно  для
начала, потому что первой же операцией я сразу сорву любой игорный банк.
     Альфа. У тебя появится уйма деньжищ,  а  потом?  Что  мы  будем  делать
потом? С этими деньжищами?
     Винценц. Так и будем без конца  зарабатывать  деньги.  Купим  себе  три
машины, отправимся  в  путешествие.  Ты  и  я  впереди.  Затем  наша  личная
прислуга. Ну и, скажем, двое из наблюдательного совета нашей компании;  пока
мы от них не отделаемся. Побываем в Ницце, в Спа, в  Монако,  в  Остенде,  в
Штатах, в Южной Америке. Закажем себе океанский лайнер - чтоб внутри был как
дворец. И поезд собственный заведем. Станем швырять деньги в  толпу  -  ведь
для нас это сущий пустяк, - и народ станет пресмыкаться перед нами,  ползать
на карачках.  Молва  о  нас  разнесется  по  свету!  А  понадобятся  деньги,
опустошим еще какой-нибудь игорный банк.
     Альфа. Ну а когда игорных банков больше не останется?
     Винценц. Тогда мы перевернем свой принцип и сами учредим банк. По  моей
формуле и это возможно. Непоколебимый банк.  Или  ты  предпочтешь,  чтобы  я
продал формулу одному из существующих банков?
     Альфа. Нет-нет!
     Винценц.  Вот  именно.  Мы  перевернем  свой  принцип  и  сами  учредим
монопольный банк. И тогда к нам потекут все деньги мира. Бог весть,  что  из
этого  получится!   Даже   представить   себе   невозможно.   Можно   купить
центрально-азиатские степи, обводнить  их  и  устроить  там  царство  дивных
садов. Управлять им мы могли бы по законам, которые придумали  давным-давно,
еще до того, как я уплыл на пароходе. Ты будешь императрицей.
     Альфа. Ну, это уж совсем банально.
     Винценц. Да, в теории! Желание стать Цезарем, или Гете, или  Лао-цзы  -
это банальность. Но сама подумай, как все меняется, когда ты и впрямь таков.
С нашими деньгами мы вправду сможем и в политике, и в искусстве, и в  морали
- да во всем! - сделаться кем только захотим, а  что  нам  не  понравится  -
уничтожим. Разве такое придумаешь?!
     Альфа (во все глаза глядя на него). Нет, до конца не придумаешь. А твоя
формула - это правда?
     Винценц. Вот смотри. (Вытаскивает из кармана пачку бумаг.)
     Альфа. Дифференциальные производные, да?
     Винценц. Удивительная женщина - все-то ты знаешь! Частные. И  итерации.
И... знаешь, вполнепонятно, что Бэрли свихнулся от любви к тебе.
     Альфа. Что? Бэрли?
     Винценц (мрачно). У него тяжелое нервное расстройство.
     Альфа (совсем слабым  голосом,  прислонясь  к  нему).  Невозможно  себе
представить. Всю жизнь я пыталась представить себе,  что  бы  стала  делать,
если бы могла делать все, что захочу. Ты не должен пренебрегать  мною  из-за
людей, которых видел у меня; я ведь просто пыталась и так и этак, но никогда
не принимала их всерьез. Знаешь, по-моему, вообще-то я анархистка: они так и
не сумели заглушить во мне стремление оказаться однажды  на  моем  настоящем
месте! И вот твоя рука обвивает мою талию. И ты поднимаешь меня, как большая
волшебная птица, которая наконец вернулась. И мы взлетаем высоко ввысь.
     Винценц. Куда заблагорассудится!..
     Альфа.  Ввысь,  к  тому  немолчному  гласу,  который  со  мной   всегда
разговаривал. (Вскакивая, необузданно.) Я  не  верю,  Винценц!  (Припадая  к
нему.) Делай со мной что хочешь!..

Винценц меланхолично, с хмельной улыбкой, несет беспамятно-упоенную в альков
                          и задергивает портьеры.

     Подруга (после минутного подглядывания и  подслушивания  прокрадывается
обратно в комнату, подходит к письменному столу Альфы - и не снимая шляпы  -
берется  за  бумагу  и  чернила.  То  читая  на  ходу,  то  вслух   оценивая
написанное). Прости, дорогая,  что  я  подслушала.  Я  так  несчастна.  Нет,
счастлива. Нет, все же несчастна. С тех пор  как  он  тебя  полюбил,  я  еще
больше восхищаюсь тобой. Но я несчастна. Он единственный  мужчина,  которого
мне довелось видеть. Ты знаешь, увы, я видела многих.  Когда  кто-нибудь  из
них подходил ко мне... с голодными, влажными от вожделения  глазами...  меня
это всегда берет за душу. (Плачет.) Не знаю, как мне  теперь  жить.  Завещаю
ему свое состояние, чтобы у вас  был  начальный  капитал.  Еще  я  могла  бы
поговорить с князем... И ли наймите  меня  компаньонкой...  Ах,  я  понимаю,
таким чудом поделиться невозможно! Ваша уничтоженная, глубоко  несчастная...
не сердись, что я говорю "глубоко несчастная", я ведь отдаю себе отчет,  что
не стою вас...

Входит Бэрли; не в пример предыдущему своему появлению он пугающе спокоен; с
    ног до головы в черном, торжественно-взволнованный, в руке браунинг.
    Наткнувшись на Подругу, которая как раз встала, он явно конфузится.

     Бэрли (сипло). Что вам здесь нужно?
     Подруга. Мне? Господин Бэрли?
     Бэрли. Да.
     Подруга. Вот как!
     Бэрли. Вон!
     Подруга. Вот как?
     Бэрли. Сию минуту! (Направляет пистолет на остолбеневшую  Подругу.)  Вы
мне мешаете!

     С жутким воплем Подруга выбегает из комнаты. Альфа с удивлением и
                      возмущением отодвигает портьеру.

А-а-а! (Прячет пистолет за спиной.)
     Альфа. А-а-а! Вы опять с пистолетом! Винценц!!
     Винценц (уже у двери). Я  иду  за  подмогой!  Сейчас  вернусь!  (Крутит
пальцем у виска: дескать, сумасшедший. Уходит.)
     Альфа (вдогонку). Винценц! Винценц!

Бэрли, черный, безмолвный, неторопливо преследует Альфу по комнате. Пистолет
                            он прячет за спиной.

     Бэрли (мрачно). Не шумите, Альфа, это бессмысленно.

  Альфа хочет добраться до двери, но он молча теснит ее в противоположный
угол; Альфа бросается к окну - с тем же успехом. Наконец перепуганная Альфа
                           замирает без движения.

     Альфа. Что... что вам угодно?
     Бэрли. Сфинкс.
     Альфа. Сфинкс? О Господи,  Бэрли,  вы  больны.  Давайте  я  кого-нибудь
позову.
     Бэрли. Убивал тех, кто не мог ответить на его вопросы. Если вы ответите
хотя бы на двадцать пять процентов моих вопросов, я  убью  одного  себя.  Вы
любите жизнь? Хотите еще раз стать шестнадцатилетней?
     Альфа. Ну,  видите  ли,  тогда  бы  я...  О  Господи,  об  этом  нельзя
спрашивать просто так!..
     Бэрли (машет рукой, вопрос  остается  без  ответа).  После  смерти  все
кончается или нет?
     Альфа.  Ну,  видите  ли,  профессор...  а  вот  национальный   советник
говорит...
     Бэрли. Кого из друзей вы любите больше всех?
     Альфа. Никого! Правда никого!
     Бэрли. Кого выше всех цените?
     Альфа. Каждого по-своему, разумеется.
     Бэрли. Почему вы любите музыку?
     Альфа. Но откуда же мне знать?!
     Бэрли. Тогда почему вы занимаетесь музыкой?
     Альфа (безмолвно смотрит на него). Вы больны, о Боже, Бэрли, давайте  я
кого-нибудь приведу.
     Бэрли. Вы никогда ни о чем не сожалели?
     Альфа. Сожа...?
     Бэрли. Да. Со-жа-ле-ли! Я имею в виду: вы  сожалеете  обо  всех  грехах
своей жизни, из глубины души?
     Альфа. Да, конечно. Безусловно. О многом.
     Бэрли. О чем?
     Альфа. Ну, я уже не помню.
     Бэрли. Значит, вы живете, не отдавая себе отчета  в  ежечасно  растущей
мере греха, раскаяния, добра, благих намерений?
     Альфа (с жаром). Да! Именно так! Кто же это помнит! Никто!
     Бэрли (как бы включая  новый  звуковой  валик).  Вы  смогли  бы  убить,
украсть, изменить мужу, простить обидчику?
     Альфа. Это смотря когда!
     Бэрли. Вы высокомерны, завистливы, мстительны, злорадны?
     Альфа. Это так просто не скажешь!
     Бэрли. Вы отвечаете перед моим  пистолетом.  Отвечайте  четко  и  ясно!
Какими принципами вы руководствуетесь в своих поступках?!
     Альфа. Это так просто не скажешь!!!  Смотря  когда!!!  Смотря  в  каких
обстоятельствах!!!
     Бэрли. Значит, сегодня я могу задержать выплату заработной платы?  Даже
и частично не могу? Когда я что-то отнимал у других,  а  когда  нет?  Почему
правда лучше, чем ложь? Наслаждение  лучше,  чем  страдание?  Нравственность
лучше, чем безнравственность? Нужно ли иметь детей?..
     Альфа. О Господи! (Дрожа от ужаса, прячется в одеяло, натягивает его на
голову.)
     Бэрли  (не  в  силах  остановиться).  Нужно  ли  быть  самоотверженным?
Националистом или космополитом? Зачем я  хожу  в  кино?  Люблю  смотреть  на
акробатов? (Только теперь замечает, что сделала Альфа, и медленно  поднимает
пистолет; с расстановкой.) Мой рассудок, Альфа, потрясен  вашим.  Из-за  вас
мое существование утратило смысл. Я хотел уйти в себя и подумать о себе.  Но
как вы ответили на мои вопросы?! Я освобожу себя от вас!
     Альфа (высовываясь из одеяла). Так ведь спрашивать надо по-другому! Это
нужно  чувствовать,  как  танец!  (Видит  направленный  на  нее   пистолет.)
Ааа-а-а!!!

 Выстрелы - Бэрли трижды быстро жмет на курок, целясь в Альфу. С отчаянным
 воплем она пытается бежать и, споткнувшись, падает ничком. Опрокидывается
                стул, разбивается большое напольное зеркало.

     Бэрли  (медлит   в   нерешительности,   трясет   головой).   Спрашивать
по-другому?  Понимать  как  танец?..  Будь  я  проклят,  никак  опять  новые
выкрутасы? Хорошенькая ситуация - я опять  дурак  дураком,  впору  со  стыда
сгореть перед благоразумием мебели, когда валяешься у нее  под  ножками.  Но
что толку!! (Дважды стреляет  в  себя  и  падает  навзничь,  откинув  голову
набок.)

  После второго выстрела входит Винценц. Альфа начинает глухо стонать. При
   этих жалобных звуках Бэрли приподнимает голову и озабоченно косится на
  Альфу. Винценц толчком возвращает его в прежнее положение. Наклоняется к
             Альфе, смачивает ей лоб. Альфа стонет все громче.

     Винценц. Альфа! Альфа! Как звонко стучит ее сердечко!
     Альфа (в результате его ласковых стараний наконец открывает  глаза).  Я
не умерла?
     Винценц. Милая моя малютка Альфа, ты сейчас еще моложе, чем когда-либо.
     Альфа. Ох, я тяжело ранена.
     Винценц. Нет. Ты цела и невредима. Он промазал.
     Альфа. Не может быть. Я же точно почувствовала пулю.
     Винценц. Нет. Тебя даже не царапнуло. Я проверил.
     Альфа (вставая). О, какой кошмар! И все-таки... интересно. А он... надо
полагать, тоже жив?
     Винценц. Да нет, он мертв.
     Альфа (подходя ближе). Но я не вижу крови!
     Винценц. Оставь его. Не прикасайся. Он ужасно ранен. Выстрелил  себе  в
спину. Я видел. К сожалению, я опоздал, вернулся именно в ту минуту. (Теснит
ее назад.)
     Альфа. Ужасный человек. Но оригинал. Было так странно и замечательно...
Я с виду очень изменилась?
     Винценц. Ты как бы притихла.
     Альфа. Да, это  верно.  Как  ты  умудряешься  всегда  найти  правильные
слова?! Знаешь, все-таки мне его жаль. Ведь это немало - от любви застрелить
себя и другого. Ты бы, например, не смог. И я ему благодарна: такая легкость
внутри. Представляешь: чуть не умерла! Вообще-то я этого всегда побаивалась,
но если разобраться, здесь тоже все слишком преувеличивают.  Такая  встряска
дорогого стоит, выстрел как бы перебил цепь, которая приковывала меня к этой
пошлой жизни,  какую  я  вела  до  твоего  появления.  Мы  будем  неописуемо
счастливы, Винценц, правда неописуемо!.. Ой, что это там шевелится?!!
     Винценц. Ничего. Просто у  него  голова  совсем  набок  упала.  (Пихает
Бэрли.) Ты не смотри туда!

                                  Звонок.

     Альфа. О-ох, это остальные. Не открывай! Или выпроводи  их!  Не  пускай
сюда никого!
     Винценц. Так не пойдет, Альфа, если мы сейчас спрячемся,  то  угодим  в
весьма щекотливое положение, нас Бог знает в чем заподозрят.

                               Опять звонок.

Я  им  все  коротко  объясню  и  проведу  в другую комнату. Надо ведь заодно
потолковать с ними и насчет игорных банков.
     Альфа. Ну да, конечно, вот прямо сейчас и поговори.
     Винценц. Нет, говорить лучше в твоем присутствии, а тебе сейчас о делах
рассуждать не стоит... (Опять звонок.) Это  произведет  дурное  впечатление.
Мне-то можно, я как-нибудь к этому подведу, но сперва надо им объяснить, что
случилось...
     Альфа. Но я боюсь остаться одна... с ним.
     Винценц (с порога). Альфа, милая, ведь не  в  пример  тебе  большинство
женщин не способны понять, что в конечном счете  это  всего  лишь  мещанская
мелодрама!
     Альфа. Ты неправ; он был  потрясен  духовно.  Но  мне  и  впрямь  лучше
помалкивать.

                              Винценц уходит.

Сяду  в сторонке. С книгой. (Едва она усаживается - спиной к Бэрли, - как ею
тотчас  овладевает  детский  страх,  но она себя перебарывает.) Книга должна
быть  уровнем  выше  таких  конфликтов.  (.Открывает  книгу и опять невольно
оборачивается  в  испуге.)  Нет,  читать я не буду. Положу закрытую книгу на
колени. В такой ситуации правильнее будет не читать, а как бы намекнуть, что
вообще-то стоило бы почитать. (Усаживается удобнее.)
     Винценц (входя с Друзьями). Вот, вы  сами  видите.  Альфа  отказывается
говорить, она слишком потрясена. Прошу  вас,  давайте  пока  воздержимся  от
комментариев, пройдемте в соседнюю комнату,  я  вам  вкратце  расскажу,  что
случилось.
     Политик. Но ведь нужно сообщить в полицию, так же нельзя.
     Винценц. Уже все  сделано.  Мы  еще  и  поэтому  устроимся  в  соседней
комнате.

 Музыкант, закрыв платком нос и не поворачиваясь к покойнику лицом, первым
           проходит в соседнюю комнату. Остальные следуют за ним.

     Ученый (в дверях). Сущее безрассудство - устраивать такие неприятности.
     Молодой Человек. Бескультурье.

                                  Уходят.
 Альфа по-прежнему сидит, неподвижно глядя в пространство, спиной к Бэрли.

Бэрли (осторожно приподнимается, озираясь по сторонам, потом быстро встает и
  снимает пиджак). Будьте добры, Альфа, одолжите мне вашу платяную щетку.

           Альфа, вздрогнув, со сдавленным криком оборачивается.

С  меня хватит. (Отыскивает щетку, яростно чистит костюм и надевает пиджак.)
Только  этих  типов  мне  и недоставало. До чего докатился - посмешищем себя
выставил! Не шумите, я ухожу.
     Альфа (краснея от гнева). Как? Вы и в себя по-настоящему не стреляли?
     Бэрли. Патроны  холостые,  выстрелы  понарошку,  колибри,  как  Винценц
говорит.
     Альфа. Какая недостойная комедия! Дурочку из меня хотели сделать?!
     Бэрли. Я и сам вел себя как дурак. Но только по вашей милости. Иначе  я
бы ни за что не пошел на поводу  у  этого  прохвоста  Винценца.  Представьте
себе: за эту комедию я еще и чек ему обещал, так, нуль я зачеркиваю,  вам  и
того достаточно. (Хамски сует Альфе чек.) Прощайте.
     Альфа. Нет, извольте объясниться! Как вы могли... а если б я умерла  от
страха... и вы утверждаете, что обо всем сговорились с Винценцем?..
     Бэрли. Прощайте,  прощайте.  Объяснений  не  даю.  Я  свободен,  правда
свободен, точь-в-точь как вы давеча говорили о себе.
     Альфа. В довершение всего  вы  еще  и  смеете  вести  себя  как  наглый
невежа!!!

             Входит Винценц, встревоженный громким разговором.

Винценц!  Этот  господин  пытается свалить на вас свои недостойные поступки,
утверждает, будто вы с ним сговорились.
     Винценц. Послушайте, Альфа, если  мы  будем  кричать,  сбежится  народ;
здесь и сейчас-то явно один лишний; и давайте радоваться, если  этим  лишним
захочет  стать  господин  Бэрли.  Я  потом  все  вам  объясню,  в  спокойной
обстановке. (Глядя на чек.) Кстати, здесь недостает одного нуля.

 Альфа выхватывает бумажку у него из рук, комкает и бросает в Бэрли. Комок
  отскакивает от его груди и падает на пол. Бэрли свирепо отшвыривает его
                                   ногой.

     Винценц (поднимает чек,  разглаживает,  кладет  на  стол,  ставит  туда
чернильницу, подвигает стул и приглашает Бэрли сделать запись).  Господи,  я
ведь сделал это вправду не ради  денег.  Но  если  задним  числом  все  это,
по-вашему, стоит лишь десятую долю назначенной прежде суммы, вы  доказываете
только, что ваше освобождение было достойно десятикратного гонорара.
     Бэрли (глядя на него и начиная смеяться). Что ж, пожалуй, тут есть доля
истины. Нельзя сказать, чтобы у  меня  не  было  причин  для  благодарности.
(Садится к столу.)

         Альфа хватает со стола чернильницу и бросает ручку на пол.

     Винценц (Альфе, успокаивая). Я просто посоветовал ему  вместо  двойного
убийства пальнуть холостыми.
     Альфа (с высокомерным возмущением). Но почему?
     Винценц. Ну, он же хотел преподать тебе  урок.  А  таких  бесхитростных
людей останавливать нельзя, толку все равно не будет.  (Поскольку  Альфа  не
смотрит на него, он  обращается  к  Бэрли.)  Разве  я  не  говорил  вам:  вы
коммерсант,  возьмите  смерть  в  кредит?!  Разве  не  советовал:   пальните
вхолостую, и вам больше не захочется стрелять по-настоящему? Я  обещал  вам,
что отныне вы будете принимать всерьез только деньги!
     Бэрли. Так оно и есть, будьте покойны.
     Винценц (опять Альфе). Он испытал все, что можно. Продолжение не  имеет
никакой ценности; понурые люди, полицейская комиссия,  катафалк.  Разве  это
сравнится с реальной жизнью! Мне кажется, ты думала как раз об этом.
     Альфа. Какая наглость!
     Винценц. С чьей стороны?
     Альфа. С твоей!
     Бэрли (заполнив меж  тем  авторучкой  новый  чек).  Я  понимаю,  Альфа,
все-таки я обошелся с вами несправедливо.

                       Альфа холодно отстраняет его.

(Пододвигает  чек  к  краю  стола;  Винценцу.)  Вот.  (Альфе.) Теперь вам по
крайней  мере  незачем  меня  опасаться:  два  раза  одно и то же не делают.
(Встает.)
     Альфа. А вот и неправда: влюбляться можно сколько угодно!
     Винценц (изучив чек). Ты настолько  поразила  его,  что  он  вообразил,
будто без души невозможно жить. Я ему сказал: единственный раз обойтись этак
со страстями - и никогда уже не будешь  принимать  их  всерьез!  Душевное  -
сфера кредита и  основано  на  взаимном  доверии.  А  вот  денежные  дела...
скажите: чек имеет силу?
     Бэрли  (нерешительно  наблюдавший  за  Альфой,  отрывается   от   своих
размышлений). Да. И Боже вас сохрани попадаться мне в руки! (Быстро уходит.)
     Альфа. Значит, ты просто коварный интриган!
     Винценц. Но я же спас тебе жизнь, излечив его от страсти.
     Альфа. Жизнь? Мне? Да какое тебе дело до его страсти?!

                       Друзья заглядывают в комнату.

     Винценц. Подумать только, он успел спокойно уйти.
     Все  (наперебой).  Как?   Что?   Экая   безвкусица?   Шутка?   Дурость!
Бестактность!
     Винценц. Да, непостижимая безвкусица, в самом деле. Зато мы  не  примем
его в "Общество борьбы с аморальными азартными  играми".  (Альфе.)  Я  забыл
сообщить вам, любезная подруга, что мы достигли полного согласия  касательно
учреждения нашего общества.

                                  Занавес




                        Сцена как во втором действии

     Альфа в причудливом траурном платье. Винценц в поношенном  костюме.  Он
тщательно, прямо-таки  с  обывательской  неторопливостью  складывает  жалкие
пожитки в хлипкий парусиновый саквояжик.

     Винценц. Все было превосходно! Но лучше мне съехать. Твои замечательные
подарки. Я навсегда сохраню эти приятные воспоминания.
     Альфа (сердито расхаживая перед ним взад-вперед). Они говорят, что  вся
эта затея с игорной формулой - беззастенчивый обман.
     Винценц. Ну и пусть говорят!
     Альфа. Они навели справки. И утверждают, что ты их попросту надул!
     Винценц. Ну да, конечно.
     Альфа. Что ты попросту хотел выманить у них деньги!
     Винценц. Не совсем. Но тебе-то зачем их опровергать.
     Альфа. А зачем мне это на себя вешать?
     Винценц. Тебе?
     Альфа. Да! Что ты всего-навсего мошенник!
     Винценц. Видишь ли, мне это очень  неприятно.  Люди-то  они  сплошь  со
связями, влиятельные. Национальный советник. Ученый. Прославленный  пианист.
Они твердят, что мое место в тюрьме, и это крайне неприятно, ведь я  никогда
в жизни не знал, где  мое  место.  У  меня  нет  средств  нанимать  адвоката
исключительно затем, чтобы он в лучшем случае доказал, где  мне  все  же  не
место.
     Альфа (резко). Но я не хочу! Я говорила, что им до тебя далеко, и  буду
на том стоять!
     Винценц. Да, Альфа, возможно, им до меня далеко, но не тут; тут они мне
сто очков вперед дадут.
     Альфа (резко останавливаясь перед ним). Что правда,  то  правда:  ты  и
передо мной выставил себя на посмешище.
     Винценц. Как это, Альфа, милая?
     Альфа. Ну, ведь, если вдуматься, ты очень скверно ко мне... нет,  я  не
говорю, что ты плохо себя вел, это было бы чересчур, но посмешищем  ты  себя
передо мной выставил. Возвращаешься сюда - как ты говорил! - гонимый тоскою,
и - как ты говорил! - в самый блаженный миг твоей жизни затеваешь самую  что
ни на есть мальчишескую интригу.
     Винценц. Но с ее помощью я спас тебе жизнь.
     Альфа. Ты выставил себя на посмешище!
     Винценц. У людей нервных часто все наоборот - они шутят в минуту печали
и смеются на похоронах. Я до смерти  боялся  этой  встречи,  вернее,  боялся
шока.
     Альфа  (примирительно).  А  нынче  утром  ты  вдруг  собрался  уходить.
Согласись, ты же выставляешь себя до крайности  неуравновешенным  человеком.
Невротиком, от которого можно ожидать чего угодно.
     Винценц. Альфа, пойми, я вовсе не спорю. Я и  тогда  поступил  с  тобой
нехорошо.
     Альфа. Ты, конечно, извини, но я сама решила, что искать тебя не поеду!
     Винценц. Пусть так. Однако даже будь я просто мошенником, уж тебя-то  я
бы игорными банками обманывать не стал.
     Альфа (протестующе). О-о!.. Нет, ты меня обманул, и как подло!  У  тебя
хватило наглости...  лгать,  усыпляя  меня  ласками...  ты...  Только  я  не
очень-то принимаю твои басни всерьез, и тебе это известно!  Ты  врал  и  сам
верил в свое вранье, поэтому совершенно ясно, что ты отъявленный фантаст!
     Винценц. Согласен.  Но  что  означает  "лгать"?  Выдавать  желаемое  за
существующее? Тут все как у моралиста, только  убежденность  еще  тверже.  А
отчего ненадежность нашего мира увеличивается скорей: оттого,  что  я  нынче
утверждаю одно, а завтра - другое, или  оттого,  что  шестеро  твоих  друзей
имеют сразу шесть разных мировоззрений?
     Альфа. Это означает: внушать людям то,  что  не  соответствует  фактам.
(Отвернувшись, разочарованно бросается на оттоманку.)
     Винценц.  А  разве  не  все  соответствует  фактам?  Слушай,  я  понял:
отъявленный фантаст - это лгун, у которого вранье соответствует фактам!
     Ведь факты и  впрямь  фантастичны.  Если  ты  утверждаешь,  что  Солнце
обращается вокруг Земли, то, по данным новейших исследований,  ты  не  менее
права, чем если бы сказала,  что  Земля  обращается  вокруг  Солнца.  Матери
жертвуют собой ради детей, но и детьми  тоже  жертвуют.  Огонь  пожирает,  и
огонь питает. Человек наводит порядок, потому что разводит грязь, а грязь он
разводит, потому что иначе не имел бы потребности  наводить  порядок.  Он  и
трезвенник, и пьяница. Карает вора, но карает и бедняка.
     Альфа (сердито, отчаянно).  Прекрати!  Не  начинай  сызнова  врать!  Ты
вообще не умеешь быть серьезным!
     Винценц (прижав ладони к вискам). Чудовищный  шум.  Шум  и  дьявольский
тарарам!.. И в этом оглушительном тарараме, когда не  понимаешь  собственных
мыслей, в этой поистине преступной неразберихе я  иной  раз  тоже  обделываю
свои делишки, запускаю этакий шарик, и вот что странно: в какую  бы  сторону
ты его ни послал, он прекрасно проходит сквозь реальность, будто только  его
и ждали.
     Альфа (стоя перед ним).  Это  ты  им  скажи.  Скажи  свое  мнение  моим
друзьям!
     Винценц. Я? Им? Боже сохрани. Со мной всегда обстояло хуже, чем с  моим
враньем. Я вынужден им уступить. Они преследуют меня, потому что Бэрли их  с
той поры избегает.
     Альфа. Да? И что же?!
     Винценц. Грозят борьбой за мое существование и против моего существа, а
я... мне, по сути, нечего защищать.
     Альфа. Трус! А вот я - нет! Я выйду за тебя замуж!

                            Винценц протестует.

Да,  выйду!  Хотя  мне  это  постоянное обещание, конечно же, надоедает куда
больше,  чем тебе, но дело сейчас не в этом! (Опять мечется по комнате.) Они
смеют  нам  диктовать,  что я должна делать!! Смеют запрещать мне общаться с
тобой! Мне, которой ты, видит Бог, безразличен! Слава Богу, мне еще есть что
защищать!  Знаешь,  что  такое  анархист?  Да? Так вот, я анархистка. На всю
жизнь!  Я  этот мир не создавала. Я бы наверняка сделала его получше, если б
меня  спросили;  невелика премудрость. А я должна принимать всерьез нынешний
мир,  созданный  этими  мужчинами?  Им-то  очень  хочется,  чтобы я этот мир
уважала! Да я скорее в суфражистки подамся!
     Винценц. Тебе все же полегче. Да-а, имей я (рисует  в  воздухе  женские
формы)... твои природные данные, будь я женщиной...

                                  Звонок.

(Быстро хватая свои вещи.) Это они!
     Альфа (направляясь к двери). Ну, так что бы ты сделал?!
     Винценц. Я? Будь я женщиной? Все в восторге, стоит мне только  проявить
к ним крупицу интереса. Добровольно изливают мне душу. Я - их  лунная  ночь,
их соловей, час их слабости. Мне даже думать об  этом  нельзя,  сразу  слеза
прошибает: что бы можно было сделать с миром, будь я женщиной! Но  меня  они
не любят, то-то и оно, вот почему я должен спрятаться!  (Поспешно  уходит  в
соседнюю комнату.)
     Альфа (ему вдогонку). Я нет! Не знаю, что я сделаю! Но  что-то  сделаю,
вынужденно, по необходимости.

Входят Друзья. Образовав вокруг Альфы многоугольник, они затем на протяжении
 всей сцены взволнованно расхаживают по диагоналям и касательным. Временами
то один, то другой останавливается перед Альфой. Молодой Человек: безмолвная
                         согласованность с другими.

     Музыкант (от имени всех). Дорогая Альфа, вы обдумали наши возражения?
     Альфа. Хотелось бы знать, кого это касается, кроме меня?
     Музыкант. Мы очень обеспокоены.
     Политик. Этот человек вам не компания, с социальной  точки  зрения  это
бесспорно.
     Ученый. Господин Бэрли давно бы изъявил желание  вернуться  к  нам,  не
будь ему так неприятно вспоминать об этом человеке.
     Альфа. Бэрли? Я же отказала ему от дома.
     Музыкант.  Да,  конечно...  но  он  надеется.  Он  отрекся   от   своих
эгоистичных притязаний.
     Ученый. Кое в чем его поведение было предосудительно, однако...
     Политик. Словом, он вполне желательная компания.
     Альфа (приятно тронутая). Значит, Бэрли надеется?.. Нет.
     Музыкант  (в  отчаянии).  Только  из-за  этого   страхового   агента...
(Пугается яростного взгляда Альфы.) ну да, ну да... математика...
     Ученый. Какой из него математик, он уже доказал!
     Альфа. Господа, по-моему, вы позволяете себе дерзости.
     Ученый. Мы взяли на себя малоприятную задачу. Но ничего  не  поделаешь:
дружеские обязанности бывают и тягостны, и малоприятны. Любой из нас  сказал
бы вам это, но вы... вы...
     Музыкант. Да, Альфа, вы бы наверняка нам  не  разрешили.  Наверняка  бы
обиделись, а этого никому из нас не хотелось, нет...
     Ученый. Вот мы и решили выступить сообща.
     Политик. Господин Бэрли тоже знает об этом и полностью с нами согласен.
     Музыкант. Да-да,  он  тоже.  Тоже  не  одобряет  излишеств  фантазии  и
выдумки.

                     Все неподвижно стоят вокруг Альфы.

     Ученый. И вот мы сообщаем вам, что решили... предоставить вам... выбор:
или Винценц... этот заурядный  мошенник,  который  посмел  оскорбить  такого
солидного человека, как господин Бэрли... или наша дружба. Мне выпал  жребий
сообщить вам это.
     Альфа. Вот как? Замечательно. Разумеется, я не могу принять решение сию
минуту.
     Кроме того, позвольте заверить, что мне будет недоставать вас не более,
чем вам меня.
     Музыкант (мягко). Тогда вам будет очень нас недоставать...
     Ученый. Но такого еще никогда не бывало - вы поселили мужчину - в своей
квартире!
     Политик. Поэтому мы сказали себе: вы слишком беззащитны.
     Альфа. Слишком беззащитна? Как это понимать?
     Политик. Вы одинокая женщина и, как таковая, слишком беззащитны.
     Музыкант. Инцидент с Бэрли - лишнее тому подтверждение.

                            Все согласно кивают.

     Альфа. Вы что же, все теперь желаете поселиться у меня?
     Политик. Нам  кажется,  вам  нужна  квартира  побольше,  посолиднее,  с
посыльными. Здешняя романтика, конечно, штука неплохая, но...
     Альфа. Это можно бы обсудить.
     Политик. Однако ж я еще  хотел  сказать:  здешняя  романтика,  конечно,
штука неплохая, но...
     Ученый. Как бы высоко мы ни ценили ваше настроение...
     Музыкант. И с каким бы удовольствием ни вспоминали об этом...
     Альфа (нетерпеливо). И что же? Что?
     Политик. Вы должны снова выйти замуж, Альфа. Вам нужна мужская защита и
надежный порядок.  Мы  поставили  это  на  голосование  и,  как  выяснилось,
придерживаемся тут единого мнения.
     Альфа. С ума  сойти!  За  кого  же  из  вас  я  должна  выйти  согласно
результатам голосования?
     Политик. Такое решение привело бы к распаду нашего кружка...
     Ученый. Совершенно верно, кружок распался бы...
     Музыкант. Да, Альфа,  я  никак  бы  не  смог  присутствовать  на  вашей
свадьбе, сам не будучи женихом.
     Альфа. Так за кого же прикажете выходить?
     Политик. Видите ли, Альфа, собственно... вы ведь уже замужем.
     Альфа. Что? Хальм?
     Политик. Да, Апулей-Хальм.
     Альфа (переводя взгляд с одного на другого). Вы смеете  предлагать  мне
такое? Хальма, этого козла,  которого  я  выгнала  из  спальни,  как  только
оправилась от шока, когда меня, юную неопытную девушку, отдали за него?
     Музыкант. Да-да, за это мы его и ценим.
     Альфа. За что?
     Mузыкант. За то, что его можно выгнать.
     Ученый. Он проявил себя по-настоящему верным другом, после инцидента  с
Бэрли; он неустанно и самоотверженно старался просветить нас и  дать  четкую
характеристику этому господину Винценцу; главным образом благодаря ему все и
решилось.
     Музыкант. И потом, он и о себе кое-что сообщил, кое-что  замечательное.
Он... хи-хи... нет, Альфа, он... ха-ха... вам вовсе не будет в тягость, да и
у нас неприятных мыслей не вызовет. Ведь по отношению к  женщинам  он  сущий
херувим?!
     Политик. Он  заверил  нас,  что  возобновление  брачных  уз  отнюдь  не
повлечет за собой никаких притязаний. Мы  будем  приходить  и  уходить,  как
раньше; наши духовные контакты ничуть его не интересуют. Все дело в том, что
он не без  оснований  усматривает  в  нынешней  ситуации  "стихийного",  так
сказать, безбрачия социальную безалаберность и считает ее вредной для своего
общественного положения.
     Альфа  (растерянно).  Ну...  ну...  это  уж  слишком!..  (Как   тигрица
оглядывает одного за другим своих противников. Громко зовет.) Винценц!

                     В соседней комнате мертвая тишина.

Я выйду замуж за Винценца!
     Музыкант. Но, по словам Хальма, он вовсе не хочет жениться.
     Альфа. Это я не хочу! Вам не понять. Это выше  вашего  разумения.  (Она
явно стремится любой ценой найти идею, спасающую ее превосходство.)  Вы  что
же, не замечаете, что я  уже  в  свадебном  платье?!  Минутку!  (Возбужденно
выбегает за дверь.)

     Музыкант сокрушенно качает головой; остальные тоже, качая головой,
               сокрушаются по поводу раздражительности Альфы.

     Музыкант. Контраст с добропорядочной обывательской жизнью, именно  этот
контраст - запомните, господа! - вот что нас травмирует, хоть мы и сами люди
незаурядные!
     Альфа (втаскивая в комнату Подругу и  указывая  на  собственное  черное
платье). Это свадебный наряд?
     Подруга. Да, свадебный.
     Все. Но это ведь траурное платье!
     Альфа. Да, и траурное тоже.
     Политик. Но вы не в трауре.
     Альфа. По Бэрли.
     Ученый. Так ведь Бэрли не умер.
     Альфа. Потому я и в трауре.
     Mузыкант. Значит, вы все-таки хотели выйти за него?
     Альфа. Кто вам сказал?
     Все. Ну, вы же носите по нем траур.
     Альфа. Я в трауре за него.
     Все. Нет, не понимаю... Вы говорите, что это свадебный  наряд?  Значит,
хотите выйти за него?
     Альфа. Без него. Для людей иного склада тут ничего сложного  нет:  я  в
трауре за него.
     Ученый. За него? Вы же только что сказали: без него.
     Альфа. Ну да, конечно, за него.
     Ученый. За? Не по?
     Альфа. За! То есть: без него... Вы до сих пор не  уразумели,  что  я  в
трауре без него за него? Я за него в таком горе, будто он  от  страсти  убил
себя и меня, поскольку я не хотела за  него  идти.  Поскольку  он  этого  не
сделал. Без него.
     Ученый (за всех.) Но я не понимаю смысла!
     Альфа. Без не-е-е-го-о-о-о!!!
     Ученый. Но вы же сказали, что платье свадебное: за  кого  же  вы  тогда
собрались замуж?
     Альфа. Дорогая, они не понимают! Платье и то им непонятно.  Они  мыслят
так однозначно. Если я говорю, что черное - это белое, значит, для моей души
оно и правда белое. А  Бэрли  для  моей  души  умер.  И  траурное  платье  -
свадебный наряд. И они все тоже бесконечно мертвы. Им не дано понять,  сколь
глубоко бессилие нежного чувства именно потому, что ты не мужчина...  верно,
дорогая?
     Подруга. Ах, Альфа, смутные мечты неизменно самые прекрасные!
     Альфа (одной рукой обнимая подругу). Эти тупоголовые люди полагают, что
в любви необходим мужчина, и если некий  мужчина  прожил  у  меня  несколько
дней, значит,  он  обязательно...  обязательно...  Какой  примитив!  Они  не
понимают, что их непонимание безгранично преступно! Но мы им это растолкуем,
а Винценц тем временем будет жить подле нас, сколько захочет.

                    Мужская группа приходит в движение.

     Политик. Н-да, ну тогда!..
     Все. Что "тогда"?
     Музыкант.  Нехорошо  с  вашей  стороны,  Альфа,  приносить  проверенных
друзей...
     Политик. ...в жертву бродяге!
     Альфа (припав к груди Подруги). Они так и не  поняли,  что  в  них  нет
надобности. Они оскорбляют меня своей защитой. {Дрожа от упрямства,  сердито
делает им ножкой знак удалиться.)
     Подруга. Но, Альфа! Я знать об этом не знала! Альфа! Ты все обдумала!
     Альфа (сердито, со слезами). Что?
     Подруга. Ты и вправду хочешь из-за Винценца?..
     Альфа. Что? Что?
     Подруга. Ничего.
     Альфа. Что ты знаешь?

                       Подруга гладит ее все нежнее.

Ты что-то знаешь?! (Вопросительно хватает ее за плечи.)
     Подруга (внезапно в порыве любви, стыда, раскаяния виснет у нее на шее,
затем падает на колени). Он недостоин тебя!.. Он соблазнитель!..
     Альфа (холодно высвобождаясь). Ты? У тебя... что-то с ним было?
     Подруга (на коленях). Ты знаешь, это моя слабость!.. Но он... он...
     Альфа. Фу!.. как ты мне омерзительна. Грязный ошметок,  который  липнет
ко всем мужчинам подряд. Вдобавок еще и здесь? Здесь?
     Подруга. В этом... в этом было столько человечности. И началось все так
обыденно!.. (Обнимая ноги Альфы.) Прости. Прости! Я так тебя люблю!
     Альфа (неожиданно вцепляется ей в волосы, бьет по лицу).  Так  ты  меня
любишь, так!!!

                                  Борются.

     Подруга (хныча). Не надо, не надо... я так тебя люблю...

   Все бросаются разнимать, но их едва не сбивают с ног; сцена безусловно
  некрасивая. На шум из соседней комнаты входит Винценц. Подруга на полу.
                  Альфа в растерянности рядом, на коленях.

     Альфа. Боже, какой стыд... (Глядя то на одного, то на другого.) Что  вы
теперь обо мне думаете? (Она на грани отчаянных слез.)
     Винценц. Ну, как вы считаете... можно мне сказать?

 Альфа бросает на него беспомощный взгляд. Подруга вскакивает, кидается на
        грудь Винценцу. Винценц переправляет ее в объятия Музыканта.

Всего на минутку! (Всем.) Необычайный трагический талант!

          Альфа смотрит на него и догадывается, что пришла помощь.

     Все (недоверчиво). Это все спектакль?
     Винценц. Ну конечно. (Помогает Альфе встать. Подруге.) Вы уж  простите,
ради  естественности  вас  не  предупредили.  (Всем.)  Как  известно,  Альфа
буквально во всем  наделена  незаурядным  талантом,  но  у  нас  потребовали
доказательств. Потребовали зацепиться за любой пустяк и  разыграть  "сцену".
Потому что с нашей точки зрения только сценам, вытекающим из самой жизни,  в
полной мере присуща естественность.  Мы  даже  подумываем  использовать  наш
капитал, чтобы  влиять  на  судьбы  и  потом  снимать  их  в  кино.  Никаких
профессиональных актеров! Дело в том, что не так давно я завязал  контакт  с
кинематографом: "Свет и  любовь.  Общество  по  производству  реалистических
фильмов в рамках закона". И вот только что мы обрели в  Альфе  поразительную
исполнительницу.
     Альфа.  Что   правда,   то   правда:   нашим   киноактрисам   недостает
человечности, они такие банальные.
     Винценц.  А  реальная  обыденность  -  самый  подходящий  материал  для
кинематографа.
     Политик.  Но  "Свет  и  любовь"?  Это  же   выдумка!   Так   называется
миссионерская община!
     Винценц. В самом деле?  Возможно.  Но  согласитесь,  это  замечательное
название и для киностудии.
     Музыкант (Винценцу). А вы? А мы?

               Политик пожимает плечами и собирается уходить.

А женитьба? А Хальм?
     Винценц. Я надеюсь.
     Альфа (взяв себя в руки). Вы все мне глубоко безразличны.  Вы  все  для
меня духовно умерли. В том числе и Винценц.
     Винценц. Остается надеяться. Вы напрасно мне не доверяете.  Но  ничего,
все разъяснится... Однако оставим  покуда  двух  артисток  наедине.  (Уводит
Друзей из комнаты.)

 Альфа и Подруга меж тем приводят перед зеркалом в порядок свои прически и
                                  платья.

     Подруга (опасливо). Ты была так резка...  (Тихо.)  Но  привела  меня  в
полный восторг!
     Альфа. Нам надо поговорить начистоту. Я вела себя странно.  Даже  очень
странно... Ты, конечно, не поверишь... если тебе нужен Винценц...  Для  меня
он никогда не имел большого значения.

   Винценц осторожно, оценивая ситуацию, возвращается с пальто, шляпой и
                            саквояжиком в руке.

     Подруга. Ах, вот теперь ты мне по-настоящему близка!
     Альфа. Значит, поговорим сегодня вечером. Я дам  тебе  ключ.  Сейчас...
(Тщетно ищет ключ.)

 Винценц молча кладет перед нею свой. Подруга берет ключ и быстро, не глядя
                            на Винценца, уходит.

     Винценц. Ну что же, наверно, и мне пора идти?

 Альфа опять начинает беспокойно мерить шагами комнату, как в первой сцене.

     Альфа. Не думай, я не держу на тебя обиду.  Помощь  тебе  не  нужна?  В
конце концов ты же потерял место, пока был со мной.
     Винценц. Дай руку. (Протягивает ей свою.)  Нелегкая  все-таки  штука  -
свидание со своей душой.

   Альфа не берет протянутую руку. Винценц подходит к зеркалу, задумчиво
                        приглаживает щеткой волосы.

Позволь на прощание дать тебе совет: не зови больше этих милых господ.
     Альфа. Этому должен быть конец! Должен!
     Винценц. Смотри. {Держа щетку  за  концы,  поворачивает  ее  щетиной  к
Альфе.) Вон сколько концов! Ты забыла?
     Альфа. Если бы все в тебе было столь же  прочно,  как  твоя  память  на
чужие ошибки, до такого бы не дошло. (Забирает у  него  щетку  и  продолжает
расхаживать по комнате.)
     Винценц. Альфа, милая, не о том речь, смотри!  (Показывает  ей  что-то,
что осталось у него в руках.)
     Альфа. Что это?
     Винценц. Вот он, конец: седой волос!
     Альфа (быстро забирая у него волос). Это подругин.
     Винценц.  Или  мой.  Следующим  будет  твой.  Возраст,   нельзя   вечно
оставаться ребенком и твердить, что мир должен быть другим, не таким,  каков
он есть. (С мягкой меланхолией.)  Давай  не  будем  перед  разлукой  кривить
душой. Ты, конечно, тоже думаешь, что я мошенник? А ведь это неправда.
     Альфа (остановившись). Почему ты и на прощание не можешь не врать?
     Винценц. Боже мой, да не вру я, нет. Ты вот думаешь, я сидел в  тюрьме,
якшаюсь с убийцами и гулящими девками, играю в  азартные  игры?  Скажу  тебе
чистую правду: на самом деле я живу как все. Скучаю, на досуге хожу в  кино,
в варьете или скромненько, по-обывательски играю в скат, бываю в театре и на
художественных выставках и там тоже скучаю, проживаю свою жизнь, как  всякий
порядочный человек, без ощущения, что я и  есть  ее  причина,  без  мелодии,
направления, хмеля, глубины. Единственное, что отличает меня от других,  это
отсутствие настоящей профессии, потому, наверно, я  и  вижу  все  это  более
отчетливо.
     Альфа. Значит, ты не плохой человек?
     Винценц. Увы, нет. Правда, нельзя сказать, что у меня не было  к  этому
таланта...
     Альфа.  Вот-вот.  (Опять  начинает  расхаживать  по  комнате  и   опять
останавливается.) Сколько у человека всяких талантов! Но пользоваться ими он
не умеет!
     Винценц. Ты так считаешь. А сама вот только что продемонстрировала куда
больше таланта к страсти, чем даже я мог предположить. Но  как  совладать  с
талантом? Скажу: бесталанностью, работой, серьезным ко  всему  отношением  и
прочими неприятными вещами; ведь дух может себя проявить лишь как  отход  от
бездуховности, таланту же без соответствующих ограничений  не  хватает,  как
говорится, глубокомыслия. Лучше не принимать свои таланты всерьез.
     Альфа. Тебе не хватает серьезного отношения  к  себе  самому!..  Я  уже
говорила, что ты для меня духовно мертв: но  почему  ты  тогда  -  я  говорю
сейчас о прошлом, - почему ты тогда, когда я была послана тебе, не  нашел  в
себе сил для серьезности?
     Винценц. Звонят! (Порывается открыть.)
     Альфа. Отвечай!

                      Опять звонок, очень энергичный.

     Винценц. Но любовь двух значительных людей  вовсе  не  частное  дело...
(Выбегает  вон.  Возвращаясь.)  ...а  суммарное  отношение  к   миру!   Могу
посоветовать тебе одно: примирись с миром! Смотри, у него цветы.

  Вошел Апулей-Хальм, тщательно одетый, с букетом в руках. Держится очень
                            солидно и уверенно.

     Альфа. Подождите! Ты - гений с изъяном! А я нет!
     Винценц. Будь у меня хоть крохотный изъян! Я был бы неотразим!.. У меня
тогда был бы какой-нибудь бзик, какое-нибудь хобби, или  тайное  извращение,
или миссия, я был бы артистом, любовником, негодяем, скрягой, бюрократом,  -
словом, значительным человеком и жил бы со всей серьезностью. Но я до  ужаса
здоров.  (Беззастенчиво  разглядывает  Хальма.)   Ведь   я,   щегол,   певец
серьезности, совершенно ясно вижу все вокруг. И тем не  менее  я,  на  беду,
человек гармоничный; меж тем как  любой  другой  выкрашен  одним  цветом,  я
гармонически пестрый. И, конечно, заглянув в мое  оперение,  всякий  думает,
что он того же цвета.
     Хальм (размеренно, с достигнутой недостижимой высоты). Вы мошенник. Это
установлено.
     Винценц. Ну разве что когда мне одиноко, так  сказать,  из  социального
ощущения,  я  пользуюсь  своей  многоцветностью  и  временами   прикидываюсь
мошенником. (Альфе.) Мое единственное мошенничество заключается в том, что я
не мошенник. (Протягивает Альфе руку.) Не сердись на меня... И не  заставляй
его так долго ждать.

         Альфа разочарованно пожимает плечами. Она приняла решение.

     Альфа. Зачем вы с цветами?
     Хальм (поднимая букет). Наши друзья, верно, уже сказали вам. Я надеюсь,
что после... после этой ненадежности вы сумеете оценить верную привязанность
супруга.
     Альфа (принимая цветы). Дорогой Хальм, я ценю вашу  заслугу.  И  отвечу
вам сей же час. Но будьте добры, прежде соедините меня кое с кем. Я дам  вам
номер. (Листает телефонную книгу.)
     Хальм (обращаясь меж тем к Винценцу). С вами все  кончено.  Но  я  могу
вам, верно, в чем-нибудь посодействовать?
     Винценц. Я хотел бы стать слугой: не дадите ли мне рекомендацию?
     Хальм, Слугой? Прелестно.
     Винценц. Лучше всего - вашим; я уже более-менее знаю ситуацию.
     Хальм. Вы, похоже, и теперь не прочь понасмешничать. Но  обстоятельства
изменились!
     Альфа. Вот, дорогой Хальм, позвоните для меня по этому номеру.
     Хальм (набирая номер). Весьма влиятельный человек, этот  барон  Ур  фон
Узедом.
     Винценц (Альфе, недоверчиво). Это не тот, что однажды сидел  с  вами  в
ложе, такой маленький шимпанзе?
     Хальм. Невероятно богатый человек и поклонник образования.
     Винценц. И на голове у него мерзкая сыпь?
     Хальм. Он почти излечился... Да, это Хальм, доктор Хальм,  муж  госпожи
Альфы, да, моя жена сама возьмет трубку.
     Альфа. Спасибо, Хальм. Альфа у телефона... О-о?.. (Молча слушает.).

   Мужчины стоят, не говоря ни слова. Альфа обрывает разговор, прикрывает
                              трубку ладонью.

(Винценцу.) Значит, ты вправду решил уйти?
     Хальм. Конечно, он должен уйти!
     Альфа (продолжая телефонный разговор). Значит, через полчаса вы  можете
быть здесь. Не растрачивайте себя заранее. (Вешает трубку.) Вы  знаете,  что
это означает?
     Хальм. Нет.
     Альфа. Три недели назад он сделал мне предложение...
     Хальм (восхищенно качая головой). Ах-ах!
     Альфа. ...которое я отклонила. Но одно я обещала: если я пожалею о моем
решении, то сразу же сообщу. (Без сил, с притворным  безразличием  падает  в
кресло.)
     Хальм. Но, Альфа, вообще-то мы еще женаты,  мы  ведь  по-настоящему  не
разводились!
     Альфа. Вот как? (Устало.) Тогда ступайте к адвокату и уладьте это дело.
Я  не  желаю  больше  иметь  ничего  общего  с  такими  нелепыми  историями.
(Винценцу.) А вы?
     Винценц.  Ты  изумительна.  Ничто  не  восхищает  меня  так,  как  твое
тщеславие; я лишен его, а у тебя это - самое сильное качество.
     Альфа. Но вам же теперь будет плохо?
     Винценц. Поскольку Хальм меня отверг,  наймусь  слугой  к  какой-нибудь
светской даме или к биржевику.
     Альфа. Ты это серьезно? У нас мало времени, Винценц.
     Винценц. Конечно, серьезно.  Если  не  нашел  собственной  жизни,  надо
тащиться в хвосте чужой. И лучше всего делать это не от восторга, а сразу за
деньги. Для честолюбца есть только две возможности -  создать  большое  дело
или стать слугой. Для первого я  слишком  честен;  для  второго  -  как  раз
сгожусь.
     Но если тебе когда-нибудь вдруг захочется... я  все  же  опасаюсь,  что
этот скоропалительный шаг сделает тебя очень несчастной...
     Альфа. Мне что, явиться в  тот  же  дом?  И  ты  обеспечишь  мне  место
горничной?
     Винценц. Нет, уж ты, пожалуйста, иди в другой  дом;  ведь  мы  с  тобой
все-таки чересчур похожи.

                                   Конец

 

 
                   "Винценц и подруга выдающихся мужей". 
 
     Пьеса вышла уже у Ровольта, в 1924 году. Премьера состоялась в  Берлине
в 1923 году,  имела  большой  успех,  от  которого  Музиль  дистанцировался,
считая, что работа его "незаконченная и никогда закончена не  будет".  После
войны пьеса неоднократно ставилась различными городскими театрами, начиная с
Кельна (1957).
     На русском языке печатается впервые.
 
                                                                   Е. Кацева 
 




Last-modified: Sat, 10 May 2003 10:11:52 GMT

Оцените этот текст: