Оцените этот текст:








     Космические полеты  начались  во  времена  распада  великой  Западной
культуры на  Земле.  Первоначально  цели  полетов  были  сугубо  военными.
Изобретение Муиром двигателя, основанного  на  принципе  ленточной  массы,
позволило первым исследователям достичь Юпитера; юпитерианская  экспедиция
в 2018 году помогла понять законы гравитации, хотя само явление гравитации
было известно уже несколько веков.  Полет  экспедиции  оказался  последним
полетом  с  использованием  двигателей  Муира,  он  завершился   буквально
накануне окончательного исчезновения культуры  Запада.  Строительство  при
помощи дистанционного управления Моста на Юпитере, вероятно,  стало  самым
грандиозным (а во многих отношениях  -  и  самым  бесполезным)  инженерным
проектом,  когда-либо  осуществленным  человеком.  Однако  это   позволило
провести непосредственно, вблизи, измерения магнитного поля  Юпитера.  Они
явились  последним  и  решающим  подтверждением   корректности   уравнения
Блэкетта-Дирака, выведенного  еще  в  1948  году  и  установившего  прямую
взаимосвязь между магнетизмом,  гравитацией  и  скоростью  вращения  любой
массы. До того времени гипотеза Блэкетта-Дирака не находила  практического
применения, оставаясь лишь игрушкой  в  руках  математиков.  Подкрепленная
измерениями, гипотеза быстро получила  практический  выход.  Из  множества
страниц, исписанных символами, и великого множества бесконечных  дискуссий
о  возможной  напряженности  магнитного  поля  единственного  вращающегося
электрона, родился гравитронно-поляризационный генератор Диллона-Уэгонера,
почти  мгновенно  получивший  название   "спиндиззи",   в   честь   своего
воздействия на  вращение  электрона.  Супердвигатель,  защитный  экран  от
метеоритов  и  антигравитация  прибыли   в   одной   компактной   посылке,
обозначенной G = 2(PC/BU)2.
     Каждая культура имеет характерную для  нее  математику;  историографы
могут  выделить  в  ней  моменты,  объективно   обусловленные   социальным
устройством соответствующего общества. Это уравнение  вполне  объяснимо  с
точки зрения алгебры, характерной для Магианской культуры, и вписывается в
матричную механику Эпохи Бродяг, являвшуюся существенной  частью  открытий
Запада.  Первое  время  казалось,  что  основное   достоинство   уравнения
заключено в возможности  изменения  скорости  света  С,  рассматривавшейся
ранее как ограниченная. Запад использовал спиндиззи для заселения  ближних
звезд колонистами в течение пятидесяти последних лет своего существования;
но даже и тогда он не понял, какова мощность оружия,  оказавшегося  в  его
слабеющих руках. В сущности Запад так и не  постиг,  что  спиндиззи  может
перенести в космос _л_ю_б_у_ю_ массу, а также и защищать ее  и  перемещать
быстрее света.
     В последующие века концепция космических полетов была почти полностью
забыта. Распространившаяся на Земле новая культура, духовно ограниченный и
примитивный    деспотизм,     определяемый     историографами     термином
"Бюрократическое  государство",  мыслила  иными  категориями.  Космические
полеты были естественным, хотя и запоздалым проявлением  западного  образа
мышления,  всегда   демонстрировавшим   амбициозность   по   отношению   к
неизведанному и бесконечному  пространству.  Однако  советским  правителям
идея космических полетов представлялась столь неприемлемой, что  они  даже
не позволяли упоминать об этом своим  писателям.  В  то  время  как  Запад
возвышался над  Землей  словно  могучая  секвойя,  Советы  расползлись  по
планете  подобно   лишайнику,   все   усиливая   хватку,   удовлетворенные
пребыванием у подножия гигантских столбов  солнечного  света,  по  которым
Запад непрестанно пытался подняться.
     Именно таким образом Бюрократическое государство появилось  на  свет,
пришло к своему триумфу и собиралось удерживать свои завоевания.  Никакого
захвата Запада Советами с военной точки зрения не  было.  В  2105  году  -
падение Запада обычно датируется этим годом - любое военное противостояние
привело бы к уничтожению в один день всего населения Земли. Запад сам  дал
покорить себя. Это был длительный и болезненный  процесс,  который  многие
предвидели,  но  никто  не  мог  остановить.  Стремясь   воспрепятствовать
проникновению врага, Запад на свой лад  внедрил  контроль  за  мыслями.  В
конце концов уже невозможно стало отделить одну противостоящую культуру от
другой,  а  поскольку  Советы  имели  гораздо  больший   опыт   управления
монолитным государством, их правление просто оказалось вскоре свершившимся
фактом и не сопровождалось кровопролитием.
     Запрет на все, что связано с космическими  полетами,  распространился
даже на творческие изыскания ученых-физиков. Вездесущая полиция мысли была
обучена основам баллистики и других дисциплин, связанных с  астронавтикой,
благодаря чему могла определить,  относится  ли  некая  научная  работа  к
запретной области - они называли это Внеземной Активностью  -  задолго  до
того,  как  она  могла  пройти  необходимую  апробацию  и  приблизиться  к
практическому применению.
     Полиция  мысли  однако  не  могла  запретить  ядерные   исследования,
поскольку от них зависела  мощь  нового  государства.  Уравнение  Блэкетта
возникло в результате исследований  магнитного  момента  электрона.  Новое
государство запретило спиндиззи - в их глазах он  представлялся  средством
возможного освобождения подданных, - но полиция мысли не была  извещена  о
том, что это знаменитое уравнение относится  к  "чувствительной  области".
Советы не отважились на обнародование такой информации.
     Таким образом, несмотря на то, что все, даже самые  малые,  группы  и
сословия были подвергнуты Бюрократическим государством  промыванию  мозгов
или  "переобучены",  математики-теоретики  продолжили   свою   работу   по
разрушению этого государства, сами того не ведая, и не имея  революционных
мотивов. Спиндиззи был открыт совершенно неожиданно в лабораториях ядерной
физики Ториевого Треста.
     Это открытие  привело  к  гибели  ограниченной  культуры,  внедренной
Советами, точно так же, как  угроза,  исходящая  от  ядерного  реактора  и
Солнечного  Феникса,  прервала  господство  Запада.   Космические   полеты
возобновились. Некоторое время  спиндиззи  из  осторожности  устанавливали
только на вновь создаваемых кораблях.  Последовал  период  -  до  смешного
короткий  -  исследования  межпланетного  пространства.  Прежняя   система
взглядов постепенно вновь  утверждала  себя.  Однако  центр  тяжести  этой
системы   сместился.   Расточительность   использования   спиндиззи    для
перемещения кораблей не могла  продолжаться  бесконечно.  Не  существовало
причин, по которым аппараты с  людьми  на  борту  должны  были  оставаться
маленькими,   тесными,    иметь    вытянутую    форму    и    ограниченную
грузоподъемность.  После  того  как   антигравитаторы   стали   инженерной
реальностью, отпала необходимость конструировать корабли исключительно для
космических полетов, поскольку ни масса, ни аэродинамические  нагрузки  не
имели более никакого значения. Появилась  возможность  поднимать  с  Земли
самые  крупные  объекты  и  перемещать  их  в   космическом   пространстве
практически на любое расстояние. При необходимости, можно было  перемещать
целые города.
     Во многом так и произошло. Первыми  были  промышленные  фабрики.  Они
путешествовали  по  Земле  от  одного  крупного   месторождения   полезных
ископаемых к другому. Затем отправились еще дальше. Начался  исход.  Ничто
не могло его  предотвратить,  тем  более,  что  к  тому  времени  подобное
развитие событий полностью совпадало с интересами  государства.  Мобильные
заводы превратили Марс  в  некое  подобие  Питтсбурга  Солнечной  системы.
Спиндиззи  поднимали  с  Земли  горнодобывающее  оборудование  и  очистные
установки, неся на Марс новую жизнь. На месте самого Питтсбурга вскоре  не
осталось ничего, кроме мусора и ржавых обломков. Огромные заводы Стального
Треста  проглатывали  метеоры  и  пережевывали  затерявшиеся   в   космосе
спутники. Алюминиевый, Германиевый и Ториевый Тресты вывели свои заводы  в
космос, направляя их на разработку самых отдаленных планет.
     Но один из заводов Ториевого Треста, за номером 8, так и не вернулся.
Началось вытеснение господствующей культуры, толчком к  чему  и  послужило
это, казалось бы, не очень важное событие. Первые города ушли  за  пределы
Солнечной системы, направляясь на поиски  работы  в  те  колонии,  которые
оставила после себя  затухающая  Западная  цивилизация.  В  этих  кочующих
городах  начала  зарождаться  новая  культура.  Вскоре  события  пришли  к
закономерному итогу: Бюрократическое государство  сделало  то,  что  давно
обещало сделать, "когда народ будет к этому готов", - оно покинуло  Землю,
которой когда-то владело  полностью,  до  последней  песчинки,  и  которая
теперь совершенно опустела. Города-кочевники Земли - мигрирующие  рабочие,
нищие и бродяги - стали ее наследниками.
     В  основном  это  стало   возможным   благодаря   спиндиззи;   однако
существенную роль сыграли и два важных социальных фактора. Один из  них  -
долголетие людей. Победа над так  называемой  "естественной"  смертью  уже
была одержана к  моменту,  когда  инженеры  нашли  подтверждение  принципа
спиндиззи,  проведя  измерения  на  Юпитерианском  Мосту.  Эти  достижения
человеческой мысли шли по жизни, дополняя друг друга. Несмотря на то,  что
спиндиззи мог вывести в  космос  огромный  корабль  и  даже  целый  город,
перемещая их гораздо быстрее скорости света, межзвездное  путешествие  все
же занимало определенное время. Галактика  оказалась  настолько  огромной,
что продолжительные полеты исчислялись  человеческими  жизнями,  даже  при
наивысшей скорости, обеспечиваемой спиндиззи.
     Но когда смерть уступила лекарствам против старения - антинекротикам,
такое  понятие  как  "продолжительность  жизни"  в  старом  смысле   слова
перестало существовать.
     Второй фактор имел  экономическую  природу:  широкое  распространение
германия в исследованиях физики твердого тела. Еще до того, как  полеты  в
глубокий космос стали реальностью,  этот  металл  приобрел  фантастическую
ценность на Земле. Освоение человеком звездного  мира  привело  к  падению
цены германия  до  приемлемого  уровня,  и  постепенно  он  приобрел  роль
стабильных денег  в  межпланетной  торговле.  Ничто  другое  не  могло  бы
обеспечить финансовые основы жизни городов-бродяг.
     Итак, Бюрократическое государство пало, но  социальная  структура  не
развалилась полностью. Земные законы, хотя и сильно измененные, выжили.  И
нельзя сказать, что города-кочевники не  извлекли  из  этого  определенную
выгоду.  Мигрирующие  города  встретились  с  такими  мирами,  которые  не
позволили им обосноваться у себя. Другие же приняли их, но начали  нещадно
эксплуатировать. Города сопротивлялись, но их военная мощь оказалась  явно
недостаточной. Для цивилизации  Запада  более  характерными  были  паровые
землеройные установки, а не танки. Предсказать  результат  сражения  между
этими принципами не  представляло  труда.  Подобная  ситуация  сохранялась
всегда. Конечно, использование спиндиззи для такого  малого  объекта,  как
космический корабль, равносильно стрельбе из пушек по воробьям; но военный
корабль  -  это  всегда  расточительство   энергии,   тем   большее,   чем
смертоноснее  оружие.  Полиция  Земли  принуждала  восставшие   города   к
повиновению, а затем, исходя  из  собственной  выгоды,  принимала  законы,
обеспечивающие их защиту.
     Полиция пыталась установить в космосе порядок, но землянам так  и  не
удалось распространить на  космос  свою  гегемонию.  История  Земли  давно
канула в Лету. Во многих  уголках  Вселенной  о  Земле  слышали  только  в
легендах, она была не более чем мифом о некой зеленой  планете,  плавающей
где-то в глубинах космоса на расстоянии  многих  тысяч  парсеков.  Гораздо
более известна была недавно поверженная тирания Веги, но никто не знал - и
некоторые так никогда и не узнали - хотя бы  имя  той  маленькой  планеты,
которая уничтожила тиранию.
     Сама же Земля превратилась в цветущий сад. Только один крупный  город
остался на ее поверхности, сонный и тихий, несмотря на свой громкий статус
столицы Вселенной. Долина,  в  которой  когда-то  располагался  Питтсбург,
пышно  расцвела,   и   только   богатые   молодожены   отправлялись   туда
повеселиться. Престарелые чиновники иногда возвращались  на  Землю,  чтобы
здесь встретить смерть. Больше сюда никого не влекло.
                                        Акрефф-Моналес "Млечный Путь.
                                        Пять культурологических портретов"



                     Когда с костей совсем исчезнет плоть,
                                 у мертвых, погребенных на погосте,
                     Когда бесследно растворятся сами кости,
                     - Объединиться мертвые должны
                     С живыми, что стоят, омыты ветром,
                                 лучом облиты западной луны;
                     Отступит смерть тогда в бессильной злости,
                     А звезды лягут к их ногам, и будут им даны...
                                                               Дилан Томас

                     "...В то время, как Веганская цивилизация,  формально
                находясь еще в зените политической и военной мощи, по сути
                уже шла к  своему  закату,  культура,  которой  предстояло
                явиться ей на смену, начала наконец-то свой победный марш.
                Читатель должен однако помнить, что  тогда  никто  еще  не
                слышал о Земле. И главное светило нашей планетной  системы
                -  Солнце  -  представляло  собой  всего  лишь  ничем   не
                примечательную звездочку спектрального класса G2 в секторе
                Дракона. Возможно - правда, весьма маловероятно - что Вега
                знала о создании на Земле средств для космических  полетов
                еще до тех событий, которые мы только что упомянули здесь.
                Тем не менее, средства эти  позволяли  осуществлять  всего
                лишь внутрисистемные,  межпланетные  перелеты.  Вплоть  до
                указанного периода Земля не принимала никакого  участия  в
                Галактической истории. Однако, Земле неизбежно  предстояло
                сделать два исключительно важных открытия,  которые  могли
                вывести  ее  на  звездную  сцену.  Можно  быть  совершенно
                уверенным - если бы Вега получила информацию,  что  именно
                Земле суждено стать ее наследницей, то она  употребила  бы
                все свое огромное могущество для предотвращения  подобного
                развития событий. Но Вега не предприняла никаких действий,
                и это свидетельствует о том, что там не имели ни малейшего
                представления о происходивших на Земле событиях..."
                                        Акрефф-Моналес "Млечный Путь.
                                        Пять культурологических портретов"







                     Мы не верим в способность какой-то группы людей, либо
                достаточно компетентных либо просто разумных, работать без
                определенной доли критики  или  сомнения.  Мы  знаем,  что
                единственный путь  избежать  ошибки  -  обнаружить  ее.  И
                единственный путь обнаружить ее -  это  иметь  возможность
                свободно  задавать  вопросы.  Мы  знаем,  что   в   завесе
                секретности  незамеченная  ошибка   будет   процветать   и
                искажать суть.
                                                     Дж.Роберт Оппенгеймер

     По стенам, слева и  справа  от  него,  едва  заметно  метались  тени,
подобно смутным фигурам, быстро  появляющимся  и  исчезающим  в  невидимых
дверях. Несмотря на страшную усталость, это все же действовало  на  нервы.
Ему даже захотелось попросить доктора Корси, чтобы тот погасил огонь.  Тем
не менее, он продолжал смотреть на скачущее оранжевое пламя, чувствуя, как
тепло проникает в кожу на щеках и возле  глаз,  пропитывает  грудь.  Корси
слегка  пошевелился  рядом,  а  сенатору  Уэгонеру  показалось,  что   его
собственный вес непрерывно увеличивается с тех пор, как он расположился на
диване.  Несмотря  на  свои  сорок  восемь   лет,   он   чувствовал   себя
опустошенным, сонным, старым и тяжелым, как камень. Всего  лишь  еще  один
плохой день в долгой  веренице  плохих  дней.  Хорошие  дни  в  Вашингтоне
остались далеко в прошлом, будто во сне.
     Расположившийся  рядом  Корси,  несмотря  на  груз  в  дополнительные
двадцать лет, чувствовал себя легким и неутомимым. В  прошлом  он  являлся
Директором Бюро Стандартов, опять-таки в прошлом  -  Директором  Всемирной
Организации  Здравоохранения,  а  в  настоящем   -   главой   Американской
Ассоциации  за  Развитие  Науки  (обычно  упоминаемой  в  Вашингтоне   как
"левацкая ААРН").
     - Мне кажется, ты понимаешь, чем рискуешь,  видясь  со  мной,  -  еле
слышно проговорил Корси. - Я вообще бы не приехал в Вашингтон, если бы  не
считал, что того требуют интересы ААРН.  Во  всяком  случае  -  после  той
трепки, которую мне собственноручно задал  Мак-Хайнери.  Теперь,  когда  я
завязал с работой на  правительство,  более  всего  моя  жизнь  похожа  на
плаванье в аквариуме. За стеклом, на котором имеется надпись "Пиранья". Да
ты и так все знаешь.
     - Знаю, - согласился сенатор. Тени прыгнули вперед и снова отступили.
- Я заметил хвост, пока добирался к тебе сюда. Парни Мак-Хайнери уже давно
пытаются собрать на  меня  компромат.  Но  я  все  равно  должен  с  тобой
поговорить, Сеппи. Я попытался как можно лучше разобраться  во  всем,  что
накопилось в архивах комиссии с тех пор, как стал ее председателем.  Но  у
меня, как у неученого есть особые ограничения. Я не хотел задавать слишком
откровенные вопросы своим ребятам, потому что это  верный  путь  к  утечке
информации. Возможно, прямо в лапы Мак-Хайнери.
     - Вот теперь мы знаем, что такое правительственный эксперт, -  угрюмо
заметил Корси. - Это - человек, которому даже  ты  боишься  задать  важный
вопрос.
     - И который даст тебе такой ответ, какой, по его  мнению,  ты  хочешь
услышать, - вздохнул Уэгонер. -  Я  тоже  столкнулся  с  этим.  Работа  на
правительство - вовсе не сахар. Даже для сенатора. Между  прочим,  мне  не
раз хотелось снова оказаться на Аляске. В Кодьяке у  меня  имеется  домик,
где  я  мог  бы  НАСЛАЖДАТЬСЯ  огнем  в  камине,  не  думая  о  том,   что
отбрасываемые им тени, могут иметь при себе записные книжки. Ладно, хватит
ныть, вспоминая спокойные  деньки.  Я  дрался  за  свое  кресло  и  теперь
постараюсь  максимально  использовать  свои  способности  -  надеюсь,  что
таковые имеются.
     - Что ж, весьма похвальные слова, - одобрил Корси,  забирая  из  руки
Уэгонера бокал с бренди и пополняя почти нетронутое янтарное озерцо в нем.
Над  его  руками,  скручиваясь  тяжелыми,   пахучими   кольцами,   поплыли
алкогольные пары.
     - Когда я впервые услышал, что  Объединенная  Комиссия  Конгресса  по
Космическим Полетам будет  находиться  под  руководством  свежеиспеченного
сенатора, который до своего  избрания  занимался  исключительно  рекламным
бизнесом...
     - Ну, будь снисходительнее, - произнес Уэгонер, шутливо нахмурившись.
- Юридическими консультациями по рекламной информации.
     - Как тебе больше нравится, Блисс. И все же я выругался. Я знал,  что
этого никогда бы не  случилось,  изъяви  кто-то  из  сенаторов  со  стажем
желание занять председательское кресло. И сам по себе факт, что  никто  из
них не соблаговолил, казался, по моему мнению, лучшим обвинительным  актом
нынешнему Конгрессу.
     Каждое произнесенное здесь мною слово  фиксируется.  И,  конечно  же,
будет использовано против тебя. Рано или поздно. Со мной уже так поступали
и слава Богу, что хоть с ЭТИМ все ясно. Но  на  твой  счет  я  ошибся.  Ты
проделал чертовски большую работу. Ты обучился быстро, как по  волшебству.
И если ты хочешь перерезать себе горло  как  политику,  спрашивая  у  меня
совета - клянусь Господом, я тебе его дам.
     И Корси символически вложил бокал в руку Уэгонера.
     - Но только тебе, и никому другому, - добавил он. -  Я  не  собираюсь
рассказывать  правительственным   чиновникам,   каков   наилучший   способ
просеивания песка. Если только меня не попросит ААРН.
     - Я знаю, что ты бы так  никогда  не  поступил,  Сеппи.  Оттого-то  и
имеешь столько неприятностей. А потому -  спасибо.  -  Сенатор  машинально
покрутил бокал с бренди.  -  Хорошо,  тогда  скажи  мне  вот  что:  почему
возникли проблемы с космическими полетами?
     - Вояки, - просто ответил Корси.
     - Да, но это не  все.  Во  всяком  случае  не  главное.  Естественно,
Армейская Космическая Служба пропитана завистью, взяточничеством и  болеет
полным  окостенением  мозгов.  Но  в  те  дни,  когда   более   полудюжины
правительственных служб работали над космическими полетами  все  было  еще
хуже. Кто там только не старался. Метеорологическое бюро, Флот, твое Бюро,
ВВС  и  так  далее.  Я  просматривал  кое-какие  документы  того  времени.
Программу по запуску искусственных спутников Ричард Саймингтон объявил еще
в 1944 году. Однако первый пилотируемый корабль стартовал только в 1962. И
то лишь после передачи всех полномочий  армии.  А  у  той  полудюжины  эта
чертова штуковина  так  и  осталась  на  кульманах.  Каждый  контр-адмирал
настаивал на том, чтобы в чертежи стартовой площадки непременно  вносилась
стоянка для его собственного любимого лимузина. По крайней мере сейчас  мы
ИМЕЕМ космические полеты.
     - Но  теперь  происходит  кое-что  похуже.  Будь  космические  полеты
по-прежнему - лишь мечтой, мы  могли  бы  попробовать  вывести  их  из-под
армейского  контроля.   Возможно,   удалось   бы   наладить   какие-нибудь
коммерческие перевозки. Скажем,  для  людей,  предпочитающих  отправляться
некомфортабельным образом в места, где жить невозможно, только потому, что
это ужасно дорого. - Он тяжко усмехнулся. - Нечто вроде  охоты  на  лис  в
Англии сто лет  тому  назад.  Не  Оскар  ли  Уайльд  дал  ей  определение:
"преследование несъедобного невыразимым?"
     - Мы угодили в какой-то тупик, - меланхолично произнес сенатор.
     - Не слишком ли рано делать подобные выводы? - спросил Корси.
     - Сейчас, в две тысячи тринадцатом году? Не думаю. Но, если я слишком
тороплюсь, используя именно этот аргумент, можно привести и другие. Почему
за   последние   пятнадцать   лет   не   состоялось   ни   одной   крупной
исследовательской экспедиции? Когда открыли десятую планету - Прозерпину -
я уж подумал, что какой-нибудь университет  или  фонд  проявит  интерес  к
отправке туда команды исследователей. У планеты - прекрасная большая луна,
способная стать отличной базой, а в ее небе практически не видно солнца, и
нечему испортить фотопластинки. Солнце там -  всего  лишь  астрономический
объект нулевой звездной  величины.  И  так  далее.  Подобные  вещи  раньше
служили хлебом и вином для частных исследователей. Имей  мы  миллионера  с
жаждой к  исследованиям,  вроде  старика  Хэйла,  например,  или  сильного
организатора, стремящегося к известности - вроде Бэрда - мы давно получили
бы станцию Прозерпина-2. И все же космос мертв. Мертв с той поры,  как  мы
создали станцию на Титане. А это было еще в 1981 году. Почему?
     Некоторое время Уэгонер молча смотрел в огонь.
     - Кроме того, - произнес  он  наконец,  -  существует  еще  и  вопрос
изобретательства  в  рассматриваемой  области.  Оно  прекратилось,  Сеппи.
Замерло полностью.
     - Вроде бы мне припоминается один недавний доклад парней с Титана...
     - По ксенобактериологии. Естественно. Но это  не  имеет  отношения  к
космическим  полетам,  Сеппи.  Космические  полеты  сделали  такие  работы
доступными. Но их результаты вовсе не влияют  на  сам  способ  космических
полетов. Они не улучшают его, не делают более привлекательным. Даже ученые
не заинтересованы в космосе. НИКТО  больше  не  интересуется  космическими
полетами. Вот почему прекратились всякие нововведения.
     Например, мы по-прежнему используем ракеты с  ионными  двигателями  и
атомными силовыми установками. Принцип донельзя  отработанный.  Существует
тысяча его различных вариантов. Но сам он описан  Каплингом  еще  в  1954!
Подумай об этом, Сеппи. Хоть бы один-единственный новый  проект  двигателя
за ПЯТЬДЕСЯТ лет!  А  как  насчет  конструкций  корпуса?  Они  по-прежнему
основаны на работах фон Брауна - еще более ранних,  чем  работы  Каплинга.
Неужели нет ничего лучше корпуса, напоминающего  сцепленные  луковки?  Или
этих снабженных движками планеров, используемых, как космические  челноки?
И я не смог отыскать ничего лучшего в архивах  комиссии  [автор,  создавая
свой  роман,  предвидел  качественный  застой  в  освоении   космоса,   но
действительность оказалась куда хуже; ионный двигатель  остался  мечтой  и
вот уж двадцать лет как не рискуем повторить шаг  за  пределы  околоземной
орбиты].
     - А ты уверен,  что  сможешь  отличить  незначительное  изменение  от
значительного?
     -  Сам  посуди,  -  мрачно  произнес  Уэгонер.  -  Новейшим  шедевром
конструкторской    мысли     в     области     ракетостроения     являются
противоперегрузочные   кресла   на   эллиптических    рессорах,    которые
сопротивляются перегрузкам  и  как  листовые  и  как  спиральные  пружины.
Испытатели говорят, в  таком  кресле  чувствуешь  себя  будто  в  авоське,
набитой недозрелыми помидорами. Но творцы этой  штуки  намерены  вскорости
ликвидировать недостатки.  Думаю,  помидорные.  Информация  моя,  конечно,
совершенно секретная.
     - Что ж, еще одна "совершенно секретная" штучка,  о  которой  мне  не
положено знать, - вздохнул Корси. - По счастью, забыть об этом не составит
никакого труда.
     - Хорошо, давай обратимся к другому. Мы разработали новый тип бутылки
для хранения воды на кораблях. Она изготавливается из алюминиевой фольги и
может  сплющиваться  наподобие  тюбика  для  зубной  пасты,  отчего   вода
поступает в рот пьющего.
     - Но пластиковая мембрана,  сжимаемая  давлением  воздуха  удобнее  и
весит меньше...
     - Конечно же! Но трубка из фольги уже принята как стандарт для пайков
в виде пасты. Единственная новизна в том, что предложено использовать ее и
для хранения воды. Это изделие поступило к нам от лоббиста компании "Канам
Металлы", при поддержке  пары  сенаторов  с  северо-запада  Тихоокеанского
побережья. Можешь предположить, что мы с ним сделали.
     - Пожалуй, начинаю понимать, куда ты клонишь.
     - Что ж, тогда я буду закругляться, - заявил Уэгонер. -  Все  дело  в
том, что разваливается существующая сейчас структура космических  полетов.
Она устарела, чрезмерно перегружена, ни на что не годна. Куда  ни  кинь  -
полный застой. Нет. Даже  хуже  -  мы  откатываемся  вспять.  Сейчас  наши
корабли  должны  быть  куда  как  стремительнее  и  совершеннее,  а  также
способными нести большее  количество  груза.  Нам  пора  уже  покончить  с
различием   между   кораблями,   совершающими   посадки   на   планеты   и
беспосадочными системами.
     Весь  вопрос  в  ИСПОЛЬЗОВАНИИ  планет  для  чего-нибудь  еще   кроме
исследовательских работ, а именно для  создания  поселений.  Однако  этого
больше никто даже не обсуждает. И  наши  шансы  на  создание  поселений  с
каждым годом все убывают. Ассигнования постоянно урезаются. Становится все
труднее и труднее  убедить  Конгресс,  что  от  космических  полетов  есть
какая-то  польза.  Практически   невозможно   объяснить   Конгрессу,   что
фундаментальные исследования в конце концов приносят прибыль. Конгрессмены
переизбираются каждые два года, сенаторы - каждые шесть лет. Вот  примерно
тот срок, в пределах которого они готовы заглянуть в будущее. Допустим, мы
попытались бы растолковать им свою программу фундаментальных исследований.
Да только ничего путного бы у нас не вышло. Все засекречено.
     И наконец, Сеппи.  Возможно,  сейчас  говорит  лишь  мое  собственное
невежество. Даже если и так, мне с ним и жить. Я считаю, что к  настоящему
времени у нас должен иметься хоть  какой-то,  хотя  бы  слабый,  ключик  к
МЕЖЗВЕЗДНОМУ двигателю. У нас должна  быть  хотя  бы  модель  -  не  имеет
значения,  сколь  неуклюжая.  Пусть  такая  же  неуклюжая,  как   ракетка,
запускаемая  на  фейерверке  Четвертого  Июля  в  сравнении  с  двигателем
Каплинга. Чтобы хоть был виден принцип. Но у нас и этого нет. Я думаю,  мы
просто отказались от звезд. Никто из тех, с кем я общался на эту тему,  не
считает, что мы до них вообще когда-нибудь доберемся.
     Корси встал и легким шагом подошел к окну. Остановился, став спиной к
сенатору, словно пытаясь рассмотреть пустынную улицу  сквозь  плотные,  не
пропускающие света, шторы.
     Для привыкших к пламени глаз Уэгонера он представлялся не более,  чем
тенью. Неожиданно  сенатор  подумал,  возможно  уже  в  двадцатый  раз  за
последние полгода, что Корси, наверное, даже рад выбраться  из  всей  этой
каши, несмотря на прилепившийся к нему ярлык  неблагонадежного.  И  затем,
наверное,  тоже  в  двадцатый  раз,   Уэгонеру   вспомнились   бесконечные
проверочные слушания. Водопады фальшивых  свидетельств  и  слухов.  Потоки
свидетелей без лиц и имен. Шумиха в прессе о  том,  что  еще  в  колледже,
Корси жил в  одной  комнате  с  человеком,  в  прошлом  являвшимся  членом
радикальной группировки. Обвинения в сенатском комитете со стороны  одного
из  конгрессменов,  нанятых  Мак-Хайнери.  Снова   слушания,   бесконечная
бомбардировка поношениями  и  ненавистью.  Письма,  начинавшиеся  "Дорогой
доктор Корсец, Вы - задница" и подписанные "Настоящий Американец".
     - Должно быть не я первый говорю тебе подобные слова, -  обернувшись,
произнес физик. - Блисс, я тоже не думаю, что мы когда-нибудь доберемся до
звезд. Хотя я куда менее консервативен, чем большинство ученых. Мы  просто
живем не  столь  долго,  чтобы  стать  расой,  путешествующей  меж  звезд.
Смертный человек, ограниченный  скоростями  куда  меньшими,  чем  скорость
света, так же не приспособлен к межзвездным путешествиям,  как  мотылек  к
пересечению Атлантики. Конечно, мне жаль, но я действительно так считаю.
     Уэгонер кивнул и решил пока кончить с этой темой.  Вообще  он  ожидал
услышать даже меньше, чем сообщил ему Корси.
     - Но, - произнес Корси, забирая свой бокал со стола, - но нет  ничего
невозможного в том,  чтобы  усовершенствовать  средства  для  МЕЖПЛАНЕТНЫХ
перелетов. Я согласен с тобой, что они сейчас пребывают в глубоком застое.
Я подозревал, что дела обстоят именно так. И твое появление здесь  сегодня
вечером подтвердило мою догадку.
     - Так почему же это происходит? - спросил Уэгонер.
     - Потому что научный метод более не действует.
     - ЧТО! Прости меня, Сеппи, но это все равно что услышать от  епископа
будто христианство стало не жизнеспособным. Что ты хочешь этим сказать?
     Корси грустно улыбнулся.
     - Может быть я чересчур драматизирую. Но  все  действительно  так.  В
существующих условиях  научный  метод  является  тупиком.  ОН  ЗАВИСИТ  ОТ
СВОБОДЫ ДОСТУПА К ИНФОРМАЦИИ. А мы намеренно покончили с ней. В моем бюро,
когда оно еще являлось моим, мы редко знали, кто именно работал над данным
проектом в какое-то определенное время. Мы редко  знали,  имеется  ли  еще
кто-нибудь, дублирующий эту работу. И мы никогда не знали, не  дублируется
ли данная работа в каком-нибудь другом отделе. Все, в чем  мы  могли  быть
уверены, так только в том, что  множество  людей,  работавших  по  сходной
тематике, штамповали на своих  результатах  гриф  "СЕКРЕТНО".  Потому  что
такой путь считался наилегчайшим, способным не только предотвратить утечку
информации к русским, но и держать вне всяких подозрений своих работников.
На случай, если вдруг правительству придет в  голову  идея  проверки.  Как
можно применить научный метод к проблеме, когда запрещено ознакомиться  со
всеми данными по ней?
     А  есть  еще  и  когорта  ученых,   работающих   сейчас   только   на
правительство. Те несколько первоклассных ученых, работающих у нас, просто
изведены режимом секретности. И постоянными подозрениями, сфокусированными
на них именно потому, что они ЯВЛЯЮТСЯ  доминирующими  в  своих  областях.
Отсюда, практически все что исходит от них, имеет якобы  особую  ценность.
Поэтому у них уходят годы на решение того, что обычно  представляет  собой
весьма заурядную проблему. Что же касается  остальных...  Наш  персонал  в
бюро Стандартов практически почти  полностью  состоял  из  третьеразрядных
ученых. Кое-кто из них действительно - весьма упорные и  терпеливые  люди.
Но  они  были  недостаточно  храбры  и  еще  в  меньшей  степени  обладали
воображением. Практически все свое время они проводили, механически следуя
рецептам "поваренной книги" - рутине научного метода.  И  имели  с  каждым
годом все более сомнительные шансы выдать что-то ценное.
     - Все то, что ты  сказал,  можно  отнести  и  к  проводящимся  сейчас
исследованиям по проблеме космических полетов. Даже без изменений в знаках
препинания, - подтвердил Уэгонер. - Но Сеппи, если  научный  метод  всегда
являлся разумным подходом, значит он и  сейчас  должен  быть  таковым.  Он
должен действовать для всех, даже для третьеразрядных исследователей.  Так
почему же он неожиданно  стал  плохим  сейчас,  спустя  века  неоспоримого
успеха?
     - Временной разрыв,  -  пробормотал  Корси,  -  имеет  первостепенное
значение. Помни Блисс, что научный  метод  -  НЕ  закон  природы.  Его  не
существует в природе. Он есть только в наших головах. Вкратце - это  образ
мышления о разных вещах. Способ просеивания  данных.  И  ему  -  рано  или
поздно - предстояло устареть. Так же  как  еще  раньше  устарели  софизмы,
парадигмы и силлогизмы. Научный метод  отлично  действует,  когда  имеются
тысячи очевидных фактов, рассыпанных вокруг для обозрения, фактов столь же
очевидных и измеряемых, как например, скорость падения  камня.  Или  таких
как порядок расположения цветов в радуге.  НО  ЧЕМ  НЕУЛОВИМЕЕ  СТАНОВЯТСЯ
ФАКТЫ,  ТЕМ  БОЛЬШЕ  ОНИ  ОТСТУПАЮТ  В  ОБЛАСТЬ  НЕВИДИМОГО,  НЕОЩУТИМОГО,
НЕВЗВЕШИВАЕМОГО, СВЕРХМИКРОСКОПИЧЕСКОГО. Они  становятся  абстракциями.  И
соответственно, дороже  и  длительнее  делается  исследование  их  научным
методом.
     И когда мы достигаем уровня, при  котором  ОДНО  только  исследование
требует  выделения  миллионов  долларов   на   ОДИН   ЭКСПЕРИМЕНТ,   такие
эксперименты могут оплачиваться  только  правительством.  А  ПРАВИТЕЛЬСТВО
НАИЛУЧШИМ   ОБРАЗОМ   МОЖЕТ    ВОСПОЛЬЗОВАТЬСЯ    ЛИШЬ    ТРЕТЬЕРАЗРЯДНЫМИ
ИССЛЕДОВАТЕЛЯМИ, КОТОРЫЕ НЕ  СПОСОБНЫ  ОТОЙТИ  ОТ  ИНСТРУКЦИЙ  "ПОВАРЕННОЙ
КНИГИ"  С  ПОМОЩЬЮ  ВНУТРЕННЕГО  ОЗАРЕНИЯ,  НЕОБХОДИМОГО  ДЛЯ   СОВЕРШЕНИЯ
ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ  ОТКРЫТИЙ.  И  как  результат  -  то,   что   ты   видишь:
стерильность, застой, загнивание.
     - Так что же остается? - воскликнул Уэгонер. - Что  мы  теперь  будем
делать? Я достаточно хорошо тебя  знаю  и  подозреваю,  что  ты  вовсе  не
собираешься отказываться от надежды.
     - Нет, - ответил Корси, - я не сдался, но я совершенно не в состоянии
изменить ситуацию, которую ты мне изложил. И кроме того - теперь я как  бы
не при чем. Что, наверное, и неплохо для меня. - Он задумался на секунду и
затем неожиданно спросил: - Нет никакой надежды на то,  что  правительство
полностью снимет завесу секретности?
     - Никакой, - ответил Уэгонер. - Даже  на  частичное  послабление.  Во
всяком случае, не сейчас.
     Корси сел и подался вперед,  опустив  локти  на  узловатые  колени  и
уставившись на угасающие угли. - Тогда у меня есть два  небольших  совета,
Блисс. На самом деле, они  -  две  стороны  одной  медали.  Прежде  всего,
многомиллиардодолларового  подхода  -  типа  Манхэттенского  проекта.   Мы
жизненно нуждаемся не в  более  точном  -  на  одну  десятую  -  измерении
электронного резонанса, сколь в  новых  путях,  новых  категориях  знаний.
Колоссальные исследовательские  проекты  -  покойники.  Сейчас  необходима
чистая работа мозгами.
     - Со стороны МОЕГО персонала?
     - Да с чьей угодно стороны. Теперь другая половина моих рекомендаций.
Оказавшись на твоем месте, я пошел бы к шарлатанам.
     Уэгонер подождал. Все это Корси выложил для эффекта.  Джузеппе  любит
драму в малых дозах. Через мгновение он все объяснит.
     - Конечно же я не имею ввиду настоящих шарлатанов, - продолжил Корси.
- Но тебе самому придется провести  черту.  Тебе  нужны  люди,  работающие
где-то на грани, ученые в общем-то с неплохой репутацией. Просто с идеями,
не находящими поддержки среди коллег.  Что-то  вроде  атома  Крехора,  или
теории старика Эренхафта о магнитных течениях,  или  космогонии  Милна.  И
тебе же придется искать плодотворную тему.  Высматривай  то,  что  кажется
отбросами и  после  этого  решай,  заслуживает  ли  идея  того,  чтобы  ее
ПОЛНОСТЬЮ отбросить. И - не принимай на веру первое попавшееся мнение  так
называемого "эксперта".
     - Другими словами - надо заняться сортировкой мусора.
     - А что, можешь предложить другое? - спросил  Корси.  -  Естественно,
вероятность найти что-нибудь по-настоящему интересное -  самая  ничтожная.
Но сейчас ты не можешь обратиться к действительно что-то значащим  ученым.
Слишком  поздно.  Теперь  тебе  придется  использовать  игроков,  чудаков,
неудачников и прочих позорников.
     - И с чего начать?
     - А как насчет ГРАВИТАЦИИ? - воскликнул Корси. - Я не знаю какой-либо
иной  темы,  более  привлекательной   для   идиотского   теоретизирования.
Вдобавок, даже от самой приемлемой теории  гравитации  не  дождешься  хоть
какой-нибудь пользы. Ее  нельзя  заставить  работать,  скажем,  на  запуск
космического корабля. Мы не можем манипулировать тяготением, как полем.  У
нас даже нет общепризнанной системы уравнений для него.  И  мы  не  сможем
создать эту систему,  вбухивая  хоть  целые  состояния  и  многие  годы  в
подобный проект. Закон уменьшающихся результатов полностью  загубил  такой
подход.
     Уэгонер встал.
     - Немного же ты мне оставил, - промолвил он, голос его стал еще более
унылым.
     - Немного, - согласился Корси. - Только то, с чего ты начал. И все же
больше, чем осталось у очень многих из нас, Блисс.
     Уэгонер слегка улыбнулся ему и они  пожали  друг  другу  руки.  Когда
сенатор уходил, он заметил, как силуэт Корси вырисовался на фоне пламени -
спиной к двери, с опущенными плечами. И когда  Уэгонер  смотрел  на  него,
невдалеке послышался выстрел, эхо которого отразилось от стен  посольства,
находившегося  через  улицу  напротив.  Не  совсем  привычный   звук   для
Вашингтона.  Но  и  не  столь  уж  необычный.  Наверняка  один  из   тысяч
неизвестных снайперов города стрелял либо в соперника, либо  в  полисмена,
либо в тень.
     Корси никак не прореагировал. И сенатор тихо затворил за собой дверь.
     За ним следили всю дорогу до его собственных апартаментов, но в  этот
раз он едва ли обратил на это внимание. Он думал о  бессмертном  человеке,
который летел от звезды к звезде быстрее света.





                      В  современных  средствах   массовой   информации...
                 популяризация науки заведена в тупик  ритуалами  массовых
                 развлечений. Одним  таким  стандартным  приемом  является
                 драматизация науки  через  биографию  героя-ученого.  Его
                 обязательно  обнаруживают  в   заброшенной   лаборатории,
                 орущего "Вот ОНО! Нашел!" и рассматривающего мутную колбу
                 при свете тусклой электрической лампочки.
                                                                Жерар Пайл

     Оказалось,  что  этот  парад  знаменитостей  -  людей,   пользующихся
известностью, и просто  "денежных  мешков"  -  проходящий  через  приемную
"Дж.Пфицнер и Сыновья" наблюдать весьма приятно. В  течение  тех  полутора
часов, пока полковник Пейдж Рассел щелкал каблуками,  он  узнал  следующих
героев "масс-медиа". Сенатора Блисса Уэгонера (демократа от штата Аляска),
председателя  Объединенной  Комиссии  Конгресса  по  Космическим  Полетам.
Доктора Джузеппе Корси, президента  Американской  Ассоциации  по  Развитию
Науки и в прошлом - Директора  Всемирной  Организации  Здравоохранения.  И
Фрэнсиса Ксавье Мак-Хайнери, наследного руководителя ФБР.
     Кроме  этого,  он  узрел  еще  определенное   количество   и   других
знаменитостей меньшего калибра, чей род занятий  для  фирмы,  занимающейся
микробиологией, был явно неподходящим. Полковник беспокойно заерзал.
     В  данный  момент,  девушка,  сидевшая  за  столом,  разговаривала  с
семизвездным генералом [высшее  воинское  звание  в  армии  США].  Генерал
оказался настолько поглощен беседой, что совершенно не заметил приветствия
Пейджа. Затем большой чин быстро прошел  внутрь.  Позади  стола  открылась
одна из двух вращающихся дверей с врезанными в них зеркальными  вставками,
и Пейдж  поймал  мимолетный  взгляд  коренастого,  темноволосого  человека
приятной наружности в консервативном костюме.
     - Генерал Хорсфилд, рад вас видеть. Входите.
     Дверь закрылась, не оставив никакого другого  занятия  Пейджу,  кроме
как глазеть на лозунг, написанный над входом по-немецки черными буквами:



     А так как этого языка он не  знал,  то  перевел  надпись  по  системе
"если-бы-это-был-английский".  Результат  получился   следующий:   "Жирная
лягушка обжирается коровьим салатом из шинкованной капусты". Похоже, смысл
фразы не соответствовал тому немногому, что он знал из  съестных  привычек
обоих  животных.  И  совсем  уже  не  являлся  подходящим  указанием   для
сотрудников.
     Конечно же, Пейдж всегда мог обратить внимание на секретаршу.  Спустя
полтора часа он уже почти видел  ее  насквозь.  Девочка  в  общем-то  была
хорошенькой, но едва ли в чем-то выдающейся, даже для  космонавта,  только
что вернувшегося на Землю. Может быть, если бы кто-нибудь и снял с нее эти
очки в черной оправе и распустил узел волос на голове, то пожалуй,  она  и
подошла бы. По крайней мере - при свете лампы с китовым жиром где-нибудь в
эскимосской иглу. Скажем, во время ужасной пурги.
     Довольно странно, что сейчас он подумал об этом. Такая большая фирма,
как  "Пфицнер"  могла  бы  подобрать  самую  лощеную  секретаршу.  Правда,
"Пфицнер" по сравнению с родительской корпорацией  "А.О.  Ле  Февр  е  Си"
являлся достаточно маленькой  картофелиной.  И  конечно  же,  деятельность
"Объединенной Военной Компании" Ле Февра была  куда  значительней,  чем  у
"Пфицнера". Как наверняка и  "Камеры  Пикока"  и  "Химических  продуктов".
"Пфицнер", фармацевтическое подразделение картеля, являлся  весьма  свежим
приобретением,  купленным  после  некоторых  весьма  выдающихся   обходных
маневров вокруг антитрестовских законов, предпринятых с  помощью  поправок
"о разнообразии".
     Так или иначе, но Пейдж уже прошел стадию "мягкого" раздражения из-за
долгой задержки. Ведь он пришел сюда по  просьбе  этих  людей,  сделав  им
маленькое одолжение, о котором они его попросили. Но все-таки,  сейчас  он
попутно  наслаждался  своим  отпуском.  Неожиданно,  он  резко   встал   и
направился к столу.
     - Извините меня, мисс,  -  сказал  он,  -  но  мне  кажется,  что  вы
чертовски невежливы. Я начинаю думать,  что  вы  просто  делаете  из  меня
дурака. Вам это нужно или нет?
     Он расстегнул правый нагрудный карман и вытащил из него три маленьких
плиофильмовых пакетика,  приваренных  к  пластиковым  почтовым  этикеткам.
Каждый из пакетиков содержал в себе немного - с чайную ложку - грязи.  Эти
этикетки адресовались "Дж. Пфицнеру и Сыновьям",  подразделению  "А.О.  Ле
Февр е Си", Бронкс 153, ВПО 249920, Земля".  И  на  каждой  карточке  была
наклеена   двадцатипятидолларовая   марка   ракетной   почты,   оплаченная
"Пфицнером", но все еще не погашенная.
     - Я полностью с вами согласна, полковник Рассел, - ответила  девушка,
совершенно серьезно  глянув  на  него.  Вблизи  она  выглядела  еще  менее
очаровательно, чем на расстоянии. Но  у  нее  был  дерзкий  и  хорошенький
носик. А модный, пурпурный с отблеском, цвет помады  больше  подходил  ей,
чем большинству "звездочек", которых можно  было  увидеть  в  эти  дни  по
третьему видеоканалу.
     - Просто вы оказались у нас здесь в неудачный день. Естественно,  нам
нужны пробы грунта. Они очень важны, иначе мы не попросили бы доставить их
сюда.
     - Так почему же я не могу кому-нибудь передать их?
     - Вы можете передать их мне, - вежливо предложила девушка.  -  Обещаю
вам, что должным образом переправлю их, куда следует.
     Пейдж покачал головой.
     - Только не после этой  нервотрепки.  Я  сделал  все  так,  как  меня
попросила ваша фирма. И я здесь, чтобы увидеть результаты. Я брал почву во
всех точках, где останавливался. Даже тогда, когда это оказывалось  весьма
неудобно. И множество таких же пакетиков я отправил  по  почте.  Это  лишь
последние три из серии. Вы вообще-то представляете откуда  доставлены  эти
крошки грязи?
     - Извините пожалуйста, это совсем до меня не  дошло.  У  нас  сегодня
очень тяжелый день.
     - Два из них - с Ганимеда. А этот, последний - с Юпитера-5. Я  набрал
его там в тени "лачуги", той самой,  где  обитает  группа  Моста.  Обычная
температура на обоих спутниках  примерно  двести  градусов  ниже  нуля  по
Фаренгейту. Не пробовали когда-нибудь отколоть ледорубом  хоть  что-то  от
почвы при такой температуре - да еще в космическом скафандре? Но я все  же
достал для вас почву. А теперь я хочу понять, для  чего  эта  грязь  нужна
"Пфицнеру".
     Девушка пожала плечами.
     - Я уверена, что вам  рассказали  для  чего.  Еще  до  того,  как  вы
покинули Землю.
     - Предположим, что даже и  так.  Я  знаю,  что  ваши  люди  из  грязи
получают лекарства. Но неужели те парни, которые доставляют вам пробы,  не
удостаиваются чести увидеть, как идет весь процесс? А что  если  "Пфицнер"
получит какое-нибудь новое чудо-лекарство с помощью одной  из  моих  проб?
Неужели я не смогу даже похвастать перед своими детишками?
     Поворачивающиеся  двери  распахнулись   и   в   комнату   просунулось
приветливое лицо.
     - Доктора Эббота здесь еще нет, Энн?
     - Нет, мистер Ганн. Я сообщу вам сразу, как только он прибудет.
     - А меня вы продержите здесь, по крайней мере, еще  полтора  часа,  -
почти без выражения произнес  Пейдж.  Ганн  быстро  окинул  его  взглядом,
посмотрев на полковничий орел на воротничке и задержав взгляд на  крылатом
полумесяце, приколотом над нагрудным карманом.
     - Примите мои извинения, полковник, но  у  нас  сегодня  -  маленький
кризис, - опытно улыбаясь, пояснил он. - Как я понимаю, вы  доставили  нам
несколько проб из космоса. Если  бы  вы,  например,  могли  прийти  к  нам
завтра, я уделил бы вам все доступное время. Но прямо сейчас...
     Ганн извиняясь, быстро качнул головой и втянул  ее  в  плечи,  словно
только что прокуковало двенадцать  ночи  и  теперь  ему  надо  куда-нибудь
смыться и прилечь поспать  на  часок.  И  прежде  чем  дверь  окончательно
закрылась за ним, через нее просочился еле различимый,  но  ни  с  чем  не
сравнимый звук.
     Где-то в лабораториях "Дж.Пфицнера и Сыновья" плакал ребенок.
     Моргая, Пейдж вслушивался до тех пор, пока плач не стих. Когда же  он
снова посмотрел вниз, на девушку за  столом,  выражение  ее  лица  заметно
изменилось.
     - Послушайте, - начал он.  -  Я  не  прошу  вас  о  каком-то  большом
одолжении. Я не хочу знать ничего такого, что мне не положено. Все, что  я
хочу - это понять, как вы собираетесь обработать мои  пакетики  с  почвой.
Простое любопытство - но поддерживаемое путешествие длиною в несколько сот
миллионов миль. Так будет мне позволено хоть что-то  узнать,  за  все  мои
труды или нет?
     - И да и нет, - спокойно ответила девушка. - Нам нужны ваши пробы.  И
мы  согласны,  что  они  очень  интересуют  нас,  так  как  доставлены  из
юпитерианской системы. Если честно - это первые, полученные  нами  оттуда.
Но нет никакой гарантии, что мы найдем в них что-то полезное.
     - Неужели?
     - Нет. Полковник Рассел,  поверьте  мне,  вы  -  не  первый  человек,
пришедший  сюда  с  образцами  грунта.  Правда,  вы  -   первый   человек,
доставивший их из-за пределов орбиты Марса.  И  в  действительности  -  вы
всего лишь  шестой  по  счету  пилот,  доставивший  пробы  из  мест  более
удаленных, чем Луна. Но совершенно определенно, вы не имеете ни  малейшего
понятия о том, каков объем проб, получаемых обычно нами здесь.  Мы  просим
практически  каждого  пилота,  каждого  миссионера,  каждого  торговца   и
путешественника, каждого исследователя, каждого  журналиста  собирать  для
нас пробы грунта - везде, куда бы они  не  отправлялись.  Прежде,  чем  мы
открыли аскомицин, нам пришлось  проверить  СТО  ТЫСЯЧ  образчиков  почвы,
включая несколько сотен с Марса и почти пять тысяч с Луны. И  знаете,  где
мы нашли микроорганизм, вырабатывающий аскомицин? На перезревшем  персике,
который один из наших людей подобрал в ларьке на рынке в Балтиморе!
     - Наконец уловил вашу точку зрения, - вынужденно произнес Пейдж. -  А
кстати, я подзабыл, что такое аскомицин?
     Девушка посмотрела на свой стол и переложила  лист  бумаги  с  ОДНОГО
МЕСТА на ДРУГОЕ.
     - Это новый антибиотик, - пояснила она. - Мы его  скоро  выбросим  на
рынок. Но то же самое я могу рассказать вам в отношении и  любого  другого
лекарства.
     - Понятно.
     Тем не менее, Пейдж не был уверен,  что  все  понял.  Он  слышал  имя
"Пфицнера" из  многих,  весьма  неожиданных  источников  за  время  долгих
месяцев, проведенных в космосе. Но  насколько  он  мог  определить,  после
того, как название стало привычным, каждый третий  из  тех,  с  кем  Пейдж
встречался на планетах - либо собирал пробы грунта для  фирмы,  либо  знал
того,  кто  этим  занимается.  Слухи,  служившие  единственным  источником
информации среди космонавтов, давали  понять,  что  компания  вовлечена  в
важную правительственную работу. В этом, конечно, нет ничего необычного  в
наш Век Обороны. Но Пейдж знал уже достаточно много, чтобы  подозревать  -
"Пфицнер" является чем-то особым. Чем-то  громадным,  наверное,  столь  же
эпохальным,  как  и  исторический  Манхэттенский  проект.  И  куда   более
секретным.
     Дверь открылась и во второй раз  пропустила  Ганна,  на  этот  раз  -
целиком.
     - Его все еще нет? - спросил он девушку.  -  Похоже,  он  все  же  не
успеет.  Жаль.  Но  теперь  у  меня  есть  немного   свободного   времени,
полковник...
     - Рассел, Пейдж Рассел, Армейский Космический Корпус.
     - Благодарю. Если вы примете мои  извинения  за  задержку,  полковник
Рассел, я рад провести вас по нашему маленькому предприятию.  Кстати,  мое
имя Гарольд Ганн, я - вице-президент "Пфицнера", отвечающий за экспорт.
     - Но в данный момент как раз я экспортирую, - заявил Пейдж,  держа  в
руках пакетики. Ганн с благоговением взял их и  положил  в  карман  своего
пиджака. - Но все же с удовольствием ознакомлюсь с лабораториями.
     Ганн кивнул девушке и двери захлопнулись за ними. Полковник  оказался
внутри.
     По крайней мере, то, что Пейдж увидел, поразило его, как  он  того  и
ожидал. Прежде всего, Ганн показал  ему  комнаты,  где  поступающие  пробы
классифицировались и затем распределялись по соответствующим лабораториям.
В первой из них, отмеренные части проб грунта опускались в литровые  колбы
с дистиллированной водой, взбалтывались для равномерного  распределения  и
затем  проходили  сквозь  серию  растворений.  Полученные  растворы  затем
вливались в экспериментальные колбы  на  специально  наклоненных  бумажных
листах с агаром, и в  чашки  Петри,  содержащие  разнообразие  питательных
сред, которые затем помещались в инкубатор.
     - К сожалению, доктора Акино в данный момент нет, поэтому  мы  ничего
не можем трогать. Но вы и сами все ясно видите через стекло - мы переносим
растворы с чашек Петри и косого агара на новые  разновидности  питательных
сред, - пояснял Ганн. - Так вот, у всякого микроорганизма, обнаруженного в
пробах грунта, имеется целый набор собственных штаммов. И мы  делаем  так,
чтобы каждый штамм выделялся только в одну питательную среду и смешения не
происходило.
     - А если оно и происходит, то, должно быть, в  весьма  незначительных
размерах, - заметил Пейдж. - Как же  вы  проверяете  действие  этих  самых
выделений на бактерии?
     - Вам видны вон те стоящие рядком чашки с белыми бумажными кружочками
в центре и четырьмя желобками, веером расходящимися от кружочков? Так вот,
каждый желобок содержит среду, выделенную одним чистым  штаммом.  Если  на
всех желобках появляются быстроразвивающиеся бактериальные колонии, значит
выделения наших штаммов не содержат никакого антибиотика, действующего  на
бактерии. Если же на одном или нескольких желобках колонии  не  появились,
или они отстают в росте по отношению к другим, значит есть надежда.
     В следующей лаборатории антибиотики, обнаруженные  дисковым  методом,
применялись уже против целого спектра опасных микроорганизмов. Как пояснил
Ганн,  примерно  девяносто  процентов  антимикробных  средств  отсеивалось
здесь.  Либо  по  причине  их   недостаточной   активности,   либо   из-за
дублирования свойств уже широко известных антибиотиков.
     - То, что мы  называем  "недостаточной  активностью",  тем  не  менее
зависит от обстоятельств, - добавил Ганн. - Антибиотик, проявляющий  ЛЮБУЮ
активность против туберкулезной палочки  или  против  возбудителя  болезни
Хансена - проказы - всегда представляет для нас интерес. Даже если он и не
атакует никакой другой болезнетворный микроорганизм.
     Далее гид поведал, что некоторые антибиотики, прошедшие  спектральные
тесты, отправляются на миниатюрный опытный  заводик,  где  микроорганизмы,
производящие  их,  высеваются   для   работы   в   отлично   вентилируемой
ферментативной цистерне. И из этого бурлящего водного раствора извлекаются
в  относительно  больших  количествах  неочищенные  лекарства.  Затем  они
проходят  очистку  и  отправляются  в  фармакологические  лаборатории  для
проведения испытаний на животных.
     - И вот здесь  мы  теряем  очень  многие  в  общем-то  многообещающие
антибиотики, - продолжил Ганн. - Большинство из  них  оказываются  слишком
токсичными для внутреннего и даже наружного употребления человеком. Мы уже
тысячи раз уничтожали бациллу Хансена в лабораторных колбах, но  при  этом
обнаруживали, что антибиотик гораздо  смертоноснее  для  жизни,  чем  сама
проказа. Но как только мы удостоверяемся, что лекарство не  токсично,  или
его токсичность намного  меньше  терапевтической  эффективности,  в  конце
концов оно отправляется в наши аптеки, в больницы и отдельным  врачам  для
клинических испытаний. Кроме того, в нашем распоряжении - вирусологическая
лаборатория в Вермонте, где мы  испытываем  наши  новые  лекарства  против
таких вирусных инфекций, как лихорадка  и  обычная  простуда.  Небезопасно
такой лаборатории работать в столь густонаселенном районе, как Бронкс.
     - Все гораздо сложнее, чем я себе представлял, - сказал Пейдж.  -  Но
как я вижу, на эти трудности идти необходимо.  Вы  разработали  технологию
проверки проб грунта здесь?
     - Нет, конечно, - улыбнулся, как  бы  извиняясь,  Ганн.  -  Ваксманн,
открыватель стрептомицина, разработал базовую процедуру многие десятилетия
назад. Мы - далеко не первая фирма, массированно использующая этот  метод.
Один из наших конкурентов сделал то же самое и открыл антибиотик  широкого
спектра, названный хлорамфениколом, спустя  едва  лишь  год  после  начала
работы. Что и убедило всех - нам лучше принять  такую  технологию  прежде,
чем нас окончательно вытеснят с рынка. И  как  оказалось  -  это  неплохая
вещь. Иначе бы никто  так  и  не  открыл  тетрациклин,  оказавшийся  одним
наиболее многоцелевых антибиотиков, когда-либо прошедших тесты.
     Чуть далее по коридору распахнулась  дверь.  Оттуда  послышался  крик
ребенка, куда более громкий, чем ранее. И это не  было  плачем  годовалого
ребенка, а скорее походило на придыхание новорожденного.
     Пейдж вздернул брови.
     - Это одно из ваших экспериментальных животных?
     Ганн постарался рассмеяться.
     - Мы почти все тут  энтузиасты,  полковник.  Хотя,  наверное,  где-то
необходимо провести  черту.  Нет,  просто  у  одной  из  наших  лаборанток
проблемы с няней. Поэтому мы разрешили ей брать ребенка с собой на работу,
пока она не подыщет лучшего выхода.
     Пейджу   пришлось   признать,   что    Ганн    оказался    скор    на
сообразительность.  Это  объяснение  выскочило  из  "гида"  подобно  чеку,
вылетающему из кассового аппарата, без всяких  признаков  предварительного
раздумья. И не вина в том Ганна, что Пейдж, до  того,  как  отправиться  в
космос, пять лет  был  женат,  и  мог  отличить  крик  ребенка  достаточно
большого, чтоб его можно было таскать на  работу,  от  хныканья  младенца,
появившегося на свет несколько дней назад.
     - Но разве здесь, - продолжал выпытывать Пейдж, -  не  опасное  место
для новорожденного - ведь вокруг такое множество болезнетворных  микробов,
ядовитых дезинфектантов и прочих вредных веществ?
     - Мы принимаем  все  надлежащие  меры  предосторожности.  Я  осмелюсь
заявить, что у нашего  персонала  -  куда  более  скромный  среднегодичный
уровень заболеваемости, чем тот, который вы найдете на любом  промышленном
предприятии схожего размера. Хотя бы просто потому, что мы знаем проблему.
А теперь, если мы пройдем вот в эту дверь,  полковник  Рассел,  то  увидим
последний этап. Основной цех, где мы  производим  лекарства  уже  серийно,
после того, как они прошли апробацию.
     - Да, мне хотелось  бы  взглянуть  на  это.  А  вы  уже  запустили  в
производство аскомицин?
     Но этот раз Ганн бросил на него  острый  взгляд,  не  пытаясь  никоим
образом скрыть свой интерес.
     - Нет, - ответил он, - он по-прежнему проходит клинические испытания.
А могу я спросить вас, полковник Рассел, как случилось, что вы...
     Вопрос, на  который,  как  запоздало  понял  Пейдж,  было  бы  весьма
затруднительно  ответить,  так  полностью  и  не  прозвучал.  Над  головой
Гарольда Ганна пробудился к жизни ящичек переговорного устройства:
     - Мистер Ганн, только что прибыл доктор Эббот.
     Ганн отвернулся от двери, которая по его словам, вела в главный  цех,
с соответствующим, хотя и очень малым количеством вежливого сожаления.
     - Ну вот, наконец-то мой человек, -  с  облегчением  вздохнул  он.  -
Боюсь, мне придется резко сократить нашу экскурсию, полковник  Рассел.  Вы
уже могли видеть, что за собрание важных персон у нас сегодня на  фабрике.
И мы ждали только доктора Эббота, чтобы начать очень важную встречу.  Если
вы меня извините...
     Пейджу ничего не оставалось, как ответить "естественно". Спустя,  как
показалось, лишь несколько секунд, Ганн спокойно вернул  его  в  приемную,
откуда они и начали.
     - Вы увидели все, что хотели посмотреть? - спросила его секретарша.
     - Думаю, что да, - задумчиво ответил Пейдж. - Мисс Энн, у  меня  есть
предложение, которое я хотел  бы  представить  на  ваше  рассмотрение.  Не
будете ли вы так добры отужинать со мною сегодня вечером?
     -  Нет,  -  отрезала  девушка.  -  Я  видела  уже  достаточно   много
космонавтов,  полковник  Рассел,  и  на  меня  они   уже   не   производят
впечатления. Более того, я не расскажу  вам  ничего  сверх  того,  что  вы
услышали от мистера Ганна. Так что нет никакой  необходимости  тратить  на
меня свои деньги или время отпуска. До свидания.
     - Не так быстро, - усмехнулся Пейдж. - Я говорю о деле  -  или,  если
вам так нравится, я намерен причинить вам неприятности. Если вы уже прежде
встречали космонавтов, то вы знаете, что они любят независимость.  Не  то,
что наши земные сограждане, за  всю  жизнь  ни  разу  не  поболтавшиеся  в
невесомости. Я интересуюсь вовсе не вашим звонким  девичьим  смехом.  Меня
интересует информация.
     - А я вот - не собираюсь вам ее давать, - спокойно ответила  девушка.
- Так что поберегите дыхание.
     - Здесь Мак-Хайнери, - спокойно произнес Пейдж.  -  А  также  сенатор
Уэгонер,  и  кое-кто  еще  из  влиятельных  персон.  Допустим  я   отловлю
кого-нибудь из них и сообщу, что "Пфицнер" проводит опыты над людьми?
     Как только он произнес это, Пейдж заметил насколько побелели  кулачки
девушки.
     - Вы просто не знаете, о чем говорите, - прошептала она.
     - Допустим, но у меня есть повод для  жалобы.  И  я  отношусь  к  ней
серьезно. Мистер Ганн не смог скрыть от меня кое-что, хотя очень старался.
Теперь, я собираюсь передать свои подозрения по соответствующим каналам  -
и добьюсь того, что в "Пфицнере" будет проведено расследование. Или,  быть
может, вы предпочли  бы  общение  над  отличной  камбалой,  поджаренной  в
перцовом масле?
     Взгляд,  брошенный  девушкой  в  его  сторону,  нес  в   себе   почти
неприкрытую ненависть. Похоже, она не нашла способ притвориться. И  теперь
выглядела еще менее привлекательной. Вряд ли он когда-нибудь приглашал  на
свидание ТАКУЮ, по крайней мере ничего подобного он сейчас  припомнить  не
мог. Почему он ДОЛЖЕН тратить на нее деньги и время своего отпуска? Помимо
всего прочего, по переписи 2010 года в США  насчитывалось  пять  миллионов
непристроенных женщин, и по крайней мере  4.999.950  из  них  должны  быть
гораздо более привлекательными и менее упорными, чем эта.
     - Хорошо, - неожиданно  сказала  она.  -  Ваше  природное  очарование
просто подкосило меня, полковник, иной причины  для  моего  согласия  нет.
Пожалуй, даже интересно было бы услышать ваш блеф и посмотреть, как далеко
вы уйдете с этой вашей сказочкой о  вивисекции.  Но  мне  не  хотелось  бы
связывать наше свидание с вашей дурацкой шуткой.
     -  Вполне  удовлетворен,  -  ответил  Пейдж,  с  неприятным  чувством
осознавший, что его блеф НАЗВАН таковым. - Предположим, я вас встречу...
     Он замолчал, приметив, что голоса за двойными дверьми  стали  намного
пронзительнее. Спустя мгновение, генерал Хорсфилд,  как  бык,  ворвался  в
приемную, а по пятам за ним следовал Ганн.
     - Я хочу, чтобы вы все поняли, раз и навсегда, -  рычал  Хорсфилд.  -
Этот проект в конце концов окажется под военным контролем, если только  мы
не  предъявим  результатов  прежде,  чем  придет   время   просить   новые
ассигнования. Здесь по-прежнему  происходит  много  такого,  что  Пентагон
расценивает  как  работу  с   ничтожной   эффективностью   и   высоколобое
теоретизирование. И если именно об этом Пентагон доложит в  Конгрессе,  вы
знаете что предпримет Казначейство... Или что за  него  сделает  Конгресс.
Нам придется урезать расходы, Ганн. Понимаете? Урезать до минимума!
     - Генерал, мы и  так  уже  на  самом  минимуме,  каком  только  можно
существовать, - ответил  Гарольд  Ганн,  достаточно  миролюбиво,  но  и  с
определенной твердостью. - Мы ни грамма этого антибиотика  не  запустим  в
производство, пока не будем всесторонне им удовлетворены. Иной другой путь
- просто самоубийство.
     - Вы знаете, что я на вашей стороне, - произнес Хорсфилд, став как-то
менее грозным. - И генерал Олзос тоже. Но ведь мы ведем войну, без оглядки
на то, понимает это общественность или нет. Что же касается такого  весьма
чувствительного предмета, как смертельные дозы, мы не можем позволить...
     Ганн, который с запозданием, но заметил Пейджа  по  завершении  своей
собственной тирады, еще с того момента пытался подавать сигналы  Хорсфилду
движением своих бровей, и неожиданно до генерала дошло. Он резко обернулся
и уставился на Пейджа. Несмотря на неожиданно воцарившуюся мертвую тишину,
совершенно очевидно, что  Ганн  пытался  сохранить  в  своем  отношении  к
полковнику некоторые  осколки  профессиональной  вежливости  и  учтивости,
которую сам  Пейдж  посчитал  незаслуженной.  Особенно,  если  принять  во
внимание, то направление, которое принял его разговор с девушкой.
     Что же касается Хорсфилда,  то  он  одним  взглядом  отнес  Пейджа  к
категории  "маловажных  личностей".  У  полковника  не  имелось   никакого
намерения  оставаться  в  этой  категории  даже  секундой  более  времени,
требующегося на то, чтобы выбраться отсюда. Естественно, что назвать  свое
имя было бы смертельно опасно. И, пробормотав девушке "...тогда в восемь",
Пейдж бесславно  бочком  выскользнул  из  приемной  "Пфицнера"  и  убрался
восвояси.
     Несколько позже, в тот же день,  бреясь  перед  зеркалом,  полковнику
подумалось - собственно почему он подвергал себя  из  ряда  вон  выходящей
серии маленьких унижений. Зачем пытался подобраться поближе  к  тому,  что
никак не являлось его делом. Хуже  того,  совершенно  очевидно,  эта  тема
проходит под грифом "совершенно  секретно",  что  делает  ее  потенциально
смертоносной даже для тех, кому о ней следует знать. Не говоря уже о  тех,
кому положено знать по званию. Иметь сведения о чем-то  в  Век  Обороны  -
означает, быть подозреваемым, как на Западе, так и в СССР [Советский Союз,
конечно,  стал  всего  лишь  историческим  названием,  однако  возрождение
тоталитарной империи на просторах Евразии вполне реально].
     Два огромных конгломерата  наций  становились  все  больше  и  больше
похожими друг на  друга  последние  пятьдесят  лет  в  своем  отношении  к
"безопасности". Он сделал ошибку, упомянув о Мосте на Юпитере. Несмотря на
тот факт, что о существовании Моста знали все.
     Но каждый, говоривший  о  нем  с  такой  фамильярностью,  мог  быстро
заполучить ярлык человека, в опасной степени болтливого.
     Особенно, если говоривший, как Пейдж, действительно провел  некоторое
время в юпитерианской системе. Причем не имело  значения,  обладал  ли  он
доступом к информации о Мосте или нет.
     И тем более, если  говоривший,  подобно  Пейджу,  в  действительности
общался  с  группой  работников  Моста.  Работал  с  ними  над  некоторыми
проектами.  О  ком  известно,  что  он  беседовал   с   Чэрити   Диллоном,
распорядителем работ на Мосту. И еще в большей  степени  ставило  его  под
удар то, что он имел воинское звание.  Ведь  это  давало  ему  возможность
продать секретные  документы  какому-нибудь  конгрессмену.  Подобные  вещи
являлись  традиционными  путями  устраивания  военной  карьеры   в   обход
нормальных правил повышения по службе.
     И наконец, если замечали, что этот человек  вьется  вокруг  новейшего
секретного проекта, к которому он сам не имеет ни малейшего отношения.
     Так почему же он так рисковал? Он ведь не понимал сути  проблемы.  Не
был биологом. Для всех внешних наблюдателей, проект "Пфицнера" представлял
еще одну из многих разработок в сфере  антибиотиков.  И  при  этом  весьма
обычную.  Так  почему  же  столь  опытный  космонавт,  как  Пейдж,   вдруг
обнаружил, что он, словно мотылек, витает в опасной близости от свечи?
     Он стер с лица бумажным полотенцем бреющий  крем  и  увидел,  как  из
вогнутого зеркала на него смотрят глаза, увеличенные словно у совы. И  все
же изображение было его собственным, несмотря на искажение. Но оно не дало
ему никакого ответа.





                     ...именно погружение в запретные  миры  пробуждает  в
                сердцах первозданную дерзость. В истории имеется несколько
                подобных эпизодов. Мы вошли в  новый  культурный  коридор.
                Прежде, до нас, здесь ничего не было. В нем - мы  ужасающе
                уникальны. Мы смотрим друг  на  друга  и  говорим:  "Этого
                никогда больше не повторить".
                                                             Лорин С.Айсли

     Мощный вихрь сотрясал Мост, когда зазвучала тревога. Строение дрожало
и качалось. Все было в порядке вещей и Роберт Хелмут на Юпитере-5 едва  ли
обратил на это внимание. Вихри постоянно трясли Мост. Вся планета была ими
окутана и кое-чем похуже.
     Сканер на пульте прораба сигнализировал  о  неприятностях  в  секторе
номер 114. На северо-западной оконечности  Моста,  где  он  обломился,  не
оставив ничего, кроме облаков из кристаллов аммиака и метана, и  отвесного
сброса на тридцатимильную глубину вплоть до невидимой поверхности. На  том
конце Моста не было установлено  ультрафонных  "глаз",  чтобы  дать  общую
картину. Насколько такая картина вообще была возможна  -  ведь  оба  конца
Моста оставались незавершенными.
     Вздохнув, Хелмут привел "жука"  в  движение.  Крохотный  транспортер,
плоский и тонкий, похожий скорее на клопа, чем на жука, медленно  двинулся
вперед на шарикоподшипниках,  крепко  удерживаемый  на  поверхности  Моста
десятью близко расположенными  направляющими.  Но  все  равно,  водородный
шторм производил  ужасный,  сиреноподобный  визг,  продираясь  между  дном
машины и поверхностью Моста.  А  удары  падающих  на  закругленный  корпус
капель аммиака звучали столь же тяжело  и  оглушающе,  как  град  пушечных
ядер. И в действительности, эти капли размером не больше обычной  дождевой
весили столько же, сколько пушечные  ядра  -  в  поле  тяготения  Юпитера,
которое здесь в два раза превышало земное. То и дело, раздавались  взрывы,
сопровождаемые тусклым оранжевым свечением, заставлявшие резко вздрагивать
машину и сам Мост. Даже слабая  ударная  волна  проходила  сквозь  плотную
атмосферу планеты как кусок брони от взорвавшегося военного  корабля.  Тем
не менее, эти взрывы происходили внизу, на поверхности  ледника.  И,  хотя
они сильно встряхивали всю конструкцию  Моста,  однако  почти  никогда  не
влияли на его работу. И, естественно, не  могли  причинить  какой-то  вред
Хелмуту.
     Все-таки, Хелмут находился НЕ на Юпитере - хотя с  каждым  разом  ему
становилось все труднее не забывать это. На Юпитере  нет  никого.  И  если
Мосту  будет  нанесен  какой-либо  серьезный  ущерб,   восстановить   его,
наверное, уже не удастся. На Юпитере просто  некому  его  отремонтировать.
Там - только машины, сами являющиеся частью Моста.
     Мост строил себя сам. Массивный, одинокий и безжизненный,  он  рос  в
черных безднах Юпитера. Все было четко спланировано. Хелмут мало  что  мог
рассмотреть даже  с  помощью  сканеров  "жука",  потому  что  путь  машины
пролегал по центру перекрытия. А во тьме  и  постоянном  шторме,  получить
изображение даже на ультракоротких волнах, в лучшем  случае,  возможно  не
более, чем с расстояния в несколько  сот  ярдов.  Ширина  Моста,  которого
никто никогда не увидит, была одиннадцать миль. Высота, которую  никто  из
строителей Моста не мог себе вообразить - как, например, муравей  не  смог
бы представить высоту небоскреба - равнялась тридцати  милям.  Его  длина,
намеренно не указываемая в планах, на данный момент  составляла  пятьдесят
четыре мили и продолжала расти.  Колоссальная  конструкция,  созданная  по
инженерным принципам, методам, но из материалов и инструментами, к которым
до сих пор не прикасалась человеческая рука...
     Существовала очень весомая причина, которая делала  их  недоступными.
Основная часть Моста была изготовлена изо льда. Прекрасного  строительного
материала при давлении в миллионы атмосфер и при температуре в минус 94 по
Фаренгейту.  При  таких  условиях,  самая  лучшая  конструкционная   сталь
становится хрупким порошком,  вроде  талька.  А  алюминий  превращается  в
странную прозрачную субстанцию, лопающуюся при прикосновении. Вода  же,  с
другой стороны, делается  льдом-4.  Плотной,  непрозрачной  белой  средой,
которая деформируется лишь при  огромных  нагрузках.  Но  разломиться  она
может только при ударах, столь чудовищных, что они  были  бы  в  состоянии
смести с лица Земли целые города. Не имело значения, что миллионы мегаватт
уходили ежедневно, ежечасно, на поддержание Моста и на его  строительство.
Ветра на Юпитере имеют скорости до  двадцати  пяти  тысяч  миль  в  час  и
никогда не прекратят дуть. Как они, быть может, дули  и  четыре  миллиарда
лет назад. Энергии, естественно, более, чем достаточно.
     Хелмуту  вспомнилось,  что  там,  дома,   шел   разговор   о   начале
строительства еще одного Моста. На Сатурне, и, может быть, еще позже -  на
Уране. Но все это лишь болтовня политиков. Мост находился  почти  на  пять
тысяч миль ниже видимой поверхности атмосферы Юпитера. И к счастью, потому
что  температура  верхней  границы  атмосферы  была  на  76  градусов   по
Фаренгейту ниже, чем температура на той глубине, где  находился  Мост.  Но
даже и при такой разнице механизмы Моста едва-едва поддавались управлению.
А   нижняя   граница   атмосферы   Сатурна,   если    верить    показаниям
радиозондирования, отстояла на 16878 миль от уровня облаков, которые можно
разглядеть в телескоп. И температура там  внизу  равнялась  минус  238  по
Фаренгейту. При таких условиях,  даже  прессованный  лед  не  поддался  бы
обработке. Ведь его нельзя же обрабатывать ничем более мягким, чем он сам.
     Что же касается Моста на Уране...
     Насколько это относилось к  Хелмуту,  то  он  считал,  что  и  Юпитер
оказался достаточно плох.
     Уже был виден конец Моста и "жук" автоматически  остановился.  Хелмут
установил  "глаза"  машины  на  максимальное   разрешение   и   обследовал
близлежащие ледяные балки.
     Огромные конструкции, так же плотно подогнанные друг к другу,  как  и
их защита. Это  было  необходимо,  чтобы  они  выдерживали  хотя  бы  свой
собственный вес, не говоря уже о весе компонентов Моста.  Тяготение  здесь
внизу, составляло два с половиной от земного уровня. Но даже и  при  такой
нагрузке, паутинное переплетение ферм гнулось и  колебалось  под  порывами
будто бы играющего на арфе урагана.  Собственно,  конструкция  именно  для
этого и создавалась. Но Хелмут никак не мог  привыкнуть  к  их  постоянным
колебаниям. И лишь привычка  напоминала  ему,  что  нет  причин  чего-либо
бояться.
     Он отключил автоматический ограничитель  и  направил  "жука"  вперед,
управляя им вручную. Это пока еще только сектор 113. А собственная система
тестирования Моста, основанная на сопротивляемости  материала  -  на  всем
сооружении не нашлось места для хоть одного электронного  устройства,  так
как просто невозможно поддерживать  вакуум  на  Юпитере  -  сообщала,  что
авария  случилась  в  секторе  114.  Граница  этого   сектора   находилась
по-прежнему впереди, в пятидесяти футах.
     Плохой признак. Хелмут нервно почесал свою рыжую  бороду.  Совершенно
очевидно, что для тревоги имелась причина. Настоящей тревоги, а не  просто
той глубокой,  терзающей  его  депрессии,  которую  он  всегда  испытывал,
работая на Мосте.  Любые  повреждения,  останавливающие  "жука"  за  целый
сектор до аварийной площадки, являются серьезными.
     Это могло оказаться катастрофой,  призрак  которой  постоянно  маячил
перед  ним,  еще  с  тех  пор,  как  его  сделали  прорабом  Моста.  Такая
катастрофа,  которую  Мост  будет  не  в  состоянии  исправить  сам.  И  в
результате, человек вынужден будет, отступив,  с  поражением  вернуться  с
Юпитера домой.
     Включились  вспомогательные  магниты,  и  "жук"  снова   прижался   к
поверхности Моста. Шарикоподшипники,  на  которых  он  двигался,  намертво
прилипли к рельсам под действием магнитного поля. Хелмут  отключил  подачу
энергии магнитным катушкам  и  направил  плоскую  машину  дюйм  за  дюймом
вперед, за опасную черту.
     Машина едва заметно наклонилась влево и вой ветра, проходящего  между
ее днищем и поверхностью Моста подскочил на  целый  тон.  Ветер  выл,  как
сирена, то переходя в беззвучный ультразвуковой диапазон,  то  возвращаясь
обратно. Это вызвало у Хелмута неприятнейшие ощущения, так что он чуть  ли
не скрежетал зубами. И сам "жук" вибрировал и колотился, словно  молоточек
будильника, между поверхностью Моста и краями пути.
     Впереди по-прежнему ничего нельзя было  разглядеть,  кроме  несущихся
горизонтально  облаков  и  града,  грохочущего  по   всей   длине   Моста,
вырываемого из тьмы прожекторами "жука". А впереди - снова тьма, вплоть до
самого горизонта, который, как и сам Мост, никому  не  суждено  когда-либо
увидеть.
     А в тридцати милях внизу, продолжалась канонада  водородных  взрывов.
Совершенно очевидно, на поверхности  происходило  нечто  действительно  из
ряда  вон  выходящее.  Хелмут  не  мог   припомнить,   чтобы   приходилось
сталкиваться со столь мощной вулканической деятельностью за все эти годы.
     Затем почувствовался твердый, особенно сильный удар, и длинная  струя
оранжевого пламени возникла в бурлящем воздухе и понеслась вниз, в бездну,
завихряясь на своем пути, подобно  гриве  Липпицкого  жеребца,  [Липпиц  -
городок на окраине бывшей Австро-Венгерской империи,  позднее  на  границе
между бывшей Югославией и бывшей Чехословакией.  Известен  выведенной  там
породой  лошадей,  соединивших  в  себе  качества  арабской,  испанской  и
некоторых других пород. Лошади этой породы отличались крутым нравом, но  в
то же  время  и  высокими  скаковыми  качествами]  прямо  перед  Хелмутом.
Инстинктивно, он поморщился и отпрянул назад от пульта управления, хотя  в
действительности струя пламени была лишь немногим холоднее, чем  остальной
шторм и завихряющиеся потоки газов, и слишком  холодной,  чтобы  причинить
какой-то вред Мосту. Тем  не  менее,  при  свете  мгновенной  вспышки,  он
кое-что  разглядел.  Перекрученные  и  вздернутые  вверх  тени  -  имевшие
какую-то структуру, но незавершенные, мерцающим силуэтом они  вырисовались
на фоне мертвенно-бледного света водородной вспышки.
     Край Моста.
     Сломанный.
     Бессознательно, Хелмут что-то промычал  и  направил  "жука"  обратно.
Сияние померкло. С неба полился свет и  упал  на  беснующееся  в  тридцати
милях внизу море жидкого водорода. Сканер удовлетворенно кудахтнул,  когда
"жук" пересек опасную границу сектора 113.
     Хелмут развернул корпус машины на  сто  восемьдесят  градусов  вокруг
оси, повернувшись кормой к умирающему оранжевому потоку. На данный  момент
он ничего большего не мог сделать для Моста. Хелмут на ощупь поискал  свой
пульт управления, прозрачное изображение которого вырисовывалось на экране
поверх вида Моста. Нащупал кнопку ГАРАЖ, яростно стукнул по ней  и  сорвал
свой прорабский шлем с головы.
     Повинуясь ему, Мост с экрана исчез.





                        Разве не понятно, что для того, кто  привычно  жил
                   по одну сторону болевого  порога,  может  потребоваться
                   совершенно иной сорт религии, чем тому, кто привык жить
                   по его другую сторону?
                                                             Уильям Джеймс

     Как обнаружил Пейдж, девушка, которую звали Энн  Эббот,  выглядела  в
достаточной  степени  привлекательно  в  своем  летнем  платье,  на  левом
отвороте которого была приколота модель молекулы тетрациклина  с  атомами,
подобранными из крошечных синтетических алмазов. Но когда он ее  встретил,
она еще меньше была предрасположена к  разговору,  чем  во  время  прошлой
встречи в приемной "Пфицнера". Сам Пейдж никогда не  являлся  экспертом  в
том, что касалось проведения светской беседы. И  в  свете  ее  очевидного,
продолжающегося   негодования,   его   подсушенный   источник   социальной
изобретательности практически полностью иссяк.
     Пятью минутами позже разговор вообще стал невозможен. Путь, избранный
Пейджем к ресторану, пролегал через  площадь  Фули,  где,  как  оказалось,
проходило шествие Правоверных. Кэдди  [Кэдди  -  уменьшительное  от  слова
"кадиллак", марки американского автомобиля], нанятый Пейджем - на что ушла
почти четверть его отпускных средств, ведь престижные автомашины  являлись
исключительно  прерогативой  богатеев  -  почти  мгновенно  забуксовал   в
стонущей, раскачивающейся толпе.
     Основной шум исходил от большого пластикового просцениума,  где  один
из  проповедников-дилетантов  увещевал  толпу  столь  чудовищно  усиленным
голосом,  что  разобрать  слова  было  просто  невозможно.  Правоверные  с
портативными магнитофонами, сумками с трактатами и  журналами,  столами  с
бутербродами,  расписанными   флюоресцирующими   чернилами,   признаниями,
которые следовало подписать грешникам, мешками зеленого  сукна  для  сбора
пожертвований, оказались густо разбросанными  среди  пешеходов.  Вдобавок,
примерно через каждые пятнадцать футов площадь  пересекали  прямые  черные
змеи пневмопроводов.
     И в тот момент, когда кэдди попытался  двинуться  во  второй  раз,  в
заднее его окно просунулось  дуло,  и  поток  радужных  пузырей  заполонил
заднее сидение прямо под носом у Пейджа и Энн. И когда  несколько  пузырей
лопнуло, накатила волна  запаха.  Похоже,  что  это  были  духи  "Небесная
радость", использовавшиеся Правоверными в этом году. Затем приятный  голос
произнес фразу, где на каждое слово приходился один лопнувший пузырь:

              \   |   /          \   |   /          \   |   /
                \ | /              \ | /              \ | /
         --- Б р а т ь я ----------- и ----------- с е с т р ы ---
                / | \              / | \              / | \
              /   |   \          /   |   \          /   |   \

                    \   |   /      |     |     \   |   /
                      \ | /      \ | / \ | /     \ | /
               --- у з р е л и -- л и - в ы -- С в е т ? ---
                      / | \      / | \ / | \     / | \
                    /   |    \     |     |     /   |   \

     Пейдж  самоотверженно  сражался  с  пузырями,  беспомощно  размахивая
руками, в то время как Энн, откинувшись назад на сидение, следила за ним с
довольно пренебрежительной улыбочкой.  В  последнем  пузыре  не  оказалось
никаких слов, только сумасшедшая доза духов. В  независимости  от  желания
девушки ее  улыбка  стала  слегка  глубже.  Духи,  вдобавок  к  тому,  что
оказывали  сильное  эйфорическое  воздействие,  оказались  еще  и   легким
афродизиаком [афродизиак - средство  для  повышения  половой  возбудимости
человека;  в  древности  считалось,  что  подобным   свойствами   обладают
некоторые продукты питания, наряду с благовониями; сейчас существует целый
набор как косметических, так и фармакологических средств этой  категории].
Совершенно  очевидно,  что  в   этом   году,   Правоверные   приготовились
использовать все средства, которые были в их распоряжении.
     Водитель попытался бросить кэдди вперед.  Однако,  прежде  чем  Пейдж
успел понять происходящее, машина остановилась, дверь у  рулевого  сидения
распахнулась и четыре  паучьи  конечности,  с  многочисленными  суставами,
аккуратно стащили водителя с его сидения и  поставили  на  колени  уже  на
мостовой.
     "ПОЗОР! ПОЗОР! - прогремел робот. - ТВОИ ГРЕХИ НАСТИГЛИ ТЕБЯ! ПОКАЙСЯ
И ИЩИ ПРОЩЕНИЯ!"
     Прозрачный шарик с каким-то газом, очевидно  наркосинтетиком,  лопнул
позади машины и не только шофер-неудачник, но также часть толпы,  начавшая
собираться вокруг него - в большинстве своем это  были  женщины  -  начала
конвульсивно всхлипывать.
     "ПОКАЙСЯ!", - нудил робот, над вплетающимся  хором  "ах-ах-ах-ах...",
поющем где-то в теплом вечернем воздухе. - "ПОКАЙСЯ, ИБО НАСТАЛО ВРЕМЯ!"
     Пейдж, пораженный тем, что  задыхается  от  бессмысленной,  тоскливой
жалости к самому себе, выскочил из кэдди в поисках того, кому  можно  было
хотя бы сломать нос. Но в поле зрения не оказалось ни одного Правоверного.
Члены ордена - каждый из которых обязан распространять доброе слово какими
угодно методами, казавшимися ему достаточными  -  уже  давно  поняли,  что
проповедничество весьма часто  возмущает  население.  Поэтому  где  только
возможно,  заменяли  "личное"   проповедование   техническими   средствами
воздействия.
     Соответственно их машины постоянно совершенствовались. Вот  и  сейчас
робот, обслуживавший данный участок, начал улепетывать, как  только  Пейдж
двинулся в его сторону. Совершенно очевидно,  что  и  это  кибернетическое
создание обучали тому, как предотвращать свое разрушение.
     Спасенный водитель кэдди возмущенно высморкался и снова завел машину.
Бессловесный хор, со своими вечными  воздыханиями  из  композиций  Дмитрия
Темкина, постепенно стихал  позади,  и  голос  проповедника  снова  громом
проник в машину, перекрывая музыку.
     - Говорю я вам, -  громкоговорящая  система  елейно  стонала,  словно
леди-гиппопотам, читающая А.Е.Хаусманна. -  Говорю  я  вам  -  мир,  и  те
создания, что есть  мир,  идут  к  концу  и  конец  сей  близок.  В  своей
высокомерной  гордыне,  человек  даже  звезды   мечтает   сорвать   с   их
предначертанных путей, но звезды  не  принадлежат  человеку,  и  будет  он
раскаиваться в этот день. О, суета сует, все суть суета (Псалтырь, V:796).
Даже на могущественном Юпитере человек осмелился воздвигнуть великий Мост,
как когда-то в Вавилоне он попытался построить башню,  достигающую  небес.
Но и это - суета, ибо  есть  порочная  гордыня  и  неповиновение,  и  тоже
принесет беды человеку. Отвергните суету свою, говорю я вам -  отвергните!
(Эзра, LXXXI:99). Пусть настанет конец гордыне и тогда придет  мир.  Пусть
будет любовь и тогда придет понимание. Говорю я вам...
     После чего электронная аппаратура на площади "отрезала" все, что  там
еще собирался произнести проповедник. Людей, страдающих внутри кэдди,  это
не  огорчило.  Когда  машина  проехала  по   еще   одному   пневмопроводу,
последовала ослепляющая, с розовым оттенком, вспышка.  Когда  Пейдж  снова
смог что-то разглядеть, то оказалось - машина словно парит  в  воздухе,  а
вокруг нее грустно машут крыльями  будто  бы  настоящие  ангелы.  Вдобавок
среди  облаков  надрывно  стенал   vox   humana   [глас   народа   (лат.)]
Хаммондовского органа.
     Пейдж предположил, что Правоверным удалось временно  кристаллизовать,
возможно   сверхзвуковыми   импульсами,   стекла   окон   -   которые   он
предусмотрительно поднял, чтобы избежать повторное вторжение пузырей  -  и
спроецировать  поляризованным  ультрафиолетом  трехмерное  изображение  на
поляризованные   кристаллы   стекла.   Случайное   распределение    следов
флюоресцентных смесей в обычном оконном стекле, похоже  являлось  причиной
странного изменения цвета "ангелов" по мере их перемещения.
     Эти мультяшки снова привели  Пейджа  в  ярость,  но  по  счастью  все
происходящее  оказалось  не  более   чем   уловкой,   оставшейся   еще   с
прошлогоднего фестиваля,  к  чему  кэдди  оказался  подготовлен.  Водитель
дотронулся до кнопки на панели управления и сахариновые сценки  со  стекла
исчезли  вместе  с  гимнами  и  всем  прочим.  Машина  резко  рванулась  в
открывшийся в толпе проход, и мгновением позже площадь осталась позади.
     - Уф-ф! - выдохнул Пейдж, откинувшись назад на сидение.  -  Теперь  я
понимаю, почему у  каждой  стоянки  такси  имеется  торговый  автомат  для
приобретения тройной страховки. В  последний  раз,  когда  я  находился  в
отпуске на Земле, Правоверные были не так заметны.
     - Каждый десятый, кого вы встречаете - сейчас Правоверный, - заметила
Энн. - Хотя  -  восемь  из  остальных  девяти  утверждают,  что  отбросили
религию, как безнадежное дело. И все же, когда вы оказываетесь на одном из
этих Воскрешений, трудно поверить в сетования по  поводу  нашего  времени.
Вроде тех, что люди потеряли веру и так далее.
     - Я так не думаю, - Пейдж несколько удивился ее словам. Ему пришло на
ум, что эта беседа совершенно не похожа на  обычную,  ничего  не  значащую
болтовню. Но поскольку такой разговор ему  нравился  более  -  разговор  о
чем-то стоящем - он мог быть  только  рад,  что  лед  тронулся.  -  Сам  я
неверующий, но думаю, что когда эксперты говорят о "вере", они имеют ввиду
что-то  иное,  чем  эту  орущую  разновидность  фанатов.  Я   имею   ввиду
Правоверных. Подобные религиозные направления всегда соотносились во мне с
чем-то вроде "дружеских" встреч коммивояжеров. Их церемонии и манеры столь
агрессивны, потому что сами они  в  действительности  не  верят  в  кодекс
чести. Настоящая вера является неотъемлемой  частью  мира,  в  котором  ты
живешь, но ее редко замечаешь. И не всегда она столь  уж  и  религиозна  с
формальной точки зрения. К примеру, математика базируется на  вере  -  для
тех, конечно, кто ее хорошо знает.
     - Я должна сказать, что она, скорее, базируется на антитезе  веры,  -
заметила  Энн,  уже  немного  спокойнее.  -  Вы   располагаете   какими-то
познаниями в этой области, полковник?
     - Какими-то - да, - беззлобно ответил он. - Мне никогда не  позволили
бы  пилотировать  корабль  даже  в  пределах  лунной  орбиты  без   знания
тензорного исчисления. И если я подумываю о своем дальнейшем  продвижении,
я должен знать также и спинорные вычисления.
     -  Вот  как,  -  произнесла  девушка.  Показалось,  что  она   слегка
разочарована. - Продолжайте, пожалуйста, и извините, что я вас перебила.
     - И правильно сделали, что перебили. Я выразился  неудачно.  Я  ХОТЕЛ
СКАЗАТЬ, ЧТО ВЕРА МАТЕМАТИКОВ СОСТОИТ В ТОМ, ЧТО ЕСТЬ КАКОЕ-ТО ОДНОЗНАЧНОЕ
СООТВЕТСТВИЕ МЕЖДУ МАТЕМАТИКОЙ И РЕАЛЬНЫМ  МИРОМ.  Оно  не  доказуемо,  но
настоящий математик его чувствует очень четко. ТАКОВА  И  ВЕРА  СОВЕРШЕННО
НЕРЕЛИГИОЗНОГО ЧЕЛОВЕКА В ТО, ЧТО _Е_С_Т_Ь_ РЕАЛЬНЫЙ МИР, СООТНОСЯЩИЙСЯ  С
ТЕМ, ЧТО ЕМУ ГОВОРЯТ ЕГО ЧУВСТВА - ЧТО ТАКЖЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ  ДОКАЗАНО.  Как
Джону Доу [Джон Доу - этим именем в американской  журналистике  обозначают
обычного человека], так и многим выдающимся физикам  приходится  принимать
это на веру.
     - Но они не отправляют ритуалов, символизирующих эту веру, - добавила
Энн, - и не обучают специалистов тому, чтобы подтверждать  ее  самим  себе
каждые семь дней.
     - Совершено верно. В то же время, ранее Джон Доу ощущал, что основные
западные религиозные течения имеют некоторое соотношение с реальным миром,
которое существует, даже если это и нельзя  доказать.  Но  нынче,  похоже,
Джон Доу так больше не считает, и как  мне  кажется  -  Правоверные  тоже.
Иначе они бы не орали столь громко. Оттого-то я и думаю, что вокруг нас не
так уж много истинной веры. Найти ее по сути и негде. И это обстоятельство
я обнаружил сам, хоть и с большим трудом.
     - Вот вы и на месте, - сообщил водитель.
     Пейдж помог девушке выйти из автомашины, добросовестно попытавшись не
обратить внимание  на  сумму,  которую  заплатил.  После  чего  метрдотель
препроводил их к столику в ресторане. Энн на некоторое время  -  пока  они
рассаживались - снова замолчала. Пейдж уже было  подумал,  что  она  снова
решила "заледенеть". И начал прикидывать,  удастся  ли  ему  сделать  так,
чтобы  сюда  ворвались  Правоверные,  надеясь  хоть  таким  способом,   но
возобновить беседу. Однако девушка заговорила первой.
     - Похоже, вы довольно много думали о вере. Вы  говорите  о  ней  так,
словно эта проблема много значит  для  вас.  Вы  мне  можете  объяснить  -
почему?
     - Буду рад попробовать, - медленно произнес он. - Стандартным ответом
явился бы такой. Пока ты  в  космосе  -  у  тебя  есть  много  времени  на
раздумья. Но люди используют его по-разному.  Я,  как  предполагаю,  искал
какой-то критерий, который мог бы принадлежать лично мне. Наверное, еще  с
той поры, когда мне было четыре года. Тогда развелись мои  мать  с  отцом.
Она исповедовала Христианскую Науку, а он - Дианетику [христианская  наука
и дианетика - современные религиозные и  философские  направления  в  США;
основателем дианетики был известный писатель и философ Л.Рон Хаббард]. И у
них хватало поводов для стычек. Кроме этого, в  суде  они  вели  тяжбу  за
опекунство надо мной в течение пяти лет. Когда мне исполнилось семнадцать,
я ушел в армию и не потребовалось много времени на обнаружение  того,  что
вооруженные силы не способны заменить семью, не говоря уж о церкви.  Затем
я подал документы в космическую школу. И это тоже оказалась не церковь.
     У армии права на проведение космических полетов еще с той поры, когда
все было в  зародыше,  ведь  у  нее  давняя  традиция  "захвата  земельных
угодий". И армия не хотела, чтобы флот или ВВС снимали сливки с каких-либо
доходов, которые можно было получать, эксплуатируя ресурсы разных  планет.
Это, считается, исторической прерогативой  армии.  Идея  в  том,  что  все
находящееся в армейских владениях - алмазы, уран, вообще все ценное -  это
деньги. И  их  необходимо  расходовать  в  мирное  время,  когда  Конгресс
становится скуп на ассигнования. Я отдал куда  больше  времени  на  борьбу
против других организаций, занимающихся космосом, чем на настоящую работу.
Таковы были приказы. И это не помогло мне считать космос храмом без стен и
крыши.
     И где-то там, на полпути, я женился и у меня родился  сын.  Причем  в
тот самый день, когда я поступил в космическую школу. Двумя  годами  позже
семья  распалась.  Это  звучит  странно,  я  понимаю,  но   обстоятельства
оказались необычными.
     Когда ко мне обратился "Пфицнер" и попросил собрать пробы грунта  для
него, я думаю, мне привиделась еще  одна  церковь,  с  которой  я  мог  бы
идентифицировать себя - что-то человечное, долговременное,  безличностное.
Но вскоре я обнаружил, что эта новая церковь не собирается  приветствовать
счастливыми возгласами своего нового прихожанина. Вот результат таков, что
я плачусь на вашем плече. - Он улыбнулся. - Я понимаю, это едва ли  похоже
на лесть. Но вы  уже  помогли  мне  выговориться  до  такой  степени,  что
единственным последующим шагом может быть принесение извинений.  Это  я  и
делаю. Надеюсь, вы их примете.
     - Пожалуй, приму, - сказал она и затем, как бы пробуя, улыбнулась ему
в  ответ.  Результат  заставил  его  почувствовать  звон  в  ушах,  словно
атмосферное давление внезапно упало фунтов на пять на квадратный дюйм. Энн
Эббот оказалась одной из тех  исключительно  редких,  в  общем-то  простых
девушек, чьи улыбки полностью преображали их самих так же неожиданно,  как
взрыв звезды. Когда на ее лице было  обычное,  пожалуй  несколько  мрачное
выражение, никто бы не обратил на нее внимание. Но мужчина, увидевший хотя
бы раз ее улыбку, мог вполне  пожелать  трудиться  до  смерти  -  лишь  бы
заставить ее улыбаться снова и снова, как можно  чаще.  Красивая  женщина,
подумал Пейдж, наверное никогда бы не пользовалась  такой  верностью,  как
Энн Эббот, найди она подходящего мужчину.
     - Благодарю вас, - сказал, несколько замешкавшись, Пейдж. -  Давайте,
что-нибудь закажем, и затем я хотел бы услышать, как вы  говорите.  Боюсь,
что кинул Историю Моей Жизни прямо вам в руки несколько преждевременно.
     - Заказывайте сами, - произнесла она. - Вы что-то говорили о  камбале
сегодня днем, так что вам, наверное,  известно  здешнее  меню.  И  вы  так
галантно вывели меня из кэдди, что мне хотелось бы сохранить иллюзию.
     - Иллюзию?
     - Не заставляйте меня объяснять, - ответила она, слегка покраснев.  -
Но... В общем, иллюзию  того,  что  в  этом  мире  остались  еще  один-два
джентльмена. И поскольку вы не являетесь лишней женщиной на планете полной
ленивых мужчин, вы не поймете ценности одной или нескольких незначительных
знаков галантности. Большинство мужчин, с которыми я встречалась,  хотели,
чтобы я им показала свою "молекулу" еще до того,  как  они  попытались  бы
узнать, как меня зовут.
     Пейдж заржал так, что заставил повернуться всех, кто был в ресторане,
в их сторону. Он тут же заглушил хохот, опасаясь, что разочарует  девушку,
но она снова заулыбалась, заставив его почувствовать, будто он только  что
проглотил один за другим три стаканчика виски.
     - В общем, я довольно быстро сменил  роль,  -  произнес  он.  -  Ведь
сегодня я уже выступал в роли шантажиста. Ладно, давайте попробуем камбалу
- фирменное блюдо этого заведения. Меня оно нередко  преследовало  в  виде
призрака, пока я жевал концентраты на Ганимеде.
     - Я думаю, у вас правильное представление о  "Пфицнере",  -  медленно
произнесла Энн, когда официант ушел. - Я  не  имею  права  разглашать  вам
какие-либо секреты, но в состоянии сообщить кое-какие общедоступные  вещи,
которые,  очевидно,  проскочили  мимо  вас.  Проект,  над  которым  сейчас
работает наша фирма, как мне  кажется,  в  точности  соответствует  вашему
описанию. Он явно  гуманитарной  направленности,  и  не  предназначен  для
кого-то лично. Он такой  же  длительный,  как  и  любой  другой  серьезный
проект, который я могла бы себе представить. Он - как раз то, к чему можно
привязаться. И это, мне кажется, куда лучше, чем стать  Правоверной.  Если
рассуждать с вашей точки  зрения,  по  отношению  к  нему  я  испытываю  в
некоторой степени религиозные чувства. Думаю, вы  можете  понять,  почему.
Понять даже лучше, чем Гарольд Ганн. По крайней мере, мне так кажется.
     Теперь пришел его черед почувствовать себя смущенно.  Он  скрыл  это,
теребя свои голубые нашивки с надписью "Уорчестершир", пока те не измялись
весьма заметно.
     - Хотел бы я знать - почему.
     - Дело вот в чем, - начала она. - В западной медицине в период  между
1940 и 1960  годами  произошли  большие  перемены.  ДО  1940  ИНФЕКЦИОННЫЕ
БОЛЕЗНИ ЯВЛЯЛИСЬ ОСНОВНЫМИ УБИЙЦАМИ. К 1960 ПОЧТИ ВСЕ ОНИ  БЫЛИ  ПОГОЛОВНО
УНИЧТОЖЕНЫ.  Настоящие  перемены  начались   с   появлением   сульфамидных
препаратов.  Затем  появились  Флеминг  и  Флори,  а  с  ними  -  массовое
производство пенициллина во время Второй Мировой  войны.  После  войны  мы
обнаружили целый арсенал  новых  препаратов  против  туберкулеза,  который
прежде был неизлечим - стрептомицин,  изоцианид,  биомицин  и  так  далее,
вплоть  до  изоляции  Блохом   ТБ-токсинов   и   создания   метаболических
блокирующих препаратов.
     - Затем появились антибиотики широкого  спектра,  вроде  тетрамицина,
для борьбы с заболеваниями, вызываемые Простейшими  и  даже  червями.  Эти
лекарства дали нам исключительно ценные нити к решению целого ряда  весьма
трудных проблем. Последняя значительная инфекционная болезнь  -  билхарзия
или шистосомоз [шистосомоз - болезнь, вызываемая развивающимися под  кожей
животного или человека, червями; была распространена  в  странах  Азии]  -
оказалась сведена на уровень легкой неприятности к 1966 году.
     - Но инфекционные болезни существуют по-прежнему, - заметил Пейдж.
     - Да, это так, -  ответила  девушка,  наклонившись  вперед,  так  что
маленькие точки атомов  на  ее  броши  отразили  свет  свечей.  -  Никакое
лекарство не уничтожает само заболевание,  потому  что  просто  невозможно
уничтожить все опасные организмы, существующие в  мире,  излечивая  только
пациентов, зараженных ими. Но опасность  можно  уменьшить.  К  примеру,  в
пятидесятых годах малярия являлась одной из величайших  убийц  в  мире.  А
теперь  она  столь  же  редка,  как  и  дифтерия.  Хотя  обе  эти  болезни
по-прежнему сосуществуют с нами. Но сколько времени прошло с тех  пор  как
вы слышали хотя бы об одном случае заболевания?
     - Ваш вопрос - не по адресу. У нас, на космических кораблях, вирусные
инфекции - вовсе не такое уж обычное дело. Мы списываем любого  из  членов
команды, который появляется пусть даже с легкой формой  простуды.  Но  так
или иначе - счет пока в вашу пользу. Продолжайте.  Так  что  же  произошло
потом?
     - Нечто зловещее. КОМПАНИИ, СПЕЦИАЛИЗИРУЮЩИЕСЯ НА СТРАХОВАНИИ  ЖИЗНИ,
И ЛЮДИ, ЗАНИМАЮЩИЕСЯ СТАТИСТИКОЙ, НАЧАЛИ ТРЕВОЖИТЬСЯ ИЗ-ЗА  ТОГО,  ЧТО  НА
ПЕРВЫЙ ПЛАН ПРИНЯЛИСЬ  ВЫХОДИТЬ  ДЕГЕНЕРАТИВНЫЕ  ЗАБОЛЕВАНИЯ.  Такие,  как
артрит, коронарная болезнь сердца, эмболия, практически  все  формы  рака.
Болезни, при которых тот или иной  орган  человеческого  тела  без  всякой
видимой причины вдруг становится неуправляемым.
     - Не является ли старость причиной этих заболеваний?
     - НЕТ, - с неожиданной яростью возразила девушка. -  Старость  -  это
просто ВОЗРАСТ. Это просто отрезок жизни, на котором  наносит  свои  удары
большинство дегенеративных болезней,  но  некоторые  из  них  предпочитают
детей.  Когда  статистики  впервые  начали  замечать,  что  дегенеративные
болезни на подъеме, они сочли  это  лишь  побочным  эффектом  от  снижения
уровня  инфекционных  поражений.  Им   казалось,   что   уровень   раковых
заболеваний повышается из-за того, что теперь большее  число  людей  живет
достаточно долго, чтобы столкнуться с ними.  И  кроме  того,  они  считали
растущее число дегенеративных  заболеваний  в  значительной  степени  лишь
следствием улучшенной диагностики. То есть, просто  обнаруживается  больше
случаев заболеваний, чем ранее. Но и это еще не все. По данным статистики,
особенно быстро росло число заболеваний раком легких и желудка. Оно далеко
превзошло те пределы, которые можно отнести на счет ранней диагностики или
увеличения средней продолжительности жизни. Затем  то  же  произошло  и  с
гипертонией, с болезнью Паркинсона и  другими  расстройствами  центральной
нервной системы, мышечной дистрофией. И так далее  и  тому  подобное.  Все
вдруг оказалось похоже на то, что мы сменили дьявола, которого  знали,  на
которого не знаем.
     И поэтому начался долгий поиск возможных инфекционных источников  для
каждой  из  дегенеративных  болезней.  Так  как  некоторые   разновидности
опухолей животных, вроде саркомы у  домашних  птиц,  вызывались  вирусами,
многие ученые, словно сумасшедшие, бросились  охотиться  на  канцерогенных
вирусов.  Предпринималась   попытки   обвинить   группу   так   называемых
плевропневмоподобных   микроорганизмов,   ПППМ,   причиной   артритов    и
заболеваний  сердечно-сосудистой  системы,  вроде  повышенного   кровяного
давления и тромбозов. Вообще, обвинялось все, начиная от  вашей  диеты  до
вашей бабушки.
     И все это привело к весьма незначительным результатам. Мы обнаружили,
что КОЕ-КАКИЕ вирусы вызывают НЕКОТОРЫЕ разновидности раковых заболеваний,
и среди них  -  лейкемию.  Группа  ПППМ  действительно  вызывала  одну  из
РАЗНОВИДНОСТЕЙ артрита. И мы обнаружили, что три наиболее распространенные
типа рака легких вызываются радиоактивным калием, содержащимся в  табачном
дыме. Раковые заболевания губ и полости рта определяются той же  причиной.
Но, в основном, мы обнаружили лишь то, что уже знали.  ЧТО  ДЕГЕНЕРАТИВНЫЕ
БОЛЕЗНИ НЕ ЯВЛЯЮТСЯ ИНФЕКЦИОННЫМИ.  И  тут  на  сцену  выходит  "Пфицнер".
Национальная Служба Здравоохранения, НСЗ, достаточно громко забила тревогу
по поводу восходящих кривых заболеваемости, чтобы созвать  первый  крупный
всемирный  конгресс  по  дегенеративным  болезням.  И  правительство   США
пожертвовало кое-какие деньги на эту проблему,  потому  что  военные  тоже
стали нервничать в связи с возрастающим отсевом при призыве на службу.
     - Это началось именно в моем подразделении, - вклинился  Пейдж.  -  У
космонавта в распоряжении примерно десять лет активной службы. После  чего
ему  предоставляется  место  где-нибудь  на  базе.  Поэтому  мы  стараемся
вылавливать молодых. Но даже и тогда нам приходится заворачивать  огромный
процент из-за "болезней старости". В большинстве своем - нарушений системы
кровообращения. Парни просто испытывают шок. Большинство из них даже и  не
подозревает о чем-то подобном. Они чувствуют себя здоровыми, как быки. И в
обычном смысле именно так оно и есть. Но они не подходят  для  космических
полетов.
     - Что ж, значит, вы очень рано заметили один из основных факторов,  -
продолжила Энн. - И это более не  является  специфической  проблемой  лишь
одной Космической службы. Подобные вещи  давно  уже  привычны  и  наземным
армейским службам. Ко времени,  когда  к  этому  подключилась  НСЗ,  общий
уровень отсева по "болезням старости" составлял примерно десять  процентов
для молодых мужчин  в  возрасте  около  двадцати  лет.  Тем  не  менее,  в
результате,  конгресс  США  все  же  добился  результатов,  и  Департамент
Здравоохранения, Благополучия и Безопасности  получил  миллиардодолларовые
ассигнования для массированной атаки на дегенеративные заболевания. И если
вы отбросите нули так же легко, как сделала бы я, то это примерно половина
того, что было затрачено на создание первой атомной бомбы. С  тех  пор,  к
первому  денежному  вливанию  добавились  новые  ассигнования.  И   теперь
наступило время снова получать  их.  У  "Пфицнера"  основной  контракт  по
работам над проектом, и  мы  достаточно  хорошо  обеспечены  персоналом  и
оборудованием. Так  что  нам  приходится  выполнять  всякого  рода  мелкие
контракты весьма в незначительных масштабах. Мы просто  делим  поступающие
средства с тремя другими производителями биопрепаратов.  Двое  из  которых
являются исключительно производителями и таким образом не  имеют  никакого
отношения к исследованиям. А третья фирма проводит исследований ничуть  не
меньше нашего. Но нам известно - так как  это  предполагалось  изначальной
координацией проектов и общим доступом к информации, - что они далеко ушли
в сторону еще одного тупика. Мы бы с радостью  сообщили  им  об  этом.  Но
углядев то, что нашли МЫ, правительство решило, что чем меньше людей знает
об этом - тем лучше. Мы и не возражаем. Ведь, кроме всего прочего, мы  еще
и бизнесом занимаемся. А бизнес подразумевает получение  прибыли.  Но  это
лишь одна  из  причин,  по  которой  вы,  сегодня  днем,  увидели  столько
правительственных чиновников на нашей шее.
     Девушка неожиданно замолчала и порывшись  в  своей  записной  книжке,
достала на свет плоскую пудреницу. Открыв, она  внимательно  посмотрела  в
нее. Так как на Энн  почти  не  было  косметики,  оказалось  трудно  найти
причину для такой неожиданной проверки. После  короткой,  странной  улыбки
тронувшей уголки ее губ, девушка убрала пудреницу обратно.
     - Другая причина, - продолжила она, - еще проще, поскольку вам теперь
известны  многие  обстоятельства.  МЫ  ТОЛЬКО-ТОЛЬКО  ОБНАРУЖИЛИ  ТО,  ЧТО
СЧИТАЕМ ГЛАВНЫМ КЛЮЧОМ К РЕШЕНИЮ ВСЕЙ ПРОБЛЕМЫ.
     - ОГО, - произнес  Пейдж,  быть  может  не  совсем  элегантно,  но  с
аффектом.
     - Или "вот это да!" или "ничего себе!", - спокойно согласилась Энн, -
или, быть может, "Боже, помоги нам всем". Но,  так  или  иначе,  найденное
нами - реально. Оно  прошло  все  тесты.  И  сохраняет  свое  воздействие.
"Пфицнер" полностью получит все  новые  ассигнования.  Но  если  этого  не
произойдет, то больше не поступит вообще никаких ассигнований. И не только
"Пфицнеру", но и другим фирмам, которые  помогали  в  разработке  проекта.
Сможем ли мы победить  дегенеративные  болезни,  зависит  от  двух  вещей.
Действенности найденного нами решения  и  денег.  Если  не  будет  чего-то
одного  -  не  будет  и  другого.  И  нам  придется  сообщить   Хорсфилду,
Мак-Хайнери и другим,  что  мы  обнаружили  в  этом  месяце;  ведь  старые
ассигнования вскоре иссякнут.
     Девушка откинулась назад на  спинку  стула  и  похоже  только  сейчас
заметила, что покончила со своей едой.
     - И это, - произнесла она, извиняюще шевеля вилкой веточку  петрушки,
- пока не является достоянием общественности! Думаю, мне  лучше  всего  на
этом умолкнуть.
     - Благодарю вас, - совершенно серьезно ответил  Пейдж.  -  Услышанное
мной, очевидно превышает то, что я заслуживаю.
     - Что ж, - вздохнула Энн, - в таком случае  вы  бы  могли  рассказать
кое-что и МНЕ. Если захотите, конечно. То, что касается Моста, строящегося
на Юпитере. Стоит ли он всех этих денег, идущих на него? Никто, похоже  не
в состоянии  объяснить,  что  в  нем  полезного.  А  теперь  еще  начались
разговоры о строительстве нового Моста на Сатурне, после того,  как  будет
закончен этот!
     - Вам нет необходимости беспокоиться, - заговорил Пейдж. - Понимаете,
я не  имею  отношения  к  Мосту,  хотя  и  знаю  кое-кого  из  группы  его
строителей.  Поэтому  у  меня  нет  никакой  закрытой  информации.  Да,  я
располагаю кое-какими общедоступными сведениями, вроде ваших. То есть тех,
которые может получить каждый, имеющий соответствующие познания в том, как
искать, где  они  находятся.  Насколько  я  понимаю,  Мост  на  Юпитере  -
исследовательский проект, предназначенный для ответа на некоторые вопросы.
Но на какие именно, никто не постарался объяснить мне. И я был  достаточно
осторожен, чтобы не спрашивать. Вы при желании могли бы  рассмотреть  лицо
Фрэнсиса  К.Мак-Хайнери,  если  бы  стали   осторожно   приглядываться   к
созвездиям.  Но  одно  я  знаю  точно.  Условия   исследований   требовали
использования крупнейшей из планет  системы.  А  это  -  Юпитер.  Так  что
бессмысленно строить Мост на меньшей  планете,  вроде  Сатурна.  Строители
Моста будут продолжать уже идущее строительство до тех пор, пока не найдут
то, что хотят узнать. После этого, почти наверняка, проект прекратит  свое
существование. И не потому, что Мост  будет  "закончен",  нет.  Просто  он
сослужит свою службу.
     - Быть может я и показываю свое невежество, - воскликнула Энн,  -  но
все звучит для меня по-идиотски. Ведь это миллионы  и  миллионы  долларов,
которые МЫ могли бы направить на спасение жизней!
     - Будь выбор за мной, - согласился Пейдж, - я бы отдал деньги вам,  а
не Чэрити Диллону и его команде. Но я, как и вы, все же очень мало знаю  о
Мосте. И, скорее всего оно и хорошо, что мне не  дозволено  переадресовать
чек вам. Теперь  мой  черед  задать  вопрос?  У  меня  еще  остался  один.
Маленький.
     - Всецело в вашем распоряжении, - Энн  еще  разок  использовала  свою
замечательную улыбку.
     - Сегодня днем, когда меня провели по лабораториям, я  дважды  слышал
плач ребенка. Я думаю,  что  плакали  два  совершенно  разных  ребенка.  Я
спросил мистера Ганна об этом, и он рассказал мне явную сказочку.
     Пейдж замолк. А глаза Энн сразу же засверкали.
     - Вы ступили на опасную тропку, полковник Рассел, - сказала она.
     - Очевидно. Но все же я хотел бы задать свой вопрос. Когда я выдвинул
безусловно абсурдное обвинение в вивисекции, меня совершенно поразило  то,
что оно сработало. Но оно же и заставило  меня  задуматься.  Могли  бы  вы
объяснить? И захотели бы?
     Энн   снова   вытащила   свою   пудреницу   и    похоже,    осторожно
проконсультировалась с ней. Наконец она сказала:
     - Мне кажется, что я все же простила вас. Более или  менее.  Так  или
иначе,  я   отвечу.   Все   очень   просто   -   дети   ИСПОЛЬЗУЮТСЯ   как
экспериментальные животные. У нас есть контакты с  местным  роддомом.  Все
это  легально  только  технически.  И  если  вы  действительно   выдвинете
обвинения против нас в вивисекции,  то  добьетесь  того,  что  они  станут
соответствовать реальности.
     Чашка с кофе, которую он держал в руках, против его воли ударилась  о
блюдце.
     - Господи. Энн, разве сегодня не  опасно  так  шутить?  Особенно  над
человеком, которого вы знаете всего лишь полдня? Или вы пытаетесь поразить
меня так, чтобы я признал себя стукачом?
     - Я не шучу и не считаю вас стукачом, - холодно ответила она.  -  То,
что я сказала - абсолютная правда. Может быть, я  немного  резко  сообщила
вам суть, потому что еще НЕ ПОЛНОСТЬЮ простила вас за тот кусочек удачного
шантажа. Мне хотелось увидеть, как  вы  подпрыгните.  Есть  еще  кое-какие
причины. Но все сказанное мной - правда.
     - Но почему, Энн?!
     - Послушай, Пейдж, - заговорила она. - Еще  пятьдесят  лет  назад  мы
обнаружили,  что   если   добавлять   маленькие   дозы   антибиотиков,   в
действительности - еле заметные количества в пищу животных, такие  добавки
способствуют их куда более быстрому созреванию, чем у нормально питающихся
собратьев. В  соответствующих  условиях  схожим  образом  провоцируется  и
ускоренный рост растений. И точно также это действует и на домашнюю птицу,
поросят, телят, детенышей норки, и  еще  целую  группу  животных.  Логично
предположить, что добавки скажутся и на новорожденных людях.
     - И вы пытаетесь это проверить? - Пейдж откинулся назад, наливая себе
еще один бокал охлажденного Рейнского. - Я бы сказал, что ты действительно
превзошла себя в своих откровениях и довольно значительно.
     - Ты не так готов незамедлительно принять на  веру  якобы  очевидное.
Лучше послушай меня. Мы делаем вовсе НЕ это. То,  о  чем  я  сказала,  уже
проделано многие годы назад студентами Пола Георгиу  и  полусотней  других
специалистов  по  питанию.  Эти  люди  использовали  широко  известные   и
проверенные антибиотики, которые проверялись на миллионах  животных.  Дозы
разрабатывались с точностью до миллиграммов на килограмм веса тела  и  так
далее. НО ОСОБЫЙ ЭФФЕКТ СТИМУЛЯЦИИ РОСТА С ПОМОЩЬЮ АНТИБИОТИКОВ ЗАВИСЕЛ ОТ
ТОГО, ИМЕЕТ ИЛИ НЕТ ОПРЕДЕЛЕННОЕ ЛЕКАРСТВО КАКУЮ-ТО РАЗНОВИДНОСТЬ ЖЕЛАЕМОЙ
Н_А_М_И_ БИОАКТИВНОСТИ. И НАМ НЕОБХОДИМО БЫЛО УЗНАТЬ, ПРОЯВЛЯЕТСЯ  ЛИ  ЭТА
АКТИВНОСТЬ  В  _Ч_Е_Л_О_В_Е_Ч_Е_С_К_И_Х  _С_У_Щ_Е_С_Т_В_А_Х_.  Поэтому   и
пришлось проверять новые лекарства на детях,  сразу  же  после  того,  как
такие  препараты  были  получены  и  прошли  определенные  испытания.   Мы
вынуждены были пойти на этот риск.
     - Теперь мне понятно, - только и промолвил Пейдж. - Понятно.
     - Дети "добровольно предлагаются" роддомом и  мы  могли  бы  устроить
показательную проверку законности, если бы дело дошло до суда,  -  сказала
Энн. - Прецедент установлен еще в 1952 году, когда лаборатории Пирл  Ривер
использовали детей своих же  собственных  работников  для  проверки  живым
вирусом вакцины против полиомиелита -  которая,  кстати,  действовала.  Но
важным является не сама законность  этого.  Вопрос  в  том,  как  скоро  и
насколько полно мы собираемся победить дегенеративные заболевания.
     - Мне кажется, вы  пытаетесь  как-то  защитить  предпринимаемые  вами
действия, - медленно произнес Пейдж, - словно вас волнует то, что я  думаю
об этом. Так вот, я скажу вам, что об этом  думаю.  Все  это  мне  кажется
чертовски  хладнокровным.  И  если  через  лет  десять  начнутся   погромы
биологов, так как люди сочтут, что они едят  людей,  то  я  буду  знать  -
почему.
     - Чепуха, - ответила Энн. - На создание подобного мифа  уходят  века.
Вы преувеличиваете.
     - Напротив. Я просто честен с вами, как и вы - со мной. Я поражен и в
чем-то испытываю отвращение к тому, что вы мне рассказали. Вот и все.
     Губы девушки сжались в полоску, она опустила кисти в чашку  с  водой,
затем вытерла кончики пальцев и стала надевать свои перчатки.
     - Тогда мы больше не будем говорить об  этом,  -  заявила  она.  -  Я
думаю, теперь нам лучше всего уйти отсюда.
     - Конечно, как только я уплачу по счету. Кстати,  я  вспомнил  кое  о
чем. У вас имеется какой-то интерес в "Пфицнере",  Энн?  Я  имею  ввиду  -
личный интерес?
     - Нет. Ничуть не больше, чем у любого другого человеческого существа,
понимающего, что могла бы значить эта работа. И я считаю, что ваш  вопрос,
пожалуй, бестактен.
     -  Я  так  и  думал,  что  вы  его  воспримите  подобным  образом.  В
действительности я вовсе не обвинял вас в том, что вы гонитесь за выгодой.
Я просто подумал, имеете ли вы  или  нет,  какое-то  отношение  к  доктору
Эбботу, которого Ганн и все остальные ждали сегодня днем.
     Она снова вытащила свой пудреницу и внимательно посмотрела в нее.
     - Эббот - достаточно распространенная фамилия.
     - Конечно. И все же, НЕКОТОРЫЕ Эбботы имеют отношение друг к другу. И
мне кажется, в совпадении фамилий порой есть свой смысл.
     - И какой же. Мне было бы интересно послушать.
     - Хорошо, - произнес он, все больше  сердясь  на  самого  себя.  -  В
идеале,  секретарша  у  "Пфицнера"  должна  в  точности  знать  все,   что
происходит на производстве.  С  тем  расчетом,  чтобы  четко  распознавать
намерения любого из посетителей. Как вы и поступили в моем случае. Но в то
же время, она должна представлять собой абсолютно минимальный риск с точки
зрения безопасности. Иначе ей нельзя достаточно доверять. Лучший путь  для
соблюдения безопасности -  нанять  какого-нибудь  родственника  одного  из
членов проекта. В сумме - это уже ДВОЕ его членов. Насколько я припоминаю,
мои слова - классическая советская форма шантажа.
     Но  это  все  -  теория.  Теперь  перейдем  к  фактам.  Я   со   всей
определенностью могу заявить, что сегодня  вы  рассказали  мне  о  проекте
"Пфицнера", основываясь на столь значительной базе знаний,  которой  никто
не мог бы ожидать от обычной секретарши.  Кроме  того,  вы  рисковали  при
этом, что в состоянии сделать только настоящий сотрудник компании. Из чего
я заключаю, что вы - не ТОЛЬКО секретарша. Ваша  фамилия  Эббот.  Ну...  и
еще, как мне кажется, вы понимаете.
     - И еще - так вы  считаете?  -  резко  встав,  воскликнула  в  ярости
девушка. - Не совсем! Да - я не очень-то привлекательна,  а  секретарша  в
фирме, такой как  "Пфицнер",  должна  быть  довольно  красива.  Достаточно
красива,  чтобы  воспротивиться  выспрашиваниям  со  стороны  первого   же
мужчины, который обратил на нее внимание. Продолжайте же,  завершите  свой
перечень! Скажите всю правду!
     - Как я могу? - спросил Пейдж, также вставая  и  смотря  прямо  ей  в
глаза. Его пальцы медленно сжимались в кулаки. - Если бы я честно  сказал,
что думаю о том, как вы выглядите, вы бы еще сильнее  меня  возненавидели.
Но клянусь Богом - я это сделаю. Я думаю, что самая красивейшая женщина  в
мире должна ежедневно купаться в кипящей азотной кислоте, только лишь  для
того, чтобы скопировать вашу улыбку. А теперь скажите мне всю  правду.  Вы
ДЕЙСТВИТЕЛЬНО родственница доктора Эббота?
     - Отчасти, - ответила девушка. Каждое ее слово казалось высеченным из
дымящегося сухого льда. - Доктор Эббот - мой отец. А теперь я настаиваю на
том, чтобы мне позволили сейчас же уйти  домой,  полковник  Рассел.  И  не
через десять секунд, а НЕМЕДЛЕННО.





                      Одного  лишь  твердого  намерения  недостаточно  для
                 проведения эксперимента. По-прежнему существуют опасности
                 ошибок. Первые и самые важные из  них  те,  что  являются
                 подсознательными. И так как мы производим их на свет сами
                 того не подозревая, мы бессильны избежать их.
                                                             Анри Пуанкаре

     Мост исчез сразу же, как прервалась связь. Поток ультронных импульсов
со спутников на сервомеханизмы Моста конечно же,  никогда  не  иссякал.  И
Мост непрестанно по тем же  каналам  передавал  информацию  для  постоянно
бодрствующих глаз, машин и рук своих строителей на Юпитере-5. Но в  данный
момент, главный ум управляющий огромной  конструкцией  -  прораб  Моста  -
отключился. Хелмут аккуратно положил тяжелый шлем в нишу  и  потер  виски,
чувствуя, как кровь пульсирует под его пальцами. Затем он повернулся.
     На него смотрел Диллон.
     - Ну что? - спросил главный инженер. - В чем дело, Боб?  Неужели  так
плохо?..
     Какое-то мгновение Хелмут молчал. Неожиданный переход от  сотрясаемой
штормом поверхности Моста к спокойной,  умиротворенной  атмосфере  рабочей
"лачуги" на пятой луне Юпитера всегда оказывался шоком. Он так и не смог к
нему привыкнуть, не говоря уже о том, чтобы это ему нравилось. И с  каждым
таким переходом он чувствовал себя хуже, а не лучше.
     Хелмут отсоединил разъемы прорабского пульта управления и позволил им
упорхнуть назад в панель своими будто живыми эластичными  кабелями.  Затем
он поднялся из корзиноподобного кресла, осторожно передвигаясь на дрожащих
ногах. Почему-то он чувствовал скрытые в собственном теле огромные тяжести
и давления, которые только что покинули его  управляющий  разум.  То,  что
здесь,  в  рубке,  существовало  тяготение  такое  же  слабое,  как  и  на
большинстве   обитаемых   астероидов,   лишь   усиливало    контраст,    и
соответственно, необходимость в осторожности при ходьбе.
     Он подошел к большому  иллюминатору  и  посмотрел  наружу.  Ничем  не
потревоженная, монотонная, без каких либо признаков атмосферы, поверхность
Юпитера-5, выглядела по-домашнему уютной после постоянно бушующей планеты.
Но и здесь присутствовало сильное напоминание о  сей  бесконечной  борьбе.
Через толстый кварц иллюминатора на Хелмута, с  расстояния  всего  лишь  в
112600 миль смотрел лик гигантской планеты;  расстояние  до  которой  было
вдвое меньшим, чем от Земли до Луны. Его сфера занимала почти все  "небо",
за исключением  линии  у  самого  горизонта,  где  можно  было  разглядеть
несколько  звезд  первой  величины.  Все  остальное  пространство   кишело
ядовитыми красками, полосами и кляксами  постоянного,  холодного  волнения
атмосферы Юпитера, там и тут испещренной  чернеющими  точками  огромных  -
величиной  с  планету  -  теней,   отбрасываемых   другими   его   лунами,
находившимися ближе к Солнцу, чем Юпитер-5.
     Где-то там, внизу, на глубине в шесть тысяч миль от облаков, кипевших
перед лицом Хелмута, находился Мост. Мост имел  высоту  в  тридцать  миль,
ширину - одиннадцать и длину - пятьдесят  четыре  мили.  Но  он  был  лишь
иголкой, сложным  и  хрупким  соединением  кристаллов  льда  в  круговерти
сумасшедших вихрей.
     На Земле, даже  на  Западе,  его  можно  было  бы  рассматривать  как
величайшее инженерное достижение за всю историю человечества.  Если  Земля
только смогла бы выдержать его вес.  Но  на  Юпитере  Мост  был  столь  же
ненадежен и сиюминутен, как снежинка.
     - Боб? - донесся до него голос Диллона. - В  чем  дело?  Ты,  похоже,
встревожен больше, чем обычно. Это серьезно?
     Хелмут взглянул на него. Усталое, молодое лицо его  руководителя,  со
впалыми щеками, обрамленное шапкой черных волос, уже  начавших  седеть  на
висках, горело любовью к Мосту  и  всепоглощающим  пылом  ответственности,
которую он нес на своих плечах. Как всегда, это трогательно воздействовало
на Хелмута и напоминало ему, что неумолимая вселенная, ко  всему  прочему,
имела еще и один теплый уголок, где человеческие души могли прижаться друг
к другу.
     - Достаточно серьезно, -  ответил  он,  с  трудом  подыскивая  слова,
превозмогая какую-то замороженность речи, вызванную в нем Юпитером.  -  Но
насколько я смог разглядеть - ничего фатального. На поверхности -  сильные
вспышки водородного вулканизма, особенно на северо-западном конце. Похоже,
что произошел еще один сильнейший взрыв  под  хребтами.  Я  увидел  что-то
похожее на последнюю серию огнепадов.
     Пока Хелмут  рассказывал,  высекая  слово  за  словом,  лицо  Диллона
разглаживалось.
     - Ага. Значит, это всего лишь летящий осколок.
     - Я почти уверен, что именно так и есть. Давление ветра усилилось.  В
следующем месяце Пятно и Южная Тропическая  Турбулентность  должны  пройти
рядом друг с другом, не правда ли? Я еще не  проверял,  но,  кажется,  уже
почувствовал перемены в штормах.
     - Значит, осколок вырвало и перебросило через конец Моста. И  большой
кусок?
     Хелмут пожал плечами. - Конец скручен влево и поверхность разорвана в
клочья. Естественно, леса сорваны тоже. Довольно  значительный  кусок.  По
меньшей мере мили две в поперечнике.
     Диллон вздохнул. Он тоже подошел к иллюминатору и  посмотрел  наружу.
Хелмуту не нужно было  обладать  телепатией,  чтобы  понять  куда  смотрит
главный инженер. Там,  снаружи,  над  каменистой  пустыней  Юпитера-5,  за
112600  милями  пространства,  Южная  Тропическая  Турбулентность  мчалась
навстречу  Красному  Пятну  и  вскоре  должна  была  настичь  его.   Когда
завихряющаяся воронка ЮТТ - достаточно огромная, чтобы засосать три  таких
планеты как Земля и превратить их в ледышки - пройдет  планетарный  остров
изо льда с примесью натрия, названный Красным Пятном,  тот  проследует  за
ней еще  несколько  тысяч  миль,  одновременно  поднимаясь  ближе  к  краю
атмосферы.
     Затем Пятно снова погрузится, дрейфуя  назад  к  невообразимой  струе
сжатой жидкости, которой оно обязано своим существованием. Струе, питаемой
неизвестно какими силами  разогретого,  каменистого  22000-мильного  ядра,
зажатого там, внизу, почти 16000 милями вечного льда.  И  во  время  этого
прохождения, штормы на Юпитере станут особенно яростными.  Потому-то  Мост
пришлось разместить в самом "тишайшем" месте планеты,  ставшему  таким  во
многом благодаря положению нескольких "постоянных" тектонических плит.
     Но "постоянных" ли? Кавычки, которые в мыслях Хелмут постоянно ставил
вокруг этого слова, имели вескую причину. Он  знал,  но  все-таки  не  мог
четко припомнить что.  Это  снова  сказывалось  проклятая  психообработка,
добавлявшая   еще   одно   из   тысяч    незначительных    несоответствий,
способствовавших возрастанию нервного напряжения.
     Хелмут  наблюдал  за  Диллоном  с  определенной   долей   сочувствия,
смешанной с мягкой завистью. Неудачное имя,  данное  при  рождении  Чэрити
Диллону, выдавало в нем сына-наследника, единственного  мальчика  в  семье
Правоверных,  одной  из  тех,  что  существовали  еще  до   нынешнего   их
возвышения.  Он   являлся   одним   из   сотен   экспертов,   привлеченных
правительством к планированию Моста. Как и Хелмут, он "болел" за Мост - но
по  другим  причинам.  Среди  строителей  бытовало  мнение,  что  Диллону,
единственному среди них, не была проведена психообработка. Но  возможности
проверить это не существовало никакой.
     Хелмут подошел назад к иллюминатору, мягко опустив свою руку на плечо
Диллона. Вместе они уставились на струящиеся  краски  -  соломенно-желтые,
кирпично красные, розовые, оранжевые, коричневые, даже голубые и  зеленые,
которые Юпитер отбрасывал на  поверхность  сглаженной  поверхности  своего
ближайшего спутника. На Юпитере-5 даже тени имели цвета.
     Диллон не шевельнулся. Наконец он сказал:
     - Ты доволен, Боб?
     - Доволен? - спросил Хелмут. - Нет. Это напугало меня до чертиков. Ты
ведь знаешь. Я просто рад, что не разорвало весь Мост.
     - Ты уверен в этом? - тихо спросил Диллон.
     Хелмут убрал руку  с  плеча  Диллона  и  вернулся  в  свое  кресло  у
центрального пульта. - У тебя нет никакого права тыкать  в  меня  иголкой,
если я не могу тебе в чем-то помочь, - проговорил он еще тише, чем Диллон.
- Я работаю на Юпитере ежедневно по  четыре  часа.  Конечно  не  на  самой
планете, ведь мы не можем сохранить жизнь человеку там, внизу, хотя бы  на
долю секунды. Но мои глаза, уши и мой разум - там,  на  Мосту.  Ежедневно,
четыре часа. Юпитер - неприятное место. Мне он не нравится. И  я  не  хочу
притворяться, что это не так.
     Каждый день по четыре часа, долгие годы в такой обстановке -  что  ж,
человеческий  разум   инстинктивно   пытается   адаптироваться,   даже   к
немыслимому. Иногда пытаюсь представить себе, как бы повел себя, окажись я
снова в Чикаго. А иногда мне  нечего  припомнить  о  нем,  кроме  каких-то
общностей. Иногда даже кажется, что такого места и вовсе нет на  Земле.  И
как там вообще что-то может быть, если вся  остальная  Вселенная  -  вроде
Юпитера или даже хуже?
     - Понимаю, - вздохнул Диллон. - Я уже несколько раз пытался объяснить
тебе, что это не слишком разумное состояние сознания.
     - Я знаю. Но ничего не могу поделать с тем, что я чувствую. Насколько
я вообще себя понимаю - это даже не мое  собственное  состояние  сознания.
Хотя какая-то его часть, твердящая  "Мост  ДОЛЖЕН  стоять",  скорее  всего
является той, что подверглась психообработке. Нет, я не  думаю,  что  Мост
простоит долго. Ему это не по силам. Он - ошибка. Но я НЕ ХОЧУ,  чтобы  он
рухнул. Но быть уверенным, что в какой-то из дней Юпитер его сметет  -  на
это у меня еще хватает разумения.
     Он вытер  вспотевшую  ладонь  о  контрольный  пульт,  переключив  все
клавиши в положение "выключено" со звуком, похожим  на  падение  пригоршни
камешков на стекло. - Вот так, Чэрити!  Я  работаю  ежедневно,  по  четыре
часа, на Мосту. И  в  один  из  таких  дней,  Юпитер  уничтожит  Мост.  Он
разлетится в гуще штормов на множество мелких осколков. И мой разум  будет
там, руководящий какой-то бесполезной работой. И он так же улетит вместе с
моими  механическими  глазами,   ушами   и   руками,   все   еще   пытаясь
адаптироваться к немыслимому, исчезая в гуще ветров, пламени, дождя, тьмы,
давления и холода...
     - Боб, ты намеренно пытаешься заставить себя потерять  самообладание.
Прекрати сейчас же. Я сказал - прекрати!
     Хелмут пожал плечами, опустив дрожащую руку  на  край  пульта,  чтобы
поддержать себя.
     - Не надо кричать. Со мной все в порядке, Чэрити. Я  ведь  здесь,  не
так ли? Именно здесь, на Юпитере-5, в безопасности. В полной безопасности.
Мост находится в ста двадцати двух тысячах  шестистах  милях  отсюда  и  я
никогда, даже на дюйм, не смогу приблизиться к нему. Но когда придет  день
и Юпитер сметет Мост, как пушинку... Чэрити,  иногда  мне  представляется,
как ты посылаешь мое тело назад туда, в  тот  уютный  уголок,  откуда  оно
явилось, а в то же время моя душа все проваливается и проваливается сквозь
миллионы кубических миль отравы... Хорошо, Чэрити, я буду вести  себя  как
надо. Я не буду думать вслух об этом. Но не жди от меня, что я  забуду.  Я
постоянно думаю об этом. Ты знаешь, что мне не отделаться от этого.
     - Я понимаю, - ответил Чэрити с чувством, похожим на пыл. -  Понимаю,
Боб. Я только пытаюсь помочь тебе увидеть проблему такой,  какова  она  на
самом деле. Мост в действительности не так уж и  ужасен.  Он  не  стоит  и
единственного кошмара.
     - Да вовсе не Мост заставляет  меня  орать,  когда  я  просыпаюсь,  -
удрученно улыбнулся Хелмут. - Я еще не настолько им одержим. Именно, когда
я бодрствую, то боюсь, что Мост будет сметен.  А  когда  сплю  -  сплю  со
страхом за самого себя.
     - Это разумный страх. Ты также нормален, как и все мы,  -  яростно  и
серьезно настаивал Диллон. - Послушай, Боб. Мост - не  монстр.  Это  путь,
который мы выбрали  для  изучения  поведения  материалов  в  специфических
условиях давления, температуры и тяготения. Да и сам Юпитер - вовсе не Ад.
Это просто набор условий. А Мост - лаборатория, которую мы  построили  для
работы в этих условиях.
     - Он никуда не ведет. Это мост в НИКУДА.
     - На Юпитере не  так  уж  и  много  МЕСТ,  на  которых  можно  как-то
угнездиться, - ответил Диллон, полностью  пропустив  мимо  ушей  значение,
вложенное Хелмутом в последнее слово. - МЫ СООРУДИЛИ  МОСТ  НА  ОСТРОВЕ  В
ОДНОМ ИЗ МОРЕЙ, ПОТОМУ ЧТО НУЖЕН БЫЛ ТВЕРДЫЙ ЛЕД, НА КОТОРЫЙ МЫ  МОГЛИ  БЫ
ВОДРУЗИТЬ ЕГО ОСНОВАНИЕ. Мы могли бы оставить кессоны дрейфовать  в  самой
жидкости, если бы нам не требовалась фиксированная точка, с которой  можно
проводить измерения скоростей штормов и прочего.
     - Все это я знаю, - произнес Хелмут.
     - Но Боб, ты не проявляешь  никаких  признаков  понимания.  Например,
почему Мост должен ВЕСТИ куда-то? По сути говоря то он и не мост вовсе. Мы
просто назвали его так, потому что при его строительстве были использованы
кое-какие инженерные принципы мостостроения. В действительности, он больше
похож на передвижной кран - или навесную железную дорогу для очень тяжелых
условий. Он никуда не ведет, потому что нет какого-либо интересующего  нас
места, куда его вести. Мы просто протягиваем его как можно  дальше,  чтобы
перекрыть им как можно большую территорию и  увеличить  его  стабильность.
Незачем  стараться  перекрыть  расстояние  между  какими-то  точками.  Нет
никакой нужды в его чрезмерном упрочнении. Он ведь не пересекает  какой-то
пролив, скажем между Дувром и Кале.
     Это мост знаний. Вот что самое важное.  Почему  ты  не  можешь  этого
понять?
     - Это-то понять я как раз  могу.  Я  говорил  о  другом,  -  произнес
Хелмут, пытаясь совладать со своим нетерпением. -  В  настоящий  момент  у
меня в наличии ничуть не меньше разумной сообразительности, чем у среднего
ребенка. Просто я пытаюсь объяснить, что встречать  колоссальность  другой
колоссальностью, куда большей - это для дураков. Это игра, которую  Юпитер
всегда выиграет без малейших усилий. Что, если  бы  инженеры,  построившие
мост Дувр-Кале, ограничились  только  таким  строительным  материалом  как
ветки ракиты? Конечно, они все же  исхитрились  бы  и  построили  мост.  И
соорудили бы его достаточно крепким, чтобы выдержать  легкое  движение  по
нему в погожий день. Но что бы осталось от него после первого  же  зимнего
шторма, пришедшего в Ла-Манш из Северного Моря? Идиотичен сам подход!
     - Хорошо, - примирительно произнес Диллон. - Тут ты прав. Вот  сейчас
ты ведешь себя вполне  разумно.  Ты  можешь  предложить  какой-либо  иной,
лучший подход? Должны ли мы отбросить Юпитер вообще, потому что он слишком
велик для нас?
     - Нет, - ответил Хелмут. - Или, может быть - да. Я не  знаю.  У  меня
нет простого ответа. Я лишь знаю, что это - не ответ, а всего лишь  пустая
отговорка.
     Диллон улыбнулся.
     - Ты в депрессии, что не удивительно. Выспись, Боб, если сможешь.  И,
может быть, ты найдешь ответ. А кроме того, ты должен прекратить постоянно
думать о гибели Моста. Поверхность Юпитера ничуть  не  более  опасна,  чем
скажем, поверхность Юпитера-5, за исключением степени угрозы. Если  бы  ты
вышел из этого здания без одежды, то  умер  бы  также  быстро,  как  и  на
Юпитере. Попытайся таким образом взглянуть на все.
     Хелмут, знавший, что впереди его  ожидает  еще  одна  ночь  кошмаров,
произнес:
     - Именно так я теперь и стану смотреть на все.









                       Наконец, при семантической афазии  теряется  полное
                  значение слов и фраз. Каждое слово  или  деталь  рисунка
                  может  восприниматься  по  отдельности,  но   при   этом
                  ускользает  их  общий  смысл.  Действие  выполняется  по
                  команде, хотя цель его -  остается  непонятной...  Общая
                  концепция больным не может быть сформулирована, хотя  он
                  определяет отдельные ее детали.
                                                              Генри Пиерон

                       Мы часто считаем, что завершив исследование чего-то
                  ОДНОГО - всегда узнаем о ДВУХ, потому "два" - это "один"
                  и "один". Но мы забываем, что должны еще изучить "и".
                                                             А.С.Эддингтон

     Доклад   подкомиссии   Комитета   по   финансам   Конгресса   США   о
расследовании,  связанном  с  проектом  на  Юпитере,   представлял   собой
массивный документ. Особенно  в  неоткорректированном,  стенографированном
виде, в котором его срочно представили Уэгонеру. В печатной форме, которая
будет готова только  через  две  недели,  доклад  окажется  гораздо  менее
внушительным, вдобавок и не таким удобочитаемым. Кроме того,  в  некоторые
его места авторы, подумав, внесли бы изменения.  Уэгонеру  же  требовалось
ознакомиться с их мнением в свежей - "только для коллег" - версии.
     Это  вовсе  не  означало,  что  печатная  версия  имела  бы   большее
количество  копий.  Даже  на  стенографированном  документе  стоял   штамп
"Совершенно секретно". Уже многие годы ничто не удивляло Уэгонера  в  том,
что касалось правительственной системы секретности. Но сейчас он  не  смог
подавить в себе веселости. Конечно же, все касавшееся Моста шло под грифом
"Совершенно  секретно".  Но  будь  доклад  подкомиссии  подготовлен  годом
раньше, в стране о нем могли бы услышать все.  А  избранные  места  просто
опубликовали бы в газетах. На вскидку ему пришли на ум  имена  по  меньшей
мере десяти сенаторов,  и  членов  оппозиции,  и  двоих-троих  членов  его
собственной партии, которые постарались бы использовать  этот  доклад  для
того, чтоб его  забаллотировать.  Или  опубликовать  те  места  документа,
которые могли бы послужить такой цели. К несчастью для них, когда  подошел
срок выборов, доклад оказался закончен  лишь  на  треть.  И  Аляска  снова
послала Уэгонера  в  Вашингтон,  поддержав  весьма  приятным  большинством
голосов.
     По мере того, как сенатор  переворачивал  его  жесткие,  официального
формата, страницы, вдыхая дымный запах копировальной краски, он все  более
понимал, что и полностью  подготовленный  доклад  все  равно  оказался  бы
весьма слабым оружием. Большая его часть была в высшей степени технична, и
совершенно  очевидно,  написана  советниками,  а  не  самими   сенаторами,
занимавшимися  расследованием.  Наверняка  публика  не  смогла,  да  и  не
захотела бы  ознакомиться  с  подобным  проявлением  эрудиции.  Почти  все
технические проблемы, связанные с Мостом, сводились к ничего  не  значащим
общностям. В большинстве подобных случаев Уэгонер умел  мысленно  отыскать
пропавший факт, невежество или утаивание чего-то, что и приводило стройную
цепочку логических рассуждений во взвешенное состояние.
     Сенаторам  не  удалось   найти   никаких   сколько-нибудь   серьезных
возражений против работы над Мостом. Они  помнили,  что  налогоплательщики
готовы потратить деньги на строительство Моста на Юпитере  -  если  кто-то
другой (например, Уэгонер)  решит  этот  вопрос  за  них,  не  впутывая  в
референдум. И сенаторам от оппозиции пришлось согласиться с тем, что  Мост
необходимо строить, хотя и как можно более экономно. Собственно, так он  и
строился.
     Конечно же, следовало ожидать, что обнаружатся кое-какие  "блохи",  и
люди, проводившие расследование, их выискали. Один из капитанов  грузового
космолета продавал строителям  на  Ганимеде  мыло  по  невозможным  ценам,
будучи в сговоре с завскладом. Но  это  заурядная  махинация,  в  принципе
незначительная  для  проекта  такого  размера,  как  Мост.  Уэгонеру  даже
понравилась проницательность капитана - или завскладом?  -  в  обнаружении
вещи, весьма необходимой на Ганимеде, достаточно маленькой  и  легкой,  но
достаточно ценной для того, чтобы провозить ее контрабандой. Все строители
Моста большую часть своего заработка автоматически переводили в  банки  на
Земле, даже не видя его. Было очень немного чего-то стоящего  продажи  или
покупки на лунах Юпитера.
     Тем не менее, каких-то серьезных нарушений закона не  оказалось  и  в
помине. Ни одна сталелитейная компания на продала металлических  креплений
хуже  установленного  стандарта,  потому  что  на  Мосту  не  было  ничего
металлического. Юпитериане могли бы сделать  неплохой  бизнес  на  продаже
Мосту некондиционного льда-4. Но как всем по счастью  известно,  юпитериан
не существует, и поэтому Мост имел весь нужный лед  по  цене,  равняющейся
стоимости добычи. Офис Уэгонера  относился  весьма  строго  к  всему,  что
касалось небольших контрактов, связанных с жилыми модулями  для  планетных
спутников, к снабжению топливом транспортных средств,  к  оборудованию.  И
проверял не только свои собственные сделки, но  и  субконтракты  Армейской
Космической Службы, так же связанные с Мостом.
     Что же касается Чэрити Диллона и его прораба - они проводили  жесткую
и эффективную политику. Частично из-за того, что таковы были их натуры.  И
еще - из-за интенсивной психообработки, которой они  подверглись,  прежде,
чем отправились в систему Юпитера. Оказалось  невозможным  найти  что-либо
бесполезное в том, что они делали. И если они и были повинны  в  ошибочном
инженерном решении, ни один инженер извне не смог бы заметить этого.
     Наибольшая же потеря  денег,  которую  все-таки  понес  юпитерианский
Проект, сопровождалась такой кровавой бойней, что  он  попал  -  в  мыслях
некоторых сенаторов - в категорию военных проектов. Впрочем, когда убивают
солдата во время военных  действий  против  врага,  никто  не  спрашивает,
сколько денег стоила правительству  потеря  снаряжения  в  результате  его
гибели. В той  части  доклада,  что  касалась  закладки  основания  Моста,
благоговейно упоминался героизм погибших при этом  космонавтов  -  двухсот
тридцати одного  человека.  И  ни  слова  о  стоимости  девяти  специально
построенных космических буксиров, которые теперь дрейфовали в  виде  одних
лишь  силуэтов  где-то   у   нижней   границы   Юпитерианской   атмосферы,
раздавленные, словно консервные банки, давлением в шесть миллионов  фунтов
на квадратный дюйм.
     Они дрейфовали, а между ними и глазами  живущих,  были  восемь  тысяч
миль вечно грохочущих ядовитых облаков.
     Герои ли люди, погибшие  за  Мост?  Они  были  рядовыми  и  офицерами
Армейской Космической Службы. Они погибли, выполняя то, что им  приказали.
Уэгонер не мог вспомнить, назвали ли тех, кто остался в живых  после  этой
операции, героями. Их, само собой, наградили. Армии  нравилось,  когда  ее
люди носили столько "фруктового салата" на своей груди,  сколько  возможно
его было навесить. Неплохая реклама, да и "связь с общественностью". Но  в
докладе об этих людях не упоминалось.
     Одно было ясно. Те, кто погиб - погибли из-за  Уэгонера.  По  крайней
мере, он изначально знал, что многие из них погибнут, но все  же  двинулся
вперед. Сенатор догадывался, что потом может  быть  еще  хуже.  И  тем  не
менее, он собирался продолжать, так как считал, что - в перспективе - игра
стоит того. Он достаточно хорошо понимал, что цель  не  может  оправдывать
средства. Но если не существовало НИКАКИХ других средств, а цель  являлась
необходимостью...
     Но время от времени он все же задумывался о Достоевском и его Великом
Инквизиторе. Стоит ли  Тысячелетнее  Царство  того,  чтоб  приблизить  его
смертными муками даже единственного ребенка? А то, что Уэгонер предвидел и
планировал, никоим образом не являлось Тысячелетнее Царство. И хотя дети у
"Дж.Пфицнера и Сыновья" не подвергались  пыткам,  им  даже  не  причинялся
какой-либо вред. Но переживаемое ими не  являлось  чем-то  нормальным  для
детей. И еще оставались двести тридцать один человек, замороженные  где-то
там, в бездонном аду Юпитера. Люди, вынужденные повиноваться приказам, еще
с большей безнадежностью, чем дети.
     Уэгонер не был рожден, чтобы стать генералом.
     Доклад восхвалял  героизм  погибших.  Уэгонер  перелистывал  одну  за
другой   тяжелые   страницы,    выискивая    хоть    какой-нибудь    намек
сенаторов-следователей на цель, ради которой были принесены в  жертву  эти
жизни. Но там ничего не было, кроме обычных фраз типа, "за  свою  родину",
"за дело мира", "во имя прогресса". Абстракции  высокого  порядка.  Пустая
болтовня.  Сенаторы  не  имели   ни   малейшего   представления   о   цели
существования Моста. Они смотрели, и  ничего  не  увидели.  Даже  учитывая
четыре года, за которые можно оценить  накопленный  опыт,  они  ничего  не
поняли.  Очевидно,  сами  размеры  Моста  убедили  их,  что  это  какая-то
разновидность исследований,  связанных  с  вооружениями.  Не  зря  же  там
говорилось  насчет  "дела  мира"?  Они  считали,  что   лучше   не   иметь
представления о природе этого оружия до тех пор,  пока  им  официально  не
разъяснят.
     Они  оказались  правы.  Абсолютно  верно  -  Мост  действительно  был
оружием. Но не подумав, а какого рода оно могло быть, это оружие, сенаторы
также не затруднили себя мыслью о том, против кого его можно направить.  И
Уэгонер обрадовался, что они поступили именно так.
     Доклад даже не коснулся тех  двух  лет  исследований,  проведенных  в
поисках какой-нибудь задачи,  достойной  внимания;  лет,  предшествовавших
самому первому упоминанию о Мосте. Уэгонеру пришлось  организовать  группу
из четырех особо доверенных  людей,  работавших  все  эти  два  года.  Они
проверяли выданные, но не пошедшие в дело патенты. Опубликованные  научные
доклады,  содержавшие  предложения,  которые  другие  ученые  не  решались
исследовать.   Статьи   в   бульварной   прессе    о    всяких    чудесах.
Научно-фантастические рассказы, написанные учеными-практиками. Все подряд,
что хоть куда-то могло привести. Эти четверо людей работали,  имея  приказ
молчать о том, что они ищут.  Им  было  приказано  держаться  подальше  от
современной научной мысли, касавшейся предмета их изысканий.  Но  ни  один
секрет не является абсолютным. И ни один  из  ликов  природы  не  является
по-настоящему секретом.
     К примеру, где-то в архивах ФБР имелась пленка с записью беседы между
Уэгонером и руководителем этой "группы четырех" в офисе  сенатора,  в  тот
день, когда случился прорыв. Тот человек высказал  очень  важные  вещи  не
только Уэгонеру, но и внимательным микрофонам ФБР, которые ни один сенатор
не осмелился бы найти и заглушить:
     - Это похоже  на  стоящее  дело,  Блисс.  По  объекту  "G".  (КОЕ-ЧТО
СЕРЬЕЗНОЕ В ОБЛАСТИ ГРАВИТАЦИИ, ШЕФ).
     - Придерживайся сути. (НАПОМИНАНИЕ: ИЗЛАГАЙ ВСЕ НА ИЗЛИШНЕ ИЗОЩРЕННОМ
ТЕХНИЧЕСКОМ УРОВНЕ - ЕСЛИ  ТЕБЕ  _П_Р_И_Х_О_Д_И_Т_С_Я_  ГОВОРИТЬ  ОБ  ЭТОМ
ЗДЕСЬ, ГДЕ ПОЛНО "ЖУЧКОВ").
     - Хорошо. Речь идет об уравнениях Блэкетта. О возможной  связи  между
спином электрона и  магнитным  моментом.  Как  мне  помнится,  Дирак  тоже
занимался этой темой. "G" имеется в уравнении,  и  простой  алгебраической
операцией его можно поставить по одну сторону знака  равенства,  а  другие
переменные и константы - по другую. (НА  ЭТОТ  РАЗ  НИКАКИХ  РАЗГОВОРОВ  О
НЕНОРМАЛЬНЫХ  ИДЕЯХ.  ЭТИМ  ЗАИНТЕРЕСОВАЛИСЬ  НАСТОЯЩИЕ  УЧЕНЫЕ.  ЕСТЬ   И
СООТВЕТСТВУЮЩИЕ ВЫЧИСЛЕНИЯ.)
     - Статус? (А  ПОЧЕМУ  ЖЕ  ТОГДА  НЕ  БЫЛИ  ПРЕДПРИНЯТЫ  ШАГИ  В  ЭТОМ
НАПРАВЛЕНИИ?)
     - Оригинальное уравнение примерно соответствует  статусу  "семь",  но
никто  еще  не   нашел   возможности   проверить   его   экспериментально.
Разработанное  уравнение  называется  Производной  Локка.  И  наши   парни
считают, что небольшой пространственный анализ  докажет  его  ошибочность.
Тем не менее, здесь  уже  ЕСТЬ  предмет  для  проверки,  если  мы  захотим
выложить на него денежки. (НИКТО ТОЧНО НЕ ЗНАЕТ, ЧТО ОНА РЕАЛЬНО ОЗНАЧАЕТ.
МОЖЕТ БЫТЬ, ВООБЩЕ НИЧЕГО. НО ЕСЛИ МЫ ПОПЫТАЕМСЯ ПРОВЕРИТЬ ЕГО,  ТО  ТАКАЯ
ЗАБАВА ВСТАНЕТ НАМ В КРУГЛЕНЬКУЮ СУММУ.)
     - У нас есть возможности? (В КАКУЮ ИМЕННО?)
     - Только в зародыше. (ПРИМЕРНО ЧЕТЫРЕ МИЛЛИАРДА ДОЛЛАРОВ, БЛИСС.)
     - Консервативно? (ТАК МНОГО?)
     - Именно так. Снова вопрос напряженности поля. (ЭТО ПРИМЕРНАЯ  ОЦЕНКА
СТОИМОСТИ ИССЛЕДОВАНИЙ ПО ЕДИНСТВЕННОЙ ЧЕГО-ТО ЗНАЧАЩЕЙ ЗАДАЧЕ,  СВЯЗАННОЙ
С ГРАВИТАЦИЕЙ). Вне зависимости от того, думаете  ли  вы  о  ней,  подобно
Ньютону, как о силе, подобно Фарадею, как о поле, подобно Эйнштейну, как о
состоянии пространства. Гравитация настолько слаба, что хотя и сопутствует
каждой частице материи во Вселенной, насколько мала бы та не была,  с  ней
нельзя работать в лаборатории. Две намагниченные иголки могут  устремиться
друг к другу с расстояния не меньше, чем целый дюйм. То же касается и двух
зернышек, если они несут на себе разнополярные электрические  заряды.  Два
керамических магнита, размерами не больше желудей,  можно  зарядить  столь
сильно, что их просто нельзя будет свести одинаковыми полюсами  вместе.  А
если бы они были направлены разноименными полюсами друг к другу,  взрослый
человек не сумел бы их удержать от слипания. Меж двух  металлических  сфер
любого размера,  несущих  разнополярные  электрические  разряды,  проходит
сильный разряд даже сквозь воздух-изолятор.)
     Но  гравитация  -  по  теории  -  одного  рода  с  электричеством   и
магнетизмом. Ее нельзя подвести к какому-то предмету.  Она  не  производит
никаких разрядов. Не существует такой вещи,  как  изоляция  против  нее  -
диагравитация. Она не обнаруживается,  когда  взаимодействуют  тела  столь
малые, как зерна или желуди.  У  двух  предметов  из  свинца  величиной  с
небоскреб ушли бы века на преодоление дистанции в один фут навстречу  друг
другу, если  бы  меж  ними  не  действовали  иные  силы,  кроме  взаимного
притяжения. Даже любовь действует быстрее. Каменный шар диаметром  в  семь
тысяч километров - Земля - и то имеет поле тяготения настолько слабое, что
оно позволяет человеку прыгнуть на высоту в четыре раза превосходящую  его
собственный рост. И человек этот движим  лишь  силой  своих  сокращающихся
мышц.)
     - Хорошо. Когда сможете, предоставьте мне  доклад.  Если  необходимо,
расширьте его. (СТОЯЩАЯ ВЕЩЬ?)
     - Я представлю вам доклад на этой неделе. (ДА!)
     Вот так и родился Мост. Хотя  тогда  об  этом  не  знал  никто,  даже
Уэгонер. Сенаторам, занимающимся расследованием, связанным с Мостом, такая
беседа ничего не дала. Совершенно очевидно, что персонал Мак-Хайнери в ФБР
не смог распознать жаргон этого разговора настолько, чтобы соотнести его с
Мостом. Иначе бы  Мак-Хайнери  передал  запись  следователям.  Мак-Хайнери
недолюбливал Уэгонера. Но до сих пор ему не удалось обнаружить тот  рычаг,
которым он мог бы подействовать на сенатора от Аляски.
     Пока все идет просто замечательно.
     И все же следователи однажды подобрались опасно близко.  Они  вызвали
повесткой Джузеппе Корси, для предварительного допроса.
     СОВЕТНИК КОМИССИИ: А теперь, доктор Корси, в  соответствии  с  нашими
записями, ваша последняя беседа с  Сенатором  Уэгонером  состоялась  зимой
2013 года. Вы в тот раз обсуждали с ним Юпитерианский Проект?
     КОРСИ: Как я мог? Тогда его еще не существовало.
     СОВЕТНИК: Но  упоминался  ли  он  каким-нибудь  образом?  Говорил  ли
что-нибудь сенатор Уэгонер о подготовке к реализации подобного проекта?
     КОРСИ: Нет.
     СОВЕТНИК: А сами вы его не предлагали сенатору Уэгонеру?
     КОРСИ: Конечно же нет. Я был весьма удивлен, когда узнал о нем.
     СОВЕТНИК: Но я предполагаю, вы знаете, с чем он связан.
     КОРСИ: Я знаю только то, что  сообщалось  общественности.  Мы  строим
Мост на Юпитере. Это очень дорогой и амбициозный проект.  А  для  чего  он
предназначен - секрет. И точка.
     СОВЕТНИК: Вы уверены, что не в курсе, для чего он?
     КОРСИ: Для исследований.
     СОВЕТНИК: Да, но для каких  исследований?  Наверное,  у  вас  имеются
какие-то предположения.
     КОРСИ: У меня нет никаких предположений, а сенатор  Уэгонер  даже  не
намекнул мне. Единственные факты в моем распоряжении - те, что я почерпнул
в прессе. Естественно, у меня есть некоторые соображения. Но  все,  что  я
ЗНАЮ, уже упоминалось в официальных заявлениях. Они создавали впечатление,
что Мост предназначен для проведения испытаний оружия.
     СОВЕТНИК: А вы считаете, что это может быть не так?
     КОРСИ: Я... я не в состоянии обсуждать правительственные  проекты,  о
которых мне ничего не известно.
     СОВЕТНИК: Вы могли бы сообщить нам свое мнение?
     КОРСИ: Если вас интересует мое мнение как эксперта, я  попрошу  своих
сотрудников заняться этой проблемой и  несколько  позже  сообщу,  в  какую
сумму оно вам обойдется.
     СЕНАТОР БИЛЛИНГС: Доктор Корси, надо понимать, что  вы  отказываетесь
ответить на вопрос? Однако, мне кажется, что если принять к  сведению  ваш
послужной список, вам лучше бы последовать совету...
     КОРСИ: Сенатор, я не отказался отвечать. Часть доходов, на которые  я
живу,  поступает  от  консультаций.   Если   правительство   желает   меня
использовать  в  качестве  эксперта,  я  имею  право  просить,  чтобы  мне
заплатили. А лишать меня источника дохода или какой-то его части -  такого
права у вас нет.
     СЕНАТОР КРОФТ:  Некоторое  время  назад,  правительство  уже  приняло
решение относительно найма вас на работу, доктор Корси. И как мне  кажется
- правильно.
     КОРСИ: Это - привилегия правительства.
     СЕНАТОР КРОФТ: ...но сейчас вы допрашиваетесь Сенатом  США.  Если  вы
отказываетесь отвечать, то можете быть  задержаны  за  уклонение  от  дачи
показаний.
     КОРСИ: За отказ сообщить свое мнение?
     СОВЕТНИК: Прошу меня извинить, сенатор, но свидетель может отказаться
предоставить свое мнение - или скрыть его, в  ожидании  оплаты.  Он  может
быть задержан только за отказ сообщить факты, о которых ему известно.
     СЕНАТОР КРОФТ: Хорошо, давайте получим какие-нибудь факты и  закончим
это осторожничание.
     СОВЕТНИК: Доктор Корси, было ли во время вашей  последней  встречи  с
сенатором Уэгонером что-нибудь сказано,  что  могло  бы  оказать  какое-то
влияние на юпитерианский Проект?
     КОРСИ: В общем, да.  Но,  скорее  отрицательное.  Я  дал  ему  совет,
направленный против подобного проекта. И, пожалуй, весьма настойчивый, как
мне припоминается.
     СОВЕТНИК: Мне кажется, вы говорили, что  о  Мосте  в  той  беседе  не
упоминалось.
     КОРСИ:  Действительно.  Сенатор  Уэгонер   и   я   обсуждали   методы
исследований в общем. Я сказал ему, что считаю  исследовательские  проекты
того разряда грандиозности, как Мост, более не плодотворными.
     СЕНАТОР БИЛЛИНГС: А вы потребовали оплаты у Сенатора Уэгонера за  это
мнение?
     КОРСИ: Нет, сенатор. Иногда я так не поступаю.
     СЕНАТОР БИЛЛИНГС: Похоже, вам следовало  бы  так  поступить.  Сенатор
Уэгонер не внял вашему бесплатному совету.
     СЕНАТОР КРОФТ:  Похоже  на  то,  что  он  скорее  всего,  слушал  вас
невнимательно.
     КОРСИ: В моем совете не было ничего обязательного. Я сообщил ему свое
мнение, характерное для того времени. А что он там с ним сделал - уже  его
дело.
     СОВЕТНИК: А не могли бы вы сообщить нам,  в  чем  сейчас  заключается
ваше мнение? Что исследовательские проекты размерами с Мост - мне кажется,
ваша фраза звучала так - "более не являются плодотворными"?
     КОРСИ: Это по-прежнему является моим мнением.
     СЕНАТОР БИЛЛИНГС: Которое вы предоставляете нам бесплатно?...
     КОРСИ: Это мнение всех ученых, которых я знаю. Вы могли бы  бесплатно
получить его у тех, кто работает на вас. Мне пока хватает  ума,  чтобы  не
просить платы за то, что доступно всем.
     Да, здесь они подобрались довольно близко. Возможно,  Корси  все-таки
вспомнил по-настоящему важную часть той беседы и решил не  рассказывать  о
ней в подкомиссии, подумал Уэгонер. Тем  не  менее,  вероятнее  всего,  те
несколько слов, брошенных Корси, когда он стоял у затянутого шторами  окна
своей комнаты, не так запали в его память, как в память сенатора.
     И все же Корси понял,  хотя  бы  отчасти,  для  чего  строится  Мост.
Похоже, он вспомнил ту часть  беседы,  что  касалась  гравитации.  К  тому
времени, он смог прийти к определенному заключению - хотя и кружным  путем
- обработав такое множество слов о Мосте. Но, кроме всего прочего, Мост  и
не представляет собой такой уж трудный предмет для понимания.
     Но Корси ничего не сказал. И это молчание оказалось решающим.
     Будет ли у него возможность как-то проявить благодарность в отношении
стареющего физика, подумал Уэгонер. Нет, только не сейчас. А быть может  и
никогда. Боль и удивление  Корси  явственно  проявились  в  том,  что  тот
сказал, даже сквозь холодность официальной записи. Уэгонеру очень хотелось
снять и то, и другое. Но он не мог. Оставалась лишь одна  надежда  на  то,
что когда придет время, Джузеппе увидит и поймет все, как целое.
     На  Корси  перевернулась  страница.  Но  остался  еще  один   вопрос,
требовавший  ответа.  Имелся  ли  где-нибудь  на  этих  тысяча   шестистах
стенографированных страниц доклада, хотя бы один крошечный  намек  на  то,
что Мост оказался бы бесполезным проектом без того, что готовится  у  "Дж.
Пфицнер и сыновья"...
     Нет, ничего подобного не обнаружилось. Уэгонер со вздохом облегчения,
который сам едва ли заметил, позволил докладу шлепнуться на стол. Все идет
так, как надо.
     Он  подшпилил  доклад  и  потянулся  к  своей  корзине,  обозначенной
"Входящие документы" за досье на  Пейджа  Рассела,  полковника  Армейского
Космического Корпуса, поступившим к нему с  "Пфицнера"  неделю  назад.  Он
чувствовал себя усталым, и не хотел бы в  таком  состоянии  решать  судьбу
человека на всю его оставшуюся жизнь. Но он сам  попросил  эту  работу,  и
теперь должен ее выполнить.
     Блисс Уэгонер не родился генералом. А как Господь - он  оказался  еще
более неумелым.





                      Оригинальный феномен, который  попыталась  объяснить
                 гипотеза о душе, по-прежнему  остается  незыблемым.  ГОМО
                 САПИЕНС действительно имеет некоторые отличия  от  других
                 зверей. Но в то время, как биологические  различия  и  их
                 следствия четко описаны, "мораль" человека,  его  "душа",
                 его "бессмертие" - все  это  стало  доступно  лишь  чисто
                 умозрительному формулированию и пониманию... "Бессмертие"
                 человека  (настолько,   насколько   оно   отличается   от
                 бессмертия  клетки  какого-нибудь  животного)  состоит  в
                 превосходящих время общих ценностях,  системах  символов,
                 языках и культурах. И больше ни в чем.
                                                            Уэстон Ла Барр

     Во время завтрака в уютном закутке  "Гавани  космонавтов",  у  Пейджа
ушло не более десяти секунд, которые накануне от него потребовала Энн,  на
решение вернуться в "Пфицнер" и извиниться. Он не совсем  понимал,  почему
свидание закончилось столь катастрофично. Но в одном  был  уверен:  фиаско
имело какое-то отношение к его заржавевшим космическим манерам. И если это
можно поправить, то он сам - единственно необходимый  инструмент,  который
это сделает.
     И теперь, когда он задумался об этом над остывшей яичницей,  ему  все
показалось совершенно очевидным в своей простоте. Своей последней  чередой
вопросов, Пейдж разбил тонкую скорлупку вечера и расплескал его содержимое
по всему ресторанному столику. Он ведь не стал  вдаваться  в  тонкости,  и
начал, хотя и косвенно, подвергать сомнению этические нормы Энн. Сперва  в
связи с экспериментами на новорожденных, а затем - раскрыв ее  "незаконный
брак" с фирмой.
     В  этом  мире,  называемом  Землей  Рушащейся  Веры,  никто  не   мог
подвергать сомнению личные этические кодексы без того, чтобы не  нарваться
на неприятность. Такие кодексы, там где их вообще  можно  найти,  очевидно
стоили их приверженцам  слишком  больших  затрат,  чтобы  кто-то  смел  их
прощупывать. Когда-то вера являлась самоочевидной.  Сейчас  же  она  стала
отчаянной. Те, кто по-прежнему имели ее - или  создавали  ее,  кусочек  за
кусочком, фрагмент за фрагментом, осколок за осколком - не хотели  ничего,
кроме как возможности придерживаться ее. Но  Пейдж  все-таки  не  понимал,
почему ему так хотелось объясниться с Энн Эббот. Отпуск быстро подходил  к
концу и до сих пор он воспользовался лишь одной возможностью  прогуляться.
Особенно, если сравнить эти каникулы с отчаянным счетчиком,  установленным
его двумя предыдущими. Двумя, после того, как  прекратилась  его  семейная
жизнь. После окончания его нынешнего отпуска, имелись хорошие шансы на то,
что он будет приписан к станции на  Прозерпине,  почти  смонтированной  на
данный  момент  и  твердо  претендующей  на  звание  самого   заброшенного
аванпоста Земли во всей солнечной системе. По крайней  мере  до  тех  пор,
пока кто-нибудь не откроет одиннадцатую планету.
     Тем не менее, он собрался снова в "Пфицнер", на  окраину  живописного
Бронкса,  чтобы   побродить   среди   ученых-исследователей,   менеджеров,
правительственных  чиновников  и  встретиться  с  девушкой-обладательницей
ледяного голоса и фигуры, похожей на гладильную доску. Пощелкать каблуками
на  ковре  в  приемной  при  виде  веселых  физиономий  отцов-основателей,
взирающих со стальных гравюр, взбодриться лозунгом, который  мог  быть  (а
мог и не быть) повешен в честь бога  Диониса,  если  бы  только  полковник
знал, как прочитать надпись. Замечательно.  Просто  великолепно.  Если  он
верно сыграет свою партию, то сможет отправиться к месту своей  службы  на
станцию Прозерпина с прекрасными воспоминаниями. Быть может  ответственный
за экспорт вице-президент кампании позволит Пейджу называть его "Хэл"  или
даже "Бабблс" [Bubbles - производное от bubble-gum - жевательная резинка].
И все же, наверное все дело было в религии. Как и  любой  другой  человек,
Пейдж считал, что по-прежнему  ищет  нечто  большее,  чем  он  сам.  Нечто
превосходящее семью, армию, отцовство,  сам  космос,  а  также  попойки  в
кабаках и бестолковые сексуальные подвиги отпускного  времени.  Совершенно
очевидно,  что  проект  "Пфицнера",  с  его  атмосферой  таинственности  и
самоотверженности, еще  раз  затронул  в  нем  тот  самый  уязвимый  нерв.
Преданность  проекту  Энн  Эббот  оказалась  всего  лишь  пробным  камнем,
ключом... Нет, он не мог пока подыскать для этого точного определения,  но
ее отношение каким-то образом точно подходило  к  пустому,  с  изломанными
краями пятну в его  собственной  душе,  похожему  на...  да,  именно  это.
Похожему на кусочек мозаики.
     И кроме того, ему еще раз хотелось увидеть эту лучезарную улыбку.
     Из-за того, что стол Энн размещался именно так, а  не  иначе,  прежде
всего он заметил ее саму, войдя в приемную "Пфицнера". Выражение  ее  лица
оказалось еще более странным, чем  он  ожидал.  И,  похоже,  она  пыталась
произвести какой-то тайный жест, как будто бы сметая пыль со стола  в  его
сторону кончиками пальцев. Он сделал еще несколько более медленных шагов в
комнату и, наконец, сбитый с толку, остановился.
     Со стула, коего он не мог заметить  из-за  двери  кто-то  поднялся  и
начал надвигаться на него. Шаги по ковру и странная осанка фигуры, которую
уголком глаза заметил Пейдж, были неприятно осторожны.  Пейдж  повернулся,
бессознательно подымая свои руки.
     - Разве мы не видели этого офицера ранее, мисс Эббот?  У  него  здесь
дело - или нет?
     Человек, находящийся в нетерпеливой полусогнутой позе, являлся  никем
иным, как Фрэнсисом Кс.Мак-Хайнери.
     Когда он не сгибался в позу обвинителя, Фрэнсис Кс.Мак-Хайнери ни  на
дюйм не отличался от бостонских аристократов, кем он в действительности  и
являлся. Не обладая по-настоящему высоким ростом, он был очень  худощав  и
абсолютно сед, еще когда ему исполнилось 26 лет.  Это  придавало  ему  вид
холодной мудрости, дополнявшейся орлиноподобным носом и высокими  скулами.
ФБР перешло к  нему  от  деда,  который  каким-то  образом  сумел  убедить
находившегося  тогда  на  посту  президента  -  поразительно   популярного
Человека-на-Коне, который просто источал ХАРИЗМУ, но  не  имел  достойного
упоминания мозгов - что столь  важное  заведение  не  должно  подвергаться
опасности при назначении преемников. Вместо этого оно должно  передаваться
от отца к сыну подобно частной фирме.
     Наследные посты со временем склонны преобразовываться в  номинальные,
так как достаточно только одного  слабенького  потомка,  чтобы  уничтожить
важность данного поста. Но этого с семьей Мак-Хайнери пока  не  произошло.
Ныне здравствующий на своем посту,  он  мог  бы  в  действительности  даже
преподать пару-другую уроков своему деду. Мак-Хайнери оказался хитрым, как
росомаха. И несмотря на устраиваемые ему бессчетное число раз политические
катастрофы, он всегда приземлялся на  ноги.  Как  теперь  убедился  Пейдж,
Мак-Хайнери и являлся именно тем человеком, для которого  была  изобретена
метафора "глаза-буравчики".
     - Так что же, мисс Эббот?
     - Полковник Рассел вчера был здесь, - ответила Энн.  -  Наверное,  вы
тогда его и видели.
     Поворачивающиеся  двери  распахнулись  и  вышли  Хорсфилд  с  Ганном.
Мак-Хайнери не обратил на них никакого внимания.
     - Как тебя зовут, солдат? - спросил он.
     - Я - космонавт,  -  отрывисто  произнес  Пейдж.  -  Полковник  Пейдж
Рассел, Армейский Космический Корпус.
     - Что ты здесь делаешь?
     - Нахожусь в отпуске.
     - Ты будешь отвечать на мой вопрос? - надавил Мак-Хайнери.
     Как заметил Пейдж, глава тайной полиции смотрел вовсе не на  него,  а
куда-то через плечо, словно не обращал по-настоящему никакого внимания  на
сам разговор. - Что ты делаешь в "Пфицнере"?
     - Я влюблен в мисс Эббот,  -  отчеканил  Пейдж  к  своему  полному  и
мрачному удивлению. - Я пришел, чтобы увидеться с ней. Прошлым вечером  мы
слегка поссорились и я хотел извиниться. Это все.
     Энн выпрямилась за своим столом, словно  в  ее  позвоночник  воткнули
длинный штырь, и повернулась к Пейджу слепо блестящими глазами, на лице ее
застыло непонятное выражение. Даже рот  Ганна  несколько  перекосился.  Он
сперва посмотрел на  Энн,  затем  на  Пейджа,  словно  вдруг  почувствовал
неуверенность в том, а знает ли он их вообще.
     Тем не менее, Мак-Хайнери, бросил лишь один беглый взгляд  на  Энн  и
показалось, что его глаза превратились в  бутылочное  стекло.  -  Меня  не
интересует ваша личная жизнь, - произнес он  тоном,  действительно  несшим
отпечаток скуки. - Я сформулирую вопрос иным образом, чтобы его невозможно
было избежать. Прежде всего - зачем вы явились в "Пфицнер"?  Какое  у  вас
здесь ДЕЛО, солдат?
     Пейдж постарался свои следующие  слова  подобрать  весьма  аккуратно.
Действительно, едва ли сказанное  им  что-либо  значило,  после  того  как
Мак-Хайнери проявит настоящий интерес к нему. Обвинение  ФБР  имело  почти
полновесную силу закона.  Все  теперь  зависело  от  того,  сможет  ли  он
добиться полной  потери  интереса  к  себе  со  стороны  Мак-Хайнери.  Это
являлось делом, в котором, как и любой другой космонавт, Пейдж  совершенно
не обладал практическими навыками.
     - Я доставил кое-какие пробы грунта из  юпитерианской  системы.  Меня
попросил это сделать "Пфицнер" в рамках их исследовательской программы.
     - И вы доставили эти пробы вчера, как вы мне сами сказали.
     - Нет, я  вам  этого  не  говорил.  Но,  действительно,  вчера  я  их
приносил.
     - Как я вижу, вы и сегодня их принесли.  -  Мак-Хайнери  ткнул  своим
подбородком  в  сторону  Хорсфилда,  чье   лицо   замерло   в   абсолютной
неподвижности,  как  только  он   начал   проявлять   признаки   понимания
происходящего здесь. - Ну, что вы скажете на этот счет, Хорсфилд? Это один
из ваших людей, о котором вы мне ничего не говорили?
     - Нет,  -  ответил  Хорсфилд,  однако  придал  своему  голосу  слегка
вопросительную интонацию, словно не собирался отрицать сразу  же  все,  на
случай если понадобиться изменить мнение. - Думаю,  вчера  я  видел  этого
парня. Насколько мне кажется - в первый раз.
     - Понятно. Могли бы вы сказать, генерал, не является ли этот  человек
частью персонала, подключенного к проекту Армией?
     - Я не могу заявить этого с полной уверенностью, - ответил  Хорсфилд,
и его голос на  этот  раз  прозвучал  с  большим  сомнением.  -  Мне  надо
проконсультироваться со своим офисом. Может быть - он  новичок  из  группы
Олзоса. Тем не менее, этот офицер не входит в мой  персонал.  Но  он  ведь
такого и не утверждает - не правда ли?
     - Ганн, как  насчет  этого  парня?  Ваши  люди  взяли  его  без  моей
проверки? У него есть необходимый допуск?
     - Что ж, мы некоторым  образом  взяли  его.  Но  он  не  нуждается  в
проверке, - пояснил Ганн. - Он всего лишь обычный  полевой  собиратель.  И
никакого отношения к исследовательской работе не имеет. Полевые собиратели
- просто люди, которые добровольно взялись помогать науке. Вы сами знаете.
     Брови Мак-Хайнери сходились вместе все  больше  и  больше.  Еще  лишь
несколько вопросов и, как Пейдж знал из тех немногих газет, что  достигали
его в космосе, у главы тайной полиции будет достаточно материала  для  его
ареста и сенсации - такой сенсации, которая сделает "Пфицнер"  посмешищем.
Уничтожит всех гражданских  сотрудников,  работающих  в  нем.  Приведет  в
движение длиннейшую цепочку полевых трибуналов для  армейских  сотрудников
проекта. Приведет к  падению  политиков,  поддерживавших  исследования,  и
увеличит альбом передовиц о Мак-Хайнери по крайней мере дюйма на три.  Это
казалось единственным, в чем по-настоящему был заинтересован  Мак-Хайнери.
То, что проект умрет, само по себе являлось лишь побочным эффектом, хотя и
неизбежным, интересовавшим его меньше всего.
     - Прошу прощения, мистер Ганн, - тихо проговорила Энн. - Я думаю,  вы
не так хорошо знаете статус полковника  Рассела,  как  я.  Он  только  что
прибыл из глубокого космоса, и его запись по степени допуска находилась  в
файле "Годен" долгие годы. Он не просто  один  из  наших  обычных  полевых
собирателей.
     - Ага,  -  произнес  Ганн,  -  наверное,  я  запамятовал,  но  это  -
совершенная правда.
     Почему это являлось абсолютной правдой, Пейдж понять не  мог.  Почему
Ганн так спокойно согласился с этим? Неужели он  считает,  что  Энн  тянет
время? Но зачем?
     - На самом деле, - спокойно  продолжала  Энн,  -  полковник  является
экологом, специализирующимся по планетным спутникам. Он проводил  для  нас
важные работы. Пейдж Рассел довольно известен в космосе. И  у  него  много
друзей, как среди строителей Моста, так и в других местах. Это правда,  не
так ли, полковник Рассел?
     - Я знаю большинство сотрудников группы Моста, - согласился Пейдж, но
ему едва удалось добиться того, чтобы подтверждение прозвучало  достаточно
громко. То, что говорила девушка, походило  на  огромную  черную  ложь.  А
лгать Мак-Хайнери - идти короткой дорожкой к падению.  Только  Мак-Хайнери
имел привилегию на ложь. Но его свидетели - никогда.
     - Пробы, доставленные вчера полковником  Расселом,  оказались  весьма
интересными, - продолжила Энн. - Вот почему я попросила его вернуться. Нам
нужен его совет. И если его образцы окажутся  столь  важными,  какими  они
показались на первый взгляд, они сэкономят налогоплательщикам много денег.
Они помогут завершить  нам  наш  проект  задолго  до  его  настоящей  даты
закрытия.  И  если  представится  такая  возможность,  полковнику  Расселу
придется лично руководить последними этапами работы. Он единственный,  кто
достаточно хорошо знаком  с  микрофлорой  юпитерианских  спутников,  чтобы
верно истолковать результаты.
     Мак-Хайнери  смотрел  через  плечо  Пейджа  с  большим  сомнением  во
взгляде. Было трудно определить, расслышал ли он хотя бы слово. Ясно,  что
Энн выбрала свои последние слова с огромной осторожностью. Потому что если
у Мак-Хайнери и была какая-то слабина - так это  лишь  огромная  стоимость
его постоянных, все  расширяющихся  расследований.  Особенно  в  последнее
время, когда он стал нести верную смерть "расточительству  администрации",
какую он ранее  традиционно  обеспечивал  "подрывным  элементам".  Наконец
Мак-Хайнери произнес:
     - Совершенно очевидно, что здесь какое-то нарушение закона. Если ваши
слова правдивы, то почему же этот человек с самого начала сказал другое?
     - Потому, что это тоже правда, - выпалил Пейдж.
     Мак-Хайнери полностью проигнорировал его.
     - Мы проверим документы и вызовем того,  кто  понадобится.  Пойдемте,
Хорсфилд.
     Генерал проследовал следом  за  ним,  бросив  на  Пейджа  взгляд,  не
убедительный и возмутительно театрально подмигнул Энн. В то мгновение, как
за ними закрылась дверь, приемная словно взорвалась. Ганн двинулся к Энн с
ловкостью, поразительно напоминающей  повадку  тигра,  что  само  по  себе
оказалось весьма странным для человека со столь спокойной физиономией.  Но
и Энн уже поднималась из-за стола с выражением страха и  ярости  на  лице.
Они оба закричали одновременно.
     - Только посмотрите,  что  вы,  мать  вашу,  наделали  с  этим  своим
выведыванием...
     - Какого   черта   вам   понадобилось   кормить    подобной    байкой
Мак-Хайнери...
     - ...даже пустоголовому космонавту должно быть  понятно,  что  значит
болтаться у охраняемой площадки...
     - ...вы знаете не хуже меня, что эти пробы  с  Ганимеда  -  заурядное
дерьмо...
     - ...мы лишимся наших денег,  потому  вы  суете  свой  нос  не  в  ту
дырку...
     - ...мы никогда не нанимали человека со степенью  допуска  "Годен"  с
момента начала проекта...
     - Я предполагала, что у вас окажется побольше сообразительности...
     - ТИХО! - вклинился Пейдж,  перекрыв  их  обоих  настоящим  командным
ревом. В глубоком космосе он не  имел  возможности  использовать  его,  но
сейчас это сработало.  Оба  скандалиста  посмотрели  на  него,  со  ртами,
раскрытыми на полуслове и лицами, белыми как молоко. - Вы оба ведете себя,
как пара истеричных цыплят! Мне жаль, что я принес вам неприятности - но я
не просил вас, Энн, лгать ради меня. И я не просил вас,  Ганн,  продолжать
эту ложь! Быть может вам лучше прекратить предъявлять друг другу обвинения
и попытаться досконально все продумать. Я попытаюсь помочь вам, чем  смогу
- но только в том случае, если вы уйметесь!
     Девушка чуть ли не оскалилась,  издав  при  этом  настоящее  рычание,
предназначенное для Пейджа. В первый раз полковник стал  свидетелем  тому,
как человеческое существо, испустившее подобный звук, именно его и  хотело
произвести. Тем не менее, она снова села и  вытерла  свои  раскрасневшиеся
щеки платочком. Ганн посмотрел вниз на ковер  и  одно-два  мгновения  лишь
шумно дышал, прижав ладони своих рук к побелевшим губам.
     - Я полностью с вами  согласен,  -  через  мгновение  произнес  Ганн,
совершенно спокойно, словно ничего не произошло. - Нам необходимо заняться
работой. И как можно быстрее. Энн,  скажи  мне,  пожалуйста,  почему  было
столь необходимо заявить, что  полковник  Пейдж  так  жизненно  важен  для
проекта? Я ни в чем вас не обвиняю, но мне надо знать факты.
     - Прошлым  вечером  мы  ужинали  вместе  с  полковником  Расселом,  -
ответила Энн. - Я в кое-чем излишне пооткровенничала насчет проекта.  А  в
конце вечера мы слегка поссорились, чему, наверное,  были  свидетелями  по
крайней мере двое из информаторов Мак-Хайнери в  ресторане.  Мне  пришлось
солгать  как  для  собственной  безопасности,  так  и   для   безопасности
полковника Рассела.
     - Но у вас же с собой был Соглядатай! И если вы знали, что вас  могут
подслушать...
     - Я это хорошо знала. Но потеряла  самообладание.  Вы  знаете,  такое
случается.
     Все  это  прозвучало  совершенно  без  эмоций,  как   если   бы   она
рассказывала о неполадке с машиной. Переданный подобным образом,  инцидент
показался Пейджу происшедшим с кем-то, кого он никогда не встречал  и  чье
имя он с уверенностью  даже  не  смог  произнести.  И  только  глаза  Энн,
наполненные слезами ярости, дали представление о связи между хладнокровным
повествованием и недавними событиями.
     - Да. Это серьезно, - задумчиво произнес Ганн. - Полковник Рассел, вы
действительно ЗНАЕТЕ кое-кого из строителей Моста?
     - Я знаю кое-кого из них очень хорошо. Особенно Чэрити Диллона. Кроме
того, я работал какое-то время в  юпитерианской  системе.  Тем  не  менее,
расследование, предпринятое Мак-Хайнери, покажет, что я не  имею  никакого
официального отношения к Мосту.
     - Хорошо, хорошо, - начал светлеть Ганн.  -  Это  расширяет  масштабы
проверки для Мак-Хайнери, включая в нее еще и Мост. И весьма раздувает  ее
с точки зрения "Пфицнера". Что дает нам какое-то время, хотя  мне  и  жаль
парней на Мосту. Мост и проект "Пфицнера" - как  подозреваемые.  Да,  это,
пожалуй,  слишком  большой  кусок  даже  для  Мак-Хайнери.  Что,  бы   его
прожевать, у директора ФБР уйдут многие месяцы. А Мост  -  любимый  проект
сенатора Уэгонера, так что Мак-Хайнери придется продвигаться осторожно. Он
не может так же быстро уничтожить репутацию Уэгонера, как репутацию других
сенаторов. Гм-м. Вопрос в том, как мы собираемся использовать имеющееся  в
нашем распоряжении время?
     - Раз вы немного успокоились, то добивайтесь теперь полного покоя,  -
невесело усмехнулся Пейдж.
     - Я - всего лишь торговец, - произнес Ганн. - Может быть и  несколько
более созидательный, чем некоторые, но все же у меня душа торгаша. А людям
этой профессии приходится быть в том настроении, в каком необходимо -  что
приходится делать и актерам. Теперь - об этих пробах...
     - Мне не следовало говорить еще и о них, - вставила свое слово Энн. -
Я боюсь, это был излишне хороший штрих.
     - Напротив. Они, пожалуй,  то  единственное,  что  работает  на  нас.
Мак-Хайнери - "практичный" человек. Результаты - вот что для него главное.
Предположим,  мы  изымем  образцы  полковника  Рассела  из  обычной  схемы
тестирования  и  проверим  их  прямо  сейчас,  дав  специальные   указания
персоналу, чтобы они что-нибудь в них нашли.  Что-то,  хотя  бы  отдаленно
похожее на то, что нам требуется.
     - Это нельзя подделать, - нахмурившись, произнесла Энн.
     - Моя дорогая Энн, а кто что-то говорит насчет подделки? Почти каждый
пакет образцов содержит какой-нибудь любопытный микроорганизм,  даже  если
он и недостаточно хорош, чтобы оказаться в конце  концов  среди  выбранных
нами. Вам понятно? Мак-Хайнери удовлетворится результатами, если мы сможем
показать их ему. Даже если эти результаты стали возможны  благодаря  тому,
кто не обладает полномочиями. В ином случае ему придется собрать  комиссию
экспертов, чтобы разобраться - а  это  стоит  денег.  Конечно,  все  будет
зависеть от того, появятся ли у  нас  результаты  к  тому  времени,  когда
Мак-Хайнери обнаружит, что  полковник  Рассел  -  человек,  не  обладающий
соответствующими полномочиями.
     - Есть еще одно обстоятельство, - проговорила Энн.  -  Чтобы  сделать
правдой то, что я сказала Мак-Хайнери, нам придется превратить  полковника
Рассела в настоящего планетного эколога. И рассказать ему,  в  чем  именно
заключается проект "Пфицнера".
     Лицо Ганна мгновенно нахмурилось.
     - Энн, - проговорил он.  -  Я  хочу,  чтобы  вы  убедились,  в  какую
неприятную ситуацию завел нас этот сильный человек.  Чтобы  защитить  наши
законные интересы от  нашего  собственного  правительства,  мы  собираемся
совершить настоящее,  реальное  нарушение  секретности.  Чего  никогда  не
произошло бы, не надави Мак-Хайнери своим весом.
     - Совершенно верно, - подтвердила Энн. Тем  не  менее,  выражение  ее
лица стало похоже на то, что бывает у  игрока  в  покер,  подумал  Рассел.
Наверное, ей  даже  нравилось  неудовольствие  Ганна.  В  действительности
полковник,  конечно  же,  не  считал  себя   человеком,   которого   можно
подозревать в нелояльности или угрозе для безопасности чего бы то ни было.
     - Полковник Рассел, я полагаю, нет никакого, хотя бы малого шанса  на
то, что вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО  планетный  эколог?  Большинство  космонавтов  со
столь высоким как у вас рангом,  являются  учеными  в  некотором  роде,  -
принялся выпытывать Ганн.
     - Увы, - ответил Пейдж. - Моя область - баллистика.
     - Что ж, по крайней мере, вы все же кое-что должны знать о  планетах.
Энн, я предлагаю, чтобы вы сейчас же приняли руководство  на  себя.  Нужно
создать кое-какое прикрытие. Ваш отец, как мне кажется - наилучший человек
для того, чтобы просветить во всем полковника Рассела. И, полковник, прошу
вас запомнить, что теперь каждая частица информации, которую  вы  получите
на нашем производстве, может стоить давшему ее тюрьмы или даже  расстрела,
если Мак-Хайнери обнаружит это. Вам понятно?
     - Я стану держать рот на замке, -  заверил  Пейдж.  -  Я  уже  и  так
достаточно нанес вреда вам. Так что буду только рад помочь и  сделаю  все,
что по силам. Признаюсь и в том, что  мое  любопытство  уже  не  раз  меня
убивало. Но вы должны знать и еще кое-что, мистер Ганн.
     - И это...
     - То, что время, на которое вы рассчитываете, просто  не  существует.
Мой отпуск заканчивается через  десять  дней.  И  если  вы  считаете,  что
сможете сделать из меня планетного эколога  за  этот  скромный  промежуток
времени, я предприму все, что зависит от меня.
     - Угу, - произнес Ганн. - Энн - за работу.
     И он вылетел через вращающиеся двери.
     В течение какого-то чопорного мгновения они смотрели друг на друга, а
затем Энн улыбнулась. Пейдж сразу же почувствовал себя  совершенно  другим
человеком.
     - То, что вы сказали  -  действительно  правда?  -  почти  застенчиво
спросила Энн.
     - Да. Я не знал этого, пока не произнес,  но  все  сказанное  мной  -
правда. Мне жаль, что пришлось это произнести в столь неподходящий момент.
Я пришел лишь, чтобы извиниться за мою часть в том споре прошлым  вечером.
А теперь, похоже, мне придется рассчитываться за куда  более  значительную
ссору.
     - А вы знаете, любопытство, похоже, ваш главный талант, -  произнесла
она, снова улыбнувшись. - У вас ушло лишь два дня на то, чтобы узнать  все
вас интересовавшее. Несмотря на то, что вы столкнулись с одним из наиболее
охраняемых секретов в мире.
     - Но я пока еще с ним не ознакомился. Вы можете мне рассказать о  нем
здесь? Или тут есть подслушивающие устройства?
     Девушка рассмеялась.
     - Не думаете же вы, что я и Хэл могли бы ругаться  подобным  образом,
имейся  здесь  подслушивающие  устройства?  Нет,  здесь  все  чисто  и  мы
проверяем это каждый день. Я представлю вам лишь основные факты, а отец  -
снабдит деталями. Правда заключена в том, что проект "Пфицнера" состоит не
только в одном лишь уничтожении дегенеративных заболеваний. Он нацелен так
же и на конечный результат этих заболеваний. МЫ ИЩЕМ ОТВЕТ НА САМУ СМЕРТЬ.
     Пейдж медленно опустился в ближайшее кресло.
     - Я вряд ли поверю, что такое возможно, - наконец прошептал он.
     - Именно так мы все и привыкли думать, Пейдж. Вот что здесь  сказано.
Она указала на лозунг  на  немецком,  висящий  над  вращающимися  дверями.
"Wider den Tod is kein Krautlein gewachsen". "Нет  ничего  растущего,  что
может победить смерть". Это - закон природы, как считали некогда  немецкие
ботаники.  Однако  нынче  мы  пробуем  оспорить  это.  Где-то  в   природе
СУЩЕСТВУЮТ растения и лекарственные травы против смерти - и мы  собираемся
их отыскать.
     Отец Энн казался одновременно и слишком занятым и немного  рассеянным
для того,  чтобы  вообще  говорить  с  Пейджем.  Но,  тем  не  менее,  ему
потребовался лишь один день на объяснение основной  идеи  проекта.  Причем
достаточно живо, так что Пейдж смог все  себе  уяснить.  На  другой  день,
после того,  как  он  немного  поработал  в  лаборатории  "Пфицнера",  где
проверялись его  пробы  грунта  -  помог  вымыть  пробирки  и  приготовить
растворы - Пейдж достаточно проникся идеей,  чтобы  осмелиться  предложить
свою версию. Он высказал ее Энн за ужином.
     - Мы считаем, все это основано на способности антибиотика действовать
именно так, а не иначе, - говорил он, а девушка  слушала  с  вниманием,  в
котором лишь слегка проскальзывала нотка насмешки. - А чем  хорош  он  для
для  тех,  кто  его  производит?  Мы  считаем  -  микроорганизм   выделяет
антибиотик, чтобы уничтожить или  подавить  соперничающие  микроорганизмы,
хотя у нас никогда не было возможности доказать, что в натуральной  среде,
то есть почве, антибиотика  производится  достаточно  для  этого.  Другими
словами, мы предположили, что чем  шире  спектр  антибиотика,  тем  меньше
соперников имеет его производитель.
     -  Поаккуратнее  с  телеологией,  -  предупредила  Энн.  -   Организм
производит его не ПОЭТОМУ. Это всего лишь результат. Функция, а не цель.
     - В общем - правильно. Но именно здесь и пролегает  граница  в  нашем
понимании антибиотиков. А что  такое  антибиотик  для  микроорганизма,  им
УНИЧТОЖАЕМОГО? Совершенно очевидно - токсин, яд.  Но,  допустим,  какие-то
бактерии  обладают  сопротивляемостью   по   отношению   к   определенному
антибиотику,  и  благодаря  -  как  это  назвал  твой  отец?  -  благодаря
мутационным  изменениям  и  селекции,  могут   достичь   высокой   степени
резистентности и образовать новый  штамм.  Совершенно  очевидно,  что  эти
удачно сопротивляющиеся клетки вырабатывают антитоксин. Примером могла  бы
стать бактерия, вырабатывающая пенициллиназу,  которая  является  энзимом,
уничтожающим  пенициллин.  Для  подобных  бактерий   пенициллин   является
токсином, а пенициллиназа - антитоксином, правильно?
     - Совершенно правильно. Продолжай, Пейдж.
     - А теперь добавим еще один  факт.  Тетрациклин  и  пенициллин  -  не
только антибиотики, что само делает их токсичными для многих бактерий - но
и одновременно и АНТИТОКСИНЫ.  Оба  они  нейтрализуют  плацентный  токсин,
вызывающий  эклампсию  беременности.  И  еще,  тетрациклин  -   антибиотик
широкого спектра. А есть ли такая штука, как антитоксин широкого спектра?
     Коренится ли причина  сопротивляемости  тетрациклину,  которую  могут
проявлять многие типы бактерий, в  одной  единственной  противодействующей
субстанции?
     Теперь мы знаем, что ответ на этот вопрос - ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ. Мы так  же
нашли антитоксин широкого спектра, который способен защищать  организм  от
многих видов  антибиотиков.  Мне  рассказали,  что  это  совершенно  новая
область исследований и мы лишь коснулись ее поверхности.
     И как резюме: НАЙДИТЕ АНТИТОКСИН ШИРОКОГО СПЕКТРА, КОТОРЫЙ  ДЕЙСТВУЕТ
ПРОТИВ   ТОКСИНОВ   ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО   ОРГАНИЗМА,   ВЫРАБАТЫВАЮЩИХСЯ    ПОСЛЕ
ПРЕКРАЩЕНИЯ ЕГО  РОСТА.  НАПОДОБИЕ  ТОГО,  КАК  ПЕНИЦИЛЛИН  И  ТЕТРАЦИКЛИН
ДЕЙСТВУЮТ НА ТОКСИН БЕРЕМЕННОСТИ. И ВЫ ПОЛУЧИТЕ  ВОЛШЕБНОЕ  ОРУЖИЕ  ПРОТИВ
ДЕГЕНЕРАТИВНЫХ ЗАБОЛЕВАНИЙ. А "Пфицнер", нате  вам,  уже  обнаружил  такой
антитоксин, и имя ему - аскомицин... Ну  как  я?  -  с  волнением  добавил
Пейдж, переводя дыхание.
     - Прекрасно.  Наверное,  все  несколько  сжато,  без  деталей,  чтобы
Мак-Хайнери мог понять, но должно быть оно и к лучшему. Это  не  прозвучит
для него излишне запутанно, если он попробует во всем разобраться.  И  все
же, вероятно окажется полезным, если при разговоре с ним, ты чаще  станешь
прибегать к  иносказаниям.  -  Девушка  снова  достала  свою  пудреницу  и
внимательно посмотрела в  нее.  -  Но  ты  рассказал  пока  что  только  о
дегенеративных болезнях, а это  всего  лишь  фоновый  материал.  А  теперь
поведай мне о самой атаке на смерть.
     Пейдж посмотрел сперва  на  пудреницу,  а  затем  -  на  девушку,  но
выражение ее лица было слишком внимательным,  чтобы  передать  что-то.  Он
медленно произнес:
     - Если тебе хочется, я расскажу. Но твой отец сказал  мне,  что  этот
элемент работы держится в секрете  даже  от  правительства.  Должен  ли  я
обсуждать такую тему в ресторане?
     Энн раскрыла маленький, похожий на пудреницу предмет, так  что  Пейдж
смог  его  разглядеть.  На  самом  деле  это  был  какой-то  датчик.   Его
игла-указатель находилась в  неуверенном  движении,  но  у  самой  нулевой
точки. - Поблизости нет ни одного микрофона, способного подслушать тебя, -
проговорила  Энн,  захлопнув  прибор  и  вернув  его  в  свою  сумочку.  -
Продолжай.
     - Хорошо. Однажды тебе придется мне объяснить,  почему  ты  позволила
себе дойти до скандала здесь, когда у тебя с собой  имелся  Соглядатай.  А
сейчас, я слишком занят, играя в псевдоэколога.
     Исследования летального исхода начались еще в 1952 году,  анатомистом
по  имени  Лэнсинг.  Он  был  первым,  кто  доказал,  что  животные  -   а
использовались ротиферы - вырабатывают определенный токсин старения и  тот
передается их потомству.
     Лэнсинг вырастил примерно  пятьдесят  поколений  ротифер  от  молодых
матерей,   и   с   каждым   новым    поколением    добивался    увеличения
продолжительности жизни. Он добился того,  что  средняя  продолжительность
жизни возросла с 24 дней до 104. Затем он вывернул  процесс  наизнанку,  и
выращивая   потомство   от    пожилых    матерей,    добился    уменьшения
продолжительности жизни для последнего  поколения  до  уровня  куда  более
низкого, чем естественный.
     - А теперь, - произнесла Энн, - ты знаешь  больше  о  детях  в  нашей
лаборатории, чем я тебе раньше рассказала - или по крайней мере  -  должен
знать.  Роддом,   который   нам   их   поставляет,   специализируется   на
незаконнорожденных детях молодых правонарушителей - а для наших целей  чем
младше ребенок, тем лучше.
     - Извини, но не нужно больше меня этим подкалывать, Энн. Я знаю,  что
это тупик. Селекция людей для  удлинения  продолжительности  жизни  -  как
минимум не практично. Все, чем могут снабдить подопытные младенцы проект -
так это примерным списком данных по уровню содержания токсинов смерти в их
крови. А ТО, ЧТО НАМ СЕЙЧАС НЕОБХОДИМО - СОВСЕМ  ИНОЕ:  АНТИТОКСИН  ПРОТИВ
ТОКСИНА СТАРЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА.
     Мы знаем, что  такой  токсин  -  специфическое  вещество,  совершенно
отличное от ядов, вызывающих дегенеративные болезни. И мы знаем,  что  оно
может быть  нейтрализовано.  Когда  нашим  лабораторным  животным  вводили
аскомицин, у них не возникало ни одного дегенеративного заболевания  -  но
они все равно умирали. Примерно в свой обычный срок, словно они, как часы,
были в момент рождения заведены на  какой-то  вполне  определенный  период
времени. Что, на самом деле, примерно так и есть, из-за токсина  старения,
переданного их матерями. Поэтому мы теперь ищем - вовсе не антибиотик - не
лекарство против жизни, а  антинекротик  -  лекарство  против  смерти.  Мы
пользуемся  предоставленным  нам  временем,  потому  что   аскомицин   уже
удовлетворяет условиям нашего контракта с правительством. Но как только мы
запустим аскомицин в массовое производство, правительственные ассигнования
будут  урезаны  до  минимума.  Однако  если  достаточно  долго  удерживать
аскомицин от выхода в свет, то деньги по-прежнему будут течь к нам  рекой,
и мы скоро создадим антинекротик.
     - Браво, - произнесла Энн. - Мне казалось, что на твоем  месте  сидит
отец. Но в особенности тебе, Пейдж, стоит отметить последний момент.  Ведь
это как раз то, что запомнить надо лучше всего.
     Если появится хотя бы малейшее подозрение, что мы сами систематически
тормозим выпуск аскомицина, что мы тратим  правительственные  ассигнования
на то, о чем правительство не имеет ни малейшего представления, - расплата
будет  суровой.  Мы  уже  столь  близки  к  получению  антинекротика,  что
остановка будет жестоким  ударом  не  только  для  нас,  но  и  для  всего
человечества.
     - Цель оправдывает средства, - пробормотал Пейдж.
     - В данном случае - именно так. Я  знаю,  что  сегодня  фетиш  нашего
современного общества - секретность. Но здесь она служит всем нам,  служит
будущему, и она ДОЛЖНА быть сохранена.
     - Я сохраню  ее,  -  произнес  Пейдж.  Он,  конечно,  имел  ввиду  не
секретность, а уловку с правительственными ассигнованиями. Но сейчас он не
видел никакого смысла поднимать эту тему. Что же касается секретности,  он
не имел практически никакой веры в нее - особенно после  того  как  увидел
насколько "хорошо" она работает.
     Потому что за те два дня, проведенные им внутри  "Пфицнера",  он  уже
успел обнаружить явного шпиона в самом сердце проекта.





                            И все же варвары,  не  разделенные  традициями
                       соперничества, яростно сражались за пищу  и  землю.
                       Люди не могут любить друг друга, если только они не
                       имеют схожих идей.
                                                           Джордж Сантаяна

     Когда Хелмут проходил по рабочему залу, возвращаясь к  своему  месту,
он заметил, что на длинной панели  командного  пульта  горели  три  желтых
сигнала "Критично". Как обычно, они относились к  пульту-9,  где  работала
Эва Чавес.
     Эва, несмотря  на  свое  латиноамериканское  имя  -  подобные,  ранее
чего-то стоившие "этикетки" больше уже ничего не означали на Западе с  его
хорошо перемешанным населением - была крупной белокурой девушкой, питавшей
изрядную любовь к Мосту.  К  сожалению,  она  склонна  была  очаровываться
Чистой Сущностью Космоса. И как раз в тот момент,  когда  имелась  большая
необходимость в хладнокровном анализе и мгновенных решениях.
     Рука  Хелмута  прошла  над  плечом  девушки  и,  щелкнув   тумблером,
выключила Эву из режима  оперативного  управления,  оставив  ее  лишь  как
наблюдателя. Сам же Хелмут надел шлем дублирующего  оператора.  И  тут  же
вокруг него возникли  незавершенные  основания  кессона.  Буруны  кипящего
водорода взвивались на несколько сот футов вверх - вдоль  его  округленных
сторон. Буруны, которые  никогда  не  унимались,  а  просто  отрывались  и
превращались в дождь, летящий вверх.
     Около самого  верха  на  северной  стороне  кессона  виднелось  пятно
темно-оранжевого цвета, медленно ползущее в направлении фронтона ближайшей
фермы. Катализ...
     Или рак. Хелмут никак не мог  избавиться  от  представления  процесса
именно таким образом. На этой горькой, яростной планете-монстре полно того
же самого карбида кальция, с помощью которого  получали  ацетиленовый  газ
для ламп, горевших две сотни веков назад на  Земле.  При  таких  скоростях
ветра карбидные песчинки глубоко внедрялись во все, с чем сталкивались.  И
при давлении в пятнадцать миллионов паскалей, в присутствии катализатора -
соды - прессованный лед вбирал в себя аммиак  и  карбон-диоксид,  создавая
белковоподобные смеси, которые быстро его разлагали.


                     |   |    |    |   |       |
                     C H N    C    C H N   C   C H ...
                      \|/  \ /|\ /  \|/ \ /|\ / \|/
                       C    C H N    C   C H N   C
                       |    |   |    |   |   |   |
                       |    O   H    |   O   H   |
                       |             |           |
                      C S           C S         C S
                       2|            2|          2|
                        |             |           |
                        |   H   O     |  H   O    | H   O
                        |   |   |     |  |   |    | |   |
                        C   N H C    C   N H C   C  N H C    ...
                      / | \  \ /  \ / \ / \ /  \ / \  \ / \ /
                        H C   C    N H C   C    N H C  C   N
                          |   |    |   |   |    |   |  |   |
                          O   H    H   O   H    H   O  H   H

     Одно мгновение Хелмут просто наблюдал, как растет пятно. Все-таки это
- одна из тех невозможных возможностей, ради  изучения  которых  и  создан
Мост. Подобная смесь на Земле, если вообще могла  появиться,  представляла
бы собой пористый, твердый и прочный, как рог  носорога,  материал.  Здесь
же, при почти трехкратном земном тяготении, молекулы формировались в  виде
длинных полипептидных цепочек.
     В  поперечном   направлении,   где   расположение   атомов   являлось
гексагональным, эта штука была достаточно прочной - но по длинной оси  она
размазывалась, как графит. Атомы кальция и серы легко меняли свои  роли  в
том, что касалось того, кто из них будет действовать как металл  в  ионной
паре, отдавая захваченный под давлением атом углерода, в надежде  ухватить
следующий из очереди. А сера к тому же включалась с углеродом в радикал  с
внутренней двойной связью, в чем-то похожий на цистин...
     Назвать происходящее формой рака - такое  утверждение  представлялось
не столь уж и далеким от истины. ЭТА СМЕСЬ  БЫЛА  ВЕСЬМА  БЛИЗКА  К  ТОМУ,
ЧТОБЫ ОКАЗАТЬСЯ МЕСТНОЙ  ФОРМОЙ  ЖИЗНИ  ЮПИТЕРА.  ОНА  РОСЛА,  НАСЫЩАЛАСЬ,
ВОСПРОИЗВОДИЛА САМА СЕБЯ, И ПОКАЗЫВАЛА НЕКОТОРЫЕ ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ЗЕМНОГО
ВИРУСА  -  ТАКОГО,  КАК  ТАБАЧНАЯ  МОЗАИКА.  Конечно  же,  она  росла  под
воздействием снаружи, наращиванием, как и всякий неживой  кристалл,  а  не
изнутри, инвагинацией, как клетка. Но  вирусы  тоже  развивались  подобным
образом, по крайней мере - in vitro [в зародыше (лат.)]. Да, это  было  не
то  соединение,  которое  в  состоянии  укрепить   основание   величайшего
сооружения за всю  историю  человечества.  Но  вполне  возможно,  что  это
подходящая  смесь   для   заполнения   внутренней   полости   какой-нибудь
юпитерианской медузы. Однако для кессона Моста - это рак.
     На краю повреждения работал скреперный механизм, откидывая изъеденные
куски и наращивая слоями лед. А  тем  временем  разложение  с  поверхности
кессона уходило все глубже. Скорее всего, скреперу не удастся добраться до
источника всех неприятностей. Эта была вовсе не кальциево-углеродная пыль,
которой юпитерианская атмосфера  насыщена  сверх  всякой  меры.  Напротив,
всего лишь одна-единственная щепотка вплавившейся металлической  соды,  не
принимающей  никакого  участия  в  реакции  -  достаточно  быстрой,  чтобы
истребить ее. Она едва ли могла поспевать за распространением болезни.
     Покрывать новым льдом поверхность раны  -  бессмысленно.  Эва  должна
понимать это. При такой скорости реакции, весь кессон должен  расплавиться
и растаять как масло под весом Моста в течение часа.
     Хелмут отослал бесполезный  скрепер  обратно.  Пробурить  скважину  к
щепотке  соды?  Нет  -  сейчас  она  уже  находится  слишком   глубоко   и
местонахождение ее неизвестно.
     Он быстро вызвал два бурильщика из множества  работавших  внизу,  где
постоянные взрывы все глубже  и  глубже  вдавливали  основание  кессона  в
сомнительную "землю" Юпитера.  Он  направил  обе  слепые,  пышущие  огнем,
машины прямо вниз, в разлом.
     Дно этой язвы оказалось на глубине около ста футов  внутри  огромного
ледяного блока. Тем не менее, Хелмут нажал на красную кнопку.
     Бурильщики взорвались с тяжелой, практически невидимой вспышкой,  как
и задумывалось при их создании. На поверхности кессона образовалась яма.
     Ближайшая к нему ферма выгнулась вверх под воздействием  ветра.  Одно
мгновение она  трепетала,  пытаясь  сопротивляться.  Затем  выгнулась  еще
больше.
     Лишенная своей  основной  поддержки,  она  неожиданно  оторвалась  и,
вращаясь,  скрылась  во  тьме.  Неожиданная  вспышка  света  на  мгновение
осветила ее, похожую на  летучую  мышь  с  порванными  крыльями,  уносимую
ураганом.
     Скрепер спешно спустился в яму и начал наполнять ее льдом  от  самого
дна. Хелмут также заказал доставку вниз новой фермы и группы  строительных
лесов. Повреждение такого порядка требовало  времени  на  исправление.  Он
понаблюдал, как смерч срывает неровные куски с краев ямы до тех пор,  пока
не  уверился  в  том,  что  рак-катализ  остановлен.  И  затем   -   вдруг
преждевременно, от усталой опустошенности - он снял шлем.
     И поразился той неприкрытой ярости, которая превратила крупные  черты
красивого лица Эвы в белую маску.
     - Чего же ты еще не взорвал весь Мост, а? - спросила она, без всякого
предисловия. - Сгодится ведь любой повод.
     Сбитый с толку, Хелмут беспомощно отвернулся. Не лучший выход. Юпитер
взирал на него сморщенным лицом, через иконоскоп, точно также,  как  и  на
прорабской палубе.
     Он, Эва, строители и весь  пятый  спутник  падали  по  направлению  к
Юпитеру. Их размеренная жизнь взаперти  на  Юпитере-5  воспринималась  как
совершенно нереальная, по сравнению с  четырьмя  часами  каждого  из  этих
неотличимых дней,  проводимых  ими  на  постоянно  меняющейся  поверхности
Юпитера. И каждый новый день подводил  их  умы,  как  корабли,  потерявшие
управление, все ближе и ближе к этому яркому аду.
     Не представлялось возможным для мужчины - или женщины - на  Юпитере-5
как-то иначе взглянуть  на  гигантскую  планету.  Они  все  понимали,  что
планета  не  занимает  четыре  пятых  всего  небосвода,  если  только  сам
наблюдатель не находится в ее небе.  И  не  падает  по  направлению  к  ее
поверхности. Все быстрее и быстрее...
     - У меня нет никакого намерения, -  устало  ответил  он,  -  взрывать
Мост. Мне бы хотелось, чтобы до тебя дошло наконец. Я хочу  чтобы  Мост  -
существовал. Хотя я и не созерцаю звезды, доводя себя до состояния,  когда
уже не в состоянии разобраться в том,  что  происходит  на  строительстве.
Может ты посчитала, что это гнилое пятно исчезнет само собой, после  того,
как ты заплавишь его льдом? Разве ты не знала...
     Несколько голов в шлемах, находившихся поблизости, слепо  повернулись
на  звук  его  голоса.  Хелмут  заткнулся.  Любая  отвлекающая  беседа   и
активность здесь, на рабочей палубе, считались табу.  Жестом  он  приказал
Эве продолжить работу.
     Девушка послушно надела шлем. Но совершенно ясно по тому, как  плотно
сжались ее обычно налитые губы, она считала - Хелмут прекратил спор только
потому, что хотел последнее слово оставить за собой.
     Хелмут быстро подошел к центральной колонне, которая  проходила  вниз
вдоль оси рабочей "лачуги" и побежал по  спиральной  лестнице,  ведущей  к
каюте прораба. Он уже предчувствовал вес шлема на своей голове.
     Тем не менее, шлем оказался на голове Чэрити Диллона. Который сидел в
кресле Хелмута.
     Совершенно  очевидно,  что  Чэрити  не  заметил  появления   Хелмута.
Оператор Моста должен научиться  все  вокруг  игнорировать,  находиться  в
совершенной отключенности от всего, что происходит  вокруг  его  тела,  за
исключением сигналов, посылаемых  машинами.  Он  должен  уметь  полагаться
только на чувства, сообщающие ему о том, что происходит там, на расстоянии
сотен и сотен тысяч миль.
     И Хелмут отлично понимал,  что  не  стоит  отвлекать  Чэрити.  Вместо
этого, он просто наблюдал, как белые, похожие на ножи, пальцы  Диллона  со
слепой уверенностью порхают над поверхностью пульта.
     Очевидно, Диллон производил полный объезд Моста - не только от  конца
до конца, но и снизу доверху тоже.  Пульт-дублер  показывал,  что  он  уже
активизировал две трети ультрафонных глаз. Значит, всю  ночь  просидел  за
этим делом. И начал его сразу же, как только сменил Хелмута.
     Зачем?
     С  трепетом  мало  оформившегося  предчувствия  Хелмут  посмотрел  на
разъем, который позволял прорабу,  отсюда,  из  каюты,  общаться  со  всей
группой строителей, когда необходимо, и быть в курсе всего, что говорилось
или происходило у рабочих пультов.
     Разъем был подключен.
     Диллон неожиданно вздохнул, снял шлем и обернулся.
     - Привет, Боб, - поздоровался он. - Вообще-то странная  вещь.  Ты  не
можешь видеть, слышать. Но когда кто-нибудь наблюдает за тобой, то  спиной
словно чувствуется какое-то давление. Может быть, это  -  сверхчувственное
восприятие. Когда-нибудь испытывал подобное ощущение?
     -  В  последнее  время  -  весьма  часто.  Зачем  ты   затеял   такое
гранд-турне, Чэрити?
     - Будет инспекция, - ответил Диллон. Его глаза встретились с  глазами
Хелмута.  Взгляд  их  был  открыт  и  прозрачен.  -   Пара   председателей
подкомиссии Сената, собираются убедиться в том, что их  восемь  миллиардов
долларов не  выброшены  на  свалку.  Естественно,  я  немного  беспокоюсь,
хочется, чтобы они нашли все в полном порядке.
     - Понятно, - произнес Хелмут. - В первый раз за пять лет, не так ли?
     - Примерно. А что за разборка произошла только что там внизу?  Кто-то
- по весьма жестким предпринятым мерам похоже,  что  ты  -  вывел  Эву  из
затруднительного положения. И затем я слышал,  как  она  обвинила  тебя  в
желании  взорвать  Мост.  Я  просмотрел  запись  эпизода,  после  которого
случилась ссора, и мне показалось, что она запустила процесс довольно-таки
далеко, но... Так все же, что произошло?
     У Диллона обычно не хватало хитрости для игры в кошки-мышки и  сейчас
он выглядел менее  всего  коварным.  Хелмут  ответил,  аккуратно  подбирая
слова:
     - Я думаю, что Эва просто расстроилась. Из-за этого  Юпитера  мы  уже
почти все чокнулись. И каждый - по-своему.  Избранный  ею  путь  борьбы  с
катализом, показался мне  неподходящим.  Простое  несогласие  во  мнениях,
разрешенное в мою пользу, поскольку все полномочия - у меня. У Эвы их нет.
Вот и все.
     - Довольно дорогое несогласие, Боб. Я по природе своей не мелочен.  И
ты это знаешь. Но подобный инцидент в присутствии сенаторов...
     - Все дело в том, - продолжил Хелмут, - собираемся  ли  мы  потратить
еще десять тысяч сверх или сколько там потребуется, чтобы заменить фермы и
усилить кессон. Или мы потеряем целый кессон, и вместе с ним - треть всего
Моста?
     - Естественно, тут ты  прав.  Это  можно  объяснить  даже  нескольким
сенаторам. Но объяснять такое часто - несколько затруднительно. Во  всяком
случае - пульт - твой, Боб. Можешь продолжить мою проверку,  если  у  тебя
есть время.
     Диллон встал. И затем неожиданно добавил, словно под чьим-то нажимом:
     - Боб, я все пытаюсь понять твой образ мышления. Из сказанного  Эвой,
я понял, что он уже известен многим. Я... я не думаю, что это хорошая идея
- заражать своих же друзей, коллег собственным пессимизмом.  Это  ведет  в
плохой работе. Я знаю. Знаю,  что  ты  сам  не  допустишь  плохой  работы,
несмотря на  свои  чувства.  Но  это  лишь  в  силах  одного-единственного
прораба. И ты сам себе добавляешь лишнюю работу. Не мне, а себе. Тем,  что
открыто пессимистически относишься к Мосту. Приходит на ум,  что  тебе  бы
неплохо использовать недельный перерыв. Может быть, устроишь  себе  пикник
на Ганимеде. Или что-то еще. Боб, в команде строителей Моста - ты  лучший,
несмотря на все твое ворчание насчет работы  и  прочие  опасения.  Мне  бы
очень не хотелось тебя заменять.
     - Угроза, Чэрити? - спокойно спросил Хелмут.
     - НЕТ. Я ни  за  что  тебя  не  заменю,  если  ты  только  совсем  не
свихнешься. И я совершенно  уверен,  что  твои  страхи  в  этом  отношении
абсолютно беспочвенны.  Ведь  общеизвестно,  что  только  нормальные  люди
сомневаются в своей собственной нормальности, не так ли?
     - Это общеизвестное  заблуждение.  Наибольшее  число  психопатических
навязчивых идей начинается с незначительного беспокойства, от которого  не
избавиться.
     Диллон сделал жест, словно  пытаясь  отбросить  предмет  разговора  в
сторону.
     - Так или иначе, я - не угрожаю. Я буду  сражаться,  чтобы  сохранить
тебя здесь. Но мои приказы касаются только Юпитера-5 и Моста. На  Ганимеде
есть люди с большим авторитетом, чем мой. А в  Вашингтоне  -  еще  с  куда
большим. Как например в этой  инспекционной  группе.  Почему  бы  тебе,  к
примеру, не взглянуть на светлую сторону этого дела? Совершенно  очевидно,
что Мост не может вдохновлять тебя до бесконечности.  Но  ты,  по  крайней
мере, мог бы  подумать  о  долларах,  каждую  секунду  растущих  на  твоем
банковском счете, пока  ты  здесь  работаешь.  Или  о  всех  этих  мостах,
кораблях и черт знает чем еще, что ты построишь, когда вернешься домой, на
Землю. И все это под волшебными словами: "Вот  один  из  людей,  создавших
Мост на Юпитере!"
     Чэрити даже раскраснелся от смущения и энтузиазма. Хелмут улыбнулся.
     - Я постараюсь постоянно помнить об этом, Чэрити, - заверил он. - Но,
думаю, все же пропущу недельный отпуск. Пока. А когда должна  прибыть  эта
стайка гусей-сенаторов?
     - Трудно сказать. Они прибывают на Ганимед прямо из  Вашингтона,  без
каких-либо залетов куда-то. И на некоторое время остановятся там. Я думаю,
что они, прежде, чем появиться здесь, остановятся  на  Каллисто.  Как  мне
сказали - у них на корабле установлено кое-что новенькое. Что позволяет им
летать гораздо  более  свободно,  чем  на  нашем  обычном  внутрисистемном
транспорте.
     Неожиданно словно ледяная  ящерица  пошевелилась  в  животе  Хелмута,
выворачивающаяся и так  и  этак,  но  никак  не  находящая  своего  места.
Настойчивый кошмар снова начал просачиваться в  его  жилы.  Он  почти  уже
захватил его.
     - Что-то... новое? - словно эхо, задал он вопрос. Но голос  прозвучал
плоско и совершенно без выражения. Он постарался сделать его таким. - А ты
не знаешь, что именно?
     - Ну, в общем - да. Но мне кажется, об  этом  лучше  помолчать,  пока
я...
     - Чэрити! Никто на этом заброшенном  каменном  куске  не  может  быть
советским  шпионом.  Вся  эта  привычка  к  "секретности"   здесь   просто
идиотична. Скажи сейчас и избавь меня от трудов общения с сенаторами.  Или
скажи  мне,  что  ты  знаешь  то,  о  чем  догадываюсь  я.  У   НИХ   ЕСТЬ
АНТИГРАВИТАЦИЯ! Так?
     Одно лишь слово Диллона - и кошмар станет реальностью.
     - Да, - ответил Диллон. - А как ты  узнал?  Конечно  же,  это  никоим
образом не может быть полный гравитационный экран. Но, похоже, определенно
сделан огромный шаг в нужном направлении. Мы  устали  ждать,  когда  мечта
станет явью... Нет никакого смысла  радостно  выкладывать  тебе  все,  что
касается этого открытия,  сам  увидишь.  Я  дам  тебе  знать,  когда  буду
располагать окончательной датой их прибытия. А пока что - ты подумаешь над
ранее сказанным мною?
     - Да, подумаю. - Хелмут уселся в кресло перед пультом.
     - Отлично. С тобой мне приходится  довольствоваться  даже  крошечными
победами. Удачной смены, Боб.
     - Удачной смены, Чэрити.





                   Когда Ницше написал фразу "переоценка всех ценностей" в
              первый раз, духовное движение времени, в которых  мы  живем,
              нашло наконец свою формулировку. Полная переоценка ценностей
              является  наиболее  фундаментальной  характеристикой   любой
              цивилизации. Потому, что именно начало Цивилизации  изменяет
              все формы Культуры, существовавшие  ранее,  воспринимает  их
              иначе и практикует их иным образом.
                                                          Освальд Шпенглер

     Способность Пейджа складывать дважды два и получать 22 лишь  частично
оказалась ответственной за обнаружение шпиона. Свою главную  лепту  внесла
почти  поразительная  неуклюжесть  этого  человека.  Пейдж  едва  ли   мог
подумать, что до него никто не заметил шпионских действий.  Правда,  агент
являлся  одним   из   примерно   двух   дюжин   техников,   работавших   в
исследовательской лаборатории, где  трудился  сейчас  и  Пейдж.  Но  почти
открытая привычка этого человека утаскивать листки с записями  в  карманах
своего  лабораторного  халата  и  просто   болезненная   подозрительность,
проявляемая каждый раз, когда он вечером покидал  лаборатории  "Пфицнера",
давно уже обязаны были вызвать чьи-нибудь сомнения.
     Какой прекрасный пример того,  подумал  Пейдж,  насколько  старинные,
эпохи  мушкетов,  методы  расследования  сейчас  популярны  в  Вашингтоне.
Предоставляющие  по-настоящему  опасному  человеку   тысячи   возможностей
незаметно улизнуть. То, что считалось обычным среди ученых, скреплено было
молчаливым   соглашением   сотрудников   "Пфицнера",   отметающим   всякое
стукачество друг на друга. Это оберегало как виновного, так  и  невинного.
Чего, конечно,  никогда  не  потребовалось  бы  при  справедливой  системе
юридической защиты.
     Пейдж не  имел  ни  малейшего  представления,  что  делать  со  своей
рыбешкой, когда он ее подсек. Он потратил вечер  на  то,  чтобы  проверить
передвижения этого парня. О чем потом весьма  сожалел,  так  как  пришлось
отказаться от встречи с Энн. В этот день произошли две выдающиеся подвижки
в  исследованиях.  И  Пейдж  посчитал,  что  шпион   захочет   переправить
информацию о происшедшем немедленно.
     Эта мысль оправдала себя полностью. По крайней мере - сначала. За тем
парнем оказалось  не  так  уж  и  трудно  проследить.  Привычка  постоянно
оглядываться сперва через одно, а потом через другое плечо, удостоверяясь,
что никто  его  не  преследует,  делала  его  легко  заметным  на  большом
расстоянии даже в толпе. Шпион выехал  из  города  поездом,  следующим  на
Хобокен, где взял напрокат мотороллер  и  поехал  к  Секаукусу.  Это  была
долгая прогулка, но впрочем, совершенно несложная.
     Тем  не  менее,  после  Секаукуса,  Пейдж  чуть  не  потерял   своего
преследуемого в первый  и  последний  раз.  Перекресток,  находившийся  на
пересечении  магистрали  46  c  Линкольновским  туннелем,  оказался  также
местом, где раскинулся временный трейлерный городок  Правоверных  -  почти
трехсот тысяч голов из тех семисот, что влились в  Нью-Йорк  за  последние
две недели для участия в Воскрешении. Среди трейлеров Пейдж заметил номера
прибывшие весьма издалека, например - из Эритреи.
     Временный  городок  оказался  гораздо  больше,  чем  любой  из   близ
расположенных  постоянных,  за  исключением,  наверное,  Пассаика.  В  нем
нашлось место для  нескольких  десятков  супермаркетов,  открытых  даже  в
полночь, и примерно  такого  же  числа  автоматических  прачечных,  всегда
распахнутых  настежь.  По  крайней  мере  там   находилось   около   сотни
общественных  бань  и  триста  шестьдесят  общественных  туалетов.   Пейдж
насчитал  десять  кафетериев  и  вдвое  больше  гамбургерных   киосков   и
павильончиков с "однорукими бандитами", каждый из которых имел в длину  не
менее ста футов. У одного из  них  он  остановился  на  достаточно  долгое
время, чтобы приобрести техасскую копченую колбаску, длиной чуть ли  не  с
его локоть, покрытую горчицей, мясным соусом,  кислой  капустой,  маисовой
приправой и острыми пикулями с пряностями. В городке  еще  имелось  десять
весьма заметных госпитальных палаток. И  после  того,  как  он  съел  свою
техасскую колбаску, Пейдж понял, что даже самая маленькая  из  них  вполне
могла вместить в себя одноярусный цирк.
     И, естественно, там стояло множество трейлеров,  число  которых,  как
предположил Пейдж, превышало шестьдесят тысяч. От двухосных грузовичков до
паккардов, на всех стадиях ремонта  и  великолепия.  По  счастью,  городок
хорошо освещался и так как все живущие в нем являлись Правоверными, там не
оказалось никаких ловушек или иных форм  проповедничества.  Шпион,  сделав
несколько отвлекающих маневров из учебника для начинающих  шпионов,  вроде
дублирования  своих  следов  и  вихляния  по  пути,  нырнул  в  трейлер  с
латвийским номером. Спустя полчаса  -  ровно  в  02.00  -  трейлер  поднял
коренастую СВЧ-антенну, толстую, как запястье Пейджа.
     И все остальное, как угрюмо подумал Пейдж, снова забираясь на  взятый
им напрокат мотороллер, дело ФБР - если только он им расскажет.
     Но что он мог рассказать? У него имелись свои, весьма веские  причины
держаться от ФБР на возможно большем расстоянии.  Более  того,  сообщи  он
сейчас об этом человеке, над поисками антинекротика  немедленно  опустился
бы занавес. И доверие, пусть и несколько насильно вверенное ему  Ганном  и
Энн, было бы обмануто. С другой стороны, сохрани Пейдж молчание, и  Советы
получат лекарство  почти  одновременно  с  "Пфицнером".  Иными  словами  -
прежде, чем Запад  получил  бы  антинекротик  официально.  Впрочем  самому
Пейджу придется доказывать, что он - "свой", когда  начнется  неотвратимая
разборка с Мак-Хайнери.
     Тем не менее, на следующий день он понял,  как  ему  необходимо  было
действовать с самого  начала.  И  второй  вечер  он  отвел  на  тщательную
проверку лабораторного кресла своей "рыбки". Этот, мягко выражаясь, кретин
нашпиговал его сплошными вещдоками -  микрофотографическими  негативами  и
клочками бумаги, испещренными  символами  простого  подстановочного  кода,
когда-то использовавшегося для созыва Честных Стрелков Томом  Миксом  [Том
Микс - популярный американский киноактер, снимался  во  многих  вестернах;
кстати, его упоминает в своем "Мире Реки" Ф.Дж.Фармер под именем Оборванца
Ралстона].  И  третий  вечер  ушел  на  то,  чтобы  произвести   пошаговую
фотосъемку  паломничества  агента   к   оборудованному   радиопередатчиком
трейлеру с поддельным номерным знаком в городке Правоверных. Собрав  улики
в аккуратное досье, Пейдж загнал в угол Ганна в его же  офисе  и  всю  эту
кашу скинул прямо на колени вице-президента компании.
     - Боже ж мой, - воскликнул, моргая, Ганн. - Любопытство - просто ваша
патология, не так ли, полковник Рассел? И я по-настоящему сомневаюсь,  что
даже "Пфицнеру" когда-нибудь удастся найти противоядие против ЭТОГО.
     - Любопытство имеет весьма малое отношения к тому, что я  нашел.  Как
вы убедитесь,  изучив  мой  пакет,  этот  самый  шпион  -  непрофессионал.
Очевидно, компартийный доброволец, как и Розенберг  в  свое  время,  а  не
обычный платный агент. Практически, он сам привел меня за нос.
     - Да, мне понятно, что он неуклюж, - согласился Ганн.  -  И  нам  уже
сообщали о нем, полковник Рассел. В действительности,  нам  даже  пришлось
оберегать его от собственной же неуклюжести несколько раз.
     - Но почему? - потребовал Пейдж. - Почему вы его не раскололи?
     - Потому что не можем сейчас  допустить  этого,  -  ответил  Ганн.  -
Шпионский скандал на заводе, уничтожит  работу  на  том  самом  этапе,  на
котором она находится. Рано или поздно, мы сообщим  о  нехорошем  человеке
куда следует, и проведенная вами работа на эту тему,  будет  тогда  весьма
полезна для всех нас. Но не надо торопиться.
     - Не торопиться!
     - Нет, - ответил Ганн. - Материал, который  он  сейчас  передает,  не
представляет особой ценности. Когда же  у  нас  в  действительности  будет
лекарство...
     - Но к  этому  времени  он  уже  будет  знать  весь  производственный
процесс. А определить то, какое лекарство получается в результате - работа
заурядная для любой группы экспертов-химиков. Ваш доктор  Эгню  по-крайней
мере хоть этому меня научил.
     - Я тоже так считаю, - подтвердил Ганн. - Что ж, я думаю, на этом  мы
закончим, полковник. Не  беспокойтесь  на  сей  счет.  Мы  займемся  нашим
шпионом, когда время будет подходящим.
     Этим и пришлось Пейджу удовлетвориться. Слишком малое  возмещение  на
упущенный  сон,  пропущенные  свидания.  За  то,  что  он   сперва   решил
предупредить об этом Пфицнера. За ту яростную борьбу в душе, стоившую  ему
столь многого.  За  то,  что  он  поставил  интересы  проекта  выше  своей
офицерской присяги и собственной безопасности.  Этим  вечером  он  выложил
все, с определенной долей горячности, Энн Эббот.
     - Успокойся, - сказала Энн.  -  Если  ты  собираешься  вмешиваться  в
политику, связанную с этой работой, Пейдж, ты обожжешься вплоть  до  самых
подмышек. Когда мы найдем, что ищем, то произведем величайший политический
взрыв в истории. Но пока советую держаться от этого как можно дальше.
     - Я уже обжегся, - загорячился Пейдж. - И как, черт  подери,  я  могу
стоять вдалеке или неподалеку? То, что здесь терпят  шпиона  -  не  просто
политика. Это предательство, и не условное,  а  на  самом  деле.  Ты  что,
намеренно засовываешь все наши головы в петлю?
     - Намеренно, Пейдж. Этот проект  для  всех  -  для  каждого  мужчины,
женщины и ребенка, живущих на Земле или работающих в  космосе.  Тот  факт,
что именно Запад вкладывает в него деньги - просто случайность. То, что мы
здесь  делаем,  во  всех  отношениях  настолько  же  антизападное,  как  и
антисоветское.  Мы  собираемся  разделаться  со  смертью  во   имя   всего
человечества, а не в интересах вооруженных сил одной  из  коалиций.  Какое
нам дело, кто первым получит лекарство? Мы хотим, чтобы оно было у всех.
     - А Ганн с этим согласен?
     - Такова политика кампании. Такова могла быть собственно идея и Хэла,
хотя у него  совершенно  иные  причины,  иные  суждения.  Ты  можешь  себе
представить, что произойдет,  когда  лекарство,  излечивающее  от  смерти,
нанесет  удар  по  тоталитарному  обществу?  Конечно,  оно   не   окажется
смертельным для Советов, хотя сделает борьбу за  власть  между  старыми  и
молодыми вождями еще более кровавой, чем сейчас. Очевидно, именно  так  на
это смотрит Хэл.
     - А ты - нет, - угрюмо констатировал Пейдж.
     - Нет, Пейдж, я так не считаю. Я хорошо понимаю, что произойдет у нас
здесь, дома, когда все это выплеснется наружу. Хоть чуточку задумайся, как
это подействует только на одних только верующих людей.  Что  произойдет  с
жизнью после смерти, если тебе никогда не понадобится покидать этот  свет?
Взгляни на Правоверных. Они в действительности верят во все, что  написано
в Библии. И именно потому каждый год перерабатывают книгу. А ведь вся  эта
история выплывет наружу еще до конца их Юбилейного года. Ты знаешь  лозунг
Правоверных: "Миллионы живущих сейчас не умрут никогда"? Они  имеют  ввиду
себя. Но что будет, если окажется, что это касается ВСЕХ?
     Таково лишь начало. Подумай о том, как могут отреагировать  страховые
кампании. И что произойдет со структурой  сложных  процентов.  Помнишь  ту
старую сказочку Уэллса о человеке, который прожил  столь  долго,  что  его
сбережения разрослись до  такой  степени,  что  стали  ключевыми  во  всей
финансовой структуре мира - "Когда Спящий  проснется"  вроде  бы.  Что  ж,
теоретически это станет доступно для ЛЮБОГО, имеющего достаточно  терпения
и денег. И подумай о целом своде законов о  наследстве.  Это  будет  самый
большой и жесточайший взрыв, который когда-либо переживал Запад. Мы  будем
слишком заняты разгребанием обломков, чтобы беспокоиться о  том,  как  там
дела в Москве, все ли хорошо в Центральном Комитете.
     - Похоже, ты  очень  беспокоишься  о  защите  интересов  Центрального
Комитета, или по крайней мере того, что они считают своими  интересами,  -
медленно произнес Пейдж. - Но есть ведь  и  возможность  сохранить  все  в
секрете, не выпуская наружу.
     - Нет такой возможности, - ответила Энн. - Законы природы  в  секрете
утаить нельзя. СТОИТ ТЕБЕ ХОТЬ ОДНАЖДЫ ДАТЬ УЧЕНОМУ ИДЕЮ,  ЧТО  _М_О_Ж_Н_О
ДОСТИЧЬ ОПРЕДЕЛЕННОЙ ЦЕЛИ,  СЧИТАЙ,  ЧТО  ТЫ  УЖЕ  ПРЕДОСТАВИЛ  ЕМУ  БОЛЕЕ
ПОЛОВИНЫ НЕОБХОДИМОЙ ИНФОРМАЦИИ. Как только  он  поймет,  что  победа  над
смертью возможна, никакая сила на Земле не сможет его  остановить.  Он  из
кожи вылезет, но найдет способ добиться цели. "Ноу-хау",  насчет  которого
мы производим такой объем бессмысленного шума - всего лишь  незначительная
часть исследований. И в сравнении с общим принципом - все  это  совершенно
несоизмеримо.
     - Я этого не понимаю.
     - Тогда давай снова на мгновение вернемся  назад,  к  атомной  бомбе.
Единственной возможностью сохранить ее в секрете было либо  не  сбрасывать
ее  вообще,  либо  не  проводить  тестовый  взрыв.   Как   только   секрет
существования атомной бомбы перестал являться таковым - а ты помнишь,  что
мы раскрыли его сотням тысяч людей Хиросимы - у  нас  больше  не  осталось
секретов в этой области, стоящих  защиты.  Самой  большой  тайной  доклада
Смита являлся специфический метод,  с  помощью  которого  урановые  слитки
"одевались"  в  защитную  оболочку.  Это  оказалось  одной  из  труднейших
проблем, с которыми проекту пришлось столкнуться. Но,  в  то  же  время  -
именно такую проблему ты обычно предоставляешь решать инженеру, и ожидаешь
от него определенного решения в течение года.
     Все дело в том, Пейдж, что ты не можешь хранить научные  материалы  в
секрете от  самого  себя.  Научный  секрет  -  это  нечто  такое,  во  что
какой-нибудь ученый не может внести СВОЙ вклад, уж не говоря о  том,  чтоб
на  нем  нажиться.  И  напротив,  если  ты  вооружишь  самого  себя  новым
открытием, тем самым, ты вооружишь еще одного парня  в  очках,  но  уже  с
красной звездой во лбу. Либо ты передашь ему информацию, либо -  сам  себе
перережешь горло. Других  возможных  путей  нет.  И  позволь  мне,  Пейдж,
спросить у тебя вот еще что. ИМЕЕМ ЛИ  МЫ  ПРАВО  ПРЕДОСТАВИТЬ  СОВЕТСКОМУ
СОЮЗУ _П_Р_Е_И_М_У_Щ_Е_С_Т_В_О_ - ПУСКАЙ И  ВРЕМЕННОЕ  -  НЕКОТОРОЕ  ВРЕМЯ
ОБХОДИТЬСЯ _Б_Е_З_ АНТИНЕКРОТИКА? По своей природе, эти лекарства  нанесут
больший урон Западу, чем  СССР.  Все-таки  в  Советском  Союзе  никому  не
разрешено передавать большие  деньги  по  наследству  -  я  имею  в  виду,
официально - или обладать экономической свободой, которая тоже  связана  с
возрастом. Если обеим главным силам одновременно предоставить контроль над
смертью - Запад будет иметь естественное проигрышное положение. Если ли же
мы предоставим контроль над смертью одному Западу, мы тем самым саботируем
развитие всей нашей цивилизации. Это разумно?
     Картина вырисовывалась потрясающая. Если так можно было выразиться. У
Пейджа она создала впечатление,  что  Ганн  в  душе  весьма  отличался  от
носимой им маски торговца, ставшего менеджером. Но, с другой стороны,  она
оказалась вполне достаточна. И Ганн  знал,  что  она  считается  для  него
достаточной.
     - Что я могу сказать? - прохладно ответил он. - Я лишь понял,  что  с
каждым днем, проводимым с тобой, все глубже и глубже погружаюсь в трясину.
Первым делом, я представился ФБР тем, кем на самом деле не являюсь.  Затем
мне вверили информацию, к которой по закону я не  имею  права  доступа.  А
теперь, я помогаю тебе скрыть свидетельства огромного преступления. И  МНЕ
КАЖЕТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ, ЧТО ВСЕ БЫЛО ЗАРАНЕЕ УСТРОЕНО ТАК, ЧТОБЫ Я НЕ
МИНОВАЛ ЭТОЙ КАШИ. Иначе не  понять,  каким  образом  вы  проделали  такую
колоссальную работу связанную со мной, без всякой ее подготовки.
     - Тебе не нужно отрицать, Пейдж, что ты сам напросился.
     - Я этого не отрицаю, - подтвердил он. - Но  и  ты,  как  я  понимаю,
также не отрицаешь моего намеренного привлечения.
     - Нет. Ладно, это сделано намеренно. Я думаю, ты  уже  и  раньше  это
подозревал. И если ты собираешься спросить меня почему - побереги дыхание.
Мне пока не позволено рассказать тебе. Ты сам  все  поймешь  в  надлежащее
время.
     - Вы оба...
     - Нет. Хэл не имеет ничего общего с твоим привлечением. Это моя идея.
Он только согласился с ней - но его  должен  был  убедить  некто  с  более
высоким положением.
     - Вы оба, - произнес Пейдж,  почти  не  двигая  губами,  -  не  особо
задумываясь, обращаетесь с людьми как заблагорассудится. И если прежде,  я
догадывался, что "Пфицнер" управляется не стайкой идеалистов, то теперь-то
уж  я  знаю  это  наверняка.   В   вас   всех   присутствует   характерная
безжалостность.
     - Это, - спокойно ответила Энн, - именно то, что от нас требуется.





                                Если у живущего индивидуума не наблюдаются
                           какие-либо новые повороты в его поведении,  это
                           поведение более не является разумным.
                                                               С.Е.Когхилл

     Вместо того, чтобы лечь спать после смены, Хелмут  уселся  в  кресло.
Теперь он понимал, что действительно  боится.  Страницы  микрофильмованной
книги сменялись на  поверхности  стены  напротив  него,  со  скоростью,  в
точности соответствовавшей его любимой скорости чтения. И кроме  этого,  у
него в распоряжении имелось  достаточно  алкоголя  и  табака,  запасаемого
впрок  в  течение  нескольких  недель,  и  ныне  готового  к  немедленному
употреблению.
     Но Хелмут позволил своему миксеру работать  вхолостую  и  не  обращал
внимания на книгу, которая "открылась" сама, когда  он  уселся  в  кресло,
причем на той странице, на которой он  ее  оставил.  Вместо  этого  Хелмут
слушал радио.
     В юпитерианской системе любители-коротковолновики работали достаточно
активно.  Условия  для  этого  были  отличными  -  энергии  достаточно,  а
атмосферные  слои,  затрудняющие  передачи,   немногочисленны   и   тонки.
Способствовало работе отсутствие слоев  Хэвисайда,  а  также  коммерческих
каналов, которые изрядно бы мешали радиолюбителям.
     И на спутниках Юпитера обитало довольно много  людей,  нуждавшихся  в
звуках человеческого голоса.
     - ...кто-нибудь знает - приедут  сюда  сенаторы  или  нет?  Док  Барт
некоторое время назад отправил доклад по ископаемым  растениям,  найденным
им. По крайней мере он считает, что это растения. Может быть, они  захотят
с ним побеседовать.
     - Они прилетели сюда, чтобы пообщаться с командой Моста -  голос  был
громкий, отчего можно было  понять,  что  передатчик  работает  мощный,  с
автоподстройкой, отслеживающей атмосферные течения. - Извините ребята, что
приходится поливать вас холодным  душем,  но  я  не  думаю,  что  сенаторы
интересуются нашими каменными шариками.  К  тому  же  они  пробудут  здесь
только три дня.
     "А НА КАЛЛИСТО - ЛИШЬ ОДИН", - подумалось мрачному Хелмуту.
     - Это ты, Суини? А где-же сегодня Мост?
     - Диллон - на смене, - ответил чей-то далекий передатчик.
     - Попытайся вызвать Хелмута, Суини.
     - Хелмут! Эй, угрюмый погоняла "жуков"! Давай отвечай!
     - Давай, Боб, отвечай  и  обескуражь-ка  нас  чуть-чуть.  Сегодня  мы
чувствуем себя отлично.
     Лениво Хелмут протянул руку, чтобы взять  микрофон,  прикрепленный  к
одной из ручек кресла.  Но,  прежде  чем  он  закончил  начатое  движение,
открылась дверь в каюту. Вошла Эва.
     - Боб, я хочу тебе кое-что сказать, - произнесла она.
     - У него изменился голос! - воскликнул коротковолновик с Каллисто.  -
Суини, спроси у него, что он там пьет!
     Хелмут отключил радио. Девушка  принарядилась  -  насколько  возможно
было вообще принарядиться на Юпитере-5. И Хелмут удивился, почему это  она
бродит по палубам станции в такой час, когда до начала ее  смены  осталось
еще несколько часов. Волосы девушки казались плывущими  в  дымке  на  фоне
освещения коридора, и выглядела она менее  мужеподобно,  чем  обычно.  Ему
припомнилось, что она выглядела вот так же, когда они любили  друг  друга,
еще до того, как Мост  прописался  и  в  его  постели.  Но  Хелмут  быстро
отбросил прочь эти воспоминания.
     - Хорошо, - произнес он. - Я думаю, за мной, по крайней мере должок в
виде коктейля. Лимонный сок, сахар и все остальное  в  шкафчике...  ну  ты
знаешь где. Шейкеры - там же.
     Девушка  закрыла  дверь  и  села  на  постель,  с  гибкостью,   почти
грациозной, но одновременно с той твердостью, которая,  как  знал  Хелмут,
означала, что она только-только решила сделать какую-то глупость по  самым
веским - по ее мнению - причинам.
     - Мне не нужна выпивка, - ответила она. - Я даже свои запасы отдала в
коллективное пользование. Думаю, что в этом твоя заслуга - ты показал мне,
что происходит с сознанием, когда оно пытается спрятаться от самого себя.
     -  Эвита,  прекрати  читать  трактат.  Совершенно  очевидно,  что  ты
достигла более высокого,  более  юпитерианского  плана  существования,  но
неужели  ты  не  испытываешь  необходимости   в   поддержке   собственного
существования? Или ты решила, что все витамины - тоже в твоем сознании?
     - Ну вот, опять ты говоришь свысока. Так или иначе -  алкоголь  -  не
витамины. И я пришла поговорить о другом. Я пришла сообщить  тебе  кое-что
такое, что, как я думаю, ты должен знать.
     - Что же именно?...
     - Боб, я собираюсь заиметь здесь ребенка, - ответила она.
     Хохот, который можно  было  назвать  истерическим,  заставил  Хелмута
принять сидячее  положение.  На  противоположной  стене  замигала  красная
стрелка.  Повинуясь  программе,  она  отметила  параграф,   до   которого,
предположительно, добрался читающий.  Эва  обернулась,  чтобы  глянуть  на
текст, но страница уже угасала и исчезала.
     - ЭХ, БАБЫ! - воскликнул Хелмут, когда смог наконец перевести дух.  -
Знаешь, Эвита, ты по-настоящему  доставляешь  мне  удовольствие.  Все-таки
никакая обстановка не может всерьез изменить человеческое естество.
     - А почему она должна его изменить? - подозрительно спросила девушка,
снова посмотрев на него. - Я не понимаю шутки.  Разве  женщина  не  должна
хотеть ребенка?
     - Ну конечно же должна, - ответил он, усаживаясь  поудобнее  назад  в
кресло.
     На стене снова замелькали страницы.
     - Это вполне нормально, что женщины хотят иметь  детей.  Все  женщины
мечтают о том дне, когда они смогут произвести на  свет  ребеночка,  чтобы
тот мог поиграть в безвоздушном каменном садике на  Юпитере-5,  пособирать
лишайники, построить замки из пыли и получить немного звездного загарчика.
Как замечательно будет сунуть  маленькое  синенькое  тельце  назад  в  его
колыбельку вечерком и дать ему пососать кислородную  бутылочку,  уходя  на
смену! Это, в конце концов, так естественно, как и свечение  Юпитера.  Так
же по-западному, как замороженный и высушенный яблочный пирог.
     Он раздраженно отвернулся.
     - В общем, прими мои поздравления. Тем не менее, что  касается  меня,
Эва, то я бы предпочел,  чтобы  ты  обратилась  со  своим  предложением  в
какое-нибудь другое место.
     Эва вскочила на ноги в яростном порыве. Ее  пальцы  схватили  его  за
бороду  и  довольно  болезненно  развернули  голову  Хелмута   в   прежнее
положение.
     - Ах, ты мужичонка-пошляк! - произнесла она низким хриплым голосом. -
Как ты мог услышать все это и так мало понять.  БАБЫ,  не  так  ли?  И  ты
считаешь, что я пробралась сюда, полная покорности, чтобы  разрешить  наши
чисто технические проблемы в постели!
     Он своей рукой сжал ее кисть и отодвинул девушку от себя.
     - А что же еще? - поинтересовался Хелмут,  пытаясь  представить,  как
можно себя чувствовать достаточно разумным, поработав с Мостом хотя  бы  в
течение пяти минут. - Никому из нас не надо прибегать к играм и предлогам.
Мы здесь. Мы изолированы, мы все отобраны, именно потому что  среди  всего
прочего, мы совершенно не в  состоянии  создать  постоянные  эмоциональные
связи. Но мы в состоянии вступить в какие-то недолговечные  союзы.  Никому
из нас не нужно притворяться, что наши жизненные условия сохранят  нас  от
тюрьмы в Бостоне или что они не должны включать в себя  любые,  нормальные
для Земли, привычки.
     Она ничего не ответила. Спустя какое-то время Хелмут мягко спросил:
     - Разве это не так?
     - Конечно же не так, - ответила Эва.  Она  нахмурившись  смотрела  на
него и у него создалось абсурдное впечатление, что она его жалела. -  Если
мы действительно не способны были создать какие-то постоянные  связи,  нас
бы никогда не выбрали. Такой настрой ума сродни психическому расстройству.
Это против выживания - от и до. Нас сделала такими  психообработка.  Разве
ты не знал?
     Хелмут не знал. А если и знал, то точно также прошел  психообработку,
чтобы забыть об этом. Он лишь крепче сжал подлокотники кресла.
     - Так или иначе, - ответил он, - мы такие, какие мы есть.
     - Да, это так. Что к делу, однако, не имеет никакого отношения.
     - Неужели? Ты что же, думаешь, я настолько  глуп?  МЕНЯ  не  волнует,
решила ли ты или нет иметь здесь ребенка, если только ты  в  действительно
сознаешь, что говоришь.
     Похоже, Эву била дрожь.
     - Значит, тебя действительно это не волнует? Мое решение  ничего  для
тебя не значит?
     - Что ж, если бы я любил детей, - мне оставалось бы  только  пожалеть
ребенка. Но, в действительности - я просто их не переношу. И если  в  этом
тоже повинна психообработка, то я ничего с этим не могу поделать.  Короче,
Эва, - ты можешь иметь столько детей, сколько тебе захочется, а  для  меня
ты ПО-ПРЕЖНЕМУ останешься самым плохим оператором на Мосту.
     - Я это запомню, - произнесла она. Сейчас она казалась высеченной  из
спрессованного льда. - Но я кое-что тебе скажу,  чтобы  ты  тоже  подумал,
Роберт Хелмут.  Я  оставлю  тебя  здесь  на  постели  перед  твоей  ценной
книжонкой... Что для тебя значит мадам Бовари,  трусливая  ты  черепаха?..
Чтобы ты подумал о человеке, который считает, что  ребенок  всегда  должен
рождаться в теплой колыбельке. Человеке, который считает, что люди  должны
тесниться в теплых мирах или иначе они  не  выживут.  Человеке  без  ушей,
глаз, и едва ли с полноценной головой на плечах. Человеке, орущем в ужасе:
"Мама! МАМОЧКА!" все звездные ночи и дни напролет!
     - Все это вполне годится для диагноза!
     - И  для  навешивания  ярлыков!  Удачной  смены,  Боб.  Намотай  свое
тепленькое  шерстяное  покрывало  вокруг  своих  мозгов.  Вдруг   какой-то
маленький сквознячок разумности сможет заползти внутрь и нарушить  твою...
эффективность!
     Дверь захлопнулась за ней. Без всякого предупреждения миллионы фунтов
усталости обрушились на шею Хелмута, и он,  всхлипнув,  рухнул  обратно  в
кресло для чтения. Его борода ныла, а Юпитеры  расцветали  и  расплывались
перед его закрытыми глазами. Он  попытался  побороться  хотя  бы  раз,  но
мгновенно уснул. И сразу же  очутился  в  объятиях  сна.  Как  всегда  тот
начался  с  эпизодов,  достаточно  реалистичных,  чтобы  они  могли   быть
документальными  кадрами  какого-то  фильма.  За   исключением   какого-то
напряжения и особого смысла,  которым  было  наполнено  каждое  слово  или
малейшее движение.
     Погружение первого кессона Моста. В действительности это  происходило
чрезвычайно трагично. Работа требовала  достаточной  точности  размещения,
для чего в свою очередь требовались пилотируемые корабли, способные  войти
в атмосферу Юпитера.  Эскадра  из  двадцати  самых  мощных  из  когда-либо
построенных кораблей, вместе с пятимиллионнотонным астероидом, подобранным
и доставленным сюда в огромной авоське.
     Четырежды эскадра исчезала под  слоем  несущихся  облаков.  Четырежды
напряженные голоса пилотов и инженеров звенели в ушах Хелмута и он  что-то
шептал  в  ответ,  пытаясь  направлять  их  движение,  насколько  он   мог
разглядеть корабли сквозь  соперничающие  облака  Юпитера-5.  Четыре  раза
раздавались бесполезные приказы, а затем  -  звуки  лопающихся  кабелей  и
крики людей на фоне бесконечного воя юпитерианского неба.
     Вся эта операция стоила девяти кораблей  и  жизней  двухсот  тридцати
одного человека.  Чтобы  доставить  один  из  астероидов,  обработанных  в
космосе, и разместить его в колеблющейся грязи,  которую  представляла  из
себя поверхность Юпитера. Пока этого не сделали, Мост был  не  более,  чем
мечтой. Большое Красное Пятно показало астрономам, что некоторые структуры
на Юпитере могли существовать довольно долгое время. Достаточно долгое, по
крайней мере, чтобы его могли  разглядеть  многие  поколения  человеческих
существ. Но с той же долей вероятности известно, что  по-настоящему  ничто
на  Юпитере  не  являлось  постоянным.  У  планеты  даже  не  существовало
"поверхности" в обычном понимании этого слова. Вместо того, дно  атмосферы
более или менее равномерно  переходило  в  слякоть,  образованную  высоким
давлением,   которая,   в   свою   очередь,   сгущалась   с   глубиной   и
преобразовывалась в прессованный лед. И не существовало определенной точки
на том пути внутри планеты в виде  четкой  границы  между  одним  слоем  и
другим. Исключение составляли редкие места, где  часть  внутренней,  более
"твердой" среды выходила наверх  за  пределы  ее  обычного  уровня,  чтобы
сформировать континентальные  плиты,  которые  могли  просуществовать  два
года, а то и две сотни лет. И именно на одном из этих огромных выступающих
ледяных ребер, корабли и пытались разместить  астероид.  И  после  четырех
попыток, это им удалось.
     Хелмут участвовал в управлении всеми пятью попытками, включая и  одну
удачную, со своего пульта на Юпитере-5.  Но  во  сне  он  находился  не  в
контрольном центре, а в рубке одного из кораблей, которому не суждено было
вернуться...
     Затем, без всякого перехода, прерывности, он вдруг очутился на  самом
Мосту. Не in absentia  [в  отсутствие  (лат.)],  как  оператор  "жука",  а
собственной персоной, в машиноподобном скафандре, детали которого  ему  не
удавалось разглядеть.  Большие  умники  открыли  антигравитацию  и  четыре
добровольца вызвались для несения вахты на Мосте. И Хелмут среди них.
     Потом, вспоминая сон, он никак не мог понять,  почему  вызвался  сам.
Похоже, этого казалось само собой разумеющимся с его стороны. И он  ничего
не мог с этим поделать, хотя и знал с самого начала, чем  все  закончится.
Он принадлежал Мосту, хотя и ненавидел  его.  Ему  с  самого  начала  было
суждено туда отправиться.
     И что-то там случилось... не так... с антигравитацией. Большие умники
попросили добровольцев обратно, прежде чем  завершились  исследовательские
работы. Генерируемые антигравитационные поля оказались слабы, да и в самой
теории существовал какой-то значительный изъян. Генераторы ломались вскоре
после начала работы. Сгорали,  совершенно  непредсказуемо,  иногда  спустя
только мгновения после  вполне  положительного  тестирования.  На  Юпитере
машины горели. Горели при температуре, которая в момент  могла  превратить
Хелмута в ледышку.
     Именно тому же и суждено было случиться с антигравитационным костюмом
Хелмута. Он скрючился внутри него над кипящим  морем,  а  вокруг  метались
облака  из  едких  кристаллов,  трепавших  наружную  оболочку   скафандра,
защищавшую его. И Хелмут знал, что его вес неожиданно станет  в  три  раза
больше обычного, а давление на его тело возрастет с шестнадцати фунтов  на
квадратный дюйм до  пятнадцати  миллионов.  Что  воздух  вокруг  сделается
жгучим от яда и Юпитер обрушит на него весь свой вес.
     Он знал, что тогда с ним произойдет.
     И это произошло.
     Хелмут встретил "утро" на Юпитере-5 своим обычным криком.









                       Неспециалист, "практичный" человек, человек c улицы
                   может спросить: А какая мне от этого  польза?  Ответ  -
                   самый положительный. Наша жизнь  полностью  зависит  от
                   установившихся социальных доктрин, этики,  политической
                   экономии,  правительственной  системы,   юриспруденции,
                   медицины и т.д. Это воздействует на любого, сознательно
                   либо подсознательно.  И  прежде  всего  на  человека  с
                   улицы, так как он наиболее беззащитен.
                                                         Альфред Корзибски

     4 января 2020 г.
     Дорогой Сеппи;
     Почему - известно лишь одному Господу, но  все  же  я  отправляю  это
тебе. Быть может,  лучше  послать  мое  письмо  с  надежным  курьером  или
оставить где-нибудь в архивах. Может - действительно, запихать куда-нибудь
подальше? Например, в архивы  Объединенной  Комиссии.  Ведь  если  сегодня
кто-либо и хочет как-то выразить свое отношение к  происходящему,  то,  во
всяком случае, никогда не записывает это на бумаге.  А  если  и  поступает
так, то  потом  ее  сжигает.  Или  съедает.  В  виде  не  совсем  удачного
компромисса, я вкладываю сие послание в архив моих личных бумаг.  Там  оно
будет найдено, открыто и послано тебе только после того, как  я  буду  уже
вне досягаемости всякого рода репрессий.
     Звучит не так уж и зловеще, как может показаться, когда я перечитываю
эти строки. К тому времени, когда ты получишь письмо, многие детали  того,
что я замыслил, должны до тебя дойти. И не только через обычную  трескотню
прессы, но и через словесные признания. Думаю, к  этому  времени,  ты  уже
выработаешь   рациональное   объяснение   моему   поведению   с    момента
переизбрания. По крайней мере, надеюсь, что ты  уже  понимаешь,  почему  я
занялся таким монструозным  проектом,  как  Мост,  не  вняв  твоему  очень
хорошему совету.
     Все это - лишь дым над водой (или эфир  над  Мостом,  если  вспомнить
отношение Дирака к эфиру в его время. Как я узнал  о  таких  вещах?  Через
мгновение поймешь.) Я не собираюсь пересказывать сейчас все. Я лишь  хочу,
чтобы это письмо, сослужило роль маяка для  тебя.  Я  хочу  изложить,  как
сработала предложенная тобой исследовательская система.
     Несмотря на  мое  кажущееся  безразличие  к  твоему  совету,  мы  ему
последовали, и весьма точно. Особый интерес я проявил к  твоей  подсказке,
упоминавшей о возможности  существования  "сумасшедших"  идей,  касающихся
тяготения и нуждающихся в проверке. Честно  сказать,  я  не  питал  особых
надежд чего-то обнаружить. Но и в случае неудачи, я остался бы не в худшем
положении, чем до разговора с тобой. И действительно, прошло не так  уж  и
много времени, как шеф моей  исследовательской  группы  пришел  ко  мне  с
Производной Локка.
     И записи, которые появились в результате  разработок  этого  вопроса,
по-прежнему находятся в архивном файле "Кладбище", и я не надеюсь, что они
попадут  в  предвидимом  будущем  к  ученым-физикам,  не   работающим   на
правительство. Кстати, если ты не услышишь всю  историю  от  меня,  то  не
услышишь ее больше нигде. И у меня уже сейчас достаточно всего на совести,
чтобы спокойно отнестись к такому преступлению, как нарушение секретности.
Кроме того, как часто бывает, собственно сам "секрет" оказался открыт  для
всеобщего обозрения уже многие годы.
     Человек по имени Шустер - наверное, ты знаешь о нем больше, чем  я  -
как-то вслух  удивился  сему  еще  в  1891  году,  задолго  до  того,  как
кто-нибудь пытался хранить научные открытия в секрете.  ОН  ХОТЕЛ  УЗНАТЬ,
МОЖЕТ ИЛИ НЕ МОЖЕТ КРУПНАЯ ВРАЩАЮЩАЯСЯ МАССА, НАПРИМЕР, ТАКАЯ, КАК СОЛНЦЕ,
ЯВЛЯТЬСЯ ПРИРОДНЫМ  МАГНИТОМ  (ЭТО  БЫЛО  ЕЩЕ  ДО  ОТКРЫТИЯ  ЕСТЕСТВЕННОГО
МАГНИТНОГО ПОЛЯ СОЛНЦА.) А к 1940 году было  четко  установлено,  что  это
действительно  так  для  вращающихся  тел  МАЛЫХ  РАЗМЕРОВ   -   например,
электронов. Фактор Лэнда. Я уверен, тебе знакомо такое обозначение. Сам  я
не понимаю ни Единого Слова в этом. (Дирак,  кстати,  принимал  участие  в
значительной  части  работы  по  соответствующему  направлению.)  Наконец,
ученый по имени  У.Г.Бэбкок,  работавший  на  обсерватории  Маунт  Уилсон,
указал в тех же 40-х годах прошлого века,  что  фактор  Лэнда  для  Земли,
Солнца и звезды, именовавшейся 78 Девы, являлся идентичным, или по крайней
мере - чертовски близким к тому.
     Сперва мне показалось, что  все  это  не  имеет  совершенно  никакого
отношения к гравитации. Что я и не преминул сказать шефу исследовательской
группы, сообщившему мне указанные подробности. Но я ошибался.  (Думаю,  ты
уже все понял быстрее меня.) Другой ученый, профессор  П.М.С.Блэкетт,  чье
имя  знакомо  даже  МНЕ,  указал  на   одно   интересное   взаимодействие.
Предположим, говорил Блэкетт (сейчас  я  списываю  с  предоставленных  мне
материалов), что мы обозначим как "Р" магнитный  момент  (или  то,  что  я
лично представляю, как рычаговый эффект магнита - то есть, силу заряда  по
отношению к расстоянию между полюсами). Пусть "U" будет  угловым  моментом
вращения - для тупиц,  вроде  меня.  Или  угловой  скоростью  вращения  по
отношению к моменту инерции - для тебя. Затем, "С" - скорость света и  "G"
- ускорение  свободного  падения.  Все  они,  как  мне  объяснили,  всегда
находятся вместе вот в таком соотношении:

                                  BG1/2U
                             P = -------
                                    2C

     Предполагается, что "B" - постоянная, составляющая примерно  0.25.  И
не спрашивай меня - почему. Совершенно очевидно, что приведенное уравнение
- чисто умозрительное. Не имелось никакой возможности проверить его. Разве
что на какой-то другой планете с более  сильным  магнитным  полем,  чем  у
Земли. И предпочтительно - мощнее примерно  в  несколько  сот  раз.  Самая
ближайшая к нам, из тех, к которым мы смогли  подобраться  -  Юпитер,  где
скорость вращения на экваторе составляет 25000 миль в  час.  И  совершенно
очевидно - о ней не могло быть и речи.
     Но действительно ли все так сложно? Признаюсь,  я  никогда  не  думал
использовать Юпитер, исключая, пожалуй, сновидения, в которых  исполняется
все. Пока, наконец, не возник вопрос  с  Производной  Локка.  ПОХОЖЕ,  ЧТО
ПРОСТОЙ АЛГЕБРАИЧЕСКОЙ ОПЕРАЦИЕЙ МОЖНО  ПЕРЕМЕСТИТЬ  УСКОРЕНИЕ  СВОБОДНОГО
ПАДЕНИЯ, ТО ЕСТЬ "G", НА ОДНУ СТОРОНУ УРАВНЕНИЯ, ВСЕ ДРУГИЕ  ПЕРЕМЕННЫЕ  И
КОНСТАНТЫ - НА ДРУГУЮ, И ПРИЙТИ К УРАВНЕНИЮ СЛЕДУЮЩЕГО ВИДА:

                                 (2PC) 2
                            G = (-----)
                                 ( BU)

     Чтобы  проверить  получившееся  соотношение,  необходимо  иметь  поле
тяготения немногим более чем два раза превышающее то, что имеется у Земли.
И опять-таки, у нас ведь есть Юпитер. Никто из  моих  экспертов  не  хотел
дать и цента за такое предложение. Они уверяли, что даже  неизвестно,  кто
он такой, этот Локк. Что является чистой правдой. И что его алгебраический
фокус не выдержит пространственного анализа - и это тоже оказалось правдой
- хотя к делу и не относится. (Нам пришлось поиграться с этим,  уже  после
того, как были получены экспериментальные результаты.) НО  НА  САМОМ  ДЕЛЕ
РЕШАЮЩЕЕ  ЗНАЧЕНИЕ  ИМЕЛО  ТО,  ЧТО  МЫ  СМОГЛИ  НАЙТИ   СПОСОБ   ПРОВЕРКИ
ПОЛУЧЕННОГО УРАВНЕНИЯ.
     Я должен добавить, что как только мы попытались  это  проделать,  нас
поразил       сопутствующий       эффект:       прекращение       действия
Лоренц-Фитцджеральдовского  отношения  внутри   поля,   нечувствительность
самого поля к материи вне зоны его воздействия и тому подобное. Но удивило
не только то, что  все  это  происходило  -  уравнение  ничего  такого  не
предсказывало. А сам размах, которым это  сопровождалось.  Мне  объяснили,
что когда все станет достоянием  научного  мира,  пространственный  анализ
будет далеко не единственным учением, вынужденным подвергнутся переоценке.
Это будет самая большая головная боль для  физиков  со  времени  появления
теории Эйнштейна. Я не знаю, чувствуешь ли ты или  нет  угрызения  совести
сейчас.
     Тем  не  менее  -  все  же  неплохой  результат   для   "сумасшедших"
предположений, а?
     После этого Мост оказался неизбежным. Когда выяснилось, что мы сможем
провести необходимые тесты  только  на  поверхности  самого  Юпитера,  нам
понадобился Мост. Также стало понятно, что Мост необходимо создавать,  как
динамическую  структуру.  Он  не  мог  строиться   только   до   какого-то
определенного размера. В момент, когда его строительство будет прекращено,
Юпитер просто разнесет Мост в клочья. Поэтому нам надо было  предусмотреть
его непрерывный рост. Чтобы  он  не  только  противостоял  Юпитеру,  но  и
планета не мешала бы ему. Сейчас Мост уже в два раза превосходит  размеры,
необходимые для проверки Производной Локка. И я по-прежнему не знаю, сколь
долго мы еще будем его наращивать. Надеюсь - не очень. Эта штука и так уже
стала монстром.
     Но  Сеппи,  позволь  мне  спросить  у  тебя  вот  что.  Неужели  Мост
действительно подпадает под  запрет,  который  ты  наложил  на  гигантские
исследовательские проекты? Да, это гигант. Но - гигантский ли  это  проект
для ЮПИТЕРА? Я сказал бы, что нет. Но это лишь  семечки.  Мусор  и  ничего
более. Мы бы не могли провести необходимые эксперименты на какой-то другой
планете.
     Всех богатств Персии или Индии, а быть может - и всего мира за многие
века, не хватило бы для оплаты  Манхэттенского  проекта,  соответствующего
размерам Юпитера.
     В дополнение - хотя это и произошло случайно -  очевидный  гигантизм,
сопутствовавший  проекту,  оказался  полезным   элементом.   Слоноподобные
исследовательские   проекты   возможно   уже   и   отыграли    свое,    но
правительственные  бюджетные  агентства  привыкли  к  ним  и  считают   их
нормальными.  Привлечение  одного  из   агентств   Объединенной   Комиссии
позволило вывести многих ее членов из коматозного состояния.  Это  так  же
позволило  нам  получить  такие  ассигнования,  которые  мы   никогда   бы
заполучили иным образом. Потому, что люди привыкли ассоциировать  подобные
проекты  с  исследованиями  по  оружию.  Так  что  прости  меня,  но   это
определенного рода политика,  как  и  наука.  И  кроме  того,  это  весьма
наглядно   показывало,   что   я   НЕ   следовал   подозреваемому   совету
подозреваемого доктора  Корси.  Впрочем,  что  едва  ли  является  должным
возмещением того, что я хотел бы вернуть по-настоящему.
     Но говорить здесь  о  стратегии  разработки  сумасшедших  идей  я  не
собираюсь. Только о конкретных результатах. Ты должен знать, что и у этого
метода есть свои недостатки.
     Тебе, наверное, уже известно об исследованиях по антинекротику и  то,
что в результате у нас получилось. Я разговаривал с людьми, которые  могли
оценить, каковы шансы на успех. И  мне  удалось  узнать  их  общее  мнение
насчет  того,  как  мы  должны  действовать.  Столь  прямолинейный  подход
показался мне неплохим с самого начала.
     Я немедленно подключил сотрудников "Пфицнера" к работе, так как у них
уже имелись ассигнования от НСЗ для проведения подобных исследований. Ясно
было, что НСЗ не усечет  тот  момент,  когда  цели  "Пфицнера"  потихоньку
изменятся. КОГДА ВМЕСТО СТАРОСТИ РЕЧЬ УЖЕ ПОЙДЕТ О САМОЙ СМЕРТИ.
     Мы также не упускали из виду и сумасшедших. И очень  скоро  мы  нашли
настоящего чудака. Человека по имени Лайонс,  настаивавшего  на  том,  что
стандартная  гипотеза  Лэнсинга,   постулирующая   существование   токсина
старения,  прямо  противоположна  истине.  (Вдаюсь  в   этот   предмет   с
определенной долей наслаждения потому, что подозреваю - ты знаешь об  этом
столь же мало, как и я. А в  подобной  ситуации  я  оказываюсь  совсем  не
часто.) Он заявил, что на самом деле происходит следующее. Именно  МОЛОДЫЕ
матери передают своему потомству какую-то  субстанцию,  укорачивающую  его
жизнь. Утверждение Лэнсинга,  что  именно  пожилые  матери  передают  свои
качества потомству, и субстанция, переносимая при этом,  ускоряет  процесс
старения - бездоказательно, утверждал Лайонс.
     Что ж, это, признаться, словно швырнуло  нас  в  какой-то  водоворот.
Закон Лэнсинга - "Старение начинается, когда кончается  рост"  -  считался
молитвой  геронтологов  многие  годы.  Но  у  Лайонса   имелось   неплохое
теоретическое  обоснование.  В  частности,  он  указал  на  то,  что   все
долгоживущие ротиферы Лэнсинга явственно показывают наличие характеристик,
свойственных   полиплоидным   индивидам   [полиплоидность   -    обладание
несколькими  наборами  хромосом,  то  есть  наследственных  признаков].  В
дополнение к тому, что они являлись  выносливыми  и  долгоживущими,  такие
ротиферы были  необычайно  больших  размеров  и  менее  плодовиты,  нежели
нормальные особи. А  вдруг  вещество,  передаваемое  от  одного  поколения
другому,  служило  ферментом  вроде  колхицина,  стимулирующим  удваивание
хромосомного набора?
     Мы задали этот вопрос единственному еще живущему  студенту  Лэнсинга,
живой причуде, которого звали  Мак-Дугал.  Он  ничего  не  хотел  об  этом
слышать. Для него -  это  означало  все  равно  что  сомневаться  в  слове
Господнем. Он говорил, что если Лайонс и  прав,  то  как  вы  сможете  это
проверить? Ротиферы - микроскопические животные. За  исключением  яиц,  их
клетки трудно рассмотреть даже в микроскоп.  Собственно  говоря,  взрослые
особи, похоже, не имеют вовсе клеточной структуры. Там у них что-то  вроде
общей протоплазменной среды, в которой  ядра  разбросаны  самым  случайным
образом - это весьма похоже на плазмодий грибков. И прошло немало месяцев,
прежде чем мы смогли взглянуть на хромосому ротиферы.
     Лайонс считал,  что  у  него  на  это  имеется  ответ.  Он  предложил
разработать технику микротомной препарации, с помощью которой  можно  было
сделать не один, а несколько разных срезов с яйца ротиферы. Он заявил, что
в случае удачи, мы сможем достаточным образом усовершенствовать технологию
и проделывать то же самое со  спорами  ротиферы  и  может  быть,  даже  со
взрослыми особями.
     Мы решили, что необходимо попробовать. Ничего не  говоря  "Пфицнеру",
мы задали настоящую головную боль Пирл  Ривер  Лэбз  [Пирл  Ривер  Лэбз  -
Лаборатория  Пирл  Ривер,  известная  как  центр  исследований  в  области
фармакологии]. Мы назначили главой проекта самого Лайонса и  передали  ему
Мак-Дугала, как консультанта (в качестве  консультации  тот  ежеминутно  и
ежедневно осмеивал все подряд, до тех пор, пока не  только  Лайонс,  но  и
прочие сотрудники предприятия не возненавидели  его.)  Неприятностей  было
много.  Ротиферы,  как  оказалось,  крайне  хрупкие  существа.  Их   почти
невозможно сохранить, какого бы возраста они не достигли. СНОВА  И  СНОВА,
ЛАЙОНС ПОЯВЛЯЛСЯ  С  МИКРОТОМНЫМИ  СРЕЗАМИ,  КОТОРЫЕ,  КАК  ОН  УТВЕРЖДАЛ,
Д_О_К_А_З_Ы_В_А_Л_И_, ЧТО ДОЛГОЖИВУЩИЕ РОТИФЕРЫ ПО КРАЙНЕЙ  МЕРЕ  ОБЛАДАЮТ
ТРОЙНЫМ, А ТО И ЧЕТВЕРНЫМ НАБОРОМ ХРОМОСОМ. Любой  другой  сотрудник  Пирл
Ривер, рассматривавший их, ничего не видел, кроме какого-то пятна, которое
могло быть - или не быть - хромосомами ротиферы. С равной вероятностью эта
муть  казалась  газетной  фотографией  серой  кошки,  прогуливавшейся   по
пушистому ковру в густом тумане. Сравнительные  тесты  -  производство  на
свет ротифер и других особей с множественным набором хромосом  при  помощи
таких средств,  как  колхицин,  и  последующее  их  сравнение  с  особями,
произведенными классическим генерационным методом Лэнсинга и Мак-Дугала  -
давали неопределенный результат. Наконец, Лайонс решил, что доказать  свою
правоту он сможет с помощью самого  дорогого  и  самого  большого  в  мире
рентген-микроскопа. И именно на этой стадии мы его и прикрыли.
     Мак-Дугал  с  самого  начала  оказался  абсолютно  прав.  Лайонс  был
сумасшедшим с правдоподобной  цепью  рассуждений,  владевшим  достаточными
познаниями в микродиссекции, чтобы вызвать уважение. Он обладал  настоящим
похвальным рвением, необходимым для того,  чтобы  обсосать  свою  идею  до
самого основания.  Мак-Дугал  же  был  просто  старичком  с  окостеневшими
мозгами и со  слишком  большим  уважением  к  своему  учителю.  Человеком,
готовым сразу же заявить, что уважаемое мнение правильно потому,  что  оно
уважаемое. И он оказался человеком, который со своей студенческой поры  не
произвел ни одного лабораторного эксперимента. Но все же он оказался  прав
- хотя и совершенно интуитивно - предсказав, что изменение Лайонсом закона
Лэнсинга ни к чему не приведет.
     Я  полагаю,  что  победы  в  науке   не   всегда   достаются   самому
представительному человеку, как впрочем и в других областях. Я рад  этому.
Я всегда рад обнаружить в человеке чистую одержимость знаниями, а не столь
присущую многим ученым способность всучивать свой "товар".
     Когда "Пфицнер" обнаружил аскомицин, мы через НСЗ  полностью  закрыли
Пирл Ривер.
     Как мне объяснили,  отрицательные  результаты  подобного  рода  также
важны для науки. Но  каким  образом  можно  произвести  разработку  нового
метода проведения исследований в свете этих двух опытов  -  мне  непонятно
совершенно. Я могу лишь сказать тебе одно. Я, как мне кажется, уверился  в
том, что мы должны двигаться гораздо медленнее в будущем,  чтобы  избежать
экстремистских  мнений  и   поверхностного   теоретизирования.   Одно   из
достоинств сумасшедших исследователей - если они  действительно  таковы  -
то, что они склонны придерживаться  идей,  которые  можно  проверить.  Это
стоит того, чтобы ухватиться за  них,  в  мире,  где  научные  идеи  стали
абстракциями, и даже те, кто их предложил, не могут  найти  путей  для  их
проверки.
     Кто бы он ни был, этот Локк, я предполагаю, что он и на тысячную долю
не придал того значения гравитации, которое она заслужила от  Блэкетта.  И
все же Блэкетт не смог предложить путь проверки  своего  уравнения,  в  то
время как Производная  Локка  могла  быть  проверена  -  на  Юпитере  -  и
оказалась правильной.
     Что же касается Лайонса - его утверждение оказалось ошибочным.  Но  и
оно стало таковым, только потому, что не смогло пройти  испытание  опытом.
То самое испытание, которое предполагалось провести для его подтверждения.
Но пока мы не провели  его,  у  нас  не  имелось  реальной  оценки  Закона
Лэнсинга. Который все эти годы существовал лишь на одном  престиже,  из-за
"невозможности"  проверки  иной,  противоречащей  ему,  гипотезы.   Лайонс
заставил нас это сделать, и тем самым, расширил наши познания.
     Итак, пойми все, что я  сказал.  Я  попытался  отдать  тебе  столько,
сколько смог получить сам. Я  не  собираюсь  обсуждать  с  тобой  всю  эту
конспиративную возню. Да и не хочу, чтобы она тебя волновала.  Политика  -
суть смерть. Я молю тебя - если тебе и понравится мой доклад - не  слишком
пугайся того положения, в котором мне, скорее всего, предстоит очутиться к
тому времени, когда это письмо дойдет до тебя. Я  безжалостно  поступил  с
твоей репутацией, чтобы достичь своей цели. Еще безжалостнее я поступил  с
судьбами и карьерами многих людей. Совершенно безжалостно послал несколько
сот парней на смерть, которой они могли бы  избежать,  если  бы  не  я.  Я
подверг многих, включая  и  детей,  определенному  риску.  При  всем  этом
лежащем на моей совести было бы чудовищно несправедливо, если бы я избежал
наказания. Это все, что я могу  сказать.  Через  несколько  минут  у  меня
встреча. Благодарю тебя за дружбу и помощь.
                                                             Блисс Уэгонер





                      Иногда утверждают, что  религиозная  нетерпимость  -
                 плод убежденности. Если кто-то  уверен,  что  только  его
                 вера - правильна, а все остальные - ошибочны, ему кажется
                 преступным позволить своим соседям пребывать в  очевидных
                 заблуждениях и вечных муках.  Тем  не  менее,  я  склонен
                 думать,  что   религиозный   фанатизм,   часто   является
                 результатом не столько убежденности, сколько  сомнения  и
                 чувства неуверенности.
                                                             Джордж Сартон

     Безжалостность, как сказала Энн, вот чего требует ее вера.  Но  позже
Пейдж подумал - а так ли это? Не содействует ли сама вера сомнению в себе?
Все в порядке, если у тебя есть нечто, во что ты можешь верить.  Но  когда
вера в человечество - в целом - автоматически приводит к  негуманности  по
отношению к отдельным людям, что-то наверняка  идет  неправильно.  Неужели
храмовый колокол должен звучать без перерыва,  пока  не  расколется  и  не
приведет всех поклоняющихся ему в ужас?
     Молчание. Обычный ответ. Но может быть - вина не в самой  вере,  а  в
тех, кто ей следует? Верующие -  обычно  весьма  пугающи,  как  люди.  Как
истинно Правоверные, так и гуманитарии.
     Время спора Пейджа с самим  собой  уже  почти  полностью  истекло.  А
заодно - время защитить себя. Ничего путного из его проб грунта не  вышло.
Совершенно очевидно, что бактериальная флора юпитерианских  лун  не  имела
достаточно времени, чтобы стать богатой. И состояла сейчас всего  лишь  из
выносливых  спор  некоторых  бацилл,  которых  можно  было  найти  даже  в
метеоритах. Посевы оказались скудными и не показали ничего, что не было бы
известно  уже  многие  годы.  Что  с  самого  начала   и   предсказывалось
статистикой для исследований такого рода.
     Сейчас в "Пфицнере" уже  было  известно,  что  на  фирму  надвигается
какое-то расследование. И надвигается слишком быстро,  чтобы  пустить  его
под откос каким-либо способом, известным менеджерам кампании. Сообщения из
офиса  "Пфицнера"  в  Вашингтоне,   а   на   самом   деле   вашингтонского
подразделения  Межпланетного   Агентства   -   агентства   по   связям   с
общественностью,  поддерживаемого  "Пфицнером"  -  ежедневно  поступали  в
штаб-квартиру фирмы.  Но  совершенно  очевидно,  что  они  оказывались  не
слишком информативными. Пейдж пришел к мысли,  что  существовала  какая-то
тайна у этого расследования,  хотя  ни  Ганн,  ни  Энн  не  хотели  о  ней
говорить.
     И, наконец, отпуск Пейджа подошел к концу.  Послезавтра  -  последний
день. После чего - станция на  Прозерпине.  И  возможно,  приказ,  который
будет издан по результатам расследования, и оставит полковника в этой дыре
до скончания жизни.
     Никакой "Пфицнер" того не стоил.
     Цену происходящему он сознавал вполне. Быть может, для Энн  и  Ганна,
она была приемлемой, и уловки  стоили  победы  в  игре.  Для  них  ложь  и
манипулирование жизнями других являлись необходимыми и  справедливыми.  Но
когда предстояло лечь на стол последней карте, Пейдж понял, что нет в  нем
необходимой самоотверженности. Не оставалось ему какого-то иного,  лучшего
образа  действий,  кроме  того  жалкого,  что  основывался  на   инстинкте
самосохранения.
     И тогда, питая отвращение к себе, Пейдж решил как ему действовать. Он
постарается использовать все  известное  ему,  чтобы  очистить  себя,  как
только расследование коснется его лично. Судя  по  слухам,  проводить  его
будет сенатор Уэгонер. Достаточно странно,  если  учесть,  что  Уэгонер  и
Мак-Хайнери числились смертельными политическими врагами. Но, должно быть,
Мак-Хайнери смог наконец подмять его под себя?  И  он,  сенатор,  прибудет
завтра. Если Пейдж аккуратно  подготовится  к  его  появлению,  то  сможет
изложить факты и навсегда покинуть "Пфицнер".  Сможет  вновь  очутиться  в
космосе. Без необходимости когда-либо снова встретиться  лицом  к  лицу  с
Хэлом Ганном или Энн Эббот. А что к тому  времени  произойдет  с  проектом
"Пфицнера" - будет уже давними новостями, когда  он  окажется  на  станции
Прозерпина. Более чем трехмесячной давности.
     К этому времени, сказал он  себе,  его  больше  ничто  уже  не  будет
беспокоить.
     Тем не менее, когда наступило утро, он промаршировал в офис  Ганна  -
который уже занял Уэгонер - словно приговоренный, идущий на расстрел.
     А мгновение спустя, ему показалось, что его застрелили еще на  пороге
комнаты. Ибо, не успев осознать то, что Энн уже была в комнате, он услышал
слова Уэгонера:
     - Рад вас видеть,  полковник  Рассел.  Присаживайтесь.  У  меня  есть
допуск по секретности на вас, а также новые приказы. Вы  можете  забыть  о
Прозерпине. Вы, мисс Эббот и я - отправляемся на Юпитер. Сегодня вечером.
     Последующее казалось сном. Всю дорогу в космопорт Уэгонер молчал. Что
же касается Энн, то она, похоже, находилась в состоянии легкого  шока.  Из
того немногого, что Пейдж смог,  как  ему  казалось,  понять  -  полковник
заключил, что девушка ожидала происшедшего столь же мало, как и он сам.
     Лицо  ее,  когда  Пейдж  вошел  в   офис   Ганна,   несло   выражение
настороженности, нетерпения, и легкого самодовольства одновременно. Словно
она думала, что знает то, что собирается сказать Уэгонер. Но когда Уэгонер
упомянул Юпитер, она повернулась и посмотрела на него, словно из  сенатора
он превратился в боксирующего  кенгуру,  прямо  под  взорами  смотрящих  с
портретов Отцов-Основателей "Пфицнера". Что-то явно  было  не  так.  После
длинного списка столь очевидно ошибочных вещей, сказанное не несло в  себе
смысла. И что-то определенно пошло не так.
     Когда машина повернула на  восток,  на  аллею  -  на  небе,  в  южном
направлении, с правой стороны, где  сидел  Пейдж,  стал  виден  фейерверк.
Ракеты расцветали яркими и красочными вспышками, и,  казалось,  вырывались
из самого сердца  Манхэттена.  Пейдж  удивился,  но  вспомнил,  как  факт,
вызванный к существованию из дурацкого сна,  что  сегодня  последняя  ночь
Воскрешения Правоверных,  проводившегося  на  стадионе  острова  Рэндоллз.
Фейерверк устраивался в честь второго Пришествия,  которого,  как  уверены
Правоверные, теперь уже недолго осталось ждать.

                    Gewiss, gewiss, es nach noch heut'
                    und kann nicht lang mehr saumen...

     Пейдж мог бы припомнить, как его отец - страстный почитатель  Вагнера
- напевал эти строки. Строчки из "Тристана и Изольды". Но он  вместо  того
подумал  об  страшноватых  средневековых  гравюрах  с   сюжетами   Второго
Пришествия, на которых Христос стоит в углу картины и  на  него  никто  не
обращает внимания. Зато люди столпились в почтении у ног  Антихриста,  чье
лицо,  в  туманной  дымке  памяти  Пейджа,  представляло  собой   странное
сочетание черт Фрэнсиса Кс.Мак-Хайнери и Блисса Уэгонера.
     В  небе,  в  сердцевинках  раскрывающихся  звездных  раковин,   стали
появляться и расти слова:

            \    |   /          \   |   /         \   |  /
              \  | /     \ | /    \ | /    \  | /   \ |/  \  | /
           - Миллионы - живущих - сейчас - никогда - не - умрут! --
              /  | \     / | \    / | \    /  | \   / |\  /  | \
            /    |   \          /   |   \         /   |  \

     Это-то уж точно, холодно подумал Пейдж.  Правоверные  также  считали,
что Земля - плоская. Но Пейдж сейчас направлялся на Юпитер - планету  быть
может и не совсем круглую. Но все же более круглую, чем Земля Правоверных.
В поисках, если вам нравится, бессмертия, в которое он тоже  верил.  Пейдж
подумал, с привкусом желчи: ЭТО ТРЕБУЕТ РАЗНЫХ ЛЮДЕЙ.
     Последняя звездная раковина,  настолько  яркая,  что  даже  на  таком
расстоянии  слово  внутри  нее  почти  ослепляло,   беззвучно   взорвалась
бело-голубым пламенем над городом. Пламя гласило:

                              \   \  |  /   /
                           ---- З А В Т Р А ----
                              /   /  |  \   \

     Пейдж резко повернулся и  посмотрел  на  Энн.  Ее  лицо,  похожее  на
призрачное пятно в гаснущем свете вспышки, было заинтересованно  повернуто
к окну. Она тоже наблюдала  за  фейерверком.  Пейдж  наклонился  вперед  и
осторожно поцеловал ее в слегка раскрытые губы, совсем забыв про Уэгонера.
И спустя какой-то замерзший миг, он почувствовал, что на ее  губах  сейчас
та самая улыбка, которая еще при первом появлении столь поразила  его.  Но
теперь она была уже мягкой, дающей. И на некоторое время мир растаял.
     Затем она коснулась его щек своими пальцами и снова откинулась  назад
на сидение. Кэдди резко свернул с шоссе на север. И частица сияния, бывшая
последней на  сетчатке  глаза,  исчезла  в  дрейфующих  пурпурных  пятнах,
подобных тех, что оставляет  солнце  или  Юпитер.  Конечно,  Энн  даже  не
подозревает, что он собирался удрать от  нее  на  станцию  Прозерпина.  Но
каким-то чудесным образом он очутился здесь, в этом кадиллаке. ЭНН, ЭНН, Я
ХОЧУ ВЕРИТЬ, ПОМОГИ МНЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МОЕГО НЕВЕРИЯ.
     Кэдди проехал ворота космопорта после короткого неслышного  разговора
между водителем и охранниками. Вместо  того,  чтобы  направиться  прямо  к
Административному Корпусу, машина искусно повернула налево и поехала вдоль
изгороди из колючей проволоки. Затем она двинулась назад по направлению  к
городу, к темным пространствам запасных стартовых площадок. Тем не  менее,
и здесь не было полной темноты.  Впереди,  пока  еще  вдали,  на  бетонной
площадке перед ангаром луч прожектора выхватывал из мглы сверкающую  иглу,
взметнувшуюся вверх прямо в его центре.
     Пейдж  наклонился  вперед  и  стал   всматриваться   сквозь   двойной
стеклянный барьер - одно стекло между ним и водителем  и  второе  -  между
водителем и миром. Светящейся иглой оказался корабль,  который  однако  не
походил ни на один знакомый ему. Одноступенчатая ракета,  похоже,  челнок,
предназначенный для их доставки на "Спутник-1",  где  они  должны  сделать
пересадку на соответствующий межпланетный корабль.  Но  этот  был  слишком
мал, даже для челнока.
     - Как он вам нравится, полковник?  -  неожиданно  спросил  из  своего
темного угла Уэгонер.
     - Нормально, - ответил Пейдж. - Но он немножко маловат, не так ли?
     Уэгонер рассмеялся.
     - Чертовски маленький, - подтвердил он и снова  умолк.  Встревоженный
Пейдж начал беспокоиться, достаточно ли хорошо себя чувствует сенатор.  Он
повернулся, чтобы посмотреть на Энн, но сейчас не смог  рассмотреть  и  ее
лица. Пейдж на ощупь нашел ее руку  и  она  ответила  судорожным,  крепким
сжатием.
     Неожиданно кэдди вырвался за пределы проволочной ограды  и  въехал  в
луч прожектора.  Пейдж  смог  разглядеть  нескольких  морских  пехотинцев,
стоявших на бетонной  площадке  у  хвоста  корабля.  Абсурдно,  но  вблизи
корабль выглядел еще меньше.
     - Порядок, - произнес Уэгонер. - Ну-ка, вы оба,  выбирайтесь  отсюда.
Мы стартуем через десять минут. Члены команды покажут вам ваши каюты.
     - Члены команды? - спросил Пейдж. - Сенатор, этот кораблик  не  может
вместить и четырех человек, и один из них - пилот. Значит, кроме меня, его
некому пилотировать.
     - Ну, не на этот раз, - ответил Уэгонер,  вслед  за  ним  вылезая  из
машины. - Мы только пассажиры - вы, я и мисс Эббот и, конечно же,  морские
пехотинцы. У "Per  Aspera"  своя  команда  из  пяти  человек.  Пожалуйста,
давайте не будем тратить времени зря.
     Это было невозможно. На спиральной  лестнице  Пейдж  чувствовал  себя
так, словно он пытается  взобраться  в  патрон  от  дальнобойной  винтовки
двадцать второго калибра. Чтобы вместить десять человек  в  эту  крошечную
скорлупку, нужно превратить их в нечто подобное концентрату из  человечины
и засыпать внутрь, как растворимый кофе.
     Тем не менее, один из морских пехотинцев встретил  его  у  воздушного
шлюза и через минуту полковник уже пристегивал себя ремнями  внутри  каюты
без иллюминаторов, столь же  большой,  как  любая  другая  на  стандартном
межпланетном судне. Но намного больше той, что мог себе позволить  челнок.
Из ящичка интеркома у изголовья его гамака уже звучали фразы предстартовой
подготовки.
     - Все проверить и закрепить. Шлюз закроется через минуту.
     Что случилось с Энн? Она взобралась по лестнице вслед за ним, в  этом
он уверен...
     - Все закреплено. Старт  -  через  минуту.  Пассажирам  -  помнить  о
перегрузке.
     ...но он был препровожден в эту нелепую каюту слишком  быстро,  чтобы
оглянуться назад. Что-то не совсем так. Неужели Уэгонер...
     - Тридцать секунд. Помните о перегрузке.
     ...пытался каким-то образом удрать? Но от чего?  И  почему  он  хотел
взять с собой Энн и Пейджа? Как заложники они...
     - Двадцать секунд.
     ...совершенно   бесполезны,   так   как   ничего   на   значили   для
правительства. У них нет денег, и они ничего компрометирующего о  Уэгонере
не знали...
     - Пятнадцать секунд.
     Но подождите-ка.  Энн  что-то  такое  известно  о  Уэгонере  или  она
считает, что известно.
     - Десять секунд. Полная готовность.
     Предупреждение инстинктивно заставило Пейджа расслабиться. Еще  будет
время позже подумать об этом. А при старте...
     - Пять секунд.
     ...не стоит..
     - Четыре.
     ...концентрироваться...
     - Три.
     ...на чем-то...
     - Две.
     ...ином, кроме...
     - Одна.
     ...предстоящего...
     - Ноль.
     ...На СТАРТЕ он получил неожиданный, ломающий  кости,  выворачивающий
наизнанку удар, впрочем вполне обычный для старта космического челнока. Не
существовало ничего, чем можно было облегчить это воздействие,  кроме  как
предоставить тренированным мышцам рук, ног и спины выдерживать перегрузку,
насколько они в состоянии  это  делать  с  помощью  спазма  реакции  Сейла
[реакция Сейла - реакция адаптации организма на повышенные перегрузки].  И
необходимо было следить за поддержанием всего тела  в  точной  нейтрали  к
направлению ускорения. Мышцы, которые при этом  приходилось  использовать,
бывали редко нужны на земле, даже  тяжеловесам,  но  космонавт  учился  их
использовать или вылетал с космической службы. Тренированные мышцы  живота
пилота выдержали бы удар тяжелого камня, но ни один,  даже  самый  крепкий
человек, не смог бы повернуть головы, когда мышцы его шеи говорят "НЕТ".
     Кроме того, немного помогал также и крик. Теоретически,  крик  сжимал
легкие - ускорительный пневмоторакс, как это  называлось  в  учебниках.  И
позволял их держать сжатыми на активном участке  полетной  траектории.  За
это время уровень двуокиси углерода в крови поднимется  настолько  высоко,
что дыхательный рефлекс заставит организм сделать глубокий вдох, даже если
жизненно необходимые мышцы груди разорвались  бы  от  этого  усилия.  Крик
помогал быть уверенным в том, что когда ты сделаешь следующий вдох  -  это
будет ВДОХ.
     Но более важным для Пейджа и любого другого космонавта, было то,  что
крик являлся как бы формой  протеста  против  девяти  убийственных  секунд
ускорения.  Он  позволял  ЧУВСТВОВАТЬ  себя  лучше.  Поэтому  Пейдж   орал
энергично.
     Он по-прежнему орал, когда  корабль  внезапно  перешел  на  свободный
инерционный полет.
     В то время, как крик еще недоверчиво стихал в горле, он  уже  пытался
отстегнуть свои ремни безопасности. Все его рефлексы космонавта  оказались
неожиданно спутанными.  Активный  участок  полета  показался  ему  слишком
коротким. Даже короткий старт при максимально возможном ускорении  -  куда
длиннее крика. Ионные двигатели, очевидно, были выключены. Ему показалось,
что энергоснабжение маленького  кораблика  отказало  и  он  теперь  падает
обратно на Землю...
     - Всем внимание, - объявили по интеркому. - Мы  сейчас  находимся  на
участке траектории свободного полета. Невесомость продлится еще  несколько
секунд. Приготовиться к возвращению нормального тяготения.
     И затем... И затем подвесная койка-гамак, от  которой  Пейдж  пытался
оттолкнуться, снова оказалась ВНИЗУ, как если бы корабль спокойно стоял на
Земле. Невозможно. Он не мог за это время выйти даже за пределы атмосферы.
Но если это  и  так,  невесомость  должна  была  продлиться  весь  остаток
путешествия. Гравитация в межпланетном корабле - не говоря уже о челноке -
могла быть восстановлена только вращением корабля вокруг собственной  оси.
Немногие капитаны применяют этот дорогостоящий - в плане расхода топлива -
маневр. Ведь межпланетными рейсами летали только опытные "старички". Кроме
того, этот кораблик не совершал подобного маневра, иначе Пейдж обязательно
заметил бы его.
     И все же его тело продолжало давить на  гамак  с  ускорением,  равным
силе тяжести на Земле.
     - Всем внимание. Через одну и две десятых минуты мы  будем  проходить
орбиту Луны. Сейчас наблюдательный купол открыт  для  пассажиров.  Сенатор
Уэгонер  просит  присутствия   мисс   Эббот   и   полковника   Рассела   в
наблюдательном куполе.
     Ни звука не доносилось  от  ионных  двигателей,  которые,  совершенно
очевидно, были выключены, когда "Per Aspera" находился едва ли более,  чем
в 250 милях от поверхности Земли. И все же  сейчас  корабль  уже  проходил
орбиту Луны, без всякого, даже малейшего намека на движение, хотя  до  сих
пор, похоже, продолжал ускоряться. Что же приводило его в движение?  Пейдж
не   мог   расслышать   ничего,    кроме    тихого    шума    корабельного
электрогенератора. Который работал ничуть не громче, чем на Земле.
     Генератор  совсем  не  был  перегружен  разогревом  электронно-ионной
плазмы электромагнитными волнами. Значит, плазма не выбрасывалась  из  дюз
ракеты. Не слишком весело полковник отстегнул последний ремень  крепления,
и встал, сознавая, каким ребенком он, очевидно, является  на  борту  этого
корабля.
     Палуба была неподвижна - ощущение, совершенно  ненормальное  для  его
ног во время полета, и подошвы  его  обуви  давили  на  нее  с  нормальным
давлением неизменного земного  тяготения.  Только  привычки,  выработанные
многолетней службой  в  пространстве,  предохранили  его  от  пробежки  по
проходу между каютами к наблюдательному куполу.
     Там уже находились Энн и сенатор Уэгонер. Гаснущий лунный свет омывал
их спины, в  то  время  как  они  смотрели  вперед,  в  пространство.  Они
наверняка были несколько  больше,  чем  Пейдж,  взбудоражены  стартом,  но
сейчас почти оправились. В сравнении  с  эффектом  от  старта  нормального
челнока, этот мог лишь  слегка  нарушить  их  спокойствие.  И  конечно  же
неожиданный переход в немыслимое поле тяготения, соответствующее  земному,
не мог бы спутать их нетренированные рефлексы так серьезно, как он  спутал
реакции Пейджа, наработанные бесчисленными летными часами. Если  подумать,
сказал про себя полковник,  то  такие  космические  полеты,  вполне  могли
оказаться гораздо более легкими для гражданских лиц, чем для  космонавтов.
По крайней мере, в ближайшие несколько лет.
     Пейдж осторожно приблизился к Энн и Уэгонеру,  чувствуя  себя  весьма
робко. Посередке,  между  фигурами  сенатора  и  девушки,  сияла  светлая,
твердая точка желто-белого цвета, смотрящая в наблюдательный отсек  сквозь
толстое, космическое стекло. Точка фиксированная и неподвижная, как и  все
остальные звезды, заглядывающие  сюда.  Четкое  доказательство  того,  что
тяготение корабля не производилось с помощью вращения вокруг оси.  А  сама
желтая точка - сияющая между локтем Уэгонера и плечом  Энн  -  была  ничем
иным, как планетой ЮПИТЕР.
     По обе стороны планеты виднелись две маленькие светлые точки.  Четыре
Галилеевых  спутника,  видимые  также  далеко  отстоящими  друг  от  друга
невооруженным глазом  Пейджа,  как  они  могли  бы  выглядеть  с  Земли  в
телескоп, имевшийся в распоряжении Галилея.
     Пока Пейдж стоял, замешкавшись,  на  входе  в  наблюдательный  отсек,
маленькие точки, бывшие самыми большими лунами, уже  явственно  отделились
друг от друга. И одна из них начала закатываться за правое плечо Энн.  Да,
"Per Aspera" все еще  ускорялся.  И  он  направлялся  к  Юпитеру  с  такой
скоростью, какой не соответствовало  ничто  из  опыта  Пейджа.  Пораженный
полковник попытался сделать в уме хотя бы очень грубый подсчет  увеличения
параллакса и исходя из этого -  попробовал  прикинуть  скорость  сближения
корабля с Юпитером.
     Маленький  челнок  для  доставки  пятерых  людей,  не  говоря  уже  о
десятерых,  жужжащий  едва  ли  громче  обычного  катера  -  не  способный
забраться дальше Спутника-1, сейчас мчался к Юпитеру со скоростью примерно
в четверть скорости света.
     ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ - СОРОК ТЫСЯЧ МИЛЬ В СЕКУНДУ.
     И становящийся более разборчивым цвет Юпитера  указывал  на  то,  что
"Per Aspera", по-прежнему продолжает набирать скорость.
     - Входите, полковник Рассел, - прозвучал  голос  Уэгонера,  отдаваясь
легким эхом во всем наблюдательном отсеке. - Проходите, посмотрите на  это
зрелище. Мы вас ждали.





                        Именно для того и существует обыкновенный  здравый
                   смысл - чтобы его превратили в необыкновенный. Одной из
                   главных  способностей,  которой   математика   наделила
                   человечество за  последнее  столетие  -  это  помещение
                   "здравого смысла" туда, где ему место. На самую верхнюю
                   полку, рядом с пыльным сосудом, обозначенным  "ненужная
                   чепуха".
                                                           Эрик Темпл Белл

     Корабль совершил посадку, когда Хелмут  направлялся  на  свою  смену,
однако ничем не облегчил  груз,  лежавший  у  него  на  сердце.  По  своим
очертаниям он совершенно не отличался  от  любого  из  челноков  короткого
радиуса действия, обслуживавших систему юпитерианских спутников, тех,  что
раскидывали грузы и, иногда, кое-какие застарелые почтовые  отправления  -
поступающие регулярными рейсами крейсера по маршруту "Спутник-1 -  Марс  -
Пояс Астероидов - Юпитер-10". Однако этот корабль определенно  превосходил
по  размерам  обычный  юпитерианский  челнок  и   посадку   он   совершил,
опустившись своей  тяжеловесной  тушей  на  Юпитер-5,  лишь  на  мгновение
полыхнув дюзами ракетных двигателей.
     Эта посадка подтвердила Хелмуту, что его сон  действительно  двигался
по  пути  к  своей  реализации.  Если  в  распоряжении  высокопоставленных
чиновников действительно имелась настоящая антигравитация, вообще не имело
смысла оставлять на корабле ионные ракетные двигатели. ОЧЕВИДНО,  ТО,  ЧТО
ОН УВИДЕЛ,  ЯВЛЯЛОСЬ  НА  САМОМ  ДЕЛЕ  ЧАСТИЧНЫМ  ГРАВИТАЦИОННЫМ  ЭКРАНОМ,
ПОЗВОЛЯВШИМ КОРАБЛЮ ПЕРЕДВИГАТЬСЯ С ГОРАЗДО МЕНЬШЕЙ  РАКЕТНОЙ  ТЯГОЙ,  ЧЕМ
ОБЫЧНО. Но сам  корабль  по-прежнему  оставался  подверженным  воздействию
определенного тензора всемирного поля тяготения, являющегося  неотъемлемой
частью искривления пространства.
     Для Юпитера же не подошло бы ничто, кроме  полностью  управляемого  и
абсолютно непроницаемого гравитационного экрана.
     Однако теория  утверждала,  что  абсолютный  гравитационный  экран  -
невозможен.  Если  бы  человеку  удалось  создать  такой  экран   -   даже
предположив, что такое вообще осуществимо - он не смог  бы  ни  подойти  к
нему, ни  отойти  от  него.  Пересечение  пограничной  линии  между  полем
тяготения, скажем, равным земному и нулевым полем, оказалось бы  столь  же
трудным, сколь и преодоление планки для прыжков в высоту, установленной на
бесконечность. И по схожим причинам. Если бы человек  шагнул  через  такую
границу, он бы грохнулся на землю по другую сторону линии с  такой  силой,
как если бы свалился с Луны. На самом деле, даже большей.
     Хелмут работал на пульте совершенно автоматически, думая о другом. За
пультом инженера - с которого можно легко проследить за всеми  работами  -
никого не было. И, очевидно, Чэрити ожидал, что Хелмут займет  его  место.
Очевидно, он уже побеседовал с сенаторами, получив то, что для него  могло
являться радостными новостями.
     Неожиданно Хелмут понял, что ему не остается  ничего  другого,  кроме
как, когда закончится эта смена, все бросить и бежать.
     Не существовало никакой причины, по которой ему следовало участвовать
в претворении своего собственного ночного кошмара, безропотно, событие  за
событием, словно он был актером, приговоренным к роли. Сейчас он находился
в здравом уме и обладал полным контролем над своими чувствами. И  все  же,
чувствовал себя лишь наполовину  нормальным.  Тот  человек,  во  сне,  сам
изъявил желание - но он не мог быть Робертом Хелмутом. Теперь уже нет.
     Пока сенаторы находятся здесь, на  Юпитере-5,  он  передаст  им  свое
прошение об отставке. Прямо - через голову Чэрити.
     Чувство облегчения накатило на него как раз тогда, когда он  закончил
перенастройку системы, что  позволило  ему  проводить  проверку  с  общего
пульта. Оно оставило в нем поразительную слабость, такую, что ему пришлось
положить шлем, поднесенный было к голове, назад  на  пульт.  ВОТ  ЧЕГО  он
ожидал: отставки, и ничего более.
     Но надо было еще отдать должок Диллону - закончить большое  турне  по
Мосту. После этого он будет  свободен.  Ему  никогда  больше  не  придется
увидеть Мост, даже в обзорном шлеме. Прощальное турне, а затем - назад,  в
Чикаго, если такое место все еще существует.
     Хелмут подождал, пока дыхание несколько успокоится, затем  нахлобучил
шлем на голову и Мост...
     ...появился внезапно вокруг, как  будто  сам  Хелмут  упал  на  него.
Кромешный Ад за пределами понимания и  всякой  надежды,  скрытый  со  всех
сторон. Барабанный грохот  дождя  по  корпусу  "жука"  оказался  настолько
громким, что у прораба даже заболели уши, несмотря на  то,  что  усилитель
внешних шумов был поставлен на нулевое положение.  Но  отключить  звуковое
сопровождение  было  невозможно.  Все-таки,  то,  как  Мост  реагирует  на
напряжения, оценивалось, в основном, по звуку. Зрение на Мосту было  столь
же бесполезным, как и червяку на мостовой.
     И  сейчас,  Мост  реагировал,  как  и  всегда,  смесью  диссонанса  и
какофонии: кранг... кранг... спанг... скриик...  кранг...  анг...  оинг...
скриик... скриик... Скрежет конструкций означал  очень  многое.  Это  была
полифония Моста. Визг ветров, далекое громовое ворчание вулканов - рабочих
сцены, передвигающих туда-сюда целые  континенты  на  роликах,  спрятанных
глубоко внизу. Все остальное -  лишь  декорации  и  должно  игнорироваться
оператором, работающим на Мосту.
     Тем не менее, сейчас уже стало невозможным игнорировать любую  партию
этого оркестра. Грохот нынче  был  непередаваемо  чудовищным,  неумолимым,
невозможным даже для Юпитера, просто  ошеломляющим  для  этого  сезона.  И
когда Хелмут его услышал, он  понял,  что  очень  долго  ждал  наступления
такого момента.
     Мост на Юпитере протянет еще немного. И только  в  том  случае,  если
каждый человек - мужчина или женщина - на Юпитере-5 будут без сна и отдыха
сражаться, чтобы сохранить его, во  время  прохождения  Красного  Пятна  и
Южной Тропической Турбулентности...
     ...если  это  и  поможет.   Издаваемые   кессонами   громкие   стоны,
вздымавшиеся  сквозь  туманные  смерчи,   становились   все   настойчивее,
конвульсивнее,  сильнее.  А  ведь  их  шарниры  были  уже  и  так  здорово
перегружены. И перекрытие Моста  начинало  слегка  подыматься  и  опадать.
Будто медленные, замороженные волны прокатывались от одного незавершенного
конца до другого. Тошнотворное, ленивое волнение прилива заставляло "жука"
поднимать к ветру то свой нос, то хвост. Затем  все  повторялось.  Хелмуту
пришлось переключить все питание только на то, чтобы удерживать  машину  с
помощью  магнитных  обмоток  на  рельсах  перекрытия.  Похоже,  дальнейшее
движение  по  нему  не  было  уже  возможным.  Для  двигателей  просто  не
оставалось достаточно энергии. Почти каждый доступный эрг необходимо  было
направлять только на то, чтобы "жук" не унесло в тартарары.
     Но все же оставался еще один участок Моста,  который  ему  необходимо
было осмотреть, оставалось только одно  направление,  по  которому  Хелмут
должен был пройти.
     Прямо вниз.
     Вниз, уводящее к планетному льду.  Вниз,  в  Девятый  Круг,  где  все
останавливается и никогда не начинается.
     Туда по одной из огромных опор Моста вела  линия  рельс,  на  которые
Хелмут мог переключить "жука" в близрасположенном секторе 94. У него  ушло
лишь несколько мгновений, чтобы заставить маленькую машину ползти носом по
направлению к центру планеты.
     Индикаторы на прозрачном пульте сразу же сообщили ему,  что  скорость
ветра  в  этом  секторе,  который  располагался  на  подветренной  стороне
ледника, неожиданно упала до двадцати одной  мили  -  то  есть,  стала  на
одиннадцать миль меньше, по сравнению с перекрытием.  Тем  не  менее,  сам
Хелмут оказался неподготовленным к почти полному спокойствию. Конечно  же,
какой-то ветер все же дул и здесь, как и везде на Юпитере, особенно в этом
сезоне. Но лишь самые сильные порывы несколько  превышали  триста  миль  в
час, и нередко приборы показывали скорость ветра всего лишь семьдесят пять
миль в час.
     Временное  затишье  убаюкивало.   "Жук"   спускался   вниз,   подобно
ныряльщику, который уже  преодолел  предел  безопасности,  но  слишком  уж
увлечен экстазом  глубины,  чтобы  беспокоиться  об  этом.  На  глубине  в
пятнадцать миль в свете прожекторов промелькнуло что-то белое  и  исчезло.
Затем число непонятных объектов достигло трех. И вдруг неожиданно пролился
целый поток, состоящий из них.
     С запозданием Хелмут  остановил  "жука"  и  начал  всматриваться,  но
странные  объекты  уже  исчезли.  Нет,  вон  еще  несколько  их,  медленно
дрейфующих в свете прожекторов. И когда  ветер  на  мгновение  стих,  они,
казалось, застыли, медленно пульсируя...
     Хелмут услышал изданный  им  самим  возглас  удивления.  Однажды  его
фантазия нарисовала юпитерианскую медузу. Именно на  нее  были  похожи  те
существа, которых он увидел - на медуз, но не морских,  а  воздушных.  Они
были прозрачными и имели размеры от сжатого кулака до футбольного мяча.  И
они были прекрасны  -  хотя  и  выглядели  невозможно  хрупкими  для  этой
яростной планеты.
     Хелмут протянул руку, чтобы увеличить мощность  прожекторов,  но  как
только его пальцы нащупали рукоятку, вновь поднялся ветер и  юпитерианские
твари  исчезли.  Вместо  этого,  в  усиленном  свете  прожекторов   Хелмут
разглядел, что невдалеке от него, внизу, по одну сторону рельс,  из  опоры
выступала большая  платформа.  Она  была  замкнута  и  покрыта  крышей  из
прозрачного материала. И внутри нее заметно было какое-то движение.
     Он не имел  ни  малейшего  представления,  что  это  за  конструкция.
Совершенно очевидно, что она появилась недавно. Хотя до  сих  пор  ему  ни
разу не приходилось спускаться в этот  сектор  под  перекрытием,  он  знал
планы строительства достаточно хорошо, чтобы  помнить  -  в  них  не  было
никаких указаний на подобный приросток.
     На какое-то дикое  мгновение  ему  подумалось,  что  на  Юпитере  уже
работают люди. Но когда он подвел "жука" к верху платформы, он понял,  что
передвигающимся  объектом  внутри  ее  был,  конечно  же,  робот.   Машина
непонятных  очертаний,  со  многими  щупальцами,  примерно  вдвое   больше
человека. Робот деловито колдовал над колбами и пробирками, которые стояли
вокруг него на полках,  казалось,  тысячами.  Все  это  строение  в  целом
походило на химическую лабораторию, и в одном  из  углов  помещения  стоял
предмет, который скорее всего был ничем иным, как микроскопом.
     Робот взглянул на него и что-то  прожестикулировал  двумя  или  тремя
щупальцами. Сперва Хелмут ничего не  понял.  Но  затем,  он  заметил,  что
машина указывала на прожектора и,  уловив  смысл  жеста,  почти  полностью
погасил их. В воцарившемся юпитерианском мраке он  смог  рассмотреть,  что
лаборатория - и это было совершенно очевидно - имела в наличии  достаточно
своего собственного искусственного освещения.
     Конечно, у него не было возможности переговорить с роботом, ни самому
роботу - с ним. Правда, если  бы  он  захотел,  то  мог  бы  поговорить  с
человеком, управлявшим машиной. Но он знал, чем занимается каждый  мужчина
и каждая женщина на Юпитере-5, и  управление  этой  штукой  не  входило  в
обязанности кого-либо из них.
     И тут на его прозрачном пульте неожиданно  замигала  белая  лампочка.
Должно  быть  вызов  с  Европы.  Неужели  кто-то  с  этого  снежного  шара
командовал   многоруким   экспериментатором    на    Юпитере,    используя
трансляционную станцию  Юпитера-5  для  усиления  сигналов  управления?  С
большим любопытством Хелмут воткнул нужный штекер.
     - Привет, Мост! Кто у вас там на смене?
     - Привет, Европа. Это Боб Хелмут. Так это вашим роботом я  любуюсь  в
секторе девяносто четыре?
     - Это я, - ответил голос. Было совершенно  невозможно  отделаться  от
впечатления, что голос исходил от самого робота. - Док Барт. Ну, как  тебе
нравится моя лаборатория?
     - Весьма интересно, - ответил Хелмут. -  Я  даже  не  знал,  что  она
существует. А что ты тут делаешь?
     - Мы соорудили ее только в этом году. Она предназначена для  изучения
юпитерианских форм жизни. Ты заметил их?
     - Ты имеешь ввиду медуз? Они живые?
     - Да, - подтвердил робот. - Мы держим все  это  пока  в  шляпе,  надо
получить побольше данных. Но мы предполагали, что рано или поздно один  из
вас, "погонщиков жуков", заметит их. Медузы - живые, это-то  уж  точно.  А
внутри у них коллодиевый раствор - в точности, как у протоплазмы. За одним
исключением - вместо воды используется жидкий аммиак.
     - Но чем они питаются? - спросил Хелмут.
     - Ага, вот это хороший вопрос. Совершенно очевидно,  какой-то  формой
атмосферного планктона. Мы нашли переваренные остатки некой жратвы  внутри
них, но не поймали пока того, что  наши  медузки  лопают.  А  переваренных
остатков к сожалению недостаточно для того, чтобы продолжить исследования.
Чем питается сам планктон? Хотел бы я знать.
     Хелмут подумал об этом. Жизнь на Юпитере. Не имело значения  то,  что
она была столь  простой  по  своей  структуре,  и  совершенно  подвластной
ветрам. Все равно, имелась жизнь, даже здесь  внизу,  в  мерзлых  глубинах
ада, куда ни один живой человек никогда не смог бы спуститься. И кто знал,
если медуза реяла в воздухе Юпитера, то  почему  бы  в  морях  Юпитера  не
плавать Левиафанам?
     - Похоже, на тебя это не  произвело  большого  впечатления,  -  снова
заговорил робот. - Наверное, планктон и медузы не  слишком  уж  интересные
создания для неспециалиста.  Но  последствия  моего  открытия  -  огромны.
Позволь мне заметить, что все это вызовет настоящую бурю среди биологов.
     - В это я могу поверить,  -  ответил  Хелмут.  -  Я  всего  лишь  был
ошеломлен. И только. Ведь мы всегда считали Юпитер безжизненным...
     - Именно так. Но теперь зато знаем его гораздо  лучше.  Что  ж,  пора
возвращаться к работе. Мы еще с тобой поболтаем.
     Робот помахал своими щупальцами и склонился над лабораторным столом.
     Погруженный в свои мысли Хелмут отвел "жука" назад, развернул  его  и
направил обратно вверх. Он вспомнил,  что  именно  Барт  нашел  на  Европе
ископаемые  растения.  А  еще  ранее,  один  из  офицеров,  пребывавший  в
юпитерианской системе - очевидно в рамках своих обязанностей - использовал
свое свободное время для собирания проб грунта, в  которых  уже  на  Земле
должны были выискивать бактерии.  Быть  может,  ему  и  удалось  подобрать
что-нибудь подходящее. Еще до начала космических полетов  ученые  находили
микроорганизмы даже в метеоритах. Земля и Марс не  являлись  единственными
местами во Вселенной, где возникла жизнь. Очень  вероятно,  что  она  есть
везде.  Если  жизнь  найдена  даже  на  Юпитере,  не   логично   исключать
существование на Солнце какого-нибудь живого  пламени,  которое  никто  не
может опознать, как форму жизни...
     Хелмут выбрался  на  перекрытие  и  направил  грохочущего  "жука"  на
стоянку. Ему не надо  было  переводить  машину  на  другие  рельсы,  чтобы
вернуть ее в ангар. Неожиданно ему пришло в  голову,  что  он  никогда  не
встречался с Доком Бартом, как и со многими другими людьми, с которыми так
часто беседовал по коротковолновому радио. За исключением самих операторов
Моста, юпитерианская система была для него сообществом  голосов,  лишенных
тел. А теперь, он уже никогда с ними и не встретится...
     -  Проснись,  Хелмут,  -  неожиданно  привел  его  в  чувство  голос,
раздавшийся здесь, на Юпитере-5. - Если бы не я, ты  бы  добрался  уже  до
самого  конца  Моста.  У  тебя   на   "жуке"   оказались   отключены   все
автоматические ограничители.
     Хелмут виновато потянулся, намного позже чем следовало бы,  к  пульту
управления. Эва уже отвела его "жук" обратно, за опасную черту.
     - Извини, - пробормотал он, снимая шлем. - Спасибо, Эва.
     - Не благодари меня. Если бы ты был на самом деле в той машине, я  не
задумываясь, позволила бы ей свалиться. Меньше чтения и больше сна  -  вот
что я тебе порекомендовала бы, Хелмут.
     - Держи свои рекомендации при себе, - пробурчал он.
     Этот  инцидент  привел  в  движение  цепочку  новых   и   еще   более
раздражающих мыслей. Если он подаст в отставку сейчас, пройдет  еще  почти
год, прежде чем он  сможет  вернуться  в  Чикаго.  Антигравитация  или  не
антигравитация, на корабле сенаторов  не  найдется  свободного  места  для
неожиданного  пассажира.  Доставка  человека  домой   требует   длительной
предварительной подготовки. Необходимо обеспечить жизненное пространство и
много еще чего, что потребуется ему для обратного путешествия с Юпитера-5.
     Год жизни на Юпитере-5 без какой-либо пользы. И потребление  ресурсов
этой станции больше не будет оправдано тем, что он делает. Год  жизни  под
взглядами  Эвы  Чавес,  Чэрити  Диллона  и  остальных  людей,   оставшихся
операторами Моста, мужчин и женщин, которые не постесняются высказать  ему
все, что они думают об его отставке.
     Год  жизни  постороннего  среди  лихорадочного  возбуждения  прямого,
личного исследования Юпитера. Год наблюдения и созерцания, время, когда он
один будет стоять в стороне, привилегированный и...  бесполезный.  Год,  в
течении которого, Роберт Хелмут превратится в наиболее  ненавидимое  живое
существо юпитерианской системы.
     И, затем, когда он вернется в Чикаго, то отправится искать  работу  -
потому,  что  его  отставка  с  поста  прораба  группы  строителей   Моста
автоматически  выведет  его  с  правительственной  службы.  И  его  начнут
спрашивать, почему он покинул Мост в момент,  когда  работа  там  как  раз
достигла своей кульминации.
     Хелмут  начал  понимать,  почему  человек  в   его   сне   согласился
добровольно спуститься на Юпитер.
     Когда  прозвучал  звонок,   возвещавший   окончание   смены,   прораб
по-прежнему был намерен подать в отставку, но  как  он  уже  понял,  кроме
имевшегося на Юпитере, существовали и другие типы ада.
     Хелмут переключал пульт в нейтральное положение, когда Чэрити взлетел
к нему по трапу. Глаза Диллона сияли, словно небо,  полное  комет.  Хелмут
знал, что так и должно быть.
     - Боб, с тобой хочет поговорить сенатор Уэгонер, если ты  не  слишком
устал, - сказал Чэрити. - Давай, иди. Я здесь все закончу.
     - Вот как? - нахмурился Хелмут. Сон снова  навалился  на  него.  НЕТ.
Кошмар не сможет давить на него сильнее, чем он сам того захочет.  -  А  о
чем, Чэрити? Меня подозревают в антизападной  деятельности?  Я  думаю,  ты
сообщил им, как я себя чувствую.
     - Да, сообщил, - ответил Диллон спокойно. - Но мы  пришли  к  мнению,
что может быть после разговора с Уэгонером,  ты  будешь  чувствовать  себя
иначе. Естественно, он на корабле. У шлюза я приготовил для тебя скафандр.
     Чэрити надел на голову шлем,  эффективным  образом  отрезав  себя  от
дальнейшего разговора или какой-то мысли о существовании Хелмута вообще.
     Хелмут постоял  одно  мгновение,  смотря  на  слепой,  неопределенных
очертаний,  пузырь  на  плечах  Чэрити.  Затем,  конвульсивно   передернув
плечами, спустился вниз по ступенькам.
     Тремя  минутами  позже,  он  уже  брел  в  скафандре  по  поверхности
Юпитера-5, в то время  как  материнская  планета  спутника  умывала  плечи
Хелмута переливами своих цветов.
     Вежливый морской пехотинец провел его через шлюз корабля  и  проворно
выудил из  скафандра.  Несмотря  на  намерение  не  проявлять  интереса  к
антигравитации и всем возможным ее  последствиям,  Хелмут  с  любопытством
осматривался по сторонам, пока его вели по направлению к носу.
     Но внутри корабль оказался похож на тот, что доставил его  из  Чикаго
на Юпитер-5 - как и на любой другой космолет. Не удалось  увидеть  ничего,
кроме коридоров и трапов, до тех пор, пока Хелмут не оказался в каюте, где
его ожидали.
     Первым сюрпризом оказался сам сенатор Уэгонер. Этот не слишком старый
человек, на вид которому  было  самое  большее  лет  шестьдесят,  выглядел
совсем не представительным. Но у него были пронзительнейшие голубые глаза,
какие когда-либо приходилось видеть Хелмуту. Каюта, в  которой  он  принял
Хелмута,   совершенно   очевидно,   являлась   его   собственной.   Вполне
комфортабельная каюта, соответствующая условиям космолета, но  не  слишком
просторная, не роскошная.  Уэгонера  оказалось  трудно  соотнести  с  теми
историями,  которые  Хелмут  слышал  о  нынешнем  Сенате,  вовлеченном   в
скандалы, более чем древнеримских масштабов.
     С ним находились только двое: весьма обыкновенная  девушка,  возможно
его секретарь, и высокий человек, в форме Армейского Космического  Корпуса
и орлиными крышками полковника на мундире. Хелмут узнал офицера. Удивление
еще раз захлестнуло его. Это  же  Пейдж  Рассел,  эксперт  по  баллистике,
который не так давно  провел  некоторое  время  в  юпитерианской  системе.
Собиратель грязи. Рассел улыбнулся несколько криво, в то время  как  брови
Хелмута вопросительно взметнулись вверх.
     Затем Хелмут перевел взгляд на сенатора.
     - А я считал, что здесь присутствует вся подкомиссия.
     - Вообще-то это так и есть, но мы их оставили там, где и нашли  -  на
Ганимеде. Я не хотел  создавать  у  вас  впечатление,  что  вам  предстоит
встретиться лицом к лицу с большим жюри, - улыбаясь, ответил Уэгонер. -  С
меня хватит всех этих бесконечных расследований лояльности, на  которых  я
насиделся  дома,  и  я  не  вижу  никакого  смысла  в  экспорте   подобных
религиозных церемоний в  космос.  Присаживайтесь,  мистер  Хелмут.  Сейчас
принесут выпить. Нам нужно о многом потолковать.
     Несколько скованно Хелмут опустился в кресло.
     - Конечно же вы  знаете  полковника  Рассела,  -  заговорил  Уэгонер,
комфортно откинувшись назад в своем кресле.  -  Эта  молодая  леди  -  Энн
Эббот, о которой вы услышите несколько позже. Диллон сообщил мне, что ваша
работа на Мосте подходит к  своему  концу.  В  общем-то  мне  грустно  это
слышать, потому что вы - один из лучших людей, когда-либо участвовавших  в
планетарных проектах. Но, с другой стороны,  я  даже  рад.  Это  позволяет
использовать вас для гораздо большего, там где мы особо нуждаемся в вас.
     - Не совсем понимаю, о чем вы?
     - Вы сами объясните все это  мне.  Но  прежде,  я  хотел  бы  немного
поговорить о Мосте. Кстати, пожалуйста, не думайте, что я вас  допрашиваю.
У вас имеется полная свобода заявить, что любой из  заданных  вопросов  не
входит  в  мою  компетенцию,   и   я   не   сочту   это   за   обиду   или
недоброжелательство. Кроме того - "я сим отрицаю подлинность любой  записи
на фиксирующем оборудовании, которая может оказаться подделкой или  только
частью  сказанного  мной".  Короче  -  наша  беседа   в   высшей   степени
неофициальна.
     - Благодарю вас.
     - Это и в моих интересах. Надеюсь, что со мной вы  будете  беседовать
свободно. Конечно, такое мое утверждение  ничего  не  значит,  потому  что
подобные формальности всегда можно стереть с ленты. Но позже, я  собираюсь
сообщить кое-какие вещи,  которые  вам  знать  не  полагается  и  вы  сами
поймете, что все сообщенное  мне  вами  останется  исключительно  в  узком
кругу. Пейдж и Энн - ваши свидетели. О'кэй?
     Молчаливо появился  стюард  с  напитками  и  снова  удалился.  Хелмут
попробовал жидкость на вкус. Странность заключалась в том,  что  она  была
охлаждена. Хелмут нашел это удивительным, но не неприятным  после  первого
глотка. Он попытался расслабиться.
     - Я постараюсь, - ответил он.
     - Что ж, хорошо. Диллон сказал, что вы  относитесь  к  Мосту,  как  к
монстру. Я весьма тщательно изучил ваше досье - на самом деле я изучал оба
досье - ваше и Пейджа еще более интенсивно, чем вы себе можете представить
- и как мне кажется, главный инженер не совсем понял суть вашего мнения. Я
бы хотел услышать его лично от вас.
     - Я не считаю Мост монстром, - медленно проговорил Хелмут.  -  Видите
ли, Чэрити взял на себя роль адвоката  Моста.  Он  считает  его  очевидным
свидетельством того, что никакие самые  суровые  условия  не  в  состоянии
надолго остановить человека и здесь я с  ним  согласен.  Но  он  думает  о
прогрессе, как о чем-то весьма конкретном.  Он  не  может  признать  -  вы
попросили меня говорить то, что я думаю, сенатор - он не  может  признать,
что Запад - загнивающая и умирающая  культура.  Все  прочие  свидетельства
указывают на это. Чэрити нравится думать, что Мост в его глазах делает все
такие свидетельства лживыми.
     - У Запада осталось не так уж и много лет, - поразительно, но Уэгонер
согласился с Хелмутом!
     Пейдж Рассел вытер свой лоб.
     - Я по-прежнему не могу слышать то,  что  вы  говорите,  без  желания
залезть куда-нибудь под ковер. И кроме  того,  Мак-Хайнери  со  всей  этой
стаей - на Ганимеде...
     - Фрэнсиса Мак-Хайнери, - произнес холодно Уэгонер, - возможно хватит
апоплексический удар, когда мы кое-что обрушим на него, и я ни секунды  не
буду скучать о нем. Но, как  бы  то  ни  было  сказанное  является  чистой
правдой. Костяшки домино  начали  падать  уже  довольно  давно,  а  взрыв,
подготовленный "Пфицнером", окажется последним ударом. И  все  же,  мистер
Хелмут, Запад приложил руку к некоторым гигантским  свершениям.  Возможно,
Мост будет считаться наиболее величайшим и самым последним из них.
     - Но только не  мною,  -  заметил  Хелмут.  -  ГИГАНТСКИЕ  ПРОЕКТЫ  С
РИТУАЛЬНЫМИ ЦЕЛЯМИ - СОЗИДАНИЕ ЧЕГО-ТО ЛИШЬ  ВО  ИМЯ  САМОГО  СОЗИДАНИЯ  -
ЯВЛЯЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ АКТОМ УЖЕ МЕРТВОЙ КУЛЬТУРЫ.  К  примеру,  взгляните  на
пирамиды Египта. Или  на  даже  более  значительный  и  идиотский  пример,
превосходящий что-либо сотворенное людьми - раскладка "Диаграммы Силы"  на
поверхности Марса. Если бы  марсиане  направили  всю  затраченную  на  это
энергию на выживание, они наверное, были бы сегодня вместе с нами.
     - Согласен, - подтвердил Уэгонер, - но с оговорками. Вы правы  насчет
Марса, но пирамиды-то построены  в  период  расцвета  культуры  Египта.  И
"созидание чего-то лишь во имя самого созидания"  не  является  ритуальной
целью. Это вполне научно.
     - Хорошо. Ваше утверждение не  слишком  меняет  мои  аргументы.  Быть
может вы согласитесь, что суть каждой жизненной культуры - это способность
ее защищать себя. Запад уже более чем полвека превосходит Советы - но, как
мне видится, Мост является "Диаграммой Силы" Запада, его  пирамидами.  Или
как вам еще будет угодно. О да, он доказывает, что  мы  могущественны,  но
могущество - это еще не путь к  выживанию.  Все  эти  деньги  и  средства,
затраченные на строительство Моста окажутся весьма  необходимы,  А  ИХ  НЕ
БУДЕТ, когда начнется следующая атака Советов.
     - Поправка: она уже прошла,  -  произнес  Уэгонер.  -  И  Советы  уже
победили. СССР гораздо лучше, чем мы сыграл в величайшую из  Нейманновских
игр [Джон фон Нейманн - знаменитый математик,  создатель  теории  игр].  В
отличие  от  нас  он  выбрал  наилучшую  стратегию  и  работал  на   износ
противника.  За  пятьдесят  лет  непрекращающегося  нажима,  ему   удалось
превратить Запад в систему во всем  подобную  советской.  Так  что  отпала
необходимость в прямых военных действиях. Мы сами  себя  советизировали  и
все наши ходы теперь предсказуемы совершенно точно.
     - Частично здесь я согласен с вами. В чем мы  нуждались,  так  это  в
затрате энергии и денег на другую игру - на социальные  исследования,  так
как угроза была именно социальной. Что, конечно же, и следовало из  теории
игр.
     - Хелмут, для человека, который уже многие годы оторван от Земли, вам
известно  то,  что  происходит  там,  на  планете,  гораздо   больше   чем
значительной части населения.
     - Ничто так не не усиливает интерес к Земле, как нахождение вне ее, -
ответил Хелмут. - И здесь достаточно времени для чтения.
     Или выпивка оказалась крепче, чем он ожидал (это было вполне резонно,
если учесть, что какое-то время он вообще не притрагивался  к  спиртному),
или  спокойная  деловитость  сенатора,  проявленная  для   развала   всего
мироздания, подтолкнула Хелмута к бездне. У него закружилась голова.
     Уэгонер заметил это. Он  неожиданно  наклонился  вперед  и  поддержал
ослабшего Хелмута.
     - ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, - проговорил он, - мне трудно согласиться с вами, что
Мост служит или  служил  когда-то  ритуальным  целям.  Предназначение  его
заключалось в проверке  нескольких  теоретических  предположений,  которые
теперь нашли подтверждение на практике. И на самом деле, как проект,  Мост
более не существует.
     - Не существует? - еле слышно спросил Хелмут.
     - Именно. Конечно же, мы  будем  поддерживать  его  деятельность  еще
какое-то время. Просто невозможно за секунду остановить  проект  подобного
размаха. Кроме того, одной из причин, по которой мы построили  Мост,  была
та, что этого от нас ожидал СССР.  Правила  игры  давали  понять,  что  мы
должны запустить еще один "Манхэттенский проект"  или  "Линкольновский"  в
этот период времени, и мы не хотели их разочаровывать. Но на сей  раз,  мы
НЕ  собирались  сообщать  им,  какую  проблему   должно   было   разрешить
строительство Моста - не говоря уж о том, МОГЛА ли она быть решена, и была
ли решена. Поэтому мы продолжаем поддерживать проект, как финансово, так и
в печати, так сказать уже "после смерти". Кроме того, это было  важно  для
людей, вроде Диллона, которые эмоционально весьма прочно  связаны  с  ним,
даже сверх того, что внедрила в  них  психообработка.  Вы  -  единственный
человек среди руководства всей станции,  который  уже  потерял  интерес  к
Мосту, что позволяет мне сообщить вам - проект завершен.
     - Но почему?
     -  Потому,  -  продолжил  тихо  Уэгонер,  -  что  Мост  уже  дал  нам
подтверждение теории огромной важности - настолько важной по моему мнению,
что  неминуемое  падение  Запада  кажется  в  сравнении  с  этим  чепухой.
Подтверждение, которое, как ни странно, но содержит в себе зерна гибели  и
для Советов, как бы они не выигрывали в следующую сотню - другую лет.
     - Я предполагаю, - произнес в замешательстве Хелмут, - что вы  имеете
ввиду антигравитацию?
     Теперь уже пришел черед изумиться Уэгонеру.
     - Парень, - наконец произнес он, - ты знаешь ВСЕ,  что  я  хочу  тебе
сообщить? Я надеюсь - нет  -  иначе  мои  выводы  могут  оказаться  весьма
неприятными для нас обоих. А ты знаешь, что такое антинекротик?
     - Нет, - ответил Хелмут. - Я даже не могу понять происхождение  этого
слова.
     - Что ж, уже легче. Но наверняка Чэрити тебе ничего не говорил о том,
что у нас есть антигравитация. Я строго-настрого приказал ему не упоминать
об этом.
     - Нет, не говорил. Я сам уже довольно давно об этом думаю, - произнес
Хелмут. -  Но  я  определенно  не  понимаю,  почему  этот  предмет  должен
настолько потрясти основы мира. Ничуть не больше мне ясно,  почему  именно
Мост помог в работах по нему. Я  считал,  что  такой  вопрос  будет  решен
независимо   от   дальнейшей   эксплуатации   Моста.   Другими    словами,
антигравитация необходима, чтобы послать вниз человека и  "закоротить"  на
него дистанционное управление, которым мы пользуемся  на  Юпитере-5.  И  я
думал, что это только ускорит работы по Мосту, а не прекратит их.
     - Вовсе нет. Никто в здравом уме не захочет послать людей на  Юпитер,
и  кроме  того,  гравитация  -  вовсе  не  главная  проблема  там   внизу.
Перегрузка, равная даже восьми земным,  достаточно  переносима  в  течение
коротких промежутков времени. И все же,  человек  в  скафандре  не  сможет
спуститься даже на пятьсот миль в эту атмосферу, ведь  он  станет  плавать
как рыба задолго до этой отметки,  и  тем  самым,  окажется  полностью  во
власти течений.
     - И вы не можете как-то защититься от давления?
     - Можем, - ответил Уэгонер, - но цена будет неимоверной. Вообще, даже
и пытаться бессмысленно.  Мост  закончен.  Он  принес  нам  информацию  по
тысячам различных категорий, и большая ее часть  ценна  по-настоящему.  Но
единственной  вещью,  которую  ТОЛЬКО  Мост  мог  либо  подтвердить,  либо
отбросить, были уравнения Блэкетта-Дирака.
     - Какие?...
     -  ОНИ  ПОКАЗЫВАЮТ  ВЗАИМООТНОШЕНИЕ  МЕЖДУ  МАГНЕТИЗМОМ  И  ВРАЩЕНИЕМ
МАССИВНОГО  ТЕЛА  -  ЭТИМ  ЗАНИМАЛСЯ  ДИРАК.   УРАВНЕНИЕ   БЛЭКЕТТА,   КАК
ВЫЯСНИЛОСЬ, ПОКАЗЫВАЛО, ЧТО ТА ЖЕ ФОРМУЛА ОТНОСИТСЯ И  К  ГРАВИТАЦИИ.  Она
утверждала, что "G" равно (2CP/BU)^2, где "С"  -  скорость  света,  "Р"  -
магнитный  момент,  а  "U"  -  угловой   момент.   "В"   -   поправка   на
неопределенность, константа,  равная  примерно  0.25.  Даже  если  данные,
собранные нами по напряженности магнитного поля Юпитера, заставили бы  нас
отбросить уравнения в сторону,  все  равно  -  вся  остальная  информация,
полученная нами с помощью Моста, оправдала бы вложенные в него  деньги.  С
другой  стороны,  Юпитер  был  единственным  телом  в  Солнечной  системе,
доступным для  нас,  достаточно  большим  во  всех,  относящихся  к  делу,
аспектах, чтобы мы могли проверить  эти  уравнения.  В  них  задействовано
несколько величин бесконечно малых порядков. И данные показали, что  Дирак
был прав. НО ОНИ ЖЕ ПОКАЗАЛИ, ЧТО И  БЛЭКЕТТ  БЫЛ  ПРАВ.  И  МАГНЕТИЗМ,  И
ГРАВИТАЦИЯ - ФЕНОМЕНЫ ВРАЩЕНИЯ. Я не хочу занимать  себя  здесь  описанием
последующих этапов, потому как  считаю,  что  о  них  вы  и  сами  сможете
догадаться. Достаточно сказать, что на этом корабле  установлен  генератор
двигательной установки, являющийся полным  и  конечным  оправданием  всего
того ада, который вы, строители Моста, прошли.  У  этого  прибора  длинное
название -  гравитронный  поляризующий  генератор  Диллона-Уэгонера,  имя,
которое мне очень не нравится по вполне определенным причинам. Но техники,
обслуживающие его, уже подобрали  ему  кличку  -  спиндиззи  [спиндиззи  -
фантастический  термин,  изобретенный  Дж.Блишем,  и  вошедший  в  историю
американской НФ; словообразование из двух корней - "spin"  -  общепринятый
физический термин, характеризующий вращение элементарной частицы, dizzy  -
головокружительная скорость]. Ясно, что такая кличка ему  присвоена  из-за
того, что он производит с магнитным  моментом  любого  атома  -  ЛЮБОГО  -
внутри своего поля.
     Когда  спиндиззи  в  работе,  то  абсолютно   отказывается   замечать
какие-либо атомы вне своего поля  воздействия.  Более  того,  на  него  не
влияют какие-либо напряжения или взаимодействия, связывающие  материю  вне
пределов этого поля. В то же время  он  настолько  чувствителен,  что  его
необходимо полностью выключать, когда он находится вблизи  планеты,  иначе
он просто не позволит вам сесть на нее. Но в глубоком космосе... его  поле
непроницаемо для метеоритов и тому подобного мусора.  Оно  непроницаемо  и
для гравитации. И похоже, не испытывает  ни  малейшего  интереса  к  любым
пределам скоростей. Он движется в своем собственном  континууме,  а  не  в
общем поле.
     - Вы шутите, - произнес Хелмут.
     - Да неужели? Наш корабль прилетел на Ганимед прямо с  Земли,  покрыв
все  расстояние  чуть  менее,  чем  за   два   часа,   считая   время   на
маневрирование.  Это  означает,  что  большая  часть  пути  проделана   со
скоростью порядка 55000  миль  в  секунду  -  в  то  время  как  спиндиззи
потреблял  мощность  менее  пяти  ватт,   поставляемую   обычными   сухими
элементами "номер шесть".
     Хелмут, на лице которого прорисовалось глубокое  недоумение,  глотнул
из своего стакана.
     - Так значит у этой штуки практически нет предела скорости вообще?  -
спросил он. - Как вы можете быть столь уверены в этом?
     - А мы и не можем, - признал Уэгонер. - Помимо всего  прочего,  одной
из весьма неудачных вещей, сопутствующих  общим  математическим  формулам,
является  то,  что  они  не  содержат  точек  обхода,  которые  могли   бы
предупредить вас о таких областях, где их нельзя применить. Даже квантовая
механика в чем-то подвержена подобной критике. Тем не менее, мы  вскорости
узнаем, как  именно  быстро  спиндиззи  может  передвигать  объект.  И  мы
считаем, что именно вы сообщите нам это.
     - Я?
     - Да, вы и полковник Рассел, а также мисс Эббот, я надеюсь.
     Хелмут посмотрел на полковника и девушку.  Те  выглядели  по  меньшей
мере столь же потрясенно, как и он. Но почему - он не мог понять.
     - Приближающийся закат западной цивилизации заставляет нас немедленно
заняться организацией межзвездных экспедиций. Обсерватория Ричардсона, что
на Луне, уже нанесла на карты две подходящие системы - одна у  359  Волка,
другая - у 61 Лебедя. И наверняка, есть еще много других, может быть сотни
других систем, где с высокой степенью вероятности  возможно  существование
планет землеподобного типа.
     В ДВУХ СЛОВАХ, ТО, ЧТО МЫ ДЕЛАЕМ - ЭТО ЭВАКУАЦИЯ ЗАПАДА С ЗЕМЛИ -  НЕ
СТОЛЬКО  ФИЗИЧЕСКИ,  СКОЛЬКО  ПО  СУТИ  СВОЕЙ,  ПО  ИДЕЕ.  МЫ  СОБИРАЕМСЯ,
НАСКОЛЬКО ЭТО ВОЗМОЖНО, РАЗБРОСАТЬ ЛЮДЕЙ, СКЛОННЫХ К  ПОИСКУ  ПРИКЛЮЧЕНИЙ,
ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ ПРОНИЗЫВАЕТ ЛЮБОВЬ К СВОБОДЕ, ПО ВСЕМ ЧАСТЯМ ГАЛАКТИКИ.
     И как только они выйдут на галактические просторы,  то  на  их  жизнь
прекратится какое-либо влияние со стороны Земли. У  Советского  Союза  еще
пока нет спиндиззи, но даже и заполучив такую штуковину, он  не  осмелится
широко применять ее. Спиндиззи предоставляет слишком удобные и верные пути
для бегства некоторым недовольным товарищам.
     Что мы хотим от вас, Хелмут... теперь я, как вы понимаете, подхожу  к
самому интересному... вы должны  направить  исход  с  Земли,  а  полковник
Рассел вам в этом поможет. У вас есть подходящий для этого склад ума.  Ваш
анализ  ситуации  на  Земле  подтверждает  мое  мнение,  если  вообще  оно
нуждается в подтверждении. Кроме того, у вас будущего на Земле практически
нет.
     - Вам придется отпустить меня на какое-то время,  -  твердо  произнес
Хелмут. - Я не  в  состоянии  сейчас  нормально  соображать.  Всего  этого
слишком много, чтобы я мог переварить за несколько секунд. И  к  тому  же,
решение не полностью зависит  от  одного  меня.  Если  я  вам  смогу  дать
ответ... скажем... через три часа? Это вас устроит?
     - Замечательно, - ответил сенатор.
     Некоторое время, после того как дверь закрылась за Хелмутом, в  каюте
сенатора царило молчание. Наконец Пейдж проговорил:
     - Так значит это долгая жизнь для космонавтов? Вот почему вы все  это
время гонялись за мной. Клянусь Богом, долгая жизнь для МЕНЯ, и для таких,
как я.
     Уэгонер кивнул головой.
     - Это было одним из самых существенных факторов всего нашего дела,  о
котором я не мог сказать вам в офисе Хэла Ганна, - пояснил он.  -  До  тех
пор, пока вы не прокатились на этом корабле и не уяснили себе, что  именно
за штука у нас имеется, вы бы мне не поверили. А  Хелмут  поверил,  потому
что у него уже имелась соответствующая база. По той же причине, я не  стал
пускаться в обсуждение  с  Хелмутом  вопроса,  касающегося  антинекротика,
потому  что  у  этого  парня  должны  и  так   появиться   соответствующие
предчувствия. У вас обоих достаточно базовых знаний для того, чтобы понять
какую-то часть вопроса даже без объяснений. Надеюсь, теперь вы  понимаете,
почему я и гроша не дам за выслеженного вами шпиона, Пейдж.
     Советы могут иметь хоть всю Землю. И действительно, они  всю  ее  уже
скоро приберут к рукам, в независимости от того, позволим ли  мы  это  или
нет. НО  МЫ  СОБИРАЕМСЯ  РАЗБРОСАТЬ  ЗАПАД  СРЕДИ  ЗВЕЗД,  РАЗБРОСАТЬ  ЕГО
БЕССМЕРТНЫМИ ЛЮДЬМИ, НЕСУЩИМИ БЕССМЕРТНЫЕ ИДЕИ. Людьми,  подобными  вам  и
мисс Эббот.
     Пейдж  посмотрел  на  Энн.  Она   равнодушно   рассматривала   пустое
пространство прямо над головой  Уэгонера,  словно  по-прежнему  перед  ней
маячили портреты основателей "Пфицнера", всегда висевшие  в  офисе  Ганна.
Тем не менее, ее лицо  хранило  какое-то  выражение,  которое  Пейдж  смог
правильно прочесть. Он подавил улыбку и спросил:
     - Почему я?
     - Потому, что вы именно тот человек, который необходим нам  для  этой
работы. Не покривлю душой, если  скажу,  что  ваш  своеобразный  выход  на
проект "Пфицнера" с самого начала я счел актом  Провидения.  Когда  Энн  в
первый раз обратила мое внимание на вашу квалификацию, я был почти готов к
тому, что все это несерьезно. Но все-таки вы стали связующим звеном  между
одной стороной проекта -  "Пфицнером"  и  другой  стороной  -  Мостом.  Мы
загрузили на корабль, в специальный грузовой трюм, те средства - аскомицин
и антинекротик - которые мы имеем на данный момент. Энн уже показала  вам,
как их принимать самому и давать другим. И после того,  как  вы  вместе  с
Хелмутом сможете отработать детали - ЗВЕЗДЫ ВАШИ.
     - Энн, - произнес Пейдж. Она медленно  повернула  голову  к  нему.  -
Значит, ты давно участвуешь в этой затее?
     - С самого начала, - ответила она. - И у меня уже  имелись  кое-какие
предчувствия насчет того, к чему все это приведет. Ты являлся именно  тем,
кого необходимо было ввести в курс дела.
     Пейдж еще  какое-то  мгновение  обдумывал  ее  слова.  Затем  что-то,
совершенно новое и одновременно столь же старое, дошло до него.
     - Сенатор, - заговорил он, - вы пошли на огромные неприятности, чтобы
сделать все это возможным. Но я не думаю,  что  планируете  отправиться  с
нами.
     - Да, Пейдж, именно так. С одной стороны, Мак-Хайнери и  его  команда
посчитают этот проект предательским. И если  он  все  же  будет  завершен,
кому-то придется остаться и стать козлом отпущения. И кроме всего прочего,
надо учесть, что идея БЫЛА МОЕЙ. Так что я  вполне  логичный  кандидат  на
вышеуказанную роль. - Уэгонер ненадолго умолк. Затем добавил задумчиво:  -
Парни из правительства могут поблагодарить за это только самих себя.  Весь
проект не смог бы воплотиться в жизнь до тех пор, пока Запад  имел  власть
закона, а не власть людей, если бы придерживался  прежних  принципов.  Уже
довольно давно некоторые люди - и среди них дед  Мак-Хайнери  -  возомнили
себя  судьями,  истиной  последней  инстанции  в  независимости  от  того,
соответствует она закону или нет. Так что нехорошие прецеденты имелись.  И
вот мы очутились в самом огромном кризисе  социального  согласия,  который
когда-либо переживал Запад. И он, Запад, выйти из него не в силах.
     Неожиданно Уэгонер улыбнулся.
     - У меня будет неплохая  возможность  использовать  этот  аргумент  в
суде.
     Энн неожиданно вскочила на ноги, ее глаза наполнились слезами и  губы
едва заметно задрожали. Очевидно, что за то время, пока она знала Уэгонера
и имела представление о его планах, ей никогда не приходило в голову,  что
старый-молодой сенатор может остаться на Земле.
     - Это неправильно! - прошептала она осевшим голосом. -  Они  даже  не
станут слушать вас - о чем вам хорошо известно. Они просто повесят вас  за
это. А если они сочтут, что вы виновны в предательстве, вас просто  запрут
на свалке ядерных отходов - такое ведь нынешнее наказание, не так  ли?  Вы
не можете вернуться на Землю!
     -  Это  все  напрасные  страхи.  Свалки  ядерных  отходов  -   мощные
химические яды. Там не протянуть столь долго,  чтобы  заметить,  насколько
они радиоактивны, - произнес  Уэгонер.  -  Ничто  и  никто  не  может  мне
повредить теперь. Работа закончена.
     Девушка закрыла лицо руками.
     - Кроме того, Энн, - мягко, но настойчиво заговорил Уэгонер, - звезды
- они для молодых, вечно молодых людей. А вечный старик  стал  бы  нелепым
зрелищем.
     - Но почему... вы тогда это сделали? - спросил Пейдж. Его голос  тоже
звучал не слишком твердо.
     - Почему? - переспросил Уэгонер. - Вы  сами  знаете  ответ  на  такой
вопрос, Пейдж. Вы знали его всю свою жизнь. Я заметил это по вашему  лицу,
как только сказал Хелмуту, что мы отправляемся к звездам. Я думаю, вы сами
скажете МНЕ, почему.
     Энн устремила свои заплаканные глаза на Пейджа. Ему показалось ясным,
чего она ждет от него. Они довольно часто беседовали о том, что однажды он
мог бы выразить и сам. Но теперь, казалось, в нем присутствовала  какая-то
другая, более мощная сила: нечто особое, не несущее в себе  названия,  но,
тем не менее то, чему он был предан всю свою жизнь.  В  свою  очередь,  ее
отпечаток он мог разглядеть на лице Уэгонера. И  понял,  что  заметил  это
раньше Энн.
     - Что-то загоняет обезьян в клетки, - медленно произнес он.  -  Манит
кошек во всякие щели и гонит их вверх на телефонные столбы.  Что-то  ведет
человека к победе над смертью и заставляет тянуться к  звездам.  Думаю,  я
должен назвать это Любопытством.
     Уэгонер выглядел удивленным.
     - Неужели вы действительно хотите так это назвать? -  спросил  он.  -
Мне почему-то такое слово кажется недостаточным. Я хотел  бы  назвать  это
стремление как-то иначе. Возможно вы  позже  и  назовете  его  по-другому,
где-нибудь там, около Альдебарана.
     Он встал и какое-то мгновение молча смотрел на Энн  и  Пейджа.  Затем
улыбнулся.
     - А теперь, - мягко произнес он, - nunc  dimittis...  "позволь  слуге
твоему удалиться в мире"...





                     ...социальные  и  экономические   вознаграждения   за
                подобные  научные  открытия,  как   правило,   не   всегда
                достаются ученому или интеллектуалу. И все  же,  возможно,
                эти открытия явились его  собственным  моральным  выбором,
                выбором единственно верной для него активности: если иметь
                не сами вещи, то хотя бы знание о них. Когда  он  любит  и
                имеет знания - все хорошо.
                                                            Уэстон Ла Барр

     - Итак, вот и вся история, - закончил Хелмут.
     Эва долгое время молча сидела в своем кресле.
     - Одного я не понимаю, - наконец произнесла она. - Почему  ты  пришел
ко мне? Я считала, что все это ты воспринимал как нечто ужасающее.
     -  Правда-правда,  все  это  действительно   ужасно,   -   подтвердил
возбужденно Хелмут. - Но ужас и страх, как я обнаружил  -  две  совершенно
разные вещи. Мы оба ошибались, Эвита. Я ошибался, считая Мост тупиком.  Ты
ошибалась, считая, что он несет конец всему в себе самом.
     - Я тебя не понимаю.
     - Я сам себя не понимаю. Я боялся реальной,  непосредственной  работы
на Мосту, но такой страх просто был иррациональным. Он приходил из снов. Я
обязан был понять это сразу. В  действительности,  не  существует  никакой
возможности работать на Юпитере. Но я ХОТЕЛ туда вниз. Желание смерти, оно
пришло прямехонько из этой чертовой психообработки. Я, как и все мы, знал,
что Мост не может стоять вечно. Но тем не менее мы верили в  это  -  таков
был результат психообработки. Ничто другое не могло оправдать  те  усилия,
которыми  поддерживалось  его  существование   каждый   день.   Результат:
классическая дилемма, ведущая к сумасшествию. Это воздействовало и на тебя
тоже. И твоя реакция оказалась  столь  же  неразумной,  как  и  моя.  Тебе
захотелось родить здесь ребенка.
     Но теперь все изменилось. Та работа, которую мы выполняли  на  Мосту,
оказалась стоящей этих затрат. Я ошибался, называя его мостом в никуда.  И
ты, Эва, не лучше меня смогла рассмотреть, куда  он  ведет.  Иначе  бы  ты
никогда не сделала его началом и концом  своего  существования.  А  теперь
есть место, куда бы мы могли отправиться. На  самом  деле,  таких  мест  -
сотни. Они будут похожи на Землю. Так как Советы все равно скоро  захватят
всю нашу планету, эти места  даже  больше  будут  походить  на  нормальную
Землю, чем сама Земля. По крайней мере - в следующие несколько столетий!
     - Зачем ты мне все это говоришь? - спросила она. -  Только  лишь  для
того, чтобы помириться?
     - Я  собираюсь  взяться  за  эту  работу,  Эвита...  если  только  ты
согласишься отправиться вместе со мной.
     Она быстро обернулась, одним плавным движением выскользнув из кресла.
И в то же мгновение все сигналы тревоги на станции зазвучали одновременно,
наполняя каждую металлическую трещину гулом чистого ужаса.
     - ВСЕМ ПОСТАМ! - прогрохотал гигантской карикатурой на  голос  Чэрити
Диллона громкоговоритель над постелью Эвы.
     - МАКСИМАЛЬНАЯ  ШТОРМОВАЯ  ПЕРЕГРУЗКА!  ЮТТ  СЕЙЧАС  ПРОХОДИТ  ПЯТНО.
СКОРОСТЬ ПОТОКОВ УЖЕ ПРЕВЫСИЛА ВСЕ ПРЕДЫДУЩИЕ ПОКАЗАНИЯ И ЧАСТЬ  ПОЧВЕННЫХ
МАСС НАЧАЛА ОСЕДАТЬ. ТРЕВОГА КАТЕГОРИИ А-1.
     Поверх искаженного голоса Чэрити, они сами могли расслышать  то,  что
слышал  главный  инженер.  Вой  Юпитера,  весь  спектр  его   постоянного,
сумасшедшего визга. И Мост отвечал на это чудовищными стонами  агонии.  Но
примешивался еще и другой шум, похожий на  музыкальную  какофонию  острых,
перкуссионных тонов. Словно их производил динозавр, проламывающийся сквозь
рощу, состоящую из огромных стальных камертонов. Хелмут никогда раньше  не
слышал этого шума, но теперь он знал, чем тот порожден.
     Перекрытие Моста разламывалось посередине.
     И мгновение спустя, когда  грохот  несколько  стих,  громкоговоритель
произнес обычным голосом Чэрити:
     - Эва и ты тоже, пожалуйста. Пожалуйста, ответьте.  В  общем  -  если
только все немедленно не займут свои места,  Мост  может  разрушиться  уже
через час.
     - Ну и пусть, - тихо отозвалась Эва.
     Воцарилась   короткая,   пораженная   тишина,   а   затем   прозвучал
человеческий голос. Он определенно принадлежал сенатору Уэгонеру,  и  звук
вполне мог быть похож на смешок.
     Чэрити отключился.
     Величественная гибель Моста проникала грохотом в маленькую каюту.
     Через некоторое время мужчина и женщина подошли к окну  и  посмотрели
мимо ненужной туши Юпитера в сторону близкого горизонта, там,  где  всегда
виднелось несколько звезд.




              НАЦИОНАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ (СВАЛКА ЯДЕРНЫХ ОТХОДОВ)

                     Я говорю вам:  любите  врагов  ваших,  благословляйте
                проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и  молитесь
                за обижающих вас и гонящих  вас,  да  будете  сынами  Отца
                вашего  Небесного,  ибо  Он   повелевает   солнцу   Своему
                восходить  над  злыми  и  добрыми  и  посылает  дождь   на
                праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих
                вас, какая вам награда? Не то же ли  делают  и  мытари?  И
                если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного
                делаете? Не так же ли поступают и язычники?
                                                            Матф., 6.44-47

     - Любой конец, - писал Уэгонер на стене свой камеры в последний день,
- это новое начало. Быть может, через тысячу лет мои  Земляне  и  вернутся
снова домой. Или через две тысячи, или четыре, если они тогда будут о  нем
помнить. Да, они вернутся. Но я надеюсь, что не захотят  остаться.  Молюсь
за то, чтобы они не остались.
     Он посмотрел на сделанную им надпись  и  подумал,  чтобы  неплохо  бы
подписаться своим именем. Раздумывая над этим, он  решил  сделать  отметку
своего последнего дня,  но  огрызок  карандаша  наткнулся  на  камень  под
известковым раствором и сломался,  не  оставив  ничего,  кроме  маленького
огрызка изношенной грязной древесины. Он мог  бы  снова  обточить  его  об
подоконник, по крайней  мере,  чтобы  еще  чуть-чуть  обнажить  графитовый
стержень. Но вместо этого он бросил огрызок в урну для мусора.
     На звездах и так уже достаточно написано.  Он  четко  мог  разглядеть
это. Потому что написал там именно он.  Существовало  созвездие  по  имени
Уэгонер, и каждая звезда на небе принадлежала  ему.  Это  было  совершенно
очевидно.
     Позже, в тот же день, человек по имени Мак-Хайнери, заявил:
     - Блисс Уэгонер - мертв.
     Как обычно, Мак-Хайнери ошибался.

Last-modified: Thu, 05 Jul 2001 14:18:42 GMT

Оцените этот текст: