ал Филипп, возвращаясь домой, - не удалось взять Византий - а Византий я рано или поздно возьму, - так взял Скифию. Атея нет. Он, клянусь Зевсом, все-таки дозволил вступить на его землю! А если нет Атея, кто помешает мне держать в руках всю Фракию?" Филипп прикидывал, сколько барыша у него останется после этой победы. Размышлял о том, куда ему направить пленных, как распределить скот, что отдать войску, что отдать военачальникам и этерам, что взять себе. Филипп хмурился, вспоминая неудачи в проливах. Но тут же и утешался: "Теперь прежде всего надо захватить Понтийское побережье. Возьму все эти города - Эдесс и Калитию, а далее... Посмотрим тогда, как сможет Боспор помочь Афинам и Византию. А помощь им понадобится!" НЕОЖИДАННОЕ ПОРАЖЕНИЕ Филипп был спокоен. Огромная добыча поправит дела Македонии. Скоро они прибудут домой, граница его царства уже недалека, уже видна белая голова Олимпа... А там - отдых, хороший пир. И новые сборы. Проливы, проливы ему необходимы. Не победил сегодня. Но это еще не значит, что и завтра не будет победы. Вот уже и широкий Истр шумит в долине. Переправлялись долго, тяжело, войско было слишком отягчено добычей. Шум воды, ржание лошадей, громкий непрерывный поток козьих и овечьих голосов, плач и крик скифских детей и женщин, испугавшихся реки... Филипп, окруженный этерами, терпеливо ждал, пока все захваченное им богатство будет переправлено через реку. - Не я виноват, что они плачут, - сказал он одному из своих этеров, - старый скиф не хотел моей дружбы. И чего они так кричат? Рыжий полководец Аттал, зять Пармениона, грузно сидевший на огромном коне, чуть заметно усмехнулся: "Хм... Дружбы!" - Да, - проворчал он. - Атей не знал, что такое македонское войско. Теперь узнал. А кричат - так они же варвары. Эллины умирают молча. Пусть кричат. Переправились благополучно. Войско вступило в страну трибаллов, племени, обитавшего в долинах Истра. Осталось только миновать их - и македоняне вступят на родную землю. Вдруг передовые отряды остановились. Остановилось и все войско. Примчались конники, ехавшие впереди. - Царь, трибаллы стоят вооруженные. Они отказываются пропустить нас через свою землю! Филипп немедленно выехал вперед и развернул войско в боевой порядок. Трибаллы стояли стеной, приготовившись к битве. Это было дикое племя, сильное и всегда готовое к войне. - Не пропустим через свои владенья, - сказал их вождь Филиппу, - если не отдашь нам половину твоей добычи. Филипп возмутился. Только что погиб от его руки могучий скиф Атей. А тут какие-то варвары - трибаллы осмелились стать у него на дороге! Филипп ответил пренебрежительно и резко. Из рядов трибаллов полетели оскорбления и ругань. Македоняне в долгу не остались, осыпая трибаллов бранью и насмешками. От брани перешли к битве. Неожиданно разгорелось большое сражение. Богатая добыча, которая была перед глазами трибаллов, придавала им отваги. И тут, где Филипп не ждал беды, его подстерегла беда. Его ударили копьем в бедро. Удар был такой тяжкий, что копье, пронзив бедро Филиппу, убило под ним коня. Филипп, заливаясь кровью, упал вместе с конем... Македоняне испугались, думая, что их царь убит. Этеры бросились к нему, ряды войска смешались... Трибаллы воспользовались их смятением, угнали и пленных, взятых в Скифии, и весь скот, утащили все, что македоняне награбили у скифов. Тяжело раненного царя привезли в Пеллу. Внесли в дом на щитах. Александр выбежал навстречу. Ужас, жалость и еще какое-то непонятное волнение, похожее на чувство надвигающейся опасности, против которой ему надо собрать силы, охватили его. Но, приученный владеть собой, он только бледнел, провожая отца к его ложу. Отец был жив. Встретив испуганный взгляд Александра, он усмехнулся запекшимися губами: - Пока еще не умру. Еще много дел не сделано... Врачи немедленно взялись за Филиппа. Александр не отходил от его постели. Он и сам многое понимал в лечении ран, знал травы, которые надо прикладывать, чтобы рана не воспалилась, умел делать отвары и лекарственное питье для восстановления сил. Филипп глядел на Александра с нежностью. - Откуда ты знаешь все это? - Меня научил Аристотель. - Аристотель - великий человек. - Мать сказала, что надо ему поставить памятник. Филипп промолчал. - Мать сказала, что ты и она - вы вместе поставите памятник Аристотелю. Или в Дельфах. Или в Олимпии. - А что говоришь ты? - Я очень люблю его, отец. - Хорошо. Я поставлю памятник Аристотелю. Или в Дельфах. Или в Олимпии. В эти долгие дни болезни, когда можно было вволю обо всем подумать, все взвесить и обсудить, Филипп многое поверял Александру. - Я знаю, что думают обо мне... - с иронической усмешкой говорил он. - Что я не выбираю средств, чтобы добиться своего, могу предать друга, могу обмануть союзников, могу нарушить любую клятву. Ну что ж, пожалуй, все это так и есть. Но ты должен знать, что я все это делаю и принимаю такую хулу на себя ради одной цели - ради могущества Македонии. Я человек. Ни хуже, ни лучше я не стану оттого, что Демосфен в Афинах поносит меня. Но он мешает возвыситься Македонии, вот это ты запомни. И помни об этом, когда меня не будет. Александр вскинул на него укоряющие глаза. - Если, конечно, я до тех пор сам не успею с ним справиться, - продолжал Филипп, - я ведь тоже кое-что знаю о нем. Разве не в его руки плывет персидское золото? Разве не помогает он персам, стараясь уничтожить меня? Но ты знай одно: не персы твои союзники, а эллины. И не во главе персов, не во главе варваров должны стоять македонские цари, а во главе Эллады! Александр улыбнулся. - Во главе? Но эллины нас даже в города свои не пускают. - Пустят. Позовут. - Позовут? - Позовут, Александр, клянусь Зевсом. Только бы поскорей зажила эта проклятая рана. - Но как же это будет, отец? Афины против нас, Фивы против нас. Демосфен все время кричит, чтобы Афины заключили союз с Фивами... - Я сам заключу союз с Фивами. Они мешают мне войти в Аттику. - Но как? - Надо ждать удобного случая. А случай будет. Надо только поймать его и не упустить. "Пока только одни поражения, - думал Александр, - а он разговаривает так, будто были одни победы..." - Необходимо войти в Аттику, - продолжал Филипп, - силой или хитростью - все равно. И стать во главе всех эллинских городов. А потом поднять их на защиту тех греков, что на азиатском берегу. Кто же из эллинов откажется от этого благородного дела? Может быть, только Спарта, - они же никому не желают подчиняться. Но без Спарты обойдемся. - Опять ты говоришь: стать во главе. Но разве эллины захотят поставить тебя во главе? - Конечно, не захотят. Но они бессильны. Ты забываешь, что войско наше всегда готово к сражениям. И ты меня недооцениваешь. Я ведь уже глава, глава совета амфиктионов. Если бы эллины могли объединиться, тогда я говорил бы по-другому. Тогда никто не мог бы справиться с ними. Но они никогда не объединятся. Ни один их город не подчинится другому. Если бы, например, я не объединил все наши македонские княжества, разве мы могли бы рассчитывать хоть на какую-нибудь победу? Македония навсегда осталась бы безвестной и беззащитной. - Ты говоришь, отец, "силой или хитростью - все равно". Леонид, который пал при Фермопилах, решил умереть, лишь бы оставить славу за своей родиной и за собой. Он очень заботился о чести своего имени. А ты о своем имени совсем не заботишься. - О своем имени, Александр, я действительно мало забочусь, клянусь Зевсом! На что мне слава после смерти? Но зато я забочусь, и очень много забочусь, и тружусь для Македонии. Ты видишь, у меня нет глаза, у меня сломана ключица, еле срослась. И теперь вот лежу с тяжелой раной. Даже злейший враг мой Демосфен признает, что я не щажу себя ради Македонии. А эта слава повыше, чем слава одного человека, хотя бы и царя. Береги Македонию, когда будешь царем. Береги ее славу. Филипп был захватчиком, поработителем, а порой - просто разбойником, для которого не писано никаких законов. Но родину он любил. Это были дни большой дружбы Александра с отцом. Только слезы Олимпиады и жалобы ее на Филиппа вносили в сердце Александра горечь и недоумение. Мать он любил по-прежнему. ОПЯТЬ ПРОВАЛ В Элладе неожиданно вспыхнула война. Локрийцы из Локрийской Амфиссы осквернили землю Аполлона Дельфийского. Необходимость наказать локрийцев энергично и красноречиво доказывал Эсхин. Совет амфиктионов - государств, охраняющих святилище, - постановил объявить локрийцам войну. Амфиктионы решили просить Филиппа, как главу совета и как отважного и умелого полководца, взять на себя ведение этой войны. Послом к Филиппу пришел стратег амфиктионов Коттиф. - Мне поручено просить тебя, - сказал он, - чтобы ты помог Аполлону и амфиктионам и не допустил оскорбления бога со стороны нечестивых амфиссейцев! Это и был тот случай, которого так ждал Филипп и за который он теперь жадно ухватился. Филипп принял просьбу совета. Еще хромой от недавней раны, он сел на своего боевого коня и с огромной армией, уже законно, как военачальник священного похода, вошел в Элладу. Быстрым маршем войска Филиппа ринулись через Фермопильский проход. Александр следовал за отцом на своем несравненном Букефале. Он видел, что войско идет совсем не туда, куда послали македонского царя амфиктионы. Это смущало его, но он молчал и повиновался. - Зачем нам занимать Локрийскую Амфиссу? - сказал Филипп своим приближенным полководцам, когда кони их уже вступили на дельфийскую землю. - Амфисса в союзе с Фивами. Мы возьмем Амфиссу, а Фивы заключат союз с Афинами. Что хорошего в этом для нас? Нам самим надо договориться с Фивами прежде, чем они объединятся с Афинами. Так зачем нам эта Амфисса? - Но амфиктионы поручили нам наказать амфиссейцев, - возразил Антипатр. - Что ты ответишь амфиктионам? - Но мы же не будем трубить в трубу, что идем в Фокиду, поближе к Беотии, а не к Амфиссе. А кто-нибудь с отрядом пройдет и к Амфиссе - для отвода глаз. Всем - и военачальникам, и этерам - были известны коварные приемы Филиппа. Силой или обманом - все равно. Лишь бы добиться того, чего ему нужно добиться. И может быть, только одному Александру не нравилось это. Он был еще очень молод тогда и презирал обманы. Силой, только силой и отвагой следует завоевывать страны, силой войска и талантом полководца. Но полководцем был не он, а Филипп. Его мнения не спрашивали. Все сделали так, как сказал царь. Небольшой отряд направился к Локрийской Амфиссе, которую поручено было наказать. А главную армию Филипп через Фермопильский проход провел прямо в Фокиду. И здесь, у самой границы Беотии, с ходу захватил и занял крепость Элатею. Элатея стояла на дорогах, которые шли и в Фивы и в Аттику. Отсюда Филипп мог за один день нагрянуть в Беотию и за три дня - в Афины! Стояла прекрасная осенняя пора. Землепашцы убирали хлеб, на их маленьких круглых токах слышался мирный шум молотьбы. Веяли горох и пшеницу, подбрасывая лопатами вверх под ветер; сухое облачко пыли и соломы поднималось над желтым полем. Созревал виноград, в лозах уже светились прозрачно-золотые гроздья, наливались соком, подготавливая веселое вино. Серые, серебристые ветки маслин гнулись под тяжестью обильных плодов - масло для еды, масло для светильников, масло для обтирания, чтобы кожа не сохла так сильно под яростным летним солнцем... Из Элатеи Филипп направил послов в Фивы, в главный город Беотии. - Сулите беотийцам всяческие выгоды, - приказал он, - уговорите их объединиться с нами против Афин. А если не захотят союза с нами, то пускай пропустят через свою страну наше войско в Аттику. Войско Филиппа уже в полной боевой готовности стояло на границе. В Афинах еще ничего не знали. Был вечер. Колонны Акрополя, озаренные красным светом заходящего солнца, торжественно возносились над городом. Вершины гор словно таяли в потемневшей синеве неба. Пахло сухой полынью и камнем стен, отдававших дневное тепло... Где-то звенела форминга [Форминга - струнный музыкальный инструмент.]. Из квартала горшечников, которым покровительствовала сама Афина, глухо доносилась песня - заклинание у гончарных печей. ...О, снизойди к нам, Афина! Простри свою руку над печью. Пусть обожгутся как следует чаши и всякие миски Да закалятся получше - труд при продаже окупят... Горожане отдыхали в прохладе сумерек у источников под деревьями или прохаживались по улицам со смехом, с негромкими разговорами. Вдруг кто-то быстрым шагом прошел в пританею. Те, кто видели этого человека, сразу поняли, что случилось недоброе. Был тот вечерний час, когда правители города обедали. - Пританы! - крикнул вестник. - Филипп в Элатее! Если бы Зевс метнул молнию к ногам афинских правителей, она не поразила бы их сильнее. Они вскочили из-за стола. Многие тотчас поспешили на площадь, где стояли лавчонки торговцев. Пританы своими руками отдирали от палаток деревянные щитки и складывали их посреди площади для костра. К ним на помощь тотчас сбежались встревоженные горожане. И вскоре высокое пламя костров поднялось над городом - сигнал военной тревоги, сигнал грозящей опасности. Зловеще завыла военная труба. Песни горшечников умолкли. Встревоженные люди выбегали из домов. - Что случилось? Что случилось? - Филипп в Элатее. В трех днях от Афин! Афинские стратеги с озабоченными лицами поспешно проходили в пританею. В эту ночь в Афинах не ложились спать. Не спал и сельский народ афинского государства. Надо быть готовым. Может, придется бежать под защиту городских стен, спасать семью, имущество, гнать скот... Страшен враг, вступивший на их мирную землю! Наутро, чуть забрезжил рассвет, афинский народ начал собираться на Пниксе. Вскоре явились правители. Они доложили собранию о том, что случилось. Вот тот самый человек, который принес эту весть. Вестник поднялся на возвышение и кратко сообщил о том, что ему известно: вместо того чтобы идти войной на Локрийскую Амфиссу, Филипп-македонянин захватил крепость Элатею, и войска его в любой час готовы ворваться в Беотию. Народ загудел. Если Филипп захватит Беотию и Фивы, то вместе с ними двинется на Афины. А Фивы с Афинами в раздоре, они и без войны впустят Филиппа. И тогда Афины будут бессильны противостоять ему... Что делать? Глашатай поднял свой жезл с изображением двух змей. - Именем совета Народного собрания, кто желает говорить? Толпа продолжала тревожно шуметь, но никто не отзывался на этот призыв. Глашатай повторил: - Кто желает говорить? А когда он еще и в третий раз обратился с этим к народу, из толпы выступил Демосфен. - Буду говорить я. Демосфен, как всегда, знал, что надо сказать. Особенно о Филиппе. С того самого дня, как мир услышал имя Филиппа, Демосфен следил за действиями македонского царя и с первых же его шагов понимал, чего тот добивается. Демосфен несколько успокоил афинян: - Те, кто слишком тревожится, считая фиванцев сторонниками Филиппа, не знают настоящего положения дел; будь это действительно так, я уверен, мы бы уже слышали сейчас не о том, что он в Элатее, а о том, что он у наших границ!.. Но, сам глубоко встревоженный, Демосфен со всей страстью стал доказывать, что афинянам надо добиваться союза с Фивами, надо забыть прежние несогласия - ведь и царь Филипп ищет союза с фиванцами. И если Афины сейчас не позаботятся о Фивах и не помогут им противостоять Филиппу, тогда Фивы будут в его власти, Должны будут действовать ему в угоду. Надо позаботиться о Фивах - они в опасности. Надо привести все войско к Элевсину, чтобы фиванцы видели, что Афины готовы к борьбе. Надо немедленно направить в Фивы послов и предложить им помощь. Так и сделали, как сказал Демосфен, гражданское ополчение Афин вооружилось и двинулось к границе, в Элевсин. А в Фивы направили послов. Демосфен, сознавая всю важность того, что происходит, сам возглавил посольство. Но когда афиняне пришли в Фивы, там уже сидели послы Филиппа. И вместе с ними были послы его союзников - фессалийцев. Демосфен сразу увидел, что в Фивах ему придется тяжело. Послы Филиппа держались уверенно, с веселым видом разговаривали друг с другом и с хозяевами-фиванцами, принимавшими их. Демосфен уловил, что речь идет у них о том, как Филипп любит Фивы - ведь он не забыл, что когда-то жил здесь, - и что он до сих пор чтит имя благородного человека и великого полководца Эпаминонда. И сразу заметил, что те из фиванцев, что держат сторону Афин против Македонии, смущены и встревожены. - Вы опоздали, - сказали Демосфену его друзья. - Фивы на стороне Филиппа. - Фивы еще не слышали Демосфена, - возразил один из афинских послов, - а он здесь! Македонские послы тотчас откликнулись: - А, афинский Баттал здесь! Как острые дротики, посыпались насмешки и обидные прозвища. Афинские послы совсем смутились. Хмурясь, они переглядывались друг с другом. Как видно, слишком твердо заняли здесь свои позиции друзья македонянина. Если Фивы и Филипп уже заключили союз, что же будет с Афинами? Положение афинских послов было шатким и оскорбительным. Они здесь незваные и нежеланные гости... Надо бы обидеться и уйти отсюда. Но Филипп в трех днях пути от Афин!.. Демосфен, напряженно сжав тонкие губы, молчал, не отвечая на оскорбления. Он ждал своего часа. Фиванским правителям было трудно. Как решить? Отказаться от союза с Афинами - значит, избавиться от войны с Филиппом. Но тогда погибнут Афины, а Фивы попадут в полную зависимость от македонянина. Заключить союз с Афинами? Фаланги Филиппа тотчас вступят в Беотию - и погибнут Фивы. Назначили Народное собрание. Пусть решит народ, как поступить. Первое слово дали послам македонского царя. Македоняне были красноречивы. Они восхваляли Филиппа, его таланты полководца, его отвагу, его справедливость правителя. Напоминали фиванцам, сколько обид претерпели Фивы от Афин. Напоминали и о том, сколько добра сделал для них Филипп: вернул Фивам власть над Беотией, взял на себя тяжелую войну с фокидянами, избавив от этой войны фиванцев. Так разве не должны теперь фиванцы вспомнить об этом и заплатить Филиппу благодарностью? И разве не должны они отомстить Афинам за их обиды? Так пусть же фиванцы либо пропустят через свою землю македонян в Афины, либо вместе с македонской армией войдут в Аттику. И тогда в Беотию из Аттики широкой рекой потечет богатство: и рабы, и скот, и все ценное, что есть в этой стране! Эти речи казались справедливыми. Филипп взял войну с Фокидой вместо них на свои плечи... Разве не правда? Правда! Филипп вернул фиванцам господство в Беотии... Разве не правда? Правда! А при упоминании об афинских богатствах, которые можно будет разграбить, у многих закружилась голова. Что же тут думать? Неужели отказаться от дружбы с Филиппом и погибнуть от его вражды? После македонян выступил Демосфен. Он был бледен, глаза его светились. От его речи сейчас зависела судьба целого государства, судьба Афин, судьба его родины. - Граждане фиванские! Его голос прозвучал так взволнованно, что собрание сразу затихло. И сразу божественный дар его красноречия, его речь, продиктованная отчаянием, захватила фиванцев. Демосфен воззвал к их честолюбию, напомнил им об их славе и доблести. Он говорил так, что речь его, по словам древних писателей, "заставила их забыть и страх и благодарность...". И когда Демосфен умолк, всем было ясно, что он победил. Фиванцы тут же отправили послов в Афины с просьбой помочь им. Афинское войско, стоявшее рядом, в Элевсине, вошло в Беотию. Фиванцы встретили афинян радушно, приняли в самом городе, в Фивах, приглашая их в свои дома, к своим очагам... В Афинах это событие праздновали как великую победу, приносили жертвы богам, устраивали в их честь праздничные шествия - в то время люди верили, что это боги помогли им, вдохновили Демосфена и избавили их от Филиппа! Филипп не ожидал такого поворота дел. Александр видел, как, слушая отчет своих послов, Филипп накалялся яростью, как вздувались у него жилы на лбу, как темнело лицо. Александр не понимал, почему медлит отец, почему от тотчас же не двинул войска в Беотию. Чего он ждет? Или он испугался неудач, которые преследуют его все последние годы? Или он больше не верит, что может победить? Не собирается ли он вообще сложить оружие? Немного успокоившись, Филипп на все эти тревожные и гневные вопросы ответил Александру. Нет, он не испугался и неудачи не обезоружили его. Но сейчас надо быть очень осторожным. Он надеялся, что Фивы заключат с ним союз, и тогда он сразу прошел бы в Афины. Но так, как он думал, не получилось. Теперь придется воевать сразу и с Фивами и с Афинами, а это сила равная, а пожалуй, даже и превосходящая. Значит, надо еще раз сделать попытку договориться о мире, о дружбе. Проще всего ринуться сейчас в войну и, проиграв ее, погубить все. - Сейчас нельзя допускать поражений. Мы на острие меча. Еще одна неудача - и погибнут все мои многолетние труды. Иногда выдержать, промолчать, стерпеть гораздо труднее, чем сразу броситься в бой. И гораздо важнее. В общем, мы не перейдем моста, пока не подойдем к нему. Скрепив сердце и приняв обольстительный облик дружелюбия, Филипп еще раз отправил послов в Фивы с предложением союза. Им надо объединиться. Им надо объединить все эллинские государства, а не воевать друг с другом. Потому что враг у них не он, не Филипп македонский, а персы, и против этого врага они должны направить свои военные силы. Пусть они задумаются над этим серьезно! И Фивы снова задумались. Долго ли они еще смогут испытывать терпение такого опасного врага, как Филипп? В Афинах тоже начались разногласия. Выступил старый полководец Фокион. Он советовал прислушаться к тому, что говорит Филипп, и не отталкивать дружески протянутой руки. Несколько раз выступал оратор Горгий из Леонтии. Он призывал эллинов к объединению и к борьбе с варварами, а не друг с другом. И он считал, что объединить Элладу может только такой сильный человек, как Филипп. Снова поднял голос знаменитый оратор Исократ. Он уже не раз призывал Элладу к объединению, но все было напрасно. Теперь он снова заговорил о том же и снова повторил, что Элладу может объединить только Филипп и только Филипп может стать вождем всех эллинских государств, чтобы повести войска против персов, их общего старинного врага. Об этом же говорили и другие ораторы. И лишь Демосфен по-прежнему призывал к одному - к уничтожению македонского царя, варвара и бессовестного человека, который только и думает о том, как бы поработить Элладу. В это время Демосфен - уже не только оратор, но и один из правителей государства - подготавливал Афины к обороне. Он расстанавливал стражу вокруг города, собирал деньги для того, чтобы починить кое-где обвалившиеся юродские стены, закупал хлеб на случай осады... Афиняне усердно работали - копали рвы, укладывали кирпичи на стенах, - готовились к нашествию врага, готовились к войне. Речи Демосфена были пламенны и яростны, как никогда. Он доказывал, что война с Филиппом рано или поздно начнется, что этой войны все равно не избежать. Он уверял, что сейчас самое благоприятное время, чтобы сразиться с ним, и что более благоприятного времени для этого Афинам не дождаться. Он угрожал, что потащит за волосы в темницу каждого, кто осмелится заговорить о мире с Филиппом! Демосфен в эти дни имел достаточно сил и влияния, чтобы осуществить свою угрозу. И друзья македонянина умолкли. Демосфен был уверен, что Афины в союзе с Фивами обязательно разобьют Филиппа. А так как красноречие его было неотразимо, фиванские и афинские правители отказались от предложенной дружбы Филиппа. Началась война. БИТВА ПРИ ХЕРОНЕЕ Осень догорела. В горах завыли холодные ветры. Белые шапки горных вершин стали еще белее. В полях и в садах наступила печальная тишина. Афинские и фиванские войска, объединившиеся для битвы с Филиппом, маневрировали, выбирали место для лагеря, готовились к сражению. Кое-где вспыхивали стычки с македонянами. Один раз они столкнулись на берегу реки. Была еще схватка во время метели, названная Зимней. И оба раза победили союзники. Но Филипп крепко держал Элатею. Здесь неподвижно стояло у него тридцать тысяч пехоты и две тысячи всадников. - Чего мы ждем? - нетерпеливо и сердясь говорил Александр. - Я начинаю думать, что царь Филипп становится стар. - Спокойнее, Александр, - отвечал ему неизменный и незаменимый его друг Гефестион, - царь Филипп опытнее нас с тобой. И как тебе известно - хитроумнее. Если он медлит, значит, ждет удачного момента. - Удачный момент может пролететь мимо! Александр, которому уже исполнилось восемнадцать лет, крепкий, сильный и необыкновенно красивый юноша, ходил как конь на привязи. Ему казалось, что отец даром теряет время, что он дает возможность врагу набрать силы, что оттого и терпит Филипп поражения, что характер его стал нерешительным, а рука ослабела для боя. Откинув со лба густые волосы, Александр подставлял зимнему ветру горячее лицо и, поднявшись на крепостную стену, подолгу смотрел в ту сторону, где горели неприятельские костры. Наконец Филипп созвал военачальников на военный совет. Александр и его молодые Друзья, ставшие этерами царя, тоже присутствовали на совете. - Да будет вам известно, - сказал Филипп, - а вам это, я думаю, уже известно, - Что неприятель превосходит нас численностью. К фиванцам и афинянам присоединились коринфяне, эвбеяне, мегоряне, ахейцы, левкадяне, керкиряне. Их войско, как я сказал, превосходит нас численностью. Но не силой и не отвагой. Клянусь Зевсом, сила, отвага, умение сражаться - эти качества на нашей стороне. Мы не раз терпели поражения, однако все те неудачи были поправимы. Но если мы допустим неудачу теперь, - этого поправить уже будет нельзя. Мне не учить вас храбрости и решимости в битве. А вот как нам провести сражение, давайте подумаем вместе. Все обсудили. Все решили. - Если бы не Демосфен, - сказал Александр, выходя из царского шатра, своему другу Гефестиону, - мы сейчас были бы в Афинах. Но ничего, после нашей победы, - Александр невольно схватился за меч, висевший у пояса, - я заставлю замолчать этого человека. - После победы? - А ты сомневаешься в победе? Ты забываешь, Гефестион, что в сражении буду я! Глаза их встретились. Ни один не отвел взгляда. - Нет, - сказал Гефестион, - с тобой я в победе не сомневаюсь. Александр улыбнулся, и лицо его сразу осветилось. Гефестион сказал то, что и нужно было услышать Александру. Союзные войска вошли в Фокиду. Когда-то, по поручению амфиктионов, Филипп разорил ее. А разорил он ее до основания. Разрушил дома, разбил городские стены. Всех мужчин увел в плен, остались только женщины, дети и старики. Филиппа ни тогда, ни теперь это не смущало. Он выполнил поручение амфиктионов, наказал фокидян за то, что они распахали землю, принадлежащую Дельфам. Теперь афиняне и фиванцы принялись восстанавливать Фокиду. За то, чтобы сейчас помочь фокидянам, особенно ратовал Демосфен. - ...А ведь о том, что некогда фокидяне подали голос против фиванцев, когда те хотели обратить нас самих в рабство, - об этом я слышу ото всех вас! - то и дело напоминал он афинянам. Это было так. Когда-то, в конце Пелопоннесской войны, Фивы особенно ненавидели афинян и требовали обратить их в рабство. Теперь они стали союзниками и вместе восстанавливали Фокиду. Этим они приобрели себе новых друзей - фокидян, которые не забыли, что сделал с ними Филипп. Наемников же под начальством афинянина Хореса и фиванца Проксена направили в Амфиссу, которую Филипп уже успел разорить. Там они и стали гарнизоном, в двухдневном переходе от основной армии. Союзная армия стояла у самой беотийской границы. Отсюда их военачальники руководили своими партизанскими отрядами, которые теперь то и дело схватывались с македонянами и то и дело их побеждали. Эти маленькие победы радовали и поднимали союзного войска. - Не всегда и не везде побеждать Филиппу, - говорили эллины, - пожалуй, это будет его последняя битва! - Да, пора положить конец его безобразиям. Демосфен прав! Афинян вдохновляло на битву присутствие в войсках самого Демосфена: Демосфен был в отряде гоплитов - тяжеловооруженных. Надежда на победу росла и укреплялась. Так в набегах и в мелких стычках прошла зима. Филипп по-прежнему сидел в Элатее. Союзники даже не пытались выбить его оттуда. Они считали, что победа их - дело решенное. В Афинах и Фивах уже готовились празднества в честь этого необычайного события, в честь победы над македонским царем Филиппом! А Филипп готовил удар. Как только засияло по-весеннему солнце и с гор схлынули весенние потоки, ворота Элатеи открылись. Часть македонского войска, с царем Филиппом во главе, через горные проходы спустилась к Амфиссе. Никто этого не ожидал. Начальники наемных войск Хорее и Проксен, успокоенные тем, что враг далеко, ни о чем не заботились. Они мирно жили в Амфиссе, радовались наступающей весне, спокойно спали по ночам, будто у себя дома, за крепкими стенами своих больших городов. И ни один страж не стоял у них в горных проходах, ведущих сверху, из долины реки Кефиса, от Элатеи в Локрийскую равнину, к Амфиссе. Филипп напал внезапно. Он разбил войско наемников так, что от этого войска ничего не осталось, и занял город Амфиссу. Противники Филиппа были обескуражены. Как же все это случилось? И что делать им теперь? Филипп из Амфиссы сразу прошел к Навпакту Ахейскому, напал так же внезапно - и город сдался. Захватив Навпакт, Филипп тут же, как и обещал, передал его своим союзникам этолянам. Из Навпакта Филипп быстрым маршем вернулся в Элатею. Союзные войска занимали сильную оборонительную позицию. Но Филипп обошел их и оттеснил к Херонее. Херонея - маленький городок на самой границе Беотии. Отступать от Херонеи союзникам было нельзя, они открыли бы путь в свою страну. Уже кончалось лето, когда произошла эта знаменитая битва между союзными и македонскими войсками. Наступил роковой день, который решил судьбы эллинских государств, - седьмое число месяца метагитиона, начала августа. Сражение произошло в узкой долине между горами Херонеи и рекой Кефисом. Беотийцы под командой Феагена занимали почетное место - правый фланг. В центре стояли отряды коринфян, ахейцев и других союзников. Левое крыло, у Херонеи, заняли афиняне под командой Хореса, Лисикла и Стратокла. У македонян на правом фланге, против левого крыла неприятеля, против самого сильного врага - афинян, встал сам Филипп. А на левом фланге, против беотийцев, во главе тяжелой конницы, занял позицию его сын Александр. Александр в полном вооружении, в шлеме и в панцире, с мечом у пояса и копьем в руке, сидел на своем неизменном Букефале. И конь и всадник чувствовали нервное напряжение друг друга. Букефал, не признававший никого, кроме своего молодого хозяина, повиновался малейшему его движению. Его ноздри раздувались, уши ловили каждый звук, он ждал сигнала броситься в битву. Перед Александром стоял опасный противник - фиванская фаланга. Это был "священный отряд" - триста человек самых опытных и неустрашимых воинов, не знающих поражений. Александр глядел на них, на высокие гребни их шлемов, на сверкающую стену их сомкнутых щитов и длинные огни копий, поднятых над щитами... На мгновение вспомнилась мать. "Тебе не страшно, Александр?" И он повторил чуть не вслух: "А все-таки что такое страх?.. Нет, не страшно. Лишь бы скорей затрубили трубы!" Александр был благодарен отцу, что тот доверил ему командование в такой важной и трудной части фронта. Теперь Александр должен оправдать это доверие. Или умереть, как говорят в таких случаях отважные люди. Но это - пустые слова. Александр не может умереть. Он может только победить. И победит. Но вот завыла труба. Букефал вздрогнул, и мускулы его заиграли под атласной шерстью. Александр тотчас рванулся в битву, увлекая за собой могучую конницу. Оба войска сошлись на равнине. Засверкали копья, зазвенели мечи, тучами полетели глухо гудящие стрелы и дротики... Филипп, зная силу фиванцев и опасаясь за сына, стремительно двинулся на афинян, чтобы потом зайти в тыл фиванским отрядам. Он теснил афинян в центре, а его правое крыло стало медленно отходить назад. Афиняне, увидев это, бросились на отступающих. В радости от такой легкой победы, они, не оглядываясь, мчались за отходящими македонянами. Они кричали как победители, они торжествовали! И не видели, что делается на поле сражения... Пока афиняне гнались за бегущими с поля, Александр напором своей тяжелой конницы прорвал фиванский фронт, и это сразу решило исход битвы. Сейчас фиванцам нужна была немедленная помощь, но афиняне в своем обманчивом торжестве и не оглянулись на них. Фиванцы смешались, их полководца Феагена убили, и они, не слыша команды, стали отступать без всякого порядка и почти без сопротивления. Лишь "священный отряд" сражался до конца, весь погиб на этом кровавом поле. Все триста человек полегли здесь, как один, никого из них в живых не осталось. Они умирали, не отступив ни на шаг с того места, где их поставил военачальник. "Священный отряд" пал. Фронт прорван. Фиванцы разбиты. Афиняне, увидев, что они обманулись в победе, побежали. Бежал со своим отрядом и Демосфен. - Они умеют побеждать, - сказал Филипп, - но не умеют удерживать победу! Филипп мог бы догнать афинян, мог бы напасть на них теперь и уничтожить. Но он не стал преследовать их. И Александр, распаленный битвой, повинуясь его команде, опустил окровавленную сариссу и остановил покрытого пеной коня. Он снял шлем, вытер пот со лба, оглянулся. Так недавно стоял перед ним грозной стеной враг, так недавно реяли на ветру султаны их шлемов, сверкали щиты и копья... И вот нет никого, только мертвые тела лежат по всей долине... Александр молча повернул Букефала к своей палатке, стоявшей под дубом на берегу журчащего Кефиса. Здесь он сошел с коня и сам вытер с него пот и пену, огладил его, успокоил. Букефал тихонько ржал, словно разговаривал с Александром, - они любили и понимали друг друга. Отряд Александра, уставшие в битве воины понемногу собирались к своему юному военачальнику. Жестокое торжество победы светилось в их глазах. Александр чувствовал, с каким уважением они смотрят на него, он улавливал их речи, полные удивленного восхищения, признания, похвал... А на другом конце поля, где стоял шатер царя Филиппа, слышались громкие голоса, раскатистый хохот, выкрики. В палатку Александра заглянул Гефестион. Он уже успел снять с себя и шлем и панцирь - победа полная, бояться некого. - Хочешь посмотреть, что делает царь Филипп? - А что он делает? Александр и Гефестион направились к царскому шатру. Но не дошли, остановились. Царь Филипп, пьяный - не то от своей огромной победы, не то уже успев выпить вина, ходил, приплясывая, по окровавленной долине и громко выкрикивал в такт своей пляске формулу тех многочисленных псефисм [Псефисма - постановление.], которые выносил на Народных собраниях против него Демосфен: - Демосфен, сын Демосфена, пеониец, сказал следующее!.. Ха-ха! Приближенные Филиппа, его этеры, упоенные победой, хохотали. Александр увидел среди них и афинян, державших сторону Филиппа. Вот Эсхин по-актерски красиво стоит, подпершись в бок рукой. Вот и Демад, чьи красноречивые речи не раз улаживали дела Филиппа (говорят, что Филипп ему хорошо платил). Военачальники заметили Александра. - Царь Филипп, - крикнул Фердикка, как видно тоже хлебнувший лишнего, - перестань плясать! Вот стоит человек и смотрит на тебя. А ведь он, клянусь Зевсом, больше похож на царя, чем ты! Филипп остановился. - Как он опрокинул фиванцев, а? - подхватил Птолемей. - Вы видели, как он их опрокинул? - Вот настоящий царь македонский! - засмеялись этеры, указывая на Александра. - А ты, Филипп, хороший полководец, но какой же ты царь?! Александр молчал, сурово сжав губы. Гефестион с тревогой смотрел на Филиппа. Но Филипп, счастливый своей победой, и не думал сердиться. Увидев Александра, стоявшего в латах, но с открытой головой, он с пьяной нежностью улыбнулся: - Царь македонский! И снова пошел плясать среди мертвых тел. В это время к нему подошел Демад. - Перестань, - сказал он с неожиданной суровостью, - тебе судьба предназначила роль прославленного полководца Агамемнона, а ты ведешь себя, как Терсит, которого презирали! [Герои "Илиады" Гомера.] Филипп, тут же опомнившись, стряхнул с себя дурман и пьяное наваждение. Он выпрямился, принял полную достоинства осанку и сказал: - Довольно. Элладе конец. Мы победили. Не будем тешиться их отчаянием. ВОЛЯ ПОБЕДИТЕЛЯ Филипп торжествовал. Неудачи последних лет утомили его. И вот победа полная, несокрушимая победа. Он победил Элладу. Надменные афиняне бежали с поля боя перед македонскими войсками. Снова кровью эллинов была обагрена эллинская земля. Ручей, струившийся из-под Херонейского акрополя в Кефис, стал красным от эллинской крови. И еще много лет после битвы, как говорит предание, цвели на той земле анемоны, окрашенные пурпуром... Как прекрасно, как умно говорил один из афинских ораторов - Филипп не мог припомнить, кто именно, - что лишь битвы при Марафоне и Саламине достойны прославления, потому что там эллины защищали свое отечество от чужеземного врага. А что за слава, если эллины бьют эллинов же? Но афиняне снова - уже в который раз! - не остановились перед междоусобной войной. Филипп ликовал. Пьяная пляска на поле боя - это было безудержным излиянием его чувств, его торжества и восторга. Но он скоро опомнился. Он заявил, что хочет быть вождем Эллады, а не поработителем. Сейчас он мог бы сровнять с землей славный город Афины, как сделал когда-то перс. Но перс был варвар, а македонский царь - потомок Геракла! Филипп стряхнул с себя пьяное веселье, снял шлем и доспехи. И, задумчивый, с затуманенным лицом, пошел осматривать лежащих на поле боя. Его этеры последовали за ним. И с ними - Александр. Филипп узнавал своих. И тут же сравнивал, чьих воинов убито больше. Но, даже не подсчитывая, было видно, как тяжко пострадали афинские и фиванские ополчения. Возле "священного отряда" Филипп остановился. На черной от крови земле, в полном вооружении, ни на шаг не отступив от своих позиций, лежали все триста человек... Филипп опустил голову и заплакал. - Да погибнут злою смертью, - сказал он, - кто произнесет о них хоть одно недоброе слово! Жрецы тем временем приготовились принести богам благодарственные жертвы. Они уже надели белые одежды и увенчались зелеными венками. У жертвенников были приготовлены Дрова. Но Филипп не захотел принести жертв. Не варвары, а люди одной с ним крови лежали на поле битвы. К концу дня стало известно, что у афинян убито тысяча человек и две тысячи их взято в плен. В этот вечер в шатре царя не шумел веселый пир, как бывало всегда у Филиппа после победы. Ни венков, ни песен, ни озорных мимов. Ужин проходил в печальном молчанье. Филипп даже не засмеялся ни разу. Александр задумчиво и внимательно глядел на отца, стараясь понять его. Александр видел, как он плясал среди убитых. А что же теперь? Искренне ли он плакал над "священным отрядом"? Может быть, он, вынужденный убивать эллинов, и вправду жалеет их, погибших под македонскими копьями?