Оцените этот текст:



     ---------------------------------
     выпуск 9
     Перевод Н. Солнцевой
     Издательский центр "Гермес" 1994
     OCR Сергей Васильченко
     --------------------------------

     Пусть читатель нас извинит.
     Время  от  времени американцы  присылают нам  письма  об  этих  книгах.
Большинство из них, оценив по достоинству величие и мудрость Синанджу. пишут
в надежде  получить  от  нас  информацию. Многие из  этих писем остались без
ответа, так как я доверил это Сэпиру и Мерфи. Они так и останутся без ответа
из-за  лености  Сэпира  и Мерфи,  ставших благодаря  моей  милости  богатыми
людьми. Я, Мастер Синанджу,  приношу глубочайшие извинения  за этих праздных
белых людей.
     К  сему приложил свою августейшую руку в  день 177-й,  в  год  Страшных
ветров

     Чиун.

     Я  исправно отвечал  на  письма,  пока  Сэпир  не  сказал,  что  ему не
нравится, как  я это делаю, и что он предпочитает взять переписку на себя. С
тех самых пор ваши письма остаются без ответа.

     У. - Б. Мерфи

     Мы  знакомы  с Мерфи почти двадцать лет, и пора бы ему  знать, что я не
имею обыкновения  отвечать на письма.  Как это на него похоже  - знать и  не
принимать во  внимание  очевидный  факт?  Я  только сказал  ему,  что он зря
распускает  слюни  и  что  я  написал  бы  лучше.  Кроме  того, письма  были
адресованы  Чиуну, а не мне. Теперь я  собираюсь  заключить контракт с новым
книготорговцем. Если туда  будут приходить письма, могу  и  ответить. Однако
это  только моральное  обязательство,  так  что особенно  не  рассчитывайте.
Боюсь, что  забыл последний раз оплатить доставку почты. Хотя раньше я делал
это регулярно, но никто из вас не удосужился написать мне пару добрых слов.

     Р. Сэпир




     Уолкер Тисдейл Третий знал, что он скоро умрет и что жить ему  осталось
не  больше недели. Какой смысл стоить планы на будущее, когда не уверен, что
доживешь до сегодняшнего вечера?
     Его охватила  безысходная грусть,  глаза  стали пустыми и  отрешенными.
Никто  из сослуживцев не  мог  развеселить или  хотя  бы  разговорить своего
товарища.
     - Уолкер, дружище,  ты соображаешь, что делаешь? Ты что, хочешь нагнать
тоску на всю часть? - упрекнул его сосед по койке.
     Уолкер  сидел,  опершись  на  автоматический  карабин  М-16.  Ему  было
девятнадцать лет. Высокий, крепко сбитый, волосы цвета песка,  глаза голубые
и чистые, точно незамутненные озерца у берега Карибского моря. Обычно широко
распахнутые в мир, они теперь невидяще смотрели в одну точку. На все уговоры
Уолкер отвечал с тоскливой убежденностью:
     -  Какое мне до вас дело? Мне теперь все безразлично. Я знаю, что скоро
умру.
     -  Откуда  ты  можешь это  знать,  парень? - вмешался другой  волонтер,
поопытнее и постарше, уроженец Чарлстона.
     В этом  большом  городе Южной  Каролины Уолкеру  доводилось бывать лишь
дважды.  В  первый раз  он  ходил  продавать  найденный  им  необычного вида
камешек:  ему  сказали, что  в тамошнем  университете есть человек,  который
хорошо  платит  за  такие  камни.  Плата  и  в самом  деле была  неплохой  -
пятнадцать долларов тридцать  пять центов,  -  и Уолкер не  посчитал за труд
протопать девятнадцать миль пешком туда и  столько же обратно. Во второй раз
он  пришел  в  Чарлстон,  чтобы  записаться   в  особую   часть,  где  брали
добровольцев на полное обеспечение и вдобавок хорошо платили.
     Сослуживцы  считали  Уолкера деревенщиной. Виной тому  был его завидный
аппетит. Долгое время он считал неслыханным лакомством кусок копченого мяса,
положенный  на  ломоть  поджаренного хлеба.  Невзирая  на  постоянные  шутки
товарищей, он до сих пор возвращался в столовую после их ухода, чтобы быстро
доесть  оставшиеся  на  столе порции. Единственное, что изменилось за первые
месяцы службы - он теперь меньше чавкал во время еды.
     Уолкер  плакал  на  фильмах с участием  Мэри  Пикфорд,  тогда  как  его
товарищи их освистывали - они не признавали черно-белое кино.
     На ночь он молился, а утром всегда делал зарядку - даже если поблизости
не было сержанта с его заостренной на конце белой тростью.
     На марше в тридцать пять  миль он помогал более слабым товарищам  нести
амуницию. А  однажды,  когда ему  случилось  заснуть  на  посту, он  пошел к
командиру и честно в этом признался.
     Он плакал от звуков диксиленда, рыдал, когда  звучал национальный гимн,
рыдал,  когда  по  телевизору показывали  рекламы,  восхваляющие  "Геритол",
поскольку, как он  говорил, так, приятно видеть,  что люди любят  друг друга
даже   в    столь   пожилом    возрасте.   Пожилыми    для    Уолкера   были
тридцатичетырехлетние мужчины и женщины.
     Сослуживцы  высмеивали деревенские вкусы и привычки Уолкера.  Однако на
стрельбах  шутки  прекращались.  С первых  же  недель  обучения  Уолкер стал
снайпером. Пока новичкам,  прибывшим  из Чикаго и  Санта-Фе,  объясняли, что
мушка,  укрепленная  на  передней части ствола,  при  верном  прицеле должна
находиться  посредине U-образной  прорези на планке, помещенной в задней его
части, а все вместе - располагаться непосредственно под мишенью, Уолкер клал
пулю за  пулей  в самый центр  мишени. Пули ложились  тесной кучкой,  и  его
мишень  по  окончании  стрельб  выглядела так,  будто  кто-то  взял  круглый
камень-голыш и продавил им середину "яблочка".
     - Никакого секрета  тут нет, - говорил Уолкер, -  надо только стрелять,
куда следует.
     - Но как это сделать? - допытывались товарищи.
     - Просто... попадать нужно.
     Уолкер был не в состоянии объяснить, что надо делать, чтобы, как он это
называл, "попасть в ястребиный глаз".
     В  казарме,  однако,  шутки продолжались.  Когда он  спрашивал,  почему
первичная  боевая  подготовка в  их части длится так  долго,  ему  говорили:
потому что ты нас задерживаешь.
     На  вопрос,  почему  среди  них нет  негров,  ему отвечали, что  пришел
медведь  и  съел  их  всех. Казарма  тогда  содрогалась  от  хохота.  Однако
некоторые,  отсмеявшись,  начинали задумываться: в самом деле,  почему  в их
части нет ни одного негра?
     - Они не годятся для нашего дела, - сказал как-то парень из Чикаго.
     - Но ведь бывают и очень способные негры, - возразил житель Санта-Фе. -
Двух-трех негров можно было бы взять, ведь мы как-никак американская армия.
     Тут новобранцам  припомнились некоторые ограничения и странные вопросы,
которые им  задавали  при вербовке. Они по большей части касались  отношения
кандидатов к  темнокожим.  Один  доброволец рассказал, что не  надеялся быть
принятым после того, как резко отозвался о неграх.
     - Хороший черномазый - это мертвый  черномазый!  - сказал он. - Мертвый
не ограбит, не изувечит, не  отравит жизнь своим соседям.  Единственное, что
черномазые могут делать - это плодить детей.  А если бы можно  было обойтись
без совокупления, то им было бы лень заниматься и этим.
     Уолкер Тисдейл не поверил своим ушам.
     - Так и сказал?!
     - Точно так.
     - А я думал, закон велит любить негров.
     - Я их ненавижу!
     - Не стоит на это тратить время. Ненавистью не проживешь.
     - Но черномазые иного не заслуживают!
     - А вот я не  умею ненавидеть,  - признался Уолкер. -  В каждом есть  и
хорошее, и плохое.
     -  Только  не в черномазых -  в них собрано все дерьмо, - засмеялся его
собеседник.
     Обучение   шло   трудно,   с  бесконечными  повторениями   изматывающих
упражнений. Теперь парням  было  уже не  до дискуссий о странностях набора -
нужно было продержаться и выжить.
     Учили их самым  разным вещам: например, умению хранить  тайну. Отбирали
пять  человек, офицер сообщал им нечто  секретное и отсылал  на задание.  Об
этих секретных  сведениях не упоминали в  течение  двух недель.  Затем  этих
пятерых  приводили  пред  очи  командира  части полковника  Уэнделла  Блича,
толстого, краснолицего  мужлана с неряшливой короткой стрижкой и неимоверной
величины  эполетами,  из-под которых свисала форменная  рубашка,  облегавшая
заплывший жиром торс.
     Уэнделл Блич любил  поразглагольствовать о "бедных и больных" и  обожал
булочки с персиковым джемом и сладким сливочным маслом.
     Было у него и еще одно пристрастие: он любил наказывать провинившихся в
присутствии   всех   солдат  своей   части.   Простым   внушением   дело  не
ограничивалось:  восстановить свое доброе имя можно  было за  счет  разбитой
переносицы и  сломанных конечностей. Вся эта процедура обычно сопровождалась
дикими угрозами.
     Полковник  Блич никогда  не расставался с коротким хлыстом для верховой
езды, в который были вплетены свинцовые шарики.  Полковник хлыстом указал на
двух новобранцев.
     - Секретные сведения, которые я вам сообщил,  уже ни для кого не секрет
- они стали известны всем. Я  взял  с вас слово  молчать. Знаете  ли вы, что
главная черта  мужчины  -  умение  держать  слово?  А  вы его  нарушили!  Вы
запятнали,  осквернили  солдатскую  честь!  Что  вы  можете  сказать в  свое
оправдание?
     Новобранцы поспешили сообщить, что раскаиваются и сожалеют о содеянном.
     - В какое положение  вы меня ставите! - восклицал полковник, похлопывая
ручкой хлыста по начищенному голенищу. В высоких сапогах и брюках-галифе  он
был похож  на спелую тыкву. Те, кто не видел, как он бьет  лежащего - носком
сапога прямо в пах, - могли бы принять его за спустившегося с неба херувима.
- Я хотел бы верить, что вы  сожалеете. По природе я  человек доверчивый, но
как быть,  если вы уже показали себя лжецами, если вы уже доказали, что ваше
слово ничего не стоит? Верно я говорю?
     - Да, сэр! - тупо отвечали солдаты, кося глазами на руку с хлыстом и на
тяжелый кожаный сапог.
     - Значит, я должен сделать так, чтобы ваше раскаяние и ваши обещания не
забылись?
     Удар хлыста оставил на  лице кровавый  след.  Молодой новобранец закрыл
лицо руками и застонал. На его глазах  появились слезы.  Капли крови стекали
из разбитого носа в рот.
     -  Вот  теперь я  уверен,  что ты  раскаиваешься! Глубоко и искренне! Я
вынужден так поступать, когда не могу принимать на веру твое раскаяние.
     С этими словами  он  ударил другого парня коленом в пах. От нестерпимой
боли  тот  согнулся  пополам,  раскрыв  рот  в беззвучном  крике.  Его  лицо
оказалось у самой земли. Блич наступил ногой ему на затылок, впечатывая лицо
в дорожную пыль. Послышался жуткий хруст.
     - Вот  как я поступаю с болтунами! И  благодарите Бога за то, что вы не
вынесли секрет да пределы части. Это - самый  большой грех, мне страшно даже
подумать, что ожидает виновного в разглашении тайны среди посторонних.
     Полковник  Блич  поставил  начищенный  сапог  на  пыльную  землю  Южной
Каролины.

     Стояло  жаркое  сухое  лето.  Тренировочный лагерь  находился  в лесной
холмистой  местности,  куда,  как  знали солдаты,  не  вела  ни одна дорога.
Добраться сюда можно было только на вертолете.
     Что-что,  а  вертолет они  действительно  знали  отлично.  Загрузить  и
разгрузить  вертолет  для  них было все  равно что выпить  глоток воды.  Они
знали, как перевозить  людей  - как желающих лететь,  так и против  их воли;
овладели особыми приемами: могли ухватить сопротивляющегося за  ухо, за губы
и, если нужно, заковать в цепи.
     Лишь  один  солдат  никогда  не  подвергал  сомнению  ни  один  приказ,
связанный с порядками в тренировочном лагере. Это был высокий, крепко сбитый
парень  родом  из-под Пьераффла,  штат Южная  Каролина,  что в двадцати семи
милях южнее Чарлстона. Этот парень обожал  фильмы с  участием Мэри Пикфорд и
тосты с рубленым мясом. Он  не  знал,  что  такое усталость, а  о полковнике
Уэнделле Бличе отзывался с неизменным уважением, даже за его спиной.
     И  поэтому,  когда Уолкер Тисдейл  впал в меланхолию,  устремив глаза в
никуда, то есть туда, где никому не суждено увидеть утро следующего дня, его
товарищи не могли оставить это без внимания.
     - Откуда ты взял, что тебя должны убить? - спрашивали они Уолкера.
     -  Просто знаю, и  даже  знаю  как, - отвечал тот.  -  Меня  казнят  за
нарушение  дисциплины.  Они отведут меня  в  сосновый лес на вершину  холма,
заставят рыть себе могилу, а потом выстрелят в голову...
     - Кто это они, Уолкер?
     - Полковник Блич и другие...
     - Но ведь они считают тебя примерным солдатом!
     - Завтра все изменится.
     - Никто не может знать, что будет завтра!
     - А я знаю.
     В его голосе  и взгляде была та же убежденность и твердость, с какой он
говорил о попадании в цель на учебных стрельбах.
     Вечером,  после  ужина,  он попросил  воды,  и  новобранец,  прежде  не
отдавшийся  услужливостью  по отношению к товарищам, побежал искать стакан В
казарме стаканов не оказалось.  Один из солдат  допил остатки контрабандного
самогона из кувшина, сполоснул его и наполнил водой.
     Уолкер  не спеша поставил  оружие в  козлы и посмотрел  на воду. В этом
взгляде  была глубокая мудрость,  пришедшая на смену мальчишеской наивности.
Он выпил воду до последней капли.
     - Вот и все, ребята. Я видел во сне грифа, он  окликнул меня по  имени.
Больше я не буду ни пить, ни есть.
     Его товарищи  подумали, что  он,  скорее всего,  тронулся умом: за  все
время обучения  они ни разу не видели в этих местах грифов.  Их  обучали уже
десять  месяцев, тогда как в  обычных  условиях  первичная боевая подготовка
занимала не более двух.
     - За два месяца  нельзя даже научить как следует зашнуровывать ботинки.
А я сделаю из вас настоящих солдат!
     Произнося  слово  "солдат", Блич  понижал  голос и  принимал горделивую
осанку. Тяжелая блестящая ручка хлыста легонько ударяла по голенищу.
     В то злополучное утро, когда Уолкер приготовился  умирать, сержант, как
всегда, разбудил всех истошным воплем:
     - Подъем! Обуться, надеть шорты!
     Им предстояла  ежеутренняя  пятимильная  пробежка в  одних  шортах.  Их
гоняли с полной боевой выкладкой трижды в день.
     Уже  давно  они перестали удивляться и  тем  более обсуждать  порядки в
лагере. Как  раз один из новобранцев, чей  брат  служил в воздушно-десантных
частях, запел на марше. В наказание его заставили пробежать несколько лишних
миль:  в  этой  части не допускалось никакого  шума  - ни в  походе,  ни  на
занятиях.
     -  Шума  еще  будет  предостаточно,  когда  настанет решающий  день,  -
пообещал им Блич.
     Они  не поняли,  о чем он говорит, а  спросить побоялись. Эти  слова  -
"решающий день" - употреблял и лейтенант, хотя тоже не понимал их смысла. Он
твердо   знал  лишь  то,  что  у   него  две  семьи,  спортивный  автомобиль
"альфа-ромео" и что обе  его  дочери  учатся в  частной школе,  на что  идут
немалые денежки.
     Платили завербованным  хорошо, но они были  так измотаны  муштрой и так
запуганы,  что  даже заработок их  не радовал.  Они  хотели  лишь  одного  -
отдохнуть. Сегодня мысли о смерти вытеснили мысли о деньгах.
     ...В  то утро Уолкер  Тисдейл  вместе  со  всеми  проделал  пятимильный
пробег. К  своим  любимым  тостам с копченым  мясом  он не притронулся, хотя
товарищи собрали их целую гору.
     После завтрака  вся часть  направилась  в двухдневный  поход  в сторону
Уоттс-Сити - специально  построенного  для  тренировок  городка,  где группы
боевиков могли  проводить  маневры среди  улиц  и  переулков,  среди  мнимых
закусочных и баров, среди незастроенных пустырей. Тот, кто построил все это,
должно быть, здорово  погрел  руки на этом подряде, потому что городок ничем
не отличался от трущоб. Так  говорили между собой ребята. Они  теперь успели
окрепнуть  и  передвигались легко и свободно, не жалуясь  на одышку и боль в
мышцах.
     Когда они прошагали  ускоренным маршем пять миль по сосновому лесу, над
ними стали кружить большие черные птицы.
     - Грифы!.. - прошептал кто-то.
     Все посмотрели вверх, потом - на Уолкера.
     Сам он не поднял глаз к небу.  Он и без того знал,  что там должны быть
эти птицы, которых он видел во сне, как видел  и этот сосновый лес. Он знал,
что его час уже близок.
     Они продолжали идти под горячими солнечными  лучами. Намокшие  от  пота
гимнастерки прилипали к телу. Опавшая  сосновая  хвоя  мягко  пружинила  под
ногами.  Раньше  они  натирали  кровавые мозоли,  но теперь кожа загрубела и
мозоли стали сухими.  Новобранцы уже  почти не  ощущали  физических тягот на
этом марше.
     Большинство считало,  что  им предстоят  обычные маневры в  Уоттс-Сити.
Однако,  не доходя до него,  они  свернули в долину  и прошли еще столько же
лиственным лесом. Посреди долины протекал ручей с мутной глинистой водой.
     Здесь  Уолкер  Тисдейл  увидел  невысокий  холм,  тот  самый,   который
приснился ему во сне.
     Его  глаза  неотрывно смотрели на этот холм, и поэтому он, единственный
из всех, увидел носок знакомого сапога, высовывающийся из-за ствола дерева.
     Солдаты расположились на отдых, и только Уолкер стоял,  не отрывая глаз
от холма. Он знал, что скоро уйдет на вечный отдых, раз и навсегда.
     Новобранцы  наслаждались  перекуром  на берегу  ручья. Вдруг,  словно с
неба,  послышался  громогласный звук.  Все посмотрели  наверх,  но ничего не
увидели. Только Уолкер заметил какой-то  предмет в руке Блича, стоявшего  за
деревом на вершине холма.
     Голос полковника  прозвучал  как трубный  глас,  исходящий  с небес, но
Уолкер знал, что маленький предмет в его руке был не что иное, как микрофон,
подсоединенный к репродукторам, спрятанным в кронах деревьев.
     - Свершилось самое страшное злодеяние, какое только может свершиться...
     Голос раздавался  с окрестных  холмов, с неба, даже с берегов ручья. Он
был всюду - вокруг них, внутри них...
     И только один Уолкер знал, что это был за голос.
     -  Измена! Гнусный и  подлый предатель  проник в наши ряды. Довольно! Я
пытался быть снисходительным к вам, относиться с пониманием. А что я получил
взамен? Измену!
     - Это - Блич, да? - прошептал кто-то.
     - Тссс! Он может услышать.
     - Но где же он, черт побери?
     - Тссс! Молчи, хуже будет...
     -   Измену!   -   повторил  тот  же  голос.   -  Надо  пресекать  такие
поползновения, такую черную неблагодарность. Хватит миндальничать,  здесь не
детский сад! Преступное деяние взывает о крови, о  мщении, и сегодня один из
вас должен умереть. Если бы я только раньше позаботился о дисциплине! - Блич
говорил это  своим воспитанникам,  многие из которых носили шрамы  и  другие
отметины, которые  он любил  называть "маленькими  армейскими сувенирами". -
Тогда бы мне  не пришлось  теперь прибегать к этой  крайней мере.  Я виноват
перед  вами,  ребята:  будь я более строгим  в  свое время, одному из вас не
пришлось бы сегодня умирать.
     Солдаты, точно по команде, повернули головы в сторону Уолкера Тисдейла,
который все еще стоял опершись на карабин.
     Блич взял у незаметно подползшего к нему ординарца румяную пампушку. Он
считал, что командира не должны видеть уплетающим сладкую булочку в процессе
исполнения наказания: это было бы в высшей степени непедагогично.
     Внизу,  на берегу ручья, Блич видел испуганных  молодых  солдат, ждущих
продолжения речи. Пожалуй, этот перерыв послужит им на  пользу: пусть каждый
представит себя возможной жертвой экзекуции,  подумал он. Полковник  слишком
хорошо знал, что наказание нужно не столько ради самого наказания за тот или
иной  проступок,  сколько  для  того,  чтобы отбить  всякую охоту  подражать
виновному.
     Многие  солдаты  еще не знали,  что  все  эти  зверства  - и  сломанные
челюсти, и отбитые мошонки - были элементами единого адского плана. Позднее,
когда пришел  "решающий  день",  все  изувеченные были  оставлены в  лагере.
Уэнделл  Блич никогда  не  наносил  тяжелых  увечий  тем  солдатам,  которые
составляли  оперативные  группы.  Свои  далеко идущие  планы  он  маскировал
напускной яростью.
     - Измена! - басил полковник, откусывая большой кусок горячей булочки.
     Ординарец лежал на земле, и капли подтаявшего масла  капали ему на лоб.
Блич знаком отпустил его, и тот сполз с противоположной стороны холма. Слово
"Измена!" повисло в воздухе над долиной; меж тем полковник  докончил будочку
и облизал джем с губ. Это был английский джем, который полковник не жаловал:
в него клали мало сахара и пряностей. Безвкусный, как зубной цемент, подумал
Блич, доставая из отутюженного кармана рубашки сложенный лист бумаги.
     -  Нас  всех предали!  Предали не русским, не китайцам.  Хуже того! Нас
выдали тем,  кто  в  состоянии  разрушить все,  ради чего  мы с вами столько
тренировались, столько положили труда. Это - измена!
     Многолетний  опыт  подсказывал  Бличу,  что  его  слова  не  производят
должного эффекта. Вместо того чтобы нервно  и подозрительно взглядывать друг
на друга, все солдаты обратили взоры на того,  кто заведомо  не мог нарушить
кодекса чести.
     Блич никак не мог взять в толк, почему они смотрят на Уолкера Тисдейла.
У Тисдейла был только  один недостаток -  ему недоставало  подлости. Во всем
остальном  он  был  абсолютно  надежен, менее  всех  других  его  можно было
подозревать в нарушении присяги.
     Уэнделл Блич любил действовать в соответствии с продуманным планом и не
терпел ничего  непредвиденного  -  вроде  того,  что  происходило  теперь  у
подножия  холма,  где  расположились  на  отдых  его  семьсот   воинов.   Он
запланировал их обучение, провел его на высоком уровне  и имел теперь боевую
единицу,  готовую  пойти  за  ним  хоть  в преисподнюю. Он  не  хотел терять
напрасно  ни  одного солдата. Он знал про них  все  - о чем они  думают, чем
дышат. А теперь он не  понимал, почему они смотрят, на Тисдейла, и  это  его
бесило.
     Заметив, что внимание солдат стало рассеиваться, он развернул листок.
     - Сейчас  я  прочту перехваченное нами письмо изменника. Вот  что здесь
написано:
     "Дорогой сэр!
     Более года тому  назад я подписал контракт  о вступлении  в специальную
воинскую  часть.   Мне  было  предложено  повышенное  жалованье,  повышенное
содержание  и три тысячи  долларов  наличными.  Вместо двух месяцев, которые
обычно отводятся на прохождение первичной боевой подготовки, нас обучают уже
десять  месяцев.  Офицеры  нас  бьют, когда  им  заблагорассудится.  Нам  не
позволяют  поддерживать  связь с нашими семьями. Нас  обучают,  как избивать
людей хлыстами, как заковывать их в цепи - этому посвящается добрая половина
тренировок. Насколько  я  понимаю, это -  не регулярная армия. Во-первых, не
существует никакой  документации  и  учета, во-вторых, в нашей  части нет ни
одного  негра и  нам  показывают  фильмы  о том, какие  они плохие  и  какая
распрекрасная жизнь была на рабовладельческом Юге. Я хотел бы знать, что это
за часть и как мне выбраться отсюда. Я больше не могу здесь оставаться".
     Блич  выдержал  паузу.  Теперь он  знает, что  ему нужно  делать: нужно
использовать  фактор  внезапности.  Если  они  считают  мятежником   Уолкера
Тисдейла, пусть считают. Тем лучше для него, Блича, - он их удивит.
     - Тисдейл, подойди ко мне, - приказал он.
     Молодой  ширококостный  парень медленно двинулся в  направлении  холма.
Ноги  его сделались будто пудовыми, внезапная усталость навалилась на  тело,
сопротивляющееся неизбежности конца.
     - Быстрее, Тисдейл, я жду!
     Когда Уолкер приблизился, Блич выключил микрофон и прошептал:
     - Иди ко мне. Я здесь, за деревом.
     - Я знаю, сэр, я вас видел.
     - Ты не виноват, Уолкер. Что ты так побледнел, сынок? Ведь ты  не писал
этого письма, я уверен, что ты не способен на такое.
     - Настал мой смертный час, сэр!
     -  Глупости! Тебе надо только совершить казнь.  Давай с тобой  подшутим
над твоими товарищами, а?
     - Я сегодня умру, сэр!
     -  Так  это  ты  им сказал?!  -  Блич кивнул  в сторону  солдат коротко
остриженной головой.
     - Да, сэр.
     - Теперь все понятно!  Не беспокойся ни  о чем: ты будешь жить. Ты один
из моих лучших солдат, а они должны  жить, потому  что я так хочу. Мне нужны
хорошие солдаты.
     - Да, сэр, - сказал Уолкер. В его голосе не было радости.
     Блич снова включил микрофон.
     - Слушайте все! На  камне у ручья сидит солдат, Пусть он подойдет сюда!
Нет,  не ты!  Вон  тот,  что отворачивает  лицо. Его  зовут  Дрейк.  Рядовой
Андерсон Дрейк, поднимись на холм!
     Уолкер Тисдейл  знал  Дрейка. Тот вечно ныл  и жаловался, угрожая,  что
предпримет  что-нибудь,  а   некоторое   время   тому   назад   нытье  вдруг
прекратилось. Дрейк говорил,  что никогда не слышал о таких частях, как эта,
- наверно, она нелегальная.  Что до Тисдейла, то он считал, что ему повезло:
если часть не похожа  на другие, значит,  она  особая. Тисдейл гордится, что
служит в части особого назначения. Потому он и записался в нее.
     Вознаграждение, которое  он  получил  при вербовке,  пошло  в уплату за
прикупленные четыре акра плодородной земли. На его родине в Джефферсон-Конти
земля  стоит  относительно дешево.  Причина этого - бездорожье, затрудняющее
доставку на рынок произведенной продукции. Тисдейл отдал в семью все деньги,
оставив  себе  только  пять  долларов.  На них  он  купил  красивую  коробку
шоколадных конфет, которые подарил своей невесте. Та припрятала их до лучших
времен. Честно говоря, Уолкер рассчитывал, что она откроет коробку сразу, но
не обиделся  на суженую. Он  помнил, как  в день их  помолвки  он подарил ей
точно  такую же коробку и она  ее открыла.  Жених тогда  съел большую  часть
конфет.
     Уолкер  смотрел,  как Дрейк поднимается на холм, спотыкаясь больше, чем
обычно. Припомнив, каким неуклюжим был Дрейк на  тренировках по  преодолению
препятствий,  Тисдейл  пришел  к заключению, что  воинский  долг  чаще всего
нарушают  именно  плохие солдаты. Наверное, это как цепная  реакция:  плохая
работа влечет за собой и недостойное поведение.
     Когда Дрейк, рыжеволосый парень из города Алтуна, штат Пенсильвания,  с
белой, легко обгорающей на солнце кожей, поднялся на вершину холма, лицо его
было багровым от напряжения.
     -  Рядовой  Дрейк  прибыл,  сэр! -  отрапортовал  он полковнику  Бличу,
показавшемуся из-за дерева. - Я ни в чем не виноват, сэр!
     - Но у меня есть твое письмо!
     - Сэр, я вам вес объясню...
     - Тссс... Тише! Не смотри в мою сторону. Повернись лицом к товарищам!
     - Сэр, я писал его не один, были и другие. Я назову вам их имена...
     -  Мне не  нужны  имена,  Дрейк, я знаю, что происходит в части. У меня
везде свои люди, которые ведут слежку. Ваш командир знает все, да будет тебе
известно.
     Когда Дрейк отвернулся, Блич хитро  подмигнул Тисдейлу. Уолкер  услыхал
за спиной шорох  и увидел  ординарца,  который полз к ним от джипа с длинным
кривым мечом в руках. Его локти утопали в мягкой,  усыпанной хвоей  земле, и
Тисдейл сообразил, что те, кто находятся внизу,  видят только его, Тисдейла,
и Дрейка, а полковник и ординарец остаются вне поля зрения.  Сам он  заметил
сапог Дрейка только потому, что узнал место, которое видел во сне.
     Поманив Тисдейла  к себе за  дерево,  Блич дружески обнял его за плечи.
Уолкер уже не знал,  чему больше удивляться - то ли неожиданному объятию, то
ли мечу.
     Раз  или два они практиковались  с мечами  на дынях, однако все думали,
что это не более чем игра. Кто в наши дни использует мечи?
     - Удар должен быть сильным и чистым, - прошептал полковник, указывая на
шею  Дрейка.  - Надо,  чтобы голова скатилась  вниз. Если она  не покатится,
подтолкни ее ногой.
     Уолкер взглянул  на затылок Дрейка: над  воротником  гимнастерки  вился
нежный пушок.  Рука  Уолкера  сжимала деревянную рукоятку  меча,  отточенное
лезвие блестело  на солнце. Уолкер ощущал тяжесть меча, ладони  его вспотели
от напряжения. Он не хотел поднимать меч на Дрейка.
     - В  шею, пониже затылка, - сказал  Блич. - Удар должен  быть  ровным и
красивым. Давай действуй!
     Воздух  в легких Тисдейла  стал  горячим, на  тело навалилась свинцовая
тяжесть, будто его тянули вниз тяжелые цепи. Живот покрылся противным липким
потом. Он не шевелился.
     - Ну что же ты! - закричал полковник, рискуя быть услышанным внизу.
     Дрейк обернулся на крик  и,  увидев в руках  Тисдейла  меч, закрыл лицо
руками. Его била дрожь, по брюкам расползалось темное пятно.
     - Тисдейл! - завопил полковник и, не владея больше собой, яростно нажал
на кнопку микрофона, который держан в руке. Вся  часть услышала крик  своего
командира:  - Рядовой  Уолкер Тисдейл, приказываю немедленно отрубить голову
этому человеку! Выполняйте!
     Внизу, в  долине, это прозвучало как голос свыше. Но теперь  все видели
того, кто стоял  наверху,  рядом с Дрейком и Тисдейлом. Это был их командир,
он  отдавал  приказ,  а  Уолкер  Тисдейл  не  хотел  его  выполнять. Вот как
обернулось дело: умереть сегодня должен вовсе не Тисдейл, а рядовой Дрейк!
     Блич перестроился в мгновение ока.
     - Это мой прямой приказ, - сказал  он и, выключив  микрофон, добавил: -
Все они видели  и  слышали это.  Теперь  уже поздно отступать,  сынок.  Тебе
придется снести ему голову. Ну, давай! Я не забуду твою службу.
     Уолкер  стиснул  рукоятку меча.  Ординарец  поспешно отполз  в сторону.
Припоминая советы инструктора, Уолкер поднял меч повыше. Иначе нельзя: надо,
чтобы меч прошел между позвонками и не застрял. Так их учил инструктор.
     Уолкер  отвел меч назад, выставил  вперед  левую  ногу... И  тут  Дрейк
оглянулся и  посмотрел  ему прямо в  глаза. Тисдейл молил  Бога, чтобы Дрейк
отвернулся. Убить того, кого близко знаешь, очень трудно, а если при этом он
смотрит тебе в глаза, просто невозможно -  во всяком случае для  Уолкера. Он
присягал, что будет убивать врагов, но не своих.
     - Прошу  тебя, - сказал  он  Дрейку  дрогнувшим  голосом.  - Отвернись,
пожалуйста...
     - О'кей,  - негромко  произнес Дрейк, как если  бы  Уолкер попросил его
снять головной убор.
     Он сказал это так предупредительно и так кротко, что Уолкер вмиг понял:
это конец! Меч выпал из его рук.
     - Простите, сэр! Нас учили убивать врагов, а не своих товарищей.
     -  Здесь  командую я! - отрезал Блич. - Я не могу  допустить,  чтобы вы
решали вместо меня. Предупреждаю в последний раз; исполняйте приказ!
     Он  снова  включил  микрофон.  Казалось,  что  сам   воздух   в  долине
наэлектризован  до предела.  Полковник Блич в  последний  раз  повторил свой
приказ рядовому Уолкеру Тисдейлу:
     - Руби!
     - Не могу.
     - Дрейк! - позвал Блич. - Ты умеешь исполнять приказы командира?
     - Да, сэр!
     - Если я сохраню тебе жизнь, ты исполнить мой приказ?
     - О да,  сэр! Да! Да!  Да! Все, что  вам угодно,  сэр!  Ведь  я служу в
особой части.
     - Мне нужна голова, неважно чья. Дай мне голову Тисдейла, Дрейк.
     Все  еще  дрожа от страха, рядовой Дрейк поспешил завладеть мечом, пока
Тисдейл не передумал. В мгновение ока он выхватил меч из рук молодого атлета
и сильно размахнулся. Удар пришелся в нижнюю часть затылка, и меч  отскочил,
оглушив  Тисдейла.  Дрейк  ударил  снова,  и  Уолкер  услышал, как полковник
напоминает Дрейку, что  меч должен идти горизонтально. Затем обжигающая боль
в шее и глубокий безмолвный мрак...
     Уолкер  не  мог  видеть,  как  его  голова  покатилась  с  холма  вниз,
подскакивая и подпрыгивая, точно футбольный мяч, выбитый за пределы поля.
     Он  больше не видел  и  не слышал. Его тело осталось лежать  на вершине
холма. Из шеи хлестала кровь.
     Однако  последняя  его мысль застряла  где-то  в  просторах  Вселенной,
которую он покинул  навсегда. Мысль эта  заключалась в  следующем: полковник
Блич,  со  всеми его  разговорами о  воинском искусстве,  о дисциплине, -  в
лучшем случае лишь жалкий дилетант. Он совершил жестокое преступление против
чего-то самого главного, против силы,  на которой  держится  мир.  Эта  сила
столь всеобъемлюща, что может высвободить всю мощь человека.
     И когда разум человеческий раскрепостится, Блич будет всего лишь жалкой
растрескавшейся тыквой, развалившейся, как дыни, на которых тренировались во
владении мечом его солдаты.



     Его звали Римо. Он шел на свое последнее задание.
     Человека, которого ему предстояло убрать, он  не знал. Так было всегда;
он никогда не знал своих жертв - только  их имена, как они выглядят и где их
можно найти.
     Теперь Римо уже  не волновало, как это бывало прежде, что совершил этот
человек  и  почему.  Он  беспокоился  лишь  о  том, чтобы  все  было сделано
аккуратно и чисто, без лишних эмоций.
     Этот  человек  жил в Майами-Бич,  в комфортабельном номере  на  верхнем
этаже гостиницы.  Туда вели  только  три входа,  все  они  охранялись, двери
запирались на  три замка  каждая;  ключи  находились  у трех  разных  людей,
которые должны были  использовать их  одновременно.  Поскольку эту маленькую
крепость  спроектировал  в свое  время  бывший  сотрудник  ЦРУ  по  вопросам
безопасности,  исключив всякую  возможность проникновения в нее  сверху  или
снизу, "объект" мирно спал в то раннее утро до тех пор, пока Римо не стиснул
в своих ладонях полное розовое лицо и не сообщил его обладателю, что если он
сию минуту не объяснит кое-что, то останется без щек.
     Испуг  "объекта" был  вызван отнюдь не видом нежданного  визитера. Римо
был  не дурен собой -  с высокими скулами и темными  пронзительными глазами,
которые, будучи обращены  на  женщину, лишали ее твердости,  если  только он
хотел произвести на  нее впечатление. Правда, теперь это случалось все реже.
Он был  прекрасно сложен,  и только  чересчур широкие запястья  выдавали его
необычные способности.
     Задание было самым что ни  на есть обыденным. Не менее четырнадцати раз
Римо работал  в таких вот надстроенных этажах  - пентхаусах.  Он называл  их
"бутербродами".  Сверху  был положен добрый ломоть:  один  или два пулемета,
несколько телохранителей, металлический щит над потолком.  Внизу закрыты все
входы и,  возможно, установлены  какие-нибудь хитроумные  приспособления.  В
результате верх и  низ хорошо укреплены  и безопасны на все сто процентов, а
середина остается открытой, как купальник бикини.
     Проникнуть  внутрь  такого помещения не  составляло для  Римо  никакого
труда, как  не  составляло труда для наемного убийцы-ассасина и пятьдесят, и
полторы тысячи лет тому назад.
     Римо знал, как впервые была успешно преодолена защита такой крепости.
     Древние монахи, чтобы защитить себя от наемных убийц, занимали под свои
покои  верхние  этажи, внизу  и вверху размещали  охрану из  самых  надежных
воинов и отправлялись на покой в полной иллюзии безопасности.
     С  этим  столкнулся  один  из   Мастеров  Синанджу  -  в  427  году  по
Христианскому  летосчислению.  Одни  из  гималайских  владык  поручил  своим
братьям охранять дворец сверху и снизу. Он знал, что его сын  ненавидит их и
братья боятся,  что после смерти царя сын  займет трон и расправится с ними.
Это было известно и Мастеру Синанджу, главе древнего дома ассасинов, которые
на  свои  заработки   содержали  население  маленькой   деревни  в  холодной
бесплодной части Северной Кореи. Мастер Синанджу знал, что людям свойственно
руководствоваться  эмоциями,  а  не разумом:  если  кто-то боится  высоты  -
значит, и другие должны ее бояться;  если сами они  не могут забраться вверх
по  гладкой  каменной стене - значит,  и  никто не  может; если  сами  не  в
состоянии передвигаться бесшумно - значит, они обязательно должны  услышать,
как кто-то к ним приближается.
     Такая крепость всегда оставалась незащищенной в середине. И тот, давний
Мастер Синанджу  вмиг сообразил, что  нужно делать: он  должен взобрался  по
наружной стене до этого этажа, где спал царь, и выполнить свою задачу. В тот
год, как записано в летописях Синанджу, он получил от благодарного заказчика
столько зерна и другой провизии,  что ее хватило землякам  Мастера на  целых
десять лет. Бюст того щедрого царя  и  поныне хранится на родине Синанджу, в
деревне, давшей после этого миру много  поколений  Мастеров убийств. И никто
из  них  с  тех пор  ни  на  минуту не  задумывался  о том, как проникнуть в
охраняемую крепость.
     Не думал об этом и Римо.
     Он  отыскал  гостиницу и даже не  дал  себе труда окинуть ее  взглядом.
Владельцем гостиницы был Гастингс Виннинг, один из ведущих брокеров мира. Он
занимал два верхних этажа. Римо  не стал  ломать голову,  чтобы  решить,  на
каком этаже он спит. Разумеется, на самом верхнем, на двадцать четвертом.
     Принято  думать, что  чем  выше этаж, тем  он  надежнее.  Злоумышленник
сначала обязательно попытается  пойти снизу,  а  уже  потом  попробует  путь
сверху.  Они обезопасили  себя от парашютистов, вертолетов и  даже воздушных
шаров.  И  никому  не приходит в  голову,  что кто-то может просто забраться
вверх по гладкой отвесной стене.
     Не  желая тратить  слишком  много  усилий,  Римо  поднялся  до двадцать
второго этажа на лифте и постучал в первую попавшуюся дверь.
     - Кто там? - спросил женский голос.
     - Насчет газа... Произошла утечка.
     - Утечка  газа? Но эта гостиница не газифицирована! У меня в номере нет
плиты. Может быть, спросите на кухне?
     - Теперь уже заги... зафигицирована, мадам,  а это  штука  опасная. Мне
нужно пройти через ваш номер и осмотреть наружную стену.
     - Вы здесь работаете?
     - Позвоните диспетчеру, мадам, - произнес Римо скучающим тоном, который
в большинстве случаев срабатывает безотказно.
     - Ну хорошо.
     Женщина распахнула дверь. Ей было  пятьдесят с небольшим. Лицо блестело
от  слоя жирного крема, выдававшего героические усилия удержаться хотя бы на
прежних   рубежах  и   не  проиграть   окончательно   битву   за   убывающую
привлекательность. На ней был развевающийся розовый пеньюар.
     -  Для вас -  все,  что угодно, -  сказала  женщина  с  недвусмысленной
улыбкой.
     При виде  Римо она сразу оживилась и повеселела. Поправив рыжие волосы,
она снова призывно улыбнулась ему и провела языком по накрашенным губам.
     Сколько помады осталось у нее на языке, подумал Римо.
     - Я на работе, мадам.
     - Я хочу тебя... Я заплачу, - страстно зашептала она.
     -  Прекрасно,  - сказал  Римо,  по  опыту  знавший, что спорить в таких
случаях бесполезно. - Сегодня вечером.
     - Сейчас! - потребовала она.
     - Я приду к ленчу.
     - Нет, к завтраку!
     -  Можно ограничиться  легкой закуской, -  сказал Римо, глядя  в полное
лицо женщины, уже полвека не отказывающей себе в пирожных, и прикидывая, что
первый завтрак бывает у нее, вероятно, часов в девять.
     - А почему не сейчас? - огорчилась дама.
     - Я должен проверить трубы, - сказал Римо.
     К  десяти часам он будет свободен от всего и вся: через десять минут он
управится с заданием,  а  еще  через тридцать -  вообще освободится  от этой
работы насовсем.
     Римо подмигнул расстроившейся даме. Она попыталась ответить ему тем же,
но ресницы при этом слиплись, и ей пришлось разлеплять их пальцами.
     Римо бесшумно двинулся через ее  гостиную, не задумываясь, как он идет.
Он двигался абсолютно  бесшумно уже  более десяти лет.  В основе  этого было
ритмичное  дыхание,  согласованность каждой клеточки  тканей  тела с нервной
системой и собственным внутренним ритмом. Все на  свете имеет свой  ритм, но
большей частью очень слабый, чтобы его могли уловить  нетренированные. А те,
кто пичкает себя жирным мясом, дышат отрывисто и поверхностно, о нем даже не
подозревают. Дыхание большинства людей  не  омывает легкие  кислородом в той
мере, как это должно быть.
     Римо  вспомнил  обо  всем  этом  только  тогда,  когда  хозяйка  номера
изумленно воскликнула:
     - Боже мой! Вы двигаетесь как привидение! Совершенно бесшумно!
     - Все дело в ваших ушах, - солгал Римо.
     Стоя на  оконном  карнизе,  он  вжался  в  кирпичную стену,  соленую от
морских ветров и  слегка пострадавшую от  выхлопных  газов автомобилей. Края
кирпичей  крошились, и  опираться на них следовало очень осторожно.  Но Римо
это  не беспокоило.  Он слился со стеной  воедино и,  осторожно отжимаясь  и
подтягиваясь на руках,  стал медленно двигаться вверх. Теперь под его ногами
уже  не  было карниза, и продвижение  по гладкой стене требовало предельного
внимания.
     - Как это  у вас получается? На чем вы держитесь? - спрашивала женщина,
высунувшись из окна. Ее глаза были на уровне его ног.
     - Это такой фокус. До встречи, мое солнышко.
     - Но как вы это делаете?
     -  Контроль над мозгом, -  коротко ответил Римо. - Требуется умственная
дисциплина.
     - А я смогла бы так?
     - Без сомнения. Только не сейчас.
     - Такое впечатление,  что вам это ничего не стоит. Просто ползете вверх
по стене, - говорила удивленная женщина, задирая голову все выше.
     Ей казалось, что это совсем легко. Ничего особенного. Ноги ни на что не
опираются, а просто вжимаются в стену. Похоже на то, что на его теле имеются
какие-то присоски. Но какие?
     Она представила  себя  распластанной между ним и  стеной, и  это ее так
возбудило, что она едва не  выпрыгнула  из окна. Пусть он ее поймает! А что,
если  он  не захочет ловить? Она посмотрела вниз:  с  высоты  двадцати  двух
этажей белые гребни волн были едва различимы, точно блестки с рождественской
елки, плавающие в огромной бирюзовой ванне. А рядом, у  самой кромки берега,
поблескивают  два зеленых сердечка - открытые плавательные бассейны для тех,
кто предпочитает морской воде хлорку.
     Женщина втянула голову внутрь комнаты.
     Римо добрался до двадцать третьего  этажа,  ухватился  правой рукой  за
оконный карниз и  резко подтянулся,  распрямившись. Он дотянулся  до карниза
окна  следующего  этажа. Отклонившись  немного в сторону,  он  создал эффект
маятника, раскачался  и ухватился за  соседний карниз. Так - окно за окном -
он  добрался до самого большого,  углового  окна,  открыл  его и вздохнул  с
облегчением: это была спальня хозяина.
     Гастингс Виннинг был убежден,  что угловая комната - самая  безопасная,
так как  она находится дальше  других от лифта, и он может  выставить больше
постов охраны,  ограждающих его  от  проникновения  снизу. Поэтому он всегда
выбирал для  спальни  угловую  комнату.  Комната  была  и  самой  большой по
размерам - не пристало ему, владельцу гостиницы,  уступать ее кому бы то  ни
было из сильных мира сего.
     Римо влез в окно, подошел к  кровати и стиснул  пальцами щеки  спящего.
Тот проснулся.
     -  Минуточку, -  проговорил  Римо, сжимая лицо человека правой рукой, а
левой шаря  в кармане своих  черных  слаксов. Он искал бумажку с  вопросами,
которые должен был задать этому человеку.  -  Подождите, она где-то здесь, -
сказал  Римо, чувствуя, что нагрузка на скулы человека достигла предела,  за
которым может последовать хруст, затем перелом. Он слегка ослабил хватку, не
выпуская,  однако,  лицо совсем. - Вот...  нашел, - пробормотал Римо. - Одна
упитанная утка, карри молотый, рис  коричневый,  полфунта...  А, черт! Прошу
прощения, это счет  из ресторана.  Куда же она подавалась? Я  отлично помню,
что утром  клал ее в карман. Стойте, вот она! Теперь полный порядок. -  Римо
прочистил горло и начал читать: - С кем из членов правительства вы входили в
контакт по вопросу закупки зерна для России? Сколько  вы им заплатили? Когда
вы им платили? Каковы ваши планы по части будущих закупок зерна? Пока все.
     Римо отпустил пальцы, давая возможность "объекту" говорить. Тот вздумал
звать на помощь, и Римо пришлось снова сжать стальные клещи пальцев. К этому
добавилась нестерпимая боль  в ухе, скрученном пальцами левой  руки. Записку
пришлось взять в рот, и она намокла, но другого выхода не было.
     На  этот  раз  человек  заговорил. Он  назвал  имена, суммы,  расчетные
банковские счета, на которые переводились деньги. Он сказал все.
     - Еще один момент, пожалуйста... - попросил Римо.
     Воля Гастингса Виннинга  была  парализована страхом.  Представьте  себе
спокойно спящего человека, который, проснувшись,  почувствовал,  что  с него
буквально сдирают лицо. Он не  мог позвать стражу, ему не оставалось ничего,
кроме признания. Только рассказав ночному визитеру все, что тот хотел знать,
он мог избавиться от невыносимой боли.
     Гастингс  Виннинг,  один из известнейших  брокеров по зерну,  не  утаил
ничего. И когда гость сказал,  что ему надо что-то еще, хозяин с готовностью
кивнул. Он уже дал такие показания против самого себя, что теперь ничего  не
могло навредить.
     - Карандаш, - сказал Римо. -  И  не могли бы вы  повторить все еще раз,
помедленнее.
     - У меня нет карандашей, - сказал Виннинг, - у меня нет. Честное слово!
Клянусь вам!
     - А ручка есть?
     - Нет. У меня есть диктофон.
     - Я не доверяю технике, - сказал Римо.
     - Можно принести  ручку из вестибюля, но там дежурит Большой Джек,  мой
телохранитель. Он за дверью.
     - Ладно, - кивнул Римо.
     И как  это  его  угораздило  забыть  карандаш? Обычная  история.  Когда
позарез  нужен карандаш,  его  не оказывается, а когда они не нужны, их хоть
пруд пруди!
     - Вы не возражаете, если ручку принесет мой телохранитель?
     - Нисколько, - сказал Римо. - Только хорошо бы, чтоб она писала.
     Дрожа всем телом, Виннинг  встал  с кровати  и неверными  шагами прошел
босиком по  ворсистому белому ковру  к выходу. Немного  приоткрыв  массивную
дверь, он выглянул наружу - так, чтобы гость не видел его лица. Большой Джек
спал.
     - Джек! - окликнул его хозяин.
     Тот испуганно открыл глаза и принялся извиняться за свою оплошность.
     - Мне нужна ручка,  - сказал  Виннинг, показывая  глазами,  что  в  его
спальне находится чужой.
     Большой Джек выглядел озадаченным. Он мучительно наморщил лоб и поскреб
в затылке. Потом взял лежавшую на журнале ручку, которой он от нечего делать
рисовал на  полях  что придется. Например, он любил  рисовать женские груди.
Когда  кто-то  входил  в  вестибюль,  он  прятал  журнал,  весь  испещренный
подобными  рисунками. Однажды  он сказал  своему  напарнику,  что существует
тридцать семь видов сосков. Это было его  вторым призванием. Первое состояло
в  разбивании  голов.  Он  практиковался в этом занятии,  будучи на службе у
одного процентщика в  Джерси-Сити,  пока мистер Виннинг не  предоставил  ему
престижную службу в своей охране. Теперь он  разбивал головы только  в целях
самообороны, когда кто-то  пытался  напасть на  мистера Виннинга. Такого  не
случалось вот уже два года.
     - Не эта,  Джек,  - сказал Виннинг, и тут  охранник сообразил, что речь
идет о его "пушке".
     Ему  еще  не  приходилось пускать  в  ход  оружие  для  защиты  мистера
Виннинга,  и теперь этот  момент  наступил.  Всю свою жизнь он  был  жертвой
предубеждения. Люди думают, что,  раз у  вас рост  под метр девяносто, а вес
сто  двадцать кило,  ваши чувства притупляются  и вы  не в состоянии  хорошо
владеть оружием. Это  было несправедливо в отношении Большого Джека, который
стрелял мастерски. В  1969 году в Джерси-Сити он проделал две дырки - одна к
одной - в  груди Вилли  Ганетти. В другой  раз он достал Джеймса Тротмена  -
адвоката, выступавшего  в суде против хозяина Джека,  - попав  ему  в голову
ниже левого  уха, притом с приличного расстояния.  Тем не менее недоверие  к
его искусству оставалось, И мистер Виннинг еще не разу не просил его пустить
в ход свой "сорок пятый".
     Рука Большого Джека нырнула под  пиджак. Мистер Виннинг медленно кивнул
и отчетливо произнес:
     - Вот эту самую.
     Большой Джек почувствовал  себя так, как  должен  был чувствовать  себя
Джон Кеннеди,  ставший первым  католическим Президентом Соединенных  Штатов;
как Джекки Робинсон, первым  из  чернокожих принятый в  команду высшей лиги;
как  израильтяне,  впервые  одержавшие  победу  в  войне  за  два  последних
тысячелетия.
     Большой  Джек  мог,  наконец,  воспользоваться   своим   автоматическим
пистолетом, а не только весом и своими  мускулами, как  это  было на  старой
службе,  когда он ломал конечности, сворачивал на сторону носы,  бил в  пах,
разбивал  головы об стены...  Теперь с  этим покончено.  Сам  хозяин, мистер
Виннинг, отдает ему приказ  стрелять!  Слезы радости выступили  на глазах  у
Джека.
     Большой автомат  45  калибра, годившийся практически для любой  цели, в
широкой волосатой лапище Джека выглядел детским игрушечным пистолетом.
     При виде радостного возбуждения своего телохранителя Гастингсу Виннингу
вдруг захотелось остановить  его.  Возможность убийства, хотя бы  и  по  его
собственному приказу,  смутила  брокера. Он умел мошенничать  с  процентными
ставками,  умел  разговаривать  с федеральным  прокурором;  он  мог  загнать
собеседника  в  угол  и взять его голыми  руками; он  мог поставить на карту
засуху на Украине против цен на удобрения  в Де-Мойне, штат Айова; он мог по
глазам клиента  определить - с  точностью  до полпроцента,  - сколько с него
можно получить.
     Но он  не  переносил вида  крови. Вот  почему  у  него  возникла  мысль
отослать Большого Джека, присутствие которого  несколько  нервировало  его и
раньше. Пусть он идет досыпать.
     Однако было уже поздно. Громадный "медведь" уже входил в спальню, пряча
автомат за спиной.  Виннинг  отступит в сторону,  пропуская  стража  вперед.
Впервые  с  момента  кошмарного  пробуждения  он  почувствовал,  что владеет
ситуацией. Он  уже прикидывал, кому  из прокуроров поручат дело об убийстве,
какого адвоката надо пригласить в качестве защитника Большого Джека, сколько
времени   продлится   судебное   разбирательство,   пока   они   не  вынесут
оправдательный вердикт (а  им придется  это сделать) по делу  об  убийстве в
целях самообороны. Надо будет также решить вопрос о сумме вознаграждения для
Большого  Джека.  Оно  должно  быть не слишком  большим (иначе  этот громила
завалит  трупами всю  гостиницу),  но и  не  слишком  маленьким,  чтобы дать
попять:  убийство,  совершенное  с  целью защиты драгоценной жизни Гастингса
Виннинга, заслуживает поощрения.
     - Я просил ручку, а не "пушку", - произнес визитер.
     Виннинг не мог понять,  как он увидел оружие: сверкающий хромом автомат
был  все  еще  за спиной  телохранителя.  Может,  Большой  Джек  выдал  себя
походкой?  Виннинг  слышал  от одного  русского  дипломата,  что  существуют
платные убийцы, настолько тонко  ощущающие окружающий  их мир,  что могут по
походке  определить,  вооружен   нападающий   или   нет.  Даже  если  оружие
малокалиберное и не  превышает по весу галстучную булавку,  его владелец все
время  помнит  о нем,  и это отражается на его координации движений. Где-то,
кажется в Северной Корее, существует Дом Мастеров убийств,  и все, кто знает
про  это, их боятся.  Даже  правительство Северной  Кореи предпочитает их не
трогать.
     Так  говорил русский дипломат. "Разумеется,  я не  верю в  сказки об их
сверхъестественных   возможностях,  однако   были   случаи,  не  поддающиеся
разумному объяснению.  Например, исчезали  оперативные группы  КГБ  в полном
составе, а когда агенты КГБ  пытались найти их следы, все, что им  удавалось
выяснить, сводилось к рассказам о двух мужчинах: престарелом корейце и белом
юноше".
     На кого работают эти  двое, русский не знал. Ясно было одно: ЦРУ их  не
контролирует. А если они работают не на Россию, не на Америку и, разумеется,
не на Китай, тогда на кого же? И какое отношение имеет белый человек к этому
искусству,  которое,  если верить легенде, передается  только  от  корейца к
корейцу и только в пределах  маленькой корейской деревушки, с древних времен
поставляющей  миру великолепных убийц, регулирующих отношения между  царями,
фараонами, императорами, касиками, вождями и другими монархами.
     Виннинг  не  думал,  что этот  визитер был  одним из них.  Вероятно, он
просто-напросто увидел автомат. Виннинг не верил в  существование того,  что
не  продается. Ему  никто  и  никогда не предлагал купить  услуги  этих  так
называемых совершенных убийц.
     Ему  не  пришло  в  голову  спросить  самого себя, как смог посторонний
человек  проникнуть  в его  спальню,  если  он  не  способен  совершать  так
называемые чудеса?
     Большой Джек достал автомат и прицелился.
     - Я просил ручку, - услышал Виннинг голос визитера.
     - Сейчас ты ее получишь! - ответил Большой Джек.
     Прогремели  две  автоматные  очереди.  Сквозь  их  оглушительный  треск
Виннинг, как ему показалось, расслышал, что гость сказал:
     - Благодарю вас. Большое спасибо.
     А потом Джек вдруг повалился на пол - не  кто-то другой, а именно Джек.
Его  автомат  вместе  с судорожно  сжимавшей  его рукой  оказался  на ковре,
достаточно далеко от Джека. Ковер рядом с автоматом сильно обгорел;  мертвые
пальцы оторванной руки все еще нажимали на курок.
     Как  только Джек упал, гость подсунул под тело правую руку и извлек  из
кармана толстую шариковую ручку.
     - О'кей, начнем сначала, - сказал он. - Только помедленнее, пожалуйста,
я не знаю стенографии.
     -  Вы  - кореец? -  спросил  Виннинг,  сам  удивляясь  смелости  своего
вопроса.
     - Не приставайте! - сказал Римо.
     В это утро он не хотел слышать упоминаний ни о Корее, ни о корейцах: он
и без того был слишком взволнован. Решение об отставке далось ему не просто.
     Гастингс Виннинг, разумеется, ни к кому не собирался  приставать, и тем
более к Римо. Кого-кого, а этого уважаемого гостя лучше было бы не задевать.
     Римо записал  полученные  сведения  и выразил желание задать еще только
один вопрос.
     - Пожалуйста, - сказал Виннинг, изо всех сил старавшийся не смотреть на
труп Большого Джека без кисти правой руки.
     - Как пишется "госсекретарь"? С одним "с" или с двумя?
     - С двумя, - сказал Виннинг.
     Поблагодарив  брокера,  Римо  прикончил  его  тычком  в  глаза.  Пальцы
погрузились в мозг до самых  костяшек. Брокер  испустил дух еще до того, как
упал на пол.
     В  этот  момент  Римо  припомнились  слова  его  школьной  учительницы,
сказанные много лет тому назад, когда еще не  были  запрещены  старые методы
обучения.
     -  Римо Уильямс,  -  строго сказала  она,  -  ты никогда  не  научишься
правильно писать.
     Старая  учительница говорила  истинную правду:  у Римо  до сих пор были
сложности с удвоенными согласными.
     Выйти из номера было несложно. Римо сделал то, что  проделывал в  таких
случаях  всегда: он вышел  через  двери. Всем, кто  ему встречался  (первыми
прибежали  телохранители),  он приказывал вызвать врача. Немедленно! Кто  же
откажется побежать за врачом, когда их босс умирает?
     Он  преспокойно  спустился  вниз  на  лифте.  Увидев  двух  полисменов,
впопыхах направляющихся в гостиничный вестибюль, он крикнул им на ходу:
     - Они еще наверху! Поторопитесь! Только соблюдайте осторожность - у них
оружие!
     Это  произвело  должный эффект. Стражи  порядка  выхватили револьверы и
постарались  найти  надежное  укрытие.  Попрятались  и  все  остальные,  кто
оказался в этот  ранний час  в вестибюле. А Римо вышел на  улицу и не  спеша
направился  к  центру  города,  ища   глазами   подходящий  телефон-автомат.
Предпочтительнее других  были автоматы,  установленные в магазинах, но почти
все еще  были закрыты.  Работали лишь дешевые закусочные, где рабочие  могли
съесть  перед  сменой  поджаренные  на  сале   крахмальные  комочки  чего-то
безвкусного,  выдаваемого  за   картофель,  а   также   свинину  с  гарниром
химического  происхождения;  желудок обычного человека  такая еда  разрушает
сравнительно  медленно, но Римо,  с его особой чувствительностью, она  могла
уложить наповал с первого раза.
     В этих забегаловках, казалось,  самый воздух был пропитан жиром, и все,
кто туда заходил, должны были вдыхать его мельчайшие частички.  Для обычного
человека это было безопасно, да и Римо тоже не причиняло особого вреда. Беда
была в  том,  что после  посещения  такого  места он  не  мог  избавиться от
противных запахов. Одежду приходилось выбрасывать.  Химчистка, конечно, была
в состоянии  вытравить  запах  жира, но  употребляемые  там  дезинфицирующие
средства могли  оставить Римо  без  наружного  кожного покрова.  Приходилось
постоянно думать об этом и нейтрализовать их действие немалым усилием воли.
     Какая ирония  судьбы!  Познав  и впустив  в  себя устрашающее искусство
Синанджу, усвоив знания,  накопленные наемными  убийцами  в  течение  многих
столетий,  Римо  в  некоторых отношениях  сделался более уязвимым,  чем  был
раньше.
     Его  наставник Чиун  говорил,  что  так  поддерживается  равновесие  во
Вселенной:   тот,   кто   получает,  должен   отдавать.  Приобретая  силу  и
выносливость, человек  платит за  это  болью и  усталостью. Ничто  в мире не
дается просто так, за все надо платить.  Так говорил  Чиун, Мастер Синанджу,
разумеется,  добавляя  при  этом,  что  он  дал  Римо   мудрость,  выдержку,
сверхчеловеческие возможности,  а  взамен получил  неуважение,  лень, полное
отсутствие заботы о нежной и чуткой  душе,  наделенной редкой добротой. Этой
душой был сам Чиун.
     Наконец  Римо попалась  на  глаза  закусочная для рабочих  с  испанской
кухней. Он замедлил дыхание и зашел туда. Посетителей в этот ранний час было
немного, и Римо удалось поговорить по телефону, находящемуся позади зала, не
рискуя быть услышанным. Новый номер телефона был записан у него в блокноте -
для памяти. Лукавый внутренний голос нашептывал, что звонить не  обязательно
и что он  делает это только для  того, чтобы  там, "наверху", его  последнее
задание запомнили  и оценили  как  выполненное чисто и профессионально,  без
сучка,  без  задоринки. Однако Римо  ни за  что не признался бы в  этом даже
самому себе. Какого дьявола! Плевать ему на то, что они там подумают!
     "Наверху" находился доктор Харолд В. Смит. Десять лет назад, когда Римо
только  еще  начинал  тренироваться  у  Чиуна,  готовясь  стать  единоличным
"исполнителем", карающей рукой КЮРЕ, Смитти, как называл его Римо, нарисовал
перед ним картину будущего этой организации, о  которой не знал никто, кроме
них двоих и президента США.  Ей  была  уготована роль защитницы американской
Конституции,  которая  уже  не  действовала.  КЮРЕ  должна была  бороться  с
коррупцией среди правительственных чиновников, заставлять правоохранительные
органы - полицию, федеральную прокуратуру - выполнять свои прямые функции.
     Это  была  очень  заманчивая  перспектива,  которая,  к  сожалению,  не
реализовалась. Сделать удалось очень немного, планы так  и остались планами.
Теперь КЮРЕ уже фактически не функционировала.
     Римо увлекся этой мечтой и  поставил  ей на службу все, чему научится у
Чиуна. Но однажды он пришел к выводу, что тело и разум могут быть объединены
только  благодаря  главным  космическим  ритмам,  что   человечество  нельзя
изменить  с  помощью  законов. Наоборот,  люди имеют те законы, которые  они
заслуживают. Если Америка скатывается в пропасть, значит, она того стоит.
     Открытие  опечалило Римо, но это было так. Теперь у него  будут  другие
обязанности. Прежде всего, нужно отдохнуть, что  было ясно. Но не так просто
было разобраться со всем остальным: Конституция, Смитти,  телефонная трубка,
дрожавшая в руке Римо, когда он набирал номер...
     Сигналы с телефонного аппарата поступали на особое приемное устройство,
чтобы напрочь исключить  подслушивание.  Пока  он  зачитывал  полученную  от
Виннинга информацию, ему все время казалось, что звуковые волны, порождаемые
его голосом, засасываются в трубку, а уши заложены ватными тампонами. Он  не
слышал  своего   голоса,   вернее,  голос,  звучавший  внутри  его   самого,
воспринимался как чужой. Когда он отводил трубку, пробки  в ушах исчезали, а
когда  приближал  -  все  повторялось. Римо  нашел  это  странным.  Еще одно
бесполезное  новшество,  рассчитанное  на  то,   чтобы  обогатить  Японию  и
причинить неудобство американцам.
     Закончив отчет, он спросил:
     - Вы ответите мне сами, Смитти, или я должен довольствоваться беседой с
автоответчиком?
     - Если  хотите получить  ответ  от шефа, вам нужно подождать, - ответил
компьютер.
     Римо  презрительно фыркнул  в  трубку.  На  плите стояла  металлическая
сковорода с нарезанными кружками картофеля. Чтобы не  вбирать  в себя жирный
воздух кухни,  Римо задерживал дыхание.  Физиологические ритмы  замедлились,
сердце билось  предельно  медленно.  Однако  наполняющие  воздух  мельчайшие
капельки жира оседали на его коже. Ему  нестерпимо  хотелось соскоблить их с
себя.
     -  Добрый  день,  -  послышался  в  трубке знакомый скрипучий голос.  -
Говорите!
     - Как вы думаете, Смитти, есть в слове "госсекретарь" две буквы "с"?
     - Римо! Неужели вам  больше нечего  делать?  У нас  столько  нерешенных
проблем, касающихся...
     - Так две или нет?
     -  Две! Послушайте,  Римо, наблюдается  необычная активность, возможно,
связанная с...
     - Вы уверены, что две?
     - Ну да! Послушайте...
     - Всего хорошего! - сказал Римо. - Это было мое последнее задание.
     Он  повесил  трубку и  вышел на воздух,  которым  можно было дышать. Он
сделал вдох полной грудью - впервые с того момента, как вошел в ресторан.
     Потом он облюбовал  машину, оставленную кем-то  поодаль  от набережной,
забрался  в нее, соединил провода замка зажигания  напрямую и  поехал  вдоль
берега  в  сторону Дилрея. В нескольких  кварталах от лодочной  пристани  он
остановился, вылез из машины и пошел к белой двухпалубной яхте, стоявшей там
на якоре уже около месяца.
     Кончено! Больше десяти  лет он проработал на  КЮРЕ. Теперь он свободен.
Давно бы так!
     Воздух  был чист  и прозрачен. Море  легонько  покачивало  судно, будто
желая сделать приятное молодому человеку, у которого вся жизнь  была впереди
и который теперь знал, как ею распорядиться.
     На борту Римо увидел старика. Тощая фигура,  реденькая бородка-метелка,
жидкие пряди  волос на висках.  Одетый в  голубое  кимоно,  он  сидел в позе
лотоса, устремив безмятежный взгляд в бесконечность, и не повернул головы на
звуки шагов.
     - Я ушел от Смита, папочка, - сказал Римо.
     - Какое  замечательное утро,  - отозвался старик.  На миг  его  длинные
ногти  показались  из рукавов  кимоно.  - Наконец-то. Смит  был  сумасшедшим
императором,  а  нет ничего  более неприемлемого  для  ассасина  -  наемного
убийцы, чем  служить безумцу. Все эти  годы я пытался объяснить тебе это, но
ты почему-то не хотел меня слушать.
     - Я и сейчас не  хочу,  - сказал Римо,  зная  наперед, что хочет он или
нет, а выслушать Чиуна ему придется.
     Если уж Чиун, Мастер Синанджу, захотел что-то  сказать,  его не  сможет
остановить даже целое войско. Особенно когда речь заходит о таких вещах, как
неблагодарность ученика, его некорейское происхождение, скупость  и безумные
поступки Смита.
     Чиун не понимал, зачем  надо  спасать  Конституцию. Многовековой  опыт,
накопленный Мастерами  Синанджу  за  время  службы у  честолюбивых монархов,
мешал ему  понять,  почему глава  могущественной организации не желает  быть
главой государства. Он был попросту шокирован, когда Смит ответил отказом на
сделанное  Чиуном  предложение  убрать   действующего  президента  страны  и
посадить на его место  императора Смита. Такой разговор состоялся у  них еще
тогда, когда Чиун и Римо еще только начинали работать на КЮРЕ. В  результате
Смит  решил пользоваться  услугами  корейца, не  раскрывая  ему  тайн  своей
организации.
     Точно так же, как Смит никогда не мог понять, что такое Синанджу, так и
Чиун, по-видимому, не мог понять, что такое КЮРЕ. Только один Римо понимал -
в общих чертах - и  то, и  другое. Он  занимал промежуточное положение между
двумя мирами:  в одном  он жил,  другой изучал - и нигде не  чувствовал себя
дома.
     - Ты можешь спросить, почему мои слова не были услышаны, - сказал Чиун,
поворачиваясь всем  корпусом  в сторону Римо  и не меняя при этом  положения
ног.
     - Я ни о чем не спрашиваю, - возразил тот.
     - Но я должен тебе ответить! Причина состоит в том, что я слишком  мало
ценил свое великодушие, свою мудрость и свою доброту.
     -  Каждый год Смитти посылал подводную лодку,  которая  отвозила  твоим
землякам плату за мое  обучение. Ее заход в  воды Северной Кореи мог вызвать
третью мировую войну. Он платил золотом; никто и никогда не  платил Мастерам
Синанджу больше.
     - Ты ошибаешься, - возразил Чиун. - Кир Великий дал больше.
     Чиун  имел с виду древнего персидского царя, отдавшего за оказанную ему
услугу  целую провинцию. С  тех  самых пор  Дом Синанджу очень высоко  ценил
возможность работать  на Персию, хотя она  и  называется  теперь Ираном.  То
обстоятельство, что Иран  заработал миллиарды долларов на экспорте нефти, не
сделало его менее привлекательным в глазах Чиуна.
     -  Получать  слишком  большой дар не всегда  хорошо, - сказала та часть
Римо, которая заключала в себе Синанджу.
     Мастер Синанджу, получивший  в дар  целую провинцию, научился искусству
управления, но утратил  редкостное искусство владения своим телом.  Согласно
хроникам Синанджу, его чуть не убили,  и он  мог умереть,  не передав своему
преемнику  секреты  Синанджу.  То, что  он успел передать,  - в измененной и
ослабленной форме - получило название "Боевые искусства Востока".
     Синанджу  было всегда, это - единственная  истинная ценность. Уходят со
сцены  нации,  исчезает  золото,  а  искусство   Синанджу,  передаваемое  от
поколения  к  поколению, будет жить вечно.  Римо  объяснил  это Чиун, а тому
объяснил его предшественник.
     -  Ты прав, - сказал Чиун. - Но ведь ценность дара определяется не  его
размерами. То, что я подарил тебе, не имеет цены, а ты разбазарил это, служа
сумасшедшему Смиту. И я когда-нибудь жаловался?
     - Всегда, - сказал Римо.
     -  Не было этого, - возразил Чиун. -  Ни  разу. И тем не менее  я видел
лишь одну  неблагодарность. Я сделал наследником  богатств  Синанджу  белого
человека. Почему я так поступил?
     -  Потому что единственный способный  человек в вашей  деревне оказался
предателем,  да  и  все  остальные  были не  лучше.  В  моем  лице ты  нашел
преемника, кому мог передать свои знания.
     - Я нашел в твоем лице бледный кусок свиного уха, потребляющий мясо.
     - Ты нашел того, кто был в состоянии воспринять Синанджу. Белый человек
смог его усвоить, тогда как желтый - не мог. Обрати внимание - именно  белый
человек. Белый.
     - Это расизм! - рассердился Чиун. -  Откровенный  расизм, и он особенно
нетерпим, когда исповедуется низшей расой.
     - Тебе был необходим белый человек, признайся!
     - Я метал бисер перед  свиньей, - сказал Чиун.  -  А теперь  эта свинья
заявляет, что я могу забрать свой бисер обратно. Я опозорил мой Дом! О Боже!
Ничего более ужасающего я совершить не мог.
     - Я нашел другой способ зарабатывать на жизнь, - сказал Римо.
     И впервые за все время знакомства с Чиуном он увидел, как желтое, будто
пергаментное, лицо,  обычно такое невозмутимое,  залила краска  гнева.  Римо
понял, что совершил ошибку. Большую ошибку,



     В 4.35 утра полковник Блич  получил приказ  от своего  шефа. Приказ был
отдан в форме вопроса. Готов ли он, интересовался шеф, вывести свою часть на
выполнение  первого  задания? Для него, шефа,  важно  знать это: он хочет  в
недалеком будущем продемонстрировать соратникам свои отряды в действии.
     - Так точно, сэр! - сказал на это Блич.
     Он  перевел свое  круглое  тело  в сидячее  положение и, не  вставая  с
постели, записал время звонка.
     - Имейте в виду, полковник: провал исключается.  Если вы  не готовы,  я
согласен подождать.
     - Мы абсолютно готовы, сэр! В любую минуту.
     Последовала долгая пауза. Блич ждал с карандашом в руке. За дверью были
слышны размеренные  звуки  шагов личной охраны Блича. Его спальня напоминала
тюремную  камеру:  жесткая  кровать, окно, сундук  с бельем. Кроме тостера и
холодильника,   в  котором   он  хранил  свои  любимые  булочки,   и   белой
эмалированной хлебницы, где он держал  джем двадцати двух  сортов, в комнате
ничего  не  было.  Она  выглядела  даже более  спартанской,  чем  солдатская
казарма.
     Если бы Бличу нужно было оправдать свое строгое обращение с солдатами -
хотя с его точки зрения он обращался с ними вполне сносно, - вид его комнаты
мог сослужить ему хорошую службу. Сам он оправдывал все,  что  нужно,  своей
миссией. Каждый раз, когда он смотрел на два портрета, висевшие на стене под
флагом  Конфедерации,  потерпевшей  поражение  в  войне  Севера  и  Юга,  он
чувствовал, что готов  на все во имя  исполнения этой миссии. Не по чьему-то
приказу, а  исключительно по  зову другой  он перешел  из регулярной армии в
эту, особую часть, откуда не было пути назад.
     - Послушайте,  полковник. Если  вы не сможете выступить теперь, это еще
полбеды. Но если вы начнете и провалитесь...
     - Это исключено, сэр.
     - Тогда - завтра.
     - Есть, сэр!
     - В городе, все выходы из которого легко перекрываются.
     - Норфолк, штат Вирджиния? - догадался Блич.
     - Да.
     - Будет сделано, сэр!
     - Энтузиазм - это еще не все, полковник.
     -  Сэр,  я  знаю реальное положение вещей. Я  могу повести своих парней
куда угодно. Они преданны мне и вышколены. Не смешивайте  их  с неженками из
регулярных частей, сэр. Они умеют сражаться.
     -  Тогда действуйте, - произнес  шеф  негромким,  мягким  голосом.  Так
говорят очень богатые люди, у которых нет необходимости повышать голос, дабы
добиться нужного результата.
     - Когда мы получим список... э-э... список этих субъектов, сэр?
     - Вы  найдете  его  у  себя  в норфолкской папке. Там  указано двадцать
человек. Мы рассчитываем получить не менее пятнадцати.
     - Да, сэр! Послезавтра вы их получите.
     - На них не должно  быть  следов  насилия - ни синяков,  ни шрамов. Это
всегда производит неприятное впечатление.
     - Я понял вас, сэр! Ни единой царапины!
     Блич  не стал ложиться снова. Уснуть он  все равно уже не сможет, лучше
отоспится через два дня.
     Он  оделся по-походному и шагнул в туманную дымку предрассветного утра.
С  ближнего болота на него пахнуло тяжелым сырым ветром. Полковник шел через
двор, по  усыпанной гравием  площадке, где  он каждое  утро  устраивал смотр
своему войску. Звуки его тяжелых  шагов гулко  раздавались в ночи, точно бой
барабанов  идущей  в  наступление  армии, состоящей  из одного-единственного
человека.
     Блич  направился   в  секретный  отдел,  который   отличала  абсолютная
надежность. Отсюда  нельзя было выкрасть ничего, ни единый клочок бумаги  не
мог попасть  в  руки ЦРУ, ФБР, конгресса или кого бы то ни было, кто пожелал
бы раскрыть существование части особого назначения, руководство которой Блич
рассматривал как свой священный долг.
     Впрочем,  бумажную  волокиту  он  презирал  всегда.  Вот  и  теперь  он
ограничился лишь беглым взглядом на карты, отчеты и списки, не прикоснувшись
ни к чему рукой.
     В  северной части  двора  стоял пост: на  квадратной  стальной  панели,
выкрашенной в  защитный цвет,  расположились два  автоматчика.  Он рассеянно
кивнул им, думая о том, что, если устроить здесь тепличку и  посадить цветы,
это будет великолепной маскировкой - цветы закроют люк от любопытных глаз.
     К поясам охранников  были  прикреплены асбестовые рукавицы - на случай,
если полковник Блич пожалует в дневное время, когда плита сильно раскаляется
под  солнцем  Южной Каролины. Сейчас,  когда  было  сравнительно  прохладно,
часовые взялись за плиту голыми руками и  потянули  вверх. Под ней оказались
ступени из светлого бетона, ведущие круто вниз.
     Стуча каблуками сапог, Блич начал спускаться в люк.
     -  Закрывайте!  -  нетерпеливо  сказал  он,  вставив  ключ  в  замочную
скважину.  Дверь  можно  было  отпереть  только  после того,  как  закроется
стальная плита наверху.
     Наконец плита опустилась. Падавший сверху призрачный лунный свет исчез,
и  лестница погрузилась  в кромешный мрак.  Полковник повернул ключ, и дверь
открылась.   Помещение  залил  мягкий  свет,  яркость  которого   постепенно
нарастала.
     Посредине комнаты находился пульт  с экраном  и множеством  кнопок. Это
был  кратчайший путь ко всем  накопленным  в их деле секретным сведениям.  В
первый  раз Блича сюда привел  сам шеф,  посвятивший его в свои планы. Когда
Блич увидел все это, он поверил, что сможет выполнить свою важную миссию.
     Здесь вся Америка была как на ладони. Вот он нажал кнопку  "Норфолк", и
перед  его  глазами предстала картина  города со всеми тоннелями  и мостами,
соединяющими центр  с пригородами.  На  карте  было помечено абсолютно  все:
секретные службы, обязанности федеральной полиции и полиции штата Вирджиния,
кто и чем  занимается  в городе, обеспечивая его жизнедеятельность. Сведения
были двухдневной давности.
     Он  нажал другую кнопку,  и на экране  появились дополнительные данные,
соответствующие  сегодняшнему  дню.  Он  запросил имена, фотографии  и места
проживания этих двадцати человек. Он хотел получить самые последние сведения
об их местонахождении, для чего и включил режим экстренного запроса. Главное
достоинство системы заключалось в  том,  что  людям, находящимся  на  другом
конце компьютерной цепи, совершенно не  обязательно было знать, для  кого  и
зачем они  собирают эту информацию. На шефа могли работать  тысячи людей, но
ни одни из них не догадывался о цели своей работы.
     Уэнделл Блич не сомневался в успехе  этой великой миссии. Вот он сидит,
изучая расположение городских улиц и  площадей, куда он намеревается повести
своих парней. Они аккуратно сделают все, что  надо, а потом уйдут. И ничто -
ни закон, ни армия - не сможет им помешать.
     Блич  подготовил  три  варианта  рейда. Они  родились в его  голове  не
сегодня,  а несколько  месяцев тому назад.  Он пропустил их через компьютер,
выдавший  их сравнительную  оценку.  Речь  шла не  о  том, какой план  может
удаться  или не  удаться.  Годились все  три.  Вопрос  был в том, какой план
сработает лучше.
     Полученные ответы ему понравились.  Задание  представлялось простым. Не
рейд, а прогулка на свежем воздухе.
     Сомнения  были лишь относительно  этих двадцати. Это  были субъекты без
ясной линии поведения. Их встречали то в баре, то в пивной, куда заглядывают
инспектора благотворительных фондов, то  в  каком-то  заброшенном здании. Не
исключено,  что  некоторые  из  них могут находиться  сейчас  в  полицейском
участке.
     На основании ответов компьютера  Уэнделл Блич уточнил некоторые детали.
Он устал, в животе у него урчало  от голода, когда он подал сигнал открывать
люк.
     Часовые  осветили  себя  прожектором,  и  настенный  экран  показал  их
изображения. Убедившись, что на посту стоят его охранники, Блич отпер дверь,
вышел и  посмотрел на часы:  со своими молодцами они  доберутся  до места  в
считанные часы.  Свой  расчет он  строил на том, чтобы  до самого последнего
момента сохранять все в тайне, а потом сделать решающий бросок.
     Они выступят при  свете  дня,  что-нибудь  около девяти. В этот час  их
"клиенты",  вероятнее всего,  еще не проснутся, и  их можно  будет  взять  в
постелях. Это оптимальное время.

     Когда Блич увидел, как отобранные  им группы садятся в оливкового цвета
автобусы, сердце  его возликовало. Одно дело  - планировать рейд, совершенно
другое - видеть свой план в действии.
     В  белых  беретах  и синей форме,  в белых гетрах,  с буквами  "БП"  на
нарукавных повязках, они выглядели  совсем как береговой  патруль, появление
которого близ военно-морской базы  ни у кого не  вызовет  подозрений. Только
сам полковник был одет в военную форму защитного цвета.
     К восходу солнца они прибыли в окрестности Норфолка. Блич распорядился,
чтобы  автобусы свернули  на  набережную, по которой  они могли продвигаться
дальше, обходя "горячие" точки.
     В решающий момент Блич еще раз проверил снаряжение: боеприпасы, оружие,
новейшие   нейлоновые   цепи,   которые   были   предпочтительнее    обычных
металлических,  наручники, одноразовые  шприцы  для  введения  наркотиков  и
сильнодействующего снотворного. Все было на месте.
     Автобусы миновали Оушен-бридж  и в 8.37  остановились на  Гренби-стрит.
Боевики  пошли  на задание. Стояло яркое  солнечное утро. Улицы были пусты -
все взрослое население было на работе.
     Начали  они  с   "Мастерской   натуральных  африканских   париков"   на
Джефферсон-стрит, принадлежавшей Р.  Гонсалес.  Боевикам понадобилось  всего
несколько минут, чтобы проникнуть через застекленную дверь, высадив ее двумя
ударами. Красивая  мулатка  со  светло-коричневой  кожей  и  угольно-черными
глазами  стояла  в  салоне,  напротив входной двери,  со щеткой  в руках. Ее
мгновенно оттолкнули в сторону.
     Четверо коммандос поднялись по лестнице в спальню, расположенную справа
от входа. Вскоре они  вернулись, неся на  руках мертвецки  пьяного  молодого
негра.
     - Это Люшен Джексон, сэр! Сомнений быть не может, это он.
     - А  та, что стояла у входа, наверное,  его сестра?  -  спросил  Блич и
огляделся по сторонам. - Куда она подевалась?
     - Это была его сестра, сэр.
     - Ладно, идемте!
     Боевики шли по улице. Одни  группы входили через двери, другие  - через
окна. Полковник Блич убедился, что не  может лично  следить за захваченными,
поскольку должен обеспечивать слаженность действий своих офицеров и солдат.
     Спустя  полторы минуты они перешли на другую улицу.  А еще через восемь
секунд Р. Гонсалес появилась у входа  в мастерскую с "магнумом" 44 калибра в
руках. Увидев, что улица пуста, она разразилась проклятиями. Ей так хотелось
пристрелить кого-нибудь из негодяев собственной рукой!
     Блич был  в  состоянии,  близком  к  экстазу. Никто  из его  парней  не
допустил   ни   единой   ошибки.  Транквилизаторы  действовали   безотказно.
Натренированные   руки  засовывали   во   рты  пластмассовые   кляпы,  чтобы
одурманенные   наркотиками   люди  не  задохнулись  от  своего  собственного
запавшего  языка.  На заломленные за спину руки жертвы надевались наручники,
ноги связывались, и ступни притягивались к запястьям. В таком виде их, точно
тюки грязного белья,  засовывали в багажные отделения автобусов,  которые  в
отличие от нормальных  "грейхаундов" и "трайлвейсов" были снабжены баллонами
с кислородом.
     В четырех кварталах этой части города взяли четырнадцать мужчин. На это
ушло двадцать две минуты. Блич стоял перед выбором: искать  ли  пятнадцатого
запланированного "клиента" и тем самым подвергнуть весь  отряд опасности или
уехать сразу,  имея в наличии четырнадцать захваченных  жертв.  Он предпочел
второе. Это было  правильное решение.  Он не  был бы назначен  на этот пост,
если бы умел думать только о себе. И он дал отбой.
     Рядовой Дрейк пришел, конечно, последним. С ним надо будет разобраться.
     Два   автобуса   военно-морских  сил   с  грузом  людей,  спрятанных  в
специальных багажных отделениях,  медленно  и  осторожно  выехали на главную
улицу. Все боевики были на месте.
     Блич приказал  водителю своего  автобуса ехать  к тоннелю, идущему  под
мостом возле Чесапикского залива. Это распоряжение было передано по рации во
второй автобус.
     В тоннель въехали два автобуса  военно-морских сил, а  выехали автобусы
частных  фирм с соответствующими эмблемами  и номерными знаками. Закрывавшие
окна щиты убрали, и теперь можно было видеть внутренность салона, где сидела
большая компания студентов, направляющихся домой в Мэриленд.
     Они  следовали  по  дороге  номер  13, пока  не  достигли  окрестностей
Эксмура.  Там "студенты" вышли  из  автобуса,  прихватив  с  собой  багаж. В
рюкзаках с наклепками Свартморского колледжа лежала униформа военно-морского
патруля и оружие.
     На Бличе теперь были зеленые бермуды и белая тенниска  с надписью "Штат
Свартмор", на шее висел свисток. Если бы их остановили, он вполне  мог сойти
за спортивного тренера.
     Живой груз был оставлен в багажных отделениях, куда подавался кислород,
чтобы связанные люди не задохнулись.
     После того как отряд  прошагал примерно  с милю по проселочной  дороге,
пролегавшей через широкий луг, Блич приказал всем сесть на траву и ждать.
     Если бы у него  не было наручных часов, он был бы готов поклясться, что
прошло не десять минут, а все тридцать.
     Секундная стрелка еле-еле  ползла, и здесь, под  этим  палящим солнцем,
Блич узнал, какой долгой  может показаться одна минута. Но вот  из-за холма,
покрытого начавшей  желтеть травой, донесся грохот вертолетов. Их сине-белая
окраска радовала  глаз, а главное, они  прибыли вовремя. Теперь  все  было в
порядке.
     Когда  приземлился  первый  вертолет, пилот передал  полковнику  устное
послание.
     - Четырнадцать, тройной успех, сэр, - сказал летчик, не понимавший, что
означают эти слова.
     Блич,  однако,  их  понял.  Первое  слово  означало,  что  из автобусов
извлекли четырнадцать  пленников, два последних -  что на  всех трех стадиях
операция прошла успешно. Блич со своими боевиками вошел  и вышел из Норфолка
без всяких помех; число пленных соответствовало заданию,  все  идет  хорошо,
захваченных людей уже везут к окончательному месту назначения.
     Блич  погрузил  парней  в  вертолеты. Рядовой  Дрейк  забрался на  борт
последним и при этом споткнулся.
     По  возвращении в  лагерь  Дрейка надо будет  обвинить  в  самоволке  и
отправить в тесный и душный бокс, раскаляющийся на летнем солнце. Потом Блич
отведет своих ребят в лес, на трехдневные учения. За это  время Дрейк умрет,
и  Бличу останется  лишь произнести короткую речь,  "напомнив" солдатам, как
Дрейк  пытался убежать из  расположения части, а коль скоро это так, то  он,
Блич, предпочитает забыть даже имя Дрейка. Полковник еще не решил, что будет
эффектнее: предоставить ребятам самим обнаружить мертвое тело в боксе или же
построить их на плацу,  а потом  открыть бокс  и окликнуть Дрейка, предлагая
ему выйти и стать  в строй. Когда люди понимают,  что ты  запросто можешь их
убить,  безо  всякого к  тому  повода,  это  придает  любому  потенциальному
наказанию привкус фатальности и особую пикантность.
     Солдаты  у  него  хорошие,  теперь Блич  это  знал. Скоро  в  части  не
останется  людей,  которых  надо  наказывать  для  острастки.  А  пока  Блич
испытывал  непреодолимое   желание  скушать  пышную  булочку  с  поджаристой
корочкой.
     Он выиграл свое  первое сражение. Согласно  расчетам компьютера  и  его
собственным,  более  важным  предположениям,  первое  задание  обещало  быть
наиболее трудным. Дальше должно пойти легче. Он выполнил  свою часть миссии,
теперь те,  кто  будет  работать с  живым  грузом, должны сделать свою. Этим
занимались издревле, и в  самых цивилизованных странах этот род деятельности
прекратил свое существование  сравнительно  недавно -  каких-нибудь  сто лет
назад.
     Уэнделл Блич был не единственным, в чьем распоряжении была компьютерная
сеть  с  ограниченным  доступом.  Существовал  и  другой  центр,  обладающий
обширной информацией  о жизни американского общества.  Доступ к нему был еще
более ограниченным. Только один компьютер в одной-единственной точке Америки
мог затребовать информацию. А если  его  попытался бы воспользоваться кто-то
другой, то вся система самоликвидировалась  бы, превращаясь в массу проводов
и транзисторов, плавающих в неразбавленной кислоте.
     Этот  компьютер  находился  в  местечке  Рай  под  Нью-Йорком.  Простые
смертные считали, что здесь помещается санаторий "Фолкрофт", бывший на самом
деле лишь прикрытием компьютерного комплекса. Здесь находились мозг и сердце
тайной организации КЮРЕ, недавно лишившейся своей карающей руки.
     Глава  этой  организации доктор Харолд В. Смит сидел в  своем кабинете,
окна которого выходили на залив Лонг-Айленд и на океан, пересеченный некогда
его  предками,  прибывшими  сюда   из  Англии,  чтобы  создать   государство
справедливости и  права.  Доктор Харолд  В.Смит с помощью компьютера пытался
проанализировать информацию, полученную Бличем от его компьютера.
     Первые сообщения были путаными. Какие-то люди из негритянских и цветных
кварталов Норфолка были то  ли захвачены налетчиками, то ли присоединились к
ним добровольно. Факты выглядели неясными, потому что это было лишь  начало.
Хорошие разведданные, как и хорошие деревья, растут и формируются  не сразу,
для этого требуются  время и удобрения  - новые  порции информации.  К 10.42
Смит знал  только то, что пропали какие-то люди.  Компьютер сообщил, что все
они имели "некоторые сходные характеристики".
     Смит изучал эти "сходные характеристики" с  хмурым и кислым  выражением
лица  с  плотно  сжатыми, тонкими губами.  Однако за  высоким лбом  работала
пытливая мысль. Стараясь не паниковать, он чувствовал: что-то не так. Однако
причин этого он пока не знал.
     "Сходные  характеристики"  сводились к  следующему:  все пропавшие были
темнокожие,  от двадцати  до  двадцати трех лет; все были замешаны  в мелких
преступлениях;  все были  безработными и, согласно  федеральным  законам, не
подлежали приему на работу.
     Из кармана серого жилета Смит достал карандаш.  Он любил  узкие жилеты,
серые  костюмы и  белые рубашки с неизменным галстуком  в  зеленую  полоску.
Обувь  он предпочитал из  кордованской кожи, считая, что  она носится  лучше
обычной.
     Смит   начал  что-то  прикидывать  на  бумаге,  оставляя  неразборчивые
каракули.  Компьютер  часто  бывает предпочтительнее  человеческого мозга  -
кроме тех случаев, когда приходится возвращаться  к фактам несколько раз для
всестороннего их изучения.
     Компьютер   уточнил  число  пропавших  мужчин.  Их  было  четырнадцать.
Вернувшись к списку "общих характеристик". Смит установил,  что больше всего
страдали  от  них  родственники.  Тогда  он  запросил у  компьютера  срочные
сведения  о  членах  семей  пропавших граждан.  Ему  пришло  в  голову, что,
возможно, их устранение  было  делом рук  одного из  родственников.  Задавая
такой вопрос,  Смит был  почти  уверен, что  он ничего  не даст. Те, кто был
более  всего  заинтересован  в  устранении из  Норфолка  этих  людей,  были,
вероятно, менее всего способны это сделать.
     Компьютер  выдал только одно имя -  не потому, что этого человека можно
было подозревать в организации похищения людей, а по причине его контактов с
КЮРЕ  в одном,  уже  законченном,  деле.  Однако имя  Р. Гонсалес было скоро
отодвинуто  на  задний  план  другой,  более важной  информацией:  несколько
очевидцев видели, как люди были захвачены насильно и связаны, как им вводили
шприцем  какой-то  транквилизатор.   Те,  кто  это  сделал,  были   одеты  в
военно-морскую форму береговой охраны.
     Смит  попытался  узнать местонахождение Римо и Чиуна. Компьютер выяснял
это элементарным просмотром  соответствующих файлов.  Компьютер умел  делать
то, что умеют немногие из людей: он  "листал" файлы очень быстро, выхватывая
нужные факты и не отвлекаясь на  постороннюю информацию. Если бы встретились
полицейские  или репортерские отчеты о том, как человек, действуя в одиночку
и не имея оружия, запросто искалечил большую группу  вооруженных  людей, это
было  бы важно. Если бы попались свидетельства очевидцев  о том,  как  некто
разгуливает по отвесной наружной стене здания,  это тоже было бы важно. Если
бы компьютер выдал  сообщение о том, как двое  неизвестных, белый и  желтый,
ввязались в историю только из-за того, что какой-то прохожий  случайно задел
старика  корейца  и  в  результате  лишился  руки,  это позволило бы сделать
окончательные выводы.
     На это раз, однако, доктор Смит получил от компьютера только один факт:
человек прыгнул из самолета без парашюта и остался  жив. Зрачки серых, будто
стальных, глаз Смита расширились: вот оно! Но вслед за  тем его лицо приняло
обычное  непроницаемое  выражение:  человек,  спрыгнувший без  парашюта, был
помещен  в  критическом  состоянии  в  госпиталь  "Уинстед  мемориал",  близ
Рэмеджа, штат Южная Дакота.
     О местонахождении Римо и Чиуна компьютер  не сообщил ничего. Можно было
не сомневаться, что их нет в Южной  Дакоте: чтобы упрятать Римо в госпиталь,
одного прыжка без парашюта недостаточно...



     Мастер Синанджу не верил  своим ушам. Он боялся переспросить, опасаясь,
что услышать это во второй раз будет выше его сил. И все-таки он решился:
     - Что я тебе сделал? Почему ты так скверно поступил со мной?
     - Может, не так уж и скверно, папочка?
     - Я не могу в это поверить!
     - Тебе придется-таки поверить. Я больше не буду убивать.
     - О-о-о... - застонал Чиун, как от непереносимой зубной боли.  - Я могу
вытерпеть  все,  любую боль, - молвил он наконец.  - Но знать, что я изменил
делу  предков,  отдав  то  бесценное,  что  уже  никогда не  вернется  в Дом
Синанджу... нет, с этим жить нельзя.
     - Я не чувствую себя виноватым, - сказал  Римо. - Я появился на свет не
для убийств, а для жизни. Я не родился ассасином.
     -  Теперь не  имеет смысла говорить  об этом, - возразил Чиун. Внезапно
его  мрачное  лицо  просветлело.  - Ты  ведь  сейчас убиваешь,  Римо!  Своим
поступком  ты  убиваешь Дом Синанджу, вот что  ты  делаешь! Ты убиваешь наши
традиции! Кто теперь  подхватит бесценный сгусток солнечной энергии древнего
боевого  искусства  и  передаст  свой  опыт  другим,  чтобы  можно  было его
сохранить? Кто, ели не ты?
     - Это сделаешь ты. Ты нашел меня, найдешь кого-нибудь еще.
     - Таких больше не существует!
     -  А  как   насчет  блистательных  корейцев,  которых  ты  так   любишь
превозносить?  Ты говорил, что  среди  них есть  много достойных Синанджу  и
только в минуту слабости ты предпочел белого человека.
     - Я уже слишком стар.
     - Тебе не больше восьмидесяти пяти.
     - Я отдал так много... У меня ничего не осталось.
     Римо заглянул в стоявшую на плите кастрюлю. После ленча он уедет, чтобы
начать новую работу на новом месте. Рис уже разварился, скоро будет готова и
утка.
     Он заказал  билеты  на  рейс  компании  "Дельта"  из  Уэст  Палм-Бич до
Нью-Йорка. Однако до  поры до времени  умолчал о том,  что билетов  заказано
два.
     - Женьшень в рис добавить? - спросил Римо.
     - Оставь женьшень  до лучших  времен! - воскликнул старец. - Женьшень -
для того, чье сердце не разбито и кто не был предан своим учеником.
     - Так не класть? - уточнил Римо.
     - Если только  самую  малость, -  сказал Чиун.  -  Лишь для того, чтобы
напомнить мне о счастливых днях, которые уже не возвратятся.
     Он скосил глаза на кастрюлю,  чтобы видеть, достаточно  ли Римо положит
ароматных корешков женьшеня в кипящий рис.
     Заметив его  заинтересованный  взгляд,  Римо  добавил  еще. Чиун  отвел
глаза.
     - Но теперь это меня уже не радует, - сокрушенно добавил он.
     Во время  ленча  Чиун сокрушенно  твердил, как его абсолютно  ничто  не
радует.  Хотя, он  признавал,  бывает  в жизни  и не  такое.  Бывает гораздо
хуже...
     - Что именно? - спросил Римо, разжевывая рис до жидкого состояния.
     Процесс приема пищи теперь уже не  был для  него актом удовольствия. Он
ел  так, будто выполнял  дыхательные упражнения.  Правильно есть  - означает
потреблять необходимые  организму  питательные вещества. Наслаждаться  пищей
было   бы  неверно,  так  это  может  привести  к  перееданию,  что  чревато
неприятностями, особенно для  американцев,  сплошь и рядом  злоупотребляющих
избыточной пищей.
     -  Ты  занят  мыслями о  пище больше, чем  я  - мыслями об  осквернении
Синанджу, - сказал Чиун.
     - Так оно и есть, - согласился Римо.
     - Это  предательство, - сказал Чиун. -  Низкое  предательство. Я теперь
желаю одного: не допустить, чтобы искусство Синанджу растрачивалось не на те
цели, для которых оно предназначено.
     - Прекрасно, - сказал Римо.
     - Я даже не спрашиваю тебя, чем ты собираешься заниматься.
     - И правильно делаешь. Так будет лучше для тебя.
     - Не  все,  как  тебе известно, могут оценить по достоинству ассасинов,
даже самых великих.
     - Я это знаю. - В тоне Римо не было и тени насмешки.
     - Они называют нас палачами.
     - В известной степени это так.
     - Они не понимают того, что мы делаем.
     - Да уж где им понять.
     Римо  решал,  есть  ему  утку  или нет. Молодому человеку его  возраста
достаточно того количества жиров, которое содержится в растительной пище. На
белой коже сваренной  утки блеснула  желтая крупинка жира, и Римо решил, что
ограничится рисом.
     - В  твоей  стране дето обстоит  гораздо хуже: здесь  повсюду  работают
непрофессиональные убийцы.  Каждый, у кого есть оружие,  считает себя вправе
убивать.
     - Я это знаю, - сказал Римо.
     - А истинного наемного убийцу ассасина уважают даже  его жертвы, потому
что  умирать от его  руки  легко. Разве сравнить с такой  смертью  страдания
престарелого  человека,  мучимого столькими  болезнями, пока он доберется до
могилы?  Его  тело  иссыхает,  члены  слабеют,  зрение  притупляется, дышать
становится  трудно.  Когда же человек уходит из  жизни с помощью  настоящего
наемного  убийцы,  он  не  испытывает  боли -  все  происходит  мгновенно. Я
предпочел  бы  умереть  именно  так, это лучше,  чем  погибнуть  в  дорожной
катастрофе, - рассуждал Чиун.
     Римо встал.
     - Мне пора, папочка. Ты едешь со мной?
     - Нет, - сказал Чиун. - Это  не для меня. Я слишком стар и беден. Давай
прощаться. Возможно, ты и прав, настало время покинуть меня.
     - Не так  уж ты и беден,  - возразил Римо. - У тебя полно золота.  Да и
когда это было, чтобы наемный убийца не мог найти работу?
     Все свое имущество Римо уложил в  голубую холщовую сумку: пару запасных
твидовых брюк, три пары носков, четыре черных футболки, зубную щетку.
     Он думал, что Чиун его остановит, но этого не произошло. Римо застегнув
молнию на  сумке.  Чиун трудился над своей порцией  утки, отщипывая  от  нее
маленькие кусочки своими длинными ногтями и разжевывая мясо в жидкую кашицу.
     - Ну, я пошел, - сказал Римо.
     - Вижу, - отозвался Чиун.
     Римо знал,  что  Чиун  никогда  не  путешествует  без своих  необъятных
дорожных  сундуков, которые нужно сдавать в  багаж заранее, чтобы  их  могли
перевозить морем. На этот раз он не поручил Римо это сделать.
     - Я ухожу, - повторил Римо.
     - Понятно, - сказал Чиун.
     Римо  пожал  плечами и  испустил глубокий  вздох. Он проработал  больше
десяти  лет  и не  сумел  нажить  ничего ценного. Впрочем,  он к этому и  не
стремился.  Теперь  он уходит в новую жизнь, уходит  туда,  где у него будут
дом, жена, ребенок. Возможно, даже не один.
     Когда-то  давно Чиун сказал, что  дети  как цветы.  Ими любуются тогда,
когда труд растить их берет на себя кто-то  другой. Они с Римо часто спорили
на эту тему.
     Римо и сам не знал, собирается ли он создать семью  и дом. Желает ли он
этого по-настоящему? Но он точно  знал, что хочет уйти от прошлого.  Он знал
абсолютно  точно,  что  не  хочет  больше убивать и,  возможно,  не  захочет
никогда. Эти настроения не были новыми для него, они завладели им не  сразу.
Они росли в нем медленно и долго, и вот теперь решение созрело окончательно.
     Чиун остался сидеть.
     -  Я думаю,  что  сказать просто  "спасибо"  было бы  не достаточно,  -
обратился Римо к человеку, давшему ему новую жизнь.
     - В тебе никогда не было развито чувство благодарности, - ответил Чиун.
     - Я был прилежным учеником, - сказал Римо.
     - Ступай, -  произнес Чиун. -  Мастер Синанджу может  многое, но  он не
может творить чудеса. Ты позволил себе встать на  путь бесчестия и подлости.
Солнце   может  способствовать  росту  и   развитию,  но  может  вызывать  и
разложение. Каждому свое.
     -  До свидания,  папочка, - сказал  Римо. - Ты  не хочешь  благословить
меня?
     Ответом ему было молчание, столь глубокое и холодное, что Римо пронзила
дрожь.
     - Ну что ж, прощай, папочка, - сказал Римо.
     Глаза его  были  сухими.  Не  то чтобы он  осуждал тех, кто плачет  при
расставании. Просто он был другим.
     Спускаясь  по  трапу на берег, Римо обернулся, чтобы  кинуть прощальный
взгляд на  человека, подарившего ему Синанджу, сделавшего из того,  кто  был
когда-то полицейским в  Ньюарке,  городе,  расположенном на  востоке страны,
совсем  другого  человека  -  после того как Римо обманным путем завербовала
КЮРЕ, поручившая его обучение Чиуну.
     Он  хотел еще раз  взглянуть на  наставника,  но  того  уже не было  на
палубе. Все было кончено.
     Римо направился к пристани.  Яркий солнечный денек показался ему теперь
излишне жарким  и душным. Его приветствовал один богач из Дэлрея,  в широкой
белой куртке и фуражке яхтсмена. Все знали, что у него было судно, стоившее,
по его словам, не меньше миллиона, однако времени плавать на нем не было. Он
улыбнулся Римо широкой улыбкой, которая не сходила с его лица.
     - Ну что, парень? Жарковато сегодня? - крикнул он с палубы своей яхты.
     Римо наклонил голову, чтобы скрыть непрошеную слезу.
     Все с той  же сумкой на плече он зашел в офис, чтобы заказать  такси до
аэропорта. Секретарша использовала  телефон  для беседы с подругой,  которой
она увлеченно живописала свои похождения в предыдущую ночь.
     - Я сказала, чтобы он убирался, знаешь куда?..
     В следующий момент разбитый аппарат уже лежал у  нее на коленях.  Она с
ужасом глядела на груду черных осколков, еще минуту назад  бывшую телефоном,
по которому она говорила с  подругой.  Молодой человек раздавил аппарат, как
будто он был сделан из картона.
     Девушка  потеряла дар  речи.  Человек, ожидавший  такси,  тоже  молчал.
Наконец она  решилась спросить, можно  ли ей стряхнуть осколки  и  провода с
колен.
     - Что? - не понял тот.
     -  Ничего,  - поспешила  ответить девушка и  осталась  сидеть  чинно  и
благородно с обломками телефона на коленях.
     Потом она  посмотрела в окно - на толпу, собравшуюся возле  яхты вокруг
состоятельного господина, державшегося за щеку и энергично жестикулирующего.
А рядом  можно  было  наблюдать еще более любопытное зрелище:  казалось, что
через пристань плывет развевающийся  лоскут голубой ткани,  закрепленный  на
хилой фигурке старика с едва  обозначенной седой бородкой. Девушка не  могла
взять  в толк,  каким  образом  он сумел обойти  толпу,  собравшуюся  вокруг
пострадавшего и заполнившую теперь всю пристань - из конца в конец.
     Но маленький тщедушный азиат в прозрачных голубых одеждах и не думал ее
обходить.  Секретарша, не  спускающая глаз  со  стоящего рядом  маньяка, все
время улыбалась широкой,  напряженной улыбкой: она не  хоти,  чтобы  на  нее
обрушилась  еще и груда обломков ее стального стола. Краем глаза она видела,
что  старик  в  голубых  одеждах  прошел  сквозь  толпу странной,  вихляющей
походкой, как если бы  здесь вовсе никого  не было. Это не причинило ему  ни
малейшего  вреда,  тогда  как портовый  комендант  упал  на  доски  причала,
схватившись за низ живота.
     И  тут  перепуганную  секретаршу  будто  громом  поразило: этот  старик
направляется  к  ней в  офис!  У  него  забронировано  место  рядом  с  этим
сумасшедшим,  который разбивает телефонные  аппараты.  И  как знать,  может,
старик, беспрепятственно проходящий через плотную  толпу людей, окажется еще
страшнее...
     Девушка попыталась улыбнуться еще шире. Когда она попробовала растянуть
губы на два размера шире, чем им положено, то поняла: это конец - и потеряла
сознание.
     Увидев  идущего к нему учителя, Римо  почувствовал, что изводившая  его
глубокая черная печаль вмиг рассеялась, сменившись ярким солнечным светом.
     - Папочка, - сказал Римо, - ты едешь со мной! Это самый счастливый день
моей жизни!
     -  А для  меня это самый  печальный день, - сказал  Чиун. -  Я не  могу
допустить,  чтобы  ты осквернял без свидетелей все, что получил от меня и от
многих поколений Мастеров Синанджу. Я должен испить эту горькую чашу до дна.
     Чиун спрятал свои длинные ногти в развевающиеся рукава кимоно.
     - Твои сундуки мы переправим позже, - сказал Римо.
     - Можешь не беспокоиться! В  них мои  единственные,  мои самые  дорогие
сокровища, -  сказал Чиун. - Почему я должен лишать себя даже такой невинной
радости? Я впустил в Дом Синанджу белого человека  и теперь расплачиваюсь за
это...
     - Я перевезу их сейчас, - предложил Римо.
     - Не стоит, - сказал Чиун, - Зачем тебе, эгоисту, утруждать себя?
     - Но я так хочу.
     - Тебя ждет такси, - сказал Чиун.
     - Подождет. Я перенесу их на себе.
     - Скорее я  пожертвую ими, чем  соглашусь обременять такого  себялюбца,
как ты. Не в  твоих  правилах делать что-то  для других,  даже для  тех, кто
отдал тебе так много.
     - Позволь мне, папочка, - упрашивал его Римо. - Я с радостью сделаю это
для тебя.
     - Еще бы! Я в этом не сомневаюсь. По вашей арифметике, арифметике белых
людей, погрузка  сундука равнозначна  тысячелетиям власти  над Вселенной.  Я
дарю  тебе драгоценный камень, ты подносишь  мне сумку - и мы квиты. За кого
ты   меня   принимаешь?   За   олуха   из  рыбачьей   деревушки   на  берегу
Западно-Корейского  залива?   Ты  ошибаешься,  меня  нельзя  провести  таким
примитивным образом. Идем, нам пора!
     Римо ничего не понимал.
     - Но твои сундуки?..
     - Они давно отправлены морем к месту назначения. Но важно не это. Важно
то, что ты сравниваешь несравнимое: отправку сундуков и то, что ты получил в
дар от меня. Вот  в чем суть.  Ты думаешь, зачем  я  здесь? Я  должен видеть
собственными  глазами всю глубину падения того, кого я приобщил  к источнику
света,  обучив  искусству без  применения  оружия.  Мне приходится  молчать,
потому как я сам породил это зло. А ты говоришь - сундуки!
     Чиун не только  не  признался  в том,  что  заранее планировал уехать с
Римо,  но  лишний   раз  продемонстрировал,  какой  черной  неблагодарностью
отплатили ему за его необыкновенную доброту и снисходительность.
     Новое занятие, в котором Римо предполагал  использовать  свои  таланты,
было связано с рекламой. Они с Чиуном обсуждали эту тему в самолете.
     Чиун знал, что такое реклама. До того как "мыльные оперы" деградировали
из-за  включения  в них сцен,  отражающих  неприглядные стороны  жизни, Чиун
смотрел  их  все  до  единой.  Попутно он  имел  возможность  наблюдать, как
продаются   с   помощью   американского   телевидения   предметы   домашнего
потребления. Он не сомневался,  что все, произведенное в Америке, вредно для
здоровья. Или почти все.
     - Тебе  не придется иметь дело с мылом?  -  спросил Чиун,  ужасаясь при
одной мысли  о том,  какое действие  произведет  кислота  и жир на  кожу его
ученика.
     Римо был таким бледненьким, когда Чиун много лет назад взял его к себе.
Теперь  его кожа  имела здоровый цвет, и Чиун  не  хотел, чтобы американская
отрава изменила ее к худшему.
     - Нет. Я буду демонстрировать одно изделие.
     - Я надеюсь, тебе не придется наносить вред своему организму?
     - Нет.
     -  Слава Богу! - сказал  Чиун с явным облегчением. -  И как  это  могло
прийти мне в голову.  Я знаю,  ты не  захочешь осквернять плоды моего труда.
То, что я тебе подарил, не подлежит осквернению.
     Римо колебался, рассказывать ему или нет.
     -  Папочка,  -  сказал  он  наконец.  -  Мне  кажется,  ты не  до конца
понимаешь...
     - Я все  понимаю как надо, - возразил Чиун.  - Американцы,  хоть  они и
белые, все же не такие круглые идиоты.  Смотрите,  скажут они, смотрите, что
может Синанджу. Они приведут боксера или другого какого-нибудь силача, и  ты
покажешь, на что способен. А  они скажут: этот  молодой человек потому такой
сильный,  что ел то-то  и то-то.  И ты  это  подтвердишь  -  не  зря  же они
пригласили сниматься не меня, а  тебя. Я  прошу тебя лишь об одном: когда ты
возьмешь эту отраву в рот, жуй, но не глотай.
     - Ты ошибаешься, папочка. Я не собираюсь демонстрировать Синанджу.
     Чиун перевел дух.
     - Слава Богу, - сказал он. - Этого боялся больше всего.
     Старец  успокоился  и  молчал  до  конца перелета.  Кода  они прибыли в
Нью-Йорк, он спросил:
     - Тебя будут показывать по телевизору?
     - Да.
     -  Надеюсь,  ты не  забудешь о  скромности и не будешь раскрывать  наши
секреты.  Ты должен  все делать  так,  чтобы  никто  не  догадался  о  наших
замечательных  достижениях.  Это   будет  часть  твоею  загадочного   белого
характера. Пусть запомнят лишь твое лицо.
     - Они не будут снимать лицо. Они будут снимать мои руки.
     Как  глупо, подумал  Чиун. Руки Римо не могут показать качество  мыла -
они  чувствительнее, чем руки  женщины.  А мыло для женщин  они же  и должны
рекламировать. А что касается мыла, предназначенного для мужчин, то  эта  их
продукция может быть использована как средство для пыток.
     Получается замкнутый круг. Сначала  эти белые едят жирное мясо, а потом
моют провонявшие жиром руки ядовитым мылом, которое вредит их коже.
     - А что же ты будешь демонстрировать, если не мыло? - осведомился он.
     - Ты помнишь наши первые упражнения для рук?
     - Какие именно? Их было так много.
     -  С апельсином, - уточнил: Римо. - Ты учил меня чистить апельсин одной
рукой, чтобы показать, что функция руки связана со спинным мозгом.
     - Это доступно даже детям, - сказал Чиун.
     - Один раз я делал это на пристани, и меня увидел один чудак.
     И  Римо рассказал  о типичной предпринимательской катастрофе.  Началось
все  с  замечательной  идеи  и   миллионных   вложений.   Молодая  компания,
рассчитывающая на большие и  скорые прибыли, получила информацию о  том, что
производство кухонных приспособлений "таит  в себе большие возможности". Это
означало, что домашние хозяйки готовы теперь  тратить большие  суммы,  чтобы
облегчить свой труд.
     В  докладе говорилось,  что  сейчас  пользуются  спросом  даже  дорогие
приспособления и что если кто-то из предпринимателей сможет предложить более
дешевую аналогичную продукцию, то с помощью телевизионной рекламы он сделает
себе состояние.
     Люди,  занимающиеся  маркетингом, объяснили  инженерам,  что  требуется
такое приспособление,  которое могло бы  делать фарш  и пюре, нарезать овощи
тонкими ломтиками и  кубиками и цена которого не превышала бы 7  долларов 95
центов. Издержки производства - 55 центов, расходы по пересылке - 22  цента.
Корпус приспособления  размером с  две  средние кофейные  чашки  должен быть
сделан  из  красной  и  прозрачной  пластмассы,  в  него должно  вставляться
блестящее металлическое  лезвие. Опросы  показали, что красную  и прозрачную
пластмассу в сочетании с блестящим металлом  предпочитают 77,8% американских
женщин.
     Инженеры  превзошли  самих  себя.  Они  удовлетворили  все  требования.
Специалист по маркетингу заявили, что могут  продавать  10  миллионов штук в
месяц, причем расходы на рекламу войдут в те самые 55 центов.
     На этом месте рассказа  на глазах предпринимателя показались  слезы. Он
проклинал  свою судьбу, не  понимая,  почему дело принято столь  неожиданный
оборот.
     Римо рассказывав  это наставнику  по  дороге  из аэропорта к  остановке
такси. Чиун никогда не понимая образ  мышления белых людей, но он  готов был
допустить, что они делают хорошие аэропланы и телевизоры, которые показывали
отличные дневные сериалы, пока их не вытеснили секс и насилие.
     - Что же было не так  с продукцией этого  американца? - поинтересовался
он.
     - Приспособление не работает, - коротко объяснил Римо. - Парень сказал,
что все было  сделано отлично, и  тем не менее оно не действует.  У  них  на
складе скопилось до двух миллионов этих самых штуковин, и, если их не начнут
покупать  в ближайшие два  дня, компания разорится. Парень вложил в это дело
все, что имел - до последнего пенни.
     -  Я не понимаю, что может быть  общего между очисткой апельсина  и его
продукцией, - сказал Чиун.
     - Когда  он  увидел,  как я очищаю  апельсин, ему пришло в голову, что,
может быть, мне удастся  что-нибудь нарезать с  помощью  их овощерезки "Вега
Чоппа".
     - "Вега  Чоппа"? -  переспросил Чиун, показывая подъехавшему  таксисту,
чтобы он проезжал мимо: старец нашел его салон недостаточно чистым. Водитель
сказал, что если они хотят чистое такси, пусть встанут в конец очереди.
     Позднее таксист лечился в больнице "Куинз мемориал".
     Чиун дождался чистого такси.
     - Я  всегда выбираю машины  цвета слоновой  кости при условии, что  они
чистые, - пояснил он Римо. - А что это за "Вега Чоппа"?
     - Так называется новое  приспособление: пластмассовый  корпус и полоска
металла - по цене  7,95 доллара. Парень надеется, что тот, кто умеет чистить
апельсины одной рукой,  может  обеспечить ему сбыт этой продукции  с помощью
своих рук.
     - Ну и как? Получается?
     - Я еще только  еду. Видишь ли, они  не  могут организовать рекламу  по
телевидению,  потому что у них  нет хорошего  демонстратора.  Был  один,  но
неудачный.  Здесь нужна идеальная координация  движений. Если ты  попадешь в
нужный ритм,  то  можешь нарезать все, что угодно.  Хотя, если честно, легче
было бы воспользоваться для этого осколком бутылки, но тогда мне  ничего  не
заплатят.
     Студия была  ярко освещена, операторы приготовились  к съемке.  Чиун  с
пренебрежением  наблюдал  за их  манипуляциями. Овощерезка была  размером  с
женскую ладонь.
     Римо объяснили, в какой  последовательности он должен резать овощи. Его
руки  будут  снимать камерой,  а  в это время диктор  будет  читать  текст с
заранее приготовленных карточек.
     На деревянном столе лежали спелые помидоры, один банан, пучок моркови и
одна головка лука-латука. Стол был ярко освещен "юпитерами".
     Невысокая  подвижная женщина надела Римо нарукавники, завязав  их у его
мощных запястий. Нарукавники были того же цвета, что и жакет на ведущем.
     Римо  находился  с  левой  стороны  от   ведущего,  еще  одни  стол   с
артистически  нарезанными  овощами был накрыт чуть поодаль,  справа. Ведущий
стоял  в  центре  перед вращающимся столом,  аналогичным  тому,  за  которым
работал Римо.
     В студии было  три камеры, и ни одна из  них не снимала Чиуна. Тот взял
этот факт себе на  заметку, чтобы использовать потом при написании  "Истории
Синанджу"  в  главе  "Чиун  и американцы".  Он  пришел к  выводу,  что вкусы
американцев, занимающихся рекламой, очень своеобразны. Впрочем, от тех,  кто
объедается мясом, трудно ожидать чего-нибудь другого.
     - Мы хотим рискнуть, - послышался голос из неосвещенной части студии. -
Съемка пойдет одновременно  с записью звука. Мы  не  сомневаемся  в качестве
рекламируемой продукции. Вы, надеюсь, тоже? - Говорящий обратился к  Римо. -
Как ваше имя, сэр?
     - Римо.
     - Это фамилия. А имя?
     - Меня зовут Римо.
     - Ну хорошо. Мы будем  называть вас  "руки", согласны? Начинайте, когда
увидите красный сигнал.
     - Не согласен! Лучше зовите меня Римо.
     На двух камерах зажглись красные лампы. Римо приготовился.
     -  Вам  нужна  машина для резки овощей? -  начал ведущий. Римо  взял со
стола  овощерезку  и один помидор. - Вы желаете  выложить сотню или даже две
сотни   долларов,  если   не  больше,  и  сверх  того  оплачивать  счета  за
электричество? Или вы хотите купить это чудодейственное приспособление?
     Легонько  взявшись за лезвие овощерезки, Римо  приблизил  его  к  руке,
державшей помидор.  Руки  его действовали столь молниеносно, что только один
Чиун  мог уследить  сложный  маневр своего  ученика. Римо  нажимал на лезвие
очень хитро,  как если бы кто-то хотел  разрезать полоски бамбука при помощи
нежных лепестков, не  повредив последних. Римо проделал это несколько раз на
очень  высокой   скорости,  пока  касания  лезвия  о   помидор  не   создали
впечатления,  что  лезвие  режет помидор на  тонкие  ровные ломтики,  веером
ложащиеся вокруг, точно игральные карты.
     - С помидорами полный порядок, - провозгласил ведущий. -  Нарезайте их,
сколько вашей душе угодно, а  когда покончите с этим  делом,  вам, возможно,
понадобится нашинковать капусту. Вы говорите, что это сделать очень  трудно,
что нужно долго кромсать капусту ножом, что на  что  уходит не один час и вы
предпочитаете   переплачивать  за   нашинкованную   капусту,  покупая  ее  в
супермаркете? Теперь  это все в прошлом  - и нудная работа, и  переплаченные
деньги.  Вы  можете  нашинковать  капусту,  нарезать   кубиками   морковь  и
картофель, очистить яблоки. И все это сделает  для вас  наша волшебная "Вега
Чоппа"!
     Руки Римо летали, как птицы. Он манипулировал лезвием, двигая им вперед
и  назад,  нажимая  им  на овощи...  Техника  таких  движений была  известна
Мастерам  Синанджу еще со времен  Чингисхана, когда используемые  некоторыми
племенами  тростниковые  щиты  давали  надежную   защиту  от   металлических
дротиков. Способный ученик мог овладеть этой техникой за восемь лет.
     Чиун  одобрительно кивнул:  руки работали  хорошо. К сожалению,  никто,
кроме Чиуна, не мог оценить по достоинству это почти  мистическое искусство.
Удивительные движения рук, показанные камерой, ведущий назвал простыми,  как
пареная репа.
     Напоследок Римо разрезал на тонкие ломтики яблоки для пирога.
     - И сколько  же  стоит  этот  чудесный инструмент?  - вопрошал меж  тем
диктор. - Меньше ста долларов. И меньше пятидесяти. И даже не двадцать пять.
Его цена всего семь долларов девяносто пять центов. А если вы пришлете заказ
в течение шести дней, компания подарит вам еще и морковечистку.
     Это новое чудо техники представляло собой бесполезную полоску блестящей
стали. Когда Римо  ухитрился  очистить ею морковку,  Чиун  едва удержался от
аплодисментов. Морковечистка была настолько неудобна, что Римо проще было бы
очистить морковку костяшками пальцев.
     -  Вот  она  и очищена!  - объявил ведущий. - Это не  труднее,  чем все
остальное.
     Показ был  очень интересный. Римо проделывал  все это так "просто", что
после окончания сеанса ведущему захотелось попробовать самому.
     Он не смог  надрезать даже кожицу  помидора.  Тогда он нажал  на лезвие
обеими  руками. Плод треснул и превратился в  оранжевую кашицу, а на пальцах
ведущего -  большом  и  указательном  образовались порезы, которые  пришлось
зашивать.
     Чиун был и  горд и грустен  одновременно. Римо  продемонстрировал  свое
высокое мастерство, но  во имя чего? Если остаток жизни он  посвятит рекламе
кухонных принадлежностей,  которыми нельзя  пользоваться, тогда ему,  Чиуну,
нужно всерьез  подумать о том,  чтобы найти другого ученика,  который мог бы
продолжить дело Синанджу.



     Она узнала его  по рукам. Увидев их на  телеэкране, Руби сразу  поняла,
что это - он.
     Она  тотчас прекратила  препираться с рабочими, вставлявшими стекло  во
входную  дверь  ее  мастерской.  Лучшего  натурального  парика  нельзя  было
приобрести  во  всем  Норфолке (правда, парики  из рэйона  -  искусственного
волокна  - светлее и дешевле,  моются  проще  и  носятся дольше). А если вам
надоело  выглядеть  растрепанной  желтой кикиморой, то в этой мастерской его
могли подновить рэйон - лучший материал для шиньона. Здесь можно было купить
шиньоны, накладки, браслеты от подагры. И даже застраховать жизнь.
     Руби перестала браниться с рабочими и переключила  внимание на  то, что
происходило на экране.
     - Это Римо! - воскликнула она.
     - Что вы сказали? - переспросил стекольщик.
     - Не твое дело, черномазый!
     Руби  Гонсалес  была  немногим светлее, чем  эти  рабочие  с шоколадной
кожей. Она не считала себя красивой, Но в ней ощущалась некая притягательная
сила. Уж если она положила глаз  на  мужчину, можно было не сомневаться, что
она его получит.
     Это  было  бы очень  кстати именно  теперь: Руби видела руки  человека,
который  умел делать  невозможное  и  мог  вернуть  ее  брата.  Когда Люшена
выволокли  из лавки, он кричал не переставая, пока нападавшие не сделали ему
укол. Никто не знал,  кто были эти люди, захватившие четырнадцать негров,  и
где они содержат пленников. С  тех пор прошла уже целая неделя. У  Руби были
свои предположения на этот счет, но что толку предполагать, когда не на кого
опереться?
     А  опора  ей нужна солидная.  Какой-нибудь  олух с  "пушкой"  здесь  не
годился. Довольно она на них  насмотрелась. Может, они и вызволят ее  брата,
но при этом перестреляют  полгорода.  Норфолк - спокойный  город, Руби здесь
обжилась  и завела друзей.  Она  не  хотела, чтобы в городе поднялась пальба
из-за  похищения ее брата.  А  с помощью  этих рук,  которые она  видела  по
телевизору, можно было вернуть Люшена.
     Римо... Она долго его искала, но безрезультатно.
     Это  было в те времена, когда она работала на правительство.  Благодаря
негритянскому происхождению, испанскому имени и  женскому полу  она идеально
подходила  для ЦРУ, сделавшему  на нее ставку в одной  из своих операций. Не
так  уж часто встречается  такое удачное  сочетание. К тому  же нужна еще  и
голова  на плечах. Руби знала,  что она  - единственная  в  отделе,  кто  не
допускает проколов.
     Для двадцатитрехлетней женщины Руби Гонсалес была  довольно практичной.
Она  не  боялась,  что какая-нибудь  сверхсекретная иностранная разведслужба
разграбит ее страну.  Она  хорошо знала, что  белые мужчины, как правило, не
отличаются  большим умом.  То  же  можно сказать  о черных  и  о  желтокожих
мужчинах.  Не  были  исключением и  те  двое, белый и  желтый,  которых  она
повстречала, когда выполняла  задание на  острове  Бакья,  в дурацком месте,
одном из тех, которые никому не нужны, пока ими не заинтересуется сосед.
     Она так и не смогла напасть на их след. Отпечатков пальцев Римо не было
ни в  одном  досье  -  так  ей сказали  и друзья, которых  она  подключила к
поискам. Оба как  сквозь землю  провалились. И вот по телевизору она увидела
те самые руки как раз тогда, когда больше всего в них нуждалась.
     - Мама, мама! - позвала она, вбегая в маленькое помещение над лавкой.
     Ее  матери  нравилось жить  здесь.  Сама  Руби  жила в  загородном доме
Гонсалесов.  Она  предлагала  матери  занять  там  несколько  комнат,  но та
предпочитала оставаться в  городе, поближе к старым  друзьям.  К тому же она
была любительница покушать, а дочь  ей этого не  позволяла  - она не терпела
крошек на полу. Дом она собиралась перепродавать.
     - Мама! Кажется, мы сможем выручить Люшена.
     Мать  сидела  в синем  кресле  с высокой спинкой и  курила  трубку. Она
набивала туда смесь  из  цикория, стеблей и  початков маиса и  сухих листьев
клена. Кто-то из ее окружения сказал однажды, что от такой смеси не будет ни
бронхита, ни  рака и  никакого  другого  заболевания,  потому  что этот  дым
действует  не как канцероген, а как бритва. Он порвет  вам горло прежде, чем
успеет его  инфицировать.  Многие теряли  сознание, нанюхавшись  этого дыма.
Руби дышала им с детства.
     - Кто-то  хотеть спасать Люшен? - спросила  мать на ломаном английском.
Усталое лицо ее было темным, его покрывала сеть глубоких морщин - свидетелей
долгих трудных лет жизни.
     - Это мы хотим его спасти, - сказала Руби.
     Старая женщина задумалась. Спустя минуту она сделала  глубокую  затяжку
из своей трубки.
     - Наш мальчик? - переспросила она.
     - Да, мама.
     - Зачем делать, дитя? Ведь он самое бесполезное создание на земле.
     - Но он мне брат, мама!
     - Прости меня, моя девочка, но иногда я думать, что мне его подменили в
больнице.  Правда,  я  никогда не бывала  в больницах. Может  быть,  нам его
подменили на кухонном столе?
     - Мама! Ведь мы говорим о Люшене! Это может его обидеть.
     - Если  он работать.  Человек может обижаться,  только  когда он что-то
делать. Порой мне кажется, что мы перепутали его с ломоть черного  хлеба, но
ведь у нас бывает только белый. Не знаю, что мы выбросили в мусорное ведро в
тот день, когда  он  родился.  Действительно ли  это был послед? А может, мы
выбросить ребенка?.. Ведь послед не может есть.
     - Конечно, нет, мама!
     - Тогда, значит, у нас остался ребенок, самый прожорливый на свете.
     - Мама! Его похитили...
     - Я  знаю. Его кровать теперь пустой весь день.  Я  не  видеть  его вся
неделя. Я чуять плохой.
     -  Мы  должны найти его, -  сказала Руби. - Есть два человека,  которые
умеют  творить  чудеса,  и  я  только  что  видела  руки  одного из  них  по
телевизору. Я собираюсь вернуть Люшена домой, мама. Он хороший мальчик.
     - Люшен самый бесполезный  в эта страна. Ему  лень даже пойти  получить
пособие.  Когда  почтальон  опаздывать, Люшен позвонить ратуша и грубить. Он
никогда  не пошевелить  палец. Он теперь  даже не  грабить людей -  никто не
ходит мимо нашей лавки. Он не хочет искать никакой работа.

     Любой на ее месте давно  бы прекратил поиски обладателя чудодейственных
рук. Но Руби  Гонсалес, владелица мастерской и  лавки париков, двух агентств
по  купле-продаже  недвижимости  и  почтовой конторы по  пересылке  товаров,
содиректор  четырех  банков,  была  не из тех,  кого  может  завернуть назад
какой-то клерк только потому, что зовется вице-президентом по маркетингу.
     -  Уверяю вас,  мадам, что  мы используем  для рекламы  только  штатных
демонстраторов,  таких,  которые работают  у  нас годами.  Мы  не приглашаем
специалистов  для показа  таких  ходовых  товаров,  как  наша  замечательная
овощерезка: она и без этого идет нарасхват.
     Руби посмотрела в упор на этого надутого индюка.
     - Я знаю эти руки, черт побери! Вы просто не хотите мне помочь!
     -  Наша  фирма  -  одно  из  ведущих  рекламных агентств  с  момента ее
основания в Филадельфии 1873 году. Мы не занимаемся надувательством.
     В течение сорока минут Руби выслушивала историю их фирмы,  начавшуюся с
листовки,  рекламирующей   волшебный  бальзам   доктора   магических   наук,
излечивающий  опухоли  мозга,  а  в  1943  году  привлекавшейся  к  суду  за
пропаганду курения,  которое,  как  утверждала  реклама, "повышает потенцию,
очищает кожу и продлевает жизнь".
     В   следующую   их  встречу  вице-президент  по   маркетингу   высказал
предположение, что руки, которые видела Руби, были рекомендованы агентством,
занимающимся  поиском  талантов и  имеющим  дело  с  актерами  и писателями.
По-видимому,  никто  не  знал,  что  делать  с  этими руками,  и их передали
начинающему  агенту,  который   занимался  главным  образом  посредственными
писателями. Под  посредственными подразумевались книги, сбытом которых  надо
было заниматься,  а не просто снять трубку и получить полмиллиона долларов в
виде аванса.
     В  актерском  отделении агентства  выслушать Руби отказались.  Молодому
человеку и сопровождающему его азиату недоставало, по их мнению, того, что в
Голливуде называется  "умением  владеть  зрительской аудиторией".  Непохоже,
чтобы хозяин этих  рук мог захватить аудиторию  - искусство, которым владеют
ведущие звезды экрана. Так было сказано Руби.
     После  этого  разговора  она  еще  больше  уверилась  в том,  что  руки
принадлежали Римо,  а  "азиатом" был Чиун, который мог вести  себя абсолютно
спокойно,  если  его  никто  не задевает. Римо тоже был спокойным и,  как он
считал,  самым  серьезным  парнем  на свете,  хотя  порой  выглядел довольно
забавно.  Что касается  благоразумия,  Руби  отдала  бы предпочтение  Чиуну.
Мотивы его  поступков были ей ясны, чего  она не могла сказать  о  поведении
Римо. Почему вдруг реклама? С какой стати?
     Она вылетела для встречи с агентом.
     Агент был прехорошенький, рядом с ним самый красивый актер из Голливуда
показался бы настоящим Квазимодо. Такой аккуратненький, губки бантиком. Руби
первый  раз в  жизни пожалела,  что родилась  женщиной.  Будь  на  ее  месте
мужчина, этот смазливый молодой человек наверняка бы им заинтересовался.
     - Я ищу руки, - сказала ему Руби.
     - А кто их не ищет, милочка, - сказал на это агент.
     Руби рассматривала его безупречную прическу, удивляясь, как ему удается
сохранять  ее в  таком  первозданном виде. Ее рэйоновые парики  стоимостью в
девять  долларов  девяносто  пять  центов  не выглядят  такими,  даже  когда
поступают в продажу. Его голова была образцом аккуратности.
     - Но  я  хочу  заказать коммерческую рекламу моего  товара, - возразила
Руби. - И хочу, чтобы вы пригласили этого человека. Позвоните ему.
     - Мы, собственно, ему не звоним. Он сам нам звонит.
     - Тогда скажите мне номер телефона.
     Агенту,  занятому  более  важными  делами,  показалось  обременительным
вникать в детали, и он назвал ей адрес комфортабельного отеля.
     Римо   и   Чиун   снимали   "люкс"   с  видом   на  Центральный   парк.
Зарегистрировались они как "мистер Джон и Его светлость"
     Подойдя  к  двери их  номера, Руби вдруг ощутила минутную слабость.  Ей
вспомнился  остров Бакья и те не мыслимые  чудеса, которые совершали там эти
двое. Она так часто их вспоминала.
     Однако Руби  Гонсалес осталась верна себе.  Когда в  ответ  на ее  стук
послышалось "Кто там?", она ответила:
     - Какая тебе разница? Открывай!
     Дверь распахнулась.
     - Привет! - сказала она вдруг севшим голосом.
     - Привет, - ответил Римо. - Где ты пропадала?
     - Тут, недалеко, - сказала она.
     - Я тоже там был, - сказал Римо. - Каким ветром тебя занесло?
     Руби Гонсалес собралась с мыслями, сделала глубокий вдох и затараторила
со скоростью тысяча слов в минуту.
     - Вы оба у меня в долгу. Я спасла вам жизнь, вы мне наобещали  всего, а
потом уехали и пропали. Про свои обещания  вы, как водится, забыли. Но я  их
не забыла.
     - Ты  все та же, - вздохнул Римо. - Ну чего ты на  меня накинулась? Мне
было показалось тогда, что все может быть по-другому.
     Чиун внимательно вгляделся в лицо девушки  и понял, что она уже другая,
что в ее сердце поселились новые чувства.
     - Входи и закрой дверь, - сказал он. - Нам надо доварить рис.
     Ему  пришло в голову, что он  нашел способ  получить нового стажера для
Дома Синанджу. Такого, которого уже никто не собьет с пути.
     - Здравствуйте! - Руби шагнула в комнату.
     - Животные!  - произнес Чиун.  - Похотливые  животные.  Что черные, что
белые. Никакого ума, один только секс. Я по глазам вижу, что вам не терпится
заняться любовью.
     Римо и гостья молчали.
     - Наверное, я должен сказать вам спасибо, что вы не повалились сразу на
ковер и не начали совокупляться,  -  продолжал  ворчать  старик. Не  получая
ответа, Чиун решил переменить  тактику. -  Тысяча  золотых  монет за ребенка
мужского пола, родившегося от моего сына.
     - Пять тысяч, - сказала Руби.
     - Три, - набавил Чиун.
     - Стойте! - вмешался Римо. - А я, по-вашему, здесь ни при чем?
     - Конечно! - отрезал Чиун. - Кто будет считаться с мнением телезвезды?
     - Никто не будет, - сказала Руби.



     Люшену Джексону Гонсалесу было недосуг вытереть пот  со лба. Он стоял у
ленты  конвейера с самого  рассвета и тем  не менее  отставал  с выполнением
нормы - на целых сто штук. От страха его тело сводили судороги.
     - Пустите конвейер побыстрее, - попросил он.
     Стоявший на металлической платформе надсмотрщик топнул ногой в подбитом
жестью ботинке.
     - Молчать! - раздался его грубый окрик.
     Люшен не знал надсмотрщика в лицо, ему некогда было смотреть вверх.
     - Да, сэр! -  только и  сказал Люшен, моля  Бога, чтобы конвейер  пошел
быстрее и он смог наверстать упущенное.
     Прошла лишь неделя с тех пор, как его вытащили из постели в то недоброе
утро,  но он лишь смутно помнил счастливое и беззаботное прошлое.  Теперь он
знал  только  одно: мимо  плывет  конвейер, на  нем  лежат деревянные шесты,
каждый из которых  он должен плотно обтянуть  листовой  сталью.  К концу дня
задача  усложняется, так  как дерево деформируется и металл держится на  нем
хуже.
     То ли дело утром:  стальная манжетка садится в канавку плотно, никто не
придерется. Этим занимаются  семеро.  А  в  конце  конвейера  шестеро других
рабочих  с помощью специальных инструментов сдирают  металл, причем  бортики
канавок  стираются.  Сама  манжетка   тоже  к  вечеру   требует  осторожного
обращения: если нажать на нее посильнее, она может лопнуть. Металл устает за
день, как и человек.
     Правая  рука Люшена кровоточила. Он пытался остановить кровь  -  не дай
Бог  попадет  на  стопки.  Уже  были  случаи,   когда  с  конвейера  сходила
испачканная кровью продукция, и надсмотрщик искал виновного. Люшен не хотел,
чтобы это случилось с ним. Он продолжал работать и молиться.
     У   него   не   было  времени  приспособиться  к  столь  напряженной  и
утомительной работе.  Он  спал у  себя дома, когда его схватили чьи-то руки.
Сначала он  подумал,  что  это  полиция,  но  потом  усомнился.  Полицейские
действуют  иначе.  Они обязаны предъявить ордер  на арест  и воздержаться от
грубого насилия. Чтобы полицейский имел право  до тебя дотронуться, надо, по
меньшей мере, ранить его.
     Сообразив, что это не полиция, Люшен потянулся за бритвой: когда имеешь
дело с кем-то из своих парней,  то лучше бить первым. Но он не успел достать
бритву. Потом Люшен увидел, что это белые.
     Он уже сочинял заявление в суд по делу  о  нарушении  своих гражданских
прав,  когда почувствовал укол в плечо, после чего голова стала тяжелой  и в
глазах потемнело. Ему показалось,  что он падает. Потом он почувствовал, что
не может шевельнуть  ни  рукой, ни  ногой и что в  рот засунут пластмассовый
кляп. У него мелькнула мысль, что  его ослепили, так как  вокруг было  очень
темно. Потом  снизу  пробилась полоса  яркого  света,  и  он  увидел  другие
связанные тела.  Язык пересох, но  он  не мог  закрыть рот, чтобы сглотнуть.
Жажда становилась нестерпимой, тело начало неметь. Правое плечо, на  котором
лежала  его голова, уже  ничего не чувствовало.  Он понимал,  что их куда-то
везут, так как был слышен звук мотора и ощущалась дорожная тряска.
     Потом мотор заглох, и Люшен понял, что его вытаскивают на свет, который
резал глаза. Чьи-то  руки надавили ему на веки, и глазные яблоки обожгло как
огнем.
     - С этим все в порядке, - сказал чей-то голос.
     Пластмассовый  кляп,   удерживающий   его   рот  открытым,  удалили,  и
благословенная прохладная влага  полилась  ему в рот. Люшен жадно глотал ее,
пока  не напился досыта.  Веревки  на  коленях и запястьях  развязали,  цепи
сняли. В онемевшей правой руке появилась острая боль.
     Он был  слишком напуган, чтобы говорить. Оглядевшись вокруг,  он увидел
широко раскрытые глаза знакомых парней со своей улицы, лежавших на земле или
стоявших на  коленях. Рядом  валялись  нейлоновые цепи. В стороне стояли два
больших автобуса с открытыми багажниками.
     Люшен  помотал головой, чтобы стряхнуть  дурноту. Он стоял  на  зеленой
лужайке  перед большим  домом. Позади  - до  самого  горизонта -  раскинулся
океан. У  пристани виднелся небольшой катер. В нескольких шагах  выстроились
белые  люди  с  кнутами  и винтовками.  Они  были  одеты  в белые  костюмы и
соломенные шляпы.
     Все молчали.
     Среди  захваченных  Люшен узнал  приятеля по  имени Биг  Ред.  Это  был
отъявленный негодяй, занимавшийся  сутенерством.  Даже полиция побаивалась с
ним  связываться.  Люшен  приободрился,  увидев  его   здесь.  Биг  Ред  был
новообращенный       мусульманин,      сменивший      свое       имя      на
Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин. Люшен  тоже собирался сменить имя, но,
как  оказалось,  это  требовало  слишком  много  хлопот  и  волокиты,  и  он
ограничился тем,  что неофициально  отбросил  последнюю часть  имени  и стал
зваться Люшеном Джексоном.
     Он попытался улыбнуться Биг Реду. Как здорово, что он тоже здесь! Пусть
только попробуют тронуть мусульманина! Уж он-то поставит на место этих белых
палачей.
     Один из чернокожих закричал:
     - Эй, вы, идиоты, это вам так с рук не сойдет!
     Из машины молча вышел высокий худощавый  человек с копной рыжих волос и
чуть заметной  улыбкой на губах. Такие, как он, способны отобрать у  бедняка
последние  гроши  где-нибудь  в глухом переулке. В руках у него  был меч. Он
взмахнул  им  и  вмиг  отсек  бунтовщику  голову.  Люшен видел,  как  голова
откатилась       в       сторону.      Потом       он      увидел,       как
Ибрагим-аль-Шабаз-Малик-Мухаммед-Бин  вдруг бросился  на  колени и  уткнулся
лбом в  землю. Послышались  звуки молитвы -  Биг Ред снова  возлюбил Господа
своего  Иисуса Христа. Произошло  чудо: в одно мгновение коварный и жестокий
мусульманин, гроза Норфолка, вернулся в лоно христианства.
     После этого протестов  больше не было.  Тем, кто уцелел - Люшену  и еще
двенадцати неграм, - казалось,  что они работали на этом  конвейере всю свою
жизнь. Семеро ставили металлические чехлы на  стойки,  шестеро - снимали их.
Люшен не задумывался над целесообразностью такой работы: он был готов делать
все, что  прикажут. Дважды в день им  разогревали овсяную  похлебку, и Люшен
принимал  ее  с благодарностью,  как щедрый  дар.  Однажды кто-то  из охраны
бросил в  похлебку кусок свинины,  и Люшен  тог самый Люшен, который дома ел
мясо только высшего сорта и орал на сестру, если та покупала мясо с костями,
а не вырезку, - чуть не заплакал от радости. Когда им давали настоящий  хлеб
и настоящий горох, Люшен готов был целовать руки своим благодетелям.

     Диета Люшена Джексона была не случайной: она была  скрупулезно выверена
- с тем чтобы рабочие  получали минимум калорий, необходимый для поддержания
работоспособности,  и  для  того,  чтобы  они   чувствовали,   во-первых   -
зависимость, во-вторых - благодарность.
     Восемь человек,  представляющих самые мощные международные  корпорации,
получили  информацию  обо  всем  происходящем в  запечатанных конвертах.  Их
приглашал в Уэст Палм-Бич, штат Флорида, Бейсли Депау, исполнительный  глава
Федерального  комитета по проблемам  городского населения. Этот  комитет вел
борьбу  с нищетой, падением уровня жизни и расизмом. Семейство Депау активно
включилось  в  либеральное  движение  вскоре  после  того,  как  не  в  меру
строптивые демонстранты были расстреляны из пулеметов.
     Американские   школьники   никогда  не   узнают,  почему  члены  семьи,
приказавшей открыть пулеметный огонь по безоружным забастовщикам на одном из
нефтеочистительных заводов, вдруг воспылали горячей заботой о благосостоянии
своих  сограждан.  Как только заходила  речь  о  семействе Депау, непременно
вспоминались  разные  комиссии  по борьбе  с  расизмом;  когда  шла  речь  о
семействе  Депау,  на ум  приходили  гневные  предостережения в адрес  Южной
Африки, проводившей политику  апартеида.  Это  имя было неразрывно связано с
именем молодого драматурга, поставившего при спонсорской помощи Депау  такие
злые пьесы, как, например, "Лучший белый - это мертвый белый".
     Депау субсидировали также конференции, где лидеры американского бизнеса
могли  слышать,  как воинственно  настроенные темнокожие  требуют  денег  на
покупку оружия, чтобы убивать этих самых лидеров.
     Однако  конференция  в  Уэст  Палм-Бич  устраивалась  не  затем,  чтобы
выпустить  либеральный  пар.  Бейсли  Депау  лично  обзвонил  всю восьмерку.
Разговор шел следующий.
     - Мы будем  говорить  о деле,  о настоящем деле. И не надо присылать ко
мне  заместителей, которых вы держите специально для второстепенных  встреч.
Позволь мне сказать тебе, какое значение я придаю этой конференции.
     - Я весь внимание.
     - Тот, кто  не  будет  на ней присутствовать,  в ближайшие  два года не
сможет выдержать конкуренции на рынке товаропроизводителей.
     - Что ты сказал?!
     - То, что слышал.
     - Но в это невозможно поверить!
     - Ты помнишь мой  небольшой проект, о котором я  тебе говорил несколько
лет назад?
     - Страшно секретный?
     - Да. Так вот  - он уже  выполняется.  Что, если я смогу укомплектовать
один из ваших конвейеров рабочей силой по цене менее сорока центов  за день?
Не за час, а за день! И что ты ответишь, если я скажу,  что тебе не придется
больше опасаться  забастовок,  что  у тебя  никогда больше не  будет  болеть
голова  об  условиях  труда  и  пенсиях,  что  рабочие будут  думать лишь  о
надвигающейся старости, и только о ней?
     - Ты с ума сошел!
     - Если не сможешь приехать на встречу сам, замену не присылай!
     - Черт возьми! У меня назначена  личная встреча с президентом США - как
раз на этот день.
     - Ну что ж! Будешь два года без рынка. Выбор за тобой!
     - А ты не мог бы отложить встречу на одни день?
     - Нет. У меня строгий график.
     Все  восемь приглашенных  прибыли  вовремя.  Короли  западной индустрии
сидели  за длинным столом  в  особняке  Депау в  Уэст  Палм-Бич.  Напитки не
подавались - чтобы исключить присутствие слуг. Не  было и секретарей. Никто,
кроме восьми человек, не должен был знать, о чем договорились на встрече.
     - Бейсли, старина, к чему такие предосторожности?
     - Я затеял смелую авантюру.
     И  тут хозяин дома,  само воплощение  изысканности и элегантности  - от
тронутой  сединой  висков до  раскатистого гудзоновского акцента, - попросил
своих гостей открыть розданные им буклеты. Большинство из них не поняли, что
там написано. Они не  привыкли  заниматься этим сами -  для этого есть целый
штат  сотрудников, специализирующихся на вопросах труда и зарплаты. Во  всем
цивилизованном мире рутинные вопросы решаются на низшем уровне.
     - Оплата труда и ваша позиция  в  этом вопросе - главная причина  того,
что  Япония все больше наступает  нам на пятки. Уровень расходов на зарплату
определяет  состояние  вашего  бизнеса  сегодня  и  завтра.  Оно  все  время
ухудшается. Вы платите все больше за все меньшее количество труда.
     - Так ведь и ты тоже, Бейси, - сказал председатель концерна, только что
подписавший соглашение, согласно которому рабочие должны уходить на пенсию с
большим выходным пособием,  чем  десять лет назад.  Что говорить, расходы на
заработную плату непомерно высоки - одно  упоминание об этом выводило его из
себя. Теперь, в  отсутствие рабочих,  он даже мог позволить  себе плюнуть  в
сердцах, когда об этом зашла речь. Он плюнул на ковер.
     - У нас есть также проблемы с кварталами  бедноты, - продолжал Депау. -
Вы знаете, во что обходится содержание неимущих слоев и как их присутствие в
центре города сказывается на окружающей обстановке? Я говорю об американских
неграх, бывших американских рабах.  Если свести воедино убытки от всего, что
они вытворяют в том  или  ином  районе,  таком, как, скажем,  Южный Бронкс в
Нью-Йорке,  это будет равнозначно бомбежке во  время второй мировой войны. С
той разницей, что это нам обходится еще дороже, чем бомбежка.
     Когда  Депау  заговорил о  гетто и  его  темнокожих  обитателях,  гости
забеспокоились.  Их не  слишком  интересовала статистика  оплаты  труда, еще
меньше  беспокоили  социальные  проблемы,   но  каждого  из  них  снимали  в
документальных лентах в  момент  вручения почетных  наград за вклад в защиту
гражданских  прав.  Все  они состояли в  новомодных  организациях  и  делали
миллионные взносы в пользу темнокожих. Все  они осуждали расизм, подписывали
обращения, призывающие покончить  с ним,  выступали против него в конгрессе.
Словом,  американские  предприниматели   были  ярыми  противниками  расизма,
считая,  что  лучше уж один раз  переплатить, чтобы  больше  не иметь с  ним
ничего общего, и называли этот акт "не слишком дорогостоящей добродетелью".
     Бейсли Депау взял со стола фотографию негра.
     -  Какого дьявола! - воскликнул  один из  присутствующих.  - Если  тебе
нужно обсуждать социальные проблемы, то найди для этого кого-нибудь другого.
У нас нет на это времени.
     -  Я хочу показать вам имеющиеся ресурсы, - холодно  возразил Депау. Он
досконально  изучил  этих людей  и  знал,  чего  от  них  можно  ожидать. Их
неудовольствие не  смутило хозяина встречи,  оно входило в его  планы. - Вот
он, этот ресурс. - Депау указал на фото Люшена Джексона.
     Кто-то из гостей громко фыркнул.
     -  В  нем  не  больше  ресурсов,  чем  в  раковой  опухоли,   -  сказал
производитель компьютеров.
     Бейсли Депау позволил себе тонкую, понимающую усмешку.
     - Этот человек -  полувор, полусутенер,  которого  уже много раз лишали
пособия, отец  несчетного числа детей, которых  он не содержит,  теперь стал
прекрасным работником, который стоит хозяину всего  сорок  центов в  день. А
если у него будет потомство,  мы  получим еще одного прекрасного  работника,
такого же,  как и он сам. Они будут работать лучше, чем те, которые работают
у  вас  сейчас. И никаких профсоюзных лидеров, с  которыми  надо  все  время
бороться.
     - Я не верю ни в какие социальные программы.
     -  Потому  я  и  пригласил  вас  к  себе,  джентльмены.  Доказательства
находятся  всего  в  нескольких футах  отсюда. Мы  в корне  изменим практику
использования рабочей силы, сделаем ее еще более дешевой, чем  в  Гонконге и
на Тайване. Наши города снова станут городами для богатых.
     Депау  привел  их  в полуподвальный  этаж.  То, что  они  там  увидели,
повергло их  в изумление. В одном конце небольшого помещения находился белый
человек  с  кнутом;  у  конвейерной ленты  стояло тринадцать  негров. Семеро
старательно  обертывали деревянные шесты листовой  сталью, шестеро столь  же
старательно ее снимали. Люди работали в едином ритме, никто  не отставал. На
ногах у них были кандалы.
     Депау взошел  на  приподнятую  над полом  платформу  и  крикнул  парню,
стоявшему в начале конвейера:
     - Если бы тебя спросили, чего ты сейчас хочешь, что бы ты ответил?
     Люшен Джексон улыбнулся и сказал:
     - Я бы хотел, сэр,  чтобы  конвейер  двигался  побыстрее. Тогда я смогу
выполнить свою норму.
     Депау кивнул и  повернулся к своим спутникам.  Потом он закрыл  дверь и
повел их назад, в кабинет.
     Один из них сказал:
     - Речь идет о рабстве,  о порабощении людей ради получения прибыли - то
есть о худшей форме угнетения человека человеком.
     Депау  кивнул.  Остальные  участники  встречи  столпились  вокруг  них,
внимательно слушая.
     - Возможно, речь идет о новой гражданской войне, - продолжал гость.
     Депау снова кивнул.
     -  Речь идет  о  нарушении всех  известных  человечеству  принципов, на
которых зиждется цивилизованное общество.
     - Не всех, - спокойно возразил Депау. - Мы не нарушаем принципа частной
собственности.
     Депау видел, как могущественные воротилы обменялись взглядами. Он знал,
каким будет следующий вопрос, и нисколько в этом не сомневался, так как знал
их всех с детства. Он  отдавал себе отчет в том, что  предлагает  революцию,
которая изменит жизнь людей в большей степени, чем это было в России.
     - Бейси, - спросил  человек, задававший  так много  вопросов, - ты хоть
понимаешь, насколько серьезно то, что ты затеял?
     - Понимаю, - просто сказал Депау.
     - Можешь  ли ты,  -  продолжал  этот  человек, при напряженном внимании
остальных, - можешь ли ты...
     - Что именно? - спросил Депау, зная наперед, о чем он спросит.
     - Сможешь ли ты... подготовить из них квалифицированных рабочих?
     - За это я ручаюсь,  - сказал Депау. - Мы получим самые дешевые руки со
времен Конфедерации.  Мы  подорвем деятельность  профсоюзов с  помощью самых
лучших штрейкбрехеров, которых когда-либо видел мир, - с помощью рабов.
     Некоторые продолжали  сомневаться. Это было  слишком заманчивым,  чтобы
быть реальным. Но  Депау  доказывал, что  "синие воротнички", которые больше
всех  пострадают  от  введения рабского  труда,  будут самыми  горячими  его
сторонниками.
     - В моем распоряжении имеются обученные воинские части, - сказал Депау.
-  Однако я  не думаю,  что их придется  задействовать.  Мы обеспечим  такую
мощную  поддержку  со  стороны  общественного мнения,  что к  нашим  отрядам
присоединятся миллионы  простых граждан. Они  организуют марш на Вашингтон и
вынудят  правительство  сделать то,  что мы хотим. Мы проведем референдум  и
победим с перевесом один к десяти.
     -  Но  почему  ты  думаешь,  что  американцы  согласятся голосовать  за
создание дешевой рабочей силы, ведь  в  этом случае  понизится стоимость  их
собственного труда?
     -  Я работаю над  этим  планом  с  60-х  годов.  Вы думаете,  почему  я
финансировал  все эти воинственные демонстрации  темнокожих  и оплачивал  их
показ по телевидению? Вы  знаете, кто смотрит эти передачи? Восемьдесят один
процент зрительской аудитории составляют белые. После окончания передачи они
распаляются  желанием перестрелять  черных. У нас есть  старые  фильмы,  где
черные  угрожают расправиться  с белыми.  В  этом году  мы  выделили  на эти
программы  больше,  чем когда-либо прежде. Со  следующей недели  мы начинаем
целую  серию  таких  пропагандистских  передач.  Никто  не  сможет  включить
телевизор, не  увидев  лицо  чернокожего,  заявляющего, что  если на  них не
нападут, то они сами нападут на белых. Это будет великолепное зрелище!
     - Жалко, что нет в живых Мартина Лютера Кинга, - сказал один из гостей.
- Можно было бы заказать серию передач с его участием.
     -  У нас есть  кое-что  получше: профессор социологии  объясняет белым,
насколько  они все прогнили, а в  это  самое время на заднем  плане  мы даем
документальные ленты о Гарлеме, Южном Бронксе, Уоттсе и Детройте.
     - Но общенациональный референдум о введении рабства? Это нереально!
     - Да что ты! - сказал Депау с  оттенком неудовольствия. -  Кто говорит,
что мы назовем  его именно так? Будет достаточно получить голоса в поддержку
"Закона  о  гарантиях  прав  для цветных  и  о  праве  белого  населения  на
безопасность". Мне ли не знать:  американцы никогда  не  ведают, что творят.
Мои предки прибыли в эту страну в 1789 году и с тех самых пор не переставали
воровать, делая  перерыв  лишь для  того, чтобы получить  звание  "Почетного
гражданина США".
     В кабинете повисло неловкое молчание.
     -  И все-таки,  Бейси, я  не уверен,  что они  проголосуют  за  это,  -
вздохнул один из гостей.
     - Им придется это сделать, - возразил Депау.
     - Почему?
     -  Мы  запланировали  баснословные  расходы на обработку  общественного
мнения.



     Об исчезновении более двенадцати человек  из квартала бедняков сообщала
полиция,  писали   газеты,  криминалисты  делали  глубокомысленные   анализы
происшедшего. Журналисты выражали  сомнения  по поводу реального  количества
похищенных во  время  нападения на  Норфолк:  часть  пропавших  могла просто
сменить место жительства, переехав в другой город.
     Чиун узнал детали происшествия от Руби, утверждавшей,  что ее источники
информации самые надежные.
     - Я не понимаю, почему ты рассказываешь об этом нам, - заметил Римо.
     -  Я наводила справки  в ЦРУ - они ничего не  знают. Тогда  я подумала,
что, возможно, ваша тайная организация в курсе  событий  и вы с этим пожилым
джентльменом сможете мне помочь.
     - Во-первых, я там больше не работаю, - возразил Римо. - Я  ушел из той
организации. А во-вторых, почему я должен заниматься освобождением Люшена?
     - Потому что я спасла тебе жизнь. Ты у меня в долгу.
     - А я  освободил тебя из  заключения там, на острове,  - сказал  на это
Римо. - Так что мы квиты.
     -  Нет,  не квиты,  - возразила Руби.  - Из той тюрьмы я  уж как-нибудь
выбралась бы и сама. Ты только испортил дело.
     - На этот  раз я не хочу портить  дело. Разыскивай брата сама, - сказал
Римо.
     - Я спасла тебе жизнь. Не забывай об этом.
     Чиун решил, что если дело так пойдет  и дальше, то его планы касательно
рождения у Руби и Римо ребенка мужского пола могут и сорваться.
     - Долги надо платить, сынок, - вмешался он. - Она  спасла наши жизни, а
мы должны спасти этого самого Люшена, кем бы он ни был.
     - Он - мой брат! - вставила Руби.
     - Слышишь, Римо? Не часто можно встретить  такие родственные  чувства у
женщины.  Это говорит в ее  пользу - из нее может получиться прекрасная мать
нашему мальчику.
     - Немедленно  прекрати эти разговоры, Чиун! - вскипел Римо. - Мне не по
душе  роль  жеребца-производителя  для  Дома  Синанджу.  -  Он  повернулся к
девушке. -  Так  и  быть,  Руби,  мы поможем  тебе  вернуть  брата. Но мы не
собираемся связываться с той организацией. Я из нее уволился, это факт.
     - Хорошо, - сказала Руби.
     Когда они вернулись в Норфолк, Чиун настоял на  том, чтобы они  с  Римо
остановились у Руби, в квартирке над магазином. Может, это соседство сделает
то, чего не добьешься уговорами, думал Чиун. Его сундуки поставили на кухне.
Улучив момент,  когда  его ученик  не мог их слышать, Чиун сказал  Руби, что
хотел  бы, чтобы  они с Римо родили мальчика.  Чиун  возьмет его себе,  если
ребенок родится здоровым. А семейство Гонсалесов пусть берет себе девочек.
     Руби отвечала, что девочки предпочтительнее мальчиков, и обвиняла Чиуна
в том, что его взгляды на женщин отстали от жизни.
     -  Теперь уже никто не  считает,  что женщины глупее мужчин,  - сказала
она. - Ты рассуждаешь как женоненавистник.
     - Я по-прежнему  считаю, что вода - мокрая, как бы ее  ни  называли,  -
упрямо сказал старец.
     Чиуну  потребовалось  ровно тридцать две  секунды,  чтобы  понять,  что
именно произошло в то злополучное  утро.  Он начал  объяснять  это  Римо  на
корейском языке.
     - Что он говорит? - спросила Руби.
     - Он считает, что это был налет с целью захвата рабов, - ответил Римо.
     - Люшен - раб?! -  изумилась Руби. - Да он всю жизнь ничего не делал. И
все остальные, кого увезли вместе с ним, точно такие же лодыри.
     Чиун кивнул и опять заговорил по-корейски.
     -  Скажи  ему,  чтобы он  прекратил говорить на этом  смешном языке,  -
потребовала Руби.
     - Он говорит, что ты сама смешная. Что у тебя смешной нос и глаза тоже.
И ребенок у тебя будет самым безобразным на свете.
     Руби повернулась к старцу.
     - Я знаю, что ты говоришь по-английски. Почему бы тебе не объяснить все
по-человечески?
     - Ты - настоящий урод, - весело сказал Чиун.
     Он не признался  в том,  что надеется  получить от  нее мальчика, более
способного, чем Римо, потому, что  Руби была  умная, и  это Чиуну нравилось.
Если  объединить  внешность  Римо  и  ее  ум,  можно  надеяться  на  хороший
результат. Он воспитает себе  преемника без комплексов. Он не сказал и того,
что вовсе не считает ее некрасивой. Это была своего рода игра: Чиун заметил,
что, когда  он обижает  Руби, Римо берет  ее сторону.  И если обидеть ее как
следует, то,  может быть, удастся этим  путем способствовать их сближению  и
рождению наследника Синанджу.
     - Это был не  просто рейд для захвата рабов, -  уверенно сказал Чиун, -
это была демонстрация силы.
     -  Вот видишь, - укорила его  Руби. -  Можешь ведь говорить  нормально,
когда захочешь.
     - Она вовсе не урод, она даже симпатичная, - сказал Римо.
     - Слишком тощая! - засмеялся Чиун.
     - А ты, наверное, предпочитаешь жирных толстух из своей деревни. - Римо
всерьез обиделся за Руби.
     - Ты и сам не красавец, - сказала она Чиуну.
     -  Даже  с  грубиянами  я  стараюсь  поддерживать  разговор,  достойный
цивилизованных  людей,  -  возразил Чиун. - А  ты,  девочка,  переходишь  на
личности.  В устах  несимпатичной особы  это  особенно  некрасиво.  Но я  не
опущусь до  склоки. Я понимаю, что  у тебя и без  того хватает проблем  -  с
такой-то внешностью.
     Римо немного придвинулся к Руби. Чиун в душе ликовал.
     - Послушай, папочка, - сказал  Римо. - Не будем переходить на личности,
давай ближе к делу. Почему ты считаешь, что это была демонстрация?
     Чиун удовлетворенно кивнул и повернулся к Руби.
     - Ты хорошо разбираешь английскую речь, дитя?
     - Да, а что? - спросила она, чувствуя подвох.
     - Я вот все думаю, хорошо ли ты слышишь с этими наушниками на голове.
     - У меня на голове только уши, - возразила девушка.
     - Я тоже  так  сначала думал,  -  сказал старец. - Но  потом  пришел  к
выводу, что эти штуки слишком безобразны, чтобы быть ушными раковинами.
     И уже  другим тоном Чиун пояснил, что в древнее время существовал такой
обычай:  перед  началом  сражения  делали набег  на  стан противника,  чтобы
захватить людей и показать, как легко они могут быть превращены в рабов. Эго
деморализовывало вражеское войско.
     -  Не  беспокойся ни о  чем.  - Теперь Чиун продолжал  начатый  с  Руби
разговор. - Я уже все обдумал: у вас с Римо родится сын что надо.
     - Проклятье! - вскричала девушка. - Ведь мы говорим совсем о другом - о
том, как спасти  Люшена. А если  тебе нужен ребенок,  иди в  приют. Там есть
сотни детей, которых они отдают на воспитание.
     - Но  он  не будет сыном Римо. Римо  должен дать  мне  своего  ребенка.
Мальчика.
     -  Если  ты  хочешь  договориться  об  этом  со  мной,  сначала  помоги
освободить Люшена. Где его можно найти?
     - Ты говорила, что у тебя много знакомых в этой части страны.
     - Да.
     Чиун  остановился  у  висящей   на  стене  карты  Соединенных   Штатов.
Закрывавшее ее стекло пожелтело от дыма трубки миссис Гонсалес.
     - Покажи мне места, где ты никого не знаешь, - потребовал Чиун.
     - Вряд ли такие найдутся, - произнесла Руби, слегка поразмыслив.
     - Подумай как следует.
     - Но это глупо!
     - Думай, тебе говорят! - прикрикнул Чиун.
     Девушка начала водить пальцем  по  карте, показывая места,  где жили ее
знакомые,  пока  не наткнулась на территорию,  где у  нее  не  могло быть ни
друзей, ни знакомых, ни просто людей, которые могли бы оказать ей услугу. От
Чиуна не укрылись сомнения девушки.
     - Что ты скажешь об этих местах? - спросил он.
     - Пустой номер, - сказала Руби. - Сплошные сосновые  леса. Там никто не
живет, туда нет дороги.
     Римо бросил на Чиуна многозначительный взгляд.
     - Там ничего нет, - повторила Руби.
     - Даже Римо и тот меня понял, - сказал Чиун.
     - Мне нравятся  твои оценки  моего интеллекта, - насупился  Римо. -  Не
исключено, что я - единственный здравомыслящий человек из нас троих и, может
быть,  именно поэтому кажусь вам безголовым чурбаном. Но я не намерен больше
терпеть - всему есть предел.
     Руби смутилась, а Чиун почувствовал себя задетым. Что он такого сделал?
Он все время старается молчать, хотя его окружают  далеко не идеальные люди:
одни  из них - туповатый белый, другая - мулатка, с кожей бледно-коричневого
цвета и двумя кочанами брюссельской капусты вместо ушей.
     Чиун высказал эти мысли вслух и  на протяжении всего пути не переставал
недовольно ворчать.
     -  И  зачем  было забираться в такую  глушь? Нормальные  цивилизованные
наемные убийцы работают в городах, а эти шастают, словно стадо диких зверей,
по лесу.
     В лесу были ясно видны пешеходные тропы. То, что их проложили  военные,
не оставляло никаких сомнений: земля бывает так плотно утоптана тогда, когда
по ней проходят сотни человек строем в одном направлении.
     Римо  и  Чиуну  эти  признаки говорили  яснее ясного: где-то поблизости
находится военный лагерь.
     Чиун  решил объясниться  со своим учеником. Он,  Чиун, вовсе не считает
Римо  глупым. Но наемные убийцы бывают разными. Одни занимаются своим прямым
делом, другие идут работать на телевидение. Он, Чиун, не берется судить, что
лучше:  бессмысленная, бесполезная  работа или слава,  деньги, почет. Он  не
собирался этого говорить... А почему, собственно, и не сказать?
     -  Хватит!  -  вскипел  Римо.  - Мы будем  дело  делать  или  разговоры
разговаривать?
     Лагерь был уже близко - они поняли это по тому, что дорог стало больше.
Инспектора страховых компаний  знают эту закономерность: количество дорожных
происшествий возрастает в радиусе двадцать пять миль от дома. Не потому, что
люди ближе к дому ведут машины с меньшей осторожностью, а потому, что  ездят
здесь чаще.
     - Так ведь я ничего не сказал, - искренне удивился Чиун.
     - Вот и хорошо, - буркнул Римо.
     И тут  они  увидели  первый  сторожевой пост. Два  охранника  сидели  в
секрете,  в нескольких  шагах от дороги.  Многочасовое наблюдение утомило их
глаза. Не ожидая никого увидеть на глухой лесной тропе в  этот знойный день,
они не  заметили  чужаков -  Мастера  Синанджу  и американца,  который  тоже
принадлежал теперь к Дому  Синанджу (хотя и не происходил  из  него),  почти
ничем  не отличаясь  от  того,  самого  первого,  наемного  убийцы-ассасина,
который много столетий назад ушел из бедной корейской деревушки, чтобы своим
искусством добыть средства к существованию для своих земляков.
     Это был  обычный лагерь, построенный по образцу римских лагерей: в виде
прямоугольника, с  командным  пунктом,  расположенным  сбоку  площадки.  Это
делалось  для  того,  чтобы можно  было  использовать  свободный  центр  для
перегруппировки  рядов защитников крепости  - в  случае если ее стены  будут
взяты приступом. Римляне  умели делать  это,  как никто  другой,  но теперь,
спустя  века, когда уже никто не пользуется копьями,  щитами и мечами, такое
расположение лагеря - с открытой площадкой в центре - потеряло всякий смысл.
Мастер Синанджу знал: в бою солдаты  выполняют то,  чего не понимают. Оттого
они и воюют плохо.
     Римо и  Чиуну не составило  труда  проникнуть  на территорию  лагеря  и
вступить в беседу с дежурным  офицером. Лагерь казался покинутым. На столе у
офицера лежала копия нью-гемпширского  номерного знака с  девизом:  "Свобода
или смерть!" Было, однако, не  похоже, чтобы дежурный  офицер неукоснительно
следовал этому девизу.  Здравомыслящие люди склонны к компромиссам, особенно
тогда, когда ощущают, что  их руки вот-вот отделятся от плеч и что они могут
запросто расстаться с жизнью, а если и уцелеют, то, по меньшей мере, лишатся
пальцев. Офицер увлекался  игрой на фортепиано,  что и решило исход дела: он
начал говорить, не ожидая приказаний.
     -  Это - специальная часть, с особыми задачами  и строгой  дисциплиной.
Командует ею полковник Блич. Пароль на сегодня...
     - Я не спрашиваю у вас  пароль, капитан. Меня не интересует  имя вашего
командира. Я ищу здесь одного никому не нужного лодыря.
     -  Здесь  никого нет.  Наша  часть ушла с полковником в неизвестном мне
направлении.
     - Тот, кого мы ищем, не служит в вашей части. Его зовут Люшен Джексон.
     Прежде чем капитан успел ответить, Чиун его остановил.
     - Это не здесь, - сказал он Римо по-корейски. Они держат рабов в другом
месте.



     Скорее   всего,  это  военная  операция,  думал  Харолд  Смит,  покупая
подержанный  мяч для гольфа в фирменном магазине гольф-клуба близ Фолкрофта.
Он потратил не менее трех  минут, роясь в ящике с двадцатицентовыми мячами в
поисках настоящего "Титлейста". Смит не любил играть плохими мячами. Наконец
ему попался мяч без  порезов, хотя и с  "оспинами"  и с глубокой полукруглой
царапиной, напоминающей улыбающуюся рожицу.
     Отмывая его под краном на первой площадке, он не переставал думать  над
тем,  как и откуда боевики произвели этот марш-бросок. То, что нападение  на
Норфолк  произведено  не  регулярными частями, сомнению  не  подлежало:  все
перемещения войск можно  было  наблюдать  на мониторе его компьютера.  И все
таки где-то  находилась большая группа людей в военной  форме, не попавшая в
базу данных компьютера. Наличие, такой большой единицы предполагало воинскую
подготовку, а это, в свою очередь, указывало на существование лагеря.
     Помогавший ему  мальчик  наблюдал за действиями  Смита с плохо  скрытым
неодобрением.  Ему  случалось и  раньше обслуживать этого  игрока, и, честно
говоря,  он не считал, что пятьдесят центов - хорошие  чаевые за четыре часа
работы.  Когда другие  подносчики  клюшек  увидели, что Смит  направляется к
первой площадке, их  как ветром сдуло. А этот оказался не таким догадливым и
теперь казнил себя за нерасторопность. Его товарищи  подцепили более  щедрых
игроков - кинозвезд, известных политических  деятелей, видных антрепренеров,
а у  него этот  сквалыга. Парень не мог знать,  что ему выпала  честь носить
клюшки  для  человека,  входящего  в  первую   тройку  или  четверку   самых
могущественных людей мира, если даже он и  давал на чай всего лишь пятьдесят
центов.
     Смит   не   догадывался,   какой   репутацией   он   пользуется   среди
обслуживающего  персонала  клуба. Этот  вопрос  он  решил  для  себя  раз  и
навсегда:  игроки платят  солидную сумму за право  разгуливать  по  полю для
гольфа, мальчики тоже пользуются таким правом и  еще  хотят, чтобы им за это
платили.  Правда,  мальчик носит  сумку  с  клюшками, а  всякий труд  должен
оплачиваться.  Смит  оценил его примерно  в  три цента -  в расчете на  одну
лунку. За  восемнадцать лунок выходило пятьдесят четыре  цента. Округлив, он
получил пятьдесят центов. То, что другие платили помощнику по четыре, а то и
по пять долларов, его не касалось: если они хотят разбазаривать свои деньги,
это их личное дело.
     Вдыхая насыщенный солями  прохладный  утренний  ветерок,  доносящийся с
ближнего  залива,  Смит  испытывал   смутное  чувство   вины   за   праздное
времяпрепровождение.  Было  время, когда он играл в гольф регулярно -  раз в
неделю,  но в последние  годы его служебные обязанности  разрастались, точно
раковые  клетки, и  стало  практически  невозможно  оторваться  от  стола  и
выкроить время для отдыха.
     Сегодня  Смит решился на это  только  потому,  что  требовалось кое-что
обдумать без помех. Это служило ему оправданием в собственных глазах.
     Римо исчез, а с  ним и Чиун. Теперь у КЮРЕ нет карающей руки. Хотя Римо
и раньше грозился  уйти,  теперь  это -  реальность, тревожащая  Смита.  Без
исполнителя  КЮРЕ  ничто, она ничем  не выделяется  в списке  многочисленных
правительственных  агентств, соперничающих друг  с другом, собирающих одну и
ту же  информацию, чтобы потом сидеть на ней, как собака на сене, не решаясь
что-либо предпринять.
     И вот теперь норфолкское дело. Случись это раньше,  он  просто-напросто
снял бы трубку и дал задание Римо выехать туда. Но теперь уже не позвонишь -
нет у него больше никакого Римо.
     Аккуратно устанавливая мяч  на отметке для первого удара, Смит старался
убедить себя, что его озабоченность не повлияет на качество  ударов.  Он уже
давно не играл, но раньше играл хорошо и гордился этим.
     Первая  лунка находилась  прямо  перед  ним на  расстоянии  385  ярдов.
Завсегдатай  клуба мог  взять  ее  за  четыре удара: 240 ярдов -  деревянной
клюшкой, 140 - клюшкой с металлической головкой и двумя короткими доводящими
ударами легкими клюшками.
     Харолд Смит размахнулся и с силой ударил по мячу. Удар был  чистый, мяч
описал дугу, пролетел 135 ярдов и упав, прокатился еще 40 ярдов.
     Губы Смита тронула чуть заметная улыбка. Похоже  он  еще  чего-то стоит
как игрок. Государственные заботы не лишили его рук меткости.
     Он передал  клюшку  мальчику и  пошел к мячу,  уже зная, как закончится
первый раунд. Конечно, ему трудно претендовать на высокий класс, но и мазать
он не собирается. На  каждую лунку  ему  понадобится только  один добавочный
удар сверх четырех.
     Лучший результат на этом поле - 72 удара. Смит надеялся, что уложится в
90 - ему всегда это удавалось,  а иногда результат бывал более высоким. Хотя
и 90  ударов -  это  совсем не плохо. Главное - стабильность. Он никогда  не
стремился  к  сверхмощным   ударам.  Он   любил  все  делать   основательно,
предпочитая золотую середину.
     Но что, однако, с Норфолком? Можно не сомневаться, что это была военная
операция. Значит, у них должна быть база. Но где?
     Вторым ударом Смит покрыл 130 ярдов. Теперь до зеленого поля оставалось
110 ярдов.
     Мальчик, не спрашивая, подал ему клюшку с металлической  головкой номер
четыре.  Ею Смит  загнал мяч  на  зеленое поле в  12  футах от лунки. Легким
ударом  малой клюшки  он  подкатил мяч на расстояние фута от лунки, а потом,
совсем  слабым толчком  завершил  первую  часть  игры.  На  первую лунку  он
использовал пять ударов.
     Помощник с явной неохотой вынул мяч из лунки,  поставил флажок на место
и протянул мяч игроку.
     Тот,  однако,  на него  даже  не взглянул.  Его  взор  был  прикован  к
деревьям,  плотной  стеной стоявшим  по обе  стороны  первой дорожки.  В его
голове смутно брезжила еще неясная идея.
     -  Я,  пожалуй,  больше  не  буду сегодня играть,  сынок,  - сказал  он
мальчику.
     Подросток  с прыщавым лицом  облегченно вздохнул. Смит же  подумал, что
парень разочарован.
     - Ты сам понимаешь, что я не могу заплатить тебе сполна, за всю игру, -
сказал Смит.
     Мальчик кивнул в знак согласия.
     - Сколько, ты считаешь, я тебе должен? По справедливости.
     Подросток пожал  плечами. Он сам  был готов дать этому  господину  пару
долларов - только бы избавиться  от  него. Может, еще  не поздно вернуться и
заполучить себе щедрого клиента.
     Смит посмотрел на мяч в руке мальчика.
     -  Я только что заплатил за него  двадцать  пять центов, - сказал он. -
Если не возражаешь, возьми его себе и будем квиты.
     Мальчику   показалось,   что    двурогий   полумесяц   на   поверхности
поцарапанного мяча смеется над ним. Он был ошеломлен.
     - Большое спасибо,  доктор Смит! Может,  мне удастся  перепродать его и
выручить десять, а то и все пятнадцать центов.
     -  Я тоже так  думаю,  -  сказал Смит,  - десять центов за  одну  лунку
составит  один доллар восемьдесят центов за восемнадцать лунок. А пятнадцать
центов соответственно - два доллара семьдесят центов.
     Смит помолчал,  по-видимому, проверяя  свои расчеты. Мальчик испугался,
уж  не  хочет  ли  он вычесть  с  него  налог  на  повторную  продажу?  Смит
действительно подумал об этом, но потом махнул рукой и решительно произнес:
     - Впрочем, нет! Бери все себе.
     - Спасибо, доктор Смит.
     - Не  за что, - сказал Смит, направившись к  зданию клуба. - До будущей
недели, - бросил он через плечо.
     Смит не слышал, как мальчик заскрипел зубами, повернулся и забросил мяч
далеко в кусты.
     Через  десять минут  Смит  был  уже  у  себя  в  санатории.  Секретарша
занималась  своими ногтями  -  и это в рабочее  время! Он  изумленно  поднял
брови. Мисс Первиш была готова провалиться сквозь землю.
     - Что случилось?  - осмелилась она спросить, поспешно пряча бутылочку с
лаком для ногтей. - Клуб закрыт?
     - Сегодня  слишком хорошая погода для гольфа,  - сказал  Смит. -  Прошу
меня не беспокоить, если не случится что-то чрезвычайное.
     Войдя в кабинет, Смит сел за широкий стол, спиной к окну, выходящему на
залив, и погрузился в работу.
     Военная операция предполагает наличие  военного лагеря.  Военный лагерь
означает, что там должны быть здания со всеми коммуникациями, водоснабжением
и канализацией.
     Смит нажал кнопку. В крышке стола открылась панель, и из нее выдвинулся
компьютер - будто молчаливый слуга, ожидающий, приказаний.
     Смит  пожелал  получить сведения о  территориях в радиусе  250 миль  от
Норфолка, достаточно обширных и изолированных,  чтобы там могла базироваться
воинская часть. Компьютеру понадобилось  семь минут, чтобы  просмотреть  все
карты а пленки. Таких мест было 746.
     Смит тихонько застонал, но взял себя в руки. Не все сразу, подумал он.
     "Сколько  из  них  таких, где  за последний  год появились  застроенные
площадки?" - спросил он.
     Компьютер покопался в разнообразной информации, упрятанной в его чреве.
На мониторе появился ответ: "43".
     "Сколько из  43-х  таких,  где  есть канализационные  системы,  слишком
большие для частных домов?"
     В ожидании  ответа Смит  рассеянно тронул лежащий  на  столе  листок  с
фамилиями похищенных  жителей  Норфолка. На  глаза  ему  попалось имя Люшена
Джексона и его родственницы Р. Гонсалес. Последнее имя навело его на смутные
воспоминания,  всплывшие  где-то в подсознании. Р.  Гонсалес?  Кто  такая Р.
Гонсалес?
     Компьютер  тихонько  щелкнул: на экране  был  готов ответ.  Территорий,
какими  интересовался Смит,  было  три: одна в  Вирджинии, одна  в  Северной
Каролине и одна в Южной Каролине.
     Откинувшись на спинку стула, Смит прикинул, где именно может находиться
нелегальный тренировочный центр.
     "В  каком из трех мест  не  отмечено дорожное строительство  в  течение
последнего года?" - спросил он.
     Компьютер  выдал  ответ  без  промедления:   "В  сосновых  лесах  Южной
Каролины".
     Значит, это  там,  решил  Смит.  Для  тайного  лагеря  не надо  строить
подъездные  пути.  Он еще  раз  сверил  информацию  и спросил компьютер,  не
наблюдалось  ли  за  последний год увеличения  числа вертолетных рейсов  над
сосновыми лесами Южной Каролины?
     "Увеличение составляет почти 600 процентов",  - почти мгновенно ответил
компьютер.
     Губы Смита сложились в некое подобие улыбки. Вертолеты выдали их!
     В условиях отсутствия дорог перевозки людей и грузов можно осуществлять
только вертолетом. Вывод один - надо искать в сосновых лесах Южной Каролины.
     Он  уже хотел  стереть полученную информацию,  как  вдруг ему пришла  в
голову новая  мысль. Помедлив, он  попросил  ЭВМ  считать  информацию  о  Р.
Гонсалес, Норфолк, Вирджиния.
     Машина  отозвалась через двадцать  секунд:  "Р. Гонсалес; Руби  Джексон
Гонсалес, 23 года, производитель париков, владелец  двух агентств по продаже
недвижимости, директор  четырех банков на перекрестке улиц Дан и Бред-стрит;
бывший агент ЦРУ, недавно вышла в отставку; последнее  задание  - на острове
Бакия, где входила в контакт с персоналом КЮРЕ".
     Смит  ликовал. Он  нажал  на  кнопку,  стирающую  в  памяти  компьютера
заданные ему вопросы, и спрятал его внутрь стола.
     Руби Гонсалес. Он говорил с ней, когда Римо и Чиун попали в переплет на
острове Бакия. Она спасла им жизнь.
     Теперь  их пути снова пересеклись: ее брат в числе похищенных. Конечно,
это не Римо и не Чиун, но она может помочь ему, Смиту.
     Мисс Первиш ответила сразу, как только он взял трубку.
     - Срочно закажите билет на Норфолк, штат Вирджиния, - распорядился он.
     - Сию минуту, доктор! В оба конца?
     - Да.
     - Сию минуту!
     Она подождала,  когда Смит отключится. А  он,  спохватившись,  поспешно
взял трубку снова.
     - Слушаю, сэр? - сказала мисс Первиш.
     - Я полечу туристическим классом, - сказал Смит.



     Старая худая  негритянка была одета в  широкое домашнее платье, прямыми
ровными складками ниспадающее до ступней, обутых в роскошные домашние туфли,
на  четыре размера больше необходимого.  На голове  у нее  был яркий красный
платок.
     Трубка,  которую  она курила,  испускала ядовитый  дым, какого  Смит не
нюхивал  с тех  пор, когда руководимый им  отряд коммандос  взорвал немецкий
завод бездымного пороха в Норвегии в 1944 году.
     - Я ищу Руби Гонсалес, - сказал он.
     - Входи, - пригласила гостя мать Руби.
     Она  ввела  его  в  гостиную тесной  квартирки и  знаком указала  место
напротив.  Смит  погрузился  в  массивное  кресло, утонув в  его  необъятных
недрах.
     -  Покажи мне  свой  рука,  -  потребовала миссис Гонсалес  на  ломаном
английском языке.
     - Мне нужна Руби. Она - ваша дочь, как я полагаю?
     -  Я и так знаю, кто  мне дочь, -  сказала  миссис  Гонсалес. - Я  хочу
глядеть на твой рука.
     Смит  не  без труда  выбрался  на край  сиденья и протянул  ей  ладони.
Вероятно, она хочет ему погадать. Негритянка взяла его руки в свои, сжав их,
точно клещами. Она осмотрела ладони, потом пальцы; затем повернула кисти рук
и  внимательно  осмотрела  их  с  тыльной  стороны.  Решив,  что  это  самые
неинтересные руки, какие ей когда-либо  приходилось видеть, она отпустила их
со словами:
     - Простой рука, как у всех.
     - А почему они должны быть особенными? - не понял Смит.
     - Подумай сам! Ты пришел выручить Люшен? Так или нет?
     - Я пришел повидаться с вашей дочерью.
     - Так ты не тот человек, который хочет вернуть Люшен?
     По ее тону Смит понял, что она может сказать ему что-то важное.
     - Может быть, и тот. А что говорит Руби?
     - Руби смотрела телевизор и увидела руки. Дочь кричал: "Это он, это он!
Он будет освободить наш Люшен!"  Те руки были белые, ты тоже белый.  Вот я и
подумал - какая разница? У всех белых рука такой.
     Руки? Руки... О чем она говорит?
     - Так ты - не тот человек? - допытывалась миссис Гонсалес.
     - Я хочу попытаться освободить Люшена, - сказал Смит.
     - О'кей! Мне надо говорить с тобой, пока не пришел дочь.
     - Слушаю вас.
     - Почему не оставлять Люшен там, где он сейчас?
     - То есть не возвращать его в семью?
     Старая негритянка кивнула.
     - Руби сейчас скучать по нему, но это скоро пройдет, когда она увидеть,
как нам хорошо без него. Он - самое никчемное создание на свете.
     Смит понимающе кивнул.
     - Когда вернется ваша дочь?
     - Который теперь час?
     Смит посмотрел на свои часы.
     - Половина третьего.
     - Она придет к шести.
     - Вы уверены?
     - Да. В это время я ужинать, моя дочь никогда не пропускать мой ужни.
     - Я приду вечером, - сказал Смит.

     ... - Прибавь скорость, - сказала Руби. - Мне  надо успеть  приготовить
еду.
     - На спидометре  и так 85 миль  в час, - возразил Римо, который вел  ее
белый "Континенталь".
     -  Поезжай быстрее, - распорядилась сидевшая рядом с ним Руби, скрестив
руки на груди и напряженно вглядываясь в дорогу сквозь ветровое стекло.
     - Тише вы там! - скомандовал Чиун с заднего сиденья. Он манипулировал с
кнопками рации, встроенной в пол кабины.
     - Поосторожней, не сломай что-нибудь! - предупредил наставника Римо.
     - Я установила  ее для мамы, - сказала  Руби - Она любит поговорить  во
время езды, и меня это утомляет. А так она может говорить с кем-нибудь.
     Чиун нашел наконец кнопку включения, и в кабину ворвались мощные звуки.
Руби протянула руку и убавила громкость, потом она передала Чиуну микрофон и
повернулась к Римо, продолжая начатый разговор:
     -  Теперь  ты  понимаешь,  почему  нам  надо  поговорить с  этим  твоим
обормотом, доктором Смитом?
     - Не понимаю.
     - Нам надо  узнать, куда увезли Люшена. У Смита больше возможностей для
этого, - пояснила Руби.
     - Извини, но это не адресу. Я с этим завязал.
     Позади них послышался возбужденный возглас Чиуна.
     - Как интересно! Это устройство, вероятно,  подключилось к сумасшедшему
дому. Я беседую с ненормальными, которые считают, что все вокруг чайники.
     -  "Чайниками" называют водителей-новичков, -  поправила его Руби. - Ты
должен это сделать, - сказала она Римо.
     - Нет.
     - Ради меня.
     - Тем более ради тебя.
     - Замолчите, вы, оба! - крикнул Чиун. - Я нашел  знакомого. Он говорит,
что я - его приятель.
     - Ну, тогда ради Люшена, - упрашивала Руби.
     - Пошел он к дьяволу, твой Люшен!
     - Он не сделал тебе ничего плохого.
     - Только потому, что мы с ним никогда не встречались, - сказал Римо.
     - Он - мой брат. Ты обязан позвонить доктору Смиту.
     - Ничего подобного!
     - Тогда я позвоню ему сама, - сказала Руби.
     - Если ты это сделаешь, я уйду.
     Римо посмотрел  в зеркало.  Чиун, широко улыбаясь, повернулся налево  и
прижался  лицом  к  боковому стеклу, потом перегнулся к  правому окну, после
чего развернулся на 180  градусов  и  послал улыбку  в  направлении  заднего
стекла.
     - Чему ты улыбаешься? - спросил его Римо.
     - Кто-то  из моих новых приятелей  говорит,  что меня сняли.  А  я хочу
сфотографироваться с улыбкой на лице.
     - Что это значит? - не понял Римо.
     -  Это  значит, что  ты превысил скорость!  - взвизгнула  Руби. -  Надо
притормозить.
     Но было  уже  поздно. Прятавшаяся  за мостом полицейская машина,  мигая
огнями   и  гудя  сиреной,  выехала  на  проезжую  часть  и   рванулась   за
нарушителями.
     - Ты же сама твердила, что я еду слишком медленно, - огрызнулся Римо.
     - Тогда не  было  рядом полиции. Они  засекли нас радаром, о чем другие
водители предупреждали по рации. Теперь нас задержат.
     - Не обязательно. - Римо сильнее нажал на акселератор.
     Патрульная машина отстала.  На скорости сто двадцать миль  Римо вылетел
на следующий подъем и свернул на боковое шоссе, где его не могли перехватить
другие  патрули. Остаток пути до  Норфолка  он ехал со  скоростью  девяносто
миль.
     Когда  они  остановились  у  мастерской  париков,  Чиун  что-то  кричал
по-корейски в микрофон рации.
     - Что он говорит? - спросила Руби.
     -  Обещает  кому-то  раздавить его всмятку,  если тот  попадется ему на
тротуаре.
     - За что?
     - По-моему, его обозвали "трещоткой", - пояснил Римо.
     Воздух на Джефферсон-стрит имел соленый привкус - из-за дневного смога.
Римо и Руби вышли из машины, за ними вылез Чиун.
     Увидев их, Смит, сидевший  в небольшом ресторанчике  на противоположной
стороне улицы,  положил  на  стол  пятицентовую монетку в  качестве чаевых и
поспешил покинуть зал.
     - Римо! - позвал он.
     Все трое обернулись на голос пересекавшего улицу  человека в поношенном
сером костюме.
     - Кто это? - спросила Руби.
     - Будто ты не знаешь, шпионка! - фыркнул Римо. - Чиун, кто это?
     - Это император Смит, - вполголоса сказал Чиун.
     - Разве?! Какой невзрачный! - удивилась Руби.
     -  Когда  ты   его  узнаешь  ближе,   он  тебе   покажется   еще  более
несимпатичным, - пообещал Римо. - Что вы здесь делаете, Смитти?
     - Ищу Люшена Джексона, - ответил тот. - Вы - Руби Гонсалес?
     Руби молча кивнула.
     - Мне кажется, мы могли бы  узнать  кое-что  о  вашем  брате в сосновых
лесах Южной Каролины, - сказал Смит.
     - Мы только что оттуда, - сообщила Руби.
     - Ну и как?
     -  Минуточку! - вмешался Римо. - Я больше не работаю  у вас, Смитти.  К
чему эти расспросы?
     - Мы  делаем общее дело. Может  быть, есть смысл объединить  усилия?  -
предложил Смит.
     - Нет, - отказался Римо. - Я ухожу.
     Он уже направился прочь от машины,  но Чиун его остановил. Старец излил
на ученика  целый  поток  корейских  слов. Выслушав  его, Римо повернулся  к
Смиту:
     - Ну, хорошо. Только командовать здесь буду я, а не вы.
     Смит кивнул в знак согласия.
     -  Мы опоздали с прибытием. Там базировалась  какая-то  часть,  но  она
выбыла неизвестно куда. Люшена и остальных там нет - это все, что мы знаем.
     - Воинская часть? - уточнил Смит.
     - Да.
     - Она должна была оставить следы.
     - Верно.  Вот вы все  и разнюхайте, - сказал Римо. - А потом дадите мне
знать, что и как.
     Он пошел в помещение мастерской. Смит последовал за ним.
     -  Что ты  ему  сказал,  чтобы  заставить  остаться? -  спросила  Руби,
оставшись наедине с Чиуном.
     - Это неважно.
     - Я хочу знать!
     - Я сказал, что если он сейчас уйдет, то не заплатит тебе старый долг и
ему придется всю  жизнь  слушать, как ты будешь мучить его  своим визгливым,
как пила, голосом.
     Руби одобрительно похлопала Чиуна по плечу.
     - Это ты ему здорово сказал.
     - Главное  - справедливо,  - заметил Чиун,  так  и не придумавший,  что
сделать  для сближения  Руби  и  Римо,  а  значит,  и  не решивший вопрос  о
наследнике Синанджу.



     -  Четырнадцать  студенческих  автобусов, следующих один  за  другим  с
интервалом  в  пять   минут,  прошли   маршрутом  номер  675  в  направлении
Пенсильвании, - сказал Смит, повесив трубку телефона.
     -  Ну и что?  - возразил  Римо. -  Может, они  едут на соревнования  по
бейсболу.
     -  Они  везут  студентов   из  Мэриведер-колледжа,  школы   Этенби,  из
Бартлеттского университета, из  Североатлантической школы и колледжа Святого
Олафа.
     - Все правильно. Спортивные соревнования, - сказал Римо. - В чем дело?
     - А  в том,  что в Соединенных Штатах  нет учебных заведений  с  такими
названиями.
     - Можем мы получить сведения о том, куда они направляются?
     - Информация еще не готова. За колонной наблюдают, - ответил Смит.
     -  Нам  пора  ехать,   -  сказала  Руби.  -   До  завтра,   мама.  Если
проголодаешься, пошли кого-нибудь из рабочих купить еду. Мы едем за Люшеном.
     - Не тревожься за меня, дитя, - сказала миссис Гонсалес, раскачиваясь в
своей качалке.
     Встретившись глазами со Смитом, она отрицательно покачала головой. Мать
Люшена все еще считала, что именно он будет решать вопрос  о  возвращении ее
сына, и надеялась убедить его не делать этого.
     Всю дорогу Чиун не расставался с рацией.
     - Как вам нравится отдыхать? - спросил у Римо Смит.
     - Это лучше, чем работать на вас, - ответил тот.
     - А вы подумали о том, на что будете жить?  Кто теперь будет оплачивать
ваши счета?
     -  Это  не ваша забота, Смитти.  Я скоро сделаюсь звездой телеэкрана. А
когда  получу с них все, что  мне  причитается,  то  заживу припеваючи,  как
король.
     - Ты - и вдруг отставка?.. - сказала Руби. - Это как-то не вяжется одно
с другим.
     - Я  ушел с этой работы. Слишком много безымянных трупов, слишком много
смертей.
     - Римо! - строго сказал Смит.
     Их взгляды встретились в зеркале. Смит предостерегающе показал  глазами
на Руби.
     - На ее счет можно не беспокоиться,  Смитти:  она  знает об организации
больше, чем вы думаете. Если бы вы нас не нашли, она все  равно заставила бы
меня разыскать вас.
     - Вы хорошо информированы, - заметил Смит, обращаясь к Руби.
     - Я держу свои уши открытыми, - сказала она.
     -  Это  не так  просто, когда имеешь  вместо ушей  кочешки брюссельской
капусты, - хихикнул Чиун.
     Из рации донесся чей-то громкий голос. Чиун поздоровался.
     - Привет, "чайник"!
     - Сколько раз вам говорить! - рассердился Чиун. - Люди - не чайники!
     - А как ты сам себя называешь?
     - Как я называю себя сам? Или как меня называют другие?
     - Как мне тебя называть? - спросил голос.
     Акцент был  оклахомский.  В любом месте, где  ни подключишься  к рации,
голоса звучат всегда одинаково, как будто они  принадлежат обитателям лачуг,
сложенных из обрывков толя где-нибудь в окрестностях Талсы, подумал Римо.
     -  Я себя  называю  скромным,  добрым,  застенчивым  и великодушным,  -
признался   Чиун   -  Другие   называют  меня  прославленным,  просвещенным,
досточтимым, почтеннейшим Мастером.
     - Ничего себе! Я буду называть тебя скромнягой, не возражаешь?
     Лучше зови меня Мастером, это больше соответствуем моему  характеру. Не
знаю,  говорил  ли  я  тебе,  мой  добрый  друг,  что я  работаю  на  тайное
государственное агентство?
     Смит застонал, как от зубной боли, и ударился головой об угол сиденья.

     Машина,  в  которой  находился полковник  Уэнделл  Блич, шла  первой  в
растянувшейся по шоссе колонне из четырнадцати автобусов. Он сидел за спиной
водителя, на голове у него были  наушники;  полковник внимательно слушал все
сообщения, поступающие с базы.
     Пятьдесят пассажиров головного автобуса были одеты в джинсы и футболки.
Жесткие  требования дисциплины были теперь  ослаблены ровно настолько, чтобы
парни могли беседовать между собой - не слишком, впрочем, громко.
     - Сейчас мы  увидим шоу на  дороге, -  сказал, то ли  спрашивая,  то ли
утверждая, старший лейтенант, опускаясь в соседнее кресло.
     Блич кивнул.
     - Люди готовы? - осведомился он.
     -  Вы знаете  это лучше меня, полковник.  Они  готовы  ровно настолько,
насколько этого хотим мы.
     Блич снова кивнул. За окном проносился сельский пейзаж.
     -  Мы ведь не делаем ничего такого,  чего им не пришлось  бы  делать  в
регулярной армии. Если они захотят туда перейти, - добавил он.
     Лейтенант кивнул в знак согласия.
     -  Двадцать лет я наблюдаю, как деградирует  армия, - продолжал Блич. -
Жалованье  растет,  а моральные  устои  рушатся. Не армия,  а провинциальный
клуб. Гражданские  права этому  сброду?!  Если они добровольцы, так  надо их
баловать? Если  бы  мне  дали их на полгода, я бы все поставил  с головы  на
ноги. Я бы создал настоящее войско - не хуже, чем было у древних римлян.
     - Или у генерала Першинга, - поддакнул лейтенант.
     Блич, однако, с этим не согласился.
     -  Ну, не  совсем так,  - сказал  он. - Вы  знаете,  почему он  получил
прозвище Черный Джек?
     - Не знаю.
     - Он ввел форму черного цвета. Сначала его звали Черномазый Джек. Ну да
Бог  с ним, с Першингом.  Что до  меня,  мне долго не  представлялось случая
показать себя, пока американцы не осрамились в  Намибии, когда там вспыхнули
беспорядки и были человеческие жертвы. Я  предложил свои услуги по наведению
порядка в армии, но меня не поняли.
     -  Все дело в мягком  обращении, - перебил лейтенант. - Нам  не хватает
твердой руки.
     - А потом мне наконец повезло:  я  был  приглашен сюда.  Сейчас  у меня
лучшая  часть  изо  всех,  какие  я  когда-либо  видел.  Наилучшие  условия,
наилучшая подготовка, наилучшая дисциплина. Я могу повести их хоть в ад!
     - И они последуют за вами, вне всякого сомнения, - сказал лейтенант.
     Блич повернулся к нему и дружески похлопал его по плечу.
     - Придет время, - сказал  он, - когда мы наведем в нашей стране порядок
и для нас отольют медали. А до тех  пор мы должны  находить удовлетворение в
том, что мы делаем.
     В его наушниках послышалось потрескивание. Блич сделал  лейтенанту знак
молчать и взял в руки микрофон.
     - "Белая лиса", номер первый слушает, - произнес он. - Прием!
     С минуту он внимательно слушал, затем коротко сказал:
     - Прием окончен. Молодцы!
     Он  повесил  микрофон на  крючок  поверх  головных телефонов. Лейтенант
смотрел на него выжидающе.
     - Что-нибудь случилось? - спросил он.
     - В лагере были гости.
     - Ну и?..
     - Там  им  ничего не сказали,  но, видимо, они  получили  информацию из
другого источника и следуют за нами от самого Норфолка.
     - Ведут наблюдение? - спросил лейтенант.
     - Похоже, что так.
     - Кто они?
     - Не знаю. Их четверо, трое мужчин и одна женщина.
     - Что будем делать?
     По  толстому лицу Блича пробежала легкая улыбка,  сделавшая его похожим
на фонарь из тыквы, зажигаемый ночью в канун праздника Всех Святых.
     - Организуем им теплую встречу, - сказал он.
     Свыше двух часов Чиун пытался уговорить всех, кто подключался к нему по
одному их сорока каналов рации, соблюдать тишину  в течение часа с четвертью
- с  тем чтобы он  мог  прочитать вслух  одно из самых коротких произведений
поэзии Унг. Никто,  однако,  не прислушался к его просьбам, и,  когда  Римо,
после сообщения, полученного Смитом с одного  из дорожных постов, свернул на
грязный проселок  близ города  Геттисберга в  Пенсильвании,  Чиун разразился
угрозами  и  проклятиями  в  адрес радио с  обратной связью.  Разумеется, на
корейском языке.
     Трое солдат,  прячущихся среди холмов,  в полумиле от поворота, видели,
как  белый "Континенталь", съезжая с шоссе на проселок, поднял густое облако
пыли.
     - Он всегда ведет себя так в дороге? - спросила Руби Римо.
     - Только когда ему очень не хочется ехать.
     - Что он сейчас говорит?  - снова спросила Руби, видя, что Смит страшно
боится, чтобы Чиун, говоря  по-корейски, не выдал те немногие  секреты КЮРЕ,
которые еще оставались секретами.
     Римо прислушался.
     - Одному  из своих  более-менее сносных "приятелей"  он объясняет,  что
единственная разница между ним и коровьим пометом заключается в том, что его
нельзя употребить на кизяки.
     В кабину ворвался новый грубый голос. Чиун ответил не менее грубо.
     - А этому он советует испить овечьей мочи, - перевел Римо.
     Хорошо  подрессоренную  машину покачивало на  ухабах.  Руби  зажала уши
ладонями, чтобы не слышать доносившуюся с заднего сиденья ругань.
     Внезапно  все  смолкло.  Руби  повернула  голову,  чтобы узнать причину
внезапно  наступившей тишины.  Вдруг  Чиун  молниеносно  перегнулся  вперед,
ухватился левой рукой за руль и  резко крутанул его вправо. Машина повернула
почти  под прямым углом и съехала с  дороги,  едва не врезавшись в дерево. В
последнюю долю секунды Чиун вывернул руль в прежнее положение.
     Римо вопросительно взглянул на Чиуна и уже  открыл  было рот, как вдруг
позади  них раздались  - один  за другим - два взрыва. На  машину посыпались
мелкие  осколки камней и комья земли. Облака пыли,  смешанной с едким дымом,
заклубились над дорогой.
     - Бьют гаубицы! - воскликнул Римо.
     Он выжал акселератор до пола и  забрал  у Чиуна руль. "Континенталь" на
предельной скорости помчался вперед. Чиун удовлетворенно кивнул и занял свое
место. Когда  облака  рассеялись, Смит увидел сзади  на дороге  две воронки,
каждая размером с пивную бочку.
     Римо хотел было притормозить.
     - Не надо! - сказал Чиун. - Будет еще один.
     - Откуда ты знаешь? - удивилась Руби.
     - Бог троицу любит, - прошипел Чиун.
     Руби видела, как  он  сузил  глаза, сфокусировав  их  на  чем-то,  что,
казалось,  было  всего в  нескольких  дюймах  от его носа. Вдруг он  вскинул
голову и крикнул:
     - Влево, Римо! Круто влево!
     Римо резко повернул  налево и нажал на газ.  Задрав  нос кверху, машина
рванулась вперед. Сзади  послышался взрыв,  на миг  оторвавший правые колеса
автомобиля от  земли.  Однако  Римо без труда  выровнял машину. Чиун  открыл
заднее стекло и внимательно прислушался.
     - Теперь все, - сказал он. И безо всякого перехода снова взял микрофон,
чтобы  возобновить  прежнее занятие. Вновь зазвучали на самых высоких  нотах
корейские оскорбления и брань.
     - Как он узнал? - спросила Руби.
     - Он их услышал, - ответил Римо.
     - А почему я ничего не слышала?
     - Потому что у тебя уши как брюссельская капуста.
     - Но как он мог услышать  что бы то ни  было,  не переставая кричать  в
микрофон? - допытывалась Руби.
     - А почему бы  и нет? Он  знает то, что кричит,  ему не обязательно это
слушать. Поэтому он слушал все остальное и услышал, как летят снаряды.
     - Только и всего?
     - Только и всего.
     Римо знал,  что она ни за что не поверит.  Искусство Синанджу просто, а
все хотят чего-то  сложного. Какая уж  тут  сложность, когда сам открывается
истина,  простая,  как  день:  Синанджу  учит  использовать  свое  тело   по
назначению - только и всего.
     - Раз ты такой умный, то почему ты их не слышал? - спросила Руби.
     - Чиун слышит лучше меня.
     -  Тихо!  -  скомандовал Чиун. - Раз я так хорошо  слышу,  то вы должны
понимать, что мне невыносимо слушать ваше постоянное нытье. Замолчите оба: я
буду читать свою поэму.
     - Извини, папочка, подожди  еще  минуту, - сказал  Римо,  сворачивая  с
шоссе под редкие деревья у обочины. - Приехали! - Римо оглянулся на Смита. -
Их  люди  наверняка сообщили  кому  надо о своей  неудаче. Нас  будут ждать.
Придется идти пешком, а вы, Смитти, и Руби езжайте обратно.
     - Какая чушь! - возмутилась Руби.
     - У этой девушки храброе сердце, - сказал Чиун. -  Она нарожает  добрых
сыновей.
     - Сейчас же  прекрати, Чиун! - Римо повернулся к Смиту. - Вы нас только
задерживаете. Недавно мы проехали заправочную колонку,  она осталась  слева,
примерно в одной миле. Ждите нас там.
     Смит подумал немного и сказал:
     - Хорошо. Кстати, я могу оттуда позвонить.
     Римо  и Чиун  бесшумно  выскользнули из кабины,  и Руби села  за  руль.
Выехав на дорогу, она оглянулась: оба будто провалились сквозь землю.
     Объезжая воронку, образовавшуюся на  месте взрыва, машина подняла столб
пыли. Выехать на прямую дорогу  им не  пришлось: поперек дороги стоял фургон
грязно-оливкового   цвета.  С  виду  он  был   похож  на   военный,   однако
опознавательных знаков на нем не было. Руби затормозила.
     Из  кузова  выпрыгнули четверо  вооруженных автоматчиков. Они подошли к
машине и направили  автоматы на ветровое стекло. Руби включила  задний ход и
посмотрела в зеркало: сзади стояли еще трое, нацелив дула автоматов на  Руби
и Смита.
     - Лучше будет остановиться, - сказал Смит.
     - Дерьмо, - прокомментировала Руби.
     Из  кабины грузовика  спрыгнул на  землю человек в  форме цвета хаки, с
сержантскими нашивками.
     - А ну, выходите оба! - Он проворно раскрыл для  Смита заднюю дверцу. -
Живо!
     Потом он  открыл переднюю  дверцу со  стороны пассажира,  сунул  голову
внутрь кабины  и ощерился на Руби. Зубы  у него были  желтые от  табака; его
акцент с головой выдавал уроженца юга Алабамы.
     - И ты с ними, черномазая! - сказал он.
     - Да уж, конечно, не с ку-клукс-кланом! - отрезала Руби.

     Поднявшись на вершину холма,  Римо  огляделся и узнал местность.  Перед
ними расстилались волнистые  холмы Южной Пенсильвании, на которых там  и сям
виднелись мемориалы, статуи и небольшие часовни.
     - Это Геттисберг, - сказал Римо. - Вон там - Семетри-бридж, а вот это -
Калпс Хилл.
     - Что такое Геттисберг? - спросил Чиун.
     - Здесь было сражение, - ответил Римо.
     - Во время войны?
     - Да.
     - Какой?
     - Гражданской.
     - А, война против рабства, - припомнил Чиун.
     -  А теперь мы с  тобой  заняты  поисками новой  армии,  которая  хочет
восстановить рабовладение, - подхватил Римо.
     - Мы не найдем ее здесь, на этой вершине, - сказал Чиун.
     У подножия  холма, на  небольшой ровной  площадке,  Римо  обнаружил три
углубления, оставленные гаубицей, и показал их Чиуну.
     - Одна из них стояла здесь.
     Чиун кивнул.
     - Они нас поджидали.
     - Как это? - не понял Римо.
     -  Отсюда  дорога не просматривается.  По нашей  машине  выпустили  три
снаряда. Кто-то из этих людей, должно быть,  засек  наш автомобиль и передал
по рации команду открыть огонь. Но цель была пристреляна заранее - они  ведь
не могли видеть дорогу. Они нас ждали.  - Чиун  показал  рукой в направлении
леса. - Они ушли туда.
     - Тогда пойдем к ним в гости, - сказал Римо.
     Полевой  лагерь  был  разбит на  лужайке,  позади  небольшого  холма  в
окрестностях Геттисберга. Лужайка была ограждена цепью военных грузовиков  и
автобусов, на которых приехали боевики с базы в Южной Каролине. В стороне от
них стоял белый "Континенталь".
     На  поле  была  разбита  только  одна  армейская  палатка  площадью   в
пятнадцать квадратных футов. Она служила  полковнику Бличу командным пунктом
и местом отдыха в ожидании дальнейших распоряжений.
     Аккуратненький,   кругленький,   в   светлой   габардиновой   куртке  и
брюках-галифе, заправленных в высокие сапоги, Блич разглядывал Смита и Руби,
похлопывая  рукоятью  хлыста  по  правому  бедру.  Пленников  охраняли  трое
автоматчиков во главе с желтозубым сержантом.
     Позади  них  сидели на земле пятьсот  солдат  - основной  костяк войска
Блича. Их спешным  порядком  вывели на лужайку сразу после того, как привели
пленников. Руби наблюдала, как они ровными рядами рассаживались на траве.
     Чокнутые, злилась она, безмозглые бараны! О чем  только думают их тупые
расистские головы, закупленные оптом на Крайнем Юге!
     Желая  произвести  впечатление  на своих  людей, Блич бодро  расхаживал
взад-вперед  перед  захваченными пленниками.  Руби  зевнула и  прикрыла  рот
тыльной стороной ладони.
     - Ах так! - прорычал Блич. - Отвечайте, кто вы такие!
     Его зычный голос прокатился над лужайкой и повис в воздухе. Парни молча
ждали, что будет дальше.
     - Мы из мэрии, - сказала Руби. - Хотим проверить, есть ли у вас санкция
на проведение демонстрации.
     Блич вперил в нее сузившиеся от гнева глазки.
     - Посмотрим, надолго ли  хватит твоего чувства юмора. - Он повернулся к
Смиту. - А что скажешь ты?
     - Мне нечего вам сказать, - ответил тот.
     Блич вздернул  подбородок  и  обратился  к своему войску - поверх голов
Руби и Смита.
     -  Смотрите, ребята!  -  сказал  он.  - Хорошенько  смотрите:  вот  так
выглядит враг. Это  - шпионы! - Он  подождал, пока сказанное уляжется  в  их
головах. -  Шпионы  и предатели!  В  военное  время - а  сейчас именно такое
время, потому что они хотят уничтожить все, что дорого нам, американцам, - в
военное  время  может  существовать  только  одно наказание  для  шпионов  и
предателей... -  Он снова выдержал паузу, обвел глазами  лужайку  из конца в
конец и бросил короткое, точно удар хлыста, слово: - Смерть!
     -  Так  вы собираетесь показать  нам  разрешение  или  нет? -  спокойно
спросила Руби.
     - Посмотрим, что ты  запоешь под дулами автоматов, - сказал Блич. -  Но
сначала вы нам расскажете о себе.
     - Круто берешь, янки, - сказала Руби. - Побереги себя.
     Блич  дал  знак сержанту. Тот  подошел  к девушке сзади, схватил  ее за
плечи и  швырнул к  полковнику. Блич  выставил перед  собой тяжелую рукоятку
хлыста.  Руби не устояла  на ногах и  упала животом на  свинцовую  рукоятку.
Девушка испустила невольный стон.
     Полковник довольно засмеялся. Смит зарычал, точно разъяренное животное,
и бросился на садиста. Блич занес руку с хлыстом над головой Смита, метя ему
в  голову.  Однако Смит  пригнулся, и хлыст просвистел  поверх его головы. В
следующую секунду жесткий кулак уроженца Новой Англии угодил  в мясистый нос
Блича.  Стражи,  сопровождавшие пленников,  метнулись вперед, навалились  на
Смита и прижали  его к  земле. Один  наиболее ревностный служака  ударил его
прикладом в правое плечо.
     Превозмогая боль,  Смит взглянул на Блича, зажимающего свободной  рукой
кровоточащий  нос.  Сейчас  он  олицетворял   для  Смита   всех  твердолобых
диктаторов и громил, которых он люто ненавидел всю жизнь.
     - Это вам не с женщинами воевать, - прохрипел Смит.
     Блич отнял руку от лица, и на его толстые губы фонтаном хлынула кровь.
     - Взять его! - пролаял Блич. - Он свое получит. После черномазой.
     Полковник нагнулся, схватил Руби за волосы и рывком поставил на ноги.
     - Сначала - ты! - Он повернулся к своим солдатам. - Запомните это лицо,
лицо врага!
     С его губ брызгала кровь, пачкающая блузку Руби.

     Их  не  видела ни одна живая душа, и  никто их не  слышал. На каждом из
четырех углов лужайки было поставлено по два часовых, так чтобы даже мышь не
могла попасть в расположение части. Но ни один из постовых не заметил Римо и
Чиуна.
     Они проникли на территорию лагеря и неслышно прошли через заднюю стенку
палатки. Укрытые от сотен пар глаз спасительным мраком, они видели, как Блич
схватил Руби за волосы. Девушка позволила подтащить себя поближе, а когда ее
лицо поравнялось с лицом полковника, плюнула ему в лицо.
     Чиун одобрительно кивнул.
     - А она  смелая, эта  женщина. Она  подарит мне  доброго сына. От тебя,
разумеется, - поспешно уточнил он.
     - Не надо об этом, - попросил Римо.
     Видя,  как  взбешенный   полковник  снова  взял  хлыст  в  левую  руку,
намереваясь  ударить  Руби в  висок,  Римо понял, что  сейчас не  время  для
разговоров.  Когда  Блич замахнулся, Римо  резко высунул  руку  из палатки и
выхватил у него хлыст.
     Полковник  отпустил девушку,  повернулся  и  увидел  Римо, вышедшего на
залитую солнцем площадку.
     - Привет, ребята! - сказал он, небрежно помахав рукой сидящим  на траве
боевикам.
     По их рядам пронесся приглушенный гул.
     - Что здесь происходит?
     - Кто этот парень?
     - Сейчас Блич ему покажет!
     - Как он сумел сюда пройти?..
     Кинув  на  Римо  пристальный   взгляд,  Блич  взялся  рукой  за  кобуру
автоматического  пистолета.  И  тут  снова  молнией  мелькнула  рука   Римо.
Послышался  звук  разрываемой  кожи, кобура  легко  отделилась  от  ремня  и
отлетела на двадцать футов в сторону.
     - Так-то вы встречаете гостей! - сказал Римо с укором в голосе.
     Охранники, стоявшие  позади  Смита,  взяли  оружие наизготовку. Сержант
направил  очень  несимпатичный  пистолет  45 калибра в живот Римо; остальные
прицелились из автоматических винтовок.
     - Тебе конец! - сказал сержант.
     Руби  испуганно  оглянулась  на Римо.  Он  весело подмигнул  девушке  и
повернулся к охранникам:
     - Не мне, а вам.
     Сержант прицелился в пряжку Римо, готовясь сразить его наповал.
     И  тут  раздался  высокий  пронзительный  вопль.  Всем  показалось, что
разверзлась земля и началось землетрясение. Солдаты повернули головы на этот
вопль и  увидели, как тощая желтая рука  с длинными ногтями пронзила изнутри
стену палатки. Подобно кинжалу, она вспорола полотно до самого низа, и среди
развевающихся на ветру обрывков появился Мастер Синанджу.
     Сержант  подбежал к  палатке. Навстречу ему взметнулось желтое  облако:
Чиун,  точно  песчаный  смерч,  кинулся  ему навстречу.  Указательный  палец
сержанта лег  на спуск,  но  прежде, чем он  успел  выстрелить,  рука  Чиуна
накрыла  его руку. Сержант почувствовал, что  спусковой  крючок отжимает его
палец  назад, мешая выстрелить. А  потом он услышал, как хрустят фаланги его
пальцев под тонкой  желтой рукой,  и почувствовал, как  его кости дробятся и
засасываются в дуло автомата, как  под  давлением  этой руки  холодная сталь
прикипает к его кисти. Потом пришла боль. Сержант издал душераздирающий крик
и бесформенной кучей свалился на землю с автоматом, насаженным на его правую
руку, будто его приколотили гвоздями.
     Рядовые  охранники, безусые  мальчишки с  прыщавыми  лицами,  с  ужасом
наблюдали за этой сценой.
     - Стреляйте, мерзавцы! - крикнул Блич.
     - Сам стреляй, - сказал один  охранник,  бросая винтовку и  обращаясь в
бегство. Двое других колебались.
     - Стреляйте, вам говорят! - вопил Блич.
     И тут несколько солдат сделали последнюю в своей недолгой жизни ошибку:
подбежали к Чиуну и нажали  на спусковые крючки. Автоматные  очереди прошили
полотно  палатки. Больше  солдаты  не стреляли:  автоматные дула вошли им  в
животы и вышли из спин, не задержавшись даже на позвоночнике.
     Парни сползали на землю медленно, будто желе из подогретой формы.
     Рядом  с  ними  лежал   всхлипывающий  сержант,  безуспешно  пытающийся
отделить мертвый металл от своей плоти.
     Насмотревшийся  на  эти ужасы,  Блич сделал  попытку  убежать,  но Римо
просунул руку под его толстый кожаный ремень и подтянул  к себе. Ноги  Блича
еще продолжали  движение, тогда как он оставался на одном месте. Наблюдающим
это  солдатам  казалось, что  они  видят  юмористическую  сценку  на  экране
телевизора, когда герой пытается  бежать по льду и  прилагает  очень большие
усилия, не достигая результата.
     Они засмеялись.
     Блич это  слышал. Они смеются! Над солдатом, над  своим командиром, над
человеком, выступившим  в защиту своей  страны  от  всякого рода  коммуняк и
"розовых", от крайних левых и радикалов, пытающихся ее разрушить.
     - Как вы смеете! - взвизгнул он.
     Они засмеялись громче.  Инстинкт молодых подсказывал им,  что  время их
лидера прошло.
     -  Ну  хватит, - сказал Римо, подтягивал к себе полковника за ремень. -
Представление окончено. Кто руководит этой операцией?
     Блич собрался с духом.
     -  Ребята!  -  крикнул  он.  -  Сейчас  вы увидите, как  умеют  умирать
настоящие солдаты! Я им ничего не скажу!
     Однако Блич  не  ведал, что такое настоящая боль, и не был готов к ней.
Римо захватил  мочку его левого уха между большим и указательным пальцем и с
силой стиснул.
     - Кто ваш руководитель? - повторил он вопрос.
     Ответ последовал незамедлительно:
     - Бейсли Депау.
     Когда Римо отпустил мочку, боль уступила место стыду оттого, что он так
быстро  сломался  и  теперь его  солдаты  смеются над  ним в  открытую.  Его
переполняли стыд и гнев, голова  горела огнем. Он подполз туда, где валялась
кобура, и вынул пистолет. Но прежде  чем он успел застрелиться, Руби подняла
с  земли автоматическую винтовку  и  выпустила очередь  в  голову полковника
Блича.
     Он шмякнулся на землю, будто грязный мокрый носок.
     Солдаты больше не смеялись.
     Руби  подошла  и  толкнула  тело  Блича  носком  ботинка.  Она виновато
оглянулась на Римо.
     -  Я мечтала убить этого  кровопийцу с самой  первой минуты,  когда нас
сюда привели.
     Римо окинул  взглядом сидящих на траве солдат.  Испуганные,  смущенные,
растерянные, они не сводили с него глаз.
     Указывая на труп Уэнделла Блича, он сказал:
     -  Вот  и все,  ребята.  Ваш командир  сошел  с дистанции.  Садитесь  в
автобусы и отправляйтесь по домам. Ваша часть расформирована.
     На его  суровом лице  играли  солнечные блики. Под глазами, точно озера
смерти, темнели круги.
     - Отправляйтесь по домам, - повторил он.
     Никто из них не тронулся с места. Все произошло так быстро, что им было
трудно в это поверить.
     Римо снял  с  мертвого Блича плетеный  ремень  в  два с половиной дюйма
толщиной, взял его в обе руки,  а затем без  видимого усилия развел  руки  в
стороны, медленно, будто мимоходом.
     На глазах у солдат ремень лопнул пополам.
     - Идите домой! - снова сказал Римо. - Живо!
     В конце первого ряда поднялся солдат.
     - Ребята, - сказал он, - по-моему, нам пора сматывать удочки.
     Это  послужило  сигналом  к  бегству:  парни  наперегонки  помчались  к
автобусам.
     Римо пнул стонущего сержанта носком ботинка.
     - И не надо оставлять после себя мусор!
     Только теперь он заметил, что Смит держится за правое плечо.
     - Что у вас с рукой, Смитти? - спросил он.
     - Ничего особенного. Я просто упал, - ответил тот.



     В  номере мотеля, который Смит снял для телефонных  переговоров,  лежал
бесплатный   экземпляр  "Курьера  Южной  Пенсильвании",   раскрытый   Смитом
посередине. Во всю ширину разворота красовалось броское воззвание.
     - Вот, почитайте, - кивком указал на него Смит вошедшему Римо.
     Тот начал читать:
     - "Наконец-то мы поняли, в чем причины трудностей,  которые  переживает
Америка".  Я  уже  давно  это  понял,  -  откомментировал  Римо.  - В  самих
американцах.
     - Читайте дальше! - сказал Смит.
     Текст на левой странице был лаконичным и ясным.
     Американские черные, говорилось в нем, страдают от хронических проблем:
высокий уровень  безработицы,  недостаточное образование, низкая  занятость,
национальная ассимиляция, забвение богатых культурных традиций негров.
     Американские  белые, было сказано  далее, тоже  недовольны:  на  улицах
больших  и малых городов творится разбой,  по ним  стало  опасно  ходить.  У
американцев растет ощущение, что федеральное правительство не заинтересовано
вести борьбу с преступностью.
     - Это точно! - подтвердил Римо.
     - Читайте! - хмуро сказал Смит.
     Белые видят, что результаты их труда уплывают  от  них в виде непомерно
возросших налогов,  растущих цен,  а  также  в  виде расходов на  все  новые
правительственные программы, от которых нет никакого проку.
     Все это вызывает брожение умов  и расовые конфликты. Но теперь, обещало
воззвание, выход найден.
     Чернокожие  хотят  элементарных  экономических  и  культурных гарантий:
гарантированной  работы,  крыши  над головой, питания  и возможности изучать
свое богатое  культурное  наследие, оставаясь среди  себе  подобных, в  чьих
глазах эти традиции и устои жизни имеют цену.
     Белые хотят свободно ходить по улицам, никого и ничего не опасаясь. Они
не  хотят,   чтобы  правительство   и  впредь   запускало  руку  в  кошельки
налогоплательщиков,  используя  эти  средства   для   поддержки   преступных
элементов.
     - Тоже верно, - согласился Римо. - Мы платим слишком много налогов.
     - За последние десять лет вы, Римо, не уплатили в бюджет государства ни
одного пенни,  если не считать  налога с продажи  разного хлама,  который вы
покупаете за счет КЮРЕ.
     -  А разве этого мало? -  удивился Римо. - Этих  денег вполне хватит на
содержание правительства северо-восточных штатов в течение шести месяцев.
     - Читайте же, - настаивал Смит.
     Далее  в воззвании сообщалось  о  создании новой ассоциации, намеренной
представить   на   суд  американской   общественности  новые,  специфические
предложения - с тем чтобы можно было покончить с расовой рознью и  разрешить
экономические  трудности,   мешающие  нормально   жить  нынешнему  поколению
американцев.
     "Однако,  чтобы  эти планы стали  реальностью, вы  должны  оказать  нам
поддержку.  Мы  хотим  организовать  движение  на  уровне  федерации,  базой
которого должен стать  исторический  центр Геттисберг, штат Пенсильвания. Мы
готовим массовый поход на Вашингтон.
     Мы  рассчитываем, что в этом  марше примут  участие не менее пятидесяти
миллионов американцев. Пусть Вашингтон  знает, что мы шутить  не собираемся.
Это будет марш за создание новой Америки".
     Продолжение  следовало в том  же духе. Это  был  политический  призыв к
оружию.
     Вся  правая  страница,  напечатанная  мелким  шрифтом,  была  заполнена
подписями людей, выразивших поддержку новой программе.
     Окончив чтение, Римо поднял глаза на шефа.
     - Что же это такое, Смитти? О чем это они?
     Смит  указал  на  лозунг, набранный  крупным  шрифтом  внизу, через обе
страницы:

     Решимость. Агрессия. Борьба.

     -  Прочитайте  первые буквы. Видите,  что  получается?  РАБ.  Они хотят
восстановить рабства.
     - Так вот зачем Блич готовит боевиков! - догадался Римо.
     Смит с силой ударил кулаком о  ладонь. Лицо его,  как  всегда,  хранило
невозмутимое  выражение, однако Римо знал, что все  в этом человеке бурлит и
клокочет,  восставая против  подлых  замыслов.  Само  упоминание  о  рабстве
входило  в  острое  противоречие с  незыблемыми  традициями  Новой Англии, с
обычаями отцов, со всем укладом жизни Северо-Востока Америки.
     Правая страница была заполнена подписями людей, выступающих в поддержку
планируемых мероприятий.  Целые  колонки  имен. Было  среди них  сорок  семь
сенаторов и конгрессменов, двенадцать губернаторов, сотни мэров; был  бывший
кандидат в президенты от республиканской  партии; были министры, профессора,
писатели;  воззвание  подписали  три  четверти сотрудников  редакций  "Голос
фермера", "Арена", "Наш дом и сад".
     - Если это  так плохо, - недоуменно произнес Римо, - какого дьявола они
поставили свои подписи?
     - А разве они отдавали себе отчет в том, что делают?  -  сказал Смит, -
Большинство этих людей и понятия не имеют, что здесь имеется в  виду. Просто
кто-то  попросил  их подписать.  Пока  они сообразят,  что это  -  призыв  к
восстановлению рабства, их  подписи уже сделают свое дело. Не исключено, что
пятьдесят миллионов человек пойдут на Вашингтон.
     - Это ваши  проблемы,  -  сказал Римо.  -  Меня  теперь такие  дела  не
касаются.
     В номер вошли Руби и Чиун. Они вели оживленный диалог.
     - Как это не касается? - возмутилась Руби, уловившая конец разговора. -
Кто, как не ты,  обещал мне найти Люшена? Какую  помощь ты  мне  оказал?  Да
никакой! Но ты должен сделать это! Слышишь?
     Ее голос, поднявшийся до  нестерпимо высокой ноты, пронзил  Римо, точно
кинжалом. Он поднял руки вверх.
     -  Ладно, сдаюсь!  - воскликнул  он.  -  Я  это сделаю. Сделаю все, что
нужно.
     - Все? В самом деле? - переспросил Чиун.
     -  Ну,  не  в  том  смысле, - поспешил поправиться  Римо. -  Неужели ты
думаешь, что я смогу выносить этот крик до конца своей жизни?
     - Зачем так долго? - возразил Чиун. -  Всего одна-две минуты, и  дело с
концом. Последствия я беру на себя.
     - О чем это вы толкуете? - спросила Руби.
     - Он хочет, чтобы мы с тобой  произвели  на  свет мальчика, которого он
сможет обучать Синанджу.
     - Ни за что! - воскликнула Руби.
     -  Послушай, - наставительно  сказал  ей Чиун. - Римо  -  белый,  ты  -
мулатка, значит, ребенок  у вас родится бежевый. Правда, это  еще не желтый,
но все таки близко к тому. Для начала подойдет.
     - Если хочешь желтого ребенка, найми китайца, - предложила Руби.
     Чиун возмущенно сплюнул.
     -  Я  хочу  желтого мальчика, но не  любой  же  ценой!  Лучше уж  взять
русского, чем китайца. Мне не нужен ленивый, хилый и вороватый.
     -  Ну  так бери  русского, -  заключила Руби.  -  Мне все  равно, я  не
собираюсь участвовать в этом деле ради твоего удовольствия.
     -  Тише  вы!  - шикнул  Смит.  Он  разговаривал по телефону,  отчетливо
выговаривая слова в трубку.
     - Она права, Чиун, - сказал Римо. - Я тоже так настроен.
     -  Оба  вы олухи!  - рассердился Чиун. - Любой сколько-нибудь  разумный
человек не может не видеть выгод моего предложения.
     Римо лег и растянулся на кровати.
     - Нет уж, покорно благодарю! - презрительно сказал он.
     Руби с любопытством взглянула на него.
     - Что ты хочешь этим сказать? - спросила она.
     - Что я тебя отвергаю.
     - Не ты, а я тебя отвергаю.
     - Мы оба отвергаем друг друга.
     -  Ты не можешь об  этом  судить, -  не согласилась Руби. -  Если  бы я
захотела, ты был бы моим.
     - Никогда!
     Чиун ласково кивал Руби, одобрительно поглаживая ее по спине.
     - Ты слишком много о  себе воображаешь! - сказала Руби. - Таких надутых
индюков, как ты, я могу иметь сколько угодно в любое время, когда захочу.
     - Но только не этого индюка, - возразил Римо.
     -  Посмотрим! -  Руби повернулась к  Чиуну. -  Ты,  кажется,  собирался
заплатить за это? Упоминал про тысячи золотых монет?
     - О сокровищах, накопленных столетиями, - подтвердил Чиун.
     - О да!  - засмеялся Римо. - Целых два мешка морских ракушек и  дешевые
украшения на четырнадцать долларов. И еще двадцать две пепельницы "Чинзано",
которые он спер в отелях.
     - А ты помалкивай, - сказал Чиун. - Тебя это не касается.
     - И правда, дружок, какое тебе до этого дело? - подхватила Руби.
     -  Чудеса!  -  сказал  Римо,  закидывая  руки  за  голову,  -  Я  готов
поклясться, что меня это касается в первую очередь.
     - Не обращай на него внимание, девочка, - сказал Чиун.
     - Мы поговорим об этом после, без него, - решила Руби.
     Смит повесил трубку на рычаг со словами:
     - Несмотря на все ваши усилия помешать мне, я тем не менее все выяснил.
     Римо смотрел в потолок и считал изразцы.
     - Я  только что  говорил  с компьютерами,  установленными в...  -  Смит
запнулся и посмотрел на Руби. - В моем центре, - докончил он.
     - Как  они  поживают?  -  оживился Римо.  - Как у  них  там  с погодой?
Надеюсь, они не застудили своп маленькие соленоиды?
     Оставив  его  насмешки  без  внимания, Смит поднял левую руку и  тронул
раненое плечо.
     -  Земля,  поросшая  сосновым  лесом,  принадлежит корпорации,  которую
контролирует Бейсли Депау.
     Римо рывком сел в кровати.
     -  Хитрюга-полковник  говорил то же самое, но я ему не  поверил. Бейсли
Депау - самый левый  из всех  самых крикливых либералов, какие были  в нашей
истории. Врут ваши компьютеры.
     - А это воззвание, - невозмутимо продолжал Смит, - появилось сегодня во
многих ежедневных газетах.  Поместила его организация, финансируемая фондом,
который контролирует Бейсли Депау.
     Римо снова лег.
     - Я в это не верю, - сказал он.
     - Бейсли  Депау закупил  по три  часа экранного времени в день. Вещание
будет  вестись  ежедневно  по  всем  каналам  в  течение  недели  начиная  с
сегодняшнего дня.
     - Не может быть! Это не он.
     - Автобусы,  которые мы сегодня видели, принадлежат одной  из  компаний
Депау, - продолжал Смит.
     - Не верю, и все тут!
     Смит меж тем называл факты:
     - На прошлой неделе, на  другой  день после рейда  в Норфолк, два таких
автобуса видели на пути в поместье Бейсли Депау в Уэст Палм-Бич.
     - Все равно не верю, - упорствовал Римо. - Кто угодно, только не Бейсли
Депау.
     - Совокупная  сумма расходов на оплату труда  во  всех  компаниях Депау
приближается  к миллиарду долларов, - закончил Смит.  -  Рабский  труд может
сэкономить ему, по меньшей мере, пятьсот миллионов долларов с год.
     - Вот теперь верю, -  сказал  Римо. - Доллар  есть доллар.  Кстати, где
сейчас Люшен?
     - Наверное, в Уэст Палм-Бич, - сказала Руби.
     Смит кивнул.
     - Должно быть, так.
     - Тогда надо ехать, - сказала Руби.
     - Поезжайте без меня,  - предложил Римо. - Я не  в состоянии ехать: мое
сердце   разбито.  Милый,  добрый   Бейсли  Депау!   Кто  бы  мог  подумать!
Восстановить  рабство!  И  кто  это  предлагает?  Человек,  давший нам такие
театральные хиты, как "Убей белого" и "Вверх по стене, мама!". Который готов
заложить самого  себя,  чтобы освободить маньяка-убийцу,  если только у того
кожа нужного цвета.
     - Здесь ни у кого нет кожи нужного  цвета, - вставил Чиун. - Правильный
цвет кожи - желтый.
     - Я просто не могу прийти в себя! Поезжайте одни...
     Но тут  Римо взглянул на Руби. Ее рот приоткрылся, ему стало  ясно, что
девушка сейчас закричит: он понял это по ее глазам.
     Римо  зажал уши ладонями, однако  это ему не помогло: Руби  разразилась
потоком  таких  проклятий, от  которых даже обои на стенах, казалось,  пошли
волдырями.
     - Ну хорошо, хорошо! - сказал Римо. - Довольно. Я еду.
     - Потому что ты обещал, - примирительно сказала Руби.
     -  Потому  что  я  обещал,  -   согласился  Римо,  уступая.  Глаза  его
остановились на Смите. - Так и быть, я поеду, - сказал он девушке, - но я не
обязан брать с собой шефа,  я этого не вынесу.  Мы высадим его где-нибудь по
дороге - пусть подлечит свою руку.
     - Об этом позаботится моя мама, - заверила его Руби.



     Особняк Депау  выделялся среди соседних  зданий,  подобно бело-голубому
бриллианту весом в два карата среди мелких полудрагоценных камушков.
     Участок в  шесть акров  с трех  сторон  был окружен белой металлической
оградой десять футов высотой, с очень частыми брусьями.  Сзади, с  четвертой
стороны,  поместье выходило  на  Атлантический океан. Через передние  ворота
можно было видеть пришвартованный к пристани большой катер.
     В воротах стояли, прислонившись к кирпичным колоннам, двое охранников в
военной форме.
     Римо проехал мимо и через полквартала остановил машину.
     - Тебе, наверное, лучше посидеть здесь, - сказал он Руби.
     - Я пойду с вами, - возразила она. - Там Люшен.
     -  Она  смелая, - сказал Чиун своему ученику. - Сильная, умная и к тому
же смелая.
     - Я объявляю вас мужем и женой, - зло сказал Римо. - И давайте покончим
с этим.
     - Неблагодарный! - прошипел Чиун.
     Римо вышел из взятой напрокат машины и захлопнул за собой дверцу. Когда
он прошел  примерно  половину  расстояния  до  ворот особняка, Руби  и  Чиун
двигались следом.
     Римо  чувствовал себя смертельно усталым оттого, что на него все  время
кто-то  давил,  заставляя принимать  решения:  делай то-то, делай  тогда-то.
Спасибо, подвернулось  это  дельце  с овощерезкой. Это были  первые  деньги,
честно  им заработанные с  тех пор, как прекратилась,  много лет тому назад,
его служба в полиции.
     Если  бы не обещание, данное  им Руби, он  прошел бы сейчас  мимо ворот
особняка Депау,  ни  разу не оглянувшись.  Его совсем задергали: Смит с этой
службой в КЮРЕ, Чиун, Руби... Надоело!
     Он остановился около  высоких белых  ворот и  сделал одному  из стражей
знак подойти.
     - Что вам угодно, сэр? - спросил тот.
     - Предлагаю два варианта на выбор: один легкий, другой тяжелый.
     - Что вы хотите этим сказать?
     - Впусти меня.
     - Вы приглашены?
     - Нет. Но в данном случае это не имеет значения.
     - Я сожалею, сэр, но...
     - Ты будешь сожалеть еще больше, - пообещал Римо.
     Он  протянул руку между прутьями  ограды,  схватил охранника за  руку и
легонько  потянул его  к себе. Второй  охранник подумал,  что  его  напарник
подошел  поближе  к  визитеру, с тем  чтобы тот  мог  сказать ему  что-то по
секрету.
     -  Ну вот, -  сказал Римо. -  Пока  еще это  твое  запястье,  но я могу
сделать из него студень. Выбирай сам, только побыстрее.
     - Я выбрал.
     - Молодец! А теперь позови сюда своего приятеля.
     - Джо! - крикнул охранник. - Подойди сюда на минутку.
     - Очень хорошо! - похвалил Римо.
     - В чем дело, Вилли? - спросил  второй охранник, но еще до того, как он
получил ответ, его левое запястье оказалось в левой руке Римо.
     - А теперь, ребята, если вы  не захотите навсегда распрощаться со своей
любимой игрой в пинг-понг, откройте ворота.
     Для вящей убедительности  он легонько  сжал  запястье Вилли, после чего
правая рука стража сама собой потянулась к связке ключей, висевшей у него на
поясе.  Найдя среди  них  большой  медный ключ, он  открыл замок. Как только
ворота распахнулись, Римо моментально проскользнул внутрь  и,  снова ухватив
парней за руки,  отвел их в  глухую часть  сада,  заросшего  японской айвой.
Нажав  на шейные  артерии, он  усыпил  их  и  оставил  спокойно  лежать  под
деревьями.
     Когда  он  вышел  на выложенную кирпичом подъездную дорожку, в  воротах
показались Руби и Чиун.
     - Ну и как? - спросил Римо. - Как оценивают мою работу  ваши гениальные
величества? Она вас устраивает?
     Руби взглянула на Чиуна.
     - Что это с ним? - спросила она, пожав плечами.
     - Я никогда толком не понимал, о чем говорят белые.
     - Я тоже.
     - Ах вот вы как! - взорвался Римо.  -  Белые, видишь  ли, им  нехороши!
Снюхались, да? Пусть он расскажет тебе, как Бог создавал  человека и обжигал
в печи, каждый раз получая не то, что нужно. Пусть он расскажет эту историю,
чтобы ты убедилась, какой он изумительно чуткий и снисходительный человек.
     -  Не  обращай  на  него внимания, -  сказал Чиун.  -  Ему  лучше,  чем
кому-либо другому, известно, как снисходителен я к неблагодарным ученикам.
     -  Интересно! -  воскликнул  Римо, направившись  по длинной  подъездной
дорожке к дому.
     Главное  здание  располагалось  в глубине  участка. Его  задняя терраса
выходила к причалу. В стороне стояли два небольших флигеля. Римо пошел к ним
по давно не стриженной лужайке.
     Первый флигель,  по-видимому,  предназначался для  садовника.  Там было
пусто, обе комнаты сверкали безукоризненной чистотой.
     Второе здание, скрытое  от  посторонних  глаз  первым, было сложено  из
известняка. Римо, попытавшийся заглянуть вовнутрь, ничего  не увидел  - окна
были занавешены шторами. На  передней двери  этого флигеля была накладка для
висячего замка, однако дверь не была заперта.
     Они вошли в большую комнату, площадью метров двадцать пять. Вдоль стены
они увидели узкие металлические койки с брошенными поверх  них матрасами  из
полосатого  тика,  без простыней. В углу - открытый унитаз и раковина. Вдоль
другой стены, примерно на высоте плеч человека, - металлические цепи.
     Руби  посчитала койки - тринадцать!  Сердце у нее екнуло: похищено было
четырнадцать человек.
     До Римо донеслись какие-то звуки.
     - Слышишь, Чиун? - спросил он.
     Тот  кивнул  утвердительно. Но  Руби,  сколько ни  напрягала  слух,  не
слышала ничего.
     - Что? - с тревогой спросила она. - Что вы слышите?
     - Работает какой-то механизм, - сказал Римо.
     Он обошел помещение. Звуки усиливались у  стены, обращенной  к главному
зданию.
     Под ногами у Римо  был потрепанный коврик.  Отшвырнув его в сторону, он
увидел крышку люка с большим, вделанным в доски кольцом.
     Римо потянул за кольцо, и люк бесшумно открылся.
     Теперь  и Руби  услышала  мерное  гудение. Она  стояла рядом с  Римо  и
смотрела в открывшуюся яму. Вниз вели  крутые деревянные ступени. Римо начал
спускаться.
     Внизу обнаружился неширокий тоннель в семь футов высотой. Он тянулся на
тридцать  футов  и  заканчивайся дверью.  Дверное стекло было закрыто черной
полиэтиленовой  пленкой, Римо отодрал  ее  с  одного угла,  и они  заглянули
внутрь.
     Их глазам предстала  длинная конвейерная лента,  вдоль  которой  стояло
тринадцать  рабочих. Первые семеро  обвертывали  деревянные  шесты  листовым
металлом, шестеро  других  снимали  обвязку  и  возвращали  шесты  в  начало
конвейера, после чего цикл повторялся.
     Все  рабочие  были темнокожие, одетые  в белые хлопчатобумажные  майки.
Помещение освещалось лампочками без абажуров.
     Руби тихонько всхлипнула. Видя, что она готова закричать, Римо зажал ей
рот рукой.
     - Ты чего? - спросил он.
     - Там Люшен.
     - Который из них?
     - Первый слева.
     Римо  присмотрелся.  Все  работающие на конвейере  выглядели совершенно
одинаково. Как она сумела узнать среди них Люшена?
     У конца конвейера на невысокой платформе стоял коренастый рыжий человек
в белом  костюме и соломенной шляпе. Носки его ботинок были подбиты железом.
В правой руке он держал свернутый в кольцо длинный кнут.
     В  дальнем  конце помещения  на высоте  шести  футов от пола  виднелась
дверь. Вдруг, прямо на глазах у визитеров, она отворилась,  и на возвышение,
с которого хорошо обозревался весь конвейер, вышел  Бейсли Депау. Римо узнал
его по газетным фотографиям. Тот самый  Бейсли Депау, который посвятил  теме
освобождения  негров  специальную  книжную  серию. Тот самый  Бейсли  Депау,
который  послал  свой   личный  реактивный  самолет  в  Алжир  за  ссыльными
чернокожими  американцами. Тот  самый  Бейсли Депау,  который открывал  свое
сердце   -   и   свою  чековую  книжку   -  для   любого   самого   нелепого
антиамериканского движения, какие только мог припомнить Римо.
     - Ну как они? Справляются? - крикнул Депау надсмотрщику.
     -  Да, сэр.  Они набавляют темп каждый день,  -  отозвался тот. Голос у
надсмотрщика был низкий и грубый. Римо показалось странным, что Депау на эту
должность нанял какого-то уличного бродягу.
     - У меня  сегодня будут еще гости, - сказал  хозяин. - И я  хочу, чтобы
рабочие  пели. Рабы  должны петь:  пусть  все видят, как  они довольны своим
положением.
     Кнут  просвистел  над  головами  негров,  раскатисто  щелкнув в  пустом
пространстве цеха.
     - Вы слышали, что сказал ваш господин? Петь!!
     Не замедляя темпа, рабочие переглянулись.
     - Петь, я сказал! - заорал надсмотрщик.
     Люди молчали.
     - Начинай ты, Люшен! Ты стоишь первым.
     Брат Руби поднял глаза и улыбнулся заискивающей улыбкой.
     - Что я должен петь, мой господин?
     - Мне все равно! Пой что хочешь.
     - Я знаю мало песен, - сказал Люшен.
     - Пой что знаешь. Что-нибудь ритмичное, чтобы работа спорилась.
     Люшен открыл рот и неуверенно начал:

     Девочка из диско,
     Будь моею киской,
     Будь моею дочкой
     На всю эту ночку.
     Девочка из диско...

     -  Хватит!  -  прорычал Депау  как  раз в тот момент,  когда  остальные
подхватили  игривый  мотивчик. -  Это  совсем  не  то,  что  нужно.  Я  велю
отпечатать  тексты,   и  пусть  они  их  выучат.  Что-нибудь  вдохновляющее,
какие-нибудь псалмы.
     - Я позабочусь, чтобы они выучили слова, господин Депау.
     Хозяин кивнул и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
     - Как тебе это нравится? - спросил Римо у девушки.
     -  Работают они неплохо, - сказала та.  -  Возможно, я установлю  такой
конвейер у себя на фабрике, чтобы повысить производительность.
     - И тебе не стыдно?
     - Я же не буду заставлять их петь!
     - Да,  песенка  не  очень...  -  сказал Римо.  -  Но  Люшен, кажется, в
порядке.
     - Он выглядит лучше, чем обычно, как это ни странно, - признала Руби.
     - Может, работа идет ему на пользу? - предположил Римо.
     - Мне трудно судить. Я никогда раньше не видела, чтобы он работал.
     Чиун все это время хранил молчание. Присмотревшись, Римо  заметил,  что
его светло-карие глаза пылают огнем. Такое со стариком случалось редко.
     - Что с тобой, Чиун? Что-нибудь не так?
     Старец махнул рукой в сторону двери.
     - Вот это! Это - низость! Это - величайшее зло!
     Римо изумленно поднял брови.
     - Что я слышу? И это говорит человек, считающий всех людей ниже жителей
деревни Синанджу!
     -  Одно  дело  оценивать людей  по  достоинству,  видеть  их слабости и
обращаться  с ними соответственно.  И  совершенно другое  - не считать людей
людьми. Это значит оскорблять самого Бога в лице его творения.
     В этот момент над конвейером вновь взметнулся кнут.
     - Быстрее! - заорал надсмотрщик.
     Тут уж Чиун не выдержал.
     - Стой! - воскликнул он.
     Со страстью  и гневом, питавшими его поразительное искусство, он ударил
рукой  в  массивную  дверь,   ближе  к  петлям.  Тяжелая  деревянная  панель
вздрогнула и упала внутрь рабочего помещения.
     Будто  призрак,  закутанный  в желтые одеяния,  Чиун ворвался внутрь  и
снова крикнул:
     - Остановись, животное!
     Лицо взглянувшего на него надсмотрщика отражало смятение и страх.
     "Рабы" подняли  головы, ожидая увидеть могучего избавителя,  но увидели
маленького,  похожего на куклу азиата, уставившего сузившиеся от гнева глаза
на надсмотрщика.
     Здоровяк в белом костюме и белой шляпе, с пистолетом у пояса спрыгнул с
платформы, раскрутил над головой кнут и ударил им старца.
     Однако  удар  не  достиг  цели.  Натренированная  рука  сделала  резкое
движение,  чтобы   придать   свинцовому  шарику,  привязанному   на   конце,
сверхзвуковую  скорость.  Но  ожидаемого   щелчка   не   последовало.  Точно
рассчитанным  движением Чиун выбросил  вперед правую руку  и  будто  отрезал
ребром ладони конец кнута длиной в шесть дюймов.
     Надсмотрщик  подтянул  кнут  к  себе,  готовясь  к новому  удару.  Если
раскрутить кнут над головой  в полную силу, то  мощным ударом можно  срезать
мышцы с  предплечья жертвы  до самой кости. Плетеный ремень медленно полз по
полу, собираясь  в кольцо.  Вот жилистый здоровяк  взметнул его над головой,
вкладывая  в  размах  всю  силу мускулистых  рук.  Однако  кнут замер,  едва
достигнув Чиуна, а  рыжего надсмотрщика вдруг потянуло через все помещение в
сторону маленького азиата.
     Он попытался бросить  кнут,  но конец  ремня  был  обмотан  вокруг  его
запястья. Тогда он потянулся левой рукой к кобуре револьвера.
     Вынув оружие, он взвел курок, но  нажать на спуск ему не пришлось. Едва
уловимым  движением  Чиун выбросил вперед указательный палец и  молниеносным
тычком  в кадык  вдавил  его в шею до самого  позвоночника.  Проследив,  как
упавшее  на  пол тело дернулось в  предсмертной  судороге  и застыло, старик
метнулся к "рабам". В его глазах полыхал гнев. При  виде этого крики радости
замерли  на  устах негров. На миг у них промелькнула мысль, а не будет ли их
освобождение страшнее, чем было порабощение?
     -  Запомните,  вы,  трусы!  -  прошипел  старец.  -  Нельзя  поработить
человека,  если он этого  не  захочет. Я презираю вас.  Вас  много,  а  этот
мерзавец - один, и вы молча сносили удары кнута.
     Рабочие  повернулись  к дверям, в которых появился Римо в сопровождении
мулатки.
     - Руби! - закричал Люшен.
     - Ты здоров? - спросила она.
     - Да. Только очень устал.
     Боковым зрением Руби увидела, как Римо вскочил на высокую платформу, ту
самую, куда только что выходил Депау.
     - Обожди немного, мы сейчас вернемся, - сказала Руби брату.
     Она с трудом взобралась на платформу и поспешила за  Римо, который  уже
успел  выбить  дверь. За ними последовал Чиун.  При виде того,  как  он  это
проделал, рабочие замерли от  изумления только что старик стоял  у основания
высокой платформы - и вот он  уже  стоит на ней,  не приложив, казалось, для
этого ни малейшего усилия.
     Коридор упирался  в прочную стену из дерева и пластмассы.  Руби и  Римо
решили,  что здесь должен быть некий секретный механизм,  открывающий дверь,
но  Чиун  не стал  тратить  время  на  поиски.  Он приложил ладони к  панели
размером  два на четыре  фута, нажал  вправо,  потом  влево, определил,  что
потайная  дверь  отодвигается  влево,  и  толкнул  ее  с  силой,  казавшейся
сверхъестественной.
     Запирающее устройство  щелкнуло,  дверь подалась  и  плавно  скользнула
влево. Трое друзей оказались в просторном вестибюле на первом этаже особняка
Депау. С другого  конца холла на них в упор смотрели двое мужчин, одетых,  в
строгие деловые костюмы,  под  которыми угадывались крутые бицепсы  атлетов.
Руки охранников откинули полы пиджаков, чтобы достать оружие.
     - Ни с места! - скомандовал один из них.
     - Назад, в коридор! - крикнул Римо мулатке, и та отступила в простенок.
     Руби не видела  того, что произошло  в следующие мгновения.  Она только
слышала  свист  рассекаемого  воздуха.  Позднее   она  сообразила,  что  так
двигались  ее  спутники. Потом  послышались  два  глухих стука  - так падают
мертвые тела. И не было ни выстрелов, ни стонов.
     - Порядок, - сказал Римо.
     Руби выглянула из своего укрытия. Оба стража лежали у входа в вестибюль
одной бесформенной кучей. Они так и не успели достать револьверы.
     -  Слишком  долго  собирались,  -  прокомментировал  Римо  в  ответ  на
невысказанный  вопрос  девушки. -  А медлительность -  самый  большой порок,
после небрежности.
     - За нами наблюдают. - Руби кивнула в сторону потолка.
     В углу, где сходились две стены, была установлена телекамера с  красной
лампочкой,  горевшей перед  круглым  объективом.  В другом  конце  вестибюля
виднелась такая же установка.
     - Отлично, - сказал Римо. - Значит, у него будет время помолиться. - Он
взглянул в  объектив  и  указал в  него  пальцем,  потом  склонил  голову  и
молитвенно сложил руки, поясняя, что именно там должны делать.
     Позади сторожевого  поста  начиналась  винтовая  лестница,  ведущая  на
второй этаж.
     В глубине  здания  они  отыскали  кабинет  Депау. В  приемной находился
невысокий  мужчина  в  строгом  коричневом  костюме,  с  короткими седеющими
волосами и  столь  изможденным лицом, как будто  он провел уик-энд на шабаше
вампиров.
     Помощник Депау уставился на  вошедших с  выражением неописуемого ужаса.
Руби заметила на  его  столе монитор, отражавший, сцена за сценой, все,  что
происходило  в доме. Он видел,  как в вестибюль вошли  двое неизвестных, как
охранники схватились  за револьверы и велели  им остановиться. Он видел, как
женщина спряталась в простенок. Но не увидел одного: как двигались эти двое.
Нельзя  было уловить ни малейшего намека на движение. Только что они были  у
входа  - и вот они уже в другом конце вестибюля, перенесенные  туда будто по
волшебству. Потом стражи упали, так и не достав оружие.
     - Где он? - спросил Римо.
     Человек  и  не  думал возражать: он  беспрекословно указал на массивную
деревянную дверь.
     - Там, - сказал он - Но дверь  заперта изнутри - я слышал, как господин
Депау задвинул засов.
     - Ладно, - коротко бросил Римо.
     И  тут  Руби увидела, как  Римо  стал ударять  о  дверь  всем корпусом,
отскакивая от нее, точно теннисный  мяч от кирпичной стены. Однако, когда он
толкал  дверь плечом,  ей  казалось,  что  он  будто  прилипает к ней,  ноги
отрываются от пола и тело  с силой нажимает на дерево. Руби слышала, как оно
трещит под  этим  напором; дверь  расшатывалась  и медленно  приоткрывалась,
поворачиваясь на металлических петлях.
     Видя изумление девушки, Римо задорно ей подмигнул.
     - Никому не говори, как я это сделал. Это секрет.
     -  Остается  секретом,  как  он  умудрился  не  разбить  себе голову, -
проворчал Чиун.
     В   кабинете   никого   не  было.  Когда  они  переступили  его  порог,
механический голос спросил:
     - Кто вы такие? Что вам нужно?
     - Выходи! Выходи сейчас же, где бы ты ни был! - воскликнул Римо.
     Чиун  указал  на  верхнюю  полку   книжного  шкафа:  там  был   спрятан
репродуктор.
     Мимо  стола, заваленного оттисками  воззвания,  Римо подошел к  окну  в
задней стене кабинета. Руби просмотрела все пачки воззваний.  Из первых букв
каждого слова воззвания складывалось  слово "РАБ". Ее зоркие и быстрые глаза
мгновенно  схватили   суть   предлагаемой  программы.   Это  была  тщательно
рассчитанная кампания:  для  начала -  обещание разрешить  все  американские
проблемы, потом призыв организовать  массовый поход на Вашингтон и, наконец,
приглашение  принять  участие  в  общенациональном  референдуме,  призванном
обеспечить  "права черных и безопасность белых". В Геттисберге ждали сигнала
к выступлению  боевики под командованием Блича, но,  если бы хитроумный план
Депау удался, не понадобилось  бы ни  единого выстрела.  Войско Блича в этом
случае просто сопровождало  бы  пятидесятимиллионную колонну  американцев на
пути  к   Вашингтону   с   целью   форсировать  проведение  референдума   за
восстановление рабства.
     Усиленный репродуктором голос повторил:
     - Кто вы такие?
     Римо жестом укачал  Чиуну за окно. Там, внизу, на  корме своего  катера
стоял Бейсли Депау с микрофоном в руке. Моторы были включены.
     Чиун сразу  все  понял: из  задней части кабинета открывалась  дверь на
лестницу, ведущую прямо на пристань.
     - Оставайся здесь и постарайся его задержать,  - шепнул Римо мулатке. -
Отвлеки его.
     - Что ему сказать? - спросила девушка.
     - Это  тебя надо  учить  заговаривать зубы?  - удивился Римо.  - Кричи,
ругайся - представь, что это не он, а я.
     Чиун и Римо вернулись назад тем же путем, что и вошли. Руби догадалась,
почему  они не  воспользовались задней  лестницей:  Депау мог увидеть  их  и
отчалить прежде, чем они его настигнут.
     -  Мы  пришли, чтобы  подписать, - громко  ответила Руби  на вопрос  из
репродуктора.
     - Что именно? - уточнил Депау.
     Она  видела, что он  стоит на  корме,  обратив глаза  к окнам кабинета.
Испугавшись, что он узнает в ней негритянку, она спряталась в простенок.
     - Мы  приветствуем поддержку,  от кого бы она ни  исходила. Но все-таки
кто вы?
     И тут Руби увидела, как две мимолетные  тени скользнули вдоль  дома  по
освещенной солнцам лужайке и  дальше  - к причалу. Римо и Чиун сейчас ступят
на борт моторки!
     - Мы  те, - ликующе  закричала она,  распахнув  окно, - кто хочет  тебя
похоронить,  полоумный янки!  - И, уже не таясь,  опрометью кинулась вниз по
задней лестнице.
     Когда она  прибежала на пирс, Депау сидел на складном  стуле на  задней
палубе своего  судна,  сделанной из тиковых досок; Чиун  отдавал швартовы, а
Римо пытался освоить технику вождения катера.
     Депау  взглянул на  мулатку  с  нескрываемым  отвращением.  А она легко
вспорхнула  на  борт,  улыбнулась  белозубой  улыбкой  и  потрепала  его  по
подбородку.
     - Вот, парень, как это делается, - сказала она почти ласково. - Сначала
мы забираемся в  твою лодку,  потом - в поместье. Вы  и  глазом  не  успеете
моргнуть, как вся страна полетит ко всем чертям.
     Римо удалось наконец привести катер в  движение; он развернулся и вышел
в теплые голубые воды Атлантики. Пройдя минут пять полным ходом,  Римо снова
перевел мотор  на  холостые обороты. Судно плавно закачалось  на волнующейся
зыби.
     Когда он вернулся на палубу, Депау сидел, скрестив руки на груди поверх
своего модного - голубого, в полоску - костюма.
     - Я хочу видеть ваши полицейские  значки, -  сказал он Римо. -  Давайте
начнем с вас, молодой человек. - Он начал было подниматься со стула, но Римо
положил руку ему на плечо и резко усадил обратно.
     - У нас нет значков, - сказал он.
     - Тогда какого дьявола вы так себя ведете? Врываетесь ко  мне на катер,
захватываете его, берете меня под арест! Кем вы себя считаете?
     -  А разве есть какая-то разница между  тем, что делаем мы, и  тем, что
сделали вы? - спросила Руби. - Вспомните о людях в вашем подвале.
     Депау  открыл было рот  для  ответа,  но передумал  и плотно сжал губы,
стиснув челюсти.
     - Я отвечу за вас сама, - продолжала девушка. - Разница все-таки  есть:
вы заслуживаете такого обращения.
     -  Советую  вам  отвезти  меня  обратно,  если хотите  избежать больших
неприятностей.
     - Прошу меня извинить, - вмешался Римо, - но с тех пор, как ваши предки
высадили  здесь  первых  рабов,  ваша семья  непрерывно  высасывала соки  из
Америки, жирея на чужом труде. Сегодня настало время платить по счетам.
     До этой минуты Чиун  смотрел назад, на  побережье Южной Флориды. Теперь
он обернулся и сказал:
     - У вас  совсем  нет головы, вы  на  редкость глупые  люди.  В Синанджу
никогда не держали  рабов, хотя, казалось бы, могли себе это позволить. Что,
по-вашему, дает нам такое право?
     -  Есть  люди,  которые  рождены быть рабами, - возразил Депау.  -  Ну,
хватит  пустых  разговоров!  Я  буду говорить  только  в  присутствии  моего
адвоката.
     - Он  вам не  понадобится, - сказал Римо. - Приговор  уже  подписан. Вы
признаетесь виновным во всех преступлениях, которые ваш клан совершил против
людей за двести лет. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
     - Это противоречит закону! - кипятился Депау.
     - Американскому - да. И только, - уточнил Римо.
     Депау вопросительно взглянул на Чиуна. Старый азиат покачал головой:
     - Корейскому не противоречит.
     В отчаянии Депау повернулся к Руби.
     - Моему  тоже! - изрекла та. -  Каждый знает,  что  мы  - бесчеловечные
твари. Какой у нас может быть закон?
     В углу лодки Римо  уже отвязывал якорную цепь и подтягивал  ее  к ногам
Депау. Тот взирал на эти приготовления, содрогаясь от ужаса.
     - Я требую суда, - еле выговорил он.
     - Он вам не нужен, - сказал Римо. - Вы получите свое по справедливости.
     Взяв  приговоренного за руку, Римо рывком поставил его на ноги. Тот был
выше  ростом  и  тяжелее,  он  пытался  освободиться,  но  Римо,  без  труда
преодолевая  сопротивление,  начал  обматывать  вокруг  него   якорную  цепь
толщиной в дюйм.
     - Не имеете права! - отчаянно завопил Депау. - Это Америка!
     - Верно! - согласился  Римо. - Лучшая страна на свете. И она станет еще
лучше, когда избавится от таких, как вы.
     -  Я  требую пригласить моего  адвоката!  -  визжал  Депау,  пока  Римо
соединял концы цепи у него на талии.
     Римо выпрямился, заглянул ему в глаза и подмигнул.
     - Зачем? - спросил он. - Разве он плавает лучше вас?
     Без  видимых  усилий, будто обрабатывая баскетбольный мяч, он  подтащил
Депау  к  борту судна  и  выбросил его в  воду. Раздался  последний  вскрик,
превратившийся в бульканье, когда вода стала  заливаться в его  горло. Скоро
тяжелый груз скрылся в глубине океана.
     - Ты удовлетворена, Руби? - спросил Римо.
     Та молча кивнула, не отрывая глаз от сомкнувшейся над телом Депау воды.
Некоторое время на ее поверхности еще лопались  воздушные пузырьки, будто из
тела бизнесмена выкипали остатки жизни. Потом все успокоилось.
     Римо развернул катер и  направил его обратно  к  особняку.  Руби стояла
рядом с Чиуном на  задней  палубе  и  задумчиво смотрела  в ту  сторону, где
разыгралась трагедия.
     - Как странно! - произнесла она наконец. -  Нас привезли в эту страну в
цепях. Мы  освободились от  них, и  вот находятся люди, которые хотят  снова
заковать нас в железо.
     Чиун неспешно повернулся к ней, протянул руку и погладил ее по щеке.
     - Тебе не нужно  бояться этого, девочка, - сказал он. -  Цепи придуманы
только для трусливых.

     Римо блестяще разрешил задачу причаливания, посадив катер на прибрежную
мель  позади  дома.  Трое  друзей  прошли  к  парадной  двери  флигеля,  где
размещались "рабы".
     Лишь только успели  они войти  внутрь, как  послышался шум подъезжающих
автомобилей.  Три шикарных "роллс-ройса" остановились на  подъездной дорожке
перед главным зданием.
     - Идите вниз  и отпустите людей, -  сказал Римо своим спутникам, - а  я
посмотрю, что все это значит.
     Он подошел к парадному входу как раз в тот момент, когда из машин вышли
прибывшие  в них господа. Их было шестеро,  все в строгих темных костюмах, в
начищенных до  блеска туфлях, у  каждого -  небольшой "дипломат"  из дорогой
кожи. Становой  хребет  Америки. Самая  дальновидная,  прогрессивно мыслящая
часть ее деловых кругов.
     - Добрый день,  -  приветствовал их Римо. - Господин Депау поручил  мне
встретить вас. Вы приехали на экскурсию?
     Мужчины весело переглянулись. Один из шести, с прической "под дикаря" и
с маникюром, который не отличить от неухоженных ногтей, улыбнулся Римо.
     - Мы  готовы  включиться в  эксперимент  по  созданию  Новой Америки, -
сказал он.
     - Я знаю, что господин Депау хочет этого, - сказал Римо. - Мы все этого
хотим.  Не  угодно  ли пройти сюда?  -  Он свернул  на  лестницу,  но  потом
остановился. -  Своих шоферов вы можете отпустить: демонстрация эксперимента
займет не менее двух часов.
     Бизнесмены начали  было  давать  распоряжения  водителям,  но  Римо  их
остановил.
     -  Машины  пусть  останутся здесь  -  на  случай, если  он захочет  вас
куда-нибудь  повезти. Шоферов  мы  найдем.  Внизу  за  углом есть  приличная
закусочная - ваши ребята смогут скоротать там время.
     Бизнесмены проинструктировали шоферов и последовали за Римо  в  дом. Он
быстро провел их налево по коридору, к потайной двери в стене.
     - Подождите здесь, -  сказал он с  лукавинкой в голосе. - Я уверен, что
вас это развлечет.
     Руби и  Чиун  освободили от ножных кандалов  всех  негров и  отвели  их
наверх, в спальню, где "рабы" занялись  своим туалетом.  Вдруг Руби услышала
голос Римо, доносившийся из цеха сквозь открытую крышку люка.
     -  Вот  так!  -   говорил  он.  -  Вы  трое  будете  обвертывать  шесты
металлической лентой, а вы - снимать обертку. Понятно?
     Последовало молчание.
     Римо повысил голос:
     - Я что-то не расслышал! Вы поняли или нет?
     Шесть голосов ответили, как один:
     - Да, сэр!
     -  Вот это уже лучше, - смягчился  Римо. - И  запомните: господин Депау
хочет, чтобы вы были довольны. Я  тоже этого  хочу. А раз  так, то вы должны
петь - чтобы показать, как вам хорошо живется. Вы знаете какие-нибудь песни?
     Снова молчание.
     - Все равно какие. Начинайте! - Голое Римо звучал резко и повелительно.
     Тотчас тонкий и гнусавый голосок неуверенно затянул какую-то мелодию.
     -  Отлично! - похвалил  Римо. -  А  теперь громче!  Все остальные пусть
подпевают.
     Голоса стали слышнее. Руби узнала песню:

     Девочка из диско,
     Будь моею киской...

     Мулатка громко засмеялась. Снизу вновь донесся голос Римо.
     - Годится!  А теперь работайте и  ни о чем не беспокоитесь.  Кто-нибудь
освободит  вас  от  кандалов. Возможно, это произойдет через  пару  дней, не
больше.
     Минуту спустя Римо поднялся через люк в спальню.
     - Вам нашли замену, - успокоил он "рабов".
     Один из негров прислушался и уловил знакомый мотив "Девочки из диско".
     -  А  у них неплохо  получается, -  одобрил он. - Эти белые, похоже, не
лишены чувства ритма. Так и подмывает пуститься в пляс.
     Римо сказал неграм, что они могут вернуться в Норфолк с помпой.
     - Берите  эти машины и поезжайте,  никто  их  не  хватится  в ближайшее
время.
     Негры, включая брата Руби, кинулись к "роллс-ройсам".
     - Люшен! - окликнула его сестра. - Разве ты не хочешь поехать с нами?
     _ Черта с два! - крикнул он ей  через плечо.  - Я поеду в этой классной
тачке.
     Руби повернулась к Римо.
     -  Пожалуй, когда он  работал на  конвейере,  то нравился мне больше, -
призналась она.



     Машина,  которую  вел  Римо,  прибыла  в Норфолк  раньше  других.  Руби
пригласила спутников к себе наверх, чтобы сообщить матери добрую весть.
     - Мама, Люшен возвращается домой! - крикнула она уже с порога.
     Ее мать сделала глубокую затяжку из трубки и выдохнула зеленоватый дым.
     -  Что он делал эту неделю?  -  спросила она,  не отрывая глаз от своих
просторных домашних туфель.
     - Работал.
     Мать резко вскинула голову.
     - Это точно быть Люшен?
     Потом она перевела взгляд на Римо и Чиуна, будто только теперь заметила
их присутствие.
     -  Тот  парень,  что  вы оставлять  здесь... Я стараться поправлять ему
плечо. Но он ушел жить... гостиница. Я не знаю.
     - Чего не знаете? - не понял Римо.
     - Если он доктор, почему не умеет лечить свой рука?
     - Это не такой доктор, который лечит.
     Миссис  Гонсалес кивнула.  Глубокие  борозды морщин  на ее темном  лице
обозначились еще четче.
     - Я не знать... Думал, умеет лечить.
     - Где он теперь? - спросил Римо.
     - В отеле.
     - В каком?
     - Я не знаю.
     Римо  оглянулся  на  Руби,  рассчитывая  на  ее  помощь.  Та  увлеченно
разговаривала с Чиуном в углу комнаты. Римо заскрежетал зубами.
     - Руби! - сердито окликнул он девушку.
     - Смит живет в "Холидей-Инн", - сказала она. - Поезжайте туда вдвоем, а
я приеду позднее - мне надо позаботиться о маме.
     Смит  сидел у себя в номере на стуле  с прямой  спинкой  и просматривал
газеты.  Помещение выглядело так,  будто оно  только  что  сошло со  страниц
герметически запечатанного каталога  "Сиарс": казалось,  сюда не заходила ни
одна живая  душа. Глядя на изможденное лицо полуживого  Смита, Римо подумал,
что, пожалуй, это недалеко от истины.
     - Как ваша рука? - спросил он.
     -  Думаю, что к завтрашнему дню  я уже смогу  смыть ту  зеленую  дрянь,
которую положила мне старая  женщина, невзирая на мои протесты. К доктору  я
обращаться не рискнул.
     Чиун расстегнул на нем рубашку  и стащил  правый рукав, чтобы осмотреть
рану. Он ощупал плечо и удовлетворенно кивнул.
     - Эта "зеленая дрянь", как вы ее называете, сделала свое дело, - сказал
он. - Надо будет узнать, как ее приготовляют. Рана заживает нормально.
     - Что там во Флориде? - осведомился Смит, застегивая пуговицы на груди.
     Римо  попытался  припомнить, когда он в  последний раз видел  шефа  без
пиджака и жилета, и не смог. Смит повторил вопрос.
     - Во Флориде?  - переспросил  Римо. -  Там все в порядке. Депау  мертв,
пленники  на свободе, Господь  попрежнему у себя на небесах. В общем,  все в
норме, и я могу наконец уйти в отставку.
     - Да, наверное, - сказал Смит. - Но остается еще одно дельце...
     Римо с усмешкой склонился к шефу.
     - Сколько я вас знаю, Смитти,  каждый раз остается еще одно, последнее,
препятствие.
     -  Императора надо слушать,  Римо!  - заметил Чиун. - Как знать, может,
именно это  дело скрасит твою  однообразную и скучную жизнь. Скажите ему,  о
повелитель, в чем оно состоит.
     Смит откашлялся.
     - Хорошо, слушайте. Вы оба  знаете, что мы действуем в  условиях полной
секретности. Без соблюдения этого правила КЮРЕ ничего не значит.
     - Я слышал это не менее тысячи раз, - сказал Римо.
     - Так вот. Это правило нарушено. Точнее, дало сбой.
     - Так в  чем же дело? Выходите из игры! Открывайте  лавочку сухофруктов
где-нибудь в  Нью-Гемпшире  и начинайте обманывать  аборигенов,  прежде  чем
обманут вас. Я знаю хорошего агента по продаже недвижимости, он подберет вам
какой-нибудь домик без крыши, если вас это устроит.
     - С  тех  пор  как ты побывал на телевидении, Римо, ты  утратил хорошие
манеры,  -  строго заметил Мастер Синанджу. -  Вот  что  делает с  человеком
слава. Сколько  раз я говорил тебе, что представителей малых народов следует
уважать.
     - Кто здесь "малые народы", Чиун?
     - Все, кроме меня.
     - Ну  хорошо, Смитти. Давайте выкладывайте ваши  проблемы, а посмеяться
можно и после. Кто нарушил конспирацию на сей раз? И что из этого следует?
     - Руби Гонсалес, - сказал Смит. - И вы должны ее устранить.
     Смит пристально взглянул Римо в лицо: в нем не дрогнула  ни одна жилка.
Он зашел за спину шефа и посмотрел в окно.
     -  Почему  бы  вам не  выразить  свою мысль более  определенно, Смитти?
"Устранить" значит убить, так ведь?
     - Да, так.
     - Ничего не выйдет: я в отставке.
     - Это последнее задание.
     - Я с этим покончил. Если вы  хотите убрать ее, поговорите с Чиуном: он
все еще служит у вас, в отличие от меня.
     Смит взглянул на Чиуна. Старик печально покачал головой.
     - Любой  ваш враг, император, является и моим врагом. Только дайте знак
- и  он ощутит на себе  гнев Синанджу. Но эта девушка с  ушами,  похожими на
кочаны брюссельской капусты... Нет, только не она.
     - Но чем же она отличается от других?
     - Она собирается родить мне сына, это уже решено.
     - Вам?! Сына?
     - Технически это, конечно, будет  сделано  при  помощи  Римо, - уточнил
Чиун.
     - У меня есть на этот счет свое особое мнение, - вставил Римо.
     Чиун, стоявший  позади Римо, покачал головой,  давая понять  Смиту, что
Римо не может иметь по этому вопросу своего мнения.
     -  Вот  почему  я не могу это сделать, -  продолжал Чиун.  -  Не могу я
своими  руками  погубить  свой  шанс,  свою  надежду  приобрести  достойного
продолжателя  дела  Синанджу, которому я хочу передать свои тайны,  как  это
делали все Мастера Синанджу в течение столетий.
     Римо презрительно фыркнул.
     - Похоже, вам придется проделать это самому, -  сказал он, повернувшись
к Смиту. - Заодно узнаете, как это делается.
     - Наверное, я так и поступлю, - ответил Смит.
     - Попробуйте.
     Римо  подмигнул Чиуну, который  повернулся спиной к шефу, чтобы  скрыть
ироническую ухмылку.
     - И попробую!
     В дверь постучали.
     - Открыто! - крикнул Чиун.
     Вошла Руби, успевшая  переодеться в белое, без рукавов платье. Гладкая,
чистая кожа ее  рук сверкала, точно растаявшее мороженое,  приготовленное на
кленовом сиропе. Юное  лицо, не знающее  другой косметики,  кроме туалетного
мыла, блистало свежестью.
     - Привет! - сказала она Смиту.  Потом кивнула в сторону Римо и Чиуна. -
Они вас уже обо всем проинформировали?
     Прежде чем Смит успел ответить, Римо сказал:
     -  Мы никогда  не рассказываем  ему  деталей,  он  этого  не  любит.  В
противном  случае  ему,  возможно,  пришлось бы представить себе  - хотя  бы
однажды, - что  каждый  раз,  когда  мы  поставляем  ему новые трупы, кто-то
умирает. А это ему не нравится. Он предпочитает, чтобы мы просто докладывали
об  исполнении  задания  и  посылали  каждый  месяц  списки  жертв  для  его
статистических диаграмм.
     - Ему нужны диаграммы для отчета, - негромко произнесла Руби.
     - Поговори с  ним сама, -  предложил Римо. - Кстати, у него есть к тебе
дело. Мы с Чиуном выйдем, а вы поговорите наедине.
     Они вышли в соседнюю комнату. Едва закрыв за собой дверь, Римо спросил:
     - За сколько минут?
     - О чем ты! - не понял Чиун.
     - Сколько времени ей потребуется, чтобы вправить ему мозги?
     - А ты как считаешь?
     - Пять.
     - Три.
     - Ну ты хватил! Никто не сможет выбить его из  седла за три минуты. Мой
личный рекорд - пять минут пятьдесят секунд.
     - Что ставишь?
     - Все, что хочешь, папочка.
     - Все, что хочу?
     - Все, кроме одного, - спохватился Римо.
     В гостиной мулатка уселась на  стул против  Смита. Тот нервно барабанил
кончиками  пальцев  по   столешнице,   сделанной  из   светлой   трехслойной
пластмассы.
     Молчание нарушила Руби.
     - Как вы собираетесь это сделать?
     - Простите?..
     - Как вы будете меня убивать? Из пистолета или еще как-нибудь?
     Смит откинулся на спинку стула.
     - Как вы догадались?
     - Это было не так уж трудно. Вы - мозг этой организации. На вашем месте
я поступила бы точно так же.
     -  Понятно,  - неопределенно протянул  Смит.  Ему  еще  не  приходилось
встречать человека,  интересующегося,  каким именно образом  его  собираются
убить.
     - Правда, это не в ваших интересах, - осторожно добавила Руби.
     - Может, вы объясните почему?
     - Пожалуйста. Раз уж я здесь  и догадываюсь о ваших  намерениях, я была
бы последней  идиоткой, если бы пришла  к  вам и села вот так, не приняв мер
предосторожности.
     - Каких именно?
     -  Я  записала  все, что знаю о  КЮРЕ, и пристроила эту информацию куда
надо.
     - Это очень старый прием, - возразил Смит. - Он не сработает.
     - Я знаю, что многие  передают  сведения адвокатам  -  на  случай своей
смерти. А вы заранее вызываете к себе  адвоката - и концы в воду. Я  сделала
иначе. Если я умру, информацию о вас получит ЦРУ.
     Глаза Смита сузились.
     - Я  прикинула, -  продолжала девушка,  - что моего адвоката вы  можете
упредить. Но ЦРУ? То-то будет им радость, когда они узнают, что вам сходит с
рук  такое, что  им и не снилось.  Им  мылят  шею за гораздо менее серьезные
нарушения  закона. Они  не упустят  случая свести с вами счеты.  После этого
никакой КЮРЕ не останется и в помине.
     Смит тяжко вздохнул.
     - А теперь взгляните на дело с другой стороны, - продолжала Руби.
     - Нет никакой другой стороны!
     -  Уверяю  вас,  есть.  Вы  считаете,  что  я  знаю  кое-что  про  вашу
организацию и что это для вас опасно. Но это лишь  часть  истины  - я знаю о
вас все.
     - Как вам это удалось?
     Она сделала жест в сторону соседней комнаты.
     - Я была с ними  на двух  разных заданиях. Надо  быть  слепым и глухим,
чтобы  не понять, что происходит.  Я знаю, кто вы и  как  вы действуете, что
делает  организация  в  целом,  что  делаете  лично  вы и эти  двое. Я  имею
представление  о  размерах  ваших  расходов,  о том,  где  прячет  президент
телефонный аппарат,  по  которому вызывает вас на разговор, и какой набирает
номер. Вот  так. Помимо вас самого, в мире нет,  я  думаю, человека, который
знал бы о КЮРЕ больше, чем знаю я.
     - Только этого и не хватало, - снова  вздохнул Смит. - Женщины, которая
знает так много и от которой нельзя избавиться.
     - Хотите, я скажу, что вам надо делать? - спросила Руби.
     - Что?
     - Наймите меня на службу.
     - Нанять вас? Но для чего?
     -  Я вам пригожусь. Не обязательно теперь. Я наблюдательна, все слышу и
все  замечаю. Когда  вам понадобятся мои услуги в каком-либо особом деле, вы
мне позвоните. Я неглупа и не болтаю лишнего.
     - Можно мне подумать?
     - Нет. Считайте, что вам повезло, - сказала Руби.
     - Сколько вы хотите?
     - Ваши предложения?
     - Пять тысяч долларов.
     - Смеетесь?! -  возмутилась Руби. - Мне платили двадцать  пять тысяч  в
ЦРУ, когда я там сотрудничала...
     -  За  что?  -  спросил  Смит.  Его жалованье в  начале  службы  в  ЦРУ
составляло семь тысяч долларов в год. Правда, это было очень давно.
     - За  то,  что была под рукой. За три  года они вызвали меня всего один
раз,  чтобы  послать  на   этот  остров,  где  я  познакомилась   с   вашими
сотрудниками. Я оказала вам услугу,  а  вернувшись  домой, не трубила везде,
какой я замечательный шпион, какую помощь оказала сверхважной организации.
     - Я дам вам двадцать три тысячи, - набавил Смит.
     - Тридцать, - сказала Руби.
     - Поделим разницу: двадцать пять тысяч.
     - Если уж делить точно, получится двадцать шесть тысяч пятьсот.
     - Согласен, - уступил Смит, двигая кадыком. - Но это - грабеж!
     - Зато теперь  грабитель будет служить вам и очень скоро отработает эти
деньги.
     Предоставив  Смиту удивляться своему  заявлению,  она открыла  дверь  в
смежную комнату и спросила:
     - Почему вы не заходите?
     Чиун посмотрел на Римо с торжествующей улыбкой.
     - Две минуты пятьдесят пять секунд. Ты у меня в долгу.
     - А-а! - небрежно махнул  рукой  Римо. - Можешь  не волноваться. Отдам,
когда получу чек за овощерезку.
     Когда он повернулся в сторону Смита, Чиун запустил пальцы  в его карман
и  вытащил  пачку банкнот. Отделив от  нее  банкноту  в десять  долларов, он
швырнул остальные на диван.
     Римо подошел к Смиту.
     - Ну как? Не очень-то просто смотреть жертве в глаза, верно?
     - Вы ошибаетесь, Римо. Это было чисто административное решение.
     - Тогда вот вам  другое  чисто административное решение: я освобождаюсь
от службы в КЮРЕ.
     Смит кивнул.
     - Я это знаю. Чем предполагаете заняться?
     - Я  уже  вам  говорил:  буду  работать  по  контракту  с  коммерческой
рекламой.  Это  -  золотое  дно.  Мои  руки входят в моду,  они меня сделают
миллионером. А  потом  - как  знать?  - может, и ноги  пригодятся, может, им
понадобится сделать что-нибудь этакое ногами.
     - Как обезьяны, - вставил Чиун. - Они умеют ловко орудовать ногами.
     -  Как  называлось  это приспособление,  которое  вы  рекламировали?  -
справился Смит, беря со стола газету.
     - "Вега Чоппа".
     - Не стоит рассчитывать на это как на источник дохода.
     - Почему? Дайте-ка взглянуть...
     В статье, которую отчеркнул Смит, говорилось следующее:
     "Домашние  хозяйки  предъявили  производителю  овощерезки "Вега  Чоппа"
двадцать  семь  гражданских исков на  общую  сумму  в сорок  пять  миллионов
долларов.  Женщины   жаловались   на  порезы   рук   при  пользовании   этим
приспособлением.  Они  утверждали,  что  телереклама   вводила  зрителей   в
заблуждение и, скорее всего, снималась с замедленной скоростью.
     Когда  производитель  опроверг  это обвинение,  юристы,  представляющие
интересы истиц,  переписали жалобы заново, включив в число ответчиков  некое
лицо,  которое  демонстрировало приспособление. Его обвиняли в том,  что  он
иллюзионист,  создающий   у   телезрительниц   ложное   представление,   что
приспособлением может пользоваться любой нормальный человек..."
     Римо  посмотрел на Смита. Если бы  тот  позволил  себе хотя бы малейший
намек  на улыбку,  Римо убил бы его не сходя с места. Но  Смит был серьезен,
как всегда.
     -   Давайте   прикинем,   Римо,   -   сказал   он.   -   Ваша   доля  в
сорокапятимиллионных  убытках  составит двадцать  два с  половиной  миллиона
долларов.  Спрашивается,  сколько  вам  придется продать  овощерезок,  чтобы
выручить эту сумму?
     - Я поищу другую работу, - сказал Римо со вздохом.
     Руби тронула его за плечо.
     - Можно тебя на минуточку?
     - Говори!
     - Давай выйдем.
     - Чего тебе? - спросил он, когда они вышли в соседнюю комнату.
     - И что ты такой ершистый? - ответила она вопросом на вопрос.
     -  Тебе  легко говорить.  А тут... Такие были возможности разбогатеть и
прославиться!
     - У тебя будут другие шансы.
     - Когда они еще будут! А что делать сейчас?
     - Мне все равно, что ты будешь делать. Мне важно то, что ты уже сделал.
     - А что я такого сделал?
     - Ты освободил Люшена и других.
     - Тебе повезло, что я был у тебя в долгу.
     - Дело не в том. У тебя был долг перед Америкой, -  сказала Руби. - Это
- твоя заслуга перед нацией.
     Римо тяжело опустился  на край кровати. Некоторое  время  он молчал, не
поднимая глаз.
     - Ты в самом деле так думаешь? - спросил он наконец.
     Руби молча кивнула.
     - Это большая заслуга. Благодаря тебе в нашей стране станет легче жить.
У каждого из нас есть свой долг, который мы должны выполнить.
     - Ты действительно так считаешь, Руби?
     - Я действительно так считаю. И горжусь знакомством с тобой.
     Римо поднялся на ноги.
     - А  ты,  пожалуй,  права.  Избавить  страну  от  этих  ползучих  гадов
чего-нибудь да стоит. Меньше будет смрада.
     - Это - большая заслуга, - еще раз повторила Руби.
     Римо взял ее за руки.
     - Ты  знаешь... Может, Чиун где-то и  прав? Ну,  насчет  нас с тобой, -
сказал он.
     Руби улыбнулась его робости.
     - Это мы еще должны обсудить.
     - Мы обсудим это, - подхватил Римо. - Мы непременно это сделаем!
     Он пошел назад в гостиную. Руби последовала за ним.
     Чиун взглянул на  нее,  минуя  глазами  Римо. Она  соединила  в  кружок
большой и указательный пальцы: все о'кей.
     Проходя мимо Чиуна, она наклонилась к нему и шепнула:
     - Ты проиграл: он почти не сопротивлялся. Гони десять долларов!
     Чиун отдал ей купюру, которую взял из кармана Римо.
     Руби  спрятала ее за  корсаж и повернулась, чтобы последить  за беседой
Римо со Смитом.
     -  Я  решил дать вам еще один шанс,  Смитти, - сказал, подойдя  к шефу,
Римо.
     На лице Смита показалось слабое подобие улыбки.
     -  Но  если вы не исправитесь, Смитти, тогда  пеняйте на себя. Верно  я
говорю, папочка?
     - Впервые за все время, - сказал Чиун.
     - Я прав, Руби?
     - Как всегда, дружок.

Last-modified: Wed, 03 Jan 2001 08:24:45 GMT

Оцените этот текст: