оваривать -- там и уход, и большие удобства, чем здесь, и пр. -- Нет, ради Бога, хоть Вы меня не уговаривайте! Меня все уговари-вают... Ну, хорошо... Я поеду... Я поеду, только я там не долго буду... Из "интимной тетради" 22.III. АБ: Не целуй, у меня голова кружится... Я полумертвая... По-детски говорить... Я Вулкану грозила, он очень боялся, что я по-детски говорить не буду... В ответ на мои слова: "Я не умею нарочно -- это так, от души". Ты нежный. Ногу мне на колени положила... Я: Я запишу в дневник... Смеемся. И очень будет хорошо, когда ты и П. П. в одно время ваши дневники............. Хотите вина? -- Выпили по бокалу. Отчего меня все так любят? П. П., например, "Ты?" -- (не так). ________________________ ...Разговор с Тыкиной (она говорила о том, что Ящикова1 распускает слухи о моем честолюбии, о честолюбии АБ и т.д.)... ...Жалко ее, несчастная... Целовала мою руку... Из дневника 19.04.1925 Телефон. "Павел Николаевич! Николай Николаевич (Пунин) Вас обидел очень сегодня, сейчас он будет с Вами говорить, просить у Вас изви-нений..." Я возражаю: "Анна Андреевна, зачем это? Это совсем не нужно!.." АА решительно: "Нет, Павел Николаевич! Он Вас обидел и будет просить извинений..." ...Пунин просит прощения: "Это я по глупости, Вы не обижай-тесь! Я же знаю, что то, что Вы делаете, очень нужно и ценно... Про-стите меня. Мы ведь будем с Вами по-дружески"... Я: "Когда мне теперь приехать?" АА: "Неужели Вам не скучно с такой больной?" 21. 04.1925 "Что мне с тобой теперь делать?" АА говорит о своей "беспримерной" откровенности со мной... Я укоряю АА, зачем она заставила Пунина звонить мне и просить у меня извинений... 24.03.1925 В 3 часа Пунин забежал, открыл дверь в комнату АА, в шубе, не вошел в комнату и, резко сказав на предложенное АА посидеть: "Вас и так здесь много развлекают..." -- повернулся и ушел. Это было при А. С. Сверчковой и при других (при Данько, ка-жется). Когда я с АА остался один, АА стала говорить мне о некоррект-ностях Пунина... Я попробовал его защитить, говоря, что это шутка, но ему не следу-ет делать этого, потому что другие в его резкости не чувствуют шутки. АА: "Я тоже не почувствовала!.. Я буду его ругать... И он роняет себя в глазах Шуры"... [Какого мнения она о нем будет?.. Что будет говорить о нем в Бежецке?..] Из "интимной тетради" 22.V. Я унылый. Спрашивает: "Какое настроение?" -- руки протянула, сама ко мне при-льнула. Мигайлов прибегал на минуту в 11 1/2 утра. Он очень нервен стал, ко мне изменился сильно. Когда он прибегал, она смеялась долго и весело. Когда он ушел -- разговор о его отношении ко мне. -- Я потому так и смеялась! (он в 3 должен был придти). _______________________ ...Поцеловала в лоб на прощанье. "Меня никто не треплет"... _______________________ Из дневника 22.05.1925 Температура 37,2. Боли "темные". Лежит. Утром ненадолго захо-дил к ней Пунин. Лежала целый день одна. С утра работала (изучение влияний на Н. Г. и пр.) В 8 часов вечера к ней пришел я. Был у нее до 9 1/2 ... В 10 часов вечера к ней должен был придти Пунин. Из "интимной тетради" 19.VI. Разговор по телефону Она: (назвала вопросительно номер моего телефона.) Я: Да. Она: Павел Николаевич? Я: Да. Она переспросила: Павел Николаевич? Я: Да, Павел Николаевич! Она: Я -- Бахмутова... (пауза) Как дела? (Интонация: Как себя чувствуете.) Пауза. Спрашивает о результатах разговора моих с ..., принял ли он мою работу. Я: Принял... (и подробно рассказываю. Потом -- пауза). Я: Вы не из дома звоните? Она: Нет, не из дома. Из дома -- нельзя. Я: В такую погоду вышли? Она: Когда я вышла, погода была не плохая, дождя не было. Я: Как Вы себя чувствуете? Она: Хорошо. Я -- о дожде и о вреде, который ей может такая прогулка причинить. Потом еще о моей работе. (Пауза.) Я: Это -- все... (Пауза.) Она: А когда же Вы ко мне придете? Я: Когда разрешите, А[нна] К[ирилловна]. Она, после паузы: А все-таки? Я: Не знаю, Анна Кирилловна. Как Вам будет удобнее... Она: А все-таки? Я: Может быть, в субботу? или в воскресенье? Сегодня я иду на вечеринку, будет вино и т[ому] п[одобное]. Когда же можно придти? Она: Я тогда позвоню Вам... До свиданья... Я: До свиданья, А[нна] К[ирилловна]! А перед этим в квартире: "Что?.. Что?" в промежутках между разговорами. Я это "что" не поддерживаю. ................................................................. ...Другим любовь -- весела и проста, Другим ремесло -- как слава, А меня судьба обняла не так. Я с ней, как в кольцах удава. ................................................................. Из "интимной тетради" 21.VI. Говорила о том, как ценит мое "исключительное" отноше-ние к ней, говорила, что передо мной виновата и не заслужила такого отношения. Я говорил ей то же самое. А потом улыбнул-ся и сказал, что не нужно говорить друг другу приятности. В передней, прощаясь, озираясь на дверь комнаты, откуда мог показаться Мигайлов, быстро, быстро погладила мне правую руку выше локтя. Нервно. Говорю, что писать ей не буду, но если очень нужный какой-нибудь деловой вопрос возникнет, то напишу. Обещает ответить. ........................................................................... Время -- как море: его не стронешь, Все исчезает в его волне! Но: "знаешь сам, ты и в море не тонешь!" -- Однажды ты написала мне... ............................................................................ Из "интимной тетради" 3.VII. Я лихорадочно нервен, но не показываю это или пытаюсь не показывать. Все время говорю о постороннем, задаю вопро-сы, записываю, но чувствую, как горят глаза и занывает сердце. Она это чувствует, конечно, и сама нервничает, курит и вздраги-вает плечами... Я хочу уходить. Удерживает меня: "Что Вы так торопитесь сегодня?" Я: Что-ж, А[нна] К[ирилловна], я уже обо всем Вас спросил, все узнал... И делаю попытку встать. Она быстро заговаривает со мной о ("Царице Савской". -- П. Л.), еще о чем-то. Я опускаюсь в кресло. Сижу. Так повторилось несколько раз. АБ: Может быть, душенька, Вы куда-нибудь торопитесь?.. Тогда я не буду Вас удерживать... Но "куда-нибудь" я не тороплюсь, и она оставляет меня... Сидим, говорим о делах... Прерывает разговор, смотрит на меня блестящими глазами, чуть-чуть исподлобья (всегда так смо-трит, когда смотрит нежно) и протягивает руку ладонью вверх, вытягивает ее всю. Я тихонько целую ладонь. Она ласкает рукой лицо, но я отстраняю ее руку своей. Нервно пожимает ее, убирает руку и продолжает разговор. И опять неожиданно прерывает разговор и спрашивает: "Павлик, Вы меня уже совсем не любите?" Отвечаю: Зачем Вам это? Разве это что-либо изменит? Она: Нет, конечно, что Вы, что Вы, -- ничего не изменит!.. Я: Я упрекаю Вас в нелогичности Вашего вопроса... Разговор продолжается дальше. Мне невмоготу сидеть дальше. Складываю бумаги в порт-фель... молча. Она молчит тоже. Сидит в кресле вся, с ногами. Кресло отставлено от стола... Коричневые чулки... Вертит в пальцах свою, сделанную из пластилина голову. Поднимаюсь: До свиданья, А[нна] К[ирилловна]. Она: Сидите, сидите... Никуда Вы не пойдете... Сидите... Покорно опускаюсь в кресло. Показывает мне палец с царапиной, уже покраснел, и на-чинает воспаляться. Срываюсь, еду в трамвае домой, и через 20 минут привожу йод. Мажу йодом ей палец. Спрашиваю: "Больно?" Смотрит мне прямо в глаза и отвечает полувопро-сом: "Ничего... Другим больнее?.." Я увиливаю, и с улыбкой: "На войне? Да, бывает больнее..." Идем из столовой в ее комнату, опять, садимся у стола, молчим... Она: Ужасные сны я все время вижу. Я не знаю, за какие страшные грехи можно видеть такие сны. -- И продолжает: Сегодня я видела, что меня бальзамируют... В этот момент стук, и я иду открывать дверь. Входит Ми-гайлов. Он входит, садится и молчит. Упорно. Ждет, пока я уйду. Она заговаривает с ним, говорит, что я принес сегодня "Запис-ки...", и т.д., минут 10 развлекает его разговором. Я встаю и ухожу. Она провожает меня в передней. Очень ласковая. Креп-ко сжимает руку на прощанье. 4.VII. Я ждал их с 9 до 11 часов. В 11, когда поднимались по лест-нице, я их встретил. Она просила извинить ее за опозданье, но я объяснил, что ездил к Шиповскому1 за это время (на самом деле, конечно, никуда не ездил) и что ждал недолго. Поднялись. Мигайлов прошел в ее комнату, а мы остались в столовой. Я сказал: "Я не буду у Вас засиживаться. Все равно, ничего не успеем сделать сегодня..." Улыбнулась: "Успеем, все успеем сегодня... Не знаю, на что Вы рассчитываете, а так -- успеем..." Попросила вывести Норку2. В передней проводила и еще раз просила прощенья за опоздание, сказала, что это Мигайлов виноват, он ее удержал, хотел, чтоб она чаю выпила, а самовар долго не закипал. Когда я вернулся с Норкой, Мигайлова уже не было, а она лежала на постели. Лампа стояла на письменном столе. Я, кажется, впервые, рассказал, что я чувствую и почему хочу уехать. ........................................................................... Свернувшись, на боку, ногой "дрыгает"... Косточка... ........................................................................... А по телефону сегодня днем на мой вопрос: "Когда к Вам можно придти?": -- Я не знаю теперь, нужно ли это Вам... -- Почему? -- Так, в Вашем разговоре вчера я уловила такие интонации... Я серьезно: "Это неверно, А[нна] К[ирилловна]. Нужно и хочется придти к Вам скорей. Вы не так поняли". Ответила, что не знает сейчас, как распределится ее день. Но позвонит мне вечером. Я говорю, что все время буду дома и буду ждать звонка. ........................................................................... Поворачивается лицом к стене, выгибается... Волосы глажу, долго... Обнял... Она сказала, наконец: "Сядьте в кресло..." Я сел... Гладила мои волосы... Медленно... Потом -- чай поставил... Вернулся. Стал прощаться... Целую руку. Нежно взяла мою голову пальцами, притянула, поцеловала в лоб. Я: Так нежно... Зачем? Она: Так полагается... Поцеловал ей лоб. Долго, нежно. Смотрела на мое лицо... Запрокинула голову... Губы... Поцелуй долгий... Потом... Много, часто... Нежно гладил голову, целовал шею, грудь, глаза, волосы, губы... И она -- тоже. Выгибалась. Глаза громадные, острые и очень, очень грустные... Тихо... Вспомнили оба -- нельзя... Пошел за чаем, выпили... В передней подошла растрепанная... глаза... Обвила мне шею руками, целовала, говорила: -- Простите... Простите меня за все... -- За что? Ведь радость такая!.. За что прощать?.. Я люблю Вас... люблю больше -- нежно, ЧЕМ иначе... Гладил волосы, шею, спину, ласкал... Она чуть не плакала... "Милая"... -- Не надо меня никогда целовать... Уезжайте скорей... -- Да, я уеду... Напишите мне, А[нна] К[ирилловна]. Пойми-те, прошло то время, когда... Вы были для меня [(........)] -- Да я знаю, напишу... ........................................................................... Я написал ей стихотворение. Написал на листке бумаги, карандашом, при ней. Дал ей прочесть. Прочитала, положила под скатерть ночного столика... 12.VII. После долгого разговора о письме (деловом), когда я слушал серьезно, внимательно, молча... Хотел уйти. Легла на постель: -- Садитесь здесь... Потом удержала... Поцелуи... Я боролся с желанием и своим, и ее. -- Не надо, Вам будет нехорошо... Грустно будет... Целовал, щекой прильнув... Поцеловал руку, ушел... Не простившись даже... Блуждал долго вдоль реки, по улицам... ........................................................................... Она сегодня вернулась домой от Мигайлова за несколько минут до моего прихода. Со вчерашнего дня не была дома. Но-чевала у Мигайлова. ........................................................................... 13 июля У Волева1 не слишком хорошее сердце было. Она судит об этом, сравнивая по тому, как он дышал, после того, как подни-мал ее, носил на руках. Он запыхивался больше, чем другие, кто делал то же. Я подошел к креслу. Поднял ее. Носил на руках... Положил на постель. Пока носил -- она прижалась щекой к моей груди, к шее. Волосы распущены... Целовал... Губы... ........................................................................... -- Дикий мальчик... А вчера ушел не простившись!.. Это неожиданно -- в разговоре о чем-то другом... ........................................................................... В 9 часов мне позвонил Мигайлов, передал просьбу А. К. придти к ней... Пришел. Почти сейчас же вывел Норку гулять. АК следила за мной из окна издали, я видел. А когда приблизился -- скры-лась в глубине комнаты... ........................................................................... Новые туфельки купила. ........................................................................... Легла на постель... Хвостики волос на пальцах... Белая, белая кожа... Груди -- красивые, круглые... Ласкал руками... Прикосновенья рук... Долго... Целовал -- тело... Скользнул по ногам... ........................................................................... Я: Скучно иногда?.. Она: Да... ........................................................................... Я: Ты хочешь "слова"? Зачем? Ты ведь знаешь и так... Она: Это совсем другое удовольствие... Я: Как подарок получать? Она: Да... ........................................................................... Крылья под кожей... Такая белая... ........................................................................... "Ничего у милой не прошу". Повторила наизусть... Не угадала. ........................................................................... -- Скорее уезжай!.. ........................................................................... ...Чесучовое платье... Коричневые чулки... Подвязки... Но-вые туфли... Под чесучовым платьем -- ничего нет... ........................................................................... Ушел в 3 часа... Проводила в передней... Губы хищные... ........................................................................... У меня желтые полуботинки, зеленов[атые] от костюма брюки, апашка из паж[еской] гимнастерки, лилов[ые] носки, голубая тюбетейка, желтоватый френч. Доехал туда -- на трамвае. Обратно -- прямо домой, пешком. ........................................................................... Наливку принес. Из маленьких рюмок пили... Послед- нюю -- она пригубила, я выпил... ........................................................................... Головку1 лепила шпилькой... ........................................................................... Волосы распущены. 16 июля Встретились на улице, случайно. Спросила: "Вы не узнали меня?" Переходили улицу, чтоб войти через двор в дом Мигайлова. Вошли во двор. -- Вы не удивляйтесь, что я Вас не приглашаю к себе... У меня вчера были тяжелые объяснения... Я потупил взгляд... Были?.. Объяснения? -- Да... И мне самой очень жалко: я не узнаю о Солове2, об Усгиньеве3... -- А осенью можно к Вам приходить будет? -- Смотря как сложатся обстоятельства... -- А можно Вам будет позвонить? -- Я постараюсь... Если удастся -- я позвоню Вам... В проходе к переднему двору остановились... -- А как... попрощаться можно будет? -- Не знаю... Там видно будет... Я во всяком случае, если удастся, позвоню Вам. -- Хорошо. Поцеловал руку. Ушел. Обошел кругом, вошел в переднюю с другой стороны, взял велосипед... Из дневника 17.07.1925 АА позвонила в 6 часов. "Были у Мосолова?" -- "Нет... пойду. А когда можно к Вам зайти?.." -- "Сегодня, после Мосолова... только тогда не очень долго сидите у Мосолова..." -- "Сейчас 6, когда придти?" -- "В 8". ...У Мосолова... ...К АБА на извозчике... Из "интимной тетради" 20. VII. Разговор по телефону, 4 часа 51-53 мин. -- Павел Николаевич? -- Да. Здравствуйте, А[нна]К[ирилловна]! Как Вы себя чувствуете? Как Ваше здоровье? -- Благодарю Вас, сегодня хорошо. Я: И температура хорошая и ничего не болит? Она: Нет сегодня все хорошо... Это Вы принесли розы? -- Какие розы? -- Сейчас были обнаружены две розы -- одна желтая, дру-гая -- розовая... На моей шляпе... -- Нет, я ничего не приносил... Ведь я не был... -- Если принесли, значит -- были. Признавайтесь!.. -- Каюсь. Пауза. Я: А я все укладываюсь. Надоело чертовски... Она: Ну, ничего, скоро уедете. -- Да, теперь скоро. Я примус купил и буду хозяйничать. У меня, значит, так сейчас: письма в Верный1, одно в Пишпек2 и одно предложение от моей мамаши в Перовск3. Я все-таки поеду в Верный, а если там не понравится, думаю прямо в Перовск проехать. Пауза... -- А[нна] К[ирилловна], а я Вам писать буду? -- Да, будете... -- А Вы? -- Тоже. -- А Вам деловые письма надо писать? -- Да. -- Очень? -- Ouh╢um. -- Хорошо, я Вам про Бетховена4 буду писать. Я: Спасибо большое, что звоните. -- Ну что Вы, что Вы... -- А Вы поедете в Самарканд5? -- Поеду. -- Скоро? -- Думаю, скоро. -- До свиданья, счастливого пути... -- А Вам -- счастливо... оставаться здесь... -- Спасибо. -- До свиданья, А. К. -- До свиданья. СЮЖЕТ ВТОРОЙ. ПО ЧУЖОМУ КРУГУ Академия Материальной Культуры помещалась в Мрамор-ном дворце. Маленькая двухкомнатная квартира Шилейко находилась на втором этаже служебного корпуса академии. За два с лишним года до развода Ахматовой с мужем и до ее переезда из его квартиры на Фонтанку, 34, Лукницкий бывал в той квартире почти ежедневно. Впрочем, так же, как и позже на Фонтанке... Система в старинном, неблагоустроенном мрачноватом доме была коридорная. Входная дверь, за которой при стуке раздавался внушительный басистый лай заведенного хозяином почтенного сенбернара -- Тапа, вводила непосредственно в первую комнату. Она была разгорожена на четыре части. Спра-ва от двери за фанерной, не доходящей до потолка перегород-кой была устроена крошечная кухня, наполовину занятая плитой. Слева -- такого же размера чулан, в котором на полу, между дровами, громоздились книги, письма, всякие бумаги. Остальную часть комнаты разделяла другая -- продольная перегородка, делившая ее на спальню Шилейко слева и столо-вую справа. В спальне, кроме жесткой кровати и бездействующего ста-ринного умывальника, не было ничего. В столовой -- посередине стоял стол, над которым висела единственная электрическая лампочка без абажура, и два стула; у наружной стены ветхий, с торчащими пружинами диван; в двух углах -- высокая узкая этажерка да остекленный шкафчик для чайной посуды. Окно столовой выходило на площадь перед Троицким мос-том с памятником Суворову. Пол всегда был завален сотнями изучаемых Шилейко старинных книг, обычно раскрытых на нужных ему страницах авторов классической древности: греков, римлян, византийцев, восточных писателей, ученых древнего Востока и множеством ценнейших манускриптов. Книги были навалены так, что не всегда, переступая через них, удавалось найти свободное место, куда поставить ногу, чтобы до стола добраться... Приходилось перескакивать. Только узенькая дорожка между фолиантами пролегала к двери в соседнюю комнату -- комнату Ахматовой -- длинную и полутем-ную, с единственным, часто задернутым серо-палевыми штора-ми окном на Марсово Поле. Вдоль левой глухой стены распо-ложилась старая деревянная кровать с крошечным ночным столиком. В ногах кровати -- высокое трюмо. В головах, за кроватью -- гардеробный шкаф; дальше -- прислоненное наис-кось к стене -- второе зеркало; в углу -- стол с книгами. К нему, у торцовой стены, примыкало бюрцо красного дерева, тоже с книгами и еще рукописями, памятными вещицами и письмами к Ахматовой. Посередине, примыкая к окну, стоял письменный стол, окруженный тремя классической ветхости креслами. Маленькая этажерка в углу у другой стены; высокий комод с наставленным на нее фарфором; чуть дальше -- между двумя креслами -- круглый туалетный столик с овальными венециан-скими зеркалами, доставшимися, по словам Ахматовой, от ее прабабушки. Угол занимала круглая, обитая железом печь. Еще ломберный столик между печью и дверью в столовую -- он завершал сборную меблировку. В этой сырой комнате всегда, даже летом, было холодно. И тем не менее Ахматова, по словам Лукницкого, пользовалась столовой редко. Обычно она пила чай, крепкий и почти всегда остывший, за ломберным столиком -- реже одна, чаще -- с заходившими гостями. Иногда пили белое сухое вино из хрустальных бокалов. Настольная лампа с длинным шнуром перемещалась по необходимости: на письменный стол, на ночной или на бюрцо. Для экономии электроэнергии администрация включала свет во всем доме поздно вечером... "Мраморный дворец, квартира No 12"... В ней не было ни туалета, ни даже водопровода. Умывальник в комнате Шилейко был декоративным украшением. За водой -- и не только -- надо было ходить в даль межквартирного коридора. Ленинград жил еще послевоенной жизнью. Ахматова де-лила с городом трудную и скудную ту жизнь и почти не писала тогда стихов. Тем не менее в доме она умела своей жизнетвор-ческой натурой создать атмосферу остроумия, легкости сужде-ний, непринужденности, владея непревзойденной, часто ци-татного "арт-эффектного" происхождения, виртуозной па-мятью -- наперекор глубоко спрятанным, таимым, высказывае-мым Лукницкому только в минуты полной, как ему казалось, ее откровенности, печалям, неуверенностью и даже трепетом. Не было вопроса, какой он не мог бы ей задать, но суть в том, что он никогда не задал ей ни одного вопроса и, благодаря так ценимому Ахматовой такту Лукницкого, он никогда ни в чем не подвел ее. Что касается сложности быта Ахматовой, Лукницкий был готов облегчать его всей энергией юного, здорового человека. С его родителями Ахматова стала поддерживать доброе зна-комство. И когда она подолгу лежала в постели, Евгения Пав-ловна1 посылала ей обеды. Павел Николаевич отвозил их на велосипеде, разогревал на примусе. Он доставал ей лекарства; ездил по разным делам к ее друзьям; получал по доверенности ее пенсию в ЦКУБУ, также и зарплату Шилейко в Академии, когда тот бывал в Москве; писал за Ахматову письма, телеграм-мы -- иногда под ее диктовку, а то и просто по ее поручениям. Ей всегда нужен был человек, с которым она могла бы делиться некоторыми трудностями своих отношений с людьми в ее сугу-бо личной жизни. Лукницкий выполнял все ее поручения. Выполнял охотно, столь же охотно Ахматова возлагала их на него, сохраняя абсо-лютную веру в человека, услугами которого она пользовалась. Создателями этой формы отношений были они оба, потому что если б не его -- и природные, и воспитанные им самим -- качества, так Ахматову устраивающие, то дружба вряд ли бы состоялась. И ты меня не упрекнешь Ни в чем -- ни сердцем, ни мечтою, Ты знаешь, что не может ложь, Лечь меж мною и тобою. Ее дом, посещаемый в действительности очень-очень не-многими, может быть, всего десятком людей, казался всегда оживленным: в нем можно было "встретить" Данте и Ми-келанджело, Растрелли и Дела Мора, Байрона, Шелли, Шенье и самого... Пушкина и "пребывать" в их благотворной, возвы-шающей среде. Зато посторонним ее интересам людям она представля- лась замкнутой и высокомерной, надменной и недостижимой. Случайные люди -- почитатели -- иногда подолгу добивались встречи с Ахматовой -- она их откровенно не любила, с трудом их переносила, и часто заставляла людей замолкать, цепенеть, страдать. Зимою Ахматова частенько ходила с Лукницким на лы- жах -- он обучил ее этому искусству. Они спускались иногда на снега заледенелой Невы. Порою прогуливались до набереж-ной Фонтанки, 2, где она еще до жизни в Мраморном прожи-вала с Судейкиной и Лурье. В середине 1926-го после развода с Шилейко и переезда на Фонтанку, 34, в просторную квартиру Пунина, обстановка для нее изменилась: она вынуждена была подчиниться распорядку быта пунинской семьи. Тем не менее круг близких ей людей оставался почти прежним: Замятины, Рыбаковы, Мандель-штамы, Данько, Гуковские, тот же Шилейко, с которым Ахма-това отношений после развода не прервала. Лукницкий рисует Шилейко язвительным, остроумным, погруженным в свои тысячелетия, в черепки, клинописи, пожелтевшие страницы Плиния, Геродота, в древние эпосы и в остатки древних материальных культур. Ахматова говорила Лукницкому: "Он -- "не от мира сего", и надо хорошо его понимать, чтобы уживаться с его тяжелым характером". Из дневника 24.12.1924 ...На столе -- сыр, масло, хлеб и сахар, Тап1 у стола, АА много говорит о нем, хвалит его: "Только он меня не очень любит. Он встре-чает меня, когда я прихожу, равнодушно. Вот когда Володя приходит, он очень радуется -- прыгает, лижет его. Он очень скучает по Володе. Он, наверное, думает, что я его купила, и поэтому равнодушен ко мне". Я: Вы любите Тапа? АА отвечает серьезно, как-то задумчиво: "Люблю... Он умный, хороший..." 1.01.1925 АА за чаем о Тапе... "Я навещала его, возила ему кашу... Он совсем на меня обижен. Даже не здоровался, не разговаривал со мной. Сидит в своей клетке, унылый. Когда я подошла к нему, он долго смотрел на меня... Он так мучался, бедный -- он спрашивал меня -- скоро ли его выпустят? Потом начал плакать -- так жалобно, что я сама не удержалась... У меня тоже были слезы... По-моему, это ужасно: или ты будь человеком, или совсем живот-ным... А так -- понимать все, как Тап, -- и не уметь рассказать, чтоб его поняли!.." 24.01.1925 1918 (?) Ездила в Москву с В. К. Шилейко. У него был мандат, выданный отделом охраны памятников старины, подписанный Н. Троцкой, удостоверяющий, что ему и его жене (АА) предостав-ляется право осматривать различные предметы, имеющие художест-венную ценность, и накладывать на них печати. 28.02.1925 М.д. ...В. К. Шилейко в Москве сделал какое-то открытие мировой важности (из области изучения клинописей). "А мне в письмах пишет всякие пустяки -- как здоровье Тапа, например. Он такой". Об этом открытии АА узнала не от него. 27.02.1925 ...Шилейко заставлял ее сжигать, не распечатывая, все получае-мые ею письма. Запирал ее дома, чтобы она не могла никуда выхо-дить... 2 и 3.03.1925 ...О том, каким милым был В. К. Шилейко, пока она не переехала в Мр. дв., а когда переехала, стал опять свою власть проявлять... ...АА... поступила на службу в библиотеку Агрономического инсти-тута, получила казенную квартиру на Сергиевской, 7, и жила там 20-й и 21-й годы (Поправка АА от 29.III.1925). АА: "Когда В. К. Шилейко выпустили из больницы, он плакался: "Неужели бросишь?.. Я бедный, больной..." Ответила: "Нет, милый Володя, ни за что не брошу: переезжай ко мне". Володе это очень не понравилось, но переехал. Но тут уж совсем другое дело было: дрова мои, комната моя, все мое... Совсем другое положение. Всю зиму про-жил. Унылым, мрачным был..." 2 и 3.03.1925 О браке с В. К. Шилейко. АА: "К нему я сама пошла... Чувствовала себя такой черной, думала, очищение будет"... Пошла, как идут в монастырь, зная, что потеряет свободу, всякую волю. Шилейко мучил АА -- держал ее, как в тюрьме, взаперти, никуда не выпускал. АА намекнула, что многое могла бы еще рассказать об его обращении с нею (тут у АА, если заметил верно, на губах дрожало слово "sadiste", но она не произнесла его. А говоря про себя, все-таки упомянула имя Мазоха...) 20.03.1925 В тяжелые годы, когда АА жила с В. К. Шилейко, АА проводила лето в городе. Шилейко переводил клинописи (диктуя АА прямо "с листа", -- даже стихи), АА писала под его диктовку. АА по 6 часов подряд запи-сывала. Во "Всемирной литературе" должна быть целая кипа пере-водов В. К. Ш. Ассирийского эпоса, переписанных рукой АА. И АА переписывала точно, каллиграфическим почерком, так, чтоб ни одной ошибки не было. И это при отвращении АА к процессу писа-ния!.. Если попадалась ошибка, В. К. страшно ругал АА. Они выходили на улицу на час, гуляли, потом возвращались -- и до 4-х часов ночи работали. И все только для того, чтоб на следующий день купить фунт хлеба и 4 фунта картошки! В. К. халтурил, конечно. Все халтурили -- нельзя было иначе. 2.04.1925 ...Шилейко ставил в Москве самовар рукописью "Подорожника" (со злости, конечно). Многие стихи АА диктовала прямо приходив-шим из редакций журналов. Рукописей и черновиков, таким образом, почти не осталось. 17. 04.1925 ... Летом (в августе 1920) было критическое положение: Шилейко во "Всем. лит." ничего не получал; "Всем. лит." совсем перестала кормить. Не было абсолютно ничего. Жалованья за месяц Шилейке хватало на 1/2 дня (по расчету). В этот критический момент неожидан-но явилась Н. Павлович с мешком риса от Л. Р.1, приехавшей из Баку. ...Л. Р. была поражена увиденным -- и этой кастрюлькой супа, и видом АА, и видом квартиры, и Шилейкой, у которого был ишиас и который был в очень скверном состоянии. Ушла. А ночью, приблизи-тельно в половине двенадцатого, пришла снова с корзинкой всяких продуктов... А Шилейко она предложила устроить в больницу, и дейст-вительно -- за ним приехал автомобиль, санитары, и его поместили в больницу. 19. 04.1925 В 1918 году Николай Степанович вернулся2, остановился в меб-лиров. комнатах "Ира". Была там до утра. Ушла к Срезневским. Потом, когда Николай Степанович пришел к Срезневским, АА прове-ла его в отдельную комнату и сказала: "Дай мне развод..." Он страшно побледнел и сказал: "Пожалуйста...". Не просил остаться, не расспра-шивал даже... Спросил только: "Ты выйдешь замуж? Ты любишь?" АА ответила: "Да". -- "Кто же он?" -- "Шилейко". Николай Степа-нович не поверил: "Не может быть. Ты скрываешь, я не верю, что это Шилейко"... 21.06.1925 ...Когда АА ездила с Шилейко в Москву (в первый раз), он повел ее к своей "девушке-геологу". АА не знала об их отношениях тогда, но могла видеть экзальтированность и увлеченность Шилейкой. Гово-рит, что нисколько не удивилась бы, услышав об отношениях В. К. Ш. и тех женщин, письма которых читала вчера. Но одно письмо, которое АА прочла, было подписано совершенно неизвестной АА фамилией, о которой АА ничего не слышала. (Все романы В. К. Ш. были до Анны Андреевны. Это пишу, чтоб не забыть и не напутать в будущем.) Про Оболенскую АА не думает, чтоб у В. К. Ш. был с ней роман, до этого не дошло, по-видимому. А письмо от неизвестной АА адресатки -- очень энергичное, злое и настойчивое, "раскрывающее все мраки, какие только могут быть в отношениях между мужчиной и женщиной". 29.10.1925 В комнате очень холодно. А. Е. Пунина начинает топить. Время подходит к 9 часам. АА с сожалением говорит, что ей надо уходить домой, потому что она должна застать управдома, чтобы взять у него трудовую книжку В. К. Шилейко. Какую трудовую книжку? Зачем? Оказывается, что трудовая книжка Шилейко лежит у управ-дома, а без нее В. К. Шилейко не может получить жалованье в уни-верситете. И вот, вместо того чтоб самому по лестнице спуститься к управдому и взять ее, Шилейко заставляет АА специально для этого возвращаться на несколько часов раньше в свою ужасную квартиру, идти к управдому, выдумывать повод -- почему именно она, а не сам В. К. Шилейко приходит... ... Приходит Пунин. Уговаривает АА оставить у управдома книжку до завтра, а не торопиться. И я, и А. Е. Пунина присоединяемся к этим уговорам... "Если он (В. К. Шилейко) сумасшедший, то это не значит, что Вы должны исполнять прихоти сумасшедшего..." 1.11.1925 ...Говорил о нездоровье АА, а она о том, что эти все -- обычные для нее болезни происходят теперь из-за "Шилея", который мучит и изводит ее, который -- злой, и еще более потому, что -- нездоров... 5.11.1925 ...Шилейко сейчас будет зарабатывать много -- к зиме рублей до 200 в месяц. Так что он будет совершенно обеспечен. "Вы понимаете, что одинокому человеку, который тратит только на себя, это должно хватать..." И совсем тихо, как бы про себя, АА промолвила: "Я ведь у него денег не беру". Сейчас же, как бы спохва-тившись в том, что она проговорилась, АА быстро заговорила о дру-гом... Да, АА денег у Шилейко не берет. И не только не берет... Я не помню, записано ли это у меня в дневнике, -- я знаю, что АА сама посылала весной Шилейке в Москву (я читал письмо Шилейко, где он благодарит АА за материальную помощь). 5.11.1925 К теме о злоязычии Шилейко... Его злоязычие доходит до того, что "намекает" АА по поводу полученного ею письма с адресом: "Марсово Поле", что АА находится в могилах жертв революции. Потому что какое же еще жилище есть на Марсовом Поле?.. ...Шилейко всегда старается унизить АА в ее собственных глазах, показать ей, что она неспособная, умалить ее всячески... Это -- вообще. А в частности, даже он принужден был признать правильность ее мнений, касающихся влияний Бодлера на Николая Степановича... -- именно в рассуждении черновика "Канцоны" ("И совсем не в мире мы, а где-то...") 6.11.1925. Пятница ...АА сказала о Шилейко -- к нему можно прийти, "когда он будет пить чай", а чай он пьет обычно в десять -- половине одиннадцатого... ...Из Союза поэтов я вышел с Полонской. Она -- домой, а я -- к Шилейко. Сидел за бумагами. Скоро дописал "до точки". Вылез ко мне -- в столовую. Зажег примус, наливал крепкий зеленый чай... Хо-дил по комнате, диктовал... В таком занятии мы досидели до 12 часов ночи1. Я собрался уходить, но Шилейко предложил остаться еще, так как с минуты на минуту должна прийти "Анечка". Через несколько минут она действительно пришла, открыв незапертую дверь. Вошла в столовую. Поздоровалась с В. К. Шилейко -- он поцеловал ей руку, а она прикоснулась губами к его лбу. Медленным, дребезжащим голо-сом Шилейко произнес: "Может быть, ты вернешься назад?!" -- и показал глазами на Тапа. АА, еще не отдышавшаяся от ходьбы и подъема по лестнице, взяла Тапа и вышла. Через 10 минут вернулась. Села к столу против меня. Шубу сначала сняла, потом опять накинула на плечи (в комнате, хоть и топленой, холодно)... Шилейко налил всем чаю... 23.11.1925 ...Говорили о Шилейко. Я передал АА суждения Валерии Сергеев-ны о Шилейко -- очень неблагоприятные. АА задумчиво и неохотно заговорила о том, что "да, он тяжелый в общении с другими человек", что у него "темперамент ученого, все его интересы в науке, и в жизни он может быть тягостным для других. Но у него есть и достоинства -- он веселый, он остроумный... И он не плохой человек"... 27.11.1925 ...Открыл мне дверь Шилейко. АА лежала на своей постели -- узком диване -- в черном платье, но под одеялом и зимнем пальто. Чувствует себя очень плохо... Я сел к дивану, Шилейко, занимавшийся тут же за столом и дымивший, как фабричная труба, взял со стола свои фолианты и ушел в другую комнату -- топить печку; воротился наконец, закрыл двери, громко сказал: "мяу" и стал заниматься. 28.11.1925. Суббота В 6 1/2 час. мне позвонила АА и сказала, что она сейчас идет домой. У Мр. дв. Через 1/2 часа я ее встретил и зашел к ней через несколько минут. Дверь открыла АА и попросила меня купить Шилейке билет в Москву, но когда у Шилейко стал выяснять день отъезда, оказалось, что он еще его не знает... 30.11.1925. Понедельник В 12 1/2 зашел к Шилейке, застал у него какого-то рыжего верзи-лу. Шилейко просит купить билет, но чтобы место было: "На нижней полке" в вагоне для курящих, и в вагоне подальше от паровоза". Я засмеялся: "Так больше качает..." Но Шилейко ответствовал, что питает нерасположение к паровозу. Бедный, боится крушения!.. 2.12.1925 В час дня я пошел в Мр. дв. Впустила меня Маня. Шилейко мы оставили в его комнате, и я остался сидеть у постели. Плохо чувствует себя и лежит. Но ей необходимо встать сегодня, чтобы провожать Шилейко... ...Мне позвонила АА и просила зайти взять доверенность, напи-санную Шилейко на мое имя, чтобы после его отъезда я мог получить в университете его жалованье за месяц, которое он оставит частично АА. В 7 часов... я поехал к АА. Застал в квартире полный разгром: Шилейко снаряжался в путь. Топилась плита, развешано было белье, раскиданы книги, платья, вещи... АА в кухне, одетая в белый свитер, хлопотала и возилась с едой, с бельем, с вещами. Предложила мне чаю. Шилейко налил крепкий чай в 3 чашки, мы пили, сидя за столом, а он -- разгуливая по комнатам, дико острил, возился с Тапом, причем начал эту возню, неожиданно бросившись бегать вокруг стола. Тап с диким протяжным воем бросился за ним... Говорили о разных литературных вещах -- о Кузмине; Шилейко острит, будто про него говорили: "Послушайте, Кони -- это не вы?" -- так он дряхл был и стар в 14 году, после своих "лирических" похожде-ний. Дразнил Тапа. АА смеялась и сказала: "Попробуйте взять Воло-дину шинель... Тап не даст..." Я обманул Тапа и взял шинель, пообещав ему, что пойду с ним гулять. А когда я сделал попытку не пойти, Тап обиделся. Чтобы он не разочаровался во мне, я позвал его гулять. И Тап, всегда охотно и долго гуляющий, сегодня страшно спешил и опрометью бросился домой, не дав мне даже дойти до угла и купить папирос. Когда я попытался его увезти силой, он уперся всеми лапами и жалобно завыл. "Он боялся, что Володю увезут без него", -- сказала АА, когда я вернулся. "Откуда он знает?" Я попрощался с В. К. Шилейкой, пожелал ему счастливого пути, попрощался с АА и пошел домой. АА после провожала Шилейку на Николаевский вокзал. 22.01.1926. Пятница В девять часов вечера АА позвонила мне и сказала, что через пол-часа придет. Пришла. В руках пакетик -- сыр и батон: ужин Владимиру Казимировичу, который она ему отнесет на обратном пути. Снял ей шубу. Провел в свою комнату. Белая фуфайка. АА расстегнула ворот и заложила его внутрь, открыв шею. На ногах топочущие боты. "У Вас по-новому?" -- взглянула на мой приставной стол для работы. На столе навалом бумага -- работа по биографии1. Села к столу. Зеленый свет лампы залил лицо -- глаза нездоровые, плохо выглядят, лицо усталое, но разговаривает в веселом тоне. Стала рассказывать о том, как вчера показывала Шилейке свою работу. Шилейко долго не хотел смотреть, чтобы не отрываться от своей работы. Наконец согласился. Внимательно выслушал и "выгля-дел" все, что АА показывала ему. ..."Когда Вам пришлют горностаевую мантию из Оксфордского университета, помяните меня в своих молитвах!" -- смеясь заявил, когда АА показала ему все. Согласился со всем, пробовал возражать против деталей, но АА привела новые доказательства, и он принял их. АА перечислила мне эти детали и свои доказательства. Шилейко, слушая их, делал свои замечания, приводил соответст-вующие сравнения из древней