Ирина Токмакова. И настанет веселое утро Повесть-сказка ------------------------------------------------------------------------ Љ И.Токмакова, 1986, текст Изд. "Детская литература", М. 1986 OCR & Spellcheck by RSI (rsi@sw.uz.gov.ua) 2002 ------------------------------------------------------------------------ Глава 1. ПЛОХОЕ УТРО, ПЛОХОЙ ДЕНЬ, СОВСЕМ ПЛОХОЙ ВЕЧЕР Геркулесовая каша на кухне начала подгорать. Папа высунул голову из ванной и, жужжа бритвой, сердито крикнул бабушке: -- Таисья Гурьевна, даже здесь слышно, что горит! Ну когда ж это наконец...-- И снова скрылся в ванной. Бабушка метнулась в кухню, огорченно понюхала кашу в кастрюльке, переложила ее в другую кастрюльку, негорелую, снова понюхала, совсем огорчилась, достала сковородку, стала жарить яичницу, но в это время вспенился и убежал кофе. Папа пил кофе стоя, жевал бутерброд с сыром. Яичницу он есть не стал, и мама сказала сердито, что это бабушке назло. У бабушки дергались губы, когда она заплетала Полине косы. У Полины у одной изо всей группы в их детском саду были косы. Всех остальных девочек мамы водили стричься в парикмахерскую. А бабушке хотелось, чтобы у Полины были косы, как когда-то в бабушкином детстве: все девочки отращивали косички и не носили брюк, а только надевали сатиновые шаровары на гимнастику. Шаровары Полине шить не стали, а косы бабушка все-таки попросила отрастить и сама заботливо мыла внучке голову то яичным желтком, то еще ей только одной известным способом. А папа говорил, что это все -- ему назло. Потому что он терпеть не может все старомодное и считает, что жить надо по-современному, а не назад оглядываться, так и шею можно свернуть. В бабушкиной комнате стоял старинный буфет, и большое зеркало в резной раме, и комод из шести ящиков, а на комоде в высоких вазах -- сухие цветы и травы. Полине казалось, что это очень красиво, а папа, когда за чем-нибудь входил в бабушкину комнату, каждый раз, выходя оттуда, говорил: -- Это мне назло. А мама на него за это обижалась, и Полина тоже, потому что знали: вовсе не назло; но он на их обиды не обращал никакого внимания. Полина думала, вот в телевизоре часто показывают разных дядей и тетей, и все они без конца говорят: "Благополучные семьи -- неблагополучные семьи, благополучные-неблагополучные". Передачи эти -- скучища, ужас! И слово-то какое-то противное -- "получные-неполучные"... У них в семье, во всяком случае, все благополучно. Бабушка так говорит соседке, Ванде Феликсовне Бам-бурской, когда та приходит к бабушке в гости и они сидят и долго-долго разговаривают и вяжут. А что это обозначает -- "благополучно"? Кто-нибудь объясните это Полине, пожалуйста! Благополучно! Вот-вот! Например, сегодня. Не успели встать, а уже бабушке за кашу попало от папы, папе за бабушку -- от мамы, бабушка подергивает губами и молчит -- а это значит, вспоминает прошлое. Бабушка всегда -- когда так по-особенному молчит, это значит, что она вспоминает прошлое. Дедушку. Небольшой городок Крутогорск, где они жили и где выросла мама, и где дедушка несколько лет тому назад умер, как бабушка говорит, "от сердца". "Благополучно",-- ворчит про себя Полина. Бабушкины воспоминания и Полинины размышления прерывает папин голос: -- Между прочим, у меня заседание ровно в десять.-- Маме: -- Вера, ты готова? -- Бабушке: -- Таисья Гурьевна, боярышнины косы когда-нибудь заплетутся наконец? У меня заседание не в двенадцать, не в половине шестого, не послезавтра, а сегодня -- ровно в десять! Бабушка криво завязывает банты на косах и, махнув рукой, отпускает Полину, мама хватает сумку с рукописями, и они выскакивают на площадку. Мама вызывает лифт, папа, не дожидаясь, пока кабина приползет на восьмой этаж, несется по лестнице пешком. Когда Полина и мама выходят из подъезда, красные "Жигули" уже фыркают, и обе двери раскрыты настежь. Никто не видит, что бабушка вышла на балкон и машет рукой. Какое невеселое, плохое утро! Почему такое утро случается не так уж редко в их доме? Полина даже не успевает подумать об этом, как папа тормозит возле детского сада, как мама торопливо ее целует, перегнувшись с переднего сиденья, как Полина бежит по дорожке в свою, старшую группу, а "Жигули" уже умчались по направлению к маминому издательству, где она работает редактором. Папа, наверно, успеет на заседание. Министерство от издательства близко -- рукой подать. Так отчего же оно такое плохое, невеселое, недоброе, это утро? -- Доброе утро, Полиночка! -- окликает ее воспитательница Анна Ильинична.-- Ты чего это, дружочек, хмуришься? И, не ожидая, пока Полина ей объяснит, хлопает в ладоши и кричит: -- Ребята, строиться, всем строиться! Мы сегодня идем гулять в парк! Март! Март! Солнечный мартовский день! Две сороки на верхушке клена о чем-то спорят хриплыми голосами. Полина прислушивается. О грачах? Не о грачах? Нет, не понять. А вот и сами грачи. Их двое. Черные-черные. Носят прутики на березу, укладывают там на верхних ветках. Вьют гнездо, что ли? Бабушка говорила Полине, что грачи теперь перестали улетать на зиму из больших городов. В городе стало теплее. И есть чем кормиться -- много пищевых отходов. Бабушка смешно сказала: -- Ты погляди, Полинка, грачи-то совсем обрусели! Точно, когда они улетали в чужие края, они переставали быть русскими грачами и делались, например, индийскими. А куда они улетали раньше? В Африку? В Индию? Надо будет спросить у папы... Полина вспомнила сегодняшнее утро, и вообще, как папе стало последнее время все некогда и некогда и не до нее, и опять нахмурилась. Ребята столпились вокруг скамейки, где сидела Анна Ильинична и читала книжку про ослика или козлика. А Полина отошла в сторонку и спряталась за толстым кленовым стволом. Сейчас она будет играть в свою любимую игру. Когда она в нее играет, ей хорошо и радостно. Дело в том, что у Полины есть собака. Та собака, которую она уже давно просит ей купить, которую давно любит: веселый, умный, добрый пес. Его зовут Фокки. Да, та самая собака, которую ей не купили ко дню рождения, а, наоборот, купили ковер в ее комнату. А еще раньше купили ковер в большую комнату. Объясните, пожалуйста, почему собака или ковер? Ковер собаке не доставит никаких неприятностей. Собаке очень даже удобно будет спать на ковре. И возиться с Полиной на ковре тоже приятнее, чем просто на полу. Ладно! Как хотят! У Полины все равно есть собака. Фокки. Это ничего, что Фокки понарошковая собака. Придуманная. Все равно -- он есть. -- Фокки, ко мне! -- позвала Полина. Фокки, черный, гладенький, с торчащими ушами и мохнатой мордочкой, тотчас же подбежал к своей хозяйке. Полина погладила его теплую спинку. -- Ну, пойдем гулять, пойдем гулять, дурачок! Фокки завилял своим коротеньким, обрубленным хвостиком, Полина застегнула на нем ошейник и к ошейнику прицепила поводок. Они пошли гулять по аллейкам. Фокки бежал вперед, иногда оглядываясь на Полину. Полина с ним беседовала. -- Понимаешь, Фокки,-- говорила она,-- я никак не могу понять, что значит "все благополучно". Мама, как приходит с работы, тут же начинает читать какие-то бумаги, которые называются "рукописи". Вчера я ее просила почитать мне книгу, а она сказала, что пока не прочтет рукопись про модальные глаголы... Ты что-нибудь понимаешь, Фокки? Миндальные -- это понятно. Это пирожные такие. Мотальные -- тоже понятно. Это когда мотают. Но -- модальные? По-моему, так не бывает. "Не мешай, мне не до тебя, у меня эти самые, "модальные глаголы"..." И папе тоже не до меня. А кому же до меня, Фокки? Фокки сочувствовал, не забывая, однако, время от времени поднимать ножку возле кленовых и липовых стволов. -- Бабушка Тая очень хорошая,-- продолжала Полина.-- Только знаешь, Фокки, она грустит все время. И вспоминает Крутогорск и дедушку. Она мне рассказывала о розах. Хочешь, я тебе расскажу? Слушай. Давно-давно -- это время называется "сразу-послевойны" -- в Крутогорске жил один армянин по имени Вардкез. Откуда я это знаю? Ну, бабушка рассказала, конечно. Чудной ты, Фокки, откуда бы мне еще знать? Он жил там и жил, и он разводил розы. Прекрасные розы, алые и белые. Он их продавал иногда, бабушка говорит, что очень дешево, а иногда так давал, потому что был он совсем нежадный. И вот бабушка рассказывала, как дедушка приносил ей розы от Вардкеза. Он ходил к нему далеко-далеко, на самый край города, потому что Вардкез жил на самом краю города, который назывался "Козье Болото". То ли правда там козы водились и квакали вместо лягушек, то ли улица эта крайняя так называлась. Я не знаю. И бабушка теперь всегда говорит: "Ничего больше, Полиночка, и не нужно было. Ни ковров, ни хрусталя. Ни дорогих обоев". "Ни цветного телевизора?" -- спросила я у нее. А она засмеялась: "Телевизоров, говорит, тогда совсем не было. Ни цветных, ни никаких вообще. Дедушка дарил мне розы от Вардкеза, и нам было легко и весело. Мне, ему и Верочке. Каждое утро было таким веселым!" Ты представляешь себе, Фокки? Фокки слушал внимательно, наклоняя головку то на одну, то на другую сторону. Он все понимал. -- Я как-то спросила у мамы: "Ты помнишь розы от Вардкеза?" -- продолжала Полина. Мама сначала сказала: "Подожди, мне не до тебя! Видишь, я работаю?" А потом улыбнулась и подобрела: "Розы! Конечно. помню! Твой дедушка, мой папа, приносил их моей маме, твоей бабушке. Алые и белые розы. И почему-то от них было весело. Каждое утро было таким веселым!" Фокки тянул поводок, Полина шла вприпрыжку следом. Как хорошо, как славно иметь свою собаку! -- Полина-а-а-а! -- вдруг донеслось до нее. Это звала Анна Ильинична.-- Полина-а-а-а! Мы уходим! Полина! Строиться! И тут произошло то, что происходило всегда, когда кто-нибудь окликал ее громким и повелительным голосом. Фокки сильно рванул поводок, и Полина не смогла его удержать в руках. Фокки помчался без оглядки. Петелька поводка подпрыгивала, разбрызгивая воду в лужах натаявшего снега. -- Фокки, Фокки-и, остановись! -- звала Полина. Но все было бесполезно. И она это знала. Ее собака, собственная любимая понарошковая собака, когда вмешивался кто-то третий, всегда убегала, уносилась, таяла вдали. Полина пошла строиться. Плохо начавшийся день и продолжался плохо, потому что ей совсем мало удалось побыть с Фокки. Но дальше все пошло еще хуже. После тихого часа она не захотела вставать. Анна Ильинична посердилась немного, потом забеспокоилась и принесла градусник. Померив температуру, она оставила Полину в постели и только велела выпить теплого молока. Полине не хотелось, но она выпила. Папа задерживался в министерстве, забирать Полину из детского сада пришла мама с двумя тяжелыми сумками: в одной -- продукты, в другой -- модальные глаголы. Мама очень затревожилась, одела Полину сама, оставила возле нее сумки, пошла на улицу, поймала такси. По дороге в такси она все время щупала Полинин лоб и говорила: -- Что ж это ты, доченька? У Полины болела голова и горло. Резало в глазах. Плохой день кончился совсем плохим вечером. Полина заболела. Глава 2. ДОКТОР ДОРОХОВ. ДЕВОЧКА-ЗВЕЗДА Кто, скажите на милость, любит болеть? Казалось бы, никто на свете. А вот Полина... Впрочем, нет. Болеть Полина тоже не любит. Кому это может понравиться -- температура, и лекарства всякие, и в постели лежать, да еще в шерстяных носках. Ну что может быть противнее -- под одеялом и в шерстяных носках! Но дело в том... Дело-то в том, что если Полина заболеет, то мама или бабушка позвонят в детскую поликлинику, и придет доктор Дорохов. А это уже кое-что! Это просто очень даже хорошо! Собственно, почему это так хорошо, Полина не могла бы так вот сразу взять и объяснить. Доктора Дорохова зовут Алексей Иванович. Он такой молоденький, что всем хочется называть его просто Алеша. А это невежливо -- называть доктора в белом халате и с трубочкой-фонендоскопом просто Алеша. Поэтому, чтобы как-нибудь не оговориться, папа, и мама, и бабушка, и Полина зовут его между собой доктор Дорохов. Доктор Дорохов высокий-высокий, и у него такой взгляд особенный, внимательный, и добрый, и понимающий -- все сразу. Полине кажется, что она бы могла рассказать ему про Фокки. Никому из взрослых -- только ему. Среди дня раздался звонок в дверь, и через несколько минут, вытирая руки и отдавая бабушке на ходу мохнатое полотенце, к Полине вошел -- конечно, он -- доктор Дорохов. Бабушка пододвинула ему стул, и он сел рядом с Полининой кроватью. -- Ну что, нашлепалась по лужам, Веснушка? -- спросил доктор Дорохов. У Полины и правда по обеим сторонам носа, как только чуть весна, высыпали веселые веснушки. Но никто ее так никогда не называл. Она бы и не позволила. А доктору Дорохову было можно: у него это получалось не обидно и даже ласково. Он, как всегда, послушал через трубочку "дыши -- не дыши", а потом, словно не доверяя трубочке, приложил ухо к Полининой спине и опять велел то дышать, то не дышать. -- Ничего особенного, простудилась, -- сказал он Полине, беря обе ее руки в свои и глядя на нее пристально.-- Ты чем-то озабочена, Веснушка? -- спросил он тихим голосом.-- У тебя плохое настроение? Полина посмотрела доктору Дорохову в глаза и кивнула. Не могла не кивнуть. Он понял. Он больше ни о чем не стал спрашивать. Только, уходя, улыбнулся, сказал: -- Ничего, скоро поправишься, Веснушка! И еле слышно -- или Полине это только показалось? -- почти шепотом, пропел: Песик в лодочке отчалил, Песик в лодочке плывет. Не бывает сплошь печали, Песик радость принесет. Подмигнул, чего обычно никогда не делал, и быстро вышел в коридор. Полина очень удивилась, но когда, проводив доктора Дорохова, в комнату вернулась бабушка, Полина ничего ей не сказала и только попросила: -- Бабушка Тая, расскажи мне про Крутогорск. -- Дак ведь что же рассказывать, Полинушка. Что было, то прошло, того уж нет нигде. Бабушка вздохнула. -- Что, и города нет? -- удивилась Полина.-- Ты же туда ездила, даже открытки с видами Круто-горска привезла! -- Город есть. Только он не тот же самый. Новый. Большой. Дома высокие. Каменные. Людей в них много живет. Чужих. Бабушка замолчала, задумалась. -- Бабуль,-- не отставала Полина,-- а ты мне про тот Крутогорск расскажи. Ну тот, прежний. Полина хитрила немножко. Девочка знала, что бабушка любит тот Крутогорск, где она сама выросла и мама выросла и где раньше был дедушка. -- Крутогорск маленький,-- говорит она обычно.-- Но ведь это моя родина! -- Бабушка Тая, ну расскажи. -- Полиночка, обед у меня еще не готов. Мама придет с работы усталая, папа придет с работы голодный. А я борщ затеяла со сморчками. -- Откуда ты сморчки взяла? Грибов еще нет! Снег ведь не стаял! -- Ты разве забыла, дедушкин друг, дядя Йонас, приезжал из Литвы нас с тобой навестить, он нам мешочек сушеных сморчков привез. Так у меня еще остались. Вот с ними борщ и варится. -- Ну, пусть еще поварится. А ты со мной посиди, расскажи. Я больная. Доктор Дорохов ведь сказал, что больная! -- Ты кого хочешь уговоришь,-- улыбнулась бабушка.-- Сейчас только схожу немного газ прикручу. И то -- пусть борщ упреет хорошенечко. Как только бабушка вышла из комнаты и пока не вернулась, Полина ясно слышала, как в воздухе звучат слова, которые произнести было решительно некому: Песик в лодочке отчалил, Песик в лодочке плывет. Не бывает сплошь печали, Песик радость принесет. Или это все только кажется? -- Ну вот,-- сказала бабушка Тая, садясь возле Полининой кровати.-- Слушай. Вокзальчик в Круто-горске раньше был маленький, но красивый. Как теремок. Весь он был желтый, а под крышей бордюр и наличники белые-белые, их каждую весну белили. -- А где вы жили? -- перебила Полина. Хотя она и про красивый вокзальчик и про то, где жили, слышала не один раз. -- Где жили? Жили мы на самой крутой горе, на самой верхотуре. Город-то ведь недаром Крутогорском называется. Надо было сначала в гору подняться, потом липовым сквером пройти, а за сквером и начиналась наша улица. Пальмовая называлась. И откуда такое название, никто докопаться не мог. Я даже, когда в школе училась, в краеведческий музей бегала. Там сказали: мол, жил раньше на этой улице некто по фамилии то ли Пальмин, то ли Пальмов. А что за Пальмин или Пальмов и почему улицу в честь него назвали, пока неизвестно. Ну, вот. А когда твой дедушка с войны пришел... -- Он был герой? -- в сотый раз спрашивает Полина. -- Да нет, Полиночка, героем он не успел стать. Он же был тогда молоденький. Как ему разрешили на фронт добровольцем пойти, тут скоро и война кончилась. Герой не герой, но и трусом не был. Хороший был у тебя дедушка... Полина замерла. Она знала, что сейчас будет самый красивый бабушкин рассказ про Вардкеза и его необычайные алые и белые розы. Но тут зазвонил телефон. Бабушкина приятельница Ванда Феликсовна долго держала ее у телефона, а вскоре пришли мама и папа, и бабушка стала кормить их обедом. После обеда мама только на минутку зашла к Полине, погладила по голове и дала лекар- ство, снова взялась за свои рукописи, и всем было опять не до Полины. Температура у нее уже спала. Полина была только вялая и сонная. Но кто-то все время говорил и приговаривал: Не бывает сплошь печали, Песик радость принесет. А у нее даже не было сил подумать, кто же это говорит? Бабушка зашла, погасила лампу, и Полина стала задремывать... Бабушка Тая отгремела на кухне посудой и ушла в свою комнату, к большой дедушкиной фотографии и вазам с сухими травами. Некоторое время в щелочку под дверью Полининой комнаты проникал свет из коридора, но потом и он погас. Полине не спалось, только так, дремалось. Где-то за стеной в соседней квартире кто-то играл и играл на скрипке все одну и ту же, одну и ту же мелодию. Дверь в ее комнату никто не открывал. Это точно. Окно тоже было закрыто, потому что Полина простужена и бабушка бережет тепло. Но вдруг... Совершенно неизвестно откуда посреди комнаты оказалась девочка. В комнате сделалось светло как днем не потому, что зажглись лампы, а потому, что девочка светилась. И платьице на ней было светлое, блестящее. Полина села на кровати. -- Ты мне снишься? -- спросила она светящуюся девочку. -- Но ты ведь не спишь! -- сказала загадочная гостья, и от ее слов по стенам забегали светло-зеленые огоньки. -- Кто ты? -- шепотом спросила Полина. Ей сделалось страшно. Она никогда в жизни не видела светящихся девочек с разноцветными словами. -- Не бойся,-- сказала девочка. И снова побежали огоньки, но только уже не зеленые, а голубые.-- Не надо пугаться. Я -- звезда. -- Как -- звезда? Так не бывает! Девочка засмеялась. Огоньков стало еще больше. Они были всех цветов радуги. -- Разве ты никогда не видела звезд на небе? И больших и маленьких... -- Так ведь то же на небе! -- У звезд есть лучи, которые связывают небо с землей,-- сказала девочка. -- А тебя как-нибудь зовут? -- спросила Полина растерянно. -- Ая. Я -- девочка-звезда, и меня зовут Ая. -- Как же ты здесь оказалась? Ая опять засмеялась своим цветным смехом. -- Это-то совсем просто. Ты лучше спроси, зачем? -- За-зачем? -- машинально переспросила Полина. -- Так ведь тебе плохо? -- сказала Ая. -- Ничего. Температура уже спала. -- Я не об этом говорю. Подумай. Полина задумалась. Да, перед девочкой, которая светилась и смеялась разноцветным смехом, что было притворяться! Хотя Полина вообще-то была девочка скрытная и не всякому рассказывала, как там у нее на душе -- хорошо или плохо. "Сокровенная",-- называла ее бабушка Тая. -- Можешь не говорить,-- продолжала Ая.-- Звезды знают про людей гораздо больше, чем ты думаешь. А я знаю: и про Фокки, и про ковер, и про модальные глаголы. -- Как же так? -- робко спросила Полина. Ты -- звезда, но ты не на небе. И вид у тебя -- ну совсем как у девочки. Только платье -- как будто ты в костюме снежной королевы... -- Звезды умеют иногда принимать человеческий вид.- Девочка-звезда помолчала. -- Слушай,-- сказала она наконец.-- А ведь ты любишь и маму и папу.-- Она не спрашивала. Она просто сказала. Полина подумала, точно заглянула сама в себя. У мамы теплые руки, и так хорошо, когда у нее оказы вается время с Полиной поговорить. И папа бывает добрым. Он тогда поет ей: "Полинет, Полинет, Слышишь ты или нет? Коровы сжевали пшеницу." Это кусочек какой-то французской песенки. И они тогда оба, папа и Полина, весело смеются. -- Люблю,-- сказала она.-- И бабушку Таю. Только... -- Я знаю. Только после того, как получили новую квартиру и так ей радовались, сами все стали какие-то безрадостные. Занятые. И в дом перестало приходить веселое утро. А жить без веселого утра нельзя. Полина кивнула. -- Понимаешь, что случилось,-- продолжала Ая.-- У вас в доме поселились хмурцы. Как только все сделались невеселыми, так они на вас и напали. -- Хмурцы? -- удивилась Полина.-- Кто это? Звери? Насекомые? -- И не звери и не насекомые. -- Кто же тогда? -- Они такие маленькие существа. Как пылинки. Только пылинки веселые, а эти -- хмурые. -- Страшные? -- Да не страшные, а вредные. Они любят, чтобы люди были невеселые, озабоченные, хмурые. Они плетут хмурость из невидимых хмурых нитей, и, как пауки, ловят в них веселые слова, улыбки, смешинки. Ловят и уносят и прячут где-то в далеких пещерах, куда не заглядывают ни люди, ни звезды. И очень любят делать людям мелкие пакости. -- Как же нам теперь быть? -- спросила Полина. -- Тихонечко одевайся, и пойдем. -- Куда? Мне нельзя, я больная,-- испугалась Полина.-- Меня гулять не пускают. Доктор Дорохов велел дома сидеть. -- Ты уже почти здорова, у тебя нет температуры,-- сказала Ая.-- Вот увидишь, тебе наша прогулка не повредит. -- А как же мама и папа? И бабушка Тая? Они ведь будут меня искать? -- Решайся, Полина,-- сказала Ая.-- Многое зависит от тебя. Полина думала всего одну минутку. Потом быстро оделась. Оглядела комнату. Ах да, вот что! Она приготовила бабушке и маме на день рождения рисунки. Бабушка и мама родились в один и тот же день -- двадцать третьего марта. Эти рисунки -- сюрприз. На одном нарисованы пальмы, на них висят гроздьями желтые бананы, а на вершине самой высокой пальмы сидит синяя обезьянка. Почему синяя? Потому что коричневый карандаш сломался. А Полине показалось, что синяя даже лучше -- смешнее. На другом рисунке пасутся кони. Красивые разноцветные кони на опушке леса. И солнце в небе светит. И плывут большие, похожие на птиц облака. Полина достала с полки третий том Детской энциклопедии, спрятала рисунки между страницами и поставила книгу обратно в шкаф. -- Пошли,-- сказала она Ае. Пока они на цыпочках шли к двери, Ая тихо нашептывала: Мы с тобой уйдем неслышно И тихонечко придем. Алой розы кустик пышный В прежнем времени найдем. В небе отсвет голубой. Ты не бойся, я с тобой! Глава 3. АЯ РАССКАЗЫВАЕТ, ЧТО НАДО ДЕЛАТЬ. СТРАННЫЙ ПОЕЗД НА ГРАНИЦЕ ВЕТРЕНОЙ ПУСТЫНИ Лифт не работал. Лампочки на лестнице горели по-ночному тускло. Но в ту ночь это решительно ничего не значило. Ая, девочка-звезда, новая удивительная подруга Полины, так сияла, что было светло, как в летний полдень. Она негромко говорила, спускаясь по лестнице. Слова ее тоже светились, но неярко, на стены лестничной клетки взбегал то один, то другой бледно-сиреневый огонек. -- Понимаешь, что надо сделать,-- говорила Ая Полине.-- Надо во что бы то ни стало вернуть в ваш дом веселое утро. И все будет хорошо. -- А как? Это ведь, наверно, совсем невозможно? -- вздохнула Полина. -- Почему ты так думаешь? -- Потому что мама никогда не перестанет носить домой свои глаголы. -- Не может этого быть,-- сказала Ая.-- Это она берет дополнительную работу. Потому и -- домой. Вот увидишь, что перестанет. -- Да никогда! Они хотят купить цветной телевизор! -- воскликнула Полина. -- Не помогает,-- заметила Ая. -- Как -- не помогает? -- удивилась Полина.-- Не помогает от чего? -- От хмурцов. Цветной телевизор -- хорошая вещь. Но от хмурцов не помогает. И потом -- о нем не надо думать специально. Понимаешь? -- Понимаю,-- сказала Полина.-- И тогда не будет хмурцов? -- Меньше, во всяком случае,-- задумчиво отозвалась Ая. -- А что же еще надо? Чтоб совсем, а? -- Полина с надеждой заглянула в синие лучистые глаза. -- Надо, чтобы хоть раз настало веселое утро. -- Ая, ну скажи, скажи, что же для этого мы можем с тобой сделать? Да еще ночью? Ая, я боюсь! Ая остановилась. Это было на площадке между третьим и вторым этажом. -- Слушай, Полина,-- сказала она медленно, немного торжественно.-- И пожалуйста, обещай, что ты не будешь бояться. -- Я слушаю,-- прошептала Полина. -- Мы с тобой, ты и я, и еще кое-кто, а кто -- ты сейчас увидишь, должны вернуть в ваш дом веселое утро. А для этого нам необходимо достать АЛЫЕ И БЕЛЫЕ РОЗЫ ВАРДКЕЗА! -- Но ведь он жил давно! Это было, как бабушка говорит, "сразупослевойны". Он был тогда уже немолодой. Его, наверно, больше нет на свете! -- Что значит -- нет? Это ты говоришь совсем даже неточно,-- отозвалась Ая. -- Точно, точно, по-моему, бабушка говорила, что Вардкеза уже нет. -- Может, сегодня и нет,-- заметила Ая.-- Но тогда-то он есть. -- Сразупослевойны? -- Ну конечно. Он есть тогда. И я ведь есть тогда. Это должно нам как-то помочь. -- Ая,-- сказала Полина.-- А может быть, ты одна... -- Полина, даже и не думай,-- перебила ее Ая.-- Без тебя ничего не получится. Кто это станет со мной разговаривать? Люди иногда пугаются, когда видят перед собой звезду! И вообще... Никто, никто на свете за тебя этого сделать не может. Только ты -- для своей семьи. Для папы, для мамы, для бабушки. Они спустились до первого этажа; аккуратно придержав парадную дверь, вышли во двор. Но оказались совсем не во дворе, к которому привыкла Полина. Тот был еще слегка завален строительным мусором и с чахлыми липками, которые осенью посадили вдоль тротуара. А этот был какой-то двор не двор, пустырь не пустырь, весь покрытый рыхлым тающим снегом. -- Сейчас мы еще кое-кого позовем. Фокки! -- крикнула Ая. Синий огонек метнулся куда-то в темноту. И к удивлению Полины, на свет выскочил Фокки, милый Фокки, Полинина заветная, желанная собака! Он так и был, как убежал тогда в парке -- в ошейнике, с вымокшим в лужах поводком. После того как Полина и Фокки наконец нарадовались друг другу, Полина вдруг сообразила: -- Погоди, Ая! Но ведь про Фокки знаю только я одна. В детском саду никто не догадывается да;че и дома тоже. Ведь он есть только для меня -- потому что я так одна играю... -- Ты ведь очень-очень хочешь, чтоб Фок-ки у тебя был по-настоящему? -- спросила Ая. -- Очень-очень,-- подтвердила Полина. -- Вот он у тебя и есть! -- Так мой Фокки -- теперь настоящий, что ли? -- изумилась Полина. -- Теперь настоящий. -- Но ведь это же чудо! А чудес не бывает,-- добавила Полина неуверенно и погладила Фокки. Ая опять, как тогда в комнате, рассмеялась разноцветным смехом. -- Да как же не бывает, когда бывает! Чудеса встречаются прямо на каждом шагу! Вот увидишь. Сама увидишь! Полина вспомнила, как папа говорил бабушке: "Чудес не бывает, Таисья Гурьевна, вещи сами в дом не придут". И они, правда ведь, сами и не приходили. Это сейчас немного сбивало Полину с толку. И то, что Ая, светлая девочка-звезда, говорила так мудро, почти как взрослая, тоже удивляло Полину. Правда, она подумала: "Ая сказала, что она была тогда в сразупосле-войны. А может, она была и раньше? Она ведь звезда! А звезды всегда светят на небе! Как все непонятно! Как интересно! Может быть, все-таки бывают чудеса?" Ая наклонилась, стряхнула капли с мокрого поводка, сказала: -- Ну, Фокки, миленький. Ищи. Нам надо найти дорогу к волшебному вокзалу. Не то поезд уйдет, и нам придется ждать другого долго-долго. Фокки ткнулся носом в Полинину руку, потом стал пристально нюхать землю, искать дорогу. Нет, Полине явно эта местность не была знакома. Но Фокки нанюхал дорогу. Мартовский тающий снег перестал хлюпать у Полины под сапогами. Сапожки почему-то не промокли. А между прочим, могли бы и промокнуть по такой слякоти. Ая шла рядом, как шла бы, например, Полинина детсадовская подружка Люба. Люба ходила очень легко. Полина пригляделась. Нет. Ая шла еще легче, еще "воздушнее", а вместе с тем она была даже чем-то похожа на Любу. Совсем-совсем немножко. А потом... Да нет! Какая там Люба! Ая вся светилась, и слова ее были не только звук голоса, а еще и блеск и цвет! Фокки резво бежал впереди, Ая спустила его с поводка и поводок отдала Полине. Ночь все длилась и длилась. Но, как ни странно, время года стало постепенно меняться. У них там, возле дома, был март. А тут вдруг донесся запах согревающейся майской земли, потом цветущей черемухи, потом сирени. Но постепенно эти запахи исчезли, и запахло грибами. Дорога вошла в лес. Грибной запах усилился. Деревья в лесу стояли не шелохнувшись. Не качалась ни одна ветка. Не вздрагивал ни один лист. Полина вдруг с удивлением заметила, что и веток и листьев на деревьях вовсе нет. Они высились какими-то странными глыбами. Полина дотронулась до одного из них и сразу же отдернула руку. Дерево было холодное и неприятно скользкое. -- Ая, что это? Куда это мы пришли? -- воскликнула она.-- Что это за странные, неприятные деревья и почему так пахнет грибами? -- Это же вовсе не деревья,-- сказала Ая.-- Ты никогда не видала такого леса. Это сморчковый лес. -- Смор-чко-вый? -- Ну да. Здесь растут гигантские грибы сморчки, высокие-превысокие. Они сами себе деревья и сами себе грибы. Полина подумала, что это надо запомнить и обязательно потом рассказать бабушке Тае. Вот она удивится! Фокки вдруг кинулся в сторону. Полина испугалась, что он, как это обычно бывало, убежит и исчезнет. Но Фокки тут же вернулся и стал громко лаять. -- Полиночка, Полиночка! -- обрадованно закричала Ая.-- Мы дошли. Вот и вокзал. Разноцветные огоньки ринулись туда, откуда только что прибежал Фокки. -- Хотя, кажется, тут нам будет непросто,-- добавила Ая задумчиво.-- Я вижу одного человека... Вот досада... И тут Полина увидела вокзал. Странно. На кирпичном здании, там, где обычно бывает написано название станции, значилось просто слово "ВОКЗАЛ". У единственного перрона стоял поезд. Чудные вагоны -- товарные не товарные, пассажирские не пассажирские. Вроде бы такие, в каком Полина с мамой ездили на юг. Но тогда где же окна? И самое удивительное, что поезд стоял без рельсов -- прямо на земле. С той стороны, где должен бы оказаться паровоз, или тепловоз, или электровоз, ничего не было прицеплено. "Электричка это, что ли?" -- подумала Полина. Перед каждым вагоном высилось несметное количество одинаковой величины ящиков. Народу никакого не было. Только вдоль состава ходил один-единственный, угрюмого вида человек и грузил эти ящики в вагоны. -- Здравствуйте,-- сказала Ая. Человек резко обернулся и молча уставился на всю компанию. Довольно долго помолчав, он сказал неприветливо: -- Чего надо? Фокки гавкнул. Ая велела ему молчать. Полина вообще не знала, что сказать. Заговорила Ая: -- Если я не ошибаюсь, вы -- Шкандыба? -- Ну, Шкандыба. А ты я уже вижу кто. И что это, в самом деле, звездам на небе не сидится? Чего тебе? -- Нам надо в город Крутогорск, в сразупосле-войны. -- Пассажиров не возим. Вон -- ящиков полно. Понятно? А тут еще девчонки, собаки, звезды... Много охотников наберется. Помогли бы лучше грузить. А то Шкандыба и тут вкалывай -- нагружай, Шкандыба, и там вкалывай -- разгружай. И кто ты есть, то ли грузчик, то ли машинист, то ли тутошний, то ли тамошний...-- сам не знаешь. Ишь, в Крутогорск им занадобилось! В сразупослевойны, видите ли. -- Вы не сердитесь,-- попросила его Ая. -- Как же не сердиться,-- бурчал Шкандыба.-- Не возим мы сегодняшних пассажиров -- туда. Те времена для здешних прошли. -- Но я-то могу и там быть и здесь, вы же сами видите,-- настаивала Ая. -- Допустим, вижу. Что я, звезду от девчонки не отличу, что ли? Собака, положим, мысленная. Ей в любом времени можно быть. Ну а подружка-то твоя? Подружка-то -- сегодняшняя, здешняя. И без разговоров, и проваливайте. Звезды, понимаешь ли, собаки, а поезд еще не нагруженный стоит. И тут Ая, улыбнувшись и пустив вдоль вагонов разноцветные огоньки, вдруг хитро сказала: -- А вы приглядитесь хорошенечко. -- Чего тут приглядываться? Есть мне когда приглядываться. -- Девочка тоже тогдашняя,-- продолжая хитро улыбаться, говорила Ая.-- Разве вы не видите -- косы. -- Чего? -- по-прежнему неласково спросил Шкандыба. -- Косы. Теперешние девочки -- стриженые. -- Это верно,-- бурчал Шкандыба.-- За модой глядят. Подстригаются по моде с трехлетнего возраста. -- Да, да,-- закивала Ая.-- Верно. И я про то же говорю. Но у этой девочки -- косы. Тогдашние косы. Вы что, не видите разве? -- М-м-м-м,-- помычал Шкандыба.-- Косы, оно конечно. -- Ну, значит, и она тогдашняя получается. Ну хоть немножко-то получается? -- Разве что,-- засомневался Шкандыба. -- Вот и возьмите, возьмите нас с собой! -- Ты вот звезда -- и понимать должна. Нам же ехать через Ветреную Пустыню. -- Я знаю,-- спокойно отозвалась Ая.-- Поезд как раз и стоит на границе Ветреной Пустыни. -- Ну, так вас сдует! Продует, и раздует, и выдует! -- Ты когда-нибудь видел, чтобы ветер сдул откуда-нибудь хоть одну звезду? Ну хоть раз: ветер подул, и звезда покатилась? Ая так горячо убеждала Шкандыбу, что не заметила, как с почтительного "вы" перешла на "ты". -- Ну ладно, Шкандыба, ну давай попробуем,-- не отставала Ая. -- Тебе хорошо пробовать, ты звезда. А они -- люди. Тьфу ты,-- добавил он, взглянув на Фокки.-- Ну все равно они -- другие. -- Но я-то ведь вот она, с ними! -- сказала Ая громко, и разноцветные огоньки снова побежали вдоль вагонов. -- Ну ладно. Только давайте быстро помогайте грузить ящики. Фокки бегал вокруг и тявкал, а Полина и Ая стали поднимать ящики и по дощатому настилу таскать их в вагоны. Странное дело! Одинаковые по форме и величине, они весили совсем неодинаково. Одни были легкие, почти невесомые. А другие -- не поднять их вдвоем, приходилось звать на помощь мрачного Шкандыбу. -- Что в этих ящиках? -- спросила Полина. -- В ящиках, барышня, время. Минуты, часы, дни. Те, которые уже прошли. Они упакованы в ящики,-- ответил Шкандыба уже не таким грубым голосом. -- А почему одни полные, а другие пустые? -- Точно что пустые. Но только пустые те, которые едва поднимешь. Потому что это попусту потраченное время, на болтовню, на безделье, на пустые дела. -- И... как же? -- А так. Пустота времени -- очень тяжелая вещь. Можно сказать, неподъемная. -- А легкие ящики -- что же? -- А легкие наполнены действительно нужными, полезными часами. От добрых и полезных дел легко на душе. Вот и ящики легкие! А ну -- пора! Пора! -- вдруг завопил Шкандыба.-- Ветер! Открывай границу своей Пустыни! В путь! В путь! По-е-ха-ли! Ая быстро прошмыгнула в вагон, втащила за собой Полину и Фокки. Заперла изнутри двери и обхватила-обняла сразу обоих: Полину и Фокки. -- Ну, держитесь. И только бы у вас не закружилась голова! -- сказала она. Глава 4. ОСТРОВ ГОВОРЯЩИХ ЛОШАДЕЙ. ГДЕ ЖЕ АЯ? Легко сказать -- "не закружилась"! Поезд понесся, полетел, точно это не поезд, а космическая ракета, в которых улетают космонавты в далекое и загадочное небо. Окон в вагоне не было, поэтому не было видно, что делается снаружи, но было слышно, как там дует, завывает, свищет ветер. Да нет. Неправильно было бы сказать -- ветер. Сотни, тысячи, миллионы ветров! Фокки опустил обрубок своего хвоста и плотно прижался к Полине. Полина с ужасом прислушивалась к свисту и завыванию ветра и не могла вымолвить ни слова. Вау-уу! Воу-уу! Виу-уу! -- доносилось снаружи. -- Ая, тебе не страшно? -- спросила Полина. -- Могло быть и не страшно,-- сказала Ая,-- но эти увязались за нами, а от них можно ждать всего, чего хочешь. Вернее, чего совершенно даже не хочешь. -- Кто "эти"? -- Хмурцы. Им так не хочется, чтобы у вас в доме настало веселое утро. Им тогда придется убраться вон... Не смейте! Не трогайте запоры на дверях! -- закричала Ая сердито, и темно-синие огоньки метнулись к двери вагона. Полина в синем свете увидела по крайней мере десяток маленьких безобразных, сморщенных серых мордочек. В то же самое мгновение дверь распахнулась, и в нее с воем ворвался могучий вихрь. -- Полина! Фокки! -- закричала Ая. Все произошло еще быстрее, чем закрыть и открыть глаза. Вихрь подхватил Полину и Фокки, точно закутал их в плотную простыню, и вынес из вагона. Поезд, несшийся на дикой скорости, тут же скрылся из виду. Полина и Фокки даже не успели понять, чтэ они, завернутые в плотный, какой-то полотняный туман, стремительно опускаются. Так же неожиданно, как и налетел, туманный вихрь растаял, и оба оказались на земле, на траве, в лесу с высокими, по-летнему шелестящими листвой деревьями. В небе занималась заря. Сначала они долго лежали на шелковистой траве, не в силах оправиться от потрясения. Первым поднялся на ноги Фокки, лизнул Полину. Полина тряхнула головой. Села. -- Где мы, Фокки? Фокки тихонько гавкнул и заскулил. -- Фокки, ты знаешь, нам, наверно, все просто снится,-- сказала Полина.-- Ну ведь так же все-таки не бывает? Где Ая? Она протянула руку, думая, что Фокки исчезнет. Он не исчезал. Он был теплый. Фокки побежал направо, потом налево. Прибежал. Сел возле Полины. Полина встала. Огляделась. Позвала: -- Ая! Ая! Ая! Никто не отзывался. Только шелестели деревья, только мягко перебирали листьями кусты. "Откуда листья? -- мелькнуло в голове у Полины.-- Ведь сейчас март. Или здесь, где мы очутились, совсем другое время года?" -- Фокки, если нам это все не снится, то мы, значит, пропали, да? -- говорила Полина, а Фокки молча и печально ее слушал.-- Мы пропали! А главное -- никогда не придет к нам в дом веселое утро! Какое уж тут веселое утро! Папа, и мама, и бабушка Тая проснутся, а меня и вовсе нет. Это ведь будет ужас, а совсем даже никакое не утро, Фокки! Слезы уже накопились в каждом Полинином глазу и собирались сбежать оттуда, как вдруг кусты осторожно раздвинулись и перед ними предстал конь. Красивый белый конь, с длинной шелковистой гривой. Он подошел к Полине, встал прямо перед ней и низко ей поклонился. И вдруг заговорил как человек, понятными словами. -- Приветствую тебя на вечнозеленом Острове Говорящих Лошадей, прекрасная Хозяйка. -- Но я вовсе никакая не хозяйка,-- сказала Полина робко.-- Я просто девочка. Меня зовут Полина. А это -- Фокки. Честное слово, я ничья не хозяйка! Вот разве что его,-- и она показала на Фокки. -- Не говори так,-- продолжал Белый Конь торжественно и грустно.-- Идите все сюда! -- позвал он, обращаясь в сторону кустарников.-- Идите скорее. К нам наконец-то прибыла Хозяйка. И вдруг из-за всех кустов стали выходить лошади, лошади, лошади. Их собралось вокруг видимо-невидимо. И каждая прежде всего подходила и кланялась Полине. Девочке не было страшно, потому что лошади вели себя спокойно и учтиво. С тем, что они умеют говорить как люди, она очень быстро освоилась. Когда вокруг Полины собрались похоже что все лошади со всего острова, они, окру