ал этот вариант в уме. -- Нехорошо на других сваливать. -- Это правда. Он был очень честолюбив. Кстати, его взяли? -- Не знаю, Миша, запроси-ка Баранникова. Так в чем же была цель вашего заговора? Прорваться к власти? -- Нет, -- Демин отрицательно мотнул головой, выглядел он сейчас спокойным и даже уверенным. -- Мы спасали страну. Вы слишком далеко зашли в своей конфронтации с США и НАТО. Пора притормозить. Югославию надо им отдать, это необходимая жертва. Я десять лет работал в США, знаю эту страну, ее экономику, ее потенциал. Нам ее не свалить. В июне я вас поддержал лишь потому, что понимал всю дикость затей Президента с Украиной. Честно говоря, я даже не думал, что кто-то из вас останется в живых. Но все оказалось таким прогнившим... -- Баранников на проводе, -- прервал их диалог Лавров. -- Ну что там у тебя? -- спросил Сазонтьев, прижимая телефонную трубку к уху. -- Плохо. -- Что так? -- Его нигде нет. -- Как это нет? Куда делся? -- Мы захватили здание без единого выстрела, но Елистова в нем не оказалось. -- Может, там его и не было. -- Никак нет, все в один голос утверждают, что он прошел в свой кабинет в десять вечера и с тех пор не выходил... -- Тут возникла пауза, Сазонтьев уже собирался прикрикнуть, поторопить собеседника, но тот снова заговорил: -- Есть, нашли. -- Что, Елистова? -- Никак нет, потайной ход. Это какие-то старые катакомбы времен Ивана Грозного, но сделано очень ловко, мы еле нашли вход, прямо из кабинета. -- Черт! -- Сазонтьев выругался. -- Перекрыть все дороги, закрыть город, все границы, проверить аэропорты! Я сейчас буду. С недовольным лицом главковерх отдал телефонную трубку адъютанту. -- Что, ушел? -- поинтересовался Демин. -- Да, эта сволочь оказалась хитрее тебя. -- Он будет уходить через финскую границу. -- Откуда ты знаешь? -- Знаю, работа у меня такая. Была. Сазонтьев уже с любопытством посмотрел на своего пленника. -- Рассчитываете заработать снисхождение сдачей подельника? -- Нет, просто Елистов за бугром опаснее атомной бомбы. А я все-таки люблю эту страну. Мне столько раз предлагали остаться там, но... -- Хорошо, где у него окно? -- прервал лирические размышления Сазонтьев. -- Не знаю, но то, что дырка у него там есть, это точно. Через полчаса на ноги были подняты все заставы русско-финской границы, активизирована агентура за рубежом. Было раннее утро, когда над головой пограничного наряда с ревом пролетел небольшой самолет. "Цессна-250" шла на предельно малой высоте, чуть не подстригая крыльями верхушки деревьев. Пограничники успели лишь проводить самолет взглядом. Сержант, выругавшись, торопливо включил рацию и начал диктовать в микрофон: -- Первый, первый, я седьмой! Только что над нами в сторону Финляндии пролетел одномоторный самолет типа "Цессна" с поплавками гидросамолета. -- Что ж не стреляли? -- Не успели, он проскочил за секунду. -- Отпуск у тебя, Ласточкин, мимо проскочил, понял?! -- Так точно, -- нехотя признался сержант и, положив трубку, от души отматерил все мыслимое и немыслимое начальство, начиная с самого Господа Бога и кончая старшиной. О пролете самолета в сторону Финляндии Сазонтьеву доложили на совещании Временного Военного Совета. -- Значит, все-таки ушел, сука! -- сказал он и в сердцах добавил еще кое-что от себя крупнокалиберным матом. -- Интересно, что он дальше будет делать? -- В Финляндии вряд ли остановится. Там мы его еще можем прихватить, -- заметил полковник Ждан, исполняющий обязанности директора ФСБ. -- Что же делать? -- Активизировать агентуру в городах Швеции и Норвегии, наверняка он обратится в посольство США, а может, и других стран НАТО. И привлечь к охоте папарацци. -- А это еще зачем? -- удивился Сазонтьев. -- Побег такого влиятельного лица мы все равно не сможем скрыть, а журналисты начнут охотиться за ним по всей Скандинавии. И нам будет легче отслеживать его перемещения. -- Верно, -- поддержал предложение Ждана министр иностранных дел. -- Это племя хуже тараканов. Они возьмут в осаду все посольства и консульства США в Швеции и Норвегии. -- Ну хорошо, согласен. Но что они будут делать дальше? -- Вывезут в США, это наверняка. -- Каким образом? -- Или на специальном самолете с одной из баз НАТО, либо рейсовым самолетом, но... Хотя, это вряд ли. -- Почему? -- Они знают, что мы будем охотиться на Елистова, значит, нет смысла подвергать его риску в аэропорту. -- Все равно прикажите держать людей в аэропортах и не забудьте морские сообщения, -- сказал молчавший до сей поры Соломин. -- Даже если мы угробим всю агентуру в Скандинавии, мы должны достать его. Елистова засекли газетчики в Стокгольме ровно через сутки после этого разговора. В машине, въехавшей на территорию посольства Соединенных Штатов, были затемненные стекла, но дальнобойные объективы фото- и телекамер не оставили никакого сомнения в том, что человек, проскользнувший в здание под прикрытием двух дюжих охранников, являлся бывшим директором ФАПСИ Елистовым. После этого осада посольства приняла просто грандиозные размеры. Десятки журналистов, увешанных самой разной оптикой, окружали здание днем и ночью. Сколько среди них было агентов русской разведки, не знал никто. Резидент агентуры ЦРУ в Скандинавии Джозеф Пирс чуть отогнул край плотной шторы и посмотрел наружу. Ему казалось, что это он сделал весьма осторожно, но плотная толпа за решеткой ограды заволновалась, как море в час прибоя, и круглые глаза объективов безошибочно развернулись в его сторону. -- Вот дьявол! Вы сейчас звезда первой величины, Ник, -- сказал он, оборачиваясь к сидевшему в кресле Елистову. -- Меня это отнюдь не радует, -- сухо ответил тот, перебирая многочисленные газеты. Как большинство разведчиков, он предпочитал именно этот вид прессы, как наиболее объективный и точный. -- Так когда вы меня отсюда вывезете? Насколько я понял, сегодня это уже сделать не удастся. -- Да, возникли некоторые осложнения, северный маршрут отпадает. -- Почему? -- удивился Елистов. Вариант перевозки его с одной из военных баз в Норвегии прямиком в США на военном транспортнике он считал наиболее приемлемым. -- Увы, ваш Северный флот почти в полном составе вышел в море. Сейчас он практически блокирует все побережье севера Норвегии. -- Да, тогда не стоит рискововать. Но и тянуть нельзя. -- Я не понимаю, Ник, что вам не нравится в вашем нынешнем положении? Здесь тихо, надежно, есть все условия для работы. Елистов иронично посмотрел на своего собеседника. -- Джо, я, конечно, понимаю, что вам не терпится получить повышение по службе, но вы в любом случае получите его. А я начну говорить, лишь когда окажусь в безопасности, где-нибудь в центре штата Кентукки. И вывозите меня скорее! Вы дождетесь того, что Сазонтьев сбросит на ваше сраное посольство атомную бомбу. -- Не надо нас пугать, Ник. -- Я вас не пугаю, я говорю что есть. Вы еще недооцениваете этого человека. Да и других тоже. А я их знаю очень хорошо! Вы же профессионал, Джо! Это же элементарно: операция прикрытия и операция отвлечения, это же так просто! Неужели мне и здесь учить вас, как надо действовать? -- Ну хорошо, мы обсудим это предложение с руководством. Я надеюсь, что через сутки мы вас отсюда выдернем. Пирс развернулся, чтобы уйти, но Елистов его остановил: -- Да, кстати, скажите своим орлам, чтобы они зря не старались. Не стоит каждый раз, когда я ухожу в ванну, перетряхивать мои вещи. Никаких дискет с информацией у меня нет, вся она находится вот здесь, -- и Елистов постучал себя указательным пальцем по голове. Пирс скривился в ответ в вымученной улыбке. На следующий день с утра из ограды посольства Соединенных Штатов выехал кортеж из пяти машин. Для того, чтобы дать им дорогу, полицейским пришлось изрядно попотеть, сдерживая толпу репортеров. Зато потом переулок перед воротами опустел впервые за эти дни. Кавалькада машин и мотоциклов растянулась на добрые полкилометра. Этот хвост в конце концов прибыл к воротам военно-воздушной базы шведских ВВС. Американская делегация пробыла внутри базы чуть больше часа, а затем все машины вернулись обратно в посольство. Никому из репортеров не удалось заснять ничего стоящего. Им просто не было ничего видно за строениями и ангарами. Теперь уже журналисты разделились на две части. Половина осталась дежурить около ворот базы, остальные вернулись к посольству. Никто не обратил внимания, что часом раньше из ворот посольства выехал самый обычный фургон, каждый день привозивший на территорию посольства продукты. Попетляв по улицам, он остановился в укромном тупичке в старом городе, шофер открыл заднюю дверь, и два человека, выбравшись из грузового салона, быстро нырнули в подъехавший "Фольксваген". -- Ну что, Генри, хвоста не было? -- спросил Пирс шофера, вытирая платком лоб. -- Нет, шеф. Я бы его заметил. -- Хорошо, -- Джозеф покосился на Елистова, ему хотелось, чтобы тот оценил красоту операции, но лицо перебежчика оставалось бесстрастным. -- Тогда гони в аэропорт. Третий советник российского посольства в Стокгольме Вадим Пересадов уже больше суток не покидал аэропорт шведской столицы. Из всех работников невидимого фронта он один лично знал беглеца. Два года назад тогда еще никому неизвестный подполковник ФАПСИ читал им курс лекций о новых видах прослушивания. Память у Пересадова от рождения была неплохой, и он хорошо запомнил высокую, худощавую фигуру Елистова, его характерное, вытянутое лицо с профилем старого грифа-падальщика. Кроме него, в аэропорту паслись еще два "нелегала", работающих под журналистов, но час назад они уехали отдохнуть и принять душ. Пересадов знал про марш-бросок к военной базе шведских BBС, видел его по телевизору в баре и как-то уже уверился в том, что перебежчик ускользнул от возмездия. В кармане Вадима лежал взведенный пистолет, приказ, полученный им, звучал коротко и недвусмысленно: "...При обнаружении немедленно уничтожить..." Зайдя в бар, Пересадов выпил чашечку кофе, но не почувствовал облегчения. "Какая это уже у меня за сутки? Двадцатая? Да нет, больше, наверное. Все-таки это бесполезно. Надо вызвать Левку, пусть меня сменит. Смешно будет, если у спящего советника российского посольства шведская полиция найдет в кармане пистолет". Выйдя на внутренний балкон второго этажа, он безразличным взглядом пробежался по толпе, собирался уже отвернуться, когда заметил двух мужчин, быстро шагающих от входной двери к стойкам регистрации. Пересадова привлекли к ним три детали: решительная, целеустремленная походка обоих пассажиров, отсутствие багажа и черные очки на лицах обоих, хотя день выдался пасмурным. Вадим отметил, что фигуранты подходят под нужную категорию людей -- оба высокие, чуть сутулящиеся. Одинакового покроя плащи и похожие Куляпы также нивелировали облик обоих подозреваемых. Тем временем один из них протянул документы таможеннику, что-то весело сказал ему. Пересадов не видел лиц этих людей, а спуститься и подойти к ним он уже не успевал. Предъявил документы для проверки и второй пассажир, а Вадим так и не решил, что делать. -- Да нет, вряд ли это они, -- пробормотал он. Левее стойки регистрации неожиданно раздался звонкий шлепок, а затем резкий, пронзительный детский визг разрезал ровное гудение людского муравейника. Уже получивший в руки документы человек в черных очках нервно оглянулся на звук плача и тут же вскинул руку к голове. Вадим не видел под левым ухом большую черную родинку каплевидной формы, но жест был столь характерным, что он не мог ошибиться. "Елистов!" -- полыхнуло в мозгу. Рука Пересадова проскользнула в карман, он нащупал рукоять пистолета. Расстояние между ними было метров двадцать пять, с такого он не промахнется. Но перед Вадимом зримо встало все, что ожидает его в будущем: суд, многолетняя отсидка в шведской тюрьме, неизбежный выход в отставку. Навесят что-нибудь и на грудь, но компенсируют ли запоздалые почести долгие годы за решеткой? За этими раздумьями пролетели драгоценные секунды, Елистов (а Вадим уже ни капли не сомневался, что это именно он) шагнул вперед и исчез внутри лабиринтов таможенного досмотра. Пересадов разжал мокрую ладонь, вытер с лица пот и, вытащив сотовый телефон, вызвал посольство. -- Он только что прошел регистрацию рейса на Гамбург. Вылет через тридцать минут. -- Это точно? -- Да, я опознал его по характерному жесту, когда он трогает родинку под ухом. -- Хорошо, можешь возвращаться, молодец. Через пять минут о вылете Елистова из столицы Швеции уже знали в Кремле. -- Откуда такая уверенность? -- спросил Соломин. -- Этот парень знал Елистова лично, он опознал его по родинке. -- Ну что ж, мы знаем теперь, где он, и что это нам дает? Соедините-ка меня с Сазонтьевым. Через двадцать секунд его соединили с главковерхом. -- Ты где? -- спросил Соломин. -- Пункт управления ПВО. -- Ты уже знаешь? -- Да. -- Что-нибудь придумал? -- Конечно. -- Что? -- Поднял в воздух АВАКС. Они уже засекли этот борт. -- Ты что, хочешь его сбить? -- Само собой. Соломин помолчал. -- Другого выхода нет? -- тихо спросил премьер. -- Я не нашел. Придумай что-нибудь еще. Как там говорил Сизов: "Жертвовать -- так пешками". -- Ладно, действуй. Мы еще успеваем? -- Да, подняли пару МиГов с Калининграда. У нас очень мало времени. Лишь здесь, на высоте десяти километров, Елистову действительно понадобились темные очки. Солнце нещадно слепило глаза, а он никак не мог оторваться от иллюминатора, разглядывая облака, словно пацан, первый раз поднявшийся в воздух. Пирс дремал рядом, за прошедшие сутки он почти не спал, готовил этот странный побег. Елистов закурил и подумал: "Вот оно, первое различие двух стран. В "Боингах" можно курить. Может, в Штатах у меня получится лучше? Обидно, что все оборвалось в одном шаге от успеха. Нельзя просчитать каждую деталь, невозможно! Этим парням везет во всем. С первого дня, с первых шагов. И вот теперь придется начинать все сначала. Надо подумать, как построить тактику общения с цэрэушниками. Если они думают, что меня можно выжать как губку и выбросить, то это они зря. Непременно надо добиться принятия на службу в Лэнгли..." Елистов не знал, что в это время сближающимся курсом к его "Боингу" с интервалом по ширине в сто километров несется пара тяжелых высотных перехватчиков МиГ-31. Они летели по прямой, нещадно пронзая невидимые границы чужих государств, уже на пределе своей дальности. Еще немного, и им не хватит топлива вернуться обратно на базу. Каждый из них нес только одну ракету класса "воздух-воздух" с системой самонаведения "выстрелил и забыл". -- Я первый, есть захват цели, -- сообщил пилот первого МиГа. -- Я второй, цель не вижу. -- Огонь, первому! -- скомандовал далекий голос из Москвы. Прочертив белый инверсионный след, ракета пошли на цель, а пара перехватчиков немедленно легла на обратный курс. Елистов продолжал просчитывать тактику и стратегию своего предательства, Пирс спал, остальные семьдесят девять человек на борту "Боинга" занимались кто чем, когда самонаводящаяся ракета разнесла кормовую часть лайнера. Через полминуты в темные воды Балтики рухнули пылающие обломки. ЭПИЗОД 42 Когда Сизов пошел на поправку, скандал cо сбитым "Боингом" начал уже идти на спад. Сазонтьев оказался прав, принимая такое решение. Сбитый пассажирский лайнер лишь добавил несколько штрихов к общей картине "Империи зла", давно и беспощадно нарисованной западной прессой. Количество туристов в Россию сократилось до минимума. Как Ждан шутил: "Теперь к нам едут только по служебной надобности, так что каждого прибывшего можно автоматически записывать в шпионы". Творческое рвение Кэтрин Джонс побудило ее выступить с инициативой послать объединенные войска стран НАТО с целью снять блокаду Чечни. Но даже самые рьяные ястребы посмотрели на госсекретаря как на сказочника Ганса Христиана Андерсена. Сухопутная операция НАТО в глубине российской территории была просто самоубийственной. Потихоньку отъезжала на Запад творческая интеллигенция. Первыми рванули туда, лишь только почувствовав на своей спине седло и узду цензуры, писатели и журналисты. Для некоторых это был уже второй отъезд насовсем, чем они откровенно хвалились перед своими более молодыми коллегами. Подобный разговор происходил в купе СВ поезда "Москва -- Париж" осенью две тысячи четвертого года. -- Вы ведь на Западе были так, наскоком. Видели его мурло с парадной стороны, -- вещал торопливым говорком прозаик Симеон Антипин, мужичок с длинными седыми волосами, необычно шустрый для своих шестидесяти пяти лет. -- А я пять лет мыл машины на автозаправке в Гамбурге, так что мне это все знакомо изнутри. -- Так что же вы туда так рветесь? -- мрачно заметил его визави, Егор Костюк, молодой журналист из мощной плеяды "шоковых репортеров". Свое талантливое перо он ценил весьма дорого, за большие деньги мог написать что угодно и про кого угодно. Цензура просто перекрыла ему кислород, а жить на рублевые гонорары он уже отвык. -- А потому что в отличие от вас у меня есть куда ехать. Вот он, -- Антипин продемонстрировал на брелке хитроумный английский ключ. -- Висит, есть не просит, ждет своего часа. Небольшая квартирка на Монмартре, по парижским меркам совсем крохотная, но я привык к российским стандартам, все эти громадные "пентхаузы" меня пугают своими размерами. В них неуютно, нет теплоты российских бараков или московских хрущоб. А жилье на Западе -- это самое главное, поверьте мне. Все остальное не составляет проблем, были бы лишь руки да голова на плечах. В этот момент поезд тронулся. Антипин встал и, глядя в окно на проплывающий перрон, торжественно и с пафосом прочитал: -- Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна рабов, и вы мундиры цвета хаки, и ты, тупейший мой народ. Костюка этот "ремейк" Лермонтова слегка покоробил, но тут подошли еще два знакомых литератора, и отъезжающие загудели до самого Парижа. -- Это вы, молодежь, довели страну до диктатуры. Вы мечтали о "твердой руке", о возрождении Сталина, -- пьяно покачиваясь в такт поезду, витийствовал Антипин. -- Чего сразу валить на нас, -- огрызнулся Костюк, разливая по стаканам водку. Он толкнул своего задремавшего соседа, известнейшего тележурналиста Болотова, прославившегося даже в своей среде редкой продажностью. -- Привычка стариков обвинять во всех нынешних бедах молодежь адекватна только привычке молодых обвинять в этих же самых бедах стариков. Так ведь, Миша? -- Пошел ты... -- буркнуло телесветило и окончательно завалилось на диван Костюка. -- Э, нет, -- Симеон Владимирович торжественно помотал перед носом журналиста своим мелким, дамским пальчиком. -- Мы-то в свое время хлебнули дерьма тоталитаризма выше головы. Мы рисковали не баксами, а головой. Загреметь в лагеря было легче, чем выпить кружку пива. И это мы довели вас до демократии, своей кровью, своими нервами, своей борьбой, а вы ее профукали. -- Это была не демократия, это хрен знает что, феодализм с элементами первобытного строя. У кого больше -- тот и пан. Каждый новый правитель приходил словно царь, отныне и навсегда. После нас хоть потоп, говорил Людовик. После наших царьков скорее останется пустыня. -- И все-таки это вы профукали свою свободу и теперь бежите на Запад, туда, где ее переизбыток, -- настаивал прозаик, тщетно пытаясь увернуться от попыток своего соседа, сатирика Апалина, полить его редеющие волосы пивом. Несмотря на эти бесконечные споры, Костюк с Антипиным почти сдружились, но, к удивлению Егора, по прибытии в столицу Франции старый забулдыга не пригласил его пожить у себя на квартире, даже не назвал свой парижский адрес. Спустя два месяца они совершенно случайно встретились в одном из парижских "бистро" на бульваре Капуцинов. Костюку показалось, что его собрат по перу выглядит несколько странно. Он был в том же самом легком, не по сезону, плаще и не слишком свежей шляпе. Антипин мелкими глотками пил горячий кофе, лицо его при этом как-то не источало радости и покоя. -- Добрый день, Симеон Владимирович, -- вежливо поздоровался Костюк. -- А, Егор Андреич, какая встреча! -- обрадовался старый прозаик. -- Ну как вам Париж, как вам весь этот Запад? Достаточно прогнил? -- В меру, в меру. Нам еще сгодится. Как вы-то поживаете? Прозаик сразу поскучнел, со вздохом признался: -- Не очень. С квартирой я пролетел. -- Как это? -- ахнул Егор. -- А вот так. Хваленая западная демократия. Пока я жил в Москве, Аннет, моя парижская подруга времен первой эмиграции, отсудила ее в свою пользу как алименты на воспитание сына. Меня даже не поставили в известность. Так что я теперь снимаю номера, деньги идут к концу, преподаватели русской словесности никому здесь не нужны, ну а мыть посуду по ресторанам я уже не потяну. Финита ля комедиа. Ну а вы-то как, нашли работу, жилье? -- Да, я устроился по специальности. Антипин был поражен. -- Как, где?! -- Все возвращается на круги своя. Реанимируются хорошо вам известные радиостанции "Свобода", "Свободная Европа" и "Голос Америки", идет увеличение штатов и часов вещания. Так что не упустите свой шанс, Симеон Владимирович. Я сейчас еду в Гармиш-Пантеркирхен, могу замолвить про вас словечко шефу редакции. -- Ради бога, Егор Андреич! По гроб жизни буду вам обязан. Через полгода четкая скороговорка Симеона Антипина летела по волнам эфира в сторону исторической родины. -- ...И последнее. Западные аналитики всерьез выражают сомнение, что Владимир Сизов когда-либо уже появится на международной сцене. Есть предположения, что хотя он и выжил в катастрофе, но полностью лишился речи и разума и представляет сейчас из себя некую живую куклу. Диктатор и раньше редко появлялся на публике, а после катастрофы мы не услышали из его уст ни слова. Предполагают, что его друзья Соломин и Сазонтьев могут использовать Сизова как номинального главу Временного Военного Совета в игре против новых его членов, прежде всего Ждана и Малахова. Вы слушали радиостанцию "Свобода" из Мюнхена, с вами был Симеон Антипин. За тысячи километров от Мюнхена Сизов усмехнулся и выключил приемник. Привычку слушать "чужие" голоса он приобрел в больнице, с интересом анализируя всю ту муть, что выливали "вещатели". Его позабавило, что на Западе однокашников называют Триумвиратом, причем его именуют Диктатором, а Соломина и Сазонтьева соответственно Премьером и Главковерхом. Почему-то ему вспомнилось, как неделю назад он первый раз после аварии появился в зале заседаний Временного Военного Совета. На его месте сидел Сазонтьев, говоривший что-то резкими, отрывистыми фразами. Лицо у него было сосредоточенное и деловое. Но, увидев входящего Сизова, он расплылся в детской улыбке, засмеялся и, сорвавшись с места, кинулся к Владимиру. И он, и остальные члены Временного Военного Совета минут десять тискали его в своих объятиях, Соломин даже прослезился. Как никогда ранее Сизов почувствовал, что он действительно уважаем, любим и нужен этим людям. Поднявшись с кресла, Владимир, прихрамывая, прошелся по комнате, остановился около камина, отхлебнул из бокала красное грузинское вино, а затем нажал кнопку вызова. -- Найдите мне Фокина, -- велел он адъютанту. Через две минуты его соединили с главным идеологом страны. -- Ты где сейчас? -- спросил Сизов. -- В Останкино, а что? -- Да время уже второй час, думал, ты спишь. -- Нет, работы слишком много. Я заночую тут. -- Ты что же, Андрей, не докладываешь, что меня на Западе начали потихоньку списывать со счетов, а? -- Ну это же полная ерунда. -- Не скажи. У тебя брифинг завтра? -- Да, как обычно, по пятницам. Сказать что-нибудь по этому поводу? -- Не надо. А вообще-то, про что будешь говорить? -- Про Югославию. Сейчас это главное. -- Хорошо, я послушаю. Положив трубку, Сизов задумался о судьбе бывшего журналиста. Человек сугубо штатский, Фокин неожиданно оказался гораздо большим ястребом, чем даже некоторые члены Временного Военного Совета. На Западе его часто сравнивали с Сусловым и даже с Победоносцевым. Став главным рупором правительства, Фокин подмял под себя прежде всего телевидение, руководя двумя основными каналами. Это отнимало колоссально много времени, и чаще всего Андрею приходилось ночевать в Останкино. На всю жизнь Сизов запомнил несколько основополагающих тезисов своего штатского друга из скромной брошюры с броским название "Идиотизм демократии". "... Сам по себе принцип демократии абсурден именно властью массы, толпы. Это право тупого торжества серости и ограниченности над горсткой прогрессивно настроенных граждан. Историю прежде всего делают личности, это хорошо видно на примере Александра Македонского и Чингисхана, Аттилы и Бонапарта. Всем своим прогрессом мы обязаны единицам активных личностей, упрямо толкавших серое болото мещанства вперед. Васко да Гама и Колумб, Кортес и Ермак -- только им мы обязаны завоеванным простором для существования человечества. Ницше и Шопенгауэр, Кант и Спиноза -- лишь единицы способны дать для человечества новые идеи, сотни людей -- понять их и тысячи -- претворить в жизнь. Если бы принцип демократии существовал в природе, человечество до сих пор жило в пещерах и питалось падалью. Тем более принцип демократии неприемлем в России. Это хорошо видно по всей истории нашей страны после девяносто первого года. Такой дикой, махровой коррупции и воровства не знала ни одна страна. За короткий срок было разрушено все, что создавалось десятилетиями: промышленность, армия, культура. Будем считать, что эти годы послужили как бы прививкой от западной заразы по имени демократия. Теперь нам нужно не менее десяти лет, чтобы ликвидировать разрушающие нас язвы..." Ровно в двенадцать в конференц-зале Агентства Роспресс начался обычный брифинг Андрея Фокина. Ответив на несколько вопросов о положении внутри страны, он перешел к внешним делам. -- Теперь, что касается Югославии... В этот момент сбоку от стола распахнулась дверь, и в зал, чуть прихрамывая, вошел Владимир Сизов. Его появление было настолько неожиданным, что сначала журналисты оцепенели, потом торопливо замигали вспышки фотоапаратов, засуетились у телекамер операторы. -- О нашей позиции в югославском вопросе расскажет непосредственно глава Временного Военного Совета Владимир Сизов, -- закончил свою фразу Фокин. -- Добрый день, господа, -- с улыбкой начал Сизов. -- Положение в Югославии настолько серьезно, что я решил сам пояснить позицию России в этом вопросе. Вот уже более полугода продолжается военный конфликт в Косово. Натовцы, вынужденные эвакуировать свои войска из этого района Европы, опять начали изуверскую тактику бомбежки мирных городов Югославии. У границ этой страны концентрируются войска стран Североатлантического альянса. В условиях блокады мы не можем больше поставлять сербам ракеты к комплексам С-400, но и оставить без помощи братский славянский народ не имеем права. Поэтому мы решили выдвинуть Северный флот к берегам Западной Европы. -- Кто говорил, что он сошел с ума? -- тихо спросил один из корреспондентов соседа. -- А разве то, что он предлагает, не безумие? -- ответил тот. -- Если авиация НАТО продолжит наносить удары по Югославии, то мы ответим адекватно, -- закончил Сизов. -- Но как вы пройдете проливы? -- сразу полетел из зала вопрос. -- Вас перещелкают еще на подходе к Ла-Маншу. -- А мы не будет соваться в проливы. И с Северного моря можно нанести удары по странам, входящим в блок НАТО. Прежде всего это штаб-квартира блока в Брюсселе, резиденция английского правительства, Берлин и основные военные базы США в Англии и Германии. -- Это будут ядерные удары или обычные? -- Это как получится, -- ответил Сизов. -- Все на усмотрение командующего операцией. -- А кто командует вашим флотом? -- Флотом командует адмирал Елисеев, а непосредственно операцией будет руководить министр обороны. -- Сазонтьев? -- А что, у нас есть другой министр обороны? -- засмеялся Фокин. Эта было самое сенсационное во всей пресс-конференции. Сазонтьева на Западе боялись давно и устойчиво, еще со времен памятной записи Шустермана. Атомная бомбардировка Шикотана еще больше усилила этот страх. Лицо Александра Македонского, амбиции Наполеона и комплекция Терминатора вводили западных обывателей в шоковое состояние. Как обычно все это перехлестывало в совершенно противоположные стороны. В то время как мужская половина человечества видела в Сазонтьеве антихриста и потенциального могильщика западной цивилизации, прекрасная же его часть ставила главковерха на первые места в десятке самых красивых мужчин мира. Среди иконостаса среднеевропейской девушки рядом со звездами Голливуда и большого спорта теперь частенько можно было увидеть парадную фотографию Сибиряка в мундире со всеми орденами и медалями. Журнал "Плейбой" заработал целое состояние, поместив снимок главковерха в одних плавках. Папарацци засекли Сазонтьева на редком отдыхе в Сочи, и этот снимок еще больше разжег страсть женской половины западного мира. Сашка от природы был награжден сложением античного бога. Уже через сутки к холодным водам, омывающим Норвегию, было приковано внимание всего человечества. Никогда еще Европа не стояла так близко к ядерной катастрофе. Ракетный атомоход крейсер "Петр Великий" неумолимо двигался вдоль берегов Скандинавии в нейтральных водах. Его сопровождали три эсминца, два больших противолодочных корабля, ракетные катера и два танкера с топливом. Стратегические бомбардировщики России и Америки непрерывно барражировали на предельных высотах, наблюдая за кораблями противника. Самолеты системы АВАКС прослушивали все переговоры эскадры между кораблями и Москвой. Над крейсером кружили, чуть не сталкиваясь друг с другом, несколько вертолетов с телеоператорами крупнейших вещательных компаний мира. Несколько раз они засекали на палубе рослую фигуру Сазонтьева. Время от времени со стороны континента поднимались самолеты сил НАТО, обычно F-117. На предельно малой высоте они проносились в непосредственной близости от кораблей, и тогда шестиствольные тридцатимиллиметровые зенитные автоматы открывали заградительный огонь. Сазонтьев помнил свои шуточки с "Нимицем" и не подпускал самолеты противника близко. Иногда, услышав шум винтов подводных лодок, открывали огонь и противолодочные корабли. Реактивные бомбометы РБУ с грохотом выстреливали в серые, осенние волны серии противолодочных бомб. В подобном напряжении прошли сутки. Затем случилась трагедия. Во время очередного залпа в сторону американского разведывательного самолета под очередь подвернулся один из вертолетов. Его падающие в огне обломки очень красочно сняли остальные репортерские группы. Сазонтьев тут же вышел в эфир по международному каналу и лично принес свои извинения французскому правительству. По несчастью, именно французский вертолет столь неудачно попал под огонь зенитчиков с крейсера. Но шеф-редактор "Антенн-2" Анри Бойль недаром слыл среди своих коллег пронырой из проныр. Через два часа он сам связался с Сазонтьевым и предъявил ему ультиматум: -- Господин генерал, вы угробили мою лучшую группу репортеров, за это я с вас потребую самую жесткую контрибуцию. -- Какую же? -- несколько опешив от подобного напора, спросил Сибиряк. -- Я требую, чтобы вы дали мне интервью на борту вашего крейсера. Сазонтьев рассмеялся и сказал: -- Хорошо, я согласен. Сейчас я отдам приказ освободить вертолетную площадку на корме, через два часа можете садиться. С собой возьмите только телеоператора. Через два часа двадцать минут после этого разговора Анри Бойль, высокий мужчина лет пятидесяти с заметной залысиной и живыми черными глазами, шагнул через порог каюты главковерха. Сазонтьев принял его стоя, на нем был парадный мундир со всеми регалиями. Поздоровавшись за руку с журналистом и неодобрительно покосившись на бородатого хипповатого телеоператора, он на хорошем английском обратился к гостю: -- Я еще раз приношу свои извинения за гибель ваших друзей. Это не было злым умыслом, мы давно предупреждали ваших папарацци об опасности подобных полетов. Бойль развел руками: -- Охотно верю, на войне как на войне. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, господин генерал. Тех, что интересуют сейчас весь мир. -- Ну что ж, охотно на них отвечу, но сначала пройдемте за стол. По русскому обычаю гостя обязательно надо накормить. Стол поразил француза своим разнообразием и изысканностью сервировки. Присутствовала и красная, и черная икра, ветчина, балычок, четыре вида салатов, фрукты, красная рыба. Вся обстановка каюты, обитой мореным дубом и красным бархатом, белоснежные салфетки, серебряный сервиз и букет цветов -- все это скорее напоминало обстановку элитного ресторана. Лишь еле заметная дрожь, перезвоном отзывающаяся в хрустальных бокалах, подсказывала, что крейсер неумолимо движется вперед. -- О, это просто великолепно! -- восхитился Анри. -- Не поверишь, что это все происходит практически на войне. Я как будто попал к "Максиму"! -- А почему мы должны отказывать себе в таких простых радостях, может быть, это наш последний обед. -- Вы настроены так скептически? -- Скорее решительно, -- поправил Сазонтьев. По праву хозяина он налил в бокалы красное вино, к удивлению журналиста оказавшееся очень хорошим "Бордо". -- Давайте выпьем за знакомство, за то, что мы еще можем себе позволить подобные радости. Анри заметил, что главковерх только пригубил бокал. -- Вы не выпили до дна, кажется, по-русски это считается чем-то вроде оскорбления? -- блеснул эрудицией шеф-редактор. Сазонтьев рассмеялся. -- И вы, и я находимся на работе. Я не думаю, что европейцы будут рады узнать, что крейсером командует пьяный русский генерал. Боевые сто грамм хороши перед рукопашной, и то больше для трусов. Отведав жареного фазана и фаршированную рыбу, француз задал другой вопрос: -- Я не ожидал, что вы так хорошо говорите по-английски. -- Почему, это естественно. Надо знать язык потенциального врага. -- А французский вы случайно не знаете? -- К сожалению, нет. Очень бы хотелось посетить Париж, поклониться праху Наполеона. -- Почему вы так преклоняетесь перед нашим императором, ведь у вас много своих великих полководцев, например Суворов, Жуков? -- Они только воины, Наполеон же создатель империи. Таких в мировой истории всего двое, он и Александр Македонский. -- Значит, вы тоже хотите создать свою империю? И в каких пределах? Франция в нее войдет? Сазонтьев улыбнулся. -- Нам это ни к чему. У нас уже есть готовая империя -- Россия. Единственное, что мы хотим -- чтобы нам не мешали жить по-своему. -- Значит, Парижу и Франции в целом ничего плохого не угрожает? -- Нет. Бойль покосился в сторону оператора, заснял ли тот эти слова. Франсуа, явно глотая слюни, исправно снимал странный банкет. -- А кому же стоит опасаться за свою жизнь? -- Прежде всего странам и столицам, непосредственно участвующим в агрессии против Югославии: Англии, ФРГ, Италии, Бельгии. Пусть жители этих столиц испытают на своей шкуре, что такое страх, что значит оказаться под бомбами и ракетами, что такое быть беженцем, чувствовать себя неуверенным в завтрашнем дне. После обеда собеседники устроились друг против друга в мягких креслах. Сазонтьев расстегнул китель и угостил гостя гаванской сигарой. Указав сигарой на китель главковерха, тот спросил: -- Генерал, у вас столько орденов, за что вы их получили? -- В основном за Кавказ. Кроме них, есть еще и другие награды -- три ранения и одна контузия. -- Насколько вы решительны в своем ультиматуме о прекращении агрессии против Сербии? -- Мы пойдем до конца. Европейцы привыкли к этой войне, они не обращают внимание на бомбежки Югославии. Уже пятьдесят лет Европа живет в мире, и им трудно понять, что значит вечный страх перед налетами авиации. Придется кое-кому напомнить, что это такое. -- Скажите, крылатые ракеты на борту вашего крейсера снабжены ядерными боеголовками? -- Конечно, стоило ли тащить на такое расстояние какой-то тротил? -- Но это же чистой воды самоубийство! На вас тут же накинется весь флот НАТО! -- Бойль махнул рукой в сторону невидимого противника. -- С полчаса мы продержимся, но Европе я тоже не позавидую. Взрыв корабля, нашпигованного ядерным оружием и атомным реактором, не очень приятная перспектива. К тому же, если хотя бы треть наших ракет достигнет своих целей, то оставшихся жителей Европы придется переселять в Австралию или в Антарктиду. Француз не успел оправиться от предыдущего откровения главковерха, как его приятно шокировало следующее действие. В каюту вошла женщина. Глянув на Сашку, Сазонтьев довольно усмехнулся. Она все-таки надела темно-синее вечернее платье, хотя перед этим устроила целую истерику, не желая менять свой привычный камуфляж на какого-то Диора. Анри, подскочив с кресла, поклонился даме, поцеловал ей ручку. Сашка, словно спустившая всю свою предыдущую жизнь на скуку высшего общества, небрежно кивнула в ответ и уселась на валик кресла Сазонтьева. Тот сразу обнял ее, с любовью глянул на курносый профиль. Выглядела товарищ прапорщик сейчас удивительно хорошенькой, хрупкой и женственной, что особенно контрастно смотрелось на фоне гиганта главковерха. -- Это моя жена, Александра, -- представил французу даму Сазонтьев. На самом деле он так и не нашел время развестись с Надей и расписаться. -- Вы взяли с собой даже любимую женщину? -- удивился репортер. -- Да, -- с улыбкой признался Сибиряк. -- Умереть вместе -- это ведь тоже большое счастье. -- Вы с такой неизбежностью говорите о собственной смерти... -- Это часть моей профессии. Не стоит идти в военные, если трясешься за свою паршивую жизнь. -- Но вернемся к конфликту вокруг Югославии. Возможно ли его разрешение? -- Прежде всего надо прекратить бомбардировки и сесть за стол переговоров. Согласитесь, что, провозгласив отделение Косова от Югославии и присоединение края к Албании, сепаратисты нарушили соглашения девяносто девятого года. Так что никаких возвращений к прежним рубежам не будет. Никакого сербского геноцида в отношении албанцев не было и не будет. Все это измышления крыс из Лэнгли. Пусть кто хочет из албанцев возвращается и живет в мире. Мы согласны даже на ввод миротворцев, но не из стран НАТО. Швейцария, Болгария, Македония -- что-нибудь из этого списка. Разговор продолжался еще минут десять и касался уже только политики. -- Беда европейцев в том, что они только пешки в игре дяди Сэма. Вся Европа может быть уничтожена. А там, за океаном, будут только довольно потирать руки. Вашему президенту, я имею в виду Де Голля, это было понятно еще сорок лет назад. Реакция на репортаж Бойля, тут же поданный в эфир и ставший сенсацией недели, оказалась неожиданной. Паника в городах и странах, названных Сазонтьевым потенциальными мишенями его ракет, приобрела грандиозный размах. Спокойная уверенность главковерха, незаурядная сила, веющая от фигуры генерала, убедили обывателя в неизбежности военного конфликта. Сотни тысяч людей бросали работу, жилье и сплошным потоком устремлялись во Францию, надеясь на слово главк