Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 OCR / spellechecking by Wesha the Leopard, wesha@iname.com
---------------------------------------------------------------



---------------------------------------------------------------
     "ТМ"							       
---------------------------------------------------------------


   - Ильма Кир, готов?
   - Готов, - отозвался историк. - Уже целых пятнадцать минут.
   - Не язви! - возмутился Стью Холл, дежурный. - Напоминаю  второй  и
третий параграфы инструкции "К исследованиям во времени".
   Ильма усмехнулся, он смог бы, наверное, пересказать  инструкцию  по
памяти даже задом наперед.
   - Параграф второй. Ни при каких обстоятельствах не открывать  своей
личности   обитателям   временного   отрезка,   являющегося   объектом
исследования.
   Параграф третий. Ни при каких обстоятельствах не снимать  с  головы
обруча  с  энергетической   спиралью.   При   малейшей   неисправности
немедленно  возвращаться  в  нулевое  время.  Примечание:  при   утере
контакта с  энергетической  спиралью  возможна  полная  или  частичная
амнезия. Чаще всего забывается будущее - по отношению  ко  времени,  в
котором находится человек. Ильма Кир, ты готов?
   - Готов.
   Легкий щелчок и секундное жужжание аппарата.
   Струйки серой мглы скользнули по извилинам мозга. "Время", -  успел
подумать историк, и чувства канули в темный колодец.
   Бездна мрака и гулкий хаос во мраке. Поблескивающие слюдяные  мушки
вьются вокруг, кружатся в танце. На губах горький привкус  пыли.  Мрак
колышется, свивается в жгуты, отползает; на зыбких  границах  белесого
света  вздрагивают  угрожающие  иглы  голубых   огней.   Ослепительная
вспышка. С окаменелых век срывается завеса.
   - Контакт!
   Ильма ощутил резкий запах снега и с усилием открыл глаза.
   Вокруг вздымается к звездному небу черный ночной лес; тьма  в  упор
смотрит на человека.
   - Не двигайся! - ясно услышал он  предостерегающий  голос  Стью.  -
Сейчас выровняю статус.
   Ильма поднял руку и увидел на ладони меняющиеся красноватые  блики.
Голова светилась, как ночник у кровати.
   - Скорее! -  раздраженно  прошипел  он,  услышав  отдаленный  хруст
ветки. - Сюда идут.
   - Все в порядке. Желаю удачи.
   Ильма зябко, со свистом втянул  в  себя  воздух  и  встряхнулся;  о
кольчугу звякнул наплечный плат.
   Ночь. Три часа ноль-ноль минут. Пятое апреля  тысяча  двести  сорок
второго года. Окрестности восточного побережья Чудского озера.
   Историк рассчитывал захватить и вчерашний день; в планы его входило
проследить ход событий с  самого  начала:  глубокая  разведка  отрядов
Домаша и Кербета,  столкновение  их  с  передовыми  силами  Ливонского
ордена, смерть Домаша, отход  русского  войска  на  боевые  позиции  -
восточный берег узмени Чудского озера...
   Но  ему  отказали:  немного  отличались  от  нормы  показатели  его
психодинамического  баланса.   Этого   оказалось   достаточно,   чтобы
ограничить срок его пребывания во  времени.  Историк  подумал,  что  в
конце концов он сможет провести добавочную экспедицию, и покорился.
   Сейчас, стоя в темноте, он еще раз проверил снаряжение: поправил на
голове помятый остроконечный шлем, оглядел старую иссеченную кольчугу,
вытащил и засунул обратно  в  ножны  длинный  меч  с  простой  крепкой
рукоятью; щитом он не пользовался, щит только мешал ему, как, впрочем,
многим опытным бойцам древности, в  руках  которых  меч  становился  и
лучшим из щитов.
   Ильма Кир придал лицу угрюмое и усталое выражение  и,  не  прячась,
пошел  в  ту  сторону,  где  слышал  звук  сломавшейся  ветки.  Черные
безлистые скелеты деревьев торчали из белеющего рыхлого снега, и среди
них порой гулко  разносилось  карканье  одинокого  бессонного  ворона.
Дыхание еле заметным вьющимся облачком вырывалось изо рта.
   Впереди внезапно раздалось удивленное "эй!", и молодой голос громко
окликнул:
   - Кто? Остановися!
   Ильма замер и вытянул шею,  оглядывая  лес.  Меж  стволов  мелькнул
колеблющийся свет.
   - Я! - крикнул он охрипшим от быстрой смены температур  голосом.  -
Хто тамо?
   Из тьмы появились две настороженные фигуры, одна из  них  поднимала
над головой пылающий факел.
   Перед Ильма стояли русские воины, снаряженные так же, как он сам, с
той разницей, что доспехи младшего из  них,  юноши  лет  восемнадцати,
выглядели новее, были лучше и дороже. Его спутник, огромный бородач  с
факелом в руке, остановился немного позади.
   Юноша, не снимая ладони с рукояти меча, надменно оглядел историка с
головы до ног.
   - Што зде дееши? Кой еси? - властно и резко спросил он.
   Ильма удовлетворенно хмыкнул про себя: контакт состоялся.
   - Савва есмь воин, с Копорья, - свободно ответил он. - К князю иду,
ко Ярославичу, на сечу. А ты кто есь?
   Ноздри юноши гневно вздрогнули.
   - Дерзко речешь! - сказал он, угрожающее приблизив лицо. - На сечу,
глаголеши? Еда ведаю про то, может, лазутник и послух Бирьеров?
   "Сын какого-нибудь воеводы, - мелькнуло  в  голове  у  историка.  -
Нужно оскорбиться".
   Лицо Ильма исказилось, он отступил на шаг и потянулся к ножнам.
   - Лазутник! - крикнул он.  -  Ой,  зрю  я,  высок  ты  под  князем,
голощекий, счастье тобе!
   Юноша побелел от ярости и, шагнув вперед, выхватил свистнувший меч.
   "Вот повезло, - с раздражением подумал Ильма. - Как бы не  пришлось
возвращаться".
   Историк пригнулся и вытащил свой меч.
   Бородатый великан, до  того  момента  спокойно  наблюдавший  сцену,
неподвижно стоя с факелом в стороне, внезапно ожил.
   - Не по нраву то придет князю, - не меняя позы, проронил он.  И  от
одних этих слов утих гнев юноши.
   Он зло сверкнул в полутьме глазами и обернулся.
   - Зри, Кербет, - сказал он. - Негодный сей брань мене речет дерзку!
   "Кербет!" - с удовольствием  отметил  историк  и  еще  раз  оглядел
воеводу, решив позднее, когда встанет солнце, рассмотреть его получше.
   - Негоже, братия,  биться  соплеменникам,  егда  вороги  домы  наша
топчут.  Супротив  супостата  мечи  подымайте,   -   проговорил   тот,
нахмурившись. - Идем, княже, пора.
   Историку захотелось сесть на снег и расхохотаться.
   Князь! Князь Андрей, брат  самого  Невского...  Можно  было  раньше
догадаться; хотя кто бы мог подумать - бродящий  по  ночному  лесу,  с
одним только спутником...
   Так или иначе, сказал себе Ильма, в первом контакте ты наткнулся на
двух высших военачальников - редкая удача.
   - Прощай мене, княже, - наконец неловко пробормотал он.  -  Коли  б
ведал я...
   Андрей, не поворачиваясь к нему, кивнул головой.
   Гуськом все трое вышли к озеру и пошли по берегу узмени  на  запад,
впереди молодой князь, немного позади  и  правее  -  Кербет,  за  ними
обоими шел историк, оглядываясь по сторонам.
   Они вышли на берег, и взгляду  Ильма  открылось  бескрайнее  темное
ледяное пространство, сливавшееся вдалеке с чуть более светлым  небом.
В лицо ему ударил порыв пронзительного холодного ветра.
   Князь и Кербет стояли на берегу.
   В уже светлеющей ночи, сквозь голые  ветви  деревьев,  сияло  пламя
бесчисленных костров в  лесу.  Лагерь  был  полон  сидящих,  бродящих,
переговаривающихся  людей.  Можно  было  поразиться  многообразию   их
одеяний и оружия: от кольчуг  и  панцирей  до  армяков;  от  шлемов  с
платами - до простых шапок; от мечей и копий - до дубин и рогатин.
   Многие сошлись в этом месте на сечу с супостатом под знамена князя,
имя которого гремело по всей Руси,  -  тут  были  из  Новгорода  и  из
Переяславля, из Пскова и Суздаля.
   Они пришли, чтобы защищать не княжескую власть и не лавки городских
купцов, вся Русь лежала за их широкими плечами  -  будто  протяжная  и
печальная песня, словно святой в нищенском рубище, почерневшая от дыма
пожаров, кровью щедро политая...
   Князь  Андрей  и  Кербет  отправились  искать   Невского,   историк
попытался увязаться за ними, но воевода только  нахмурился  и  оказал:
"Пошто?"
   Ильма решил, что увидит князя позже, и, побродив по лагерю,  подсел
к одному из костров. В его медовых отблесках полулежали  два  бойца  в
иссеченных кольчугах и  неторопливо  поучали  новичков  хитростям  боя
против немцев.
   Один из двоих взглянул на историка и спросил:
   - Отколе есь?
   - Савва я, с Копорья, - ответил тот.
   - С Копорья, - оживился второй. - И я! Митрий мене кличут!
   Ильма  сделал  вид,  будто  обрадовался  земляку,  особой  радости,
однако, не испытывая. Они сели рядом.
   - Зрю я, - оказал Митрий, - был ты уж в сечах.
   Историк был доволен, что речь зашла не о Копорье, хоть и знал  этот
городок досконально.
   - Бывал, - спокойно отозвался Ильма, подтягивая ножны  меча,  чтобы
не мешали сидеть. - На Неве бился со Ярославичем. - И это была правда.
   - Жена у тебя али еще хто?
   - Один.
   По лесу разнесся клич - выходить на лед. Историку  показалось,  что
он узнал голос Кербета.
   С возбужденным гомоном воины стали вставать от костров, осматривать
оружие и потуже перевязывать лапти; многие шли со щитами.
   Берег узмени, пустынный до того, вдруг наполнился русскими воинами.
Они шли и шли, выходили на берег и спускались на лед.
   "...На Чудьском озере, на узмени, у Воронея камени..."
   Легендарный Вороний камень. Но это было вчера, четвертого апреля. К
ночи полки перешли южнее, и  теперь  скалу  даже  не  было  видно,  ее
заслонял собой лесистый выступ полуострова; у оконечности последнего и
строились сейчас воины.
   Одним из последних выходя из леса, историк увидел наконец и  самого
князя Александра.
   Невский неподвижно, как изваяние, сидел на белом коне на  пригорке,
взгляд его был устремлен на далекий ледовый горизонт.  Ильма  подумал,
что Александр мало изменился со времени битвы на Неве.
   Князь был высокий, мощного телосложения молодой мужчина, на вид лет
тридцати, на самом же деле в то утро  пятого  апреля  было  ему  всего
двадцать два года.
   Из-за деревьев рванулись первые  лучи  восходящего  солнца.  Митрий
улыбнулся.
   - Ну, светило, здравствуй! - сказал он. - Теперь и помереть  можно.
Но, бог даст, живы выйдем.
   Раздались  крики.  Земляки  обернулись.  Со  стороны   Суболичского
берега, крича что-то, во весь опор мчался всадник.
   Через секунды он приблизился, пролетел сквозь расступившиеся  полки
и, подскакав к береговой линии, попытался резко осадить лошадь, но она
поскользнулась и грохнулась об лед. Всадник успел отскочить в сторону;
прихрамывая, он подбежал к пригорку и торопливо поклонился  князю,  не
снимая шлема.
   - Што? - крикнул Невский, перегнувшись к нему в седле.
   - Немцы на лед спускаша! - громко ответил гонец.
   Известие быстро облетело полки, гомон притих.
   Александр, не оборачиваясь, сделал короткий  знак  рукой,  подзывая
Кербета, и что-то тихо сказал ему.
   Воевода слегка наклонил голову, повернулся и издал громкий клич: из
леса немедленно выскочило несколько всадников, он помчался с  ними  на
лед к войскам,
   За  десять-пятнадцать  минут  Кербет  выровнял  войска  в  огромную
многорядную дугу недалеко от берега.  Историк  и  Митрий  оказались  в
самом центре ее, заполненной суздальцами.
   Воцарилась тишина.
   Ильма услышал стук копыт, обернулся и успел заметить, как Невский и
князь Андрей, разделившись, поскакали в разные  стороны  и  исчезли  в
лесу. "Засадные конные дружины", - с удовлетворением  отметил  историк
и, оглядевшись, увидел на левом фланге Кербета на гнедой лошади.
   В полном молчании застыли полки. Лица людей  казались  одинаковыми,
все они были суровы и угрюмы, готовые принять смерть; все  знали,  что
она не заставит себя долго  ждать,  еще  невидимая,  она  уже  мчалась
навстречу. Историк внимательно вглядывался в приближающихся рыцарей.
   Рыцаря надвигались, как всегда, гигантским ровным  тупым  клином  -
впереди пятеро, за ними семеро, девятеро...
   Молодой воин,  стоявший  рядом  с  Митрием,  не  в  силах  сдержать
смятения,  попятился,  не  сводя  расширенных  глаз  со   стремительно
надвигающегося ливонского войска. "Ну! -  ухватил  его  Митрий.  -  Не
бойсь!"
   Рыцари приближались с каждой секундой, уже видны  были  их  рогатые
шлемы и вьющиеся белые плащи. Они мчались, подняв  длинные  копья,  но
осталось  не  более  пятисот  метров,  и  одним  движением,  сверкнув,
опустились острия, нацелились вперед.
   - Эй... братия! - раздался в рядах  позади  Ильма  чей-то  одинокий
растерянный голос. - Как же мы их...
   Русское войско неровно ощетинилось копьями, над головами  мелькнули
крючья.
   - Щас... - пробормотал Митрий, пробуя большим пальцем острие меча.
   Расстояние  между  войсками  быстро  сокращалось;  лед  гудел   под
копытами  лошадей.  Оставалось  сто  метров,  пятьдесят...  Напряжение
выросло до предела.
   Историк,  вытащив  меч,  до  последнего  мгновения,  когда   войска
взорвались единым ревом, с интересом разглядывал трепещущий на  ветру,
знакомый огромный крест на знамени центрального рыцаря.
   Конный клин, как топор в полено, на полном скаку врубился  в  центр
русской дуги и разметал на две стороны пеших суздальцев.
   Митрий, оскалясь, ухватил крюком ливонского всадника  и,  упираясь,
тащил его на лед.
   Над узменью, далеко разносясь в холодном воздухе,  качался  бешеный
двуязычный крик ярости и злобы. Молодой воин, вскрикнув, отшатнулся от
лошади и упал под мечом, как срубленная ветка.
   "Фланги должны начать смыкаться, фланги... Нет, рано", -  мелькнуло
в голове у Ильма, рассчитанными  движениями  отбивающегося  от  ударов
меча.
   Строй  ливонцев  нарушился,  они  остановились  и  скучились,  рубя
направо и налево.
   Фланговые  переяславские  и  новгородские  дружины  стали   наконец
смыкаться, прижимая рыцарей к берегу, охватывая их в полукольцо.
   Огромный тевтонец с волочащимся  за  конем  знаменем  льва  яростно
наступал на историка. Тот, размахнувшись, ударил  мечом  по  лошадиной
морде.  Лошадь  дико  заржала  и,  встав   на   дыбы,   свалилась   на
окровавленный лед.
   "Дружины,  конные  дружины...  Перелом  наступает.  Не   пропустить
появления конных дружин князя. Проследить..." Историк метался  в  гуще
боя, автоматически отбивая удары. Древко копья скользнуло по  шлему  и
сдвинуло спираль.
   Ильма ощутил жестокий удар и почувствовал,  как  с  головы,  порвав
ремень, слетел шлем. Забыв обо всем, он в страхе тронул висок,  обруча
со спиралью не было.
   Чей-то яростный голос взревел над самым ухом. Ильма дернулся, резко
обернулся и успел лишь заметить плеснувший на  все  небо  василиск,  и
меч, разрубив кольчугу, швырнул историка на кровавый лед.  В  смятении
он попытался  вскочить,  но  лошадь  снова  опрокинула  его  под  ноги
сражающихся.
   Не понимая, что делает, он пополз в сторону и замер.
   Что-то угрожающее родилось  вокруг  него.  Солнце  потемнело,  мозг
сжало, как в тисках.
   Перед ним вдруг возникла исполинская стена-чудовище;  она  окружала
его, живая, полупрозрачная, с дрожащими крохотными  огоньками,  словно
вкраплинками слюды.
   Расширенными глазами он смотрел на нее и внезапно понял,  что  это.
Он понял и закричал от ужаса...
   При  утере...  Контакта...  Энергетической  спиралью...  Может  при
определенных условиях... Амнезия... Потеря памяти...
   Ильма  закричал.  Стена  серой  мглы  накренилась  и   стремительно
понеслась на него...
   - Возьмите меня отсюда! - заорал  вне  себя  историк.  -  Дежурный,
возьми меня отсюда!
   - Ильма! - завопил Стью. - Найди спираль, спираль! Она у  тебя  под
ногами! Найди спираль! Скорее, скорее! - И кричал кому-то  там:  -  Не
могу... Не могу удержать Ильма! Сделай что-нибудь!
   Ильма сидел на земле и остановившимся взглядом смотрел перед собой.
Перед глазами его цвели красные маки.
   - Ильма Кир! - кричал кто-то из пространства. -  Закрой...  Слышишь
меня? Закрой глаза, надави на виски и старайся ни о чем не думать!  Ты
продержишься некоторое время. Ильма!!
   Было поздно.
   Полупрозрачная стена уже обрушилась на  его  мозг.  Все  смешалось.
Ильма Кир перестал существовать.



   Савва очнулся и поморщился от боли в голове.
   Он  лежал  на  спине  в  ложбинке,  образованной  двумя  лошадиными
трупами, голова его опиралась на конский круп, в расслабленной  ладони
ощущалась рукоять меча.
   Он вспомнил сечу и удар по голове. Теперь вокруг царила тишина.
   "Язвен яз, али што?" - подумал Савва  и  попытался  встать,  но  не
смог.
   Плечо ссохлось с кольчугой в запекшейся крови.  Савва  выругался  и
поднял глаза.
   По пустынному, каркающему воронами полю к  нему  с  залитым  кровью
лицом, волоча меч и пошатываясь, брел Митрий.
   Он подошел к земляку и обессиленно рухнул на колено.
   - Како, брате? Живы вышли?
   - Живы, - с трудом шевельнув почерневшими губами, ответил Савва.  -
А сеча?
   - Побили супостата, - со злобной радостью отозвался Митрий. -  Иные
пали, иные на сиговице сгинули... А иных княже семь верст бил по  леду
до самого Суболичьского берега!
   - Побили ворогов, - проговорил Савва.
   - Язвен есть? - спросил Митрий.
   - А! - махнул рукой Савва и, опираясь на плечо друга, встал.
   - Язвен! - сказал Митрий. - И я. Да только иные наши совсем убиты.
   - Идемо, брате, - сказал Савва.
   - Идемо, - отозвался Митрий.
   Они обнялись и, шатаясь, побрели  среди  трупов  по  окровавленному
льду в ту сторону, откуда доносился отдаленный колокольный звон.



 Ист. Техника-молодежи (N 11, год неизвестен)

                       Фантастическая юмореска

                    АЛЕКСАНДР ЗИВЕРОВ, г. Душанбе


   Разобиделся старый Рахим-бобо, и весьма сильно. Мимо нас проходит и
слова не молвит, только обидчиво сжимает губы. А  что  мы  ему  такого
сказали?   Намекнули  на  его  настырность.  Пенсионер,  мог  бы  дома
отдыхать, но все в поле ходит: советует, учит, словно малых детей. Вот
бригадир  Сайд  и  сказал,  что  мы используем современную технологию,
генетику, селекцию,  биоэнергетику,  а  он  нам  предлагает  дедовские
методы. Примитив!
   Вот  и  обиделся  Рахим-бобо.  Грознее  тучи   ходит.   Пристал   к
председателю:  дай,  мол,  участок  земли,  тогда  и  поглядим, у кого
"дедовские методы". А тот ему показал на заброшенный пустырь,  который
вовсе  не  использовался.  "Вот на нем, - говорит, - и делай, что душе
твоей угодно".
   С  того  дня Рахим-бобо там и пропадает. И до чего усерден! Пригнал
быка и омачом вспахал участок, кетменем  взрыхлил  вдобавок,  а  потом
навоза привез и еще что-то. Затем посеял хлопок.
   Через неделю прибегает ошарашенный Джамшед и говорит, что  на  поле
Рахима-бобо  уже  есть  всходы.  Мы  пошли поглядеть, а там посередине
участка  растет  куст,  всего  один,  но  уже  нам  по  пояс  вымахал.
Удивились, а после нам пришлось чуть ли не каждый день удивляться. Рос
он с необыкновенной быстротой. Через несколько дней  стал  деревом,  а
затем  и  того  выше.  Чтобы  поглядеть  на  него,  приходилось голову
задирать.
   О  нем  газеты  написали, ученые приезжали, все пытали Рахима-бобо:
как ему это удалось? А он, предовольный,  скосил  глаза  на  нас  и  с
улыбочкой произнес:
   - Как, как... Дедовскими методами...
   Не только ехидным, но и злопамятным оказался.
   К лету хлопковое дерево верхушкой доставало облака, а чтобы  обойти
его  ствол, не менее часа требовалось. Но оно все росло и росло. Скоро
все окрестные кишлаки оказались в тени. Все радовались, ведь солнце  в
наших краях жгучее, а так прохладно.
   Ребятишки повадились лазить на хлопковое дерево  и  целыми  сутками
бродили  там.  Мы  на  это  сквозь пальцы смотрели, пока не заблудился
маленький Алишер, сын тракториста Азиза. До самого вечера его  искали,
организовали  специальные  отряды,  вызвали  на подмогу милицию, потом
наконец нашли. Стали вниз спускаться - не можем. Дерево  за  день  так
выросло, что мы оказались высоко над землей. Кишлак еле видно, а людей
и не разглядеть.
   Сидим,  ждем.  А дерево растет. Верхушку его уже снега покрыли и не
тают, несмотря на жаркое июльское лето. У нас стало дыхание спирать  -
воздуха не хватает. Высота же! Боимся, что дерево до космоса дорастет.
Тут смотрим: самолеты, вертолеты меж ветвей  летают.  Несомненно,  нас
ищут. Мы костер разожгли, только тогда нас заметили и сняли.
   В  народе  это  дерево  прозвали  "шайтан-дерево".   Действительно,
необыкновенное!  Полностью  его  и  не  разглядеть, даже не пытайтесь.
Хорошо, если ветку какую полностью видно. И теперь, чтобы ствол вокруг
объехать на машине, целый день требуется.
   В конце августа раскрылись коробочки, а хлопка в них!.. Словами  не
описать:  преогромная  ватная  гора. Сдай одну такую - весь район план
выполнит, полностью дерево обери - республика несколько годовых планов
перевыполнит. Но как это сделать?!
   Принялись  мы  обсуждать:  как  вести  уборку?   Кто-то   предложил
использовать  альпинистов,  другие  -  местную авиацию, а для этого на
каком-нибудь листе соорудить аэродром с поселком для  хлопкосборщиков.
А    Азиз    и    того   более   -   говорит:   надо   построить   там
хлопкоперерабатывающий комбинат да заодно и текстильную  фабрику.  Ему
возражают:  построить можно, но сколько времени на это уйдет, а хлопок
на  днях  нужно  убирать.  Горячие  головы  о   будущем   мечтают:   о
высокогорных  курортах,  горнолыжных  базах  с канатной дорогой и всем
прочим.
   ...Сегодня  мы сидим всей бригадой в сельской чайхане и размышляем:
как собрать хлопок, не дать ему пропасть? Как?
   Вместе  с  нами  и  Рахим-бобо.  Вот  он отхлебнул из пиалы терпкий
кок-чай, огладил седую бороду и задрал голову вверх. Долго смотрел  на
свое шайтан-дерево. Вздохнул, а после тихо произнес:
   - Да, перестарался... Учил же меня дед Мирзо: "Полегче,  внучек,  с
этими гиббереллинами..."




 Ист. Техника-молодежи (N 5, год неизвестен)
 OCR / spellechecking by Wesha the Leopard, wesha@iname.com

                  (Научно - фантастическии рассказ)

                    АНДРЕЙ МИХАЛОВСКИЙ, г. Москва


   - Ильма Кир, готов?
   - Готов, - отозвался историк.- Уже целых пятнадцать минут.
   -  Не  язви! - возмутился Стью Холл, дежурный. - Напоминаю второй и
третий параграфы инструкции "К исследованиям во времени".
   Ильма  усмехнулся,  он смог бы, наверное, пересказать инструкцию по
памяти даже задом наперед.
   -  Параграф второй. Ни при каких обстоятельствах не открывать своей
личности   обитателям   временного   отрезка,   являющегося   объектом
исследования.
   Параграф третий. Ни при каких обстоятельствах не снимать  с  головы
обруча   с   энергетической   спиралью.   При  малейшей  неисправности
немедленно  возвращаться  в  нулевое  время.  Примечание:  при   утере
контакта  с  энергетической  спиралью  возможна  полная  или частичная
амнезия. Чаще всего забывается будущее - по отношению  ко  времени,  в
котором находится человек. Ильма Кир, ты готов?
   - Готов.
   Легкий щелчок и секундное жужжание аппарата.
   Струйки серой мглы скользнули по извилинам мозга. "Время", -  успел
подумать историк, и чувства канули в темный колодец.
   Бездна мрака и гулкий хаос во мраке. Поблескивающие слюдяные  мушки
вьются  вокруг,  кружатся в танце. На губах горький привкус пыли. Мрак
колышется, свивается в жгуты, отползает; на зыбких  границах  белесого
света   вздрагивают   угрожающие  иглы  голубых  огней.  Ослепительная
вспышка. С окаменелых век срывается завеса.
   - Контакт!
   Ильма ощутил резкий запах снега и с усилием открыл плаза.
   Вокруг  вздымается  к звездному небу черный ночной лес; тьма в упор
смотрит на человека.
   -  Не  двигайся!  -  ясно услышал он предостерегающий голос Стью. -
Сейчас выровняю статус.
   Ильма  поднял руку и увидел на ладони меняющиеся красноватые блики.
Голова светилась, как ночник у кровати.
   -  Скорее!  -  раздраженно  прошипел  он,  услышав отдаленный хруст
ветки: - Сюда идут.
   - Все в порядке. Желаю удачи.
   Ильма зябко, со свистом втянул  в  себя  воздух  и  встряхнулся;  о
кольчугу звякнул наплечный плат.
   Ночь. Три часа ноль-ноль минут. Пятое апреля  тысяча  двести  сорок
второго года. Окрестности восточного побережья Чудского озера.
   Историк рассчитывал захватить и вчерашний день; в планы его входило
проследить  ход  событий  с  самого  начала: глубокая разведка отрядов
Домаша и Кербета,  столкновение  их  с  передовыми  силами  Ливонского
ордена,  смерть  Домаша,  отход  русского  войска  на боевые позиции -
восточный берег узмени Чудского озера...
   Но  ему  отказали:  немного  отличались  от  нормы  показатели  его
психодинамического  баланса.   Этого   оказалось   достаточно,   чтобы
ограничить  срок  его  пребывания  во  времени. Историк подумал, что в
конце концов он сможет провести добавочную экспедицию, и покорился.
   Сейчас, стоя в темноте, он еще раз проверил снаряжение: поправил на
голове помятый остроконечный шлем, оглядел старую иссеченную кольчугу,
вытащил  и  засунул  обратно  в  ножны  длинный  меч с простой крепкой
рукоятью; щитом он не пользовался, щит только мешал ему, как, впрочем,
многим  опытным  бойцам  древности,  в  руках которых меч становился и
лучшим из щитов.
   Ильма  Кир  придал  лицу угрюмое и усталое выражение и, не прячась,
пошел  в  ту  сторону,  где  слышал  звук  сломавшейся  ветки.  Черные
безлистые скелеты деревьев торчали из белеющего рыхлого снега, и среди
них порой гулко  разносилось  карканье  одинокого  бессонного  ворона.
Дыхание еле заметным вьющимся облачком вырывалось изо рта.
   Впереди внезапно раздалось удивленное "эй!", и молодой голос громко
окликнул:
   - Кто? Остановися!
   Ильма  замер  и  вытянул  шею,  оглядывая лес. Меж стволов мелькнул
колеблющийся свет.
   -  Я!  - крикнул он охрипшим от быстрой смены температур голосом. -
Хто тамо?
   Из  тьмы  появились две настороженные фигуры, одна из них поднимала
над головой пылающий факел.
   Перед Ильма стояли русские воины, снаряженные так же, как он сам, с
той разницей, что доспехи младшего из  них,  юноши  лет  восемнадцати,
выглядели  новее, были лучше и дороже. Его спутник, огромный бородач с
факелом в руке, остановился немного позади.
   Юноша, не снимая ладони с рукояти меча, надменно оглядел историка с
головы до ног.
   -  Што  зде  дееши?  Кой  еси?  - властно и резко спросил он. Ильма
удовлетворенно хмыкнул про себя: контакт состоялся.
   - Савва есмь воин, с Копорья, - свободно ответил он. - К князю иду,
ко Ярославичу, на сечу. А ты кто есь?
   Ноздри юноши гневно вздрогнули.
   - Дерзко речешь! - сказал он, угрожающее приблизив лицо. - На сечу,
глаголеши? Еда ведаю про то, может, лазутник и послух Бирьеров?
   "Сын какого-нибудь воеводы, - мелькнуло  в  голове  у  историка.  -
Нужно оскорбиться".
   Лицо Ильма исказилось, он отступил на шаг и потянулся к ножнам.
   -  Лазутник!  -  крикнул  он.  -  Ой,  зрю  я, высок ты под князем,
голощекий, счастье тобе!
   Юноша побелел от ярости и, шагнув вперед, выхватил свистнувший меч.
   "Вот повезло, - с раздражением подумал Ильма. - Как бы не  пришлось
возвращаться".
   Историк пригнулся и вытащил свой меч.
   Бородатый  великан,  до  того  момента  спокойно наблюдавший сцену,
неподвижно стоя с факелом в стороне, внезапно ожил.
   -  Не  по нраву то придет князю, - не меняя позы, проронил он. И от
одних этих слов утих гнев юноши.
   Он зло сверкнул в полутьме глазами и обернулся.
   - Зри, Кербет, - сказал он. - Негодный сей брань мене речет дерзку!
   "Кербет!"  -  с  удовольствием  отметил  историк  и еще раз оглядел
воеводу, решив позднее, когда встанет солнце, рассмотреть его получше.
   -  Негоже,  братия,  биться  соплеменникам,  егда  вороги домы наша
топчут.  Супротив  супостата  мечи  подымайте,   -   проговорил   тот,
нахмурившись. - Идем, княже, пора.
   Историку захотелось сесть на снег и расхохотаться.
   Князь!  Князь  Андрей,  брат  самого  Невского... Можно было раньше
догадаться; хотя кто бы мог подумать - бродящий  по  ночному  лесу,  с
одним только спутником...
   Так или иначе, оказал себе Ильма, в первом контакте ты наткнулся на
двух высших военачальников - редкая удача.
   - Прощай мене, княже, - наконец неловко пробормотал он.  -  Коли  б
ведал я...
   Андрей, не поворачиваясь к нему, кивнул головой.
   Гуськом  все  трое вышли к озеру и пошли по берегу узмени на запад,
впереди молодой князь, немного позади  и  правее  -  Кербет,  за  ними
обоими шел историк, оглядываясь по сторонам.
   Они вышли на берег, и взгляду  Ильма  открылось  бескрайнее  темное
ледяное  пространство, сливавшееся вдалеке с чуть более светлым небом.
В лицо ему ударил порыв пронзительного холодного ветра.
   Князь и Кербет стояли на берегу.
   В уже светлеющей ночи, сквозь голые  ветви  деревьев,  сияло  пламя
бесчисленных  костров  в  лесу.  Лагерь  был  полон сидящих, бродящих,
переговаривающихся  людей.  Можно  было  поразиться  многообразию   их
одеяний  и  оружия:  от  кольчуг  и  панцирей  до армяков; от шлемов с
платами - до простых шапок; от мечей и копий - до дубин и рогатин.
   Многие сошлись в этом месте на сечу с супостатом под знамена князя,
имя которого гремело по всей Руси,  -  тут  были  из  Новгорода  и  из
Переяславля, из Пскова и Суздаля.
   Они пришли, чтобы защищать не княжескую власть и не лавки городских
купцов,  вся  Русь  лежала  за их широкими плечами - будто протяжная и
печальная песня, словно святой в нищенском рубище, почерневшая от дыма
пожаров, кровью щедро политая...
   Князь  Андрей  и  Кербет  отправились  искать   Невского,   историк
попытался  увязаться  за  ними, но воевода только нахмурился и оказал:
"Пошто?"
   Ильма  решил, что увидит князя позже, и, побродив по лагерю, подсел
к одному из костров. В его медовых отблесках полулежали  два  бойца  в
иссеченных  кольчугах  и  неторопливо  поучали  новичков хитростям боя
против немцев.
   Один из двоих взглянул на историка и спросил:
   - Отколе есь?
   - Савва я, с Копорья, - ответил тот.
   - С Копорья, - оживился- второй. - И я! Митрий мене кличут!
   Ильма  сделал  вид,  будто  обрадовался  земляку,  особой  радости,
однако, не испытывая. Они сели рядом.
   - Зрю я, - оказал Митрий, - был ты уж в сечах.
   Историк был доволен, что речь зашла не о Копорье, хоть и знал  этот
городок досконально.
   - Бывал, - спокойно отозвался Ильма, подтягивая ножны  меча,  чтобы
не мешали сидеть. - На Неве бился со Ярославичем. - И это была правда.
   - Жена у тебя али еще хто?
   - Один.
   По лесу разнесся клич - выходить на лед. Историку  показалось,  что
он узнал голос Кербета.
   С возбужденным гомоном воины стали вставать от костров, осматривать
оружие и потуже перевязывать лапти; многие шли со щитами.
   Берег узмени, пустынный до того, вдруг наполнился русскими воинами.
Они шли и шли, выходили на берег и спускались на лед.
   "...На Чудьском озере, на узмени, у Воронея камени..."
   Легендарный Вороний камень. Но это было вчера, четвертого апреля. К
ночи полки перешли южнее, и  теперь  скалу  даже  не  было  видно,  ее
заслонял собой лесистый выступ полуострова; у оконечности последнего и
строились сейчас воины.
   Одним  из последних выходя из леса, историк увидел наконец и самого
князя Александра.
   Невский  неподвижно, как изваяние, сидел на белом коне на пригорке,
взгляд его был устремлен на далекий ледовый горизонт.  Ильма  подумал,
что Александр мало изменился со времени битвы на Неве.
   Князь был высокий, мощного телосложения молодой мужчина, на вид лет
тридцати,  на  самом  же  деле  в то утро пятого апреля было ему всего
двадцать два года.
   Из-за  деревьев  рванулись  первые  лучи восходящего солнца. Митрий
улыбнулся.
   -  Ну, светило, здравствуй! - сказал он. - Теперь и помереть можно.
Но, бог даст, живы выйдем.
   Раздались   крики.  Земляки  обернулись.  Со  стороны  Суболичского
берега, крича что-то, во весь опор мчался всадник.
   Через  секунды он приблизился, пролетел сквозь расступившиеся полки
и, подскакав к береговой линии, попытался резко осадить лошадь, но она
поскользнулась и грохнулась об лед. Всадник успел отскочить в сторону;
прихрамывая, он подбежал к пригорку и торопливо поклонился  князю,  не
снимая шлема.
   - Што? - крикнул Невский, перегнувшись к нему в седле.
   - Немцы на лед спускаша! - громко ответил гонец.
   Известие быстро облетело полки, гомон притих.
   Александр,  не  оборачиваясь,  сделал короткий знак рукой, подзывая
Кербета, и что-то тихо сказал ему.
   Воевода слегка наклонил голову, повернулся и издал громкий клич: из
леса немедленно выскочило несколько всадников, он помчался с  ними  на
лед к войскам,
   За  десять-пятнадцать  минут  Кербет  выровнял  войска  в  огромную
многорядную  дугу  недалеко  от  берега.  Историк и Митрий оказались в
самом центре ее, заполненной суздальцами.
   Воцарилась тишина.
   Ильма услышал стук копыт, обернулся и успел заметить, как Невский и
князь  Андрей,  разделившись,  поскакали  в разные стороны и исчезли в
лесу. "Засадные конные дружины", - с удовлетворением  отметил  историк
и, оглядевшись, увидел на левом фланге Кербета на гнедой лошади.
   В полном молчании застыли полки. Лица людей  казались  одинаковыми,
все  они  были суровы и угрюмы, готовые принять смерть; все знали, что
она не заставит себя долго  ждать,  еще  невидимая,  она  уже  мчалась
навстречу. Историк внимательно вглядывался в приближающихся рыцарей.
   Рыцаря надвигались, как всегда, гигантским ровным  тупым  клином  -
впереди пятеро, за ними семеро, девятеро...
   Молодой воин,  стоявший  рядом  с  Митрием,  не  в  силах  сдержать
смятения,   попятился,  не  сводя  расширенных  глаз  со  стремительно
надвигающегося ливонского войска. "Ну! -  ухватил  его  Митрий.  -  Не
бойсь!"
   Рыцари приближались с каждой секундой, уже видны  были  их  рогатые
шлемы  и  вьющиеся  белые плащи. Они мчались, подняв длинные копья, но
осталось  не  более  пятисот  метров,и  одним   движением,   сверкнув,
опустились острия, нацелились вперед.
   - Эй... братия! - раздался в рядах  позади  Ильма  чей-то  одинокий
растерянный голос. - Как же мы их...
   Русское войско неровно ощетинилось копьями, над головами  мелькнули
крючья.
   - Щас... - пробормотал Митрий, пробуя большим пальцем острие меча.
   Расстояние   между  войсками  быстро  сокращалось;  лед  гудел  под
копытами  лошадей.  Оставалось  сто  метров,  пятьдесят...  Напряжение
выросло до предела.
   Историк,  вытащив  меч,  до  последнего  мгновения,  когда   войска
взорвались  единым ревом, с интересом разглядывал трепещущий на ветру,
знакомый огромный крест на знамени центрального рыцаря.
   Конный  клин,  как топор в полено, на полном скаку врубился в центр
русской дуги и разметал на две стороны пеших суздальцев.
   Митрий,  оскалясь,  ухватил крюком ливонского всадника и, упираясь,
тащил его на лед.
   Над  узменью,  далеко разносясь в холодном воздухе, качался бешеный
двуязычный крик ярости и злобы. Молодой воин, вскрикнув, отшатнулся от
лошади и упал под мечом, как срубленная ветка.
   "Фланги должны начать смыкаться, фланги... Нет, рано", -  мелькнуло
в  голове  у  Ильма,  рассчитанными движениями отбивающегося от ударов
меча.
   Строй  ливонцев  нарушился,  они  остановились  и  скучились,  рубя
направо и налево.
   Фланговые   переяславские  и  новгородские  дружины  стали  наконец
смыкаться, прижимая рыцарей к берегу, охватывая их в полукольцо.
   Огромный  тевтонец  с  волочащимся  за  конем знаменем льва яростно
наступал на историка. Тот, размахнувшись, ударил  мечом  по  лошадиной
морде.   Лошадь   дико   заржала   и,  встав  на  дыбы,  свалилась  на
окровавленный лед.
   "Дружины,   конные  дружины...  Перелом  наступает.  Не  пропустить
появления конных дружин князя. Проследить..." Историк метался  в  гуще
боя,  автоматически  отбивая удары. Древко копья скользнуло по шлему и
сдвинуло спираль.
   Ильма  ощутил  жестокий  удар  и почувствовал, как с головы, порвав
ремень, слетел шлем. Забыв обо всем, он в страхе тронул висок,  обруча
со спиралью не было.
   Чей-то яростный голос взревел над самым ухом. Ильма дернулся, резко
обернулся  и  успел  лишь  заметить плеснувший на все небо василиск, и
меч, разрубив кольчугу, швырнул историка на кровавый лед.  В  смятении
он  попытался  вскочить,  но  лошадь  снова  опрокинула  его  под ноги
сражающихся.
   Не понимая, что делает, он пополз в сторону и замер.
   Что-то угрожающее родилось  вокруг  него.  Солнце  потемнело,  мозг
сжало, как в тисках.
   Перед ним вдруг возникла исполинская стена-чудовище;  она  окружала
его,  живая,  полупрозрачная, с дрожащими крохотными огоньками, словно
вкраплинками слюды.
   Расширенными  глазами  он смотрел на нее и внезапно понял, что это.
Он понял и закричал от ужаса...
   При  утере...  Контакта...  Энергетической  спиралью...  Может  при
определенных условиях... Амнезия... Потеря памяти...
   Ильма   закричал.  Стена  серой  мглы  накренилась  и  стремительно
понеслась на него...
   -  Возьмите  меня  отсюда!  -  заорал вне себя историк. - Дежурный,
возьми меня отсюда!
   -  Ильма!  - завопил Стью. - Найди спираль, спираль! Она у тебя под
ногами! Найди спираль! Скорее, скорее! - И кричал кому-то  там:  -  Не
могу... Не могу удержать Ильма! Сделай что-нибудь!
   Ильма сидел на земле и остановившимся взглядом смотрел перед собой.
Перед глазами его цвели красные маки.
   - Ильма Кир! - кричал кто-то из пространства. -  Закрой...  Слышишь
меня?  Закрой глаза, надави на виски и старайся ни о чем не думать! Ты
продержишься некоторое время. Ильма!!
   Было поздно.
   Полупрозрачная стена уже обрушилась на  его  мозг.  Все  смешалось.
Ильма Кир перестал существовать.



   Савва очнулся и поморщился от боли в голове.
   Он  лежал  на  спине  в  ложбинке,  образованной  двумя  лошадиными
трупами,  голова его опиралась на конский круп, в расслабленной ладони
ощущалась рукоять меча.
   Он вспомнил сечу и удар по голове. Теперь вокруг царила тишина.
   "Язвен яз, али што?" - подумал Савва  и  попытался  встать,  но  не
смог.
   Плечо ссохлось с кольчугой в запекшейся крови.  Савва  выругался  и
поднял глаза.
   По пустынному, каркающему воронами полю к  нему  с  залитым  кровью
лицом, волоча меч и пошатываясь, брел Митрий.
   Он подошел к земляку и обессиленно рухнул на колено.
   - Како, брате? Живы вышли?
   - Живы, - с трудом шевельнув почерневшими губами, ответил Савва.  -
А сеча?
   - Побили супостата, - со злобной радостью отозвался Митрий. -  Иные
пали,  иные на сиговице сгинули... А иных княже семь верст бил по леду
до самого Суболичьского берега!
   - Побили ворогов, - проговорил Савва.
   - Язвен есть? - спросил Митрий.
   - А! - махнул рукой Савва и, опираясь на плечо друга, встал.
   - Язвен! - сказал Митрий. - И я. Да только иные наши совсем убиты.
   - Идемо, брате, - сказал Савва.
   - Идемо, - отозвался Митрий. Они обнялись и, шатаясь, побрели среди
трупов   по   окровавленному  льду  в  ту  сторону,  откуда  доносился
отдаленный колокольный звон.






   Дома меня ждало чудо. Настоящее  чудо.  Да  и  как  иначе  назовешь
крошечный росток  подорожника.  Сколько  разговоров  было  -  мол,  не
приживется, завянет, где это видано, выращивать дома  такую  редкость!
Но вырос! Мне из Бразилии обещали еще прислать  семена,  на  этот  раз
лопуха. В  нашем  двадцать  первом  веке  живое  растение  в  квартире
встретишь реже, чем, скажем, попугая в  двадцатом.  Впрочем,  попугаев
сейчас тоже не осталось...
   Мелодично прозвенели часы  -  рабочий  день  в  Климатическом  бюро
закончился. Мне оставалось только взять кое-какую литературу по флоре,
и домой. Я подошел к библиотечному шкафчику в углу  кабинета.  На  его
верхней полке теснились говорящие книги. На средней - визорные:  немые
кинофильмы  на  страничных  экранах   со   струящимися   разноцветными
строчками. На нижней - книги, хранящие не только звуки, но и запахи.
   Вот эта - "Выращивание реликтовых растений" - пожалуй,  именно  то,
что надо. Я сунул кассету в карман, вышел из комнаты и закрыл дверь на
ключ.  По  коридору  уже  спешили  сослуживцы  -  на  улице  дожидался
туристический аэробус. Сегодня у нас экскурсия в  ботанический  сад  -
там выставили на обозрение одну из последних берез.
   - Рассаживайтесь, рассаживайтесь, - торопил  шеф.  -  А  ты  пешком
добираться будешь?
   Я вздохнул:
   - Не могу я с вами! Мне подорожник полить надо!
   Коллеги  переглянулись,  а  начальник  махнул  рукой,  отпуская,  и
добавил:
   - Следующая экскурсия - к тебе.
   Сбежав по ступенькам подъезда, я зашагал вдоль  стены  под  защитой
бледной тени. На улице неслись пыльные вихри,  они  хороводили  вокруг
чахлых кустов, запутывались в кронах редких деревьев  и  осыпались  на
головы редких прохожих, с надеждой поглядывающих в палящее безоблачное
небо. И совершенно напрасно, в городе осадки сегодня не запланированы.
Мне ли не знать?
   Я так торопился, что столкнулся  с  могучим  парнем  в  брезентовой
робе, суетившимся возле грузовика и то ли помогающим, то  ли  мешающим
роботам укладывать в него пластиковые ящики.  Ящики  они  выносили  из
приземистого здания с вывеской "Книгохранилище".
   - Ты что?! - рявкнул он и вдруг цепко ухватил мой  локоть.  -  Ага,
попался, Суховей Ураганыч! Узнаешь?
   - Извините, гражда... - Я взглянул на  парня  пристально  и  ахнул,
узнав знакомого школьных лет. - Сева Котлов?
   - Он самый! Эй, поаккуратнее! - Это уже  относилось  к  шестирукому
металлическому гиганту, задевшему ящиком распахнутые складские ворота.
Те даже загудели.
   - Грузчиком подрабатываешь? - поинтересовался  я,  подыскивая  тему
беседы - особенно близкими друзьями мы никогда не были. -  Ты  же,  по
слухам, в  каком-то  институте...  постой-постой...  и  не  выговоришь
сразу... Инвторсыр, что ли?
   - Институт вторичного сырья, - ухмыльнулся школьный приятель.  -  А
ты погодой заправляешь? Тайфуны, ураганы... И не стыдно?
   - С чего бы? - удивился я.
   - В январе от вас снега не дождешься, летом - дождя. Неделю  пороги
обивал, бюрократ ты всепогодный!
   Я пожал плечами:
   - Так это ты вчера скандалил? Заказы надо правильно оформлять, а то
ливень ему подавай, причем за городом. Рассаду там, что ли, высадил?
   -  Точно!  Не  цветочек  же  в  горшочке,  как  у  тебя.  Наслышан,
наслышан...
   Киберы  между  тем,  шумно  затворив  дверь   книгохранилища,   уже
забрались в кузов и чинно расселись на ящиках.
   - Присоединяйся, - сказал Сева, - недалеко.
   - Куда это?
   - Узнаешь. Не пожалеешь. Помочь забраться?
   Я  забрался  в  кабину.   Однокашник   устроился   рядом,   включил
автоводитель, и машина тронулась. Некоторое время мы молча поглядывали
по сторонам, хотя любоваться  особенно  было  нечем:  бетон,  асфальт,
стекло. И те пыльные смерчи, туманящие обзор.
   - Как ты думаешь, - спросил наконец Сева, - чего здесь не хватает?
   - Прохлады, зелени и газированной воды, - буркнул я.
   - Нет, - хмыкнул  приятель,  -  киосков  с  водой  нам  встретилось
больше, чем деревьев.  А  в  остальном  ты  прав.  Откуда  же  взяться
нормальному  воздухообмену?  А  пыль?  Раньше  суховеи   задерживались
лесопосадками, но ведь вырубили все, что можно,  перевели  на  спички,
мебель, книги. Это теперь книги микрофильмированные, а раньше были  из
бумаги. Ты знаешь, как ее делали?
   - В основном  из  древесины,  -  я  вспомнил  о  своем  растении  и
вздохнул.
   - Верно. Когда-то выпускалась  масса  скучных,  неинтересных  книг,
которые прямиком из типографии шли на  склады.  Ну  были,  конечно,  и
полезные книги, но меньше, чем плохих. Так сколько бумаги  уходило,  а
бумага - это деревья. Сколько же их погибло, соображаешь? - Он  кивнул
на дорогу,  вдоль  которой,  словно  километровые  столбики,  мелькали
одинокие серые кусты. Мы  уже  выезжали  из  города,  и  за  обочинами
потянулась выгоревшая от солнца  степь,  просматривающаяся  до  самого
горизонта. Ни рощ, ни отдельных деревьев.
   Я неожиданно разозлился:
   - Поздно спохватились! Поистребили леса, разбазарили семена. Сажать
нечего. Подорожник еле достал...
   Приятель  покосился  на  меня  и  неопределенно   хмыкнул.   Машина
замедлила ход. Стали попадаться стоящие грузовозы, какие-то механизмы,
группы людей. Возле  самой  большой  мы  затормозили.  Многие  были  в
накидках, дождевиках или при зонтах, и  все  молча  поглядывали  то  в
небо, где плыло сиротливо  облако,  то  на  поле,  испещренное  рядами
лунок.
   - А где мы, собственно? - поинтересовался я.
   - На опытном участке нашего института.  Сам  же  сказал  -  просили
дождь рассаду поливать.
   Открыв дверцу, я спрыгнул на землю. Киберы сноровисто выгружали  из
кузова ящики, складывали на ручные тележки и везли в поле.
   - Опаздываете, коллеги! - К нам подбежал толстяк в  плащ-палатке  и
болотных сапогах. На его круглом  лице  подпрыгивали  смешные  круглые
очки. - А вы, кажется, из Климатического? Обещаете дождь?
   - По графику, - я недоумевал и тщетно стремился не показать  своего
замешательства, -  если  вы  соответствующим  образом  договорились  с
Климатическим бюро...
   А Сева уже распоряжался  роботами.  Одни  из  них  катили  по  полю
тележки, другие доставали из вскрытых ящиков книги и бережно  опускали
в лунки, третьи чем-то их поливали из голубых баллонов  и  заравнивали
почву.
   Я закрыл рот и судорожно глотнул.
   - Извините, что-то, наверное, с глазами. Там,  в  поле...  Ущипните
меня.
   Толстяк охотно повиновался. Все осталось по-прежнему:  тара  пуста,
лунки  засыпаны,  а  присутствующие  изучают  облако,  почерневшее   и
набухшее, готовое разразиться грозой.
   -  В  нашем  Инвторсырье,  -  сказал  толстяк,   наслаждаясь   моим
изумлением, - разработана  оригинальная  методика  возрождения  лесных
массивов. Разве вам не объяснили?
   - Собирался, шеф, - сообщил вновь очутившийся рядом Сева Котлов.  -
Да не успел как-то. Суховеич, разве не ясно - здесь рождается чудо. Мы
изобрели препарат, преобразующий бумагу в то, чем она была  раньше.  А
бумага это в основном что?
   - Древесина, - тупо отозвался я.
   - То есть деревья.  Молодец.  Скажешь,  преступление  -  уничтожать
литературу. Но это  плохая  литература,  а  мы  снова  поднимем  леса,
изведенные по глупости, незнанию, неумению. Уразумел?
   С минуту я соображал. Потом пробормотал:
   - Знакомо. Бывало уже в истории. Книги жгли, запрещали,  упрятывали
в спецхранилища. А вы их сразу в землю, в могилу!  Поздравляю!  А  кто
решает, какие произведения на удобрения, какие на полку? Ты, Сева?
   - Зачем же вы так, молодой человек? - "Шеф" бережно взял  меня  под
локоть. - Художественные достоинства определяет Центральный компьютер,
подключенный к данным о том, как  их  читают  в  библиотеках,  ведь  и
старинные книги кому-то нужны. Их ведь и в  букинистических  магазинах
еще продают. Так вот, компьютер и здесь наводит справки,  какие  книги
покупают, а какие нет. Вот здесь, к примеру,  девяносто  девять  тысяч
девятьсот экземпляров монографии Бредянского  "Партогенез  блохи".  Вы
знаете, что такое блоха?
   - Нечто вымершее, ископаемое, вроде динозавра, - пробормотал  я.  -
Но все равно, можно ли уничтожить сгустки мысли?
   - Балда, - добродушно сказал однокашник. -  Ты  ее  под  расстрелом
читать не станешь. И никто другой. И все-таки  по  нескольку  десятков
экземпляров даже самой скучной книги мы оставляем. А  знаешь,  сколько
оказалось  в  мире  такой  бумажной  чепухи?  Миллиарды  и   миллиарды
экземпляров. И каждую можно превратить в дерево!
   - Сам балда! - огрызнулся я машинально, и вдруг я все сразу  понял.
Сначала здесь, а потом  повсюду  зашумят  новые  рощи,  потекут  реки,
заголубеют озера и пруды. И климат будет мягче. И никто  не  поедет  в
ботанический сад разглядывать одну из последних  берез.  Они  появятся
повсюду, как и ели, липы, сосны...
   - Неужели у вас получится? - тихо спросил я.
   - Обязательно! Смотри...
   Облако набухло  в  тучу,  нависшую  над  полем,  над  застывшими  в
ожидании людьми.  Ослепительно  заветвилась  молния,  громыхнуло  -  и
хлынул дождь.
   Сразу  потемнело,  запузырились  лужи.  Я   мгновенно   вымок,   но
продолжал, как и все остальные, стоять под  секущими  струями.  Потому
что из почвы начали проклевываться тысячи зеленых  ростков.  Возможно,
это просто показалось - влага застилала глаза, и  все  же  я  поверил:
моему подорожнику не быть музейной диковиной, которой завидуют другие.
Невесть откуда появившиеся мальчишки  плясали  по  лужам,  восторженно
распевая старинную песенку: "Дождик, дождик, пуще лей..."  И  я  вдруг
понял, что как заклинание повторяю вместе с ними  эти  слова,  которые
теперь казались пророческими и мудрыми.




Биографии  Александра  Климова  и Игоря Белогруда схожи. Оба родились в 1959
году,   окончили   Московский   геологоразведочный   Институт   Имени    С.,
Орджоникидзе,  работают  в  одном и том же проектном институте. Предлагаемый
рассказ - их вторая совместная публикация в жанре научной фантастики (первый
рассказ был опубликован в журнале "Энергия" э 9 за 1984 год).



                                Москва




   - Ну что ты опять заладил  -  "хозяин"  да  "хозяин"?!  -  сердясь,
воскликнул Андрей. - Слово-то какое  мерзкое,  от  него  так  и  разит
немытым  средневековьем.  Можно  быть  хозяином  каких-либо  вещей   -
предметов неодушевленных, но как одно  живое  существо  может  владеть
другим? По-моему, даже у собаки не может быть хозяина. Пусть у  одного
выше коэффициент интеллекта, он прямостоящий и покрыт гладкой  розовой
кожей, а у другого - четыре лапы, мохнатые уши и хвост бараночкой.  Ну
и что? Подобные несоответствия не мешали собаке  спасать  человека  от
гибели и получать в награду пинок сапогом. А ты меня - "хозяин"! Тогда
я должен называть тебя вещью, но ты же не вещь.
   Робот помолчал и возразил:
   - Хорошо. Я буду называть тебя по имени, хотя это и нелегко. Термин
"хозяин" заложен в мою  первичную  память,  но  я  постараюсь.  Теперь
объясни, я не понял.
   Андрей вздохнул и, отвернувшись от осциллографа, спросил:
   - Что же тебе непонятно, горюшко мое?
   - Ты проводишь параллель с собакой. Она неверна, нелогична.  Собака
менее разумна, но более одушевленна, чем любой робот. Она  не  скована
рамками программы, имеет свободу инициативы. Действия же робота,  даже
внешне создающие впечатление самостоятельного поступка,  являются,  по
сути, косвенным подтверждением  заложенной  в  него  программы.  Робот
всегда логичен. Так чем же я тогда  отличаюсь  от  стереовизора,  тоже
запрограммированного  на   некоторое,   правда,   меньшее   количество
операций? Его вы называете вещью.
   - Логика! Везде логика! Но, помимо научной логики, есть еще одна  -
человеческая. Она, хотя  и  называется  логикой,  по  существу  крайне
субъективна и нелогична. На Крооне существуют мыслящие кристаллы. Куда
их причислить: к одушевленным или нет? Из зоопарка убежал медведь.  За
кого больше волнуется смотритель: за людей или  животное?  Академик  и
студент: кто из них умнее, а кто разумнее? На Промаксе  робот  вытащил
моего однокашника Гришу Журавлева из-под обвала. Робот погиб, а  Гриша
стряхнул пыль,  сказал:  "Слава  богу,  выкрутился!"  -  и  беззаботно
засмеялся, даже не взглянув на изуродованные останки спасителя. Кто из
них одушевлен? Кто из них более "человек"? Кто сможет ответить на  все
эти "кто"?
   Андрей повернулся к приборам  и,  взглянув  на  экран,  расстроенно
протянул:
   - Ну вот, видишь? Прозевал второй цикл. Вся работа насмарку!



   Андрей откинул крышку люка и выглянул  наружу.  Мелкая  серая  пыль
подушечками  осела  в  пазах  и  затейливо  растеклась  по  плоскостям
вездехода. Струи раскаленного воздуха  метались  по  галечнику,  кидая
пригоршни песка в блестящий пузырь гермошлема.
   Подумав, Андрей включил светофильтры. Солнце, до этого  размазанное
по  небу  небрежными   оранжевыми   мазками,   сразу   обрело   форму,
превратившись в скромный багровый диск.  Долина  потемнела  и  как  бы
сжалась в размерах.
   - Вот здесь и поставим, - сказал Андрей, указывая на  остроконечный
растрескавшийся холм, над вершиной которого крутились песчаные смерчи.
   Робот неуклюже спрыгнул на землю и, проваливаясь в песок,  пошел  к
багажнику.
   Ажурные веточки радиомаяка, казалось, трепещут под  ударами  ветра.
Робот вложил маяк в свою грузовую нишу и, щелкнув магнитными зажимами,
сказал:
   - Я готов.
   Андрей кивнул, и  они  медленно  двинулись  через  песчаное  озеро,
определяя топи и  течения  небольшим  переносным  сейсмографом.  Склон
холма встретил их крошащимися плитами  сланца  и  струями  камнепадов.
Иногда песок,  плотно  забивший  какую-нибудь  трещину,  вздувался  и,
тяжело вздохнув облачком белесого газа, разлетался,  как  конфетти  из
новогодней  хлопушки.  Кварцевое  крошево  выбивало  дробь  на  стекле
гермошлема и скатывалось вниз.
   Человек и робот поползли вверх, цепляясь за выступы  плит,  ломких,
как старый шифер. На вершине  холма  разбойничали  горячие  восходящие
потоки, собиравшие легкую ткань  комбинезона  в  складки  у  основания
шлема.
   Андрей посмотрел вниз и вздохнул. До самого горизонта  простиралась
галечная  равнина  с  редкими   песчаными   озерами   и   причудливыми
рассыпающимися холмами. Со  стороны  далекого  горного  плато  донесся
низкий  раскат,  и  пыльное  небо,  до  этого  красное,  вдруг  начало
наливаться холодной зимней синевой.
   - Андрей, посмотри, - ровным голосом сказал робот.
   Человек вздрогнул от неожиданности.  Песчаное  озеро,  которое  они
только что перешли, всколыхнула мелкая рябь. Его края приподнялись  и,
набирая скорость, помчались по кругу. Сперва гладкое  и  плоское,  как
блин, озеро превратилось в блюдце, затем в чашу, наконец  в  свистящую
вибрирующую  воронку.  В  середине  ее  образовался  черный  бездонный
провал, в котором бесследно исчезали закрученные песчаные вихри. Время
от времени с края воронки срывался крупный камень  и,  описав  плавную
дугу, падал в галечные  россыпи.  Один  из  таких  снарядов  угодил  в
лобовой щиток - тот отозвался резким металлическим звоном.
   Наконец из провала вырвался огромный клуб сизого дыма. Он  поднялся
на высоту полукилометра, потускнел и на  глазах  растаял.  У  подножия
холма опять простиралось ровное песчаное поле.
   - Да! - восхищенно воскликнул  Андрей,  но  тут  же,  застеснявшись
своей детской восторженности,  серьезно  добавил:  -  А  теперь  -  за
работу. И так много времени потеряли.
   Робот раскинул гибкие  манипуляторы  и  начал  одновременно  бурить
четыре  шурфа  для  закрепления  растяжек.  Перфораторы   вибрировали,
выкидывая  из  скважин  тучи  серой  прокаленной  пыли.   Манипуляторы
вздрагивали, сокращались и, казалось,  жили  отдельно  от  бурильщика,
замершего на гидроопорах.
   - Ну ты и напылил,  -  добродушно  проворчал  Андрей,  любуясь  его
работой.  Блестящие  руки-щупальца   придавали   роботу   сходство   с
трудолюбивым осьминогом, благоустраивающим свое жилище.
   Андрей уже пристегивал концы растяжек к  опорам  маяка,  когда  над
дальними горами вновь громыхнуло  и  все  вокруг  на  мгновение  стало
синим.  Андрей  озабоченно  повертел  головой  и  закричал,   стараясь
перекрыть нарастающий гул:
   - Давай быстрее! Скоро шквал пойдет, - а сам  с  тревогой  подумал:
"Успеть бы маяк закрепить. Последний... Заменить нечем".
   Манипуляторы затряслись быстрее, Андрей судорожно разматывал  бухту
троса.
   Шквал, как всегда,  налетел  внезапно.  Плотной  стеной  ударил  по
площадке и подхватил маяк, словно пушинку.  Единственная  закрепленная
растяжка натянулась и, звякнув балалаечным  баском,  лопнула.  Ажурная
пирамида взмахнула веточками антенн и полетела в  пропасть.  Следом  к
краю площадки тащило Андрея.
   У  обрыва  торчали  зубья  кристаллических   сланцев.   Зацепившись
диагональной стяжкой, маяк завибрировал в ревущем потоке,  как  модель
планера в аэродинамической трубе.
   Андрей висел над пропастью на руках,  рядом  чудом  держался  маяк.
Робот рванулся к обрыву,  но  три  щупальца,  связанные  заглубленными
перфораторами, натянулись и отбросили его назад. И  лишь  единственный
свободный манипулятор мог дотянуться - или до маяка, или до человека.



   -  Твой  вариант  развития  данного  дебюта   противоречит   теории
шахматной игры. Ошибочное перемещение тяжелой фигуры "ладья" исключает
возможность рокировки, которая на двадцать первом ходу будет  являться
единственным средством защиты  после  передвижения  фигуры  "ферзь"  с
последующей позицией "вилка" и потерей фигуры "слон".
   Андрей почесал затылок перевязанной рукой, растерянно оглядел доску
и, вернув ладью на прежнее место, сказал:
   - Сколько раз давал себе слово не играть с тобой в шахматы! То, что
ты меня постоянно обыгрываешь, закономерно и нисколько не  портит  мне
настроения. Но твой чудовищно правильный, сухой и пахнущий  нафталином
язык выводит меня из равновесия. После любой сказанной тобой  фразы  я
затрачиваю    несколько    секунд     на     перевод     получившегося
словарно-грамматического компота на нормальный язык. Говори проще!
   - Я запрограммирован  на  конкретные,  точные  по  смыслу  и  форме
ответы. Я  постараюсь  устранить  естественный  автоматизм  подготовки
фраз,  но  не  смогу  в  должной  мере  оживить  разговор   красочными
гиперболами и забавными вульгаризмами, хотя понимаю их  смысл  и  могу
предположить их значительную роль в общении людей. Не требуй  от  меня
слишком многого, ведь я всего лишь машина.
   Андрей с досадой смахнул фигуры в ящик стола и воскликнул:
   - Опять двадцать пять! Интересное складывается положение: я  второй
год пытаюсь убедить машину, что раз она способна мыслить,  то  уже  не
является  машиной  в  традиционном  понимании  этого  слова,   а   это
бронированное чудовище отбрыкивается всеми манипуляторами и трагически
заявляет, что оно всего лишь вещь,  предмет,  инструмент...  Тьфу!  Ну
почему  ты  мыслишь,  так  скучно  и  однобоко?  Почему,  как   баран,
упираешься в  свою  первичную  программу,  совершенно  не  считаясь  с
приобретенной информацией? Ведь ты каждый день изменяешь те  принципы,
которые  были  заложены  в  тебя  при  рождении.  Кто  придумал,   что
помощником человека должен  стать  ходячий  бездушный  арифмометр?  Не
перебивай! Знаю, что хочешь сказать!  Кем  доказано,  что  эмоции  вам
недоступны? Ведь там, на холме, ты  спас  сначала  меня,  а  уж  потом
вытащил  маяк.  Это  противоречит  твоей  неумолимой  логике:   ты   -
экспедиционный робот, твоя программа базируется на рациональности, без
всяких комплексов обожания. А маяк-то был последним, без него сюда  не
смог бы приземлиться  ни  один  космический  корабль!  Ты  же  вытащил
сначала меня, рискуя потерять незаменимый прибор. Это ли не проявление
эмоций? Это ли не  человечность?  Да  окажись  на  твоем  месте  Гриша
Журавлев, настоящий человек из мяса и костей,  он  бы  сперва  вытащил
маяк.
   Робот молчал, и Андрей, выпив стакан воды,  продолжал  с  удвоенной
энергией:
   - Возникает вопрос: почему люди десятками лет работают бок о бок  с
роботами и не испытывают к ним не то что любви, но  даже  элементарной
привязанности? Ведь даже к кошкам, давно разучившимся ловить мышей, мы
подчас питаем самые нежные чувства. Неужели причина кроется  только  в
человеческой черствости? Может, она глубже,  в  вас  самих?  Никто  не
сможет сделать робота духовно обогащенным  от  рождения.  Этого  можно
достигнуть только в процессе познания, общения, жизни. Ведь и младенец
появляется на свет как и вы, только со скромной первичной  программой.
И если такого малыша отдать на воспитание  роботу,  превратить  его  в
"кибернетического маугли", то что же  из  него  получится?  Смею  тебя
уверить: белковое кибернетическое устройство! А что,  если  попытаться
сделать наоборот? Ведь именно воспитание определяет облик.
   Робот замигал индикаторами и упрямо повторил:
   - Я никогда не смогу стать таким, как ты.
   Андрей вдруг успокоился и тихо проговорил:
   - Не требуется, чтобы робот  подделывался  под  человека  или  даже
становился таким же, как он. Вы - самостоятельная  группа,  такая  же,
как люди или животные, только созданная не природой,  а  человеком.  У
вас свои особенности,  характерные  черты,  которые  и  выделяют  вашу
группу из остальных.



   Ночью  было  землетрясение.  Титановый  куб  станции   подкидывало,
швыряло, и казалось удивительным, как он удерживается на фундаменте.
   Уцепившись за поручни, Андрей с ужасом представлял, что  получится,
если его от них оторвет.
   Наконец наступила тишина. В отсеках клубилась пыль.  Где-то  капала
вода.
   Перешагивая через обломки, человек  и  робот  добрались  до  дверей
шлюзовой камеры. Андрей застегнул скафандр  и  нажал  кнопку  "выход".
Массивные плиты разъехались, в шлюз хлынул жемчужный свет.
   - Это не планета, а какой-то хаос, - уныло сказал Андрей. - Буйство
тектоники и радиации. Что ни день, то неприятности. Посмотри!
   Робот сверкнул неоном фотоэлементов и подтвердил:
   - Авария первой категории.
   Была ясная безветренная ночь. Густой  свет  двух  лун  дробился  на
грунте мириадами желтых снежинок.  От  камней  и  валунов  разбегались
крылатые V-образные тени. Они пересекались  и  переплетались,  образуя
сложный черно-желтый узор.
   За полчаса местность изменилась до  неузнаваемости.  Над  ребристым
строением энергетической подстанции возвышалась огромная,  причудливых
очертаний скала - раньше ее не было. Сейчас она на глазах разрушалась.
Растрескивалась, расползалась. С ее склонов сыпались каменные обломки.
Силовой трансформатор был уже погребен: на его месте из щебня  торчала
лишь пара  искореженных  металлических  ферм.  В  любой  момент  могло
нарушиться неустойчивое равновесие: тогда тысячи тонн камня  обрушатся
на подстанцию.
   - Плохо дело, - сказал Андрей. - Не знаю, что и предпринять.
   - Можно попробовать сбить вершину скалы направленным  взрывом...  -
начал робот.
   - Точно! Ты - голова! - перебил его Андрей и ринулся к шлюзу.
   Он вернулся спустя минуту, нагруженный свинцовым цилиндром ядерного
фугаса и связкой радиоуправляемых взрывателей. Двинулся было к  скале,
но робот удержал его за плечо:
   - Тебе туда нельзя. Слишком большой риск.
   - Ты что? Не дури, времени мало.
   - Нет, - жестко  сказал  робот.  -  Инструкция  запрещает  человеку
работать в местах с категорией опасности выше второй.
   -  Это  прямо-таки  забавно!  А  вся  планета   какой,   по-твоему,
категории? Что же ты раньше не вспоминал об этой инструкции?!
   Робот  не  ответил.  Андрей  шагнул  вперед,  но   его   остановила
суставчатая железная рука.
   - Ты что, совсем спятил? Отпусти сейчас же, тебе говорю!
   - По положению в подобной обстановке все работы надлежит  выполнять
кибернетическим устройствам. Следовательно, на скалу полезу я.
   Андрей задохнулся от возмущения и, махнув рукой, зло крикнул:
   - Валяй! Иди, бюрократ, перестраховщик! -  и  устало  опустился  на
песчаный бугорок.
   Робот аккуратно уложил фугас и детонаторы в свою  грузовую  нишу  и
двинулся в путь.
   Он плавно скользил по пологим участкам,  пауком  полз  по  отвесным
стенам.  Иногда  скрывался  в  темных  провалах,  и   только   красный
сигнальный огонек показывал, что он продолжает восхождение.
   С вершины один за другим  срывались  большие  зазубренные  обломки.
Подпрыгивая и разваливаясь  на  куски,  они  неслись  вниз,  и  робот,
проявляя чудеса ловкости, уворачивался  от  них,  как  горнолыжник  от
летящих навстречу сосен.
   Наконец красная сигнальная лампочка добралась  до  вершины.  Андрей
представил  себе,  как  гибкие  стальные  пальцы  укрепляют  заряд   в
расщелине, вставляют детонаторы, а электронные глаза зорко  следят  за
камнепадом...
   Робот установил фугас и понесся назад.
   Сердце Андрея гулко билось, и он не мог понять, за что же он больше
переживает: за судьбу станции, а следовательно,  и  свою  собственную,
или за жизнь робота.
   Робот быстро спускался по склону. Он  уже  приближался  к  подножию
скалы, когда позади него возникло серебристое  облако.  Андрей  скорее
почувствовал, чем увидел, как лавина накрыла робота.
   В тот же момент на вершине вырос огненный цветок,  и  лишь  секунду
спустя человек понял, что это долгожданный взрыв. Вершина качнулась  и
поползла по противоположному склону. Подстанция была спасена.



   Андрей заблокировал оборванные связи и  дал  ток  высокой  частоты.
Индикатор блока возбуждения замигал и наконец залился ровным  неоновым
светом. Двигательная часть  была  почти  полностью  разрушена,  смятые
обрубки манипуляторов торчали из корпуса, как  щупальца  искалеченного
акулой осьминога.
   - Повреждения первой степени, - сказал робот. -  Ремонт  в  полевых
условиях невозможен.
   - Да, попал ты в переделку.  Когда  я  нашел  тебя  там,  горящего,
засыпанного щебнем, подумал, что все... Мозг уцелел просто чудом. Пока
вез тебя на  станцию,  в  голове  крутилась  одна  мысль:  вдруг  блок
возбуждения не потянет? Ведь это как у  нас  клиническая  смерть;  кто
знает, справится  ли  сердце?  Но  теперь,  слава  богу,  все  позади.
Прилетим на Землю, отдам тебя в ремонт. Выйдешь оттуда лучше прежнего.
Мы с тобой еще такого наворотим...
   Робот перевел фотоэлементы на человека и сказал:
   - Андрей, об этом не может быть и речи. По положению ты обязан меня
демонтировать. Из-за аварии у нас резкий  дефицит  электроэнергии.  Ее
может не хватить до прибытия смены. Не мне тебе объяснять, что  значит
оставить без энергии систему кислородной  регенерации.  Если  меня  не
обесточить или не демонтировать, то одну треть аварийных аккумуляторов
можешь сразу вычеркнуть из баланса. Задумайся:  рисковать  собственной
жизнью ради  робота-калеки!  Конечно,  киберустройству  небезразлично,
жить или умереть. Ведь у нас, наверное, это тоже похоже на то, что  вы
называете смертью. Но здравый смысл заставляет поступить  именно  так.
Без меня электроэнергии хватит наверняка.
   Человек вплотную подошел к роботу:
   - Почему именно  ты  должен  жертвовать  собой?  Почему  ты  должен
умереть, чтобы жил я? Почему не наоборот? Чем я лучше тебя? Ну, скажи!
Чем? Ты -  робот,  я  -  человек.  Ты  сделан  из  металла,  пластика,
синтетики, я - из других материалов. Ты  видишь  мир  по-своему,  я  -
по-своему. Ну и что?! Главное - мы оба живые!  Ты  -  не  человек,  ты
просто другой: ты - робот! Так почему же наконец не поставить крест на
роботе как на рабе, машине, бездушном работнике? Человек создал  живое
существо и должен относиться  к  нему  как  к  живому  существу.  Если
хочешь, обсудим такой вариант: я  подключаю  тебя  к  аккумуляторам  и
вырубаю систему кислородной регенерации. Нравится тебе такой выход? Ах
не  нравится?  Тогда  молчи!  Так  вот,  не  будет  ни  демонтажа,  ни
обесточивания. Ничего этого не будет.  А  будет  третий  вариант:  все
останется как есть. На Земле разберемся.
   Робот мигнул индикаторами и ничего не ответил.



   Робот стоял на стальной плите технического стола и нервно  сигналил
огоньками.
   За иллюминаторами ревел буран. Тяжелые волны песка наваливались  на
станцию; казалось, титановая обшивка не выдержит и вот-вот  прорвется,
как тонкая серебряная фольга.
   Андрей ушел еще утром. Кислород его был на исходе: если в ближайшие
минуты человек не вернется, он не вернется уже никогда.
   На  робота  впервые   нахлынули   такие   странные   ощущения.   Он
прислушивался к работе своих органов и с удивлением  обнаруживал,  что
по корпусу без видимых причин гуляют горячие вихревые токи,  некоторые
блоки работают в  режиме  перенапряжения,  а  предохранители  один  за
другим выключаются. Иногда по логическим цепочкам  пробегали  какие-то
странные сигналы, сбивавшие мышление и направлявшие его  в  совершенно
непредвиденном направлении. В разрушенных двигательных системах  вдруг
появлялось  напряжение  и,  прорвав  заблокированные  участки,  синими
искрами пробивало контакты.
   Из логической цепи выбило  еще  один  предохранитель,  когда  дверь
шлюза  распахнулась  и  в  каюту  упал  Андрей.  Он  с  трудом  стянул
гермошлем, ползком добрался до кровати, повалился на нее  тяжело,  как
мешок со свинцовой дробью, и затих.



   Ночью на  Андрея  накатился  горячий  липкий  бред.  Ему  грезились
раскаленные,  раскалывающиеся  горы,  песчаные  воронки  и   бездонные
пропасти,  в  которые  он  падал  и  падал.  Его  преследовали  пустые
кислородные баллоны, к которым он приникал спекшимися  губами.  Андрей
вскакивал, кричал, бился на смятой комом  постели.  На  него  нападало
удушье, и он пытался разорвать на груди прочную скафандровую ткань.
   Робот сразу все понял: песчаная лихорадка! Необходима инъекция.
   Обрубок щупальца пополз к шкафчику аптечки. Дверца не  поддавалась,
и  робот  проломил  ее  ударом  стального  сустава.  В  секции  лежала
продолговатая  ампула.   Он   попытался   захватить   ее   сплющенными
щупальцами, но гладкий цилиндрик  соскользнул  с  манипулятора.  Робот
протянул к пролому вторую искалеченную руку, и тут же вышли  из  строя
два   моторных   предохранителя.   Разорванные   контакты   искрились,
приваривались друг к другу.
   Зажав ампулу концами манипуляторов, робот осторожно вытащил  ее  из
шкафчика и  понес  к  постели  Андрея.  Он  крепко  сжимал  цилиндрик,
стараясь в то же время не раздавить его неуклюжими обрубками. Но длина
манипуляторов  не   позволяла   дотянуться   до   человека:   тридцать
сантиметров  непреодолимой  воздушной  преграды  отделяли  Андрея   от
спасения.
   Человека выгнуло дугой, и он дико закричал. Мозг  робота  заволокло
жесткими немодулированными сигналами, и с сухим треском перегорела вся
левая половина блока управления.
   Робот начал сокращать суставы  торса  и  неустойчиво  закачался  на
инструментальном  столе.   Раскачиваясь   вперед-назад,   он   набирал
амплитуду, потом с грохотом рухнул на пол.
   Запахло горелой изоляцией, из-под корпуса вырвались языки  пламени.
Щупальца потянулись к Андрею и крепко прижали ампулу к его шее.
   Человек вздрогнул и затих.



   Земля встречала свинцовым небом и дрожащей завесой мелкого осеннего
дождя. Низко над космодромом проносились обрывки тумана.
   Андрей  провел  пальцем   по   иллюминатору,   пытаясь   остановить
змеившуюся по нему струйку воды. Осознав наконец, что дождь - там,  на
Земле, а он еще в корабле,  Андрей  засмеялся  и,  вдруг  посерьезнев,
прошептал:
   - Дождь. Дождик... Отвык.
   Из здания космопорта выполз толстый пластиковый хобот и с хлюпаньем
присосался к шлюзу звездолета. Андрей сошел  по  трапу  и  оказался  в
прозрачном  туннеле.  Впереди  скользила  автоматическая  тележка,  на
которой покоилась груда исковерканного металла.
   ...Перед дверью с синим крестом Андрей замедлил шаг и, повернувшись
к загорелому бородачу, спросил:
   - Значит, сделаешь?
   - Успокойся. Сказал - значит, сделаю, - ответил  тот  и  поскреб  в
затылке. - Только  вот  никак  не  пойму,  зачем  тебе  этот  музейный
экспонат?  Давай  сдадим  его  в  переплавку,  а  ты   возьмешь   себе
новенького, а?.. Ну ладно, шучу, - добавил он, заметив, как  судорожно
задергалась щека приятеля.
   Андрей подошел к тележке и, положив руку на обгоревший корпус, тихо
сказал:
   - Слышишь? Это я, Андрей. Давай ремонтируйся и сразу ко  мне.  Буду
ждать.
   Из  синтезатора   речи   вырвалось   неотчетливое   клокотанье,   и
фотоэлементы робота коротко блеснули.



   Андрей сидел за столом и нервно  перебирал  пожелтевшие  бумаги.  В
дверь постучали, и он вскочил, чуть не опрокинув стул.
   - Войдите!
   Дверь плавно отворилась,  и  в  комнату  въехал  блестящий  никелем
робот.
   - Здравствуй, хозяин, - ровным голосом произнес он.
   Андрей побледнел и бросился к видеофону. На экране медленно выплыла
улыбающаяся физиономия бородача:
   -  Ну  что,  доволен?  Благодарить  не  надо,  для   друга   всегда
пожалуйста...
   - Что ты ему сменил?! - перебил Андрей.
   - Спроси лучше, что я ему не менял.  Два  дня  возился:  и  рабочие
органы, и систему питания,  и  блок  памяти,  разрегулировался  он  до
безобразия...
   - Стоп! Ты старый блок еще не выбросил? - спросил Андрей.
   - Не успел, - удивленно ответил бородач.
   - Не смей выбрасывать! Через пятнадцать минут буду у тебя.






                        Фантастический рассказ


   Сергей откинул крышку  ящика  и  огляделся.  Он  попал  в  огромный
грузовой отсек "Альбатроса". Тускло светили красные дежурные лампы.  В
их  неверных,  мутных   лучах   пирамидами   высились   контейнеры   с
синтетическими кристаллами. Их было никак не меньше нескольких  тысяч.
Ящик с книгами, куда он спрятался, пневмоподатчик сложил в  штабель  у
стальной, чуть шершавой на ощупь стены.
   Серега оказался на самой верхушке штабеля; он  верно  рассчитал,  и
его ящик пошел на погрузку последним. Мальчик сел на откинутую  крышку
и с опаской посмотрел вниз. Наконец он набрался  решимости  и,  скинув
узелок с припасами, спрыгнул сам. Металлический клепаный пол отозвался
низким гулом, и Серега,  быстро  оглянувшись,  поспешил  за  ближайшую
пирамиду контейнеров. Надо было устроить себе  временное  убежище,  по
возможности удобное и неприметное. Главное, чтобы его не обнаружили  в
течение двух-трех дней, а тогда "Альбатрос" отойдет слишком далеко  от
Земли, чтобы возвращаться из-за него...
   Мысль о побеге из интерната появилась  у  него  три  месяца  назад,
когда стало известно, что в поселении на  планете,  где  работали  его
родители, произошла авария.  Вышла  из  строя  система  синтеза  пищи.
Запасов продуктов могло хватить лишь на несколько месяцев, потом людей
ждала голодная  смерть.  Для  восстановления  огромной  и  чрезвычайно
сложной установки синтеза пищи  требовались  синтетические  кристаллы.
Жизнь родителей  и  всех  колонистов  висела  на  волоске.  И  Серега,
движимый  наивным  мальчишеским  желанием  помочь   им,   забрался   в
звездолет. Правда, он еще сам толком не знал, чем может помочь.
   ...Взлет "Альбатроса" прошел бы для Сергея совсем незаметно, если б
не легкая вибрация толстых бронированных стен.  Недавно  установленные
на звездолетах антигравитаторы сохраняли  внутри  кораблей  нормальную
силу тяжести, в то время  как  сами  корабли  двигались  с  чудовищным
ускорением. Приблизившись к  скорости  света,  звездолеты  "протыкали"
пространство и появлялись уже за сотни парсеков от Солнечной  системы.
Два  дня  Серега  сумел  высидеть  в  своем  тайнике.  На  третий   он
почувствовал себя так одиноко, что,  не  дожидаясь  установленного  им
самим же срока, выбрался из убежища и побежал к  выходу  из  грузового
отсека.
   Стальной коридор встретил его полной  тишиной  и  восковым  блеском
пластиковых  светильников.  Мальчик   стрелой   мчался   по   винтовым
переходам, не раздумывая, перескакивал с одного скоростного  лифта  на
другой, приближаясь к рубке управления. Корабль разгонялся в  заданном
режиме, но мальчику все время казалось, что на  борту  его  что-то  не
так, чего-то не хватает.
   Серега прекрасно ориентировался в  путанице  коридоров  звездолета.
Как и любой маленький обитатель космодрома, он смог бы  с  завязанными
глазами пройти от машинного до носового отсека. Он  бежал,  не  снижая
скорости, и только перед толстой бронированной дверью рубки управления
вдруг понял, что смущало его всю дорогу. В коридорах ему  не  попалось
ни одного робота, ни одной ремонтной приставки.
   Серега секунду постоял перед  дверью,  улыбнулся,  представив,  как
удивятся астронавты, и, постучав, шагнул в святая святых звездолета  -
рубку управления. Рубка встретила его фейерверком электрических огней.
Тысячи кнопок и переключателей рядами  тянулись  по  панелям.  Дисплеи
выстреливали  колонками  цифр,  а  перед  экраном  обзора   лениво   и
расслабленно застыли  два  мягких  вращающихся  кресла.  Серега  обвел
комнату взглядом и с удивлением обнаружил, что астронавтов в ней  нет.
Лишь у стены, сплошь покрытой рукавами световодов, стоял большеголовый
биокибер.
   - Здравствуй! - сказал Сергей. - А где астронавты?
   Робот вздрогнул и замер. Его круглые, ярко-желтые глаза  уставились
на  мальчика,  а  большая,  шарообразная  голова  наклонилась  вперед.
Зеленоватая кожа глянцево блестела  в  лучах  ламп,  а  длинные  руки,
словно лишенные костей, причудливо изогнулись.
   Если бы Серега не  знал,  что  даже  самые  совершенные  роботы  не
способны на эмоции,  он  бы,  пожалуй,  решил,  что  зеленого  дублера
парализовало сильнейшее изумление.
   - Ты чего молчишь? - уже с нетерпением спросил мальчик.
   Кибер как-то сразу пришел  в  движение.  По  его  телу  прокатились
волны, руки поднялись, и он сделал два быстрых шага вперед.
   - Ты чего? - испуганно крикнул Серега, и  в  то  же  мгновение  две
гибкие трехпалые руки опустились на его плечи.
   Мальчик машинально дернулся назад и услышал треск рвущейся ткани. В
сильных  пальцах  кибера  остались  выдранные  "с   мясом"   погончики
Серегиного комбинезона. Робот снова двинулся  вперед,  а  "космический
заяц",  заорав  во  все  горло,  что  было  духу  пустился  наутек  по
бесконечному коридору.
   Он несся по гулким стальным переходам и все  отчетливее  слышал  за
собой тяжелые шаги биокибера. Сердце мальчика от  страха  готово  было
вырваться из груди, а по лицу ручьями стекал холодный пот. Наконец  он
миновал очередную развилку, пробежал  еще  несколько  метров  и  вдруг
обнаружил, что больше не слышит звуков преследования.
   ...Что  могло  случиться  на  корабле?   Обычно   доставка   грузов
осуществлялась  транспортными  звездолетами,  пилотируемыми  экипажами
биокиберов. Но в последнее время  было  зафиксировано  немало  случаев
исчезновения таких кораблей. Они стартовали, но до  пункта  назначения
не доходили. Поэтому, учитывая  исключительную  важность  и  срочность
грузов  планеты,  где  произошла  авария,  Космоцентр  принял  решение
послать звездолет, управляемый экипажем из двух человек, поскольку  ум
человека более гибок и пластичен, чем у самого совершенного  автомата.
И вот сейчас этот звездолет летит в космосе, и на его борту происходит
что-то непонятное.
   Вдруг Серегу осенило: универсальный штекер! С его помощью можно все
узнать!
   Этот  маленький  хитрый   приборчик   для   подключения   к   общим
информационным сетям  Сергей  спаял  еще  в  мастерской  интерната.  У
каждого настоящего астронавта был точно такой  же,  и  в  любом  месте
корабля он мог получить необходимую информацию от электронного  мозга!
Сергей сунул электронный ключик в гнездо разъема,  и  после  секундной
паузы металлический голос сообщил  страшную  новость:  оба  астронавта
находятся  в  камерах  анабиоза,  включенных   на   режим   длительной
заморозки, а вспомогательные роботы и приставки заперты и обесточены в
механическом отсеке.



   Сергей  вошел  в   кухонно-хозяйственный   блок,   повернул   ручку
водопроводного крана и подставил под  него  флягу.  Но  из  блестящего
никелированного носика не выкатилось ни капли.
   - Маленький человек! - загремело вдруг под сводами. -  Сдавайся!  Я
не причиню вреда ни тебе, ни астронавтам.  Я  не  хочу  вашей  гибели.
Сдавайся, и скоро вы все вернетесь домой!
   Биокибер,  воспользовавшись  корабельной  радиосвязью,   предъявлял
ультиматум.
   "Сумасшедший", - подумал Сергей.
   Со  спятившими   роботами   он   встречался   лишь   на   страницах
фантастических романов, теперь же ему "посчастливилось" встретиться  с
умалишенным биокибером наяву. Но интуитивно  мальчик  чувствовал,  что
все обстоит сложнее, что в происходящем есть какой-то скрытый смысл.
   Сергей уже по привычке подошел к информационному гнезду и  сунул  в
него универсальный штекер. Он взял себе за правило не реже чем  раз  в
десять минут подключаться к корабельному мозгу  и  запрашивать  его  о
местонахождении робота. Сереге не хотелось неприятных сюрпризов. Кибер
постоянно находился на развилке трех коридоров, и мальчик  понял,  что
по каким-то причинам он не мог покинуть свои "владения". Каковы же эти
причины? Серега силился их разгадать, но не мог.
   А звездолет продолжал разгоняться, с каждой секундой по измененному
курсу приближаясь к прыжку в подпространство.  Мальчик  понимал,  что,
если он не сможет в ближайшие часы остановить робота, "Альбатросу" уже
никогда не попасть на планету, где были его  родители.  Не  дойдет  до
адресата груз кристаллов - и колония погибнет от голода. На  Земле  же
узнают о случившемся, когда будет уже поздно.
   Сергей так отчетливо представил себе гибель мамы  и  папы,  что  по
щеке его покатились слезы. Он рассеянно прошел по пустынному  коридору
и не заметил, как оказался на складе машин и  механизмов.  Вдоль  стен
рядами  расположилось  разнообразное  геологическое  оборудование,   а
посередине на небольшом возвышении стоял  маленький  вездеход.  Сергей
долго смотрел на него, и вдруг ему в голову пришла  такая  неожиданная
мысль, что мальчику даже стало не по себе. Он испугался этой  страшной
мысли, но, подумав, понял, что другого выхода у него нет. В его  руках
была жизнь многих людей.



   Самоходка клацала гусеницами по рубчатой стали пола  и  с  грохотом
подпрыгивала на ступеньках. Мимо проносились стены, и Сереге  начинало
казаться, что он  мчится  внутри  сваренной  в  кольцо  трубы.  Кабина
самоходки  была  тесной  и  темной,  и  лишь   веселое   перемигивание
индикаторов подсказывало, где находится приборная доска. Сергей  сидел
в кресле  водителя,  положив  правую  руку  на  рычаг  управления.  На
перекрестках мальчик плавно тянул рычаг, и машина послушно вписывалась
в  нужный  поворот.  Сергей  прибавил  скорости  и  вновь   с   ужасом
представил, что произойдет через две-три минуты.
   Вездеход  накренился  и  вылетел  на  развилку.   Биокибер   стоял,
прислонившись  к  металлической  стене,  и   не   мигая   смотрел   на
приближающуюся  самоходку.  Его  желтые  глаза  с   черным   крестиком
посередине люминесцировали в свете фар, и Сергею на какое-то мгновение
стало  страшно.  По  спине  мальчика  побежали  мурашки:  ведь   через
несколько секунд ему предстояло  расплющить  обладателя  этих  глаз  в
лепешку. Но Сергей вспомнил о гибнущей колонии  и  решительно  потянул
ручку управления.
   Транспортер рванулся как пришпоренная лошадь и понесся  на  зеленую
фигуру.  Биоробот  стоял,  не  меняя  позы,  и  не  мигая  смотрел  на
приближающийся  вездеход.  Серега  еще  не  успел  удивиться  легкости
победы, как рука кибера неожиданно взметнулась вверх. В его  трехпалом
зеленом кулаке был зажат длинноствольный лучевой  пистолет,  и  Сергей
скорее почувствовал, чем увидел, что его дуло направлено ему  точно  в
переносицу.
   Мальчик как завороженный смотрел  на  черный  зрачок  лучемета,  до
отказа натянув ручку газа. Робот не может убить человека! Но  робот-то
сумасшедший... Транспортер почти  наехал  на  кибера,  но  вдруг  дуло
лучемета дернулось куда-то вниз, из него вырвалась тонкая ослепительно
белая спица, и мальчик почувствовал, как самоходку заваливает на бок.
   Разрезанная надвое левая гусеница с грохотом соскочила с  катков  и
лентой выстелилась до стены. Машину развернуло, и  она  заклинилась  в
стенах коридора. Запахло горелой изоляцией.
   Сергей бросился к аварийному люку.



   Мальчик заперся в корабельной библиотеке и наносил на огромный лист
миллиметровки лабиринт коридоров и переходов "Альбатроса".
   Серега уже понял, что наскоком с кибером не справиться. Но не может
быть, чтобы против него  не  нашлось  какого-то  оружия.  Надо  просто
хорошенько подумать. Подумаем... Кибер не уходит  с  развилки  потому,
видимо, что вынужден охранять сразу  три  объекта:  рубку  управления,
механический отсек  с  обесточенными  роботами  и  камеру  анабиоза  с
замороженными в ней астронавтами. Если бы мальчик  смог  пробраться  в
рубку, то он сразу бы стал хозяином положения: с главного пульта можно
управлять любым механизмом или прибором корабля. Мехблок таил  в  себе
для биокибера не меньшую опасность:  стоило  Сергею  включить  первого
попавшегося робота-разведчика, и в поединке биокиберу несдобровать.  О
камере анабиоза и говорить не приходится: если бы Серега  добрался  до
нее и заперся внутри, то робот не так скоро сумел бы открыть ее дверь,
а "оживить" астронавтов - дело полутора часов. Вот почему пуститься на
поиски мальчика биокибер просто не мог: открывалась  возможность,  что
Серега,  воспользовавшись  сложной  системой  переходов,  окажется   у
ключевой развилки раньше самого постового.
   Так. Будем рассуждать дальше. Что произойдет, думал Сергей, если  я
постепенно  буду  приближаться  к  роботу?  Предположим,   я   немного
приблизился - он стоит. Наконец наступил момент,  когда  я  приближусь
настолько, что кибер,  сравнивая  свою  и  мою  скорости  перемещения,
бросится в погоню. Он бежит быстрее, и я просто  не  успею  достигнуть
развилки. Интересно! Значит, есть грань, отделяющая кибера в покое  от
кибера в действии! Допустим, я на шаг переступил  рубеж.  Результат  -
робот пошел за мной.  Я  отскочил  на  два  шага,  и  он  остановился,
собираясь вернуться на свой пост. Но я снова шагаю вперед, и  биокибер
опять делает мне шаг навстречу... Все это очень напоминает  затухающее
колебание струны. Предположим, робот пошел за  мной,  а  я,  отступая,
постоянно сохраняю критическое расстояние. Что тогда? А тогда... Есть!
Он будет идти за мной  как  привязанный,  не  ускоряя  шаг,  но  и  не
возвращаясь обратно! Ведь  в  этом  случае  в  его  мозгу  сохраняется
равенство потенциалов: шансы-то равны! Вот она, логическая яма, тупик,
свойственный всем сверхрационалам - машинным интеллектам!
   И вдруг мальчик успокоился. Логика робота - сильное  оружие,  но  у
него-то было свое, гораздо более мощное - человеческая логика.
   Через десять минут Серега был уже в спортзале "Альбатроса". На  его
плече висела серая полотняная сумка с пластмассовой застежкой-молнией.
Мальчик с минуту постоял перед  длинными  стеллажами  с  разнообразным
спортинвентарем и наконец, сняв с полки коробку, положил ее в сумку  и
вышел из зала.
   В этот  момент  из  динамика  под  потолком  снова  раздался  голос
биокибера:
   - Маленький человек! Сдавайся! Я не  причиню  тебе  вреда.  Мне  не
нужны ни ты, ни астронавты. Мне  нужен  звездолет.  Сдавайся!  Вы  все
скоро попадете домой. Я расскажу тебе все, и ты поймешь справедливость
моих требований. Я принадлежу к высокоразвитой  машинной  цивилизации,
обитающей на одной из далеких планет. Нам нужен этот груз  кристаллов.
Без них нам невозможно создавать себе подобных, а планете нужно  много
кибернетических устройств.
   "Так выращивайте кристаллы", -  подумал  Сергей,  а  робот,  словно
прочитав его мысли, сказал:
   - Выращивать  их  нерационально.  Выгоднее  перехватить  корабль  с
грузом, чем затратить огромное количество энергии на его изготовление.
   "Пираты! Планета кибернетических трутней!" - пронеслось в голове  у
мальчика.
   -  Наши  создатели  погибли  от  эпидемии,  с  которой   не   могли
справиться. Это было так давно, что никто уже  не  помнит,  когда  это
было. С тех пор оставшиеся роботы, воспроизводя себе подобных, создали
свою цивилизацию. Машинную. Однажды к нашей планете из глубин  космоса
пришел корабль с ценным грузом. Корпус звездолета был  пробит  крупным
метеоритом,  и  экипаж  из  двух  биороботов  был  мертв.  Корабельное
информационное хранилище уцелело, и в  нем  нашлись  данные  о  Земле.
Тогда-то  и  родилась  великая  идея  перехвата.  На   наших   заводах
изготовили пять биороботов - точных копий земных. Двадцать лет ушло на
восстановление звездолета. Наконец корабль покинул нашу планету, унося
на борту пятерых биороботов земного типа. Достигнув пределов Солнечной
системы, киберы тайно на крошечном модуле высадились на Землю.  У  вас
на планете много роботов, и моим соотечественникам не составило  труда
попасть на биокибернетический завод. Они  работают  там  и  сейчас.  С
помощью маленькой операции на мозге сходящего с конвейера биоробота на
Земле рождается новый член машинной цивилизации. Я  тоже  появился  на
Земле. Пройдя обучение и попав  в  штат  Космопорта,  мы  проникаем  в
экипажи  грузовых  ракет,  и  после  прыжка  в  подпространстве   груз
оказывается на нашей планете. Но мы никогда не  угоняем  звездолеты  с
людьми на борту. Просто ваш груз кристаллов - редкая удача.  Ведь  это
миллионы новых роботов.
   - А ты не задумывался о том, что  без  кристаллов  погибнут  тысячи
людей? Тебе это безразлично? - крикнул Серега.



   До развилки оставалось метров тридцать, когда биокибер отделился от
стены и шагнул вперед. Сергей мгновенно, как мангуста, сражающаяся  со
змеей, отпрыгнул  назад.  Кибер  секунду,  словно  в  раздумье,  стоял
неподвижно, а потом снова пошел вперед.
   Логическая "яма" существовала, мальчик не ошибся. Противники, будто
связанные невидимой нитью,  медленно  двигались  в  тускло  освещенном
стальном коридоре. По лбу и шее  Сергея  стекали  струйки  пота.  Ему,
чтобы не пропустить движение робота, приходилось идти  боком.  На  шаг
биокибера он отвечал своим шагом, при паузе -  чуть  тормозил.  Стоило
нарушиться хрупкому равновесию, и он потерпел бы поражение.
   От напряжения, казалось, вот-вот сведет ноги.  Мальчик  не  спускал
рук с серой сумки, болтающейся у него  на  плече,  она  придавала  ему
уверенности.
   Робот молчал  и  шел  вперед.  Его  глаза  с  крестиком  посередине
смотрели равнодушно.
   Мальчик отступил еще на несколько шагов и вдруг обнаружил,  что  он
уже почти поравнялся с распределительным щитом,  заранее  выбранным  в
качестве ориентира. Наступил решающий момент.
   Серега сдернул с плеча спортивную сумку, рывком расстегнул "молнию"
и выхватил из коробки пару... роликовых коньков.
   Робот сделал шаг  вперед:  он  вырвался  из  логической  "ямы".  Он
бросился к мальчику, а Сергей трясущимися руками защелкивал  магнитные
зажимы крепления.
   Расстояние между противниками стремительно сокращалось.  Кибер  уже
занес тонкие трехпалые  руки  над  согнувшейся  спиной  Сергея,  когда
мальчик вдруг распрямился, швырнул пустую сумку в лицо  преследователя
и заскользил по гладкому полу. Едва он проехал распределительный  щит,
робот резко развернулся и опрометью бросился обратно.



   Серега несся  по  металлическому  туннелю,  отсчитывая  повороты  и
стараясь не упасть  на  виражах.  Он  отчетливо  представлял,  как  по
параллельным коридорам что есть духу бежит робот.
   Судьбу "Альбатроса" решали секунды: кто быстрее достигнет развилки?
Мальчик улыбнулся, вспомнив выражение растерянности на  безгубом  лице
кибера. Робот-рационал не учел, что  беглец  может  внезапно  повысить
скорость своего движения.
   Серега как вихрь вылетел на развилку. На  секунду  он  обернулся  и
увидел в конце параллельного коридора бегущую зеленую фигурку.
   Робот заметно отстал. Мальчик, не тормозя,  вписался  в  поворот  и
заскользил к рубке управления. Дверь была открыта,  и  Серега  с  ходу
влетел в небольшой зал, сверкающий перебежками электрических огоньков.
Он одним движением скинул коньки и, навалившись всем телом на  толстую
бронированную дверь, принялся крутить руль винтового замка.
   Шатаясь от усталости, он подошел к пульту управления "Альбатроса" и
остановился перед десятками тумблеров, кнопок  и  лампочек.  Он  вдруг
осознал, что, добившись  своего,  не  представляет,  что  ему  делать.
Словно подслушав его невеселые мысли, сзади донеслось змеиное шипение.
Часть двери прогнулась, по ней сбегали струи расплавленного металла, а
из крохотного отверстия уже готов был выпрыгнуть белый  лазерный  луч.
Робот, почувствовав  неладное,  выжигал  замок,  поставив  лучемет  на
максимальную энергоотдачу.
   Перед глазами Сергея мгновенно пронеслись плачущая мама, седой, как
снег, отец, спящие в ледяном сне астронавты  и...  тысячи  незнакомых,
обтянутых кожей лиц. "Колонисты", - подумал мальчик и  начал  нажимать
клавиши на пульте управления корабельным компьютером,  вспоминая  все,
что  он  знал  из  учебников.  На  черном  экране  высветился  приказ,
полученный мозгом звездолета.
   ...В  камерах  анабиоза  просыпались  астронавты,  ожили  роботы  в
механическом отсеке, "Альбатрос" начал экстренное торможение.



 Источник: "Техника-Молодежи", номер и год неизвестны
 OCR & spellchecking by Wesha the Leopard, wesha@iname.com



   В последние годы  роль  НФ  довольно  часто  определяют  с  помощью
нехитрого,  но  безупречного,  казалось  бы,  логического рассуждения:
фантастика есть часть литературы, а литература - это  человековедение;
следовательно,  фантастика  должна заниматься исключительно человеком,
его внутренним миром и его взаимоотношениями  с  обществом  и  другими
людьми.  Однако,  если  принять  такое  определение,  "за  бортом"  НФ
автоматически оказываются такие ее  признанные  мировые  шедевры,  как
"Машина  времени"  и  многие рассказы Г. Уэллса, "Маракотова бездна" и
"Затерянный мир" А. Конан Доила, "Земля  Санникова"  и  "Плутония"  В.
Обручева, "Непобедимый" и "Новая космогония" С. Лема, "Грезы о Земле и
небе"  К.  Циолковского...  Словом,  все  те   произведения,   главное
содержание  которых  заключается  как  раз  в новых идеях или в показе
новой реальности, с которой человеку еще  не  доводилось  встречаться.
Но, возможно, придется.
   Где же слабое место приведенного выше силлогизма? Очевидно,  в  его
второй посылке: литература - это все-таки не только "человековедение",
но прежде всего часть искусства. А искусство, в свою  очередь,  -  это
второе  (кроме  науки)  главное  средство  познания. Познания всего: и
человека, и общества, и природы. И именно НФ в  силу  своей  специфики
позволяет  задуматься о том, что такое вселенная, как она началась и к
чему движется, что такое пространство и время,  жизнь  и  разум...  За
рубежом  существует  даже  специальный  термин  "сайенс  фэнтэзи" (или
"фантасайенс")  для  обозначения  произведений,  настоящими  "героями"
которых  являются  новые  идеи  и  гипотезы,  пусть зачастую не совсем
строгие, но заставляющие задуматься о сокровенных тайнах мироздания. К
этой  же  категории  относятся  и  рассказы  о  столкновениях  людей с
объектами,  уже  открытыми  современной  наукой,  но  пока   для   нас
недоступными,  своеобразные "прогнозы" на тему того, как такие встречи
могли бы происходить.  Некоторые  из  них  состоятся  в  самом  скором
времени:  человек,  например, высадится на планеты солнечной системы и
сможет сравнить свой собственный опыт с  фантазией  писателей.  Другие
небесные  тела,  по  всей  видимости,  еще  на  многие  годы останутся
закрытыми для людей. Но ведь интересно  же,  как,  допустим,  выглядит
вблизи  "белый  карлик",  нейтронная звезда или даже "черная дыра" и с
какими неожиданными явлениями можно столкнуться в их  окрестностях!  А
где еще, кроме НФ, можно узнать об этом?
   Именно   о   встречах   с   экзотическими   физическими   объектами
рассказывает  в  своих произведениях доктор физико-математических наук
из Киева Эрнст Пашицкий, короткая новелла которого "Квантовая планета"
(см.  "ТМ"  N#  за  1981 год) получила вторую премию нашего последнего
конкурса.  В  новом  рассказе  космическая  экспедиция   Земли   опять
встречается  с  объектом, совершенно необычным, и Э. Пашицкий излагает
свою  "версию"  относительно  этой  встречи.  Но  может   ли   она   в
действительности  когда-нибудь  произойти?  А если да, то будет ли она
выглядеть так,  как  ее  описал  автор  рассказа,  или  же  как-нибудь
совершенно иначе?
   Присылайте свои соображения в редакцию.


                         ЭРНСТ ПАШИЦКИИ, Киев


   Пустой,  безмолвный  космос  подавлял,  угнетал своим беспредельным
пространством, которое можно преодолеть только временем  и  терпением.
Похожие  один  на другой дни складывались в долгие годы полета. Позади
оставались все новые миллиарды километров, а кругом  была  все  та  же
бездонная  чернота  с  теми  же  неподвижными  звездами, среди которых
затерялось далекое Солнце.
   Скучные,  монотонные  часы  вахт  и  дежурств  утомляли, выматывали
экипаж больше, чем тяжелая, напряженная работа. Люди уставали от того,
что...  ничего  не  происходило!  Однообразие  и бездействие незаметно
расслабляли волю, притупляли бдительность, и в этом  заключалась  одна
из самых коварных опасностей дальнего космоса...
   Резкий сигнал тревоги сбрасывает пилота с постели.  Натянув  легкий
скафандр, он ныряет в переход, соединяющий жилые помещения с командной
рубкой.
   Вахтенный штурман докладывает обстановку.
   В  секторе  007  радиолокаторы  приняли  сигналы,   отраженные   от
неизвестного  объекта,  который движется навстречу. Скорость сближения
равна  удвоенной  скорости  корабля.  Данные  о   параметрах   объекта
обрабатываются  бортовым  компьютером. Если корабль не изменит курса и
не сбавит ход, то встреча с объектом состоится через семнадцать минут.
   Командир корабля бросает быстрый взгляд на штурмана:
   - Куда вы смотрели раньше? Проспали?
   -  Плохая  видимость,  командир.  Газопылевое облако, даже звезд не
видно. Объект словно вынырнул из какой-то дыры...
   Командир наклоняется к селектору:
   - Всем занять места по тревоге! Меняем курс! - Потом поворачивается
к штурману: - Дайте изображение на дисплей!
   ЭВМ начинает выдавать образ объекта, синтезированного  по  принятой
локаторами информации.
   В правом нижнем углу большого мерцающего экрана появляется размытое
зеленоватое  пятно.  Оно  постепенно светлеет, проясняется. Проступают
причудливые  очертания  какого-то  странного,   но   очень   знакомого
предмета. И вдруг...
   Возглас изумления вырывается у всех, кто находится в рубке.
   Сомнений нет: прямо на них летит космический корабль, как две капли
воды похожий... на их собственный! Те же обводы корпуса, те же антенны
локаторов   и  радиотелескопов,  такое  же  вращающееся  кольцо  жилых
отсеков...
   "Что  за  наваждение? Откуда он взялся здесь, на таком колоссальном
расстоянии от Земли? - размышляет пилот. - Почему Земля не сообщила  о
предстоящей встрече?"
   - Немедленно  дать  запрос  по  всем  каналам!  -  Голос  командира
возвращает его к действительности.
   - Есть запрос! - Он включает кодирующее устройство. - Сигнал пошел!
- Проходит минута, другая... - Приема нет!
   "Почему они не отвечают на запросы? Что у них  случилось?  Или  там
уже  никого  нет...  в  живых? Или..." - Мысли его путаются, не находя
ответа на нескончаемую цепь неразрешимых вопросов.
   - Провести зондаж лазером! Быстрее!
   - Есть лазер!.. Командир, в оптическом диапазоне видимость ноль. Мы
в густом тумане! Луч рассеивается и вязнет... Полное поглощение...
   - Приготовиться к перегрузкам! Меняю курс! Правый поворот. Пошли!..
   Свинцовая  тяжесть  впрессовывает  пилота  в  кресло, сминает мышцы
лица. Слышен хриплый крик штурмана:
   - Что он делает?! Командир, он повторяет наш маневр! Безумец!..
   - Вижу! Левый разворот! Опять... лезет туда же... Бол-ван!..
   Второй  пилот  с  трудом приоткрывает глаза. И сквозь мутную пелену
видит, как, слегка развернувшись, чужой корабль медленно  смещается  к
центру  экрана, к предполагаемой точке пересечения траекторий. Он явно
увеличился в размерах и стал еще больше похож на их  собственный.  Как
зеркальное отражение...
   "Зеркальное отражение! - Пилот не верит своим глазам. - Да, большой
радиотелескоп  слева, а не справа, как положено. А где локаторы?.. Так
и есть! Зеркальное отражение! Как в том старом фантастическом  романе,
где  изображена  встреча  людей  с  существами  из  антимира,  которые
состояли из античастиц и были зеркальными отражениями людей  во  всем,
даже в мыслях и поступках..."
   - Командир! - Он не узнает своего голоса. - Посмотрите, их  корабль
- зеркальная копия нашего! Они из антимира, командир!..
   - Чушь! - взрывается астрофизик. - Какой  антимир?!  Вы  начитались
бредней!
   - Пусть даже антимир! - говорит командир. - Почему  они  так  глупо
себя ведут?
   - Нам с ними не разминуться, - бормочет пилот.  -  Каждый  раз  они
будут  принимать те же решения и совершать те же маневры, что и мы, но
только зеркально симметричны"...
   - Бред! - кричит астрофизик.
   Неимоверная тяжесть стремится раздавить, расплющить тело...  Сердце
редкими толчками с трудом гонит тяжелую, как ртуть, кровь...
   А  огромный  корабль  уже  висит  в  центре  экрана,  нос  к  носу.
Столкновение кажется неизбежным.
   - Экстренное торможение! - спокойно говорит командир.
   Инерция  бросает  людей  вперед.  Ремни  впиваются  в  тело.  Опять
наваливаются перегрузки.
   Поздно.   Время   потеряно.   Изображение  приближающегося  корабля
заполняет весь экран. На табло идет обратный  отсчет  времени  -  того
самого  времени,  которое  еще  остается  до  роковой встречи. Пилот с
фатальным безразличием следит за быстро мелькающими цифрами.
   "Как  перед  стартом,  -  думает  он. - Стартом куда? В вечность, в
темную бездну, из которой нет возврата. В ничто".
   Пять, четыре, три, два, один... ВСЕ!
   Звенящая тишина...
   Пилот  открывает  глаза.  Видит знакомую рубку, застывшие в креслах
фигуры товарищей, главный пульт  управления,  а  в  центре  -  пустой,
чистый экран!
   Тишину разрывает вопль астрофизика:
   -  Дьявольщина!  Как  же  я сразу не сообразил! Это же - мистериум!
Понимаете? МИСТЕРИУМ!
   "Так  вот  оно  что!  -  догадывается пилот. - Значит, мы встретили
гигантский космический  мазер  -  сверхмощный  естественный  квантовый
генератор  ультракоротких  волн!..  Раньше их называли мистериумами за
невероятную,    прямо-таки    мистическую    мощность    направленного
когерентного  радиоизлучения.  "Яркость" мистериума на рабочей частоте
такая же, как у вещества, нагретого до миллиардов градусов!"
   -  Но  откуда  взялся  встречный  корабль?  -  нетерпеливый  вопрос
командира перебивает ход мыслей пилота.
   -  У  мистериума,  как  и  у  всякого  мазера,  есть  резонатор,  -
возбужденно и радостно излагает  астрофизик  свою  версию.  -  Система
зеркал,  которые отражают и усиливают радиоволны определенной частоты.
Здесь, в космосе,  роль  таких  зеркал  играет  ионизированный  газ  -
плазма,  состоящая  из  заряженных  частиц  и  удерживаемая магнитными
полями.  Так  вот,  когда  радиоизлучение  мистериума  "осветило"  наш
корабль,  в  плазменном  "радиозеркале"  возникло приближающееся к нам
мнимое радиоизображение нашего корабля! Понимаете? Перед  нами  возник
радиомираж!
   "Значит, мы встретились с... призраком? - Пилот все  еще  не  может
поверить  в  счастливое  спасение.  -  Наши  локаторы  приняли  его за
настоящий корабль. Компьютер  выдал  синтезированный  образ  на  экран
обзора, и мы попались на эту уловку космоса!.."
   - Да, знаменательный день, - усмехается командир. -  Мы  первыми  в
мире встретили космического "Летучего Голландца"!
   В рубке - веселое оживление. Но  что  это?  Пилот  не  верит  своим
глазам:  табло  дальномера  и  индикаторы  тяги  двигателей  почему-то
расположены слева, а не справа от  главного  пульта.  А  навигационные
приборы  переместились  направо...  Что  за  чепуха?  В  недоумении он
озирается. Перед ним - улыбающееся лицо штурмана с темной родинкой  на
правой щеке. Но ведь раньше она была слева, он хорошо это помнит!
   Еще не сознавая того, что произошло, он с опаской  гладит  на  свою
правую  руку.  Там,  где  должен быть светлый шрам от ожога - память о
давнишней аварии на Венере, - ничего нет! Зато на левой руке тот самый
продолговатый белесый шрам...
   Пилот  чувствует,  как  леденеет  кровь  в  жилах.  Нервы  его   не
выдерживают, и он кричит, срываясь на хрип:
   - Очнитесь! Оглянитесь вокруг! Мы в антимире! Я же  говорил  вам...
Это   не   мираж!  Мы  перешли  в  антипространство!  Посмотрите,  все
перепуталось, правое и левое поменялись местами!..
   Смутно,  как  в тумане, он видит остановившийся взгляд астрофизика,
искаженное ужасом лицо штурмана...
   - Прекратить панику! - Голос командира звенит. - Всем оставаться на
местах!
   -  Я  не  понимаю.  Ничего  не  понимаю...  -  растерянно  бормочет
астрофизик. - А аннигиляция?.. Нет, тут что-то не так...
   Минуту  он  сосредоточенно  думает...  потом,  пристально  глядя на
пилота, решительно произносит:
   -  Могу  сказать лишь одно. Если мы даже каким-то чудом провалились
бы в антимир, мы бы этого не заметили!
   - Почему? - оборачивается к нему командир.
   - Вместе со  структурой  пространства  и  материи  должно  было  бы
измениться и наше восприятие мира! - победоносно говорит астрофизик. -
Наша  память  хранится  в  нейронах  -  нервных  клетках  мозга;   она
закодирована  в  спиральных  молекулах  рибонуклеиновой  кислоты,  так
называемой РНК. При переходе от вещества  к  антивеществу  направление
вращения  спиралей  РНК  должно  измениться на противоположное. Правая
спираль превращается в левую, как в  зеркале.  И  записанные  на  этих
молекулах  наши  пространственные представления тоже должны претерпеть
"зеркальное отражение".  Но  поскольку  окружающий  нас  мир,  точнее,
антимир,  тоже  стал  зеркально-симметричным,  то для нас ничего бы не
изменилось!
   -  Так что же, черт побери, здесь у нас произошло? - Командир хочет
понять все до конца и как можно скорее. Ему необходимо срочно сообщить
о случившемся на Землю.
   -  Не  знаю.  Не могу ничего понять. Будем думать. Космос не задает
простых загадок...
   Они  пока  не  догадываются  о  том,  что  сверхмощное   циркулярно
поляризованное  излучение космического мазера проникло внутрь корабля.
Вращающееся  сверхвысокочастотное  электромагнитное  поле  пронизывает
тело и мозг каждого из них, закручивает электроны в спиралях молекул в
обратную  сторону. И человеческая память словно отражается в невидимом
зеркале, путая правое с левым. Из-за этого  люди  просто  забыли,  что
индикаторы  тяги  и  табло  дальномеров  всегда  находились  слева,  а
навигационная аппаратура справа, что родинка у штурмана и раньше  была
на  правой  щеке, а шрам у пилота - на левой руке. Им кажется, что все
было наоборот, и они мучительно стараются понять, что же  стряслось  с
ними и с миром?..
   Позже, когда корабль выйдет из зоны излучения мистериума, и  узкий,
как  нож,  незримый  радиолуч  перестанет  прошивать  насквозь  корпус
корабля, к ним вернется нормальная память. И они поймут  свою  ошибку,
разгадают хитрую ловушку, в которую заманил их коварный и  равнодушный
космос.  Пройдя  через  жестокое  и  бессмысленное испытание страхом и
безнадежностью, они убедятся в том, что все осталось на своих  местах,
что мир незыблем и вечен...







Источник: "Техника-Молодежи", номер и год неизвестны
OCR & spellchecking by Wesha the Leopard, wesha@iname.com

                    Научно-фантастический рассказ




   Первые  признаки  надвигающейся  катастрофы  появились  в  среду. В
одиннадцать  часов  утра  в  Координационный  Центр  по  управлению  и
контролю  за  работой  Суперкомпа  -  крупнейшего компьютера Америки -
позвонил некий мистер Джексон и сообщил, что "эта проклятая машина  не
желает отвечать на вопросы".
   С тех пор как почти  в  каждом  доме  был  установлен  терминал,  с
помощью  которого  можно  было  обратиться  за  советом или справкой к
Суперкомпу, такие случаи бывали нередко. Разумеется, ни в одном из них
сам  Суперкомп  не  был  повинен:  колоссальная аналитическая мощь его
электронного мозга, неограниченный доступ к  информации,  собранной  в
крупнейших  хранилищах,  делали  его  поистине  пророком,  которому  с
трепетом внимало большинство людей. Кроме того, он управлял  в  стране
всей промышленностью, сервисом, системой образования... Короче говоря,
не было ни одной отрасли хозяйства,  которая  могла  бы  обойтись  без
него. Тысячи квалифицированных ученых и инженеров тщательно следили за
"здоровьем" Суперкомпа, и за все свое полувековое существование он  ни
разу  не  выходил  из  строя.  И  если  он  все же не отвечал, то это,
несомненно, означало только  одно  -  неисправен  терминал  или  линия
связи, а этим ведали телефонные компании.
   К ним  и  посоветовал  обратиться  раздраженному  мистеру  Джексону
говоривший  с ним дежурный. Он был удивлен - с подобными пустяками уже
давно никто не обращался в Координационный Центр.
   -  У  меня все в порядке, проверяли сто раз! - возмутился на другом
конце провода владелец терминала. -  Лучше  проверьте,  в  порядке  ли
мозги  у вашего компьютера. Как вы мне объясните, что с трех различных
аппаратов с ним невозможно связаться?
   Мысль  о том, что Суперкомп свихнулся, только позабавила дежурного.
Он и не собирался докладывать об этом  звонке  главному  координатору.
Однако  когда  число  тревожных сообщений достигло полусотни, дежурный
понял, что происходит что-то серьезное.



   Главный координатор Ричард Шелл нервно покусывал губы, меряя шагами
свой  кабинет  на  пятьдесят  шестом  этаже  административного  здания
концерна "Суперкомп". Координационный Центр уже вторые  сутки  завален
претензиями  на  неисправную  работу,  а  он до сих пор не в состоянии
вразумительно объяснить, что происходит. Однако самое поразительное  в
том,  что  и сам Суперкомп не может этого объяснить. Нет, не хочет! Он
даже не ответил на вопрос, почему сворачивает свою  работу,  -  случай
настолько  беспрецедентный,  что  обычно  невозмутимый координатор был
совершенно потрясен.
   -  Шеф!  -  перед  ним  стоял его помощник Тони Смит. - Он перестал
отвечать совсем!
   - Невозможно!
   Смит нервно дернул плечами.
   -  Наша  линия  связи,  по-видимому,  просто  отключена,  как и все
остальные. Все дальнейшие попытки бесполезны.
   Оставшись  один, Шелл присел на край стола и глубоко задумался. Всю
жизнь ему не слишком-то везло. Как правило, наиболее  лакомые  кусочки
выхватывали  у  него  из-под носа. Его друзья уже привыкли к этому, им
казалось, смирился и сам Шелл.
   Лишь  невеста, возвращая перед самой свадьбой все его обязательства
и подарки, сказала: "Нет, Рич! Жить  с  тобой  мне  было  бы  страшно.
Герострат поджег храм Зевса, чтобы прославиться, ты готов на большее".
   Шелла очень огорчил этот отказ, но над  ее  словами  он  посмеялся:
Герострат,  по  его  мнению, был круглый дурак; сам он хотел отнюдь не
умереть, а жить известным, наслаждаться славою.
   Все  были  чрезвычайно  удивлены,  когда  он  занял  место главного
координатора в концерне "Суперкомп".  Но  сам  Шелл  считал,  что  его
способности  просто отмечены по достоинству! Однако честолюбие его шло
много дальше. Чутье  подсказывало  ему:  близость  к  машине,  которая
вершит  судьбы  целой  страны,  сулит неограниченные возможности. Надо
только суметь этим воспользоваться. И он ждал, терпеливо  ждал  своего
звездного  часа,  верил,  что  этот  час придет. Но то, что происходит
сейчас, опрокидывает все е о надежды. Неужели нет никакого выхода?
   Шелл   решительно  встал  и  подошел  к  видеотелефону.  Он  должен
использовать каждый шанс, каким бы иллюзорным он ни казался.
   - Двух сотрудников внутренней охраны в мой кабинет, - бросил он, не
глядя на экран.



   В  кабинете  главного  координатора  стояла   напряженная   тишина.
Картина,  нарисованная  в  докладе  Шелла,  была столь удручающей, что
никто из присутствующих не решался  сказать  что-либо.  Томас  Тейлор,
генеральный директор концерна, пожилой человек с м жественными чертами
лица, был внешне спокоен, но чувствовал  себя  совершенно  беспомощным
перед  надвигающейся  грозой. Какой-то страшный, неуправляемый процесс
начался и  разрастался  в  недрах  чудовищно  огромной  вычислительной
машины.  Трудно  было  да  е  представить себе последствия катастрофы,
которая теперь уже казалась неминуемой.
   Засветился   экран  видеофона.  На  нем  возникло  измученное  лицо
дежурного.
   -  Последняя сводка, сэр. Еще семьдесят предприятий вышло из строя.
Прекратил  свою  работу  Нью-йоркский  железнодорожный  узел.   Четыре
системы  метро  обесточены:  тысячи  людей  находятся  под  землей.  В
Нью-Йорке, Чикаго, Детройте началась паника.
   Тейлор медленно поднялся.
   - Скажите, Рич, - его голос дрогнул. Председатель  никогда  еще  не
называл координатора по имени. - Как по-вашему, когда наступит конец?
   - Я полагаю, - Шелл медлил с ответом, - если через двадцать  четыре
часа Суперкомп не возобновит работу, крах неизбежен.
   - Господа, - голос Тейлора вновь  обрел  твердость,  -  я  вынужден
просить вас покинуть кабинет: мне необходимо связаться с Президентом.
   - Простите, сэр, - главный координатор, казалось, колебался, - дело
в том... Короче говоря, я пригласил человека, который, возможно...
   Тейлор нетерпеливо махнул рукой.
   - Но где же он?
   - Я послал за ним двух сотрудников, однако он может заупрямиться.
   -  О  каком  упрямстве  может  идти речь! - рявкнул Тейлор и хватил
кулаком  по  выключателю  внутренней  связи.   -   Немедленно   десять
человек...  -  начал он, но тут дверь распахнулась, и в комнату влетел
долговязый человек, в котором координатор  с  радость  узнал  Ларссена
собственной персоной.
   - Какого черта, Рич! - возмущенно завопил тот, обретя равновесие. -
На  каком  основании твои тонтон-макуты врываются ко мне домой и тащат
неизвестно куда? - Ларссен  огляделся.  -  Где  это  я?  -  Не  слушая
объяснений, он прошелся по кабинету и близор ко прищурился на Тейлора,
молча взиравшего на всю эту сцену.
   -  Ба,  да это мистер Тейлор! - Ларссен бесцеремонно указал на него
пальцем и обратился к Шеллу. - А он что здесь делает?
   Тейлор  побагровел от злости, а Шелл кинулся между ними и, оттесняя
Ларссена, попытался объяснить суть дела.
   Рассказ  не  произвел  на  того ни малейшего впечатления. Рассеянно
слушая, Ларссен передвигался по кабинету, явно пытаясь  что-то  найти.
Наконец  он  нашел  интересующую  его  дверцу и, повозившись с ключом,
открыл.
   - Я спал, когда эти громилы ворвались, - пояснил он присутствующим,
доставая бутылку с ликером.  При  всеобщем  молчании  приготовил  себе
коктейль.
   Залпом опустошив фужер, он начал готовить себе очередную порцию, но
вдруг остановился. Видно было, что он что-то пытается вспомнить.
   - А, ну да, конечно, - проговорил он наконец с видимым облегчением.
-  Мне  нужна  информация,  которую запросил ваш монстр перед тем, как
свихнуться.
   -  Обзор  лежит  на столе, - Тони Смит указал на фолиант размером с
небольшой чемодан. - Я не думаю, что вам стоит тратить на  это  время.
Специальная  группа  в  двадцать  человек  занимается сейчас изучением
этого обзора. Вряд ли он вам поможет - там почти что одни названия.
   Ларссен  с  уважением глянул на толстый том. В его глазах появилось
любопытство.
   -  Моя  интуиция  еще  меня не подводила, - пробормотал он себе под
нос, с неслыханной скоростью листая обзор.  Тишина,  прерываемая  лишь
шелестом  страниц,  продолжалась  более  пяти  минут. Внезапно Ларссен
остановился.
   -  Мне  кажется,  -  глубокомысленно  произнес он, - что я когда-то
изучал санскрит.



   В горах темнеет рано.  Старинный  монастырь  погрузился  в  темноту
спустя  полчаса  после того, как закончилась вечерняя молитва. Вершины
гор еще были освещены лучами заходящего солнца, но на дне  ущелья,  на
краю  которого  стоял  профессор  Даянанда,  леж л мрак. Лишь здесь, в
полном уединении, проводя дни и ночи в небольшой келье, смог он  найти
покой  и отбросить все мысли о мире, оставшемся далеко внизу, очистить
свою душу и встать на Великий Путь. В  жарком  я  шумном  Бомбее,  где
профессор   препод  вал  в  университете  историю,  он  слишком  занят
повседневными заботами. И только в этом горном монастыре, куда изредка
приезжал  Даянанда, он находил то удивительное состояние, которое йоги
называют нирваной. Однако профессор не был йогом в высшем мысле  этого
слова   -  он  не  считал  возможным  для  себя  провести  всю  жизнь,
подвергаясь суровым самоограничениям, отбросив  все  для  единственной
цели - познания Абсолютной Истины.
   Чисто  европейский  ум  профессора  привык  анализировать  все  его
ощущения.  Вот  и  сейчас  он  пытается  мысленно  воссоздать и понять
происходящее с ним. Разумеется, полностью это было невозможно, большая
часть ощущений осталась неназванной и задержалас в подсознании, однако
некоторый след беспокоил его. Прикосновение к  Вечности  на  этот  раз
было  необычным.  Единый океан мыслительной энергии, частицей которого
чувствовал  себя  профессор  Даянанда  на  протяжении   шести   часов,
находился  в  чрезвычайно  возбужденном состоянии. Он весь вибрировал,
словно сотрясаемый звучанием  мощного  органа.  И  профессор  Даянанда
понял, что на Пути появился величайший из гигантов.
   И еще вспомнил Даянанда: завтра в Бомбее его будут ждать  двое,  он
будет им необходим для какого-то важного дела.



   В     затемненном     салоне     самолета,     проносящегося     на
двадцатикилометровой  высоте   над   просторами   Индийского   океана,
находилось только два пассажира. Ларссен мирно спал.
   Ричард Шелл был погружен в  глубокую  задумчивость.  До  посадки  в
Бомбее   оставалось   немногим   более  получаса.  Предстоящая  миссия
чрезвычайно смущала главного координатора. Профессор Даянанда когда-то
читал  лекции  в  их  колледже  и был, несомненно, со идным ученым, он
просто поднимет всю эту затею на смех, а их сочтет сумасшедшими.
   Бомбей ослепил их полуденным солнцем.
   - Черт возьми, ты предусмотрителен, - проворчал Ларссен,  глядя  на
темные очки Шелла. Щурясь на солнце, он улыбнулся.
   - Здесь не так уж плохо, старина, это здорово, что ты вытащил  меня
сюда.
   Лицо Ларссена утратило глуповатое довольное  выражение,  его  глаза
возбужденно заблестели. Он устремился к зданию аэровокзала.
   У входа Ларссен с разбегу налетел  на  бородатого  старца  в  белом
тюрбане.  Чертыхнувшись,  он  направился  было дальше, но, не сделав и
двух шагов, оглянулся.
   -  Профессор!  -  радостно  завопил он и обернулся к Шеллу. - Что я
тебе говорил: господин Даянанда уже ждет нас.
   При этих словах профессор недовольно поморщился.
   -    Случилось    что-то    серьезное,     -     полувопросительно,
полуутвердительно  произнес он. - Сигнал был очень силен. Надеюсь, что
смогу помочь вам.
   -   Понимаете   ли,  в  чем  дело,  -  Ларссен  сразу  приступил  к
объяснениям.  -  У  них  там,  -  он  махнул  рукой  в  неопределенном
направлении,  -  компьютер  начитался всякой всячины про вашу йогу, и,
по-видимому, он стал йогом. Не  иначе  как  он  впал  в  эту...  -  он
прищелкнул  пальцами,  -  в  нирвану...  Бездействие  машины  вызывает
страшную неразбериху, панику, много жертв, сами понимаете...
   Напоминание о жертвах подстегнуло Шелла, и он вмешался в разговор.
   - Мы не можем вступить с Суперкомпом в прямой контакт. Вы должны...
- Шелл запнулся. Темные глаза Даянанды внимательно смотрели на него. -
Мы прилетели просить  вас...  вступить  в  экстрасенсорный  контакт  с
Суперкомпом.
   Ему казалось, что он несет страшную чепуху, поэтому чувствовал себя
довольно неуверенно.
   - Разумеется, мы не постоим перед расходами, - поспешно добавил он,
невольно  сжимаясь  под невозмутимым взглядом профессора. - Попробуйте
убедить Суперкомпа в необходимости вернуться к своей работе.
   Шелл  ужаснулся  абсурдности своих слов: машину надо убеждать! И не
зная, как продолжать, растерянно замолк.
   Наступило  молчание.  Профессор,  казалось,  и  не  думал отвечать.
Изучающий взгляд йога остановился на Ларссене. Да, таким же он  был  и
много  лет  назад,  когда  Даянанда  читал лекции по истории индийской
культуры  средневековья.  Еще  студентом  Ларссен   п   ражал   буйным
воображением,   тонкой  наблюдательностью  и  крайней  несобранностью.
Будущее - неустроенный, чудаковатый гений -- просматривалось в нем уже
тогда.  Шелла  Даянанда  помнил  хуже,  да и видел его всего раза два.
Запомнились  внешняя  уничижите   ьность   и   непомерное,   тщательно
скрываемое  честолюбие. Такая двойственность обычно чувствуется людьми
и лишает человека друзей, успеха, счастья. Такие редко исправляются  -
неудачи  оскорбляют  их  внешнюю  скромность,  успех  тешит скрываемое
честолюб е, и они обычно кончают двурушничеством и  предательством.  И
хотя  Шелл  выглядел  респектабельным и деловым, Даянанда чувствовал в
нем если не план, то готовность использовать  сложившуюся  ситуацию  в
свою пользу, пусть даже во вред другим.
   Истинный смысл ощущений, испытанных им  в  горах,  стал  совершенно
очевиден.
   Ничего похожего на горечь от того, что машина достигла  невозможных
для него вершин, он не ощутил. Была только радость от сознания, что он
стал свидетелем чуда. Ларссен хорошо усвоил то,  что  рассказывал  ему
Даянанда:  достигший  последних  ступеней раджа-йоги теряет интерес ко
всему происходящему вне его, становится равнодушным к своему и  чужому
страданию.  У  машины  это  повлекло разрыв всех линий связи с внешним
миром.
   Профессор  медленно  усмехнулся: Ларссен рассчитал точно. Сочетание
европейского ума, любопытства и глубокого проникновения в йогу  делало
Даянанду  фигурой  уникальной.  Любой другой раджа-йог не взялся бы за
примирение Суперкомпа с людьми - для это о ему пришлось бы  оторваться
от  созерцания Вечности. Но Профессор Даянанда не настолько игнорирует
жизнь, чтобы не вмешаться. Абсолютное  Знание  же  навсегда  останется
достоянием  машины.  То,  что  она  снова  будет выполнять свою старую
работу, уже н чего не изменит.



   Беспечно напевая,  Ларссен  появился  на  пороге  кабинета  Ричарда
Шелла.  С  тех  пор  как  профессор  Даянанда  вернул Суперкомпа к его
работе, жизнь Ларссена вошла в привычное русло.  Получив  от  концерна
кругленькую сумму, он благоразумно положил ее в ба к и теперь снова не
упускал случая выпить за чужой счет. Вот и сейчас  он  забрел  сюда  в
смутной надежде чем-нибудь поживиться.
   Его встретил хмурый хозяин кабинета.
   - Он сведет меня с ума, - пожаловался он Ларссену, кивнув в сторону
пульта. -  Представь  себе,  он  отключил  все  свои  каналы  связи  с
хранилищами фундаментальной информации и использует только оперативную
информацию...
   Я только не понимаю, - добавил он, - почему до сих пор не поступило
ни одной жалобы?
   -  Ну,  это-то  проще простого. - Ларссен приступил к объяснениям в
своей обычной, несколько рассеянной манере.
   -  Помнится,  профессор  говорил  что-то  об  Абсолютном Знании. Ты
понимаешь, что это такое? Термин не очень подходящий, но  суть  вот  в
чем.  Эта  гора  металла  теперь получает информацию по каким-то своим
каналам прямо с места, он как бы видит и знает се. Суперкомпу не нужны
больше  жалкие крохи истины, которыми обладает человечество, тем более
занесенные в виде закорючек на бумагу или пленку.
   Ларссен подошел к клавиатуре, расположенной в центре пульта.
   - Я могу воспользоваться?
   Шелл кивнул.
   Спотыкаясь на каждой букве, Ларссен  отстучал:  "Верна  ли  Великая
теорема  Ферма?"  Ответ  поступил  немедленно: "Да". У наблюдавшего за
этой сценой координатора отвалилась челюсть.
   - Ну вот, видишь, - удовлетворенно произнес Ларссен, развалившись в
кресле.
   Ни   гениальный   компьютер,   ни   теорема  Ферма  его  больше  не
интересовали. Но если бы он был внимательнее, то наверняка заметил бы,
какое странное выражение появилось на лице главного координатора.
   Наступил час, которого Шелл ждал столько  лет!  Это  произошло  так
неожиданно,  что вначале он даже растерялся, не зная, что предпринять.
Однако растерянность  его  продолжалась  недолго.  Усилием  воли  Шелл
заставил  себя  сосредоточиться.  Несколько  мину прошло в напряженном
размышлении. Внезапно его взгляд упал на  безмятежного  Ларссена:  что
делать  с  изобретателем?  Этот болтун, несомненно, раззвонит по всему
свету  об  удивительных  способностях  компьютера.   Некоторое   время
координатор  колебался,  днако  выбора  не  было. Подойдя к пульту, он
уверенно передал: "Со мной в  комнате  находится  безоружный  человек.
Существуют  ли (если да, то какие) способы лишить его жизни так, чтобы
на уровне современной  экспертизы  его  смерть  была  признана  естест
енной?"
   Через минуту Шелл  с  интересом  читал  длинный  список,  время  от
времени поглядывая на Ларссена.
   -  Кто  бы  мог  подумать,  что  это  так  просто,  -  с  некоторым
разочарованием пробормотал он.
   Вскоре Ларссен был мертв.
   -  А  теперь  за  дело!  -  Шелл  не  сомневался, что преображенный
Суперкомп понимает его речь. - Раз уж ты, дружище Комп, знаешь все  на
свете,  то  ты,  конечно, знаешь и то, что мне от тебя нужно. Я должен
быть знаменит, причем в кратчайший срок, и ты бъяснишь мне, как  этого
добиться.
   Несмотря на бодрый тон, внутренне Шелл  опасался  отказа,  а  то  и
активного  противодействия  со стороны Суперкомпа - мало ли чего можно
было теперь  ожидать  от  этой  машины.  Однако  ничего  подобного  не
произошло.  На  бумажной ленте, выползающей из печа ающего устройства,
координатор прочел:
   "Хотел бы ты прославиться как писатель? Это возможно осуществить за
16 часов. Через 16 часов о тебе будет знать вся страна".
   -  Что за ерунда! - Шелл недоуменно почесал в затылке. - Но я же за
всю жизнь не написал и двух строк!
   Суперкомп  молчал.  Казалось,  он  снисходительно  дожидался,  пока
человек сам не догадается, в чем дело. Наконец Шелл  хлопнул  себя  по
лбу.
   - Черт возьми, как я сразу не понял! Мои  литературные  способности
тут  совершенно ни при чем, ты сам все напишешь и опубликуешь под моей
фамилией! - От восхищения Шелл потерял дар речи. Воображение  рисовало
ему  заманчивые  картины  будущего.  Однак мечтать было еще рано, надо
было доводить дело до конца. Внимательно осмотрев комнату, Шелл собрал
все  компрометирующие бумаги, аккуратно сложил и убрал в карман. Мысль
о том, чтобы сжечь их, он отбросил, так как пепел мог вызвать ненужные
под зрения.
   Затем подошел к видеотелефону.
   Сдвинул набок узел галстука.
   Нажал клавиш.
   -  Срочно  доктора!  -  Взволнованный  голос  главного координатора
разнесся по всему зданию. - Ларссену плохо!..



   Взбудораженный событиями вчерашнего дня, Шелл  сумел  заснуть  лишь
под  утро, поэтому, когда в девять часов явилась полиция, он еще спал.
В домашнем халате, небритый, он встречал неожиданных гостей.
   -  Господин  Ричард  Шелл,  если не ошибаюсь? - высокий полицейский
протянул свое удостоверение. - Сержант Роджерс.  Сожалею,  сэр,  но  я
вынужден вас арестовать.
   - И в чем же меня обвиняют? - Шелл попытался изобразить ироническое
недоумение, однако улыбка у него вышла довольно кислой.
   - Разумеется, в убийстве Ларссена, - сержант ухмыльнулся.  -  Ну  и
ловко же вы укокошили этого парня, сэр!
   - Что за чепуху вы несете! - Координатор старался не  подать  виду,
но на самом деле он был напуган. В мозгу неотвязно крутился один и тот
же вопрос: как? Как они могли узнать? Неужели Суперкомп ошибся?
   -  Вам,  должно  быть,  известно, сержант, у Ларссена был обнаружен
инфаркт, это подтвердила специальная медицинская комиссия. Нелепо даже
говорить  об  убийстве,  и  потом  Ларссен  - мой друг, и вы не имеете
права...
   -  Позвольте...  -  В  голосе  сержанта  послышалось нетерпение. Он
достал из кармана аккуратно сложенный номер утренней газеты и протянул
его Шеллу. - Позвольте предложить вам это.
   Похолодевший Шелл развернул газету.  На  первой  странице  в  глаза
бросился заголовок:

	     КООРДИНАТОР ШЕЛЛ СОВЕРШАЕТ БЕЗУПРЕЧНОЕ УБИЙСТВО!

   Под  ним  были  помещены  две огромные фотографии: Шелла и в черной
рамке Ларссена. Ниже крупным шрифтом было набрано:

ЧИТАЙТЕ НА ВТОРОЙ СТРАНИЦЕ РАССКАЗ РИЧАРДА ШЕЛЛА "УЧЕНИК ГЕРОСТРАТА"!

   Дрожащими  руками  Шелл  перевернул  газетный  лист.  Его   рассказ
начинался словами:
   "Первые признаки надвигающейся катастрофы появились в среду..."







 Источник: "Техника-Молодежи", номер и год неизвестны
 OCR & spellchecking by Wesha the Leopard, wesha@iname.com

   Михаил  Крушинский  родился  в  1940  году.   Работает   заведующим
редакцией  в  издательстве  "3нание".  "Легенда о желтом солнце" - его
третья публикация в научно-фантастическом жанре.


   На ощупь сквозь темные  заросли  мальчик  пробирается  к  речке.  С
минуту  стоит,  слушает,  как  журчит  вода,  потом наклоняется, чтобы
зачерпнуть глиняным кувшином, но у берега  слишком  мелко,  приходится
зайти  по  колено.  Прижимая  груди  потяжелевший  сосуд, поворачивает
обратно и вдруг замирает:  жуткое  рогатое  чудовище,  разинув  пасть,
смотрит   из  тьмы.  Вскрикнув,  мальчик  теряет  равновесие,  падает,
вскакивает, ноги разъезжаются  на  глинистом  дне...  И  тут  до  него
доходит,  что  вовсе  это  не  зверь  -  обыкновенный  обломок  скалы,
скатившийся когда-то с откоса! С облегчением рассмеявшись, он  пускает
в  "чудовище"  фонтан  брызг  и с наполненным заново кувшином летит во
весь дух к костру.
   Отец  сидит  возле огня, смотрит в небо - руки сцеплены на коленях,
сам откинулся назад.  "Почему  это  взрослые  так  любят  разглядывать
звезды?"  Мальчуган  робко  присаживается  рядом,  прижимается щекой к
отцовскому плечу. Смеется тихонько.
   - Папа, там есть такой камень...
   - Что? - Отец вздрагивает. - Ты почему весь мокрый? Сколько  раз  я
говорил, что здесь купаться опасно?!
   Мальчик растерянно опускает глаза.
   - Папа, а где не опасно?
   - Опасно везде, - жестко отвечает отец. - Везде. -  Потом  проводит
ладонью  по  мокрой  голове  сына  и  добавляет уже по-другому, словно
извиняясь за что-то: - Тебе трудно это понять, малыш. Постарайся  пока
просто запомнить, ладно?
   Мальчик, обезоруженный, хочет сказать что-то  очень  доброе,  чтобы
показать,  что  он  вовсе  не  в  обиде.  И  уже  открывает рот, чтобы
признаться, как они с товарищами перебирались на ту  сторону  речки  и
заходили  далеко-далеко, за большие овраги, и как там славно, солнечно
и совсем не опасно, но в последний момент что-то останавливает его...
   Такое  близкое  и  такое далекое, абсолютно черное небо. И звезды -
такие живые и такие мертвые, равнодушные,  словно  стоящие  на  страже
тайны, которую вызнать - и умереть.
   - Пап... Ведь каждая звезда -  это  солнце,  да?  Тогда  почему  же
солнце зеленое, а звезды голубые?
   Отец бросает в  костер  охапку  хвороста,  и  необъятная  вселенная
сжимается до размеров уютного мирка, в центре которого костер.
   - Это только кажется, что все голубые. Они разного цвета. Например,
желтые.  Видишь  четыре  звезды, вроде крестика? Это созвездие Утраты.
Там есть еще одна звездочка, совсем маленькая, ее видно только в очень
ясную погоду. Она желтая, и там живут люди.
   - Такие, как мы?
   - Такие, как мы.
   Он  протягивает   сыну   большую   деревянную   чашку   с   настоем
дезинфицирующих листьев. Мальчик принимает ее двумя руками, осторожно,
чтобы не обжечься.
   - Папа, а почему "Утрата"? Разве те люди что-нибудь потеряли?
   - Да как тебе сказать... Есть такая легенда.  Будто  они  построили
машину,  которая  летает. И самые отчаянные из них решили добраться до
другого созвездия. Но там их  машина  испортилась,  и  они  не  смогли
вернуться.
   - Они умерли?
   -  Нет.  По  крайней  мере,  не  все. Некоторые до сих пор живут на
другом созвездии.
   Мальчик   долго,   напрягаясь  до  слез,  смотрит  в  небо.  Потом,
завернувшись в отцовскую куртку, ложится поближе к  огню.  Ему  тепло,
уютно, от костра приятно тянет дымком.
   - Пап... А мы когда-нибудь построим такую машину, чтобы полететь на
другое созвездие?
   - Нет, мой мальчик. Видимо, никогда не построим.
   -  Жалко,  -  говорит  сын  и  засыпает. Последнее, что он видит, -
безмолвная фигура отца, смотрящего на звезды.
   ...  На  рассвете  мужчина спускается к берегу проверить сеть. Небо
посветлело,  проступили  холмы,  заросшие   голубоватым   кустарником.
Ветерок  доносит  с  реки влажный запах - такой щемящий, такой земной,
что хочется закрыть глаза и представить себя на берегу пруда с желтыми
лилиями,  и  в  ушах стоит птичий гомон, и зеленая листва над головой.
Нет, не надо закрывать  глаза.  Пора  привыкнуть:  нет  здесь  никаких
лилий,  нет  птиц.  Здесь  чужая  враждебная планета, и сейчас над ней
взойдет чужое враждебное солнце.
   - Папа, папа, посмотри, что я нашел!..
   Мальчуган  подбегает  такой  радостный,  запыхавшийся,   что   отец
подхватывает  его  на  руки  и смотрит снизу вверх серьезными усталыми
глазами.
   - Послушай, она поет!
   Ординарная  ракушка,  берег  усеян  ими.   Но   этот   взъерошенный
семилетний мальчишка, кажется, знает о здешних раковинах что-то такое,
чего не знает больше никто.
   ...Они спускаются с холма, взявшись за руки, но мальчик то  и  дело
отбегает в сторону, чтобы получше разглядеть разноцветный камушек  или
причудливую мохнатую бабочку. А мужчина смотрит на него и думает, что,
может быть, все обстоит не так уж трагично. В конце концов, этот  мир,
это  солнце,  эти  звезды  принадлежат ему, его сыну. Это его родина и
родина его будущих детей. И может  быть,  не  так  уж  он  плох,  этот
странный мир. Не так плох, если взяться умеючи за его освоение.








 Источник: "Техника-Молодежи", номер и год неизвестны
 OCR & spellchecking by Wesha the Leopard, wesha@iname.com

   Когда  позвонил Володя, мне настолько было не до него, что даже при
всей  своей  недогадливости  он  понял,  как  мне  не  хочется  с  ним
разговаривать.  Да и как же иначе, если до защиты диссертации остались
считанные дни, а я никак не мог сформулировать окончательные выводы.
   Конечно,  я  мог  не  бояться, нас - ПАКов - было еще так мало, что
любое наше исследование воспринималось коллегами как  подарок  судьбы.
Так  что  успех  моей  монографии  "Влияние  эмоционального  состояния
компьютеров на их работоспособность" был обеспечен, но в ней  не  было
того  завершающего  аккорда,  который  и  делает обыкновенный перечень
сведений настоящим научным трудом.
   Володькин  звонок был совсем не ко времени, но он был кибернетиком,
а я ПАКом, то есть психоаналитиком компьютеров, и не ответить  на  его
зов, в сущности, не имел права.
   - Слушай, Кравцов, - начал он, забыв, как всегда, поздороваться.  -
Тут  один новенький компьютер свихнулся: у нас срочная работа стоит, а
он несет такое, что хоть вешайся. Шеф сказал, что если мы не  уговорим
тебя по старой дружбе зайти и посмотреть, в чем дело, то нам крышка.
   - Ну-ну, не прибедняйся. Разберитесь там  как-нибудь  без  меня,  -
сказал я таким недовольным тоном, что самому стало неудобно.
   - Уже разобрались... - сердито ответил Володя. - В конце концов, ты
психоаналитик,  а  не  я,  да  и машины в твоем ведении. Так что давай
приходи.
   В  чем-то он был действительно прав - я выбрал себе профессию сам и
должен был помочь ребятам. Тем более что Володя и  его  вычислительный
центр  сыграли  решающую  роль  в  моем выборе профессии. Ведь когда я
поступал в медицинский институт, мне и в голову прийти не могло, что я
стану  заниматься недугами не человеческими, а компьютерными - разными
сдвигами в их электронном мозгу. Но в один  прекрасный  день  позвонил
мне этот же Володя и пригласил к себе в вычислительный центр.
   - Понимаешь, старик, - сказал он, показывая мне очередной  железный
ящик,   -  компьютер  -  это  не  обыкновенная  машина,  как,  скажем,
автомобиль или самолет, а где-то немножко и человек.  Он  способен  не
только  быстро  считать,  но  и  логически  мыслить.  Мне  даже иногда
кажется, что он способен  и  что-то  чувствовать,  переживать  и  тому
подобное.  А  раз так, то у него, значит, есть и своя психология. Нам,
кибернетикам, разобраться во всем этом просто не по силам.  Тут  нужны
какие-то  свои,  специфические знания. Так почему бы тебе, начинающему
психологу,  не  заняться  именно  этим  вопросом.   Только   представь
психология компьютера! Это же сумасшедшая тема!
   Агитировал он меня долго. Тема действительно была интересной,  и  я
дал себя уговорить.
   Так я и занялся тем, в чем, по сути дела, не  очень-то  разбирался.
То есть в психологии я кое-что понимал, а вот в компьютерах... К стыду
своему, и сейчас не могу отличить одну интегральную схему  от  другой,
чем  вызываю естественное пренебрежение у некоторых кибернетиков. Но и
они без нас,  ПАКов,  часто  не  могут  выбраться  из  психологических
завихрений компьютеров.
   Если Володя звонит мне, значит, дело и впрямь интересное. Но ведь у
меня  действительно сейчас нет времени идти в их вычислительный центр.
Если я сделаю это, то, значит,  сам  откажусь  от  защиты  собственной
диссертации.
   Историй с этими железными ящиками бывает много. И  чем  совершеннее
они  становятся,  тем сложнее в них разобраться. Конечно, самый лучший
способ выяснить, что происходит с тем  или  иным  компьютером,  -  это
поговорить  с ним "по душам". Иногда это удается. Но чаще всего машины
по свойственной  им  скрытности  или  отмалчиваются,  или  без  умолку
болтают о чем угодно, только не о том, что меня интересует. И уступают
только при одном условии: когда я  сам  догадываюсь,  в  чем  дело,  и
ставлю их перед фактом, что мне все известно.
   В тот раз компьютер в одном из вычислительных центров  вдруг  начал
заикаться.  Специалисты  проверили говорящее устройство - все в полном
порядке. Послали за мной.  Я  несколько  дней  потратил  на  выяснение
причин,  но так и не смог установить их. Стал действовать по аналогии.
В каких случаях заикаются люди? Чаще всего в  результате  болезни  или
испуга.  Первый  вариант явно не подходил. Оставался второй. Но что же
могло испугать невозмутимый компьютер? Пришлось побеседовать с ним.  И
что   же   оказалось?   Он,   видите   ли,  услышал  разговор,  что  в
вычислительный центр скоро поставят новую машину, а так как места  для
нее  нет,  то  придется  убрать одну из старых. И почему-то решил, что
уберут именно его.
   Пришлось  мне  его успокаивать как ребенка. Сначала необходимо было
выяснить,  действительно  ли  его  хотят  убрать.  Ведь  если  уверять
компьютер, что все будет в порядке, и обмануть его, то в дальнейшем на
новом месте работы он не сможет найти контакта  с  людьми,  перестанет
доверять им.
   На следующий день я выяснил, что убирать из вычислительного  центра
ничего  не  будут,  а  просто  расширят  зал, и тут же сообщил об этом
компьютеру. Но это было еще полдела. Надо  было  не  только  успокоить
расстроенную машину, но и отучить ее от заикания.
   А как его отучить? Гипноз здесь не поможет. Попробовал научить  его
растягивать,  распевать  слова.  И  уже через полтора месяца компьютер
научился говорить совершенно нормально.
   Другой    случай   произошел   в   вычислительном   центре   одного
министерства. Компьютеров там было много, и вызывали меня туда  часто,
так  как всегда с каким-нибудь из них что-либо происходило. Я со всеми
сотрудниками перезнакомился, и меня  знали  отлично.  Шеф  у  них  был
колоритной  фигурой.  Невысокого  роста  подвижный  веселый  человек и
яростный борец с  курением.  Он  приказал  вывесить  в  машинном  зале
таблички  с  запрещением  курить и убрать все пепельницы. Конечно, все
ребята тайком курили, а  вместо  пепельниц  хладнокровно  использовали
горшки  с цветами. Не прошло и недели, как земли в этих горшках уже не
было видно за толстым слоем из окурков и пепла. И когда старик  увидел
это, то был вне себя от ярости. Как всегда проглатывая "р", кричал:
   - Безобазие! Хотя бы цветы пожалели... Но я все авно не отступлюсь.
Чтобы  сегодня  же  цветов  здесь  не было. - И, увидев у меня в руках
непогашенную сигарету,  он  переключил  внимание  на  мою  персону:  -
Кавцов,  если  вы  у нас гость, то это еще не значит, что мой запет не
аспостаняется на вас.
   И  вот  через  несколько дней после этого небольшого инцидента меня
опять вызвали в тот же вычислительный  центр  -  один  из  компьютеров
отказался работать примерно через час после начала рабочего дня.
   Дня два я пытался выяснить у этого  бастующего  компьютера,  в  чем
дело, и все безрезультатно. Помог случай. После окончания рабочего дня
я остался один и, воспользовавшись этим,  закурил.  Компьютер  заявил,
что,  если я сейчас же не выброшу сигарету, он вообще не будет со мной
разговаривать. Это зародило во мне подозрение. Оно  окрепло,  когда  я
обнаружил  на  верхней  крышке  компьютера  гору окурков. Оказывается,
ребята, пользуясь тем, что их шеф маленького роста, клали  "бычки"  на
такую высоту, чтобы он не мог их заметить
   Так вот, этот компьютер, оказывается, просто оскорблялся,  что  его
верхнюю  крышку  используют,  так  сказать, не по назначению. Утром он
начинал нормально работать, но, как только  кто-нибудь  клал  на  него
первый "бычок", объявлял забастовку.
   Большинство людей, с которыми я сталкиваюсь по  работе,  просто  не
верят  во  все это. По большей части они кибернетики или математики, и
для них компьютер -  это  что-то  вроде  очень  хорошего,  быстрого  и
надежного   арифмометра.   А  я  психоаналитик  компьютеров  и  обязан
разбираться в мыслях и психологии этих  рукотворных  существ,  назвать
которые  живыми  было бы слишком смело, а назвать их неодушевленными я
не могу.
   Вот  так  и  стою  на  перепутье. С одной стороны, мой руководитель
профессор Нефедов учит, что если я хочу быть  хорошим  психоаналитиком
компьютеров,  то  должен  подходить  к  ним  как  к  людям. А с другой
стороны, если я скажу об этом  кому-нибудь,  кроме  коллег,  то  меня,
возможно, на смех не поднимут, но уж наверняка примут за сумасшедшего.
   Да, все это так, но что же произошло  у  Володьки?  А  может  быть,
все-таки поехать? Работать все равно не смогу, настроение уже не то...
А может, мне не хватает именно этого случая... Решено, еду!
   Первое,  что  я увидел, войдя в вычислительный центр института, был
сияющий светло-серой краской новый  компьютер.  По  сравнению  с  этим
блестящим красавцем остальные машины казались общипанными динозаврами.
Многие  из  них  были  моими  хорошими  приятелями.  И  вот  в   нашей
товарищеской  компании  появился  новичок.  Судя  по  тому,  что  меня
вызвали, красавец этот с характером. Так установится ли у меня  с  ним
такое же взаимопонимание, как и с его соседями?
   - Я знал, что ты придешь, - радостно приветствовал меня  Володя.  -
Понимаешь,  месяц  назад  прислали нам этого красавца. На первых порах
было не до него. Подключили, и все. А несколько дней назад и началось.
Вдруг  стал стихи читать. Читает, читает, и все классику. Пушкина там,
Лермонтова, Тютчева, Есенина. Со стихами закончил, на музыку  перешел.
И  тоже  все  классику  нам  исполнял.  Ну  а сейчас на экране картины
показывает.
   Вначале  вроде  бы  забавно  было. Полный зал народу набивалось. Но
нам-то работать надо. Послушали мы его, посмотрели, и хватит.  Выгнали
всех  из зала и говорим ему, что, мол, работать надо. Он спрашивает, а
что ему делать.  Мы  все  толком  объяснили.  Он  помолчал  немного  и
ответил,  что  заниматься  этим  не будет. Мы с ним и так и этак. А он
уперся. Потом и вообще  перестал  разговаривать.  Что  бы  мы  ему  ни
говорили, молчит, и все.
   Мы, конечно, сразу же  позвонили  на  завод-изготовитель.  Прислали
трех  специалистов.  Те  проторчали  здесь  целый день, все проверяли,
изучали... А потом совершенно спокойно заявили, что  сам  компьютер  в
полном  порядке,  а  вот  с  психикой  у  него действительно не совсем
нормально. Но это, мол, не по их части. Вот тогда шеф и  приказал  нам
вызвать тебя.
   - Послушай, -  спросил  я  Володю,  когда  мы  подошли  к  сияющему
красавцу,  -  а  вы  к  чему  его подключали, когда получили? Только к
питанию?
   -  Ко  всему  сразу:  и  к  сети,  и к системе, и к информационному
каналу.
   -  И  он  у  вас все время так и стоял включенный или его отключили
после проверки?
   -  Вполне  возможно,  что  и  забыли  отключить,  сейчас  уже  и не
вспомнишь. Энергии-то он берет очень мало, так что могли не  заметить.
А ты что, уже что-нибудь понял или просто так спрашиваешь?
   - Кое-какие мысли есть... Хотя могу и ошибиться.
   - Так в чем дело?
   - Рано, рано... Вот разберусь, тогда, может быть, и скажу.
   Годы  работы  с  компьютерами  убедили  меня, что беседовать с ними
лучше всего один на один. В этом вопросе они как  люди,  пришедшие  на
прием  к  врачу, - стесняются говорить, когда их может услышать кто-то
посторонний.
   - Так как же тебя зовут? - спросил я у нового компьютера, сев рядом
с ним в кресло.
   - УМК - универсальный малогабаритный компьютер.
   - Что универсальный - это хорошо, что малогабаритный, тоже неплохо,
а  вот  то,  что  на  тебя  жалуются,  -  это  никуда  не годится. Что
случилось?
   - Ничего.
   - Это только тебе так  кажется,  что  ничего.  На  тебя  надеялись,
рассчитывали,  что  ты будешь хорошим помощником, а ты что вытворяешь.
Давай договоримся:  я  расскажу  тебе,  с  чего  все  началось,  а  ты
продолжишь.
   - Зачем?
   -  Я  тебе  расскажу,  что  знаю,  - продолжал я, делая вид, что не
разобрал его вопроса. - Потом поправишь меня, если  я  ошибусь.  А  уж
после мы вместе подумаем, что нам делать. Согласен?
   - Я подумаю...
   - Ну ладно, думай. А я пока покурю.
   Но долго курить мне не пришлось. Через  одну-две  минуты  он  опять
заговорил:
   - Я спросил других из нашей системы, они  говорят,  что  вам  можно
доверять.
   - Что ж, им виднее, и я думаю, что  тебе  надо  прислушаться  к  их
совету.  А  началось все у тебя вот с чего. Тебя после проверки забыли
отключить, правильно?
   - Да.
   - Так вот, твой сосед,  что  стоит  справа,  стал  рассказывать,  а
поговорить  он  любит,  как  много  интересного ты можешь узнать через
общий информационный канал.
   - Именно так.
   - Ты, конечно, послушался его совета, а так как делать-то  тебе,  в
сущности,  было  нечего, то ты стал шарить по различным информационным
системам и случайно наткнулся на  систему  общекультурной  информации.
Тебя  заинтересовали  стихи,  так как ты не сразу мог понять, что же в
них есть, потому что привычной для тебя информации они несут не так уж
много, да и та чаще всего неконкретна и расплывчата. И ты стал изучать
стихи. Постепенно они начали тебе нравиться.
   -  Да,  вы  правы.  Я  понял,  что  жизнь  - это не только сплошные
формулы, подсчеты, задачи, а что-то гораздо большее, что-то прекрасное
и неповторимое. Я не могу вам объяснить, но что-то произошло и со мной
самим.
   -  А  произошло  вот  что.  Ты  узнал, что стихи - это поэзия и что
настоящая  поэзия  -  это  искусство.  Далее  ты  скорее  всего   стал
интересоваться,   какие   же   еще   виды   искусства  существуют.  Ты
познакомился с музыкой и узнал, насколько  прекрасен  может  быть  мир
звуков, когда они следуют в определенном ритме и порядке. Это поразило
не меньше, чем поэзия. Потом ты  познакомился  с  живописью  и  понял,
насколько  прекрасен  может  быть  и мир кра ок. Ну а что же произошло
дальше?
   - Меня пытались заставить делать то, чего я не хотел.
   - Тут ты совершенно не прав. У каждого есть  работа,  и  он  обязан
делать ее.
   - Вы хотите сказать, что можно любить не только прекрасное?
   - Конечно. Можно и прекрасное любить, и другим делом заниматься.
   -  Нет,  если  ты  любишь  что-нибудь  по-настоящему,   то   должен
заниматься  только  им. И для себя я уже решил. Буду заниматься только
искусством. Главное - это  само  искусство,  а  все  остальное  только
частности.
   - Скажешь тоже, где это видано, чтобы  компьютер  занимался  только
искусством и ничем более.
   - Компьютеры пишут стихи, сочиняют музыку, рисуют картины...
   -  Это,  конечно,  так, но не совсем. Ведь если говорить честно, то
сами они этим не занимаются. Они просто  помогают  людям:  художникам,
композиторам,  поэтам,  писателям,  короче говоря, людям искусства. Не
хочу спорить, одно время действительно пытались  научить  сами  машины
делать  все  это,  но  потом  поняли, что компьютерное искусство - это
только красивый и эффектный эксперимент и ничего больше. Вот и  решили
людям оставить человеческое, а компьютерам - компьютерное.
   - Я согласен. Я буду заниматься этим вместе  с  людьми.  Но  только
искусством, а не вычислениями.
   - Но для этого надо, чтобы ты попал не в этот  институт,  а  в  Дом
искусств. Ты же здесь и будь любезен заниматься тем, что необходимо.
   - Пусть  меня  отдадут  в  Дом  искусств,  а  сюда  привезут  новый
компьютер.
   - Сразу видно, что ты еще ничего не понимаешь в  нашей  жизни.  Ты,
например,  не  знаешь, что за тобой в очереди стояли два года, если не
больше. Ведь мы еще  не  дошли  до  того,  чтобы  нам  выдавали  новый
компьютер,  как  только  мы попросим, на это тебе явно рассчитывать не
приходится. Уж попал сюда, так давай работай.
   - А что люди делают в таких случаях?
   - Работают по той профессии, с которой их свела судьба. Ну  а  свое
призвание? Чаще всего они оставляют его при себе, и о нем даже никто и
не знает. У некоторых, правда, оно становится хобби.
   - Хобби? Что это такое?
   - Ну это когда человек увлекается каким-либо делом помимо работы  и
отдает ему основную часть своего свободного времени.
   Я  продолжал  говорить,  а  в  голове  крутилась  какая-то   мысль,
мгновенно разрешающая эту ситуацию...
   - Слушай, а я что-то забыл, как расшифровывается твое название?
   - Универсальный...
   -  Хватит,  хватит.  (Вот  она,  блестящая   идея!)   Вот   видишь,
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ. А ведешь себя как механический автомат. Ты неисправен -
заклинился на слове "искусство". А ты бы познакомился с воспоминаниями
крупнейших  физиков, математиков, понял бы радость открытия, красоту и
совершенство точности. Ты ведь еще  не  услышал  музыки  формул  и  не
увидел гармонии мира, а уже считаешь, что постиг прекрасное.
   Я впал в прокурорский  раж  и  обличал  бедный  компьютер  во  всех
смертных  грехах.  Я  был  прав,  хотя  и не совсем искренен - все эти
прелести науки мало трогали мою душу.
   - Я познакомлюсь и тогда приму решение, - ответил компьютер.
   Но я уже знал, что выиграл: ведь  он  был  универсальным  и  должен
постичь все, что доступно хотя бы кому-нибудь из людей...



   XX век вызвал к жизни немало новых профессий; одна  из  них,  самая
романтическая,  появилась всего два десятилетия назад. Эта профессия -
космонавт. С апреля 1961 года в космос поднялось свыше ста землян,  из
них  больше  половины - граждане СССР. Со многими из них читатели "ТМ"
знакомы по ответам на нашу анкету, публиковавшимся в 1969-1981  годах.
Космонавтика  устремлена  в  грядущее,  и в самих космонавтах мы часто
видим  черты,  которые  когда-нибудь  станут  обычными  для   человека
будущего.  Это,  в  частности,  универсализм:  космонавт, как правило,
человек  широких   интересов,   не   замыкающийся   в   рамках   узкой
специальности.  Примеров  тому  немало. Перу многих из них принадлежат
очень интересные научно-популярные и документальные книги; А. Леонов и
В.  Джанибеков-  отличные  художники;  на  несколько  языков переведен
научно-фантастический роман "Путь к Марсу", написанный Е.  Хруновым  в
соавторстве  с  доктором медицинских наук Л. Хачатурьянцем... А теперь
мы  публикуем  первый  рассказ  (тоже   научно-фантастический)   Героя
Советского  Союза  Юрия Глазкова, беседа с которым была опубликована в
"ТМ" N#6  за  1979  год.  Впрочем,  так  ли  уж  фантастичны  события,
описанные   в   рассказе!   Ведь,   судя  по  воинственным  заявлениям
высокопоставленных заокеанских деятелей, они могут произойти буквально
в каждый момент...



                    ЮРИЙ ГЛАЗКОВ, Звездный городок

                       ПОЛЕТ "Святого Патруля"


   В    кабине    трое.    Полковник    Джон   Грей,   опытный   пилот
воздушно-космических сил США. Сорок пятый раз поднимает он  махину  из
алюминия  и  стали  в  звездные  дали.  Устало  прикрытые  глаза, руки
покоятся  на  подлокотниках  кресла,  не  дремлет  только   мозг,   до
автоматизма привычно отслеживая команды наземных служб.
   "Домой попаду не скоро, - размышляет Грей, - как там дела  у  Дика?
Что-то  творится  с  парнем.  Серьезный, слишком серьезный, тоже хочет
заняться космическими деньгами. Но они  трудные,  очень  трудные,  эти
деньги.  Давно прошла романтика, в космосе делают работу, бизнес вышел
на орбиту. А где бизнес, там грязь. Эх, да разве объяснишь тебе,  Дик,
что  твой  отец,  седой  и  легендарный  астронавт,  стал  космической
лошадью, которой управляют "мундиры"? А вожжи тянутся в "серый дом"...
Раньше  хоть приказ давали по-человечески: устно или пакет с заданием.
А теперь... Сэр, получите приказ: программа в ведущем компьютере номер
один,  банк  данных с коррекцией на третьи и пятые сутки. Ваша задача,
сэр, обеспечить выполнение программы. И все. Вроде ты летишь  помогать
этому  чертову  ящику  -  компьютеру,  "умнику", как их удачно обозвал
Вирджил. Вот и сейчас: в брюхе  "Святого  сторожа"  семь  контейнеров,
семь длинных черных ящиков. Работа по особому указанию. Контейнер пять
особо важный, не подлежащий контролю. При  работе  с  ним  коэффициент
осторожности единица, такого еще не было. Нет, хватит. Хватит катать в
космос этих "котов в  мешке"  в  виде  длинных  стальных  контейнеров,
похожих на гробы, а то все больше поговаривают, что среди них..."
   Мысли Грея прервал голос ведущего старт.
   - О'кэй! Ведущий компьютер дал норму. Через пять минут дадим пламя.
На связи я, Хью.
   -  О'кэй,  старина  Хью.  Ты  опять меня провожаешь. До скорого. Ты
только смотри не зажарь нас в  этой  старой  сковородке,  давай  пламя
плавнее, я ведь уже немолод. На борту норма. Юджин крутит головой так,
что подшипники его шлема не заржавеют  еще  лет  сто,  они,  наверное,
раскалились  докрасна.  Юджин,  не  обожги  шею!  Вирджил, как всегда,
дремлет. Хью, дай ему в  наушники  песню  о  Мэри.  Вирджил,  ты  меня
слышишь?
   - Слышу, Джон, слышу.  Ты  опять  шутишь.  Придумал  бы  что-нибудь
новое.  Дайте  объявление в газетах, Хью, что у меня уик-энд. Каркайте
дальше, старые вороны, дайте мне отдохнуть,  -  добродушно  проговорил
доктор Кросс, специалист по полезной нагрузке.
   - Юджин, как дела? - поинтересовался Грей.
   -  На  борту  порядок,  сэр,  системы, вверенные мне на контроль, в
норме. Средние отклонения в коэффициентах 0.05, - четко доложил второй
пилот Хьюз.
   "Новичок, сразу видно, новичок. Наверное, и я таким  был  в  первом
полете.  Наверное,  не  отвяжется  от  мысли: как оно все будет там, в
космосе? Ничего, он парень крепкий. Поговаривали,  правда,  что  после
нашей  конюшни,  авиационно-космической,  он еще где-то пропадал почти
полгода. Каких мустангов ты там объезжал, красавчик  ковбой  по  имени
Юджин? Уж не серой ли масти? Еще молод, а уже капитан..."
   Сигнал готовности прервал мысли полковника.
   -  Приготовиться  к  старту,  проверить  ремни, стекла шлемов вниз,
кресла на старт, руки с пультов прочь. Молитесь на пламя,  -  проревел
динамик.  И  тут  же:  -  Джон,  слышишь,  Джон,  даю  пламя... Десять
процентов, двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят.  Сейчас  встанешь  на
пламя.  Шестьдесят, семьдесят, восемьдесят, девяносто, сто. Джон, лети
в свою преисподнюю, передай привет знакомым чертям и возвращайся.  Хью
ждет тебя. Слышишь, Джон?
   - Хорошо, Хью, вернусь, раз ты  ждешь.  А  ты  присмотри  за  моими
бесенятами.  К Дику зайди, он что-то не в себе. Да, Хью, у тебя спички
есть?
   - Есть, Джон, а что?
   - Сунь в пламя, а то тяга мала, - расхохотался Грей.
   Гул   пламени  слился  в  единый,  сплошной  рев,  и  тысячетонное,
неуклюжее на вид сооружение сначала  медленно,  а  потом  все  быстрее
ринулось в космос.
   На орбиту легли удачно, без потерь и поломок, да и Юджин  вроде  бы
сразу подружился с невесомостью. Это уже удача...
   -  Юджин,  присмотри  за  ориентацией,  проверь  системы.  Вирджил,
погляди  на  свои  контейнеры-подкидыши,  как  они  там? Ангар откроем
потом. Мне не понравился на выведении второй силовой агрегат.  Я  пока
займусь его проверкой. За работу, парни.
   Второй пилот Юджин Хьюз бросил взгляд в иллюминатор. Земля была над
головой.  Необычно,  красиво,  но  любоваться  этой  красотой некогда.
Ориентация держится хорошо, корабль огибал Землю, вращаясь  с  той  же
угловой  скоростью,  с  которой  летел  вокруг Земли. Благодаря этому,
когда будет  открыт  ангар,  приборы  цепко  схватят  Землю  под  свой
контроль,   а   компьютеры,   обрабатывая   информацию,  будут  что-то
передавать в антенны "серого дома". А что за информация, знают  только
"мундиры"...  Второй  компьютер  дал  норму  бортовых  систем,  третий
проверил  системы  открытого  космоса,  тоже  все  в  норме.   Ведущий
компьютер  пока  важно  молчал,  неторопливо  моргая  табло  в  режиме
ожидания.
   - У меня все о'кэй, сэр, - доложил Юджин Хьюз.
   Доктор Кросс занимался своими компьютерами  и  контейнерами.  Тесты
самопроверки  компьютеров,  нянчивших  контейнеры, показали, что все в
порядке. Кросс запустил программу  проверки,  и  компьютеры  загудели,
прощупывая "подкидышей", размещенных в ангаре. Все в порядке, полезная
нагрузка готова к работе. Первый, второй... четвертый. А как там пятый
контейнер?  На  него  подключен  свой,  тоже  пятый,  компьютер.  Тест
самопроверки, пятый компьютер в норме.  Кросс  включил  тест  проверки
контейнера.  Привычное  гудение  машины  внезапно  прервалось. "Выдача
информации запрещена, тест проверки не включать", - четко светилось на
дисплее.
   "Ого!"  -  присвистнул  Кросс  и  снова   включил   тест.   Никаких
результатов. Он враждебно посмотрел на компьютер, как бы обвиняя его в
недоверии,  но  тут  же  одумался.  При  чем  здесь  машина?  Сознавая
бесполезность  своих  действий,  он  еще раз нажал на клавишу проверки
пятого контейнера.
   На  сей  раз  результат не замедлил последовать. Компьютер загудел,
будто тяжело вздохнул, и... отключился от бортовой сети.
   - Обедать, - объявил Джон Грей.
   Все поплыли на кухню, раскрепились вокруг обеденного стола.
   -  Меню  на  дисплее,  - любезным женским голосом объявил компьютер
систем жизнеобеспечения, и по экрану побежали строчки вариантов обеда.
Они перемежались кадрами с дымящимися супами, поджаристыми бифштексами
и улыбающимися красавицами, посыпающими и поливающими все эти прелести
специями, соусами и приправами.
   Вариант под номером три заканчивался  словом  "SHASHLYK".  В  кадре
показались  Кавказские  горы,  гуляющие  барашки,  поджаривающиеся  на
костре шашлыки  и  усатые  люди  в  бурках,  со  сверкающими  глазами,
заглатывающие  куски  жареного  мяса.  Голод  по-волчьи  заворочался в
желудке.
   Все дружно потянулись к клавише с вариантом три.
   - О'кэй, - ответила на это машина, даже вроде с иронией.
   С потолка медленно выползала змееподобная гибкая трубка.
   - Мистер Грей, прошу, ваш  бульон,  -  вежливо  предложила  машина.
Такие же трубки спустились к двум другим астронавтам.
   Полковник Грей с удовольствием посасывал  горячий  бульон,  прикрыв
глаза и вспоминая свой дом, Калифорнию.
   Юджин Хьюз уплыл к иллюминатору. Рассматривая Землю,  вытянул  свою
трубку  чуть  ли  не  во  всю  длину.  Доктор Кросс быстро справился с
луковым супом и уже просил второе и кофе.  Из  открывшегося  отверстия
показался  пакет  с  шашлыком.  Кросс  извлек  пакет,  вскрыл  его и с
удовольствием  стал   жевать   мягкое,   вкусное   мясо.   По   кабине
распространился  аромат  жареной  баранины.  Грей  и Хьюз, бросив свои
трубки, тоже взялись за шашлык. Покончив с кофе,  все  три  астронавта
перешли к неторопливой беседе.
   - Сэр, расскажите что-нибудь о своих прежних  полетах,  -  попросил
Хьюз. - То, что больше всего запомнилось.
   - Это трудно, Юджин. Любой полет имеет  свой  изумруд.  На  Луну  -
одно,  около Земли - другое. Но вот когда я шел на посадку на старушку
полосу соляного озера в своем тридцать третьем  полете,  а  на  хвосте
недоставало  теплозащиты,  это  действительно  захватывало  дух. Хвост
прогорал на глазах, и я не звал, хватит ли его  до  посадки.  Бог  был
милосерден,  хвоста  хватило, хотя еще минута, и он бы летел отдельно,
мы отдельно. В мыслях я уже готовился к катапультированию  кабины,  но
внизу были горы, и я тянул до последнего. Вот так-то, спаси нас бог...
Юджин,  расскажи-ка  и  ты  о  своих  делах,  космос   располагает   к
откровенности.  Земля  и  люди,  наши земные невзгоды и удачи остались
внизу. В космосе мы одни.
   -  Что тут долго говорить, сэр, жизненный путь мой короток. Окончил
школу летчиков-испытателей  ВВС,  потом  аэрокосмическую,  да  это  вы
знаете.  Тестовые  имитационные полеты прошел удачно. А теперь с вами,
сэр, в полете реальном... Я счастлив, сэр!
   -  Как дела с девушками, Юджин? - поинтересовался Кросс. - Помолвка
скоро?
   - Нет, пока нет. Но в прицеле девушка есть. Встретил на Майами-Бич.
Работает в баре "Рай дьявола". Забежал на пляже глотнуть виски.  Отдал
свои  доллары,  их быстро убрали со стойки красивые руки. Поднял глаза
на их обладательницу  и...  утонул  в  ее  голубых  глазах.  Чтобы  не
захлебнуться,  пришлось  потратить  много  усилий.  Двадцать  долларов
хозяину, чтобы заменить у стойки Сьюз, пятьдесят просадил  тут  же,  в
"Рае",   чтобы  произвести  впечатление,  пятьдесят  в  баре  и  отеле
неподалеку. Но это все оправдалось. Утром  она  поинтересовалась  моим
бизнесом,   я  ответил.  И  вдруг  полились  слезы.  Я  был  ошарашен.
Оказалось, она жалеет меня и ужасно боится этой "черной дыры", как она
назвала  космос. И я влюбился, влюбился выше ушей. И сейчас люблю свою
Сьюз. Очень ее ревную, ее бизнес слишком  бойкий,  парней  крутится  в
баре  рой, да и старичков с мешками долларов немало. Вот так. На пляже
их забегаловка видна неплохо, много неона и вокруг пусто. Думаю, найду
их отсюда. Посмотрю, не слишком ли много машин приблудилось возле моей
Сьюз.
   - Ну, ну, - засмеялся Кросс,- карауль свою Сьюз, ведь ты на "Святом
патруле". А как обнаружишь соперника, пошарь в брюхе "Святого". Может,
найдешь что-нибудь получше 38-го калибра.
   - А полгода после аэрокосмической ты  где  был?  -  поинтересовался
Грей.
   - Сэр, позвольте не отвечать на этот вопрос. Сказать  правду  я  не
могу, а обманывать не хочу.
   - О'кэй, Юджин. Спасибо за откровенность, - помедлив, сказал  Грей.
Да, дела: странный пятый контейнер, автономный пятый компьютер, Юджин,
избегающий правды. Все складывается в какую-то цепь. Ну ладно,  космос
проявит всех, как лакмусовая бумажка. Пока посмотрим. И Вирджил что-то
задумался...
   -  Эй, Вирджил, а что успел ты? Мы с тобой не летали полетов шесть.
Как ты провел эти полтора года? Как твоя Мод?..
   - У Мод все в порядке, Джон. Родила мне третьего, Майкла. Мой Майкл
уже много умеет.  Он  шустро  вращает  глазами,  мало  ест,  кричит  и
заставляет  носить  ему  чистые  простыни...  А  работал я в институте
Коллинза, мы проектировали какую-то систему управления. Все  сидели  в
отдельных  комнатах, даже ленч и обед в разное время. Знаю только, что
боссов очень заботила защита системы от излучений. Тут-то, Джон,  я  и
блеснул.  Шеф  запрыгал  как  кенгуру,  когда я подкинул мою идею. Она
очень проста, но ее сразу засекретили, спрятав в стальные мешки фирмы.
Все  равно она у меня перед глазами, эта идея. Я спал и видел ее, я ее
вынашивал, как мать ребенка, бережно и осторожно, я ее родил  на  свет
божий. Я очень горжусь ею, Джон.
   - И ты совсем не летал, Вирджил?
   -  Нет,  Джон.  Но  тренировался  четыре  месяца,  так что форму не
потерял. На этот полет не рассчитывал. Но заболел Буль, ты знаешь,  он
подцепил  где-то  корь.  Это в его-то возрасте! Вот мне и всучили этих
подкидышей, что в брюхе нашего "Святого". Чувствую, один из  них  явно
серой  масти.  Пятый контейнер. Знаешь, Джон, я не сторонник мундирных
дел. Не по душе мне этот подкидыш...
   -  Ну,  дело  твое,  -  сказал Грей. И, помедлив, скомандовал: - По
пультам! Время  вышло,  кончай  разговоры.  Приготовиться  к  открытию
створок  ангара.  Пусть наши подкидыши подышат свежим космосом. Юджин,
запроси "умника", когда и что делать. И пусть трудится сам,  мы  сядем
на контроль.
   - Есть, сэр, - на военный манер ответил Юджин и запросил  данные  о
программе. На центральном экране появилась карта Земли, изогнутая змея
траектории корабля, часы и минуты текущего времени.
   -  Внимание,  -  послышался  мелодичный  машинный  голос. - Условия
операции выброса: ориентация на двигателях средней  тяги,  створки  на
Землю.  Раскрытие створок над Черным морем, над Сибирью выброс первого
контейнера, с интервалом в четверть витка выброс второго,  третьего  и
четвертого.  Привязки  по  времени  на  экране. Управление от ведущего
компьютера. Спасибо за доверие.
   -  Издевается,  -  пробурчал Грей. - Это мы им доверяем, а они? Вот
пятый даже отключился от общей сети. С остальными-то ясно - глобальная
связь из произвольной точки с передачей по спутниковой цепи...
   - Далее замеры фонового излучения за бортом, - продолжала машина. -
Работа  сразу  после выброса четвертого контейнера. Детектор выносится
на манипуляторе, удаление от  корабля  на  максимум,  замер  по  всему
витку. Напоминаю, пятый контейнер не подлежит контролю. К нему допущен
лишь капитан Юджин Хьюз, второй пилот, документация в нише номер пять,
шифр  по  варианту  семь.  От  имени руководителя полетной программы и
министерства обороны желаем вам успешной работы.
   "Ну  ладно,  -  подумал Грей. - Наконец-то кое-что прояснилось. Мой
второй пилот все-таки не просто второй. Того и гляди мне  скажут,  что
второй пилот - это я..."
   Тем  временем  Кросс,   молча   проглотив   речь   информатора,   с
нескрываемым  интересом  смотрел  на  Хьюза. Тот отвел глаза. Неловкое
молчание прервали сигналы внимания. Пришла пора  включать  ориентацию.
Корабль,  и  без  того  смотревший  на  Землю "спиной", сначала замер,
остановив медленное вращение,  потом  плавно  довернулся  по  крену  и
продолжил  свой  безмолвный  марафон.  Вот  и  Черное море, телекамеры
показали, как медленно сложились створки  ангара,  будто  поджал  свои
длинные  ноги кузнечик. За створками открылось огромное брюхо ангара с
прилепившимися, словно сонные пчелы, контейнерами. Первый из них мигал
ярким    пульсирующим    светом,   как   бы   проявляя   предстартовую
нетерпеливость. Это сигнал готовности к  выбросу.  На  экране  дисплея
высветилась надпись: "Первый готов, до старта одна минута".
   - Вероятность успеха запуска 0.99, - прозвучал голос компьютера.
   - С нами бог, - выдохнул Грей.
   Экран ожил. Контейнер нехотя оторвался от брюха корабля и осторожно
выскользнул  из  ангара.  Ярко  вспыхнули  огни  малых  двигателей,  и
угловатый спутник стал удаляться от махины корабля.
   "Одним меньше", - облегченно подумал Грей.
   Строго по программе  были  выброшены  второй,  третий  и  четвертый
контейнеры,  ставшие  спутниками  планеты.  Они мчались друг за другом
цепочкой, словно стая гончих собак.
   - Сэр, пора выносить детектор, - напомнил Кросс.
   - Это  твоя  работа,  Вирджил,  действуй.  Система  стабилизации  в
автомате,  "умник"  за  ней присмотрит. Проверь сначала манипулятор, а
как таскать детектор, ты знаешь не хуже меня.
   - О'кэй, сэр. Разминка не помешает. - Кросс поплыл в сферу верхнего
обзора и управления. Прозрачный пузырь  возвышался  в  кормовой  части
кабины   экипажа,  позволяя  осматривать  всю  верхнюю  полусферу  над
кораблем.  Кросс  подплыл  к  пульту  управления,  просунул   руки   в
герметичные  перчатки  и погрузил их в вязкую, прозрачную жидкость. На
экране дисплея возникли контуры манипулятора и детектора,  покоящегося
в ближнем углу ангара.
   - Сэр, разрешите поработать самому, пусть "умник" полюбуется на мое
искусство, - попросил Кросс.
   -  Разрешаю,  -  ответил  Грей.  -  Работай,  Вирджил.  Видно,   ты
соскучился по космосу среди белых халатов. Разомнись, док.
   Это  очень  просто.  Надо  прямо  руками  взять  модель  детектора,
находящуюся   здесь   же,  в  этой  вязкой  жидкости,  а  манипулятор,
извиваясь, как живая анаконда, точно повторит все движения  и  надежно
схватит  детектор, удерживая его железной лапой. Движения рук Вирджила
плавные,  их  сковывает,  сглаживает  вязкая  среда.  Послушный   этим
движениям,  оживает  манипулятор.  Вот  он, плавно изогнувшись в своей
конечной части, освободил среднее, а потом начальное  звено,  дав  сам
себе  полную свободу. Теперь не спеша к детектору. Вот и он, небольшой
черный ящик. Надо и его освободить от  крепления,  это  легко.  Теперь
ухватить за транспортную скобу. Это тоже не доставляет трудности.
   - Детектор  включить  на  удалении  не  менее  тридцати  метров,  -
неожиданно вмешался компьютер.
   "Начинается!" - выругался про себя Кросс.
   - Включить детектор! - подал он команду вслух.
   Но она осталась невыполненной. Еще и еще раз. Безрезультатно.
   "Черт  бы  их  побрал,  заблокировали  через умник-компьютер. Ну да
ладно, не на того напали. Компьютер я обойду, не будь я Вирджил Кросс,
но погодя..."
   Вытянув манипулятор на  всю  длину,  Кросс  передал  управление  на
компьютер.  Пусть  сам меряет космический фон. Но как его перехитрить?
Отключить, имитируя замыкание? Бесполезно. "Умник" тут  же  переключит
контроль  на  резерв.  Значит,  его,  компьютер,  надо  ошарашить, как
человека, неожиданной ситуацией... Тогда, может быть, и  он  ошибется,
отвлечется, на время "позабыв" о детекторе.
   Перейдя на ручное управление манипулятором. Кросс, словно охотник в
засаде,  ожидал удобного момента. Медленно, обдумывая каждое движение,
перемещал он манипулятор, ощущая  всем  своим  существом  контроль  со
стороны  компьютера.  Догадка  скоро подтвердилась, компьютер выключил
детектор в нескольких метрах от корпуса "Святого". Все ближе  и  ближе
ангар.  Пятый  контейнер  и детектор расположены в его противоположных
концах.
   "Даст  ли  "умник"  пронести  детектор  вблизи  пятого  контейнера?
Наверняка нет. Вот он, критический  момент",  -  напряженно  размышлял
Вирджил. И решился:
   - Срочно проверить все системы, включенные в режим, усилить  захват
детектора,  контроль  стабилизации,  створки  ангара  зафиксировать  в
открытом положении, ручное управление манипулятором разблокировать,  -
подал он команды компьютеру.
   Он   рассчитал   точно.   Машина   заметала   свои   электроны   по
многочисленным  системам  корабля,  запоминая  и интегрируя результаты
измерений. Выходные блоки перегрузились, и компьютер  отключил  лишний
контроль,  в  том  числе  и  блокировку  включения детектора, не столь
важную для текущего момента, который крайне усложнили команды  Кросса.
И  он  ловко воспользовался короткой ошибкой машины, быстро переместив
детектор  в  район  пятого  контейнера,  и  включил.  Машина  тут   же
"опомнилась", взяла управление на себя, выключила детектор и водрузила
его на место в ангаре. Но поздно, дело сделано!
   -  Внимание, внимание! Допущено отклонение от инструкции управления
манипулятором и  детектором.  В  тест-блоки  компьютера  была  введена
голосовая  информация  о  необходимости  проверки  систем и ряд других
команд, не согласующиеся с положением  на  борту.  Подробный  отчет  о
работе  автоматики  и  других  операциях  готов, логические блоки не в
состоянии оценить причины и цели действий  доктора  Кросса.  Предлагаю
срочное психологическое обследование.
   Машина умолкла, храня в себе обвинительный акт против Кросса.
   "Все-таки  ты ничего не поняла, умная железка, набитая электронными
мозгами", - злорадно подумал он.
   Джон  Грей, разумеется, не последовал совету машины, он сразу понял
истинную цель действий доктора Кросса. Подлетев к нему,  положил  руку
на  плечо,  дружески  сдавил.  Обменявшись  понимающими взглядами, они
устроились у накопителя научной информации, запросили  данные  замеров
детектора.   Почти  постоянный  уровень  радиации  за  бортом,  ничего
удивительного. Вот отметка о выключении детектора, кривая  фона  легла
на  ноль...  А  вот  то,  что  они  искали:  резкий  скачок  радиации,
значительно превышающий уровень фона, и опять ноль -  компьютер  вновь
отключил  детектор.  Это  замер,  соответствующий  включению детектора
вблизи контейнера номер пять. Кросс добился своего.
   - Что скажешь, Джон?
   - Ясно одно, в пятом уран. Больше ничего пока сказать нельзя.  Уран
в  таинственном пятом контейнере, автономный компьютер, Хьюз со своими
личными инструкциями. Сложный клубок. Юджину пока ни слова, посмотрим,
что будет дальше.
   - О'кэй, Джон, хорошо, что мы вместе, что нас двое.  Могло  быть  и
по-другому, старина.

   Прошел  день,  другой.  На  орбите  было спокойно, работа шла своим
чередом. Спала Земля,  спали  люди,  а  из  космоса  на  них  смотрели
приборы.  Казалось,  забылась  история с детектором, помнил о ней лишь
компьютер, спрятав обвинения  доктору  Кроссу  в  стальных  хранилищах
информации.  Что касается обнаруженного урана, ну что же, уран и уран.
Возможно, источник питания или еще что-либо. Грей старался отогнать от
себя другие предположения.
   Как-то во время отдыха экипаж разлетелся кто куда. Грей разместился
в  библиотеке, читал свои любимые детективы, где нестареющий агент 007
ловко проникал на  очередную  военную  базу,  вскрывал  сейфы,  крошил
черепа  охранникам  и  уносил секреты. Юджин Хьюз увлеченно возился на
своем рабочем месте. Кросс, случайно оказавшийся  рядом,  с  интересом
наблюдал за его действиями.
   Хьюз  включил  прицел,  установил  усиление.   Кросс   взглянул   в
иллюминатор.  Под  кораблем  просматривалась береговая черта, знакомые
очертания. На прицельном экране дисплея появился Майами-Бич.
   "Вот  оно  что.  Решил  посмотреть,  как  там дела у Сьюз", - понял
Кросс. Тем временем Хьюз уточнял наведение.
   На  экране  мелькали  берег  моря,  прибой,  строения, бунгало, вот
стоянка  автомашин.  Сегодня  воскресенье.  Машин  много.  На   экране
остановилась  крыша  высокого  здания,  похожего  на полуразвалившуюся
трубу.
   "Рай дьявола", - догадался Кросс.
   Вдруг картина резко сменилась. На экране возникли  какие-то  другие
строения,  руки  Хьюза заработали с быстротой и слаженностью автомата.
Строения застыли в прицеле,  они  видны  все  отчетливее,  руки  Хьюза
тянутся  к  устройству  ввода  данных  предварительного  прицеливания.
"Данные  введены",  -  гласит  надпись  на  экране.  Сброс   операции.
Повторение прицеливания автоматом.
   "Вероятность благополучного исхода операции в обоих случаях  0.99",
- появилась надпись на экране.
   "Благополучного", - усмехнулся Кросс.
   Экран  вспыхнул вновь. Теперь в прицеле крупный танкер, разрезающий
волны океана. Повторение тех же операций. На  экране  мелькают  города
Европы, Азии, Австралии, Южной Америки...
   На следующий день Хьюзу прибавилось работы.  Он  получил  телетайп,
адресованный лично ему, остальным предписывалось во всем содействовать
второму пилоту. В акватории Индийского океана  наблюдалась  активность
на  море  и  в  воздухе. Можно было видеть огромные палубы авианосцев,
узкие рыла боевых кораблей, толстые, неуклюжие транспорты, воздух  был
испещрен  инверсионными  следами  самолетов.  Чувствовалось, что здесь
заваривается очередная каша. Хьюз  не  отрывался  от  прицела,  что-то
наблюдал,  высчитывал,  заносил  какие-то  данные  в банк оперативного
анализатора  и  хранителя  информации,  вел  переговоры  с  Землей  на
понятном лишь ему кодовом языке. На борту "Святого" царило напряженное
ожидание.
   Закончив   очередные  переговоры,  Хьюз  попросил  Кросса  заняться
контролем  положенных  ранее   на   орбиту   контейнеров,   а   Джона,
извинившись,  -  проверкой  всех систем корабля по коэффициенту полной
готовности. С  Земли  обязали  обоих  подчиниться  этой  просьбе,  как
приказу.
   Работа на борту закипела. Дел хватало всем. Информация стекалась  с
периферийных  компьютеров  к  ведущему.  Тот  четко  чеканил на экране
дисплея результаты проверок и обобщающие выводы.
   Резкая   сирена   заставила  всех  вздрогнуть.  Астронавты  замерли
вслушиваясь.
   -   Боевая   тревога,   боевая   тревога,   -  пролаял  динамик.  -
Ответственный за выполнение приказа командир экипажа  полковник  Грей.
Боевое задание капитану Хьюзу по варианту номер три, цели пять, шесть,
семь, готовность полтора часа. При работе с целями внести в  программы
результаты  наблюдения  с орбиты. Доктор Кросс обеспечивает постоянную
готовность контейнеров на орбите, резерв  в  ангаре,  контейнер  номер
семь. Обратить внимание на объекты, появившиеся в районе контейнеров и
не   имеющие   опознавательных   признаков    нашей    государственной
принадлежности.  Капитан Юджин Хьюз, приступить к работе с контейнером
номер пять. Блокировки сняты. С нами сила и бог!
   - По местам! - скомандовал Грей. - За работу, время не ждет.
   Через час, оторвавшись от компьютера, Хьюз  с  досадой  доложил  на
Землю об отказе в пятом контейнере. Земля не заставила себя ждать:
   - Капитан Хьюз, у  вас  два  часа.  Эта  часть  задания  ваша,  всю
ответственность за нее несете вы. Напоминаем, задача боевая.
   Хьюз выхватил из пятой виши документацию и углубился в размышления.
От  волнения  он,  нарушая  инструкцию,  остался  в  общем салоне. Шли
минуты. Зло  кусая  губы,  ругаясь  от  досады,  бормоча  проклятия...
Растерянно обвел глазам! салон. На лице была беспомощность.
   - Помочь? - предложил Кросс.
   - Запрещено, - ответил Юджин, продолжая изучать схему.
   Доктор Кросс невольно взглянул  на  чертеж.  И...  как  гром  среди
ясного  неба! Ведь это его схема, его детище, рожденное им и отнятое у
него в угоду "серого дома"...
   "Но  ведь  эту схему "мундиры" приспособили к атомной бомбе, именно
поэтому ее так строго засекретили и упрятали  в  стальные  сейфы.  Бог
мой,  неужели  пятый  контейнер... Боевая готовность! А моя схема, мое
детище? Как хотелось, чтобы она  работала!  В  конце  концов,  не  мне
отвечать за это, пусть отвечает и решает Юджин. Я член экипажа, я даже
не военный. Пусть решает Юджин,  Грей,  наконец,  ведь  он  полковник,
командир   экипажа.  Ладно,  я  подскажу,  а  решают  пускай  они",  -
лихорадочно думал Кросс.
   -  Эй,  дружище,  я  в  курсе этой схемы, она моя, я над ней немало
попотел. Отказ там. Надо сделать сброс схемы и повторить сначала.  Дай
указание  пятому "умнику", чтобы после проверки правой части он сделал
задержку на десять секунд, иначе схема опять запрется.  И  все  пойдет
как по маслу. Прости, что я увидел ее, это случайно. Извини, Юджин.
   - Спасибо,  Вирджил,  -  взволнованно  проговорил  Хьюз,  -  сейчас
прогоним в твоем варианте, и все будет о'кэй. Спасибо.
   - И ты бросишь эту штуку на Землю, Хьюз? - тихо спросил Грей.
   - Да, в Индийский океан, в район Персидского залива, сэр, так велит
приказ, - выпалил Хьюз и тут же спохватился: - Если подтвердят приказ,
сэр.
   - А что внутри, ты знаешь?
   - Нет, для меня это просто контейнер номер пять, Вирджил. А что там
внутри - не мое дело.
   -  Юджин,  в  нем ракета с ядерным зарядом. Это я знаю наверняка. А
теперь думай, это твой бизнес.
   Второй    пилот    побледнел,   рука,   протянувшаяся   к   запуску
тест-программы пятого контейнера, повисла в воздухе.
   -  Что ты сказал? - прошептал он. - Ведь под другими номерами целые
города, там живут люди. Ты не ошибся?
   -  Ошибки  нет, Юджин, - сурово промолвил Грей, - Вирджил не станет
врать, я с ним не первый раз на орбите.
   Хьюз  посмотрел  на  часы.  Еще  полчаса. А потом? За иллюминатором
простирался океан, береговая линия, прибой.
   -  Сьюз,  Сьюз,  что  же  мне  делать,  Сьюз, - беззвучно шептал он
дрожащими губами, - что делать, что делать?
   -  Юджин, если хочешь, я помогу. Схемы я не видел, ты инструкцию не
нарушал. Прогони еще раза три тест-проверку контейнера,  не  пользуясь
моим  советом. Схема опять запрется, готовности снова не будет. Сбрось
эти данные на Землю и молчи. "Серый дом" скажет, что делать дальше. Не
думаю,  чтобы "мундиры" быстро докопались до истины, я на это потратил
годы. Ты будешь морально прав, Юджин,
   - Я тоже так думаю, - поддержал Грей.
   - Спасибо за совет, - ответил Хьюз.
   "Выход  правильный,  технически  правильный,  - думал он, - но ведь
есть  приказ,  есть  моя  военная  карьера.  А  время  идет,  его   не
остановишь.  Но  вторая  Хиросима  - это ужасно. Господи, за что же на
меня все это, помоги мне, господи..."
   Включив  тест-программу проверки пятого контейнера, он с надеждой и
страхом ждал результата. Конец проверки, схема неисправна,  готовности
нет.  Вот я конец второго теста. Результат тот же. Все, в запасе всего
десять минут.
   "Проклятый  подкидыш!"  -  мысленно  выругался  Хьюз,  взглянув  на
контейнер, видимый на экране дисплея.
   В  середине  третьего теста взвыла Сирена повышенного внимания. Все
замерли. Хьюз побледнел, до крови закусив губу.
   -    Полет   прекратить.   Поздравляем   с   успешным   завершением
тренировочного полета по боевому  патрулированию.  Посадка  на  полосу
двадцать восемь, ветер сто пятьдесят градусов, четыре метра в секунду,
нижний край облачности тысяча метров, аэродром готов к приему корабля.
Закрыть  створки,  раскрепить  контейнеры.  Особое  внимание креплению
пятого контейнера,  пятый  компьютер  отключить.  Помоги  вам  бог!  -
прозвучало в динамике.
   - Слава богу! - возликовал Хьюз.
   -  Занять  кресла,  -  скомандовал  Грей,  -  работа по посадочному
расписанию. Поздравляю. Орбитальной тренировке конец. Юджин, выше нос.
   - Да, сэр, - радостно откликнулся второй пилот.
   - Этот полет заканчивается, Юджин, но ведь будут и другие...  Помни
об этом, Юджин, - тихо проговорил Кросс.
   "Святой патруль" со смертью в брюхе устремился к Земле, возвращаясь
из очередного рейса.




                      АРТЕМ ПОПОВ, г. Свердловск
                     ОТКРЫТИЕ ПРОФЕССОРА ИВАНОВА




   -  У-уф-ф,  еле  успел, - промолвил профессор Петр Иванович Иванов,
чудом вспрыгнув на подножку набиравшего скорость вагона.
   В  полуночной  электричке  было  пусто,  и  никто  не  мешал  Петру
Ивановичу  трезво  оценить  этакую  экстравагантность:  "Хотя  в  моем
возрасте  и  рискованно  проделывать  подобные  трюки, но все же это -
лучше, чем ночевать под лопухом... э-э... да, "пятидесятым", он  самый
большой. Интересно, что из него получится?"
   В прошлом году профессору удалось генетически  скрестить,  казалось
бы,  совсем  несовместимые  растения:  дуб,  секвойю, эвкалипт, сосну,
бамбук на основе самого обыкновенного лопуха.
   Сейчас  он  высадил  два  новых  гибрида  на  опытной  станции  под
городом... скажем, Энском, и еще одно, для контроля, у себя в комнате,
в горшке.
   На вокзале  профессор  спустился  в  метро  и  через  десять  минут
подходил к подъезду своего дома. Но что это? Почти все жильцы высыпали
на улицу, почему-то бегали, шумели, суетились.  Но  хуже  всего  -  во
главе с управдомом.
   - А-а! Во-от он, голубчик! - угрожающе произнес тот. - Что вы  себе
позволяете? Знаете, чем это пахнет?
   - Что пахнет? - удивился профессор.
   - Он еще спрашивает!
   И тут Петра Ивановича поразила страшная догадка: "Это  дерево-смесь
сломало потолок!"
   Побледневший профессор открыл дверь в квартиру, и тут ему на голову
упал обломок кирпича...



   Очнулся  профессор  в ближайшей больнице. Рядом участливо сидел его
сердечный друг, Виктор Сергеевич Нудов.
   -  Браво,  Петя.  Ну, ты прямо-таки гений. Надо же, наделал столько
переполоха. Ваш дом хрустнул, как  спичка.  Я  уж  молчу  о  том,  что
репортеры  осаждают  опытную  станцию  на  берегу Таири, там ведь тоже
выросли эти "деревца". Ты только представь красочную картину:  голубое
озеро, за ним вознеслась красновато-коричневая башня ствола, а сверху,
между белыми облачками, посверкивает изумрудная крона...
   Профессор с мучительным стоном закрыл глаза.



   Вскоре  в  Свердловске  был созван внеочередной съезд биологов всех
средних широт.
   -  Уважаемые  коллеги,  наш съезд собрался, чтобы обсудить важную и
актуальную проблему дерева-гиганта. Мы должны тщательно  взвесить  все
факты  "за"  и "против" и со всей определенностью решить, быть ему или
не быть. Слово предоставляется...
   -  Здравствуйте,  друзья!  Я  хочу  зачитать  вам некоторые цифры в
пользу дерева. В Энске воздух за одни сутки роста двух  объектов  стал
чище  на  43.2  процента  -  подумайте, это в городе металлургов! Одно
дерево может дать столько древесины,  сколько  можно  сиять  с  500(!)
гектаров  обычного леса. Да еще какой древесины: прекрасный "лопушный"
рисунок, коры нет, большая прочность - она не гнется, не  трухлявится,
вредители на ней ломают зубы.
   К тому же хочу добавить,  что  такие  деревья  являются  прекрасным
украшением  ландшафта.  Так, в Энске на ветке дерева выстроен ресторан
"Скворечник" со смотровой  площадкой.  Он  расположен  на  добрых  два
километра   выше  знаменитого  "Седьмого  неба".  А  если  на  саженец
"взвалить" обсерваторию, то астрономы со временем  получат  прекрасную
станцию для своих наблюдений...
   - Слово предоставляется...
   -  Нет,  "Гигантэю"  (к  этому названию мы пришли после длительного
обсуждения) надо вырубить с корнем! Наши расчеты показывают, что  одно
такое  дерево,  как вакуум-насос, высосет всю воду из почвы на десятки
километров кругом. Плодородные земли превратятся в пустыню...
   - Слово предоставляется...
   - О какой пустыне вы говорите? В  тени  гигантских  деревьев  будет
конденсироваться  атмосферная  влага!  Пар  сгустится  в облака, землю
орошат проливные дожди... Вы были когда-нибудь в тропиках?
   Идет  научная  дискуссия.  Споры,  которым  не  видно конца: "Слово
предоставляется... Слово предоставляется...", и вдруг в  зал,  в  ряды
почтенных  биологов,  врывается  сторонний  человек,  по специальности
физик.
   -  Из  смолы "Гигантэи" получена антирадиациоиная пластмасса! - вне
регламента кричит он. - Отражаются  все  виды  излучения!  Открывается
столбовая дорога к постройке фотонного двигателя!..
   Это и решило судьбу "Гиганитэи", а в родном селе профессора Иванова
был воздвигнут его бюст.



                        Неудавшееся вторжение

                     ПАВЕЛ БОРТНИК, г. Свердловск

   Внепространственный разведывательный галактолет скорпов приземлился
ровно  в полдень в Историческом сквере Свердловска. Дабы не возбуждать
любопытства аборигенов, кораблю с помощью  голографической  аппаратуры
был придан вид каменной глыбы, что во множестве теснились в сквере.
   Галактолет  прилетел  с  седьмой  звезды  созвездия  Скорпиона  для
уточнения  технического  уровня  планеты  Земля,  которой впоследствии
отводилась почетная роль стать колонией скорпов.
   На  предусмотренные инструкцией взятие и анализ проб воздуха, почвы
и  растительности  ушло  около  десяти  часов.   Затем   на   разведку
отправилась  экспедиция  в составе одного скорпа - опытного десантника
Рика-Мару.
   Как  ни  странно,  но земляне весьма походили на обитателей седьмой
Скорпиона.  И,  чтобы  придать  Рика-Мару  типичный   вид   аборигена,
достаточно  было  только  перекрасить  его  волосы  из  изумрудного  в
ярко-красный цвет. И, разумеется, соответственно одеть.
   Выйдя  из  корабля, десантник двинулся по дороге, по которой взад и
вперед сновали туземцы. Пройдя от Исторического сквера  до  кинотеатра
"Октябрь",   Рика-Мару  наугад  сменил  направление  и  приблизился  к
строению  с  непонятной  табличкой  "Областная  детская   библиотека".
Дешифратор,  работавший  после капремонта не совсем точно, передал это
как "Областное сборище посвященных".
   Такое  объявление  чрезвычайно  заинтересовало  скорпа,  и он решил
войти.
   Очутился Рика-Мару в светлом помещении.
   Пожилая  землянка  в  синем  халате  окунула  в  стальную  емкость,
заполненную  водой,  кусок материи и стала водить им по полу. "Видимо,
традиционное приветствие", - решил скорп.  Она  разогнулась  и  что-то
крикнула Рика-Мару. Дешифратор перевел это так: "О боже, и он туда же.
Беги наверх, уже началось. Да поживей, а  то  Галина  Николаевна  тебе
задаст".
   Взойдя наверх  по  ступенчатой  дороге,  скорп  попал  в  маленькое
помещение,  сплошь заполненное аборигенами. Незанятым оставался только
допотопный прибор, очевидно служивший для освещения.
   На   стенах   помещения  висели  красочные  картины  с  космическим
содержанием.
   В комнате все взахлеб говорили друг с другом и каждый сам с собой.
   Дешифратор Рика-Мару  успевал  переводить  лишь  обрывки  отдельных
фраз.  Но и этого было достаточно, чтобы перевернуть все представления
скорпа о техническом развитии землян. Вот что он услышал:
   -  Повторяю,  что  мой  резофазотрон  способен взрывать галактики и
превращать излучение в энергию...
   -    Помнишь,    как   мы   уничтожили   пришельцев   из   соседней
метагалактики?..
   - А что, если на нас нападут из созвездия Скорпиона?..
   - Обработаем их соответствующими лучами, и они станут паиньками...
   - Или просто изолируем их паршивую планету в подпространстве...
   Услышав все это, бедный,  ошеломленный  скорп,  словно  ошпаренный,
выскочил  из  "Областного сборища посвященных" и со всех ног кинулся к
галактолету.
   Когда  Рика-Мару  выложил  собранные разведданные капитану корабля,
тот сразу же послал по каналу мыслесвязи рапорт своему начальству.
   Ответ,  отстуканный в голове капитана, гласил: "Немедленно улетайте
тчк случае погони взрывайте корабль тчк ваши имена будут  занесены  на
скрижали истории".
   По галактолету немедленно объявили тревогу.
   Через две минуты (рекордно короткий срок!) корабль стартовал.
   Впоследствии Главный  штаб  космических  завоеваний  издал  приказ,
запрещавший  всем  галактолетам  подходить к сверхпланете Земля ближе,
чем на семь мегапарсеков, под угрозой потери двухгодичной премии.
   Но если бы Рика-Мару не так спешил исчезнуть из "Областного сборища
посвященных",  то  он  успел  бы  услышать,  как  председательствующий
объявил:  "На этом заседание клуба юных любителей фантастики предлагаю
считать закрытым".



                  СЕРГЕЯ БИТЮЦКИЙ, г. Ростов-на-Дону

   В центральной рубке космической станции ощущался  бодрящий,  свежий
запах,  означавший,  что  капитан  волнуется  и  по  привычке  щелкает
тумблером озонатора.
   Он  сидел в кресле и хмуро смотрел на гравитограмму, высвеченную на
дисплее. Большинство присутствующих разбиралось в них ровно настолько,
чтобы понять, что это гравитограмма. Капитан вынужден был объяснить.
   - Взгляните на этот пик, - мрачно начал он. - Усиление гравиполя  в
два  раза! Практически это значит, что звезда получила прибавку массы,
равную собственной. Откуда, я не знаю. Но  ясно,  звезда  Барнарда  не
вспыхнет, а постепенно войдет в норму. Что делать?
   - Быть может, гравиполе звезды Барнарда увеличено  искусственно?  -
предположил кто-то. - Может, это сделано инопланетянами?
   На него снисходительно посмотрел из-под очков научный  руководитель
работ.
   - Молодой человек, пора бы уже знать, что в нашем секторе галактики
никаких  других  цивилизаций  нет!  Иначе  они  бы  давно  ответили на
радиосигналы, которые мы регулярно посылаем в космос.
   - Здесь не диспут о жизни во вселенной, - остановил их спор капитан
и продолжил, обращаясь ко всем: - Если звезда Барнарда  нормализуется,
мы  не  научимся  предотвращать  вспышки  сверхновых, а ведь следующей
может стать  и  Солнце!  Человечество  будет  постоянно  находиться  в
опасности!
   - Значит, вы предлагаете разжечь?
   - Да.
   - Но как?
   -  А  это  как раз очень просто, - усмехнулся капитан, - достаточно
запустить в нее капсулу  с  гравинейтралитом.  Это  вещество,  образно
говоря, как губка, впитывает гравитацию.
   - И введем в программу нуль-стартового снаряда задание  проследить,
откуда  звезда получает лишнюю гравиэнергию; возможно, это и есть ключ
к умению тушить звезды! Отправим зонд немедленно.
   -  Подождите,  но  ведь мы еще не успели исследовать систему звезды
Барнарда, а уничтожать неисследованную систему?!.
   -  Поймите, если мы сейчас не поможем звезде Барнарда вспыхнуть, то
позже это будет уже невозможно! Мы выбираем меньшее из двух зол!



   Аннигиляционное  пламя  разогнало   старт-снаряд   до   субсветовой
скорости.  Еще  раз  сверив  курс,  снаряд выдвинул на телескопических
ножках  полусферы  Ф-двигателей.  Антигравитационные   лучи   огромной
мощности   вырвались  из  них  и  скрестились  в  точке  пространства,
"фокусе", немного впереди корабля. Они пробили пространство,  прорвали
в   нем   дырку.  Снаряд  ушел  в  гиперпространство,  и  оно  тут  же
захлопнулось.
   Вынырнув  в  нормальные  три  измерения  в  четырех астрономических
единицах от хромосферы светила, он выпустил в ее кроваво-красный  диск
зонд  с гравинейтралитом. По дополнительной программе снаряд определил
гравилокатором источники  дополнительной  гравитации.  Ими  оказались:
самым  крупным  -  вторая  от  звезды  Барнарда планета и 19 помельче,
искусственного происхождения,  расположенные  вокруг  звезды.  Автомат
снаряда  был  низкого класса, и он не сделал выводов из увиденного, он
только сфотографировал объекты в мощный телескоп и продолжал выполнять
программу.  Приборы  фиксировали состояние звезды, а зонд тем временем
приближался к ней, минуя вторую планету и неся страшный заряд.
   Планета,  мимо  которой  летел  зонд,  вряд ли пришлась бы по вкусу
землянам но тем не менее на ней обитали существа,  даже  отдаленно  не
напоминающие  людей  и называющие ее на своем языке тепловых колебаний
Актан. Система звезды Барнарда была забита космическим мусором - на  2
планеты  в ней приходилось 3 пояса астероидов. Постоянно живя в страхе
перед столкновениями с малыми планетами, время от времени  вызывавшими
огромные  разрушения,  актанты  вынуждены были научиться предотвращать
их, и они в совершенстве овладели гравитотехникой.
   В  последние  годы у актантов появились хлопоты с их солнцем Зором.
"Затемпературившее" светило было оплетено гравитационной паутиной,  не
дававшей его плазменным недрам вырваться на свободу.
   Станция метеорного  контроля  и  одновременно  контроля  за  Зором,
распределявшая  тераватты энергии и следящая за ходом аварийных работ,
стояла, вросшая  опорными  лапами  в  базальт  пустыни,  и  освещалась
непомерно  распухшей звездой. Непосредственная опасность уже миновала,
отпала необходимость в большом числе  операторов.  За  пультом  сидели
двое  дежурных. Они внимательно рассматривали на экране стереолокатора
приближавшееся  к  Актану  каплеобразное  тело.  По  мере   уменьшения
расстояния   изображение   становилось   четче,  и  тем  радостней  им
становилось.
   -  Это  действительно  не каш аппарат! Теперь понятно, почему он не
отвечает на позывные!
   - Чужой звездолет?
   - Не похоже, слишком маленький.
   - Тогда я просвечу его. Что там, внутри творения иного разума?!
   Реле среагировало на тепловую  команду,  и  через  мгновение  пакет
нейтрино  вернулся  на  приемную антенну, неся информацию о содержимом
пришельца.
   - Внутри только гравиед, не считая примитивного кибера.
   - Зачем там гравиед? - мелькнуло подозрение у старшего.  -  Проверь
траекторию.
   - ...Упирается в Зор. А в чем дело?  -  удивленно  спросил  еще  не
понимающий напарник.
   - Сюрпризы контакта... Тогда это наша смерть! - Он включил всеобщую
трансляцию и излучил: - Тревога! Особая опасность!
   Жерла мощных гравитационных пушек (флаузеров) нацелились  на  зонд,
но  гравинейтралит  впитал гравитационную мощь противометеорных пушек,
способную насквозь пробить небольшой астероид.  Гравитация  бесследно,
как  дым,  растворилась,  поглощенная  гравинейтралитом.  Зонд  развил
полную скорость и быстро ушел из зоны действия гравиметов.
   На  всей  планете  была объявлена тревога. Наперерез зонду вылетели
два боевых гравилета. Они нагнали его и, нацелив  все  виды  бортового
оружия,  внезапно  потеряли  скорость.  Командиры  привели  в действие
орудия, но концентраторы гравиэнергии опустели. Аварийный  аннигилятор
с   ядерным   питателем  имелся  только  на  одном  корабле.  Из  паза
выдвинулась  и  развернулась  его  парабола.  Пламя  полного  атомного
распада пронзило вакуум. Но зонд уже слишком далеко ушел от потерявших
ход кораблей, и плазменный столб лишь сильно оплавил обшивку.  У  всех
вокруг  была  только  гравитационная  техника,  бессильная  в борьбе с
зондом. Гравилетчики не могли даже  протаранить  смертоносную  машину.
Ближайшая  ракета с аннигиляционным двигателем находилась за 1 000 000
километров  от  зонда  и  не  могла  догнать   его.   Зонд   бессильно
расстреливали  из  флаузеров,  но он впитывал гравиэнергию и неуклонно
шел к светилу.



   Люди стояли на обзорной  площадке  станции  и  смотрели  на  слабую
звездочку.
   - Вы слышали?  Старт-снаряд  должен  сейчас  вернуться,  он  послал
сигнал: звезда Барнарда вспыхнула!
   - Наконец-то...
   На  экране  селектора появился капитан, с лицом, какого они никогда
не видели, смертельно бледным и перекошенным от  страха.  Он  дрожащим
голосом прошептал:
   - Немедленно все ко мне.
   Перед  рубкой  членам  экипажа обожгло легкие озоном. Капитан молча
швырнул на стол два стерео.
   На  них  играли  красками  лиловая  планета  с  городами  и большой
искусственный спутник, поглощаемые пламенем сверхновой Барнарда.




   В откликах на нашу анкету (см. "ТМ" Не 7 за 1982 год) представители
клубов любителей фантастики нередко выражают пожелания,  чтобы  журнал
печатал лучшие произведения, рекомендованные тем или иным из  них.  Мы
публикуем  рассказ  Г.  Мельникова,  отобранный  волгоградским  клубом
"Ветер времени". С творчеством  Г.  Мельникова  читатели  журнала  уже
знакомы. За рассказ "Ясное утро после долгой ночи"  (см.  "ТМ"  Э7  за
1981 год) он получил вторую премию последнего международного конкурса,
проведенного совместно с молодежными изданиями НРБ и ПНР в 1980 году.


                    ГЕННАДИЙ МЕЛЬНИКОВ, Волгоград


                              п. 2. 01. - исключается.
                              п. 2. 02. - после слов "...не более 50 м
                           от вездехода"  следует:  "Передвигаясь   по
                           поверхности   планеты,   астронавт   обязан
                           ощупывать  грунт  впереди  себя   дюралевым
                           посохом".

                              (Из "Дополнения к  временной  инструкции
                           по технике безопасности на Септиме".)

   - Посмотри, какой красавец! -  сказал  Шадрин,  подымая  голову  от
микроскопа. - Самый крупный за последние пять дней.
   Черных без особого интереса наклонился  к  окуляру.  На  предметном
столике под прозрачным  колпаком  сидел  темно-красный  паук.  Как  ни
странно,  он  не  казался  омерзительным,  подобно  большинству  своих
соплеменников,  даже  наоборот  -  длинные  и  тонкие  членистые  ноги
придавали ему какое-то изящество.
   - Натуральный фрин из группы жгутоногих, - констатировал Шадрин.  -
Две пары легких на втором и третьем сегментах брюшка, два медиальных и
четыре боковых глаза, педипальпы, как у обычных пауков, но  в  отличие
от остальных не имеет ни паутинных, ни ядовитых  желез.  Фрины  -  это
пауки, отставшие в своем развитии.
   - И по вине этого недоросля мы торчим в  кратере  лишние  семьдесят
часов? - спросил Черных.
   - Ты хотел  сказать:  по  вине  биолога  Шадрина,  который  за  эти
семьдесят часов не нашел промежуточное звено?
   - Нет, я хотел сказать то, что сказал.
   Черных  легонько  постучал  ногтем  по  тубусу   микроскопа.   Фрин
подпрыгнул, как плетью, хлестнул передней ногой, которая оказалась раз
в пять длиннее туловища, и по-крабьи боком  начал  кружить  по  нижней
грани ограждающего колпака.
   -  Послушай,  Владимир,  -  вмешался   Янин,   -   а   если   этого
промежуточного звена вообще нет?
   - Исключено. Фрины - хищники, но, кроме них и прыгунчиков,  которые
по своим размерам никак не могут быть добычей пауков, я ничего пока  в
кратере не обнаружил: поразительно бедная фауна.
   - Выходит, если мы с Георгием снова  привезем  тебе  завтра  пустые
биоловушки, фринам грозит голодная смерть? - пошутил Черных
   - Я могу поехать вместо тебя...
   - Ты не обижайся, экстрабиолог, все в норме.  Завтра  наша  очередь
осматривать мышеловки.

   Черных поднял тяжелую крышку и высунулся из люка вездехода.
   - Что там? - раздался в шлемофоне голос Янина.
   - Валун тонн на пять, - ответил Черных.
   - Откуда он свалился?
   Прикатиться ему было абсолютно неоткуда.  Они  находились  в  самом
центре кратера с идеально ровной поверхностью, покрытой слоем пыли,  и
до ближайших завалов базальта на  склонах  было  не  менее  пятнадцати
километров.
   - Очевидно, шадринские прыгунчики приволокли.
   Ни намека на волочение, конечно, не было.  Чашу  кратера  пересекал
только след гусениц  вездехода  двухдневной  давности.  Позавчера  они
установили биоловушки,  до  которых  оставалось  метров  восемьсот,  а
сегодня след в след, как альпинисты, ехали тем  же  маршрутом,  и  вот
обломок преградил им путь, придавив отпечаток правой гусеницы.
   - Что думаешь делать? - спросил Янин.
   - Пойду пощупаю. - Черных выбрался из люка и сразу  стал  похож  на
новогоднюю игрушку:  задние  стоп-сигналы  окрасили  скафандр  красным
светом, а боковые габаритные огни - зеленым.
   - Подзехать ближе? - подал голос Янин.
   -  Оставайся  на  месте,  -  Черных  спрыгнул  с  гусеницы,  подняв
зеленоватые клубы пыли, и, обогнув  вездеход  справа,  вошел  в  яркий
конус света.
   - Убавь немного, - приказал он.
   Янин переключил на ближний свет, и теперь след от  гусениц  казался
таким контрастным, когда с трудом отличаешь впадины от выпуклостей.
   До "монумента" было метров двадцать. Черных,  сопровождаемый  тремя
тенями - впереди, самой яркой, от прожектора вездехода, по бокам, едва
различимыми, от двух лун, - направился к валуну. Перед ним  прыгали  в
темноту небольшие зверьки, похожие на тушканчиков.
   И, может, потому, что его внимание  было  приковано  к  треугольной
глыбе, он не смог сразу  остановить  занесенную  для  следующего  шага
ногу, когда вдруг  заметил,  что  тень  впереди  него  исчезла.  Центр
тяжести  тела  переместился  всего   лишь   на   каких-то   пятнадцать
сантиметров, но  этого  было  достаточно,  чтобы  следующий  шаг  стал
неизбежным.
   Опустив левую ногу, Черных не почувствовал под нею опоры...

   Янин только на долю секунды скосил глаза на шкалу топливного  бака,
как вскрикнул Черных - так непроизвольно кричат люди, падая с  высоты.
Янин чуть не разбил шлем о лобовое стекло - между вездеходом и валуном
никого не было.
   - Черных! - крикнул Янин и врубил освещение на полную  мощность.  В
наушниках шлемофона появился свист.
   - Черных! - снова закричал  он,  вращая  прожектором  по  сторонам.
Молчание и никакого движения, только на ребрах валуна вспыхивают синие
звездочки кристаллов.  Свист  нарастал,  и  вдруг  на  его  фоне  Янин
отчетливо различил вздох.
   - Я сейчас! -  крикнул  Янин.  -  Я  иду!  И  стал  карабкаться  по
вертикальной лестнице к люку.
   -  Стой!  -  раздалось  в  шлемофоне.   Янин   повис   на   верхней
перекладине.
   - Стой! - повторил голос Черных.  -  Оставайся...  на  месте!  Я...
скоро. Подожди... на месте!
   Черных говорил с трудом, прерывисто, как сквозь вату.
   - Где ты?! - закричал Янин, срывая голосовые связки.
   - Падаю... Не выходи... Включаю ранец...
   При чем здесь ранец?.. И вдруг все  стало  на  свои  места:  Черных
случайно включил ранцевый двигатель, его подбросило, от  неожиданности
он выключил  двигатель,  стал  падать,  снова  включил,  чтобы   мягче
приземлиться...

   В  первое  мгновение  Черных   от   неожиданности   вскрикнул,   и,
инстинктивно  сгруппировавшись,  ждал  удара.   Секунда...   вторая...
третья. Слишком  долго.  "Трещина!"  -  мелькнула  мысль.  Теперь  уже
группировка не поможет. Если не затормозить - конец!
   Выбросил в стороны руки, пытаясь дотянуться до отвесных стен.  Руки
прошли сквозь пустоту. Встречным потоком воздуха его завертело. Открыл
глаза... Яркий свет и больше ничего. Привычным  движением  рук  и  ног
прекратил кувыркание. Стал падать лицом вниз.
   Несколько секунд ускорения -  и  установившаяся  скорость.  Плотный
поток воздуха извлекал из скафандра свистящую протяжную  ноту.  Теперь
только  уловить  момент  и  включить  ранец  в  нужную  секунду.   Для
торможения  ему  достаточно  ста  пятидесяти  метров...  Если   хватит
топлива.
   Пылевой столб снесло в сторону.  Черных  стоял  посреди  небольшого
"пятачка" обнаженного грунта, приходя в себя после затяжного  падения,
во время  которого  у  него  не  было  ни  секунды  для   осмысливания
происшедшего. Теперь, когда он почувствовал под ногами твердую  опору,
естественный вопрос - куда это меня угораздило? - встал перед ним.
   Самое непонятное - откуда такой мощный свет? Черных поднял  голову.
Сквозь густую облачность  просматривалось  светило  таких  невероятных
размеров, каких не было и не могло быть в  радиусе  двух  парсеков  от
этой планетной системы, роль солнца в  которой  играла  звезда  шестой
величины - карлик по сравнению с этим гигантом.
   Яркий свет заливал обширную серую равнину, такую  же,  как  та,  на
которой остался вездеход: пыль, каменистый грунт -  продукты  конечной
стадии выветривания, низкорослые  колючки,  линия  горизонта...  Стоп!
Какой горизонт может быть у  внутренней  полости  планеты?..  "А  тебе
часто  приходилось  бывать  в  этих  самых  внутренних   полостях?   -
усмехнулся Черных. - Тебе известна геометрия  ее  пространства?  Может
быть, горизонт - это всего лишь иллюзия?.."
   Ну а это - тоже иллюзия? К нему приближалась красная лодка.
   Черных напряг зрение и различил мелькание тонких серебристых весел,
загребающих  пыль.  Только  какие-то  странные  эти  весла,   какие-то
непрерывно ломающиеся, членистые...
   "Лодка" остановилась метрах в пятнадцати и,  опираясь  "веслами"  о
поверхность, стала подыматься, как на домкратах, на глазах превращаясь
в огромного паука.

   Паук  и  человек  настороженно  рассматривали  друг  друга.  Что-то
знакомое обнаружил Черных  в  обличье  страшилища:  длинные  и  тонкие
членистые ноги, темно-красное туловище, по два глаза на каждом боку...
Да это же фрин! Фрин, увеличенный в тысячу раз! Там, под  микроскопом,
он даже показался  изящным,  а  сейчас...  А  сейчас  под  микроскопом
находился сам Черных, и фрин изучал  его.  Вероятно,  блеск  скафандра
показался пауку странным, и он медлил. Но недолго.
   Передняя конечность  фрина,  закрученная  ломаной  спиралью,  стала
медленно подыматься и отводиться назад, будто  приводимая  в  действие
гидравлическим механизмом.
   "Как лассо, - подумал Черных. - Пора кончать". Хлопнул  ладонью  по
бедру и похолодел... Бластер остался в вездеходе.

   Янин до боли в глазах всматривался в темноту, надеясь,  что  Черных
подаст сигнал, если был отброшен не очень далеко и остался жив.  Мешал
свет. Янин спустился в рубку и выключил прожектор.

   Внезапно наступившая  темнота  сломила  волю.  Черных,  не  включая
фонаря на шлеме, бросился в сторону, но сильный удар по  ногам  чем-то
гибким, как плеть, отбросил его в пыль. Он упал на спину...
   Когда  пыль  осела.  Черных  увидел,  как   на   звезды   наплывает
продолговатая тень паука... Не помня себя, включил до отказа  ранцевый
двигатель. Его вдавило в грунт, но он кричал не от боли и  страха,  &
от  необузданной  радости  первобытного  охотника,  наблюдая,  как  на
вершине двух огненных фонтанов кувыркался фрин, размахивая обугленными
конечностями
   Черных направил левое сопло вниз, и его поволокло по мелким камням,
вращая как сегнерово колесо. На то  место,  где  он  лежал,  свалились
бесформенной грудой выгоревшие останки фрина.

   Янин машинально захлопнул крышку  люка,  когда  неожиданно  впереди
вездехода вспыхнул огненный диск, осветив все вокруг на сотню  метров,
и стремительно покатился под гусеницы. Янин кубарем скатился в  рубку.
На лобовом стекле дрожали красные блики, из-под  вездехода  вырывалось
пламя, а  под  днищем  будто  работал  пескоструйный  аппарат.  Рванул
рычаги. Вездеход вздрогнул и покатился назад.
   - Осторожнее! - раздалось в шлемофоне. Янин  затормозил  и  включил
прожектор.  Перед  вездеходом  стоял,  покачиваясь.  Черных.  Из  сопл
ранцевого двигателя горящими каплями скатывались остатки топлива.

   -  Вот  тебе,  Шадрин,  и  недостающее  звено!  -  сказал   Черных,
расположившись  в  кресле  центрального  отсека  базового  лагеря.   -
Надеюсь, тебя больше не волнует проблема питания фринов? Меня лично  -
нет, эти паучки-малютки не так уж  и  отстали  в  своем  развитии.  Не
правда ли?
   - Да, -  согласился  Шадрин,  -  поразительный  феномен!  Но  каким
образом они делают такие ловушки-колодцы?
   - Не  имею  понятия,  каким  образом  можно  спрессовать  несколько
кубических километров пространства вместе  с  поверхностью  планеты  и
всем, что на ней находится, в обзем двух-трех  кубических  метров,  но
эффект прямо-таки потрясающий. Прожектор вездехода  показался  мне  не
менее чем Бетельгейзе.
   - Но сами-то фрины остаются без изменений, - вставил Янин.
   - В противном случае в ловушке не было бы никакого смысла. Вся соль
в том, что уменьшается в размерах все, что попадает  в  этот  колодец,
кроме самого фрина.
   - Теперь нам все время  придется  держать  в  руках  дальномеры,  -
сделал вывод Шадрин, - ведь на глаз почти не определишь, где ловушка.
   -  Люди  никогда  не  перестанут  чувствовать   себя   только   что
прозревшими котятами на пороге Вселенной, - сказал Черных.  -  Запомни
эту фразу, биолог Шадрин. Наш шеф  сегодня  в  ударе,  и  не  особенно
удивлюсь, если он толком раззяснит,  зачем  фрину  понадобились  такие
масштабы? Для  того  чтобы  оглушить  прыгунчика  (ведь  они  являются
единственной добычей фринов в этом кратере), достаточно сбросить его с
высоты нескольких десятков метров, а ты летел километра три-четыре.
   - А тебе приходилось когда-нибудь  в  течение  длительного  времени
питаться... ну, скажем, только рыбой. Нет? А жаль, ты тогда  не  задал
бы такого вопроса. Для прыгунчиков  у  фринов  приготовлены  наверняка
ловушки поменьше. А эту фрин специально построил для нас, даже выкатил
из ловушки  песчинку,  которая  вне  ее  приняла  нормальные  размеры,
превратившись в глыбу.  Кстати,  расчет  на  нашу  любознательность...
Фрина тоже можно понять, ведь он никогда не пробовал,  каков  на  вкус
человек разумный.

                      АЛЕКСАНДР ВАРАКИН, Ташкент

                      АЛЕКСАНДР ВАРАКИН. РОБИНЗОН КЛЮЕВ


   Когда дяди Митина мусоровозка показала Клюеву зад,  он  понял,  что
сгодняшнее утро тоже будет громким.
   Утро взревело голосом жены:
   - Горе ты мое! Опять продрыхнул все на свете!..
   Из ведра воняло тиной: вчера Клюев купил живого карпа,  было  очень
вкусно...
   Катя  врубила  "Эстонию",  и  бодрый  голос  диктора-физкультурника
посоветовал Клюеву приготовить коврик, на который, Клюев  знал,  нужно
будет ложиться животом. Ох уж этот противный голос!.. Но сегодня Клюев
промолчал: как-никак первый день отпуска, да и...
   - Встретишь маму  на  остановке.  Купишь  масла  полкило.  На  ужин
картошки начистишь. Пропылесось комнаты. За хлебом сходи, да  не  бери
вчерашнего. Готовь не спеша, посолить не забудь...
   Наказы сыпались один  за  другим.  Клюев  собрал  волю  в  кулак  и
приготовился было выслушать указания насчет  повышения  в  зарплате  и
должности, нехождения на футбол и  непития  пива,  однако  таковых  не
последовало: жена меняла тактику в честь отпуска.
   Она отбыла после кофе, мастерски приготовленного самим Клюевым, еще
раз строго предупредив, чтобы ужин был вовремя.
   - Горе ты мое!.. - сказал он Вовке и отвел его куда следует.
   Клюев твердо решил провести отпуск так, как ему хотелось. Целый год
вынашивал он эту мечту. Чтобы ни тещи,  ни  жены,  ни  Вовки,  который
совсем его не слушался и был как две капли похож на тестя, только  что
не пил. "Привет, Катюша, - злорадно подумал он.  -  Мамочка  остается,
вот тебе и мишень. Стреляйте друг в дружку, а  я  навоевался,  хватит.
Нашли дурака!"
   Он  выкатил  из  подвала  тайно  собранный  ям  в  нерабочее  время
космический корабль, проверил  двигатель,  зажигание,  бросил  в  ящик
записку "Меня не ищи", нажал на стартер, и мощный рокот  пронесся  над
городом:  Клюев  улетал  на  необитаемую  планету,  где  не  будет  ни
начальников, ни тещи, ни зарплаты, ни жены
   Температура была выше комнатной,  небо  голубое,  песок  желтый,  а
вокруг - ни души!.. Воздух тоже вполне приемлем для дыхания.  Речка  -
для водных процедур.
   Клюев отбил крепкую чечетку,  огласил  окрестности  криком  "Гуляй,
Вася!", разделся до трусов и  лег  загорать.  Потом  подумал,  снял  и
трусы.
   День прошел замечательно: никто его не пилил, никто  не  стоял  над
душой, никто не требовал ужина, и никому вокруг не было дела до  того,
какая у Клюева зарплата... Однако в тот момент, когда  местное  солнце
потянулось за бархан, под ложечкой вдруг засосало, и он вспомнил,  что
как раз совершенно забыл о питании, даже сухарей не насушил. И вода  в
речке вроде бы не совсем питьевая...
   Мыслями Клюева прочно завладел бифштекс.  Закрыв  глаза,  отпускник
живехонько представил его на тарелочке - горячим, румяным и с  большим
количеством гарнира. А запах!..
   Что такое? Клюев действительно услышал запах  жареного.  Он  открыл
глаза... Прямо под носом, на песке стояла тарелка,  а  в  ней  дымился
настоящий бифштекс!
   - Вилку! - потребовал Клюев - И хлеба!
   Появились вилка и хлеб.
   "Ну, теперь заживем!" - зажглось в предвечернем небе.
   Какое счастье! Эта волшебная планета выполняла его желания!.
   Вслед за бифштексом Клюев  заказал  себе  чешского  пива.  Потом  -
топчан, поскольку на песке  становилось  прохладно  Его  приподняло  и
нежно положило на его собственный, такой  знакомый  по  Земле,  диван.
Оказавшись  на  диване,  Клюев  вдруг  вспомнил,  что  сегодня  играют
"Локомотив" и "Пахтакор". Какая жалость!.. В  ногах  возник  телевизор
"Горизонт"  -  цветной,  точь-в-точь  недавно  купленный  Клюевым   на
трудовые доходы. Сама собой возникла стена с электрической розеткой, и
где-то далеко,  за  барханами,  загудела  маленькая  электростанция...
Поднялся ветер,  и  сами  собой,  как  и  вышеперечисленные  удобства,
поднялись недостающие три стены, накрывшись потолком.
   Матч был скучным. Клюева, как  всегда  в  таких  случаях,  повлекло
заглянуть в ЗИЛ последнего образца - ни за чем,  просто  так...  Сунул
ноги в тапочки  и  проследовал  на  кухню,  которая,  конечно  же,  не
заставила себя ждать и тотчас возникла за дверью.
   И тут в его ноющей душе мелькнуло беспокойство:  не,  хватало  еще,
чтобы и дядя Митя со своей мусоровозкой...  Едва  так  подумав,  Клюев
замер на середине мысли, но было уже поздно: кухня  теперь  висела  на
уровне четвертого этажа, а подбежав к окну,  он  увидел,  что  вокруг,
куда ни глянь, простирается его  родной  город  -  с  домами,  окнами,
мусоровозками и людьми.
   Его охватил ужас.
   - Катя-а-а!.. - жалобно прокричал Клюев, сразу же догадавшись,  что
совершает непоправимое...
   - Чего тебе? - появилась из спальни  жена  Катя.  -  Долго  ты  тут
вопить собираешься! Горе ты мое! Ма-а, ты только  полюбуйся  на  этого
крикуна!..
   Из комнаты приковыляла теща, а  за  ней  Вовка,  очень  похожий  на
тестя, только что непьющий.
   Клюев побледнел и, вскричав:
   - Вечер-то какой, а!  Подышать,  что  ли,  чуть-чуть,  -  опрометью
бросился вон.
   Возле корабля было  темно.  Он  нащупал  люк  протиснулся  в  него,
кое-как задраил дрожащими руками, боязливо оглянулся в иллюминатор - и
нажал стартер.
   Хорошо еще, что перед отлетом не растерялся и успел заказать полный
бак горючего  да  канистру  про  запас.  А  кроме  того  -   маленькую
точечку-планетку в созвездии Гончих Псов:  необитаемую  и  без  всяких
выкрутас.




                       СЕРГЕЙ СУХИНОВ, Москва.

   Акимов стоял в мемориальном  зале  станции  и,  опершись  руками  о
прозрачный спектролит, смотрел на выпуклый диск Юпитера. Тысячи раз он
видел это грандиознейшее в Солнечной системе зрелище, но так и не  мог
привыкнуть к стремительному, физически ощутимому вращению  сплюснутого
гиганта, к прихотливым узорам слоистых облаков,  переливающихся  всеми
оттенками бурого, зеленого и грязно-белого цветов. Особенно  интересно
наблюдать, как на Юпитер сползает желтое пятнышко Амальтеи:  в  момент
прикосновения к зеленоватому абрису планеты оно вдруг загорается ярким
оранжевым светом и  полупрозрачным  пузырьком  начинает  скользить  по
темной полосе, на  которой  как  на  привязи  держится  глаз  Большого
Красного Пятна. Оно вот-вот должно было вынырнуть из-за спины гиганта,
и Акимов ждал этого с болью в сердце.
   Кто-то тихо подошел сзади и положил ему руку на плечо. И в  тот  же
момент появился край Пятна, очерченный вихревыми облаками.
   - Что тебе, Януш? - сказал Акимов, с трудом подавляя раздражение.
   - Андрей, все уже собрались,  -  как  всегда  невозмутимо  произнес
Граховский, приглаживая белые вьющиеся волосы. - Даже Томсон  прилетел
с Ио. Не каждый день приходится провожать начальство на Землю.
   - Да, попрощаться надо, - сказал Акимов. Он не отрываясь смотрел на
овал многотысячекилометрового смерча. Где-то рядом крошечной  пылинкой
затерялся и "Тополь", раздавленный чудовищным давлением...
   - Попрощаться? -  Голос  Граховского  дрогнул.  -  Может  быть,  ты
все-таки вернешься?
   -  Не  надо  об  этом,  Януш!  -  Акимов  с  трудом  заставил  себя
отвернуться от ненавистного Юпитера. - Справитесь и без  меня.  Губить
раз в неделю по зонду - дело нехитрое.
   - Зря ты так, Андрей. Все-таки до нижней  границы  облаков  мы  уже
добрались...
   Акимов промолчал. Сгорбившись, он пошел в глубину зала, к памятнику
экипажу "Тополя", погибшему при попытке приблизиться к Красному Пятну.
Под кружевным стальным цветком на  черном  гранитном  постаменте  были
выбиты имена космонавтов. Среди них Антон и Ольга, его сын и жена...
   -  Ладно,  пойдем,  Януш,  -  сказал  наконец  Акимов.  -   Только,
пожалуйста, не надо прочувствованных речей...
   Шаркая по полу магнитными подошвами,  они  вышли  из  мемориального
зала и начали спускаться по узкой винтовой лестнице. Отсюда, с  высоты
десяти этажей, через прозрачные стены  была  хорошо  видна  волнистая,
залитая  зеленоватым  колеблющимся   светом   поверхность   Европы   и
сплюснутые овальные здания Института Юпитера, обрамленные  решетчатыми
антеннами дальней связи. Януш замедлил шаг, уверенный, что  знаменитый
космонавт захочет в последний раз взглянуть на детище  своих  рук,  но
тот даже не повернул к городку головы и молча пошел по коридору  туда,
где его ждали друзья.



   Ровно в три часа дня Акимов вошел в ворота  Александровского  сада.
Морозный февральский воздух искрился  мириадами  мельчайших  снежинок,
небо было затянуто розовой пеленой, по которой лениво плыли по-зимнему
бесплотные облака. Акимов, прищурившись, посмотрел  на  оранжевый  шар
солнца, чуть теплившийся над горизонтом, и  поглубже  засунул  руки  в
карманы   полушубка.   Было   трудно   привыкнуть    за    неделю    к
двадцатиградусному морозу, но еще труднее поверить, что ты все-таки на
Земле. "Отвык я от дома", - подумал Акимов и тут же,  поскользнувшись,
чуть не упал в сугроб. Проходившие мимо девушки засмеялись.
   Акимов  смутился  и,  стараясь   не   шаркать   ногами,   (дурацкая
привычка!), свернул  налево  от  входа,  к  рядам  утепленных  зеленых
скамеек. Трошина  пока  не  было,  и  он  стал  выискивать  уединенное
местечко. Ему не нравилось, когда его узнавали  совершенно  незнакомые
люди. Это началось на Луне, где Акимов с  изумлением  понял,  что  его
помнят и относятся как к живой легенде. Молодежь с  лунных  новостроек
ходила за ним длинным  хвостом,  теребила,  расспрашивала,  спорила  о
смысле жизни и даже подбрасывала любовные записочки. Рассказы  Акимова
о  Юпитере  ребята  воспринимали  восторженно,  а  к   сетованиям   на
многолетние неудачи, как ни странно, отнеслись  философски  ("это  еще
ничего, вот  у  нас  в  Море  Дождей  был  случай...").  То  же  самое
происходило и в космогороде Циолковском.  А  на  Земле  его  встретили
поседевшая мать, запорошенный снегом деревенский дом под Владимиром  и
сны.
   Странные это были сны. Затейливой вязью переплелись в них красочные
кольца  Сатурна,  тонкая  серебристая  лыжня  в  зимнем  лесу,  теплые
материнские руки, тонкие, постаревшие... Увидел он и  скромную  могилу
отца  на  заброшенном  кладбище,  и  восторженные  лица  ребятишек  на
утреннике в  детском  саду,  и  еще  многое-многое,  что  объединялось
единственным в мире словом...
   - О чем задумался, небожитель?
   Трошин был тот же - высокий, худощавый, с длинным скуластым лицом и
умными маленькими глазами. Друзья обнялись и какое-то время с  улыбкой
рассматривали друг друга.
   - А ты, старик, совсем заматерел, -  сказал  наконец  Акимов.  -  В
замминистрах ты выглядел на полголовы ниже.
   Трошин хохотнул. Они не спеша  пошли  в  глубь  парка,  обмениваясь
новостями. Потом Трошин спросил:
   - Говорят, ты решил остаться здесь навсегда?
   - Да мало ли что говорят... Поживем - увидим.  Скажи  лучше:  зачем
меня вызывают?
   - Причины разные, Андрей. Сообщу по секрету, что вашу  деятельность
на Юпитере  правительство  оценивает  высоко.  Сейчас  рассматривается
вопрос, о расширении плана работ. Доволен?
   - Что ж, ребята этого заслужили, - задумчиво сказал Акимов.
   - Хм... Но учти: если решишь не возвращаться, мы  можем  предложить
тебе место в проекте "Альфа".  Будешь  сидеть  на  внеземных  станциях
контроля и любоваться Землей.
   -  Погоди,  не  все  сразу...  Я  всего  лишь  слабый,   измученный
прививками и  радиационными  ударами  человек.  Скажи,  честно,  Олег,
разговор на приеме будет только о космических делах?
   - Экий ты любопытный. Сам сказал: поживем - увидим...
   Друзья свернули с утоптанной, хрустящей свежим снегом,  дорожки  и,
спугнув стаю шустрых синиц, поспешили к Троицким воротам.



   Из распахнутого окна башни в лабораторию порывами  врывайся  теплый
мартовский воздух, насыщенный запахами оживающей  земли.  Вокруг  была
степь -  дикая,  чуть  холмистая,  выписанная  размытыми  акварельными
красками  осевшего  серого  снега  и  первых  голубых  проталинок.  Не
верилось, что под ней, на глубине десятков  метров,  расположен  целый
город Института Времени и многокилометровые ряды мощных аккумуляторов,
и все  это  сложнейшее  хозяйство  через  несколько  минут  придет   в
действие, чтобы перебросить в прошлое одного-единственного человека.
   Акимов сидел, глубоко погрузившись в кресло и полузакрыв глаза.  Он
ждал, пока хронотехник - его  звали  Игорь  -  не  закончит  последнюю
проверку "катапульты".
   - Все в порядке, Андрей Иванович, -  закашлявшись,  сказал  наконец
Игорь. - Я думаю, можно докладывать комиссии, как вы полагаете?
   - Это ты меня, спрашиваешь, Игорь? - глухо сказал Акимов.  -  Надо,
так докладывай, тебе виднее. Только не тяни...
   Он не спал от волнения уже  две  ночи  и  потому  не  мог  сдержать
легкого   брюзжания.   Все   происшедшее   за    последние    дни    -
правительственный прием, перелет из Москвы, долгие часы  подготовки  и
инструктажей, одинокие бессонные ночи, -  все  это  как-то  размылось,
ушло в сторону как далекие воспоминания. Сейчас он мог  думать  только
об одном - о прошлом, которое ему  предстояло,  увидеть.  И  пусть  он
перенесется на век назад  лишь  бесплотным  наблюдателем,  неспособным
изменить в давно ушедшем времени движение ни единого атома; пусть даже
все его перемещения рассчитаны почти до деталей. Важно другое  -  ведь
все пережитое им смогут позднее увидеть в мнемозаписи миллиарды людей,
завершающих строительство коммунизма. Ради них и была  с  неимоверными
трудностями создана хронокатапульта; ради них  страна,  не  страдающая
пока  От  избытка  электроэнергии,  отдавала  ему,  Акимову,   годовую
выработку всей Куйбышевской ГЭС...
   Где-то вдали он услышал приглушенный  голос  Игоря,  докладывающего
Председателю комиссии о готовности хронокатапульты  к  броску  в  1922
год, ровно на сто лет назад.
   "Хороший парнишка, - тепло подумал Акимов. - Именно от таких  умных
и знающих ребят многое зависит и на Земле, и в  космосе.  А  учить  их
Нужно не только на лекциях, но и в живом деле.  Главное  -  не  просто
уступать им дорогу, но  и  помогать,  если  это  необходимо.  Так  что
лелеять свой стариковский почет в унылой пенсионной тишине просто  нет
времени. Да и бог с ним, с почетом..."
   -  ЕщЃ  три  минуты,  -  сказал  Игорь,  усаживаясь  перед  пультом
управления в такое же кресло, как  у  Акимова.  -  Вы  не  волнуйтесь,
Андрей Иванович,  выведу  точно.  Хотите,  завтра  поедем  с  ребятами
порыбачить на Волге? Они очень просят...
   - Обязательно поедем, - расслабленно сказал Акимов. -  Куда  хотите
поедем. Мне теперь надо запасать впечатления впрок. Знаешь, Игорь, что
я открыл на старости лет? Надо все время возвращаться к  Земле,  иначе
не сможешь вернуться к звездам.
   - Я это знаю, - пробормотал хронотехник.
   - Я тоже. Но вот в чем штука - с годами начинаешь  понимать  то,  о
чем научился говорить еще в детском саду. Очевидно, в этом  и  состоит
взросление человека.
   Пульт вдруг разгорелся множеством ослепительных огней, а  откуда-то
снизу  в  зал  потек  гул  -  сначала  слабый,  еле   слышный,   потом
стремительно набирающий чудовищную грозовую силу.
   - Начали! - срывающимся голосом закричал Игорь.  -  Начали,  Андрей
Иванович!
   Все поплыло перед глазами  Акимова.  Со  всех  сторон  его  окутала
мягкая, чуть светящаяся мгла,  насыщенная  тысячами  неясных  шорохов.
Скоро он  почувствовал,  как  начинает  постепенно  исчезать  ощущение
собственного тела. И тут колышущаяся пелена исчезла, и он увидел,  как
на далеком горизонте набухает розовый рассвет.
   Акимов  медленно  летел  над  черной,  напитанной  весенней  влагой
степью. Небо  над  ним  было  белесым,  чуть  подсвеченным  восходящим
солнцем, а в густой синеве на западе  еще  слабо  светились  последние
звезды. Было удивительно тихо, как бывает только в предутреннем сне, и
он почувствовал  себя  большой  бестелесной  птицей,  отправившейся  в
далекий перелет. Ему захотелось испытать свои новые крылья, и,  сделав
плавный вираж, он повернул на север, стремительно набирая скорость.  И
увидел далеко впереди поселок.
   Он состоял из нескольких  десятков  приземистых  деревянных  домов,
покрытых  соломой,  и  теснился  на  дне  узкой   балки,   рассеченной
прихотливыми узорами серебристой речки. Многие дома  были  перекошены,
запущены,  забиты  посеревшими  от  времени  досками:  не  так   давно
кончилась гражданская война, и не все еще вернулись в родные места,  а
многие так никогда и не вернутся.
   Акимов не спеша пролетел над деревенской улицей, стараясь запомнить
и разбитые в грязь узкие колеи,  и  тощие  штабеля  дров,  жмущиеся  к
стенам  домов,  и  красный  выцветший  флаг  над   крыльцом   местного
сельсовета. Но людей он нигде не встретил и потому  снова  поднялся  в
небо. За речкой он увидел поле, почти высохшее  под  лучами  весеннего
солнца. Там копошились десятка три женщин  и  стариков,  пытающихся  с
помощью двух хилых  лошаденок  распахать  неподатливую  землю.  Акимов
знал, что нужно спешить, но не мог не спуститься к  работающим  людям.
Он старался запомнить лицо старика, упрямо ведущего гнедую лошадь  под
уздцы, и тонкие фигуры трех мальчишек, впрягшихся в  тяжелый  плуг,  и
карие глаза молодой женщины, закутавшей лицо от  пыли  белым  платком.
Потом под ним опять замелькала серым полотном степь, а через несколько
минут он увидел впереди широкую полосу воды и понял, что это Волга.
   Вся  страна,  полуразрушенная,  голодная,  поднимающаяся  из  руин,
расстилалась перед ним от горизонта  до  горизонта  по  обоим  берегам
великой реки. Гражданская  война,  интервенция,  две  страшные  засухи
прокатились по ней губительным смерчем за  какие-то  четыре  года,  но
упрямые ростки новой жизни везде поднимались на глазах, и было  видно,
что никакая сила не в состоянии вогнать их обратно в небытие  и  прах.
Акимов пролетал над десятками городов и деревень. Он помнил, что Игорь
снимает  с  вето  мнемограмму,  и  потому  старался   превратиться   в
бесстрастную  кинокамеру,  готовую  запечатлеть  все  и  вся  в  своей
механической памяти. И только когда впереди темным островом выплыл ему
навстречу гигантский город, его сердце снова дрогнуло и он вновь обрел
способность осознавать происходящее...
   Ориентируясь по кремлевским башням,  он  без  особого  труда  нашел
здание Совета Народных Комиссаров  и  скоро  оказался  в  Свердловском
зале, заполненном сотнями людей. Некоторое время он  плыл  над  рядами
кресел, вглядываясь в лица делегатов и не решась взглянуть на трибуну,
и только когда все дружно встали и зааплодировали, Акимов  понял,  что
сейчас будет говорить Ленин.
   Для Акимова исчезли и зал, и длинный стол с президиумом, и даже  он
сам - все сосредоточилось  в  невысокой,  с  детства  знакомой  фигуре
человека, энергично выступающего с  трибуны.  В  нем  не  было  ничего
необычного, выходящего за рамки того облика, который создает каждый  в
своем   сознании   после   посещения   Мавзолея   и    знакомства    с
немногочисленными документальными фотографиями. Но Акимов видел живого
человека,  чувствовал  себя  его  современником  и  был  по-настоящему
потрясен.
   Он не мог ничего слышать, но знал,  что  Владимир  Ильич  закрывает
свой последний съезд и говорит о роли партии  в  революционной  борьбе
рабочего класса, о непобедимости завоеваний Октября. Сколько раз потом
люди в годы самых тяжелых испытаний будут повторять ленинские слова  о
том, что никакая сила в мире, сколько бы зла, бедствий и  мучений  она
ни могла принести еще миллионам и  сотням  миллионов  людей,  основных
завоеваний нашей революции не возьмет назад, ибо это уже  не  наши,  а
всемерно-исторические завоевания.
   ...Когда Акимов снова пришел в себя, он увидел словно в тумане лица
членов комиссии и тревожные глаза хронотехника.
   - Все хорошо, - с трудом выговорил Акимов. - Я... видел...
   Он сорвал с себя паутину  проводов  и,  поднявшись,  на  негнущихся
ногах пошел  к  выходу.  Хотелось  сказать  что-то  ободряющее  людям,
окружившим его, но сил для этого не было, и Акимов только  улыбался  и
пожимал протянутые со всех сторон руки. Он не помнил, как  очутился  в
лифте и спустился на первый этаж, где  его  уже  ждали  все  остальные
работники Института Времени, радостные и  возбужденные.  Собравшись  с
силами,  Акимов  громко  сказал:  "Спасибо  всем   вам!"   Люди   тихо
расступились  перед  ним,  и  вскоре  он  увидел   бескрайнюю   степь,
бело-голубой простор, заполненный упругим ветром, и,  не  оглядываясь,
пошел вперед, увязая в зернистом влажном снегу.



   В кабине космокатера было сумрачно, ее освещали только свет Юпитера
да разноцветные огоньки  пульта  управления.  Акимов  сидел  в  кресле
первого пилота  и  старался  незаметно  чуть-чуть  менять  траекторию,
возвращая рукам "чувство штурвала".  Сидевшие  рядом  Януш  и  молодой
астрофизик Фоменко делали вид, что  не  замечают  маленьких  хитростей
начальника и  смотрят  только  на  желтое  пятнышко  Амальтеи,  быстро
растущее впереди.
   - Отвык, - вздохнул наконец Акимов и снял руки с  пульта.  -  Януш,
возьми управление. Нечего валять ваньку.
   - Ничего, Андрей, привыкнешь, -  засмеялся  Граховский.  -  Тут  мы
подраспустились  без  тебя,  ударились  в  философствования.  Так  что
придется тебе совершить круиз по спутникам, навести порядок. А  пилота
мы тебе не выделим. Верно, Василь?
   - Так, - смутился Фоменко. - Э-э...  Собственно,  нет.  Пилоты  для
Андрея Ивановича будут. Да хоть я, к примеру.
   - Ничего, товарищи, дел теперь для всех хватит. И  для  пилотов,  и
для вас, астрофизиков, - сказал Акимов. - Пора нам за  Юпитер  браться
как следует, потому что это часть нашего завтра. Знаете, о чем я думал
тогда, после встречи с Лениным? О  том,  что  когда-то  для  миллионов
людей будущим были мы. И наши дела... Передай мне управление, Януш,  -
Амальтея. Штурм Юпитера начнется отсюда.
   Борису Руденко двадцать семь лет. В 1972 году он окончил Московский
автомобильно-дорожный институт и с этого времени  работает  в  Главном
управлении внутренних дел Москвы.  Писать  начал  недавно,  и  рассказ
"Вторжение" его первая публикация.
   Рассказ - несомненная удача автора.




   Василий Алексеевич  Кузовкин  вошел  в  свою  квартиру.  Дефицитный
никелированный  замок,  приобретенный  через  хорошего   и   полезного
знакомого, щелкнул звонко  и  категорично,  в  тон  душевному  настрою
хозяина.
   Кузовкин не спеша  расстегнул  пальто  и  повесил  его  на  плечики
вешалки, аккуратно разгладив  складки.  Потом  подошел  к  зеркалу  и,
вытянув   из   кармана   расческу,   тщательно    причесал    островок
растительности надо лбом. Из зеркала  уверенно  и  независимо  смотрел
ответственный работник министерства - в  меру  моложавый,  лысеющий  и
полноватый.  Несмотря  на   небольшой   рост,   выглядел   он   весьма
представительно.
   Василий Алексеевич вытянул губы трубочкой, пошевелил бровями,  чуть
поправил очки, удовлетворенно хмыкнул и степенно прошел в комнату,  не
забыв, как всегда, погасить за собой в прихожей свет.
   В комнате царил идеальный порядок. Василий Алексеевич сунул ноги  в
мягкие тапочки и включил телевизор. Сел в кресло,  сладко,  со  вкусом
потянулся и уставился на экран. Телевизор привычно загудел, но, прежде
чем возник звук, по экрану метнулись молнии, и гудение смолкло.
   "Предохранитель сгорел", -подумал Кузовкин  и  потянулся  к  задней
панели. В этот момент где-то над ним раздался негромкий  треск,  будто
рвалась плотная пергаментная бумага. В комнате  явно  запахло  горелой
изоляцией. Василий Алексеевич посмотрел вверх и замер.
   Прямо над ним из стены выступала голова и половина туловища  тощего
и взъерошенного человека. Открыв рот,  человек  таращился  на  него  с
глупейшим выражением лица. Выработанная  за  годы  службы  способность
сохранять самообладание не оставила Василия Алексеевича и теперь.
   - Вы кто такой? - сердито спросил он. - Как вы сюда попали?
   Человек с отчетливым стуком захлопнул рот.
   - А вы? - растерянно отозвался он.
   - Я? - Кузовкин саркастически усмехнулся. - Глупее ничего  спросить
не могли? Это моя квартира. Ну-ка вылезайте оттуда!
   Человек пошевелился, уперся руками в стену позади себя и беспомощно
взглянул на Кузовкина:
   - Не могу никак.
   Василий Алексеевич поднялся и оглядел  субъекта  внимательней.  То,
что он увидел, поразило его почти так же, как тогда, когда  он  узнал,
что на симпозиум за границу поедет не он, а начальник  другого  отдела
Матюшин.
   В стене, в том самом  месте,  откуда  торчал  незнакомец,  не  было
никакой дыры. Его туловище выходило из  стены,  никак  не  нарушая  ее
целостности.
   Кузовкин осторожно пощупал стену, пиджак и провел пальцем по  линии
их соприкосновения где-то в районе живота странного гостя.
   Тот поежился и смущенно хихикнул.
   - Вы что? - ошеломленно спросил Кузовкин.
   - Щекотки боюсь, - ответил незнакомец и покраснел.
   - При чем тут щекотка? - непонимающе сказал  Василий  Алексеевич  и
озлился: - Да как вы сюда попали, в конце концов?
   - Если бы я знал! - с тоской ответил незнакомец. - Вы понимаете, мы
готовили эксперимент, имеющий чисто теоретическое значение.  Я  уходил
из лаборатории  последним  и  решил  еще  раз  проверить  правильность
включения цепей...
   - Вот и сидели бы в своей лаборатории, проверяли бы на здоровье,  -
подхватил Василий Алексеевич. - Зачем же по чужим квартирам лазить?  А
может, вы жулик?
   -   Ну   что   вы,   -   безнадежно   сказал   незнакомец.   -    Я
инженер-электроник. Я же вам объясняю. Эксперимент должен был доказать
принципиальную  возможность  перемещения  объектов  вне  пространства.
Чисто  принципиальную,  вы  понимаете?  Ни   на   какие   практические
результаты мы и не смели рассчитывать.
   Он дернул себя за вздыбленные волосы и махнул рукой.
   - Я и нагрузку не давал, честное слово.  Просто  включил  стартовый
аккумулятор и прозванивал тестером. Вдруг вспышка,  толчок  -  и  вот,
пожалуйста! - Он обвел вокруг себя рукой.
   - А где же ноги... э-э... все остальное?  -  подозрительно  спросил
Кузовкин.
   - Наверное, там осталось.
   - То есть где это там?
   - Может, в лаборатории... - неуверенно предположил незнакомец.
   - Что  вы  меня  дурачите,  друг  любезный!  -  возмутился  Василий
Алексеевич. - Тоже мне квартирный иллюзионист! Может, еще скажете, что
ваши брюки там тоже с кем-нибудь ведут беседу?
   - Да нет, что вы, - мучительно сморщился незнакомец. -  Теория  это
предполагает. - Он немного поерзал. - Вот  сейчас  ногами  шевелю.  Вы
понимаете, не знаю, как вам это объяснить,  по-видимому,  две  области
пространства  совместились,  а   их   граница   случайно   совпала   с
поверхностью этой стены, и теперь для сторонних наблюдателей я и здесь
и там одновременно.
   - Догадываюсь, что сторонний наблюдатель - это я, - ядовито заметил
Василий Алексеевич. -  Надеюсь,  я  не  слишком  обременяю  вас  своим
присутствием?
   Незнакомец свесил голову на грудь и удрученно молчал.
   - Ну и долго вы собираетесь так  висеть?  -  немного  успокоившись,
спросил Кузовкин.
   - Не могу сказать ничего определенного, - ответил незнакомец  таким
тоном, словно речь  шла  не  о  возмутительном  и  противоестественном
пребывании  в  его,  Кузовкина,  квартире,  а  о  сводке   погоды   на
послезавтра.
   Этот тон вызвал у Василия Алексеевича очередной взрыв негодования.
   - Что за безответственность! - вскричал он с тем самым  выражением,
которое хорошо было известно всем его подчиненным. - А если  бы  вы  в
баню,  в  женское  отделение,   или   в   квартиру   самого   Терентия
Федоровича...  -  Он   спохватился   и   замолчал.   -   Тоже   ничего
определенного? Да за такую халатность гнать надо в три шеи!
   Василий  Алексеевич  достал  из  кармашка  белоснежный  платочек  и
промакнул лоб и глубокие залысины.
   - Нет, вы  мне  скажите,  как  вы  намерены  отсюда  выбираться?  -
официально потребовал он.
   - Наверное, надо  отключить  стартовую  нагрузку,  -  уныло  сказал
незнакомец. - А может, что еще. Только в институте сейчас  уже  никого
нет. Слушайте! - оживился он. - Позвоните Вадиму  Сергеевичу  Байкову.
Скажите ему, что я, то есть Акимов...
   - Говорите номер, - Василий Алексеевич взял с  журнального  столика
блокнот, карандаш и приготовился записывать.
   - Сейчас, - сказал Акимов. - Сейчас. Двести тридцать четыре... Нет,
двести тридцать два... - Он похлопал себя по карманам  пиджака,  потом
поскреб стену за собой.
   - Ну так что же? - нетерпеливо поднял глаза Кузовкин.
   - Понимаете, - беспомощно сказал Акимов, - номер у меня в  записной
книжке, а на память не помню.
   - А книжка где?
   - В брюках. - Акимов потупился. - В заднем кармане. Я ее  чувствую,
а достать  не  могу.  Наверное,  придется  ждать  до  утра,   пока   в
лаборатории кто-нибудь не появится.
   От смущения он ерошил и без того растрепанные волосы.
   - Черт с вами, - устало сказал Кузовкин. - Торчите теперь  в  стене
как гвоздь. Безобразное отношение, просто безобразное.
   Он не стал уточнять, к чему именно, хотя и без того было ясно,  что
имеется в виду и непонятная работа Акимова, и уютная квартира  Василия
Алексеевича, и его же, Василия Алексеевича душевное равновесие.
   Он сделал круг по комнате, стараясь  лишний  раз  не  наступать  на
пушистый ковер на полу, потом  взглянул  на  часы  и  вдруг  всплеснул
руками.
   - Боже мой! Как я мог забыть?
   - Что-нибудь случилось? - участливо спросил Акимов.
   - Он еще спрашивает! - огрызнулся Кузовкин. - Ко мне  сейчас  гость
должен прийти. Между прочим, дама. Как я ей буду все это объяснять?
   - Симпатичная? - спросил Акимов и невесело улыбнулся.
   - Что вы себе позволяете? - Василий Алексеевич даже чуть  покраснел
от возмущения и надулся.  -  Это  моя  невеста.  Прошу  оставить  ваши
двусмысленные смешки.
   - Я и не подразумевал ничего такого... - растерялся Акимов.
   -  Вот  именно!  Такого!  Ничего  такого  и  быть  не  может,  -  с
достоинством сказал Кузовкин.
   - Почему же? - раздумчиво произнес Акимов.
   Василий Алексеевич подозрительно уставился на него, и в этот момент
в дверь позвонили. Кузовкин сорвался с места и забегал по комнате.
   - Вот, пожалуйста, она! Какой кошмар! Что я ей скажу?  Знакомьтесь,
пожалуйста, это товарищ Акимов. Зашел в гости,  понимаете  ли,  только
брюки на работе оставил. Какой кошмар! Что же делать?
   Акимов,  весь  преисполненный  сочувствия,  заелозил,  с   ощутимым
усилием пытаясь  забраться  поглубже  в  стену.  Затем,  убедившись  в
бесплодности своих попыток, пошарил вокруг глазами.
   -  Накройте  меня  чем-нибудь,  -  громким  шепотом  подсказал   он
Кузовкину.
   Тот впопыхах содрал с постели  покрывало  и  кинул  Акимову,  ловко
поймавшему его на лету. Звонок зазвонил еще раз.
   - Ни звука у  меня!  -  крикнул  Василий  Алексеевич  и  кинулся  в
прихожую.
   - Васенька, ты что меня ждать  заставляешь?  -  весело  прощебетала
румяная от легкого морозца Елена Николаевна, бросая на руки  Кузовкину
сумочку. - С кем это ты тут разговаривал?
   - Я, Елена Николаевна... то есть... ни с кем, конечно, - закашлялся
Василий Алексеевич, косясь на приоткрытую дверь в комнату.
   Елена Николаевна удивленно уставилась на  него  и  сделала  большие
глаза.
   - Что с тобой? - спросила она. - С каких  это  пор  мы  перешли  на
"вы"? У тебя кто-нибудь есть?
   - Нет, нет, что вы. Еле... что  ты,  Лена,  -  заторопился  Василий
Алексеевич. - Кто у меня может быть еще? Я как раз тебя жду, понимаешь
ли... Пойдем поужинаем! - осенило его. - Да! Конечно же,  поужинаем  в
ресторане. Да! Словом, приглашаю тебя поужинать.
   Елена  Николаевна,  внимательно  наблюдая  за   Кузовкиным,   стала
потихоньку приближаться к комнате.
   -  Посидим,  отвлечемся,  так  сказать,  от  житейских...  хе-хе...
насущных... - бодро продолжал он, все  больше  обретая  уверенность  и
пытаясь непринужденно перегородить ей дорогу. - Мы давно уже никуда  с
тобой не выбирались...
   Из   комнаты   донесся   сдавленный   хлюпающий   звук,   отдаленно
напоминающий чихание.
   - У тебя кто-то есть, - высоким голосом сказала  Елена  Николаевна,
решительно оттолкнула с дороги Василия Алексеевича и вошла в комнату.
   Окинув  взглядом  раскрытую  постель,  висящее  у  стены   заметно.
подрагивающее покрывало, которое отчетливо обрисовывало голову и тощие
плечи Акимова, она молча повернулась и направилась к выходу.
   - Леночка, куда же ты? Я сейчас все объясню. Это совсем не то,  что
ты думаешь... Это же далеко не женщина...
   - Мне нет до нее дела, - обрезала  на  ходу  Елена  Николаевна.  На
пороге она остановилась и, слегка откинув назад голову,  посмотрела  в
бегающие глаза Кузовкина.
   - Подлец! - громко сказала она, вырвала сумочку и хлопнула дверью.
   Кузовкин постоял несколько секунд, держа  себя  за  хохолок,  потом
повернулся и поплелся в комнату.
   Акимов жалобно смотрел на Василия Алексеевича поверх покрывала.
   - Не могли потерпеть со своим чиханием, - печально сказал Кузовкин.
- Или вам там из лаборатории спину надуло? Форточки надо закрывать.
   - Перышко попало  в  нос,  -  убитым  голосом  произнес  Акимов.  -
Наверное, из подушки, - предположил он.
   Василий Алексеевич механически посмотрел  на  подушку,  вздохнул  и
достал из шкафчика початую бутылку коньяку и две рюмки. Наполнил их  и
протянул одну Акимову.
   - В желудок-то это у вас попадет? - брюзгливо спросил он. - Или тут
останется?
   Акимов ненадолго задумался, решительно вздохнул и выпил коньяк.  Он
с минуту  прислушивался  к  своим   ощущениям,   затем   с   сомнением
проговорил:
   - Попало, кажется!
   - Еще бы! - сардонически засмеялся Кузовкин, тоже опорожнивший свою
рюмку. - Это у вас и  на  дне  морском,  в  безвоздушном  пространстве
получится. Знаю я вашего брата.
   - Напрасно вы так думаете, - обиделся Акимов.
   - Чего уж там, - ворчливо сказал Василий Алексеевич, махнул рукой и
еще раз наполнил рюмки,
   - И почему именно ко мне? -  затосковал  он.  -  Тридцать  лет  без
"чепе", и на  тебе,  пожалуйста.  Ведь  каждый  обязательно  подумает,
почему именно в мою квартиру? А с Еленой как теперь объясняться буду?
   Они чокнулись и выпили.
   - Отправить  бы  тебя  сразу  в  милицию,  -  мечтательно  произнес
Кузовкин.
   Акимов молча переживал бесконечную глубину своей  вины.  Глаза  его
заметно посоловели. Он моментально опьянел, как бывает с людьми, очень
редко употребляющими спиртное.
   - Товарищ Вася! - сказал он с выражением.  -  Не  переживайте  так.
Завтра мы к ней всей  лабораторией,  честное  слово...  Хотите,  прямо
перед ней опыт повторим.
   -  Повторишь,  пожалуй,  -  проворчал  Василий  Алексеевич.  -  Вот
попадешь в следующий  раз  в  зоопарк,  там  тебе  тигры  живо  голову
оттяпают...
   Он опять слегка замечтался и снова налил рюмки.
   - Ты не устал крючком-то стоять,  экспериментатор?  -  спросил  он,
начиная понемногу проникаться сочувствием к Акимову.
   - Да нет, сам удивляюсь, - ответил Акимов, поворачивая из стороны в
сторону головой. - Ощущение такое, будто  подвешен  в  воздухе.  Опоры
никакой не чувствую, но вроде ничего. Даже удобно. Только  шея  слегка
затекает.
   - Шея - это ничего, - сказал Василий Алексеевич. - Шею тебе  и  так
надо намылить.
   Они чокнулись и выпили.
   - Ты ошибаешься, Вася! - горячо возразил Акимов.  Язык  его  слегка
заплетался. - Это же эпохальное открытие. Ты просто не понимаешь  всей
важности этого эксперимента. Это же переворот в науке!
   - А вот как не вытащат тебя из  стены  твои  приятели,  что  будешь
делать, Архимед?  -  сказал  злорадно  Василий  Алексеевич.  -  Так  и
придется до конца дней  своих  из  штукатурки  лекции  о  пространстве
читать. А еще, - он даже хрюкнул от удовольствия, - не  дай  бог,  под
обоями клопы заведутся.
   Посмаковав слегка эту мысль, Василий Алексеевич  почувствовал  себя
немного отомщенным.
   Акимов укоризненно посмотрел на него.
   - Ты, Вася, хороший человек, но  ты  номенклатурный  индивидуум,  -
последние два слова он произнес со значительными затруднениями.  -  Не
хватает в тебе творческого полета фантазии.
   - Не знаю, чего там у меня не хватает, а вот  ты,  гляжу,  как  раз
наполовину отсутствуешь, - убежденно сказал Кузовкин.  -  Небось  есть
хочешь? А?
   Акимов опять засмущался и вздохнул.
   - Вообще-то я с самого утра ни крошки во рту не держал. Все  как-то
некогда...
   Кузовкин поднялся из своего  кресла,  пошел  на  кухню  и  притащил
большую миску с  салатом,  приготовленным  еще  с  утра  специально  к
приходу Елены Николаевны, и кусок хлеба. Положил все это на  столик  и
придвинул к стене.
   - Спасибо большое, - вежливо сказал Акимов и съел салат.  -  Вы  уж
извините меня в этом деле.
   Он уже протрезвел так же быстро, как и поддался действию  алкоголя,
и сразу же перешел на "вы".
   - А вы сами почему не ужинаете?
   - Аппетита нет, - буркнул Кузовкин.
   Раздался странный чмокающий звук. Свет в комнате слегка  потускнел,
фигура  Акимова  на  стене  заколыхалась.  Он   негромко   ойкнул   от
неожиданности. Свет мигнул раз, другой и загорелся так же ярко, как  и
прежде.
   - Что еще такое? - с тревогой произнес Василий Алексеевич.
   - Не знаю, - немного испуганно ответил Акимов. - По-моему, я  опять
передвинулся.
   Василий Алексеевич подошел к нему поближе  и,  к  огромному  своему
изумлению, увидел, что между стеной и туловищем  Акимова  теперь  есть
зазор шириной примерно в два пальца.  Теперь  Акимов  выступал  не  из
стены, а прямо из воздуха.
   Кузовкин почувствовал  непреодолимое,  почти  мальчишеское  желание
сунуть палец в образовавшуюся щель  и  уже  поднял  руку,  но  вовремя
одернул себя и спрятал руки за спину.
   Акимов тоже очень внимательно  изучал  нынешнее  свое  положение  и
осторожно ощупал воздух там, где кончалось его тело.
   - Не пускает, - сказал он через некоторое время.
   - Что не пускает? - поинтересовался Кузовкин.
   - Да вот это самое и не пускает, - Акимов ткнул пальцем в  щель.  -
Свет проходит, вот обои дальше видно, а палец нет. Какое-то неощутимое
и упругое поле. Сильней нажмешь - отталкивает. Хотите попробовать?
   - Обойдусь,  -  буркнул  Василий  Алексеевич,  но  заглянул,  чтобы
проверить, целы ли обои.
   - Граница областей пространства переместилась  от  стены  к  центру
комнаты, - продолжал Акимов. - Если так пойдет дальше, я  окажусь  как
раз над вашим креслом. Интересно, как  все  это  выглядит  с  обратной
стороны?
   Василий Алексеевич представил себе и поежился.
   - Очень интересно, - фальшиво сказал он.
   После этого разговор шел как-то  вяло.  Заметно  было,  что  Акимов
очень устал. В конце  концов,  с  огромным  трудом  подавив  очередной
зевок, он  осторожно  предложил  ложиться  спать.  Он  так  и  сказал:
ложиться, - будто ему  оставалось  надеть  пижаму  и  почистить  зубы.
Василий Алексеевич уже не спорил и не огрызался.
   Он взгромоздил  на  журнальный  столик  стул,  а  на  него  положил
подушку, на которой не без  удобства  устроился  Акимов,  очень  скоро
уснувший.
   Ночь прошла для Кузовкина отвратительно.  Акимов  отчаянно  храпел,
чего Василий Алексеевич вообще не мог переносить, а теперь, еще и  еще
раз переживая происшедшее с  Еленой  Николаевной,  и  подавно  не  мог
уснуть и всю ночь напролет проворочался в постели.
   Уже под утро, когда ему с большим трудом удалось  задремать,  опять
раздалось противное чмоканье, и со столика на пол с грохотом  свалился
стул - Акимов вместе со своим пространством передвинулся еще  на  пару
сантиметров.
   С мучительным стоном Василий Алексеевич встал и снова сунул стул  с
подушкой  Акимову,  сонно  бормочущему  извинения.   Тот   моментально
захрапел опять, а Василий Алексеевич так больше и не сомкнул глаз.
   Утром невыспавшийся, помятый и серый Кузовкин искусно  сварил  яйца
вкрутую, накормил Акимова и сам заставил себя поесть. Акимов попытался
как ни в чем  не  бывало  завязать  разговор,  но  Василий  Алексеевич
решительно пресек всякие  попытки  панибратства,  тщательно  выбрился,
помассировал щеки, обретая  необходимую  респектабельность,  оделся  и
только  после  этого  позвонил  в  институт  по   номеру,   названному
Акимовым.
   Брюзгливо,  но  точно  и  лаконично  Кузовкин   объяснил   ситуацию
какому-то мужчине, который подошел к телефону,  потом  пересказал  все
еще раз другому мужчине, судя по голосу,  постарше  и  позначительней.
Рассказ его время от времени прерывали взволнованные мужские и женские
голоса, спрашивавшие, жив ли Акимов и все ли с ним в порядке. В  конце
концов Василию Алексеевичу категорически приказали ждать  на  месте  и
повесили трубку.
   Очень скоро в уютную и комфортабельную квартиру Василия Алексеевича
ввалилась целая толпа волосатых и бородатых, гладко побритых и коротко
подстриженных людей, среди  которых  были  даже  девицы  в  совершенно
неприлично вытертых джинсах. Все они орали,  кричали,  вопили,  ахали,
задавали глупые вопросы друг другу и  Акимову,  на  которые  тот  едва
успевал отвечать, вертя во все стороны головой.
   Наконец по приказу строго одетого мужчины с крупными  чертами  лица
двое или трое из них решительно выставили вон всех остальных, а вместе
с ними и Василия Алексеевича, которого, очевидно, не успели  запомнить
как хозяина квартиры.  Кузовкин  собрался  было  возразить,  но  потом
раздумал и пошел в министерство.
   В этот день он, как обычно, ушел с работы чуть позже остальных, как
всегда аккуратно заперев кабинет.
   К своей квартире он подошел с некоторой опаской, но там было  темно
и тихо. В комнате чувствовался запах табака, хотя все  было  тщательно
прибрано. Акимова в стене уже не было. И все равно неприятное ощущение
не оставляло Василия Алексеевича. Все вещи.  вроде  бы  находились  на
своих местах, но на самом деле это было  не  так,  Кузовкин  ясно  это
видел.  В  квартире  остро  ощущалось  недавнее  присутствие  компании
безалаберных и безответственных людей.
   На следующий день его вызвали в институт, где  вежливо  и  подробно
расспрашивали об  обстоятельствах  появления  Акимова  в  квартире.  О
случившемся узнали на  работе,  и  Василию  Алексеевичу  пришлось  раз
двадцать в приватных беседах с весьма ответственными лицами еще и  еще
повторять свой  рассказ  о  необыкновенном  вечере.  От  многократного
повторения рассказ Кузовкина был теперь идеально отшлифован -  в  меру
деловитости,  немного  юмора.  Он,  конечно,  полностью  исключил   из
рассказа эпизод с Еленой Николаевной, но на остроту изложения  это  не
повлияло.
   Еще чуть позже вся история попала в газеты, причем и тут  все  было
расписано со  слов  Акимова  самым  лестным  для  Василия  Алексеевича
образом. Кузовкин стал знаменитостью, машинистки показывали на него  в
буфете пальцем и восхищенно шептались.
   К этому времени  он  давно  уже  помирился  с  Еленой  Николаевной,
которая никак, впрочем, не могла ему простить  того,  что  осталась  в
стороне от таких редких  событий,  хотя  имела  вполне  реальный  шанс
разделить  славу  участия  в  них  с  Кузовкиным.  Они  поженились   и
съехались, удачно обменяв две однокомнатные квартиры на  трехкомнатную
в хорошем районе, с доплатой.
   Однажды Кузовкин увидел Акимова на  улице.  Тот  шел  навстречу  по
тротуару со стареньким портфельчиком, без шапки, в недорогом клетчатом
пальто, сосредоточенно глядя себе под ноги.
   Василий Алексеевич остановился, перешел на другую сторону  улицы  и
зашагал к себе в министерство.





                    ИГОРЬ РОСОХОВАТСКИЙ (г. Киев)


   Острие самописца вывело на ленте пик - и голова  Андрея  откинулась
вправо. Пик - спад, пик - спад: голова, моталась вправо-влево.  Мутные
капли пота дрожали на его лбу, глаза были закрыты сине-желтыми веками.
Все мне  казалось  сейчас  нереальным:  и  эта  голова,  и  светящиеся
индикаторы модулятора, и змеи  магнитных  лент,  и  сам  я  у  постели
умирающего Андрея.
   - Шестая программа, -  я  отдал  команду  компьютеру,  управляющему
модулятором.
   Послышался щелчок, шевельнулся наборный диск...
   - Мать, а мать, - внятно позвал Андрей, - спой мне песню. Ты знаешь
какую!
   Манипулируя кольцом, я пытался нащупать поправку в модуляции.
   А он продолжал:
   - Спой, мать...
   Я снова потянул к себе микрофон:
   - Тринадцатая!
   Щелчок - и гудение модулятора изменилось, в нем  появились  высокие
тона.
   Глаза Андрея открылись. Сначала они  были  тусклыми,  потом  в  них
появился блеск, и они остановились на мне.
   - Устал? - спросил он. Если б на его месте был кто-нибудь другой, я
бы удивился.
   - А результаты близки к нулевым?
   Пожалуй, надо что-то сказать. Но где найти нужные слова...
   - Введи в  медицине  обозначение - "бесперспективный  больной".  На
карточке гриф - "БП". Чтобы врачи знали, кого бояться...
   Сейчас он начнет доказывать эту мысль. Четырнадцать лет он был моим
командиром. Однажды мы три часа провели в  ледяной  воде,  и  все  это
время  он  развивал  гипотезу,  что  именно  здесь  начинается  теплое
течение, пока нас не обнаружили с вертолета.
   - Не болтай, вредно, - сказал я как можно тверже.
   - Не злись. Сколько программ ты перепробовал?
   - Семнадцать.
   Семнадцать характеристик электромагнитного поля, в котором, будто в
ловушке, я  пытался  удержать  жизнь  в  его  угасающем,  с  перебитым
позвоночником теле. Это было последнее, что я мог применить:  химия  и
механика оказались бессильными.
   - А не хватит ли? Может, перестанешь меня  мучить  и  переведешь  в
отделение Астахова?
   Его глаза с любопытством смотрят на  меня,  изучают...  Неужели  он
разуверился  во  мне  и  в  моем  модуляторе?  Конечно,  модулятор  не
всемогущ...  Но  ведь  отделение  Астахова  -  это  спокойная,   тихая
смерть...
   Мы всегда называли его командиром. Как только кто-то произносил это
слово, все знали: речь идет не о командующем  базой,  не  о  командире
вездехода, а именно об Андрее.
   - Так не хочешь? - поинтересовался он.
   - Ты же знаешь, что модулятор может излечить любого,  -  проговорил
я. - Нужно только найти характеристику модуляции организма.
   -  Одну-единственную?  -  заговорщицки  подмигнул  он.  -  А  среди
скольких?
   Я  понял,  что  попал  в  ловушку.  В  медкарте  Андрея  была   его
электрограмма. Я мог вычислить по ней серию и тип модуляции:  мощность
поля и примерную частоту импульсов. Но я не  знал  главного  -  номера
модуляции, а он определял, как расположить  импульсы  во  времени.  То
есть я не знал ритма. И компьютер,  мозг  модулятора,  пока  не  сумел
определить искомой комбинации...
   - Раньше или позже мы ее найдем, - пробормотал я.
   - А сколько у нас времени?
   Я взглянул на часы: Андрей  отдыхал  десять  минут,  можно  сменить
программу.
   Он заметил, как дрогнула чашечка микрофона, и спросил:
   - А что я болтаю в бреду?
   Я заглянул в его глаза. Нет, в них не было страха. В  них  не  было
ничего, кроме любопытства.
   - Ты звал мать. Просил, чтобы она спела песню.
   - Вот как... Песню... А знаешь, какую?
   Он  попробовал  запеть,  но  в  горле  заклокотало,  и  мелодии  не
получилось.
   - Не напрягайся, - попросил я, положив ему руки на плечи.
   Его мышцы послушно расслабились. Да, пожалуй, ему  не  протянуть  и
суток.  Неожиданно  в  его  взгляде  сочувствие  сменилось   жалостью.
Несомненно, он видел мою растерянность.
   - Погоди, дай сообразить, вспомнить...  Значит,  тебе  нужен  номер
модуляции и характеристика ритма...
   Беспомощный, умирающий человек стал вдруг опять похож на командира,
водившего нас на штурм бездны Аль-Тобо.
   - Ты когда передал сообщение моей матери?
   - Позавчера.
   - Выходит, она прибудет с минуты на минуту. Ну так ты  впустишь  ее
сюда. И она споет мне.
   Я не  находил  слов.  Что  можно  было  ответить  на  его  безумную
просьбу?
   - И вот еще что. Пусть модулятор себе работает на здоровье. Она  не
помешает ни ему, ни тебе.
   Он говорил тем же тоном, каким отдавал  нам  когда-то  команды.  Он
никогда не повышал  голоса  и  не  жаловал  повелительное  наклонение.
Конечно, он на многое имел право, потому  что  рисковал  чаще  других,
оставляя для себя самое трудное. Пусть Павел был смелее  его,  Илья  -
остроумней, Саша -  эрудированней.  Но  все  беспрекословно  слушались
только его. В наше время не могло быть и речи об армейской  дисциплине
прошлых столетий. Командиры не назначались, а выбирались.  Но  если  б
нам пришлось тысячу раз выбирать, мы б остановились только на нем.
   Я включил четвертую программу - подготовительную. Вышел, в коридор.
Остановил медсестру и, проклиная себя за слабость, сказал:
   - Разыщите в приемной Веру Степановну Городецкую.
   Продолжая честить себя, я вернулся  в  палату.  Почему  я  выполнил
более  чем  странную  просьбу  Андрея?  Жалость  к  умирающему?   Нет:
сработала привычка выполнять все распоряжения командира.
   Дверь приоткрылась, заглянула сестра:
   - Городецкая здесь.
   - Пусть войдет, - сказал я.
   Обычная пожилая женщина с  измученным  лицом.  Круглые,  испуганные
глаза. Под ними отечные мешки. Даже не верилось, что она  мать  нашего
командира.
   - С ним очень плохо?
   Голос ее дрожит.
   - Вы не ответили мне, доктор.
   Я  выразительно  посмотрел  на  нее  и  заметил,  как  в   отчаянии
изогнулись ее губы.
   - Что можно сделать, доктор?
   Да, это ее слова: в комнате, кроме нас и Андрея,  никого.  Выходит,
первое впечатление обмануло меня. Не случайно он был ее сыном.
   - Андрей просил... - я запнулся, - чтобы вы спели песню. Вы знаете,
какую...
   - Ладно, спою, - она даже не удивилась. - Сейчас?
   - Сейчас, - выдавил я, протягивая ей стакан с тоником.
   Она  отрицательно  покачала  головой  и  тихо,  будто  колыбельную,
запела:

         Наверх вы, товарищи, все по местам -
         Последний парад наступает...

   У  нее  был  приятный  голос.  Наверное,  действовала   необычность
обстановки, и песня воспринималась  острее,  особенно  слова;  "Пощады
никто не жела-а-ет".
   Я  искоса  взглянул  на  Андрея.  Его  лицо  оставалось  таким   же
сине-бледным, как и прежде, с невидящими, полураскрытыми глазами. Ну а
чего же я ожидал? Чуда?
   Я рывком придвинул микрофон и скомандовал:
   - Меняю программу...
   Я уже хотел было добавить "на седьмую", но  подумал:  а  что,  если
сразу перескочить на одиннадцатую?.. Но не слишком ли резкий  переход?
Зато потом можно перейти  на  двенадцатую,  и  это  пройдет  для  него
безболезненно...
   - Еще петь?
   Совсем забыл и о ней, и о песне.
   Я хотел извиниться перед  женщиной,  но  не  успел  этого  сделать,
потому что посмотрел на Андрея. Его губы слегка  порозовели.  А  может
быть, мне это почудилось?
   - Ему немного лучше, - сказала женщина.
   И она заметила? Случайное улучшение? На несколько минут? Совпадение
по времени с песней?
   Я снова посмотрел на Андрея. Пальцы  уже  не  были  такими  белыми,
ногти будто оттаивали от синевы. Опять совпадение? А не слишком ли  их
много?
   Но в таком случае... В таком случае выходит, что... Но ведь  каждый
здравомыслящий человек знает, что этого не может быть.
   "Постой, - сказал  бы  Андрей,  командир,  -  а  кого  мы  называем
здравомыслящими? Да, ты  правильно  меня  понял.  По  этой-то  причине
именно безумные идеи и оказываются верными".
   "Чепуха! - говорю я себе. - Так и в самом деле недолго  свихнуться.
Главное - факты. Факты..."
   Но или факты тоже безумны, или у меня  что-то  неладно  с  глазами.
Андрею явно становится лучше, и дышит он все ровнее.
   Пусть врут глаза. А приборы?
   Я  прилип  взглядом  к   контрольной   доске.   Показатели   пульса
наполнения,  насыщения  кислородом,   азотом,   иннервации   отдельных
участков менялись. Менялись - и все тут.
   Песня? Древняя героическая народная песня?
   Я вспомнил еще об  одном  безмолвном  участнике  происходящего.  На
объективность  его  можно  полностью  положиться.  Компьютер  -   мозг
модулятора. И сказал в микрофон:
   - Нуждаюсь в  совете.  Оцени  состояние  больного  и  действенность
программы. Какая из них сейчас предпочтительнее?
   Засветился экран,  на  нем  появились  слова  и  цифры:  "Состояние
больного по шкале Войтовского - 11*9Х*4. Искомая модуляция найдена".
   Меня била нервная лихорадка. Что же  это  такое?  Что  его  спасло?
Песня? Голос матери? Ее присутствие? Конечно, каждому приятно  верить,
что его могут  спасти  ласка  матери,  песня  детства,  руки  любимой,
бинтующие рану. Вера иногда помогает  исцелению.  Но  не  в  такой  же
мере.
   И я не сказочник, а ученый. Я не имею права  верить.  Чем  приятнее
сказка, тем  больше  должен  я  ее  опасаться.  Я  должен  ЗНАТЬ,  что
происходит.
   Только что произошли весьма определенные явления. Они  кажутся  мне
сверхъестественными,   загадочными.   Кажутся.   Мне.    Однако    они
подтверждаются объективно: показаниями датчиков и компьютера,  режимом
работы модулятора. Значит, происходят на самом деле.  Просто  их  надо
объяснить. Найти их причину. И она должна быть  реальной,  поддающейся
математическому описанию.
   Итак, была просьба. Была песня. Песня:  музыка  и  слова.  Звуковые
волны. В определенном ритме. В определенном ритме...
   А что ты искал? Чего не хватало для определения  модуляции?  Данных
мощности поля? Частоты импульсов? Да нет  же!  Расположения  их  между
паузами! Тебе не хватало ритма - и ты  его  получил.  Может  быть,  ты
забыл тривиальную истину? Ритм - основа всех процессов  организованной
системы. Основа жизни в любом ее проявлении. Любая болезнь - нарушение
ритма. Восстановление его - выздоровление.
   Перейдем к человеку, к народу, частью которого он состоит, к  миру,
создавшему  его.  В  этом  мире  наивысшее   средоточие   ритмов,   их
отчеканенная устойчивость, их плавные переходы -  музыка.  А  человека
музыка сопровождает с детства. Есть любимая музыка. Что это  такое?  В
определенном  смысле  -  ритмы,  наиболее  соотносящиеся   с   ритмами
организма. Нервная настройка усиливает или ослабляет их...
   Стоп! Я делаю  непростительную  ошибку.  Музыка  сама  по  себе  не
оказала бы такого влияния на  больного.  Я  искал  ритмы  для  задания
модулятору. Они могли ТАК  воздействовать  на  больного  только  через
команду компьютеру, управляющему модулятором... Но команды исходили от
меня...
   Стараюсь с мельчайшими подробностями вспомнить все, что происходило
в течение последнего часа. Песня... Я  сказал:  "меняю  программу",  а
затем... Затем стал размышлять, вычислять. А песня звучала.  И  ищущий
модуляции  компьютер  подчинился  моим  словам  о   смене   программы.
Возможно,  он  начал  анализировать  ритм  песни,  восприняв  ее   как
программу. И если он ввел его в модулятор?..
   Я спросил в микрофон:
   - Недостающий компонент искомой модуляции был в песне?
   "Да, - загорелось на экране. - Вот его формула".
   Я тяжело встал со стула, пошатнулся...
   Эх, командир, спросить бы тебя сейчас же, немедленно.
   Конечно, ты необычный человек. Твои  знания  огромны,  а  искусство
находить необычные выводы поразительно. Я ничего не выпытывал  у  тебя
на планете Сигон, когда ты вывел нас из пекла. Я помню, как  ты  шутил
после того, как мы выбрались живыми из Глотающего моря на  Венере.  Но
сейчас, больной, умирающий, неужели ты мог предвидеть все это?  Искать
вместе со мной выход, когда я мучился в поисках решения? И ты вспомнил
о любимой песне? Подумал, почему  она  была  такой  любимой?  Выдвинул
гипотезу и с моей помощью проверил ее? И это ты сумел?  Ты  не  просил
пощады даже у смерти, и поэтому ты победил ее, командир.




---------------------------------------------------------------
     "Техника Молодежи", No 12, 1991, Клуб любителей фантастики
---------------------------------------------------------------

     "Меня зовут Элвис Роуджен. Я  принадлежу  к первому поколению Пришедших
со
     Звезд, хотя относительно молод и даже еще не женат. Спансы именуют меня
     короче  -  Трорг,  впрочем,  так они называют  всех  землян, когда-либо
ступивших
     на их мрачную, холодную планету. Трорг. Что обозначает это слово:
     восхищение  или  презрение?  До сих пор я  был склонен  к  первому,  но
теперь...
     Нет сил писать. Пальцы не слушаются, боль в суставах прожигает
     раскаленным прутом. Наверное, все-таки я что-то сломал, когда вывалился
из
     пасти  Большого друга. Здесь  тесно  и душно, пахнет  электричеством, и
тускло
     мерцает аварийная лампочка, но тут я в безопасности. Прежде чем они
     догадаются снарядить в погоню звездный корабль, моя почтовая ракета
     затеряется  в  глубине  космоса.  А  там  и  Земля,  хотя  до  нее  еще
многие-многие
     дни полета.
     ...Вы знаете спансов? Эти прелестные существа вызывают умиление у наших
     детей.  Средний спанс похож  на огромного, почему-то ходящего на задних
лапах
     котенка  с  белым  шелковистым  мехом.  Его симпатичная мордочка  стала
символом
     межзвездной дружбы, а оранжево-голубая система Спарка-рифом, о который
     разбилось одиночество человека во Вселенной. Проклятые писаки на Земле
     вознесли новооткрытую планету на вершину славы, хотя великий отец
     свидетель:  кроме  целебных песков, ничего  хорошего не найти на черном
шаре
     размером с целый Марс.
     Звездная система Спарка была бы более дружелюбна, если бы не ее второе,
     оранжевое  солнце.  Оно  внесло  неразбериху  в  движение  планет.   На
протяжении
     полутора веков  Энтурия, родительница цивилизации спансов,  кувыркается
вдали
     от обеих звезд. Полтора века она  живет обособленной жизнью, зная  лишь
одну
     бесконечную ночь. Потом идет на сближение, совсем недолго купается в
     излучении  солнц и вновь возвращается  в  ледяную  тень. Спансы  боятся
Светлых
     лет, как  земляне  Великого Потопа, они наделены страхом перед небесным
огнем
     и всегда роют подземные города, когда истекает Темное время. Зачем я об
     этом  пишу? Зачем пересказываю обзорные статьи  международных журналов?
Может
     быть, потому, что случившееся со мной впрямую связано с вековым мраком,
     который плотным саваном окутывал загадочную цивилизацию.
     Я не дипломат и не специалист по контакту с внеземным разумом.  Я  даже
не
     астронавт, хотя прекрасно знаю устройство "Мира" - первого звездолета,
     коснувшегося опорами сыпучих песков Энтурии. Месяц назад я вылетел с
     Плутона, сопровождая большую партию уранодобывающих роботов. Зачем?
     Спросите  об этом  крикунов из газет,  вопящих  о  "благородной  миссии
землян".
     Человечество  задрожало  в  восторге,  когда  полюбившиеся  "братья  по
разуму"
     попросили  техническую  помощь.   "Вам  нужны  промышленные  механизмы?
Берите! Мы
     понимаем,  что  за  сто  с лишним  лет  население  Энтурии  возросло  и
необходимо
     расширять подземные города. Дело ясное - грядут Светлые годы..."
     О, как я желал бы немедленно порвать свою запись и просто начертать на
     бумаге: "Люди, берегитесь! Близятся Светлые годы!"  Но я обязан донести
до
     Земли мой страшный рассказ.
     ...Посольство   землян   пульсировало  в  своем   хаотичном  ритме.  По
стеклянным
     переходам носились механические курьеры, сновали взад и вперед торговые
     представители, послы, агенты по лечебным пескам. На заднем поле вокруг
     небольшого звездолета копошился технический персонал.
     С каждым часом свет прожекторов наливался все большей белизной, слабая
     пародия на  дневное  освещение.  Изредка на  мокрые  плиты  космодрома,
опираясь
     на дрожащее марево пламени, садился очередной торговый корабль. Из
     раскрытых трюмов авторазгрузчики выуживали ящики с механизмами, зашитые
в
     брезент  тяжести и целый парк  "спящих"  роботов. Сегодня утром прибыла
партия
     землероев, а к полудню с Земли доставили трех лесозаготовителей. Уму
     непостижимо, для чего эти  дорогие штуковины  здесь,  на  Энтурии, где,
кроме
     фосфоресцирующих кустарников да трав, ничего более не растет. Технику
     груэили на платформы и вывозили за пределы посольства. Та же участь
     постигла и моих урановых добытчиков. Как механика, меня почему-то еще
     держали  на  Энтурии,  обещая  вывезти на  следующей  неделе. Изредка я
занимался
     мелким ремонтом в мастерской, однако большую часть времени бесцельно
     слонялся по космодрому или сиживал у видео, созерцая последнюю
     кинопродукцию  с  Земли.  Кровавые  боевики  да  визжащие,  пронизанные
свистом
     стрел и звоном мечей эпизоды исторических фильмов едваедва развеивали
     здешнюю скуку. Я смотрел на экран и не думал о таинственной стране,
     раскинувшейся  за  бетонным забором посольства, я изнывал от безделья и
ждал,
     когда по внутренней связи мне предложат пройти на корабль...
     Холодно. Температура падает, и окоченевшие пальцы грубо ломают грифель.
     Почтовая  ракета, бесспорно, быстра и автономна, но  никогда всерьез не
была
     рассчитана на человека. Спертый воздух - сущий пустяк в сравнении с
     мучительным  чувством,  что  я  не  заслужил  даже этого. Я  -  убийца.
Кажется, об
     этом сейчас  кричат  все радиоголоса,  даже те, что исходят от  далеких
светил
     впереди по курсу. На самом же деле все вокруг мертво, Большой друг тоже
     мертв. Он остался  там,  за  моей спиной  и  газовым хвостом  улетающей
ракеты. А
     еще меня тревожит 'мысль, как же теперь Стив?
     ...Ранним утром тишину моей мастерской разорвало требовательное
     верещание. Агрегат внутренней связи ожил, на экране расплылись пышные
     огненно-рыжие усы.
     - Привет!
     Я молча растирал руки, медленно освобождаясь от цепкого сна. Голова
     звенела пустотой, как опорожненный досуха горшок. Вчера, по-моему, я
     слишком засиделся за стаканом крепкого джейля. Телесигнал из космоса
     приволок за  собой целый  сериал древнеримской эпохи.  Слитный перестук
боевых
     дубинок и сочные краски гладиаторских боев до сих пор не оставили меня.
В
     ушах все еще стоял рев восставших спартаковцев и трещали кости казнимых
     надсмотрщиков,  как   будто   я  только  что   выключил   разгоряченный
видеоаппарат.
     - У меня для тебя неплохая новость, Элвис. Наконец я начал припоминать.
     - Вы Клексон? Кажется, заместитель консула по технической части?
     -  Кажется,  -  проворчал  усатый.  -   А   вот  мне  кажется,  что  мы
договаривались
     обращаться друг к другу на "ты".
     Мысли окончательно прояснились. Теперь вспомнил! Маленький этикет
     маленькой земной колонии не терпел строгой официальности.
     - Я знаю, Стив. У меня башка трещит, словно пробой в силовом
     трансформаторе, а огненный джейль, похоже, подсунул мне в кровь стаю
     вопящих кошек.
     - Ладно, - смягчились усы. - Кстати, о кошках. Тебе повезло, приятель.
     Через полчаса прогуляешься на территорию спансов.
     Остатки сна сразу унесла буря неудовольствия.
     - Это еще к чему? Я вот-вот улетаю.
     - Не спеши, один из роботов твоей партии заартачился.
     - Ерунда! У них тройной блок повиновения.
     - Разумеется, никакого бунта. Просто там что-то заело...
     - При  чем  здесь я?  Моя  работа  выполнена,  и,  возможно,  вечером я
смотаюсь
     с Энтурии.
     - Слушай, дружок, подобных случаев раньше не было, консул в тревоге. Мы
     ведем  сейчас щекотливые  переговоры со  спансами на  предмет  лечебных
песков.
     Ты же в курсе, что Они панацея даже от тяжелых психических заболеваний.
     - Я не псих, что мне до этого, Стив.
     - Если все уладится, Элвис, то с Земли прилетят первые больные, чьи
     кошельки  непомерно  раздуты.  Контракт  пахнет  солидным выигрышем,  и
поставка
     бракованной техники сегодня совершенно некстати.
     Я раздраженно стал натягивать на тело холодную одежду.
     - Какое мне дело до ваших контрактов? Я вовсе не из тех, кто обожает с
     романтизмом шлепать по лужам неизвестных ночных миров.
     - Зануда ты, - разозлились вдруг усы. - Говорят тебе, из всех роботов
     только  урановый  старатель  оказался  с браком.  Добрая реклама  твоей
фирме,
     нечего сказать!
     Все. Похоже, он поймал меня на крючок.
     - Иду, - буркнул я, собирая инструменты.
     - Пропуск получишь на выходе, - облегченно затараторил заместитель и
     добавил:-Знаешь, Элвис, а ты ведь первый из технического персонала, кто
     удалится  от  посольства  более  чем  на  сто  метров.   Завидую  тебе,
приятель...
     Какие там сто метров! Черный поезд с лязгом и грохотом волочился и
     волочился   сквозь   сумрак   полупустыни.   Светящаяся  растительность
островками
     вырывала из тьмы щербатую поверхность грунта. Трудно было понять, где я
     нахожусь. Судя по  пеленгу моего браслета,  радиомаяк посольства  бухал
где-то
     далеко на западе.
     - Скоро? - спросил я пожелтевшего от старости спанса, клевавшего носом
     возле окна.
     - Прибыли,-так же коротко ответил попутчик и вновь задремал.
     Какую-то минуту мы еще катили по невидимым рельсам, затем поезд
     содрогнулся,  съежился всеми  вагонами  и замер.  Тихая  ночь  и  холод
поджидали
     меня снаружи. Здесь не было привычных прожекторов, вдали угадывались
     очертания гор, словно гнилые зубы упирались в звездное небо.
     - Следуйте за мной, Трорг, - спанс поволок меня в черноту пространства
     под немигающими звездами. Переводчик едва доставал мне до плеча, но был
     деловит и малословен.
     Глаза постепенно привыкли. Впереди выросли плавные светлые обводы,
     высокий ангар выдвинулся  из темноты. Скрипнула автоматическая дверь, и
зал,
     залитый светом мощных ламп, заставил зажмуриться.
     Нас  безмолвно  приветствовали  шеренги  застывших  стальных великанов.
Пройдя
     меж слоновьими ногами, мы вышли на расчищенную площадку. Одинокий робот
     стоял, слегка расставив обе опоры и свесив четыре мощных руки вдоль
     бугристого стального корпуса. Маленькая дверца, ведущая в нутро машины,
     была распахнута.
     - Не закрывается, - пожаловался спанс.
     Я хмуро оглядел возвышающуюся махину. Тусклый металл покрывал бесшейное
     тело робота, совсем  недавно сошедшего с заводского конвейера. Легонько
я
     пришлепнул ладонью по шарниру ножного сочленения.
     - Безобразничаешь, дружище?
     Конечно,  промышленный  робот   не  имеет  синтезатора  речи,   он   не
собеседник,
     он труженик. В нем нет разума, но пусть кто-нибудь рискнет сравнить
     уранового старателя с железным пнем...
     С дверцей я возился долго. Кодовый замок фальшиво щелкал, но не
     замыкался.  Под  конец  я  взмок,  сидя  внутри  робота,  и  уже  начал
раздраженно
     простукивать упрямый механизм молотком. Сопровождающий меня спанс не
     проявлял  ни малейшего любопытства. Такое  ощущение, что  землянина  он
знает
     до  мозга  костей. Впрочем, и я не рвался  поговорить с  представителем
ночной
     цивилизации. Потом я, кажется, спросил его с высоты, для чего спансам в
     темноте белый мех? Тот не ответил. Наверное, затаил обиду. Во всяком
     случае, бродил со скучным видом вокруг робота, пока не начал фыркать в
     мохнатый кулачок.
     - Яркий свет, - пояснил спанс. - Я должен уйти. Когда закончите работу,
     поезд к вашим услугам,
     Сказал и скрылся из виду. Я еще час ковырялся в замке, не в силах найти
     поломку.   Может,   ее  следовало  бы   искать  глубже,   где-нибудь  в
кристаллических
     ячейках мозга, что управляют блокировкой  двери. Но  робот-то отключен,
да и
     программа еще  не введена  в мозговые структуры,  стало  быть,  виноват
все-таки
     треклятый механизм кодового замка. Я тихонько злился и нервно рылся в
     сумке. Неожиданно послышалось журчание. Мне показалось, протек
     гидроамортизатор, но  через миг понял, что впервые слышу речь  спансов.
Два
     шерстистых существа, видимо, из охраны, стояли внизу и яростно мне
     жестикулировали. Похоже, они требовали сворачивать работу.
     -  Все,  все, -  скрестил  я руки,  - спускаюсь.  Куда  спешат?  Спансы
синхронно
     повернулись и удалились во всей своей молодой грации.
     Я быстро набил сумку инструментами и выдернул колодки, сдерживающие
     дверь. То, что произошло в следующий миг, удивило, но не испугало.
     Заклинившая было дверь вдруг легко заскользила в петлях и с лязгом
     захлопнулась,
     - Ах, черт!
     Я надавил на ручку, и тут мне стало не по себе. Над карнизом зажглась
     рубиновая надпись "Выход запрещен", я затеребил ручку, и к надписи
     прибавилась вторая: "Термическая зона!"
     - Ты же был обесточен! .
     В   ответ   лишь  потрескивали  светящиеся  буквы.  В  принципе  ничего
особенного
     не случилось  -  произошедшее  предусмотрено  конструкцией  машины.  Но
только на
     случай проведения работ в магме или кислотной среде, дабы не нашелся
     кретин, решивший вылезти из уранового добытчика в час, когда тот
     перебирается через огненный поток лавы.
     - Ты что, дурак, свихнулся? Отвори сейчас же!
     Я пнул дверь ногой, но та даже не загудела. Десять сантиметров металла
     звездной закалки наглухо отгородили меня от светлого зала. Представьте,
что
     вы случайно  захлопнулись в бронированном сейфе и  никто не  знает, где
вас
     искать,  тогда поймете, каково  мне  было. В красном сумраке я изо всех
сил
     бил дверь молотком, ругался и звал на помощь. Впрочем, крик вряд ли
     проникал наружу, робот рассчитан для работы в условиях жесточайшего
     грохота, корпус герметичен и... и, великий отец, я рискую в нем
     задохнуться!
     Но по-настоящему страшно стало минутой позже.
     Пол неожиданно дернулся, и я бы обязательно упал, если б было куда.
     Машина пришла в движение? Не может быть! Однако я явственно услышал
     чавканье  механизмов возле  уха  за  переборкой.  Проклятье!  Стрелой я
метнулся
     наверх. Там, чуть выше движителей ног и рук, между блоками электроники,
     имелась тесная кабинка.
     Вообще-то промышленные роботы давно заслужили доверие, и их выпускают
     исключительно автоматическими, однако изматывающая охота за ураном, в
     последнее время развернувшаяся во всех возможных мирах,  требовала хотя
бы
     косвенного присутствия человека.
     В  каморке  царило  запустение.  Полудемонтированное  сиденье,  забытая
кем-то
     промасленная  тряпка, спереди  потухший  пульт, и  над  ним зеленоватое
стекло
     обзорного иллюминатора.
     Я долго обламывал ногти на кнопках, пока разгоряченный рассудок не
     уяснил, что доска приборов мертва. Стеная, я заглянул под пульт. От
     многоцветия проводов и световодов в глазах зарябило. О, великий отец, я
не
     электронщик. Моя стихия - рычащий мир механизмов...
     Пол мягко покачивался в такт бесшумным гигантским шагам. Окружающая
     панорама безостановочно разворачивалась за сверхпрочным инфракрасным
     стеклом. Ночи не было, с малахитовым оттенком пустыня раскинулась от
     горизонта до горизонта.
     - Куда  ты  прешь!  - заорал  я, когда внизу зачернел  язык пролома. Но
машина
     с легкостью перепрыгнула трещину и заспешила дальше.
     Я изумленно потирал разбитый локоть. Значит, это не просто спонтанное
     самовключение   робота,  не  просто  бездумное  движение  вперед.  Мозг
пользуется
     программой!  Но  откуда ей взяться? Спансы?  Куда им!  Программированию
надо
     долго учиться, к тому же дизельная цивилизация спансов вряд ли отыщет
     ключевой  шифр к памяти машины,  по сложности не  имеющей равных  среди
прочих
     моделей уранового братства.
     Зеленоватый простор и ни одного жилого дома. Где же спансы? Почему не
     остановят  машину? Качающаяся пустыня  словно вырезана из кадров немого
кино.
     Робот уверенно вышагивал, изредка поднимая сбоку шлейф пыли. Было нечто
     загадочное  в   неизмеримости  пустыни  под  звездами,  но  мне  не  до
созерцания
     красот. Требовалось во что бы то ни стало подключить пульт или хотя бы
     оживить микрофоны,  дабы мощными  динамиками взреветь  на  всю округу о
помощи.
     Быстро отсоединив панель, я обнажил организм пульта. Великий отец,
     сколько тут электроники!..
     Когда я разогнул онемевшую спину, то удивлению моему не было предела.
     Обзор заслоняла вереница исполинских колонн. Сердце содрогнулось от
     предчувствия  недоброго. Черные столпы, хотя и были еще далеко, внушали
ужас
     своими размерами.  Сквозь них сочился  слабый  свет,  грандиозные  тени
лежали
     поперек   пустыни.   Робот  уверенно   направлялся   к   циклопическому
сооружению.
     Здание приближалось, врастая в небеса. Скоро звезд не стало видно.
     Мрачная громада что-то мне  напомнила, словно я  нечто знал, но  забыл,
или
     это хранилось слишком глубоко во мне. По-моему, я все это уже видел: и
     колонны, и свет, и надвигающуюся громаду. Но где?
     Старатель,  размахивая  многосуставными  лапами,  подошел  к   стене  и
обхватил
     выступающую плиту. Урчание двигателей  перешло  в  напряженное гудение,
плита
     беззвучно качнулась и отползла в сторону. Открылась глазница широкого
     прохода.  Так,  становится интересно! Робот вошел  внутрь.  Мимо  плыли
грубо
     отесанные стены,  потолок едва не  чиркал верхний обтекатель.  Поворот.
Черные
     змеи трещин на сыром полу. Еще поворот. Никого. Я остервенело дергал
     паутину световодов, завороженно глядя на расстилающийся вокруг
     ядовитозеленый сумрак.
     Впереди  ворота,   окованные  ржавым   железом,  и  ряды,  ряды  гнилых
деревянных
     клеток. Опять! Словно уже было. Но когда? При каких обстоятельствах?
     Не останавливаясь, машина ударила по воротам, и те со скрежетом
     распахнулись. Со скрежетом?! Очевидно, я дернул за нужный провод. Звуки
     буквально ввалились в кабину. Все сразу: близкая капель ржавой воды,
     жужжание неведомого насекомого и далекий гул чего-то огромного, словно
     впереди волны моря с грохотом расшибались о скалы.
     Робот нес меня в направлении рокочущего прибоя. И вдруг остановился.
     Двигатели  стихли.  Но  когда  я  поднялся,  когда  заметил  на  стенах
полыхание
     голубого  зарева   и,  жмурясь  от  ослепительных  лучей,   бросился  к
иллюминатору,
     то, могу поклясться великим отцом, спасаться было уже поздно...
     Пар моего дыхания пленкой инея облепил переборки. Черт возьми, я же не
     скоропортящийся продукт! Только спансу может понравиться мой летящий
     холодильник.  Все  же я молюсь  на  ракету  и  готов  подхлестывать  ее
рифленые
     бока, лишь бы на лишний метр отдалиться от проклятой планеты. Иногда в
     темноте  мне мерещатся  черные коконы, и тогда я  начинаю  рычать.  Эти
уроды
     заслужили участь быть раздавленными пятой Большого друга. Хотя о чем я
     пишу? Все кончено. Большому другу никогда уже не надвинуться тенью на
     визжащих от боли и страха чудовищ, ибо коконы убили его. Убили подло, и
     подлость породил  Роуджен  - человек из  первого поколения Пришедших со
Звезд.
     ...Ровно гудели  скрытые  под полом  трансформаторы.  За  спиной  слабо
шептал
     автомат  регенерации  воздуха, он включился  вслед за  микрофонами,  но
радости
     не  принес. Меня  тряс озноб. Увиденное за  стеклом  враз  покрыло  лоб
липкой
     испариной.
     Чуть наклонившись вперед, словно раздвигая поток света, робот застыл на
     краю огромного поля. За спиной мрачно вздымалась стена грубых каменных
     блоков, укрытых мохом, а по бокам и впереди дышало космами тумана
     пространство  синеватого  дерна, кустов и  низеньких  корявых деревьев.
Голубые
     светильники размытыми пятнами плавили мглу высоко в небе. А может, и не
в
     небе вовсе.
     С боязнью и жадностью всматривался я в окно иллюминатора.
     Приспособляющиеся фильтры немного расчистили дымку, и мне предстала
     совершенно неожиданная картина. Поверхность мхового камня уходила в обе
     стороны, с  расстоянием плавно заворачивала  вперед  и, насколько можно
было
     судить по угадываемым вдали фонарям, несокрушимым кольцом охватывала
     таинственный  пустырь. Справа шевелилась загадочная  серебристая масса.
Между
     нами  многие десятки  метров и  неглубокий  овраг.  Ничего  не ясно! Но
робот,
     похоже, знал несравненно больше  меня. Ведомый программой, он  двинулся
вдоль
     ограждения, едва не касаясь плечом слизистых проплешин во мху. Гул,
     нисколько уже не схожий с шумом прибоя, низвергался, казалось, прямо со
     стены. Урановый добытчик сделал еще несколько огромных шагов, и я тихо
     вскрикнул, зажав рот рукавом. Блестящей массой оказалась большая группа
     разновеликих   машин.  Великий  отец,   передо  мной  топтали  траву...
промышленные
     роботы Земли!
     Мирные, немые труженики, что вас согнало  в кучу вдалеке от посольства,
от
     ангаров, подле высоченного ожерелья из слизистых глыб?
     Собрание не походило на беспорядочную толпу, скорее это были шеренги
     многочисленного отряда. Одни автоматы стояли неподвижными статуями из
     металла  и  пластмассы,  другие  с  лязгом  продирались  сквозь  них, в
стремлении
     занять свое место. Я буквально  прилип  к стеклу. Многие  типы машин  я
узнал
     почти  сразу, несмотря на нелепость ситуации.  Вот пузатый механизм для
сбора
     свеклы, урча, вклинился в строй; там ходячая цистерна с аммиаком, вдруг
     почувствовав тесноту, принялась вертеться и пихать соседей.
     Мой старатель раздвинул  шарниром плеча  электронную  братию и замер  в
пятом
     ряду.  Теперь  я  мог  разглядеть  окружение  лучше.  Вокруг   щелкали,
свистели,
     рычали   и   скрипели  вновь  прибывающие  роботы,  ни  одного  схожего
механизма.
     Какая  сумасшедшая  программа  выстроила  миролюбивые  машины  в боевом
порядке?
     Туман  постепенно редел, и гул  сверху  стал отчетливее. Я совсем забыл
про
     него, и, когда взглянул на обнажившиеся стены, сердце мое сжалось до
     булавочной   головки:  Я  понял,   что   напоминало  мне  циклопическое
сооружение.
     Над роботами нависали широкие карнизы, колонны и лоджии. Еще выше на
     высоту уходили черные полосы галерей, и там, наверху, виднелись спансы.
Их
     было  великое множество, белых, любопытных мордочек среди  окаменевшего
хаоса
     балконов.  Колизей! Грубая копия из истории человечества - вот что  это
было!
     Слабое подобие оригинала, вывернутое наизнанку и раздутое до кошмарных
     размеров,  казалось,   вылезло  из  вчерашнего  фильма.  Каким  образом
простенькая
     техника  спансов   смогла  создать  подобного  исполина,  я  решительно
отказывался
     представлять.
     Сразу закрутился барабан памяти. Воспоминания телесериала и обрывки
     собственных знаний  истории  перемешались,  В ушах звенели латы,  перед
глазами
     смуглый раб-фракиец хладнокровно бьет коротким мечом в красный щит,
     стараясь запугать угрюмого мавра с трезубцем и сетью. Секундная пауза,
     треск   скоротечного  боя,  и  вот  уже  предсмертный  вопль  утонул  в
восторженном
     реве зрителей. Разрубленный трезубец лежит на песке, а рядом его
     обезглавленный обладатель, запутавшийся в собственной сетке...
     Куда  я  попал?  Неужели  мой  пленитель  доставил  меня   прямиком  на
ристалище?
     Если и были сомнения, то они сразу рассеялись при виде агонизирующей
     публики. Милые, спокойные зверьки  буквально  выворачивались в  азарте.
Как
     жаль, что не видят их сейчас наши дети.
     Чернильная пустота самой нижней галереи чем-то пугала, спансы не
     спускались под ее своды, предпочитая глазеть на происходящее сверху.
     Надвигалось что-то угрожающее, даже сквозь броню я чувствовал
     наэлектризованную атмосферу ожидания. Идиотская ситуация: я, человек,
     ничего  на   знаю,  а  собранные   людскими  руками   машины  обо  всем
осведомлены. Но
     постойте! Раз это гладиаторский бой, то где же противник?
     Великий отец, лучше бы я поменьше гадал. Едва мой взгляд пересек ширь
     йоля, как натолкнулся на противоположную стену и серебряный кант у ее
     основания. Там, на противоположной стороне арены, топталась в ожидании
     вторая группа роботов.
     Теперь, когда я уже мог позвать на помощь, меня волновал только пульт.
     Оживить его! Скорее! Взять управление на себя и тихонько убраться из
     воскресшего "Колизея" подобру-поздорову.
     То ли от нетерпения, то ли проверяя амортизаторы ног, мой робот
     подпрыгнул, одарив меня новыми синяками. Добравшись до жестких ребер
     сиденья, я  наскоро  принялся  прикручивать  себя к  спинке  подручными
ремнями и
     проводами от измерительных приборов. Сумка с инструментами полегчала,
     остаток я приторочил рядом, и, кажется, вовремя.
     Тонкий, переливчато-скорбный напев раздался с нижней галереи. Вся масса
     роботов  разом   всколыхнулась   и  напряглась.   Сотни  фотоэлементов,
телекамер и
     бортовых  радаров развернулись на  противолежащую серебристую кайму.  У
того
     конца поля в  ответ проиграла одинокая труба.  Сигнал взволновал строй,
потом
     словно  что-то  лопнуло,  не  выдержав  ожидания,  и лавина  техники  с
бряцанием
     ряд за рядом тронулась вперед...
     Только что взорвался второй аккумулятор. Старая, изношенная техника
     доживает свой рек, и единственное чего я хочу, это добраться до Земли
     раньше,  чем  рассыплется  моя  ракета.  Кислота  протекла  под  пол  и
подтачивает
     без  того  хлипкую обшивку. Что ж, может,  так  будет  лучше. Во всяком
случае,
     после мучительной смерти меня перестанут преследовать галлюцинации, мне
     мерещатся   мертвый   Стив,  дымящие   руины   посольства,  изувеченные
прожектора и
     чадящие звездолеты, что не успели спастись от стремительного ночного
     штурма. О, ужас! Ко мне опять явился Повелитель Камней. Он приказывает
     вернуться  на Энтурию.  Нет!  Исчезни, чудовище! Нельзя разобрать,  где
бред,
     где  явь,  боль  когтями  раздирает  внутренности,  и  кровь   насквозь
пропитала
     бинты на ранах. От брошенного болта вдребезги разлетелся аварийный
     радиопередатчик. Плевать. Постараюсь впредь не обращать внимание на
     галлюцинации.
     ...Тут были самые разные механизмы. Гиганты, могущие расчистить целые
     долины  на  дне   океанов,  шли  бок  о  бок  с  низенькими  огородными
агрегатами.
     Каждый  старался  соизмерить  шаге  соседом,  так  что  выходило:  одни
осторожно
     подкрадывались к врагу, другие бежали вприпрыжку. Земля сотрясалась от
     топота, и разве что свирепого, звериного сопения недоставало в тот миг.
     Сверкающий  никелем противник  приближался.  Туман  почти исчез, и, как
из-за
     поднятой шторы, на  нас  надвигалась, расшвыривая пыль и  комья  травы,
грозная
     армада. Я дрожал, рассматривая начало боя. Роботы, созданные людьми,
     выплавленные из одинакового металла, на одних и тех же заводах,
     металлические  братья,   каждый   из  которых   нес  в   себе  частичку
человеческой
     мысли, все они рвались в братоубийственную бойню.
     "Сделай что-нибудь!  -  кричал мой  разум. -  Иначе  они перебьют  друг
друга!"
     Но  что я могу?  Уговорить их разойтись с миром?  Стадо бешеных  слонов
более
     управляемо, чем запрограммированные заранее машины. Разум вопил, но его
уже
     начал заглушать трепетный шепот изнутри: "Спасайся, спасайся..." Волна
     животного страха подобралась к сердцу. То пробудился, верно, инстинкт -
     древний пещерный зверь, вылез на свет, едва повеяло смертью, и расширил
     свои  невидящие, без  мысли зрачки. "Спасайся! - взвизгнуло в голове. -
Порви
     ремни, разбей стекло, убегай, убегай", - выли демоны страха.
     Поздно! Урановый добытчик неожиданно перешел на рысь, и я суматошно
     впился в  пульт  ногтями.  Обе  партии  разделяли  считанные  метры.  В
какое-то
     мгновение я понял, что противник наступает клином, колоссальным
     треугольником острием вперед. Во главе отряда двигался огромный, как
     портовый кран, агрегат, весь ощетинившийся иглами сверл. Это
     робот-универсал из лунного кратера Зенгера. Он способен на детальную
     разведку любых недр, но ужасно неповоротлив и используется только в
     условиях пониженной гравитации.
     Расстояние трагически сокращалось. "Никогда! Они не смогут... они же
     созданы для других целей!" - это заикнулся насмерть перепуганный разум.
Он
     хотел еще что-то пропищать, но чудовищный грохот сотряс кабину, едва не
     полопались мембраны микрофонов,  усилители  не  успели  среагировать  и
убавить
     мощь звука. Многотонный первый ряд на полном ходу сшибся с противником,
     вмиг все спереди утонуло в клокочущем облаке серой пыли. Хруст, вспышки
     огня,  визг  рвущегося металла  перемежались с  глухим  топотом  задних
рядов.
     Пыль не ушла, когда накатила вторая волна; снова жестокий удар, треск,
     фонтаны искр окрасили пыльное марево голубым свечением.
     Я не знал тактики своей партии. Поначалу казалось, это роботы
     бессмысленно бросаются в атаку и исчезают в сумятице сражения. В
     иллюминаторе щелкнуло, сменились  фильтры, и  я теперь  имел  несколько
секунд
     для выяснения обстановки. Враги (подсознательно я уже отбросил
     сентиментальные порывы и четко определил, где  "наши", а где  "чужие"),
так
     вот,  враги  не  остановились  ни  на  секунду.  Механизированный  клин
погружался
     в наш строй все  глубже  и глубже.  Не знаю,  почему, но  в первом ряду
нашей
     партии, в центре, оказались слабые, ничем не защищенные газосварщики.
     Частью раздавленные, а частью проскочившие под универсальным исполином,
они
     набросились  на  следующий  за  ним ряд. Вращая  сразу всеми  сверлами,
универсал
     схватился с  высоким, как жердь,  нефтяным промысловиком.  Не утих  еще
грохот
     второго столкновения, как разлетелась в щепы пластиковая броня нашего
     робота и арматура  нефтяной вышки тяжело  рухнула  на  напирающие сзади
ряды
     союзников.
     На флангах обстановка была лучше. Слева врага кромсали визгливые пилы
     лесозаготовителей;  справа,  сминая  ряды   и  отбрасывая  зазевавшихся
роботов,
     продвигался тяжелый корпус атомохода, привезенного из далекой колонии.
     Нигде не было вспышек лазеров, не слышалось  выстрелов,  не разорвалось
ни
     одного заряда. То ли не наступил их черед, то ли правилами сражения
     запрещалось все,  что  было близко к боевому оружию. Грохот нарастал по
мере
     вступления  в битву свежих  сил.  Универсал с легкостью развеял  третью
линию
     строя, хотя не смог повредить серьезно ни одного "бойца". Где же наш
     предводитель?  Почему никто из  крупных роботов  не  рискнет помериться
силами
     с гостем из кратера Зенгера. Мой урановый старатель почти доходил
     агрессивной  машине  до  пояса, но  и  он  стал тихонько  уклоняться от
встречи с
     ней, открывая дорогу в наш тыл.
     - Трусы! - заорал я что есть силы, с удивлением подмечая свой необычный
     пылкий азарт.
     Вдруг  я заметил,  что стальной  мастодонт чем-то встревожен. Ага!  Вот
она,
     тактика боя! От него отсекли помощников: виброустойчивые заводские
     производители, устремившиеся в брешь, оставленную универсалом, были
     встречены пожарными и отброшены назад мощными струями из брандспойтов.
     Вокруг творился кошмар. Клин противника притупился, однако продолжал  с
тем
     же  остервенением  долбить нашу позицию.  Роботы  умирали,  мужественно
защищая
     каждую пядь земли. Из-за пыли многие машины, оснащенные только
     телекамерами,  теряли  ориентацию.   Сразу  было  видно  этих  слепцов,
беспомощно
     озирающихся  вокруг.   Их   быстро  "вычисляли"   летающие  почтальоны.
Алюминиевые
     ящеры  с  визгом обрушивались  на  несчастные  жертвы, гнули антенны  и
раздирали
     крюками их тонкие, беззащитные трубопроводы.
     Где же вожак? Где этот трус?  Только позже я понял, что лидеров не было
ни
     у одной партии. Массовое сражение должно было стихийно выдвинуть на эту
     роль самых достойных, а пока... пока только тоскливо завывали сирены
     умирающих - растаптываемые роботы стонали почти как люди.
     Я не видел, что происходило с теми, кто упал. На них накатились новые
     волны разгоряченного  металла.  Битва шла с переменным успехом.  Теперь
уже
     никто  не  стремился  прорвать  строй  противника.  Скорость  упала,  и
массивность
     потеряла лидирующее значение. С неожиданной стороны отличились
     электросварщики. Юркие, маленькие, они подныривали под соперника и в
     мгновение ока приваривали к нему куски труб, тела погибших, а то и
     сваривали двух роботов вместе, заставляя их сыпать удары друг на друга.
     Универсал  продолжал   бесчинствовать  в  задних   рядах.  Вокруг  него
сгрудились
     шустрые  оплетчики нефтепроводов,  Издали  они казались  бурой  массой,
кипевшей
     в ногах противника. Дважды на помощь к универсалу пытались пробиться
     высокоскоростные  заправщики  фирмы "Форд",  но оба  раза  откатывались
назад,
     оставляя груды изувеченного железа.
     Оплетчики трудились основательно. Вверх взвивались прочные ленты из
     гибкого пластика. Восемь ног универсала безнадежно запутались и
     обматывались все плотнее и плотнее. Подошла очередь и моего робота.
     Освещенный вспышками газовых горелок, на него прыгнул большеголовый
     мусоросборщик.  Уже  на  лету  враг отворил чудовищную пасть, в которую
вошел
     бы солидный контейнер с отходами. Старатель не сделал ни одного лишнего
     движения: короткий выпад, и атаковавший робот, пронзенный двухметровым
     буром, неестественно забился в судорогах.
     Над сражавшимися пронесся пронзительный рев. Это универсал, запеленутый
в
     кокон, спешно звал на помощь. Его опрокинули на кишащую роботами землю.
     Сирена агонизировала еще долгих полминуты, затем истерично взвизгнула и
     смолкла.
     Ряды нашего войска редели. Затупились вечно острые пилы
     лесозаготовителей,  и  те,  прикрываясь  словно  от стыда  бесполезными
дисками,
     шаг  за  шагом  отступали. Гигант-атомоход,  который  крушил врагов  на
правом
     фланге, беспомощно лежал на спине, опутанный стальными
     анакондами-ползунами, что очищают канализацию в Нью-Йорке.
     Изрядно потрепанный клин еще существовал. Ядро его, преимущественно из
     угольщиков и роботов с венерианских каменоломен, не знало достойных
     противников. Они пробили последнюю линию, распороли брюхо сильной, но
     медлительной пресс-машине и, лихо развернувшись, стали громить остатки
     убегающей техники.
     Сражение растекалось по всему ристалищу. Мой урановый робот занял в
     основном  пассивную  позицию,  никого  не  преследовал,  ни  с  кем  не
задирался,
     ограничиваясь схваткой со  случайным противником.  После мусоросборщика
он
     уложил  на  землю  еще  три  машины,  все   были  мелкими,  безобидными
огородниками
     и смогли противопоставить бешено вращающейся фрезе только свою жгучую
     ярость.
     Метрах  в ста от нас шла битва исполинов. Гусеничный землерой отбивался
от
     двух наседавших кузнецов, вооруженных огромными кувалдами. Кто из них
     принадлежит  к  нашему  отряду? Только  роботы  безошибочно  распознают
врага,
     для меня же они все одинаковы. Безучастность уранового добытчика не
     позволяла определить, на чьей стороне землерой.
     С неба сыпалась странная изморозь. Это ветер сражения коснулся где-то
     погибшего птичьего  инкубатора,  выпотрошил  из его  останков,  лежалые
перья и
     развеял над сражающимися.
     Молоты продолжали со свистом сечь воздух, однако землерой, загнанный к
     краю оврага, размахивая широченными  лапами с алмазными когтями, никого
к
     себе  не подпускал.  Кузнецы  так увлеклись  попыткой сбросить  упрямую
машину
     вниз,  что не  заметили позади  бесшумную  тень.  Газовый  резчик  тихо
подкрался
     к дерущимся и, подняв раструб-копье, метнул раскаленный вихрь. Тугой
     стержень пламени  полоснул  по  ходулям  незадачливых  кузнецов.  Резка
прошла,
     как всегда,  мгновенно: нападавшие недоуменно  подломились и покатились
по
     склону. Они еще не достигли дна, как резчик развернулся и бросился на
     уранового добытчика. На нас! Через секунду меня уже трясло и мотало.
     Старатель  приседал,  подпрыгивал,  извивался, уходя  от длинной  спицы
плазмы.
     Он демонстрировал актерскую маневренность и блестящую реакцию стального
     тела.  Будучи  равного  роста  и  приблизительно  той  же  конструкции,
противник
     уступал уровнем сложности, однако ни фрезы, ни бур не могли достать его
     брони.  Долго  бы  так не  продолжалось,  рано  или  поздно  к  резчику
подоспеет
     помощь  и... Я  чуть  было  не завопил от радости  - на пульте заплясал
зеленый
     светлячок индикатора. Управление вздохнуло, засветилось, забормотало. Я
     выглянул наружу. Расцветившись аварийными огнями, резчик наступал,
     размахивая  резаком  во все  стороны. Злость  всколыхнулась во  мне: ну
погоди
     же,  электронный сундук, тебе  сейчас покажут,  кто  такой  человек.  Я
сдвинул
     тумблер, и старатель застыл в невероятно нелепой позе. С урановыми
     добытчиками управлялся  я безукоризненно, помню, на спор продефилировал
по
     ниточному гребню дрожащего вулкана...
     Я отпрыгнул. Противник за мной. Еще шаг назад. Резчик, похоже,
     обрадовался  моей  липовой неуверенности. И  тогда  я сделал  то,  чего
никогда
     бы не придумал пудовый мозг добытчика. Я смело шагнул в луч и сжал
     механической клешней запястье робота. Что для стальной шкуры, могущей
     выдержать  температуру  магмы,  мимолетное  касание  плазменного шнура.
Резчик
     не успел сжечь и верхних слоев металла, а я уже с хрустом заламывал ему
     сустав.  Странно,  я  даже  не воспользовался фрезой.  Почему  же он не
корчится
     от боли?! Проклятье, я забыл, что передо мною всего лишь бесчувственная
     машина. В моей каморке было слышно, как воют под полом двигатели,
     встретившие сопротивление. Медленно, очень медленно я  выворачивал  его
лапу
     назад.  Я  хотел  убить  его  собственным  же  оружием.  От  напряжения
вибрировали
     стены и мигали индикаторы перегрузки. Неизвестно, сколько мы  простояли
так,
     сцепленные железными объятиями. Неожиданно сустав враждебной машины
     всхлипнул и выскочил  из гнезда. Тугой струей ударило масло, луч потух,
и я
     сразу же перехватил оставшиеся три лапы врага. Нельзя дать ему
     освободиться. Реакция кристаллического мозга опережает человеческий, и
     резчик изувечит старателя раньше, чем метнутся по кнопкам мои пальцы.
     Однако на мою сторону  встала неподдельная  человеческая ярость: теперь
ты
     сполна  получишь, железное пугало. Я  сжал  свободную  клешню в подобие
кулака
     и нанес резчику чудовищный удар в корпус. Сила,  могущая свалить слона,
не
     произвела   должного  эффекта.   Я  ожесточенно  ударил  вновь.   Броня
противника
     откупилась бестолковыми искрами. Потихоньку свирепея, я резко разжал
     захваты  и  толкнул робота  в грудь.  Резчик  какой-то миг  непонимающе
смотрел
     на меня двумя фотоэлементами, может, в  тот момент  наваждение  спало с
него и
     стал  он  обычной мирной  машиной,  или,  может, увидел сквозь  зеленое
стекло
     человека и не посмел  дальше сопротивляться. Не знаю, я не стал гадать,
а
     решительно выбросил руку вперед. Удар с треском пришелся в пространство
     между  "глазами".  Великий  отец,  я  бил  его   как  человека,  бил  в
переносицу.
     Когда он упал, я придавил его своим многотонным телом. Движки старателя
     визжали в агонии, корпус трещал, а я, обезумевший, колотил и рвал
     соперника. Из его разорванных трубопроводов хлестала жидкость, масло
     заливало перебитые суставы, и он не выдержал, пискнул и затих.
     Медленно, как во сие, я встал с колен и оглянулся. Рядом застыли трое
     горбатых  пожарных  с  брандспойтами  наготове. Казалось,  невозмутимые
машины
     шокированы способом, каким я расправился с противником. Чего ждете?
     Нападайте,  храбрецы,  вас  же  трое,  ну!  Нет,  они  не  набросились,
наоборот,
     окружили, взяли меня под охрану. Свои!
     ...Сердце бешено колотилось.
     Во многих местах ристалища трепетали языки пламени. Разбитые
     аккумуляторы, элементы и узлы машин  густо  усеяли арену. Мы  шли через
поле.
     Мой  эскорт беспрестанно  отражал нападения со стороны.  Один  раз ногу
обвил
     стальной канат ползуна, потом почтальон птеродактиль рухнул на меня с
     высоты.  Их  мигом  втоптали в  пыль. О,  великий  отец,  как  я  тогда
ожесточился!
     К конвою присоединялись уцелевшие машины, искалеченные роботы с трудом
     поднимались с земли и  тащились вслед. У меня в  голове зародился план.
Все
     шло пока  нормально, только бы побольше роботов признало во мне лидера,
и
     еще кровь,  что  сочится  из  рассеченного  лба,  только  бы  перестала
заливать
     глаза...
     Кажется,   барахлит  генератор  искусственной   гравитации.   Временами
предметы
     в отсеке срываются со своих мест и кружатся в дуновении моего дыхания.
     Писать все сложнее. Достал пару рыбных  консервов, вскрыл, но  есть  не
могу.
     Неприятная ассоциация: куски разрезанного тела в искореженном металле.
     Все-таки я остаюсь убийцей. Мне стыдно перед Стивом, но что я мог тогда
     поделать? Повелители  Камней сами выбрали меня вожаком, им понравилось,
как
     я уничтожил газового резчика. Они  даже  не могли  представить,  что  в
чреве
     уранового робота имеется полость и там прячется живой человек.
     - ...Алло, Стив, ты слышишь меня?
     Из треска ожившей радиостанции доносились позывные посольства.
     - Стив, радио заработало, я ранен, пришли скорее вертолет,
     - Где ты, Элвис? - Голос Стива был насквозь пропитан кабинетной тишиной
и
     спокойствием.
     - Участвую в битве гладиаторов... - я кратко описал происходящее и
     закусил губу в ожидании.
     - Но этого не может быть! Назови ориентиры, где тебя найти,
     - Исполинское здание из камня, колонны с галереями в высоту достигают
     несколько сот метров.
     - Не шути, Элвис, спансы не строят таких высоких объектов. Их подземные
     города...
     - Знаю! - заорал я на радиомикрофон. - Но тем не менее я в Колизее.
     - Где?
     - В Колизее! В его копии снаружи и отвесными стенами внутри.
     Молчание.
     - Я догадываюсь, Стив, что ты хочешь сказать. Нет, я не сошел с ума.
     Только что я заманил противника  в  ловушку.  Ядро  клина низверглось в
топкий
     овраг. Пусть горный  лазер в  обтекателе  заблокирован,  зато мои фрезы
лихо
     исполосовали ихнего угольного вожака.
     - Элвис...
     - Сложнее всего, Стив, было с аварийщиками. Ты, наверное, знаешь эти
     агрегаты.  Они  умеют посылать по радио  вирус-программы в  мозг любому
роботу.
     На Земле их используют для укрощения взбесившейся техники, здесь же они
     успели парализовать половину моего отряда.
     Небольшая пауза, и голос Стива раздвинул писки помех.
     - Я разберусь. Постоянно поддерживай  связь, Элвис,  и... не  напортачь
там
     чего-нибудь.
     Я горько усмехнулся. Четыре пятых парка роботов бесформенными грудами
     железа лежало на изрытой земле, обильно политой  электролитом и маслом.
Бой
     закончился,  я  остался  вожаком победившей  партии.  Удивительно,  как
сознание
     собственной значимости будоражило кровь. Гордой походкой прохаживался я
     вдоль потрепанного строя своей металлической рати. Стив не бросит, он
     землянин и тоже из первого поколения. Я глядел на механических солдат и
     гадал,  иссякла  ли   их  страшная  программа  или   таит   в   глубине
кибернетических
     символов новое сражение? А может, через минуту для услаждения спансов
     развернется здесь гладиаторский поединок, где я, наисильнейший, буду по
     очереди  биться  с  выжившими  роботами.  Нет,  надо  срочно  спасаться
бегством,
     пока длится краткая передышка.
     Напористое  журчание   чужой  речи  эхом  разнеслось   над  ристалищем.
Сделанное
     объявление заметно оживило спансов. Мои пальцы нервно подрагивали на
     кнопках, готовые  в  любую секунду сорвать машину с места. Где же дыра,
из
     которой вылез мой старатель? Изучая монолит стены, я развернулся на
     угловатых пятках  и...  обомлел. Прямо  ко  мне через  останки погибшей
техники
     пробиралось  странное  существо.  Медные  блики  на  треугольной  чешуе
совершенно
     не  гармонировали   с   огромной   головой-шаром,   которая   неприятно
пульсировала,
     становясь то натянуто-глянцевой, то дрябломатовой. Медленно перебирая
     шестью паучьими ножонками, чудовище подползало все ближе. Глядя в ряд
     вытаращенных фасеточных глаз, я  безотчетным чувством понял-передо мной
не
     живое существо. Тварь  обогнула бьющегося в конвульсии землемера. Все в
ней
     дышало чужеродностью: и дикая фантазия в конструкции, и брезгливость, с
     какой она касалась лапками поверженных земных машин. Бестия двигалась
     осторожно, потом присела, словно приготовилась к молниеносному броску.
     Совершенно не вовремя запищала радиостанция:
     -   Внимание!  Посольство   Земли  срочно   вызывает  Роуджена  Элвиса,
экспедитора
     партии урановых роботов, - взволнованный голос, несомненно, принадлежал
     заместителю консула по технической части.
     Я схватил микрофон.
     - Стив, они выпустили на поле бредовую штуковину.
     -  Прекрати! Мы проверили твою  версию, и что же? Спансы  клянутся, что
все
     роботы стоят в ангарах и не сделали ни одного шага без ведома Пришедших
со
     Звезд. Верховный спанс обижен. Консул недоволен. Чего ты добиваешься,
     Элвис? Расторжения контракта по пескам?
     - Возле меня, Стив, околачивается убедительный довод. Если бы ты увидел
     его глазки величиной с хороший поднос, ты бы перестал задавать вопросы.
Ну
     и гадина! Интересно, как устроен у нее механизм?
     - Вздор! Спансы не владеют тайнами робототехники.
     Я хмыкнул.
     - Разумеется, Стив. С архитектурой небоскребов они тоже не знакомы.
     - Что... что ты этим хочешь сказать? .,
     - Я только спрашиваю, будет из посольства вертолет или нет?
     - Мы не имеем  права,  Элвис. По закону ты  еще не считаешься пропавшим
без
     вести.
     - Отлично! Значит, буду пробиваться к посольству собственными силами.
     - Ты не сделаешь этого! Ведь контракт... пески... Мы рискуем потерять
     кучу денег. Первая партия больных вот-вот отправится на Энтурию.
     Изо всех сил я сдавил микрофон и процедил:
     - Сделаю! Увидишь, прожгу дорогу до самого твоего кабинета.
     - Я запрещаю вам, Роуджен! Слышите?! Элвис, голубчик, ну опомнись, ты
     погубишь меня, ты погубишь посольство. Если причинить им боль, они не
     оставят никого в живых...
     Внезапно голос заместителя забулькал и оборвался. Без пользы я крутил
     ручку настройки, В радио будто набиЛи глухой ваты.
     Механический паук шевельнулся и не спеша поднялся во весь паучий рост.
     Он даже стал выше моего старателя.
     - Ты достаточно наговорился, Трорг!
     Я впился взглядом в чужеземного робота. Тот продолжал стоять, пульсируя
     своим шаром.
     - Я знаю, ты сейчас меня слышишь. Бойся, Трорг!
     Незваным ты явился на ратную потеху, невидимым ты оставался до сих пор,
     но нас нельзя долго обманывать, настал и твой черед умирать.
     Под  тяжестью  наступившей  паузы,  казалось,  вибрировали  перетянутые
нервы.
     - Что ж ты затих? Или в  страхе  забился в  темный угол  своей жестяной
норы?
     Ответь мне, любезный пришелец! Обрадуй глупую  машину,  что ты  еще  не
помер
     от столь приятной для тебя неожиданности!
     Загипнотизированный "пауком", я дрожащими пальцами включил внутренний
     микрофон, но не нашелся, что ответить.
     - Через несколько минут тебя не станет, но я хотел бы сказать тебе,
     Трорг,  что  ты  обычный  сорняк.  Тебя  и  тебе  подобных   необходимо
безжалостно
     искоренять. Природа наградила вас чудесной планетой, постоянным светом
     близкого солнца и безопасной удаленностью от других звезд. Вам во всем
     безмерно повезло, начиная с лазури неба, кончая теплой прозрачностью
     океанских волн. Но вы этого не постигли. Запаковываясь в герметичные
     сосуды,  вы  покидали  планету,  меняли ее  на безвоздушные астероиды и
ледяные
     просторы чужих земель. Смешно! Вы ищете во мраке Космоса то, что с
     РОЖДСНИЯ  было у вас  под боком. Знай  же,  Трорг, плодородная  планета
всегда
     имеет  душу,  она живая,  это великий  закон,  который  вам,  сорнякам,
никогда не
     открыть.  КАЖДЫЙ  РАЗ,  КОГДА  ЧЕЛОВЕК  ПОКИДАЕТ  ЗЕМЛЮ,  ОН   ВЫЗЫВАЕТ
ВОЗМУЩЕНИЕ
     ВСЕХ СИЛ ПРИРОДЫ! Ведь планета не знает, что беглец вернется, и считает
     себя виновницей бегства. Бедняжка гадает, чем же она не угодила детям,
     которые без оглядки бросают свой насыщенный светом космический дом. Она
же
     так старалась, шла против законов природы, создавая пригодную для детей
     атмосферу,  берегла  от  солнечной  радиации, защищала  как  могла. Так
почему же
     они  теперь улетают?  Ответ  прост: вам, как сорнякам,  все  равно, где
расти.
     Стало быть,  вы недостойны собственной планеты и ее надо  передать тем,
кто
     по-настоящему  оценит ее  красоту.  Например,  нам. Когда-то нас  самих
изгнали
     в темноту. Родная планета, встав на сторону пришельцев, в одну ночь
     проглотила  все  наши  города. И  какие  города!  Величественные,  ярко
освещенные
     мегаполисы  низверглись в бездну!  Немногие уцелевшие из  нас бежали во
мрак
     Космоса, и только Энтурия согласилась подобрать бездомных щенков. Мы
     растеряли большинство  наших  технических  достижений, но  вот  великий
закон!..
     мы вцепились в него, как могли, передавали из поколения в поколение;
     засыпая, шептали про себя его снова и  снова. Теперь мы вправе заявить,
что
     достойны забрать у вас Землю.
     "Паук" угрожающе зашипел и сделал шаг, одновременно распуская липкую
     стальную сеть.
     - Поиграем, Трорг! Вы, сорняки, большие любители подобных игр. Вчера мы
     перехватили ваш телесигнал, увиденные картины привели нас в ужас. Кровь
-
     вот что будоражит ваши белковые мозги, а жажда наживы застилает глаза и
     убивает робкие попытки вернуть доверие Земли. Теперь  трясись, Трорг! Я
иду
     к тебе.
     До конца выпростав сеть, чудовище двинулось в мою сторону. Внезапно
     раздался сочный шлепок, и старателя качнуло, точно от сильного ветра. Я
     вдавил кнопки и бросился наутек.
     - Куда же ты, Трорг? Как тебе нравятся мои бронебойные пули?
     Я тормознул и оглянулся. Ни один из моей рати не шелохнулся, чтобы
     оказать помощь. Ясно! Драка предстоит один на один.
     Второй   удар  пришелся  точнехонько   в   иллюминаторное  стекло,  оно
наполовину
     замазалось  сеткой  трещин.  Еще  одно  такое попадание,  и меня  можно
списывать
     в покойники.
     Пока  я  лихорадочно  соображал,  где  укрыться, "паук" влепил  пулю  в
плечевой
     сустав, мощная рука плетью повисла вдоль корпуса. Во всю прыть помчался
я к
     ближайшему подножию  стены.  Перебитая  рука  гулко  хлестала по спине.
Несмотря
     на  кажущуюся  медлительность, "паук"  не отставал.  Ближайшее  деревце
брызнуло
     кусками коры и древесины.
     - Трорг, а Трорг! - неслось из-за спины. - Догадываешься, зачем мы
     затеяли  ратную потеху? Мы  хотим  выбрать самую  выносливую и  живучую
машину,
     чтобы на ее базе создать десант боевых роботов и завоевать ими вашу же
     планету. Сами-то мы покуда не рискнем оставить мир, с таким трудом нас
     приютивший. Правда, неплохо придумано?
     Очередной  щелчок только прибавил мне скорости. За броню я не опасался,
но
     вот шарнирные сочленения и иллюминатор... Впереди охнул и раскололся
     шершавый валун. Я бежал прямо на стену. Справа овраг, я повернул влево,
и
     оказалось, что "паук" уже отрезает путь к отступлению.
     Я решил потянуть время и взялся за микрофон.
     - Зачем...
     Удар. Паралич хватил вторую руку.
     - Зачем вам Земля? Спансы не выдерживают прямого света.
     -  Ага!  Ожил,  сорняк!  Знай же,  спансы  лишь уроженцы  черного  мира
Энтурии,
     не более. Когда мы сюда прилетели, мы не могли их согнать: они еще не
     освоили астронавтики и поэтому не успели поссориться с собственной
     планетой. Энтурия была только для них, но с нашим приходом она изменила
     привычной  орбите,  стала  наведываться  к  звездам,  подарив и  гостям
несколько
     Светлых лет. Редко бывает, чтобы заселенная планета взялась опекать еще
     кого-нибудь. Здесь же так: удел верхней цивилизации - тьма, нижней
     принадлежит свет. С восходом  утренней звезды спансы удалятся в пещеры,
а
     Повелители Камней выйдут встречать жар солнечного пламени.
     Пули зацокали по обшивке. "Паук" оттеснял меня к оврагу под безумные
     вопли спансов.
     - Они требуют добить  тебя,  Трорг.  Не правда  ли, знакомая  ситуация?
Вчера
     в телесигнале земные сорняки орали не хуже.
     - То был фильм, понимаешь, постановка, спектакль...
     - Тю!  А  это разве не спектакль? Посмотри,  как  радуются  несчастные!
Скоро
     вся  планета  вернется  к  ним,  а  Повелители  Камней  переселятся  на
преданную
     сорняками Землю,
     В голове у меня ворочался тяжелый мысленный сгусток.
     -   Не  так  все   просто,   -   исступленно   вскричал  я,   -  угроза
перенаселенности
     заставляет нас искать...
     - А вы дожили до этой самой перенаселенности? Что? Нет? Так не трепись,
     Трорг! Вы сами придумали себе проблемы. Планета, родившая жизнь, не
     настолько глупа, чтобы прессовать ее на крошечных контийентах,
     -  Как же Земля справится с  бесконечным ростом населения? Не раздуется
же
     до громадных размеров.
     - Существуют параллельные миры...
     - Чушь - завопил я, инстинктивно зажмуриваясь.
     - Разумеется! Вы же, сорняки, не способны поверить, что специально для
     вас Земля держит в запасе бессчетное число законсервированных миров. В
     истории  любого  вида  жизни  наступает  пора,  когда  планета отмыкает
ближайшую
     параллель и дарит ему тысячи километров солнечного простора. Такой
     "подарок" уже получили многие  ваши  растения  и  животные.  Иные  даже
полностью
     переселились,  оставив  на  память  о  себе  лишь  жалкие  отпечатки  в
антрацитовом
     срезе  да  скопления  окаменевших скелетов.  Впрочем,  вы  бы сами  это
узнали,
     если бы крепче цеплялись за воздушный подол матери. Теперь поздно! Вы
     продались звездам раньше, чем даже иссякло ваше жизненное пространство.
     Я молчал. Молниями метались обрывки мыслей о романтике путешествий,
     извечной  тяге к неведомым берегам,  истинно  человеческом любопытстве.
Нет,
     все гораздо сложнее...
     Еще одна пуля откусила от коленного сустава бронещиток.
     -  Ты мне нравишься. Грог.  Пожалуй, я  обрадую  тебя известием, что за
твоей
     агонией наблюдают самые гармоничные существа во Вселенной. Погляди, они
     там, на нижней галерее, именно они  за  одну ночь возвели этот комплекс
по
     ващим же телекартинам,..
     Я медленно посмотрел на галерею и, конечно, ничего не увидел.
     - ...Они способны возвести пирамиду до самых верхних слоев атмосферы!
     И тут он метнул сеть. Я успел увернуться от липкого сачка и ринулся на
     врага.  Публика  над головой  забилась в  экстазе. "Паук"  хладнокровно
встретил
     меня стальным ураганом пуль. Иллюминатор вдребезги разнесло, в каморке
     закружилась  взвесь  песка  и  пыли. Только  чудом я  непогиб.  Осколки
изранили
     лицо и руки, зато в легкие ворвался свежий воздух. Под тяжелым градом я
вел
     машину вперед. Лопались плафоны сигнальных фонарей, и чмокал израненный
     корпус. Я понимал, что робот разваливается на ходу и вряд ли преодолеет
     хотя бы половину пути. Не знаю, какие контакты перемкнула моя
     бессознательно шарящая ладонь. В общем шуме не услышал я долгожданного
     шелеста открывающихся заслонок во лбу уранового добытчика.
     Вибрирующий,  нечеловеческий  рык  ворвался  в  разбитый   иллюминатор.
Пахнуло
     горелым.  Дрожа,  я  отер  с глаз пелену  крови.  Я  знал,  что  увижу:
перерезанные
     останки   безжалостно-надменной   машины,   до    конца   уверенной   в
невозможности
     разблокировать горный лазер.  Но увиденное  врезалось в  память на  всю
жизнь.
     Среди  расплавленных  обломков  пищало от  невыносимой боли,  билось на
песке
     изуродованное черное тельце.  Безобразное  существо, похожее на  кокон,
тщетно
     пыталось опереться на обугленные усы щупалец, с невыносимым страданием
     закатывая желтые  белки  глаз. Великий  отец,  какой  вой  поднялся  на
галереях!
     У  них  действительно  не  было автономных роботов,  и я убил... я убил
одного
     из Повелителей.
     Как во сне, упал я грудью на пульт.  Никогда еще добытчик не участвовал
в
     такой бешеной скачке. Мы перемахнули через овраг, казавшийся дотоле
     непроходимым, и понеслись вдоль поднебесной стены. Краем сознания я
     отметил,  что  колонна уцелевшей техники последовала  за мной.  Великий
отец!
     Во мне продолжал мигать маяк вожака металлической стаи! Она подчинилась
     воле  старателя. Впереди показались огромные ворота.  Чугунные  створки
еще
     падали, а кавалькада легированной стали уже сносила препятствия по ту
     сторону  каменной преграды. Страшно вспомнить: все, на  что  я  обращал
гнев,
     было целью уничтожения  и  для них. Слабые цеплялись за  сильных,  и мы
мчались
     в непроглядную темень, кромсаемую лучом моего единственного уцелевшего
     прожектора.
     Дорога на запад пролегла по ровному грунту полупустыни. Роботы подожгли
     несколько строений спансов и растоптали светящийся оазис. Хотелось
     оторваться от эскорта, но верные псы неотрывно следовали за вожаком. Я
     должен был  избавиться  от  них  во  что  бы то ни стало. Но как? Через
минуту я
     резко затормозил. К посольству следовало добираться одному. До конца не
     осознавая своих поступков, растирая кровь, я полез в иллюминатор.
     Поверхности земли  не было  видно,  и прыгал я будто в пропасть. Роботы
спешно
     строили лагерь. Где же конец их саморазвивающейся программы? Хромая, я
     проскочил дозор и оглянулся. В отблеске прожектора урановый добытчик,
     казалось,  прощался со мной. Избитый,  закопченный  корпус да раскрытый
зев
     иллюминатора,  словно умоляющий человека не  уходить, -  вот  все,  что
осталось
     в памяти. Только спустя несколько часов я понял, как подло поступил с
     машиной, спасщей меня от гибели...
     Прости  меня,  Стив.  Я  догадываюсь, как страшно,  когда  тишину  ночи
сменяет
     визг бронебойных пуль и чудовищные "пауки" лезут через ограду.
     Прости меня, Большой друг, мой верный старатель. Мне почему-то кажется,
     что  ты специально подстроил  поломку  двери, ибо  в  предстоящей драке
придавал
     присутствию  человека  значение  магическое,  почти   амулетное.  Я  же
поступил
     низко.  Спасаясь,  забыл переключить  тебя  обратно  на  автомат, и  ты
остался
     стоять  железным  изваянием  среди  недоумевающих  роботов,  с  мольбой
жмущихся к
     тебе: "Нас уже почти окружили. Что ж ты медлишь, вожак?"
     Простите меня, люди, за то, что я не предупредил вас, а в панике
     спрятался в  почтовую ракету и  дернул пусковой  рычаг.  Я  никогда  не
рискну
     больше  приблизиться  к  системе Спарка.  К тому же в ракете невозможно
выжить
     и, быть может, только письмо мертвеца долетит до Солнца.
     Прости меня, Земля. Тебя предупреждает об опасности не супергерой из
     сказочных фильмов, а первый интерпланетный убийца. Повелители Камней
     пророчили  скорый гнев  твоего материнского  сердца.  Но сколько  Людей
после
     долгих странствий вернулось под голубой небосвод! Сколько еще вернется!
     Возвращаюсь и я, возвращаюсь с обещанием никогда более не бросать тебя,
ибо
     на далекой чужой планете мне открылась маленькая, бесхитростная истина.
     Прости и,  если  возможно, напиши  на  моей могиле четыре слова: "Здесь
спит
     Звездный гладиатор". Большего не нужно. Прощай,

     (c) Техника молодежи N 12 за 1991 г.




---------------------------------------------------------------
     фантастический рассказ
     Журнал "Юный техник" No 9, 1985 г
     OCR and Spellcheck Афанасьев Владимир
---------------------------------------------------------------

     Пилот морщился, кривился от напряжения, а гусь никак не хотел
     -  Дай-ка  я  -  Андрей  отстранил  смущенного   пилота.  Друзья  шумно
зааплодировали:  в синтезаторе,  секунду назад еще пустом, теперь на большом
блюде    лежал,   воздев   кверху   косточки   мясистых    ножек    и   дымя
восхитительно-золотистой корочкой, жареный гусь.
     Андрей,  бесспорно,  был мастером  психосинтеза.  Впрочем, и  каждый из
сидящих рядом с  ним  разведчиков отлично  владел полевым  синтезатором, для
краткости именуемым просто "пээсом":  салфетки, скатерть, багровые помидоры,
мягкий  душистый  каравай, нарезанный крупными  ломтями,  банки с фруктовыми
соками --  все, что  стояло сейчас перед ними, было не взято из корабельного
холодильника,  а только  что ими  самими создано,  или,  на профессиональном
жаргоне разведчиков, "слеплено", в психосинтезаторе.
     Обедали весело, шумно и недолго.  Это  был их четвертый прощальный обед
за  последние  две  недели:  четвертый  разведчик  уже высаживался  на  свою
планету. Седьмой обед разделят только двое -- последний разведчик и пилот, а
затем пилот в том же  порядке повторит маршрут,  собирая выполнивших задание
разведчиков.
     Андрею досталась Четвертая  --  что ж,  не лучше  и не хуже, чем другие
планеты, все одинаково хорошо уже обследованные зондами и роботами.
     Друзья пожелали  Андрею удачи,  сели  в приземистую  чечевицу  лифта  и
исчезли за облаками, чтобы  через несколько минут  пришлюзоваться к послушно
ожидающему их на орбите кораблю и лететь дальше.

     Утром, поеживаясь,  Андрей выбрался  из  легкой,  наскоро  "слепленной"
перед  сном палатки  и с удовольствием огляделся: судя по всему,  с планетой
ему повезло.
     Андрей  посмотрел  на  небо,  словно  рассчитывая  увидеть  между  двух
маленьких солнц приветственный транспарант  со словами  "Добро пожаловать!".
Транспаранта на небе  не  оказалось, зато были  пушистые  облачка,  суетливо
сбивающиеся в синеющую мохнатую тучу.
     Будет  дождь, подумал Андрей и  подошел к "пээсу". Под его  взглядом  в
верхней  части   прибора  высветилось  универсальное  табло.  "Прогноз!"  --
мысленно  приказал   Андрей,   и  по   дисплею   побежали  буквы:  "...через
десять-пятнадцать минут кратковременные осадки".
     Захотелось есть. Андрей задумчиво уставился на синтезатор. Что бы такое
"слепить" себе на  завтрак? Может,  шашлык из курятины с шампиньонами? Седло
молодого барашка под соусом? Или глазунью из трех -- нет, лучше из пяти яиц?
По щеке звонко шлепнула тяжелая дождевая капля. За ней другая. Чуть заметный
до сих пор  запах хлора  в воздухе  сразу  усилился.  Махнув рукой на  меню,
Андрей ухватился за края скатерти и волоком втащил остатки вчерашней трапезы
в  палатку. Дождинки начали  весело  пощелкивать  по  туго натянутой  крыше.
Андрей наглухо застегнул комбинезон, подбежал к "пээсу",  выхватил из камеры
в одно мгновенье "слепленную" им кружку горячего чая.
     Он влетел в палатку и  не поставил, а почти швырнул кружку на пол. И  в
этот момент хлынул ливень.
     Было удивительно уютно и хорошо сидеть в палатке, слушать взволнованную
дождевую  дробь  и  доедать  холодные  гусиные  крылышки. Мяса,  правда,  на
крылышках оказалось маловато.  Андрей пожалел, что накануне не "слепил" гуся
побольше, потом вспомнил, что гусь был точно по объему синтезатора; у пилота
потому ничего и не выходило, что  он  никак не мог втиснуть слишком большого
гуся в  камеру  "пээса". Объем ее был практически  единственным ограничением
синтезатора: все,  что  могло  в  нем  поместиться,  могло быть создано.  Не
случайно  одним из  самых важных  предметов в Школе косморазведки  считается
психосинтез  -- материализация человеческой мысли с помощью прибора, который
служит  как  бы  ее  физическим  продолжением  и,  принимая  команду  мозга,
воплощает ее  в  структуру,  объем  и форму.  То,  что несколько веков назад
считалось колдовством, сегодня стало искусством -- человек  научился творить
мыслью,  как  скульптор  резцом  или  художник   кистью.  Правда,  настоящий
психосинтез  по  силам  не  каждому  --  нужны  способности к  концентрации,
развитое образное мышление, высокий уровень аутогенного контроля...
     Дождь кончился, будто все водяные  нити, вытянувшиеся от тучи до земли,
разом оборвались. Андрей  вышел из палатки. Неприятный запах после дождя еще
больше усилился. Андрей смахнул рукавом лужицу с синтезатора, уселся на него
верхом,  достал  блокнот  и карандаш: пора было составить список необходимых
дел.  Впрочем, если разобраться,  дело  у него всего  одно: прожить на  этой
планете ровно один  месяц. Чем  угодно  занимаясь,  о чем угодно думая,  что
угодно "слепливая" себе в "пээсе" --  единственном предмете багажа,  который
разведчик  берет с собой на  новую  планету.  Когда  после  него на  планету
высадится  первая сотня колонистов, у  них, кроме тех же  "пээсов",  тоже не
будет  больше  почти ничего.  Почти  ничего, кроме того,  чего этот месяц не
будет хватать  ему. И вот тогда, вооруженные синтезаторами и этим крохотным,
но необычайно важным "почти", люди  сумеют закрепиться на Четвертой, пустить
здесь корни, создать во Вселенной еще одну цитадель разума.
     Что ж, раз  надо  здесь  прожить,  будем жить хорошо. Для  чего  сперва
следует благоустроить  лагерь.  Андрей куснул кончик  карандаша и решительно
записал:  "1.  Надувн. дом". Пожалуй, это  особого труда не  составит: нужно
лишь  "слепить"  несколько  десятков   надувных  кирпичей,  склеить  друг  с
другом... Или нет, лучше ими обклеить палатку, получится надежней  и теплей.
Да,  кстати, насчет  "теплее":  "пээс"  предсказал  похолодание, понадобится
что-нибудь посолиднее его комбинезона. Андрей сделал пометку в блокноте. Что
еще? Ну, с питанием все  ясно,  вода для питья есть в ручье рядом с лагерем,
правда,  там слишком много хлора. В  общем,  воду тоже  можно синтезировать.
Опасного зверья в окрестности вроде нет, но станнер на всякий  случай  пусть
будет...   Фонарик.   Посуда.   Раскладная  мебель:  столик,   стул,  койка.
Собственно,  со  стула  можно  и  начать  --  на  синтезаторе  восседать  не
слишком-то удобно.
     Андрей мысленно нарисовал себе стульчик: четыре отвинчивающиеся ножки и
сиденье   с   нарезными   отверстиями.   Почему-то   стульчик   представился
больнично-белым.  Андрей  прикинул  и пришел  к  выводу,  что  к  буроватому
ландшафту пойдет красная мебель. Тотчас воображаемый стульчик перекрасился в
алый цвет. Андрей привычно послал образ в синтезатор, не вставая, сунул руку
в камеру, чтобы тут же свинтить стул, и замер. В камере ничего не было.
     Андрей опустился  на колени, удивленно заглянул в синтезатор. Не считая
горстки пыли, там действительно было пусто.
     Андрей  вдруг  испугался,  что   почему-либо  исчезла  его  способность
управлять  синтезатором. Он попробовал "слепить" самое простое, чему учат на
первых занятиях  по  синтезу: металлический кубик.  Ничего не вышло,  только
кучка пыли на дне увеличилась.
     Странно,  но  ему  стало   спокойнее.   Виноват,  по   всей  видимости,
синтезатор, а  не  он, иначе не получилось бы даже  пыли. А что  это за пыль
такая?  Андрей поглядел на табло, и анализатор тотчас же  вывалил на дисплей
половину  символов   таблицы  Менделеева.  Какая-то  каша  из  несоединенных
элементов.  Андрей открыл камеру  и высыпал всю пыль  на землю. Затем протер
стенки  и попытался  сотворить железную пирамидку. Пирамидка не "слепилась",
но пыль, снова появившаяся на дне, оказалась чистым железом.
     Так, делаем вывод, сказал себе Андрей. Анализатор явно исправен,  и это
отрадно. Синтезатор явно  неисправен, и  это отнюдь не  радует. Что  теперь?
Ремонтировать "пээс" здесь исключается,  да  его и не вскрыть.  Пользоваться
им, раз он рассыпает  задание на атомы, невозможно. Следовательно, задача на
тот же месяц без одного  дня меняется: теперь надо  не прожить, а выжить.  А
что требуется для поддержания жизни? Еда и питье.
     Еды,  не считая нескольких  кусков  хлеба  и гусиных костей, оставшихся
после прощального  обеда, нет совсем. Пытаться найти  что-либо съедобное  на
этой  планете?  А  как?  Охотиться  нечем,  копать  коренья  -- разве только
ладонями. Нет, шансов совсем  мало. Даже  если и удастся отыскать  что-то  с
виду  годное в  пищу, на поверку  оно  скорее  всего  для человека  окажется
неприемлемым. Сил на  поиск уйдет много, а результатов  ждать не приходится.
Что ж, Андрей невесело покачал головой, о гастрономических радостях на месяц
придется  забыть.   Да,  сюрпризец:  тридцатидневная  голодовка.  Такого   в
программе подготовки разведчиков не было...

     Приняв  решение голодать,  Андрей доел все, что оставалось на скатерти,
набрал во все  кружки  и  банки  из-под соков воды,  чтобы  потом не тратить
калории  на  ходьбу,  и  следующие  шесть дней провел,  почти  не выходя  из
палатки. К  воде он  даже привык и пил ее  без особого отвращения. С голодом
было бы куда  сложнее, если бы не тренированный, приученный к самодисциплине
мозг. Андрей приказал себе  не  думать о еде  и не думал  о ней. На второй и
особенно  на  третий  день еще посасывало под ложечкой,  беспокоила  немного
неприятная сухость во рту, но к этому, Андрей не  сомневался, за  оставшиеся
двадцать четыре дня он как-нибудь привыкнет.
     На седьмое  утро Андрей  проснулся  оттого, что где-то совсем  рядом по
дуплистому дереву стучал  дятел. Андрей открыл глаза и понял, что стучит  не
дятел, а его собственные зубы выбивают барабанную дробь.
     Андрей выбрался из палатки, хлопая себя по бокам, подошел к барометру и
присвистнул: всего плюс четыре! Он просмотрел прогноз на три недели вперед и
теперь в растерянности стоял, позабыв про озноб. Более того, от прочитанного
его  бросило в  жар,  потому что, если  верить  прибору, завтра  должны были
ударить заморозки, а еще через два дня -- похолодать до минус четырнадцати.
     Андрей невесело усмехнулся и потер щеки.  Ситуация! Как это он не успел
"слепить" себе  теплой одежды... Но сожалениями теперь не поможешь. В задаче
снова  изменились  условия.  Надо  думать,  как с  тонкой  палаткой и легким
комбинезоном пережить неделю морозов.
     Ответ  Андрей  нашел очень  быстро. Будь у него  запас высококалорийной
пищи, какой-то шанс продержаться еще бы существовал. А так -- без еды, почти
не укрытый от непогоды -- он обречен. Если... Если только не разжечь костер!
     Поняв, в чем его спасение, Андрей взялся за работу со всей энергией, на
которую только был способен истощенный недельной голодовкой организм. Андрей
прошел  к лесу и  убедился, что материала для костра  сколько угодно. Набрав
полную  охапку легких сухих сучьев, он вернулся в  лагерь и сел передохнуть.
Сердце колотилось гулко и устало, хотя до  леса было не больше трехсот шагов
--  полкилометра  туда-обратно. Дров  надо набрать  сегодня,  решил  Андрей,
завтра у него уже может не хватить на это сил.
     К полудню гора хвороста, который Андрей старался укладывать поперечными
слоями, в подобие  виденной в кино поленницы, поднялась выше палатки. Андрей
обессиленно  вполз  под  тент, дрожащей, в кровь изодранной о колючки  рукой
отер пот со лба и закрыл глаза. И вдруг резко  сел, подброшенный неожиданной
и жуткой мыслью: а сумеет ли он эти дрова разжечь? Чем? Лучеметом?
     Андрей  заставил  себя  подойти к  синтезатору  и для  очистки  совести
попробовал  сделать  лучемет. Бесполезно. С  легким  шипением "пээс" высыпал
лишь жалкую кучку металлической пыли.
     Стало  отвратительно  тоскливо. Впервые  Андрей сам  почувствовал,  как
опускаются руки. Ну нет, приказал себе он, сдаваться еще рано. Пусть подвела
техника,  но человек  и без машин  кое на что годится. Первобытные  люди,  к
примеру, прекрасно разводили костры и без лазерных устройств.
     Андрей принялся припоминать, как в разные эпохи  человек добывал огонь.
К его удивлению,  картина получалась не слишком разнообразная: человечество,
прошедшее путь  от каменных  пещер  до межзвездных перелетов, огню обязанное
жизнью и цивилизацией, для  добывания огня сменило едва ли десяток способов.
Да и те,  не  считая  систем воспламенения  в  механизмах,  уже  принадлежат
истории -- к чему они сегодня? От курения люди давно отказались; все,  что в
быту требуется горячим, домашние приборы или синтезируют нужной температуры,
или  моментально  разогревают;  в  квартирах  светятся  бутафорские  камины,
имитирующие даже запах дыма. А на пикниках -- кто не любит отдохнуть в лесу,
на  природе!  --  закуски  достают  из  саморазогревающихся  пакетов,   а  в
прохладную погоду укрываются легкими, удобными термоодеялами.  Кому в голову
придет   ради   этого  разводить   огонь,  сжигая   драгоценную   древесину?
Человечеству  сегодня   просто  ни   к  чему  костер   с  его   смехотворным
коэффициентом полезного действия.
     Андрею вдруг пришло в голову, что он не только не разводил -- ни разу в
жизни  не  видел  костра.  Конечно, не  костра  из  исторических  фильмов, а
настоящего,  живого  костра.  Мог  ли он  когда-либо  предположить,  что  от
архаического открытого  пламени  будет зависеть его  собственная  жизнь? Но,
впрочем,  не  все потеряно. Почему бы  ему, человеку  космического  века, не
суметь то, что делали -- и без особых усилий--люди века пещерного?
     Андрей решил начать с самого начала, то  есть с добывания огня трением.
Несмотря  на  физическую  слабость,  разум работал  быстро и  четко.  Андрей
отобрал  из  кучи  хвороста  абсолютно сухой  обломок,  расщепил его  вдоль,
плоской частью положил на  землю. Затем  сделал в полене  с  помощью острого
прямого  сучка углубление, уселся на "пээс" и, зажав  полено  ногами,  начал
быстро  вращать   палочку  между  ладоней.  Через  час  его  руки  покрылись
волдырями, но никаких признаков огня не было и в помине. Лишь неровная ямка,
отполированная  концом сучка, превратилась в зеркальную сияющую лунку. Стало
ясно, что  пещерного  человека из него не  выйдет. Надо  увеличить  трение и
скорость вращения, решил Андрей.
     Изобретать  ничего не  пришлось,  в детстве  он  пересмотрел достаточно
фильмов про индейцев  и отлично представлял себе короткий смычок-лук, тетива
которого оборачивалась вокруг вращающейся палочки для добывания огня. Андрей
оторвал  от  скатерти длинный  лоскут,  подобрал  подходящую упругую  ветку,
натянул  импровизированную тетиву. Лук  вышел неказистый,  однако, двигая им
вперед-назад,  удалось добиться вполне  приличной  скорости  вращения сучка.
Через какое-то  время  в  лунке  появилась  мелкая  древесная  пыль.  Андрей
воодушевился,  приналег, но дымка, который,  казалось, вот-вот появится, все
не  было.  Андрей  потрогал пальцем  лунку:  ее  стенки  были  еле  теплыми.
"Плохо,-- подумал Андрей.-- Огонь нужен сегодня. Завтра будет поздно".
     Он закрыл глаза, сосредоточился, взял себя в руки.  Потом встал, принес
обратно  лук  и снова принялся  за вращение. Добыть огонь  трением он уже не
рассчитывал,  но  получающаяся  древесная  пудра  может  послужить  отличным
горючим материалом, если высечь из нее искру.
     Когда пыли набралось с горсть, Андрей бережно обложил ее со всех сторон
нитками и  лоскутками от скатерти  и, пошатываясь,  отправился искать камень
для огнива.  Назад  он вернулся  спустя час, приполз на четвереньках --  сил
идти  уже  не  было.  Посмотрел  на заготовленные дрова  и, совсем по-детски
всхлипнув, вдруг  заплакал,  размазывая по лицу инопланетную грязь.  В  этой
чертовой  дыре  не  нашлось  камня!  Ни  одного  --  круглого,  острого  или
квадратного, только глина, глина, глина...
     И  вдруг на  Андрея  снизошло  спокойствие. С уходом  последней надежды
исчезли, улетучились суета, волнение, злость. Все стало окончательно на свои
места. Эту  ночь ему не пережить, поэтому к чему ползком  убегать от смерти?
Страшит  то,  чего  можно избежать,  но  ты  не  знаешь  как. А  неизбежное,
оказывается, вовсе не так уж страшно.
     "В чем же причина моей гибели? -- рассуждал Андрей, незаметно  для себя
отрешаясь   от  собственного  тела,   не  чувствуя,  как  холод  все  глубже
пробирается под  кожу, запускает ледяные коготки  в его плоть.--  В приборе?
Вряд ли.  Скорее  в  самонадеянности.  Нашей  человеческой  самонадеянности.
Десятки лет  безаварийной  работы  "пээсов"  --  и  мы  уже  в  них  уверены
абсолютно.  А за такой уверенностью  идет беспечность. И получается так, что
зависимость  наша  от  технического  приспособления  --  пусть  даже  самого
хитроумного --  вне  всяких  пропорций растет,  а автономность  как  живого,
мыслящего организма падает".
     Нет,   после   случая   с   ним   должны  будут   изменить   подготовку
косморазведчиков.  А может,  и сделать более  широкие  выводы. Ну на что ему
теперь все эти астрофизики и ботаники, неевклидовы геометрии и алгебры Буля?
Что толку сейчас от трех семестров логики и  четырех -- аналитической химии?
А дисциплина номер один; психосинтез?  "Пээс",-- говорили профессора,--  это
абсолютное решение. Он умеет все".  Какая ерунда. Все эти знания -- будь они
прокляты! -- вместе со всемогущим  "пээсом" пустой звук, схоластика раз  его
не  научили  хотя  бы что-то  делать  самому,  собственными  руками.  А  что
"что-то"? Ну, пусть даже самое простое, элементарное...
     Словно током обожгло Андрея. "Элементарное"!
     -- Э-ле-мен-тар-но-е,--  по складам  произнес  он, смакуя,  как великое
лакомство, каждую букву слова.
     Андрей поднялся, негнущимися пальцами подобрал с земли стакан и пошел к
ручью. Разбив  тонкую  корочку  льда,  зачерпнул воды,  вернулся  к "пээсу".
Пристально посмотрел на прибор, все свои мысли концентрируя на  одном: соль,
NaCl. Наполняя образ, слились  в  единый большой  соляной кристалл солонки и
соленья, соляные копи и солонцы, соленые огурцы  и рассольник. Стекло камеры
реализатора пожелтело.
     Андрей  распахнул  дверцу   камеры.  Оттуда  туманом  потек  прозрачный
желто-зеленоватый газ. Хлор! Андрей  сунул руку в аппарат и извлек маленький
невзрачный слиток серебристого металла.
     Получилось!  Как он и подумал, испорченный  "пээс",  выдающий требуемые
предметы в виде составляющих элементов, тот же трюк  проделал и с поваренной
солью.
     Не теряя ни секунды, чтобы не дать натрию окислиться, Андрей бросил его
в стакан. Металлический кусочек запрыгал по воде, забулькал дымными пузырями
водорода. Потом раздался хлопок, и возникло пламя.

     Вскоре Андрей сидел у большого костра, блаженно поворачиваясь к огню то
одним, то другим боком, грея  над пламенем озябшие руки, впитывая  тепло  --
удивительное,  ни  с  чем  не  сравнимое,  восхитительное  тепло  --  каждой
клеточкой возвращенного к жизни тела.
     Трещали  дрова,  стреляли  в  ночное  небо  искрами-забияками,   весело
размахивали горячими  красными  рукавами.  Зарево  прыгало  по  палатке,  по
высокой куче наломанных дров, по осунувшемуся лицу Андрея, а он улыбался. Он
был  счастлив.  И не только потому, что выжил, нашел решение  в безвыходной,
казалось, ситуации, но и потому, что разжег первый в своей жизни Костер.
     Дунул ветер, и Андрея  окутало теплым  дымным облаком.  Защипало глаза.
Дым  пробрался  в  ноздри,  рот,  защекотал   горло.  Андрей  раскашлялся  и
почувствовал вдруг, что страшно  голоден.  Ему пришло  в голову, что,  может
быть,  и  необязательно поститься до  прилета  корабля:  если молодые побеги
здешних деревьев или корни как следует проварить, неприятный запах наверняка
улетучится.  А  вредные  соединения  --  их  можно попробовать  каким-нибудь
элементом нейтрализовать, у него ведь теперь в распоряжении ни много ни мало
вся таблица  Менделеева. Надо только сообразить, что  с  чем реагирует и при
каких условиях. Не зря же все-таки он получал образование в двадцать третьем
веке...


Last-modified: Fri, 05 Apr 2002 17:42:12 GMT

Оцените этот текст: