оду в министерстве путей сообщения возникла мысль привлечь ссыльно-каторжных Приамурского края к прокладке рельсового пути. Каторжан просто заставили, а ссыльно-переселенцам и административно-ссыльным было разрешено работать на прокладке дороги и за это получить скидку трети или половины срока (впрочем, они предпочитали побегом сбросить весь срок сразу). С 1896-го по 1900 год на кругбайкальском участке работало больше полутора тысяч каторжан и 2,5 тысячи ссыльно-переселенцев.8 Так что мысль была никак не нова и не основывалась на передовых воспитательных идеях. И всЃ-таки Френкель действительно стал нервом Архипелага. Он был из тех удачливых деятелей, которых История уже с голодом ждет и зазывает. Лагеря как будто и были до Френкеля, но не приняли они еще той окончательной и единой формы, отдающей совершенством. Всякий истинный пророк приходит именно тогда, когда он крайне нужен. Френкель явился на Архипелаг к началу метастазов. Нафталий Аронович Френкель, турецкий еврей, родился в Константинополе. Окончил коммерческий институт и занялся лесоторговлей. В Мариуполе он основал фирму и скоро стал миллионером, "лесным королем Черного моря". У него были свои пароходы, и он даже издавал в Мариуполе свою газету "Копейку", с задачей -- порочить и травить конкурентов. Во время первой мировой войны Френкель вел какие-то спекуляции с оружием через Галлиполи. В 1916 году учуял грозу в России, еще до Февральской революции перевел свои капиталы в Турцию, и следом за ними в 1917-м сам уехал в Константинополь. И дальше он мог вести всю ту же сладко-тревожную жизнь коммерсанта и не знал бы горького горя и не превратился бы в легенду. Но какая-то роковая сила влекла его к красной державе.9 Не проверен слух, будто в те годы в Константинополе он становится резидентом советской разведки (разве что по идейным соображениям, а то трудно вообразить -- зачем это ему нужно). Но вполне точно, что в годы НЭПа он приезжает в СССР и здесь по тайному поручению ГПУ создаЃт, как бы от себя, чЃрную биржу для скупки ценностей и золота за советские бумажные рубли (предшественник "золотой кампании" ГПУ и Торгсина). Дельцы и маклеры хорошо его помнят по прежнему времени, доверяют -- и золото стекается в ГПУ. Скупка кончается и, в благодарность, ГПУ его сажает. На всякого мудреца довольно простоты. Однако, неутомимый и необидчивый Френкель еще на Лубянке или по дороге на Соловки что-то заявляет вверх. Очевидно, найдя себя в капкане, он решает и эту жизнь подвергнуть деловому рассмотрению. Его привозят на Соловки в 1927 году, но сразу от этапа отделяют, поселяют в каменной будке вне черты монастыря, приставляют к нему для услуг дневального и разрешают свободное передвижение по острову. Мы уже упоминали, что он становится начальником экономической части (привилегии вольного) и высказывает свой знаменитый тезис об использовании заключЃнного в первые три месяца. С 1928 г. он уже в Кеми. Там он создаЃт выгодное подсобное предприятие. За десятилетия накопленные монахами и втуне лежащие на монастырских складах кожи он перевозит в Кемь, стягивает туда заключЃнных скорняков и сапожников и поставляет модельную обувь и кожгалантерею в фирменный магазин на Кузнецком мосту (им ведает и кассовую выручку забирает ГПУ, но дамочкам, покупающим туфли, это неизвестно -- да и когда их самих вскоре потянут на Архипелаг, они об этом не вспомнят). Как-то, году в 1929-м, за Френкелем прилетает из Москвы самолЃт и увозит на свидание к Сталину. Лучший Друг заключЃнных (и Лучший Друг чекистов) с интересом беседует с Френкелем три часа. Стенограмма этой беседы никогда не станет известна, еЃ просто не было, но ясно, что Френкель разворачивает перед Отцом Народов ослепительные перспективы построения социализма через труд заключЃнных. Многое из географии Архипелага, послушным пером описываемое нами теперь вослед, он набрасывает смелыми мазками на карту Союза под пыхтение трубки своего собеседника. Именно Френкель и очевидно именно в этот раз предлагает всеохватывающую систему лагерного учЃта по группам А-Б-В-Г, не дающего лазейки ни лагерному начальнику, ни, тем более, арестанту: всякий не обслуживающий лагерь (Б), не признанный больным (В) и не покаранный карцером (Г), должен каждый день своего срока тянуть упряжку (А). Мировая история каторги еще не знала такой универсальности! Именно Френкель и именно в этой беседе предлагает отказаться от реакционной системы равенства в питании арестантов и набрасывает единую для всего Архипелага систему перераспределения скудного продукта -- хлебную шкалу и шкалу приварка, впрочем позаимствованную им у эскимосов: держать рыбу на шесте перед бегущими собаками. Еще предлагает он зачЃты и досрочное освобождение как награду за хорошую работу (но и в этом вряд ли он был оригинален -- в 1890 году на Сахалинской каторге Чехов обнаружил и то и другое). Вероятно здесь же устанавливается и первое опытное поле -- великий Беломорстрой, куда предприимчивый валютчик вскоре будет назначен -- не начальником строительства и не начальником лагеря, но на специально для него придуманную должность "начальника работ" -- главного надсмотрщика на поле трудовой битвы. Да вот он и сам. Его наполненность злой античеловеческой волей видна на лице. Но скоро в книге о Беломорканале, желая прославить Френкеля, один из советских писателей напишет о нем так "глаза следователя и прокурора, губы скептика и сатирика. Человек большого властолюбия и гордости, для которого главное -- власть безраздельная. Если надо, чтобы его боялись -- пусть боятся. Жестоко разговаривал с инженерами, стараясь унизить их."10 Последняя фраза нам кажется ключевой -- и к характеру и к биографии Френкеля. К началу Беломорстроя он освобожден, за Беломорканал получает орден Ленина и назначается начальником строительства БАМЛага ("Байкало-Амурская магистраль" -- это название из будущего, а в 30-е годы БАМЛаг достраивает вторые пути Сибирской магистрали там, где их еще нет.) На этом далеко не окончена карьера Нафталия Френкеля, но уместнее досказать еЃ в следующей главе. ___ Вся долгая история Архипелага, о которой достаЃтся нам писать эту доморощенную самоделковую книгу, за полстолетия не нашла почти никакого отражения в публичной письменности Советского Союза. Здесь сыграла роль та же злая случайность, по которой лагерные вышки никогда не попадали в кадры киносъемок, ни на пейзажи художников. Но не так с Беломорканалом и с Волгоканалом. По каждому из них в нашем распоряжении есть книга, и по крайней мере эту главу мы можем писать, руководясь документальным и ответственным свидетельством. В старательных исследованиях прежде, чем использовать какой-либо источник, полагается его охарактеризовать. Сделаем это. Вот перед нами лежит этот том форматом почти с церковное Евангелие и с выдавленным на картонной обложке барельефом Полубожества. Книга "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина" издана ГИзом в 1934 году и посвящена авторами XVII съезду партии, очевидно к съезду она и поспела. Она есть ответвление горьковской "Истории фабрик и заводов". ЕЃ редакторы: Максим Горький, А. Л. Авербах и С. Г. Фирин. Последнее имя мало известно в литературных кругах, объясним же: Семен Фирин, несмотря на свою молодость, -- заместитель начальника ГУЛага.11 История книги такова: 17 августа 1933 года состоялась прогулка ста двадцати писателей по только что законченному каналу на пароходе. ЗаключЃнный прораб канала Д. П. Витковский был свидетелем, как во время шлюзования парохода эти люди в белых костюмах, столпившись на палубе, манили заключЃнных с территории шлюза (а кстати там были больше уже эксплоатационники, чем строители), в присутствии канальского начальства спрашивали заключЃнного: любит ли он свой канал, свою работу, считает ли он, что здесь исправился, и достаточно ли заботится их руководство о быте заключЃнных? Вопросов было много, но в этом духе все, и все через борт, и при начальстве, и лишь пока шлюзовался пароход. После этой поездки 84 писателя каким-то образом сумели увернуться от участия в горьковском коллективном труде (но, может быть, писали свои восторженные стихи и очерки), остальные же 36 составили коллектив авторов. Напряженным трудом осени 1933 года и зимы они и создали этот уникальный труд. Книга была издана как бы навеки, чтобы потомство читало и удивлялось. Но по роковому стечению обстоятельств большинство прославленных в ней и сфотографированных руководителей через два-три года все были разоблачены как враги народа. Естественно, что и тираж книги был изъят из библиотек и уничтожен. Уничтожали еЃ в 1937-м году и частные владельцы, не желая нажить за неЃ срока. Теперь уцелело очень мало экземпляров, и нет надежды на переиздание -- и тем отягчительнее чувствуем мы на себе бремя не дать погибнуть для наших соотечественников руководящим идеям и фактам, описанным в этой книге. Справедливо будет сохранить для истории литературы и имена авторов. Ну, хотя бы вот эти: М. Горький. -- Виктор Шкловский. -- Всеволод Иванов. -- Вера Инбер. -- Валентин Катаев. -- Михаил Зощенко. -- Лапин и Хацревин. -- Л. Никулин. -- Корнелий Зелинский. -- Бруно Ясенский (глава: "Добить классового врага"). -- Е. Габрилович. -- А. Тихонов. -- Алексей Толстой. -- К. Финн. Необходимость этой книги для заключЃнных, строивших канал, Горький объяснил так: "у каналоармейцев12 не хватает запаса слов" для выражения сложных чувств перековки -- у писателей же такой запас слов есть, и вот они помогут. Необходимость же еЃ для писателей он объяснил так: "Многие литераторы "после ознакомления с каналом... получили зарядку, и это очень хорошо повлияет на их работу... Теперь в литературе появится то настроение, которое двинет еЃ вперЃд и поставит еЃ на уровень наших великих дел" (курсив наш. -- А. С. Этот уровень мы и посегодня ощущаем в советской литературе). Ну, а необходимость книги для миллионов читателей (многие из них и сами скоро должны притечь на Архипелаг) понятна сама собою. Какова же точка зрения авторского коллектива на предмет? Прежде всего: уверенность в правоте всех приговоров и в виновности всех пригнанных на канал. Даже слово "уверенность" слишком слабое: этот вопрос недопустим для авторов ни к обсуждению, ни к постановке. Это для них так-же ясно, как ночь темнее дня. Они, пользуясь своим запасом слов и образов, внедряют в нас все человеконенавистнические легенды 30-х годов. Слово "вредитель" они трактуют как основу инженерского существа. И агрономы, выступавшие против раннего сева (может быть -- в снег и в грязь?), и ирригаторы, обводнявшие Среднюю Азию, -- все для них безоговорочно вредители. Во всех главах книги эти писатели говорят о сословии инженеров только снисходительно, как о породе порочной и низкой. На странице 125 книга обвиняет значительную часть русского дореволюционного инженерства -- в плутоватости. Это -- уже не индивидуальное обвинение, никак. (Понять ли, что инженеры вредили уже и царизму?) И это пишется людьми, никто из которых не способен даже извлечь простейшего квадратного корня (что делают в цирке некоторые лошади). Авторы повторяют нам все бредовые слухи тех лет как историческую несомненность: что в заводских столовых травят работниц мышьяком; что если скисает надоенное в совхозе молоко, то это -- не глупая нерасторопность, но -- расчЃт врага: заставить страну пухнуть с голоду (так и пишут). Обобщенно и безлико они пишут о том зловещем собирательном кулаке, который поступил на завод и подбрасывает болт в станок. Что ж, они -- ведуны человеческого сердца, им это легче вообразить: человек каким-то чудом уклонился от ссылки в тундру, бежал в город, еще большим чудом поступил на завод, уже умирая от голода, и теперь вместо того, чтобы кормить семью, он подбрасывает болт в станок! Напротив, авторы не могут и не хотят сдержать своего восхищения руководителями канальных работ, работодателями, которых, несмотря на 30-е годы, они упорно называют чекистами, вынуждая к этому термину и нас. Они восхищаются не только их умом, волей, организацией, но и в высшем человеческом смысле, как существами удивительными. Показателен хотя бы эпизод с Яковом Раппопортом (фото на стр. 80, не скажешь, что глуп). Этот недоучившийся студент Дерптского университета, эвакуированного в Воронеж, и ставший на новой родине заместителем председателя губернского ЧК, а затем заместителем начальника строительства Беломорстроя, -- по словам авторов, обходя строительство, остался недоволен, как рабочие гонят тачки и задал инженеру уничтожающий вопрос: а вы помните, чему равняется косинус сорока пяти градусов? И инженер был раздавлен и устыжен эрудицией Раппопорта13, и сейчас же исправил свои вредительские указания, и гон тачек пошел на высоком техническом уровне. Подобными анекдотами авторы не только художественно сдабривают своЃ изложение, но и поднимают нас на научную высоту! И чем выше пост занимает работодатель, тем с большим преклонением он описывается авторами. Безудержные похвалы выстилаются начальнику ГУЛага Матвею Берману.14 Много восторженных похвал достаЃтся Лазарю Когану, бывшему анархисту, в 1918 году перешедшему на сторону победивших большевиков, доказавшему свою верность на посту начальника Особого Отдела IX армии, потом заместителя начальника войск ОГПУ, одному из организаторов ГУЛага, а теперь начальнику строительства Беломорканала. Но тем более авторы могут лишь присоединиться к словам товарища Когана о железном наркоме: "Товарищ Ягода -- наш главный, наш повседневный руководитель". (Это пуще всего и погубило книгу! Славословия Генриху Ягоде и его портрет были вырваны даже из сохранившегося для нас экземпляра, и долго пришлось нам искать этот портрет.) Уж тем более этот тон внедрялся в лагерные брошюры. Вот например: "На шлюз No. 3 пришли почЃтные гости (их портреты висели в каждом бараке) -- товарищ Каганович, Ягода и Берман. Люди заработали быстрее. Там наверху улыбнулись -- и улыбка передалась сотням людей в котловане."15 И в казЃнные песни: "Сам Ягода ведЃт нас и учит, Зорок глаз его, крепка рука". Общий восторг перед лагерным строем жизни влечет авторов к такому панегирику: "В какой бы уголок Союза ни забросила вас судьба, пусть это будет глушь и темнота, -- отпечаток порядка... четкости и сознательности... несет на себе любая организация ОГПУ". А какая ж в российской глуши организация ГПУ? -- да только лагерь. Лагерь как светоч прогресса -- вот уровень нашего исторического источника. Тут высказался и сам главный редактор. Выступая на последнем слете беломорстроевцев 25.8.33 в городе Дмитрове (они уже переехали на Волгоканал), Горький сказал: "Я с 1928 года присматриваюсь к тому, как ОГПУ перевоспитывает людей". (Это значит -- еще раньше Соловков, раньше того расстрелянного мальчишки; как в Союз вернулся -- так и присматривается.) И, уже еле сдерживая слезы, обратился к присутствующим чекистам: "Черти драповые, вы сами не знаете, что' сделали..." Отмечают авторы: тут чекисты только улыбнулись. (Они знали, ЧТО сделали...) О чрезмерной скромности чекистов пишет Горький и в самой книге. (Эта их нелюбовь к гласности, действительно, трогательная черта.) Коллективные авторы не просто умалчивают о смертях на Беломорканале, то есть не следуют трусливому рецепту полуправды, но прямо пишут (стр. 190), что никто не умирает на строительстве! (Вероятно вот они как считают: сто тысяч начинало канал, сто тысяч и кончило. Значит все живы. Они упускают только этапы, заглотанные строительством в две лютых зимы. Но это уже на уровне косинуса плутоватого инженерства.) Авторы не видят ничего более вдохновляющего, чем этот лагерный труд. В подневольном труде они усматривают одну из высших форм пламенного сознательного творчества. Вот теоретическая основа исправления: "Преступники -- от прежних гнусных условий, а страна наша красива, мощна и великодушна, еЃ надо украшать". По их мнению все эти пригнанные на канал никогда бы не нашли своего пути в жизни, если бы работодатели не велели им соединить Белого моря с Балтийским, Потому что ведь "человеческое сырье обрабатывается неизмеримо труднее, чем дерево" -- что за язык! глубина какая! кто это сказал? -- это Горький говорит в книге, оспаривая "словесную мишуру "гуманизма" ". А Зощенко глубоко вникнув пишет: "перековка -- это не желание выслужиться и освободиться (такие подозрения всЃ-таки были? -- А. С.), а на самом деле перестройка сознания и гордость строителя". О, человековед! Катал ли ты канальную тачку да на штрафном пайке?.. Этой достойной книгой, составившей славу советской литературы, мы и будем руководствоваться в наших суждениях о канале. Как случилось, что для первой великой стройки Архипелага избран был именно Беломорканал? Понуждала ли Сталина дотошная экономическая или военная необходимость? Дойдя до конца строительства, мы сумеем уверенно ответить, что -- нет. Раскалял ли его благородный дух соревнования с Петром Первым, протащившим волоками по этой трассе свой флот, или с императором Павлом, при котором был высказан первый проект этого канала? Вряд ли Мудрый о том и знал. Сталину нужна была где-нибудь великая стройка заключЃнными, которая поглотит много рабочих рук и много жизней (избыток людей от раскулачивания), с надежностью душегубки, но дешевле еЃ, -- одновременно оставив великий памятник его царствования типа пирамиды. На излюбленном рабовладельческом Востоке, у которого Сталин больше всего в жизни почерпнул, любили строить великие "каналы". И я почти вижу, как с любовью рассматривая карту русско-европейского севера, где была собрана тогда большая часть лагерей, Властитель провел в центре этого края линию от моря до моря кончиком трубочного черенка. Объявляя же стройку, еЃ надо было объявить только срочной. Потому что ничего не срочного в те годы в нашей стране не делалось. Если б она была не срочной -- никто бы не поверил в еЃ жизненную важность -- а даже заключЃнные, умирая под опрокинутой тачкой, должны были верить в эту важность. И если б она была не срочной -- то они б не умирали, и не расчищали бы площадки для нового общества. "Канал должен быть построен в короткий срок и стоить дешево! -- таково указание товарища Сталина!" (А кто жил тогда -- тот помнит, чтоэ значит -- УКАЗАНИЕ ТОВАРИЩА СТАЛИНА!) Двадцать месяцев! -- вот сколько отпустил Великий Вождь своим преступникам и на канал и на исправление: с сентября 1931 года по апрель 1933-го. Даже двух полных лет он дать им не мог -- так торопился. Двести двадцать шесть километров. Скальный грунт. Загроможденность местности валунами. Болота. Семь шлюзов "Повенецкой лестницы", двенадцать шлюзов на спуске к Белому морю. И -- "это не Днепрострой, которому дали долгий срок и валюту. Беломорстрой поручен ОГПУ и ни копейки валюты!" Вот теперь всЃ более и более нам яснеет замысел: значит, так нужен этот канал Сталину и стране, что -- ни копейки валюты. Пусть единовременно работает у вас сто тысяч заключЃнных -- какой капитал еще ценней? И в двадцать месяцев отдайте канал! ни дня отсрочки. Вот тут и рассвирепеешь на инженеров-вредителей. Инженеры говорят: будем делать бетонные сооружения. Отвечают чекисты: некогда. Инженеры говорят: нужно много железа. Чекисты: замените деревом! Инженеры говорят: нужны тракторы, краны, строительные машины! Чекисты: ничего этого не будет, ни копейки валюты, делайте все руками! Книга называет это: "дерзкая чекистская формулировка технического задания".16 То есть раппопортовский косинус... Так торопимся, что для северного этого проекта привозим ташкентцев, гидротехников и ирригаторов Средней Азии (как раз удачно их посадили). Из них создается на Фуркасовском переулке (позади Большой Лубянки) Особое (опять особое, любимое слово!) Конструкторское Бюро.17 (Впрочем чекист Иванченко спрашивает инженера Журина: "А зачем проектировать, когда есть проект Волго-Дона? По нему и стройте.") Так торопимся, что они начинают делать проект еще прежде изысканий на местности! Само собой мчим в Карелию изыскательные партии. Ни один конструктор не имеет права выйти за пределы бюро, ни тем более в Карелию (бдительность). Поэтому идет облЃт телеграммами: а какая там отметка? а какой там грунт? Так торопимся, что эшелоны зэков прибывают и прибывают на будущую трассу, а там еще нет ни бараков, ни снабжения, ни инструментов, ни точного плана -- что же надо делать? (Нет бараков -- зато есть ранняя северная осень. Нет инструментов -- зато идет первый месяц из двадцати.18) Так торопимся, что приехавшие наконец на трассу инженеры не имеют ватмана, линеек, кнопок (! ) и даже света в рабочем бараке. Они работают при коптилках, это похоже на Гражданскую войну! -- упиваются наши авторы. Веселым тоном записных забавников они рассказывают нам: женщины приехали в шелковых платьях, а тут получают тачки! И "кто только не встречается друг с другом в Тунгуде: былые студенты, эсперантисты, соратники по белым отрядам!" Соратники по белым отрядам давно уже встретились друг с другом на Соловках, а вот что эсперантисты и студенты тоже получают беломорские тачки, за эту информацию спасибо авторам! Почти давясь от смеха, рассказывают они нам: везут из Красноведских лагерей, из Сталинабада, из Самарканда туркменов и таджиков в бухарских халатах, чалмах -- а тут карельские морозы! то-то неожиданность для басмачей! Тут норма два кубометра гранитной скалы разбить и вывезти на сто метров тачкой! А сыпят снега и всЃ заваливают, тачки кувыркаются с трапов в снег. Ну, вот так примерно. <picture:> Начало работ Но пусть говорят авторы: "по мокрым доскам тачка вихляла, опрокидывалась"19, "человек с такой тачкой был похож на лошадь в оглоблях"20; даже не скальным, а просто мерзлым грунтом "тачка нагружается час". Или более общая картинка: "В уродливой впадине, запорошенной снегом, было полно людей и камней. Люди бродили, спотыкались о камни. По двое, по трое они нагибались и, охватив валун, пытались приподнять. Валун не шевелился. Тогда звали 4-го, 5-го..." Но тут на помощь приходит техника нашего славного века: "валуны из котлована вытягивают сетью" -- а сеть тянется канатом, а канат -- "барабаном, крутимым лошадью"! Или вот другой прием -- деревянные журавли для подъЃма камней. Или вот еще -- из первых механизмов Беломорстроя. И это вам -- вредители? Да это гениальные инженеры! -- из XX века их бросили в пещерный -- и, смотрите, они справились! Основной транспорт Беломорстроя? -- Грабарки, узнаем мы из книги. А еще есть Беломорские форды! Это вот что такое: тяжелые деревянные площадки, положенные на четыре круглых деревянных обрубка (катка) -- две лошади тащат такой форд и отвозят камни. А тачку возят вдвоЃм -- на подъЃмах еЃ подхватывает крючник. А как валить деревья, если нет ни пил, ни топоров? И это может наша смекалка: обвязывают деревья верЃвками и в разные стороны попеременно бригады тянут -- расшатывают деревья! ВсЃ может наша смекалка! -- а почему? А потому что КАНАЛ СТРОИТСЯ ПО ИНИЦИАТИВЕ И ЗАДАНИЮ ТОВАРИЩА СТАЛИНА! -- написано в газетах и повторяют по радио каждый день. Представить такое поле боя и на нЃм "в длинных серо-пепельных шинелях или кожаных куртках" -- чекисты. Их всего 37 человек на сто тысяч заключЃнных, но их все любят, и эта любовь движет карельскими валунами. Вот остановились они, показал товарищ Френкель рукой, чмокнул губами товарищ Фирин, ничего не сказал товарищ Успенский (отцеубийца? соловецкий палач?) -- и судьбы тысяч людей решены на сегодняшнюю морозную ночь или весь этот полярный месяц. В том-то и величие этой постройки, что она совершается без современной техники и без всяких поставок от страны! "Это -- не темпы ущербного европейско-американского капитализма. Это социалистические темпы!" -- гордятся авторы.21 (В 60-е годы мы знаем, что это называется большой скачок.) Вся книга славит именно отсталость техники и кустарничество. Кранов нет? Будут свои! -- и делаются "деррики" -- краны из дерева, и только трущиеся металлические части к ним отливают сами. "Своя индустрия на канале!" -- ликуют наши авторы. И тачечные колЃса тоже отливают в самодельной вагранке! picture: Френкель, Фирин и Успенский Так спешно нужен был стране канал, что не нашлось для строительства тачечных колЃс! Для заводов Ленинграда это был бы непосильный заказ! Нет, несправедливо -- эту дичайшую стройку XX века, материковый канал, построенный "от тачки и кайла", -- несправедливо было бы сравнивать с египетскими пирамидами: ведь пирамиды строились с привлечением современной им техники!! А у нас была техника -- на сорок веков назад! В том-то душегубка и состояла. На газовые камеры у нас газа не было. Побудьте-ка инженером в этих условиях! Все дамбы -- земляные, водоспуски -- деревянные. Земля то и дело даЃт течь. Чем же уплотнить еЃ? -- гоняют по дамбе лошадей с катками! (только еще лошадей вместе с заключЃнными не жалеет Сталин и страна -- а потому что это кулацкое животное, и тоже должно вымереть.) Очень трудно обезопасить от течи и сопряжения земли с деревом. Надо заменить железо деревом! -- и инженер Маслов изобретает ромбовидные деревянные ворота шлюзов. На стены шлюзов бетона нет! -- чем крепить стены шлюзов? Вспоминают древнерусские ряжи -- деревянные срубы высотою в 15 метров, изнутри засыпаемые грунтом. Пользуйтесь техникой пещерного века, но ответственность по веку ХХ-му: прорвет где-нибудь -- отдай голову. Пишет железный нарком Ягода главному инженеру ХрусталЃву: "по имеющимся донесениям (то есть от стукачей и от Когана-Френкеля-Фирина) необходимой энергии и заинтересованности в работе вы не проявляете и не чувствуете. Приказываю немедленно ответить -- намерены ли вы немедленно (язычЃк-то)... взяться по-настоящему за работу... и заставить добросовестно работать ту часть инженеров (какую? кого?), которые саботируют и срывают..." Что отвечать главному? Жить-то хочется... "Я сознаю свою преступную мягкость... я каюсь в собственной расхлябанности..". А тем временем в уши неугомонно: "КАНАЛ СТРОИТСЯ ПО ИНИЦИАТИВЕ И ЗАДАНИЮ ТОВАРИЩА СТАЛИНА!" "Радио в бараке, на трассе, у ручья, в карельской избе, с грузовика, радио, не спящее ни днЃм, ни ночью (вообразите!), эти бесчисленные чЃрные рты, чЃрные маски без глаз (образно!) кричат неустанно: что думают о трассе чекисты всей страны, что сказала партия". То же -- думай и ты! То же -- думай и ты! "Природу научим -- свободу получим!" Да здравствует соцсоревнование и ударничество! Соревнования между бригадами! Соревнование между фалангами (250-300 человек)! Соревнования между трудколлективами! Соревнование между шлюзами! Наконец, и вохровцы вступают с зэками в соревнование!22 (Обязательство вохровцев: лучше вас охранять?) Но главная опора, конечно -- на социально близких, т о  е с т ь на воров! (Эти понятия уже слились на канале.) Растроганный Горький кричит им с трибуны: "Да любой капиталист грабит больше, чем все вы вместе взятые!" Урки ревут, польщенные. "И крупные слЃзы брызнули из глаз бывшего карманника".23 Ставка на то, чтобы использовать для строительства романтизм правонарушителей. А им еще бы не лестно! Говорит вор из президиума слЃта: "По два дня хлеба не получали, но это нам не страшно. (Они ведь всегда кого-нибудь раскурочат.) Нам дорого то, что с нами разговаривают как с людьми (чем не могут похвастаться инженеры). Скалы у нас такие, что буры ломаются. Ничего, берЃм." (Чем же БЕРУТ? и к т о берЃт?..) Это -- классовая теория: опереться в лагере на своих против чужих. О Беломоре не написано, как кормятся бригадиры, а о Березниках рассказывает свидетель (И.Д.Т.): отдельная кухня бригадиров (сплошь -- блатарей) и паЃк -- лучше военного. Чтоб кулаки их были крепки и знали, ЗА ЧТО сжиматься... На 2-м лагпункте -- воровство, вырывание из рук посуды, карточек на баланду, но блатных за это не исключают из ударников: это не затмевает их социального лица, их производственного порыва. Пищу доставляют на производство холодной. Из сушилок воруют вещи -- ничего, берЃм! Повенец -- штрафной городок, хаос и неразбериха. Хлеба в Повенце не пекут, возят из Кеми (посмотрите на карту)! На участке Шижня норма питания не выдаЃтся, в бараках холодно, обовшивели, хворают -- ничего, берЃм! Канал строится по инициативе... Всюду КВБ -- культурно-воспит-боеточки! (Хулиган, едва придя в лагерь, сразу становится воспитателем.) Создать атмосферу постоянной боевой тревоги! Вдруг объявляется штурмовая ночь -- удар по бюрократии! Как раз к концу вечерней работы ходят по комнатам управления культвоспитатели и штурмуют! Вдруг -- прорыв (не воды, процентов) на отделении Тунгуда! ШТУРМ! Решено: удвоить нормы выработки! Вот как!24 Вдруг какая-то бригада выполняет дневное задание ни с того, ни с сего -- на 852%! Пойми, кто может! То объявляется всеобщий день рекордов! Удар по темпосрывателям! Вот какой-то бригаде раздача премиальных пирожков. (Что ж лица такие заморенные? Вожделенный момент -- а радости нет...) picture: Раздача пирожков Как будто всЃ идЃт хорошо. Летом 1932-го Ягода объехал трассу и остался доволен, кормилец. Но в декабре телеграмма его: нормы не выполняются, прекратить бездельное шатание тысяч людей! (в это веришь! это -- видишь!). Трудколлективы тянутся на работу с выцветшими знаменами. Обнаружено: по сводкам уже несколько раз выбрано по 100% кубатуры! -- а канал так и не кончен! Нерадивые работяги засыпают ряжи вместо камней и земли -- льдом! А весной это потает, и вода прорвет! Новые лозунги воспитателей: "Туфта25 -- опаснейшее орудие контрреволюции" (а тухтят блатные больше всех: уж лЃд засыпать в ряжи -- узнаю, это их затея!). Еще лозунг: "туфтач -- классовый враг!" -- и поручается ворам идти разоблачать туфту, контролировать сдачу каэровских бригад! (лучший способ приписать выработку каэров -- себе). Туфта -- есть попытка сорвать всю исправительно-трудовую политику ГПУ -- вот что такое ужасная эта туфта! Туфта -- это хищение социалистической собственности! -- вот что такое ужасная эта туфта! В феврале 1933 года отбирают свободу у досрочно-освобожденных инженеров -- за обнаруженную туфту. Такой был подъЃм, такой энтузиазм -- и откуда эта туфта? зачем еЃ придумали заключЃнные?.. Очевидно, это -- ставка на реставрацию капитализма. Здесь не без чЃрной руки белоэмиграции. В начале 1933-го -- новый приказ Ягоды: все управления переименовать в штабы боевых участков! 50% аппарата -- бросить на строительство! (а лопат хватит?..) Работать -- в три смены (ночь-то почти полярная)! Кормить -- прямо на трассе (остывшим)! За туфту -- судить! В январе -- ШТУРМ ВОДОРАЗДЕЛА! Все фаланги с кухнями и имуществом брошены в одно место! Не всем хватило палаток, спят на снегу -- ничего, БЕРГМ! Канал строится по инициативе... Из Москвы -- приказ No. 1: "до конца строительства объявить сплошной штурм!" После рабочего дня гонят на трассу машинисток, канцеляристок, прачек. В феврале -- запрет свиданий по всему БелБалтЛагу -- то ли угроза сыпного тифа, то ли нажим на зэков. В апреле -- непрерывный 48-часовой штурм -- ура-а! -- ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК НЕ СПИТ! И к 1 мая 1933 года нарком Ягода докладывает любимому Учителю, что канал -- готов в назначенный срок. В июле 1933-го Сталин, Ворошилов и Киров предпринимают приятную прогулку на пароходе для осмотра канала. Есть фотография -- они сидят в плетеных креслах на палубе, "шутят, смеются, курят". (А между тем Киров уже обречЃн, но -- не знает). В августе проехали сто двадцать писателей. Обслуживать Беломорканал было на месте некому, прислали раскулаченных ("спецпереселенцев"), Берман сам выбирал места для их поселков. Большая часть "каналоармейцев" поехала строить следующий канал -- Волга-Москва.26 ОтвлечЃмся от Коллективного зубоскального Тома. Как ни мрачны казались Соловки, но соловчанам, этапированным кончать свой срок (а то и жизнь) на Беломоре, только тут ощутилось, что шуточки кончены, только тут открылось, что' такое подлинный лагерь, который постепенно узнали все мы. Вместо соловецкой тишины -- неумолкающий мат и дикий шум раздоров вперемежку с воспитательной агитацией. Даже в бараках медвежегорского лагпункта при Управлении БелБалтЛага спали на вагонках (уже изобретенных) не по четыре, а по восемь человек: на каждом щите двое валетом. Вместо монастырских каменных зданий -- продуваемые временные бараки, а то палатки, а то и просто на снегу. И переведЃнные из Березников, где тоже по 12 часов работали, находили, что здесь -- тяжелей. Дни рекордов. Ночи штурмов. "От нас всЃ -- нам ничего"... В густоте, в неразберихе при взрывах скал -- много калечных и насмерть. Остывшая баланда, поедаемая между валунами. Какая работа -- мы уже прочли. Какая еда -- а какая ж может быть еда в 1931-33 годах? (Скрипникова рассказывает, что даже в медвежегорской столовой для вольнонаЃмных подавалась мутная жижа с головками камсы и отдельными зернами пшена.)27 Одежда -- своя, донашиваемая. И только одно обращение, одна погонка, одна присказка: "Давай!.. Давай!.. Давай!.." Говорят, что в первую зиму, с 1931 на 1932 г., сто тысяч и вымерло -- столько, сколько постоянно было на канале. Отчего ж не поверить? Скорей даже эта цифра преуменьшенная: в сходных условиях в лагерях военных лет смертность один процент в день была заурядна, известна всем. Так что на Беломоре сто тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим. А еще было одно лето. И еще одна зима. Д. П. Витковский, соловчанин, работавший на Беломоре прорабом, и этою самою тухтою, то есть приписыванием несуществующих объЃмов работ, спасший жизнь многим, рисует такую вечернюю картину: "После конца рабочего дня на трассе остаются трупы. Снег запорашивает их лица. Кто-то скорчился под опрокинутой тачкой, спрятал руки в рукава и так замЃрз. Кто-то застыл с головой вобранной в колени. Там замЃрзли двое, прислонясь друг к другу спинами. Это -- крестьянские ребята, лучшие работники, каких только можно представить. Их посылают на канал сразу десятками тысяч, да стараются, чтоб на один лагпункт никто не попал со своим батькой, разлучают. И сразу дают им такую норму на гальках и валунах, которую и летом не выполнишь. Никто не может их научить, предупредить, они по-деревенски отдают все силы, быстро слабеют -- и вот замерзают, обнявшись по-двое. Ночью едут сани и собирают их. Возчики бросают трупы на сани с деревянным стуком. А летом от неприбранных вовремя трупов -- уже кости, они вместе с галькой попадают в бетономешалку. Так попали они в бетон последнего шлюза у города Беломорска и навсегда сохранятся там."28 Многотиражка Беломорстроя захлЃбывалась, что многие каналоармейцы, "эстетически увлечЃнные" великой задачей -- в свободное время (и, разумеется, без оплаты хлебом) выкладывают стены канала камнями -- исключительно для красоты. Так впору было бы им выложить на откосах канала шесть фамилий -- главных подручных у Сталина и Ягоды, главных надсмотрщиков Беломора, шестерых наЃмных убийц, записав за каждым тысяч по тридцать жизней: Фирин -- Берман -- Френкель -- Коган -- Раппопорт -- Жук. Да приписать сюда, пожалуй, начальника ВОХРы БелБалтЛага -- Бродского. Да куратора канала от ВЦИК -- Сольца. Да всех 37 чекистов, которые были на канале. Да 36 писателей, восславивших Беломор.29 Еще Погодина не забыть. Чтоб проезжающие пароходные экскурсанты читали и -- думали. Да вот беда -- экскурсантов-то нет! Как нет? Вот так. И пароходов нет. По расписанию ничто там не ходит. Захотел я в 1966 году, кончая эту книгу, проехать по великому Беломору, посмотреть самому. Ну, состязаясь с теми ста двадцатью. Так нельзя: не на чем. Надо проситься на грузовое судно. А там документы проверяют. А у меня уж фамилия наклЃванная, сразу будет подозрение: зачем еду? Итак, чтобы книга была целей -- лучше не ехать. Но всЃ-таки немножко я туда подобрался. Сперва -- Медвежегорск. До сих пор еще -- много барачных зданий, от тех времЃн. И -- величественная гостиница с 5-этажной стеклянной башней. Ведь -- ворота канала! Ведь здесь будут кишеть гости отечественные и иностранные... Попустовала-попустовала, отдали под интернат. Дорога к Повенцу. Хилый лес, камни на каждом шагу, валуны. От Повенца достигаю сразу канала и долго иду вдоль него, трусь поближе к шлюзам, чтоб их посмотреть. Запретные зоны, сонная охрана. Но кое-где хорошо видно. Стенки шлюзов -- прежние, из тех самых ряжей, узнаю их по изображениям. А масловские ромбические ворота сменили на металлические и разводят уже не от руки. Но что так тихо? Безлюдье, никакого движения ни на канале, ни в шлюзах. Не копошится нигде обслуга. Не гудят пароходы. Не разводятся ворота. Погожий июньский день, -- отчего бы?.. Так прошел я пять шлюзов Повенчанской "лестницы" и после пятого сел на берегу. Изображенный на всех папиросных пачках, так позарез необходимый нашей стране -- почему ж ты молчишь. Великий Канал? Некто в гражданском ко мне подошел, глаза проверяющие. Я простодушно: у кого бы рыбки купить? да как по каналу уехать? Оказался он начальник охраны шлюза. Почему, спрашиваю, нет пассажирского сообщения? Да что ты, удивляется он, разве можно? Да американцы так сразу и попрут. До войны еще было, а после войны -- нет. -- Ну, и пусть едут. -- Да разве можно им показывать?! -- А почему вообще не идут никто? -- Идут. Но мало. Видишь, мелкий он, пять метров. Хотели реконструировать, но наверно будут рядом другой строить, сразу хороший. Эх, начальничек, это мы давно знаем: в 1934 году, только успели все ордена раздать -- уже был проект реконструкции. И пункт первый был: углубить канал. А второй: параллельно нынешним шлюзам построить глубоководную нитку океанских. Скоро ношено -- слепо рожено. Из-за того-то срока, из-за тех-то норм и наврали глубину, и снизили пропускную способность: какими-то тухтяными кубометрами надо ж было работяг кормить. (Вскоре эту тухту навязали на инженеров: дали им новые десятки.) А 80 километров мурманской железной дороги перенесли, освобождая трассу. Хорошо хоть тачечных колЃс не потратили. И -- куда что возить? Ну, вот вырубили ближний лес, -- теперь откуда возить? Архан