и дорожат возможностью общения. Особенно, если им нечего делить. Впервые познакомились они три года назад, когда Чекменев приехал в Тель-Авив "с неофициальным визитом", а майор был приставлен к нему в качестве консультанта и связного с руководством СД. Месяца два, как водится, присматривались и прощупывали друг друга, а потом российский коллега вдруг открыл карты. Розенцвейгу была известна российская внутриполитическая коллизия, но не во всех деталях. Он, как и девяносто девять процентов аналитиков, продолжал считать Великого князя фигурой совершенно номинальной, а тут вдруг оказалось, что нынешний Романов несколько отличается от своих предшественников. Хотя бы тем, что сам или по подсказке того же Чекменева осознал грядущие катаклизмы, внешние и внутренние, смертельно опасные именно для России в первую очередь, с ее совершенно не подходящим для ответа на вызовы времени государственным устройством. А мировой экономический и политический кризис стоял на пороге, грозящий в перспективе стать похуже прошлой Мировой войны и Великой депрессии, вместе взятых, в этом и Чекменев и Розенцвейг сходились во мнении, хотя исходные посылки у них были разные. Подполковник как-то спросил майора, не удивляет ли его факт, что они оба, в принципе самые обычные, ничем не примечательные люди, осознают то, что непонятно тем, кто занимает высокие посты и должен быть мудр по определению, - Кокетничаете, Игорь? - спросил израильтянин, - Отнюдь. Искренне недоумеваю. Исходя из собственного жизненного опыта. - Напрасно. Возможно, вы об этом не задумывались, но действительно умный большой политик - редчайшее исключение. Потому что ум и воля к власти - две вещи несовместные. Умный и мыслящий человек обязан во всем сомневаться, в том числе и в правильности своих силлогизмов, он постоянно ставит себя на место своих оппонентов, входит в положение окружающих его людей. И так далее. Политик же должен, уверовав в свое предназначение, переть как танк, отсекая все и всех, что ему мешает в данный момент. Иначе он просто не состоится. А чтобы сочеталось и то и другое... Да, был Бисмарк, Черчилль, Рузвельт... Вот и все, пожалуй. Чекменев подумал, что из русских мог бы назвать еще и Петра Великого, но не стал этого делать. Были у него насчет Петра некоторые сомнения. Больше же никто не приходил на ум. Иван Калита слишком далеко, любой из Романовых, даже царь-освободитель Александр Второй не дотягивали в смысле государственной мудрости. - Зато люди незначительные, вроде нас с вами, - продолжал Розенцвейг, - нередко проявляли гениальную способность предвидения. Да вот что далеко ходить, недавно попалась мне в старом журнале докладная записка одного из придворных вашего последнего царя, генерала Дурново, датированная 1912 годом. В ней он на десяти страницах подробнейшим образом предсказал возможность грядущей Мировой войны и ее политические последствия, включая крушение монархии и гражданскую войну. И что? - Знаю этот документ. И согласен с вашими выводами. Но что из этого вытекает? - То, что у нас с вами есть шанс хотя бы сейчас переломить эту тенденцию. Вот после этой беседы и возникла у него идея организации при ставке Олега Константиновича совершенно секретного кризисного штаба. Благо еще, что был в стране местоблюститель, человек, теоретически способный возложить на себя бремя государственной власти. Но в том-то и беда, что чисто теоретически. Реально представить себе, что в мирное время удастся собрать новое Учредительное собрание или Всероссийский Земский Собор, который двумя третями голосов согласится с восстановлением монархии, хотя и конституционной, было невозможно. А в условиях кризиса - тем более. Поначалу, князь, вроде бы, не слишком всерьез принимал опасения и идеи своего адъютанта, но, в то же время, и не спорил с ним. Разрешил, в виде эксперимента, создать небольшое аналитическое бюро со штатом всего в пять человек и выделил скромное финансирование. Но когда докладные записки Чекменева о грядущих политических потрясениях начали с пугающей регулярностью сбываться, князь поверил в него всерьез. - Как вы это ухитряетесь делать, капитан? Неужели чисто умозрительно? - Именно так, Ваше Императорское Высочество. Информации в мире достаточно. И если знать, что именно ты хочешь узнать, - ответ непременно найдется. Проблема только в том, чтобы корректно сформулировать вопрос. - И какой же вопрос вы ставите перед собой сейчас? - Когда начнется Вторая мировая война... x x x Следующие годы Чекменев старательно плел паутину вокруг границ России и за ее пределами, покупал, перевербовывал и уничтожал лидеров, функционеров, агентуру "Черного интернационала", передавал информацию на их пособников в России соответствующим службам через специально созданные каналы, чтобы самому оставаться в тени. Одной из его главных забот по-прежнему оставалось сохранение полного инкогнито возглавляемой им конторы. И такое положение вполне устраивало и его, и Великого князя. За исключением одного момента - подполковник был ярым противником республиканского устройства России и убежденным сторонником "демократического самодержавия". Когда Олег Константинович при случае спросил, что бы должен означать сей странный оксюморон*, Чекменев ответил: "Ничего сверх того, Ваше Императорское Высочество, чтобы должным образом принятые законы государства вытекали из смысла и обычаев жизни и были равно обязательны для исполнения любым гражданином, включая самодержца. Каждый же гражданин, подобно тому, как это было в Древнем Риме, должен руководствоваться принципом: "Благо Отечества - высший закон". * Оксюморон - стилистический оборот, в котором сочетаются, семантически контрастные слова. - Утопия, - без выражения ответил князь, - ты только не вздумай свои идеи в прессе пропагандировать… - и более к этой теме они не возвращались. Но каждый, похоже, остался при своем мнении. В прессе, само собой, Чекменев с призывами восстановить самодержавие не выступал, однако для себя кое-какие записки вел. Естественно, рассказывая Тарханову о "Черном интернационале", Чекменев многое сознательно упрощал, иначе лекция растянулась бы не на один час, а кое в каких моментах заблуждался и сам. Просто потому, что полностью достоверной информацией не располагал никто в мире. Как никто не знает целей, намерений, политических взглядов и личных отношений, связывающих каждую отдельную особь в гигантском муравейнике или термитнике. Что отнюдь не мешает прихлопнуть ту из них, которая в данный момент вонзает в тебя свои ядовитые жвала, или залить все вокруг мощным репеллентом. Через три дня Чекменев вылетел в Москву в приятной уверенности, что дезинфекция проведена очень и очень основательная. ГЛАВА ВОСЬМАЯ ... Чекменев устроил все в наилучшем виде. Ляхову даже не пришлось возвращаться в часть, чтобы сдавать дела, подписывать обходные и заниматься прочими утомительными процедурами. За ним все-таки числилось двадцать пять человек личного состава, в том числе два офицера, шесть единиц военно- транспортной техники и чертова уйма имущества, чисто медицинского и общего назначения, начиная от простыней и одеял вплоть до противогазов, штыков, карабинов и патронов. И он совсем не был уверен, что при скрупулезном подсчете все сойдется. Не бывало такого и быть не могло. А возмещать убыток, согласно приказу еще от 1947 года, в двенадцатикратном размере ему совершенно не улыбалось. Хотя лично за собой он знал лишь два греха - растранжиренные на угощение бригадных и прочих начальников семь литров казенного спирта (за полугодие) и оставленный себе на память "костюм танковый кожаный утепленный". В ожидании грядущих охотничьих вылазок в средней и северной России. Хищением это считать никак нельзя, поскольку в любом варианте названное имущество досталось бы тем же начальникам, но под другим соусом: "Круговорот вещей в природе". Однако отвечать на вопросы хозяйственников было бы неприятно. Не зря Вадим всю жизнь чурался каких-то руководящих, тем более - связанных с материальной ответственностью постов, предпочитая исходить из старинной мудрости: "Чем чище погон, тем спокойнее совесть". А подполковник оформил все очень четко. После соответствующих согласований он привез предписание военврачу Ляхову убыть в очередной отпуск, откуда согласно ранее поданному и удовлетворенному рапорту на имя генерал-инспектора медицинской службы ему надлежит отбыть к новому месту службы, в крепость Петропавловск-Камчатский (как говорится, и хотел бы подальше, да некуда). И соответствующие проездные документы, отпускные и прогонные деньги, а также полный расчет за проведенные в боевых условиях 13 месяцев со всеми зачетами и льготами. Потом они поехали совсем не туда, куда предполагал Ляхов. Не в аэропорт "Теодор Герцль" в Тель-Авиве, а на базу гидросамолетов флота, где его посадили на борт, вылетающий в Севастополь, без всякой регистрации, под видом одного из постоянно снующих туда и обратно инженеров, механиков, кондукторов и младших офицеров, не желающих тратить прогонные деньги и обходящихся "жидкими билетами". Литр коньяка пилотам с "чужих" офицеров, литр водки с моряков. Дальше он поехал в нормальном вагоне первого класса, как и приличествовало его чину. В Москве Ляхов появился уже с новыми документами, как полноценный строевой капитан Экспедиционного. корпуса Вадим же, но Половцев. Имя оставил прежнее, чтобы легче запомнить, а фамилию выбрал по ассоциации - что ляхи, что половцы - все равно традиционные соперники росичей на исконной территории. Там, куда Вадим имел предписание, приняли его неплохо. Полковник в Собственной канцелярии Великого князя был любезен, но до того вылощен, что становилось даже неудобно за свой вполне приличный для армейца, но здесь смотрящийся убого полевой наряд. Он поинтересовался, есть ли господину капитану где остановиться, и предложил на выбор "Националь" или "Московскую", где имелись свободные, закрепленные за канцелярией номера. Вадим выбрал "Националь", у этой гостиницы была история и своеобразная атмосфера, а не современный голый функционализм. - Если только отдельный номер, - добавил он, привыкнув за последнее время к спартанской скудости случайного офицерского жилья, и тут же понял, что сморозил глупость. С таким недоуменным удивлением посмотрел на него полковник. Разместившись на 7-м этаже, в просторном номере с видом на Манеж, кремлевские стены и Исторический музей, Вадим отправился бродить по старым улицам и переулкам центра. Искать кого-либо из немногих старых знакомых, осевших в Москве, ему не хотелось, не прельщала перспектива исполнять ритуал встречи, пить водку, рассказывать о себе и выслушивать неинтересные подробности чужой жизни. Перспектива одиночества, отстраненности от мира, который с некоторых пор воспринимался опасным и враждебным, манила и затягивала его все глубже. Он не пожалел о своем решении. Вечер был чудо как хорош - пасмурный, сырой и теплый, даже не похоже, что январь, в воздухе пахло мартом. Деревья в саду Эрмитаж стояли мокрые, черные и голые, чуть слышно шуршали и постукивали ветками, над их вершинами кружились вороны, но каркали как-то очень деликатно, изредка и негромко. Вадим сел на старую скамейку у подножия огромной липы. Наверное, она была такой же большой и старой уже тогда, полторы сотни лет назад, когда открылся этот парк. И кто-то так же вот сидел здесь тогда, в самый первый вечер, на этой же скамейке с литыми чугунными лапами. Ему вдруг захотелось увидеть этого человека. Сад был тих и пуст, трудно поверить, что в нескольких десятках метров отсюда напряженно пульсирует самый центр столицы, ее нервный узел. Ляхов долго сидел так, курил одну за другой легкие асмоловские сигареты и думал о том, что неловко все получается. Он вот здесь, и завтра его, наверное, примет Beликий князь, а Тарханов глупейшим образом погиб, только- только выбравшись из одной заварушки и случайно попав в другую. Хотя... все это очень странно. Однако, теперь получается так, будто он, Вадим, узурпирует славу товарища, который, по совести, только и имеет на нее право. Мало ли, что сам он ни в чем не виноват, отнюдь не "тянет одеяло на себя", даже наоборот, и всего лишь выполняет приказы вышестоящих. Как писал поэт: "Нет никакой моей вины в том, что другие не пришли с войны. И все же, все же, всИ же..." x x x Стало очень грустно. Появился в его жизни хороший человек и надежный товарищ и тут же исчез. А как хорошо было бы сейчас посидеть с ним рядом. Обсудить грядущее, достать из кармана шинели фляжку коньяка или даже спирта. Верилось, что Сергей что-то умное и важное подсказал бы насчет будущего. Он-то в этих делах понимал куда больше. А сам Вадим? Кто он есть сейчас? Призванный из запаса офицер, причем не настоящий даже офицер, а так, доктор... И хитросплетения военно-служебных отношений и большой политики были ему моментами совершенно непонятны. Вот и сейчас, исходя из обычной психологии, поведение вышестоящих начальников нельзя объяснить рационально. Случай пусть и неординарный, но не настолько же, чтобы удостаивать одного из участников Высочайшей аудиенции, вызывать его с края света. Однако ж вызвали, снабдив при этом новым именем и чином, устроили в отличную гостиницу, включили в сценарий своеобразной, скрытой от непосвященных жизни монархического анклава в республиканской метрополии. Но в чем смысл свершающегося и уже свершившегося? Вот, случилось так, что для него оказался верным предрассудок, владеющий почти каждым на войне: меня не убьют, этого просто не может быть. Хотя многих, тем не менее, убивают. То, что он сейчас жив, - не его заслуга. Это судьба. Он убил (правда, так не принято говорить в армии - убил, уничтожил - это благороднее) несколько десятков человек. (Тоже не так. Неприятелей, или врагов, или "живую силу численностью до роты".) За это его наверняка возвысят, наградят. Он снова подумал о вожделенном геройском "терновом венце" и на всякий случай сделал сицилийские "рога" мизинцем и указательным пальцем. Чтобы не сглазить. А дальше? Остаться в армии, в воюющих частях, или устроиться на теплое местечко, в буквальном смысле, на одном из кораблей Средиземноморской эскадры, как ему не раз приходило в голову? И что? Лечить матросиков от простуды и поносов, остальное время играя в бильярд и попивая винцо в кают- компании? Скучно. Или добиться увольнения, заняться частной практикой? И ежеутренне просыпаться, думая, не сегодня ли, наконец, разыщут его мстители джихада? Тоже перспектива не из веселых. Но это будет позже, а чем бы заняться сейчас? Пойти в ресторан, который виднеется за деревьями, в Зеркальный зал? Наплевать на все, прилично выпить, и пусть все идет, как хочет? Он сидел и каблуком сапога долбил ямку в толстом слое кирпичной крошки, покрывающей дорожку. Ямка получилась довольно глубокая. x x x ... Готовясь к аудиенции, Вадим прочитал все, что смог найти касательно существующего в России уже восемьдесят лет института регентства и ныне занимающего этот пост человека. Великий князь Олег Константинович, собственно, не был регентом. Так его называли в просторечии и, разумеется, за глаза. Официально же должность называлась "Местоблюститель Императорского престола". И был он на ней пятым по счету, пребывая на этом странном в демократическом государстве посту уже десятый год. Предыстория же вопроса такова: после подавления большевистского мятежа в 1920 году было собрано, наконец, назначенное еще два года назад Учредительное собрание для определения нового государственного устройства и способа правления. После гибели Императора во время матросского мятежа в Гельсингфорсе, а потом на фронте под Екатеринодаром и его брата Михаила, объявленного наследником, но так и не успевшего принять бразды, трон оставался вакантным. Цесаревич Алексей с матерью, императрицей Александрой Федоровной, отказавшейся от имени сына от всех прав на престол, четырьмя сестрами и бабушкой, вдовствующей императрицей Марией Федоровной, скрывался в Дании, где бывшая августейшая семья вела исключительно частную жизнь и слышать не хотела о возвращении в жестокую и неблагодарную Россию. В ходе двухнедельных заседаний Учредительного собрания блок "умеренных", включавший кадетов, правых эсеров, социал-демократов (меньшевиков) большинством голосов потребовал объявить Россию Демократической республикой. Против чего резко выступили октябристы, монархисты и националисты правого толка. То есть, партии, чье представительство в Собрании составляло лишь около тридцати процентов, но зато компенсировалось единодушием и напористостью. Поскольку именно правые фактически возглавляли победоносное Белое движение и в их лидерах значились такие авторитетные персоны, как генералы Корнилов, Деникин, Краснов, Юденич, опытные думские бойцы еще дореволюционного созыва Шульгин, Гучков, Пуришкевич, им не слишком трудно было сломать сопротивление разобщенных, смутно представляющих, чего именно они хотят, либералов. Кроме того, как известно, на "прогрессивного либерала" достаточно с должной уверенностью топнуть ногой, и он с радостью "идет на компромисс". Программа-максимум "правых" предполагала введение конституционной монархии по английскому образцу, а средством давления была избрана ясно выраженная угроза покинуть собрание и чуть ли не продолжить гражданскую войну. Весь мир услышал произнесенную с думской трибуны фразу Лавра Георгиевича Корнилова: "Господа! Впервые в истории тот, кто мог бы объявить себя диктатором с неограниченными полномочиями, обращается к вам с просьбой - не доводите до греха!" Прищур калмыцких глаз генерала произвел впечатление, и компромисс был достигнут. Фактически Россия становилась парламентской республикой с официальным наименованием - Государство Российское, но монархия официально не отменялась. Для сохранения ее, так сказать, в латентном состоянии и был учрежден пост Местоблюстителя престола, который должен занимать "по конкурсу" один из Великих князей, к которым, во изменение ранее действовавших законов, отныне причислялись прямые потомки любого из когда-либо царствовавших императоров династии Романовых, а не только сыновья и внуки последнего по счету. По протоколу эта тщательно прописанная процедура напоминала выборы папы римского конклавом кардиналов. Вопрос же о дальнейшей судьбе монархии решили оставить на усмотрение грядущих поколений россиян, ибо никто из переживших Великую Смуту политиков, все еще переполняемых эмоциями кровавой битвы, не мог провидеть будущего и не хотел брать на себя ношу не по силам. Потребуется еще не родившимся соотечественникам царь - вот и пожалуйста, все наготове. Решит очередное всенародное вече, что монархическая идея окончательно умерла, пусть само ее и упраздняет. Оговорено было также, что впредь Великие князья и Великие княжны должны вступать в брак исключительно с российскоподданными, пусть и не царских кровей, но из родов, непременно занесенных в Бархатные книги не позднее царствования Екатерины Великой. Резиденция Местоблюстителя определялась в Москве, а правительство державы помещалось в Петрограде. "Регент" реальной государственной властью как бы и не обладал, но зато не подчинялся парламенту и премьер-министру, а лишь только Конституции, и являлся непременным заместителем председателя Государственного совета. До своего избрания претендент должен был обязательно послужить в армии в офицерских чинах и иметь академическое военное образование, поскольку, заступая в должность, автоматически становился главнокомандующим гвардией и генерал-губернатором Москвы и Московского военного округа. Он же имел право своими указами присваивать офицерские чины в гвардии до полковника включительно, награждать оставшимися от царского времени орденами. Новыми, республиканскими, - нет. Ну и еще на него возлагался ряд церемониальных обязанностей общероссийского уровня. Так что псевдомонархическая власть получалась не такой уж маленькой. Вот с такой фигурой и предстояло встретиться Ляхову. Когда, еще в Хайфе, Чекменев сообщил Вадиму, что ему надлежит явиться в канцелярию наместника, он несколько удивился. Хотя Отдельный корпус формально и числился в составе гвардии, Ляхову казалось, что Великий князь слишком высокопоставленная и одновременно несколько декоративная фигура, чтобы всерьез вникать в повседневную жизнь войск, тем более находящихся вдали от родины. Теперь, ознакомившись с личностью и деятельностью Местоблюстителя, он так больше не думал. Из биографической справки следовало, что Олег Константинович относился к той ветви Великих князей, что происходили от младших сыновей Александра Второго. Он был возведен в наместники в тридцативосьмилетнем возрасте, до этого преуспел в науках (экономическая география, этнография, автор нескольких книг, лауреат золотых медалей российского и британского географических обществ) и, разумеется, отличился на фронтах. В строю дослужился до полковника, участвовал в нескольких пограничных конфликтах на Дальнем Востоке, в Афганистане, в составе Экспедиционного корпуса воевал в Северной Африке и в Персии. Кавалер десятка российских и иностранных орденов, имеет нашивки за ранения. При избрании на пост Местоблюстителя произведен в чин генерал-лейтенанта гвардии и генерал- адъютанта Императорского престола. Из всего этого следовало, что Олег Константинович не мог не принять близко к сердцу геройский подвиг двух однополчан. Тем более, что соответствующую информацию с всеподданнейшими рекомендациями он получил от человека, которому полностью доверял. Прием был обставлен по протоколу "вне протокола". То есть удостоенный аудиенции должен был явиться в строевой форме одежды, при орденах и холодном оружии. Число участников - на усмотрение Его Императорского Высочества, роль церемониймейстера исполняет дежурный генерал при ставке. Ляхов в сопровождении флигель-адъютанта поднялся по парадной лестнице резиденции Великого князя, помещавшейся в бывшем здании городской Думы, по левую сторону от Иверских ворот Красной площади. Часовые у высоких резных дверей взяли карабины "на караул по-ефрейторски", двери распахнулись как бы сами собой. Одновременно с Ляховым, только с другой стороны, в зал вступил Местоблюститель в сопровождении свиты из трех человек. Из скрытых в стенах динамиков не слишком громко зазвучал Преображенский марш. Чувствуя себя несколько глуповато (в придворных церемониях он раньше участия не принимал и находил их странным пережитком давно ушедшего мира) и одновременно взволнованным, Ляхов, стараясь не потерять равновесия и не уклониться с середины ковровой дорожки, строевым шагом, левой рукой придерживая шашку, пересек гостиную, украшенную картинами батального содержания, остановился в четырех шагах от Великого князя, достаточно четко отдал честь и негромко, но разборчиво представился. Пожал протянутую руку князя, двух генералов и одного человека в неброском, но крайне элегантном штатском костюме, после чего замер, не зная, что делать дальше в предложенных обстоятельствах. Просто смотрел в интеллигентное и одновременно мужественное лицо Олега Константиновича, украшенное небольшой каштановой бородкой, и думал, что сильны романовские гены, через сто с лишним лет после смерти прототипа сумевшие воспроизвести почти точную копию Александра Второго, царя- освободителя. Великий князь только несколько уступал ростом своему августейшему прапрадеду. На Местоблюстителе был простого покроя китель светло-болотного цвета, синие галифе с лампасами, высокие кавалерийские сапоги со шпорами. У левого бедра офицерская шашка позапрошлого века с позолоченным, а скорее всего, золотым эфесом и наградным аннинским темляком. Генеральские погоны с вензелями Николая Второго, неброские аксельбанты в три шнура, шейный крест ордена Андрея Первозванного. Весьма представительный и внушающий уважение человек. Вадим раньше нередко видел его на экранах, но в жизни князь выглядел куда более впечатляюще. Магнетизм титула или действительно сильная личность с высокой энергетикой? - Прошу, капитан. - Олег Константинович указал рукой в белой лайковой перчатке на стол в углу. Ляхов мог бы поклясться, что никакого стола на этом месте только что не было. Или же он был так поглощен придворными процедурами, что напрочь потерял наблюдательность? Хитрая все-таки штука - должным образом организованный церемониал. Вот он, Вадим Ляхов, свободомыслящая личность, крайне далекая от монархических иллюзий и верноподданнических чувств, а столкнулся со всей этой архаикой непосредственно и тут же попал под ее скромное, но навязчивое обаяние. Наверное, по аналогичной причине отцы-основатели новой, демократической России и не сумели или не сочли возможным избавиться раз и навсегда от пережитков многовекового самодержавия. И, возможно, поступили очень правильно. Бесшумно возникшие из складок драпировки лакеи наполнили широкие хрустальные бокалы шампанским. - За славу русского оружия! - провозгласил Великий князь и мелкими глотками осушил до дна бокал по-настоящему ледяного вина. "Как это у него ловко получается", - подумал Вадим. Сам он допил брют с большим трудом, от слишком холодных напитков у него всегда и мгновенно начинало болеть горло. До судорожных спазмов. Но он все же пересилил себя. - Теперь давайте немного побеседуем. О случившемся, и не только о нем. Тут Вадим получил еще один урок - владения искусством настоящей светской беседы. Князь неуловимо легко вел разговор, задавал интересующие его вопросы, позволял собеседнику ответить ровно столько, сколько требовалось, вроде бы не перебивая, изящно менял тему, когда находил это нужным, элегантно шутил к месту, и в итоге получилось, что Ляхов сообщил князю все, что тому хотелось узнать, сам не получив, в ответ никакой значащей информации. Потребовалось сделать значительное усилие, чтобы вырваться из словесных кружев, сплетаемых князем, и в довольно категорическом тоне, здесь, видимо, не принятом, заявить, что он, Ляхов, весьма благодарен за оказанную ему честь, но все же главным героем случившегося является капитан Тарханов, организатор и руководитель боя, он же лишь выполнял указания в меру сил и возможностей. И если бы Тарханов был ранен хоть на полчаса раньше... - Простите, капитан, но вы рассуждаете совершенно неверно, - с любезной улыбкой, но достаточно жестким тоном возразил князь, - военное дело еще в большей степени, чем история, не терпит сослагательного наклонения. Есть только то, что есть в настоящее время, а то, что могло бы быть в том или в другом случае, - не суть важно. Желаю вам впредь руководствоваться именно этой максимой. В то же время очевидная случайность моего, а также и вашего существования отнюдь не умаляет совершенных нами в жизни дел и не лишает юридической силы тот Рескрипт, который сейчас же и огласит мой флигель-адъютант генерал Берсенев. Генерал, сидевший вторым по правую руку Олега Константиновича, встал и хорошо поставленным голосом зачитал Высочайший Рескрипт, отданный сего, пятнадцатого числа января месяца две тысячи пятого года в городе Москве. В короткой преамбуле излагались суть и содержание подвига, совершенного капитаном Отдельного экспедиционного корпуса Тархановым и военврачом третьего ранга того же корпуса Ляховым первого января текущего года при исполнении Присяги и воинского долга. Далее шла суть. "На основании вышеизложенного, правом, данным мне Конституцией Государства Российского, я, Местоблюститель Российского Императорского Престола Великий князь Олег повелеваю: произвести военврача третьего ранга Ляхова В.П. в чин полковника Российской гвардии с причислением к ней пожизненно со всеми вытекающими правами и привилегиями. Удостоить также означенного офицера ордена Святого Георгия четвертой степени. Кроме того, по поручению Правительства Государства Российского сообщаю, что Правительство своим постановлением Й 0226-п от 18 января 2005 года по нашему же представлению полковнику Ляхову присуждает почетное звание Герой России с вручением соответствующих знаков и документов". Вадим чувствовал себя не столько обрадованным, сколько ошеломленным. Наград и почестей было слишком много. Во-первых, из категории военных врачей, чей чин лишь формально приравнивался к капитанскому, он, по гвардейской табели о рангах, где отсутствовал чин подполковника, сразу получил погоны, которых в ином случае пришлось бы ждать минимум лет десять или не дождаться вообще никогда. Во-вторых, старинный орден Святого Георгия хотя и не входил в реестр государственных наград, а вручался как бы от имени несуществующего монарха, на практике ценился куда выше любого официального. И, наконец, звание Герой России являлось не только высшей степенью признания заслуг, но и влекло за собой массу преимуществ по службе, а также и солидное денежное вознаграждение. Охваченный этими мыслями и эмоциями, Вадим чуть не пропустил последний пункт; "Настоящий Рескрипт по Высочайшему благоволению является секретным, до особого распоряжения публикации не подлежит". Дочитав, генерал вручил Вадиму папку с Рескриптом и обтянутые золотистым муаром коробочки с орденскими знаками. Ляхов осипшим голосом едва сумел ответить "Служу Отечеству!". После чего свитские генералы строевым шагом покинули зал, а Ляхова Великий князь движением руки пригласил пройти в скрытую за драпировками невысокую дверь. Следом вошел неназванный господин в штатском. - Садитесь, полковник. Понимаю, что некоторые принятые у нас процедуры кажутся вам архаическими, а сами мы - невозможными ретроградами, но тут уж ничего не поделаешь. В обществе должно быть хоть что-то незыблемое, олицетворяющее традиции и высший смысл. Как подъем флага на корабле или "вечерняя зоря с церемонией" в армии. В идеале каждый военнослужащий должен быть уверен, что если флаг не поднят в восемь ноль-ноль, то в восемь ноль- одна наступит конец света. - Я все понимаю, Ваше Императорское Высочество. - Значит, считаем тему закрытой. А теперь нам следует уточнить кое-какие важные для вас детали. Вот господин Лисафьев, Кирилл Антонович, начальник собственной нашей Тайной канцелярии, проинформировал меня о работе, которую провел с вами подполковник Чекменев. Я ее одобряю. Следовательно, только что оглашенный Рескрипт к господину Половцеву не имеет ровно никакого отношения. Более того, господин Половцев до настоящего времени является как бы "персоной, фигуры не имеющей", поскольку, кроме офицерского удостоверения на это имя, ничего иного в природе не существует. Поэтому следует легализовать господина Половцева в полной мере. Вот Кирилл Антонович вместе с вами этим и займется. Я заранее согласен с любым вашим решением и скреплю его своей подписью. Выскажу только свое личное пожелание, ни к чему, впрочем, вас не обязывающее. Я бы хотел, чтобы вы остались на службе. Нам очень нужны надежные и мужественные офицеры. - Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! - Вот и хорошо. Надеюсь, мы с вами еще не раз встретимся. Не смею больше задерживать. Рад был бы вместе с вами отпраздновать новый чин и награды, как у нас в гвардии принято, но, увы, не располагаю временем. Лисафьев догнал Ляхова уже на лестнице. Вадим только сейчас к нему более-менее присмотрелся. До этого был отвлечен другими эмоциями. Да и неудивительно. Этот человек, наверняка один из самых могущественных если не во всей России, то уж в зоне влияния Великого князя наверняка, был удивительно банален в своей элегантности. Раньше Вадим читал и слышал, что руководители и сотрудники тайных служб отличаются неприметностью и своеобразной серостью облика, а Кирилл Антонович годился для съемок в кино на роли великосветских стареющих денди. И в то же время... Представительный седеющий господин, каждая деталь костюма которого и каждая черточка лица прямо-таки возглашают - смотрите, какой я утонченный, изысканный, красивый, несмотря на возраст. А отвернешься, отвлечешься на минуту - и не сможешь узнать его в толпе, более того - и словесного портрета не составишь. Оригинальный, между прочим, способ маскировки. Лисафьев оправил перед зеркалом лацканы поданного гардеробщиком пальто мышиного цвета в черную клетку, уточнил положение шляпы над правой бровью. - Поедем, что ли, мон колонель? Карета подана. Тон у него вдруг оказался небрежно-ухарским, будто в ресторан к цыганам приглашал, а не в какую-то свою, тайную контору. Карета не карета, а автомобиль у Лисафьева был солидный, под стать должности. Только вот обязательные для персоны такого ранга шофер с охранником отсутствовали, и за руль он сел сам. Любил, наверное, это дело, или не хотел, чтобы хоть кто-нибудь был осведомлен в его передвижениях и контактах. Но привез он Ляхова отнюдь не в легкомысленное заведение и даже не на конспиративную квартиру, а в совершенно бюрократического вида контору. Кабинет начальника средней руки в похожем на неуклюжий старинный комод особняке где-то неподалеку от подвесного моста через Москву-реку. Город Вадим знал плохо и сообразил только, что отсюда не слишком далеко до Нескучного сада. Правда, книг в кабинете было многовато для обычного чиновника. Они не только заполняли высокие дубовые шкафы, а еще и лежали грудами и пачками на краю стола, на подоконниках и даже на диване. И во многих торчали закладки, причем совершенно плебейские - то страничка из настольного календаря, а то и просто косо оборванный угол газетного листа. За окнами снова летел крупный снег, да и бордовые шторы задергивали их до половины, отчего сумрачно было, неуютно как-то в комнате. И зябко. Чувствуя это, хозяин сразу включил настольную лампу и крутнул ручку климатизатора. - Держите себя запросто. - Кирилл Антонович бросил пальто на спинку дивана, однако гостю указал на рогатую вешалку справа от двери. И Вадим действительно, непонятно даже почему, ощутил некоторую легкость. В конце-то концов, вся официалыщина позади, мыслимые и немыслимые награды и почести он получил, теперь о чем же комплексовать? Своим начальником он этого могущественного человека не ощущал, подвохов с его стороны не ждал тем более. - Олег Константинович намекнул нам, полковник, что отпраздновать вашу удачу совсем не грех. Да мы бы и без него догадались, правда? - хитро улыбаясь, сказал начальник Тайной канцелярии, извлекая из тумбы стола бутылку коньяка и крупный, очень спелый лимон. И таким предвкушением светилось его лицо, что Вадим подумал, а не тайный ли вы алкоголик, господин Лисафьев? Только простое соображение, что выпить Кирилл Антонович мог бы и без него, и в любое время, и в любом количестве, в корне ликвидировало бестактное подозрение. Ну, хочет тебя хороший человек поздравить с чином и орденами, так что же кочевряжиться? И выпили, и закусили, и еще раз выпили. Вадим почувствовал, что способность провидения ближайшего будущего, вдруг оставившая его во дворце Регента, снова к нему возвращается. - Так что же, полковник, мы с вами будем делать? - спросил Лисафьев, промокнув губы салфеткой и закуривая. - Князь свое пожелание высказал, но мы что будем делать? Фер то ке?* * Намеренно искаженное французское выражение, долженствующее означать: "Делать-то что?" - Не совсем улавливаю вашу мысль, - осторожно сказал Ляхов, на самом деле все прекрасно понимая. - Желаете валять дурака? Пожалуйста. Будем рассуждать в этом ключе. Князь при своей обычной широте души дал вам такой карт-бланш, с которым лично я не знаю, что и делать. Ну, вы теперь полковник гвардии. Однако, все равно, медик. Вашему новому чину соответствует должность как минимум начальника одного из департаментов Главмедсанупра. Или - медслужбы корпуса. Вы готовы ее занять? Я уж не говорю об уровне вашей реальной квалификации, но в вашем довольно замкнутом мире наследников Гиппократа как воспримут появление ниоткуда тридцатилетнего начальника? Кто вы такой, где учились, с кем работали? У вас есть имя, у вас есть труды? Кто вообще когда-нибудь слышал про врача с фамилией Половцев, хоть в армии, хоть на гражданке? А если завтра появится человек, который скажет - да ведь этот парень семь лет назад сдавал у меня экзамены, а теперь он нами руководит? И ведь наверняка появится... Ляхов только молча кивнул. Возразить "опричному генералу" было нечего. Все именно так и будет. - Далее. Только не подумайте, что я пытаюсь ревизовать приказ Великого князя, я просто рассуждаю. В чине полковника гвардии вы готовы принять командование хотя бы полком? Бригадой? Возглавить штаб дивизии? И здесь Вадим понуро кивнул, признавая правоту собеседника. "Играйтесь, играйтесь, господин начальник, - думал он про себя с усмешкой. - Только для чего это вам, пока не пойму. Показать мне, что ли, хотите, что князь князем, а хозяин ситуации все равно вы? Мелковато вроде бы..." - Так давайте все же уволим меня на гражданку. С чином полковника в отставке и пожалованными орденами я вполне хорошо могу устроить себе частную практику... Лисафьев вроде бы даже испугался. - Да кто ж нам такое позволит? Вы просьбу князя слышали? А это куда серьезнее, чем прямой приказ. Хотите быть замеченным в неуважении Величества? - Так у нас вроде республика. По крайней мере, за пределами Москвы... - Нравится вам шутить, так шутите, - грустно сказал Лисафьев, снова наливая коньяк. - А что, наказать можете за неуважение высочайшего мнения? - Ох, ну как же вы там все наивны, в вашем так называемом свободном и демократическом Петрограде. А Москва для вас, значит, заповедник тирании, навроде времен Ивана Грозного. Опричная слобода. Одного не поймете - здесь-то к вам как к настоящим людям относятся, в меру личных заслуг и качеств, а там - "Либерте, эгалите, фратерните". Дураку, может, и лестно, а умному человеку? Ляхов понял, что здесь не то место, чтобы развлекаться и тешиться мыслью, несмотря на свое, якобы высокое теперь положение. Тем более, чутье подсказывало, что вся эта преамбула - не более чем способ подвести его к мысли, что единственное место, где новоиспеченный полковник будет себя чувствовать просто и комфортно, - это как раз возглавляемая господином Лисафьевым служба. Но вот туда идти Вадиму категорически не хотелось. Этакая интеллигентская неприязнь к жандармской профессии. А куда деваться? - Знаете что, ваше превосходительство? Это я только с виду такой дурак, а на самом деле... Отчего бы вам не отправить меня на учебу? Слышал я, что Военно- дипломатическая академия тоже в какой-то мере входит в круг интересов Олега Константиновича, раз помещается в Москве, а не в Петрограде. Толкового врача из меня явно не вышло, так, может, на новой стезе себя проявлю? Ляхов понял, что сказал совсем не то, что от него ждали, но и особых вариантов он своим предложением начальнику Тайного приказа не оставил. Тот довольно долго молчал, пожевывая губами. Потом лицо его просветлело. - А недурно, очень недурно