ая претензия могла прийти в голову только взбесившейся от самовластия московской бюрократии. Искусство, как и наука, не только не ищет командования, но по самому своему существу не выносит его. Художественное творчество имеет свои внутренние законы - даже и тогда, когда сознательно служит общественному движению. Революционное искусство несовместимо с ложью, фальшью и духом приспособления. Поэты, художники, скульпторы, музыканты сами найдут свои пути и свои методы, если революционное движение масс развеет тучи скептицизма и пессимизма, которые обволакивают ныне горизонт человечества. Первым условием такого возрождения и подъема является низвержение удушающей опеки кремлевской бюрократии. Л.Троцкий 10 июня 1938 г. Койоакан Грубая фальсификация В редакцию "Ла Флеш"125 Уважаемый г-н редактор! В No 116 "Ла Флеш", который я получил с естественным запозданием, за подписью г-на Андре Монтаня изложено в выдержках письмо, которое Бухарин написал будто бы вскоре после смерти Ленина некоему Илье Британу. Этот последний, по словам г. Монтаня, был выслан из России за "речь, благоприятную Троцкому". Для всякого, кто хоть немного знает обстоятельства и участников, не может представлять ни малейшего сомнения в том, что дело идет не о письме Бухарина, а о грубой, злостной и невежественной подделке. Имя г-на Ильи Британа я лично впервые узнал из статьи г-на Андре Монтаня. Если публикация исходит от Ильи Британа (когда именно?), то его роль в аппарате пропаганды белых эмигрантов или фашистской Германии не может оставлять места сомнениям. Не исключено, однако, что письмо сфабриковано ГПУ как "документальное" дополнение к тем показаниям, которые исторгаются тоталитарной инквизицией Сталина. Сейчас немало случаев, когда очень трудно отличить стиль ГПУ от стиля Гестапо. Чтобы разобраться в этом вопросе, нужно знать даты и другие обстоятельства. Во всяком случае дело идет о заведомой и явной фальсификации, и нужно полное отсутствие критического чутья, чтобы не обнаружить это с первого взгляда. Примите уверение в совершенном уважении. Л.Троцкий 12 июня 1938 г. [Письмо А.Кагану] 14 июня 1938 г. Дорогой товарищ Каган, Я вижу, что вы очень серьезно взялись за работу и чувствую большую благодарность за это. Присланное вами конспективное изложение статьи Стецкого126 великолепно и окажет мне большую услугу. Очевидно, эта статья из "Красной нови" (у вас по ошибке сказано "Красная нива"). Не думаю, чтобы вы нуждались в каких-либо дополнительных указаниях. Мне нужны точные даты, точные и характерные цитаты, относящиеся к борьбе Сталина с оппозицией, к его общей политике, к его противоречиям с самим собой и проч. Очень важны, в частности, факты, характеризующие и зигзаги международной политики, как по линии советской дипломатии, так и по линии Коминтерна. Еще раз спасибо. [Л.Д.Троцкий] Нет, это не одно и то же! В "Воркерс Ейдж"127 от 11 июня напечатана статья в защиту многолетнего прислужничества Ловстона и КА перед термидорианской бюрократией. Статья показывает лишний раз, что эти люди неисправимы. В своей работе о морали я отметил преступное отношение Брандлера и Ловстона к московским процессам. Ловстон отвечает на это: да, мы ошиблись, но и Троцкий ошибался по отношению к процессу меньшевиков 1931 г.128 В чем же разница? Надо объяснить кратко этим господам, в чем разница. Меньшевики являются консервативной мелкобуржуазной партией, связанной с империализмом. В Октябрьской революции они объединялись с буржуазией против пролетариата. Во время гражданской войны правое крыло меньшевиков стояло на стороне империалистов (Майский129, Трояновский и многие другие), даже с оружием в руках. Меньшевики-эмигранты в Париже считают своим другом и вождем Леона Блюма, приказчика трестов, палача колониальных народов. В этих условиях различные формы блока русских меньшевиков, особенно в лице отдельных представителей и групп, с империалистами политически вполне возможны в настоящем и будущем, как были возможны в прошлом. Подсудимые меньшевистского процесса 1931 года были малоизвестными или совсем неизвестными людьми, политическое прошлое которых не давало никаких гарантий, а политические взгляды которых в момент процесса оставались совершенно неизвестными. Если в силу указанных обстоятельств я допускал возможность того, что те или другие меньшевики или бывшие меньшевики оказались действительно запутаны в империалистических интригах и комбинациях, то я, однако, вовсе не выступал при этом как защитник сталинской бюрократии и сталинской юстиции; наоборот, я продолжал непримиримую борьбу против московской олигархии. С процессами против "троцкистов" дело обстояло, с позволения г. Ловстона, несколько иначе. Всем своим прошлым эта группировка показала, что она мало склонна к дружбе с буржуазией и империализмом. Литература "троцкистов" была и остается доступной всем. Зиновьев, Каменев - фигуры интернационального значения. Думаю, что Ловстон лично достаточно знал их. Обвинение против них было политически и психологически бессмысленно. Процессы "троцкистов" происходили через пять лет после процесса против меньшевиков. За эти пять лет наша литература успела разоблачить термидорианскую бюрократию с ее методами подлогов и амальгам до конца. Не знать и не видеть всего этого мог только тот, кто не хотел знать и видеть. Именно к этой категории принадлежали Брандлер, Ловстон и их друзья. Они ни на минуту не верили тому, что Троцкий, Зиновьев, Каменев, Смирнов, Радек, Пятаков и другие являются контрреволюционными террористами, союзниками фашистов и пр.: Ловстон и КА - никуда не годные марксисты, но никто не считает их идиотами. Они знали отлично, что дело идет о грандиозном подлоге. Но так как в своей мелкобуржуазной, трусливой и консервативной политике они прочно связали свою судьбу с репутацией термидорианской бюрократии, то они попытались идти за ней до конца в надежде на то, что Сталину удастся изнасиловать мировое общественное мнение. Они рассчитывали в душе, что за такую услугу Кремль их в конце концов "признает" и "призовет". Только тогда, когда они увидели, что московский обер-фальсификатор позорно провалился, они отошли в сторонку и вполголоса признали свою "маленькую" ошибку. Во Франции в конце прошлого века обвинили еврея офицера Дрейфуса в шпионаже. Дрейфус представлял никому не известную фигуру. Можно было быть вполне честным человеком, демократом, социалистом, противником антисемитизма и проч., - и в то же время допускать, что Дрейфус действительно шпион: такие случаи в офицерстве совсем не редки. Другое дело - стать на защиту французского генерального штаба и всякой реакционной сволочи и принять участие в антисемитской газетной кампании. Между этими двумя "ошибками" есть некоторая разница, господа из "Воркерс Эйдж"! Одна ошибка имеет эпизодический характер, другая органически вытекает из гнилой насквозь политики. Я пишу это не для Ловстона и его клики. Эти люди безнадежны. В течение 15 лет они были только тенью различных групп советской бюрократии: Ловстон был зиновьевцем с Зиновьевым, бухаринцем - с Бухариным, сталинцем - со Сталиным. В течение 15 лет он повторял все клеветы и фальсификации против так называемых "троцкистов". Его братание с Вышинским и Ягодой в 1936 году явилось естественным звеном этой недостойной цепи. Перевоспитать Ловстона нельзя. Но в рядах так называемых ловстонистов есть, несомненно, и вполне искренние люди, систематически вводимые в заблуждение. Для них я пишу эти строки. Л.Троцкий Койоакан 18 июня 1938 г. [Письмо В.Кагану] 19 июня 1938 г. Дорогой товарищ Коган! "Красной нови" у нас нет совсем. Ваша ссылка на статью Трайнина130 с требованием выдачи террористов меня очень заинтересовала. Было бы хорошо сгруппировать все материалы, касающиеся этого вопроса: инициатива создания трибунала при Лиге Наций, выступление Литвинова, статьи советской печати и проч. Вы могли бы, может быть, написать на эту тему статью для "Нью Интернэйшонал"131; в то же время материал был бы мне очень полезен для моей книги. У нас имеются только следующие номера "Большевика"132: NoNo 24 за 1934 год, за 1935 г. NoNo 3, 4, 5, 6, 7, 8 и 18. Л.Д.Троцкий] [Письмо С.Вебер (Джекобс) Л.Эстрин]13 25 июня 1938 г. Дорогая Леля! Если вы меня потихоньку и ругаете за долгое молчание, то вполне правы. Не знаю, почему мне так трудно писать. До отъезда сюда (а отъезд произошел как-то скоропостижно) была занята хлопотами по дому, разными поручениями Л.Д.[Троцкого] и т. п. А по приезде сюда все со дня на день откладывала письмо вам, и так проходили недели... Приехала я сюда с намерением пробыть не более шести месяцев. Что будет по истечении этого периода, не знаю. Вернется ли Рая сюда, не знаю. Да если бы даже ее личные дела позволили провести ей еще шесть месяцев здесь, то это все равно Л.Д.[Троцкого] не устраивает, да кроме того, ее знание русского языка не вполне достаточно. Но все это вопрос еще нескольких месяцев, а пока будем надеяться, что что-нибудь "устроится". Мексиканский климат на мне совсем не отразился. А живем мы здесь, в этом тихом синем доме за высокими каменными стенами, как в крепости или... в монастыре. Живем почти в полной изоляции от окружающего населения, без какого бы то ни было контакта с местной жизнью. День заполнен работой, а по вечерам, особенно теперь, в эту несносную полосу дождей, тоскливо по более активной жизни, да и, по правде сказать, по мужу. Даже и работа не помогает... Что сказать вам о Наталье Ивановне [Седовой] и Л.Д.[Троцком]? Продолжают (вот уж который год?) жить в изгнании, оторванные от активной жизни. Каждый день приносит новые известия об убитых, затравленных, замученных в советской (?) России. Для нас это в большинстве случаев только имена, для них это живые люди, друзья, соратники. О Сереже почти не упоминают. Что с ним? Живет ли еще, или замучен где-нибудь в сталинских подвалах? А трагический конец Левы? Разве это можно забыть? Правда жизнь идет вперед... Л.Д.[Троцкий] весь отдался работе (работает с раннего утра до поздней ночи), каждая минута его времени, его мышления отданы ей; он, видимо, сознательно горе свое запрятал куда-то в тайники души своей. Но я нашла его таким замкнутым, молчаливым... Редки прежние шутки, нет смеха, нет улыбки. Наталии Ивановне не дано творческое дарование, не дана также эта сверхчеловеческая способность с утра до позднего вечера отдаваться умственной работе. Ей труднее. Она больше сама с собой. Да еще все время мучает мысль, как погиб Лева. Не верится, что все это как-то совершилось "естественно". Да и страшно тяжело за Жанну. Вы знаете, Леля, еще в бытность мою в Нью-Йорке меня так неприятно поразило, так больно резануло заявление Жерара в прессе, что, мол, нет подозрений в связи со смертью Левы. Даже если бы мы были в этом стопроцентно уверены, то зачем было давать такое заявление прессе, а потом все же решаться на вскрытие? А потом эта совершенно невозможная заметка в "Ля Лютт"134 насчет побоища с членами фракции Молинье. Зачем притянули имя Жанны, зачем назвали ее "Молинье"? Зачем это все, кому это нужно? Зачем сейчас еще травить эту несчастную, убитую горем женщину гнусными инсинуациями? Я видела, когда этот номер газеты прибыл сюда, как Наталия Ивановна втихомолку плакала, стараясь подавить рыдания... Что теперь? Ведется ли еще какое-нибудь расследование? [С.Вебер] [Письмо М.Зборовскому] 26 июня 1938 г. Дорогой товарищ, Получены материалы и "Бюллетень". Большое спасибо за все. Может быть, не стоило печатать мою статью "За 20 лет"135, написанную для американской печати: читателям дневника она не дает ничего нового. Но это не так уж важно. Позор и трижды позор, что Кривицкий и другие не дают статей для "Бюллетеня", приберегая их для меньшевиков. И эти люди считали себя вчера большевиками! На деле они были буржуазными чиновниками Сталина, не больше. Мне в высшей степени пригодились выписки из Иремашвили136. Я считаю его воспоминания заслуживающими в основном полного доверия. Суварин обошел его с недоверием. Не потому ли просто, что Суварин не знает немецкого языка? Иремашвили на пять лет раньше рассказал то, что официальные мемуаристы и биографы подтвердили затем прямо или косвенно, чаще всего путем красноречивых умолчаний. Что вам известно об Иремашвили? Почему вы считаете его не заслуживающим доверия? Только потому, что этот бывший меньшевик стал национал-социалистом? Сообщите, пожалуйста, на этот счет все, что вы знаете. Я очень благодарен Николаевскому за его готовность оказать содействие и на этот раз. Со своей стороны, я был бы очень рад быть ему полезным в каком-либо отношении. Может быть, ему нужны какие-нибудь американские книги, журналы и справки? Я охотно сделаю все, что смогу. Разговоры о том, что я не протестовал против обвинения Дана, просто смешны. Я не протестовал против обвинения Росмера, Истмена, Суварина и многих других. Та работа, которую мы провели через комиссию в Нью-Йорке, имеет не личный, а общий характер и распространяется на всех оклеветанных. Что касается лично Дана, то только идиоты могут верить, что он связан с Гестапо (или не помню с кем). Из Нью-Йорка редакции "Бюллетеня" послано нечто вроде морального мандата. Я к этому целиком присоединяюсь. Думаю, что в делегации могут участвовать два товарища и даже три, смотря по обстановке и по тем условиям, какие установит "начальство"137. При выписке из речей и статей Сталина очень важно обратить особое внимание на следующие вопросы: а) китайская революция, б) англо-русский комитет, в) программа Коминтерна, г) Третий период ("близнецы"138 и проч.) Нет надобности переписывать статьи целиком, достаточно выбрать центральный пункт, точно указав дату и прочее (выписки из Иремашвили сделаны великолепно). К ближайшему номеру "Бюллетеня" я надеюсь дать вам еще короткую статью о разгроме Красной Армии, в виде передовой139. В общем же вы материалами отсюда обеспечены вполне. Жму руку. Ваш Л.Д.[роцкий] [Письмо М.Зборовскому] 4 июля 1938 г. Дорогой товарищ, Я нашел юридическое подтверждение того, что Сталин в молодости был тесно связан с Иремашвили. Это обстоятельство имеет огромное значение для первых глав моей книги. Я начинаю с беспокойством спрашивать себя, все ли выписано из книги Иремашвили, что представляет интерес? Из Вашего письма видно, что вы относились к автору с недоверием и поэтому могли оставить без внимания те или другие детали. Между тем, я считаю его вообще самым основательным и правдивым из всех авторов воспоминаний о молодости Сталина. Я бы очень просил еще раз просмотреть книжку и выписать то, что было опущено при первом просмотре. Простите за беспокойство, но дело очень важно. Прилагаемую статью пустите передовой - без подписи140. Надо сделать общую заметку: "Перепечатка статей из "Бюллетеня" без поименного согласия редакции будет преследоваться по закону"141. Это касается прежде всего Молинье. Жму крепко руку Ваш Л.Д.[Троцкий] [Письмо Л.Эстрин С.Вебер]142 Париж, 5 июля 1938 г. Дорогая Сара, Получила ваше письмо No 13 - 67/7 со статьей "Мексика и британский империализм"143 для "Бюллетеня". Кроме того, получила ваше письмо от 10 июня о мандате русской секции на предстоящую конференцию144. Все высказанные вами пожелания будут, само собой разумеется, учтены. Делегат с достаточно обоснованным мандатом будет послан. Что касается русской группы, то до сих пор по ряду чисто технических причин не удалось созвать первого организационного собрания. Оно во всяком случае будет созвано на днях. Возможно, что по-настоящему группа приступит к работе только после летнего перерыва, так как некоторые товарищи уезжают. Во всяком случае мы будем Вас все время держать в курсе этого дела. Посылаем Вам дальнейшие материалы для Л.Д.[Троцкого] Надеемся, что нам удастся сегодня закончить просмотр "Пролетарской революции". Как видите, "Пролетарская революция" дала довольно много интересного и существенного материала. Посылаем также немецкий текст статьи Эльзы145 для "Бюллетеня". Статью эту также поместят в "IV Интернасионал" и, надеемся, также в "Нью Интернейшионал" (мы послали ее Яну [Франкелю]), и, если выйдет немецкий орган, то и там. В статье этой не указаны два существенных факта: 1. что ГПУ донесло на Райсса швейцарской и французской полиции, сообщив все его клички, паспорта и пр., изобразив его сомнительной личностью, агентом Гестапо, чтобы потом иметь алиби. Что это сделало ГПУ - не подлежит никакому сомнению, так как помимо ГПУ никто ведь не мог знать ни его паспортов, ни его имен - ничего. 2. ГПУ дало определенное распоряжение убить Эльзу и овладеть записками Райсса. Не вышло же это не по вине ГПУ, а по чисто техническим причинам. Послали вам вчера книгу стихов о Сталине и брошюру Казем-Бека146 (младорос). Книгу стихов нам удалось одолжить на шесть недель, просим ее сразу же по просмотре вернуть. Ведь надолго эта книга все равно не может понадобиться. Просто для того, чтобы дать представление о высоком качестве поэзии в честь "любимого вождя", общем виде книги, а особенно портрета, мы ее Вам посылаем. Проследите, пожалуйста, за тем, чтобы книга эта была возвращена не позднее конца августа. Брошюру, конечно, возвращать не надо. Мы ее купили для Л.Д.[Троцкого] Все жду от Вас обещанного письма. Крепко жму руку [Л.Эстрин] Да, забыла вам еще написать, что Таров147 высылает копию своего манускрипта для Л.Д.[Троцкого]. Л.Д.[Троцкий] в курсе тех историй, которые у нас были с Т[вровым] из-за его манускрипта. После этого он обращался уже ко всем, вплоть о Н[иколаев]ского, который хотел ему помочь. Но издательство, ознакомившись с его манускриптом, отказалось взять его "вследствие бездарности". Однако Т[аров] не желает этому верить, считает, что это всю козни против него, на самом же деле он пишет превосходно. [Письмо Ч.Маламуту]148 6 июля 1938 г. Уважаемый товарищ Маламут, Спасибо за все присланное. Одну книжку я вам возвращаю обратно, так как я получил второй экземпляр. Материалы будут возвращены по использовании. Насчет моей критики сталинского участия в тифлисской экспроприации у вас явное недоразумение, вытекающее из излишнего доверия к Суварину. Но об этом не стоит здесь распространяться, так как я подробно выскажусь в четвертой или пятой главе книги149. Еще раз большое спасибо. С сердечным приветом [Л.Д.Троцкий] P.S. Если вам удобно, вы можете, разумеется, писать мне по-английски. Ответы на вопросы г. Ола Апенес150 Вы желаете иметь от меня заявление для газеты "Афтенпостен" по поводу интервью, данных господином Ломбардо Толедано во время его пребывания в Осло, и по поводу телеграммы, напечатанной в "Афтенпостен" из Москвы от 10 июня, по поводу предстоящего процесса советских дипломатов151. Ваша газета относится ко мне с открытой враждебностью, которую она выражает в возможно грубой форме. Я считаю, что враждебность вашей газеты вполне заслужена мною. Я могу ответить на ваши вопросы только при том условии, если мой ответ будет напечатан полностью и целиком, включая и это предисловие. Что касается комментариев вашей газеты, то они для меня безразличны. Начинаю с процесса дипломатов. Я не знаю, будет ли действительно инсценирован этот процесс, в котором Якубовичу152, по словам вашей газеты, предстоит играть главную роль. Если это верно, то роль Якубовича определяется не его фигурой, политически третьестепенной, а условиями политической географии: он был посланником в Норвегии, где я провел полтора года. Из названных возможных обвиняемых я хорошо знал в свое время бывшего посла в Берлине и Токио Юренева153; бывшего посла в Варшаве и генерального консула в Барселоне Антонова-Овсеенко; бывшего главу военной секции комиссариата иностранных дел генерала Геккера154. Но я совершенно не знал Якубовича. Возможно, конечно, что я когда-либо встречался с ним в Москве на каких-либо официальных заседаниях. Но я совершенно этого не помню. Во всяком случае, во время моего пребывания в Норвегии ни мне, ни Якубовичу не могла придти в голову сама мысль о каких-либо сношениях или связях между нами. Мой покойный адвокат Пунтервольд155 рассказывал мне во время моего заключения в Хуруме "из достоверных источников", что Якубович держал себя в высшей степени агрессивно в норвежском департаменте иностранных дел и стучал кулаком по столу, требуя сперва моего заключения, а затем моей высылки из Норвегии. Первого он достиг, во втором ему было отказано. Вот все, что я знаю - из вторых рук - о деятельности Якубовича в Норвегии. Весьма возможно, что Якубович привлечен с единственной целью: исправить промах со знаменитым аэропланом Пятакова, который опустился будто бы на аэродроме Келлер. Показание Пятакова, совершенно фантастическое и крайне неряшливо сфабрикованное, было в свое время опровергнуто норвежской печатью. Советская юстиция до сих пор не оправилась от этого удара. Возможно, что на Якубовича будет возложена обязанность преподнести человечеству какую-нибудь новую версию путешествия. Якубович может рассказать, что Пятаков ошибся в отношении географии или что он сознательно скрыл действительные условия перелета с целью спасти какого-либо соучастника, может быть того же Якубовича. Нам дадут новую схему событий, в которой, конечно, окажутся новые прорехи. Штопать эти прорехи московская юстиция будет, однако, уже после смерти Якубовича. Все это, разумеется, только мои предположения. Но я их считаю весьма вероятными, если процесс дипломатов действительно состоится. Что касается интервью, которое Ломбардо Толедано дал "Арбайтерблад" 25 мая, то оно одинаково компрометирует и газету, и ее осведомителя. В своем интервью Ломбардо Толедано, как и в большинстве других своих выступлений, не говорит ни слова правды. Он искажает факты не только в целях политической клеветы, но и бескорыстно, очевидно, в силу органической потребности. По словам Толедано, Диего Ривера "пригласил" меня в Мексику для того, чтоб я... делал рекламу вокруг имени Риверы. Разве эти слова не характеризуют целиком духовный рост и мораль самого Толедано? На вопрос о том, имеются ли у меня в Мексике друзья, Толедано ответил: "У него было, может быть, пятеро друзей, когда он прибыл. Теперь только два: Диего Ривера и его жена". Это не помешало тому же Толедано на публичном митинге в Мексике заявить, что я готовлю генеральную стачку против правительства генерала Карденаса. В каком же из двух случаев г-н Толедано лгал? На это я вынужден ответить: как обычно, он лгал в обоих случаях. Толедано позволил себе издеваться над "судом", который устроили будто бы в Койоакане мои "друзья". Он вдается при этом в фантастические детали о том, как хозяйка дома, Фрида Ривера, угощала судей и свидетелей чаем (очевидно, в целях подкупа). Во всем этом нет ни слова правды. В Койоакане не было никакого суда. Сюда приезжала на неделю следственная комиссия для выслушивания меня как свидетеля. Стенографические протоколы заседаний следственной комиссии опубликованы в виде книги "Дело Льва Троцкого" в 500 страниц. Простое знакомство с этой книгой разоблачает ложь г-на Ломбардо Толедано с начала до конца. Только что вышел из печати полный текст приговора Международной следственной комиссии под заглавием "Невиновны"156. Приведем прежде всего состав судей: Джон Дьюи, председатель комиссии, известный американский философ, заслуженный профессор Колумбийского университета, международный авторитет по вопросам педагогики; Джон Чемберлен, американский писатель, долгое время состоявший литературным критиком "Нью Йорк Таймс", лектор Колумбийского университета по вопросам журнализма; Эдвард Росс, глава американских социологов, заслуженный профессор университета Висконсин; Беджамин Столберг, известный американский публицист по вопросам рабочего движения; Карло Треска, лидер американского анархо-синдикализма, издатель журнала "Эль Мартело"157; Сузанна Лафолетт, секретарь комиссии, известная писательница, редактор радикальных журналов; Альфред Росмер, известный деятель французского рабочего движения, член исполнительного комитета Коммунистического Интернационала в 1920-[19]21 [г]г., главный редактор "Юманите" в 1923-[19]24 годах; Отто Рюле, старый деятель левого крыла германской социал-демократии, сподвижник Карла Либкнехта, автор биографии Карла Маркса; Венделин Томас, бывший лидер восстания немецких моряков 7 ноября 1918 года158, впоследствии коммунистический депутат рейхстага (1920-[19]24); Франциско Замора, бывший член Исполнительного комитета Мексиканской конфедерации труда, профессор политической экономии, выдающийся публицист марксистского направления. В качестве юридического советника комиссии фигурировал Джон Финерти, известный в Соединенных Штатах либеральный адвокат. Все участники комиссии имеют за собой долгое и заслуженное прошлое в разных областях общественной жизни, науки и политической деятельности. Все они защищали в свое время Октябрьскую революцию от клеветы реакции. Многие из них принимали участие в кампаниях по поводу сенсационных процессов Сакко-Ванцетти159, Тома Муни160 и др. Если не считать А.Росмера, который в известные периоды был политически связан со мною, все остальные участники комиссии, как ее либеральное большинство, так и марксистское меньшинство, являлись и остаются противниками так называемого "троцкизма". Ни одного из них я никогда не встречал до начала расследования. Комиссия работала чрезвычайно напряженно свыше 8-ми месяцев, допросила непосредственно и через посредство особой парижской подкомиссии многочисленных свидетелей, изучила многие сотни документов и сформулировала свое окончательное заключение в приговоре, занимающем 422 страницы убористого текста. Каждый пункт обвинения против Троцкого и Седова, каждое "признание" московских обвиняемых, каждое показание свидетелей разобрано с исчерпывающей полнотой в отдельных параграфах. Текст приговора заключает в себе 247 таких параграфов. Нет никакой возможности, разумеется, в настоящем заявлении исчерпать содержание книги, которая навсегда останется памятником идейной честности, юридической и политической проницательности и неутомимого трудолюбия. Все те факты, даты, свидетельства, аргументы, которые рассеяны на страницах официальных стенографических отчетов московского суда, в критических и полемических произведениях друзей ГПУ и его противников, подвергнуты здесь тщательному анализу. Все сомнительное отсеяно, установлены лишь незыблемые факты, из которых сделаны незыблемые выводы. Они уже известны. Параграф 246 гласит: "На основе всех данных, исследованных здесь, и всех установленных выводов, мы находим, что процессы в августе 1936 и в январе 1937 года были судебными подлогами". Параграф 247 и последний гласит: "На основе всех данных, исследованных здесь, и всех установленных выводов, мы находим, что Лев Троцкий и Лев Седов невиновны". Этой книги ни Ломбардо Толедано, ни другим агентам Сталина не удастся вычеркнуть уже из оборота мирового общественного мнения. Об ее несокрушимые аргументы друзья и адвокаты ГПУ обломают себе зубы. Приговор вынесен и апелляции на него нет. На лбу Сталина выжжена печать: организатор величайшего судебного подлога в мировой истории! * Л.Л.Седов, положивший все силы на вскрытие истины о московских судах, не дожил до появления этой исторической книги. Он имел, во всяком случае, удовлетворение познакомиться с кратким текстом приговора, опубликованным в прошлом году. Теперь правда об обвинителях Седова окончательно вскрыта. Остается вскрыть правду об его убийцах. Мы не сложим рук, пока не доведем эту работу до конца! [Л.Д.Троцкий] 7 июля 1938 г. В редакцию газеты "Vida"161 Я искренне благодарю редакцию "Vida" за сделанное мне предложение высказать свое мнение о задачах мексиканского учительства. Мое пока еще слишком недостаточное знакомство с жизнью этой страны не позволяет мне сформулировать конкретные практические суждения. Но есть одно общее соображение, которое я позволю себе высказать здесь. В отсталых странах, к которым принадлежит не только Мексика, но в значительной мере еще и нынешний СССР, деятельность учителя есть не просто профессия, а высокая миссия. Задача культурного воспитания состоит в пробуждении и развитии критической личности в угнетенных и придавленных массах. Необходимым условием для этого является критически развитая личность самого учителя. Кто не имеет твердо выработанных убеждений, тот не может быть наставником народа. Вот почему тоталитарный режим во всех его видах - в государстве, в синдикате, в партии - наносит непоправимые удары делу культуры и просвещения. Там, где убеждения предписываются сверху, как военная команда, учитель теряет духовную личность и не может внушать ни детям, ни взрослым уважения и доверия к своей проповеди. Так обстоит сейчас дело не только в фашистских странах, но и в СССР. Экономические основы, созданные Октябрьской революцией, еще, к счастью, не разрушены окончательно. Но политический режим уже полностью получил тоталитарный характер. Советская бюрократия, изнасиловавшая революцию, хочет, чтобы народ считал ее непогрешимой. Эту задачу: обманывать народ по примеру попов она возлагает на учителя. Чтобы задушить в нем голос критики, она вводит тоталитарный режим в профессиональном союзе учителей. Поставленные во главе союзов полицейские чиновники поднимают бешеную кампанию клеветы и травли против всякого критически мыслящего учителя, как против контрреволюционера, "троцкиста" и "фашиста". Кто не сдается, того душит ГПУ. Мало этого. Советская бюрократия стремится распространить тот же режим на весь свет. Она имеет во всех странах своих агентов, которые пытаются насадить тоталитарный режим внутри профессиональных союзов других стран. Такова самая страшная опасность, угрожающая делу революции и культуры, особенно в молодых и отсталых странах, где население и без того слишком привыкло подчиняться феодальной, церковной и империалистической команде. Наиболее горячее пожелание, которое я могу высказать, состоит в том, чтобы мексиканское учительство не допустило в своем профсоюзе тоталитарного режима с его свитой лжи, клеветы, травли и удушения критической мысли. Только честная, лояльная, идейная борьба может обеспечить выработку твердых продуманных убеждений. Только вооруженное такими убеждениями учительство способно завоевать незыблемый авторитет и выполнить свою высокую историческую миссию. Л.Троцкий Пацкуаро162 10 июля 1938 г. Новое преступление ГПУ? Вчера мои друзья сообщили из Парижа в Нью-Йорк по телефону об исчезновении Рудольфа Клемента163, немецкого эмигранта в Париже. Клемент, бывший гамбургский студент, состоял в течение двух лет на Принкипо и во Франции моим секретарем. Это образованный молодой человек 28 лет, свободно владеющий несколькими языками. Он продолжал оказывать мне из Парижа большое содействие в моей литературной работе. Так же, как Эрвин Вольф164, мой бывший чехословацкий секретарь, Клемент принимал активное участие в разоблачении московских судебных подлогов и тем вызвал ожесточенную ненависть к себе со стороны ГПУ. Парижские друзья сообщают, что они получили от Клемента из Перпиньяна копию его письма, адресованного мне. Я этого письма еще не получил. Но из предшествующих писем Клемента явно видно, что он не собирался никуда уезжать. Парижские друзья предполагают, что Клемент похищен ГПУ, так же, как в свое время Эрвин Вольф. Если это так, то вполне возможно, что ГПУ увезло его насильственно в Испанию для кровавой расправы. Я колебался, передавать ли эти сведения печати до окончательной проверки. Но так как каждый упущенный час может грозить гибелью моему молодому другу, то я считаю своим долгом уже сейчас опубликовать полученные мною сведения. Л.Троцкий 18 июля 1938 г. Койоакан К конференции Лиги американской социалистической молодежи165 Революционная партия не может не опираться на молодежь. Можно даже сказать, что революционный характер партии проверяется прежде всего ее способностью привлекать под свое знамя рабочую молодежь. Основные качества социалистической молодежи - я имею в виду настоящую молодежь, а не двадцатилетних стариков - состоят в готовности целиком и беззаветно отдавать себя делу социализма. Без героического самоотвержения, мужества, решительности история вообще не движется вперед. Но одного самоотвержения мало. Нужно ясное понимание путей развития и методов действия. Это дается только теорией и живым опытом. Самый горячий энтузиазм остывает и выдыхается, если не находит своевременной опоры в ясном понимании законов исторического развития. Сколько раз приходилось наблюдать, как молодые энтузиасты, набив себе шишки на лбу, становились мудрыми оппортунистами, как разочарованные ультралевые оказывались через короткий срок консервативными бюрократами, подобно тому, как остепенившиеся браконьеры превращаются нередко в отличных жандармов. Накопить знания и опыт и в то же время не растерять боевого духа, революционного самоотвержения, готовности идти до конца - такова задача воспитания и самовоспитания революционной молодежи. Революционная непримиримость - драгоценное качество, когда она направлена против оппортунистического приспособления к буржуазии, против теоретической половинчатости и дряблой выжидательности всякого рода бюрократических и салонных социалистов и коммунистов типа Браудера, Нормана Томаса, Ловстона и тому подобных. Но "непримиримость" превращается в свою противоположность, когда она служит сектантам и путаникам платоническим утешением за их неспособность связаться с массами. Верность идейному знамени есть необходимое и основное качество подлинного революционера. Но горе тому, у кого эта "верность" превращается в доктринерское упрямство, в повторение готовых, раз навсегда заученных формул, без уменья прислушиваться к жизни и откликаться на ее требования. Подлинная марксистская политика означает проведение идей пролетарской революции во все более широкие массы, через вечно изменяющиеся, всегда новые и часто неожиданные сочетания исторических условий. Главным врагом внутри пролетариата остается, разумеется, оппортунизм, особенно его наиболее порочная и злокачественная форма - сталинизм, этот сифилис рабочего движения. Но для успешной борьбы с оппортунизмом необходимо разделаться с пороками сектантства, доктринерства и фразерства в собственных рядах. История Четвертого Интернационала, в том числе и в Соединенных Штатах, дала нам на этот счет немало уроков: надо уметь понять их и воспользоваться ими. Древние греки выводили пьяных илотов166, чтобы отвратить свою молодежь от алкоголя. Все эти Олеры, Филды, Вареекены и КА являются илотами сектантства, которые выделывают свои прыжки и гримасы как бы со специальной целью: отвадить нашу молодежь от бесплодного и надоедливого сектантства. Остается пожелать, чтоб ближайшая конференция Лиги стала новым значительным этапом на пути накопления политического опыта на гранитной основе марксистской программы. Только при этом условии будет обеспечена судьба того великого исторического движения, одним из передовых отрядов которого является Лига молодежи. Л.Троцкий 18 июля 1938 г. Койоакан По поводу моего нового заговора За 18 месяцев моего пребывания в этой гостеприимной стране я оказался повинен в целом ряде грозных заговоров. Несколько месяцев тому назад г-н Толедано на митингах заявлял, что я готовлю всеобщую стачку против правительства г[енера]ла Карденаса. Не больше и не меньше! Вождь коммунистической партии (его зовут, кажется, Лаборде) заявил на публичной манифестации, что я состою в фашистском заговоре с генералами Седильо167 и... Виллареалем168. На следующий день каждый из господ обвинителей отбрасывал свое собственное обвинение, как окурок папиросы, забывал о нем сам и переходил к новым измышлениям. Сейчас в порядке дня поставлена моя каникулярная поездка в Паскаро, Хикилпан, Гвадалахару и Морелию. Теперь меня обвиняют не в подготовке всеобщей стачки и фашистского переворота, а в... путешествии по Мексике, проживании в отелях, встречах и разговорах с мексиканскими гражданами. Да, все эти преступления я действительно совершил! Прибавлю, я их совершил с большим удовольствием. Со стороны различных слоев населения: рабочих, учителей, военных, артистов, государственных и муниципальных властей - я не встречал ничего, кроме внимания и гостеприимства, которые вообще так ярко характеризуют мексиканцев. В Паскаро несколько учителей, явившихся к Диего Ривера и ко мне по собственной инициативе, беседовали со мной о положении в СССР, и в частности о народном образовании. Я излагал им те же взгляды, какие не раз высказывал в своих книгах и статьях. Чтобы обеспечить необходимую точность изложения, я дал им письменное заявление, которое при сем прилагаю169. Ни один из этих учителей, насколько знаю, не считал и не называл себя "троцкистом". В Хикилпане, Гвадалахаре и Морелии у меня таких встреч, к сожалению, не было, так как в каждом из этих пунктов я провел лишь несколько часов. В Гвадалахаре операционным полем моего "заговора" были правительственный дворец, университет и сиротский дом, где я рассматривал фрески Ороско170. Ко мне подходили многие лица, чтобы попросить автограф или просто пожать руку. Некоторых я шутя спрашивал, как и учителей в Паскаро: "Вы не боитесь приближаться к контрреволюционеру и фашисту?" На это я получал почти неизменный ответ: "Ни один разумный человек этому не верит". Незачем говорить, что этот ответ доставлял мне большое нравственное удовлетворение. Что касается моей конспирации с д-ром Атлем171, то я могу лишь сказать, что я впервые узнал его имя из последних "разоблачений". Я никогда не встречался с д-ром Атлем и не имею чести знать его. Не сомневаюсь, что и это мое заявление, заключающее в себе опровержение нового фальшивого доноса, будет истолковано доносчиками, как "вмешательство во внутреннюю жизнь Мексики". Но этот прием никого не обманет. Я дал определенное обязательство правительству этой страны, т. е. правительству генерала Карденаса, а не правительству Ломбардо Толедано. Никто мне не говорил, что на г-на Толедано возложено наблюдение за моим поведением. Я никогда не обязывался молчать по поводу клеветы и клеветников. Я сохраняю за собой право, как в своем доме, так и во время поездок, дышать мексиканским воздухом, встречаться с гражданами этой страны, вступать с ними в беседу, посещать памятники искусства и в тех случаях, когда я нахожу это нужным, клеймить гласно и по имени тех "демократов", "социалистов" и "революционеров", которые - о, позор! - взяли на себя поручение добиться путем лжи и клеветы моей выдачи в руки ГПУ. Л.Троцкий 19 июля 1938 г. Койоакан За свободное революционное искусство!172 Не будет преувеличением ска