взятку я постараюсь в самом скором времени прислать сюда особенно вредного санинспектора. Пусть ждут. -- Инспектор! Мы просто хотели сделать вам приятное! Уверяю вас... Инспектор, если я это скажу, меня же уволят! -- Тогда просто принесите заказ, -- сказал Фошон. -- И счет, пожалуйста. Маленький официант вздохнул с облегчением и убежал. -- Картина маслом: "Неподкупный инспектор Фошон сурово отвергает бесплатный обед"! -- хмыкнул Хоб. -- Изумительно. Я в восхищении. Так что там насчет Грядущего Рождества? -- Скоро покажу, -- сказал Фошон. -- Хоб, я рассчитываю на вашу помощь в этом деле. Более того, я настаиваю. Разузнайте о Стенли Бауэре все, что можно. Кому было выгодно его убрать? Дело, похоже, организовали весьма добросовестно. Разузнайте об этой "соме". -- Ладно. А что вы сделаете для меня? -- А я не стану отбирать у вас лицензию на занятие вашим никчемным ремеслом. Хотя мой начальник уже очень давно рекомендует мне это сделать. Хоб, я серьезно! У вас есть связи на Ибице. Вы можете разузнать все, что необходимо. А пока что не хотите ли вы позвонить Мариэль и сообщить, что задерживаетесь? -- Да ну ее к черту! -- сказал Хоб. -- Пусть себе бухтит! -- Вы отважный человек, Хоб Дракониан! -- улыбнулся Фошон. ГЛАВА 6 На следующее утро, едва Фошон успел сообщить о смерти Бауэра его ближайшему родственнику, брату, живущему в Англии, инспектору позвонили из нью-йоркской полиции. Звонил лейтенант Гериг, с которым Фошон несколько раз уже разговаривал. Они обменивались информацией и сотрудничали в работе по борьбе с международным наркобизнесом, в обход Интерпола, о котором оба были весьма невысокого мнения. Покончив с официальными любезностями, Гериг сказал: -- Фошон, я к вам вот по какому делу. Мне попался любопытный случай, и я хочу знать, не сталкивались ли вы с чем-то подобным. Поначалу я решил, что это опиум... Если вы в Нью-Йорке, и вам нужен опиум, отправляйтесь в Чайнатаун. В начале XIX века Китай два раза воевал с англичанами именно затем, чтобы воспрепятствовать ввозу опиума в страну. Но англичане настояли на своем: надо же было куда-то сбывать продукцию индийских маковых плантаций! А простым китайцам опиум нравился. Поначалу столицей торговли опиумом был Кантон, потом Шанхай, позднее Гонконг. Но к семидесятым годам прошлого века ситуация переменилась. Зачем возиться с опиумом -- раскуривать трубку, делать пару затяжек, потом выбивать трубку -- и начинай сначала, -- когда можно получить многократно усиленный эффект от героина? Сделать героин -- раз плюнуть, а рынок куда шире, чем рынок опиума. Потом вошел в моду кокаин, и времена натуральных наркотиков кончились. В двадцатом веке десятки Чайнатаунов, разбросанных по всему миру, сделались главными рынками сбыта опиума. И прочих экзотических натуральных наркотиков. Поэтому лейтенанта Герига совсем не удивил тот факт, что в одной из дыр, которые растут как грибы в районе Четем-сквер -- только успевай выщелкивать! -- был найден труп неизвестного, скончавшегося от передозировки наркотика. -- Но это был не опиум, -- сказал Геригу сержант, прибывший на место раньше лейтенанта. Они стояли на углу Восточного Бродвея и Клинтон-стрит, и лица их попеременно делались то синими, то красными в свете полицейских мигалок. -- Откуда вы знаете? -- спросил Гериг. -- А вы взгляните на того мужика, -- ответил сержант. -- Зрелище малоприятное, но поучительное Он в квартире 15-А. Гериг вошел в подъезд, поднялся по лестнице в пять ступенек, по бокам которой красовались две переполненные урны, набитые гнилыми апельсинами и китайскими газетами. Входная дверь с разбитым стеклом, затянутым прочной металлической сеткой, была отперта. За дверью -- длинный коридор. Полопавшийся линолеум на полу, облупившаяся краска на потолке, тусклые лампочки свечей на сорок. У лестницы стояли две старые китаянки. Они что-то залопотали, указывая Геригу наверх. Гериг начал подниматься по обшарпанной лестнице. Унылые этажи, китайчата с раскосыми темными глазами, выглядывающие из-за дверей, закрытых на цепочку Желудок у Герига протестующе выворачивался -- лейтенанту всего месяц как прооперировали грыжу. В такие минуты, как эта, он не находил в своей профессии решительно ничего романтичного. Еще один этаж -- четвертый, что ли? Смерть не считается с такими мелочами, как грыжа старшего лейтенанта полиции. Не говоря уж о варикозном расширении вен. На пятом этаже ждал китаец -- мужчина средних лет в неопрятном белом костюме и панаме. -- Сюда, -- сказал он Геригу, указывая на открытую дверь в конце коридора. -- Кто вы такой? -- спросил Гериг. -- Мистер Ли, агент владельца здания Мне позвонил жилец, и я сейчас же приехал. -- Откуда? -- Из Стайвезент-тауна. -- Надо же, вы добрались быстрее, чем я из первого участка. Гериг направился к двери Китаец в белом костюме последовал за ним. -- Лейтенант! -- сказал он. -- Можно вас на пару слов, прежде чем вы войдете? Гериг обернулся. Могучий, крепкий мужчина, он был почти вдвое крупнее Ли, и, во всяком случае, на голову выше его. -- Что вы хотите, Ли? -- Я только хочу сказать, что ни владелец здания, ни жильцы не имеют никакого отношения к произошедшему. -- Не рановато ли вы начали выкручиваться? -- поинтересовался Гериг. -- По-моему, вам еще никто никаких обвинений не предъявлял. -- Пока нет, -- вздохнул Ли. -- Но ведь предъявят же! Гериг вошел в дверь квартиры номер 15-А. Комната, где он очутился, явно отражала чье-то представление о рае. На полу -- красно-синий турецкий ковер. Стены оклеены бумажными обоями под парчу с изображениями восточных мудрецов в высоких шляпах, переходящих реку по мосту. Вдоль двух стен тянутся низкие диванчики. На потолке -- хрустальная люстра, рассеивающая по стенам яркие зайчики света. Комната была не очень просторная, но ее зрительно увеличивало огромное зеркало во всю стену. Два низких столика полированного ореха, богато украшенных резьбой. Рядом с одним из диванчиков -- подставка для журналов. На подставке два свежих выпуска "Плейбоя", отвечающих на традиционный вопрос: чем вы занимаетесь, когда пробуете новый наркотик? -- Уютная квартирка, -- заметил Гериг. -- И много у вас таких? -- Эта -- единственная, -- ответил мистер Ли. -- Но ведь нет никакого преступления в том, чтобы человек обставлял свою квартиру так, как ему нравится? -- Эта квартира принадлежала покойному? -- Он снимал ее у мистера Ахмади, владельца дома. -- Ахмади? Итальянец, что ли? -- Иранец. -- И что, он владеет домом в Чайнатауне? -- А что в этом удивительного? -- пожал плечами мистер Ли. -- В наше время в Америке всем владеют иностранцы. Гериг попросил показать, как пишется фамилия владельца, и записал ее и адрес в свой блокнот. -- Вы видели покойного? -- Видел. -- Это не мистер Ахмади? -- Нет, сэр. Определенно нет. Это жилец. -- У вас есть домашний телефон мистера Ахмади? -- Конечно Только вы его не застанете. Он уехал в деловую поездку. - В Иран? -- В Швейцарию. -- Все равно давайте. Гериг записал телефон, потом сказал. -- Значит, за старшего тут вы. -- Послушайте, лейтенант! Я всего лишь управляющий. Никто не нанимал меня, чтобы кого-то тут убивать. -- Как звали покойного? -- Ирито Мутинами. -- Иранец? -- Японец. -- С чего это японец поселился в Чайнатауне? -- Многие считают престижным жить здесь. Гериг принялся осматривать квартиру. Ее уже обыскали, но посмотреть лишний раз никогда не мешает. В мусорной корзине валялся квадратик ярко-голубого целлофана, смятый так, словно он раньше был обернут вокруг шарика размером с мяч для гольфа. Обертка от шоколада? Бывают такие шоколадные шарики... Гериг сунул целлофан в пакет для вещественных доказательств и продолжил обыск. В углу стоял электрокамин с искусственным пламенем. Гериг сунул туда руку, порылся и нащупал что-то гладкое и прохладное. Бутылочка из чего-то зеленого и прозрачного, похожего на нефрит, дюйма четыре в длину, открытая, пустая. Гериг поднес ее к носу и понюхал. Сладковатый, затхлый запах, совершенно ему незнакомый. -- Что это, какое-то китайское благовоние? -- спросил Гериг, протягивая бутылочку Ли. Тот понюхал. Его гладкое лицо сделалось озадаченным. -- Впервые слышу этот запах, лейтенант. -- Это нефрит? -- спросил лейтенант, поднимая бутылочку повыше, чтобы посмотреть ее на свет. Ли пожал плечами. -- Понятия не имею. Мое хобби -- бейсбол. Но я знаю одного мужика, у которого можно спросить. -- Я тоже знаю такого, -- сказал Гериг. -- А давно ли этот... -- лейтенант заглянул в блокнот, -- давно ли этот Мутинами тут поселился? -- Меньше года, -- сказал Ли. -- В моих записях он значится с начала февраля. -- Вы случайно не знаете, чем он зарабатывал на жизнь? -- Студент. По крайней мере, так он записался в документах. -- Кто у него бывал? -- Понятия не имею. Мое дело -- собирать квартирную плату и ремонтировать дом. За жильцами я не шпионю. Ли повернулся, собираясь уйти. Гериг схватил его за руку так внезапно, что невысокого китайца развернуло и он бы упал, если бы лейтенант не удержал его. -- Ли! -- сказал Гериг. -- Мне неохота вытягивать из вас сведения по кусочкам. Давайте так: вы выкладываете все, что знаете об этом Мутинами. Это избавит вас от ночи, проведенной в участке. -- Вам не за что меня задерживать, -- возразил Ли. -- Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем. -- Мы, китайцы, народ законопослушный. Вы не имеете права так делать. -- Мне ничего и не придется делать, потому что вы, как законопослушный гражданин, расскажете мне все, что знаете о Мутинами и его приятелях. -- Ладно. Отпустите. Ли отряхнулся, снял панаму, поправил ее и снова надел. Гериг достал из кармана пакет с вещдоками, сунул туда бутылочку. Потом скрестил руки на груди и подождал, пока Ли поправит галстук и заодно, видимо, обдумает свою историю. -- Про Мутинами и его приятелей мне ничего не известно. Вам следует знать, что Чайнатаун пользуется большой популярностью у японцев. У нас тут жили и другие японские бизнесмены. Можно предположить, что это были знакомые мистера Мутинами. А возможно, знакомые мистера Ахмади. Мне никто ничего не говорил. Может, они снимали эту квартиру на двоих с мистером Мутинами. Откуда мне знать? Имен их я не знаю. У нас ведь не полицейское государство. По крайней мере, пока. -- Нет, но все к тому идет, -- сказал Гериг. -- Ближе к делу, Ли! Я расследую убийство. Неужели вы предпочтете, чтобы я арестовал вас и допросил в полицейском участке? -- Я же говорил, что вам не понравится то, что вы увидите, -- вздохнул Ли. -- Я действительно рассказал вам все, что знаю. Могу я идти? -- Оставьте свое имя, адрес и телефон сержанту, который ждет внизу. И не пытайтесь уехать из города, не сообщив нам. Вот моя карточка. Я, -- лейтенант Гериг. Вспомните что-то еще, буду очень обязан, если вы мне позвоните. -- Да, -- сказал Фошон. -- У нас тут был похожий случай. Вчера вечером. Мне надо дождаться результатов вскрытия, чтобы быть уверенным. Но зеленая бутылочка вроде вашей тоже имела место быть. Я позвоню, когда узнаю что-то еще. ГЛАВА 7 В середине дня в квартире Мариэль раздался звонок. Хоб открыл. На пороге стоял высокий белокурый англичанин. -- Мистер Дракониан? Хоб с некоторой опаской ответил: - Да. -- Я -- Тимоти Бауэр. Брат Стенли. Этот французский полисмен был так любезен, что дал мне ваш адрес. Он сказал, что вы помогаете ему вести это дело. Хоб пригласил Бауэра в квартиру и усадил на неудобную кушетку из черной кожи с хромированными ножками. -- Насколько я понимаю, вы частный детектив? Хоб кивнул. -- Вы хорошо знали Стенли? -- Мы были почти незнакомы. Пару раз здоровались на вечеринках. По-моему, даже не разговаривали ни разу. -- Хм... да, -- произнес Тимоти. -- Простите, я не хочу лезть не в свое дело, но, если вы были почти незнакомы, почему вы помогаете французской полиции в расследовании? -- Стенли жил на Ибице, -- сказал Хоб. -- Я тоже большую часть времени живу именно там. А помогаю полиции я потому, что инспектор Фошон избегает вмешиваться в дела иностранцев, которые даже не живут в Париже, и потому ч предпочитает, чтобы этим занимался я.-- Хм... да. Полагаю, вам известно, что Стенли был гомосексуалистом? -- Да. То есть я не уверен, что это правда, но на Ибице все так говорили. -- Увы, это правда, -- вздохнул Тимоти. -- Из Итона Стенли вернулся отъявленным педерастом. Мне не хотелось бы осуждать его теперь, однако для семьи это было таким испытанием. -- Почему? -- поинтересовался Хоб. Тимоти снисходительно улыбнулся. -- Вы представляете себе, что такое Британия? Маленький тесный островок. Все про всех все знают. Особенно в семьях военных. Наш род восходит ко временам Ричарда Львиное Сердце... -- Который, насколько я помню, тоже был голубым? Была там какая-то история с неким Блонделем... -- Да, это так. Но об этом предпочитают не упоминать вслух. Я хочу сказать, что в Британии гомосексуализм не приветствуется -- в отличие от тех же Штатов. О том, что в США приветствуется гомосексуализм, Хоб слышал впервые, однако предпочел не возражать. -- Да, все это чрезвычайно интересно, -- вежливо сказал он. -- Так чем могу служить, мистер Бауэр? Тимоти Бауэр поджал губы. Ему явно было не по себе. Довольно красивый, загорелый мужчина, лет сорока с небольшим. Он ерзал на кушетке и, похоже, не знал, куда девать руки. Наконец он положил их на колени, обтянутые серыми камвольными брюками с безукоризненной стрелочкой, и сказал: -- Понимаете, это ужасно выбивает из колеи -- когда твой родной брат вдруг оказывается убит. -- Да, конечно, -- согласился Хоб без особого сочувствия. -- Но это все же лучше, чем наоборот, вы не находите? Бауэр предпочел пропустить замечание Хоба мимо ушей. -- Французская полиция, похоже, понятия не имеет, кто это сделал. А вы? -- Я тоже. Да и вообще, это не мое дело. -- Я французам не доверяю, -- сказал Тимоти. -- Особенно когда речь идет об убийстве иностранца, да еще голубого. Хоб пожал плечами. Нет, особого сочувствия он действительно не испытывал. -- Мы со Стенли никогда не были особенно близки, -- продолжал Тимоти. -- Я служу в армии. А вы ведь знаете, что такое британские военные. Офицеры -- это своего рода клуб. И голубые в нем отнюдь не приветствуются. Поймите меня правильно. Сам я человек без предрассудков. Я не особенно стыдился Стенли, но, должен вам признаться, мне не хотелось, чтобы меня видели в его обществе. Мои друзья не так воспитаны. Поймите меня правильно, они замечательные люди, но гомосексуалист для них -- тема для анекдота. А Стенли не скрывал своих сексуальных предпочтений. Да и почему, собственно, он должен был их скрывать? На самом деле это отчасти следствие семейного воспитания. Pater <Отец (лат.) -- так часто называют своих отцов воспитанники английских частных школ> учил нас никогда ничего не стыдиться. Хотя, конечно, кто же знал, что в нашей семье вырастет педераст? "Должно быть, их папаша имел в виду, что не следует стыдиться, если тебе стыдиться нечего", -- подумал Хоб. -- И тем не менее мне жаль Стенли. Я к нему неплохо относился, хотя его образ жизни вызывал у меня отвращение. К тому же он был моим братом. Я не хочу, чтобы это дело просто тихо задвинули. По-моему, всем известно, что французская полиция занимается подобными случаями без особого рвения. -- Глупости, -- сказал Хоб. -- Французская полиция вполне добросовестна, они не имеют обыкновения "задвигать" дела об убийстве. -- Но что они могут? Судя по тому, что сказал мне Фошон, это не похоже на разборки местных голубых. Стенли мог убить кто-то с Ибицы. Если это действительно так, убийца наверняка уже вернулся на остров. Вы согласны? -- Похоже, Стенли убили не без причины. -- Вероятно, в этом деле замешаны и другие иностранцы. Но ведь этот полицейский инспектор, Фошон, не полетит на Ибицу, чтобы попытаться расследовать убийство, верно? -- Нет, конечно, -- согласился Хоб. -- Пока что у него и нет особых причин это делать. Но он проведет расследование, можете не сомневаться. -- Не сомневаюсь. А испанская полиция ответит, что да, конечно, мы этим займемся manana <В ближайшем будущем (исп.)>, и если кто-нибудь забредет в полицейский участок и сознается в убийстве, мы его непременно арестуем -- разумеется, если он придет не во время сиесты. Нет, этого мало. Мне хотелось бы, чтобы этим убийством занимались со всей серьезностью. -- Так чего же именно вы хотите? -- поинтересовался Хоб. -- Вы -- частный детектив. Я хочу, чтобы вы нашли убийцу. -- Ну что ж, давайте обсудим. Во-первых, нам известно так мало, что найти убийцу может оказаться невозможным. Во-вторых, если мне все же повезет и я узнаю, кто это сделал, это еще не значит, что я сумею все доказать. Я хочу сказать, может случиться так, что я найду убийцу Стенли, но арестовать его не смогу. -- Ну что ж, я уверен, вы сделаете все возможное, -- сказал Тимоти. -- Я понимаю, надежды очень мало. Но все же я чувствую, что следует хотя бы что-то предпринять. -- Я постараюсь, -- заверил его Хоб. Тимоти достал чековую книжку, ручку с вечным пером и выписал Хобу чек на пятьсот фунтов. -- Я вовсе не богат, -- сказал Тимоти. -- Это все, что я могу себе позволить. Больше денег я не дам. Уверен, за эту сумму вы сделаете все возможное. -- Что смогу -- сделаю, -- пообещал Хоб. -- Куда отправить результаты расследования? И как их передать -- по телефону или только письменно? -- Результаты мне не нужны, -- ответил Тимоти. Хоб видел, что он, очевидно, решил, как действовать, еще в самолете, по дороге из Лондона. -- Когда вы найдете убийцу -- если найдете, -- будьте так любезны, напишите мне на адрес моего клуба. Он вручил Хобу свою визитную карточку. -- И, будьте так любезны, не указывайте на конверте своего обратного адреса. В моем положении следует прежде всего любой ценой избегать скандала. Хобу все это не очень понравилось, но он согласился. Одна из обязанностей частного детектива -- принимать деньги от людей, которые пытаются откупиться от своей совести, укоряющей их в том, что сами они ничего не сделали. С точки зрения детектива, дело было вполне законное. ГЛАВА 8 На следующий день Хоб отправился в кафе "Аржан" на площади Сен-Габриэль. В другое время он взял бы с собой Найджела, своего главного помощника, но Найджел зачем-то умотал в Англию. Поэтому Хобу пришлось взять своего другого парижского помощника, Жан-Клода, тощего, жилистого мужичка лет тридцати с небольшим, с напомаженными черными волосами и тоненькими усиками. Жан-Клод, как всегда, выглядел человеком подозрительным и опасным, и вообще неприятным. Сегодня он надел полосатую рубашку "апаш" и черные брюки в обтяжку. Когда к ним подошел официант, чтобы взять заказ, Хоб попросил позвать владельца кафе. Явился владелец -- невысокий, коренастый, лысеющий человек, доброжелательный, но задерганный. -- Я был здесь вчера вечером, -- сказал Хоб. -- Я помогаю французской полиции вести расследование. -- Да, мсье. -- А это мой помощник, Жан-Клод. Владелец слегка кивнул. Жан-Клод нехорошо прищурился. -- Нам хотелось бы побольше разузнать о человеке, который обедал с убитым. Владелец широко развел руками. -- Я уже говорил инспектору, что обслуживал их лично. Все, что я успел заметить, я уже рассказал. -- Понимаю, -- сказал Хоб. -- Но мне пришло в голову, что это немного странно, когда владелец сам обслуживает клиентов, если на то есть официанты. -- Ничего странного, -- возразил владелец. -- Смена Марселя закончилась, поэтому я сам подавал то, что было заказано. -- А принимал заказ Марсель? -- Да, конечно. Он все записал, отдал бумажку мне, снял фартук и ушел. В наше время молодые люди очень строго придерживаются правил профсоюза, когда эти правила работают в их пользу. -- Инспектору Фошону вы этого не говорили. -- Просто из головы вылетело -- я был совершенно не в своей тарелке. Да и к чему? Обслуживал их я, и я уже рассказал все, что видел -- то есть почти ничего. -- Да, конечно. Не будете ли вы так любезны попросить Марселя подойти к нашему столику? Мне хотелось бы задать ему несколько вопросов. Быть может, он видел что-то, что ускользнуло от вашего внимания. Хозяин кафе пожал плечами с таким видом, словно хотел сказать: "Ну и денек!" Однако тем не менее направился к стойке и подозвал молодого человека, обслуживавшего столик в дальнем углу. Марсель оказался юным, худощавым, белокурым и симпатичным. Похожим на молодого Жан-Пьера Омона. И к тому же он, видимо, завивался. -- Да, заказ принимал я. Но ничего необычного не заметил. Они просто сидели и довольно мило беседовали. А когда все это случилось, я уже ушел, вы же знаете. -- О чем они говорили? -- спросил Хоб. Марсель вытянулся с оскорбленным видом. -- Я никогда не подслушиваю разговоры клиентов, мсье! Тут вмешался Жан-Клод: -- Слушай сюда, mon vieux <Старик (фр.)>! Я с тобой не шутки шутить пришел. Ты ведь официант, n'est-ce pas? <Не так ли? (фр.)> А официанты все любят совать нос не в свое дело. Так что давай выкладывай, что тебе удалось подслушать. Иначе я приду сюда еще раз, да не один, а с дружками. Не с такими, как мой коллега Хоб. Хоб -- он джентльмен. А мои дружки умеют добиваться своего, понял, мальчик? Мы заставим тебя рассказать даже про то, чего не было. Так что лучше бы ты сказал нам все сейчас по-хорошему и избавил нас от хлопот, а себя -- от неприятностей, понял? Хоб поморщился, однако промолчал. Он не одобрял методов Жан-Клода, слитая их чересчур грубыми. Но, следует признаться, эти методы были действенными. Удивительно, до чего просто запугать человека! -- Мсье, вам незачем мне угрожать, -- с достоинством ответил Марсель. -- Повторяю, я не привык подслушивать. К тому же они говорили по-английски и по-испански, а я этих языков не знаю. -- Не испытывай мое терпение! -- пригрозил Жан-Клод. -- Ты что-то знаешь, провалиться мне на этом месте! Я это вижу по твоей глупой харе и по тому, как ты переминаешься с ноги на ногу. Кончай вилять! В последний раз говорю, рассказывай все, что может нам пригодиться. -- Я почти ничего не знаю, -- сдался Марсель, -- но, может, вам пригодится карта? -- Карта? Какая карта? Про карту хозяин ничего не говорил. -- Должно быть, они убрали ее прежде, чем он подошел. -- Ну так что за карта? -- Они тыкали в нее пальцами и смеялись. Мсье, я действительно не понимал, что они говорят. Но вели они себя так, словно обменивались воспоминаниями и указывали на места, где произошли какие-то события. -- А что за карта? - Дорожная карта, с расположением бензоколонок. Испанская. -- А какого места? -- Я не видел. Наверно, часть Испании. -- Оч-чень хорошо, -- сказал Жан-Клод. -- Ну, раз ты начал, так продолжай. Что еще? -- Больше ничего, мсье. -- Должно быть что-то еще! Как выглядел тот человек? -- Он сидел в тени. Но я приметил, что он очень загорелый. Похоже, средних лет. И на пальце у него было кольцо с изумрудом. -- Ты уверен, что это был изумруд?-- Может, и стекляшка, откуда я знаю? Но она была бриллиантовой огранки. Какой дурак станет так возиться со стекляшкой? -- Что еще ты можешь сказать про его внешность? -- Ничего, мсье. -- Ну, тогда насчет их разговора. Хоть что-то ты помнишь? -- Только "a votre sante" <За ваше здоровье! (фр.)>. Это они сказали по-французски. Когда чокались. Потому я и запомнил. -- Который это сказал? -- Другой. Не тот, которого убили. -- А тот, которого убили, что ответил? -- Он ответил: "И вам того же, сеньор". -- Сеньор -- а дальше? Имя он назвал? -- Понятия не имею. Он издал такой странный булькающий звук. Возможно, это было испанское "p", мсье. Остального я не разобрал. Это все, мсье! Правда все! -- Молодец, -- сказал Жан-Клод, похлопав официанта по щеке -- Видишь, как хорошо получилось? Ну что, Хоб, пошли? Здесь мы больше ничего не раскопаем. Ну и что это нам дает? -- осведомился Жан-Клод, когда они вышли на улицу. -- Смуглый или загорелый мужчина. Родной язык которого, скорее всего, не французский, а, вероятно, английский либо испанский. И в его имени, возможно, есть двойное испанское "p". -- Не густо, -- заметил Жан-Клод. -- И все же кое-что. Может, на Ибице мне удастся узнать побольше. -- Хочешь, я поеду с тобой? -- спросил Жан-Клод. -- Был бы очень рад. Но тебе придется самому оплачивать проезд и все расходы. Финансы агентства в плачевном состоянии. -- Ну, тогда я останусь тут, в Париже, столице мира. -- Я просто хотел помочь... -- Чрезвычайно любезно с твоей стороны. ГЛАВА 9 Фошон показал Хобу записную книжку Стенли. -- Одолжение коллеге, -- саркастично заметил он. Единственное имя, которое что-то говорило Хобу, -- Эрве Вильморен, молодой французский балетный танцовщик, который делил свое время между Парижем и Ибицей. Фошон уже допросил его, но теперь Хоб расследовал дело Стенли по поручению Тимоти Бауэра и потому решил, что лишний разговор с Эрве не помешает. К тому же Фошон не показал ему результатов беседы. Эрве неохотно согласился встретиться с Хобом в своей квартире на рю де Пере, которую он делил еще с несколькими танцовщиками. Хоб явился часов в одиннадцать утра. Эрве был молод, очень строен, мускулист. Русые волосы подстрижены под Нижинского в "Послеполуденном отдыхе фавна". Он был одет в хорошо пошитые синие джинсы в обтяжку, подчеркивавшие крепкие бедра, и голубой кашемировый свитер с закатанными рукавами, обнажавшими безволосые смуглые руки. -- Я уже рассказал инспектору Фошону все, что знаю! -- предупредил Эрве. Хоб покачал головой. -- Позвольте уточнить. Вы рассказали инспектору Фошону все, что сочли возможным. Эрве, меня вы знаете. Я вас не заложу. Стенли продавал наркотики? -- Только не мне! -- улыбнулся Эрве. -- Я наркотиков не покупаю. Мне их и так дают. -- Я вовсе не обвиняю вас в том, что вы тратили на них свои деньги, -- сказал Хоб. -- Но ведь у вас куча друзей, которые их употребляют? -- На этот счет я ничего не знаю, -- ответил Эрве. -- Да брось, Эрве! Мы же с тобой вместе ловили кайф. На тусовке у Джонстона. Ты пришел с Эльмиром де Ори, помнишь? Все это время Эрве старался быть серьезным. Но теперь его точеные губы расплылись в невольной улыбке. -- Славный был вечерок!-- Да, и калифорнийская дурь неплоха. Послушай, Эрве, я вовсе не пытаюсь тебя подловить на чем-то незаконном. Я просто хочу узнать, почему убили Стенли. Я работаю на его брата. Я не стану доносить ни о чем из того, что ты мне расскажешь. Эрве поразмыслил и, видимо, решил, что Хобу можно доверять. -- Он продавал новый наркотик. Сказал, он называется "сома". Стенли от него тащился. Говорил, что это ужасно дорогая штука, но совершенно забойная. Я дал ему несколько имен. Ты же знаешь парижан, вечно гоняются за последними новинками. -- А ты сам его пробовал? Эрве покачал головой. -- Мы со Стенли собирались попробовать вместе. Сегодня вечером... -- Его лицо печально вытянулось. -- А эти люди, которым он его продавал, -- кто они? -- Ну, Хоб, ты же знаешь, что имен я называть не стану! Даже тебе, мой дорогой. К тому же ни один из этих людей не мог быть замешан в убийстве Стенли. Богатые парижане не убивают тех, кто поставляет им наркотики. Ты это знаешь не хуже меня. -- Но ты можешь хотя бы сказать, с кем он виделся последним? -- Ах, Хоб, это тебе ничего не даст! К тому же я не знаю. -- Ну же, Эрве! Мне нужно хотя бы одно имя. Мне надо с чего-то начать. Перед тем как Стенли убили, он жил у тебя? -- Я уже говорил об этом Фошону. -- Значит, ты должен знать, с кем он встречался последним. Эрве вздохнул. -- Ну ладно. Если тебе так уж важно, это был Этьен Варгас. Ты ведь знаешь Этьена? Высокий, хорошенький мальчик из Бразилии, который приезжал на остров несколько месяцев тому назад. -- Нет, не знаю. Он встречался со Стенли? -- Нет, мой дорогой. Этьен, к сожалению, стопроцентно гетеросексуален. Он встречается с Аннабель. Аннабель то ты знаешь? -- Да. Немного. Она тут, в Париже? -- Насколько мне известно, нет. Этьен, похоже, приехал без нее. -- А где он остановился? -- Наверно, в каком-то отеле. Где именно -- не знаю. -- Он был один или с кем-нибудь? -- Не знаю. Когда я его видел, он был один. Сказал, что у него свидание со Стенли. -- Как он себя вел? Эрве пожал плечами. -- Бразилец! Чего от них ждать? -- В смысле, он не нервничал? -- Насколько я заметил, нет. -- Он приходил сюда, к тебе? -- Да. Сказал, что должен встретиться со Стенли. Я ему ответил, что Стенли ушел. Спросил, не передать ли чего. Он сказал, не надо. Мол, они назначили встречу позднее, но он проходил мимо и решил заглянуть. И ушел. Хоб, только никому ни слова! Я тебе этого не говорил! -- Не беспокойся. Не можешь ли ты сказать, кому еще Стенли продавал эту "сому"? -- Я дал ему с полдюжины имен. Купил ли кто-то у него, я не знаю. Правда не знаю, Хоб. -- А как насчет Этьена? Как ты думаешь, он мог ее купить? -- Ну, он достаточно богат для этого. Семейство Варгас занимает видное положение в Рио-Де-Жанейро. У его отца -- вилла на острове, знаешь, недалеко от Сан-Хуана. Я тебе говорил, что эта штука довольно дорогая. Но кому он ее продавал -- не знаю. -- А где Этьен теперь, ты, наверно, тоже не знаешь? -- Понятия не имею, дорогой. Наверно, вернулся на Ибицу. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Ибица ГЛАВА 1 Хоб выглянул в иллюминатор и увидел далеко внизу, под тонкой облачной пеленой, остров Ибицу, неожиданно появившийся в разрыве облаков. Хоб сидел рядом с бизнесменом, грузным и надоедливым, который начал разговор с рассказа о том, что сам он из Дюссельдорфа, в Париже был по делу, управился быстро и решил провести выходные на испанском острове Ибица. А Хоб там бывал? Не дожидаясь ответа, бизнесмен сообщил, что у него есть приятель, который живет в новом кондоминиуме рядом с Санта-Эюлалиа -- "Штурмкениг" называется. Хоб когда-нибудь слышал про это место? Про него писали в журнале "Европейская архитектура", что это "оригинальное нагромождение старых и новых стилей". Три плавательных бассейна, коринфская арка, эстрада в форме морской раковины и три ресторана, один из которых получил четырех поросят по рейтингу журнала "Международный гурман". В кондоминиуме есть свои магазины и продуктовые лавки и, что очень важно, свой немецкий мясник, который готовит колбасу, Schweinefleisch <Свинина(нем.)> и прочие хорошие мясные продукты, совсем как дома. Последовала небольшая лекция о колбасах, завершившаяся сообщением: -- Насчет колбас я очень разборчив! Настоящую колбасу умеют делать только немцы. Французские колбасы выглядят забавными, но в них слишком много чесноку, а так они совершенно безвкусны. Английские колбасы делаются тяп-ляп, и на вкус они как опилки -- точь-в-точь как английская политика. Нет, колбасу по-настоящему умеют делать только в Германии. Особенно в Дюссельдорфе. В продолжение всей речи Хоб лишь кивал. В наше время подобные старомодные шовинистические речи можно услышать так редко! А Хобу нравились махровые националисты. Он их коллекционировал. Европа представлялась ему большим Диснейлендом, где каждая страна одевается в свои национальные цвета и костюмы, поставляет свои продукты, имеет свои особые обычаи и своих типичных представителей, которые всегда рады поговорить о себе. Хоб находил очаровательным, что итальянцы так ревностно привержены своим макаронам, а скандинавы своему шнапсу, и так далее, вплоть до бельгийцев с их мидиями и pommes frites <Жареной картошкой (фр.)>. Но, как правило, Хоб осуждал себя за подобный циничный и легкомысленный взгляд на вещи. Как может нормальный человек восхищаться этой кукольной эксцентричностью. Ну хорошо, пусть даже настоящей, неподдельной эксцентричностью, все равно. То, чего он ищет, не имеет отношения к современной реальности. Европа давно перестала быть Диснейлендом. Она предельно серьезна. Но не с точки зрения американцев -- которые, на свою беду, даже японцев не способны воспринимать серьезно. Американцы ездят в Европу не затем, чтобы прикоснуться к реальности. Реальности им и дома по уши хватает Они едут за местным колоритом. А где они его не находят, там выдумывают. Самолет лег на крыло и развернулся. Внизу открылась вся Ибица. Островок крохотный, современный реактивный самолет пролетает над ним меньше чем за минуту. Посередине -- горный хребет, к югу от него -- долины, на севере -- крутые утесы, обрывающиеся в море. Над горящей свалкой рядом с Санта-Каталиной виднелся столб дыма Свалка полыхала круглые сутки. Это было бельмо на глазу для всего острова. А потом самолет пошел на посадку Загорелась табличка "Пристегните ремни". И вот наконец Хоб спустился на пыльный асфальт и зашагал к багажному отделению. За ограждением толпились люди, встречающие друзей и любимых. Ждет ли его кто-нибудь? Вряд ли В последний раз он был на острове с полгода тому назад, когда приезжал на свадьбу Гарри Хэма. Хоб быстро покинул аэродром, сел в такси и наконец-то вдохнул знакомые запахи острова: тимьян и жасмин, апельсины и лимоны. Мимо пронеслись низенькие квадратные домики по дороге в Ибица-Сити. Впереди показалась Дальт-Вилья, нагромождение белых кубов, растущих из земли, мечта кубиста, старинный городок, напоминающий греческие Киклады. Водитель пытался болтать с ним на своем зачаточном английском. Но Хобу разговаривать не хотелось. Он слишком дорожил этими первыми минутами на острове. Высматривал знакомые приметы вдоль дороги. Карта Ибицы усеяна памятниками местной истории. Вон то место, где испанские копы из отдела по борьбе с наркотиками арестовали Малыша Тони. У той кучи камней раньше стоял бар Арлен -- Элиот Поль захаживал туда пропустить стаканчик, пока фашисты не сровняли забегаловку с землей. А вон то место, где ты встретился с Алисией в ваше первое золотое лето. А вон и опасный перекресток, где в один прекрасный вечер Ричард-Сицилианец слетел с дороги на своем здоровом бандитском "Ситроене", снес хибару местных жителей и задавил брата с сестрой, которые там жили. Говорят, он застиг их в одной постели. Но он не успел никому об этом рассказать. Приехала гражданская гвардия и забрала его в больницу -- Ричард сломал себе руку. А по дороге он умер по непонятной причине. Первую остановку Хоб сделал в Санта-Эюлалиа. Вышел из такси у пункта проката и нанял себе семисотый "Сеат". Выехал на нем на дорогу в Сан-Карлос, сразу за поселком уходившую в горы. У него поднялось настроение. Проезжая через Сан-Карлос, Хоб увидел полдесятка хиппи Они пили пиво и пели под гитару за деревянными столиками у бара Аниты. Хоб проехал извилистое шоссе -- на холме слева дом Робина Моэма -- и свернул на каменистую дорожку, ведущую к своей фазенде, К'ан Поэта. Поставил машину "а площадку перед гаражами под большим рожковым деревом Вид дома с его благородными пропорциями доставил Хобу несказанную радость. Архитектор говорил, что вилла выстроена в полном соответствии не то с золотой серединой, не то с золотым сечением, Хоб точно не помнил. Но, как бы то ни было, фазенда была хороша Два крыла, соединенные трехэтажной постройкой, на которой сейчас сушилось белье. Хоб спустился по трем ступенькам к облицованной камнем калитке, увитой виноградом. Дома оказалась только маленькая черноволосая девушка в розовом купальнике. Она лежала в гамаке и читала книгу Алистера Маклина в мягкой обложке. Хоб ее раньше никогда не видел. Девушка сказала, что ее зовут Салли и что она подружка Шоула. Шоул был израильский приятель Хоба. Еще девушка сообщила, что все ушли на пляж. А он кто такой? Хоб объяснил, что он хозяин дома. Девушка похвалила дом и Хоба -- за гостеприимство. Хоб зашел внутрь, бросил вещи в своей комнате. На третьем этаже, переоделся в белые хлопчатобумажные шорты, серую футболку с тремя пуговицами и сандалии. Потом снова вышел и поехал по дороге на Сан-Карлос, обратно в сторону Санта-Эюлалиа, свернул у Сес-Пинес и направился в глубь острова, в долину Морна, вдоль миндальных плантаций. Скоро дорога начала подниматься вверх, к Седос-дес-Секвинес, горному хребту, который высился посреди острова. Маленькая легковушка преодолевала подъем без особых трудностей. Узкая асфальтовая дорога сменилась грунтовкой и продолжала взбираться на кручи. Несколько раз приходилось объезжать скальные выступы, нависающие над дорогой. На Ибице при строительстве дорог предпочитали обходить Препятствия, а не взрывать их. В конце концов Хоб проехал последний крутой поворот и увидел впереди, там, где дорога спускалась в седловину, сложенную всухую каменную изгородь, которой была обнесена вилла Гарри Хэма. Хоб оставил машину на площадке, специально вырубленной посреди колючих зарослей кактусов, рядом с "Сеатом" Гарри. Прошел вдоль каменной изгороди и увидел дом, выстроенный на противоположном склоне холма. Маленький фермерский дом, которому было уже лет двести, а вокруг -- четыре-пять гектаров расчищенной земли. Повсюду было удивительно чисто, как всегда на фермах Ибицы, за исключением тех, что принадлежали "людям с полуострова", -- так именовали здесь испанцев с материка. По одну сторону тянулись амбары, все еще наполовину забитые вездесущими плодами рожкового дерева. Хоб отсюда уловил их характерный приторно-сладковатый аромат. Он не слишком любил этот запах, но он ассоциировался с островом, а потому все же был дорог Хобу. Сам дом тоже был типичным -- подобранные по размеру камни, скрепленные глиной, поверх обмазанные цементом и штукатуркой. Как почти везде на острове, размер главной комнаты определялся длиной ствола белого дуба, служившего центральной балкой. Когда балка ставилась на место, к ней присоединяли прямоугольные дубовые стропила, потом все это заваливали хворостом и утрамбовывали глиной. Крыша была плоская, с наклоном к середине, чтобы собирать дождевую воду. Вода попадала в водосток, затем -- в подземную цистерну, откуда Гарри по мере необходимости перекачивал ее насосом в бак на крыше. Даже окна оставались прежними, хотя Гарри собирался как-нибудь их обновить. Но все медлил. Он гордился старинными узкими окошками, которые в былые времена защищали жителей дома от зимних холодов и не пускали внутрь сарацинских пиратов из Алжира и Марокко, совершавших набеги на остров чуть ли не до середины XIX века. До побережья Северной Африки отсюда было меньше сотни миль, и сарацины занимались здесь разбоем в течение многих столетий. Так как до властей далеко, не дозовешься, жители Ибицы научились сами о себе заботиться. Каждая деревня, каждое отдельное строение были крепостью или, по крайней мере, укреплением, рассчитанным на то, чтобы не впускать пиратов, пока не явится подмога. Теперь вместо сарацинских пиратов остров посещали английские и немецкие туристы -- а эти давали больше, чем брали. Хоб временами думал о том, на пользу ли пошли Ибице такие перемены. Борьба с пиратами развивала в жителях отвагу и независимость. А туристы принесли на остров страшную безвкусицу, "Макдоналдсы" и целые скандинавские, немецкие и французские "поселки", которые выглядели гротескно, потому что строители сознательно пытались воспроизвести стили соответствующей архитектуры. Американских "поселков" пока не было, но этого явно недолго ждать. Во дворе копалось в пес