ного, печальнее жемчужного. Она оплела его сетью шелковистых волос, увлекла его далеко вниз, в глубокие и бездонные воды, за пределы забвения. Он показал ей замерзшие звезды и расплавленное солнце; она подарила ему длинные перевитые тени и шуршанье черного бархата. Он протянул к ней руку и коснулся мха, травы, вековых деревьев, радужных скал; кончики ее пальцев задели старые планеты и серебряный свет луны, вспышки комет и вскрик испаряющихся солнц. Они играли в такие игры, но он умирал, а она старилась; они делали так, чтобы испытать радость повторного рождения. Любовью они рассекали время на части и вновь складывали, лучшим, более емким, более медлительным. Их игрушками были горы, степи, равнины, озера. Души их искрились, словно дорогой мех. & Они стали любовниками. И не постигали ничего, кроме любви. Но их любило далеко не все живое и неживое. Сухие пни, бесплодные орлы, зацветшие пруды таили злобу на их счастье. Клятвы и заверения любовников проходили мимо безотлагательности перемен, безразличных к тому, что предполагает человек, и с удовольствием продолжающих свою деятельность по разрушению вселенной. Выводы, не поддающиеся подтасовкам, угодливо подчинялись древним предначертаниям, записанным на костях, вкрапленным в кровь, вытатуированным на коже тела. Бомбе предстояло взорваться. Тайна требовала раскрытия. А из страха рождались знание и печаль. И однажды утром Кэти не стало, словно вовсе не бывало. Глава 22 Ушла! Кэти ушла! Возможно ли? Неужто жизнь, этот мрачный шутник, вновь принялась за свои губительные шутки? Марвин отказывался верить. Он обшарил все закоулки посады, терпеливо облазил всю деревушку. Нигде. Он продолжил поиски в ближайшем городе Сан Рамон де лас Тристецас, опросил официанток, домовладельцев, лавочников, проституток, полисменов, сводников, нищих и всех прочих. Он спрашивал, не видал ли кто девушки, прекрасной, как утренняя заря, с волосами красоты неописуемой, руками и ногами несравненной гибкости, с чертами лица, прелесть которых равняется лишь их правильности, и так далее. Но те, кого он спрашивал, грустно, отвечали: "Увы, синьор, мы не видали та женьчина, ни нынче, ни ранее, никогда в жизни". Он успокоился ровно настолько, чтобы дать связное описание ее примет, и нашел на шоссе романтика, который видел девушку, похожую на Кэти, - она катила на запад в большом автомобиле вместе с плотным мужчиной, курившим сигару. А какой-то трубочист подглядел, как она придала город с золотисто-голубой сумочкой в руках. Шла твердым задом. Затем подручный ни бензозаправочной станции передал ему от Кэти в спешке нацарапанную записку, которая начиналась словами: "Марвин, милый, умоляю, постарайся понять меня и простить. Я ведь много раз пыталась тебе сказать, мне позарез..." Остальное было неразборчиво. С помощью криптоанализатора Марвин разобрал заключительные слова: "Но я всегда буду тебя любить и надеюсь, что у тебя хватит великодушия изредка поминать меня добрым словом. Любящая тебя Кэти". Остальные строки, превращенные горем в загадку, не поддавались никакой расшифровке. Выразить смятение Марвина - все равно что пытаться передать предрассветный полет цапли: то и другое ни в сказке сказать, ни пером описать. Достаточно упомянуть, что Марвин подумывал о самоубийстве, но отделался от этой мысли. Ничего не помогало. Опьянение лишь вызывало слезливость. Отречение от мира казалось детским капризом. Все это никуда не годилось, и Марвин ни на что не решился. С сухими глазами, точно живой труп, проводил он дни и ночи. Он ходил, разговаривал, даже улыбался. Был неизменно вежлив. Но его закадычному другу Вальдецу казалось, что настоящий Марвин погиб при мгновенном взрыве горя, а его место заняло плохо сделанное подобие человека. Марвина не стало; у куклы, занявшей его место, вид был такой, будто, исправно подделываясь под человека, она с минуты на минуту свалится от напряжения сил. Вальдец был в растерянности и ужасе. Никогда старый лукавый специалист по поискам не сталкивался со столь трудным случаем. С отчаянной энергией пытался он вывести друга из состояния живой смерти. Начал он с сочувствия: - Я хорошо представляю, каково вам, мой несчастный друг, ибо однажды, когда я был еще совсем молод, мне довелось пережить то же самое, и я нахожу... Это ни к чему не привело, и Вальдец испробовал грубость: - Черт меня побери, да что вы разнюнились из-за дешевки, которая натянула вам нос? Клянусь адским огнем, вот что я скажу: в нашем мире женщин не перечесть, и тот не мужчина, кто забивается скулить в уголок, когда можно любую приласкать без... Бесполезно. Вальдец попробовал отвлечь внимание друга: - Смотрите-ка, смотрите, вон там три птички на ветке, у одной в горле нож и в лапке скипетр, а поет она веселее остальных. Чем вы это объясняете, а? Марвин ничем не объяснял. Невозмутимый Вальдец пытался пробудить в друге жалость к ближнему. - Знаете, Марвин, малыш, лекари поглядели на эту мою экзему и сказали, что она смахивает на пандемическое импульжение. Жить мне осталось от силы двенадцать часов, а потом я плачу по счету и освобождаю место за столом для других желающих. Но в свои последние двенадцать часов я вот что хотел бы сделать... Впустую. Вальдец попытался расшевелить друга философией: - Простым крестьянам виднее, Марвин. Знаете, что они говорят? Сломанным ножом не выстругаешь хорошего посоха. По-моему, вам стоило бы подумать об этом, Марвин,.. Но Марвин в прострации не желал об этом думать. Вальдец качнулся к гиперстрацианской этике: - Значит, считаете себя раненным? Но рассудите: личность невыразима, уникальна и не чувствительна к внешним воздействиям. Поэтому ранена только рана: а она, будучи внешней по отношению к субъекту и чуждой интуиции, не создает повода для боли. Марвин остался непоколебим. Вальдец обратился к психологии. - Утрата возлюбленной, по Штейнметцеру, есть ритуально воспроизведенная утрата фекальной личности. Как ни забавно, мыто полагаем, что скорбим о дорогих ушедших, а на самом деле убиваемся по невозвратимо утраченным экскрементам. Но и эти слова не пробили броню пассивности Марвина. Его меланхоличная отвлеченность от всех человеческих ценностей казалась необратимой: такое впечатление усилилось, когда в один прекрасный день перестало тикать кольцо в носу. Никакая это была не бомба, а всего лишь серое предупреждение Мардуку Красу от избирателей. Над Марвином больше не висела непосредственная угроза, что ему разнесет голову. Но и внезапная удача не вывела его из роботоподобного состояния. Его это ничуть не тронуло, он лишь мимоходом отметил про себя свое спасение, как отмечают проблеск солнышка из-за тучи. Казалось ничто не может на него повлиять. Даже терпеливый Вальдец в конце концов воскликнул: - Марвин, вы паршивый зануда! Но Марвин, нисколько не задетый, упорствовал в своем горе. И Вальдецу, да и всем добрым людям Сан-Рамона думалось, что этого человека не исцелить никакими силами. x x x И все же, как мало известно нам об изгибах и поворотах человеческого разума! Ибо на другой же день вопреки всем ожиданиям произошло новое событие: оно наконец-то сломило отрешенность Марвина и нечаянно настежь распахнуло шлюзы впечатлительности, за которыми он укрывался. Одно-единственное событие! (Правда, само по себе оно было началом новой цепи случайностей - неприметным первым шагом в еще одной из бесчисленных драм вселенной.) Началось, как ни нелепо, с того, что Марвин заметил в толпе лицо. Лицо странное, до тревоги знакомое. Где он успел изучить эту линию скул и лба, эти карие, чуть раскосые глаза, этот решительный подбородок? Потом вспомнил: все это он давным-давно видел в зеркале. Вот оно, настоящее, неподдельное лицо Марвина Флинна: его собственное лицо и тело, те самые, которые он давно искал и которых давно был лишен. Вот он, подлинный, неповторимый облик единственного и неподражаемого Марвина Флинна - ныне одухотворенного преступным разумом Зе Краггаша, похитителя тела! Над Марвином насмешливо глумилось его собственное лицо! И настоящий Марвин Флинн, с которого мигом слетела вся пассивность, в гневе шагнул вперед и замахнулся кулаком. Увидев его, Краггаш на мгновение остановился: его (марвиновы) глаза являли собой этюд в шоковых тонах, пальцы отбивали мелкую дрожь, уныло опущенные губы кривились в нервном тике. Затем Краггаш стремительно повернулся и опрометью бросился в узкую, темную и зловонную аллею. Марвин Флинн не совсем еще потерял рассудок. У входа в зловещий тупик он замешкался: благоразумие подсказывало, что радо обзавестись помощником, прежде чем пускаться по неизученным виткам аллеи. Но он успел заметить, что под руку с Краггашем в аллее вот-вот скроется тоненькая фигурка. Не может быть... И все же это действительно он" - Кэти! Один раз она оглянулась, но серые глаза не узнали его. Потом она тоже исчезла в змеиных кольцах аллеи. У здравого смысла, как великолепно знают лемминги, есть свои пределы. В этот миг эмоции Марвина преодолели его потенциальный самоконтроль. Он рванулся вперед - лицо пылало бессмысленной яростью, невидящие глаза налились кровью, щеки посерели, челюсть отвисла, как у припадочного, рот свела risus sardon-icus <Саркастическая усмешка (лат.)>, точно у малайца в амоке. Пять шагов он сделал вслепую по тесной, тошнотворной аллее. На шестом под ногами у него осела плита - часть мостовой повернулась на скрытой оси. Марвина катапультировало вниз головой по спиральному каменному желобу, а над ним предательская плита аккуратно вернулась в исходное положение. Глава 23 Сознание возвращалось с мучительной смутностью. Марвин открыл глаза и обнаружил, что угодил в подземную темницу. Темницу освещали только фырчащие факелы, вставленные в двойные железные подставки на стенах. Потолок, казалось, прижимал Марвина к полу - такой он был каменнобрюхий и угнетающий. С холодного гранита свисали непристойно растопыренные наросты, гирлянды плесени. Все было оборудовано в расчете на подавление человеческой души - промозглый гранит леденил как могила, эхо смаковало пронзительные крики боли, окраска с омерзительной точностью воспроизводила трупный цвет. Откуда-то из тени выступил Краггаш. - Похоже на то, - неторопливо произнес он, - что фарс слишком затянулся. Но развязка уже близка. - Вы, значит, срепетировали последний акт? - хладнокровно спросил Марвин. - Актеры знают роли наизусть, - ответил Краггаш и небрежно щелкнул пальцами. В круг света от факелов выступила Кэти. - Это выше моего разумения, - сказал Марвин просто. - Ох, Марвин, как объясню я свою мнимую измену? - вскричала Кэти, и из ее серых с поволокой глаз хлынули слезы. - Что сделать, чтобы ты понял, какое множество веских причин толкнуло меня на брак с Краггашем? - Брак! - воскликнул Марвин. - Я не смела признаться раньше - боялась, что ты рассердишься, - жалобно сказала Кэти. - Но, поверь, Марвин, он завлекал меня угрозами и равнодушием, а покорил темной силой - не стану притворяться, будто поняла ее природу. Больше того, наркотиками, двусмысленностями и коварными искусными ласками ему удалось одурманить меня и внушить мне поддельную страсть, так что в конце концов я стала трепетать, стоило мне коснуться его ненавистного тела или ощутить влажность постылых губ. И все это время мне не было дано утешаться религией и не было дано отличать истинное от ложного, и потому я уступила. Нет и не будет мне прощения ни в этой жизни, ни в следующей. Да я его и не прошу. - Ах, Кэти, Кэти, бедняжка моя Кэти! - твердил Марвин плачущей девушке. - Ха, ха, ха! - засмеялся Краггаш. - Трогательная сценка, но скверно сыграна и к делу не относится. Впрочем, хватит. Входит новое и последнее действующее лицо! Краггаш опять щелкнул пальцами. Из тени выступил человек в маске, с головы до ног закутанный в черное, с большой обоюдоострой секирой через плечо. - Здрав будь, палач, - протянул Краггаш. - Вперед же, и исполни свой долг. Палач вышел вперед и провел пальцами по лезвию секиры. Он занес оружие над головой, постоял в неподвижности и - о ужас! - захихикал. - Руби! - взвыл Краггаш. - Ты что, ума решился? Руби, тебе говорят! Но палач, не переставая хихикать, опустил секиру. Затем ловкими пальцами сорвал с себя маску. - Сыщик Урдорф! - закричал Марвин. - Да, это я, - сказал марсианский сыщик. - Мне очень жаль, Марвин, что мы причинили вам столько треволнений, но только так можно было успешно раскрыть дело. Мы с коллегой решили... - С коллегой? - переспросил Марвин. - Я имею в виду, - криво усмехнулся Урдорф, - чрезвычайного агента Кэтрин Мульвейви. - Я.., я, кажется, понимаю, - промямлил Марвин. - Вообще-то все довольно просто, - сказал сыщик Урдорф. - Работая над вашим телом, я, как водится, прибег к услугам и к помощи других сыскных агентств. Трижды мы чуть не схватили преступника; но каждый раз ему удавалось ускользнуть. Так бы тянулось до бесконечности, не замани мы его в ловушку. Мы исходили из здравой теории: если Краггаш вас убьет, то станет законным хозяином вашего тела и не будет бояться, что с него потребуют возврата. И наоборот, пока вы живы, он не будет знать ни минуты покоя. Итак, мы вовлекли вас в наш смертоубийственный план действий, надеясь, что Краггаш не устоит перед соблазном вас уничтожить. Остальное - детали. Обернувшись к преступнику, сыщик Урдорф спросил: - Краггаш, не желаете ли что-нибудь прибавить? Вор с лицом Марвина элегантно прислонился к стене, скрестив руки, преисполненный достоинства. - Осмелюсь сделать одно-два замечания, - сказал Краггаш. - Прежде всего позвольте доложить: ваш план был неуклюж и очевиден. Я с самого начала знал, что дело нечисто, и пошел на него в слабой надежде, что оно вдруг окажется верным. Поэтому такой финал меня не удивляет. - Забавное рассуждение, - вставил Урдорф. Краггаш пожал плечами. - Во-вторых, хочу сообщить вам, что не испытываю ни малейших угрызений совести по поводу своего так называемого преступления. Если человек не умеет сохранить собственное тело, значит он заслуживает потери его. Я прожил долгую и бурную жизнь и заметил, что люди по первому требованию отдают свое тело любому проходимцу, а свой разум - в рабство каждому, кто потребует. Поэтому большинство людей неспособны отстоять даже природные свои права на тело и разум, предпочитая избавляться от этих хлопотных эмблем свободы. - Вот классическая апология преступника, - заметил сыщик Урдорф. - То, что совершает один человек, вы называете преступлением, - возразил Краггаш, - а то, что совершают многие, вы называете правительством. Лично я разницы не улавливаю, а потому отказываюсь ею руководствоваться. - Мы можем тут играть словами целый год, - сказал сыщик Урдорф. - Но у меня нет времени на такие разминки. Испытайте свою логику на тюремном капеллане, Краггаш. Вы арестованы за незаконный Обмен Разумов, покушение на убийство и крупное хищение. Итак, я раскрыл дело номер сто пятьдесят восемь и переломил полосу неудач. - В самом деле? - холодно вымолвил Краггаш. - По-вашему, все и впрямь так просто? Вы не учли, что в норе бывает второй вход. Он явно издевался. - Держи его! - заорал сыщик Урдорф. Он, Марвин и Кэти устремились к Краггашу. Но прежде чем они подошли вплотную, преступник поднятой рукой быстро очертил магический круг в воздухе. Круг пылал ослепительным пламенем! Краггаш просунул в круг одну ногу. Нога исчезла. - Если я вам нужен, - поддразнил он преследователей, - то вы знаете, где меня найти. Они кинулись к нему, но Краггаш уже вступил в круг и исчез целиком, виднелась одна голова. Он подмигнул Марвину, и вот не стало и головы - только огненный круг. - Скорей! - орал Марвин. - Хватай его! Он повернулся к Урдорфу и с изумлением увидел, что плечи сыщика поникли, а унылое лицо посерело от отчаянья. - Скорее! - крикнул Марвин. - Бесполезно, - сказал Урдорф. - Я-то думал, что предусмотрел любые неожиданности... Но не эту. Молодчик явно невменяем. - Что теперь делать? - взревел Марвин. - Ничего, - сказал Урдорф. - Он ушел в Искаженный Мир, а я провалил дело номер сто пятьдесят восемь. - Но ведь можно последовать за ним! - объявил Марвин, придвигаясь к пылающему кругу. - Нет! Нельзя! - объявил Урдорф. Вы не понимаете... Искаженный Мир означает смерть или безумие.., или и то и другое! Шансы на возвращение у вас до того малы... - Не меньше, чем у Краггаша, - прокричал Марвин и вступил в круг. - Погодите, вы все еще не понимаете! - прокричал Урдорф. - У Краггаша нет ни единого шанса! Но заключительных слов Марвин не расслышал, ибо уже исчез в пламенеющем круге, и его неудержимо повлекло в странные и неизведанные просторы Искаженного Мира. Глава 24 НЕКОТОРЫЕ СВЕДЕНИЯ ОБ ИСКАЖЕННОМ МИРЕ "...итак, благодаря уравнениям Римана-Хаке была, наконец, математически доказана теоретическая необходимость твистерманновой пространственной зоны логической деформации. Эта зона получила название Искаженного Мира, хотя на самом деле не искажена и миром не является. И наконец, по странной иронии судьбы, важнейшее третье определение Твистермана (относительно того, что Зону можно рассматривать как участок вселенной, работающий в качестве хаотического противовеса логической устойчивость первичной структуры) оказалось излишним". Статья "Искаженный мир", "Галактическая Энциклопедия Универсальных Знаний", издание 483-е "...поэтому содержание (если не сущность) нашей мысли лучше всего передается термином "зеркальная деформация". В самом деле, как мы убедились, Искаженный Мир выполняет нужную, но отвратительную роль - привносит неопределенность во все явления и процессы, тем самым делая вселенную теоретически и практически самодовлеющей". Из "Размышлений математика", Эдгар Хоуп Гриф, "Эвклид-Сити Фри Пресс" "Но, несмотря на все это, для потенциального самоубийцы, странствующего по Искаженному Миру, можно привести несколько чисто эмпирических правил. Помни, что в Искаженном Мире все правила ложны, в том числе и правило, перечисляющее исключения, в том числе и наше определение, подтверждающее правило. Но помни также, что не всякое правило обязательно ложно, что любое правило может быть истинным, в том числе данное правило и исключение из него. В Искаженном Мире время не соответствует твоим представления о нем. События могут сменять друг друга быстро (это удобно), медленно (это приятно) или вообще не меняться (это противно). Вполне возможно, что в Искаженном Мире с тобой совершенно ничего не случится. Рассчитывать на это неразумно, но столь же неразумно не быть готовым к этому. Среди вероятностных миров, порождаемых Искаженным Миром, один в точности похож на наш мир; другой похож на наш мир во всем, кроме одной-единственной частности; третий похож на наш мир во всем, кроме двух частностей, и так далее. Подобным же образом один мир совершенно не похож на наш во всем, кроме одной-единственной частности, и так далее. Труднее всего прогнозирование; как угадать, в каком ты мире, прежде чем Искаженный Мир не откроет тебе этого каким-нибудь бедствием? В Искаженном Мире, как и во всяком другом, ты можешь найти самого себя. Но лишь в Искаженном Мире такая находка обычно оказывается роковой. Привычное оборачивается потрясением.., в Искаженном Мире. Искаженный Мир удобно (но неверно) представлять себе перевернутым миром Майи или миром иллюзии. Ты обнаружишь, что призраки вокруг тебя реальны, тогда как ты - воспринимающее их сознание - и есть иллюзия. Открытие поучительное, хотя и убийственное. Некий мудрец однажды спросил: "Что будет, если я войду в Искаженный Мир, не имея предвзятых идей?" Дать точный ответ на такой вопрос невозможно, однако мы полагаем, что к тому времени, как мудрец оттуда выйдет, предвзятые идеи у него появятся. Отсутствие убеждений не самая надежная защита. Некоторые считают высшим достижением интеллекта открытие, что решительно все можно вывернуть наизнанку и превратить в собственную противоположность. Исходя из такого допущения, можно поиграть по многие занятные игры; но мы не призываем вводить его в Искаженном Мире. Там все догмы одинаково произвольны, включая догму о произвольности догм. Не надейся перехитрить Искаженный Мир. Он больше, меньше, длиннее и короче, чем ты. Он недоказуем. Он просто есть. То, что уже есть, не требует доказательств. Все доказательства суть попытки чем-то стать. Доказательство истинно только для самого себя; оно не свидетельствует ни о чем, кроме наличия доказательств, а это ничего не доказывает. То, что есть, невероятно, ибо все отчуждено, ненужно и грозит рассудку. Возможно, эти замечания об Искаженном Мире не имеют ничего общего с Искаженным Миром. Но путешественник предупрежден". Из "О неумолимости правдоподобного" Зе Краггаша (библиотека имени Марвина Флинна) Глава 25 Переход совершился внезапно и вовсе не так, как ожидал Мар-вин. Он наслушался историй об Искаженном Мире и смутно представлял себе страну тающих теней и изменчивых красок, страну гротесков и чудес. Но тотчас же убедился, что его представления были романтичны и узколобы. Марвин ожидал в тесной приемной. Воздух был спертый от пота и жаркого парового отопления, а Марвин сидя на длинной деревянной скамье вместе с несколькими десятками людей. Взад и вперед разгуливали скучающие клерки, они сверялись с бумагами да изредка подзывали кого-нибудь из ожидающих. Затем шепотом велись какие-то переговоры. Время от времени кто-нибудь терял терпение и уходил. Время от времени появлялся новый посетитель. Марвин ждал и наблюдал. Минуты текли медленно, в комнате стало темно, кто-то включил верхний свет. А его фамилию еще не называли. Марвин покосился на соседей справа и слева, скорее от тоски, чем из любопытства. Сосед слева был очень длинный и похожий на мертвеца, с гноящимся фурункулом на шее, так, где тер воротничок. Сосед слева был низенький, толстый, краснолицый и дышал с присвистом. - Как вы думаете, долго еще придется ждать? - спросил Мар-вин у толстяка, не для того, чтобы действительно узнать, а просто желая убить время. - Долго? Долго ли? - ответил толстяк. - Чертовски долго, вот что я вам скажу. Здесь в Автотранспортном бюро, этих проклятых графьев нельзя поторопить, даже если у вас и дела-то всего - продлить обыкновенные водительские права, а я здесь именно для этого. Человек, похожий на мертвеца, рассмеялся - словно палкой забарабанил по пустой канистре из-под бензина. - Долго же тебе придется ждать, малыш, - сказал он, - ведь ты попал в Департамент благосостояния. Отдел мелких сумм. Марвин задумчиво сплюнул на пыльный пол и заявил: - К сожалению, джентльмены, оба вы не правы. Я пытался вам сказать, что мы сидим в Департаменте, или, точнее, в приемной Департамента рыбной ловли. И, по-моему, просто безобразие, когда гражданин и налогоплательщик не может даже поудить рыбу в налогооплаченном водоеме, не потеряв полсуток на то, чтобы выправить лицензию. Все трое метали друг в друга злобные взгляды. (В Искаженном Мире героев вообще не бывает, обещаний чертовски мало, точек зрения кот наплакал, а свершений - иголка на стог сена.) Они метали друг в друга молнии глазами, в которых забрезжило не слишком чудовищное подозрение. У человека, похожего на мертвеца, закапала кровь с кончиков пальцев. Марвин и толстяк в смущении нахмурились и притворились, будто ничего не заметили. Человек, похожий на мертвеца, беспечно сунул нашкодившую руку в карман с непромокаемой подкладкой. Тут пришел клерк. - Кто из вас будет Джеймс Гриннел Стармахер? - спросил он. - Это я, - ответил Марвин. - И позвольте вам заметить, я жду здесь не первый час и считаю, что стиль работы в вашем Департаменте порочный. - Да ладно, - сказал клерк, - это потому, что еще не получены машины. - Он взглянул в бумаги. - Вы подавали прошение о трупе? - Совершенно верно, - подтвердил Марвин. - И вы обязуетесь не использовать упомянутый труп в аморальных целях? - Обязуюсь. - Потрудитесь изложить мотивы, побуждающие вас приобрести труп. - Я намерен использовать его как украшение. - По какому праву? - Я специально изучал оформление интерьеров. - Укажите фамилию, или опознавательный кодовый номер, или и то и другое последнего из приобретенных вами трупов. - Таракан, - выпалил Марвин. - Номер 3(32)А5345. - Кто умертвил? - Я сам. У меня лицензия на умерщвление всех тварей, не относящихся к моему племени, кроме самых редких, как, например, золотые орлы и ламантины. - Цель последнего умерщвления? - Ритуальное очищение. - Прошение удовлетворено, - сказал клерк. - Выбирайте труп. Толстяк и человек, похожий на мертвеца, с надежной смотрели на Марвина влажными глазами. Искушение было велико, но Мар-вин его поборол. Обернувшись к клерку, он произнес: - Я выбираю вас. - Так и запишем, - сказал клерк и черкнул что-то в своих бумагах. Лицо его превратилось в лицо псевдо-Флинна. Марвин одолжил у человека, похожего на мертвеца, поперечную пилу и не без труда отпилил клерку руку. Клерк тихо скончался, лицо его слова стало прежним. Толстяк посмеялся над замешательством Марвина. - Перевод из одной субстанции в другую кое-что дает, - поддразнил он. - Но не достаточно, верно? Желание придает плоти нужную форму, но хозяином положения остается скульптор - смерть. Марвин плакал. Человек, похожий на мертвеца, ласково притронулся к его плечу. - Не переживай всерьез, малыш. Лучше отметить символически, чем вообще не отомстить. План у тебя был хороший, а его единственный минус от тебя не зависел. Дело в том, что Джеймс Гриннел Стармахер - это я. - А я труп, - сказал труп клерка. - Когда мстишь, лучше ошибиться адресом, чем вообще не отомстить. - Я пришел сюда продлить водительские права, - сказал толстяк. - Ну вас ко всем чертям вместе с вашим глубокомыслием! Будут меня тут обслуживать или нет? - Безусловно, сэр, - заверил его труп клерка. - Но в моем нынешнем состоянии я могу выдать вам лицензию лишь на отлов дохлой рыбы. - Живая, дохлая, какая мне разница? - сказал толстяк. - Главное - рыбалка, а кого ты поймал - это не так уж важно. Он повернулся к Марвину - может быть, собираясь развить свою мысль. Но Марвин уже, исчез. И без всякого перехода очутился в большой квадратной безлюдной комнате. x x x Вместо стен здесь были стальные плиты, от пола до потолка добрая сотня футов высоты. Там, наверху, находились прожекторы и стеклянная кабина управления. Hs-за стекла на Марвина глядел Краггаш. - Опыт 342, - решительно заговорил Краггаш нараспев. - Тема: смерть. Постановка проблемы: можно ли умертвить человека? Примечания: вопрос о том, смертны ли люди, давно озадачивает величайших мыслителей. Вокруг смерти сложился обширный фольклор, веками скапливались неподтвержденные сведения об умерщвлениях. Более того, время от времени предъявлялись трупы, явно без всяких признаков жизни, и объявлялись останками людей. Невзирая на повсеместность таких трупов, нет ни малейших, даже косвенных доказательств того, что они когда-либо жили, не говоря уж о том, что они были людьми. Ввиду изложенного, с целью раз и навсегда прояснить вопрос, мы ставим следующий опыт. Этап первый... Стальная плита в стене сдвинулась на шарнире. Марвин стремительно обернулся, и вовремя: на него было нацелено копье. Он отскочил (неуклюже - мешала больная нога), и копье просвистело мимо. Открылись другие плиты. Под всевозможными углами на него посыпались ножи, стрелы, дубинки... Сквозь одно из отверстий протиснулась портативная газовая камера. В комнату сбросили клубок кобр. На Марвина решительно надвигались лев и танк. Зашипело духовое ружье. Затрещали энергопистолеты. Захрипели огнеметы. Откашлялась мортира. Комнату залило водой - вода быстро прибывала. С потолка полетели напалмовые бомбы. Но огонь сжег львов, которые съели змей, которые забились в гаубицы, которые уничтожили копья, которые привели в негодность газовую камеру, которая испарила воду, которая погасила огонь. Каким-то чудом Марвин остался цел и невредим. Он погрозил Краггашу кулаком, поскользнулся на стальной плите, упал и свернул себе шею. Его удостоили воинского погребения со всеми почестями. Вместе с ним на погребальном костре сгорела его вдова. Краггаш пытался последовать ее примеру, но ему на долю не выпало счастья самосожжения. Три дня и три ночи пролежал Марвин в гробнице, и все это время у него беспрерывно текло из носа. Вся его жизнь, как при замедленной съемке, прошла у него перед глазами. На исходе третьих суток он воскрес и двинулся дальше. В каком-то ничем не примечательно краю находились пятеро, и была им дана ограниченная, но несомненная способность ощущать. Одним из пятерых был, допустим, Марвин. Остальные четверо были манекены, стереотипы, наспех слепленные с единственным назначением - обогатить немудрящую ситуацию. Перед пятерыми стояла проблема: кто из них Марвин, а кто - второстепенные фигуры, статисты. Прежде всего встал вопрос о наименовании. Трое из пяти тотчас же захотели зваться Марвином, четвертый пожелал зваться Эдгаро Флойдом Маррисоном, а пятый потребовал, чтобы его назвали Келли. - Ладно, хватит, - сказал Первый начальственным тоном. - Джентльмены, может быть, хватит языки чесать, давайте в порядке очередности. - Еврейский акцент здесь не поможет, - туманно изрек Третий. - Слушай-ка, - сказал Первый, - а много ли смыслит поляк в еврейском акценте? Кстати, я еврей только наполовину, по отцу, и как я ни уважаю... - Где я? - проговорил Второй. - Что со мной стряслось, о господи? С тех пор как я уехал из Стэнхоупа... - Заткнись, макаронник, - цыкнул Четвертый. - Я не Макаронник, меня зовут Луиджи, - мрачно ответил Второй. - Я жить на твоя великой родина с тех пор, как я маленький мальчик приехать из село Сан Минестроне делла Зуппа, нихт вар? - Умойся, - хмуро сказал Третий. - Никакой ты не итальяшка на стреме, а просто-напросто второстепенная фигура, статист, да еще с ограниченной гибкостью; так что давай-ка заткни хлебало, прежде чем я проделаю с тобой одну штуку, нихт вар? - Слушайте, - сказал Первый, - я человек простой, простодушный, и, если вам от этого станет легче, я отрекусь от своих прав на Марвинство. - Память, память, - пробормотал Второй. - Что со мной приключилось? Кто эти видения, эти болтливые тени? - Ну, знаешь! - возмутился Келли. - Это дурной тон, старина! - Это есть чертовски нечестно, - пробормотал Луиджи. - Призыв не есть созыв, - изрек Третий. - Но я действительно не помню, - упорствовал Второй. - Я тоже не больно-то хорошо помню, - сказал Первый. - Но разве я поднимаю из-за этого шум? Я даже не притязаю на звание человека. Если я наизусть цитирую Левитика, это еще ничего не доказывает. - Святая правда! - взревел Луиджи. - И опровержение тоже ни шиша не доказывает. - А я-то думал, ты итальянец, - упрекнул его Келли. - Я и есть итальянец, но вырос в Австралии. История довольно странная... - Не страннее моей, - сказал Келли. - Вот вы кличьте меня Черным Ирландцем. Но мало кто знает, что детство и отрочество я провел в меблирашках Ханжоу и вступил добровольцем в канадскую армию, чтобы скрыться от расправы французов за помощь де-голлевцам в Мавритании. Потому-то и... - Пфуй, алор! - вскричал Четвертый. - Не могу молчать! Одно дело - подвергать сомнению мою личность, другое - чернить мое отечество! - Твое негодование ничего не доказывает! - вскричал Третий. - Впрочем, мне все равно, я больше не желаю быть Марви-ном. - Пассивное сопротивление есть форма нападения, - откликнулся Четвертый. - Недопустимое доказательство есть все же доказательство, - парировал Третий. - Не пойму, о чем это вы толкуете, - объявил Второй. - Недалеко ты уйдешь со своим невежеством, - окрысился Четвертый. - Я категорически отказываюсь быть Марвином. - Никто не может отказаться от того, чего не имеет, - ехидно вставил Келли. - Я могу отказаться, от чего захочу, черт возьми! - пылко воскликнул Четвертый. - Мало того, что я отказываюсь от Марвинства; я еще отрекаюсь от испанского престола, поступаюсь диктатурой во Внутренней Галактике и жертвую вечным блаженством в Бахае. - Отвел душу, детка? Упрощение мило моей сложной натуре, - сказал Третий. - Кто из вас будет Келли? - Я, - сказал Келли. - Ты хоть понимаешь, - спросил Луиджи, - что имена есть только у нас с тобой? - Это верно, - сказал Келли. - Мы с тобой не такие, как все! - Эй, минуточку! - сказал Первый. - Регламент, джентльмены, соблюдайте регламент! - Держи язык за зубами! - Держи голову в холоде! - Держи карман шире! - Так вот, я и говорю, - продолжал Луиджи. - Мы! Нам! Поименованные согласно доказательствам, основанным на догадке! Келли.., будь Марвином, если я буду Краггашем! - Заметано! - гаркнул Келли, перекрывая ропот манекенов. Марвин и Краггаш ухмыльнулись друг другу в мимолетной эйфории пьянящего взаимоузнавания. Затем вцепились друг другу у горло. Стали друг друга душить. Трое нумерованных, лишенные природных прав, которых никогда не имели, встали в традиционные позы - позы стилизованной двусмысленности. Двое именованных, получившие индивидуальность, которую все равно присвоили бы себе самовольно, царапались и кусались, исполняли грозные арии и ежились, когда их обличали. Первый наблюдал, пока ему не надоело, после чего стал забавляться кинематографическими наплывами. Это послужило последней каплей. Все декорации плавно, как жирный поросенок на роликовых коньках, укатились под стеклянную гору, только чуть быстрее. Вслед за дождем пошел снег, а за ним - два дурака. Платон писал: "Неважно, что ты там вытворяешь, важно, как ты это вытворяешь". Но потом решил, что мир еще не дорос до такой премудрости, и все стер. Хаммураби писал: "Непродуманная жизнь не стоит того, чтобы ее прожить". Но он не был уверен, так ли это, и потому все зачеркнул. Будда писал "Все брамины - дерьмо". Но впоследствии пересмотрел свою точку зрения. x x x Они... Схватились....не на жизнь, а на смерть, в титанической битве, которая единожды разгоревшись, стала неизбежной. Марвин нанес Краггашу удар под ложечку, затем снова нанес удар - в нос. Краггаш проворно обернулся Ирландией, куда Марвин вторгся с полулегионом неустрашимых скандинавских конунгов, вынудив Краггаша предпринять на королевском фланге пешечную атаку, которая не могла устоять против покерного флеша. Марвин простер к противнику руки, промахнулся и уничтожил Атлантиду. Краггаш провел драйв слева и прихлопнул комара. И бушевал кровавый бой на дымящихся болотцах миоцена; какой-то муравейник оплакивал свою матку, а Краггаш кометой непроизвольно врезался в солнце Марвина и рассыпался мириадами воинственных спор. Но Марвин безошибочно отыскал бриллиант среди сверкающих стекляшек, и Краггаш свалился вниз, на Гибралтар. Бастион его пал в ту ночь, когда Марвин похитил берберейских обезьян, а Краггаш пересек северную Фракию, упрятав чужое тело в чемодан. Его схватили на границе с Фтистией - страной, которую Марвин наспех выдумал. Чем больше Краггаш слабел, тем он становился злее, а разозлившись, он все больше слабел. Тщетно изобрел он дьяволопоклонство. Последователи марвинизма падали ниц не перед идолом, а перед символом. Разозленный Краггаш запаршивел: под ногтями появилась грязь, душа обросла волосами. Вконец обессиленный лежал Краггаш - олицетворение зла, - сжимая в когтях тело Марвина. Кончину его ускорили ритуалы изгнания бесов. И четвертовали его пилой, замаскированной под молитвенное колесо, и размозжили ему голову молотком, замаскированным под кадило. Добрый старый патер Флинн дал ему последнее напутствие: "И не вкусишь хлеба насущного с котлетою". Схоронили Краггаша в гробу, срубленном из живого Краггаша. На могильном камне высекли подобающую эпитафию, а вокруг могилы насадили цветущие краггаши. Уголок этот тихий. Справа роща краггаш-деревьев, слева нефтеперегонный завод. Тут пустая жестянка из-под пива, там бабочка. А совсем рядышком то самое место, где Марвин открыл чемодан и вынул свое давно утраченное тело. Он стряхнул с него пыль, расчесал ему волосы, вытер нос и поправил галстук, потом с приличествующим случаю почтением напел. Глава 26 И вот Марвин Флинн вернулся на Землю и в собственное тело. Он приехал в родной Стэнхоуп и увидел, что там все по-прежнему. Городок, как раньше, географически находился милях в трехстах от Нью-Йорка, а в духовном и эмоциональном отношениях отстоял от него на целое столетие. Точь-в-точь как всегда, он изобиловал садами и пегими коровами на фоне зеленых холмистых пастбищ. Вековечны были усаженная вязами Мэйн-стрит и одинокий ночной вопль реактивного лайнера. Никто не спросил Марвина, где он пропадал. Даже лучший друг Билл Хейк решил, что Марвин вернулся из увеселительной поездки в какой-нибудь туристский рай - Шинкай или дождевой лес в нижнем течении Итури. Поначалу несокрушимое постоянство городка угнетало Марвина не меньше, чем сюрпризы Обмена Разумов или чудовищные головоломки Искаженного Мира. Постоянство казалось Марвину экзотикой; он все ждал, что оно постепенно исчезнет. Но такие места, как Стэнхоуп, не исчезают, а такие ребята, как Марвин, постепенно растрачивают увлеченность и высокие идеалы. По ночам в одиночестве мансарды Марвину часто снилась Кэти. Ему все еще трудно было представить, что она чрезвычайный агент Межпланетной Службы Бдительности. А ведь был в ее повадках намек на властность, был в глазах блеск прокурорского фанатизма. Он любил ее и знал, что всегда будет по ней тосковать, но тоска устраивала его больше, чем обладание. И по правде сказать, ему уже приглянулась (точнее, заново приглянулась) Марша Бэкер, хорошенькая и скромная дочка Эдвина Марша Бэкера - крупнейшего в Стэнхоупе торговца недвижимостью. Пусть Стэнхоуп не лучший мир из всех возможных, но это лучший мир из тех, что видел Марвин. Тут вещи не подкладывают тебе свинью, а ты не подкладываешь свинью вещам. В Стэнхоупе метафорическая деформация немыслима: корова уж точно корова, и называть ее как-нибудь иначе - недопустимая поэтическая вольность. Итак, бесспорно: в гостях хорошо, а дома лучше; и Марвин поставил перед собой задачу наслаждаться привычным, что, как утверждают сентиментальные мудрецы, есть вершина человеческой мудрости. Жизнь его омрачали лишь два сомнения. Первым и главным был вопрос: каким образом Марвин вернулся на Землю из Искаженного Мира? Он всесторонне продумал этот вопрос, куда более страшный, чем может показаться с первого взгляда. Марвин понял, что в Искаженном Мире нет ничего невозможного и даже ничего невероятного. Есть в Искаженном Мире причинная связь, но есть и отсутствие причинной связи. Ничто там не обязательно, ничто не необходимо. Поэтому вполне допустимо, что Искаженный Мир отбросил Марвина назад, на Землю, продемонстрировав свою власть над ним тем, что отказался от этой власти. По-видимому, именно так все и произошло. Но был ведь и другой, менее приятный вариант. Теорема Дургэма формулирует его следующим образом: "Среди вероятностных миров, порождаемых Искаженным Миром, один в точности похож на наш мир во всем, кроме одной-единс