дить. А сейчас не требуется от меня никаких молний ни в кого пускать, а всего-то и нужно, что отцу святому "да" ответить... Не могу ответить. Рта открыть не могу. Словно губы кто смолой залепил. - В глазах твоих, чадо мое, ответ читаю, - ухмыльнулся инквизитор. И свиток развернул большущий. - Значит, так и запишем: "Со слов достопочтенного Эбенезера Джайлза, мага, Академию Высокого Волшебства закончившего, указую, что означенный некромант, Неясытью прозываемый, вышепоименованного Джайлза всячески от пути светлого отвращал, путем речения словес прельстительных и дачей для чтения трактатов запрещенных и Святой Матерью нашей навеки анафемствованных..." - Тут он прервался и на меня в упор посмотрел, да так, что стало мне опять очень сильно нехорошо. Скажем так, сильно слабить стало от страха. Увы мне, увы, слаба плоть, и ничего тут уже не поделаешь... - Ну, что же ты молчишь, чадо мое? - ласково так сказал он, словно... словно преподобный отец Марк, меня на это задание отправлявший. - Запамятовал, какие именно те речи были? Ну, то не беда, я тебе напомню, потому как у всех Темных речи эти, сын мой, в общем-то одинаковы... Уменя в горле встал давящий ком. Ну что же делать? И почему я на самом деле молчу? Ведь некроманта тoro извести - богоугодное дело, Спаситель на сделки с Тьмой никогда не шел, за что и заплатил цену страшную, непомерную, одному лишь Ему, Спасителю доступную... Все вроде правильно я думал - а рот все равно не открывался. И только когда уже подниматься стал отец-экзекутор, чуть ли не руками разодрал я непослушные губы и не то прохрипел, не то простонал: - Вел... вел он со мной речи прельстительные. трактаты... трактаты... - Молодец, молодец, чадо мое! - воскликнул отец-экзекутор и меня даже за плечи приобнял. - Гони наваждение темное! Не отдавай ему душу свою! Признайся! Облегчи тяжесть, на тебе лежащую! Ну, так и что же у нас с трактатами? Никогда еще не думал я, что могут святые отцы так легко на ложь идти. Хотя болтали в Академии, конечно, всякое, и рассказы срамные про монахов да монашек по рукам ходили, но... или, вдруг словно кольнуло меня, для отца святого никакая это не ложь, и в самом деле не сомневается он, что смущал меня Темный "речами прельстительными да трактатами анафемствованными"? Может, и в самом деле думал отец-экзекутор, что одно и то же должны говорить все Темные, в веру свою стараясь нетвердых душой вовлечь? Нет, подумал я, остатки мужества собирая. Ложь на исповеди - перед Спасителем грех смертный. Служитель Спасителя и сам недостоин может оказаться - на самом же Спасителе не отражается то. В эмпиреях парит Он ныне, ожидая того момента, когда к нам вернуться сможет, и как я Ему в глаза посмотрю, когда время нашей встречи придет, когда Он к каждому из живших сам подойдет и в глаза каждому посмотрит?! Нет, я скажу правду. Как оно было, так все и скажу. - Святой отец, - голос меня не слушался, писк какой-то недостойный выходил, - святой отец, на исповеди не смею я лгать. Даже жизнь свою спасая. Так нам жить Спаситель заповедал: "Не лги исповедующему тебя, ибо прямо в Мои уши ложь твоя пойдет". Им сказано, и так оно будет. И потому не осмелюсь лгать, святой отец... - Лгать на исповеди, конечно, грех непростительный. - Отец-экзекутор аж руки потер. - Ну, говори, говори скорее, чадо мое, что то были за трактаты, о чем повествовали, какую ложь содержали? Нам то во всех подробностях знать надо! - Как на духу скажу, - медленно произнес я, прямо в глаза преподобному глядя. - Не прельщал меня Некромант Неясыть ни речами, ни трактатами. Книги какие-то у него есть, врать не стану, но он мне их ни читать не давал, ни сам мне из них не зачитывал ничего. Так оно было, святой отец, и то - истинная правда в чем мне Спаситель Всевидящий свидетель. Вместе мы с некромантом пошли ведьму изловить, вместе дрались, друг друга защищая... и ведьма с нами дралась тоже, хотя сбежать могла, себя спасти - а вместо этого в Кривой Ручей вернулась, призраков встретить... - Чувствовал я, что меня уже понесло, но и остановиться тоже никак не мог. Накипело, что говорится. Отец-экзекутор меня слушал с каменным лицом, не перебивал и страже никаких знаков не делал. Только вздохнул тяжело, когда у меня наконец дыхание пресеклось и я умолк. - Вот оно, значит, как, чадо мое... - скорбно проговорил он, губы печально эдак вытянув и мелко головой покачивая. - Значит, не прельщал тебя Темный? И в том ты готов именем Спасителя клясться? - Готов, преподобный отче. - Голос у меня так дрожал, что отецэкзекутор бровь удивленно поднял, не разобрав. Мне еще и повторять пришлось. - Ну, коли так... раз готов ты на такое ради сего некромансера идти... то и есть главное доказательство того, что прельстил он тебя, чадо неразумное, прельстил и зачаровал. Я только и смог, что глаза выпучить да рот разинуть, словио мальчишка деревенский, впервые на большое эбинское торжище угодивший. А отец- экзекутор все говорил и говорил, и все у него так ладно складывалось... речь у него шла, что, оставайся я добрым чадом Святой Матери нашей, вспомнил бы все до одной льстительные речи, каковые, без всякого сомнения, нашептывал мне Темный, и трактаты я бы вспомнил, а не могу этого сделать по той единственно лишь причине, что уж больно крепким оказалось темное злое волшебство, вот и готов я сейчас душу свою погубить посредством лжи перед Спасителем, потому как Темные иначе жить просто не могут, добрых чад Святой Церкви совращая да обольщая, и, ежели прельщенный ничего о том не помнит, значит, воистину сильномогучая магия в дело пошла! - Ну, ничего, - неожиданно ласково закончил отец-экзекутор, вставая и к дверям направляясь. - Есть против сего прельщения, сколь бы сильно ни оказалось оно, давнее и верное средство. Идем со мной, чадо, не бойся, идем, идем... И вновь мы оказались в сенях, а там уже половицы разъяты и в погреб сходни спущены. Огонь внизу горит, а больше ничего не видно. Магию же я, само собой, в ход пускать не осмеливался. - Иди, иди, чадо, - подтолкнул меня в спину преподобный. Заледенело все у меня внутри, похолодело. Не помню, как по ступеням сходил, как вверх тормашками не полетел - потому что там, внизу, увидел я и дыбу походную, и верстак палаческий, и решетки, и жаровни, и клещи, и весь прочий инструментарий, от которого не то что у простого обывателя, у мага бывалого все поджилки затрясутся. И еще увидел я в цепи закованную ведьму. Ее уже к стану прикрутили, но еще ни растягивать не начинали, ни еще чего-либо с ней делать. Четверо профосов еще только снаряд свой раскладывали да сортировали. - Вернейшее средство супротив Тьмы прельщений, - мягко сказал мне преподобный, - это встать плечом к плечу с теми, кто Тьме сей противостоит, живота своего не жалея. Вот перед тобой, сыне, ведьма саттарская в цепях, та самая, которую некромант твой изловить подрядился, бывшего отца Игаши в искушение ввел, а теперь через нее и тебя зачаровал. Должно нам от нее добиться вещей многих важных, как-то: одна ли она тут была или целое кубло их тут имелось, кто ее в черном искусстве наставлял, да где сей учитель обретается, да кого еще, их незаконную, проклятую волшбу творящих, она ведает... ну, словом, обычные вещи сперва. Отец- экзекутор преподобный Этлау с ней уже после нас говорить станет. У меня в груди все как-то разом оборвалось и похолодело. Да что ж это они, пытать меня ее заставят? Меня, ордосского мага с дипломом и... и... и посо... - Ступай, ступай, - подтолкнул меня в спину инквизитор. - Наши мастера, видишь, еще не приступали. Тебя ждали. Мы спустились вниз, и кто-то тотчас же сдвинул за нами разобранные половицы. Воцарилась темнота, потрескивали факелы, неярко освещая замершую ведьму - казалось, она уже просто неживая. - Зачем ее пытать? - тупо спросил я. - Никто ж еще не доказал, что она... - А вот это мы сейчас и докажем, - хохотнул инквизитор. - Ты же, чадо мое, и докажешь. Или ты это отродье Тьмы жалеешь? - В голосе отцаэкзекутора прозвучала издевка. Я промолчал. И в самом деле, что со мной? Сюда шел, думал - встречу ведьму, на куски разорву; а оказалось - вовсе даже и не так. Не разорвать мне ее. В бою, быть может, шальным заклятьем, а вот так, на дыбе, когда она в цепях... да и колдовать в ответ не может... Я попятился было, но старик с неожиданной силой хватил меня за плечо. Куда? Забыл, что ты теперь весь наш, с потрохами? - прошипел он мне прямо в лицо. - Думаешь, твой Ордос тебя защищать станет? Да они только рады-радешеньки будут от тебя избавиться, на что им такой волшебникнедотепа? Темного только встретил - ему и поддался! А что дальше-то будет? С ним рядом встанешь, начнешь ересь и смуту сеять? Не выйдет! Или ты с нами - или нет, и тогда, извини, тебя вообще нет. - Это как? - пролепетал я. - Закопаем, - спокойно проговорил инквизитор. - Похороним честь по чести в освященной земле, только в домовину положим живого. И даже трубочку проведем, чтобы не задохнулся сразу. Вот тогда-то ты и узнаешь, каково против Святой Матери нашей идти. - Да разве ж я иду? - вырвалось у меня. - Конечно, идешь, - уверенно ответил инквизитор. - Тобой ли ведьма схвачена? Нет. Уже провинность. А теперь еще и в вере своей сомневаться заставляешь! - Спаситель сказал: "А кто потребует с вас доказательств Веры в Меня, тот есть враг Мой худший, ибо не вовне Вера, но в душе едино"! - выкрикнул я, потому как понимал - еще немного, и меня самого растянут там, рядом с той самой ведьмой... - Но также сказал Спаситель, - вкрадчиво проговорил инквизитор, - "Кто зло творящему поблажку даст, тот сам Злу предастся". Так что же, ты, волшебник, значит, Злу поблажку дать хочешь? Забыл, что эта ведьма сделала? Даже если про детей украденных забыть - заклятье-то, что мертвых подняло, каково, а. Если б не преподобный отец Этлау, никого бы уже в деревне не осталось. И тебя в том числе. На это-то что скажешь? - Так ведь вернулась же она, - вырвалось у меня. - Вернулась, хотя убежать могла бы... - А ты уверен, что вернулась она людей защищать? - поднял брови инквизитор. - Может, наоборот - мучениями упиваться, силу темную набирать? А? Я промолчал. Потому что понял - нет смысла с инквизитором спорить, никакого смысла нет. И решиться сейчас - спасусь ли я сам, ценой пыток вот этой ведьмы, которая, как ни крути, но людей защищать пришла, или же: Молчал инквизитор, не меня глядя. И я молчал тоже. На огонь смотрел. x x x Утро встретило некроманта мрачным косым дождем. Не сегодня-завтра в этих местах должны были начаться первые снегопады, но пока что небо сеяло вниз холодную водяную капель. Уныло мокли просевшие тесовые крыши, уныло поникли облетевшие ветви, кусты трепетали под непрерывной чередой крупных капель. Завернувшись в плащи, Фесс и его спутники добрались до площади перед церковью Кривого Ручья. Там уже все было готово к судилищу. Видно, инквизиторы не бездействовали и ночью - сколотили высокий судейский помост, покрыли его алой драпировкой, водрузили три резных кресла (И откуда только взяли? Неужто с собой тащили?), а посередине площади аккуратно сложили громадный костер из бревен, обваленных со всех сторон хворостом. Из середины этой груды торчал, словно голая обглоданная кость, короткий черный столб, словно бы весь обугленный, и Фесс на миг подумал - а что, если у господ святых отцов-экзекуторов есть свои любимые "столбы", на которых они жгут осужденных, защищая каким-то образом дерево от бушующего вокруг пламени? И сколько смертей должен тогда помнить этот столб, если, несмотря на противостоящие пламени чары, он весь почернел и обуглился? Едва Фесс, гном и орк оказались на площади, как дождь прекратился, и некромант невольно подумал - неужто могущество Этлау возросло настолько, что ему теперь повинуются даже грозовые тучи? Потому что за пределами площади с неба по-прежнему сеяла холодная водяная пыль... Вокруг толпился народ - похоже, сюда собрал вся деревня. При виде Фесса и его спутников толпа как-то недобро загудела - небывалое дело, раньше страх перед его черным посохом напрочь отбивал у кого-либо желание выражать свои чувства публично. Поверили в Этлау? Быть может. Эвон как разодет сегодня их старенький попик - небось все шкафы вывернул, достал, что хранилось на случай, ну, не знаю... приезда Его Святейшества в Кривой Ручей, хотя скорее уж сюда бы пожаловал сам неведомый правитель Утонувшего Краба. Помост и сложенный костер были окружены тройной цепью инквизиторов, и Фесс лишний раз поразился их многочисленности - Этлау привел с собой добрых пятнадцать десятков человек, и это не могло оказаться случайностью. Милорд экзекутор первого ранга явно не смог бы попасть сюда из-под Арвеста обычными путями. - Сто пятьдесят, - негромко, но и не таясь сказал Сугутор. Спокойно и буднично, словно лесоруб, оглядывая сегодняшнюю делянку. --Слышь, Прадд? Когда у нас в последний раз случалась такая славная драка? - Дык в Арвесте, гноме, иль запамятовал? - рыкнул орк. - Арвест не в счет, зеленушка. Там с нами как-никак немало другого народу дралось. А вот так, чтобы вдвоем - и против полутора сотен? - А, вот ты о чем, - принял игру орк. - А разве ты развилку на Согдейн забыл? То-то славная драчка была... три дубины с собой было, так, поверите ли, милорд мэтр, все три в щепки измочалил... - Ага, ага, а я топор в хлам иззубрил, - подхват гном. - Так, что и не заточишь. Пол-лезвия свел, выправляя, пришлось скупщику за треть цены отдать... Если кто-то из инквизиторов и слышал эту болтовню, то вида они не показали. Фигуры в белых, серых и черных рясах застыли неподвижно, спрятав ладони в широких рукавах и низко надвинув капюшоны, так что Фесс не видел ни одного лица. Они остановились у одинокого дуба, возвышавшегося с краю площади. Невольно каждый из них искал прикрытие для спины, чтобы, случись что сегодня, не оказаться вынужденным биться в окружении, с открытой спиной. Вот только непонятно, куда же делся достопочтеннейший Эбенезер Джайлз со всеми своими идеалами? Как бы не упекли инквизиторы мальчишку, невольно подумал Фесс. Строй монахов не дрогнул, не качнулся. Казалось, для них новоприбывшей команды некроманта во главе с ним самим вообще не существует. Фесс остановился у подножия дуба, встал, крепко опершись на посох и кутаясь в плащ. Правая рука чародея проверила, легко ли выходит висящий на боку меч проклятого рыцаря. Загудел колокол. Не набатным звоном, как вчера, а медленно и торжественно, как и должно быть при свершении правосудия. И одновременно народ, толпившийся позади цепи экзекуторов, загудел и взволновался. - Ведут, ведут! Ведьму ведут! - раздались многочисленные голоса, полные такой злобной радости, что Фесс невольно пожалел, что вообще ввязался в защиту этой деревеньки, будь она трижды неладна. Люди лезли друг другу на плечи, родители, не боясь сглаза, высоко поднимали детей - с нами Святая Инквизиция, она защитит нас от любого лиха! :Фесс досадливо дернул щекой. Большего он сейчас никак не мог сделать. Показался конвой - схваченную ведьму, кровососку, как звали ей подобных здесь, в Эгесте, охраняли шестеро дюжих экзекуторов. Очевидно, отец Этлау надеялся не только и не столько на заклинания - несмотря о что девушка была скручена самыми настоящими ями так, что едва могла переставлять ноги. Фесс не увидел следов пыток или побоев - зачем, если злодейка схвачена с поличным и уличать ее не в чем? ...Но тогда, если разобраться, и суд ни к чему. Из толпы в ведьму полетели комки грязи. Инквизиторы не препятствовали, они лишь посторонились так, что на какое-то время могло показаться, что несчастную вообще никто не охраняет. Ведьма, не имея возможности ни закрыться, ни уклониться, только вздрагивала от ударов - но голову тем не менее не опускала, несмотря на то что два или три сгустка глины угодили ей прямо в лицо. Фесс осторожно покосился на Сугутора. Гном стоял с совершенно каменным выражением лица, скрестив руки на груди, однако некромант знал, насколько быстро эти лениво лежащие ладони способны выхватить оружие. Правда, сегодня это умение все равно помочь не могло. Пока не могло... Инквизиторы остановили ведьму прямо перед судейским помостом, дернув за цепи, заставили опуститься на колени, почти что рухнуть - прямо в большущую лужу, так что ведьма погрузилась в нее на целую ладонь. Прадд шевельнулся. - Они хотят, чтобы вы возмутились, мэтр. Не поддавайтесь. Провалите все дело, - и снова замер, словно изваяние. И Фесс остался неподвижен. Некоторое время толпе дали возможность насладиться этим зрелищем - ведьма, страшная ведьма, которая, как всем известно, крала и зверски умерщвлял детей, - на коленях, в грязной луже, точно свинья, в ожидании неизбежной и справедливой кары. Однако Этлау понимал, что особенно затягивать процедуру тоже нельзя. Со стороны церкви раздали звуки фанфар. Выход судей был обставлен со всей мыслимой торжественностью. Впереди - почетная стража, экзекуторы в плащах сэмблемой - сжатым кровавым кулаком. Впрочем, судя по многочисленности этой стражи, почетной она-то как раз и не являлась, Этлау был закрыт со всех сторон. Потом - обвинитель, высокий тощий субъект в красной рясе, с тиарой на голове, вроде как у первосвященника. Его сопровождало всего двое инквизиторов как и защитника - облаченного во все черное. Замыкали шествие четверо профосов, тащивших с собой все необходимые принадлежности своего жуткого ремесла. Отец Этлау встал у края помоста, и толпа сразу же притихла. Рядом с инквизитором появились священник местной церкви и староста Кривого Ручья - видимо, им предстояло играть роль судей. Обвинитель в красном и защитник в черном встали друг напротив друга у подножия помоста. Двое профосов в скрывающих лица кожаных масках подошли к коленопреклоненной ведьме. Фесс сжал зубы. Он не сомневался, что "суд" будет просто фарсом. Но пока еще надо ждать, начать сейчас - погубить все дело, и несчастную ведьму, и спутников, и себя. - Подсудимая! - торжественным голосом обратился Этлау к ведьме. - Прежде чем начать, должны мы удостовериться, с кем имеем дело - с пусть даже и отпавшей от праведного пути дщерью Святой Матери нашей, Церкви Спасителя или же с существом человеческа зраку, но душой и телом преданным Злу, сиречь Тьме? Произнеси Символ Веры, подсудимая! Повторяй следом за мной! Веруешь ли ты в Бога Истинного, святого, Спасителем нами названного, с небес спустившегося и грехи наши на себя принявшего? Фесс почувствовал, как его пробивает пот. От слишком хорошо помнил, что Атлика, член ковена "Салладорцевых птенцов", на этот вопрос ответить просто не могла. Ведьма приподняла голову. Она смотрела прямо на Этлау, и Фесс злорадно отметил, что взгляда подсудимой инквизитор вынести не смог. - Верую в Бога Истинного, святого, Спасителем нами названного, с небес спустившегося и грехи наши на себя принявшего, - раздался в наступившей тиши не голос ведьмы, ровный и сильный, словно она провела эту ночь не в подвале в ожидании утра и неизбежной мучительной казни. Толпа разразилась криками - мол, как же так, кровососка - и в Спасителя верует? И Символ Веры произнесла?.. Этлау величественно простер руку - в ней сейчас был зажат короткий коричневый жезл имперского судьи, хотя здесь, в северном Эгесте, а если честно, то просто в Нарне, пусть даже и на самом его рубеже, законы Империи Эбин не действовали. - Понятно мне, подсудимая. Ну что ж, раз ты смогла произнести "верую", значит, ты не принадлежишь к богомерзким и отвратным последователям Салладорца, да будет проклято во веки веков его имя!.. Отвечай на вопросы, и отвечай правдиво... - Какая мне разница, инквизитор? - неожиданно резко перебила его ведьма. - Я уже приговорена. Костер приготовлен. Так что... - Молчать! - рявкнул Этлау, бледнея от ярости. Собой маленький инквизитор сегодня отчего-то владел очень плохо. - Отвечай только на вопросы! Итак, когда впала ты в злоделание, когда начала изводить скот и посевы, потраву нерожденных младенцев, порчу семени в мужских чреслах? Кто надоумил тебя поступить так и кто научил? - Меня никто не учил, инквизитор, - ровным спокойным голосом ответила ведьма. - Я дошла до всего сама. - Значит, ты признаешься? - тотчас подхватил Этлау. - В чем? - В злокозненных и богомерзких деяниях посредством запретной волшбы... - Нет не признаюсь, - сказала ведьма, гордо глядя прямо в лицо отцуэкзекутору. - Доказывай, инквизитор. - И докажу, докажу, можешь не сомневаться, - хищно усмехнулся Этлау. - Брат-обвинитель, твое слово. Раз подсудимая упорствует в отрицании... И Этлау сложил руки на груди, как бы давая понять, что председатель суда свою роль сыграл и теперь на сцену выходят другие игроки, помельче. Брат-обвинитель выступил вперед, прокашлялся и вызвал первого свидетеля - им оказалась женщина средних лет, тотчас же начавшая выть и вопить в голос, что ведьма украла у нее трехлетнюю девочку, после чего, разумеется, сварила ребенка в котле и съела его. Ведьма повернулась к вопящей, бросила один короткий взгляд - и женщина тотчас осеклась, взор ее остекленел. Инквизиторы встревоженно засуетились, Этлау бросил мрачный взгляд на обвинителя. Что-то у них пошло не так, и притом с самого начала, подумал Фесс. Или ведьма оказалась сильнее, чем они думали, - ее ведь не могли притащить сюда, не лишив полностью способности творить какое бы то ни было чародейство. Но кликушествующую крестьянку ведьма остановила играючи, и притом явно магией. Значит, блокада не абсолютна. Фесс боялся поверить в такую удачу. Что-то не сработало у тебя, Этлау, что-то не срослось, и ты сейчас вынужден гасить порыв ведьмы своей собственной силой, потому что иначе, ты знаешь, от твоих инквизиторов не останется камня на камне, если только я не ошибаюсь в саттарской ведьме... Или ты собрал сюда столько своих псов, чтобы, в случае чего, занять силу у них?.. Впрочем, как бы то ни было... Сейчас или никогда! Едва ли ты мог предвидеть это, инквизитор... Прадд и Сугутор дружно шагнули вперед, повинуясь едва заметному жесту некроманта. Дернулась всем телом ведьма. Вода в луже вокруг нее внезапно закипела, всклубилась паром. Вскочил на ноги Этлау, что-то беззвучно крича. Рванулись наперерез некроманту и его спутникам несколько инквизиторов, выхватывая из-под плащей короткие толстые дубинки - оружие, скорее пригодное для разгона недовольных, чем для серьезного боя. Что же Этлау не предусмотрел, что же он не вооружил своих псов как следует?.. И тогда давным-давно хранимый в ножнах меч проклятого рыцаря, неудачливого охотника за нечистью, увидел свет. И в те мгновения Фессу показалось, что он вновь стал самим собой. Он не вспоминал про магию, про разрушительные и сокрушающие заклинания, они творились словно сами собой. Потемнел воздух, словно от подброшенного ветром пепла. Грозное шевеленье родилось в глубинах земли - как и положено, церковь в Кривом Ручье окружена была погостом, а на погосте, само собой, имелось вдосталь рабочего материала для отчаянного и решившегося на прямой поединок некроманта. И, конечно же, Фесс атаковал. Его воля столкнулась с волей Этлау, и некромант знал, чтобы остановить начавшее сплетаться волшебство, инквизитору придется употребить всю свою силу. Вдобавок Этлау приходилось "держать" ведьму - яснее ясного, что, несмотря на все ночные пытки или экзорцизмы, свою силу она не утратила или утратила, но не полиость. Приходилось только дивиться тому, какая первобытная мощь проснулась в обычной деревенской волховке, сначала выпустившей на волю Дикую Охоту, потом поднявшую из могил таких неупокоенных, что все его, Фесса, умение оказалось практически бесполезным - и в самом деле, не явись милейший господин Этлау, призраки скорее всего поужинали бы всей пятеркой. Руны на клинке, показалось Фессу, ожили, складываясь в грозную, не слышимую ни для кого, кроме него, свирепую мелодию боя, пробуждая... нет, даже не пробуждая, его память оставалась чиста - словно бы возвращая из какой-то неведомой дали то, что когда-то составляло гордость и славу Фесса - его боевое искусство. То самое, страшное, непобедимое - ну, или почти что непобедимое. Игнациус Коппер... Это имя было словно вспышка боли. Фесс вспоминал. Его руки привычно крутили тяжелый клинок, который плел в воздухе замысловатую сеть восьмерок, закрутов, переходов, отмахов и просто рубящих ударов. Инквизиторы разлетались от него, словно мальки от щуки, оставляя на жухлой осенней траве кровь и тела. Правда, безумцами они не были - подступиться, броситься, не жалея себя, боялись, и потому некромант с орком и гномом прошли половину отделявшего их от ведьмы расстояния неожиданно легко, оставив позади всего семь или восемь тел. Что-то не то, мелькнуло у Фесса. Этлау должен зубами вцепиться и в нас, и в ведьму, мы не должны уйти живыми, пусть даже лягут все до единого его псы!.. Ближе к костру младшие инквизиторы предприняли вялую попытку упереться и оказать сопротивление. Замелькали короткие мечи и даже - о, Святая Инквииция, как же ты обеднела! - выдернутые из плетней колья. Прадд, рыча, словно сто вырвавшихся на свободу разрушителей разом, орудовал тяжелой секирой как шестом, не столько рубя, сколько оглушая и отбрасывая. Гном, смачно хакая, был не столь великодушен - от каждого взмаха его топора падал человек. Брызнули, не выдержав напора, в разные стороны инквизиторы. Задолго до этого поспешили убраться восвояси профосы, побросав все свои причиндалы - у палачей, как известно, чутье на неприятности куда лучше, чем у крыс. Ведьма так и не поднялась с колен. И все так же кипела вокруг нее, источая густой пар, глубокая лужа. - Вставай! - что было сил крикнул некромант - Вставай и убираемся отсюда!.. Его собственная магия была сейчас полностью занята противоборством с Этлау - куда только делось правило Одного Дара! - и экзекутор ничего, совсем-совсем ничего не мог поделать сейчас с натиском беспорядочных, но оттого еще более трудных для отражения заклятий Фесса. Прадд и Сугутор оба разом кинулись к ведьме, орк рывком вздернул ее на ноги, гном, выругавшись, что-то сделал с цепным замком, железа соскользнули вниз, в воду, уже переставшую кипеть, - и в следующий миг Фесс услыхал торжествующий голос Этлау: - Ну, вот и все, государи мои!.. ИНТЕРЛЮДИЯ 3 ТЈМНАЯ ДОРОГА ...Клара Хюммель, боевой маг по найму, острием рубиновой шпаги провела по снегу последний росчерк. Пентаграмма вышла на славу. Пожалуй, последний раз ей удавалось достичь подобной точности только на выпускном экзамене - даже Игнациус долго качал тогда головой, глядя на идеальные углы, хорды и сопряжения сложнейшей магической фигуры. Да, Игнациус... Тогда он был другом, а не врагом. Впрочем, другом ли? Кто мог похвастаться, что до конца понимал великого волшебника, видевшего десятки веков?.. Клара тряхнула головой и запретила себе об этом думать. Ну вот, наконец-то все. На самом деле все. Вздохнув, Клара распрямилась, пряча в ножны шпагу. Рубины на эфесе светились подозрительно ярко, но налнадобности в этом предостережении уже никакой небыло: волшебница и сама чувствовала, сколько недобрых взглядов следит сейчас за ней и ее маленьким отрядом. Взглядов, разумеется, нечеловеческих и видящих все само собою, посредством магии. Раина застыла рядом, меч в твердой руке Девы Битвы медленно двигался, острие, в свою очередь, чертило какие-то замысловатые фигуры в воздухе - подобно тем, что Клара Хюммель выводила на снегу. Глаза валькирии были полузакрыты, она словно к чему-то прислушивалась - наверное, старалась понять, тут ли эти самые Дальние, о которых она предупредила свою предводительницу. "Что ж, - подумала Клара, - Дальние, Ближние, Срединные или какие там еще - неважно. Я дала слово отыскать эти проклятые Мечи, и я это сделаю. Я должна взять их след, и я его возьму, пусть даже для этого мне придется взломать само небо этого мира!" Кицум с Тави тоже подобрались поближе и тоже держали наготове оружие. На открытом месте едва ли даже эльф-разведчик смог бы подобраться к ним незамеченным, и надобности в подобных предосторожностях Клара уже не видела. Сейчас они либо взломают небо этого мира, и ей откроется след ускользающих Мечей, либо... либо она придумает что-то еще. Боевые маги Долины сравнительно редко прибегали к ритуальному колдовству, требующему долгих приготовлений, вычерчивания всевозможных фигур. На поле боя не до того, заклятье должно опережать летящие стрелы и катапультные ядра. Но сейчас иного вы хода просто не было, несмотря на то, что ритуальна волшба оставляет слишком глубокие следы, которые уже не затереть и не скрыть. То, что собиралась сделать сейчас Клара, едва ли встретило бы одобрение даже среди ее самых верных последователей в Гильдии боевых магов. Устав Гильдии прямо запрещал оставлять "на местах проведения военных кампаний" магические импринты, превосходящие средние способности местных чародеев. Пентаграмма намертво вплавится в плоть Мельина, и кто знает, на какие фокусы окажется она способна, появись рядом какой-нибудь не в меру сообразительный аколит ну, хоть того же Красного Арка, из которого вышла Сильвия, спорившая - нехотя признавалась сама себе Хюммель - на равных с ней, боевым магом Долины, по определению обязанной быть на три головы выше любого чародея, рожденного в обычных мирах. Но сейчас Клара не видела другого выхода. Она должна найти Мечи! Должна! Она дала слово, и этим все сказано. Она не отступит и не повернет назад. Пусть погибнет мир, но восторжествует справедливость, как говаривали древние, - так вот, пусть погибнет мир, но она выполнит свою часть сделки! Конечно, Клара думала так в запале. Окажись она вновь дома, в Долине, зашкворчи вновь на плите старый серебряный чайник, проделавший вместе с молодой Кларой не один поход, устройся в кресле напротив, подле пылающего камина, задушевная подруга юности (и зрелости, разумеется) Аглая Стевенхорст - Клара сама первая отбросила бы такие мысли. Но сейчас она действовала словно в непонятной лихорадке - она должна сдержать слово. Что ужасного произойдет, если она таки не сдержит слово, она не думала. Гильдия уже отреклась от нее, послушно преклонившись перед волей Архимаго Коппера. Откажись она теперь от исполнения столь опрометчиво взятого на себя обещания - никто не посмел бы и пикнуть. Но... "Слово боевого мага больше его жизни, - молотами стучало в ушах Клары. - Больше его жизни". Так меня воспитали. Такой я стала. И тут уже ничего не поделаешь. Если я поклялась и поставила печать моей Гильдии, то обратно я уже не поверну. "Даже если это будет угрожать неисчислимыми бедами?" - словно наяву услыхала она старческий голос Архимага и едва не вздрогнула: ей показалось что Игнациус каким-то непостижимым образом сумел оказаться рядом с ней. Но нет, запорошенная снегом равнина была пуста и мертва, и никого не было рядом, кроме ее маленького отряда, который она обязана привести к успеху - никто и никогда не мог сказать про нее, что боевой маг по найму Клара Хюммель бросила в беде доверившихся ей. Клара еще раз вздохнула и с силой вогнала рубиновую шпагу в самую середину пентаграммы. В тот же миг ей показалось, что весь Мельин вздрогнул от боли. Проведенные Кларой по снегу линии внезапно стали углубляться, наливаться чернотой, словно кто-то щедро плеснул туда чернил из самых лучших березовых орешков. Как будто невидимое лезвие резало землю, щели становились все глубже и глубже - Клара взывала к глубинным силам этого мира, силам, что спали, быть может, с самого рождения мира Мельина. "Мечи. Мечи. Мечи. Вы видели их. Безымянные, вы ощущали их горячие шаги над собой. Быть может, вы проклинали их в своем нескончаемом сне, вы, Хранители и Основатели. Да, наверняка вы проклинали их, несущи смерть и разрушение тому, что вы привыкли хранить, - уже одним только фактом своего существования. Вы должны были запомнить путь, которым эти проклятые клинки ушли из ваших владений. Покажите же мне дорогу, откройте для меня небо, я пойду следом до самого Дна Миров и даже дальше, если понадобится!" Никогда не следует обращаться к Хранителям крайней на то надобности. Разбуженные слепые силы обрушатся на ни в чем не повинных смертных - ураганами, землетрясениями, засухами, штормами и иными бедствиями, среди коих моровое поветрие окажется еще далеко не самым страшным. И долго, очень долго потом самые лучшие маги несчастного мира будут пытаться подобрать заклинания, дабы умилостивить и утихомирить Хранителей. Что они такое, эти Хранители, Клара не знала. В каждом мире они были свои. Разумеется, они не имели ничего общего с людьми, многие зачастую лишены были даже тела. Их сон - бытие мира, его спокойствие и безопасность. Разбуди их, достучись до их сознания - и беды не заставят себя ждать. Вызов Хранителей был из числа потайных, далеко не общеупотребительных заклятий, сохраненных в арсенале Гильдии боевых магов с незапамятных времен, когда сражения, в которых принимали участие члены Гильдии, отличались куда большими и ожесточением, и кровопролитностью. Трещины разом и углублялись, и суживались - тончайшие разрезы на теле мира, почти как от лекарского скальпеля. Тьма кипела в них, Тьма смотрела вверх тысячами глаз, сейчас пока еще закрытых, скованных вековечной дремотой. Хранители, древние духи первозданных стихий, вдохнувшие жизнь в мертвые камни и воды Мельина, медленно откликались на зов чужедальней волшебницы. Не могли не откликнуться - уж лишком могущественно было заклинание, сплетенное в те времена, когда не существовало еще никакой Долины, когда не наступило еще время не то что Спасителя или так называемых Новых богов, о которых порой говаривал Игнациус, но и богов Молодых (о которых тоже остались только смутные легенды). То было время Древних, тех самых Древних, загадочных и непонятных, от которых вели свой род волшебники Долины. Точнее - от которых вело свой род их несравненное магическое искусство. Древние, согласно сказкам и преданиям, могли зажигать и гасить звезды по десять раз на дню, выкладывать на небе новые созвездия, менять пути планет, сковывать и расковывать целые миры... Что Древним, повелевавшим непредставимой мощью, какие-то там первозданные духи? И заклятье сохранилось, заботливо записанное ренесенное на серебро и пергамент, прожило невероятные бездны лет - с тем чтобы оказаться в один прекрасный день пущенным в ход боевой волшебницей по имени Клара Хюммель. Раина коротко вскрикнула, указывая острием меча на вынырнувшие из недальнего леса какие-то фигурки, встрепенулись, готовясь к отпору, Кицум и Тави, но Клара не обратила на это уже никакого внимания. Поток темной силы захватил ее, повлек за собой от одного водоворота к другому. Сменяя друг друга, вспыхивали и гасли какие-то отрывочные картины, сошедшиеся в смертельном бою легионы, закованные в броню до самых глаз; вихри легких стрел, горящие леса и рушащиеся вниз пламенными водопадами вершин исполинских деревьев легкие ажурные домики; унылые колонны пленных, угоняемых куда-то к горизонту; все жуткие, кровавые и страшные призраки войны, безжалостной и беспощадной, в один миг встали перед внутренним взором Клары Хюммель. Она догадывалась, конечно же, что видит часть бесконечной памяти древних Хранителей, ту часть, что связана с Алмазным и Деревянным Мечами. В другое время Клару наверняка заинтересовала бы история создания этих Мечей, ей захотелось бы проследить их путь через века сражений на просторах Мельинской Империи - но, конечно, не сейчас. А самое главное - Хранители в бесконечном своем сне тем не менее запомнили и последний бой чудовищных Мечей, и их последующую дорогу - то, что Клара тщетно отыскивала иными, менее сильнодействующими средствами. Небо раскрывалось перед ней, но не привычными просторами Межреальности, где маг Долины почитай что дома, - нет, чем-то совершенно иным, какой-то пугающей изнанкой Астрала, чего Клара никогда еще не видела; она даже подозревать не могла, что же это такое и почему никто в Долине ничего об этом не знал. Не зловещая чернота жутких бездн - видала Клара всяческие бездны; не беспредельность окраин Межреальности, где уже чувствуется близость Великого Хаоса о котором лучше даже и не думать, чтобы не сойти с ума; нечто непредставимое даже для боевого мага, нечто, лежащее над Реальностью и Межреальностью, которая, если вдуматься, тоже не более чем одна из граней все той же Реальности, - это был совершенно иной, свой, особый мир, не мир даже, не пространство - нечто, не имевшее названий и определений на языке магов Долины, встречавших, казалось бы, все мыслимые и немыслимые диковины. Клара чувствовала только одно понятие, с натяжкой, но все-таки ассоциируемое с открывшимся ей видением. Дорога. Дорога, не имеющая ни конца, ни начала, огибающая все до единого миры Упорядоченного, нигде не пересекающаяся с путями Межреальности, Темная Дорога, которой идут не смертные, не бессмертные, не маги и даже не боги - это дорога чистых сил, могучих и лишенных сознания, первозданных духов, свершающих свою великую работу с самого первого мига, когда остров Упорядоченного возник среди великого океана Хаоса. Конечно, ничего больше Клара сказать не могла. Потрясенная открывшейся ей картиной, мало что не раздавленная обрушившейся на нее лавиной совершенно новых, неведомых ранее чувств и ощущений, она тем не менее твердо помнила, зачем пришла сюда и пробудила от сна дремлющие силы Мельина. Мечи. Алмазный и Деревянный. Драгнир и Иммельсторн. Сотворенные неведомо какой прихотью судьбы в ничем не примечательном мире, одном из сотен мириадов миров, разбросанных среди связующих вод Межреальности, вырвавшиеся из тесной клетки и устремившиеся к тому, что, как видно, и было предопределено им судьбой - стирать с лица земли армии и города, обращать в ничто могучие Империи и воздвигат на их развалинах новые государства. Непредставима для воображения Клары мощь вырвала Мечи из их колыбели, открыв им истинно Темные Пути, соответствующие их природе. Эти Силы, эти Духи, что проходили раскрывшейся перед Кларой Дорогой, никак не могли назваться "добрыми". Как, впрочем, и "злыми", но все-таки последнее определение подошло бы им больше, особенное точки зрения простых смертных, чьи дома могли распасться прахом от малейшего дуновения этих Сил. Слепая мощь зачастую бывает недоброй одним только фактом своего существования, тем более, когда лишена сознания. Или же наделена им, но сознание это не имеет ничего общего с человеческим. Клара перестала чувствовать собственное тело, ей казалось - она растворяется, распадается, ее затягивает раскрывшаяся не то воронка, не то водоворот, она проваливалась в небо, еще мгновение, и она тоже вступит на этот темный путь, и тогда, тогда, тогда... И посреди всего этого буйства неведомых, заповедных сил странным и четким казался ясный, хорошо видимый след Мечей - которые как будто ухитрились и здесь оставить длинную, незаживающую рану. ...Обратно на землю ее швырнул удар, который, как показалось ей тогда, напрочь снес бы ворота средне величины замка. Взор заволокло красным, однако даже сквозь боль Клара видела ждущую, хищно распах нутую пасть небес, за которой начиналась Темная Дорога. Над ней склонялось лицо валькирии,