оглушенный. Еще вчера... ну пусть не вчера, но неделю тому он был одним из них. Вождем был Чех, они с Лехом его младшие братья. А сейчас... Сейчас и Чех князь, мелькнула мысль. И Лех. Их отряд беглецов уже разрублен на три части, и каждая может вырасти в племя. Чеху уже предсказано, что он станет прародителем великого народа. И Леху обещано, что свой отряд превратит в большое племя, затем в народ, создаст великое государство, будет трясти вселенную, как медведь грушу. Но не всякое зерно, брошенное в землю, прорастает... Есть и слабые, что гибнут. Он оглянулся на своих людей, с ним остались самые слабые, больные, раненые. Которых не захотели взять старшие братья. Или не взяли, чтобы с ним остался хотя бы кто-нибудь? Кричали животные, люди уже суетились, запрягали волов, седлали коней. Один высокий человек в одежке волхва обернулся, Рус узнал Корнила. Тот оскалил изъеденные желтые зубы в хитрой усмешке: -- Тебя, как я слышал, уже князем кличут? -- Надсмехаются, -- буркнул Рус. -- Так думаешь?.. Нет, пока ты спал, мы много передумали. -- Кто? -- Сова, Ерш, Моряна, я... Теперь ты наш вождь. Но если отныне мы будем зачинать новое племя, то ты отныне -- князь. Надо додумывать новые уставы и правды... -- Погоди, -- прервал Рус. -- Ты можешь сказать мне свою настоящую цель? Я не поверю, что ты остался из любви и дружбы ко мне! Ты меня не знал, я тебя раньше никогда не видел. Ты и в Исход как попал, непонятно. Старый волхв покачал головой: -- Если бы мне было двадцать весен, не пошел бы вовсе. В сорок лет -- пошел бы с Чехом или Лехом. Но я стар, потомства мне уже не оставить. Так зачем мне великое будущее Чеха? Не менее великое -- Леха?.. Я -- волхв, понимаешь? А волхва хлебом не корми, дай прикоснуться к тайне. Больно странное знамение выпало тебе. Если бы просто смерть от голода, холода или чужих мечей -- это я бы понял. Но солнечные боги смолчали, ибо не узрели твою судьбу, а полуночные боги... или демоны дали странные знаки, которые я прочесть не мог. Мой смертный час близок! Умереть ли в дороге к счастливой жизни племени Чеха, или умереть, увидев тайну, что ждет тебя? Он смотрел с легкой усмешкой. Рус ощутил от взгляда старого волхва смертельный холод, словно стоял в глубокой могиле, куда не достигало солнце. -- Да, -- прошептал он раздавленно, -- ты настоящий волхв. Быть бы мне настоящим князем! -- Ты будешь им, -- сказал тот серьезно. -- Долго ли? Он усмехнулся, и волхв в ответ раздвинул губы в понимающей усмешке. От повозок донеслись крики, тоскливо замычали коровы, словно предвещая беду. Пробежали дети, затаптывая костры, заливая водой. Край неба озарился нежно-розовым светом. Вспыхнуло первое облачко, алые лучи ласково подсвечивали его снизу, и оно казалось разогретым над спрятанным за виднокрай очагом, а верхушка еще темная, холодная. Повозки уже выступали на светлом небе четко, а скот сбился в кучу, согреваясь, терлись друг о друга, взревывали. Подскакал Буська на дрожащем от жажды скакать по утренней росе коне: -- Все собраны, князь! -- Коня, -- потребовал Рус. -- Сова и Моряна поедут со мной впереди. -- Что делать мне? -- Ты... гм... ты отныне княжеский лазутчик. Как мы с Лехом, так теперь ты один, будешь выезжать далеко вперед, все вызнавать, высматривать: как удобные спуски, так и водопои, словом, все-все. Буська завизжал, подскочил в седле, едва не упал. Глаза стали круглыми от счастья. -- Княже!.. Жизнь положу, но сделаю все. Не сомневайся. -- Ты мне нужен живым, -- ответил Рус сурово. -- Молод еще жизнь класть. -- Да знаю, знаю, потомство надо. А ч@, я хоть сейчас... Рус замахнулся плетью, Буська завизжал и умчался. Буська умчался, а он еще постоял, унимая бешеное сердцебиение. Хоть кому-то сумел ответить достойно, по-княжески. В последний день он чуть проехал, прощаясь, по следам Чеха, а потом и Леха. Вроде бы прошли тяжелогруженные телеги, кони безжалостно выбивали землю, но трава поднялась, скрыла следы. Будто проехали не по хрупкой сочной траве, а по мелкому болоту, затянутому ряской. Трава на диво быстро спрятала раны земли, зеленеет свежая, такая же сочная, кузнечики верещат песенки. Так останется и за нами, подумал он с облегчением, -- не догонят люди Коломырды, но на сердце почему-то остался и тоскливый осадок. За людьми должен оставаться какой-то след. А когда это ушли не просто люди, а родные братья... Когда вернулся, женщины и дети уже были в повозках, волы в упряжках, а мужчины седлали коней. Рус ощутил в каждом радостное нетерпение. Мечи и топоры остры, упряжь исправлена, а то и вовсе новая. Скот отдохнул, кони бьют копытами, грызут удила. -- Выступаем! Он сам выехал вперед, за ним несся на отдохнувших конях передовой отряд в полсотни человек. Еще сотню Рус оставил в заслоне. Вдруг да Коломырда все же отыщет, она опаснее неведомого, что лежит впереди! Из десяти семян, брошенных в землю, ежели одно выживает и дает всходы, то урожай считается хорошим. Ежели два -- земля захлебывается от изобилия. Каждое крупное племя время от времени выплескивает отводки, ибо не одному племени не суждено жить вечно, надо успеть разбросать семена, и ежели хоть одна зернинка прорастает, то племя и народ считаются уцелевшими, хоть и под другим именем. Из могучего племени скифов часто выделялись сыновья царей со своей младшей родней. Так брат Скифа Гелон стал родоначальником могучего народа гелонов, построил огромный город Гелон, а другой брат Агафирс дал начало великому народу агафирсов. Доблестный Авх, сын Скифа, стал родоначальником народа авхатов, а другой сын Скифа, Пал, дал жизнь великому племени паралатов... но во сто крат было больше тех, кто увел жен и детей в сопровождении множества воинов в горделивой уверенности, что уж он-то даст начало величайшему из народов, коему предназначено сотрясать вселенную силой и мудростью, дать всем народам мир и справедливые законы! А в этот раз из скифского царства не отводок, пусть даже не слишком мощный, а жалкая кучка изгнанников, а с ними те, кто добровольно решился разделить их тяготы. Родные, дальние родственники, друзья, просто люди, которые решение Пана сочли несправедливым, а у части скифов всегда живет убеждение, что честнее быть среди гонимых, чем среди гонителей. Ну, и еще люди, которые сами не могут объяснить, почему вдруг бросили все нажитое, сели на коней, посадили жен и детей в повозки и присоединились к изгнанникам. Да, из этих людей можно бы составить племя, но... волей богов и они разделились на три части! Чудо будет, ежели уцелеют даже две веточки. А что они, Рус и его люди, сгинут, так мужчина должен быть всегда готов как к славе, так и к доблестной гибели... Он ехал впереди своего небольшого отряда-племени. Теперь его можно охватить взглядом целиком. Несколько сотен мужчин, три-четыре сотни женщин с детьми... Стариков уже не осталось. Кого зарубили, оставив на обочине дороги, кто потихоньку ушел сам, дабы не есть хлеба, так нужного детям и мужчинам. Он видел, как хочется Ис ехать рядом, но она благоразумно держалась в середине отряда, даже когда была на своей резвой Молнии. Одетая по-скифски, она и сидела в седле как прирожденная скифка, только оружия пока в руки не брала, разве что на поясе висел узкий нож в красивых ножнах. Когда она, не утерпев, вроде бы невзначай подъехала ближе, он окинул ее любящим взглядом, расхохотался: -- Ты -- маленькая копия Моряны! Ис улыбнулась, она в самом деле подражала богатырке в одежде и посадке, та же безрукавка-волчовка, оставляющая плечи голыми, то же управление конем коленями, чтобы руки свободные, но хорошо знала, как ей красиво в такой дикой грубой одежде и когда ее черные волосы перехватывает на лбу широкий золотой обруч с драгоценным смарагдом над переносицей. Она улыбнулась хитренько, унеслась, ровная и стройная, слегка и красиво покачиваясь в такт скачке. Русс вздохнул, провожая взглядом прямую спину. Удается видеться только ночью. А днем подле князя должны быть его бояре, воеводы, волхвы, старшие дружинники... Он горько усмехнулся. Вот они, бояре, которые лишь вчера стали дружинниками, вот дружинники, что вчера были отроками, вот волхвы, которых Корнило спешно учит отличать одного бога от другого... Да что там! Каков князь, таковы и бояре. Позади стучали копыта, слышались негромкие голоса. Теперь они должны держаться ближе к князю... все как-то неловко думать о себе как о князе. Это его невозмутимый дядя Бугай, загадочный Сова, непоседливый Ерш, Моряна-богатырка... Еще -- Твердая Рука -- молодой, красивый, с жадно раскрытыми синими глазами. Единственный, у кого не было ни одной стычки за время Исхода. Двужильный, он помогал всем, от усталости не раздражался, всем уступал, он же единственный, кто дружил с Ершом. Возможно, только поэтому он и пошел с Русом, а не с его братьями. Оружием владеет не лучше других, зато известен как сильнейший кулачный боец. Мощным ударом кулака убивал быка, все видели. Теперь в его окружении и Шатун -- молчаливый молодой воин, изо всех сил старающийся походить на старых героев: немногословных, суровых, загадочных. Он слышал, что таким был Скиф, и в подражание ему никогда не носит доспехи, а только в волчовке на голое тело. И волосы его всегда открыты небу, будь там солнце, тучи или хлещет ливень. Без нужды хмурит брови, никогда не шутит, почти не улыбается. Что его заставило пойти с ним, Русом? Далеко впереди мелькнули две точки, исчезли. Рус хмурился, не зная, как отнестись, что рядом с Буськой теперь чаще всего находится Баюн-певец. Все-таки совсем недавно умелый боец, так о нем говорят. Но почему пошел с ним, Русом, с которым дружбы никогда не было? Сзади слышались смешки, звон уздечек. Рус прислушался, голос Ерша был чересчур восторженный, восхищенный: -- Ух какие у тебя усы, Шатун!.. Какие усы... Нет, вы поглядите, какие усы! Всем усам усы. Я таких еще не видывал. Слушай, Шатун, есть важное дело. У меня тоже растут волосы... там, на заднице. Давай свяжем их: твои волосы на губе и мои на заднице, да и ляжем спать. Ночь так перетерпим, а ночи сейчас еще короткие, зато наши волосы вроде бы подружатся... Слышался громкий гогот. Рус представил себе красное, надутое от злости лицо Шатуна, улыбнулся тоже. Когда-нибудь Ерш нарвется, нарвется... Лопнет железное терпение Шатуна. В полдень, когда остановились на обед и отдых, вернулись Буська и Баюн. Рус поглядел на их одинаково раскрасневшиеся лица, угрюмо отвернулся. Почему-то стало завидно. Слышал, как Буська спрыгнул у одной повозки, там что-то говорили, вдруг донесся раздраженный мужской голос: -- Ты почему мне грубишь, сопляк? Я тебе отец или нет? Буська ахнул: -- Ну ты задаешь загадочки... Я-то откуда знаю? А Баюн уже вытащил из-за пазухи дудку, поскакал в серединку стана. Там у него самые лучшие слушатели. Повозки по привычке поставили кругом, так легче отбиваться, в середке быстро вспыхивали костры, на треноги подвешивались котлы. Запахло ухой, вареным мясом. Только один человек выехал за пределы стана, остановил коня и смотрел в синеющую даль. В блеклом мареве над самым виднокраем вроде бы виднелись вершины гор, но до них было так далеко, что Рус не был уверен, что это не облачко причудливой формы. А Корнило все смотрел на дальние горы, чему-то вздыхал, на лбу морщины стали резче. Рус заметил, что губы старого волхва шевелятся. Подъехал, спросил насмешливо: -- Вершины считаешь? Корнило вздрогнул, оглянулся, на лице была виноватая улыбка, застали врасплох, и вместе с тем малость раздраженная: -- Что?.. Нет, просто смотрю. -- А ч@ на них смотреть? -- удивился Рус. -- Они нам не нужны. Корнило покачал головой: -- Свиньи смотрят только на то, что нужно. И коровы. И все звери и птицы. А человек... человек стремится увидеть еще и незримое, услышать глас богов. -- А разве так услышишь? -- снова удивился Рус. -- Для этого надо жертвы резать, а слушать в капище. -- Когда как, -- ответил волхв неопределенно, -- когда как. Пути богов неисповедимы, никто не знает, где проявится их мощь и как. Потому мы должны слушать все, рассматривать все, доискиваться до всего. Почему вода мокрая? Кто каждую снежинку вырезает так хитро? Почему солнце поднимается всегда на востоке, а заходит всегда на западе? Ответы на загадки богов могут быть там. Впереди слышались раздраженные крики. Две телеги сцепились колесами, там затрещало. Погонщики, голодные и усталые до остервенения, отбросили кнуты и схватились за ножи. Рус отмахнулся от волхва, дурость какая-то, помчался к месту ссоры. Глава 17 Эту ночь он снова долго не мог заснуть, ворочался, зло сбрасывал покрывало. Ис перестала прикидываться спящей, спросила тихонько: -- Что тебя гнетет? -- Не понимаю, -- сказал он вдруг, -- сперва я ныл, что все меня бросили... Теперь не могу понять, почему со мной идет столько народу! Ведь многих я не знаю вовсе! Голос его перешел в крик. Глаза выпучились, он сжал кулаки. Ис вскрикнула со страхом и великой жалостью: -- Боги, как ты измучился... -- Я не устал! -- Ты измучил свою душу, -- поправилась она торопливо. -- Но ты не подумал, что эти люди тоже... Ну, любят смотреть на звезды. Он вытаращил глаза: -- На звезды? Никогда не замечал. -- Ну, не обязательно на звезды. У многих, Рус, душа ноет по чему-то необычному, необыкновенному. Но сами с места не сдвинутся, пока... пока кто-то не позовет, не поведет, не пообещает. Тучные земли с сочной травой и реки с рыбой они видели и в стране Пана! Ведь там это есть? Потому пошли не за Чехом или Лехом, а за тобой. Рус молчал, угрюмо переваривая ее необычные слова. Трудно поверить, что эти люди, обычные воины, мечтают о чем-то большем, чем о жирной еде и удалым скачкам по бескрайней степи. А если и мечтают, то умело и глубоко прячут, стыдясь немужской слабости. -- Мне тоже кажется, -- сказал он нехотя, -- что я не один такой урод. По крайней мере Корнило -- тоже. Сквозь сон Рус слышал, как Корнило всю ночь выл, бил в бубен и плясал вокруг костра. Над огнем висел широкий котел, когда клубы пара ветер нес в сторону шатра Руса, он перекашивался от гадостного запаха, но Корнило пил этот настой из мухоморов как конь, в котле кипятили целую вязку этих ядовитых грибов, а время от времени туда подбрасывали еще и еще, чтобы настой был крепче. Открыв полог, Рус видел, как волхв скачет высоко, как ужаленный змеей олень, удивлялся, откуда у старика столько сил. Лишь под утро Корнило рухнул как подрубленное дерево. Мальчишка, будущий волхв, молча отгреб горящие угли дальше, дабы не подожгли одежду, сам лег рядом, вконец сморенный усталостью. На рассвете тревожно и страшно зазвучало било. Рус выскочил из шатра полуголый, с оголенным мечом. Корнило бил исступленно, к нему сбегался народ. Заметив князя, Корнило отшвырнул палицу, взобрался на телегу и закричал сорванным страшным голосом: -- Люди свободного племени!.. Слушайте все! Он воздел руки, растопырив их как крылья, когтистые худые пальцы хищно скрючивались. Народ уже толпился вокруг телеги, от дальних костров подбегали все новые и новые. Привлеченные шумом, подъехали конные стражи, прискакал Сова. Он был свеж, будто только что выспался вволю, хотя вряд ли соснул хотя бы час. Корнило за ночь иссох, сгорбился, лицо пожелтело и вытянулось, а под глазами повисли темные мешки. Глаза были страшные, словно в глазницах полыхал огонь, Рус не сразу понял, что у волхва от перенапряжения полопались сосуды в глазах, и там все залило кровью. Он повел дланями, вокруг воцарилась мертвая тишь. Голос волхва грянул с неожиданной мощью: -- Народ!.. Да, отныне вы -- народ! Я получил знак с небес. А потом... потом со мной говорил сам бог богов Род! По толпе побежал потрясенный шепот. Рус ощутил, как пахнуло холодом, потом жаром. -- Что сказал Род? -- вскрикнул кто-то. И тут же несколько голосов поддержали: -- Будем ли жить? -- Что впереди? -- Будут ли жить дети? -- Куда идет дорога? Корнило прогремел страшным голосом: -- Род изрек, что отныне сам поведет нас! Вокруг телеги прогремел рев, вопли, воины кричали, колотили рукоятями топоров в щиты, неоружные обнимались, хлопали друг друга, орали. Корнило вскинул руки снова, вопли и шум погасли, как светлячки в ночи. -- Род повелел, -- крикнул он во всю мочь, -- что те, кто пойдет по указанному им пути, должны отныне отличаться от всех других народов. Это должен быть не тайный знак, как у иных, а открытый, видимый издали всякому! Он умолк, переводя дух, а в благоговейной тиши кто-то вскрикнул: -- Честным людям скрывать неча. Но каков его наказ? -- Да-да, -- поддержали голоса, -- что повелел нам прародитель? -- Он повелел, -- сказал Корнило мощно, -- повелел мужчинам сбрить волосы на голове, оставив только клок, чтобы можно было ухватиться рукой. Рус видел растерянные лица. В толпе Шатун спросил глупо: -- Но... зачем? Корнило загремел: -- Белому свету суждено погибнуть в огне... Или в потопе, как говорят другие. Но наш Род свой народ отличит по этим чубам. И, ухватив мощной дланью, вытащит и спасет от гибели! Рус видел, как по лицам, взволнованным и потрясенным, бежали слезы. Люди обнимались, плакали от счастья. Матери поднимали младенцев на руках, показывая им верховного волхва, который только что от их имени заключил союз с богом, и молодого князя Руса, за которым они идут дорогой богов. Среди счастливого гама Шатун закричал, перекрывая шум: -- А другие что ж? -- Пусть горят к такой матери! -- загремел волхв. -- Аль топнут!.. А по новым землям, возрожденным и чистым от скверны, расплодятся как муравьи только люди нашего семени! Снова раздался могучий вопль из сотен глоток: -- Новые земли! -- Только мы! -- Слава Роду! -- Да будет имя наше... Корнило простер руки, шум приутих чуть, и Корнило вскрикнул с подъемом: -- А имя отныне и навеки наше -- русы! Рус вздрогнул, небо должно обвалиться от такой дерзости, даже голову вобрал в плечи, но вокруг раздался такой ликующий рев, что ошалело замер. Либо он редкий дурак, ничего не понимает, либо остальные все круглые дураки. Разве ж можно вот так просто менять имена? -- Рус! -- Слава Русу! -- Народ русов! -- Это Коломырда -- скифы! -- Боги и русы! Днем Рус выбрал минутку, подъехал к повозке Корнила. На передке сидел отрок, правил, Корнило все же не спал, его раскачивало на ходу, но упрямо собирал травы в пучки, что-то нашептывал. Рус сказал, глядя исподлобья: -- Я еще понимаю, что ушедших с Чехом будут звать чехами, с Лехом -- лехами, а с нами -- русами... может быть. Только не понял, так ли уж надо срезать волосы? За них хвататься Роду еще проще, чем за чуб. -- А отличать своих от чужих? -- спросил Корнило. -- Гм.. Да как-то... Я думаю, бог как-то разобрался бы. Конечно, когда впопыхах надо хватать и тащить, конечно... Волхв пытался посмотреть строго, но в чистых синих глазах юного князя было слишком много неловкости. Никак не может свыкнуться, что этих беглецов станут звать русами. -- Князь, -- сказал Корнило негромко. Он покосился на спину отрока, понизил голос, -- каждый несет в себе мечту. Конь мечтает о сочной траве по самое брюхо, женщины мечтают о своем доме, богатом огороде и всякой живности, мужчины мечтают на новых землях наплодить кучу детей, ты хочешь создать новый народ... уже хочешь, вижу... конечно же самый могучий, великий, справедливый и победоносный! И чтобы имя русов повергало врагов в прах, друзья ликовали, а враги захлебывались желчью от зависти. Рус попробовал возразить, но глаза выдавали, как он в самом деле страстно мечтал: -- Просто выжить бы!.. Или хотя бы умереть достойно, а не как жабы на морозе. -- Да ладно тебе. С такой мечтой не живут, а мрут сразу же. Ну, а я мечтаю, о чем мечтают волхвы. Колеса монотонно перемалывали сочные стебли. Ноги коня до брюха забрызгало белесым соком. На ходу срывал верхушки трав, неторопливо жевал. Рус поинтересовался жадно: -- О чем? -- Не просто услышать глас бога, -- ответил Корнило с сумрачным неистовством. -- Получить от него наказ, как жить, что делать, дабы хоть семя наше могло настолько разжечь в себе огонь Рода, чтобы добраться до вирия! Или построить вирий на земле. -- Гм... В глазах волхва было сожаление: -- Не разумеешь... Ладно, от царя Коло пошли сколоты, от Скифа -- скифы, от Гелона -- гелоны, от Авха -- ахваты, от Пала -- паралаты. Если повезет, то от Чеха пойдет народ чехов... Но еще больше заслуга волхва, которому удастся увидеть дорогу, указанную богом, услышать его наказ, как идти по ней. Так услышал Зороастр, так услышал Будда, так услышал Моисей... Рус прервал с нетерпением: -- Об этих царях я не слышал. Хочешь сказать, что их царства больше, чем царство Скифа? -- Больше, -- ответил Корнило с улыбкой. -- Много больше. Он смотрел на него как на неразумное дитя, и Рус вспыхнул, толкнул коня в бока и, обгоняя повозки, помчался к переднему дозору. Его повозка, где теперь была одна лишь Заринка, ехала первой. Раньше Рус не спорил, опасность грозила сзади, к тому же задние глотают пыль, но сейчас грозное неведомое было впереди, неплохо бы передвинуть ее в середину... Еще издали узнал коня, что шел рядом с повозкой. Под седлом, привязанный на длинной поводе. Рус придержал коня, дергался, не зная, как поступить, но вскоре край шкуры в боку повозки приподнялся, выпрыгнул человек, умело угодив прямо на коня. Гикнул, свистнул, понесся вперед, к головному дозору. Рус выждал, пустил коня снова в галоп, догнал повозку. Сзади теперь было открыто, он уловил чужие запахи, увидел смятые шкуры на дне повозки, раскрасневшуюся сестренку. Ее глаза сияли, она протянула руки, пытаясь его обхватить за шею. Он уклонился, слегка отодвинулся с конем. Повозки тащились медленно, одна за другой, хотя долина позволяет и в два-три ряда. Но так Сова вряд ли сделает, тогда не так просто выпрыгивать из его повозки, как лисе из курятника. С неловкостью буркнул: -- Заринка... Не староват ли для тебя Сова? Она мотнула головой. Длинная русая коса перелетела на спину. Глаза были невинными, хотя в глубине Рус видел хитрых бесенят. -- Какой Сова? Кто это? -- Брось, -- сказал Рус сердитее. -- Не только я замечаю. Лицо сестренки внезапно стало серьезным: -- Рус... Ты знаешь, в нашем роду мужчины взрослеют быстро. Но и женщины тоже. Я своих сверстников вижу насквозь. Это такие дети! Всякую женщину тянет к мужчине сильному, умелому, знающему больше, чем она сама. А Сова много видел, много знает, оружием владеет, как никто... -- И это подсмотрела? -- Рус, мне скучно сидеть с женщинами и перемывать кости чужим женам. Я лучше буду стирать Сове, мять ему спину, расчесывать волосы, готовить и кормить... Мне это интереснее! Да что можешь сказать рассудочного ты, взявший женщину из чужого племени... даже вовсе без рода-племени? Едва не вызвавший гнев богов? Он развел руками: -- Ну, как знаешь... Я люблю тебя, Заринка. Чех и Лех ушли, и сердце мое истекает кровью. Теперь у меня только ты, звездочка моя. И я так боюсь, что с тобой что-то случится! Она засмеялась задорно и весело. Синие как васильки глаза сияли счастьем, белые зубки блеснули на солнце. Бросилась ему на шею, жарко и сильно поцеловала в щеку. Он на миг ощутил ее сильное тело, упругую грудь, жаркое дыхание. -- Спасибо, Рус. Я так люблю тебя! -- Береги себя, -- попросил Рус и нехотя выпустил ее из рук. Прискакал взволнованный Буська. Еще с седла закричал, торопясь и захлебываясь словами: -- Прямо не знаю, что и деется!.. Земля там все жирнее и жирнее! Можно на хлеб намазывать! Трава сочная, что хоть сам ешь!.. Птицы видимо-невидимо, в ручье от рыбы тесно. Его слушали затаив дыхание. Только Баюн как-то мечтательно пробормотал: -- Да, но что там нас ждет? На богатых землях вырастают сильные люди и сильные звери. -- Земли не заняты! -- поклялся Буська. -- Пойдем, узришь первым. -- Много ты видел, головастик, -- проворчал Баюн. -- Боги везде кого-то да поселили. А сейчас складываю песнь о нашем походе, мне надо лежать и глазеть в небо. Рус ощутил, что и его взор будто сам по себе ищет Корнила. Старый волхв ощутил себя на перекрестье взглядов, вздрогнул, развел руками: -- Никто не может сказать, что там. -- Почему? -- Бог богов Род создал необъятный мир, но людей поселил в самом лучшем месте. Чтоб, значит, всегда тепло, высокие травы, в реках и ручьях полно рыбы, ветви деревьев гнутся от плодов... На юге же от этих благословенных земель -- вечный зной, вода в реках кипит, а песок течет как воск, на востоке бесконечное море, на западе простирается смертоносный туман вязче живицы, а на севере стена льда с версту в высоту, а в длину -- до самого края мира. Это только сейчас на юге жара чуть спала, хотя там все еще жарче, чем в кузнице, на западе поредел туман, а на севере лед стаял, оставив бесконечное болото, что подсохло малость, кое-где наросли леса... Его слушали с открытыми ртами. Моряна бухнула мощным голосом: -- Значит, догоним Лед и расшибем лбы? Волхв подумал, с сомнением покачал головой: -- Он же тает с края, а это ж воды ой-ой!.. Море. Или такое болото, что ни конца, ни края. Буська живо пискнул: -- А вот и нет. Один край здесь, другой -- у кромки Льда! Кто-то засмеялся, Корнило замахнулся посохом. Буська поспешно схоронился за спину Моряны. -- Мы придем первыми, -- сказал Корнило. -- Но какие там чудища после Великого Болота? А после Льда вообще могло уцелеть... нечто. Об этих землях молчат даже сказки! Рус проронил негромко: -- Бугай, Моряна, Сова. Дозор впереди племени, два по бокам. По одному из стана не отлучаться. Даже на привалах. Он видел, как просветлели усталые исхудавшие лица. В запавших глазах сверкнула гордость, мужчины разогнули спины, даже подростки выпячивали груди и раздвигали руки в стороны, стараясь выглядеть мощнее и свирепее. Мрут все, даже те, кто всю жизнь не слезал с печи. Но есть ли выше счастье для мужчин, чем открыть новую дорогу, пройти как можно дальше и пасть с оружием в руке? Двух сообразительных отроков Корнило посвятил в волхвы. Чистые головы, чистые души, он усердно втемяшивал новые правды и ритуалы, что придумывал на ходу. Рус настороженно всматривался, не нравился горячечный блеск в глазах старого волхва, не наломал бы дров, стоя одной ногой в могиле. Одно заметил, что новых богов Корнило не ищет, зато прежних начинает потихоньку отодвигать в угол, а на красное место выталкивает молодых богов, что стояли всегда позади главных. Не утерпел, поинтересовался. Корнило огрызнулся: -- Мы в новые земли идем? В новые!.. И не просто новые. Ты не замечаешь, но тут и солнце встает по-другому, и заходит как-то наискось... Старые боги были хороши на старых землях. -- Но мы сами те же, -- возразил Рус. Корнило вскинул брови: -- Разве? Рус ощутил, как горячая кровь бросилась в лицо. Не только он, все изменились, когда пустились в бегство, а с каждым днем меняются все больше. -- Почему Род у тебя так далеко? -- А почему он ничего не делает? -- отрезал Корнило. -- Хорошо править в оседлом царстве. Где ничто не меняется сотни лет. А мы в пути! Для нас сейчас главнее Хорс, ибо идем по нему, а также Перун, хотя он всего лишь бог дружинников. От наших мечей зависит больше, чем от умения строить стены или копать каналы. А Род не обидится... Он уже постарел, ни на что не обижается. -- Разве могут боги стареть? -- не поверил Рус. -- Они ж бессмертные! -- Могут, -- ответил Корнило, -- даже боги стареют. И поверишь или нет, но боги тоже мрут как мухи. Голос его из резкого и полного мощи вдруг стал невеселый, а лицо помрачнело. Холодок пробежал по телу Руса, конь вздрогнул и поспешно отступил на обочину. Корнило проехал вперед, но плечи его теперь обвисли, словно он с трудом держал незримые мешки с камнями. Глава 18 Ракшан шел ровно, только уши изредка прядали, когда прямо из-под ног выпрыгивали крупные, как воробьи, кузнечики. Крылья вспыхивали, как крохотные молнии, а кузнечики уносились без нужды далеко-далеко, будто радуясь случаю поменять место. А серые кобылки взлетали высоко, трепеща красными и синими крыльями, в воздухе делали кувырок через голову, глаза так и прикипали к яркому цветному пятну, а кобылки тем временем складывали крылышки и плюхались на серую землю, сами такие же серые, неотличимые от комочков земли. А мы просто бежим, подумал Рус невесело. Даже не заметаем следы, как кобылки. Увы, мы не кобылки, нам так не спрятаться. Впереди показался скачущий навстречу всадник. Золотые волосы развеваются по ветру, еще не посвящен во взрослые, несется так, что конские бока уже в мыле. А уж визжит, гикает, свистит и орет так, что и в ночи каждый признает Буську. -- Впереди река! Большая! -- Что-то случилось? -- крикнул Рус. -- Где Баюн? -- Остался на берегу. Говорит, русалок видел... Песнь складывает. Он повернул коня и, не дожидаясь слова от князя, ринулся обратно. Рус взмахом подозвал Сову, велел готовить меха, быть готовыми к переправе. Так и получилось: с ходу брода не отыскали, да река и не загораживает путь, можно еще долго тащиться вдоль берега, а потом, как всегда бывало, отыщется широкое место, где воды даже на глубоком будет не выше колена. Рус с сомнением смотрел на широкую водную гладь. Переправиться не трудно, каждый привяжет по козьему бурдюку, это поможет и человеку и коню, но с повозками будет возня. Добро Леху, ушел налегке... Оглянулся на Сову, тот на Корнила, а волхв в свою очередь вскинул голову, всмотрелся в небо совсем не старческими глазами: -- Пойдем по берегу. Голова не будет болеть, как и где напоить скотину. А нам все одно на север... Только не за водой, а навстречу! Добрая примета. Сова одобрительно прогудел: -- Хороший волхв. За неделю -- ни одной плохой приметы. Корнило зыркнул зло: -- Нам боги благоволят! А ты что ж, супротив богов? -- Что ты, -- испугался Сова, даже в лице переменился, конь под ним опасливо пошел в сторону. -- Как же я супротив богов, когда у них такие вот лютые помощники... Ускакал, Корнило довольно хмыкнул. Русу почудилась неуловимая насмешка в голосе Совы, но ломать голову не стал, оба шибко умные, словами играют, а мужское дело -- играть мечом. Вдоль берега двигались еще медленнее. И повозки не ахти, скот достался худший, но главное -- все помнили о страшной хвостатой звезде, шли с опаской. Корнило с помощниками на первом же привале резал в жертву скот, кропил кровью мужчин, после чего Корнило сбривал им головы. Вид был несколько странный, когда на голых головах оставался длинный клок волос. Сперва посмеивались, потом заточенные до немыслимой остроты ножи взяли Ерш и еще несколько дружинников, и за неделю уже все блестели на солнце бритыми головами. Длинные пряди волос кто лихо закручивал за ухо, кто оставлял небрежно полоскаться по ветру сзади, а кто даже вплетал цветные ленты. Рус заметил, как Ис сдерживает усмешку. Спросил подозрительно: -- Очень плохо? -- Нет-нет, -- поспешила она. -- Ничуть! Так даже более... мужественно. Вид более гордый. Только зачем серьга в ухе? Рус поморщился: -- Корнило новые обряды придумывает. И кольца, видишь? На большом пальце -- воин, на среднем -- кузнец, на безымянном -- торговец, на мизинце -- отрок... Если кольцо золотое, то не простой дружинник, кузнец или торговец -- простым велено носить серебро... Я, честно говоря, еще не запомнил. Корнило каждый день что-то да придумывает. Пока нам не до его игр. К его удивлению, она сказала уважительно: -- Он великое дело творит. -- Да ну? -- Великое, -- повторила она убежденно. -- Он из толпы беглецов делает народ. -- Народ создается мечом, -- бросил он резко, брови сдвинулись. -- Силой! -- Обычаями, -- возразила она. -- Ритуалами. Запретами. Он все еще хмурился, когда ее тонкие руки обхватили его могучую шею. Жаркие губы коснулись его уха. Он пробурчал: -- Не подлащивайся. Это у вас, наверное, волхвы в большой силе... А у нас -- воины! Он ехал погруженный в сладкие думы. Настанет ночь, и Ис примет его в сильные объятия. С каждым днем крепнет та нить, что связывает их. И уже не снятся другие женщины. Как те, которых выбирал сам, как и те, которых ему предлагали в жены мать, дяди, вуи, друзья. Все эти красавицы блистали в Напии, а он уже начинает забывать стольный град. А Ис особенная... И как хорошо, что все до единой остались там, в исполинском дворцы великого царя Пана. Громкий стук копыт заставил вскинуть голову. Впереди по берегу реки росло пятно, распалось на бешено скачущего коня и крохотного всадника. Тот так пригнулся, что золотые волосы струились в темной гриве, словно золотые струи в темной реке. Рус ощутил, как злая рука сжала сердце. Еще не слышал, что крикнет Буська, еще не видел его лица, но по коже уже вздулись пупырышки, а волосы на затылке зашевелились. Буська подлетел вплотную. Оглянулся по сторонам и, притишив голос, сказал сдавленно: -- Впереди -- люди! -- Люди? -- не понял Рус. Он тоже понизил голос. -- Ты что говоришь? Мы идем по пустым землям! -- Да? -- возразил Буська. -- Какие же они пустые, когда там дома, скот... -- А где Баюн? -- Баюн сегодня в дозор не ходил. Я один! Рус сказал взволнованно: -- Буська, ты рассмотрел их хорошо? Это не двухголовые чудовища? Не великаны? Буська помотал головой так, что едва не свалился с коня. -- Говорю ж, люди. В деревянных хатках из бревен. Поля! На лугу стадо коров. Рус оглянулся на отряд дружинников, едут почти полуголые, доспехи и оружие везут в телеге, что отстала далеко. Спросил чужим голосом: -- Тебя не заметили? -- Скажешь, -- обиделся Буська. -- Я наблюдал издалека. Там селение! Очень большое. Людев там как мурашвы! Конечно, сомнем... но не знаю, если ли за ним еще. -- Правильно, что вернулся сразу, -- сказал Рус чужим голосом. Он огляделся, кивком подозвал Сову. -- Побудь пока вместо меня. Я проедусь вперед. Сова подъехал медлительный, спокойный, уже обросший тугим жилистым мясом. Теперь это был крепкий воин без возраста, такие встречаются не часто, но, глядя на их дубленые лица, любой опасается задеть такого бывалого, тертого, умелого как с любым оружием, так и без оружия. -- Стряслось что? -- Просто хочу проехаться вперед, -- объяснил Рус. -- Засиделся с бабами. -- Добро, -- кивнул Сова. Его безразличные глаза скользнули по взволнованному Буське, потом взор обратился к Русу. -- Но я буду держать хотя бы десяток в полном вооружении. Рус кивнул, Сова чует беду, послал коня вслед за Буськой. Тот погнал коня сперва рысью, потом начал бить пятками в бока, взял даже плеть, и конь перешел в отчаянный галоп. Так они мчались долго, наконец Буська придержал коня. Дальше поехали шагом, а еще через версту Буська слез с коня, и Рус, понимая безмолвное, тоже соскочил на землю. Ведя коней в поводу, они пошли уже осторожнее, прислушиваясь и присматриваясь к кустарникам, стайкам деревьев. -- Здесь, -- прошептал Буська. Впереди был густой орешник, ветви со спелыми орехами клонились к земле, под ними был папоротник, и они проползли по ним, пока впереди не засиял свет. Они находились на возвышении, а новая долина расстилалась чуть ниже, и отсюда хорошо были видны крыши домов, огороды, колодцы, коновязи. На дальнем лугу паслись тучные стада, от озера шли, важно гогоча, толстые неповоротливые гуси. Пастух шел пешком, длинный кнут был перекинут через плечо и тащился по пыли. Домов Русу показалось больше сотни, а чуть погодя он понял, что их меньше тридцати, а остальное -- сараи, конюшни, амбары, клети для скота, крытые тока для обмолота хлеба. Даже колодцы прикрыты навесами на крепких столбах: невиданное дело, говорит о богатстве и зажиточности. Далеко за последними крышами тянулись распаханные огороды. Похоже, их готовили уже на зиму, и при напоминании о зиме сердце Руса болезненно дернулось. Буська прошептал рядышком: -- Я могу как мышь по краешку! Погляжу, что за этой весью. Рус посмотрел на солнце: -- Поздно. -- Я быстро! -- Не успеешь. А возвращаться в потемках -- попадешь в чужие руки. -- Я могу схорониться до утра. Рус покачал головой: -- Утром здесь будет вся дружина. К тому времени мы уже должны знать, что делать. Он окинул долгим взглядом роскошную и богатую долину. Справа бросает петли речка, вдоль которой шли, видны лодки, плоты. Роскошный луг, дубовая роща, а по ту сторону веси -- еще одна. Так что леса вдоволь, как и раздолье для скота... Затаившись, он настороженно, как зверь, осматривал широкую долину. От нее веяло таким миром и покоем, что защемило сердце. Деревья гнутся от плодов, орехи над его головой крупнее желудей, а желуди здесь как яблоки. Трава сочная, душистая, от такой кони быстро набирают силу, даже старые резвятся, как жеребята. Над ухом прожужжала тяжело нагруженная пчела. Он проводил ее непонимающим взглядом. Пчела летит из лесу по направлению к домам. Как будто рой диких пчел нашел дупло где-то в селе, где живут люди! Буська тоже проводил пчелу вытаращенными глазами: -- Там их не видят, что ли? -- Может, у них пчелы живут прямо во дворах, -- сказал Рус язвительно, но шутка не получилась. -- А люди столь слабы, что боятся их тронуть. Буська скривился: -- Пчел не удавить -- меда не есть! Ползком, ни одна былинка не шелохнется, они отползли в заросли, где кони торопливо обдирали кусты. Эта весь, как понял Рус с мрачной решимостью, лежит на их пути, запирая проход между рекой и лесом! Когда возвращался, его так шатало от горя, что едва не падал с коня. Уже уверился, что все эти необъятные земли принадлежат ему и его потомству, коего должно быть как песка морского, как росы на траве, как звезд на чистом небе! Перед рощей его встретили Бугай и Моряна. Бугай громыхнул: -- Беда? -- Чужаки, -- ответил Рус. Он чувствовал, как в душе сквозь горечь поднимается злоба, а затем приходит холодная ярость. Кто они, посмевшие остановить скифов на дороге к счастью? Не важно, они должны умереть. -- Кто-то сюда забрался раньше нас! -- Они умрут, -- ответил Бугай просто, он хлопнул себя по бедру, где висел короткий меч-акинак. -- Грады? -- Пока только малая весь. Земледельцы. Моряна повела дланью в сторону деревьев: -- Сова что-то учуял. От твоего имени велел перенести стан за деревья. Никто не узрит. А повозки остановил еще раньше. -- Добро, -- кивнул Рус. -- Сова взыграет... Наконец-то пришло время мечей и топоров! Бугай прорычал с недоумением: -- И что ты такой черный, будто из-под земли? Не будет воинской славы? Наши внуки добудут, когда пойдут на внуков Коломырды. Когда ворвутся в их земли, разнесут города, вырубят сады, знатных дочерей обрюхатят, а то и продадут в дальние страны!.. Сейчас же нам нужны просто эти земли. А местных пустим под нож, как скот. Пусть и без славы. Буська вклинился, заверещал быстро и счастливо, как белка, обнаружившая в дупле гру