сь копье, ударило врага в горло. Ингвар видел перекошенное лицо Влада. Тот уже понял, что внезапный захват не удался, что-то кричал. Внезапно он нагнулся, исчез в водовороте тел. Ингвар потерял его из виду. Отражал удары и наносил сам, постепенно начал теснить, а с той стороны наступали древляне, зажимая людей Влада посредине. Внезапно заговорщики расступились. В середине круга поднялся Влад. В его руке коротко блеснул острием дротик. Ингвар не успел сообразить, что к чему, как дротик молнией вырвался из руки Влада. И тут только Ингвар сообразил, что копье несется не в его грудь... а в Ольху, что храбро дерется рядом! Кровь застыла в жилах, ибо дротик уже почти пересек палату, а он не успевал шевельнуть и пальцем. Кто-то резко толкнул его, перед глазами мелькнуло белое. Его задели твердым, как булыжник, локтем, затем услышал вздох, удар острого железа в живую плоть, сдавленный вскрик Ольхи. Он мотнулся запоздало, сшиб ее и повалился с нею на пол, закрывая своим телом. -- Боги, -- прошептал он, чувствуя, как рвется его сердце, -- только не дайте ей умереть... Возьмите мою, но ей умереть не дайте! Ольха замерла в его руках, но кто-то шлепнул его по спине. Ингвар всмотрелся в лицо Ольхи, оглянулся. В палате стоял страшный крик. Влад с окровавленным лицом упал на колени. Его рубили топорами, как мясники коровью тушу. Он закрывал голову руками, булатные наручники сплющились, брызгала кровь. Упал, уже изрубленный до неузнаваемости, рядом рубили и кололи как свиней последних его воинов. Ингвар непонимающе оглянулся. Из палаты уходил, шатаясь и держась за грудь. Тайный Волхв. Дротик, который он вырвал из своей груди, упал из его руки на чисто выскобленный пол, разбрызгивая красные капли. По белой одежде бежала алая струйка. Ольха вскрикнула: -- Он закрыл меня собой! Почему? Ингвар раздраженно дернул плечом. Потому что все на свете должны закрывать тебя своим телом, хотелось сказать ей. Даже Тайные Волхвы, хоть они непримиримые враги не только русов, но даже привычных славянских богов, ибо признают только древних, уже забытых простым народом. -- Может быть, -- сказал он неуверенно, -- с нашей гибелью погиб бы и он... Нет, все равно! То когда-то погиб бы, а то сейчас. Да какая разница! Лишь бы ты была жива. Ольха дернулась в его руках: -- Ему надо помочь. Ингвар удержал: -- Он лучше нас знает, можно ли ему помочь. И, если еще можно, он это сделает. Он чувствовал ее тепло. Как давно он держал ее вот так в руках, чувствуя кончиками пальцев жилки в ее хрупком теле! И как давно она не смотрела ему в лицо без ярости и негодования! Ольха ощутила себя в тепле и безопасности, будто снова стала маленькой, помещалась в огромных ладонях своего отца, прижималась к необъятной груди, внутри которой медленно бухало огромное сердце. -- Не надо, -- прошептала она, -- не надо... Она не знала к кому обращалась, к нему или себе, но звук собственного голоса отрезвил, заставил вернуться в алой недобрый мир, где при холодном свете зари была бестолковая суета, истошный женский крик, возня, сопение, злые окрики. Трупы спешно вытаскивали, девки замывали кровь и слюни, народу набилось столько, что явился Рудый, погнал половину чинить ворота и расчищать ров. На Ингвара, обнимающего за плечи Ольху, лишь покосился, но промолчал. Ингвар отвел Ольху обратно в комнату. Голос его стал хриплый, виноватый, только что не вилял хвостом: -- Ты прости... Твои люди первыми обнаружили беду. И первыми бросились на их мечи. -- Бедный Явор, -- прошептала она. -- Корчага... Окунь... -- Они воины, -- напомнил он с суровой нежностью. -- Мы все знаем, смерть когда-то придет. Главное, умереть по-мужски. Мы по ним свершим богатую тризну и большую краду. Их души возрадуются! В коридоре шаркали веником, влажно шлепала мокрая тряпка. Гридни уносили топоры, побитые щиты, обломки доспехов, погнутые щиты. Ольха уловила запах лечебных трав: волхвы-лекари занялись ранеными. С утра разбирали, что да как, изловили еще троих, кто был в заговоре, повесили на стене, а к обеду сошлись к Ингвару. Тот проглотил мясо как волк, что ест в запас, глаза были отсутствующие. Выпил квасу, со злостью швырнул кубком в гридня, что поленился принести из холодного подвала. -- Но почему? -- спросил он, ни к кому не обращаясь. -- почему? Зачем пошел на такой риск? Зачем вообще раскрылся? Отпихнул стол, раздраженно заметался по палате. Асмунд, рудый. Ольха, пятеро из старшей дружины русов, а также трое древлян, сидели за накрытым столом. Яства были сытные, но скудные: Ольха берегла на случай долгой осады. Асмунд был вдвое толще от повязок, через которые при резких движениях выступала кровь, голова тоже перевязана, но когда ел, было видно, как выздоравливает прямо на глазах. Рудый велел принести греческое вино, тянул из кубка неспешно, прислушивался к ощущениям, хмыкал, загибал губу. Он первым и ответил: -- Не догадываешься? Ингвар остановился, будто налетел на стену: -- О чем? -- Почему Влад бросился сюда, будто головой в полынью. -- Ну-ну! Теперь все повернули головы, смотрели на Рудого. Тот осушил кубок, крякнул, вытер рот тыльной стороной ладони: -- Это лосю понятно. -- Мы не лоси. -- А... Влад копал как крот, медленно и осторожно. Он был хорош для нас, как сын Ольгарда, но славяне в нем видели сына Травицы. И даже сына Вадима Хороброго... Ну хотелось им так, вот и все. И пока недовольство русами медленно росло, росла и тайная власть Влада. А потом вдруг власть русов рухнула в один день. Совпало, что все войска ушли на кордоны с Хазарией и ляхами, а здесь внезапно умер великий князь! И мы зрим, что стряслось. Он видел по их лицам, что его все еще не понимают. Простодушный Асмунд крякнул: -- А при чем тут Влад? -- Свершилось самое невероятное, -- сказал Рудый. -- Настолько невероятное, что... Он замолчал, оглядывал всех с удовольствием, Ингвар сказал сердито: -- Ну-ну! Не тяни. -- А стряслось вот что... Местные племена передрались. Ну, это у славян обычное, да если бы только у славян! Да так передрались, что уцелевшие взвыли: как хорошо, мол, было под русами! Да вот беда, князь Олег помер, а вся власть была в его кулаке... А тут еще дружины русов ушли воевать хазар. Влад первым заметил, он не дурак, что местные племена уже начали поглядывать на... да-да, тебя, Ингвар. Ингвар смотрел расширенными глазами. Асмунд кивнул: -- А-а... -- Видишь, Асмунд уже понял. А раз он понял, то и всем лосям понятно. Ах да, вы ж не лоси!.. Гм... Ну, для вас могу и повторить... За дверями послышался топот, громкие голоса. И хотя голоса были своих, узнали, но все напряглись и потянулись к оружию. Ингвар дернулся к Ольхе, хоть на этот раз укрыть своим телом, тут же устыдился: заметят, засмеют! В проклятое время живем, подумал с отвращением. Даже в собственном доме ждешь удара в спину. Без стука дверь распахнулась. Влетел растрепанный вартовой: -- Воевода! Там гонцы у ворот! -- Впускай, кто бы не прибыл, -- ответил Ингвар настороженно. -- Да я уже впустил. -- Ну, молодец! Страж из тебя... Кто они? -- От бойков. В молчании Ингвар протянул: -- Бойки? А, это где-то за лемками... Вроде бы. Бойков явилось трое. Приземистый, поперек себя шире, воевода, налитый тяжелой мощью, похожий на придорожный валун, и два младших дружинника. Воевода был в ратных доспехах, без прикрас, зато ладно подогнанных, легких. Под доспехом проглядывала еще и легкая кольчуга. На красном обветренном и сожженном солнцем лице синив глаза горели особенно ярко, пронизывающе. -- Воевода, -- сказал он после короткого приветствия, -- в трех часах за мной едет дружина в две сотни копий. С нею младший сын князя. Он везет наказ от своего отца. Все слушали напряженно. Ольха слышала, как Ингвар вздохнул и задержал в груди дыхание. Асмунд сопел и мял в мощных ладонях медное блюдо, пытался свернуть в тонкую трубочку, но ослаб от раны, едва-едва свел края вместе. Вздыхал горестно от бессилия, даже на бойков смотрел исподлобья. -- Что в том наказе? -- спросил Ингвар. -- Присяга. Мы посланы, как залог того, что наше племя желает войти в Новую Русь. Если великий князь Новой Руси возжелает, мы сможем весной выставить десять тысяч бойцов. Вооруженных и на конях. Теперь уже и Рудый задержал дыхание. Бойки! Племя, которое обитает за тридевять земель. Только и ведомо, что живут в горах, там на вершинах орлы и беркуты, а в пещерах -- злато и алмазы, сами же люди дики и суровы нравом, зимой спят с медведями, оттого их бабы часто рожают детей мохнатыми в нижней части... Ингвар повел рукой: -- Прошу к столу, дорогие гости. Боюсь, вам в ваших горах неведомо, что здесь произошло. По знаку Рудого отроки начали вносить еду. Воевода бойков, его звали Кремень, а дружинников -- Тверд и Сила, не ломались, второго приглашения не требовали. Опередили дружину потому, что гнали без отдыха, не останавливаясь даже съесть кусок хлеба. Теперь же насыщались жадно, по-волчьи, с удовольствием. Ольха, чувствуя себя полноправной хозяйкой, может быть потому, что хозяйки в тереме так и не было, распорядилась заранее подготовить места в детинце для воевод и княжеского сына с тремя сопровождающими, а остальных разместить по ближайшим весям. Ее слушались, чему она уже перестала удивляться. Слушались, как свои древляне, так и все остальные, будь то русы или поляне. Глава 51 На прибывающую дружину бойков высыпали посмотреть все, даже старики выползли из нор. Над головами приближающегося отряда на длинных копьях трепетали красные, как кровь, яловцы, а прапороносец вез на длинном шесте чучело беркута с зажатой в клюве змеей. За ним ехали двое: мальчик лет восьми, рядом высился дядька, грузный воин в летах, с угрюмым лицом и глазами подозрительной матери, готовой защищать мальца даже от солнечных лучей. Бойки были как один темноволосы, с длинными тонкими носами, поджары, будто и впрямь только и лазили по отвесным скалам, доспехи на них были панцирями, похожие на германские, меч только у сына князя, остальные с боевыми топорами на длинных рукоятях. На топорах узкое острие еще и на конце, можно бить как копьем, рубить лезвием, а крюком на обухе стаскивать всадника с седла. Щиты одинаково круглые, удобные в конной схватке. Похоже, со степняками уже сталкивались, видно по вооружению. -- Приветствую, -- сказал Ингвар, раскидывая объятия. -- В честь вашего прибытия в детинце уже накрывают столы. Распоряжается ваш воевода Кремень и... моя жена Ольха Древлянская. Он виновато покосился на нее. Мол, Надо так сказать, женатому больше веры, но пусть ее это не беспокоит. Ольха ощутила прилив жаркой крови, но вместе с ним -- досаду. Дурень, сколько можно? Его взгляды, его руки, его губы выдали его давно с головой. Если в первые дни она и верила, что он жаждет лишь потешить плоть, затем думала, что только хочет унизить ее, то теперь уже видно, как боится задеть ее хоть словом, хоть взглядом. А Ингвар, оказавшись рядом, шепнул: -- Прости, но так надо было сказать. Это, конечно, ничего не значит. Она не нашлась, что сказать, только пробормотала глухо: -- Да-да, ничего. Душа ее, взмывшая было как мотылек, отяжелела и упала. Ингвар наблюдал, как древлянка с гордым недвижимым лицом и надменно выпрямленной спиной двигалась во дворе, распоряжалась, бдила, все подмечала, но душой, как ясно видел по отстраненному взору, уже в своих древлянских землях, обособленная и озлобленная, не забывшая плена и унижений при дворе победителей! Черт бы побрал этот мир, сказал он себе с отчаянием. Почему у простых людей все так ясно и просто? Почему боги их возлюбили больше, а боярам, князьям да воеводам посылают испытания? А ему -- самые мучительные? Асмунд похлопал Ингвара по спине: -- Что-то ты как в воду опущенный. Стряслось что? Встряхнись. Вон у тебя гостей сколько! -- У меня? -- спросил Ингвар горько. -- А у кого ж исчо? -- изумился Асмунд. -- Разве не ты здесь хозяин? Ингвар вместо ответа кивнул во двор. Там, в сопровождении верных Вяза и Граба, телохранителей из древлян, двигалась меж столами Ольха. Отроки и гридни Ингвара по мановению ее белой руки носились как угорелые, все выполняли быстро и точно, по-собачьи преданно заглядывали в ее серые глаза. -- Ах, вот ты о чем, -- понял Асмунд. Довольно заулыбался: -- Я всегда знал, что тебе выпадет нечто особенное! Жар-птицу или дочь морского царя, а то и того круче. -- Круче, -- согласился Ингвар. -- Что-то вроде чуды-юды зубастого. -- Это есть, -- согласился Асмунд довольно. -- Я б за такой за тридевять земель поехал, горы и долы прошел, из-за моря привей. А тебе только к древлянам довелось задницу в седле потрясти. Счастливчик! Хоть вешайся, подумал Ингвар горько, такой счастливчик. Вокруг меня комары на лету мрут, а под ногами трава вянет. Еще отравится кто, когда рядом сядет. Впрочем, рядом сидеть ей, кого все считают моей женой, хотя свадьбы еще не было. Правда, древляне вряд ли так считают. У них с нами лишь вооруженное перемирие. День был погожий, волхвы обещали на три дня вперед сухую погоду. Ольха велела расставить столы для тризны прямо посреди двора. Нужно было разместить всех приехавших бойков, древлян, а также как можно больше местных, уже и без того преданных Ингвару. За стенами крепости, на пологом холме, полыхал исполинский костер. Там было сложено двенадцать рядов бревен, а на самом верху покоились тела воеводы Явора и знатных русов. Остальных погибших, древлян и защитников крепости, решили сжечь у подножья. Туда уже свозили за телегах бревна, связки поленьев, хвороста. Она наказала один помост поставить несколько выше других. Здесь справит тризну старшая дружина во главе с Ингваром. Для него самое высокое кресло, за его столом будут воеводы и старшины бойков, курян, гонцы от веси и Перми, самые знатные из древлян и русов. Остальные же, будь это русы или древляне, да рассядутся за другими столами. Ими заставили весь обширный двор, а с десяток пришлось выставить за воротами, не помещались. Ворота были распахнуты настежь, подъемный мост спущен. Девки и детвора радостно сновали взад-вперед, наслаждались праздником и безопасностью. Ингвар, наконец, встревожился: -- Больно широко гуляем! А припасы беречь надо. Кто знает, что нас ждет? Осторожный Асмунд кивал, соглашался, хотя и не больно горячо. Рудый с усмешкой кивнул на Ольху. Мол, она здесь хозяйка, а мы что, отроки на побегушках. Когда идет спряпня все мужики -- лишь работники на поварне! Ольха взглянула холодно: -- Не узнаю отважного воеводу. Скупым стал? -- Да не в скупости дело... -- Все окупится. Разве не ясно? Ингвар с сомнением смотрел, как необъятный двор заполняется шумным народом. Его русы, совсем растворившиеся среди полян, древлян, мери, там же групка древлянских витязей, что держатся все еще тесной стайкой, рослая и загадочноглазая пермь, гонцы курян, а теперь еще и могучая дружина бойков! Олег на таких пирах велел убирать со стен мечи и секиры. Гости все оружие, кроме ножей на поясах, оставляли в сенях под присмотром княжьих дружинников. Но сейчас все идет наперекосяк, прибывают из разных Мест, прямо с улицы садятся во дворе за столы. Ингвар махнул рукой: будь, что будет. Уже поздно разоружать. Да-- и кто дастся? Ольха, явно сговорившись с воеводами, умело рассаживала гостей так, что все старшие оказались за одним столом с Ингваром и нею. Ольхой Древлянской, а младшую дружину рассадили вперемешку. Древлянин оказывался бок-о-бок с полянином или курянином, бойк с мерей, а весянин с дулебом. У каждого из-за плеча выглядывает либо меч, либо боевой топор, у каждого нож на поясе. Ингвар холодел от недоброго предчувствия, кус в горло не лез. Как владетеля этого дома-крепости, или по какой другой причине, но его усадили на самом высоком кресле, резном и со спинкой, по правую руку сидела Ольха, по левую Асмуад усадил прибывшего княжеского сына бойков, донельзя удивленного и гордого такой честью. Асмунд и Рудый, переглянувшись, ушли за столы к младшей дружине. Их цена не упадет, если даже пообедают с нищими и бродягами. Бойки цвели улыбками, донельзя гордые, довольные. С любовью смотрели на своего юного князя и с благодарностью -- на Ингвара, воеводу киевского, соратника и воспитанника Олега Вещего. Ольха с удивлением присматривалась к вождям и князьям племен. Нужда заставляет объединяться и лютых врагов, но здесь ни один не бросает злобных взглядов на русов А как совсем недавно кипели ненавистью! Прямо огонь из ноздрей валил, а из пастей -- огонь... Небо было синее, холодное, но солнце все еще грело -- напоследок. Воздух оставался холодным, по-осеннему чистым, гости чувствовали на спинах и лицах ласковые ладони осеннего солнышка с его прощальным теплом. Ольха во все глаза, будто увидела впервые, смотрела на золотую и серебряную посуду на столах. Под золотым солнцем богатство заблистало еще ярче! А Ингвар, похоже, собирал, или это его мать собирала, не просто богатые вещи, а красивые. Из золотого кубка, подумала она, да еще с каменьями на боках, и простая бражка покажется заморским вином. Похоже, даже бойки и лемки с их сокровищами гор не зрели такой красоты. Пир только начался, но, несмотря на обилие вина, хмельного меда, сытной еды, лица гостей оставались невеселыми. А вождь тишковцев едва отпил из серебряного кубка размером с бычью голову, как тут же с грохотом опустил его на стол: -- Да будь это все проклято! Рядом вздрогнули от его громового голоса. Ингвар напрягся, бросил взгляд на стену, где висят мечи и топоры. Если сейчас начнется, если руки пьяных гостей потянутся к оружию... А захмелевший вождь тишковцев прорычал: -- Будь прокляты те, кто запихнул змею в конский череп! Ольха вздрогнула. После этих слов в тишковца должны полететь ножи, топоры, кубки со стороны славянских гостей, его должны растерзать голыми руками... но все молчали, отводили глаза. И она с внезапным потрясением поняла, что уже вое думают одинаково, только никто не решается признать страшную для них истину. Сюда съехались те, кому потребовалась твердая власть, кто жаждет прекратить распри. Съехались к русам, но уже здесь, или еще по дороге сюда поняли, что и кровавый князь Олег только и делал, что не позволял племенам бросаться одно на другое. -- Да, -- сказал, наконец. Кремень, воевода бойков. Он повесил седую голову. -- Будь здесь вещий Олег, столько бы крови не пролилось. Ольха украдкой оглядывала застолье. Никто не поморщился, когда Кремень назвал Олега вещим. -- Так-то Олег, -- вздохнул другой вождь, он привел отряд рашкинцев. -- Он зрел грядущее, а правил племенами, хоть и был русом... все же мудро и расчетливо. А кровь, что ж, любая власть стоит на крови. -- У него закон был один для всех, -- вспомнил третий, -- что для руса, что для полянина, что для мери. Виданное ли дело? Сруль, он сидел на краю стола, осматривался в тревоге, улыбался всем, скрывая напряжение. Ингвар, к его удивлению, допустил его за стол для знати, дескать, торговец поездил, повидал свет, а таких уважают в любом племени. Все же Сруль помалкивал, со всеми соглашался, старался держаться незаметно. Но сейчас, не выдержал, вздохнул так горестно, что на него начали оглядываться. Он сказал торопливо: -- Простите! Душа слезами обливается. По всем землям я мог возить товары без охраны! Двадцать лет не знал, что такое разбойники. Двадцать лет я наперед знал, сколько заплатить за переезд через мост, сколько за въезд в городские ворота... И с каждым годом земли, где правил закон Олега, расширялись к радости тех, кто сам себя защитить не может... А что теперь? Только переглянулись, ибо не то, что от племени к племени, даже из веси в ять Трудно проехать, чтобы не быть убиту и по-калечену, а если повезет, лишь ограблену. -- Если бы воротился Олег, -- выкрикнул Кремень с мукой, я бы первым сложил перед ним меч! -- Да и я рази стал бы воевать? -- бросил рашкинец тоскливо. -- Это все от дури нашей славянской. Рудый, зорко посматривая по сторонам и прислушиваясь, вдруг отшвырнул турий рог, расплескивая красное вино, вспрыгнул двумя ногами прямо на стол. Голос воеводы русов был сильным и звучным: -- Вы хотите Олега обратно? За столом умолкли разговоры, за соседним оборвалась нестройная песня. На него смотрели с недоумением я любопытством. Рудого знали, но никто не мог предсказать каких шуточек от него дождешься в этот раз. -- Да, -- был разноголосый ответ. -- Ну и чо? -- Если бы боги вернули его... -- Олег был настоящим князем... -- Олег... Рудый простер ладони, утихомиривая крики: -- Тогда почему не просить богов вернуть его? Если воля наша будет сильна и едина, то боги не могут удержать его в... гм... вирии. Ольха ощутила, что напряженно прислушивается. Рядом вздохнул и задержал дыхание Ингвар. Он чуть наклонился вперед, вслушиваясь и всматриваясь. Ольха тоже наклонилась, их плечи соприкоснулись. Странная живительная мощь пробежала от плеча по ее телу, ослабила ноги, и в животе стало горячо и тяжело. Кто-то крикнул в тишине: -- Что ты мелешь? Где такое слыхано? Рудый ответил напряженно, оглядываясь Я пятясь, уже явно жалея о том, что предложил: -- У нас, у русов. Такое уже бывало. Однажды так вызволили из вирия нашего великого предка Руса. Правда, когда он явился, от него здорово несло серой и паленой шерстью... Ну, наверное, такой уж там вирий. Конечно, можно вызволять только умерших безвременно. А вот тех, кто мрет от старости, того даже боги вернуть не берутся. Среди ошарашенного молчания кто-то вспомнил: -- А Олег как раз помер наглой смертью! Он мужик был здоровый. Жил бы еще да жил! -- Да, -- поддержал другой, -- такого и колом не добьешь! А третий, самый сообразительный, выкрикнул с радостным недоверием: -- Как, говоришь, вызывают из мира мертвых? Рудый развел руками: -- Ну, я не волхв... Хотя, если по правде, то поучаствовал... Могу рассказать все обряды, поучить. Где ты только не участвовал, подумала Ольха, а Ингвар за ее спиной хмыкнул и ругнулся сквозь зубы. Если Рудый и оказался на вызывании Руса, то либо явился туда что-то спереть, либо уже спер и не успел выбраться. Да и виданное ли дело, чтобы вернуть оттуда, откуда не возвращаются? Какую-то каверзу задумал снова. Кремень поднялся, упираясь обеими кулаками в стол. Глаза его из-под нависших кустистых бровей смотрели зло, подозрительно, но и о надеждой: -- Рудый! Твои дурацкие шуточки и в подземном мире знают. Говорят, от них Ящер до сих пор икает. Но ежели ты и сейчас... то это дорого тебе обойдется! -- Да, -- пробурчал рашкинец, -- над бедой не шуткуют. Рудый простер в обе стороне длани, требуя внимания: -- Да будь я проклят... ладно, я и без того... Словом, ежели вру, то можете меня сами порубить на куски. Спорить не буду. Но я в самом деле подсмотрел, как вызывать человека из мира мертвых! И я готов помочь, ежели воля ваша тверда, а желание вызвать его обратно -- сильнее жажды напиться и побить друг другу морды. Он поймал внимательный взгляд Сруля, подмигнул. Тот поспешно опустил глаза в миску. Тучный боярин, что сидел рядом с иудеем, сказал недоверчиво: -- Если бы можно было вызывать из подземного царства, то сейчас бы тут одни мертвяки ходили! Его поддержали нестройные голоса. Рудый снова поднял руки: -- Тише! Ты кто, полянин? -- Пермяк мы. -- Так вот, из вашего вирия может быть и нельзя, а из нашего, вирия русов, можно. С трудом, но можно. Кремень все еще мерял Рудого недоверчивым взглядом: -- Из нашего тоже нельзя. Никто и не слыхивал... -- Ты тоже пермяк, соленые уши? А, у вас один вирий на двоих! А то и один на всех славян? Бедно живете, братцы! Тем более, надо прибиваться к нам, русам. У нас все дни пируют, баб да девок на сеновал таскают... На чужие вирии да рай набеги делают. На христианский рай нападают, убивают, насилуют и уводят в плен... всех забав молодецких не перечесть! Весело живут. Ольха задержала дыхание. Если то, что рассказывает Рудый, хоть чуточку правда, а всей правды Рудый никогда не скажет, то русам в самом деле достался вирий на славу. Кремень крякнул досадливо, пробасил: -- Что, говоришь, для этого надобно? -- Для вызывания великого князя? Я же сказал, что во-первых, ваша воля должна быть крепка, как черный булат, а редко когда за одним столом собираются такие сильные и волевые люди... а во-вторых, вызвать можно не любого, а только помершего безвременной смертью... А еще он сам должон быть человеком необыкновенной силы и воли. Часто ли такое совпадает? Теперь на него смотрели уже внимательнее, с надеждой. Вещий Олег не был простым смертным, как и они не считали себя простыми и слабыми: сильнейшие воеводы, бояре, военачальники. -- Как? -- спросил Кремень в упор. Рудый начал загибать пальцы: -- В жертву подземным богам надо принести троих людей и двух женщин... обязательно девственниц, одну козу, черного петуха, ибо в подземном мире светит черное солнце... ага, летучую мышь, тоже по той же причине. И еще -- девяносто девять муравьев с метелочками на сяжках и четыре десятка божьих коровок с одной точкой на спине. Кремень тоже загибал пальцы. Ольха заметила, что и другие морщат лбы, запоминая, переваривая сказанное. Кремень спросил подозрительно: -- Ничего не забыл? Не перепутал? А то потом начнешь: я не я, коза не моя, и кто вы такие... Рудый обиделся: -- Думаешь, я не хочу возвращения Олега? Это все байки, что он меня обижал. Я за ним пошел еще с острова Буяна, когда он явился Рюрика звать! И не пожалел. А помню все, потому что Руса мы только с третьей попытки... Кремень поднялся, суровый и насупленный. Огляделся. Русы смотрели на него с ожиданием. Их сил, как он понимал, маловато, чтобы вызвать Олега из преисподней. Нужны еще усилия вождей и воевод этих земель, сама земля славянская питает к ним больше веры. -- Начинаем, -- распорядился он, беря бразды правления в руки. -- Людей и женщин, а также козу и петуха сами найдете, вам виднее, а я со своими людьми выйду муравьев искать. -- И я, -- сказал кто-то из бояр. -- Это ж сколько надо переловить? -- И я пойду, -- вызвался рашкинец. -- Со своими людьми. Чем скорее найдем, тем меньше крови прольется. -- И я, -- послышался голос. -- И я... -- Я тоже! -- Я пойду... Едва забрезжил слабый рассвет, уже все были на ногах. Воздух был холодный и острый, как нож для разделки рыбы. Ингвар остался в тереме готовить людей, женщин, козу и петуха, волхвы спешно ставили жертвенник, расчищали место, а Кремень с возбужденно гудящей толпой отправился в лес. Асмунд, несмотря на слабость от ран, тоже взгромоздился на коня, пустил его шагом вслед за отрядом Кременя. Рудый ехал рядом, пытался поддерживать друга, Асмунд побледнел даже от тихого хода, но оскорбление огрызался. В лесу листья блестели, покрытые утренним инеем. Хмурые люди разбрелись, выискивая деревья, где в дуплах прячутся на зиму божьи коровки, не все же улетают в теплые страны, другие присматривались к траве, искали муравьев. Асмунд слез с помощью Рудого, посидел на пне, отдышался. рудый вытащил из седельной сумки баклажку: -- На, согрейся. -- Буду искать твоих муравьев, -- пробурчал Асмунд, -- согреюсь. Рудый сказал торопливо: -- Без тебя найдут! Смотри, сколько народу ищет! -- Нет, я тоже искать буду. -- Дурак, -- сказал Рудый. Было видно, что он хотел сказать что-то еще, но сдержался, только ходил рядом с Асмундом, следил, чтобы тот не перетрудил раны. Асмунд же, наползавшись на брюхе среди травы, проворчал: -- Так уж нужно именно с одной крапинкой? А если с двумя? -- Да они вообще не нужны, -- ответил Рудый беспечно. -- Но надо же дать людям почувствовать свою полезность? Асмунд вспыхнул, видя, как сотни здоровенных мужиков Ползают по лесу, опустив носы как псы охотничьи к земле, переворачивают коряги, ловят муравьев, рассматривают их метелочки на усиках, снова ползают, а другие рвут штаны на деревьях, ловят божьих коровок, но тоже по большей части выпускают на волю. -- А ежели не найдут? -- Ну... -- Что "ну"? Олега вызывать все равно надо. -- Боги поглядят, как страстно жаждем вернуть княэя, и сжалятся. Разрешат принести любых коровок. И муравьев. Наши боги сговорчивые. Асмунд с уважением и опаской посмотрел в довольное лицо воеводы: -- Тебе в самом деле волхвом бы стать... Все племена бы обобрал! -- И без меня оберут. Ты посмотри на них! Только ленивый не будет их грабить. А его помощники время от времени подбегали к Кременю, сажали ему в баклажки муравьев и божьих коровок. Кремень вел счет, взмок, загибая пальцы, затем начал завязывать узелки на веревочном поясе. -- Они должны почувствовать, что вызывать с того света людей очень трудно, -- объяснил Рудый. -- К примеру, зимой нельзя, так как ни муравьев, ни божьих коровок. В племенах мери тоже нельзя, после того, как ты там прошел, девственниц не осталось... Ладно-ладно, не ори. Признаюсь, это я там собирал полюдье и побабье. А потом, вдруг муравьи с метелочками переведутся? -- С чего вдруг? -- А муравьи без метелочек перебьют. И на племя не оставят. Ты не заметил, что муравьи тоже бьются смертным боем племя на племя? Тоже славяне. Недаром их зовут актами. К обеду, когда из крепости на телегах привезли еду, было поймано уже восемьдесят муравьев и больше половины божьих коровок. А в тереме ждали уготованные в жертву люди, девки, коза и петух. Ингвар велел передать Рудому, что волхвы обещают на ночь и следующий день ясную погоду. -- Сообщи, -- велел Рудый, -- вызывать будем здесь в лесу. Когда настанет ночь. В подземном мире всегда ночь! А пока заодно соберем и хвороста для костра. -- Но волхвы, -- заикнулся гонец, -- готовили капище там во дворе. -- Ящер не признает капищ, -- отрезал Рудый. -- Ему нужен темный лес, волки за деревьями, костер, перепуганные рожи... Словом, когда стемнеет, начнем. Гонец попятился: -- Помоги нам, светлые боги! -- Темные, -- поправил Рудый строго, -- темные, аж черные. Глава 52 Последних муравьев изловили, уже ползая в сумерках. Тени быстро сгущались, и когда разожгли костер, пламя для привыкших к полутьме глаз показалось до боли ярким, а за кругом света сразу словно настала ночь. Послышался стук копыт. В красном отблеске костра показались всадники, за ними гнали обреченных в жертву. Блеяла коза, у Ингвара в сумке что-то трепыхалось, попискивало. Рудый вышел навстречу. Багровое пламя бросало трепещущие блики на лицо. Воевода был напряжен как струна. Впервые его видели не просто очень серьезным, но даже испуганным. На лбу выступили крупные капли пота. -- Где волхвы? -- потребовал он. Ингвар качнул головой. Из-за его коня вышли трое старцев в белых одеяниях. За ними шли четверо дюжих помощников, за поясами торчали длинные ножи. -- Приступайте, -- велел Рудый строго. -- Кровь собрать в котел, перемешать и поставить на этот священный костер! Потом... потом скажу, что дальше. Ольха смотрела с ужасом и сердечным трепетом. Никогда даже не слышала, чтобы мертвых удавалось вызвать в солнечный мир. Недаром эти русы, малые числом, покорили огромные племена славян. Наверняка пользовались и колдовством. Не зря же юна сразу ощутила его на своем сердце! Жаркое багровое пламя двигалось как зверь, выбрасывало хищные языки. В трех шагах от костра круг света обрывался, будто обрезанный ножом. Ближние деревья, обступившие поляну, были освещены с этой стороны, а дальше начиналась чернота, и даже деревья выступали из этой черноты странные и непохожие на те, какими видятся днем. Кто-то прошел рядом с Ольхой. Она уловила неприятный запах, словно мимо пронесли гниющее мясо. Оглянувшись, увидела удаляющуюся сгорбленную спину Тайного Волхва. Серые неопрятные волосы на затылке были перехвачены ремешками, поддерживая медную личину, что скрывала лицо. Рана гноится, подумала она с жалостью. Не жилец, но как ему помочь, когда Тайные Волхвы вообще живут вне людского общества? Появляются и исчезают, когда хотят? В сторонке, на грани света и тьмы, зловеще разбрасывали окровавленных зайчиков ножи из кремня. Там резали людей и женщин. Ольха слышала, как звенели струи крови о дно медного котла. Одурманенные настойкой из маковых зерен, жертвы только сопели, глухо мычали, видя собственную кровь. Потом зарезали петуха, летучую мышь, а с резаньем муравьев дело оказалось сложнее. Как их зарезывать, не знал даже Рудый, а бросать в котел целиком -- оскорбить богов. Не всякий из них станет хлебать священное питье, если там вместе с еще живой кровью плавают и кишечники, пусть даже муравьиные! -- Отрывайте головы, -- решил, наконец. Рудый, -- и в котел! У нас в голове крови больше всего... Э-э, божьих коровок точно так же... Побыстрее, нельзя крови остыть. Сталкиваясь, огрызаясь, многочисленные помощники толпились у котла, расчленяли муравьев. Ольха тоже поймала выбегающего из баклажки Кременя красноголового муравья. Тот сразу впился жвалами в ее мизинец. Ольха ухватила двумя пальцами за грудь, дернула. Голова осталась висеть на впившихся жвалах. Выступила капелька крови. Ее сильно толкнули, кто-то пал под ноги, заорал: -- Выскочил!.. Выскочил, шельма! Расступись, народ -- муравей убег! Добровольные помощники пали на колени, всматривались в землю, шлепали по земле ладонями. Ольха, наконец, отодрала голову крохотного хищника вместе с лоскутком своей кожи, торопливо бросила в темную, как деготь, жидкость. Там поднимались пузыри, по краям загадочно шипели, лопаясь, пузырьки лены. Там и моя кровь, подумала Ольха с запоздалым страхом. Хоть всего капелька на муравьиных зубах, но если вдруг как-то скажется? -- Котел на огонь! -- скомандовал Рудый. -- Быстрее! -- Выливать? -- спросил Ингвар непонимающе. -- Дурень, мы ж не Агни поим кровью, а темных богов подманиваем. Пусть нагревается, чтобы дух пошел. Боги прямо дуреют, когда запах горячей крови зачуют. Когда котел встащили в середину костра, Ольха ощутила дурноту от тяжелого, как беда, запаха. Ингвар оказался рядом, она с благодарностью оперлась о его руку. Даже в темноте увидела, как вспыхнули счастьем его глаза. Как две звезды, подумала она смятенно. Он сам как темный бог ночи... И желания во мне вызывает... такие уж и светлые? -- А что теперь? -- спросил Ингвар. -- Возьмемся за руки, друзья, -- ответил Рудый, -- А теперь все страстно думайте о Вещем Олеге!.. Если ваши сердца будут биться вместе, ежели все захотите его вернуть -- даже боги не смогут удержать в своей власти. -- Рудый, -- сказал Ингвар предостерегающе. -- Думаешь, заговариваюсь? Олег тоже Страстно жаждет вернуться, чтобы завершить начатое. Его желание... и наши, ежели встретятся, сумеют одолеть даже волю богов! Сомкнув руки, они встали цепью вокруг костра. Ольха всматривалась в суровые лица воевод, бояр, князей племен, вдруг по телу пробежала странная дрожь. Пальцы едва не разомкнулись, но она одолела слабость, и внезапно ощутила в себе великую силу, нечеловеческую мощь. Сердце билось мощно и часто, взор был светел, сейчас бы жизнь отдать за племя, за род людской, сейчас бы крикнуть во весь голос, как она любит людей и не даст их сожрать темному миру! По лицам она потрясенно видела, что каждый ощутил в себе мощь светлых богов, присутствие неведомой силы. Глаза Рудого расширились в удивлении, он повертел головой, оглядывая всех, вдруг крикнул: -- Зовем Олега!.. Ну-ка, разом! -- Олег! -- раздался чей-то тонкий вскрик, Ольха узнала юного сына князя бойков. -- Олег, вернись! -- Олег, твое племя в беде! -- Олег, тебя зовут и типичи! -- Олег!.. Олег Вещий! В багровом свете костра суровые лица казались нечеловеческими. Как порождения ночного леса, люди смотрели блестящими глазами в пляшущее пламя. Рудый сдвинул хоровод, и все пошли, притопывая вокруг костра. Руки положили на плечи друг другу, и получилась странная зловещая пляска. Постепенно появился единый ритм, все ударяли в землю одновременно, выкрикивали разом" и Ольхе показалось, что даже темнота всякий раз шарахается в испуге, отступает за дальние кусты. В одно из таких мгновений Ольха увидела, как пламя на миг высветило человеческую фигуру за деревьями. На Ольху взглянул страшный звериный лик, человек тут же исчез, да и костер светил не так ярко, она застыла от страха, не сразу сообразила, что то один из Тайных Волхвов, на этот раз в простой берестяной личине, разрисованной под волчью морду. Тайный Волхв на миг ступил в темноту. Ольха видела смазанное движение, внезапно огонь взметнулся с яростной мощью, словно в самую середину ударила слепящая молния. Ольха услышала крики ужаса. Змей Горыныч плюнул, вспомнила она рассказ Асмунда. Она закрыла лицо обеими ладонями, терла глаза, ничего не видя, кроме плавающих красных пятен, рядом кричали и ругались люди, она уже не чувствовала на плечах горячие ладони. Хоровод распался, все суетились, толкались, но вдруг вместе с плавающими пятнами в глазах Ольха увидела, как из середины пламени вышел высокий человек в доспехах. Лицо его было в тени, но фигура была знакома. Раздался потрясенный, задыхающийся вопль: -- Олег!.. Боги, это князь! И множество голосов, испуганных и ликующих: -- Князь Олег! -- Свершилось! -- Наши просьбы услышаны! -- Дурень, это наша сила узрета... -- Боги вернули Олега! -- Боги! Олег повернулся, блики упали на его лицо. Он был грозен красные волосы князя казались живым пламенем. В широко раскрытых глазах было безумие, там полыхал страшный огонь. С непокрытой головой, он был, однако, в кольчуге из тонких колец, на широком поясе висел короткий меч, пурпурные, как закат, сапоги сглегка дымились в подошвах. С плечей свисало княжеское корзно, в пламени костра пугающе темно-красное, с зеленым камнем-застежкой на плече. Он повернулся к людям, медленно распахнул руки. Замершей от ужаса и восторга Ольхе они показались чудовищно огромными. Мгновенно крики утихли, все смотрели жадно, не дыша, застыли в тех позах, в каких застал жест князя. -- Вот как? -- проговорил он негромким, но таким наполненным мощью голосом, что Ольха вся покрылась мурашками. -- Это все тот же мир? Рудый кашлянул, ответил робким дрожащим голосом: -- И те же люди, княже... Они не меняются. -- Люди... -- Да. Они нуждаются в тебе. Мы все нуждаемся. Он подошел, опустился на одно колено. Ольха, не отрывая взора от князя, услышала, как всюду шелестела одежда, звякало железо кольчуг, потрескивали суставы, сучья под сапогами. В едином порыве все опускались на колени, склоняли головы. Ольха тоже преклонило колено, она здесь не женщина, а княгиня древлян, и увидела, как глаза Вещего Олега, что блистали сухим огнем, будто в костре плавился кусок слюды, внезапно засияли влажным блеском. Он простер руки: -- Встаньте, дети мои!.. И друзья мои. Рудый кивнул Ингвару, они ухватили Олега за ноги, мощно вскинули себе на плечи. Понесли, но подбеж