Геннадий Трошев. Моя война. Чеченский дневник окопного генерала
---------------------------------------------------------------
© Copyright Геннадий Трошев
© Copyright издательство "Вагриус", 2001 Ё http://www.vagrius.ru
Воспоминания Г.Трошева о Чеченских кампаниях 1995-го и 1999-го.
Выходят в печать в сентябре 2001 в издательстве "Вагриус".
Сайт http://Lib.Ru получил эксклюзивное право представить полный
текст книги еще до выхода ее в свет в печатном виде.
С подробностями о книге и об авторе можно ознакомиться на сайте
издательства на странице http://www.vagrius.com/books/na/trosh_01.shtml Ё http://www.vagrius.com/books/na/trosh_01.shtml
---------------------------------------------------------------
литературная запись - Геннадий Алехин
редактор - Сергей Тютюнник
Г. Трошев. "Моя война. (Записки окопного генерала)". 2001 год.
Фото В Матыцин; В Сварцевич; личный архив Г. Трошева. 2001 год.
Родным и близким всех солдат и офицеров,
Воевавших и воюющих на Северном Кавказе,
посвящаю
ОТ АВТОРА
Мой отец, Николай Николаевич, был кадровым офицером, военным летчиком.
После окончания Краснодарского авиационного училища его направили на фронт.
Войну закончил в Берлине, в мае 1945-го. Через год в Ханкале, пригороде
Грозного, он встретил терскую казачку Надю, мою маму.
В 1958 году отец попал под так называемое хрущевское сокращение и был
уволен из Вооруженных Сил. Эта участь постигла в те годы многих капитанов,
майоров - молодых, здоровых, полных сил и энергии мужиков. Отец крайне
болезненно переживал случившееся. Дошло до того, что как-то, с присущей ему
прямотой, рубанул мне: "Чтобы ноги твоей не было в армии!"
Я понимал, что в душе его - незаживающая, мучительная рана. Такое не
проходит бесследно. Он ушел из жизни в самом расцвете сил - в 43 года.
Я всегда помнил об отцовском наказе и по окончании школы поступил на
архитектурный факультет Московского института инженеров землеустройства.
Однако после смерти отца вынужден был, бросив учебу, уехать домой, поскольку
семья оказалась в трудном положении. Устроился на работу, помогал матери и
сестрам. Но когда пришло время выполнять свой священный долг перед Родиной и
надевать военную форму, я подал рапорт с просьбой зачислить меня курсантом
Казанского высшего командного танкового училища, тем самым нарушив запрет
своего отца. Уверен, что поступил тогда правильно, и не сомневаюсь, будь жив
отец, порадовался бы за сына. И вовсе не потому, что Трошев-младший
дослужился до генерала и стал командующим войсками округа. Отец очень любил
армию, и, видимо, это чувство передалось мне. Фактически я продолжил главное
дело его жизни, чем и горжусь.
До сих пор с благодарностью вспоминаю своих первых командиров:
взводного - лейтенанта Солодовникова, ротного - капитана Корзевича, комбата
- подполковника Ефанова, учивших меня азам военной науки.
Спустя почти тридцать лет знания, полученные в стенах училища, а затем
и в двух академиях, пришлось применять не только в повседневной жизни, но и
на войне. На войне - особенной во всех отношениях. На войне, которую армия
вела, в силу объективных и субъективных обстоятельств, на своей территории
против бандитов и международных террористов. На войне, которая проходила на
моей родине. На войне, которая шла по особым правилам и не вписывалась, по
большому счету, ни в какие классические схемы и каноны.
Трагические события последних лет на Северном Кавказе неоднозначно
воспринимались в нашем обществе в середине 90-х годов, да и сейчас вызывают
споры.
Может быть, я так никогда и не взялся бы за собственные мемуары. Однако
вышло в свет уже немало книг, где прямо или косвенно рассказывается о
событиях в Чечне. Удивительно, но большинство авторов страшно далеки от той
проблематики, которую затрагивают в своем "творчестве". Они толком не видели
и не знают ни войны, ни людей (чьи имена тем не менее фигурируют на
страницах книг), ни менталитета местных жителей, ни армии. В общем,
благодаря такому легковесному подходу некоторых авторов создана целая
мифология вооруженных конфликтов на Северном Кавказе.
Лиха беда начало. Основываясь на этих созданных пишущей братией мифах,
начинает разрастаться новая поросль сказок о чеченской войне. Например, как
аксиому уже приняли в российском обществе тезис о полной бездарности и
бессилии армии в первой чеченской кампании. Теперь же, опираясь на этот
сомнительный тезис, другое поколение "специалистов по Чечне" строит свои не
менее сомнительные концепции и выводы на кривом фундаменте. Что из этого
может получиться, кроме уродливой конструкции?
Мне, человеку, прошедшему обе чеченские войны, участвовавшему в боях с
ваххабитами в Дагестане, трудно мириться с домыслами, а то и с откровенной
ложью о событиях, которые доподлинно знаю.
Побудило взяться за перо и еще одно обстоятельство. Чеченская война
сделала широко известными и в нашей стране, и за рубежом многих политиков,
военачальников и даже бандитов. Большинство из них я знал и знаю лично. С
одними встречался и общался, с другими был в общем строю - плечом к плечу, с
третьими воевал не на жизнь, а на смерть. Мне известно, кто есть кто, что
кроется за словами и поступками каждого фигуранта. Однако тот имидж, который
создала им пресса или они сами себе, зачастую не соответствует
действительности. Допускаю, что мои оценки слишком личностные. Но даже в
этом случае считаю, что могу публично выразить свое отношение ко многим
"прославленным персонажам чеченских войн". Даже обязан сделать это, хотя бы
ради полноты картины.
Рассказать о войне на Северном Кавказе побудило меня и желание
предостеречь всех от повторения допущенных в 90-х годах серьезных ошибок, и
политических, и военных. Мы должны усвоить горькие уроки Чечни. А это
невозможно без трезвого, спокойного и глубокого анализа всех событий,
произошедших в этой республике за последние десять лет. Надеюсь, что мои
воспоминания будут этому способствовать.
Добрым подспорьем в работе над книгой стали дневники, которые я
старался по возможности вести регулярно. Память - вещь ненадежная, поэтому я
иногда записывал детально многие эпизоды, давая свои оценки событий. Поэтому
читатель найдет немало дневниковых фрагментов.
Не могу не выразить признательности тем, кто помогал в работе:
полковнику В. Фролову (офицеру оперативного управления штаба СКВО),
подполковнику С. Артемову (начальнику аналитического отдела редакции
"Военного вестника Юга России"), другим сотрудникам окружной газеты. Моя
особая благодарность военным журналистам полковникам Г. Алехину и С.
Тютюннику, которые фактически стали соавторами этой книги.
Задумывая эти мемуары, я видел своих будущих читателей в тех, кто
потерял в Чечне родных и близких, кто наверняка хочет понять, за что и как
погибали их сыновья, мужья, братья...
Судьба сводила меня на войне с разными людьми: и с политиками, и с
военачальниками самого высокого ранга, и с лидерами бандитских формирований,
и с простыми российскими солдатами. Мне довелось увидеть их в разных
ситуациях. Каждый из них проявлял себя по-разному: кто-то был тверд и
решителен, кто-то пассивен и безразличен, а кто-то разыгрывал свою "карту" в
этой войне.
Я предпочитал рассказывать прежде всего о тех, с кем лично встречался,
кого видел в деле (например, о Джохаре Дудаеве поэтому не пишу). Но среди
действующих лиц немало тех, кто воевал по другую линию "фронта". Конечно же,
я выразил свое отношение к тем заметным фигурам, чьи фамилии - у всех на
слуху. Как и в любых мемуарах, авторские оценки спорные, порой очень
личностные. Но это мои оценки, и думаю, что имею на них право.
В сложной, экстремальной ситуации проявляется как на рентгене вся суть
человека, сразу видно, кто чего стоит. На войне есть все - и трусливость, и
глупость, и недостойное поведение военнослужащих, и ошибки командиров. Но
это не идет ни в какое сравнение с мужеством и героизмом, самоотверженностью
и благородством российского солдата. Ему мы обязаны всем лучшим, что есть в
нашей военной истории. Как бы грамотно и красиво командир ни нарисовал на
карте стрелу (направление атаки удара), "тащить ее на плечах" придется
рядовому бойцу. Нашему российскому солдату нужно в ноги поклониться за то,
что вынес на себе тяжелейший груз военных испытаний и не сломался, не пал
духом.
К сожалению, далеко не все, с кем плечом к плечу прошел я по трудным
дорогам Кавказа, упомянуты в этой книге. Но я благодарно помнил и буду
помнить моих боевых сослуживцев, товарищей по оружию (от солдата до
генерала), кто в трудный для новой России час встал на защиту ее
целостности. А тем, кто сложил головы на поле брани, низко кланяюсь: вечная
им слава!
* ГЛАВА 1. НАЧАЛО ВОЙНЫ
С КОРАБЛЯ - НА БАЛ
В сентябре 94-го я находился в длительной командировке в Приднестровье
- в составе комиссии по урегулированию конфликта. Незадолго до этого 1-я
гвардейская танковая армия, где я был первым заместителем командующего,
покинула территорию Германии и передислоцировалась в Смоленск.
Звонок командующего войсками Северо-Кавказского военного округа
генерал-полковника Митюхина (с которым мы служили в Западной группе войск)
застал меня в штабе в Бендерах. "Геннадий Николаевич, не засиделся ли ты в
тылу? - шутливо начал разговор Алексей Николаевич. - Пойдешь ко мне
командиром 42-го армейского корпуса во Владикавказ?" Я ответил: "Если вы
считаете, что подхожу на эту роль, я благодарен за доверие". Говорю, а у
самого в голове все перемешалось от столь неожиданного предложения.
Командующий, словно почувствовав мои сомнения, продолжал: "Для тебя Кавказ -
не чужой, ты вырос здесь... Я знаю тебя хорошо и считаю - справишься. Долго
не засидишься - скоро будет освобождаться перспективная должность..." Я
спросил: "Сколько времени у меня на обдумывание?" - "Чем быстрей, тем
лучше", - ответил Митюхин и, попрощавшись, положил трубку.
Я позвонил жене. Она сказала: "Как решишь сам. Я всегда буду рядом с
тобой".
В тот же вечер снова связался с Митюхиным: "Я готов". А через три дня в
Ростове уже докладывал ему о своем прибытии.
Мы друг друга хорошо знали. За несколько лет совместной службы у нас
сложились доверительные отношения, хотя и не всегда было все гладко.
Митюхин отложил все дела, и мы улетели во Владикавказ. Он очень
по-доброму отнесся ко мне. Несколько дней возил по расположению войск,
представлял меня офицерам управления корпуса, личному составу 19-й
мотострелковой дивизии, 136-й бригады в Буйнакске, 135-й - в Прохладном.
Меня это, признаться, удивило. Обычно как бывает: представил на служебном
совещании или на Военном совете, и все. А тут такое внимание. Только позже
понял, почему он так по-отечески опекал меня: знал, что скоро подразделения
42-го корпуса пойдут в Чечню. Но разумеется, мне об этом ни слова, ни
намека.
Я, конечно, был в курсе, что обстановка вокруг Чечни накаляется с
каждым днем. Да и огонь осетино-ингушского конфликта продолжал тлеть.
Достаточно сказать, что спустя полгода, после завершения активных боевых
действий, мой предшественник на должности командира корпуса генерал-майор А.
Корецкий при загадочных обстоятельствах погиб на территории Северной Осетии.
Мне рассказывали, как экстремисты пытались захватить наши склады с оружием и
боеприпасами, брали в заложники офицеров, в числе коих оказался военный
прокурор Владикавказского гарнизона. Словом, обстановка в том регионе
оставалась сложной и напряженной.
...В конце поездки Митюхин напутствовал: "Разбирайся, вникай. Что не
понятно - звони". А через два месяца, в соответствии с указаниями
Генерального штаба, войска округа приступили к подготовке и планированию
операции. Она имела ряд особенностей:
- во-первых, необходимые мероприятия осуществлялись в крайне короткие
сроки;
- во-вторых, для ее проведения создавалась Объединенная группировка
войск, включавшая силы и средства различных министерств и ведомств, имеющих
свою специфику в решении возложенных на них задач (соединения и части
Министерства обороны, внутренних, пограничных и железнодорожных войск, силы
и средства ФСБ, ФАПСИ, МЧС);
- в-третьих, поскольку боевую задачу предстояло выполнять на территории
одного из субъектов Российской Федерации, предусматривались существенные
ограничения в действиях войск;
- в-четвертых, требовался глубокий и многоплановый анализ ситуации, так
как данные о внутреннем положении в Чечне и раскладе сил дудаевцев и
оппозиции были очень противоречивыми.
Согласно директиве министра обороны, в соответствии с президентским
Указом ставилась задача: "...действиями войсковых группировок под прикрытием
фронтовой и армейской авиации выдвинуться по трем направлениям к Грозному,
блокировать его и создать условия для добровольного разоружения незаконных
вооруженных формирований (НВФ). В случае отказа - провести операцию по
захвату города и в последующем стабилизировать обстановку на всей территории
республики".
Я часто вспоминаю те декабрьские дни, когда военные предприняли первые
шаги по наведению конституционного порядка. Журналисты сразу окрестили
локальную операцию войной, правозащитники - геноцидом чеченского народа,
политики - авантюрой. У меня свой взгляд на те события, и в этой книге я
старался честно рассказать об увиденном и пережитом.
Любые войны начинают и заканчивают политики. Можно ли считать принятое
в декабре 94-го политическое решение о вводе войск авантюрой? В какой-то
мере - да. Начиная с 1991 года, когда Д. Дудаев пришел к власти, в
республике царили хаос и произвол. А после того, как Чечню покинули части
Российской армии (1992 год), оставив огромное количество боевой техники,
склады боеприпасов, стало ясно, что новый чеченский правитель рано или
поздно воспользуется этим арсеналом. И действительно, генерал сразу же стал
создавать свои вооруженные силы, исподволь готовиться к войне. А в Москве
политики делали вид, будто ничего особенного не происходит.
Уже к началу первой чеченской кампании Д. Дудаев располагал
значительной боевой силой: две бригады, семь отдельных полков, три отдельных
батальона. Личного состава: около 5-6 тысяч, а с доукомплектованием в
короткие сроки (5-7 суток) - 15-20 тысяч человек. Солидно выглядело и
техническое боевое оснащение: танков - 42; БМП, БТР - 66; орудий и минометов
- 123; средств ПВО - 40; почти 42 тысячи единиц стрелкового оружия. Кроме
того, в населенных пунктах были созданы "отряды самообороны" общей
численностью до тридцать тысяч человек. Фактически целая армия, хорошо
укомплектованная и вооруженная.
Как-то я прочитал в газете "Труд" своеобразную исповедь бывшего
министра обороны П. Грачева. Есть там и рассказ о памятном заседании Совета
безопасности (в конце ноября 94-го года), на котором фактически и было
принято решение об использовании армии для разрешения "чеченской проблемы".
Позволю себе привести выдержки из этой публикации:
"Доклад о текущем моменте делал министр по национальным вопросам Егоров
Николай Дмитриевич. Он говорил, что в Чечне все нормально: "в результате
работы с населением" мы достигли прогресса - 70 про-центов чеченцев ждут,
когда войдут российские войска. Остальные тридцать в основном нейтральны.
Сопротивление окажут только отщепенцы. Егорова тогда называли не иначе как
"вторым Ермоловым" на Кавказе. На том заседании Совбеза меня просто взбесила
его фраза о том, что чеченцы "будут посыпать нашим солдатам дорогу мукой".
Позже Павел Сергеевич, как бы оправдываясь, говорил, что пытался
убедить членов Совбеза в нецелесообразности ввода войск, особенно в декабре.
Если уж и делать это, то только весной. А до этого оказывать экономическое
давление. Но такого рода варианты дружно отвергались. В штабы ушли директивы
о подготовке и проведении операции.
Для выполнения намеченного были созданы группировки войск на нескольких
направлениях. На Владикавказском - сводный отряд из подразделений моего
корпуса. Руководил им мой заместитель генерал-майор В. Петрук. Маршрут
выдвижения - Чермен, Новый Шарой, Алхан-Юрт. Задача формулировалась
следующим образом: "С подходом к участкам сопротивления на маршруте
выдвижения огнем артиллерии и ударами авиации нанести поражение вооруженным
формированиям и продолжить выдвижение в указанный район". Понимаю, что язык
военных часто не вписывается в литературные каноны. Но ведь свой язык и у
представителей других профессий. И не всегда он поддается упрощениям.
На рассвете 11 декабря сводный отряд начал движение, но уже к полудню
поступили тревожные доклады: на мосту, при въезде в г. Назрань, колонна
остановлена местными жителями, которыми руководили вооруженные ингушские
милиционеры, сожгли 10 наших автомобилей, 6 перевернули. В 17 часов 15 минут
начальник штаба доложил, что в районе Гази-Юрта со стороны леса по колонне
машин открыта стрельба из автоматического оружия. Появились первые жертвы -
убит рядовой Виталий Масленников.
Его фамилию я запомнил. Это был первый мой подчиненный (а может быть,
первая жертва чеченской войны), который погиб даже не в бою, а от выстрела
из-за угла. О чем я подумал тогда, слушая поступавшие доклады об убитых и
раненых? Не буду кривить душой, не помню. Но было ощущение общей тревоги,
какой-то неразберихи, полуправды. Впрочем, то же состояние испытывали многие
офицеры нашего корпуса. На других направлениях выдвижения такая же картина:
из-за живого щита, составленного из стариков, женщин, детей, выскакивали
мужчины с заточенными металлическими штырями и протыкали колеса,
специальными крючьями обрывали трубки бензопроводов и тормозов. Многие места
на маршруте следования колонны минировались. В общем, в те дни Ингушетия
превратилась в очаг сопротивления. Уже только по одному этому признаку стало
понятно, что походным маршем в Чечню нам не войти.
ШТАБНЫЕ "ЗАМОРОЧКИ"
Не секрет, что многие командиры с большими звездами, начальники
федерального уровня, полагали, что достаточно выйти к Грозному, пальнуть
пару раз в воздух, и на этом все закончится. Именно метод устрашения лежал в
основе спешно утвержденного плана операции. Как позже выяснилось, его
одобрили на самом верху без единого замечания. Потому что никто толком в
план и не вникал. В результате приходилось вносить существенные коррективы
и, что называется, перестраиваться по ходу дела.
Вот лишь один штрих. Вся тяжесть планирования операции легла на штаб
Объединенной группировки войск, созданный на базе штаба СКВО. А
прикомандированные представители Генштаба (несколько сот человек!) выступали
в роли консультантов, не неся никакой ответственности за свои
"консультации". Мало того, что буквально задергали офицеров округа, мешая
методичной работе, они не выполнили главную свою "функцию": по существу, не
предоставили штабу необходимых четких данных о вероятном противнике, степени
его готовности, возможном характере боевых действий, "ориентировки" на
командиров незаконных вооруженных формирований и т. п. Фактически
планирование операции осуществлялось вслепую.
Могут возразить: но ведь добывать сведения о бандитах обязаны
спецслужбы - Главное разведуправление (ГРУ), ФСБ (тогда Федеральная служба
контрразведки)... Они, мол, и есть главные виновники.
Этот довод в какой-то мере справедлив, но вовсе не снимает
ответственности за головотяпство целой оравы понаехавших непонятно зачем
московских генералов и полковников. Шумиха, суета, атмосфера
"начальственного психоза" - все это явно не содействовало нормальной штабной
работе. В общем, лиха беда - начало.
Исходя из благого стремления максимально обез-опасить личный состав и
сохранить жизни мирного населения, командование приняло решение: на первом
этапе операции осуществлять выдвижение и вести боевые действия, как правило,
до 15-16 часов (пока светло), после чего части и подразделения должны были
занимать районы сосредоточения, соблюдая все меры боевого обеспечения.
Учитывая, что боевики будут держать на особом прицеле пункты управления,
планировалось менять их местоположение через каждые 5-6 часов. Однако такая
тактика не дала желаемых результатов, наоборот, замедление темпа продвижения
наших войск позволяло противнику наращивать усилия на важных направлениях и
наносить удары по расположению наших частей и подразделений.
Действия войск к этому времени приобрели шаблонный характер: 2-3 часа
боевой активности днем, причем только при поддержке авиации, и полная
пассивность в остальное время суток. Реальной становилась угроза уступить
инициативу дудаевцам, которые постоянно держали в напряжении наши части.
Очень скоро они приспособились к подобным стандартным приемам, заранее
подтягивая дополнительные силы в опорные пункты, перед которыми
останавливались наши колонны.
Проведенный через десять дней тщательный анализ действий ОГВ выявил
существенные упущения и недостатки.
Во-первых, стало ясно, что войска просто не готовы действовать в
подобных ситуациях, выполнять не свойственные им функции. Требовалась
подготовка по специальной программе.
Во-вторых, сказывалось то, что все подразделения в составе сводных
отрядов были сборными (на 80%), не прошли полный курс обучения и боевого
слаживания. А что такое боевое слаживание? Это значит, что экипаж танка или
БМП должен быть единой крепкой семьей, где все понимают друг друга с
полуслова. Тот же механик-водитель, например, обязан мгновенно улавливать,
куда вести боевую машину, где остановиться, где поддать газу, как помочь
наводчику точно прицелиться и выстрелить. Что происходит с семьей, когда
супруги, знакомые всего несколько дней, попадают в сложнейший житейский
переплет?! Неизбежны, как минимум, ссоры и истерики, а то и полный разлад. У
боевого экипажа финал страшнее - смерть.
В-третьих, офицерский состав, особенно младший - от лейтенанта до
капитана, был не подготовлен к управлению в нестандартной обстановке,
психологически пасовал перед сложными обстоятельствами. К примеру, скопления
людей на дороге офицеры воспринимали как признак борьбы всего местного
населения против "агрессоров". Хотя зачастую дудаевцы под угрозой оружия
сгоняли мирных людей на маршруты выдвижения наших войск.
В-четвертых, одним из слабых звеньев оказалось управление разнородовыми
и разноведомственными силами и средствами (Министерства обороны, МВД,
ФПС...).
В-пятых, сказались и такие традиционные наши беды, как слабое
использование возможностей боевой техники из-за постоянных поломок узлов и
агрегатов. Что греха таить, старая у нас техника, по 20-25 лет от роду, а то
и больше (например, танк Т-62, БМП-1, БТР-70...).
Если говорить о войсковой разведке, то она проводилась от случая к
случаю. Между тем разведывательные подразделения нередко использовались не
по прямому их назначению (допустим, для охраны командных пунктов). Словом,
из всего этого следовал вполне определенный вывод: необходимы кардинальные
решения. И они последовали.
Учитывая сложившуюся обстановку, министр обороны П. Грачев своим
приказом от 20 декабря 1994 года назначил командующим Объединенной
группировкой войск в Чеченской Республике первого заместителя начальника
Главного оперативного управления Генштаба генерал-лейтенанта А. Квашнина. И
перемены к лучшему мы почувствовали сразу же. Анатолий Васильевич перестроил
работу штаба группировки, избавился от части генеральского балласта и ввел
некоторые тактические новации. Чтобы активизировать свои войска и
дезориентировать полевых командиров относительно истинных замыслов,
командующий поставил задачу "на ведение маневренных действий". Что
скрывалось за этой формулировкой?
На Восточном направлении сводный отряд парашютно-десантного полка,
совершив 160-километровый марш в обход Грозного, выдвинулся в район западнее
Аргуна и ночью завязал бой с бандитами, засевшими в хорошо подготовленном
опорном пункте. Грамотные и решительные действия роты под командованием
старшего лейтенанта В. Хохалева позволили сковать инициативу противника и
ввести в бой главные силы полка. Десантники, разбив бандитов, к концу дня
овладели стратегически важным рубежом.
Это оказалось полной неожиданностью для дудаевцев. Потеряв этот район,
командование НВФ перебросило сюда крупные резервы из Грозного и Аргуна, в
том числе отряды боевиков, усиленные танками, бронетранспортерами, ствольной
и реактивной артиллерией. Но к этому моменту полк уже успел подготовиться к
отражению атак боевиков. Скоординированная система огня, заминированные
участки местности на опасных направлениях, а также удары нашей авиации и
артиллерии по колоннам и боевым порядкам противника вынудили его отойти.
Это лишь один из эпизодов, иллюстрирующий существенные изменения в
общей картине операции. Ценой больших усилий к концу декабря удалось
вы-править положение, даже перехватить инициативу. Организованная боевиками
оборона населенных пунктов на Грозненском и Назранском направлениях
за-ставила федеральные войска несколько изменить тактику: не занимать их с
боями, а просто обходить. В результате тяжелых боев были заняты
господствующие высоты и надежно прикрыты коммуникации с севера, запада и
востока от чеченской столицы. Войска, не дожидаясь поддержки авиации (она не
могла действовать из-за сложных метеоусловий), вышли в назначенные районы и
почти полностью блокировали Грозный. Город оставался открытым только с юга.
И этот успех в значительной степени - заслуга нового руководства. Назначив
Квашнина командующим Объединенной группировкой войск, министр обороны "попал
в яблочко". Свое решение впоследствии он объяснял так (приведу текст из
газетной публикации):
"Открыто с самого начала против ввода войск вы-ступал только Борис
Громов, но и он не подавал в отставку до поры до времени, выжидал.
Еще до ввода войск руководить операцией я назначил командующего
войсками Северо-Кавказского военного округа генерал-полковника Митюхина
Алексея Николаевича. А сам его подстраховывал. Но Митюхин, когда под
станицей Слепцовской началась стрельба, запаниковал. Начал орать на
подчиненных, растерялся. Я пробовал успокоить - не вышло. Потом позвонил
ему: ты, говорю, видимо, "заболел", садись на вертолет и лети в Ростов.
Сам начал командовать. Но ведь я не мог, бросив все, заниматься только
Чечней. Приглашаю первого заместителя командующего сухопутными войсками
генерала Воробьева. В Моздоке он отвечал за подготовку частей к боям. На
совещаниях в штабе всегда четко и очень толково делал доклады: товарищ
министр, такие-то части готовы идти в наступление, такие-то еще готовятся...
Он и сейчас в Государственной думе хочет выглядеть этаким бравым генералом -
все знает, все умеет... Я объяснил ситуацию: Эдуард Аркадьевич, Митюхин
заболел, сам бог велит вам возглавить операцию. И тут мой дорогой генерал
Воробьев, сильно покраснев и помолчав секунд 15-20, вдруг заявил:
командовать отказываюсь. Как так? Я вам приказываю! А он: войска не
подготовлены. Как это? Почему раньше молчали? Вот ваши доклады, вы отвечали
за подготовку. Значит, вы меня обманывали? Вы знаете, чем это грозит? 15 лет
или расстрел... Как хотите, отвечает, так и оценивайте, командовать не буду.
В общем, отправил его в Москву, пригрозив судом. Он щелкнул каблуками.
В Москве я обо всем доложил Ельцину, даже сказал, что Воробьева надо
судить. Б.Н. попросил подобрать руководителя операции. Генерал Кондратьев
мне сразу сказал, что с него хватит октября 93-го года, не выдержит -
больной. Миронову даже не предлагал - больной, еще в Афганистане сердце
надорвал. Громов отказался, объяснил, что всегда выступал против ввода войск
в Чечню, и тут же выразил готовность написать рапорт об отставке. Больше
замов у меня не было... В мирное время все хорошие, умные, смелые, а когда
начались боевые действия - в кусты. Такое бывает и у генералов".
То, о чем спустя годы рассказал Павел Сергеевич, и тогда уже живо
обсуждали в войсках группировки, правда с оглядкой. А ведь наверняка
командиры высокого ранга имели свое мнение, в том числе и относительно
отстранения генерала Митюхина и назначения Квашнина. Но слухи слухами, а
дела делами.
Не хотелось бы осуждать, критиковать тех или иных политиков,
многозвездных генералов за просчеты, ошибки, но некоторых оценок и
характеристик не избежать. Ибо, как человек военный, не могу, например,
смириться с таким явлением, когда некоторые военачальники отказывались под
любым предлогом выполнять приказ. Горько признавать это, но далеко не все
показали на той войне высокий профессионализм, командирские качества, не все
генералы смогли (или захотели) взвалить на себя бремя ответственности. И за
все это пришлось дорого расплачиваться.
Павел Грачев. ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ
Думаю, уже за одно только смелое решение поставить командующим ОГВ
Квашнина министр обороны достоин признательности. Ведь речь идет не просто о
росчерке пера под приказом. Такая кадровая рокировка - шаг трудный, за ним -
знание ситуации и людей, способных данной ситуацией управлять. Не будем
забывать, что новое кадровое назначение последовало уже через девять (!)
дней после начала операции. Если бы тянул, сомневался, крови наших солдат
пролилось бы несравнимо больше.
Я встречался с Грачевым несколько раз. И в Моздоке, и непосредственно в
Чечне. Дважды - в декабре 1994 года и в феврале 95-го докладывал ему свои
соображения по той или иной операции. Помню, в грозненском аэропорту
"Северный" он внимательно выслушал меня, задал несколько вопросов и утвердил
мой план как командующего Южной группировкой войск. Просил беречь людей, не
допускать напрасных потерь.
Мне импонировали его простота в отношениях, открытость с подчиненными.
В отличие, скажем, от бывшего министра обороны СССР маршала Д. Язова,
который хоть и пользовался уважением в войсках (его опыт, фронтовые заслуги
были неоспоримы), но был суров и недоступен. И это вызывало у офицеров
элементарное чувство страха. К чему министру обороны оцепенение подчиненных?
В армии и так субординация предполагает авторитет должности и погон
независимо от личных качеств их носителя. Стоит ли усиливать эффект внешних
атрибутов власти еще и личной суровостью, а то и грубостью?
Не стану скрывать, Грачев мне нравился. Молод, решителен, смел, воевал
в Афгане... Я даже простил ему невольный обман, или, по нынешней
терминологии, "подставу". Вовсе не из каких-то шкурных соображений, но тем
не менее. История эта требует детального рассказа. Итак.
Был в первую чеченскую кампанию момент, когда я исключительно по своей
инициативе стал встречаться с Асланом Масхадовым. Свел меня с ним наш
"переговорщик" - начальник штаба одного из полков. Этот офицер сейчас
жив-здоров, учится в Академии Генерального штаба. Не стану раскрывать его
фамилию, он был парламентером, "сводней" между мной и Асланом, поскольку
хорошо знал масхадовского "сводню". Того, кажется, звали Иса. В общем, свели
нас.
На первой встрече должны были присутствовать сам Масхадов, Шамиль
Басаев и еще кто-то. Однако, явившись на "свидание", я увидел только Аслана
и Руслана Гелаева (после ранения он хромал). Басаева не было.
Короче говоря, начались переговоры. Я свою точку зрения изложил,
Масхадов - свою. Он настаивал на том, чтобы прежде вывести федеральные
войска за пределы Чечни, а уж после этого садиться за стол переговоров. Я
возразил: нет, такого не будет. И выдвинул несколько встречных требований.
Первое - прекратить сопротивление, второе - сложить оружие, третье -
передать пленных и только после этого приступить к полноценным переговорам.
В общем, получился некий обмен требованиями сторон. Стало ясно, что мы
лично ничего не решим, да и полномочий на это у нас - никаких. Поэтому
условились организовать встречу на более высоком уровне - Дудаева и Грачева.
Пусть пообщаются. Может, это принесет какую-то практическую пользу, меньше
людей погибнет... Такая была задумка.
Позже Масхадов рассказал мне, что Дудаев был абсолютно безразличен к
таким переговорам. Но я-то наивно считал, что позицию Аслана разделяет
Джохар! И, соответственно, переговорил со своим министром обороны: так, мол,
и так, Масхадов хочет встретиться с вами. "Хорошо, - согласился Грачев, - мы
пойдем с ним на переговоры". И назначил время.
Я взял с собой радиостанцию и выехал с охраной в условленное место. Мы
свиделись в Новых Атагах. Я обеспечил Масхадову связь с Грачевым.
Переговорив лично, они условились о предварительной дате встречи. А я должен
был сообщить уже конкретный день и час.
Схема планировалась такая: я прилетаю в Новые Атаги на вертолете,
остаюсь там, а Масхадова увозят к Грачеву на этом же вертолете. Я жду, пока
Масхадов вернется живым и здоровым.
О своем "заложничестве" я ничего не знал, даже не догадывался. Мне сам
Масхадов об этом рассказал, но никто из наших - ни Грачев, ни грушники, ни
фээсбэшники, даже словом не обмолвились по этому поводу. Держали в секрете.
П. Грачев один раз перенес срок встречи, второй, потом вообще не вышел
на связь. И после этих "темных игр" Масхадов мне сказал (у нас тогда самая
короткая встреча была): нет смысла больше встречаться, это ни к чему не
приведет, нам с тобой при всем желании проблему не решить. Мы пожали друг
другу руки, по традиции обнялись и разъехались. После этого долго не
виделись. Но это, как говорится, дело десятое. Главное в том, что мой
противник - Масхадов - вел себя со мной честнее, чем свой министр обороны.
Неужели Грачев думал, что, узнав о своем "заложничестве", я струшу и
откажусь ехать? Если это так, то обидно. Я без колебаний согласился бы. Но
только скажи мне об этом прямо, не темни! Это во-первых.
Во-вторых, мы с Масхадовым провели определенную работу ради прекращения
кровопролития. При этом рисковали, грубо говоря, собственными задницами.
Аслан мог нарваться на гнев Дудаева, а я - на обвинение в "сговоре с
врагом". Тем не менее старались использовать любой шанс для приближения
мира. Почему же Грачев так повел себя? Если не верил в успех, зачем в таком
случае обещал встречу? Допускаю, что такое решение было навязано кем-то
сверху. Но тогда объясни и извинись... Но главный мотив его тогдашнего
бездействия мне видится в другом: в тотальном разочаровании Павла Сергеевича
в успехе чеченской войны и во многих серьезных и фундаментальных вещах.
Еще тогда, наблюдая его на совещаниях в Моздоке и Грозном, я обратил
внимание на несоответствие потенциала Грачева тому, что он делал и говорил.
Например, Павел Сергеевич никогда детально не вникал в наши тактические
планы. Выслушает, кивнет головой, задаст пару несущественных вопросов и
закончит какой-нибудь "декларацией" типа "уничтожайте бандитов!", "берегите
людей!", "побольше награждайте солдат!" и т. п. Все эти пожелания - дело
хорошее, но мы, командиры, и без министра знаем, что врага следует бить, а
своего бойца беречь и при любой возможности цеплять ему на грудь медаль.
Грачев - опытный вояка, все командные должности прошел, "духов" в
Афгане громил, в отличие от большинства из нас, еще не наживших боевого
опыта, и от него мы ждали каких-то нестандартных решений, оригинальных
подходов, в конце концов, полезной, "обучающей" критики.
Но, увы, свой афганский опыт он будто в запасник музея спрятал, не
наблюдали мы у Грачева какого-то внутреннего горения, боевого азарта...
Поставьте старого преферансиста рядом со столом, где идет игра, - он
изведется весь от желания включиться в борьбу за прикуп. А тут - какая-то
индифферентность, даже отстраненность.
Объяснения мне видятся именно в утрате веры в настоящие перемены. А
ведь ради них в августе 91-го он безоглядно пошел за Б. Ельциным, презрев
приказы своего министра обороны. Головой рисковал, в прямом смысле слова.
Настоящий герой! Но в политике наивный человек. Думал, что с победой новой
власти начнется совсем другая жизнь. "Россия вспрянет ото сна, и на обломках
самовластья..." А тут такое началось! Беловежские закулисно-хмельные
соглашения, распад СССР, безмозглые и безжалостные экономические реформы,
повальное бегство офицеров из армии, а дальше - кровавая, ломающая души и
судьбы осень 93-го, и в довершение - это требование срочно гнать войска в
Чечню.
В общем, так и "не воспряв ото сна", Россия оказалась в глубокой коме.
И Павел Сергеевич тоже в какой-то мере приложил к этому руку. Был
герой-"афганец", популярный в армии человек, а стал "палачом" (как впрямую
многие говорили и писали). Родной парламент из танков расстрелял, похвалялся
Чечню одним парашютно-десантным полком взять за два часа...
Вот какие разговоры шли, какой ореол окружал эту фигуру в середине
90-х. Такое не проходит бесследно... И на всю эту внутреннюю сумятицу теперь
наслаивались другие переживания - от бесконечных наскоков прессы. Каких
только собак на него не вешали! То кличку "Паша-мерседес" прилепили, то
депутат Юшенков в суд грозился потащить за оскорбление, то придумали "дело"
об участии в разграблении им Западной группы войск, то пошли разборки вокруг
генеральских дач... Словом, не министр, а сплошной скандал. Самого
Жириновского переплюнул. Рехнуться можно!
А мы, воюющие в Чечне командиры, ждали от него какого-то горения,
боевого азарта! До того ли...
Впрочем, министерская жизнь Павла Сергеевича закончилась закономерно. В
конце концов Ельцин сдал своего преданного соратника в обмен все на те же
голоса избирателей. Грачев не мог не подать в отставку после назначения А.
Лебедя, его ярого противника, секретарем Совета безопасности. И миллионы не
искушенных в политике людей радовались низвержению его с олимпа. Известный
актер Алексей Петренко так высказался по этому поводу: "Молодец Лебедь!
Дураков сымает..."
Любимому мною артисту и многим другим, кто тогда аплодировал Лебедю и
обливал грязью Грачева, я хочу сказать: будьте великодушны и мудры. Ведь
путь от надежд и иллюзий, через ошибки и заблуждения, к разочарованию прошли
сотни тысяч российских офицеров. Павел Сергеевич - слепок армии. Он плоть от
плоти наш. Мы вместе с ним верили и надеялись, ошибались и заблуждались,
разочаровывались и стыдились и переживали за что-нибудь, по неведению
содеянное. И если обозвал С. Юшенкова или правозащитника С. Ковалева -
"гаденыш", то (не в обиду им будет сказано) абсолютное большинство военных
так их и величало, да и до сих пор величает.
П. Грачев действительно был когда-то любим в Вооруженных Силах и
особенно - в десантных войсках. Но что любопытно, это чувство уважения к
нему среди военных теперь, спустя годы, стало искреннее, сильнее. Потому что
есть с чем сравнивать.
Боюсь, многих это мое признание разочарует, но я продолжаю утверждать,
что во многом благодаря Грачеву армия не рассыпалась в прах в начале 90-х,
как многое в тот период. Военные знают и помнят, что именно Павел Сергеевич
понапридумывал массу "хитростей", чтобы увеличить денежное довольствие
офицерам: то надбавка за "напряженку", то пенсионные "накрутки", то оплата
за "секретность" и т. п. А разве не его в том заслуга, что не дал крушить
армию под видом военной реформы, как того требовали младореформаторы. Уступи
он тогда в главном, не было бы сегодня у России армии, как нет у нее, по
большому счету, экономики.
Это не мое мн