а вылетела вчера. Вслед за ним. -- В Адлер? -- зачем-то спрашивает Лида. -- В Ялту. Он в последний момент поменял билет на Симферополь. Мальчик раскачивается все сильнее и сильнее. Обе женщины уже еле стоят на ногах... -- Лидочка... Вы не могли бы как-нибудь с ней связаться? Попросите ее не делать этого! Двое детей... Второму -- десять месяцев. Он с моей мамой сейчас... Костя! Отпусти тетину руку! Ты же видишь, как ей тяжело! -- Ничего, ничего... Он легкий, -- говорит Лида. -- Если он от нас уйдет... У меня даже специальности никакой. Помогите мне, Лидочка! Умоляю вас... -- плачет Надя. За внутренней стеклянной дверью военизированная охранница с булыжным рылом проверяет пропуска у служебного люда... А за внешней -- бежит, торопится, плетется, едет, мчится, тормозит и снова срывается с места осенняя утренняя Москва... После курсов Евгений Анатольевич прибегает в свой гостиничный номер переодеться. В руках у него уже поздравительный тортик. Вместо пожилого туркмена с "Панасониками" соседом его оказывается здоровенный молодой мужик в одних кальсонах. -- О! У меня новый сосед? -- радушно говорит Евгений Анатольевич. -Здравствуйте, здравствуйте. Сосед внимательно смотрит на Евгения Анатольевича: -- Слава богу! Я-то думал, придет сейчас какой-нибудь старый хрыч -- с ним и каши не сваришь. Здоров! -- он протягивает руку. -- Дмитрий Иванович! Можно просто -- Митя. -- Евгений Анатольевич. -- Порядок! Значит так... Тебе сколько, Жека? -- Чего? -- Лет. -- А... Пятьдесят четыре. -- Ладно. Скажем -- сорок пять. Ты выглядишь -- зашибись! Обьясняю: заклеил двух телок. Придут к пяти. У меня -- две бутылки самогона, баночка килек и... вот твой тортик. Одна, чернявенькая, тебе. Не то евреечка, не то армянка. Они, знаешь, какие заводные? Только туда рукой, а ее уже всю трясет! А вторая, беленькая, мне. Годится? После захочешь -- махнемся. Они, по-моему, на что хошь подпишутся! И главное -- потом не надо три дня на конец заглядывать. Одна в судомойке, вторая на раздаче в каком-то пищеблоке. А там, сам знаешь, осмотр за осмотром. Так что и тут порядок в танковых войсках! Учись! -- Видите ли, Митя, дело в том, что я вряд ли смогу... -- Главное, не тушуйся, Женька! Я ж с тобой! Сели, по стакану, килечка-шмилечка, две-три дежурные хохмы, гасим свет и... понеслась по проселочной! -- Вы меня не поняли, Дмитрий Иванович. Я сегодня приглашен в гости. На день рождения. -- Вот так уха из петуха! -- растерянно чешет в затылке Митя. -- Что ж мне с двумя-то делать?.. Евгений Анатольевич оглядывает здоровенного Митю и говорит: -- Да вы и с двумя справитесь. -- Я не за себя боюсь. Я и троих до мыльной пены загоню. Лишь бы они из-за меня не перецарапались... Мне сейчас эта гласность совершенно ни к чему. -- А вы надолго? -- вежливо спрашивает Евгений Анатольевич и начинает переодеваться. -- Да нет! Всего-то на пару дней. Специально на сутки раньше выехал -погулять... -- Командировка? -- На партактив вызвали, будь он неладен! Будто мы там у себя в горкоме все пальцем деланные! Да, Евгений, подвел ты меня. Сильно подвел! От холодного ветра Мишка прячется в телефонной будке, стоящей неподалеку от Настиного дома, и неотрывно следит за проездом, откуда должна появиться Настя. Но вот и Настя. Тащит тяжеленную сумку. С перевязанной головой под "адидасовской" шапочкой Мишка выползает из своего укрытия и неверными шагами идет Насте навстречу. Увидев Мишку, Настя останавливается у своего подъезда, улыбается и приветливо говорит ему: -- А я уж думаю, куда ты подевался! Хорошо, что встретила... И тогда Мишка бежит к ней радостно и раскрепощенно. -- Тихо, тихо, тихо, -- останавливает его Настя. -- Я тут для тебя одну любопытную книжечку достала. Как будущему юристу... Настя вытаскивает из накладного кармана продуктовой сумки небольшую книжку с бумажной закладкой в середине. -- Называется "Уголовный кодекс РСФСР". Вот слушай... -- Настя открывает кодекс в месте закладки и начинает читать вслух: -- "Статья сто девятнадцатая. Половое сношение с лицом, не достигшим половой зрелости, наказывается лишением свободы до трех лет. Те же действия, сопряженные с удовлетворением половой страсти в извращенных формах..." На это у тебя, слава богу, ума не хватило, так что, думаю, трех лет вполне достаточно. Держи! Она сует Мишке за пазуху кодекс и добавляет без всяких улыбок: -- И учи это наизусть, сволочь. Если еще ко мне хоть один раз приблизишься -сидеть тебе от звонка до звонка! Понял, дерьмо собачье? И вали отсюда, чтобы я тебя больше никогда в жизни не видела! "Малыш"... И Настя входит в свой подъезд. Бабушка лежит под свежим пододеяльником. На ней какой-то пестрый, праздничный халатик, головка тщательно причесана. В комнату входит Нина Елизаровна: -- Мамочка, я хочу прикрыть к тебе дверь. Там на кухне такое! Настя, дуреха, во все чеснок сует. Шурует -- просто загляденье! Я ее, по-моему, такой еще в жизни не видела! Бабушка в упор, не мигая, смотрит в лицо дочери. -- Тебе что-то нужно? -- не понимает Нина Елизаровна. Но старуха отводит глаза, и Нина Елизаровна закрывает дверь. Теперь взгляд Бабушки скользит по стене с фотографиями и останавливается на старом снимке начала пятидесятых. Бабушка тех лет сидит на гнутом венском стуле, а сзади, обняв ее за плечи, стоит двенадцатилетняя Нина с ровненькой челочкой над бровями. Бабушка все вглядывается и вглядывается в эту фотографию, и лицо дочери заполняет остатки ее сознания... ...Плохо и скудно одетая девочка Нина -- самая старшая среди полутора десятка маленьких ребятишек, закутанных в какое-то немыслимое тряпье. Нина учит малышей играть в "классы", сама скачет с ними на одной ноге, кого-то утешает, кому-то вытирает нос, помогает крутить скакалку... Вокруг ни деревца, ни кустика -- только вытоптанный сотнями ног земляной плац... А потом бабушкино сознание расширяется, и она уже видит за плацем бараки, а впереди -- высокий бетонный забор с металлическими штангами, загнутыми внутрь зоны... И туго натянутую колючую проволоку между этими штангами... И вышки с часовыми по углам забора... Вот и сама Бабушка... Она стоит в общем сером замершем строе женщин-зэков. А за спиной этого строя играют в "классы", прыгают, смеются и плачут их дети. Дети, живущие в лагере со своими заключенными матерями... Но вот строй по команде поворачивается и становится колонной. Конвой берет оружие наизготовку. Распахиваются ворота зоны, и женскую колонну уводят на работы за пределы лагеря. Девочка Нина, с челкой из-под платка, смотрит вслед колонне -- ждет, оглянется мать или нет... Оглянулась! Да еще и рукой помахала!.. И счастливая улыбка озаряет лицо голодной одиннадцатилетней Нины. Остаются на плацу только Нина да десятка полтора заключенных ребятишек -- от трех до восьми лет... На Ленинградском проспекте, в аэровокзале, Лида протаптывается к кассовому окошку и робко спрашивает: -- Вы знаете, у меня на завтра, шесть десять утра, билет "Москва -- Адлер"... Я не могла бы его поменять? -- На что? -- слегка раздраженно спрашивает кассирша. Лида вздыхает, проглатывает комок, собирается с силами и говорит: -- На деньги... Она открывает дверь квартиры, когда Нина Елизаровна и Настя уже вовсю готовят на кухне разную еду к бабушкиному дню рождения. -- Ой, как здорово! -- в восторге кричит Настя. -- Лидуня пришла! -- Тебя пораньше отпустили? -- радуется Нина Елизаровна. -- Да, мои родные! Да, мои хорошие! -- Лида выгружает из сумки бутылку водки, бутылку коньяка, роскошную яркую бутылку "Чинзано". -- Оказывается, меня еще вчера отпустили и вообще заменили! Несмотря на то что последнюю фразу Лида произносит с очаровательной ироничной непосредственностью, Настя и Нина Елизаровна успевают тревожно переглянуться. -- Откуда это, Лидочка? -- осторожно спрашивает Нина Елизаровна. Но Лида пропускает вопрос матери мимо ушей и звонко, чуточку излишне нервно предлагает: -- Девушки вы мои любимые! Давайте, пока никого нет, шлепнем по-разминочному рюмашу просто так -- друг за друга! Я -- водку. -- Я -- коньяк, -- говорит Нина Елизаровна. -- Я -- капельку этой штуки... -- Настя показывает на "Чинзано". -- Это "Чинзано", дурашка! -- кричит Лида.-- Италия! Напиток богов! Каждая открывает "свою" бутылку, наливает, чокаются, и Лида одним махом выпивает полную рюмку водки, Нина Елизаровна -- половину рюмки коньяку, Настя отпивает самую малость. Она видит на бутылочных этикетках чернильные печати: -- Ресторанные? -- Сколько же это стоит?! -- пугается Нина Елизаровна. -- Девочки! Кисаньки вы мои! -- в голосе Лиды уже появились хмельные интонации. -- Плюньте! Какая разница -- сколько? Откуда? Пусть наш дом будет полная чаша! Тут Лида не выдерживает нервно-веселого напряжения и, разрыдавшись, падает на стул, обхватив руками голову. Нина Елизаровна и Настя бросаются к ней, но в эту секунду раздается звонок в дверь. -- Боже мой! Кого черт несет раньше времени?! -- Нина Елизаровна силой поднимает Лиду, тащит ее в ванную: -- Доченька... Любимая, успокойся, маленькая моя... Успокойся, девочка... Настя!!! Открой дверь! Займи как-нибудь... ...Без пиджака, в женском фартуке с оборочками, Евгений Анатольевич сидит на кухне и чистит картошку. Настя нарезает хлеб, великосветски прихлебывает "Чинзано": -- Ах, Евгений Анатольевич! Вы уж извините, что я вас так напрягаю, но когда собираются, как сказала мама, т о л ь к о с в о и... -- Что вы, Настенька! Наоборот, мне очень приятно... Шумит вода в ванной, доносятся до кухни всхлипы, какое-то неясное бормотание. Настя осторожно прикрывает ногой застекленную дверь кухни и говорит с преувеличенной экзальтацией: -- Обожаю "Чинзано"! Италия... Напиток богов! Правда, сейчас, когда я готовлюсь стать матерью... -- Как? -- улыбается Евгений Анатольевич. -- Я говорю, приходится ограничивать себя перед родами. -- А-а! -- Евгений Анатольевич весело смеется и тут же включается в игру: -- И когда же это должно произойти? -- Месяцев через семь, через семь с половиной... Шум воды прекращается, и слышен голос Нины Елизаровны: -- Настюша, у нас кто-нибудь есть? -- Все нормально, мамуля! Только с в о и. -- Иди, Лидочка, одевайся, я пол подотру, -- слышится голос Нины Елизаровны. Дверь ванной распахивается, и оттуда с мокрой головой, почти голая, выходит зареванная Лида. Увидев незнакомого мужчину в фартуке с оборочками, Лида взвизгивает, прикрывает грудь руками и скрывается в комнате с криком: -- Идиотка малолетняя!!! Настя спокойно приканчивает рюмку с "Чинзано" и спрашивает у смущенного и растерянного Евгения Анатольевича: -- Как, по-вашему, Евгений Анатольевич, Бермудский треугольник действительно существует или это так -- трепотня, чушь собачья?.. Намазанные, приодетые и причесанные Нина Елизаровна, Лида и Настя, а также Евгений Анатольевич, в фартуке с оборочками, заканчивают накрывать праздничный стол в большой комнате. -- Ты почему в джинсах? -- шипит Нина Елизаровна на Настю. -- Мне так удобнее, мам. Евгений Анатольевич, будьте добры, принесите, пожалуйста, блюдо с языком. Оно в кухне на подоконнике. -- Один момент! -- и Евгений Анатольевич с удовольствием бежит в кухню. -- Какой еще язык? Откуда у нас язык? -- удивлена Лида. -- Анастасия -- добытчица. Волчица! -- отвечает Нина Елизаровна. -- Ох, как я не люблю этого! Все эти дела торгашеские... -- А жрать любишь? -- в упор спрашивает Настя. -- Очень. Но... -- Вот и заткнись, -- говорит ей Настя. -- Девочки! -- Нина Елизаровна показывает глазами на входящего с блюдом Евгения Анатольевича. -- Девочки! Раздается несмелый короткий звонок. -- Твой пришел, -- говорит Нина Елизаровна Насте. Настя бросается в переднюю. Евгений Анатольевич поспешно снимает фартук, но запутывается в завязках на спине. Нина Елизаровна подходит к нему сзади, помогает развязать тесемки: -- Да не нервничайте вы так, Женя... В прихожей Настя повисает на отце: -- Папуля! Ура!.. А я тебе киндзу купила! Александр Наумович смущенно улыбается -- руки у него заняты кларнетом в футляре, огромным букетом цветов, туго набитой сумкой. Он чмокает Настю в макушку: -- Ну, погоди, погоди, дочура... Через голову Насти он печально-влюбленно смотрит на Нину Елизаровну, видит рядом с ней незнакомого мужчину и тут же говорит быстро и сбивчиво: -- Лидочка! Здравствуй, детка... Настюхочка, возьми пакет... Тут тебе ужасно семитские кроссовки и... Нинуля! Ниночка, поздравляю тебя с днем рождения мамы! Мои прислали еще и лекарства для нее из Тель-Авива... Самое эффективное средство для послеинсультников! Буквально чудодейственное! Патент на это лекарство у Израиля закупили буквально все страны мира. Ну, кроме нас, естественно... Лида и Нина Елизаровна целуют Александра Наумовича, Настя помогает отцу снять пальто. -- Сашенька, познакомься, пожалуйста, это Евгений Анатольевич -- мой друг. Евгений Анатольевич, а это мой второй муж -- отец Насти. -- Гольдберг, -- представляется Александр Наумович. -- Не против? -- Что?.. -- не понимает Евгений Анатольевич. -- Это папа так бездарно шутит, Евгений Анатольевич. Не обращайте внимания, -говорит Настя. -- Неудавшийся вундеркинд, вечная запуганность, три класса церковно-приходского хедера... -- Что же вы так о папе, Настенька, -- огорчается Евгений Анатольевич. Но Александр Наумович весело смеется, удивленно и гордо разглядывая Настю, и говорит: -- Девочки, распатроньте сумку до конца. Я там ухватил какой-то продуктовый заказик в нашем театре. Ничего особенного. Вы же знаете, оркестру, как всегда, в последнюю очередь и что останется. Но все-таки... Вдруг вам пригодится. Но тут раздается второй звонок. Он совершенно не похож на звонок Александра Наумовича -- долгий, требовательный и, кажется, даже в другой тональности. -- А это -- твой, -- говорит Лиде Нина Елизаровна. Появление Виктора Витальевича категорически отличается от прихода Александра Наумовича. Никакой суетливости, никакого смущения. Каждое движение его крупного тела, облаченного в дорогой костюм, исполнено самоуважения и достоинства. -- Здравствуй, Лида, -- он подает дочери горшочек с цикламенами и небольшой электрический самовар, расписанный хохломскими узорами. -- Это бабушке. Как она? -- Спасибо, папа. -- Как жизнь, Настя? -- и, не ожидая ответа, протягивает Нине Елизаровне бутылку дорогого коньяка: -- Здравствуй, Нина. Поставь на стол, пожалуйста. -- Здравствуй, Витя, раздевайся. Виктор Витальевич еле кивает Александру Наумовичу и вопросительно поднимает брови, глядя на Евгения Анатольевича. -- Это мой близкий друг Евгений Анатольевич, -- с легким вызовом говорит Нина Елизаровна. -- Познакомьтесь, Женя. Виктор Витальевич -- мой первый муж. Отец Лидочки. -- Очень приятно, -- радушно улыбается Евгений Анатольевич. Но Виктор Витальевич сразу же делает попытку определить разницу положений: -- М-да... Забавно. Ну что ж. Вы знаете, я только что с заседания президиума коллегии... -- Это наверняка безумно интересно, -- безжалостно прерывает его Нина Елизаровна. -- Но если ты поможешь расставить стулья... Сильно хмельной Мишка сидит в детском "Кафе-мороженом". А вокруг -- мамы с маленькими ребятишками, бабушки с внуками, за угловым столиком -- здоровый парняга с двухлетним сынишкой на руках, с женой и детенышем в складном креслице на колесиках. Допивает Мишка шампанское, отыскивает мутным глазом официантку: -- Еще фужер!.. -- Уже четвертый, -- говорит официантка и кладет Мишке счет. -- Не считай. Неси! -- Мишка бросает двадцать пять рублей на стол и неожиданно для самого себя говорит: -- Я за вас кровь в Афгане проливал! Официантка приписывает к счету, дает сдачу и приносит Мишке шампанское. Отхлебывает Мишка полфужера, обводит соловым взглядом столики, и начинает ему казаться, что за каждым столом сидит Настя!.. За одним -- Настя кормит с ложечки годовалого... За другим -- Настя с двумя близнецами!.. За третьим -- Настя с грудным младенцем на руках!.. За четвертым, в углу, -- Настя с малышом в складном креслице, а рядом с Настей -- молодой, здоровый парняга с двухлетним сынишкой на руках... Мишка залпом допивает фужер и кричит истошно на все кафе: -- Настя!!! Настя!.. -- и роняет голову на стол. В испуге начинают плакать дети. Молодой, здоровенный парень передает жене сына и... ...выезжает из-за стола в инвалидной коляске. Он подкатывает к Мишке и трогает его за плечо: -- Не шуми, браток. Дети пугаются. Мишка поднимает тяжелую голову, тупо смотрит на парня: -- А ты кто такой? -- Да никто я. Не шуми. -- Я Афганистан прошел! -- кричит Мишка и начинает сам верить в то, что воевал в Афганистане. -- Один? -- спрашивает парень. -- Чего "один"?.. -- Один прошел что ли? -- Я душу свою там оставил! -- А я -- ноги. Чего же теперь, детей пугать? Уходи отсюда. -- Извини... Извини, корешок, -- лепечет Мишка. В большой комнате за накрытым столом все сидят полукругом, лицом к распахнутой двери бабушкиной комнаты, а Виктор Витальевич стоя произносит тост: -- "...коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!.." -- настоящая русская женщина, прошедшая вместе со своей страной, своей Родиной, тяжелый и славный путь, сумевшая сохранить и твердость характера, и нравственную чистоту своей души. Да, да! Души!.. "Души прекрасные порывы" старейшины этой семьи в трудные годы стагнации дали возможность ее дочери, моей бывшей жене, закончить исторический факультет университета имени Михайлы Васильевича Ломоносова, а нашей дочери Лидии получить диплом института Плеханова! Смею надеяться, что и младшая ее внучка -- Анастасия, если сумеет избежать нынешнего тлетворного и разлагающего влияния некоторых, "родства не помнящих" сил, пытающихся сегодня ошельмовать и принизить весь пройденный нами более чем семидесятилетний путь, тоже станет полезным членом общества. И перефразируя строки одного из лучших поэтов нашей эпохи, так и хочется пожелать вам, уважаемая виновница сегодняшнего торжества: лет до ста расти Вам без старости! Год от года цвести Вашей бодрости!.. Виктор Витальевич заглядывает в бабушкину комнату и приветственно поднимает рюмку: -- Стоя! Стоя! За бабушку все пьем стоя! Все послушно встают. Лида бросает взгляд на отца и даже глаза прикрывает от стыда и злости... Евгений Анатольевич, ошарашенный тостом Виктора Витальевича, смотрит на Нину Елизаровну. Та успокоительно берет его за руку и говорит прямо в маленькую комнату: -- С днем рождения тебя, мамочка! Поправляйся! -- Привет, бабуля! -- кричит Настя и толкает отца коленом. С трудом сдерживая смех, Александр Наумович подмигивает Насте и залпом выпивает рюмку водки. Все, стоящие у стола, тянутся бокалами в сторону бабушкиной комнаты... ...а Бабушка неподвижно лежит в своей старинной кровати красного дерева и очень смахивает сейчас на покойницу: глаза закрыты, количество и расположение поздравительных цветов, окружающих ее сухонькое, бездыханное тельце, совершенно соответствует погребальному. Так как это приходит в голову одновременно всем -- то и оцепенение тоже становится всеобщим и жутковатым... Длится оно, к счастью, всего несколько секунд, потому что Бабушка вдруг приоткрывает один глаз и чуть подрагивает пальцами правой руки. Все облегченно вздыхают, шумно садятся за стол и начинают быстро закусывать... -- Неужели это настоящий язык?! -- в восторге восклицает Александр Наумович. -Откуда?! Я уже забыл, как он выглядит! В вагоне метро пьяный Мишка нависает над сидящим молоденьким сержантом милиции. У сержанта слипаются глаза от усталости: -- Слушай, друг... Я с дежурства. Сутки не присел. Понял? Отвяжись ты от меня, ради Христа! -- А если она скажет, что мы... это самое... Вернее, она... Так сказать, добровольно? -- спрашивает Мишка. -- Все едино -- сидеть тебе как кролику. -- А если я люблю ее? -- Вот и люби. Сидя. И тебя там, в колонии... любить будут. -- Как это? -- Как, как! Через задницу -- вот как! Там, кто за малолетку попал -- сразу оприходуют! -- Так я и дался! -- Спрашивать тебя будут. Ножик к глотке и... Как ее звали? -- Настя. -- Вот и ты у них весь свой срок будешь -- "Настя"! Поезд замедляет ход. Милиционер видит название станции, вскакивает, продирается к выходу. Мишка придерживает его за рукав: -- Погоди... Я еще спросить хотел... -- Пошел ты! -- вырывается от него сержант. -- Из-за тебя остановку свою проехал! Нашкодят, сволочи, а потом... И выскакивает из вагона. А поезд увозит Мишку далеко. На кухне Нина Елизаровна держит поднос с чайной посудой и спрашивает Евгения Анатольевича: -- Донесем? У него руки заняты чайником, заваркой, тортиком... -- Вдвоем-то? -- улыбается Евгений Анатольевич.-- Да запросто! Они осторожно выбираются из кухни: -- Знаете, Женя... Может быть, мне действительно съездить к вам ненадолго? Я так давно не была на море! Вы мне завод покажете... Евгений Анатольевич счастливо прикрывает глаза, наклоняется и целует Нине Елизаровне руку, держащую поднос. -- А дом пока возглавит Лида, -- шепчет ему Нина Елизаровна. -- Так сказать, пробный шар... Когда они садятся за стол, Виктор Витальевич поднимает рюмку: -- А теперь -- за Лидочкин отпуск! За Лидочкин Адлер! Нина Елизаровна, Настя и Евгений Анатольевич переглядываются. -- Нет, -- решительно говорит Лида. -- За отпуск мы пить не будем. Тем более, за Адлер. -- Но тебе же на работе дали отпуск?! -- Да. И я постараюсь использовать его на поиски другой работы. -- Я прошу объяснений! -- требует Виктор Витальевич. -- Ну не хочет Лидочка ехать в этот вонючий Адлер! -- резко говорит Нина Елизаровна. -- Наверно, у нее есть свои соображения. -- Какие еще соображения?! Пусть скажет! -- "А из зала кричат -- давай подробности!" -- поет Настя. -- Действительно! Какие у простого советского человека секреты от коллектива?! Общественное превыше личного! Да, Виктор Витальевич? -- Тебя вообще пока никто не спрашивает, сопливка! Александр Наумович шлепнул рюмку водки, жестко сузил глаза: -- Я попросил бы вас, Виктор Витальевич, разговаривать с м о е й дочерью в ином тоне. -- Все, все, все! -- вскакивает Лида. -- Сашенька! Не обращайте внимания... А ты, папа, не смей цепляться к Насте! К вопросу об отложенном отпуске! Лида достает из комодика пятьдесят рублей и яркий пакет с купальником. Проходит в комнату Бабушки, кладет пятидесятку на столик у кровати: -- Бабуля! Милая... Я возвращаю тебе эту дотацию, которую наверняка у тебя выпросила для меня мама... Это раз! Второе. -- Лида подходит к столу, обнимает сзади Настю за плечи: -- Настюха! Прими в дар купальничек. Не обессудь, старушка, Гонконг, дешевка, всего пятьдесят рэ. Но от чистого сердца. -- Что ты, Лидуня, -- растроганно произносит Настя. -- Купальник -- прелесть! О таком мечтать и мечтать... Просто он мне сейчас совсем ни к чему. -- К лету, Настюшка. Бери! -- К лету -- тем более... Не нужно, Лидуня. Оставь себе, родная. -- Почему? -- огорчается Лида. -- Да потому, что я уже месяца полтора-два как беременна. Представляешь, как я буду выглядеть летом? -- улыбается ей Настя. Над столом нависает жуткая тишина... ...Бабушка смотрит в большую комнату. Тревожно вздрагивает правый уголок беззубого рта. Она поднимает руку, цепляется за веревку от рынды и... Бом-м-м!!! -- медный гул тревожно заполняет квартиру. Настя бросает взгляд на часы и включает телевизор. Неподалеку от Настиного дома из уличной урны валит дым, вырываются языки пламени. Продрогший и нетрезвый Мишка методично вырывает из уголовного кодекса страницу за страницей, бросает их в полыхаюшую урну. -- Хулиган! -- несется из форточки на третьем этаже. -- Вот я сейчас в милицию позвоню! Мишка поднимает печальные глаза, бормочет себе под нос: -- Вали, тетка... Звони. Я уже в тюрьме... На экране телевизора Хрюша склочничает со Степашкой, а "дядя Володя" сладким голосом изрекает тоскливые дидактические истины... Со своего ложа Бабушка неотрывно следит за экраном. Теперь за столом все сидят так, чтобы не перекрывать Бабушке телевизор. Первый шок от Настиного сообщения прошел, и в комнате стоит дикий гам. Только Евгений Анатольевич испуганно помалкивает, не считая себя вправе вмешиваться в чужие семейные дела... -- Я сейчас же звоню прокурору района -- это мой старый товарищ -- и мы этого мерзавца изолируем минимум лет на десять! -- говорит Виктор Витальевич. -- Так я его вам и отдам! Держите карман шире! -- заявляет ему Настя. -- И про десять лет не смейте врать! Статья сто девятнадцатая, часть первая -- до трех лет! И все! -- А мы оформим это как изнасилование! -- А я на вас -- в суд за клевету! И не лезьте не в свое дело! -- Но он же тебя предал!!! -- кричит Нина Елизаровна. -- Он посмел усомниться... -- Он перетрусил, мама! Испугался, и от страха, как дурак... -- Нужно немедленно организовать аборт! -- заявляет Виктор Витальевич. -- Лида, у тебя есть свой доктор по этому профилю? -- Откуда?! -- Но ты же взрослая женщина... -- У меня хахаль был достаточно опытный и осторожный! -- Хорошо. Достанем. Аборт необходим! Александр Наумович выпивает рюмку водки, складывает из своих длинных музыкальных пальцев выразительную фигу и сует ее под нос Виктору Витальевичу. -- Молодец, папуля! -- восхищается Настя. -- Ешь киндзу! -- Яблочко от яблоньки... -- язвит Виктор Витальевич. -- Ну зачем же так? -- брезгливо говорит Евгений Анатольевич. -- А вы-то тут при чем? -- взрывается Виктор Витальевич. -- Он при чем! Он при чем! Он -- мамин друг! -- кричит Настя. -- Но почему Настя?! Почему она?! -- бьется в истерике Лида. -- Это я... Я должна была! Сейчас моя очередь рожать! -- Лидка, милая, прости меня... Так получилось... -- умоляет ее Настя. -- Я этого сама хотела! Очень! Очень! Очень! -- Как ты можешь говорить об этом так бессовестно?! -- стонет Нина Елизаровна. -- Этого стесняться надо! -- Да почему?! Почему, черт бы вас всех побрал?! -- орет Настя. -- Я хочу родить ребеночка -- чего я должна стесняться?!! Ты двоих родила -- не стеснялась же?! -- Я от мужей рожала! -- в защиту своей нравственности Нина Елизаровна широким жестом обводит стол с мужьями. -- Тебе никто не мешает еще раз родить от Евгения Анатольевича! Пожалуйста! -- Дура! Замолчи сейчас же! -- в ужасе кричит Нина Елизаровна. -- В конце концов, это отвратительно и противоестественно, -- говорит Виктор Витальевич. -- Забеременеть в пятнадцать лет... Александр Наумович выпивает рюмку, закусывает и замечает: -- Вот если бы вы, Виктор Витальевич, забеременели -- это было бы и отвратительно, и противоестественно. А девочка в пятнадцать лет... Чуть рановато... Но -- ничего страшного. -- Может быть, для вашего племени и ничего страшного, но вы живете в России, сударь! И извольте этого не забывать! -- Послушайте, вы ведете себя уже непристойно, -- неожиданно твердо говорит Евгений Анатольевич. -- Эдак можно бог знает до чего договориться. Но Виктора Витальевича уже не остановить: -- Что же это вы, Александр Наумович, в прошлом году со своей мамашей, сестричкой, ее мужем и племянниками туда не выехали? Где же ваш хваленый "голос крови"? Александр Наумович улыбается, наливает себе водки и выпивает: -- Мой "голос крови" -- в любви к моей дочери. К Ниночке -- женщине, которая ее родила... К вашей Лиде, которая при мне стала хорошим взрослым человеком... И в дурацком, чисто национальном, еврейском оптимизме -- в извечном ожидании перемен к лучшему. -- Папочка... -- Настя целует отца в лысину. -- Киндзу хочешь? Виктор Витальевич вздыхает и скорбно произносит: -- О чем может идти речь, когда великую страну раздирают пришлые, чуждые и изначально безнравственные... -- Да заткнись ты! -- рявкает Лида. -- Что за гадость ты мелешь?! И отодвинься сейчас же! Ты бабушке перекрываешь телевизор. -- Что же делать?! Что же с Настенькой-то делать? -- заламывает руки Нина Елизаровна. -- Женя! Ну хоть вы-то... -- Наше поколение... -- не унимается Виктор Витальевич. -- Плевать я хотела на ваше поколение! -- кричит ему Настя. -- Я свое поколение выращу! Такое -- какое вам и не снилось! Александр Наумович выпивает рюмку водки, берет Настю за уши, притягивает к себе и целует в нос. Так, как это делала Нина Елизаровна. И спрашивает тихо и серьезно: -- А кого ты хочешь -- мальчика или девочку? Тут Настины глаза наполняются слезами. Чтобы не заплакать, она усмехается, смотрит на мать, на Лиду, на Евгения Анатольевича и говорит: -- Девочку. Неотвратимо, как статуя поддавшего Командора, Мишка приближается к Настиному дому... На кухне тихо плачет Нина Елизаровна: -- ...и опять у нас роман не получается... Только что-нибудь решу -- все опрокидывается. Почему так не везет, Женечка? -- Ничего не опрокинулось, Ниночка... Ничего не изменилось! -- обнимает ее Евгений Анатольевич. -- Господи, Женя!.. Как же вы не понимаете, что изменения произошли чудовищные и необратимые! Одно дело, когда еще час назад я была матерью двух взрослых дочерей -- и это придавало даже некоторую пикантность, -- а другое, когда в одно мгновение я превращаюсь в старуху, в б а б у ш к у!.. -- И Нина Елизаровна снова начинает плакать. -- Какая вы бабушка?! Что вы говорите! Настя родит, дай ей Бог, только в июне. Ко мне мы должны поехать... -- Женя! Вы с ума сошли! Даже на два дня я не смогу оставить беременного ребенка! Мишка подходит к Настиной квартире, нажимает на звонок и не отпускает, пока по ту сторону двери не раздается раздраженный голос Нины Елизаровны: "Неужели никто не слышит звонка?!" Раздается щелчок, дверь открывается, и Мишка говорит: -- Я люблю ее, Нина Елизаровна... Из квартиры несутся шум, крики. Нина Елизаровна выходит на лестничную площадку, прикрывает за собою дверь. -- Я люблю ее, -- повторяет Мишка. -- Я без нее... Пусть посадят, пусть зарежут там... Позовите ее... -- Ты ее предал. -- Я больше не буду, -- вдруг по-детски говорит Мишка. -- Будешь. Один раз предал -- еще предашь. Это закон. И потом, ты уверен, что она именно от тебя беременна? Нина Елизаровна уходит в квартиру. Оскорбительно щелкает замок. Со звериным воем Мишка барабанит в дверь кулаками... Страшный стук несется по всей квартире! -- Я морду набью этому подонку! -- возмущается Виктор Витальевич. -- Он два года в десантных войсках отслужил. Он вас на куски разорвет, -- с удовольствием говорит Настя. -- Тогда милицию вызвать. -- Виктор Витальевич берет трубку. -- Положи трубку на место! -- приказывает Нина Елизаровна. Стучит Мишка кулаками в дверь, вопит истошно... -- Что ты мучаешь его, Настя?! -- кричит Лида. Пьяненький Александр Наумович наполняет водкой две рюмки: -- Я бы с удовольствием с ним познакомился. -- Ничего интересного, папа. Слабый, бесхарактерный, не очень умный, -- говорит Настя. -- Наверняка поддатый сейчас. Постучит немного, выйдут соседи по площадке, отправят его в каталажку. -- Нет. Этого допускать нельзя, -- Евгений Анатольевич встает из-за стола. -Это постыдно. Как его зовут? -- Мишка... -- Настя не на шутку встревожена.-- Осторожней, Евгений Анатольевич! Он все приемы знает. -- Ну да авось... -- и Евгений Анатольевич направляется к двери. Полумертвый, высохший бабушкин мозг заполняется страшным стуком. Челюсть отвалилась, рот кривится в беззвучном вопле, стекает слюна на подбородок, в широко открытых глазах дикий ужас... -- Настя-а-а!.. -- кричит Мишка и молотит в квартиру. Но тут дверь неожиданно распахивается, и Мишка видит перед собой Евгения Анатольевича, который говорит ему: -- Михаил, ты бы вел себя поприличнее. А то ты этим только Настю расстраиваешь. А в ее положении сейчас, сам понимаешь, огорчаться нельзя ни в коем случае. -- Ах ты ж, козел старый! Я счас из тебя, курва, такую макаку сделаю -- по чертежам не соберут, падла!.. -- орет Мишка. -- Ну что же ты так нервничаешь? Приди завтра, трезвенький, поговори как человек. А то соседи сейчас выйдут и отправят тебя куда следует. -- Как же! Выйдут! Никто носа не высунет! Ну, иди, иди сюда, бздила! -- Тьфу ты, боже мой... Ну как с тобой разговаривать, Миша? -- Да кому ты нужен, сука, со своими разговорами?! -- Вот это верно, -- опечаленно говорит Евгений Анатольевич. -- Видать, разговорами не обойтись. Не успевает Мишка принять боевую стойку каратиста, как Евгений Анатольевич дважды резко бьет его в солнечное сплетение -- слева и справа. Он подхватывает падающего, теряющего сознание Мишку, заботливо усаживает его на ступеньки, садится рядом и обнимает его за плечи: -- Ну, все... Все. Успокойся, сынок. Сейчас пройдет... Это ненадолго... Часам к двенадцати ночи обессиленные Нина Елизаровна, Настя и Лида, уже переодетые в старенькое, домашнее, с измученными лицами, сидят за опустевшим столом с грязной посудой, остатками еды и пустыми бутылками. Бабушкина комната прикрыта. Лида выливает себе в рюмку остатки коньяка. Нина Елизаровна нервно трет виски -- мучается головной болью. Настя достает пачку "Пегаса". -- О ребенке подумай, -- негромко говорит Лида. Настя благодарно ей улыбается, комкает пачку и бросает в кучу грязной посуды. И видит на комодике отцовский кларнет. -- Папа опять кларнет забыл... -- Ах, молодец Маринка! -- потягивает коньяк Лида. -- Ах, хваткая девка! Мощнейшая провинциальная закваска! А ведь какой серенькой мышкой приехала к нам на первый курс! -- Что же делать с квартирой? Надо что-то с квартирой решать, -- трет виски Нина Елизаровна. -- Появится маленький... -- Маленькая, -- поправляет ее Настя. -- Деньги, деньги... -- говорит Лида. -- Сейчас за деньги... -- Ма, давай красное дерево толкнем -- на него жуткие цены сейчас! -оживляется Настя. -- А на что не жуткие? -- усмехается Лида. -- Единственное, что от дедушки осталось, -- грустно говорит Нина Елизаровна. -- Да и не купит никто в таком виде. Реставрировать надо. Опять деньги! Господи-и-и! Да когда же мы жить-то начнем по-человечески?! Ну сколько можно? Ну смешно же прямо! Говорят, говорят, говорят! Уши ведь уже вянут! Не спит Бабушка -- внимательно слушает. С тоской оглядывает свою широченную кровать красного дерева... -- Ладно тебе, мамуль... -- Настя прижимается щекой к руке Нины Елизаровны. -И так разместимся как-нибудь. -- Мам, у нас выпить нечего? -- спрашивает Лида. -- После Александра Наумовича? Ты с ума сошла. -- Спокуха, девочки! -- и Настя достает из-за дивана бутылку с итальянским вермутом. -- Когда я увидела, что папа уже в мажоре, я тут же заныкала это. На дне бутылки плещется граммов сто, не больше. Настя разливает "Чинзано" по двум рюмкам -- сестре и матери: -- Вуаля! Кто -- добытчик? Кто -- волчица?! -- А себе, волчица? -- В глухой завязке. Или дети, или поддача! -- Мамуля, давай треснем за Настюху и... Пей, пей, мама! И будем исходить из реальных возможностей... Нам надеяться не на кого. -- Будь счастлива, дочура, -- смахивает слезу Нина Елизаровна. -- Настюхочка! Будь здорова, киска! Вперед! -- Лида выпивает свою рюмку: -Внимание! Только следите за мыслью. Если шкаф поставить вот так... А мамин диван вот сюда... -- Правильно! -- кричит Настя. -- То здесь встанет кроватка! Да? -- Оф корс, май систер! Стеллаж запихивается в нашу комнату... -- А комодик? -- спрашивает Нина Елизаровна. -- На помойку! Тогда Настина раскладушка совершенно свободно встает рядом с кроваткой и... -- Ну, правильно, -- прерывает Лиду Нина Елизаровна. -- И судно с бабушкиными делами можно будет выносить только мимо маленького. -- Ма-лень-кой!.. Сколько раз тебе говорить! -- Какая разница, если ребенок будет постоянно дышать миазмами?! -- Чем? -- Настя впервые слышит это слово. -- Ну, что в судне бывает из-под бабушки. -- А-а-а... Но не вечно же это будет? Когда-то же придет и конец. -- И тут, судя по тому, как одновременно замолчали мать и сестра, Настя понимает, что этого говорить не следовало. -- То есть я хотела сказать... -- Ну что ты за сучка, Настя! -- зло говорит Лида. -- Как у тебя язык повернулся?! -- Это же твоя б а б у ш к а... -- тихо говорит Нина Елизаровна. -- Сами же говорили: "исходя из реальных возможностей"... -- виновато бормочет Настя. В своей комнате Бабушка слышит Настин приговор и в панике поднимает трясущуюся правую руку. Цепляется скрюченными пальцами за веревку от колокола и резко дергает... Но привычного "Бом-м-м!!!" не раздается. Тяжелый медный язык корабельной рынды отрывается и падает Бабушке точно на голову. По истощенному, парализованному тельцу Бабушки пробегает предсмертная судорога, а в угасающем мозгу молниями несутся обрывки видений... ...Окровавленный Дедушка отшвыривает ее от своих ног... ...Подписывает, подписывает Бабушка протоколы! Друг ползет к ней, плачет, умоляет... ...Наматывает волосы Бабушки на руку помощник Друга, расстегивает ширинку форменных галифе... ...Вышки с часовыми... Строй заключенных женщин... Конвой... 3а строем одиннадцатилетняя Нина играет с маленькими заключенными детьми... И все! И кажется -- умерла Бабушка... Но Бабушка открывает глаза! Оглядывает комнату, фотографии... Поднимает правую руку, очень осмысленно рассматривает ее. Потом поднимает левую! И, наконец, встряхивает своей маленькой птичьей головкой с жидкими седыми волосенками... Мало того -- она пытается приподняться на локте, и это ей удается. Она садится, осторожно спускает тоненькие подагрические ноги на пол и, придерживаясь за столик, встает в полный рост!.. Удрученные концом разговора, Нина Елизаровна, Настя и Лида молча сидят за столом напротив двери в бабушкину комнату. Скрипнула дверь... Все трое переглядываются, прислушиваются и вдруг видят, как эта дверь начинает медленно открываться! От страха и неожиданности они застывают и немеют. Только глаза у всех троих становятся все больше и больше! Распахивается дверь, и в ее проеме, словно в картинной раме, появляется Бабушка -- седая, патлатая, в несвежей ночной рубахе с потеками... Чтобы не закричать благим матом, Нина Елизаровна зажимает рот руками... Лида в кошмаре хватается за голову... Настя сидит, не в силах оторвать глаз от этого невероятного явления!.. Бабушка стоит в проеме двери с фингалом под глазом, и вид у нее, прямо скажем, мерзкий. И наглый. И наступательный. И жалкий..