-- ХвастунишкаО
Подобрав один из разбежавшихся по всему салону помидоров, капитан ловко посылает его в рот.
-- Богдан! -- ужасается мама. -- Грязными руками!..
-- Вот и все, -- резюмировал капитан наиболее остросюжетную часть своего повествования и включил передачу, тронулся и стал дорассказывать уже в пути. -- Достал переноску, залез под машину: шланги тормозные так чистенько подрезаны. И ведь знали же, с-суки, что я не один!
-- Откуда знали? -- спросила Алина.
-- Они ж не во Львове это сделали: я б тогда и до дачи не доехал, -- уже там, на месте.
-- Здравствуйте-пожалуйте! -- возмутилась Алина. -- Такое безлюдье! Неужели не мог опросить-выяснить, кто тут ошивался?
-- Во-первых, кого ж опросить, когда сама говоришь: безлюдьеО
-- А во-вторых?
-- А во-вторыхО я, может, и без выяснений знал.
-- Знал?!
-- Все! -- отрезал капитан. -- Вопрос снят, тема закрыта! Как меня убивали, я рассказал. А кто убивал -- это другой вопрос, обсуждению не подлежащий!
Алина уже в курсе была, что, если он тк говорит, лучше к нему не приставать, но очередная смутная догадка мелькнула в ее голове.
Такую вот как раз, оцепенелую, прижавшую перед зеркалом к телу платье, но отражения не видящую, и застал ее поворот дверного ключа. Некому было быть, кроме Мазепы, о котором она как раз и думала, и Алина спросила, не сдвинувшись с места:
-- А ты знаешь? Я не верю тебе, что ты простил им эту историю с тормозами.
Капитан появился в дверях: с огромным букетом, с тортовой коробкою, перевязанной лентою.
-- Мне даже кажется, что тыО уже успел с ними рассчитаться. Иначе бы ты не былО таким.
-- Каким? -- поинтересовался капитан, подойдя к так и не обернувшейся ему навстречу невесте и нежно, легко провел пальцем по покрытой пушком позвоночной ее ложбинке -- сладкая судорога передернула Алину.
-- Влюбленным и беззаботным, -- ответила она и отбросила платье. -- Не трогай меня, Мазепа, не трогай. Поздно уже! -- заметила впроброс, надевая халат, и продолжила. -- И не только что не повел бы меня к маме -- сам постеснялся бы на глаза ей показываться.
Мазепа отстал от Алины, упал в мягкое кресло.
-- Ты меня как-то спрашивала, за что же я, собственно, не люблю журналистов. Так вот: за эти вотО психологические реконструкции.
-- За что за что?!
-- Видишь ли, все в жизни совсем не так!
-- Проще? -- спросила Алина с иронией.
-- Чаще всего -- проще, -- ответил он, и позой, и интонацией демонстрируя, что банальности, на его взгляд, обычно и заключают в себе правду. -- Иногда -- сложнее. И всегда -- не так! Но чтоб доставить тебе удовольствие оправданием твоей тонкой догадки о глубинных тайнах моего подсознанияО
-- Значит, рассчитался все-таки! -- не удержалась Алина поторжествовать.
-- Не так, не так поняла, -- помотал капитан головою.
-- А как надо было?
-- Так, -- ответил капитан: -- Уж коли не рассчитался, то, идя навстречу пожеланиям трудящихся пера и машинки, к маме я не поеду. Постесняюсь, так сказать, показаться на глаза.
-- Ну, Мазепа, -- приластилась Алина. -- Ну ты чего, обиделся, что ли? Вроде бы не обидчивыйО Ладно, подожди, я сейчас, -- и, подхватив первое попавшее под руку платье, чуть было не скрылась за дверью.
-- Постой-постой! -- догнал ее Мазепа голосом. -- Инструкции выслушай. Меня там внизу ждут.
-- Мы что, правда не едем? -- остановилась Алина. -- А чего ж я тогда все этоО -- обвела рукою следы приготовлений.
-- Чего уши зря вымыла? -- спросил капитан. -- Не зря, не зря, не волнуйся. К маме поедешь сама. Мне действительно надо срочно линять. Пиф-паф ой-ой-ой! Оч-чень нехорошее убийство.
-- Как -- сама?! Да мы ж с ней дажеО
-- Все! -- Мазепа встал и вмиг сделался жестким (парадоксально, но Алина, сама себе в этом, возможно, не признаваясь, больше всего любила его именно таким). -- Разговоры окончены. Не девочкаО Вот адрес. Вот торт. Вот цветы. Постараюсь тебя там еще застать. Целую. И не опаздывай: мама переволнуется, -- и капитан был таков.
-- Мазепа! -- крикнула было Алина вдогонку, но тут же и улыбнулась.
Постояла мгновенье, потом решительно оделась, взяла карточку с адресом, торт, цветы, пошла к выходу.
И встретилась со звонком в дверь.
-- Кто там? -- не то, что бы Алина была особенно опасливою, но, кажется, рассказ Богдана о кирпиче в подворотне и перерезанных тормозных шлангах так или иначе на нее повлиял.
-- Извиняйт, пожалюйст. Мне говорийлО -- донесся из-за полотна голос с сильным заграничным акцентом, -- что капитан Мазепа можно находийт здейс.
Алина накинула цепочку, осторожно приоткрыла дверь на щелочку. На площадке стоял здоровенный негр.
-- Не есть вольновайт! -- улыбался ослепительно.
-- А я и не волнуюсь, -- соврала взволнованная, встревоженная Алина.
-- Интерпол, -- пояснил негр и протянул сквозь щель ламинированную карточку с цветной его, негра, фотографией в верхнем левом углу.
Впрочем, Алине все негры казались на одно лицо.
-- Заходите, -- скинула цепочку, распахнула дверь.
-- Где йейст Мазепа?
-- ОнО он на работеО
-- А, тшортт! -- как-то не вполне по-американски выругался негр.
-- У него что: неприятности? -- эта мысль не давала Алине покоя с того самого момента, как впервые прозвучало слово "интерпол".
-- О, как можно?! Он нам, напротив, очень помогайл! Мы сегодня летайтО домойО из Киева. Я специально вырвайтс на часокО Делайт гуд бай. Сказать тенк ю. Передавайт приглашениеО И вот: маленький презент, -- негр достал из кармана ладную коробочку.
Алина открыла: поблескивая вороненым металлом, в коробочке устроился револьвер: не то "кольт", не то "смитт-и-вессон" -- Алина мало в них понимала, поняла только, что оружие серьезное, не игрушка-"зауэр"О
-- Патроны, -- доставал из бездонных карманов негр коробочку за коробочкою. -- КобураО Вы ему, надейяйтс, передайт? Сказайт -- Джон. Вы йейст жена?
Изменяя обычной своей, на грани наглости, невозмутимости, Алина закраснелась:
-- НевестаО
-- Не-фест? -- переспросил негр. -- Что это? Ах, нефест!.. Хорошо! оч-чень хорошо! -- разулыбался. -- О'кей! Извиняйт. Самолет. Рад был делайтО Тшортт! Знакомстфф, -- нашел слово и убежал, через три ступени на четвертую перескакивая непомерными ногами.
Алина снова открыла коробочку, поглядела завороженно на содержимое.
-- И чего они сегодня все так торопятся?..
-- Что, Алиночка? замучили мы вас стариковскими байками? -- встала в свою очередь мама Богдана -- совсем, оказывается, не такая, какою представляла себе ее Алина (надо думать, и банку с помидорами особенно к себе не прижимала даже в самый критический момент): светская, ироничная, красивая в свои сильно за шестьдесят (седина казалась специально напудренными буклями по моде пятнадцатого Людовика) -- и обвела комнату, которую и впрямь было разглядывать да разглядывать: десятки афиш, начиная еще с сильно довоенных, еще с польских лет; фотографии из спектаклей; макеты декораций, спрятанные от пыли под стеклянные параллелепипеды; костюмы на манекенах вроде портновских: что-то давнее, манкое и недосягаемоеО
-- Ой, что вы! -- не покривила Алина душою. -- Я и не ждала, что мне еще может быть так интересно!
-- Еще? -- изумилась богданова мама. -- Эх, мне бы ваше еще! Двадцать восемь -- это ж даже еще не молодость! А мы вот с отцом все! Прожили, так сказать, жизнь в чужих обличьях. Но этим, может, только и спаслись: век-то нам на долю выпалО людоедский. -- Согнала с лица грусть, улыбнулась. -- А то давай еще чайку, а? И наливочки.
-- Я ж за рулем, Олеся Викторовна! -- не то жалея и извиняясь, не то укоряя возразила Алина. Но за стол вернулась.
-- Домашнее производствоО -- не очень приняла всерьез Олеся Викторовна алинино возражение. -- Специальная вишня. Сериз. Можно сказать -- шерри-брендиО
Алина и сама принимала свои возражения не очень всерьез:
-- Я понимаю, ноО Ладно, одну рюмочку -- в чайО
-- А вот, Алиночка, вот что вам, наверное, будет не так скучно, как прочие стариковские реликвииО -- налив чаю, Олеся Викторовна полезла куда-то в угол, достала с нижней полки этажерки толстый, в парче, альбом. -- Богдашины фотографии.
Прежде чем поднять тяжелую обложку, Алина глазами и пальцами полюбовалась ее фактурою: где, когда, кто выпускал такие вещи?! На первой страничке голенький мальчик лежал на животе и, являя характер, изо всех сил удерживал головку. Алина подумала, что вот таким же, наверное, будет у них с Мазепою сын, и осталась довольна. От странички к страничке мальчик мало-помалу рос, обряжался сначала в короткие штанишки на лямочках (шея повязана огромным пышным бантом), потом в школьную форму, стрелял в пневматическом тире, обнимал за плечи двоих друзей: эдакие три мушкетера из пятого "б", красовался в первом взрослом костюме, -- ну, словом, все как везде, как в почти любом нормальном доме, и, если б не ее суженый был запечатлен в альбоме, Алина пролистнула б его быстро, с вежливо скрываемой скукою. Здесь же обнаруживалось столько интересного!
Вот, например (даже легкий укол ревности почувствовала, хоть сама над собою и улыбнулась за это иронически): фотография хорошенькой девушки с очень гордым выражением лица и надпись по полю: "Будущей знаменитости -- от меняО" М-даО Не больше не меньше: от меня! Во всяком случае, у былой соперницы тогда существовало преимущество в возрасте перед Алиной сегодняшнею!
Олеся Викторовна, глянув на фотографию, кажется, поняла алинины переживания и улыбнулась тоже: чуть-чуть, одними глазами, вокруг которых тут же образовалась сеточка морщин-лучиков, впрочем, не старивших ее, скорее наоборот.
-- Никак не могу понять, Олеся: и куда ж он запропастился! И борода: помнишь, в которой я играл Нушича?..
Алина оторвалась от лицезрения давней соперницы: в комнату вкатился на инвалидной коляске парализованный ниже пояса отец Богдана, судя по афишам и фотографиям -- в прошлом статный, неотразимый красавец, покруче Богдана.
-- Господи! -- если и с раздражением, то шутливым и добрым, сказала богданова мама. -- Да чего тебе этот макинтош дался?! На даче, может, оставилиО
-- Но интересно все-таки!.. -- болезнь погрузила былого красавца в свой замкнутый мир с непонятной посторонним иерархией ценностей: поиски какой-нибудь напрочь не нужной вещи могли занимать внимание старика и день, и неделю, и месяц, -- все же остальное отходило на второй план.
-- Успокойся, уймись, -- бросив на Алину извиняющийся, что ли, взгляд, Олеся Викторовна подошла к мужу, обняла, поцеловала в лоб. -- Не пугай Алиночку. Все найдется, все в свое время обнаружитсяО -- и повлекла, покатила коляску с ворчащим под нос мужем из комнаты.
-- Все в свое время обнаружится, -- тихонько, но все-таки вслух повторила Алина последнюю фразу будущей свекрови и снова взялась за альбом, но, задумчивая, листала его уже механически: мысль, смутная, неуловимая поначалу, наконец, прорезалась, обрела конкретность, заставила вернуться к фото юной надменной красавицы.
-- Нервный какой-то стал, суетливыйО Макинтош вспомнил сорокового годаО -- появилась хозяйка в гостиной и как бы ненароком заглянула невесте сына через плечо, издали заметив, что та снова смотрит на девичью фотографию.
-- Что это вы, Алиночка? Неужто ревнуете? Увы, увы, была любовь, была! И не одна. Но и то сказать -- Богдаше ведь уже не восемнадцать!
-- Расскажите, -- попросила Алина.
-- Жениться собирался, -- начала Олеся Викторовна и улыбнулась. -- В девятом классе! Я ему говорю: ты школу хоть окончи, паспорт получи. А он -- ничего, окончу. Она дождется. Он, знаете, и тогда был упрямый. А вокруг нее какие-то ребята кружили, постарше. Однажды встретили, избили. Очень сильно избили. Так после этогоО уже прямо демонстративно стал с нею ходить! Хороша, правда? Хозяйка жизни! А недавно в молочной встретила -- глазам не поверила. Пьет, опустиласьО на вид -- не меньше пятидесятиО По помойкам бутылок набрала -- сдавалаО
Отец снова вкатился в комнату.
-- Если б на даче, -- сказал, развивая навязчивую свою идею, -- я б знал. Мы ведь недавно ездили! Ладно-ладно, молчуО -- увидел недовольство на лице супруги.
Алина встала решительно.
-- Извините. Спасибо. Мне было очень приятно!
-- Вот видишь! -- бросила Олеся Викторовна мужу упрек.
-- Да что вы, что вы! -- подошла Алина к старику, ласково погладила ему пясть. -- Просто -- пора.
-- НуО -- развела Олеся Викторовна руками, -- дорогу, как говорится, знаете. Мы вам всегда рады. Заходите на огонек -- со стариками поскучать. А то Богдан у нас такой занятойО
Отец почему-то вдруг расплакался.
-- Ну чего ты, чего! -- подскочила к нему мать. -- ПерестаньО все отличноО -- и повезла из комнаты.
Алина замерла на мгновенье, потом быстро, крадучись подбежала к альбому, раскрыла безошибочно, вырвала портрет дерзкой красавицы, спрятала и едва успела вернуться в два прыжка к двери -- показалась Олеся Викторовна.
-- СпасибоО -- покраснела Алина, едва не пойманная с поличным, -- очень все было вкусноО и -- теплоО До свиданья.
Олеся Викторовна проводила Алину до дверей, заперла, вернулась в гостиную, раскрыла альбом столь же безошибочно и увидела то, что, в общем-то, и ожидала увидеть: пустой прямоугольник вместо фотографии.
-- Какая все же глупенькая, -- прокомментировала и снова проявила вокруг глаз морщинки-лучики.
Алинина "Ока" тем временем фыркнула мотором, мигнула фарами и резко взяла с места.
Навстречу ей показался "Шевроле не Шевроле", скрипнул, притормаживая, возникло даже ощущение, что улыбнулся. "Ока", однако, на улыбку отнюдь не ответила, а мрачно прибавила газу и, объехав изумленный "Шевроле не Шевроле", скрылась в перспективе, на прощанье как бы даже показав язык.
Ошарашенный "Шевроле не Шевроле" ткнулся вперед-назад, раздраженно разворачиваясь в тесноте улочки, но, когда ему это, наконец, удалось, -- маленькой беглянки и след простыл: "Шевроле не Шевроле" заглядывал во дворы и переулки, налево и направо, вертелся на перекресткахО
А Алина с украденною фотографией в руке вжалась в сиденье "Оки", припаркованной в темной глубине арки-подворотни, и без тепла смотрела, как проносится сперва в одну сторону, потом в другую обезумевший автомобиль капитана Мазепы.
Дверь отворилась: вошел капитан.
Алина захлопнула папочку, попыталась прикрыть ее непринужденным эдаким поворотцем фигуры и, как давеча перед Олесей Викторовной, -- сделала перед капитаном невинное лицо. Но как не прошел нехитрый алинин номер с мамой, так не прошел он и с сыном, только тот меньше деликатничал: подошел, отстранил невесту, взял том, полисталО
Фотография подруги юности выпала на пол вместе с черным трафаретом. Капитан поднял ее, аккуратно спрятал в карман.
-- Копаешь, значит? -- это были первые обращенные к Алине капитановы слова за сегодня.
Алина сидела молча, подавленная, но упрямая.
-- Ну, сестра его, сестра! Угадала. Адресок написать?
Мазепа подождал десяток-другой секунд, чтобы дать Алине возможность ответить, а, когда понял, что возможность эту использовать она не собирается, пододвинул чистый лист бумаги, достал ручку и, не присаживаясь, настрочил адрес, фамилию, имя и отчество.
-- Пиф-паф ой-ой-ой, -- произнес, продул воображаемый ствол от воображаемого дыма и вышел, аккуратненько, бесшумно прикрыв дверь.
-- Ты мне друг, Платон, но истина дороже, -- сказала Алина вслух, оторвавшись от созерцания пустого пространства, которое только что занимал капитан Мазепа, и спрятала адрес в нагрудный кармашек. Она, в общем-то, уже знала разгадку, но пока что это было интуитивное знание, нечестно подсмотренный в конце задачника ответ, поэтому просто необходимо было пройти шаг за шагом весь процесс собственно решения. Кроме того, и в задачниках -- редко, конечно -- встречаются опечатки.
Первый шаг решения, однако, кажется, относился в глубину времени на добрые два десятка лет. Алина сама выросла во дворе, так что оставалось только сделать поправку на разницу между Москвой и провинцией и на воздух, так сказать, эпохи. Алине показалось, что она сделала, и вот: юный, еще не шестнадцати= даже =летний Мазепа шагает по пустынной весенней полуночной улице, обняв за плечи красавицу с фотографии. Алина увидела фонарь и почувствовала, что именно под ним поцелует ее возлюбленный свою возлюбленную: пускай, дескать, знает весь мир! -- и нет нужды, что весь мир спитО
Сколько ни затягивай обратную дорогу, как ни кружи переулками, как ни пропускай без поцелуя ни один фонарь, рано или поздно расставаться приходится, и пара сворачивает в подворотню.
И тут же -- как им только не скучно, не лень было дожидаться, да еще тихо, не выдавая себя! -- несколько теней перекрывают арку и с той и с другой стороны. Зачем? убегать бы Мазепа не стал, -- впрочем, где им понять гордую душу молодого шляхтича!? -- меряют исключительно по себе. Ну, дальше тексты, приколыО как там это бываетО мат. Девочку отсылают, она сопротивляется.
-- Иди! -- кричит Мазепа. -- Иди! Ничего со мной не сделается! Они -- трусы! Я первому же глаза выткну!.. -- и принимает стойку, растопыривает рога среднего-указательного.
Но куда там!.. Это только у Бельмондо в кино получается на раз раскидать десяток-другой шпаны. Пока Мазепа изготавливается вперед, на него набрасываются сзади, валят, берут в кольцо -- и какие уж глаза выткнуть? -- свои б уберечь: парни даже не наклоняются к нему, колотят ногами по чему ни попало!..
Красавица с пронзительным визгом бежит через ночной двор, который и виду не подает, что слышит визг, колотит в окно первого этажа флигелька в глубине.
В комнате зажигается свет. Парень, похожий на красавицу, как брат бывает похож на сестру, и на покойного директора "Трембиты", как сын бывает похож на отца, появляется -- неглиже: черные трусы, синяя майка, -- в перекрещенной раме окна, толкает ееО
-- Убивают! Богдана убивают!
Брат одним махом перелетает подоконник, несется вместе с сестрою к арке, под сводами которой бьют уже не Мазепу, а бесчувственное мазепино телоО
-- Что же дальше? -- сама у себя спрашивает Алина. -- Неужели как кино-Бельмондо? Или повылазили-таки из квартир сонные бугаи-работяги, пришли на выручку? Нет, это вот -- вряд лиО Что же все-таки дальше?..
-- Свистнул? -- не очень соображает Алина.
-- А-га, -- подтверждает бывшая красотка. -- Вот так, -- и, оперев локти о грязную, в пивных лужицах, в рыбной чешуе пластиковую столешницу, вставляет в рот два пальца и шипит. -- В общем, не важно, -- резюмирует, удостоверившись, что свиста все равно не получится.
-- И что же? Они послушались? -- позволяет себе Алина усомниться.
-- Они-то? Как миленькие! Стоят -- прям' школьники, головы опустили. Один только залупнуться попытался, молоденький такой. Ты ж сам, говорит, сказал! А Коляня ему: заткнись, мол, и матом, матом. Вот так вот приблизительноО
-- Не надо, -- поморщилась Алина. -- Ради Бога -- не надо!
-- А-а-аО -- протянула женщина и высунула язык. -- Не н-нравится?! Брезгуешь?
-- Не нравится, -- твердо согласилась Алина и невнимательным взглядом в который ужа раз обвела жуткую эту пивную забегаловку на задворках.
-- А что Богдан?
-- Что Богдан, спрашиваешь? Ты мне пивка еще принеси пару кружечек, а то совсем что-то память отшибает.
Алина брезгливо взяла за нечистые ручки порожнюю посуду, пошла к стойке.
-- Б-богдан?.. А что -- Богдан?.. -- бормотала меж тем алкоголичка.
-- Ну да, -- соображала Алина, стоя в очереди к крану, которым управлял молодой крепкий парень, сам явно непьющий. -- Богдан был без сознания. Богдану потом впарили, что это Коляня его спас. -- Алина и не заметила, как сама -- мысленно, во всяком случае, принялась употреблять жаргонные словечки. -- На всю жизнь впарили! Привили чувство неистребимой благодарности. А как спас, как у него получилосьО -- мелочами Мазепа не интересуется. Верит в сильного человека и считает, что все тому по плечу. И подружка, конечно, ничего не рассказала. Коляня отговорил. Припугнул. Хороша подружкаО Не-ет, так запросто люди не спиваются!
Пива, наконец, налили. Алина, оберегая ношу, славировала между пошатывающимися мужиками. Былая красавица хватанула полкружки сразу, вытерла рукавом губы.
-- И ничего у нас после этого с ним не склеилосьО Богдан ходил, конечно. Гордый былО Сам себе доказывал, что не боится. Коляня вокруг него и так вился, и эдак. Только все равно -- ничего у нас с Богданом не склеилосьО А и чего могло быть? Мне -- семнадцать, ему -- пятнадцать. И семьи, можно сказать, разные. Воспитание. Красота красотою, а воспитаниеО -- и алкоголичка значительно подняла указательный палец. -- Потом родители увезли его куда-то. На летоО
Первая любовь допила пиво и добавила, следуя своей логике:
-- Я всегда знала, что его убьютО
-- Кого? -- испуганно спросила Алина. -- Богдана?
-- Коляню, КолянюО -- усмехнулась первая любовь. -- Богдан -- непотопляемый. Заговоренный, -- и отхлебнула из другой кружки. -- Даже странно, что так поздно убилиО НарывалсяО Наглый был чересчурО
-- Так вы, выходит, сейчас совсем одна? -- Алина никак понять не могла, жалко ей эту несчастную или не жалко.
-- А я и всегда совсем одна была, -- равнодушно сообщила несчастная. -- Ну, подкинет он мне тыщу. Ну, прогуляем ееО
-- А кто убил, не догадываетесь?
-- Я? -- изумилась алкоголичка и ткнула себя в грудь. -- Догадываюсь? -- после чего пьяно, истерично, надолго расхохоталась. -- Да если б всех, кто Коляню с удовольствием убил бы, собрать -- они в эту ресторацию не вместились быО
-- А, может, этот? -- с нелогичной надеждой спросила Алина. -- Ну, которыйО Ты же, который, говорит, сам сказалО А?
-- Этот? -- снова расхохоталась женщина. -- А чего? Может, и этотО Только навряд. Его и самого уже давно в живых нетуО -- хохотала, хохотала, хохоталаО
(Алина, впрочем, еще прежде чем спрашивала, прекрасно понимала, что не этот).
Хохот первой любви перешел в истерику, в припадок. Алина тронула женщину за плечо, та не отреагировала, и Алина поняла, что, кажется, не жалко. Ей самой даже как-то грустно стало от того, что не жалко, но поделать она не могла ничего, разве что перед самой собою притвориться -- Алина и притворилась.
-- Я пойду, ладно? -- спросила виновато, робко и, не дожидаясь окончания истерики первой любви, со всех ног побежала из гадючника -- мимо каких-то облупленных железобетонных заборов, мимо железнодорожной насыпи, мимо, мимо, мимоО
Впрыгнула в "Оку". Спрятала лицо в ладони рук, опертых о колени.
ОЮная красавица склонилась над недвижимым Мазепою: жив ли?
ОМолоденький парнишечка глядел на расходившегося Коляню не с укором даже -- с изумлением: ты же сам, понял, сказал!
Осам сказал!
ОсамО
"Нет! -- встряхнулась Алина, включила мотор. -- Не такой Мазепа человек, чтоб таиться, чтоб двадцать лет выжидать!"
Тронулась, миновала два светофора и, остановившись у третьего, сама себе возразила:
"Но что-то в этом все равно есть!"
-- Черная неблагодарность, Алина Евгеньевна, черная неблагодарность, -- начал, едва Алина появилась в дверях. -- Я предоставил вам столь уникальную для журналиста возможность, а вы только пару раз ко мне и заглянули. И то все как-то в суете, в суете, за разрешениями, за позволениями. Да что вы по стойке смирно-то стоите? Присаживайтесь, присаживайтесь! Помните, как вольно вы себя вели, когда впервые оказались в этом кабинете? М-да-аО удивительный все-таки феномен -- советский человек. Даже такой сравнительно независимый, как вы. Вроде бы и не служите у меня, такая же вроде свободная, как и раньше. А вот походили к нам месячишко-другой -- и пожалуйте: по стойке смирноО Шучу, шучу! Не делайте губкуО Хотя, как известно, во всякой шутке, ха-ха, есть доля шутки. Ну, как продвигается сбор материала?
Вошла секретарша с подносиком.
-- Знаете, Алина Евгеньевна, вы когда еще в первый раз должны были сюда прийти, послал ее, -- кивнул белый полковник в секретаршину сторону, -- за пирожными. До сих пор искала.
Секретарша закраснелась и бросила злой взгляд исподлобья.
-- Ну так что, понравился вам наш герой? Или как он теперь? -- ваш герой? -- продолжил полковник, когда секретарша вышла. -- ПрофессионализмО чутьеО интуицияО -- это все вы, разумеется, ухватили с полвзгляда.
Алина потупилась.
-- Позволю себе особо обратить ваше внимание на такие качества капитана Мазепы, как нравственная чистота, неподкупность, бескомпромиссность в борьбе с преступностью, -- пел полковник.
"И далась ему эта нравственная чистота!" -- молчала Алина.
-- А то, видите ли, всИ у нас в прессе: сращивание правоохранительных органов с мафиозными структурамиО коррупцияО А я вот вам -- на живом примереО
Полковник сделал значительную паузу. Алина подняла глаза, но, наткнувшись на твердый, немигающий взгляд, тут же снова и опустила.
-- Вы, кажется, хотели что-то сказать? Вам показалось, что в реальном облике капитана нечто не соответствует набросанному мною несколькими штрихами идеальному портрету советского милиционера? Или нет? Все соответствует? Верю-верю. Ваша профессиональная наблюдательность не пропустила б ни одной подозрительной детальки. А ваша безупречная честность не позволила бы их скрыть, несмотря даже на личную симпатию или, возможно, и более глубокое чувство. Да вы пирожные-то ешьте. А то Валечка обидится: два месяца бегала, доставалаО
Алина через силу откусила маленький кусочек.
-- Ладно, вижу, что не расположены к разговору. От важного, должно быть, оторвал. Свободны, свободны. Если что вдруг -- обращайтесь в любое время. Хоть ночью, хоть прямо домой, -- и полковник протянул карточку с телефоном.
Алина встала и, так слова и не сказав и не прожевав угощения, вышла из кабинета.
Отодвинулась внутренняя какая-то портьерочка -- бесшумно возник Шухрат Ибрагимович. Подошел к столу, запихал в рот пирожное, аппетитно задвигал челюстями.
-- Прижать, -- взглянул полковник в глаза московского гостя, -- на раз расколетсяО
Шухрат Ибрагимович, не прекращая жевать, выразил сомнение головным качанием, а чуть позже, освободив артикуляционный аппарат, произнес:
-- Такую пожалуй что не очень-то и прижмешь. Выбор делает. Понаблюдаем со вниманием. Может, и нам подскажет, как лучше себя повести. ВыгоднееО -- и засунул в рот очередной образец искусства львовских кондитеров.
Иван, богданов приятель, до сих пор не мог прийти в себя от недавней поездки и, тягая туда-назад рамку дешевенького диапроектора, пытался вернуться из обрыдлого отечественного быта в тот прекрасный эпизод жизни.
-- Видите?! Видите?! Я как-то раз прямо не удержался: носовой платок накрутил на палец и по тротуару провел!
-- Платок-то сохранил? -- с легкой, незлой иронией поинтересовался Мазепа. -- Не стираешь?
-- Зря смеешься. Ты не способен такое даже представить! Вот клянусь -- не способен. Не потому, что воображение бедное, а просто ни один совок, там не побывавший, представить себе не может, что и такая, оказывается, бывает жизнь. К бензоколонке подъезжаешь -- хоть бы запах какой! Для смеха! Случайная капелька упала на брюки -- найти не смог куда! Фантастика!
-- А я, значит, по-твоему, совок? -- задумчиво произнес Мазепа, в обнимку с Алиною устроившийся в низком, мягком, глубоком кресле, и, взяв с посверкивающего в неверных разноцветных отблесках диапроекции сервировочного столика четырехгранную бутылку, плеснул в стакан.
-- Ты ж за рулем, Богдаша! -- по-супружески укорила Алина.
-- Думаешь, мою тачку кто-нибудь в этом городе посмеет остановить?
-- А в высшем смысле?
-- В высшем? -- не понял Мазепа.
-- Ну, -- пояснила Алина, -- в смысле уважения к закону, как таковому? В смысле dura lexО
Капитан взял алинину руку в свою и демонстративно повертел на изящном пальчике бриллиантовое колечко.
-- Правы вы, Иван, правы! -- вздохнула Алина. -- Все мы тут -- совки! ТипичныеО
То ли положение хозяина обязывало отвлекать гостей от неприятных разговоров, то ли просто ни за что не хотелось ему возвращаться в окружающую реальность, только Иван пропустил перепалку мимо ушей и привлек внимание гостей к очередному изображению, придав голосу некоторую таинственность, а фразе -- интонацию намека:
-- А вот это вот как раз -- Объединенный Швейцарский Банк.
-- Тот самый, в котором у меня не лежит ни франка, ты это имеешь в виду?
-- Богдан! -- зашипел Иван и, повертев у виска указательным, скосился на Алину, добавил громко и выразительно. -- Тот самый, в котором ни у кого из нас не лежит ни франка!
-- Ой! -- изобразил капитан на лице, что крупно вляпался, и прикрыл рот обеими ладонями сразу, -- изобразил так натурально, что, не лукавый мгновенный взгляд на Алину, -- можно было и поверить. -- Ладно, пора, -- встал из кресла. -- На свадьбу-то придешь?
-- Чего это вы? -- зажег свет хозяин. -- Не интересно? -- кивнул на экран. -- Или обиделись? У меня еще две коробкиО
-- Сам же сказал: нам там не жить! Не выделывайтесь, девушки: слушайте полонез Огинского, -- отозвался Мазепа и, обняв Алину, направился к выходу. -- Да и некогда, -- развел руками у самой двери. -- Пиф-паф ой-ой-ой!..
-- Опять коробка, -- пояснил капитан, подойдя. -- Пиф-паф ой-ой-ой!
-- И опять -- покушение? -- ехидно поинтересовалась Алина.
-- Это вряд ли. Больше вроде некомуО На буксире тянуть умеешь?
-- Вот откажусь -- будешь знать! Сам все время ноешь: что это, мол, я -- такая чересчур самостоятельная: на своем транспорте!
-- Откажешься -- ноль-два позвоню. Еще раз, как типичный совок, использую служебное положение в личных целях. А виновата будешь ты.
-- Постой, -- сменила вдруг тон Алина. -- А в каком это смысле: больше некому?
-- Что -- больше некому? -- удивился капитан.
-- То! -- отозвалась журналистка. -- Я спросила: не покушение ли? а ты ответил: больше некому!
-- Я так ответил?! -- изумился Мазепа.
-- А то кто же?!
-- Странно! С чего это я взял?
-- Это уж точно: странно.
-- Отличное место для выяснения отношений, -- сказал капитан несколько уже раздраженно. -- И время!
-- Я не отношения выясняюО -- начала Алина, а Мазепа за нее закончил:
-- Оа истину! Истина, Алиночка -- исключительно в вине. Еще древние это знали. Ты тянуть будешь? Подавай задом, сюда, поближеО -- и, не дав невесте ответить, пошел к "Шевроле не Шевроле", склонился над багажником, извлек из бездонных недр буксировочный трос, приладил-прицепил к своей машине, к алининой, которая к тому моменту стояла уже рядышком. -- Таскала когда-нибудь?
-- Попробую.
-- Главное -- взять с места. Сцеплением подбуксовывай! Поняла? Или, может, лучше поменяемся?
-- Ну не-ет, -- протянула Алина, взвесив вариант. -- За твою колымагуО Разобью -- не рассчитаюсь до смерти.
Они совсем было разошлись по своим автомобилям, как:
-- Постой! -- вспомнил капитан и снова скрылся в недрах, извлек две коробочки с антеннами. -- Уоки-токи! Вот здесь нажмешь -- передача. Отпустишь -- прием. Ну, в случае чего. Усекла?
Алина кивнула.
Капитан уселся за руль, сказал в коробочку:
-- Проверка связи. Как слышно?
-- Отлично, -- отозвалась Алина.
-- Что? Не понял? -- переспросил капитан.
Алина отложила коробочку, высунулась в окно, крикнула:
-- Отлично слышно, говорю!
-- С Богом! -- тоже высунулся капитан в окно.
Алина сосредоточилась, мало-помалу отпуская сцепление. "Ока" напряглась и заглохла. Трос провис.
-- Спокойненько. Еще попытка, -- произнес Мазепа в уоки-токи. -- Ты подбуксовывай, подбуксовывай! С одного раза небось не спалишь.
Алина попробовала еще раз. Теперь -- получилось, хоть в салончике и запахло подгоревшим асбестом выжимного диска, -- и вот: связанные тросом машины поехали потихоньку по вечернему городу: Давид тащил Голиафа.
Алина внимательно вела "Оку", поглядывая в зеркало заднего вида. Протянула руку на соседнее сиденье, взяла уоки-токи, нажала передающую кнопочку.
-- СлушайО -- сказала. -- А этотО убитыйО из "Трембиты". Ну, Николай, кажетсяО Почему он тогда, в детстве, сам натравил на тебя шпану, а потом сам же тебя и спас? Не мог ведь он заранее знать, что ты ментом станешь! Что ваши дорожки пересекутсяО Ты, надеюсь, уже в курсе, что это н их тогда на тебя натравил?
-- ВластьО -- донесся из дурного динамика искаженный голос Мазепы.
-- Как ты сказал? -- задумчиво переспросила Алина.
-- Тихонько, тихонько! -- крикнул капитан. -- Сейчас там на красный переключитсяО
Алина стала притормаживать, а капитан добавил:
-- Власть. Показать: что хчет, мол, -- то и сделает!
-- Замысловато, -- ответила Алина, остановив машину точно перед стоп-линией.
-- Нормально, -- отозвался Богдан то ли по поводу ее маневра, то ли по поводу ее оценки предложенного им мотива.
Сейчас Алина, едва красный сменился зеленым, тронулась уверенно, на раз.
-- Отличная обучаемость! -- похвалил капитан.
-- Ладно, -- ответила Алина. -- ПредположимО я повторяю: предположим, у тебя был мотив его убить. Один из пяти, самый благородный: защита. Даже не самозащитаО
-- А мамозащита, -- скаламбурил капитан в уоки-токи, что журналистка, впрочем, пропустила мимо ушей.
-- Предположим, ты точно узнал, что шланги перерезал он. Хотя, откуда уж так точно?..
-- Ну, предполагай, предполагай дальше, -- отозвался Мазепа после паузы. -- Почему я должен как-то реагировать на твои предположения?
-- Я просто хотела узнать, -- сказала Алина довольно жестко, неожиданно для себя жестко, -- при чем тут бармен?! Его-то -- за что?! Ведь это же было еще до всяких тормозных шлангов!
-- Какой бармен? -- удивился Мазепа так раздраженно, что Алина поверила в искренность этого удивления, несколько опешила даже:
-- Но ведь из одного оружияО "Зауэр". Трассологическая экспертиза, баллистическаяО -- и как-то выдохлась.
-- Алина, -- твердо, ровно ответил капитан после довольно длинной паузы, -- ты свои домыслы оставь, пожалуйста, для детектива. Для "Расскажи, как тебя убивали". Ладно? Не сойдется твоя версия, поняла? Никак, никогда не сойдется! Объективно!
Алина переезжала как раз неширокую улочку, когда по ней, выскочив из-за угла, как черт из коробочки, понесся милицейский УАЗик с включенными сиреною и мигалками. Алина притормозила от неожиданности -- да она и все равно не успела бы перетащить через улочку капитанов "Шевроле не Шевроле" -- и УАЗик с разлету врезался в трос.
"Оку" и "Шевроле не Шевроле" потащило назад, они даже боками слегка хлопнулись; УАЗик замер в тросе коренником эдакой русской тройки.
Капитан выскочил из машины навстречу выскочившим из своей ментам, и даже присутствие Алины не смогло удержать его от лексического набора, диктуемого ситуацией.
Не говоря уже о ментахО
-- Поздравляю, -- сказал капитан и поцеловал Алину в висок. -- Постепенно становишься богатенькой. Сколько ж это по черному курсу? -- повертел чек. -- Приглашают?
-- Ты ж журналистов не любишь, -- ответила Алина, отпирая дверь.
-- Я отечественных не люблю. Неконвертируемых, -- пояснил Мазепа.
-- Господи, как усталаО -- едва не упала Алина на диванчик в прихожей, ногу об ногу сняла туфли.
-- Я прямо в душ, ладно,