Виктор Колупаев. Седьмая модель ----------------------------------------------------------------------- Авт.сб. "Седьмая модель". М., "Молодая гвардия", 1975. OCR & spellcheck by HarryFan, 3 November 2000 ----------------------------------------------------------------------- 1 Полупустой автобус распахнул двери. Конечная остановка. За шоссе начинался парк, тянувшийся до самой реки. Из-за верхушек сосен виднелись два верхних этажа нашего института. Сосны быстро глушили городские звуки. Скрип песка на еще мокрых от росы дорожках, шорох ветвей и запах... Какой запах! Из вестибюля широкая лестница вела на второй этаж в большой светлый зал со смотровой площадкой на Ману и ее левый берег. В зале стояли мягкие кресла, а на столиках - букеты цветов, полевых, лесных. Здесь уже толпились испытатели. Все еще были в обычной одежде городских жителей. Я поздоровался. Мне ответили вразнобой. Некоторые, уже постояв на смотровой площадке, выходили в дверь, ведущую в "экипировочную". Смотреть отсюда на зеленый, с голубыми прожилками озер, левый берег Маны стало уже ритуалом. Проектировщики нашего института кое-что понимали в человеческой психологии. Вид отсюда был красив всегда, в любое время года. Даль, открывающаяся километров на двадцать, действовала на людей умиротворяюще. Мана круто поворачивала под девяносто градусов на север, широко блестя на солнце своей ровной тихой гладью, а еще дальше, где-то за Синим утесом, сливалась с дымкой горизонта. Я вздохнул и оглянулся. В двух шагах от меня стоял испытатель Строкин. - Как дела с нашей "подопечной", Валерий? - спросил я. - В вечернюю смену все было нормально, - ответил он. - Пусто то есть? Строкин пожал плечами: - Что у нас может быть интересного? Это у самого Маркелова да еще, возможно, в третьей модели есть что-то интересное. А у нас... - Валерий махнул рукой и замолчал. С минуту мы еще постояли рядом. - Красота какая... - сказал Валерий. Я кивнул и отошел в сторону. Сознание, уже автоматически переключенное на что-то иное, подсказывало мне, что надо идти в "экипировочную". Машинально, даже не думая об этом, я отворил дверь, вошел в зал, уже не имевший окон, но с множеством кабинок, вошел в одну из них, свою. Через десять минут я вышел, одетый в плотно облегающий тело комбинезон, удобный и нисколько не стесняющий движений, по эскалатору в конце зала поднялся на следующий этаж. Здесь находились просмотровые, или "предбанники", как мы их называли. "Предбанников" было четырнадцать, по числу сменных испытателей. Я зашел в свой. Двухметровый экран объемного телевизора. Пульт управления и четыре кресла. В трех уже сидели инженеры обслуживающего персонала. Приятный приглушенный свет, шум аппаратуры, привычный и необходимый. Я поздоровался. Трое повернули головы и тоже поздоровались. Один крутанулся в кресле, спросил: - Просмотр? - Да, - ответил я. - Сколько информационных минут? - Про часы испытатели уже и не спрашивали. - Ноль, - ответил инженер. - Хорошо. Сколько дает машина? - Четверть часа. Это означало, что электронный мозг института из восьми часов работы испытателя выбрал только пятнадцать минут, которые имели хоть какое-то еще значение для исследований. Да и то... Пятнадцать минут - это просто так, минимально возможное время. Хочешь не хочешь, а смотри. Все равно ничего полезного и интересного не будет. - Вечерняя смена, - сказал инженер. - Седьмая модель. Я и так знал, что будет просмотр вечерней смены. Ночная еще не вернулась. А когда вернется, то материалы ее исследований еще несколько часов будут обрабатываться. Этот разрыв в восемь часов представлял некоторое неудобство, потому что связи с испытателем во время смены не было никакой. На восемь часов испытатель был предоставлен лишь самому себе. Правда, их там двое, но это мало что могло дать. Вездеходы работали в разных квадратах. В институте уже проводились работы по обработке поступающей от испытателей информации в реальном масштабе времени. Но эту систему введут еще не скоро. Несколько минут можно было поговорить с самим испытателем ночной смены Вольновым, когда он выйдет из вездехода. Но это и все... Я сел в кресло перед экраном, сказал: - Просмотр. Экран ожил. Накатились барханчики песка, ушли в стороны, желтые-желтые, безжизненные, привычные. Машина шла, по-видимому, со скоростью километров пятьдесят в час. Я это чувствовал. - Три часа сорок пять минут, - сказал автомат. Это означало, что кадры, возникшие на экране, соответствовали трем часам сорока пяти минутам после начала вечерней смены. - Почему вычислительный центр выбрал именно этот момент? - спросил я. - У испытателя участился пульс, - ответил инженер. - Учащение пульса! - Я усмехнулся. Тоже мне, критерий! Может, Крестьянчиков пить захотел? - Оператор Крестьянчиков выпил бутылку минеральной воды, - словно прочел мои мысли инженер. - А Васильеву в это время не хотелось пить? - спросил я. Вопрос был пустой. Я сам знал это. - Нет, - лаконично ответил инженер. Два других в это время, манипулируя клавишами вычислительного центра, еще раз небольшими кусками просматривали на экране простого телевизора всю восьмичасовую видеозапись вчерашней смены. - Четыре часа пятнадцать минут, - объявил автомат. И снова барханчики накатились на вездеход. А! Да эти барханчики здесь все одинаковые! Но все же я понял, что Крестьянчиков возвращается. По времени нетрудно было догадаться. - Почему? - спросил я. - Замедление пульса, - ответил инженер. - Жажда? - Нет. - Координаты? - Те же, что и в три часа сорок пять минут. Странно, подумал я, почему он возвращается по своему следу? Обычно вездеходы делали круг или эллипс, хотя это и не оговаривалось инструкцией. Поиск на "подопечных" был свободный, в пределах заданного квадрата, конечно. - Почему он возвращается по своему следу? - Конкретных объяснений нет. Крестьянчикову просто так захотелось. - Ясно. Ощущения? - Ничего необычного. - Координаты этой точки в память машины! - Записаны. Экран погас. - Просмотр окончен, - сказал инженер. - Ясно. Два других инженера тоже закончили просмотр видеозаписи вечерней смены. - Ваше мнение? - спросил я. - Информации мало или ее вообще нет, - ответил один. - Случайность. - Нужно ли проверить эту точку? - Вычислительный центр не настаивает на проверке. - Вычислительный центр! - слегка вскипел я. - А вы-то сами? Ваш опыт, интуиция, предчувствия! - Интуиция? Да при чем здесь интуиция, когда дело идет о седьмой модели? Вот у Маркелова... - Ну и пусть! Наша модель ничуть не хуже модели Маркелова... - сказал я и внезапно успокоился. - Проверю, хотя вы, конечно, правы. Седьмая "подопечная" пуста. - Это уж точно, - вздохнул один и с хрустом потянулся. Ясно. Они нашу седьмую модель и всерьез даже не воспринимают. - Через десять минут конец ночной смены, - напомнил инженер. 2 Мы никак не могли придумать название исследуемой планете. Самое лучшее, пожалуй, было - "Песчинка". Но дело в том, что почти все модели были покрыты песком. Все можно было назвать "Песчинками". А некоторые испытатели в своей фантазии доходили даже до "Зануды". Огромный, чуть больше Земли шар из песка. И все. Ничего здесь не было, ни жизни, ни разума. Да и самой-то ее не было. Вернее, была, но не в обычном смысле этого слова, не в буквальном. Уже давно были известны основные параметры многих звезд: их масса, спектр и энергия излучения, небольшие отклонения в движении, что указывало на наличие у них планет. Четвертое поколение вычислительных машин вполне справлялось с моделированием. И если человек пока еще не мог улететь к другим солнечным системам, то почему нельзя изучать эти планеты на Земле? Вот и начали появляться институты, подобные нашему. Мощь человеческого воображения и интеллекта плюс невероятные способности машин к хранению и обработке информации создали несколько десятков "подопечных" планет, одну из которых я со своими товарищами и исследовал. Ангар, где стоял вездеход, представлял собой экран огромного объемного телевизора. Голографическое изображение создавало полную иллюзию "действительного" существования планеты. Солнце, белесое небо, мелкий желтый песок... При "движении" вездеход раскачивался, подпрыгивал на барханах, расплескивал песок. Температура и состав воздуха в ангаре соответствовали параметрам моделируемой планеты. Эффект присутствия был полным. Атмосфера нашей "подопечной" была непригодной для дыхания, более разреженной. При выходе из вездехода нужно было надевать кислородную маску, у которой имелось устройство для радиопереговоров с напарником по смене. Некоторый риск, пусть и чисто теоретический, в нашей работе был. Я мог погибнуть, если бы вездеход внезапно разгерметизировался. Мог получить тепловой удар, если бы вздумал совершить длительную пешую прогулку. В институте, конечно, на всякий случай имелась специальная группа спасателей, только работы у них пока не было. В создании моделей принимали участие и испытатели, но во время экспериментов специальные детекторы вычислительного центра не пропускали всплески нашего воображения, которые могли повредить самому испытателю или "подопечной". На время работы наше воображение как бы осреднялось. Оставалось лишь то, что необходимо было для планомерных исследований. И во время восьмичасовых смен мы обязаны были напрягать свое контролируемое воображение, чтобы отыскать на планете что-то интересное. Все смоделированные на Земле "подопечные" были бесплодны. Только у самого Маркелова, да еще в третьей модели были, кажется, небольшие зацепки. Во всяком случае, в модели Маркелова была нормальная для дыхания атмосфера и вода, а третья модель иногда выкидывала какие-то фокусы, связанные с парадоксами пространства и времени. Отработает, например, испытатель восьмичасовую смену, а в институте пройдет или семь с половиной часов, или восемь часов пятнадцать минут. Впрочем, в третьей модели фокусы могла выкидывать просто сама вычислительная машина. Тут еще нужно было как следует разобраться. А вот наша бедная, безымянная планетка почетом и уважением у инженеров и операторов не пользовалась. 3 Загорелось табло, извещавшее о том, что машинное время и наше земное совместились. Створки ангара разошлись, Вольнов с силой отбросил дверцу вездехода, спрыгнул на бетонный пол. Был он весь взъерошенный, взвинченный. - Что интересного? - осторожно поинтересовался я. - Надоело, - отозвался Вольнов. - Надоело! И хоть бы толк какой был... Я уже спираль начал с тоски крутить. До того закрутился, что в точке схода уснул. Даже сны цветные видел. Ерунду какую-то, а все больше про желтые пески. Хорошо, вездеход сам нашел место выхода в наше время. Инженеры обслуживающего персонала четко и быстро осматривали машину. С ней все было в порядке. - Спираль мы никогда не крутили, - сказал я. - Обычно круг или эллипс. - Сам не знаю, что на меня нашло. Плохо, что я уже не верю в смысл нашей работы. Ничего мы здесь не найдем, кроме абсурда в снах. - Что за абсурд тебе приснился? - Так... Какая-то круглая булка хлеба, только металлическая и с пятиэтажный дом высотой... Ну... я пошел? - Иди... А точка схода спирали? - А! Там на карте увидишь. Ничем не отличается от всех других. Пусто все. Слаба наша фантазия, да и у машины тоже. Слаба... Вольнов рассеянно хлопнул меня по плечу и вышел из ангара. Я его понимал. А ведь все бы изменилось, прилети мы на такую вот захудалую планетку, проведи мы предварительно пять-десять лет в стенах какого-нибудь космического корабля. Да ведь мы от радости насмотреться не смогли бы на эти безжизненные пески. Уж мы бы ее облазили всю, выяснили, что на противоположной месту посадки стороне высота барханчиков на два миллиметра больше, в среднем, конечно. А тут пьешь утром кофе, даешь указание дочери, чтобы она на уроках сидела внимательно и все старательно слушала, договариваешься с женой, кому после работы зайти в универсам и овощной магазин, потом шесть остановок едешь на автобусе, садишься в вездеход и начинаешь исследовать модель неизвестной планеты, у которой, кстати, даже названия нет. Потом говоришь сменному испытателю, что бросаешь такую работу к черту, заходишь в магазин, стоишь в очереди, вечером почитываешь потихонечку литературу по вычислительной технике, потому что уж лучше перейти в операторы и создавать очередную модель "подопечной", чем потом ее исследовать. Я влез в машину, захлопнул дверцы, наружную и внутреннюю, проверил герметичность кабины, запасы энергии, пищи, воды, воздуха, мельком глянул на карту, лежавшую на операторском столике. Вольнов действительно вычертил спираль. Только... Только он, кажется, исследовал совсем не тот квадрат, который ему полагался по программе. Странно... Ну это Вольнов сам объяснит в отделе обработки информации, поступающей с модели. Я дал сигнал о том, что готов к работе. Дисплей высветил программу работ на смену и предполагаемый район поиска. Но я и так знал программу работ на целый месяц вперед. Зажглось табло: "Выход разрешаю"... Я нажал кнопку пуска. И ангар мгновенно превратился в "подопечную". Вездеход дернулся. Гусеницы его врезались в "песок". Машина "прошла" метров сто, и я остановил ее. В кабине было прохладно. А вот там, за стеклом... Десятидневные по земным меркам сутки "подопечной"! И вот ведь что интересно: когда создавали программу нашей седьмой модели, машина никак не хотела понизить температуру на поверхности "подопечной" ниже +53 градусов по Цельсию. Солнце поднялось уже высоко и раскалило песок. Программа работ сегодня не предусматривала выхода наружу, хотя в комбинезоне и кислородной маске это можно было сделать. Сейчас я должен был задать программу авторулевому. Но чаще испытатели сами вели машину. Все-таки какое-то действие, какая-то работа, а авторулевой только выдавал поправки, если машина чуть сбивалась с курса. Еще в ангаре я почему-то почувствовал, что мой сегодняшний маршрут не совпадет с запрограммированным. Это правилами работ разрешалось. Испытатель волен был импровизировать. Но сегодня здесь было что-то другое. Ведь Крестьянчиков в вечернюю смену вместо круга шел по прямой, возвращаясь тем же самым путем. Вольнов в ночную смену сделал сходящуюся спираль. И вот ведь что странно... Вольнов сразу же вышел из своего сектора. Он месил гусеницами вездехода песок в исследованном уже квадрате. Стоп! А ведь точка схождения спирали совпала с тем местом, где у Крестьянчикова сначала участился, а на обратном пути замедлился пульс. Но ведь ни тот, ни другой не заметили ничего странного... Ну, участился пульс у Крестьянчикова... Да только что из этого следует? Пустяк... А вот зачем Вольнов покатил туда? Ведь он даже не знал, что в этой точке с Крестьянчиковым что-то произошло. Так... Но ведь я-то уже кое-что знаю. Машина, конечно, все обработает и выдаст результаты. Но только это все будет лишь через восемь часов. Запланированный сектор может и подождать. А вот эта странная точка... Посоветоваться я здесь мог только со Строкиным, испытателем второго вездехода, который находился где-то километрах в двухстах от меня. Я включил передатчик. - Курилов Строкину. Намерен исследовать вчерашний квадрат Крестьянчикова. - Строкин Курилову. Что там? - Не знаю. Но Вольнова из ночной смены почему-то понесло туда, хотя он ничего особенного и не заметил. Как у тебя? - Я в квадрате по программе. Связь постоянная. - Хорошо. Только тебе придется что-нибудь рассказывать. "Подопечная" дает для разговоров слишком мало информации. - Я буду петь. Мурлыкать то есть. Знаешь, Алексей, когда я здесь, мне все время приходят в голову джазовые мелодии. И я исполняю, мысленно, конечно, все партии: трубы, банджо, саксофона, барабана. Усложняю обработку, создаю вариации. Даже самому нравится. А вот там, у себя в городе, в институте, такое и в голову не приходит. - Это потому, что у тебя здесь сенсорный голод. Ощущений не хватает. Песок. Все один и тот же песок с самого начала и до самого конца... Так я, Валерий, в квадрате Крестьянчикова. Строкин в ответ что-то замурлыкал. Я развернул машину и на предельной скорости повел ее в точку, где у Крестьянчикова что-то произошло с пульсом. Я-то делал это вполне сознательно, а вот что повлекло туда Вольнова? Вездеход шел легко, без натуги, как всегда. Да и местность была совершенно ровная. Песок. Один песок! Через определенные программой промежутки времени исследовательский комплекс вездехода автоматически производил самые разнообразные замеры. Но все это, как я был уверен, впустую, все для того, чтобы лишь что-то делать, чтобы выполнять программу, для очистки совести, словом. Ведь седьмая модель пуста! Только вот такую простенькую планетку и смог сфантазировать электронный мозг нашего института. Фантазии, что ли, мало у машины? Или мощности не хватает? Конечно, когда-нибудь смогут моделировать сложные миры. Когда-нибудь смогут... А сейчас вот приходится месить гусеницами сыпучий песок. И так до тех пор, пока всем не станет ясно, что на "подопечной" делать нечего и ее просто-напросто прикроют, как уже было не раз. Потом смоделируют другую, тоже наверняка пустую. Вначале будет некоторый интерес, все будут ждать чего-то, надеяться. И вот ведь на каком чувстве внезапно поймал я себя: мне стало жаль седьмую модель, у которой до сих пор не было даже названия. Жаль, что за ненадобностью она будет пылиться в виде программы на бобинах с магнитной лентой где-нибудь на складе неудачных научных проектов. Жаль... Ну хорошо! "Подопечная" никому скоро не будет нужна. Исследователям, то есть операторам, испытателям. Да разве нельзя ее приспособить для каких-нибудь других целей? Отдать ее ученым, физикам, химикам или биологам. Пусть строят здесь свои научные центры. А ведь действительно! Физикам-ядерщикам, например. Соорудят они здесь какой-нибудь сногсшибательный синхрофазотрон и будут потихонечку сидеть и радоваться. А разные промышленные производства с вредными отходами? Ведь и их можно вынести вот на такие смоделированные планетки. Да и мало ли что еще... А что это за пространственно-временные парадоксы в третьей модели? Да ведь это, наверное, не ошибка в моделировании, а именно очень сложная модель с заранее запрограммированными парадоксами! И там, наверное, будут изучать не саму "подопечную", а строить какой-нибудь Институт Пространства и Времени. Четвертый месяц я работаю испытателем, а только сейчас пришел к мысли о том, что возможности "подопечных" гораздо шире, чем мне это казалось ранее. Но кто-то наверняка знал это с самого начала. Я чуть было не запел, но сдержался. Пусть уж лучше мурлычет Строкин. А ведь работа мгновенно стала интересной. Ай да красавица! Красавица! Конечно, красавица! А то - "подопечная". С тоски можно умереть! "Красавица"! 4 Ничто не изменилось в песках. Да и что тут могло измениться? Яркий свет с неба да желтое море без конца и края. И вот я уже был примерно в том месте, где сошлась спираль Вольнова, где то убыстрялся, то замедлялся пульс Крестьянчикова. Координаты я мог определить с точностью в сто метров, не меньше. Ничего интересного я тут не заметил. Но ощущение чего-то таинственного, значительного и тревожного во мне нарастало. Я уже не сомневался, что встречу здесь _нечто_. Ведь недаром Крестьянчиков пересек эту точку дважды, Вольнова влекло сюда по сходящейся спирали, а я мчал напрямик, хотя мне сейчас нужно находиться совсем в другом квадрате. Песок и солнце. Но я был уверен. Пусть я пока ничего не увидел, не услышал, но _это_ где-то здесь. Вездеход начал утюжить квадрат. За двадцать минут я изъездил его вдоль и поперек. И ничего... Тогда я изменил тактику. Раз _оно_ влечет меня, так пусть же само и укажет дорогу. Я закрыл глаза, полагаясь только на чутье. Штурвал в моих руках крутился то влево, то вправо. Вездеход шел медленно, как бы на ощупь, впотьмах. И вдруг, сам того не сознавая, я резко нажал на тормоза. Открыл глаза... Прямо передо мной, метрах в двадцати, возвышалась какая-то странная конструкция. А ведь еще минуту назад ее здесь не было. Сооружение было непонятным для меня, я не видел в нем ни смысла, ни цели. И в то же время это было явное творение разума, а не природы. Внутренне я был подготовлен к чему-то неожиданному. И все же... И все же я был поражен. Но мозг работал спокойно, только пульс участился да кровь прилила к лицу. Я это чувствовал. По инструкции нужно было заснять все достойное внимания на кинопленку. Потом в институте сравнят кадры кинопленки с моделью вычислительной машины. В ста случаях из ста изображения должны совпасть. Ну это их дело... Я включил кинокамеру, установленную на крыше вездехода. Теперь нужно было убедиться, что _оно_ не опасно для человека. Я это чувствовал, но объяснить не мог. _Оно_ не только не было опасным для меня, _оно_ просило о помощи! Так мне показалось. Я пристегнул кислородную маску, скользнул в шлюз и через минуту оказался в песках. Так что же это? Машина нашего института смоделировала какую-то конструкцию? Специально, чтобы удивить меня? Или они там придумали новые испытания? Или что-то в самой вычислительной машине сломалось, произошел какой-то сбой, и она теперь будет моделировать черт знает что?! Сейчас погасит солнце или разверзнет передо мной пучину океана? Да нет. На такое моделирование она не способна. А вот сбой... Даже если и сбой (хотя такое предположить трудно), то ведь должно было появиться нечто нецелесообразное, уродливое. И хотя мгновение назад я не видел в странной конструкции ни цели, ни смысла, мне вдруг показалось, что смысл в ней есть. Она была похожа на каравай хлеба. На ту самую "булку", которую Вольнов увидел в кошмарном сне!.. Не во сне он ее увидел! Не во сне! Все это было наяву. Я зашагал, тяжело вытаскивая ноги из песка. Мне попался полузасыпанный след гусеницы. Да, я тут порядочно перемешал песок своим вездеходом. И тут до меня дошло, что в последние несколько минут я не слышу мурлыканья Строкина. Более того, я даже не передал ему, что встретил нечто странное. Ну да ладно, две минуты подождет еще. Я только мельком взгляну на сооружение, возвышающееся передо мной, и вернусь в вездеход. А конструкция действительно возвышалась передо мной метров на семь-восемь. Какая-то полусфера из металлических, кажется, ребер с выступами и углублениями. Я подошел ближе и прикоснулся к сооружению рукой. Поверхность была более прохладной, чем можно было ожидать на таком солнцепеке. Тогда я двинулся по окружности, старательно обходя выступы и не рискуя пока даже заглядывать в непонятные мне углубления. Я вернулся к тому месту, откуда начал обход. Следы от моих ног были еще видны. Непонятно... Что же это все-таки такое? Я влез в машину, вызвал Строкина. Мой напарник по смене мне не ответил. И автоматический радиопередатчик его вездехода тоже молчал. Строкин, в принципе, мог просто уснуть, что, конечно, было очень маловероятно. Но датчику положено было бодрствовать все время, пока машина находилась на "Красавице". Причин для волнения было уже предостаточно. И по крайней мере в одном я был виноват: перед тем как выйти из вездехода, я не сообщил Строкину о странной конструкции, не поставил его в известность о своих предполагаемых действиях. И все из-за того, что работа в модели была какой-то обыденной. Кончится смена, и я сразу домой. А вот на настоящей планете я бы так не поступил. Связь между вездеходами на "Красавице" еще никогда не прерывалась, никогда не было и помех радиоприему. Возможно, и это как-то усыпило мою бдительность. Спокойствие и однообразие, песок и солнце. Неужели со Строкиным что-то случилось? Да что здесь может произойти? И эта конструкция? А странные маршруты Крестьянчикова и Вольнова? Значит, что-то может! Я еще колебался, хотя алгоритм моего поведения в данной ситуации был однозначным. Пусть "Красавица" хоть на голове пляшет, но самое главное - это жизнь человека. Чтобы не объезжать непонятную конструкцию, я дал задний ход и проехал метров пятьдесят. Все так же мурлыкал Строкин, ничего странного не было видно до самого горизонта, след от вездехода обрывался метрах в пяти-семи передо мной. Все это я воспринял мгновенно. - Курилов Строкину! Курилов Строкину! Ты слышишь меня? Прием! Прием! - Строкин Курилову. Слышу тебя прекрасно. Что произошло? Почему ты так кричишь? - Я вызывал тебя, но ты не ответил. Минуту назад... - Никакого вызова не было. - И радиодатчик твоего вездехода не отвечал. - А сейчас? - Сейчас все нормально. Отвечает. Но сейчас и ты меня слышишь. Тут странное дело... - Красавицу в песках увидел? - Красавицу? Да, да, именно "Красавица"! Тут какая-то странная конструкция была... - Что значит: была? - Была. А теперь нет. Я даже обошел вокруг нее, руками потрогал. Метров восемь высотой и метров пятнадцать-двадцать в диаметре, это если не учитывать выступающие части. - У нее даже и выступающие части есть? - Есть, есть, у нее все есть, что надо. Да только дело в том, что она исчезла. Сначала я хотел, чтобы ты отправился в институт и вызвал сюда кого-нибудь еще. Но показывать больше нечего. Что делать? - Ты уверен, что она действительно была? - Думаешь, галлюцинация? Даже если и так, все равно на "Красавице" есть что-то странное. У меня никогда раньше не было галлюцинаций. А что в твоем квадрате? - Мой квадрат пуст, как и все другие на нашей "подопечной". А "Красавица" это что, название такое, имя? И давно ты придумал? - Совсем недавно. Да только дело сейчас не в этом. Ведь и Крестьянчиков и Вольнов чувствовали в этой точке что-то странное, непонятное... След! След. Я только что проехал задним ходом метров пятьдесят, а след от вездехода обрывается прямо передо мной. - Полагаю, что нам нужно встретиться, - сказал Строкин. - Похоже, что так. Только сначала один небольшой эксперимент. Я буду двигаться вперед и все время что-нибудь говорить, а ты внимательно слушай. Понял? Начали!.. А "подопечная" действительно красавица. Вот вернемся в институт, и я официально предложу называть ее "Красавицей". Слушай! Снова та же самая конструкция! Строкин! Стро... Курилов Строкину! Прием! Прием! Курилов Строкину! Прием! Но мне никто не отвечал. Теперь я уже сознательно не стал разворачивать вездеход. В этом моем движении то вперед, то назад что-то было... А конструкция все возвышалась. И все было как несколько минут назад. Только я тогда не все заметил, потому что был уверен, что странность заключается только в непонятной конструкции, неожиданно возникшей передо мной. Теперь я был повнимательнее. Во-первых, связь со Строкиным снова оборвалась. Я сейчас дам задний ход и услышу от своего напарника, на каком слове она прекратилась. Во-вторых... Или это мне только кажется?.. За окнами машины было не такое уж и пекло, как всегда... В-третьих, колея от вездехода, которую я перешел пешком, тянулась перпендикулярно движению моей машины. В-четвертых, это была колея только от одной гусеницы. Но сначала связь со Строкиным. Я дал машине задний ход и почти тотчас же услышал: - ...рилову! Прием! Прием! - Курилов Строкину! Слышу нормально. Когда прекратилась связь? - На фразе: "И я официально предложу называть ее "Красавицей". - Все верно. Следующей фразой было: "Слушай! Снова та же конструкция!" Что будем делать? Похоже, что дело тут не в плохом распространении радиоволн. Я куда-то попадаю. Только наш вычислительный центр вряд ли смог бы это смоделировать. А какой-либо сбой в машине уже давно бы заметили и исправили. - Выхода два: или обоим немедленно возвращаться в институт, все рассказать, а там уж пусть начальство принимает решение, или попытаться кое-что разузнать об этой твоей конструкции, но только вдвоем. Впрочем, уже одно то, что на "подопечной", "Красавице" то есть, пропадает радиосвязь - немаловажно. И если это не причуды вычислительного центра, то работы хватит всему институту. - Я уверен, вычислительный центр здесь ни при чем. Жду тебя в квадрате Крестьянчикова. - Я назвал координаты места, где сейчас находился. - Придумаю для тебя какой-нибудь буй. Или... даже просто оставлю на этом самом месте свою машину, а сам пойду пешком. - Думаешь, туда можно пройти пешком? - Почему нет? Сейчас попробую. Иди по радиодатчику. Минуты через две я тебя вызову. Я вылез из вездехода и пошел по следам машины. Лицо мое защищала только кислородная маска, а кисти рук были открыты вообще. Я чувствовал, какая жуткая жара стояла здесь. Колея от моего вездехода кончалась внезапно, словно срезанная ножом. Я постоял с секунду и сделал шаг вперед. Передо мной высилась конструкция. Воздух, несомненно, стал прохладнее. И еще одна странность - горизонт как бы сузился. Но это могло быть и от того, что в вездеходе мои глаза находились метра на полтора выше. На ровном месте и это имело значение. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы вернуться в машину, вызвать Строкина, сказать ему о том, что я намерен делать дальше, убедиться, что тот на предельной скорости идет в мой квадрат, и снова вернуться к странному сооружению. 5 На связь со Строкиным я должен был выйти через полчаса. Еще раза три я обошел вокруг странной конструкции, уже более смело заглядывая в ниши и похлопывая рукой по выступающим частям. И если раньше я отметил, что _оно_, кажется, было изготовлено из металла, то теперь я начал различать цвета металла. Преобладающим был малиновый с множеством оттенков, переходящих в желтый и фиолетовый. Завершенность форм конструкции привела меня к мысли, что это какой-то законченный, отдельный, специальный аппарат, у которого нет никаких функциональных связей с окружающим миром. То есть я пришел к мысли, что это какой-то летательный, скорее всего космический аппарат. Одна из ниш оказалась настолько глубокой, что свет в нее уже не проникал. Уверенность, что ничто здесь не причинит мне вреда, возникла у меня давно. Она окрепла и даже казалась внушенной, внешней, не подавляющей, но какой-то призывной. Словно кто-то приглашал меня войти и просил помощи. Я уже не мог, да и не хотел противиться этому зову. Ниша заканчивалась лазом, в котором я мог проползти. Я двинулся вперед и метров через пять очутился в помещении, светлом, достаточно просторном, круглом, с какими-то стойками по окружности, с двумя креслами или чем-то отдаленно напоминающим кресла, с пультом управления. Во всяком случае, здесь что-то переливалось всеми цветами радуги и походило на перемигивание лампочек на мнемосхеме какого-то очень сложного устройства. В одном из кресел лежало существо и глядело на меня двумя немигающими глазами. Мне показалось, что оно мертво или без сознания. Призыв о помощи, безмолвный, но страстный, исходил, несомненно, от него. Что-то перевернулось в моей голове и вновь стало на место. Спокойно... Спокойно... Спокойно... Чьи бы это ни были штучки, но передо мной лежал человек. Да я и не рассуждал, человек это или не человек. Просто разумное существо. Я подошел и положил руку на высокий лоб. Он был теплым. И черты лица были явно человеческими. Глаза, уши, рот, нос. Руки, ноги, туловище. Он, кажется, был точной копией человека, хотя человеческими мне сначала показались только глаза. Что же делать? Что с ним? Чем я могу ему помочь? Я чуть было не сгреб его в охапку и не потащил в вездеход, чтобы немедленно транспортировать в наш институт. Но вовремя опомнился. Во-первых, атмосфера. Лаз в это помещение, каюту или рубку управления был открыт. Вполне возможно, что существо дышало именно таким воздухом, какой был на этой планете. А он ведь далеко не похож на земной. Может случиться, что один глоток земного воздуха - и спасать будет некого. Во-вторых, еще одно кресло. Я не знал, есть ли здесь второй член экипажа. А если есть, то жив он или мертв? Колея одногусеничного вездехода наводила на мысль, что второе существо должно быть. Я бы сейчас сделал все, что нужно, вот только не знал, что именно. Осмотреть корабль? Теперь я был уверен, что это космический корабль. Да чем же все-таки помочь ему? Я рванулся в одну сторону, в другую, чуть было не сбил со стойки графин с водой... и остановился. Ладно. Космические корабли, представители другой цивилизации, очень похожие на нас, вычислительная машина, продолжающая играть цветовые гаммы, - все это возможно. Для меня по крайней мере. Я ведь никогда не встречался с пришельцами, как, впрочем, и все остальные люди на Земле. Но... но этот обыденный, простой, слишком уж человеческий графин с водой. Стеклянный графин, похожий на тот, что стоял в холле нашего института. - Пить... - сказало существо. Понятно. Если есть графин, почему бы существу не сказать на чистейшем русском: "Дай-ка, дружище, водицы испить!" Я спокойно взял в руки графин, даже вода в нем булькнула как-то знакомо, и поднес его ко рту человека! Только вот рта он не раскрыл. Мне пришлось приложить значительное усилие, чтобы раздвинуть стиснутые челюсти и влить в рот немного воды. Человек был без сознания. Тогда как же он смог попросить воды? Я поставил графин на место и осмотрелся еще раз. Никакого другого выхода отсюда не было. В это помещение можно было проникнуть только одним-единственным образом: через тот самый лаз, его даже ходом не назовешь. - Спасибо... - сказал человек. - Помоги еще... - Как? Как тебе помочь?! Глаза человека по-прежнему были открыты. И все-таки он лежал без сознания. Во всяком случае, он не пошевельнулся. Да и говорил он, не открывая рта. Ладно. Переживем. Телепатия! Передача мыслей непосредственно из мозга в мозг. Поэтому он и говорит на русском. Даже в самом непонятном есть какой-то порядок, который успокаивает, делает это непонятное приемлемым, во всяком случае. Сейчас он скажет, подумал я, что у них сломалась дюза или отражатель фотонного двигателя, и попросит помощи. Я даже ответа ждал на свои невысказанные вслух мысли. Но не получил. Человек не сказал больше ничего. - Сколько вас здесь? - спросил я. - Двое? Или больше? Что это за аппарат? Космический корабль? Вы хоть знаете, что вы находитесь на Земле? Я мог продолжать этот ряд вопросов до бесконечности. Мне самому нужна была помощь. Я не знал, что делать. Но ведь где-то на подходе уже был вездеход Строкина. Здесь мне мог помочь только он. 6 К своему вездеходу я вернулся вовремя. Машина Строкина приближалась. Вот она остановилась. Еще минута, и Валерий появился передо мной. На нем был такой же комбинезон, как у меня, и кислородная маска. - Ну! - нетерпеливо спросил он. - Что тут у тебя? - Полагаю, что это космический аппарат, - ответил я. - Внутри находится человек. Он даже попросил у меня пить, хотя и лежит без сознания. - Ты хоть представляешь, что говоришь? - не поверил Строкин. - Машина нашего института создала математическую модель этой планеты. И вдруг на математическую модель преспокойно садится космический корабль пришельцев! - Не знаю, преспокойно он сел или нет, но существо, находящееся в нем, нуждается в помощи. Вот кончается колея моего вездехода. Можешь сделать шаг вперед и все сам проверить. Строкин шагнул. Минут через пять он вернулся. - Оказывается, ты прав. Только их корабль находится не на "подопечной", не на "Красавице" то есть. - Это в каком же смысле? Вместо ответа Строкин сказал: - Давай загоним туда один вездеход, и пусть он определит некоторые параметры окрестности, а мы займемся самим человекообразным существом. - Человеком, - поправил я. Предложение Строкина было правильным. Мы так и сделали. Моя машина по стандартной программе занялась исследованием местности, которая, как мне теперь казалось, действительно заметно отличалась от "Красавицы". Но чем мы могли помочь человеку? Валерий оказался находчивее меня. Он прихватил с собой аварийную аптечку. - Уж не собираешься ли ты лечить его земными лекарствами? - спросил я. - Нет, не собираюсь. Но попытаться определить, что же с ним такое произошло, стоит. - Как ты сможешь это сделать? Ведь мы же ничего о нем не знаем! - Тогда предложи что-нибудь другое. - Его нужно немедленно транспортировать в наш институт. А уж там пусть разбираются. - Я еще немного порассуждал о научном потенциале нашего института и других научных организаций родного города, в том числе и медицинских. Строкин слушал меня вполуха, то прикладывая ладони ко лбу человека, то выслушивая его. Ясно, он пытался определить, бьется ли сердце этого существа. - Жаль, - наконец сказал он. - Совсем уж безнадежно? - Жаль, что мы его не можем транспортировать в наш институт. - Да почему же?! - вскричал я и тут же все понял. Нет! Ведь все _это_ существует только в модели. Ведь это только модель, созданная вычислительным центром нашего исследовательского института. Ничего мы не сможем вынести отсюда, так же, как и внести сюда. И никакие вредные отходы промышленного производства сюда тоже не перебросишь. И не создашь невиданные синхрофазотроны... - Ты, Алексей, срочно возвращайся, - сказал Строкин. - Расскажи там все подробно. Здесь нужен опытный врач. Я уверен, что такого найдут, и он согласится посетить нашу седьмую модель. Мне не хотелось оставлять Строкина здесь одного. Но и выхода другого, кажется, действительно не было. - Поторопись, Алексей, - сказал Строкин. - Я все понял. Сделаю. Только учти, что несколько фраз он мне все-таки сказал. - Хорошо, учту. А ты не забудь сообщить, что все это происходит не в нашей модели. Не знаю уж где, но только не в нашей модели. Я мчался на своем вездеходе к точке выхода из математической модели. Параметры планеты, на которой остался Строкин, действительно резко отличались от нашей "подопечной". Она была меньше по размерам и имела другой состав атмосферы, почти пригодный для дыхания человека. Только кислорода в ней было чуть меньше, чем в земной. 7 Оказывается, моего возвращения уже ждали. К ангару сбежался почти весь институт, по крайней мере все необходимые мне сейчас люди. Вычислительный центр проанализировал странности в поведении Крестьянчикова и Вольнова. И хотя рекомендаций никаких не выдал, весь институт уже ждал чего-то необычного. Первое, что попытались сделать программисты, это найти ошибку в модели нашей собственной "подопечной". Ошибки или сбоя не было. Тут же начали готовить спасательную экспедицию, в состав которой включили двух врачей. Мне предложила отдохнуть, но я чувствовал себя проводником, первопроходцем и поэтому отказался. У них, конечно, не хватило духу отстранить меня от дальнейших работ. В модель меня перебросили первым. Я вышел из вездехода, и он автоматически вернулся в институт. Через минуту он появился с врачом. Затем возникло сразу три машины. Ясно. Это впервые начали работать спасатели. Машины снимали даже с модели самого Маркелова. Через час экспедиция прибыла к тому месту, где стояла машина Строкина. Несколько человек остались возле нее, остальные пошли по колее, которая и вывела нас в какой-то другой мир. Строкина мы нашли сидящим во втором кресле. Он сидел совершенно неподвижно. И я вначале подумал, что и он тоже находится в глубоком обмороке. Но испытатель вдруг шевельнулся и открыл глаза. Лицо его было очень усталым. Поднялся Он с большим трудом. - Можете не торопиться, - сказал он. - Контакт надежен. Этот человек моделирует не только окружающий его мир, но и самого себя. Он не знал, что для нас столь важно казаться живым, двигающимся. Скоро он встанет и пожмет нам руки. А желающие поговорить с ним должны сесть