считали, что он делит свою постель с Дзиммоко или одной из служанок в гостинице. Это было его личное дело. Так что выдать ее могла только женщина и, если бы так случилось, ее предательница и все женщины из их группы умерли бы даже более мучительной и медленной смертью, чем она, за такое позорное предательство. Кроме того, все знали, что если бы она захотела, она могла бы послать их на смерть по своему желанию за малейшую неосторожность, реальную или мнимую, еще до того, как они достигнут Мисимы или Эдо. Марико была уверена, что Торанага не возражал бы против этого. Конечно, он бы приветствовал смерть Дзеко и, как считала Марико, в глубине души не возражал бы против смерти Кику. За две с половиной тысячи коку можно было купить много куртизанок первого класса. Так что она не чувствовала опасности со стороны женщин. Но не со стороны Блэксорна, как бы сильно она ни любила его сейчас. Он не был японцем. Он не был с самого рождения обучен строить свои внутренние, непроницаемые для других стены, за которыми можно было бы спрятаться. Его лицо, манеры, поведение могли выдать их. Она не боялась за себя. Только за него. - Наконец, я узнала, что такое любовь, - пробормотала она в первую ночь. И потому что она больше не сопротивлялась любовному натиску, но отдалась его неотразимости, страх за него полностью захватил ее. - Я люблю тебя, поэтому и боюсь за тебя, - шептала она, вцепившись в него, переходя на латынь, язык любовников. - Я люблю тебя, о, как я люблю тебя. - Я погубила тебя, моя любовь, с самого начала. Мы обречены. Я погубила тебя - это правда. - Нет, Марико, что-то случится и все образуется. - Мне не нужно было начинать. Это моя ошибка. - Не беспокойся, прошу тебя. Карма есть карма. В конце концов она сделала вид, что он ее убедил, и расслабилась в его руках. Но она была уверена, что у него есть свои собственные боги судьбы. За себя она не боялась. Ночи были радостными. Одна другой нежнее и прекраснее. Днем ей было легко, ему тяжело. Он постоянно был насторожен, стремясь ради нее не допустить ошибок. - Никаких ошибок не будет, - говорила она, когда они ехали рядом на лошадях, на безопасном расстоянии от остальных, притворяясь совершенно уверенными в себе после ее прегрешения в первую ночь. - Ты сильный. Ты самурай и не сделаешь никаких ошибок. - А когда мы приедем в Эдо? - Будь что будет. Я люблю тебя. - Я тоже люблю тебя. - Тогда почему такая печаль? - Не печаль, госпожа. Просто это молчание наполнено болью. Я хочу кричать о своей любви с вершины горы. Они наслаждались в своем уединении и были уверены, что их тайна еще не раскрыта. - Что будет с ними, Дзеко-сан? - тихо спросила Кику, когда они сидели в паланкине в первый день их поездки. - Беда, Кику-сан. Для них нет будущего. Он хорошо прячет свои чувства, но она.. Ее лицо кричит о ее чувствах. Поглядите на нее! Как юная девушка! О, как она глупа! - Но и красива, правда? Как хорошо быть такой совершенной красавицей, да? - Да, но я очень не хотела бы, чтобы они погибли. - Что будет делать Јсинака, когда уличит их? - спросила Кику. - Может быть, он и не узнает. Я молюсь о том, чтобы он не догадался. Мужчины такие глупые и недальновидные. Они могут не заметить самых простых вещей, слава Будде, будь свято его имя. Давайте помолимся о том, чтобы их не обнаружили до тех пор, пока мы не кончим своих дел в Эдо. Давайте помолимся о том, чтобы нам не нести ответственности. О, конечно! А сегодня после полудня, когда мы остановимся, найдем святые гробницы, и я зажгу десять палочек ладана, моля у богов милости. Клянусь всеми богами, я даже пожертвую Храму всех богов по три коку в год в течение десяти лет, если мы спасемся и я получу свои деньги. - Но они так чудесно смотрятся вместе, правда? Я никогда не видела такой красивой женщины. - Да, но она будет, как растоптанная камелия, когда про нее донесут Бунтаро-сану. Их карма - это их карма, и мы ничего не можем сделать для них. Или для господина Торанаги, или даже для Оми-сана. Не плачь, дитя. - Бедный Оми-сан. Оми догнал их на третий день. Он остановился в их гостинице и после ужина разговаривал с Кику наедине, прося ее официально соединиться с ним навеки. - Охотно, Оми-сан, охотно, - ответила она сразу, дав волю слезам, так как он ей очень нравился, - но мой долг по отношению к господину Торанаге, который так милостив ко мне, и к Дзеко-сан, которая воспитала меня, запрещает мне это. - Но господин Торанага лишился всех прав на вас. Он побежден. Он конченый человек. - Но его контракт еще действителен, Оми-сан, как бы мне ни хотелось этого. Его контракт законен и налагает обязательства. Пожалуйста, извините меня, я должна отказаться. - Не отвечайте мне сейчас, Кику-сан. Подумайте об этом. Пожалуйста, я прошу вас. Дайте мне ответ завтра, - сказал он и ушел от нее. Но ее ответ сквозь слезы был все тот же: - Я не могу быть такой эгоистичной, Оми-сан. Пожалуйста, простите меня. Мой долг перед Дзеко-сан и господином Торанагой не позволяет, как бы мне этого ни хотелось. Пожалуйста, простите меня. Он продолжал спорить. Хлынули еще более обильные слезы. Они поклялись в вечной любви, после чего она отправила его с обещанием: - Если контракт будет аннулирован или господин Торанага умрет и я освобожусь, тогда я сделаю все, что вы хотите, я повинуюсь любому вашему приказу. Он уехал из гостиницы и направился в Мисиму с недобрыми предчувствиями, а она вытерла слезы и привела в порядок макияж. Дзеко хвалила ее: - Вы так мудры, дитя. О, как бы я хотела, чтобы госпожа Тода имела хоть половину вашей мудрости. Јсинака неторопливо двигался от гостиницы к гостинице по течению реки Кано, которая, извиваясь, текла в сторону моря, к северу, смиряясь с отсрочками, которые происходили все время, совсем не думая о времени. Торанага наедине сказал ему, что торопиться нет никакого смысла, поставив условие, чтобы он в целости и сохранности доставил своих подопечных в Эдо к началу нового месяца: - Я предпочитаю, чтобы это было скорее позже, чем раньше, Јсинака-сан. Вы понимаете? - Да, господин, - ответил он. Теперь он благодарил охраняющих его ками за то, что они дали ему передышку. В Мисиме перед господином Хиро-Мацу или в Эдо перед господином Торанагой он должен был бы сделать обязательный отчет, устный и письменный. Тогда он должен будет решить, рассказать ли ему о том, что он так старался не замечать. "Э, - сказал он себе в смятении, - конечно, я ошибся. Госпожа Тода? Она и какой-то мужчина, тем более чужеземец! " "Разве не твой долг следить, - спросил он себя, - чтобы получить доказательства? Поймать их за закрытыми дверьми, спящими вместе. Ты будешь презирать себя за их сговор, если не поймаешь, не так ли? А подловить их так легко, даже если они очень осторожны". "Да, но только глупец будет сообщать такие известия, - подумал он, - Не лучше ли изобразить тупицу и молиться, чтобы никто не выдал их и таким образом не выдал тебя? Ее жизнь кончена, мы все обречены, так какая разница? Не обращай внимания. Оставь их их карме. Какое это имеет значение? " Но всем своим сердцем самурай чувствовал, что это означает очень многое. - А, доброе утро, Марико-сан. Какой сегодня чудесный день, - сказал отец Алвито, подходя к ним. Все стояли около гостиницы, готовые к началу дневного перехода. Он перекрестил Марико: - Боже, благослави ее и поддержи в ней веру. - Благодарю вас, отец. - Доброе утро, кормчий. Как вы себя чувствуете сегодня? - Хорошо. Спасибо. А вы? Их группа и иезуиты часто сталкивались во время движения. Иногда они останавливались в одной гостинице. Иногда ехали вместе. - Вам не хотелось бы ехать вместе со мной сегодняшним утром, кормчий? Я был бы счастлив продолжить уроки японского, если вы в настроении. -- Спасибо. Да, мне бы этого хотелось. В первый же день Алвито предложил научить Блэксорна японскому языку. - В обмен на что? - настороженно спросил Блэксорн. - Ни на что. Это поможет мне скоротать время, и сказать вам правду, иногда меня печалит моя жизнь, и я чувствую себя очень старым. А также, может быть, чтобы извиниться за мои жестокие слова. - Я не жду от вас извинений. У вас свой путь, у меня свой. Нам не идти одной дорогой. - Наверное, но в вашем путешествии мы можем чем-то поделиться, не так ли? Мы просто путники. Мне хотелось бы помочь вам. - Почему? - Знание принадлежит Богу. Не человеку. Мне хотелось бы помочь вам, как бы сделать подарок - ничего взамен. - Спасибо, но я не доверяю вам. - Тогда, если вы настаиваете, взамен вы могли бы рассказать мне о вашем мире, что вы видели и где бывали. Все, что хотите, но только то, что хотите. Истинную правду. Это действительно интересует меня, и это был бы честный обмен. Я приехал в Японию, когда мне было тринадцать или четырнадцать лет, и ничего другого на свете не видел. Мы могли бы даже установить перемирие на время путешествия, если вы не против. - Но только без разговоров о религии, политике или папских доктринах. - Меня не изменить, кормчий, но я попробую. Так они осторожно стали обмениваться знаниями. Для Блэксорна это казалось нечестным обменом, эрудиция Алвито была огромной, он был прекрасный учитель, в то время как Блэксорн считал, что он знает только то, что должен знать кормчий. - Но это неверно, - сказал Алвито. - Вы уникальный кормчий, вы добились невероятных успехов. Вы один из полдюжины на всей земле, правда! Постепенно между ними наступило перемирие, и это радовало Марико. - Это дружба, Анджин-сан, или начало ее, - сказала Марико. - Нет, не дружба, я не доверяю ему, как и он мне. Мы вечные враги. Я ничего не забыл, он тоже. Это временная отсрочка, может быть, со специальной целью, о которой он никогда не скажет, если я и буду спрашивать. Я понял его, опасности нет, поскольку я не расстаюсь со своей стражей. Пока он проводил время с Алвито, она лениво ехала с Кику и Дзеко и разговаривала о сексе и о то м. у ч к ублажать мужчин и об Ивовом Мире. Она в свею очередь рассказывала им о своем мире, о том, чему была свидетелем, в чем участвовала или о чем слышала. О диктаторе Городе, Тайко и даже о господине Торанаге, благонамеренные рассказы о могущественных людях, которых никогда не слышали простые смертные. В нескольких милях к югу от Мисимы река сворачивала к западу, спокойно устремляясь к берегу моря и большому порту Нумадзу, и они покинули эту овражистую местность и потащились через плоские рисовые поля вдоль широкой оживленной дороги, идущей к северу. Здесь было много ручьев, притоков, которые нужно было переходить вброд. Некоторые из них были мелководными, некоторые глубокие и очень широкие, их нужно было пересекать на плоскодонных баржах. Немногие из них перекрывались мостами. Обычно их всех переносили на плечах носильщики, которые всегда держались вокруг с этой целью, болтая и ругаясь. Это произошло на седьмой день после выхода из Јкосе. Дорога разветвлялась, и здесь отец Алвито сказал, что он должен покинуть их. Он собирался отправиться по западной дороге, чтобы вернуться на свой корабль на день или около того, но он бы встретил их и присоединился к ним снова на дороге из Мисимы в Эдо, если ему это позволят. - Конечно, я буду рад, если вы оба пожелаете поехать со мной. - Спасибо, но, извините, у меня есть дела в Мисиме, - оказала Марико. - Анджин-сан? Если госпожа Марико будет занята, мы будем рады вам. У нас очень хороший повар, прекрасные вина. Видит Бог, вы будете в безопасности и сможете уходить и приходить, когда вам захочется. Родригес сейчас на борту. Марико видела, что Блэксорн почти готов принять приглашение. "Как он может? - спрашивала она себя, расстроившись. - Как он может уехать от меня, когда осталось так мало времени? " - Пожалуйста, Анджин-сан, - сказала, она, - это будет очень полезно для вас, и неплохо бы вам повидать Родригеса, правда? Но Блэксорн не поехал, как бы ему ни хотелось этого. Он не доверял священнику. Даже из-за Родригеса он не стал совать голову в эту западню. Он поблагодарил Алвито и отказался. - Давай сейчас остановимся, Анджин-сан, - сказала Марико, хотя едва наступил полдень. - Давай не будем торопиться, ладно? - Прекрасно. Да, мне тоже бы хотелось этого. - Отец хороший человек, но я рада, что он уехал. -- Я тоже. Но он не хороший человек. Он священник. Она была ошеломлена его страстностью: - О, извините, Анджин-сан, пожалуйста, извините меня за эти слова... - Неважно, Марико-сан. Я сказал вам - ничто не забыто. Он все время будет за мной охотиться. - Блэксорн пошел поискать капитана Јсинаку. Расстроившись, Марико посмотрела на западное ответвление дороги. Лошади группы отца Алвито неторопливо шли среди других путников. Некоторые проходящие мимо кланялись маленькому кортежу, многие смиренно становились на колени, некоторые любопытствовали, кое-кто провожал его недовольным взглядом. Но все вежливо уступали дорогу. Кроме самураев даже самого низшего ранга. Когда отец Алвито встречал самурая, он переходил на другую сторону дороги, и его спутники делали то же самое. Он был рад оставить Марико и Блэксорна. Ему нужно было отправить срочные послания отцу-инспектору, которые он не смог отослать раньше, так как его почтовые голуби в Екосе все погибли. Нужно было решить так много проблем: Торанага, рыбак Уо, Марико и этот пират. И Джозеф, который продолжал выслеживать его. - Что он делает здесь, капитан Јсинака? - выпалил он в первый день, как только заметил Джозефа среди охраны, одетого в форменное кимоно и неуклюже носящего мечи. - Господин Торанага приказал мне взять его в Мисиму, Тсукку-сан, там я должен направить его к господину Хиро-Мацу. Простите, вам неприятно его видеть? - Нет-нет, - неубедительно заявил он. - А, вы смотрите на его мечи? Не беспокойтесь. Это только одни рукоятки, без клинков. Так приказал господин Торанага. Поскольку он, видимо, был посвящен в ваш Орден таким молодым, то неясно, следует ли ему давать настоящие мечи или нет, имеет ли он на это право. Кажется, он вступил в ваш Орден в детском возрасте, Тсукку-сан. Ведь не может быть самурая без мечей, правда? Урага-нох-Тадамаса, конечно, самурай, хотя он и был священником у чужеземцев целых двадцать лет. Наш господин мудро принял это компромиссное решение. - Что же будет с ним? - Я передам его господину Хиро-Мацу. Может быть, он отошлет его обратно к дяде, чтобы тот решил его судьбу, может быть, он останется с нами. Я только повинуюсь приказам, Тсукку-сан. Отец Алвито хотел поговорить с Джозефом, но Јсинака вежливо остановил его: - Извините, но мой хозяин приказал ему держаться одному. Никого рядом. Особенно христиан. До тех пор, пока господин Харима не примет решение, сказал мой хозяин. Урага-сан - вассал господина Харимы, правда? Господин Харима тоже христианин, так? Господин Торанага говорит, что с отступниками-христианами должен иметь дело дайме-христианин. В конце концов господин Харима - дядя и глава дома и это он в первую очередь приказал ему идти к вам. Хотя ему и запретили, Алвито этим же вечером снова пытался поговорить с Джозефом с глазу на глаз, просить его отказаться от своего святотатства и на коленях просить прощения у отца-инспектора. Однако юноша холодно удалился, не слушая его. После этого случая Джозефа всегда отправляли далеко вперед. "Как, Святая Мадонна, мы должны вернуть его Богу, - мучительно думал Алвито. - Что я могу сделать? Может быть, отец-инспектор догадается, как вести себя с Джозефом. Да если и догадается, что делать с этим невероятным решением Торанага подчиниться решению Совета, что они на своем тайном совещании расценили как невозможное". - Нет, это вообще противоречит характеру Торанага, - сказал дель Аква, - он будет воевать. Когда кончатся дожди или даже еще раньше, если он убедит Затаки отречься от Ишидо и выдать его. Мой прогноз - он будет ждать как можно дольше и попытается вынудить Ишидо сделать первый шаг - его обычная выжидательная позиция. Что бы ни произошло, пока Кийяма и Оноши поддерживают Ишидо и Осаку, Кванто захватят, а Торанага погибнет. - А Кийяма и Оноши? Они забудут свою вражду ради общего блага? - Они все убеждены, что победа Торанага будет похоронным звоном по Святой Церкви. Сейчас, когда Харима на стороне Ишидо, я боюсь, что Торанага - это разбитая мечта. "Опять гражданская война, - думал Алвито. - Брат против брата, отец против сына, деревня против деревни. Анджиро готово к восстанию, вооружено крадеными ружьями, как сказал рыбак Уо. И другие страшные новости: тайный мушкетный полк почти готов! Современный, в европейском стиле кавалерийский отряд более чем на две тысячи мушкетов, готовый к войне в японских условиях. О, Мадонна, защити истинно верующих и прокляни еретиков... Какая жалость, что у Блэксорна такой неуступчивый нрав: Он мог бы быть ценным союзником. Я никогда не думал об этом, но это так. Смелый и умный, честный в своей ереси, прямой и бесхитростный. Ему ничего не надо повторять дважды, его память удивительна. Он так много рассказал мне о мире. И о себе самом. Неужели правда? - печально подумал Алвито, повернувшись, чтобы в последний раз махнуть рукой Марико, - Надо ли учить своего врага и взамен учиться самому? Правильно ли закрывать глаза на смертный грех? " На третий день после выезда из Јкосе его поразило открытие брата Михаила. - Вы считаете, что они любовники? - Что такое Бог, если не любовь? Разве это не слово господа нашего Иисуса? - ответил он. - Я только упомянул, что видел, как они глядят друг на друга, и на это не надоедает смотреть. Об их телах я не знаю, отец, и, честно говоря, не интересуюсь. Но их души касаются друг друга, и я, кажется, из-за этого стал лучше понимать Бога. - Вы, разумеется, ошибаетесь относительно их. Она никогда не сделает этого! Это против всего ее воспитания, их законов и закона Бога. Она истинная христианка. Она знает, что супружеская неверность - страшный грех. - Да. Но ее брак был синтоистский, не освящен перед нашим господом Богом, так что какая это супружеская измена? - Вы также сомневаетесь в Слове? Вы заражены ересью Джозефа? - Нет, отец, прошу извинить меня, никогда я не сомневался в Слове. Только в том, что сделал человек. С тех пор он стал следить более внимательно. Конечно, мужчина и женщина очень нравились друг другу. А почему бы и нет? Здесь нет ничего плохого! Постоянно вместе, учась друг у друга, женщине приказано забыть свою религию, мужчина не знает никакой, только налет лютеранской ереси, про которую дель Аква сказал, что она свойственна всем англичанам.. Оба сильные, здоровые люди, однако плохо подходящие друг другу. На исповеди она не сказала ничего. Он не настаивал. Ее глаза не сказали ему ничего и в то же время выдали все, но ничего конкретного, за что можно было осудить, там не было. Он слышал, как объясняет дель Акве: "Михаил, должно быть, ошибся, Ваше Святейшество. - Но она совершила грех супружеской измены? Были какие-нибудь доказательства? - К счастью, никаких доказательств". Алвито натянул поводья и, мгновенно обернувшись, увидел, что она стоит на пологом склоне, кормчий разговаривает с Јсинакой, старая госпожа и ее раскрашенная проститутка лежат в своем паланкине. Он мучительно хотел спросить: "Вы блудили с кормчим, Марико-сан? Еретик обрек вашу душу на вечную муку? Вы, которую мы готовили к монашеской жизни и посту нашей первой местной аббатисы? Вы живете в мерзком грехе, не исповедуясь, оскорбительно пряча свои прегрешения от вашего духовника и тем самым вы тоже осквернились перед Богом? " Он видел, что она махнула ему рукой, но на этот раз сделал вид, что не заметил, вонзил шпоры в бока лошади и заторопился прочь. В эту ночь их сон был нарушен. - Что это, любовь моя? - Ничего, Марико-сан. Спи. Но она не уснула, он тоже. Она намного раньше обычного ускользнула обратно в свою комнату, он встал, оделся и сел во дворе, читая словарь при свете свечи до самого рассвета. Когда взошло солнце и потеплело, их ночные страхи исчезли, и они мирно продолжали свое путешествие. Вскоре обоз дотащился до большой проезжей Хоккайдской дороги, восточное Мисимы. Пешеходы стали гораздо многочисленнее. Подавляющее большинство их было, как всегда, пешком с пожитками за спиной. На дороге попадались отдельные вьючные лошади и совсем не было экипажей. - О, экипажи- это что-то с колесами, да? В Японии ими не пользуются, Анджин-сан. Наши дороги слишком крутые и все время пересекают реки и ручьи. Колеса также портят их, так что экипажи запрещены для всех, кроме императора, и он проезжает несколько церемониальных ри в Киото по специальной дороге. Нам они тоже не нужны. Как мы сможем ехать на этих колесах через все реки и ручьи - их очень много, слишком много, чтобы построить всюду мосты. Отсюда до Киото, может быть, надо пересечь шестьдесят ручьев, Анджин-сан. Сколько мы уже пересекли? Дюжину, да? Нет, мы все ходим пешком или ездим верхом. Конечно, лошадей и особенно паланкины могут иметь только важные люди, дайме и самураи, и даже не все самураи. - Что? Даже если вы имеете возможность, вы не можете нанять паланкин? - Нет, если вы не имеете соответствующего ранга, Анджин-сан. Это очень мудрое правило, вы так^не думаете? Доктора и очень старые люди могут путешествовать на лошади или в паланкине, или очень больные люди, если они имеют письменное разрешение от своего сюзерена. Паланкинами и лошадьми не разрешено пользоваться крестьянам или простолюдинам, Анджин-сан. Это может приучить их к дурным привычкам, правда? Для них более полезно ходить пешком. - А также это держит их на своем месте. Да? - О, да. Но это все делается для мира, порядка и "ва" - гармонии. Только купцы имеют деньги, чтобы их можно было на это тратить, а кто они такие, если не паразиты, которые ничего не создают, ничего не выращивают, ничего не делают, а только кормятся за счет чужого труда? Конечно, они все должны ходить пешком, не так ли? Это очень мудро. - Я никогда не видел так много движущихся людей, - сказал Блэксорн. - О, это еще ничего. Подождите, когда мы приблизимся к Эдо. Мы любим путешествовать, Анджин-сан, но редко делаем это в одиночку. Мы любим ездить группами. Но толпы народа не мешали их продвижению. Шифр Торанаги на их знаменах, личный знак Тода Марико и старательность Акиры Јсинаки, а также гонцы, которых он отправлял, чтобы оповещать, кто идет, обеспечивали им лучшие комнаты для ночлега в лучших гостиницах, а также беспрепятственный проход. Все другие путники и даже самураи быстро отступали в сторону и низко кланялись, ожидая, пока они пройдут. - Они все останавливаются и кланяются каждому? - О, нет, Анджин-сан. Только дайме и важным людям. И большинству самураев - да, это мудрое правило для простолюдинов. Если бы простые люди не уважали самураев и самих себя, как бы соблюдался закон и осуществлялось управление государством? Потом, это же касается всех. Мы останавливаемся и кланяемся и позволяем пройти посланцу императора, разве не так? Все должны быть вежливыми, правда? Дайме более низкого ранга должен спешиться и поклониться более важным дайме. Обычай правит всей нашей жизнью. - Скажем, а если два дайме одного ранга встретятся? - Тогда они оба должны будут спешиться и одновременно поклониться и пойти каждый своим путем. - Скажем, встретятся господин Торанага и генерал Ишидо? Марико незаметно перешла на латынь: - Кто они, Анджин-сан? Этих имен не произносите. - Ты права. Пожалуйста, прости меня. - Послушай, любимый, давай пообещаем друг другу, что если нам улыбнется Мадонна и мы благополучно уедем из Мисимы, то только в Эдо, у первого моста, только тогда мы покинем наш тайный мир. Давай? - Какая такая особая опасность в Мисиме? - Там наш капитан должен представить рапорт господину Хиро-Мацу. Я тоже должна буду увидеться с ним. Он мудрый человек, всегда настороже. Нам будет очень просто выдать себя перед ним. - Мы должны быть осторожны. Давай просить Бога, чтобы твои страхи были безосновательны. - О себе я не беспокоюсь, только о тебе. - А я о тебе. -- Давай сделаем вид, что этот реальный мир - наш единственный мир. - Вот Мисима, Анджин-сан, - сказала Марико. Вытянутый в длину город с замком, который вмещал почти шестьдесят тысяч человек, был почти скрыт низким утренним туманом. Было видно только несколько крыш и каменный замок. За ним виднелись горы, понижающиеся к морю на западе. Далеко на северо-западе была видна величественная гора Фудзи. На севере и востоке горные хребты возносились почти до неба. - Что теперь? - Сейчас Јсинака найдет самую хорошую гостиницу на расстоянии не более десяти миль, и мы остановимся там на два дня. Это будет самое большое, что могут потребовать мои дела. Дзеко и Кику-сан покинут нас на это время. - Тогда поехали. Что говорит вам ваш здравый смысл о Мисиме? - Здесь хорошо и безопасно, - ответил он, - а что будет потом, после Мисимы? Она нерешительно показала рукой на северо-восток: - Потом мы поедем этой дорогой. Там перевал, который петляет по горам в сторону Хаконе. Это самая тяжелая часть Хоккайдской дороги. Потом дорога спускается к городу Одавара, который намного больше Мисимы, Анджин-сан. Это уже на побережье. Путь оттуда до Эдо - только вопрос времени. - Сколько его у нас? - Недостаточно. ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ Генерал Тода Хиро-Мацу взял личное послание, привезенное Марико, и сломал печати Торанаги. В свитке коротко сообщалось о том, что произошло в Јкосе, подтверждалось решение Торанаги предстать перед Советом регентов, Хиро-Мацу предписывалось охранять границу и перевалы в сторону Кванте от любого нападения до прибытия Торанаги (но не мешать, а помогать любому посланцу от Ишидо или идущим с востока) и давались инструкции об отступнике-христианине и Анджин-сане. - А теперь расскажите мне все, что вы видели в Јкосе или слышали относительно господина Торанаги. Марико выполнила его просьбу. - Скажите мне, что вы думаете обо всем этом. Марико опять выполнила его просьбу. - Что случилось между вами и моим сыном во время тя-но-ю? Она рассказала ему в точности, что происходило. - Мой сын уверен, что наш господин потерпит поражение. До второй встречи с господином Затаки? - Да, господин. - Вы так думаете? - О, да, господин. В комнате, расположенной на самом верху главной башни замка, который господствовал над всем городом, наступило долгое молчание. Хиро-Мацу встал и подошел к бойнице для лучников, проделанной в толстой каменной стене, спина и суставы у него болели, меч свободно покоился в руках. - Я не понял. - Что? - Ни моего сына, ни нашего господина. Мы можем разбить любую армию Ишидо, какую он только может бросить в битву. А что касается решения предстать перед Советом регентов... Она играла своим веером, любуясь вечерним небом, густо усыпанным звездами, наслаждаясь этим зрелищем. Хиро-Мацу внимательно посмотрел на нее. - Вы очень хорошо выглядите, Марико-сан, стали будто моложе, чем раньше. В чем секрет? - У меня нет никаких секретов, господин, - ответила она, ее горло внезапно пересохло. Она ждала, что мир сейчас разлетится вдребезги, но этот момент прошел, и старик снова повернул свои проницательные глаза на город, раскинувшийся под ними. - А теперь расскажите мне, что случилось с тех пор, как вы уехали из Осаки. Все, что вы видели, слышали или в чем принимали участие, - сказал он. Когда она кончила, была уже глубокая ночь. Она сообщила ему обо всем очень точно, за исключением того, как далеко они зашли с Анджин-саном. Даже здесь она была достаточно осторожна, чтобы не прятать своего восхищения им, его умом и смелостью. Или того, как его ценит Торанага. Тем временем Хиро-Мацу продолжал расхаживать по комнате, движение облегчало ему боль. Все совпадало с отчетом Јсинаки и Оми - и даже тирада Затаки перед тем, как этот дайме кинулся в Синано. Теперь он понял многие вещи, которые раньше были ему неясны, и получил достаточно информации, чтобы принять обоснованное решение. Кое-что из того, что она рассказала, возмутило его и даже заставило еще больше невзлюбить своего сына, он мог понять его мотивы, но это не имело значения. Что-то возмущало его в чужеземце, а кое-что заставляло восхищаться им. - Вы сами видели, как он вытолкнул нашего господина на безопасное место? - Да. Господин Торанага давно уже был бы мертв, господин, если бы не он. Я совершенно уверена. Он три раза спасал нашего господина: при бегстве из Осакского замка, на борту галеры в гавани Осаки и во время землетрясения. Я видела мечи, которые выкопал Оми-сан. Они были изогнуты, как лапша, и совершенно никуда не годились. - Вы думаете, Анджин-сан действительно мог совершить сеппуку? - Да. Клянусь своим христианским Богом, я считаю, что он принял такое решение. Только Оми-сан помешал ему. Господин, я считаю, что он достоин быть самураем, достоин быть хатамото. - Я не спрашивал вашего мнения. - Прошу простить меня, господин, конечно, вы не спрашивали. Но этот вопрос все еще у вас в голове. - Вы стали не только учительницей кормчего, но и читаете чужие мысли? - О, нет, пожалуйста, извините меня, господин, конечно, нет, - сказал она самым умильным голоском, - Я только ответила вождю нашего рода как могла лучше, старалась в меру своих слабых способностей. Интересы нашего господина у меня в голове на первом месте. Ваши только на втором после его интересов. - А это так? - Пожалуйста, извините меня, но об этом нет необходимости и спрашивать. Прикажите мне, господин, я все выполню. - Почему вы такая гордая, Марико-сан? - спросил он испытующе. - Прошу извинить меня, господин. Я была груба. Я не заслужила такого... - Я знаю! Никто из женщин не заслужил! - Хиро-Мацу засмеялся. - Но бывают времена, когда мы нуждаемся в вашей женской холодной, жестокой, злобной, изощренной, практичной мудрости. Вы, женщины, намного умнее нас, правда? - О, нет, господин, - сказала она, соображая, что у него на уме. - Это просто потому, что мы сейчас одни. Если повторить это перед всеми, то сказали бы, что старый Железный Кулак отжил свое, что ему пора положить свой меч, побрить голову и начать читать молитвы Будде, прося прощения за души тех людей, которых он отправил в Пустоту. Они были бы правы. - Нет, господин. Об этом правильно сказал ваш сын. Пока наш господин не кончил свою жизнь, вы не можете отступать. Ни вы, ни господин, мой муж. Ни я. - Да, но все равно я был бы очень рад положить свои мечи и просить мира у Будды для себя и тех, кого я убил. Он некоторое время всматривался в темноту ночи, тяжко ощущая свой возраст, потом снова посмотрел на нее. Ему было очень приятно смотреть на нее, приятней, чем на любую другую женщину из тех, кого он знал. - Что? - Ничего, Марико-сан. Я вспомнил, как первый раз увидел вас. Это было в то время, когда Хиро-Мацу тайком заложил душу Городе, чтобы получить эту маленькую изящную девушку в жены сыну, тому самому сыну, который зарубил свою собственную мать, единственную женщину, которую когда-либо по-настоящему любил Хиро-Мацу. "Почему я добивался для него Марико? Потому что я хотел досадить Тайко, который тоже хотел ее. Досадить противнику и ничего более. А была ли неверна мне моя наложница? - спрашивал себя старик, тревожа старую рану, - О, Боже, когда я гляну тебе в лицо, я потребую у тебя ответ и на этот вопрос. Я хочу знать, да или нет; Я требую правды! Я думаю, это ложь, но Бунтаро сказал, что она была наедине с этим мужчиной в комнате, с распущенными волосами, развязанным кимоно, это было задолго до того, как мне вернуться. Это могла быть и ложь, не правда ли? Или правда, да? Это должна быть правда - конечно, мой сын не отрубил бы голову своей матери, если бы не был уверен? " Марико смотрела на морщины, покрывающие лицо Хиро-Мацу, его кожа натянулась, местами шелушилась от возраста. Она чувствовала былую силу его рук и плеч. "О чем вы думаете? - хотела спросить она, ей нравился этот человек: - Вы все-таки видите меня насквозь? Вы теперь знаете обо мне и Анджин-сане? Вы знаете, что я прямо трепещу от любви к нему? Что когда мне надо будет выбирать между ним, вами и Торанагой, я выберу его? " Хиро-Мацу стоял у бойницы и смотрел на город под ним, его пальцы поглаживали ножны и рукоятку меча, он совсем забыл о ней. Хиро-Мацу задумался о Торанаге и о том, что с негодованием сказал ему несколько дней назад Затаки, с негодованием, которое он разделял. - Да, конечно, я хочу завоевать Кванто и вывесить мое знамя на стенах замка в Эдо и сделать его своим. Я никогда не хотел этого раньше, но теперь хочу, - сказал ему Затаки. - Но таким путем? В этом нет никакого благородства! Никаких почестей не достанется ни моему брату, ни вам, ни мне! Никому! Кроме Ишидо, а этот крестьянин не заслуживает этого. - Тогда поддержите господина Торанагу. С вашей помощью Тора... - Зачем? Тогда мой брат станет сегуном и уберет наследника? - Он сто раз говорил, что поддерживает наследника. Я считаю, это так и есть. И у нас будет вождем Миновара, а не выскочка-крестьянин и ведьма Ошиба, не так ли? Эти глупцы будут править страной восемь лет, пока Яэмон не достигнет совершеннолетия, если умрет Торанага. Почему не дать господину Торанаге восемь лет, он - Миновара! Он тысячу раз говорил, что передаст власть Яэмону. Где у тебя мозги, в заднице? Торанага не враг тебе или Яэмону! - Миновара не станет на колени перед этим крестьянином! Ссал он на его честь и честь всех нас. Вашу и мою! Они ругались, проклинали друг друга и, будучи одни, чуть не подрались. - Ну, давай, - издевался он над Затаки, - вытаскивай свой меч, предатель! Ты предал своего брата, главу рода! - Я глава своего собственного рода. У нас одна мать, а не отец. Отец Торанаги с позором прогнал мою мать. Я не буду помогать Торанаге, но если он отречется и вспорет себе живот, я поддержу Судару... "Нет необходимости делать это, - сказал себе Хиро-Мацу, все еще разъяренный, - Не стоит делать этого, пока я еще живой, или смиренно представать перед Советом регентов. Я главнокомандующий. Мой долг защищать честь и дом моего господина, даже от него самого. Так что я теперь решил: - Послушайте, господин, пожалуйста, извините меня, но на этот раз я ослушаюсь. На этот раз я обману вас. Сейчас я хочу объединиться с вашим сыном и наследником, господином Сударой, и его женой, госпожой Дзендзико, и вместе мы объявим "Малиновое небо", как только прекратятся дожди, и начнем войну. И до тех пор, пока не умрет последний человек в Кванто, сражаясь с врагом, я буду надежно охранять вас в замке Эдо, что бы вы ни говорили, чего бы это ни стоило". Дзеко была в восторге, оказавшись опять дома в Мисиме среди своих девушек и гросбухов, счетов, полученных долговых расписок и заемных писем. - Вы хорошо поработали, - сказала она своему главному бухгалтеру. Сморщенный маленький человечек благодарно откланялся и захромал домой. Она же угрожающе повернулась к своему главному повару: - Тринадцать серебряных чодзинов, двести медных монет за еду на одну неделю? - О, пожалуйста, извините меня, хозяйка, но слухи о войне очень взвинтили цены, - агрессивно начал толстый повар. На все. Рыба, рис, овощи - даже соевый соус стал стоить вдвое дороже за последний месяц, а саке и того больше. Работа в этой горячей душной кухне, которую всю, конечно, не переделаешь. Дорого! Ха! За одну неделю я накормил сто семьдесят два гостя, десять куртизанок, одиннадцать голодных учениц, четырех поваров, шестнадцать служанок и четырнадцать слуг! Прошу извинить меня, хозяйка, простите, но моя бабушка очень больна, так что я должен уехать на десять дней и прошу вас об этом... Дзеко начала рвать на себе волосы так, чтобы показать свои чувства, но недостаточно, чтобы испортить свою внешность, и отослала его, сказав, что она разбита, что она вынуждена закрыть самый известный Чайный Дом в Мисиме без такого прекрасного главного повара и что все это его вина - что она должна выкинуть на улицу в снег всех этих таких преданных ей девушек и честных, но несчастных слуг. - Не забывай, что идет зима, - выкрикнула она напоследок. Потом, совершенно одна, она сопоставила доходы с расходами, и оказалось, что доходы были вдвое больше того, что она ожидала. Саке на вкус показался ей лучше, чем когда-либо, и хотя цены на продукты подскочили, то же будет и с саке. Она сразу же написала своему сыну в Одавару, где у нее был винокуренный завод, приказав удвоить выпуск саке. Потом она разобралась в неизбежных ссорах среди девушек, выгнала трех, наняла еще четырех, отправила человека за своей сводней и подписала контракты еще с семью куртизанками, которые ей очень нравились. - И когда бы вы хотели принять этих почтенных дам, Дзеко-сан? - жеманно улыбнулась старуха, радуясь значительным комиссионным. - Сейчас же. Ну, давай поторопись. После этого она позвала плотника и составила с ним планы расширения своего Чайного Домика, чтобы устроить помещения для новых дам. - На Шестой улице, наконец, продается тот участок, госпожа. Вы хотите, чтобы я взял его сейчас? Несколько месяцев она ждала этого, но сейчас замотала головой и отправила его с инструкциями выбрать четыре гектара пустующих земель на холме к северу от города. - Но не делай этого сам, используй посредников. Не жадничай. И я не хочу, чтобы стало известно, что покупается для меня. - Но четыре гектара? Это... - По меньшей мере четыре, может быть и пять через пять месяцев, но только выбери... понимаешь? Их надо будет оформлять на этих людей. Она передала ему список надежных лиц, через которых нужно будет устраивать эту сделку, и поспешила выпроводить его, видя мысленно уже обнесенный стенами городок в пределах процветающего города. От радости Дзеко даже рассмеялась. После этого она посылала за каждой куртизанкой, хвалила их, бранила, ругалась с ними или плакала. Некоторые были повышены в классе, некоторые понижены, цены на их услуги тоже повышались или снижались. В самый разгар всех этих дел заявился Оми. - Извините, но Кику-сан плохо себя чувствует, - сказала она. - Ничего серьезного. Она просто плохо реагирует на перемену погоды, бедняжка. - Я настаиваю на том, чтобы увидеться с ней. - Извините, Оми-сан, но вы, конечно, не настаиваете? Кику-сан принадлежит вашему сюзерену, не так ли? - Я знаю, кому она принадлежит, - закричал Оми. - Я хочу видеть ее, только и всего. - О, извините, разумеется, вы имеете полное право кричать и ругаться, извините, пожалуйста. Но, простите, она нездорова. Сегодня вечером, или может быть позднее, или завтра, но что я могу сделать, Оми-сан? Если ей станет получше, может быть, я смогу известить вас, если вы скажете мне, где вы остановились... Он назвал ей адрес, поняв, что ничего не добился, и выскочил из дому, желая разнести в щепки всю Мисиму. Дзеко подумала об Оми. Потом она послала за Кику и сообщила ей программу, которую она наметила для нее на эти два вечера в Мисиме. - Может быть, мы сможем убедить нашу госпожу Тода отложить выезд на четыре или пять вечеров, дитя. Я знаю с полдюжины мужчин, которые заплатят царские суммы за то, чтобы вы развлекали их на вечеринках. Ха! Теперь, когда такой великий дайме купил вас, никто не осмелится тронуть вас, ни разу, так что вы можете только петь, танцевать, представлять пантомимы и станете нашей первой гейшей! - А бедный Оми-с