ражданство либо гарантия безопасности со стороны советских властей13. Тем не менее предложить русским пленным хоть какие-нибудь гарантии безопасности было необходимо -- и не столько для того, чтобы заполучить добровольцев для работы во Франции, сколько для того, чтобы убедить дезертировать тех, кто все еще служил в немецкой армии. По рассказам русских военнопленных в Англии, нацистская пропаганда (а ее эффективность была общепризнана) без конца твердила, что русские, сдавшиеся англо-американцам, будут расстреляны на месте или же переданы советским представителям, после чего их все равно расстреляют14. ССО стремилась всеми способами укрепить движение Сопротивления и подорвать боевой дух вражеских войск в занятой нацистами Европе. Попытка ослабить воинские части во Франции безусловно заслуживала внимания, хотя англичанам и трудно было предложить будущим перебежчикам что-либо конкретное. Из русских пленных, находившихся в Англии, офицеры ССО отобрали сорок добровольцев, которые затем прошли специальный курс подготовки для выполнения опасного задания. Некоторые пленные рассказали о св'о-их контактах в Германии, о людях, которые могли бы оказать активное сопротивление нацистам: русские понимали, что немцы их обманули и предали то, ради чего они пошли к ним на службу. Для первого десанта в Германию были отобраны четверо добровольцев. Однако сначала надо было, по совету английского 74 МИДа, сообщить об операции советским властям, то есть НКВД, представитель которого, полковник Иван Чичаев, работал в тесном контакте с английским МИДом. Предвидя обычные для НКВД задержки с получением инструкций из Москвы, то есть от Абакумова или самого Берии, сотрудник МИДа Уорнер выдвинул весьма неожиданное предложение: "Надо совершенно откровенно рассказать полковнику Чичаеву о нашем плане и предупредить, что ввиду безотлагательности дела мы намерены осуществить его на следующей неделе". Но начальник Уорнера, помощник заместителя министра сэр Орм Сарджент, заявил, что в связи с предстоящим соглашением о возвращении всех русских военнопленных в СССР необходимо заручиться четким согласием НКВД. Прошло несколько недель, Берия и Абакумов молчали, но полковник Чичаев заявил, что очень хочет поговорить с четырьмя русскими добровольцами. В разговорах с майором Мандерстамом из ССО он не раз выражал горячее желание встретиться с бедными ребятами, так давно разлученными с родиной, а заодно сокрушался о том, что его начальники до сих пор ничего не ответили относительно переброски этих четверых в Германию. Но Мандер-стам был твердо намерен не допускать этой встречи. Он уже видел примеры давления НКВД на пленных и потому пресекал все попытки полковника Чичаева проникнуть к добровольцам. Время шло, и наконец Мандерстам назначил на 16 октября встречу с Чичаевым. Он захватил с собой письмо, в котором говорилось, что ССО с удовольствием разрешит Чичаеву поговорить с четырьмя добровольцами в том случае, если из Москвы придет согласие на проведение операции. Когда они встретились, Чичаев с места в карьер выложил ответ своего ведомства: Я получил из Москвы полномочия официально сообщить вам, что мы не согласны с планами вашей организации по использованию русских военнопленных для работы в Германии. Мы также хотели разъяснить, что не намерены сотрудничать с вашей организацией в предлагаемой вами акции. Мы настоятельно рекомендуем вам "забыть" о русских в Германии. Почему вы вообще выбрали этих несчастных ребят? Чем скорее вы оставите их в покое и предоставите нам, тем лучше для наших будущих отношений. Мандерстам осведомился, нет ли у Чичаева с собой письменного ответа, но тот раздраженно сказал: Москва вообще не понимает, почему вы так настаиваете на письменном ответе. Никакой необходимости в этом нет, к 75 тому же все наши предыдущие переговоры велись устно. Да и вообще все это выглядит очень странно. Я уверен, что вы предложили эту акцию не без задней мысли. "Задняя мысль" самого полковника Чичаева заключалась, скорее всего, в понимании того факта, что если кто-нибудь когда-нибудь получит и прокомментирует документ, в котором Советский Союз открыто отказывается от предложенных англичанами мер, способных приблизить победу, возникнет крайне неприятная ситуация. Категорически отвергнув план ССО по организации саботажа и паники в самом центре нацистской Германии, Чичаев вернулся к теме, действительно живо интересовавшей его начальство, и попросил разрешения навестить четырех русских добровольцев, которые, как ему известно, сейчас находятся в тренировочной школе ССО. Мандерстам добродушно ответил, что поскольку советские власти не выказали никакого интереса к предложенной операции, то и надобность в свидании с добровольцами отпадает. Да'и вообще, они вскоре вернутся в лагерь для военнопленных, и там Чичаев несомненно сможет устроить встречу с ними по обычным каналам. Чичаев настаивал: неужели ССО не может помочь ему побеседовать с пленными? Когда эти четверо вернутся в лагерь? Но Мандерстам оказался не в состоянии дать точный ответ на эти вопросы: НКВД ведь понадобилось несколько недель, чтобы откликнуться на просьбу ССО о сотрудничестве, а английская бюрократия работает с не меньшим скрипом, так что полковнику придется, увы, "чуть-чуть потерпеть". Сбитый с толку Чичаев заговорил о другом. Представителем ССО в Москве был бригадир Джордж Хилл, пользовавшийся горячим расположением у советской разведки: он оказался прямо-таки ходячей утечкой информации15. Чичаев спросил Мандерстама, нельзя ли ему получить каталог британских "игрушек", который обещал ему бригадир Хилл, когда возил Чичаева на одну из английских станций. Под "игрушками" подразумевались специальные взрывные устройства и другие средства саботажа, которыми ССО снабжала своих агентов в оккупированной нацистами Европе: карандаши-ружья, газовые пистолеты и быстродействующий яд, после которого не оставалось никаких следов, кроме признаков эндемического сифилиса. Все это хранилось в галерее Музея естественной истории, отданного на время войны в распоряжение ССО. Но Мандерстама не так-то легко было сбить с толку: Я сказал ему, что узнаю насчет этого и, конечно, взамен мы рассчитываем получить от них аналогичный каталог. Он со- 76 гласился: почему бы и нет -- в самом деле, разве мы не союзники? Однако СМЕРШу так и не удалось ознакомиться с этими "игрушками", и "первому кругу" ГУЛага пришлось привлечь кое-кого из ведущих ученых для создания своих собственных "игрушек". Ничего не добившись, Чичаев ни с того ни с сего принялся обвинять англичан в том, что они де плохо обращаются с русскими военнопленными. Когда Мандерстам заметил, что еще совсем недавно Чичаев упрекал англичан в излишнем мягкосердечии, тот пробурчал: "Поди угадай, когда в человеке может проснуться зверь". Несмотря на все эти колкости, расстались они вполне по-дружески и даже условились в следующий четверг пойти в театр "Савой". Эту беседу можно посчитать образцом того, как следует вести переговоры с советскими представителями. НКВД успешно блокировал предложения англичан -- но и Мандерстам ничего не уступил советской стороне. Никаких отрицательных последствий эта встреча не имела, Чичаев лез вон из кожи, чтобы доказать Мандерстаму свое дружеское расположение. Государственные мужи Ялты и Потсдама могли бы многое почерпнуть из изучения протоколов этой беседы и ее последствий16. Но мидовским чиновникам сообщение Мандерстама о результатах встречи не понравилось. Джеффри Вильсон отметил в своей записке, что его вовсе не удивляет отказ советских властей от сотрудничества в предлагаемой операции: они справедливо обижены загадочным отказом ССО разрешить НКВД предварительно допросить добровольцев. Записка Вильсона завершалась ядовитым замечанием: "Сомневаюсь, что полковник Чичаев высокого мнения о майоре Мандерстаме". Его коллега Кристофер Уорнер добавил, что при следующей встрече не мешало бы выговорить Мандерстаму за глупость. Министерство иностранных дел приказало ССО передать НКВД сорок русских, которых готовили для переброски в Германию. Разумеется, сотрудникам ССО пришлось подчиниться, но когда за этими людьми послали, они куда-то исчезли, и найти их не удалось (кто-то намекнул русским о предстоящей передаче их НКВД). Сотрудники ССО рассыпались в извинениях, но делать было нечего17. Вернемся, однако, к решению Кабинета военного времени от 4 сентября уступить требованию СССР о возвращении всех советских граждан. Напомним, что кабинет соглашался на это при одном условии: советское правительство должно гарантировать, что 77 к пленным, репатриируемым таким образом, не будет применено никаких мер, могущих вызвать ответные репрессии со стороны немцев по отношению к английским военнопленным. 11 сентября советский посол Гусев явился к Идену18. На этот раз он был в агрессивном настроении, и на удивленного министра обрушился град упреков. (До того, как стать дипломатом, Гусев служил в НКВД.) Главные обвинения сводились к тому, что английские охранники плохо обращаются с русскими пленными (существование которых советское правительство преспокойно игнорировало на протяжении нескольких недель) и что вследствие антисоветской пропаганды, распространяемой фашиствующими элементами, незначительная часть пленных отказывается возвращаться на родину. Гусев добавил, что к русским нельзя относиться как к военнопленным, поскольку подавляющее большинство их было принуждено к службе в немецких войсках под давлением, и, следовательно, они никогда не были частью вражеских вооруженных сил19. Министр иностранных дел знал, что жалобы на плохое обращение с пленными не соответствуют действительности. Он возмутился, и последовало то, что его коллега Орм Сарджент назвал "бурным объяснением". По словам самого Идена, он чуть было не бросил советскому послу открытый упрек в необоснованности его обвинений, но сдержался и ограничился лишь тем, что довольно холодно простился с Гусевым. В решении кабинета, вынесенном за неделю до этого, имелась всего одна оговорка относительно условий репатриации русских. МИД немедленно подтвердил, что "понимает решение кабинета так, что военнопленные на Ближнем Востоке не будут переданы русским до получения гарантий от советских властей"20. Через два дня МИД представил военному министерству проект письма советскому послу, где сообщалось о решении кабинета и подробно излагалось настоятельное требование соблюдать условие о том, что пленные не должны "подвергаться наказаниям, могущим вызвать риск немецких репрессий"21. Военное министерство одобрило текст22. 23 Но тут в дело вмешался Идеи. Понимая, что был слишком прямолинеен в разговоре с Гусевым, министр счел неразумным выдвигать вообще какие бы то ни было условия. Орм Сарджент срочно позвонил сэру Фредерику Бовеншену, предлагая военному министерству одобрить предложение министра иностранных дел и не ставить советским властям никаких условий. Военное министерство не возражало. Так провалилась попытка хоть немного ограничить произвол советских властей в отношении репатриируемых 78 Тут, однако, возникла новая проблема, которой Орм Сард-жент коснулся в телефонном разговоре с Бовеншеном. Настаивая на снятии условия, рекомендованного кабинетом, он заметил: ...требовать такие гарантии... значит обострять дело, что может отразиться на обращении русских с нашими собственными военнопленными, когда из рук немцев они попадут в руки Красной армии. Английские и американские военнослужащие, взятые в плен немцами, обычно размещались в лагерях на востоке Германии, в Польше или на Балканах. По данным союзной разведки, зимой 1944-45 годов в этих лагерях находилось около 40 тысяч англичан и 75 тысяч американцев24, и было очевидно, что большинство их будет освобождено Красной армией по мере ее продвижения в Польшу и на Балканы. Союзные правительства считали быстрое и безопасное возвращение освобожденных соотечественников на родину делом первостепенной важности. 11 июня 1944 года главы английской и американской военных миссий в Москве обратились в генштаб Красной армии с просьбой известить их, когда будут освобождены лагеря, где содержатся англо-американские военнопленные, а также надлежащим образом позаботиться об освобожденных. Советские власти сначала заверили, что все будет сделано, но впоследствии саботировали все попытки сотрудничества в этой области25. Однако теперь, когда советские власти требовали возвращения своих собственных граждан, находившихся в плену в Западной Европе, появилась вероятность того, что с советскими представителями удастся сотрудничать более плодотворно. И действительно, глава советской военной миссии в Англии генерал-майор Васильев намекнул, что "советское правительство исполнено готовности отослать находящихся у него пленных домой, равно как и получить назад своих собственных", и дал понять, что "лично готов помочь"26. Правда, через неделю военное министерство получило тревожную телеграмму от главы английской военной миссии в Москве генерала Берроуза. Он жаловался, что, хотя "сделано все возможное", чтобы склонить советские власти к сотрудничеству в помощи освобожденным английским пленным, все эти попытки "натолкнулись на полное нежелание русских сотрудничать". Берроуз предлагал "в подходящий момент проинформировать Васильева, что сроки репатриации советских военнопленных зависят от отношения Советов к нашим пленным"27. Военное министерство не без колебаний одобрило это предложение. Военный министр сэр Джеймс Григг высказался по это- 79 му поводу весьма пессимистически: "В целом я согласен,-- писал он,-- хотя у меня есть искушение предложить МИДу с самого начала выбрать более жесткий курс. Впрочем, они все равно на это не согласятся!"28 И он был совершенно прав. МИД несомненно отказался бы от жесткой линии. Правда, мидовские чиновники отважились на предложение "прозрачно намекнуть" генералу Васильеву, что советские требования встретят куда более теплый прием, если советская сторона проявит взаимность; и 27 сентября бригадир Файербрейс из группы связи с русскими сделал этот "прозрачный намек". В соответствии с инструкциями, он объяснил Васильеву, что несговорчивость советских властей может отрицательно сказаться не столько на практических мерах по репатриации русских, сколько на юридических процедурах по определению статуса русских пленных в Англии. Вышинский в Москве и Гусев в Лондоне возражали против того, что англичане считают оказавшихся в их руках русских военнопленными, находя это оскорбительным для подданных союзного государства, и требовали, чтобы с ними обращались как "со свободными гражданами союзной державы". Англичане в принципе не возражали, однако объясняли, что для этого необходимо принять специальный "Закон о союзных вооруженных силах", составленный с учетом нужд правительств в изгнании, таких как французское и польское, пожелавших содержать военные части на территории Англии. Сейчас МИД склонялся к тому, чтобы задержать принятие такого закона до ответа советских властей. Файербрейсу пришлось попотеть, растолковывая ситуацию советскому собеседнику: Васильев никак не мог взять в толк, что в Англии даже правительство должно соблюдать законы, и упорно полагал, что всему виной -- британское коварство. Но независимо от того, понимал ли Васильев хитросплетения английской юриспруденции или нет, английские власти решили отложить принятие "Закона" до тех пор, пока советские власти не проявят большей готовности к сотрудничеству. Генерал Берроуз в Москве был извещен об этом шаге29. К сожалению, действенность угрозы МИДа снижалась тем, что советские власти резко возражали против "Закона". Не понимая его назначения, они месяцами оттягивали его принятие и согласились на него только в 1945 году. В конце сентября полковник Филлимор из военного министерства так подытожил состояние дел: Положение таково, что мы обязались идти навстречу требованиям Советов и многое сделали в этом направлении; но для того, чтобы с этим покончить и решить важнейшие вопросы о содержании и статусе военнопленных, мы должны 80 что-нибудь вытянуть у советских властей... Между тем Советы торопят и нас, и американцев. Я обращаю ваше внимание на их приемы: все их обращения к нам начинаются с обвинений...30 Самые сильные из этих обвинений содержались в письме Гусева Идену от 27 сентября, где в весьма резком тоне вновь поднимались вопросы, обсуждавшиеся в его разговоре с министром иностранных дел 11 сентября31. Напомним читателю, что Гусев до сих пор не получил письменного уведомления о решении кабинета пойти навстречу советским пожеланиям в вопросе репатриации и даже, возможно, не слишком верил в готовность англичан к сотрудничеству. К тому же он, по всей вероятности, считал своим долгом выдвигать обвинения, которыми впоследствии можно было бы объяснить любые помехи в деле репатриации и протесты русских, не желающих возвращаться на родину. Эти жалобы сводились к огульным обвинениям англичан в злоупотреблении лояльностью русских. Тем самым на англичан как бы возлагалась прямая или косвенная ответственность за сопротивление русских военнопленных репатриации. Отсюда можно было заключить, что подавлять это сопротивление -- тоже дело англичан. Крайне возмущенные этими обвинениями, английские власти начали готовить пространное опровержение, подробнейшим образом доказывая их лживость32. Советы действительно зашли слишком далеко, и было необходимо показать им, в чем именно они допустили ошибку. Ни одному мидовскому сотруднику не пришло в голову, что советские деятели прекрасно разбираются в ситуации, а атака против англичан предпринята исключительно из тактических соображений. В последний момент, однако, советская методика разом изменилась. Из Москвы пришла телеграмма от генерала Берроуза. Он сообщал, что его новый советский коллега, только что заступивший на должность, "чрезвычайно сочувственно отнесся к этому делу и обещал ускорить решение вопроса" об участии англичан в репатриации английских военнопленных, освобожденных Красной армией. Он заявил со всей ответственностью, что командиры Красной армии получили инструкции создать наилучшие условия для освобожденных пленных союзных армий. Я сообщаю вам об этом незамедлительно, так как это первый признак того, что советский генеральный штаб намерен пойти нам навстречу33. 81 Однако прошло всего два дня, и Вышинский пожаловался английскому послу в Москве на оскорбительное отношение к русским в Англии34. Такая политика кнута и пряника вконец запутала англичан. Можно было подумать, что советские представители получили инструкции обращаться с ними, как академик Иван Павлов обращался с подопытными собаками. Пока советские власти морочили англичанам голову, события приняли неожиданный оборот. Черчилль, обеспокоенный явным столкновением интересов союзников в Польше и на Балканах, предложил, чтобы они с Иденом приехали в Москву и попытались лично уладить все дела со Сталиным. 1 октября от генералиссимуса пришло благосклонное согласие. Решено было лететь через неделю35. Так, наконец, возникла возможность разобраться в затянувшемся деле о репатриации русских и английских пленных. МИД и военное министерство в спешке готовили для министра иностранных дел подробные сводки по данному вопросу. Главные цели были сформулированы так: Склонить советские власти к сотрудничеству в обеспече нии надлежащей заботы об английских пленных, освобо жденных Красной армией, и их репатриации. Заверить Советы в том, что русские, находящиеся в Анг лии, Франции и Египте, будут репатриированы, как толь ко будет практически решена транспортная проблема. Поскольку советские власти настаивают на том, что их подданные в Англии не могут пользоваться статусом во еннопленных, убедить их принять в качестве единствен ной разумной альтернативы "Закон о союзных вооружен ных силах". Опровергнуть несправедливые обвинения, выдвинутые Гу севым36. Тем временем английский Комитет начальников штабов сообщил МИДу о возможности найти подходящий транспорт для отправки русских "и обеспечить репатриацию 11 тысяч человек без ущерба для наших прочих нужд, при условии, что транспорт к концу ноября вернется в Англию". Однако в сообщении высказывалось предположение, что Советы "скорее пойдут нам навстречу, если мы не сделаем первого шага"37. Это была последняя попытка связать советское правительство соглашением, в котором оговаривались бы взаимные обязательства относительно репатриации пленных. Но начальники штабов не могли предугадать дальнейший ход событий. Через два дня, 11 октября 1944 года, Черчилль и Идеи принимали Сталина и Молотова на обеде в английском посольстве в 82 Москве. Стоял прекрасный солнечный день, и у премьер-министра и министра иностранных дел были все основания пребывать в радостном оптимистическом настроении. Они только что с блеском и в хорошем темпе провели переговоры, в результате которых большая часть Балкан была отдана под советский контроль38. Может быть, поэтому Молотов в тот день был в необычайно хорошем расположении духа. Казалось, эта встреча руководителей союзных государств самым благоприятным образом завершила переговоры, которые могли бы тянуться до бесконечности. Гости прибыли в 9 часов, за столом царило праздничное оживление. Идеи имел возможность вдосталь наговориться со Сталиным, которого от него отделял только переводчик Павлов. Советский лидер был в превосходной форме, в беседе он блистал остроумием и мудростью. Он шутил насчет неугомонных поляков, рассказал длинный анекдот (оставшийся Идену непонятным) о партии крымского вина, захваченного у немцев. Идеи чувствовал, что его былое восхищение Сталиным разгорается с новой силой. Впервые он встретил этого необыкновенного человека девять лет назад и сразу почувствовал к нему то необъяснимое уважение, для которого не существует ни классовых, ни национальных, ни идеологических барьеров. Он писал о своей встрече со Сталиным в 1935 году: Сталин с первого взгляда произвел на меня неизгладимое впечатление, и мое мнение о его способностях осталось не-поколебленным. Его сильная личность обнаруживает себя без всяких стараний с его стороны. У него врожденные хорошие манеры, вероятно, это грузинская черта. И хотя я знал, что это безжалостный человек, я уважал его незаурядный ум и даже чувствовал к нему симпатию, которую не в состоянии объяснить до конца39. Вдруг Сталин помрачнел и, исподлобья поглядывая на Идена, заговорил о другом. Последующий разговор привел Идена в крайнее возбуждение. В телеграмме, посланной им на другой день Орму Сардженту в Лондон, эйфория бьет через край: Вчера на обеде в беседе с маршалом Сталиным был затронут вопрос о русских войсках, находящихся у нас в Англии. Маршал сказал, что был бы чрезвычайно признателен, если бы можно было устроить их возвращение в СССР. Я сказал, что мы с радостью сделаем все, чтобы помочь, и что, несмотря на большие трудности с транспортом, мы сейчас рассматриваем возможность их отправки на родину, решая попутно 83 проблемы транспорта и эскорта. Маршал повторил, что был бы очень обязан нам, если бы мы могли организовать для него это дело. Я ответил, что он может в том не сомневаться и что мы сделаем все возможное. Со своей стороны, я высказал уверенность, что его правительство сделает все, чтобы помочь нашим пленным в Германии, если и когда Красная армия дойдет до немецких лагерей, где они содержатся. Маршал сказал, что, конечно, это будет сделано, он лично проследит за этим. Он дал мне слово, что о наших людях будет проявлена максимальная забота. Я думаю, что в свете этого разговора было бы крайне неразумно пытаться связывать перевозку русских на родину с вопросом о наших пленных. Мы должны все обеспечить, и, когда мы со всей определенностью сообщим русским о мерах, которые можем предпринять, нам следует напомнить им о том, что сказал мне маршал Сталин насчет отношения к нашим людям40. Вот так, в мгновение ока, был решен вопрос о русских военнопленных. Государственные мужи смеялись, пили и болтали за праздничным столом до самого рассвета. Когда на другой день Идеи, усталый, но счастливый, поднялся с постели, время близилось к полудню. Вечером он отправил приведенную выше восторженную телеграмму сэру Сардженту. Она случайно пересеклась со встречной телеграммой от Сарджента, который, словно неким телепатическим образом предугадав точку зрения Идена, рекомендовал отказаться от каких бы то ни было условий "из тактических соображений -- чтобы разрядить враждебную атмосферу"41. Постоянный заместитель министра сэр Александр Кадоган писал, что вся неловкая ситуация "была снята в высшей степени удовлетворительным заверением, которое мой министр получил от маршала Сталина"42. Английский Комитет начальников штабов получил приказ приступить к подготовке скорейшей репатриации русских пленных, и через четыре дня Кадогану сообщили, что к 23 октября будут готовы два военных транспортных судна43. Иден был убежден, что сталинские заверения исключают какие бы то ни было условия с английской стороны. Он отказался и от мысли ответить на обвинения, выдвинутые в "грубой записке" Гусева, поскольку это может "вновь привести к спорам"44. Сотрудник военного министерства Бовеншен так сформулировал новую позицию англичан: а) Репатриация продолжается. б) Никаких грубых записок посольству. 84 в) Никаких распоряжений насчет "Закона" [о союзных вооруженных силах], пока нас не попросит МИД45. 16 октября в 16.30 Идеи, встретившись в Кремле с Молотовым, заявил, что англичане обеспечили все необходимое для репатриации первых 11 тысяч советских граждан; остальные будут доставлены в СССР при первой возможности. Молотов выразил благодарность и тут же перешел к пункту, который очень беспокоил советских руководителей: Считает ли правительство его величества, что все советские граждане без исключения должны быть возвращены в Россию как можно скорее? Идеи ответил, что да и что для этого выделены корабли. Молотов сказал, что для него это принципиальный вопрос. Пока что он не получил ответа от английского правительства. Идеи ответил, что у него нет никаких сомнений на этот счет... Молотов сказал, что очень признателен, но речь идет о правах советского правительства и советских граждан, а вовсе не о транспорте. Согласно ли английское правительство, что вопрос о возвращении советского гражданина в СССР не может решаться исключительно на основании желания либо нежелания индивидуума? Некоторые советские граждане могут не захотеть вернуться, потому что они помогали немцам, но советское правительство требует права возвращения для всех своих граждан. Идеи сказал, что он не возражает. Английское правительство хочет видеть всех этих людей под опекой советской администрации. Молотов высказал предположение, что советские власти сами должны решать судьбу своих граждан. Идеи согласился, что... до возвращения на родину русские, находящиеся на территории Англии, должны находиться под опекой советских властей в рамках английского закона. Молотов закрыл дискуссию в обычной советской манере, выдвинув явно наобум нелепое обвинение в плохих условиях содержания пленных в одном из английских лагерей46. Впрочем, обвинение это, против обыкновения, было высказано как-то нерешительно -- словно Молотов понимал, что Идену больше нечего уступать. Идеи телеграфировал в Лондон о новых успехах47. До завершения визита в Москву, известного под кодовым названием "Толстой", Черчилль обменялся со Сталиным несколькими шутливыми фразами. 85 Премьер-министр сказал... Что касается еды, то Англия, по просьбе маршала Сталина, обеспечила отправку в СССР 45 тысяч тонн солонины. Мы, кроме того, отправляем в СССР 11 тысяч бывших советских военнопленных, чтобы было кому эту солонину есть. Маршал Сталин сказал, что... очень многих военнопленных заставили воевать за Германию, тогда как остальные пошли на это по доброй воле. Премьер-министр заметил, что нам очень трудно разделить эти две категории. Поскольку они сдались нам, мы имеем право ходатайствовать за них, и он выразил надежду, что все они будут отосланы в СССР48. В тот самый момент, когда происходила эта странная беседа, несчастной английской делегации была передана советская вербальная нота. В ней содержалась еще одна яростная атака на обращение англичан с советскими пленными, повторялись все прежние обвинения Гусева и добавлялись новые49. Должно быть, английская делегация вела себя слишком почтительно, и советское правительство заподозрило, что англичане задумали какую-нибудь каверзу. ПРИМЕЧАНИЯ См. об этом также в кн.: Р. Медведев. К суду истории. -- Нью-Йорк, Knopf, 1974, с. 488. См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 101 А, (9 А, 11 А, 12 А). См. там же, 94 А. Там же, 6 А. См. там же, 92 А, а также 67. В автобиографии Григг избегает каких-либо упоминаний об этом (см.: James Grigg. Prejudice and Judgment. -- London, 1948). См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 98 А--В. CAB [в дальнейшем: Документы кабинета министров], 66.54, 168--169. См. там же, 65.43, 126. Архив Селборна. 10. См.: The Parliamentary Debates (Hansard) House of Lords.-- London, 1948, CLVI, pp. 1152--1182. И. См.: Gerald Reitlinger. The House Built on Sand.-- London, 1960, pp. 283--284. По данным английской разведки, с 1942 года занимавшейся подрывной работой среди иностранных рабочих в Германии (операция "Троянский конь"), накануне высадки здесь находилось полтора миллиона русских рабочих и 700 тысяч военнопленных и гражданских интернированных, занятых в основном в сельском хозяйстве и оборонной промышленности. Приводились свидетельства того, что нацисты опасались восстания или подрывной работы русских (см.: Архив военного министерства Великобритании, 898/340). Подробнее см.: Hans Bernd Gisevius. To the Bitter End.-- London, 1948, p. 516. Немецкое Сопротивление не могло понять, почему иностранные рабочие так и не подняли восстания (см. там же, р. 400). Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/43382, 104--105. См. там же, 64--67. Иногда высказывается мнение, что русские сдава лись под влиянием листовок союзников с обещанием не возвращать их в СССР. Однако американский документ, цитируемый в подтверждение этой точки зрения профессором Эпштейном, обращен, безусловно, к немецким солдатам (см.: Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced Repatriation from 1944 to the Present.-- Old Greenwich, Connecticut, 1973, pp. 28--29; см. также: The Ukranian Quarterly, X, p. 360; Alan Brownfeld. "Operation Keelhaul".-- Human Events, 1971, p. 765; John Barrett. "Operation Keelhaul": An Unknown Allied War Crime.-- The East-West Digest, 1972, VIII, p. 195). Американская пропаганда в качестве приман ки для русских довольно наивно обещала им возвращение в СССР. Док тор Эрхард Крегер рассказал мне, как развеселила генерала Власова ис тория о том, что американцы именно таким образом продлили сопротив- 87 ление русских, защищавших вместе с немцами от союзников французский город Брест (см.: В. Штрик-Штрикфельд. Против Сталина и Гитлера.-- Посев, 1981, с. 333). Англичане довольно рано отказались от мысли обещать им амнистию (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/43382, 51; а также 32--49). Листовки, сбрасываемые над Францией в 1944 году и написанные по-русски и по-армянски, призывали "не-немецких солдат вермахта" сдаваться в плен, причем сама листовка становилась своеобразным "пропуском". Об условиях сдачи в плен в инструкциях союзных войск говорилось лишь то, что "с каждым солдатом, предъявившим этот пропуск, следует обращаться в соответствии с международным законом" (там же, 818/456). Присутствие армянских войск было отмечено в департаменте Лозер 7 марта 1944 года (см. там же, 371/43382, 26). Экземпляры этой листовки были обнаружены у русских, привезенных в Англию. Они жаловались, что в листовке не было конкретных обещаний (см. там же, 81). ССО выпускало и другие листовки (см. там же, 105) , причем, по словам Мандерстама, в некоторых из них предлагалось предоставление убежища. Одна из таких листовок находится в Архиве министерства иностранных дел Великобритании (37-1/56715). Листовка заверяет русских, что перебежчикам гарантируется "свободная и независимая жизнь". 900 членов РОА в Намюре сдались, поверив этому обещанию. См. там же, 80. См.: H. F. R. Philby. My Silent War. -- London, 1968, p. 8. См. соображения У. Черчилля о советской тактике в кн.: James F. Byrnes. All in One Lifetime. -- London, 1960, p. 383. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/43382, 138--142. Г-н Мандерстам любезно дополнил эти сообщения своими воспо минаниями. См. Документы кабинета министров, 66.54, 7. См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 115. Там же. 109 А. Там же, 111 А. См. там же, ПО, 111, 113 А. См. там же, 114, 116--117. См : John R. Deane. The Strange Allience. -- London, 1947, p. 183; Документы кабинета министров, 66/60, 203. 25 См.: John R. Deane, указ. соч., pp. 183--184. Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 136 А. Там же, 137 А. Там же, 138--140. См. там же, 149 А, 152--153, 160 А, 163 А, 165 А, 174 А. Там же, 170 А. См. там же, 181 А. См. там же, 187 А. 88 Там же, 183 А. См. там же, 189 А. См.: The Earl of Avon. The Eden Mmoires: The Reckoning.-- London, 1965 [в дальнейшем: The Reckoning], pp. 479--481. Архив военного кабинета Великобритании, 32/11137, 192 А, 193 А, 194 А, 195, 196, 198 А. Документы канцелярии премьер-министра, 3.364/8, 276--277. См. также: Ар хив военного министерства Великобритании, 32/11137, 198 А. См.: W. S. Churchill. The Second World War, VI. -- London, 1954, pp. 186--203; Sir Llewellyn Woodward. British Foreign Policy in the Second World War. -- London, 1962, pp. 307--308. The Earl of Avon. The Eden Memoirs: Facing the Dictators.-- London, 1962, p. 153. Идеи посетил Москву в разгар "кировского потока". Документы канцелярии премьер-министра, 3.364/8, 269. См. также: The Reckoning, pp. 483--485. Документы канцелярии премьер-министра, 3.364/8, 270. Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 225 А. См.: Документы канцелярии премьер-министра, 3.364/8, 266--7; Эттли, как заместитель премьер-министра, был проинформирован об этом 13 ок тября (см. там же, 268); Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 226 А. Там же, 203 С. Там же, 204. См.: Документы канцелярии премьер-министра, 3.434/4, 34--35, 63; а также 434/7, 47; Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 203 Д. См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 219 А, 220 А. Документы канцелярии премьер-министра, 3.434/2 (17 октября). См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 222 А. І Глава 4 АНГЛО-АМЕРИКАНО-СОВЕТСКИЕ СОГЛАШЕНИЯ В ЯЛТЕ 6 марта 1931 года Уинстон Черчилль, один из немногих тогда политических деятелей, возвысивших голос против большевистской диктатуры, выступил в лондонском зале "Альберт-Холл" на представительном митинге, созванном с целью "выразить протест против жестокостей в советских лагерях и потребовать запрета на ввоз в Англию изделий из СССР, изготовленных заключенными". Его речь была опубликована на следующий день в "Тайме". Рассказав об ужасах лесоповала в советских лагерях, он добавил: Царящие там условия сравнимы лишь с рабством. Советское правительство всей своей деспотической мощью обрушивается на политических противников, тысячами ссылая их в эти страшные места заключения... Если сегодня мы видим, как наши правители оправдывают творящиеся в России мерзости, дружески потворствуя тем, кто дает им "на лапу" (оживление в зале),-- если сегодня мы видим такое и одновременно чувствуем некий застой в нашей жизни, то это потому, что мы сами на какой-то момент -- признаемся в этом честно -- поддались слабости и смятению... Голосуя за предложенную резолюцию, присутствующие выразят свой решительный протест против системы наказания и принудительного труда в России, системы, которой, по словам мистера Гладстона, "вряд ли найдется что-либо равное в мрачном и скорбном перечне человеческих преступлений"1. С тех пор прошло четырнадцать лет. За эти годы в результате сталинских чисток и экономических авантюр число заключенных в исправительно-трудовых лагерях возросло до 15-20 миллионов2. (Когда Черчилль выступал в "Альберт-Холле", эта цифра не превышала двух миллионов.) Условия содержания в лагерях ухудшились, и огромный контингент рабской силы, управляемый властями ГУЛага, стал одним из главных -- а может, и главнейшим -- фактором советской экономики. 90 История иногда не прочь подшутить: Черчиллю едва не пришлось отбыть на конференцию в Крым на одном судне с будущими рабами. 1 января 1945 года генерал Гастингс Исмей писал премьер-министру: Маршал Сталин настаивает на репатриации советских граждан, взятых нами в плен на Западном фронте, и есть предложение отправить тысячу-другую на "Франконии", если вы разрешите. Я уверен, что их можно полностью отделить от нашей группы, обеспечив им нормальные санитарные условия. Разумеется, их выгрузят немедленно по прибытии, так что вы их даже не увидите3. Однако это предложение не было принято, и для перевозки русских военнопленных пришлось искать другие средства. Да и катастрофа Второй мировой войны, разумеется, поставила Черчилля в совсем иные условия по сравнению с обстоятельствами 1931 года. На конференции "Толстой" в Москве остались нерешенными многие вопросы: содержание русских военнопленных, поддержание дисциплины в их рядах, их правовой статус в Англии, не говоря о практической проблеме возвращения тысяч пленных, уже собранных воедино в лагерях Западной Европы и Северной Африки. Что же касается англо-американских военнопленных, находившихся в Восточной Европе, то Англия и США намеревались добиться возможности послать офицеров связи за линию фронта Красной армии, чтобы они установили контакт со своими растерянными и полуголодными соотечественниками, выпущенными из лагерей. Необходимо было также выяснить, как скоро можно осуществить обмен пленными по суше после встречи русских и американских армий в центре Германии. Все эти вопросы стояли на повестке дня, и Большая тройка в Ялте попыталась наметить пути их решения. Отношение американцев к проблеме репатриации несколько