Оцените этот текст:




Текст взят из книги:
Марина Курочкина, Григорий Померанц. Тринитарное Мышление и Современность


© Copyright Марина Курочкина, 2000
Copyright Григорий Померанц, 2000
Изд: "Фантом Пресс", М., 2000
Email: mshenga@pobox.com
Date: 27 May 2001
OCR: Михаил Шенгаут
Spellcheck: Михаил Шенгаут, 27 May 2001




Григорий Померанц.
3 .....	ПАМЯТИ МАРИНЫ

Марина Курочкина
6 .....	КРИЗИС РАЗДВОЕННОГО СОЗНАНИЯ 
50 .....	ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ВЕРЫ 
86 .....	ТРАДИЦИЯ И ЭКЗИСТЕНЦИЯ, ИЛИ В ЧЕМ
		НУЖДАЕТСЯ ЦЕРКОВЬ? 
99 .....	"И БУДЕТ ДЕНЬ"
114.....	БИБЛЕЙСКИЙ ВОЛЮНТАРИЗМ В СВЕТЕ
МЕТАПСИХОЛОГИИ 
	114	Смысл человеческой жизни и его нарушение
	
	120	Эволюция богочеловеческих отношений 
	130	Четыре пути, или ключ к самопознанию
	человека 
137.....	ИУДА 
141.....	HOMO SOVETICUS 
155.....	ОТ ПЕРИФЕРИИ К ЦЕНТРУ 

Н.Б.Аверьянова
265.....	ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ И ДНИ ПРЕБЫВАНИЯ МАРИНЫ
НА ЗЕМЛЕ 





Гибель Марины Курочкиной камнем лежит у меня на сердце. Это одна
из немногих моих учениц. Став  самиздатским автором, я отрезал для
себя возможность преподавания, создания школы. Самиздатников
близко не подпускали к этому. Из докладов в квартирах интеллигентов
школа не получалась. Лишь изредка очень страстный слушатель
добивался постоянного личного общения за рамками питья чая. Из
этих немногих только очень немногие способны были к
метафизическому диалогу. Таких учеников-собеседников, мысли
которых сплетались с моими, я могу пересчитать по пальцам одной
руки. Марина - из их числа.

Познакомились мы в первые перестроечные годы, на вечере, где я и
Зинаида Миркина что-то читали. К нам сразу подошли несколько
человек, предложили сотрудничать вмаленьком экуменическом
журнале, который они издавали. Один из выпусков журнала состоял
целиком из исповедей, рассказов, как кто пришел к экуменическому
движению. Рассказ Курочкиной выделялся интенсивностью духовного
опыта, каким-то метафизическим бесстрашием и философской
одаренностью. Впоследствии я не раз удивлялся еще одной ее
особенности: сочетанию глубокой религиозности и скептического, даже
саркастического склада ума. Сарказм вызывала реальность церкви (и
православной, и  католической), но это никак не мешало благоговейному
отношению к Христу и готовности служить Ему всей собой.

Марина и ее подруга Наташа Аверьянова стали друзьями нашего дома,
постоянными слушателями философской лирики Зинаиды Миркиной, ее
елочных сказок и моих эссе. А мы с интересом относились к первым
шагам молодого психолога, философа и богослова. Марина, - кажется,
одна из всех друзей и знакомых - буквально требовала от меня новых
шагов в области "тринитарного мышления". Я долго не находил, как это
сделать и предлагал ей самой попробовать свои силы. Таким образом,
мы заменяли друг другу общественный интерес к вопросу, очень
далекому от злобы дня.

Марина была прирожденным мыслителем. Вскоре она начала приносить
свои опыты, и мы их обсуждали. Она приняла идею, что отношения
единосущности, равночестности, неслиянности-нераздельности важны
не только в богословии, и пыталась внести их в разработку
психологических проблем. Иногда один и тот же текст обсуждался
два-три раза, а потом оставлялся мне на стилистическую правку.
Марина доверяла мне, и я старался не злоупотреблять ее доверием, не
исказить мысли, делая слог более плавным.

Чтобы издавать книги за свой счет, Марина решила заняться бизнесом.
К сожалению, у нее и к бизнесу оказались способности, в своей фирме
она заработала несколько тысяч долларов, и запах баксов привлек к
себе убийцу. По доброте сердца она решила помочь коллеге-неудачнику,
объяснить ему, как она добилась успеха. А этот негодяй избрал более
краткий путь: задушил Марину и ограбил. Марины больше нет, жизнь
ее оборвалась в 38 лет.

Я надеюсь, что сборник сохранил что-то от творческого огня Марины и
от той обстановки, в которой ее статьи рождались.

4




Доклад, прочитанный М. Курочкиной 25 ноября 1995 года на
международной конференции "Апокалипсис: самосознание культуры на
рубеже XXI века", проходившей в Москве 23 - 25 ноября.

Мы живем в мире духовной усталости. Мне это напоминает усталость
механизмов, когда они дают сбой или начинают разрушаться после
долгих лет чрезмерной  эксплуатации. Самый яркий и очевидный
симптом такой  "духовной усталости" - это эстетика постмодернизма.
Я воспринимаю постмодернизм как сновидение усталого и измученного
человека. Материалом для сновидений любого человека является, как
правило, накопленный опыт;  стилистикой сновидений является
произвольность нанизывания отдельных фрагментов этого опыта на
нить личного эмоционального послания. Сон человека зачастую похож
на причудливое ожерелье, бусинками которого стали порой не
стыкуемые на первый взгляд предметы и явления. Сон не переносит
пристального взгляда, он сразу исчезает, но главное остается -
связующая нить, волевое или эмоциональное послание.

Эстетика постмодернизма - это уход из реальности в свои сновидения,
причудливые, иногда изящные, иногда ужасные. Похоже, гамлетовское
предположение о

6

возможности уйти от мучительного осмысления реальности в
сновидения - "уснуть и видеть сны" - сбылось и для многих стало
единственно приемлемой формой существования.

Историческая реальность - это реальность, замутненная
заблуждениями и ошибками людей, а исторические события - это
воплощение и последствия такого состояния сознания. Человек
приходит в мир, и вместо гармонии его встречает какофония и
причудливый порядок, который мало чем отличается от хаоса. Знаки
этой замутненности не являются чем-то экстраординарным, они
преследуют нас буквально на каждом шагу; как только эта мрачная
энергия конденсируется, вспыхивают ссоры, конфликты, войны,
болезни, приходит смерть, совершаются преступления, и далеко не все
из них занесены в уголовный кодекс.

Когда за несколько столетий до нашей эры индийский царевич из рода
Шакья пережил эту замутненность реальности как потрясение, как
личный, необыкновенно яркий опыт, он оставил свой дом, привычную
жизнь, для того чтобы найти вход в область чистой реальности,
свободной от всякой замутненности. Гамлетовский вопрос: "Быть или не
быть, достойно ли смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать
сопротивленье..." - он решил: "быть", но вот вопрос - "как"? Как выйти
на уровень подлинного бытия? Много лет царевич потратил на поиски
подлинности в жизни, не какой-то меры подлинности, которую можно
было бы описать количественно, а качественно иной абсолютной
подлинности, в свете которой всякая замутненность испарялась бы, как
вода на солнце. И когда он наконец нашел, назвал это состояние
"татхата", то есть абсолютная подлинность. Он как бы озарился
внутренним светом, стал просветленным - "Буддой"... и создал новую
философию пути.

По этому пути не проскачешь на одной ножке, не проедешь на
инвалидной коляске, никто не пронесет тебя по этому пути на руках или
на спине. Этот путь человек проходит только сам, от первого и до
последнего шага. У

7

каждого должен быть свой экзистенциально найденный ход, и лишь
тогда в человеке происходит процесс, способствующий образованию
целостной личности. Но на этот, осмысленный с таких позиций, путь
длиною в целую жизнь решаются единицы. Нельзя войти в абсолютную
реальность без абсолютной отданности. А человек лукав, его сознание
двоится и раскалывается: страдать от замутненности реальности
больно и не хочется, но и необходимость отдать себя полностью ради
абсолютной подлинности вызывает подобные же чувства.  Почти 2000
лет назад в Иудее родился Христос. Его послание человечеству стало
"благой вестью" о возможности освобождения от этой убийственной
двойственности. Человек, который так боится смерти, не подозревает,
что сам провоцирует ее неизбежность своей болезненной волевой
установкой - согласием на двойственность, которая приводит к
замиранию в неестественном положении. Это замирание и есть первый
признак смерти, как первая раковая клетка, из которой с течением
времени разовьется убийственная для всего организма опухоль.

Процесс расщепления сознания начинается еще в детстве, когда ребенок
приспосабливается к требованиям взрослых, которые даже и не
пытаются разгадать тайну Божественного в нем, а навязывают ему
свои представления о том, каким он должен быть. Родители, как
правило, видят свою жизнь, а не жизнь ребенка; благоговения к ребенку
как к инаковой, чужой жизни у них нет; жизнь ребенка "прикладная",
ребенок не самоценен, а только важен как продукт семьи, как
доказательство успеха в жизни. Бывает, что родителям не хватало
социального одобрения, и они хотят этого одобрения для своих детей,
иногда они хотят духовного развития ребенка, но это не значит, что они
хотят добра.

Манипулирование жизнью ребенка порой происходит еще до его
рождения, когда мать уже знает, кого она хочет

8

и кем он будет. Например, она может хотеть, чтобы он непременно играл
на пианино, - хотя он предназначен совсем к другому. У многих людей
"пуповину" перерезали прежде родов, они еще не успели выпустить свою
витальность, а "кислород" им уже перекрыли, уже проманипулировали.
А ведь ребенок, приходящий в мир, это не чистый лист, а код, и нужно
всматриваться, когда эти таинственные литеры проступят.
Благоговение и оберегание, чтобы тайна не погибла, - такой должна
быть материнская любовь. Но атеизм, живущий в матери, не дает ей
возможности созерцать таинство воплощения Бога в себе и в ребенке,
исполнение того, что задумал Бог.

Родители, как и большинство людей, боятся бездны жизни и потому
сводят свою жизнь и жизнь ребенка к определенным функциям как
некоторым границам, в рамках которых ему позволено существовать;
порой эти функции задаются очень жестко. Родители отсекают то,
чтоявляется личностным достоинством, вгоняя подвижно-пластичное
сознание ребенка в жесткие дисциплинарные рамки. В детстве
импульсы еще не оформлены, энергия выходит как бы пучками,
взрослые же люди уже приспособились, поэтому им не нужна динамика,
и ребенок получает инъекцию того, чтобы жить не по склонности,  а
так, как тебя заставляют.

Человек изначально, защищаясь от реальности, с детства начинает
практиковать раздвоенность, шизоидность. Но одновременно
формируется также особый заряд настаивания на своем, заряд
оппозиционной воли, и эта оппозиция распространяется и на важное, и
на нужное. Человек берет от родителей эстафету ущемленного бытия,
продолжает ее и затем переадресует уже своим детям. Дети несут от
родителей заряд эгоизма, склонность не к духовному развитию, а к
приспособлению. Человек идентифицирует себя с той функцией, которую
ему отвели. Родители-искусители помогают ребенку предать
Божественную личность.

9

Божественная личность под влиянием взрослых и отчасти самого
ребенка, не умеющего сопротивляться, отходит в сторону, а живет
личность-заместитель, и если приспосабливающаяся личность для
самого ребенка становится более значимой, чем Божественная, то
наступает расщепление сознания. Создается сначала полуостров
сознания, потом остров в виде новой части личности, и эта, вновь
созданная, личность отделяется в человеке и ворует энергию у
Божественной.

Продажа первородства Исавом за чечевичную похлебку - это действия
личности-заместителя. Исав не взял   на себя ответственность
первородного сына, он словно вопрошает: почему я должен держать этот
мир? Ведь Божественная личность - это не только большие
возможности, но и большая ответственность. Исав отвергает то, что
задумал в нем Бог, манифестируя тем самым свою несвободу от
соблазна приспособления. По сути грех - это ущемление Божественной
реальности, по форме - разновидность рабства.

Человек все время колеблется. Он выбирает частичное бытие и тоскует
по Абсолютному; в течение жизни возникают шансы изменить свой
выбор, и здесь важно качество тоски по Абсолютному благу, которое
определяет путь утверждения иного выбора. Но это не значит, что
человек уже не может вернуться к благу относительному, поэтому очень
важно не канонизировать свой опыт, ибо выбор свершается, он не
совершен, элементы частичного нужно постоянно побеждать (в
частности, как освобождение от неправильных желаний).

Расщепление есть в каждом, но есть более или менее патологическое,
более или менее социализированное, а бывают и необратимые вещи,
расщепление как шизофрения. При этой болезни человек испытывает
трудность эволюционирования, он пугается своего внутреннего врага, не
признает его, но в то же время не может от него отделаться. Термин
"шизоид" относится к индивидуальности, полнота переживаний которой
разделяется на два основных русла:

10

первое - это разрыв взаимоотношений с миром, и второе - это
разрушение взаимоотношений с самим собой. Такой человек вполне
может ощущать себя "соединенным" с другими или "в гармонии" с
миром и одновременно переживать чудовищное одиночество и изоляцию;
более того, он, как правило, ощущает себя не как целостность, а,
наоборот, как некую "расколотость" разных видов, иногда - как
сознание, едва связанное с телом, иногда - как два или более "я" и т. п.

Надо заметить, что шизоидное состояние, не как клиника, а как некая
двойственность, большинству людей нравится и является определенной
нормой в обыденной жизни. Человек испытывает удовольствие от
состояния "объединения-разъединения", в этом чувстве большой спектр
переживаний для человеческого сознания. Человек и к Богу относится
"принимая-отвергая", то есть принимается только часть Бога.
Раздвоенность по отношению к Богу автоматически переносится на все
взаимоотношения в посюсторонней жизни.

Война, секс, нора - самые мощные формы приятного для человека
"объединения-разъединения", наиболее остро воплощающие это
состояние, наиболее энергетически заряженные. Война - это не только
вооруженное столкновение, это, к примеру, война лингвистических
систем, партийных, религиозных объединений и т. п. В войне
присутствует разъединение с врагом и объединение с другими людьми,
потому что без объединения врага не победишь. Сегодня мир
распадается на различные объединения, своего рода "тусовки" - разные
способы ограниченности, которые принимаются за универсализм. Из
этого следует борьба одной "тусовки" против другой, какие-нибудь
"белые экуменисты" против "оранжевых".

Секс - это тоже "объединение-разъединение", достижение близости - и
одновременно люди остаются чужими друг другу; для большинства
такой секс вполне возможен - интим чужих людей.

11

Нора, дом - тот же образ двойственности: принимаю тех, кого хочу, и
не принимаю, отгораживаюсь от тех, кого не хочу.

В психологии рассматриваются две фундаментальные силы в структуре
личности - влечение к смерти (некрофилия) и влечение к жизни
(биофилия). Борьба биофилии с некрофилией ведется постоянно,
парадокс человеческого состояния в том, что человек не принимает
жизни во всей полноте и в то же время мается от ее отсутствия, от
скудости своей жизни, производя своеобразную полужизнь. Некрофил, к
примеру, тоже не любит смерть напрямую, он ее любит под видом любви
к жизни, а само стремление к любви проявляется в поиске
патологического принятия, в образе садомазохистских отношений.

От чужого несовершенства можно отгородиться, а от собственного очень
трудно, это самая большая боль человека, его внутренний конфликт,
который и порождает в нем перманентное состояние двойственности; а
она в свою очередь ведет к замиранию и окостенению.

В книге "Дао-дэ-цзин" говорится: "Человек при своем рождении нежен и
слаб, а при своей смерти тверд и крепок. Твердое и крепкое - это то, что
погибает, а нежное и слабое - это то, что начинает жить" (  76). "Кто
содержит в себе совершенное, тот похож на новорожденного" (  55). Эти
загадочные и поэтические слова подходят и к пониманию смерти; она
начинается с волевого замирания, которое приводит к закостенению и
дальше к окаменению и небытию.

Это волевое замирание и есть, собственно, не жизнь с точки зрения
развития, ибо жизнь - это динамика и движение, и прежде всего -
волевая динамика, движение воли к абсолютной реальности. Это
движение можно охарактеризовать как погружение в реальность. Но
человек, приспособивший жизнь к состоянию своей воли, более
стремится обладать реальностью, нежели погружаться в нее, и
бессознательно делает все, чтобы этого погружения не произошло,

12

так как оно является очень большой перегрузкой, подобно той, которую
испытывают космонавты, преодолевая барьер гравитационной силы;
она, как материнское лоно, одновременно и предохраняет, и не пускает.
Человек хочет движения, но не хочет перегрузок, поэтому люди
придумывают заменители движения (у кого пластическое, у кого
физическое, у кого интеллектуальное), словно "газируя" этим
реальность, как воду, создавая иллюзию движения, имитацию
движения, - либо налагают заклятия, чтобы не было движения,
утверждая, что это грешно. Воля будто замирает и говорит человеку,
что дальше идти не нужно, но неясно почему - то ли потому, что все
понятно, то ли потому, что страшно. Однако именно способностью к
преодолению определяется человеческая подвижность, динамика и сама
жизнь.

В Ветхом Завете у избранного народа духовное развитие в определенном
смысле совпадало с физическим, материальным, потому так ясно
читается у евреев воля к подвижности, уходу от физического и
духовного рабства. Потому так непонятен был для рациональной
религии египтян голос Бога как голос пустыни, который везде - и
спереди, и сзади, и слева, и справа, как некая пугающая подвижность,
тогда как у самих египтян боги весомые, отлитые в бронзе, золоте, их
нельзя бросить и куда-то пойти странствовать.

Христос пришел раскрутить пружину внутреннего развития человека,
создать динамику движения воли к абсолютной реальности сквозь
боль, через страдание и смерть - к чистому бытию; вхождение в
реальность через смерть - это и есть воскресение. Он Сам прошел весь
этот путь и показал, что это возможно, и оставил Свое послание - "Я
есмь дверь" - всем людям. Христа называют новым Адамом, который,
в отличие от нашего праотца, не нарушил связи с Богом, связи с
Творцом, не вышел из области абсолютной реальности в реальность,
замутненную грехом, хотя и жил в ней.

13

В реальности, в которой живет человек с раздвоенным сознанием,
критерием нравственности является принцип "Из двух зол выбираем
меньшее". Действительно, что правильнее - терпеть, видя, как
насильник терзает свою жертву, или публично казнить злодея?
Конечно, казнить! В области абсолютной реальности этот принцип не
работает, а если он и начинает работать, то абсолютная реальность
рассеивается как утренний туман над рекою. Любить врагов можно
только в области абсолютной реальности, любить сквозь искаженный
образ, любить, вызывая к жизни подлинный образ, чтобы он смог
прорасти почти сверхъестественным образом, как иногда прорастают
одуванчики сквозь старый асфальт. И если человек делает шаг
навстречу такой любви, пребывая в замутненной реальности, он делает
шаг навстречу абсолютной реальности, шаг навстречу спасению.

Такую победу не завоюешь внезапным штурмом, ее завоевывают всю
жизнь, шаг за шагом. Это медленный подвиг. И таких подвижников
единицы. Ни одна деятельность не дает гарантии правильного выбора,
заниматься можно чем угодно, любая точка пространства - это вход
или выход, это запертая дверь, которую нужно открыть. Но человек,
как правило, выбирает не реальность, где можно испытывать чувство
всей полноты, а ищет возможность овладения этой реальностью, думая,
что, владея ею, он получит и вкус; но это иллюзия, вкус можно
получить, только соединившись с реальностью.

Существует средневековая еврейская притча о том, что мир держится
на тридцати шести праведниках, которые принимают на себя все бремя
распущенного человечества. Распущенность людей коренится в
раздвоенности их воли - одновременном стремлении и нестремлении к
абсолютному благу, к Богу. "Ибо по внутреннему человеку нахожу
удовольствие в законе Божьем, но в членах моих вижу иной закон,
противоборствующий закону ума моего..." - говорит ап. Павел (Рим. 22,
23). Большинство

14

людей нормальных, не больных, не хотят творить зло, но не могут не
творить его, так как зло начинается с нестремления к благу
абсолютному, со стремления к благу относительному, частичному.
"Доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю" (Рим.
7, 20). Тридцать шесть праведников - это те единицы, которые имеют
мужество выйти из порочного круга раздвоенной воли, они словно
бесстрашный возничий, останавливающий обезумевшую упряжку
лошадей на краю неминуемой пропасти. В притче говорится, что бремя
этих праведников так велико, что когда один из них умирает, то Бог
берет его душу в Свои ладони и дыханием Своим согревает ее тысячу
лет. Эти праведники не могут, к сожалению, удержать мир от войны,
имеется в виду война не только как итог определенных
взаимоотношений между государствами, но и как постоянное
присутствие некоего "медленного" преступления в этом мире, война как
страшная игра раздвоенного сознания. Праведники удерживают мир
тем, что, благодаря их стремлению к абсолютной реальности, очень
медленно, но все-таки совершается духовная эволюция человечества как
единого организма. Раздвоенное сознание не может эволюционировать
духовно, так как воспринимает Бога дистанцированно - Он сидит в
теплом облачке, а человек здесь на земле, под дождем, в "серной
кислоте". Бог живет в небе и только "пробует" жить вместе с человеком,
и потому человеческое сознание формирует свою реальность, отдельную
от абсолютной. Удел раздвоенного сознания - это игра, болезнь,
утопия и сон.

Игра - самая распространенная форма существования раздвоенного,
или двоящегося, сознания. Любая профанация отношений - это игра.
Творческая свобода, любовь - это Божественная игра; манипуляция,
ритуалы, правила - это человеческая игра. Человеку дан дух, дано
духовное ядро, но Бог не знает, что из него выйдет. Он не знает, на
какое откровение способен человек, потому что

15

откровение, озарение не может быть предсказуемым. Богу не интересны
игры в шахматы с Самим Собой, свобода дана для того, чтобы не
просчитывалось будущее. Человек-игрок тоже возненавидит рулетку,
если она станет для него просчитываема. Божественная игра - в
непросчитанности, в устремлении к встрече, это не шуточная
реальность, хотя много мягкого юмора, улыбающейся любви.

Свобода - это отсутствие гарантий; если есть гарантия, то это уже не
свобода. Человек же хочет свободы с гарантией, чем, собственно,
перечеркивает саму свободу. Как только человек ищет гарантий, он
продает свободу; ведь не результат важен, а сам процесс пребывания в
свободе, иначе это не свобода, а передвигание кубиков,
манипулирование.

Процесс включения в манипулятивные отношения у людей начинается с
детства. Рождается человек, некая сущность, и эта сущность хочет
жить, потому что она не умеет хотеть еще чего-нибудь, хотеть жить -
единственный импульс. Сущность не знает, что это значит - жить, на
самом деле жить - значит любить. Сущность настолько слаба, что у
нее нет силы выбора, она начинает реагировать на ту силу, которая
подкрепляет ее жизнь, то есть на мать. Восприятие жизни, силы и
любви у ребенка слито - все это олицетворяет мать. Себя сущность
осознает как любовь к жизни, но еще переживает отсутствие силы, и
тут очень важно, что представляет собой мать. Этот материнский образ
сущность отпечатает на всю жизнь. Именно отпечатает - сколько в
матери силы, сколько жизни и сколько любви. Если мать представляет
собой триединство слитое, а не "три коровы" (имеются в виду слова
Мейстера Экхарта, что профаны путают три ипостаси с тремя
коровами), то хорошо, а если поврежденный образ, то это злая почва для
развития. К примеру, у матери жизнь и любовь вполне могут быть не
идентичны, каждое само по себе. Если это происходит, то возникает
желание силы, а любовь превращается в отдельный ритуал, которому
есть свое место в жизни, но это далеко не

16

каждый вздох жизни. Вследствие этого жизнь воспринимается как
строительство крепости, а стремление к силе характеризуется тем,
насколько велико стремление к манипулированию и кем человек хочет
манипулировать - то ли детьми, мужем, женой, то ли народом, как
король. Все, что построено на манипуляции, - это игра. Есть жестокие
игры, есть сладострастные. Игра - древний способ внутреннего
лукавства, адаптированный вариант взаимодействия, когда любовь как
состояние души подменяется манипуляцией. Игра у взрослых - это та
форма взаимодействия, когда на внешнем уровне происходит контакт, а
на внутреннем нет. Игра у детей - наоборот: внешнее взаимодействие
условно, а внутренний контакт сильный, потому они и плачут, когда
рушится игровое пространство, ибо вместе с ним рушится мир.

Существуют садистские манипуляции, есть гуманизированные, но
степень и градации того и другого весьма различны. Диктатура-это
садистская манипуляция: как хочу, так и разрежу, другой человек
воспринимается как безличное существо. Демократия -
гуманизированная манипуляция, по типу "ты мне, я тебе", партнерская
ответственность за происходящее.

Манипулирование легитимно, и наука манипуляции сводится к тому,
чтобы добиться включения другого человека в свой "эгоистический
рай". Каждый человек пытается создать свой "эгоистический рай", по
крайней мере стремится к нему, где другие люди исполняют роль неких
психороботов. У психоробота нет возможности нарушить данную ему
роль, он исполнитель, носитель твоего удовольствия, он не имеет права
на свободу от этой роли. Эта роль может быть более или менее жесткая,
может быть импровизация, но на "тему", и он должен ее исполнить так,
как будто это его собственный выбор. Люди перетягивают друг друга в
свой эгоистический рай, и потому наступает напряжение.

Родители - самые большие манипуляторы, потому что стараются
"подстричь" ребенка под себя. Бывает любовная

17

манипуляция, на уровне "английского садика", но все равно это не
природа, это не подлинная любовь. "Но я же хочу для тебя, как лучше",
- говорит мать сыну, имея в виду свой рай. "А я видел это все в гробу,
в белых тапках", - говорит или думает сын, потому что у него другой
тип эгоистического рая. Поэтому эгоистического рая и не может быть,
ибо он учитывает только одного человека, он не учитывает других. В
духовном смысле не важно, чем один человек не дает жить другому -
своей эгоистической любовью или автоматом Калашникова.

Такой же тип взаимоотношений распространяется и на политические, и
на социальные сферы. Человек не может вступать в диалог с другими
людьми, не может руководить своей свободой, поэтому его эгоизм
нуждается в ограничении, для чего и создаются правила и ритуалы. В
книге "Дао-дэ-цзин" говорится, что "Ритуал - это признак отсутствия
доверия и преданности. В ритуале начало смуты" (  38).

Через ритуал создается видимость принятия, это та форма, которая
направляет эгоизм по наиболее безопасному для других людей руслу.
Человек не может "случайно" преодолеть эгоизм, для этого нужно
направление воли. Хаму нужны жесткие границы, потому что, не имея
хозяина, он вторгается во владения других, ибо он неразвит и не знает,
что делать с собой. Законы существуют для того, чтобы агрессию
человека вывести в форму "шипения". Любви так мало в мире именно
потому, что очень мало развитых личностей. На авансцене - агрессия
материального мира, который разлучен со своим высшим содержанием.

Страх, малое пространство собственного "я", манипулирование - это
три кита, на которых стоит человеческая злоба, это своего рода истоки,
предметы войны, и борьба между людьми идет за свой способ
манипулирования, за свое малое пространство, за защиту от страха.

18

Большинство людей живут, как пчелы; это структурирует их жизнь, и
люди принимают такое положение вещей как должное. И у них нет
потребности в поиске смысла жизни, для большинства смысл -
содержание того ритуала, который они исполняют. Любовь как ритуал
неинтересна, это все равно что интересоваться, кто в какой позе
совокупляется. Любовь интересна как размыкание границ. Опыт любви
Тристана
и
Изольды интересен не только своими последствиями, а еще и тем, как
человек размыкает свою замкнутость, насколько он преодолевает
ритуал и выходит из кокона.

Любовь - это сверхъестественное состояние, это священнодействие, это
разделение внутреннего состояния другого.

Многие вещи по отдельности имеют отношение к любви: страсть,
ухаживание, флирт, дружба, привязанность родителей к детям, но это
далеко не всегда любовь как объемное чувство, это только имеет
отношение к любви, как дикий паслен имеет отношение к помидорам. "Я
тебя хочу" правит миром во всех сферах - в сексе, в политике, в
социальной жизни: депутата хотят или не хотят, начальника хотят
или не хотят, мужчину, женщину хотят или не хотят. Манипуляция
правит до тех пор, пока "я тебя хочу" не перерастает в "я тебя люблю".
Если этого не происходит, то любовное переживание неминуемо будет
связано с горечью невстречи.

Одна из фундаментальных потребностей для физической жизни
человека - это дышать воздухом, для психологической жизни такой
же степенью важности обладает взаимность. Любое движение души -
это либо отклик на действие другого, либо собственное действие в
надежде на отклик другого. Взаимодействие - это создание
пространства, в котором происходит встреча одной души с другой. В
идеале это отношения Я и Ты, по образу религиозных:

19

Весь мир объял великий вечер.
Горит и тает в далях дым,
И все пространство - место встречи
Души с Создателем своим.
(3. Миркина)

Для того чтобы такая встреча произошла, необходимо наличие очень
развитого "Я". Но это большая редкость. В разомкнутом пространстве
маленькое "я" теряется, его сковывает страх. Так, для большинства
людей местом встречи может являться только очень определенная
часть пространства, например здание специальной постройки,
называемое храмом, в который входят люди в специальной одежде,
говорящие специальные слова. Чрезмерная сосредоточенность на
соблюдении всех этих правил приводит к тому, что сама встреча не
происходит, а только профанируется. Такая профанация - типичная
игра для двоящегося сознания, когда несильное стремление к
абсолютному благу нейтрализуется гораздо более сильным
нестремлением к этому благу, воплощенному в стремлении к благу
относительному, осязаемому, легко представимому, соразмерному
маленькому неразвитому "я". Место встречи становится важнее самой
встречи, внешний ритуал забирает всю энергию маленького "я" на себя,
а на саму встречу не остается сил. Это своего рода неосознанно
планируемый обман. Это очень похоже на ситуацию, как если бы
девушка готовилась весь день к вечернему свиданию, стирала и гладила
бы свой наряд, сооружала бы прическу, мечтала бы о самой встрече,
делала бы маникюр, педикюр, макияж и так бы умаялась, бедная, за
целый день, что к вечеру бы заснула, и вместо того, чтобы идти на
свидание, она видит его лишь во сне.

Игра - это способ двойного взаимодействия, когда есть форма,
видимость взаимодействия, но нет реального содержания, нет встречи,
когда человек тратит все силы на создание и соблюдение определенных
правил ради встречи с

20

другим "я", но сам на встречу не является. Игра - это взаимодействие
лишь по форме, а по содержанию - это отказ от взаимодействия по тем
или иным причинам.

Такая игра превращается в самообман со всеми вытекающими отсюда
последствиями. И плохо здесь не то, что создаются определенные игры.
В мире, где большая часть - это неразвитые и одичавшие от
одиночества маленькие "я", нужны правила для обуздания
разрушительных сил, а также для постепенного научения, но вот беда
- сосредоточенность лишь на правилах превращает сами правила в
капкан, удерживающий от творческого развития. Чтобы освободиться
от него, со временем придумывают какие-нибудь антиправила, которые
тоже постепенно превращаются в капкан, и так до бесконечности.
Стремление к свободе превращается в поиск удобного капкана.

В чем фарисеи - отличники по исполнению правил - обвиняли Христа?
В нарушении правила сосредоточенности на правилах. Если люди не
увидели, что Христу не нужны правила, - они слепцы. Застывшее,
жестко фиксированное состояние сознания, зацикленное на исполнении
правил, отсутствие динамики вступило в противоречие с божественной
динамикой, в которой правило и содержание находятся в единстве. Сила
дьявола не в злой морде, а в том, что он постоянно соблазняет человека
на ограниченное бытие, возбуждая желание малого пространства,
потому что малое пространство подчиняемо: достаточно создать
правила игры. Бог - господин великого пространства. Он его не
подчиняет, потому мир так красив; есть структурирующие силы, но нет
скованности геометрической фигуры, форма наполнена динамическим
содержанием. Христос учил людей, не пренебрегая уже созданными
правилами, сосредоточиваться на их содержании, преодолевая волевую
раздвоенность - "суббота для человека, а не человек для субботы",
"пусть слово ваше будет да-да, нет-нет, а все остальное от лукавого".

Реальность человека - это состояние его сознания, то есть уровень его
проникновения в знание бытия, в сущее, в

21

источник бытия, импульсом которого вызван и он сам к жизни. И чем
меньше человек погружен в бытие, тем более частным, ограниченным
является состояние его реальности. Свой опыт человек всегда выдает за
правила, нормы жизни. Если человек жестко придерживается
"неизменных правил своей жизни", это означает скудный жизненный
опыт, косность сознания. Его жизнь похожа на жизнь дворового пса,
живущего на привязи. И чем больше этих "неизменных" правил, чем
более они конкретны, тем поверхностней существование человека. И чем
меньше человек вносит поправок и дополнений в эти "свои" правила, тем
более он привязан к поверхности своего существования. Можно сказать,
что в определенном смысле в самом человеке происходит Голгофа,
растянутая во времени и пространстве, как замедленная киносъемка,
ибо в нем реальная жизнь распинается правилами, живой Бог в
человеке убивается ложной личностью. Крест по форме, но не по
содержанию, ибо не всякий воскресает; в человеке должна быть
заложена сила раскаявшегося раба.

Правилом должна стать духовная импровизация, "дух дышит, где
хочет", это божественная игра, где нет пустого повтора, игра, где форма
и суть одно. Удел же "не духа" - "дышать" лишь в строго отведенном
месте, когда после длительной подготовки на сам вдох уже нет сил, есть
лишь силы на то, чтобы открывать рот, подобно рыбе, выброшенной на
берег, есть лишь силы на правила дыхания, на пустые игры.

К сожалению, такие пустые игры являются основным видом
взаимодействия большинства людей, и это касается не только
отношений с Богом, это отношения мужчины и женщины, родителей и
детей, отношения коллег, друзей, отношения членов одной партии,
одной церкви, вообще любые взаимоотношения, в которых не происходит
встречи, взаимоприятия двух или более "я" друг другом. По сути, такие
игры - это волевое замирание на периферии своего "я", когда
практически отсутствует самопознание, а

22

значит, отсутствует или искажается всякое познание. Разве возможно
принять другого, когда человек не принимает большую часть самого
себя, когда он отторгнут от собственной глубины? Разве возможно
увидеть и принять мир, когда человек сосредоточен на усилиях по
сохранению этого неустойчивого и неестественного с точки зрения
подлинного бытия равновесия? Разве возможно обрести свободу, не
выходя из темницы такого неестественного положения? Самая главная
несвобода человека - это зависимость от раздвоенного сознания, от
раздвоения воли, и она, словно плодовитая самка, снова и снова
рождает детей- мутантов, а это - все существующие формы несвобод в
мире.

Такое волевое замирание на периферии и есть результат раздвоенного
сознания, раздваивающегося в стремлении и одновременно
нестремлении к абсолютному благу, к абсо- лютной незамутненной
реальности. Всем известна притча об ослике, умирающем от голода
между двух стогов сена из-за невозможности сделать выбор, к какому
же из них подойти. В бытийственном смысле волевое замирание также
убийственно для человека и всего человечества в целом, как и для
ослика из притчи.

Волевое замирание на периферии собственного "я" делает сложным
общение не только с Богом, но и с любым другим "я". Требуются особые
ухищрения, чтобы "взаимодействовать", не нарушая своей волевой
неподвижности. И если учитывать тот факт, что другой человек также
замер на периферии своего "я", то взаимодействие получается весьма
условным, по касательной. Такое мгновенное касание - вот содержание
большинства человеческих взаимодействий, хотя само мгновение может
быть растянуто во времени. Для того чтобы состоялось хотя бы это,
люди прибегают к различным ритуальным играм. Существуют
определенные архетипические сценарии для таких игр (см.:

Эрик Берн. "Игры, в которые играют люди"). За свою жизнь человек, как
плохой или хороший актер, может сыграть

23

лишь весьма ограниченное количество ролей в этих сценариях.
Ограничение проистекает из его волевой раздвоенности и порожденного
ею неустойчивого периферий-ного равновесия. Чтобы зафиксировать это
периферийное равновесие, человек создает нечто вроде сценария всей
своей жизни. И в дальнейшем он участвует лишь в тех играх, сценарии
которых соотносятся с базовым сценарием его жизни.

Но иногда случается, что люди теряют и это хрупкое равновесие, они
начинают путаться в своих ролях и, словно актеры, внезапно
потерявшие память, начинают играть нечто по совершенно новому
сценарию, в котором есть своя логика и свой смысл, но это неизвестно
никому, кроме них самих. Эта внезапная или постепенная перемена
сценария и есть сползание в болезнь - следующая форма существования
раздвоенного сознания. Другие актеры недоумевают, они не знают, что
говорить и что делать. Да и сам виновник происходящего не вполне
отдает себе в этом отчет. Он озабочен лишь тем, чтобы найти вновь то
неустойчивое равновесие, которое он утратил, прежняя форма этого
равновесия по той или иной причине уже не удерживает человека на
оболочке его души.

Иногда болезнь удается обуздать, вернувшись в позицию изначального
равновесия, чаще всего лечение заключается во включении болезни
внутрь интерьера своей души, подобно бабушкиному сундуку, который
невозможно выбросить, хотя он и нарушает современный ансамбль.
Периферийное равновесие из неустойчивого превращается в
олезненно-неустойчивое, пограничное. Такого рода болезнь не
обязательно может иметь клиническую картину, когда группа
признаков (симптомов) вписывается во вполне определенное болезненное
состояние организма (синдром). Большинство людей проживает всю
жизнь в пограничном состоянии во многом благодаря различным
институтам, приспосабливающим любое проявление жизни, даже
болезненное, к продолжительному существованию.

24

Иногда болезнь, подобно вирусу гриппа, блуждает по определенной
местности, поражая ослабленных и уязвимых. Наиболее
распространенный вирус - это этнопаранойя, этническая одержимость.
Националистические эпидемии вспыхивают то здесь, то там, принимая
форму погромов, резни, расовых преследований. Кажется почти
невероятным, как на первый взгляд добропорядочные граждане могут
впасть в такое невменяемое состояние и сладострастно избивать
стариков, раскраивать черепа детям, заживо сжигать молодых
девушек. Тем не менее эта возможность заразиться вирусом
этнопаранойи была у них всегда. Неустойчивое равновесие раздвоенного
сознания - попытка победить недоверие к непознаваемому Богу
доверием к вполне постижимой формуле, как надо жить. Обычно в
такую формулу обязательно включается защита от врагов, это не всегда
проговаривается, но всегда подразумевается. Это и враги личные, и
враги рода, клана, церкви или партии, враги образа жизни, а также и
враждебность к непознаваемости Бога, непознаваемости смысла бытия,
так как непознанное всегда ощущается как скрытая или явная
враждебность. И когда на такое сознание попадает вирус - разрешение
на проявление в открытую своей враждебности, то на сокрушаемого
врага - этнического врага рода - переносится вся сумма
враждебности, и до этого внешне порядочные люди теряют человеческий
образ.

Природа душевно-духовной агрессии - это отвержение личности
ребенка со стороны родителей. Человек рождается, и на него
накладывается "некрофильское одеяло" - это своего рода
физиологическая заботливость при отвержении личности ребенка.
Родители с удовольствием принимают "кукловидность" ребенка, потому
что он очень сильно расширяет их эмоциональное поле, а сложность
личности начинают забивать, не замечать, ибо принять личностные
проявления - это значит принять все тяготы духовного роста, принять
мучения, связанные со

25

страданиями личности. В ребенке мучительно рождается мир, и нужно
вместе с ним выносить трудности роста, - это и есть ответственность.
Но в большинстве своем родители сами находятся на уровне
самосознания детей и потому помочь не могут, они рождают ребенка
для того, чтобы он им что-то дал. Таким родителям ребенок дает
максимальное эмоциональное чувство в раннем возрасте, он дает им
ощущение власти и значимости. Постепенно эта власть становится все
более относительной и ребенок перестает "давать" в том объеме, в
котором ожидалось. Далее ребенок начинает покушаться на
пространство, на доходы, на время - у родителей возникает
эмоциональное разочарование, у них исчезает радость за ребенка.
"Кислотный дождь запретов", к которому в основном сводится
воспитание, создает почву для фрустрации, для подавления и
ущемления личностных проявлений, действия ребенка уважаются
только как реакция на действие родителей, а не как его собственная
активность. Иными словами, закладывается механизм, работающий на
оппозиционность, на реакцию, а не на активное действие, которое
является способом организации жизни.

Особо пагубно это отражается на мужском начале, ибо "мужское" по
природе своей - это проявить инициативу, выдвинуться, высунуться
вперед, достойно устоять. Воспитание "мужского" - это воспитание
ответственной и содержательной инициативности. Когда "все нельзя", у
ребенка формируются только реакции, у него нет самостоятельного
действия, и если к этому еще добавить наказания не за провинность, а
за неумелость - все вместе создает почву для деформации мужского
начала. К примеру, импотенция - это страх собственного неуспеха.
Гиперпотенция, синдром Казановы - это недоверие качеству
инициативности, требующее опровержения все новыми и новыми
актами. Мужская агрессия выражается в беспричинном нападении, в
демонстрации силы над более слабыми, в изнасиловании. Беспричинное
нападение -это инициативность, не проявленная вовремя и ставшая
злокачественной, некое содержание, испорченное от длительного
хранения. Демонстрация силы над более слабыми - это криминальные
наклонности, желание воспользоваться чужой слабостью, личной или
ситуативной. Изнасилование, как правило, это опосредованная месть
матери через какую-либо женщину, это агрессивное пренебрежение ее
чувствами, ее словами и действиями.

"Насилие" родителей в борьбе со "зловредностью" ребенка деформирует и
женское начало - любовное принятие, ибо "женское" - это вместить,
зачать, выносить и родить. Воспитание "женского" - это умение
различать достойное содержание для вмещения и зачатия, умение не
вмещать недостойное содержание, вынашивать с любовью. Деформация
"женского" приводит, например, к фригидности, которая в основе своей
- нелюбовь к проникновению, вовлекающему в процесс зачатия,
вынашивания и рождения, нелюбовь и неприятие всего этого процесса,
зафиксированное на его старте. Деформация "мужского" и "женского"
имеет не только физическое проявление, но и психологическое.
Например, проституция психологическая имеет в своей основе нелюбовь
к целому процессу, который включает в себя вмещение, зачатие,
вынашивание и рождение, даже, более того, боязнь этого процесса, ком-
пенсируемая сферой сексуальной, эротической, социальной (даже монахи
часто становятся "проститутками" своего начальства, содержанками
богатого господина - церкви). Женская агрессивность - это месть за
изнасилование, тиражирование в детях воспитанного в ней самой
нормативного уровня изнасилованное . Эта месть выражается в
холодности - механическом исполнении обязанностей, в пренебрежении
- это игнорирование связи с ребенком, игнорирование его
беззащитности, своей ответственности за него, а также агрессивность в
виде нерасторжимости с ребенком: "Мой ребенок - это я, не существует
его отдельности,

27

он - это дополнительное пространство, данное в компенсацию отнятого
у меня".

Можно сказать, что любой человек в той или иной степени "натерпелся"
от близких, и он на неблизких или тех, кто стали близкими, начинает
вымещать свои обиды, потому что не может выместить на родителях, и
чем более "святы" родители, тем больше агрессивной реакции на других
людей, потому что человеку необходимо отреагировать на травмы.
Человек часто, разговаривая с другими людьми, разговаривает с
родителями, выбирая то, чем его задели родители, и начинает при этом
продуцировать агрессию Порой эта задетость сопутствует всей жизни
человека, психическая реакция сохраняется гораздо дольше физической,
она даже в определенном смысле запаздывает. Подобно тому, как если
бы человека сильно толкнули в транспорте, и уже прошло два дня после
этого, психика его все еще продолжает продуцировать возбуждение, и,
общаясь с таким человеком, вы попадаете в поле его возбуждения, и он,
разговаривая с вами, говорит с кем-то еще, кто его задел. Обида - это
своего рода мини-убийство, это очень устойчивый психологический
рефлекс, многие люди живут всю жизнь в состоянии вечной обиды.

У некоторых детей ощущение материнского духовного холода
переживается как обида, как мини-убийство и потому становится
аффективным, у них наступает психологический озноб, который нельзя
согреть, укутав физическим одеялом. Искаженное представление о мире,
порожденное духовным холодом матери, становится прочной
реальностью. Ребенок строит защиту против деструктивной силы,
против некрофильской энергетики, а характер приспособления
становится источником его болезни. Болезнь - это проявление
внутренней драмы, так как переживания подобного рода не просто
оседают, а формируют человека; многих людей сформировала
психотравма.

Невроз, по определению Юнга, "это редуцированная форма бытия, когда
сужается бытийственная ориентация

28

из-за страха бытия". Бытия легко испугаться - ребенок увидел
пьяного отца, склонившегося над колыбелькой, и для него этого
достаточно, потому что у ребенка жестко фиксированная точка зрения.
В нем начинает жить страх, как некая субстанция, как объективная
реальность, такая же реальная, как дерево. Природа невроза - испуг
перед реальностью, а далее сужение реальности, где "мне" не больно, ибо
зафиксированная однажды враждебность бытия порождает бегство в
ограниченное бытие.

Интерпретация бытия как фатально страшного и есть бегство от Бога,
это и есть подмена биофилии, любви к жизни, некрофилией, любовью к
смерти. Задача некрофила - принизить реальность до того уровня, на
котором он сам существует. Это болезненное проявление сознания имеет
разные степени деструктивизма. Бывает некрофилия как пассивность,
неразвитие, сохранение того, что есть. Это проявление условно можно
обозначить как состояние "ветоши". "Ветошь" не убивает жизнь, но
жизнь в ней словно иссыхает, когда человек свою единственную и
неповторимую жизнь постепенно "вкатывает" в состояние "дрожащей
твари". Бывает некрофилия, носящая более активный характер. Есть
люди, которые портят настроение другим с удовольствием и
специально. Некрофилия как злокачественный деструктивизм
выражается в устойчивом стремлении к саморазрушению, либо к
разрушению других.

В определенном смысле вполне можно смотреть на дерево и при этом не
быть счастливым, потому что дерево детерминированно,
программированно, а у человека независимое сознание. Дерево не
свободно в любви, оно не может не пить соков земли, а человек может не
пить "соков" Бога. Голод зверя очень конкретен, а человек может
духовно голодать. Основа преступления человека - это духовный голод,
который он не знает, как удовлетворить, не знает, как удовлетворить
потребность в любви, в диалоге. У него нет органов. И тогда человек
идет

29

на преступление и впадает в зависимость от способ удовлетворения
своего голода. У дерева проблема сломанной ветки решается изгибом
ствола, а у человека духовной аномалией. К примеру, маньяк - это
яркая печать "нелюбви" родителей. У него нет опыта любить, давая,
поэтому он пытается завладеть человеком криминальным образом -
украсть, но сначала убить, а потом завладев потому что иначе он
завладеть не может и не умеет. Маньяк убивает проституток, потому
что их поведение - символ отсутствия любви, отожествляемое с
отсутствием любви матери, которой он не может отомстить. Он также
совершает преступление перед жизнью, которая ему не принадлежит,
как и его мать совершила духовное пресотупление перед ним
(отторжение его личности в духовном смысле равноценно уничтожению).
Проститутка - психологический эквивалент духовного холода, от
которого его еще в детстве сотряс ужас, ставший затем составной
частью его больной психики. Его душа живет каменном мешке, без
света, без звука, и, прежде чем уме реть, такой человек словно "сходит с
ума" от ощущени несправедливости мира. Женская война по отторжении
личности порождает убийц, жаждущих военных действий поэтому
очень важно в детстве не деформировать образ эволюционного развития.

Враждебность - это всегда симптом болезни раздвоенного сознания.
Существует множество форм реализации духа враждебности. Многие из
них настолько укоренены в общественном сознании, что даже и не
почитаются за очевидные проявления враждебности. Больше всего
такой скрытой враждебности оседает в семье, в отношениях родителей и
детей, родителей между собой и других родственников. Дети впитывают
всю эту враждебность как норму и несут ее по миру, тиражируя в своих
занятиях, передавая по наследству уже своим детям. И так до
бесконечности.

Человек может, однако, вырасти не благодаря, а вопреки - меня
обижают, а я не буду; то есть он защищается таким образом, что
перестает множить энергетику убийства. Перестать множить дух
враждебности - значит победить болезнь и смерть.

Развитие, а следовательно, излечение связано с поиском корней личной
ненависти. Освобождение - в том месте, где человек выбрал, что ему
любить, а что ненавидеть. Выбор человека делается раньше, прежде чем
наступает момент, когда этот выбор становится материальным знаком.
Конфликтность, если не разрешается, "тухнет", потом "гниет", потому
так мало благообразных пожилых людей; в основном это образ
неразрешенных конфликтов, продукт распада.

Но бывает "болезнь не к смерти", не как выражение внутреннего
конфликта раздвоенного сознания, а как некая промежуточная ступень
между несовершенством и совершенством, когда через страдание и
болезнь в человеке приводится в движение определенный пласт его
внутреннего мира, и если он доводит этот процесс до конца, до
результата, словно проходя сквозь черноту ночи, то он выбирается к
свету. По мысли Г. Померанца, книга Иова - не трагедия. Она была бы
трагедией, если бы мученик проклял Бога и умер. Но после голоса из
бури Иов преобразился, он почувствовал Бога в самом себе и познал себя
как каплю вечности, в которой заключена вся вечность. И в этой
внутренней вечности потонуло его страдание. Иов впустил Бога
вовнутрь себя самого, иначе нельзя 'было выдержать все то, что выпало
на его долю.

Дисгармоничность жизни очевидна всем - и обездоленным, и тем, кто
в довольстве, - отсюда возникает желание интенсифицировать
эволюцию человеческого в человеке, посему люди тяготеют к каким-то
конструкциям, которые "заставят" всех быть хорошими и счастливыми,
но в человеке развивается то, что заложено как психологические
комплексы, поэтому все эти конструкции носят утопический характер.

31

Итак, следующей формой существования раздвоенного сознания, наряду
с игрой и болезнью, является утопия, попытка преодолеть раздвоение
сознания не изнутри, а вовне, но это все равно, как если бы мы
пытались напиться, н наливая воды. Утопия - это уловка сознания,
попытка решить свою проблему, не решая ее. Это несколько отличается
от игры. В игре совершается закрепление проблемы сознания как
нормы. Утопия - это попытка создать новую норму, которая ошибочно
выдается за решение сути проблемы. Человеческому сознанию для
решения своей проблемы действительно нужна новая, не игровая норма,
не болезненная и не утопическая, норма духовной эволюции, вырастание
из одежд инфантильности. Раздвоенное сознание создает некое
неустойчивое, хрупкое равновесие между стремление! к благу
абсолютному и стремлением к благу относительному. Утопия - это
выбор в пользу блага относительного и, как следствие, исключение из
ситуации блага абсолютного. Реализация утопии - это проверка
глубины и подлинности такого выбора. Утопии бывают личные,
социальные, религиозные. На первый взгляд кажется, что религиозная
утопия и выбор в пользу блага относительного - вещи
взаимоисключающие. Тем не менее это не так, религиозная утопия - это
усекновение блага абсолютного. Бога Живого до уровня бога удобного,
по сути идола, которым можно манипулировать (ср. эссе об Иуде), а это
и есть выбор в пользу блага относительного.

Что такое грехопадение - это усекновение, ущемление и самовольная
деформация божественного пространства, самовольное "отщипывание"
энергии; человек взял еЃ украдкой, будто выхватил из-за спины у Бога,
- и нарушил целостность, гармонию отношений. Но не это было самое
страшное; ведь человек мог еще испугаться потерять гармонию, мог
попытаться исправить то, что сделал, однако этого не произошло, и
грешник утвердился в том, что совершил, то есть утвердил антинорму
как норму, это и было падением.

Когда падение свершилось, то произошел раскол сознания, который как
раз и запечатлел такое противоречие, "зафиксировал" его, - с одной
стороны, у человека было представление о гармонии, а с другой
стороны, он отшатнулся от этой гармонии, и вот это противоречие -
нестремление к гармонии, о которой знает, вызвало стыд, резкое
чувство стыда, что и закрепило состояние раздвоенности.

Второе последствие грехопадения - это закрытость, ставшая
естественной реакцией на потерю стремления к источнику бытия из-за
невозможности преодолеть стыд. Человеку понравилась дисгармония -
"хоть плохо, да мое, могу это присвоить, а там, в райском состоянии,
хотя и гармония, да не мое". Теперь человек пользуется жизнью только
бла- годаря энергии, заключенной в нем самом. В раю воля к жизни не
персонифицирована, она там разлита, потому что личность не
расколота. После грехопадения появилась воля к жизни, которая
объективировалась, ибо человеку предстояло жить в этом
ограниченном, обусловленном временем пространстве по закону выгоды.
Конфликт между людьми - это конфликт различных выгод, в том
числе и религиозного характера, ибо через грехопадение потеряно
субъектно-объектное единство с Богом и людьми между собой,
проявилась форма ограниченного бытия, власть над которым люди
устремились поделить между собой.

Воля к власти, движущая человеком, - это "загрязненная" воля к
жизни, некая форма воли к жизни, которая не стремится преодолеть
ограниченность бытия, а стремится утвердиться на том участке,
который она оценивает как свой. Отсюда проистекает конфессиональная
враждебность внутри христианской церкви, враждебность к другим
религиям, а также возвышение своих мифов и представлений о спасении
и уничижение чужих при "исчислении" потусторонних выгод. Свои
этические воззрения и свои мифы люди считают неразделимыми и
потому нападение на миф расценивают как нападение на добродетель.
Условно говоря, люди воюют за свои метафоры, за свои ритуалы,

33

за свой ограниченный опыт, за свои утопии, и в этой борьбе чаще
наблюдается стремление расширить свой опыт, нежели взгляд. Человек
ищет смысл своей жизни, не жизни вообще, а именно своей, и когда к
нему в руки попадает религиозная идея, то он поступает с ней, как с
картошкой, - очищает все ненужное и готовит свое блюдо.

Современный экуменизм более похож на дипломатическую
договоренность, нежели на любовное принятие. Представители разных
конфессий будто говорят друг другу: "Если вы не будете делать "это", то
мы не будем "то"".

Через экуменизм вызывается искусственное уважение другим
конфессиям. Не проклинать, не плевать друг другу в лицо - это такой
низкий уровень экуменизма, что невольно возникает вопрос, каково же
тогда качество христианства? Нужно достигать своего единства с
Богом, чтобы одним неединством было меньше, а при отсутствии этой
воссоединенности с Богом получается, что человек хочет того, чего сам
не знает и не понимает, опять же заменяя реальность
псевдореальностью. Владимир Соловьев дошЃл до определенных глубин
понимания Божественной реальности, и это вызвало в нем естественное
уважение к католикам и протестантам.

Ценность идей определяется человеком по степени совпадения с его
волеизъявлением, насколько идея совпадает с его желанием обладать
частным бытием, поэтому реакция на не соответствующую этому идею в
лучшем случае недоумение, а в худшем - агрессия. Реальность связана
осознанием своей воли, а следовательно, с самопознанием, которое очень
болезненно для большинства людей, потому так редки люди, живущие в
реальности. Человек познает мир настолько, насколько ему нужно для
удовлетворения своего хотения, словно усекая, подтасовывая реальность
под свою волю, под свои представления, под свой конфликт,
порожденный раздвоенньм сознанием, под свое личное горе. Личный
мотив человека, чтобы вступить

34

в борьбу с уже существующими мотивами, облеченными в идеи, должен
обрести форму абстрактной мысли.

Создавая свою социальную утопию, К. Маркс переработал диалектику
Гегеля на материалистической основе, прибегнув к тактической уловке,
заявив, что наука не доказывает существование Бога, а следовательно,
его нет. Осознание Божественной реальности, осуществляемое
посредством всех духовных сил человека, свелось Марксом только к
познавательно-научной форме, в результате чего скрытое под
мифологической оболочкой было отсечено и обесценено, ибо не
поддавалось научной форме познания. Иными словами, произошло
сужение бытийственной ориентации, когда отчужденная форма
божества, очевидно существовавшая в сознании самого Маркса, была
отброшена в его философии вовсе и сведена, по существу, к роли
транквилизатора для слабых. Сознание человека в его философии
плотно привязывалось к пространству и времени, к материи, что
создавало иллюзию преодоления раскола сознания: есть только этот
мир и ничего другого не существует. Тем самым утверждается
единомерная объективация, бесконечно бегущая горизонтальная линия,
человек оказывается один без Бога, и никто его не воспринимает, кроме
других людей. По сути, это утверждение смерти и согласие на нее, то
есть достаточно мрачная философия.

К. Маркс дал философски обоснованное "добро" на пересмотр ценностей
"христианского" мира, на перераспределение благ этого мира,
построенного на ложном основании. Вакуум, образовавшийся в
результате "изгнания" Бога, заполнил Призрак, некий
прислуживающий дух, который с проповедью равенства и братства
зашагал по Европе с миссией справедливого перераспределения
материальных благ, то есть абстрактная мысль превратилась в
политический взгляд. Если с наукой можно поспорить (всегда
существует разность научных мнений), то с правящей идеологией
нельзя, а это значит, что научная мысль не вправе выказывать
нерасположение к основам идеологии;

35

в итоге познание идеологического общества было научным ровно
настолько, насколько оно совпадало с идеологией. Заработал некий
машинообразный интеллект, перерабатывающий философские и научные
понятия в практическое русло социальных преобразований. Философия
Маркса вызвала определенный вид духовной неподвижности,
выраженной впоследствии в коммунистических догмах. Служение
утопической идее защищает человека от самопознания и создает
иллюзию преодоления раскола сознания хотя бы на какое-то время;
правда, эта цельность похожа на безапелляционность действий
одержимого бредовой идеей, когда пролитая кровь и страдания других
людей воспринимаются почти как мусор на пути "чистой" идеи и не
важно, какая у человека биография в смысле его эволюционной
значимости, важно, разделяет он идею или нет.

Сейчас наметилась опасная тенденция оправдывать коммунистическую
идею, которую кое-кто даже называет христианской или близкой к
христианству, и хулить еЃ исполнителей. Но ложь заключена уже в
самой идее соцнального братства - невозможно исправить сознание
человека, задействовав всех на строительстве "удобных" общежитии. А
именно сознание порождает всякого рода несправедливость и
неудобство, которые материализуют послушные сознанию руки.
Справедливость не достигается в погоне за благом относительным, за
усредненной пайкой заключенного.

XX век - время реализации двух самых значительных утопий на земле
- коммунизма и национал-социализма. Почему-то в их оценке
существует странное для меня различие, как между белой и черной
магией. Многие считаю коммунизм "доброй" утопией, а фашизм "злой".
Для человека зло заключается уже в том, что можно отдаться любо
утопии, потратить целую жизнь на ее реализацию, на бегство от
абсолютного блага, уже не говоря о том, чего это будет стоить другим.
Утописты, на мой взгляд, похожи на обезумевших хирургов, которые
режут действительность, повинуясь параноидальной идее
"целесообразности".

"Целесообразность" коммунизма заключалась в уничтожении классовых
различий, в превращении общества в одноклассовое, где для всех людей
предполагались равные возможности. Но классовыми различиями
становились любые, отличные от вкусов большинства, феномены -
научные концепции, нормы языка, направления в искусстве, моде,
литературе, театре, этические нормы, религиозные взгляды и т. д. А
как можно уничтожить такую массу различий? Только уничтожив ее
носителей. Вот и уничтожали, большинство физически, оставшихся
давили морально, загоняя страхом в конформизм. Мне кажется, в
результате погибших оказалось больше, чем оставшихся в живых.

"Целесообразность" фашизма заключалась в уничтожении или
порабощении всех, не принадлежавших меньшинству расы господ и
партии, основанной Гитлером. Это, конечно, грубее. Коммунисты
уничтожали людей за "личные прегрешения", а не потому, что китаец
или еврей, это все же более человечный подход - личный признак, а не
национальный. Но и тут и там уничтожение и смерть тем, кто не хочет
или не может быть с утопистами, которых всегда, однако,
меньшинство.

Просто в параноидальную концепцию коммунизма были вплетены
элементы гуманистических и религиозных идеалов, в том числе
заимствованная из христианства идея о "новом человеке", но любые
здравые идеи, вплетенные в контекст бреда, теряют свой смысл и
значение. Так, провозглашенные свобода, равенство и братство в
контексте принудительной неистовости классовой борьбы превратились
в свои антиподы.

В концепции фашизма бредовые идеи явно господствуют. В фашизме
ужасно не только то, что сознательно уничтожено такое количество
людей, а то, что состояние человеческого сознания таково, что это
возможно.

37

Жесткая привязанность к состоянию своего сознания провоцирует
человека к созданию утопий. Когда меняется состояние сознания,
меняется и представление о мире, поэтому человек считает, что
реальность иллюзорна, что люди живут в реальности, как во сне.

Последнее прибежище раздвоенного сознания - это сон. Имеется в виду,
конечно, не физическое засыпание, душевно-духовный выбор состояния
сна наяву. Раздвоение сознания порождает очень сильное напряжение.
Погружение в суету дневных забот помогает забыть об этом
напряжении, если и не на всю жизнь, то по крайней мере вытеснить это
ощущение на задворки своей занятости. Правда, рано или поздно оно
все-таки заставляет человека обратить на себя внимание, прорываясь
через тоску, метафизическую тоску, не связанную с какими-то земными
делами, или конкретными долгами, или иными заботами, это тоска
глубинной воли человека по ясному и благодатному решению, по
определенности движения, тоска по освобождению от
противоестественности замирания между стремлением и нестремлением
к абсолютному благу.

Эта тоска подобна пробуждению от сна физиологического, но у
большинства людей такое "пробуждение" столь кратковременно, что они
очень быстро засыпают снова, будто весь организм восстает против
этого пробуждения, словно оспаривая пространство блага абсолютного
в пользу блага относительного. Абсолютная реальность действует на
человека, как яркий свет, заставляющий закрыть глаза и снова
погрузиться в сон ничтожных желаний; это состояние сознания можно
сравнить с предрассветной мглой, которая никогда не станет рассветом.

Человек при замерзании засыпает, и часто сон плавно переходит в
смерть; так же и воля человека в состоянии замирания порождает
духовный сон, порой переходящий в смерть, и человек становится
живым трупом, с волей к бессмысленному существованию, опутанный,
как погребальным покрывалом, банальной навязчивостью бытовых
проблем.

Платон также считает, что все люди живут как во сне и только философ
бодрствует. Веды, Пураны называют мир иллюзорным, тканью Майи,
сном. Я бы назвала относительную реальность издевательством Майи,
ибо жизнь много обещает, но мало дает. Однако человека, как и в
физиологическом сне, влечет туда, куда его влекут лабиринты желаний.
Человек увлекается течением, а течение таково, что оно поглощает и
несет. Но это не течение Дао, это скорее такой агрессивно-сексуальный
поток (задействованный буквально во всех людях), "плавание" в котором
не требу- ет духовных усилий. Любовь, познание, достижение свободы -
все это требует духовных усилий, и если измерить эти усилия, то они
скорее похожи на плавание против течения. Это очень энергоемкие
усилия, поэтому люди избегают их, ибо они гораздо больше тех усилий,
которые затрачиваются на скольжение по течению, на сноподобное
существование.

Мир сна, мир псевдореальности привлекает человека, - это самое
страшное, самое кризисное проявление раздвоенного сознания в наше
время. В прологе романа 3. Миркиной "Озеро Сариклен" есть такие слова:
"Тень человека появляется в пустыне. Я не говорю о той тени, которую
отбрасывает тело. Это не в счет. Я говорю о тени, которую отбрасывает
душа". Люди искусства, люди бизнеса, политики могут создать
большую по масштабу "тень", чем простые люди, потому что у них
большее пространство псевдореальности, а простые люди имеют меньшее
пространство, и их "тени", их псевдочеловек просто меньше. К примеру,
М. Монро создала некое сексуальное привидение, фантом; она как
блуждающая тень, "все хотят", но любить никто не может; и умерла на
пустом месте, в одиночестве. Стремиться подражать таким вещам -
значит стремиться к духовному поражению, как к эталону; это
зловещий признак нашего времени, все равно что хотеть

39

красиво выглядеть в гробу или иметь красивые похороны. "Тени"
значительнее по масштабу, чем живая реальность, они вытесняют
живого человека, и даже когда люди соединяются и у ник рождаются
дети, души их остаются прохожими друг для друга, будто соединялись
призраки.

Реальность - субстанция, которая непосредственно связана с волей
человека, - не с его одеждой, а именно с волей, - и большинство людей
делает волевой выбор в сторону полубесчувствия, в сторону
периферийного существования. Люди не успевают за реальностью, они
либо смотрят в будущее, либо оглядываются в прошлое и стремятся не
столько жить в реальности, сколько выжить, защитить свою
имеющуюся целостность, приспособив свое существование к
конкретному окружению. Как правило, такое приспособление бывает
очень непластичным, потому что физическая приспособляемость выше,
чем психологическая. Чтобы приспособиться психологически,
необходимо затратить гораздо больше энергии, поэтому внутри че-
ловека происходит энергетический конфликт - куда какая энергия
должна пойти. Психологическая приспособляемость построена на
формировании способов самозащиты, человек тратит энергию на
строительство крепости, и успешность этого процесса зависит от того,
сколько энергии осталось на развитие. Часто бывает так, что вся
энергия уходит на защиту, на приспособление. По сути, грех - это
отщепление от энергии витальности на защиту (фиговый лист); якобы
выстраивая защиту от злого мира, человек защищается и от Бога, ибо
правильная защита - это следование заповедям. Перекачивая энергию
на периферию, человек обеспечивает себе существование в
псевдореальности, подменяет космическую целостность на свою
однообразную "целостность", которая, по сути, осколок, - эту подмену
можно назвать основой атеизма. Человек не развивается духовно,
энергия, предназначенная на развитие сознания, идет на защиту
"осколка", а следовательно, на агрессию, съедается агрессией; поэтому
тот "дух, который возвращается к Богу", может быть даже меньше, чем

40

 полученный от Бога "талант". Это происходит потому, что внутри
 "осколка", который люди принимают за целостность, они будто творцы
 со своими тварными запросами, ради которых используются "услуги"
 единичных возможностей; к примеру, "вот дал Бог внешность, буду
 пользоваться ею", но при этом ропщут на Бога, что мало дал, "вот была
 бы внучкой Рокфеллера", - такое состояние сознания и есть источник
 всякого несовершенства в мире.

Чем больше человек развит периферийно, тем менее - духовно, у таких
людей, условно говоря, более развиты "конечности", ими они цепляются
за реальность, и они у них натренированы, как у павианов; такие люди
хорошо считают, запоминают, для них это жизненно важно. Чем
развитей человек духовно, тем менее он зациклен на периферии, она ему
не важна. Для многих людей приспособляемость исчерпывает саму
жизнь, для них приспособиться - и значит жить. Конформизм бывает
не только социально-политический, к нему относятся любые формы
приспособления, любые формы безопасного существования. В
определении "ученый-сухарь" слово "сухарь" обозначает защиту, а
"ученый" - развитие, хотя в самом учении тоже может быть защита,
когда воля направлена не на познание, а на извлечение силы, например
создание бомбы". "Сухарь" не видит, как трое взрослых мужиков
насилуют малолетнего ребенка, ибо он все сделал для того, чтобы этого
не замечать, а под видом транквилизатора - научные изыскания.
Бывает, что в качестве защиты от реальности выбирается
какая-нибудь одна форма сострадания, например животным, тогда как
палитра страданий весьма многообразна, но выбор только одной формы
страдания тоже является защитой от восприятия других форм
страдания. И философское познание может быть такой защитой; иной
философский трактат - как бомбоубежище, в котором застывает гул
жизни. Для трудоголика защитой является работа, она для него как
алкоголь, с помощью которого создается своеобразный параллельный
мир. Богатый потому накапливает деньги, что хочет защититься от
мира, он не хочет познания, нарушающего его

41

стремления. Можно сказать, что комфорт - это плата за незнание.

Человека защищает не столько наличие денег, сколько сам процесс их
добывания, человек чувствует себя более сильным, чем он есть на самом
деле, но это периферийное чувство, а глубинным чувством все равно
остается беспомощность. Процесс добывания денег, достижение успеха
важнее для человека, чем сам успех. Процесс создает иллюзию.
Удачливые люди часто бывают достаточно равнодушны к похвалам,
ибо чувствуют, что похвалы имеют мало отношения к их реальному
ощущению самих себя, а призрак, псевдочеловек, не умеет радоваться.
Выпадающая вставная челюсть опускается в стакан с сухим мартини, а
дети ждут твоей смерти, чтобы поделить наследство.

Выхолощенность жизни человек выносит от родителей, и богатство,
стремление к нему - компенсация этой выхолощенности.
Психологически бизнесмены похожи на беспризорников, внутренне они
брошены родителями, поэтому сами находят себе дорогу в жизни. Но
надо заметить, что большинству людей лучше "делать" деньги: это та
псевдореальность, в которой вызываются к жизни наиболее здоровые
"центры" псевдочеловека, более здоровые, чем когда этот человек
занимается какой-нибудь абстрактной любовью к сиротам.
Псевдочеловек лучше живет в псевдореальности, когда "делает" деньги,
но реальная личность все равно в нем мучается, потому что импульсы
реального человека подавляются, и в вечность псевдочеловек не
переходит, туда переходит реальный.

Религиозная псевдореальность опаснее, чем псевдореальность,
связанная с бизнесом. Псевдорелигиозность захватывает гораздо более
важные "органы" в человеке. Если на бизнес, условно говоря, человек
отдает прямую кишку, то псевдорелигиозная реальность забирает
сердце, печень, то есть более жизненно важные центры. Из пут бизнеса
можно безболезненно "вынырнуть", если заниматься меценатством -
накапливая, параллельно раздавать.

42

Религиозная псевдореальность наносит больший ущерб, потому что
состояние раздвоения носит более устойчивый характер.
Псевдорелигиозность не сознает, что от человека требуется решение в
экзистенциальном ключе, и важно поменять не форму жизни, а
содержание.

У христиан часто нет желания отказаться от идеологии, но нет
желания и ей следовать, они вроде бы и стремятся к Богу как к
абсолютной реальности, но к самой абсолютной реальности не
стремятся; это все равно, что сказать: "Я хочу отправить письмо в
Америку, но я ненавижу почту". У людей, находящихся в церковной
псевдореальности, сознание будто "помутненное" - вроде бы человек и
грешник, и вроде бы с помощью Христа освобожденный. Это происходит
потому, что рядом с Христом, если человек пришел заглянуть Ему в
глаза, он видит свое эгоистическое желание, направленное к
относительной реальности, и если человек приходит "понаблюдать" за
Христом, то под звуки органа или песнопений он легко убаюкивается,
принимая умозрительное хотение за действительность, сон за
реальность.

Религиозный человек думает, что верить - это так надо. Он не верит в
Троицу, потому что не знает, что о Ней думать, то есть не верит в то, в
чем находится, а верит в то, что так надо. А на самом деле, в
реальности, не важно, как надо, а нужно верить в то, в чем находишься.
Христос говорил, что мытари и блудницы скорее войдут в Царствие, чем
фарисеи и законники, потому что блудницы испивают до дна
псевдореальность и знают, что это "гадость", поэтому есть откуда
оттолкнуться, а фарисеи пребывают в псевдореальности и
обожествляют ее, а живую реальность - Христа - не воспринимают.

У религиозных людей наблюдается определенный вид раздвоенного
сознания: люди хотят спастись, но не хотят Спасителя, потому что
цели, поставленные Христом, не совпадают с целями христиан. Люди
произносят слова, начертанные в Писании, пристраивая их к своим
ограниченным целям, потому они и не могут породить

43

экзистенциальную целостность, породить экзистенциальное решение.
Экзистенциальный выбор - это способность пожертвовать менее
сущностной, но более объемной частью бытия ради более сущностной, но
менее очевидной.

Нужно заметить, что Церковь предложила человечеству самый
негармоничный путь, неорганичный человеку способ спасения, а именно
спасение как отсечение радостей жизни. Церковь не смогла явить миру
спасение как наполнение и освящение жизни любовью, познанием и
свободой, а предложила спасение как ограничение жизни, потому
понадобилась чрезмерность аскетических подвигов, где сама аскетика
служила не столько концентрации, сколько усечению жизни, как бы
компенсируя недостаток любви тем, что загоняла людей в состояние
вечных "двоечников".

Поэтому перед человеком встает вопрос, как совместить христианский
путь, предложенный Церковью, с любовью к жизни, ибо церковная
интерпретация христианской любви к жизни очень некрофильская, она
не может привлекать.

Вместе с тем Церковь потенциально мистична, потому что построена на
мистической основе; изредка появление святых, мистиков
свидетельствует именно об этом; люди, находясь во плоти, в
материальной форме, существовали над формой, - это и есть
онтологическая глубина, реальность. Жить в реальности и значит быть
святым. Церковная же псевдореальность весьма банальная и более
похожа на бюро ритуальных услуг. И когда человек критикует Церковь
или восстает против нее, он покушается не на святость, а на "странную"
власть земную, на псевдореальность, выдающую себя за подлинную
экзистенцию. К примеру, русские коммунисты более последовательны и
потому более конгруэнтны (целостны), они стремились к максимальной
последовательности, они религию отвергли вообще и потому более
понятны. Неверность Церкви самой себе, ее невидимое отрицание
мистической реальности доказать труднее, она словно балансирует на
грани атеизма.

44

Атеизм - это реакция на кризис Бог-опознания. Велика заслуга
человека в том, что он дошел до трансценденции, до Бога неведомого, -
это гениально. Но сейчас Богопознание остановилось в том смысле, что
трансценденцию сделали представимой, ее легко нарисовать - дедушка,
грустный молодой человек и жирный голубь, а человеку свойственно
воспринимать ограниченную реальность. Исключение составляет
"Троица" Рублева, где отражена реальность, в которой человек не может
существовать, я называю такого рода изображения метареапизмом.
Метареализм помогает человеку интроспектировать взгляд, то есть
направляет его не вовне, а вовнутрь.

Усилиями Церкви произошла вульгаризация: с "воцарением
христианства" правильных отношений не установили, а точку в
познании поставили. Потому понятен пафос постмодернизма -
отрицание вертикальной иерархии, ибо в нынешнем виде это
действительно не иерархия, а фарс, и все попытки построить иерархию
от вульгарной неподвижности будут также ложными. Постмодернизм
обнажил скуку псевдореальности, а потому разлагающим воздействием
постмодернизма является скука всякого стремления, страх и
разочарование от того, что столько создано и ничего не происходит.

Итак, человек в своем стремлении освободиться от противоестественного
замирания между стремлением и нестремлением к абсолютному благу
пробует различные манипулятивные игры либо впадает в болезнь,
утопию и сон. В игре он отдает все свои оставшиеся силы на формальную
занятость: "Я слишком занятой человек, чтобы думать еще о
чем-нибудь, кроме моих забот. Мне некогда принимать это, как вы
говорите, жизненно важное решение о предпочтении чего-то одного. Я
занят вещами более важными". Можно спрятаться в болезнь: "Мне
очень страшно! Я не могу сосредоточиться на чем-либо кроме моего
бегства. Самое главное - обмануть этот страх, улизнуть. Я знаю, что
для этого нужно. Есть одно укромное местечко!"

45

Можно укрыться в утопии: "Все ясно! Нам всем нужно со всей
решимостью, безоговорочно выполнить всего лишь некоторые правила.
А потом все будет прекрасно!" И наконец, можно погрузиться в
состояние полубесчувствия, в своего рода сон наяву. Это
полубесчувствие состоит в том, чтобы чувства из области неприятного
и конфликтного переправить в зону возможного комфорта и
благоприятствования. Такое состояние можно создать грубым образом
с помощью алкоголя или наркотика, а можно и более тонким образом -
с помощью медитативной практики, через погружение в определенный
срез реальности, более глубокое, чем обычное скольжение. Такое
погружение требует определенного сосредоточения.

У большинства людей медитация ассоциируется исключительно с
религиозной практикой. Это не совсем справедливо. В светской жизни
присутствует множество медитативных форм. Чтобы не путаться,
проведем границу. Религиозная медитация - это такая концентрация
всех человеческих возможностей, такое собирание себя, чтобы,
максимально погрузившись в реальность, достичь уровня
сверхреальности. Это не сон, а, наоборот, пробуждение. Отнюдь не
всякая медитация, называемая религиозной, достигает таких высот.
Большинство из них превращается просто в игру, в демонстрацию
самому себе своей силы.

Светская же медитация - это концентрация отчасти, выборочно, это
скорее не концентрация, а временное переключение, с помощью которого
достигается потребное на данный момент состояние. Например, в
детстве мы часто играли в такую игру. Выбираешь произвольно
какое-нибудь слово и произносишь его достаточно долго, как
заклинание. И когда его собственный смысл отступает, ты словно
погружаешься в нечто, как в омут, и только огненное кольцо, в которое
превратилось выбранное слово, удерживает тебя на поверхности этой
бездны. Я очень любила эту игру. Она всегда была под рукой и в классе,
и в транспорте по дороге домой, и дома. То было очень удобное средство,
чтобы поднырнуть под неприятную обыденность.

46

Современная постмодернистская художественность тоже разновидность
светской медитации - погружение в сон, в иллюзию, в блуждание
чувств, для того чтобы поднырнуть под неприятную обыденность. Три
кита постмодернистской художественности - ироническая
отстраненность, эпатаж и коллаж. Ироническая отстраненность дает
возможность достигать состояния сонного полубесчувствия, эпатаж
дает возможность отреагировать на тщательно скрываемые чувства,
выразить чувство личной обиды на жизнь, на перенасыщенность опыта
отторгнутости от смысла жизни; коллаж предоставляет шанс поиграть
своими творческими возможностями, исключив из правил такой игры
чувство ответственности за произносимое слово, за образ и интенцию
своего творения.

Подводя итог, можно сказать, что к концу XX века че- ловеческое
сознание не только нащупало все возможные способы существования в
раздвоенном состоянии между стремлением к абсолютному благу и
стремлением к благу относительному, не только создало широкий
спектр способов усекновения целостности Бога до отдельной части, до
уровня идола, вплоть до полного отрицания Божественного присутствия
в мире; человечество также накопило существенный опыт жизни в
подобных состояниях раздвоения, - опыт игры, болезни, опыт утопии и
опыт сна, которые могут существовать как в обособленном виде, так и в
смешанном. Перенасыщенность этим опытом со всеми вытекающими
отсюда последствиями - дурной экологией, дегуманизацией искусства,
тенденцией к самозамкнутому существованию Церкви, понижению роли
семьи и т. д. - и создает это ощущение конца, которое носится в
воздухе. Но вот вопрос, что означает это ощущение? В контексте всего
вышеизложенного, мне кажется, что вполне закономерно
интерпретировать это ощущение как конец возможностей раздвоенного
существования сознания. Кончается эпоха свободы выбора, грядет
эпоха свободы ответа и ответственности, свободы, которую не

47

нужно завоевывать, эпоха свободы, которую надо научиться принять
как драгоценный дар и ответить на это благодарностью. Творение
человека, по сути, является качественным скачком эволюции, когда
преодоление детерминизма становится не только возможностью, но и
призванием, необходимостью преодоления детерминизма в области духа
- в реализации свободы, познания и любви.

XX век ознаменован смертью внешнего церковного бога. К концу нашего
тысячелетия официальную церковь сохраняют почти как Красную
книгу. Она не является более духовным авангардом, хотя сама и
претендует быть светочем миру. Но экзистенциально важные вопросы
люди сейчас решают вне церкви. Была эра богочеловека -
"причащайтесь и спасайтесь", теперь наступает эра человекобога -
ответ человека Богу, поклонение не "на горе и не в храме", а в духе и
истине, - это новейшая эра. Однако есть опасность того, что "вместе с
водой выплеснут и ребенка", что может усугубить духовный кризис
христианского мира. Сейчас уже нет эмоциональной веры, но есть вера
интеллектуальная, духовная, а любовь Христова - это любить в
чудовище человека.

"Врата ада" не могут одолеть Церковь как духовное стремление человека
к любви, познанию и свободе. Через свое философствование я пытаюсь
создать направление, которое я называю метареализмом. Это философия
старта и пути, это психология, которая должна помогать человеку
путем самопознания переходить из состояния богосвинства к
человекобожеству. Если нет цели, нет и достижения, потому надо
ставить высокую цель, и для меня важен не столько факт связи
человека с Богом, сколько качество этой связи.

Библейская метафора о сотворении человека по образу и подобию
Божьему говорит именно об этом, о вдыхании некоего духа, духа,
который роднит творение и Творца. Каждый человек, рождаясь,
приобретает эту привилегию - привилегию духа, некий неизменный
иррациональный

48

остаток, некую Божью печать - возможность реализации в свободе,
познании и любви. Этот "иррациональный остаток" неуничтожим никем
и ничем извне. Его можяо деформировать, но нельзя уничтожить.

По сути, история человеческой жизни - это история взаимодействия
человека, его периферийной сути, с этим иррациональным остатком, с
его осевой сутью. История этого взаимодействия, как правило, бывает
довольно драматичной. Человек приходит в мир, где сформированы
довольно жесткие правила-конструкции, которые, с одной стороны,
сохраняют русло, по которому течет река жизни, но и, с другой стороны,
предохраняют от всяких новообразований, от любого изменения.
Инерция этих "конструкций" воздействует, давит, часто деформирует до
неузнаваемости иррациональный остаток человека. Самый
распространенный результат такого воздействия - недоверие или
неверие в иррациональный остаток, что неизбежно раскалывает
личность человека: периферийная суть живет в области предметов,
понятий и слов, осевая суть вытесняется в неконтролируемую область
бессознательного, напоминая о себе во снах или через приступы
необъяснимой тоски и тревоги. Раскол может быть глубоким и
патологическим, может быть и поверхностным, как первые трещины
льда на реке ранней весной.

Крайне важна роль опыта любви родителей к ребенку:

любви-принятия, любви-вдохновения, реально вдыхающей силу,
противостоящую подавлению со стороны инерции социальных
конструкций, формирующую некий устойчивый и подвижный объем
(воздушный шарик) для иррационального остатка. Путь воссоздания
целостной личности состоит из признания иррационального остатка,
его осевой сути;

вхождения в область иррационального остатка - и развития
способности к творчеству из ничего, соблюдая лишь динамическое
единство - равносущное и равночестное, неслиянное и нераздельное, -
тринитарное единство свободы, познания и любви.

 49




В нашей стране все нужно начинать заново, как человеку, перенесшему
тяжелейшую болезнь, долгое время балансировавшему между жизнью и
смертью и вот теперь медленно возвращающемуся в жизнь, всему нужно
учиться заново - и ходить, и говорить. В этих условиях жизненно
важно найти точку опоры, укоренить росток новой духовности, более
открытой, более динамичной.

Многих в этой ситуации страшит радикальное обновление, и они
предпочитают реанимацию церковной жизни XIX века. Но неужели
после землетрясения нужно восстанавливать устаревшие постройки?

Я - за обновление, развитие и эволюцию. Тем более что, даже если и
встать на позицию любителей старины, все равно найдутся люди,
которые пойдут непроторенным путем. И чем более консервативна будет
традиция, чем более закрыта и обособлена, тем более радикальным
будет то новое, что неизбежно зарождается. Лучшие дети - это дети
хороших родителей. Сейчас же духовность многих моих современников
похожа на состояние детей из сиротских приютов. Такие дети склонны
либо приукрашивать своих покойных родителей, либо ненавидеть.

В связи с этим мне бы хотелось поговорить об экзистенциальных
основах веры. Что бы ни происходило в нашей жизни, как бы ни
менялась история, вера всегда остается

50

способом или путем духовного познания. При этом меняются символы
веры, меняется не только содержание, но и форма, и качество веры,
однако сам феномен веры неизменно остается. Для большинства людей
вера - это способ обрести душевный мир. Но вера не должна быть формой
защиты своего микромира, формой баррикады. Человеку естественно
заботиться о сохранности своей личности - это воля к жизни. Но
защита не должна быть агрессивной. Агрессия возникает от страха,
который есть результат ограниченного знания, когда произвольно
останавливается движение познания. А познание - это всегда
путешествие в неизведанное.

Если страшно или не хочется по тем или иным причинам
путешествовать по неизведанному, то немедленно выстраивается
крепость, охраняющая существующие владения, защищающая от угрозы
чужого и нового. Толщина и форма стен зависят от индивидуальности
хозяина. В этой крепости можно прожить довольно долго, можно и
своих близких, и потомков приучить к этой полутюремной жизни. Но
все равно рано или поздно найдется личность, которой будет жизненно
важно узнать, что же там, за пределами крепости, и страх перед
неизведанным ее не парализует. Вера - это путь познания, познания,
стремящегося освободиться от природного детерминизма, познания в
любви к самой жизни и ее источнику. Вера без метафизического знания
всегда оборачивается суеверием и в конце концов лопается как мыльный
пузырь, обнаруживая свою пустоту.

Вся история человечества есть эволюция познания. И жизнь каждого
человека вносит определенный вклад в общий процесс. Эволюция
познания, так же как и биологическая эволюция, имеет и свои тайны, и
определенные тупиковые ветви. Но как бы там ни было, все это
представляет собой общее древо, ветви которого стремятся вверх, к небу.
И если общечеловеческий процесс познания есть макроэволюция, то в
жизни каждого конкретного человека есть или может быть процесс
микроэволюции.

51

Успех микроэволюции определяется качеством и поворотом глубинной
воли человека. Доброй волей можно назвать абсолютное стремление к
чистоте и полноте бытия. Абсолютное стремление - это стремление,
которое нельзя ничем ограничить, которое способно преодолеть всякое
ограничение, и в то же время оно не бесплотно, а всегда имеет
конкретное выражение. Абсолютным стремление может быть только
при реальной соединенности, ощущаемой или осознаваемой для самого
человека, с источником чистого бытия, с той силой, которая является
внутренней пружиной всякого позитивного движения, рождения и
развития; на языке нашей цивилизации это может называться Богом,
хотя такая соединенность может быть и у человека, который этого
слова не употребляет.

Как только эта соединенность с источником чистого бытия
повреждается или омрачается, то подрывается, а затем и оскудевает
стремление к полноте бытия. Появляется страх, и возникающие на пути
препятствия кажутся уже непреодолимыми преградами. Страх же
всегда сковывает, заставляет сжиматься. Если страх зафиксировать, а
затем сосредоточиться на нем и утвердить его право на бытие, то
сжимание оборачивается замкнутостью. Познание о бытии замкнутого
в самом себе фрагмента бытия - фрагментар- ное познание,
окрашивающее все бытие красками своего несовершенного и неполного
опыта. В таком познании всегда есть судорога, судорога страха, что
там, за пределами очерченного круга, - ничто, конец всякого бытия.
Бытие, не входящее в опыт конкретного фрагмента или личности,
воспринимается как небытие или лжебытие. Познание в таком случае
либо приостанавливается на время, либо останавливается
окончательно. Остановка в процессе познания для человека означает то
же, что и превращение доступа крови в какую-либо часть тела, -
сначала наступает онемение, а затем омертвение ткани. Правда,
биологические процессы развиваются с иной скоростью. В состоянии же
онемения в результате остановки процесса

52

познания человек может прожить и всю жизнь, определив этим
качество своей жизни.

Если продолжить сравнение фрагментарного познания с онемением
ткани из-за недостатка доступа крови, то становится понятным,
почему во фрагментарном познании всегда есть что-то болезненное и
агрессивное. Это очень похоже на внезапно тяжело заболевшего
человека, прежде всегда здорового. Сначала он с отчаянием хватается
за все, что, по его мнению, может удержать его в прежней здоровой
жизни, злится на окружающих, что они не помогают ему вовсе или
плохо помогают в этом. Но потом он успокаивается, узнав, что другие
тоже болеют подобной болезнью, находит утешение в этой вынужденной
общности и ограничивает свою жизнь до размеров больничной палаты.
Постепенно у человека даже может измениться ментальность в процессе
приспособления к ограниченному бытию.

Ограниченное бытие влияет на глубинную волю человека. Как туча,
скрывшая солнце, создает пасмурную погоду, так разрыв соединенности
с чистым бытием омрачает глубинную волю человека. Воля перестает
стремиться к бытию, воля не доверяет бытию, воля стремится
использовать только то, что в пределах досягаемости; воля не купается
в бытии, а обсасывает его, как обсасывает беззубым ртом пищу
дряхлый старик; воля становится злой, расположенной ко греху, ибо
способность ко греху связана с ущемлением связи человека с
Божественной реальностью бытия.

Конечно, может возникнуть вопрос, какое отношение все это имеет к
вере. Самое прямое - так как сводит процесс познания к эмпирической
сфере, а это все равно что утверждать, будто человек подобен муравью,
который каждый вновь встречаемый предмет лишь "ощупывает".
Человеку ведь этого недостаточно, ему нужно исследовать суть вещей,
познать причину этой сути, ибо, как писал Мандельштам, "форма это
лишь выжимка сути". Суть же всегда незрима, несмотря на
воплощенность формы. А единственный инструментарий проникновения
в незримое

53

и запредельное - вера, процесс трансцендирования за пределы. Вера
остановившегося познания всегда греховна, всегда закрыта. Греховна,
ибо она накладывает ограничения на Божественное бытие, измеряет
Бога на свой лад категориями собственного изобретения. Закрыта, ибо
боится умереть от сквозняка чистого познания, который
воспринимается ею как разреженный воздух. Такое положение
обязывает к защите. И чем больше неуверенность в качестве защиты,
тем больше способность к упреждающему нападению, тем больше
агрессивность, которая может выражаться через презрение,
недоверчивость, повышенную критичность к другому и
снисходительность к себе, ложью о другом и о себе и т. д. и т. п.

Итак, вера - это не защита от мира, от кажущейся враждебности,
которую нужно преодолеть на пути к безграничному; вера - это точка
опоры в процессе познания, некий центр, определяющий возможность
движения и сохранения равновесия; вера - это способность к целостной
духовной жизни.

Духовность можно определить как состояние устойчивости в
невесомости, устойчивости изнутри, а не за счет того, что вовне.

Наша тварная природа опирается на тварные законы физического мира.
Наша душа тоже стремится опереться на что-либо, на человека или на
идею. Наше робкое духовное усилие стремится не только опереться, но и
спрятаться за "законом". Как головокружительно бывает падение
человека, когда он лишается одной из опор, даже не самой главной! Как
упорно человек пытается уцепиться за свои опоры! Как враждебен для
него становится Бог, слегка подталкивающий его к невесомости!
Человек ощущает себя матросом, судорожно хватающимся за мачту
маленького суденышка, которое безжалостно треплет шторм.

Как страшно и как трудно нам расстаться с этими опорами! И труднее
всего с духовными. Но духовность - это не с трудом завоеванное
равновесие, которое удерживается

54

лишь в застывшем состоянии, духовность - это подвижный покой,
устойчивость в невесомости. Христос учил, что придут времена, когда
Богу будут поклоняться в духе и истине, а не на горе и не в храме. Это
не значит, что храм не нужен. Это значит другое: храм - лишь опора,
важная, многозначная, символичная, но опора. Так же нужно
относиться и к другим духовным опорам, как к средству достижения
цели. Это наши посохи в духовном пути.

Что же помогает человеку достигать устойчивости в невесомости,
подвижного покоя в процессе познания?

Антиномичность, или то, что Христос назвал "узким путем", - это
основополагающий закон духовной жизни, духовного познания.
Антиномичность духовной жизни не есть борьба противоположностей,
не есть закон диалектического развития гегелевской триады
(тезис-антитезиссинтез). В философии к этому ближе всего феномен
антитетики Канта. Антиномичность "узкого пути" - это то самое
"поклонение в духе и истине", о котором говорил Христос, это своего
рода силовое поле, через которое прокладывается вектор духовного
познания как свободный акт воли целостного человека.

Антиномичность "узкого пути" начинается с нахождения
иррациональной точки духовного покоя, от которой затем и будет
прокладываться вектор духовного познания. Покой же достигается
через гармонизацию человека, когда устанавливается правильная
иерархия жизненных импульсов, когда периферия человеческого
существа перестает угнетать его центр, когда все части человеческого
существа научаются жить в созвучии, а не в противоречии и
противоборстве.

Иррациональная точка покоя всегда теоцентрична, но большое значение
имеет качество теоцентризма. Это должен быть абсолютный
теоцентризм, геоцентризм как согласованная включенность всех сфер
человека - и волевой, и эмоциональной, и ментальной. Абсолютный
теоцентризм больше, чем открытость Богу, больше, чем

55

приятие Бога и Божественного замысла, это отданность Богу через
отданность Божественному замыслу, отданность до способности к
творчеству, - творчеству, в котором нет противоречия между субъектом
и объектом, где объект адекватен субъекту.

Теоцентричная точка покоя есть точка, с которой начинается спасение
или освобождение от детерминизма смерти и законов мира, выведенных
из детерминизма смерти.

Детерминизм смерти - это своего рода закон гравитации,
ограничивающий тварную свободу человека, закон, необходимый в
установлении иерархии ценностей, в выработке стремления к инобытию
изнутри самой жизни.

Можно по-разному относиться к библейскому мифу об изгнании Адама
из рая. Для меня это прежде всего история о самом глубоком кризисе в
богочеловеческой истории, кризисе, не преодоленном до сих пор. Адам
нарушил запрет и вкусил плодов от древа познания добра и зла только
потому, что у него были руки, чтобы дотянуться до этих плодов.
Познал ли он, что есть добро, а что есть зло? Нет, к познанию он был не
готов. Но он познал механизм грубого использования духовных сил в
произвольном устроении своей отдельной жизни.

Грехопадение Адама - это утверждение и настаивание на примате
тварной свободы. Последствие грехопадения - перенос значимости
жизни из центра на периферию, подавление духовного телесным,
выворачивание мироздания наизнанку, дробление целостности
мироздания. Это несомненно вело к ущемлению Божественной
реальности и Божественной сути.

Такой конфликт не мог остаться без последствий. Разве можно
представить себе ситуацию, когда взрослый человек спокойно оставляет
маленького ребенка наедине с коробкой спичек в пустой квартире?

Так и в данной ситуации разрушительную силу человека надо было
обуздать ради целостности мироздания, ради самого человека. И
человеку был дан намордник смерти,

56

значение какового не только в обуздании, но и в призыве к инобытию,
которое качественно изменило бы самого человека и тот мир, где он
живет. Потому так важно для человека устремление к духовной свободе,
к инобытию, осью которого является духовная свобода, - свобода,
способная выдержать всю тяжесть мироздания.

Человек, не жаждущий такой свободы, не в состоянии обрести духовную
точку покоя. Жажда свободы в этой ситуации не есть умозрительное
или эмоционально-мечтательное хотение, это волеизъявление, способное
вынести бремя ответственности за принятое решение. Жажда свободы
не статична, а динамична, это качество экзистенции, качество воли,
определяющей действие, в котором содержится определенное количество
свободы. Чем чище качество воли, тем больше количество свободы. Не
анархичной свободы, которая отрицает всяческую власть, а
"трансархичной" свободы, над которой не властна никакая власть,
кроме внутреннего духовного теоцентризма.

Жажда свободы - это способность к трансценденции. Из зрелой жажды
свободы вырастает теоцентризм. Вне теоцентризма свобода
убийственна. Это определенная степень поверхностной свободы для себя,
когда эгоизм одного человека или группы лиц, объединенных взаимным
интересом, завоевывает себе место под солнцем за счет других, дробя
целостность мироздания. Такая атеистическая свобода (атеизм не
декларируемый, а экзистенциальный) убивает других и самого
искателя свободы; ибо, чтобы освободиться от смерти, недостаточно
просто поменять декорации, поменять ситуацию, структуру или
систему, нужно прежде всего освободиться от закона смерти в жизни.
Свобода вне Бога - это свобода ограниченного существования,
старающегося продлить свою жизнь, крадя жизнь, жизненное
пространство, энергию жизни у других. Эгоистическая свобода вне Бога
отрицает Бога, но не эманацию Бога - жизнь, и потому, чтобы продлить
жизнь, вынуждена воровать жизнь других. Это сатанинская свобода -
свобода от

57

Бога, оторванность от целого и погруженность в хаос. Возможна и
абсолютная атеистическая свобода, которая в своей логической
завершенности отрицает не только власть Бога, не только власть
человека, но и власть жизни, а в конечном итоге и самую жизнь. Это
свобода ради свободы - гиперсвобода.

Теоцентрическая свобода - это зрелая глубинная свобода, свобода от
закона смерти, на языке христианского учения это называется
спасением. Это не механическое состояние. Его невозможно
профанировать, невозможно просто декларировать (вербальная
декларация ни к чему не приводит). Этого состояния возможно только
достигать, совершая внутреннее паломничество к святая святых.

Итак, человек нащупывает иррациональную точку покоя, то есть
открывается Богу, открывается бездне, ибо открытость Богу - это
открытость полноте Божьей, а не куцему фрагменту, такая открытость
предполагает способность противостоять стихиям жизни, не
отворачиваясь, не прячась от самой жизни. От этой точки
иррационального покоя начинает выстраиваться вектор "узкого пути".

"Узкий путь" есть метафора, а реализовывать метафору на буквальном
уровне абсурдно. Метафора в данном случае есть образ того, что имеет
объемное духовное значение и не подлежит линейному измерению.

"Узкий путь" означает напряженность, но не натужность волевого
выбора, сконцентрированность на движении, способность не
отклоняться вправо и влево, несмотря ни на какие искушения. Это
некий срединный путь, не зависящий от силового поля полюсов, между
которыми он проходит, он лишь отталкивается от этих полюсов, но не
принадлежит им.

Принадлежать чему-либо - преступление против Бога, против
Божественного дара свободы. Жизнь должна при надлежать лишь
собственной глубине, тогда она будет соответствовать Божьему
замыслу.

58

Отдать жизнь во власть чему-либо или кому-либо кроме Бога означает
подчинение закону смерти. Для того чтобы воспринять это, нужно
очистить сознание от всяких представлений об идолизированном боге.
Как только человек отклоняется от этого срединного пути, он отдает
свою жизнь во власть одному из полюсов, его движение вверх
прекращается, начинается движение в сторону; чем больше человек
отходит в сторону, тем более радикальным становится его экстремизм.
Духовный экстремизм на любом уровне есть вещь чрезвычайно опасная.
Дети, рожденные от духовного экстремизма, взрослеют через века, и
только тогда люди прозревают истинную суть вещей. А во младенчестве
всякий ребенок прелестен. Коммунизм, гуманизм - все это дети
духовного экстремизма, соблазненность в сторону, мечтания о спасении,
но не акт спасения, не путь.

Срединный путь - это своего рода цирковой канат для канатоходца.
Легкое движение в сторону от сбаланси рованного равновесия, и ты
летишь вниз, потеряв равновесие, духовный экстремизм начинается с
легкого, едва уловимого движения в сторону, в сторону от центра, от
носительно которого сбалансировано движение.

Антиномия - это берега, которые предохраняют движение реки сознания
к морю сверхсознания. Река, вышедшая из берегов, пренебрегшая
берегами, не только останавливается в своем движении или
существенно замедляет его, но и несет смерть всему живому,
обитающему на ее берегах.

Итак, окунемся в мир духовно-нравственных антиномий, силовое поле
которых и образует "узость" пути.

Имманентность и трансцендентность, ощутимо реальное и запредельное.
Эта антиномия относится и к Богопознанию, и к самопознанию
человека, и к истории богочеловеческого процесса. Она напрямую
связана с представлениями о присутствии Бога в мире, о глубинной
основе мира и его причинности.

59

Историческое христианство сдвинуло равновесие этой антиномии в
сторону имманентности, приспособив образ Бога к падшему миру.
Представление о Боге как о владыке этого мира, в руках которого
судьбы всего человечества, легко вульгаризировалось до образа
существа с садистическими наклонностями, ибо как иначе назвать
владыку, который допускает войны, наказывает родителей зверским
убийством у них на глазах их любимого чада и творит прочие ужасы.

При такой постановке вопроса получается, что не жизнь есть эманация
Бога, а Бог есть эманация жизни, что, по сути, и является основным
атеистическим аргументом.

В этой связи важно отметить, что жизнь хотя и является творческим
актом Бога, но это жизнь, сотворенная по образу и подобию Бога, то
есть творение с печатью великого Автора. Эта печать - свобода. Из
биологических творений самой большой свободой обладает человек. Это,
несомненно, ставит его выше прочих творений жизни, но делает его
судьбу трагичнее, ибо свобода не есть спонтанное волеизъявление, это
волеизъявление с последствиями, когда приходится отвечать за
принятое решение, нести бремя ответственности. Поэтому не Бог, а
человек несет ответственность за все происходящее в мире, за горе,
страдание, войны и прочее. Это историческая судьба, историческое
бремя человека, отпавшего от Бога. Ибо вся история - это творчество
человека, макроистория и микроистория. Так вот, с точки зрения
макроистории человечество пока находится в состоянии подмастерья,
который осваивает азы мастерства, портя при этом большое количество
материала. Но без этого подготовительного периода невозможно чистое
творчество - сначала робкие и неудачные попытки, потом ремесло и
только потом высокое искусство. В этом заключается эсхатология
истории, эсхатология восхождения к высшему творчеству в
соответствии с достоинством высочайшего дара - Божественной
надтварной свободы. В этом надежда ожидания

60

Бога, в этой надежде Его имманентность сотворенному Им и отпадшему
от Него миру.

Духовный экстремизм имманентного в богопознании - это дело рук
оощей массы исторической церкви. Аристократическое христианство в
лице великих мистиков исповедовало всегда Бога
трансцендентно-имманентного (для меня трансцендентность Бога
наиболее высоко прозвучала в творчестве Мейстера Экхарта и Иоанна от
Креста).

Антиномия трансцендентно-имманентного играет большую роль в
самопознании человека. Мне кажется, что большинство
антропологических концепций недооценивают роль трансцендентного в
судьбе человека. Каждый человек несет в себе печать надтварной
божественной свободы. И эта печать - призвание к трансцендентному.
Печать надтварной Божественной свободы есть глубинная воля
человека, основа его личности, все остальное - индивидуальный
экстерьер, психофизическая масса человека, которая имеет свой уровень
воли, но воли слепой, не способной к самоосознанию, воли имманентной,
способной установить диктат над волей трансцендентной.

Развитие глубинной основы личности человека есть путь личного
спасения и преображения психофизической сферы человека.

Нарушение равновесия антиномии трансцендентно-имманентного на
антропологическом уровне часто приводит к конфликту или
противоречию между свободой и необходимостью. Встает вопрос, как
сочетать свободу на духовном уровне и необходимость или
закономерность в сфере материальной жизни?

Надо либо отказаться от одного ради другого и объявить абсолютную
свободу, что, конечно же, не приведет к абсолютной свободе в условиях
отпадшего от Бога мира, а приведет лишь к абсолютной анархии, а
затем к тотальному хаосу, ибо это будет настоящая война злых воль,
каждая из которых будет претендовать на большее жизненное

61

пространство, на большую территорию в ущерб остальным, и они будут
пожирать друг друга. В истории это, к сожалению, имеет много
конкретных проекций.

Можно, наоборот, провозгласить абсолютную необходимость. Но и это
абсурдно, ибо необходимость, или детерминизм, не может быть
абсолютным законом, так как существует детерминизм разного уровня.
Нужно будет создать иерархию уровней необходимости. В истории это
выразилось разными видами тотальной власти; такие общества долго
не удерживаются. Либо вспыхнет своего рода гражданская война
детерминизмов до состояния унифицированного равенства. История
знает воплощение и этих тенденций. Если довести данную мысль до
логического конца или абсурда, то покой наступит лишь тогда, когда
возникнет единая и неделимая психофизическая масса.

Если же не пренебрегать ни свободой, ни необходимостью, то придется
установить некую соотнесенность этих понятий между собой, некую
иерархию. И тогда каждое из понятий можно определить диалектически
и, следуя гегелевской традиции, вывести формулу, что свобода - это
осознанная необходимость или необходимость - это осознанная свобода,
в зависимости от того, что считать более значимым. Последнее мне
ближе. Я всегда понимала необходимость как ту степень свободы,
которую я, как свободный человек, свободно могу воспринять. А
окружающий мир будет меняться по мере изменения моей воли,
качества моей воли. Покуда мы живем в мире, изменившем Богу, не
воспринявшем Бога во всей полноте, природный детерминизм является
некими цепями, сдерживающими нашу злую волю, и одновременно теми
потенциальными возможностями, которые дремлют внутри нас.
Выпустить их на свободу, где царит злая воля, - это значит обречь мир
на скорую погибель. Чем более свободным человек становится от зла,
тем более раскрывается его суперспособность преодоления природного
детерминизма, например способности исцеления или ясновидения у

62

многих святых (не путать с современной модой на целительство).

Понятие же свободы как осознанной необходимости, по существу,
атеистическое понятие. Если воспринимать Бога личностно, то что же
это за суперличность, достоинства которой зависят от элементарной
материи, а такая зависимость в рамках этой формулы становится
очевидной; ибо что есть Бог, если не свобода сверхбытия. Всякая
свобода определяется сверхбытием, то есть бытием хотя бы ступенью
выше элементарного бытия. Что же это за свобода сверхбытия, которая
зависит от законов элементарной жизни? В такой ситуации Бог
отпадает за ненадобностью, что и доказала советская история.

Если же руководствоваться пантеистической концепцией, то эта
формула - свобода есть осознанная необходимость - еще как-то
действовать может, но тогда должно усложниться понимание материи,
должен возникнуть своего рода духовный материализм. Большинство
оккультных школ идут именно по этому пути, пытаясь приспособить
или развить материю (в данном случае психофизическую сферу человека)
до уровня Божественной свободы, что само по себе не плохо, но не всегда
эффективно. Ибо понятие Божественной свободы не может быть
умозрительным, оно должно быть экзистенциальным - через личное
опытное познание, причастие, сопереживание. К Божественной свободе
нельзя двигаться вслепую через обожествление материи, иначе легко
ошибиться, приняв определенную степень совершенствования материи
за предел Божественной свободы (например, преодоление сил
гравитации). Таких соблазнов в наши дни много. Отчасти это наследие
теософских и антропософских течений начала XX века, которые
продемонстрировали неспособность к мистическому познанию
трансцендентного через явное тяготение к магии как средству
господства над миром через законы необходимости. Бердяев, как мне
кажется, очень точно назвал это "космическим прельщением эпохи".

63

Современные последователи этих направлений явно тяготеют к Востоку
(Индии, Китаю), но не всегда для того, чтобы черпать знание о
трансцендентном, а чаще для того же господства над царством
необходимости хотя бы отчасти, так как там, в отличие от
христианской культуры, хорошо разработаны системы физического
совершенства.

Итак, нарушение равновесия антиномии трансцендентно-имманентного
очень опасно. Но где же пролегает "узкий путь", который не нарушает
это равновесие? Для меня это прежде всего Иисус Христос, Его
личность. Его жизнь. Его смерть. Основное в христологии - это догмат
о неслиянности и нераздельности природы Бога и человека. Живой
Богочеловек - начало в истории "узкого пути" для всего человечества.

Экзистенциальная возможность и необходимость познать
трансцендентное в Боге через реализацию трансцендентного в человеке
есть спасение имманентного в человеке и в мире; в этом
эсхатологический смысл истории. Но не следует думать, что вне
исторического христианства нет спасения. Дух равновесия
трансцендентно-имманентного нащупывается по-разному в разных
религиозных традициях, и не важно, как это определяется
терминологически, важна экзистенциальная суть, дух.

Библейской культуре изначально очень свойственно трансцендентное
стремление, которое можно условно назвать библейским
волюнтаризмом, волей к прорыву в запредельное, волей, побеждающей
слепую волю плоти, глубинной волей свободы, волей, побеждающей
непобедимое. Такова трансцендентная воля Авраама, Давида, Иова и
других. Благодаря прорывам этой трансцендентной воли творилась
библейская история. В Иисусе Христе воплотилось ее равновесие с
имманентной природой.

Это равновесие не было вынужденным, не было детерминированным, но
достигнутым, завоеванным, иногда в жесточайших испытаниях, как,
например, в Гефсиманском саду.

64

Логическим продолжением антиномии трансцендентно-имманентного
является антиномия эзотерического и экзотерического; соблюдение
равновесия здесь не менее актуально.

У исторического христианства два греха - это альянс с земной властью
и упрощение учения для народа, до уровня народа, больший акцент
именно на то, чтобы учение Христа было доступно каждому, в ущерб
воспитанию человека до уровня восприятия тайны Христа. Внутренняя,
глубинная суть искупления, спасения сберегалась для посвященных, а
для простых существовал доведенный до магического уровня ритуал. Не
было проблемы личности, была проблема количества обращенных, или
"спасаемых". Побеждал дух демократической причастности над духом
аристократической отданности, внешнего над внутренним.

Это нашло свое отражение в этике и породило психологию
бесконфликтного согласия, конформизм, а также и в эстетике - в
пышности храмовых украшений, обрядов.

Равновесие антиномии эзотерического и экзотерического можно
определить евангельской фразой "Вера без дел мертва", когда глубина
внутреннего познания оставляет заметный след не в виде
символического акта, театрального действия, а в виде бытийственно
значимого деяния. И чем больше ущемляется эзотерическое, тем
очевиднее экзотерический экстремизм, преобладание символически
значимых действий. Эзотерический экстремизм в человеческой
интерпретации грозит обернуться духовным материализмом, ибо
желание освободиться от обремененности плотью можно осуществить
только через свободу духа, иначе это может обернуться плотской
одержимостью, когда все силы будут сосредоточены на средствах
"освобождения", на внешнем.

Не менее важной является духовная антиномия консервативного и
революционного. "Узкий путь" этой антиномии проявляется в кризисах
развития. Если равновесие не соблюдается, то развитие представляет
собой крайне неуравновешенный процесс. Консервативный экстремизм

65

сдерживает уже не чрезмерность движения, а всяческое движение и
может привести к абсолютной остановке. Консервативный экстремизм,
как правило, разрешается революционным экстремизмом, энергия
взрыва которого может быть убийственной.

В истории Церкви консервативный экстремизм порождал
многочисленные ереси и духовное диссидентство, - в частности,
монашество зародилось как духовное диссидентство.

Очень важными представляются и моральные антиномии. Первая - это
антиномия милосердия и справедливости. Здесь человеку нащупать
"узкий путь" бывает чрезвычайно трудно. Ветхозаветное "око за око"
пренебрегает милосердием в пользу справедливости. В истории
человечества очень разнообразно проявляется этот ветхозаветный крен.

Парадокс новозаветного милосердия - "если кто ударит тебя в правую
щеку твою, обрати к нему и другую" - не принимает плотское сознание,
отдаваясь с наслаждением нескончаемой войне за справедливость до
тотального уничтожения. Новозаветную интерпретацию воспринимают
не как рубеж, окончание справедливости "око за око", а как модуль
ежедневной практики с мазохистским оттенком.

Следующая антиномия - смирение и дерзновение. Изза постоянного
нарушения равновесия этой антиномии в опыте исторического
христианства понятие дерзновения приняло смысл дерзости. И как
результат - дерзость атеистической доктрины, обернувшейся
насильственным усмирением личности до унифицированного
стереотипа.

Человеку очень важно различать, в чем смириться перед волей Божьей,
а в чем положиться, скорее, опереться на свою волю, дерзнуть.

Без смирения нет покоя, без дерзновения нет творчества, а значит -
смерть. Беспокойное творчество - хаос. Нетворческий покой - окостенение
и тоже смерть.

66

Антиномия частного и общего оборачивается проблемами соединенности
и разобщенности. Экстремизм здесь проявляется не реже, чем в других
антиномиях. Любое частное тяготеет к преодолению одиночества или
изолированности через идентификацию с общим, и наоборот:
насильственная общность вызывает бегство в уединение.

Между тем соблюдение этой антиномии очень важно для эсхатологии
человеческой истории, не для индивидуального, а для общего спасения.
История вообще движется личными прорывами, личностями,
открытыми для других.

Экстремизм общего оборачивается унифицированной соединенностью.
Экстремизм частного - непреодолимой разобщенностью. Для человека
полезно не одиночество, а уединение время от времени, а для коллектива
людей - дифференцированное различие индивидуальностей.

Антиномичный закон "узкого пути" - закон динамики движения духа,
закон творческого конфликта, но не противоречия, творческого
конфликта, необходимого для процесса развития, для творческой
эволюции. В этом смысл истории. Возможность такого движения -
печать надтварной свободы, которую человек реализует или пытается
реализовать через любовь и познание. В этом заключается личная
эволюция - направление сознания, называемое мет ареал измом.

Что же есть человек и что такое эволюция Божественного в человеке?
Человек - это некая целостность, в которую входят: "физио" (плоть -
физика и химия), "сома" (тело, эстетика), "психео" (душа, этика, религия,
психология), "спирито" (дух, творчество, диалог).

Каждая часть этой целостности обладает своим содержанием и
определенной значимостью. Но целостность от набора содержаний
отличается тем, что целостность определяется иерархией различных
содержаний. Иерархия - это своего рода распределение ролей,
распределение значимости, когда каждому содержанию отводится
конкретное место.

67

Нарушение иерархии - это нарушение целостности, а для человека это
означает раскол личности. Это не означает смерть, это означает жизнь
в виде болезни. Человек всегда болеет, если в нем нарушена целостность.
Это может быть пренебрежение каким-либо из содержаний. Существуют
тысячи разных заболеваний из-за нарушения физического и
химического баланса плоти: вирус, инфекция, травма, органическое
поражение или внутриутробная травма, дисфункция, - это только
категории нарушений. В каждой из категорий множество
разновидностей. Медики, как правило, объединяют два содержания в
одно:

"сома" - это и плоть, и тело. В антропологии "тело" имеет больше
значение формы, в которую заключена плоть, то есть это не столько
физиологическое понятие, сколько эстетическое. Это не только
внешность буквальная, но и любая форма внешнего поведения - походка,
манера держать себя, поведение, стиль. Пренебрежение этими
содержаниями тоже болезнь. Человек неряшливо одетый, плохо
причесанный, грязный, вульгарный, чавкающий, плюющий на улице -
это уже заболевание не только личное, но и общественное, ибо такой
человек нарушает гармонию мира. Можно сказать, что манеры - это
эстетическая совесть.

Пренебрежение содержанием "психео" еще более опасная вещь, хотя и не
обладает такой очевидностью, как "сома" или "физио". "Психео" гораздо
более тонкая материя. "Психео" включает в себя такие сферы, как
психология, этика и религия. "Психео" -это понятие "я" в человеке:
самоощущение, самовосприятие, самосознание, самореализация. И
поскольку человек - существо коммуникативное, то есть общающееся,
созданное для общения, понятие "я" в человеке всегда подразумевает
наличие других "я", а значит, и восприятие "я" другого или других и
степени "его" или "их" вовлеченности в "мое" существование. Вот почему
это не только психология, но и

68

этика - нормы взаимодействий, религия, то есть связь с Высшим "Я".

Пренебрежение содержанием "психео" - это либо ущемление области "я",
либо ущемление области других "я", либо ущемление области Высшего
"Я". Все это тоже болезнь, но болезнь, по-другому выражающаяся, чем
болезнь "физио" и "сомы". Наверное, болезнь "психео" можно сравнить с
радиацией. Больной человек, он как бы носит в себе источник радиации
и распространяет ее вокруг себя, попутно получая дозу радиации от
других "больных". Радиация, воздействуя на живое, вызывает мутации.
В данном контексте имеются в виду мутации сознания. В области
религиозного таковыми мутациями являются мунизм, дианетика,
неоязычество, все стремящиеся к концу света. (Подробнее об этом
написано в журнале "Знамя"   8 за 1995 год, в статье "Внебрачные дети
религиозных идеологий".)

Существует множество разновидностей мутаций сознания в области
"этнического" - политические взгляды и социальные установки. Это
любые формы национализма, расизма, шовинизма, дискриминации и
эксплуатации; кастовость общества, с одной стороны, и попытки
построения бесклассового общества, с другой стороны.

Еще большее количество мутаций существует в области психологии, в
области "я" и других "я". Недаром сказано:

"Возлюби ближнего своего, как себя самого". Человек, как правило, не
умеет любить ни себя, ни других. Поэтому и в семьях любовь
встречается очень редко. Семья может держаться на чем угодно, но
реже всего на любви. Поэтому и существует огромное количество
неврозов, психозов, фобий, маний и т. д. и т. п.

Самая последняя и самая главная часть человеческой целостности -
"спирито" - чаще всего ущемляется. Что же это за область? Человек
создан по образу и подобию Божьему. "Спирито" - это и есть область
образа и подобия

69

Божьего или, точнее сказать, область, где образ и подобие Божие
должны проявиться.

Как же образ троичности запечатлен в человеке?

У человека есть три фундаментальные потребности:

любовь, познание и свобода.

Свобода - это бесстрашие духа. Бесстрашие не есть отсутствие страха,
это его преодоление, попытка и возможность стать выше страха. Ибо
страх сдерживает, сковывает, это нечто формообразующее, начальное,
это лишь начало премудрости (Притчи Соломона, 1, 7), закон.

Христа упрекали в бесстрашии перед законом, в нарушении его
незыблемости. А Он отвечал, что "пришел не нарушить закон, но
исполнить". Страх владеет скупцом, тем, кто дорожит малым или
большим своим состоянием и его старательно сберегает, будь то его
собственная душа, идея, завод, кольцо с бриллиантом или фрагмент
открывшейся истины.

Блажен тот, кто нищ, он ничем не владеет, ничто не сберегает, а
значит, и не ведает страха, и все совершенное радует его, ибо он всему
может причаститься. Он паломник, странник. Он идет по жизни, как
по дороге, любуется открывающимися видами, пересекает леса, реки.
Его взгляд - бескорыстный взгляд любящего красоту, а не
утилитарный взгляд владеющего и пользующегося своим владением. Он
не скажет: "Мне не нравится этот желтый цветок, так как у меня для
него нет подходящей вазы, другое дело вот этот розовый, он будет
гармонировать со шторами на моем окне".

Страх - это предел, ограниченность, высокий забор, из-за которого не
видно окрестностей. Пока человек мал, ему не стоит выходить за его
пределы. Безбрежность будет для него губительна. Чтобы научиться
ориентироваться в мире, надо хорошенько изучить малое пространство.
Но надо приучать свою душу к возможной безграничности, глядя, как
свободно перелетают через этот высокий забор птицы.

70

Переросток, трепещущий от страха, как только открывают калитку, -
жалкое зрелище, даже если на нем епископское облачение, а в голове
полный шкаф книг про свободу.

Итак, бесстрашие духа -бесстрашие перед неизведанным - это
способность преодолеть тварную природу, которая реагирует на
неизведанное агрессивностью, защитой от страха, отвержением и
ощериванием против всего незнакомого. Бесстрашие - это открытость
жизни, открытость стихиям, открытость Богу, способность
противостоять стихиям, не отворачиваясь от жизни, когда "в центре -
не долг, а дух, сверхчувство любви. Божья воля любви. Божья задача
любви, мой духовный путь" (Г. Померанц).

Всякое проявление любви или познания рождается от импульса
надтварной свободы, трансцендентного волюнтаризма. Чем меньше
энергии трансцендентного волюнтаризма, тем заземленное любовь, тем
более эмпирическим является познание, тем ближе оно к
информированности, к так называемому кроссвордному знанию, к
узнаванию.

Познание и узнавание различаются так же, как скольжение по
поверхности и движение вглубь, требующее несравненно больших
усилий. Познание - теоцентрично, узнавание - эгоцентрично, познание -
иерархично, узнавание - демократично. Познание движимо верой,
интуицией, уравновешиваемой смирением перед замыслом Творца и
дерзновением восторга творчества, узнавание опирается на
посюсторонний опыт, для узнавания характерны преимущества слова
над контекстом, факта над концепцией.

Познание - это не значит найти порядковый номер в реестре ценностей.
Подлинное познание - погружение в реальность настолько, что человек
постигает природу происходящего; когда нет познания, человек
взаимодействует по касательной, трется своей поверхностью о
поверхность происходящего. При действительном познании собственная
оболочка не мешает проникнуть за оболочку

71

происходящего, это погружение в реальность, это не только
интеллектуальный процесс, это процесс духовный. Это не объем знаний,
это динамика осмысления.

Я не храню знания, как книги на полках, важно не запомнить, а
уловить дух. Важно не какой веры человек, а какого духа.

В церкви много людей, которые, как подбитые птицы (чаще вороны, чем
чайки), летать не могут и только смотрят на небо. В том, что такие
люди высказывают, мысли нет, а есть пересказ прочитанного. Это небо
они не выбирали, им указали, а они смотрят. Не надо путать замирание
с покоем, мление с любовью, узнавание с познанием.

Должен быть экзистенциальный запрос - мне нужно это знать! Должен
быть волевой импульс говорить и думать о том, что действительно
существенно и действительно захватывает. Если есть без аппетита,
толку все равно не будет; так и с познанием. Какой-нибудь деревенский
мальчик, ставший ксендзом, прочитает тома моральной теологии,
понять не поймет, а только надуется от собственной значимости.

Большинство людей, уверовав, в основном меняют внешний стиль
жизни, но не происходит экзистенциальной перемены. Бывает так, что
изменение стиля жизни выгодно по тем или иным причинам, - к
примеру, бывает эротическая непригодность, неразвитость,
неспособность на разделение чувства и т. п. И "подбивать" ущербных и
неполноценных людей на "крестный путь" непродуктивно и опасно.
"Причащайтесь и спасайтесь" - это церковный миф, чтобы удерживать
паству при церкви как организации. Человека нужно вдохновлять на
развитие и эволюционирование. Человек - это бездна, но "обжито" у него
очень маленькое пространство, где он имеет эгоистически
фиксированную точку зрения, и все удовольствия и разного рода
интеллектуальные вторжения для него лишь тогда являются
удовольствиями и приемлемыми вещами, если они входят в эту
фиксированную область его

72

пространства, которое он бдительно охраняет. В жизнь, в реальность,
надо входить, как в море, а люди в большинстве своем сидят у берега,
как в тазу с теплой водой.

Я хочу спросить вас. Замирало ли когда-нибудь от полноты ваше сердце
при виде игры утреннего или закатного света на водной глади реки или
океана, вдохновлялись ли вы когда-нибудь, как только можно
вдохновляться, музыкой Баха, музыкой леса - ритмическим
чередованием звуков и пауз, вспыхивала ли когда-нибудь ваша душа
ответным огнем при взгляде в глаза и душу другого? И если да, то как
долго вы могли удерживаться на высоте этих чувств, сколько в вашей
жизни таких мгновений и сколько долгих лет будничной скуки?

Вы мечтаете о свободе. Но ваша свобода в том, чтобы менять одну форму
зависимости на другую. Достаточно ли вы свободны, чтобы в плохую
погоду чувствовать себя счастливым, даже если нет крыши над
головой? Достаточно ли вы свободны, чтобы, встречаясь с дурными
людьми и даже пострадав от них, не заразиться агрессией и
мстительностью? Достаточно ли вы свободны, чтобы не поддаться
прелести ложных теорий, чтобы отличить подлинное от бутафорского,
чтобы последовать за истиной вопреки многому, а может быть, всему?
Или вам больше по нраву маленькая свобода - ручная, комнатная,
домашняя, частная, национальная, персональная? Может быть, вам
нужно ровно столько свободы, чтобы ею манипулировать в своих
муравьиных интересах? И тогда всякую большую по сравнению с этой
индивидуальной свободой воспринимаете как ненужное бремя, как
чужую прихоть или придурь, как беззаконие или наказание. Вы хотите
невесомой свободы, свободы без тяжести ответственности, и чем больше
ответственность, тем меньше вы уже хотите свободы. И наконец, о
счастье, жесткие объятия найдены. Объятия, которые освободят нас от
тяжести собственного веса, от свободы делать свою жизнь, творить
совершенную гармонию. Ничего страшного, что

73

эти объятия, освобождая нас от свободы, освобождают нас и от
безбрежности жизни. Зачем ходить, бегать и плавать, лучше
потихоньку передвигаться на костылях. Ничего, что ноги здоровы, их
можно подогнуть или подвязать. Ничего, что они затекают в таком
неестественном положении, ко всему можно привыкнуть до такой
степени, что все неестественное станет естественным и наоборот.

Вы жаждете любви. А умеете ли вы что-нибудь, кроме как раскрывать
рот и запихивать в него все, что вам кажется вкусным и полезным?
Умеете ли вы принимать в подарок не только вещи, но и красоту,
радость, талант другого? Умеете ли вы все это видеть, а не просто
скользить взглядом, не отдавая себе ни в чем отчета? Умеете ли вы все
это беречь, а не просто пользоваться? Умеете ли вы все это терпеливо
взращивать?

Умеете ли вы что-нибудь давать? Не деньги и не вещи, а пространство
своей души, не жестко фиксированное, как в вагоне согласно купленным
билетам, а всю океаническую безбрежность своей души. Сберегаете ли
вы свои душевные сокровища, чтобы ими поделиться?

А хотите ли вы великой любви или вы предпочитаете при случае
заниматься любовью? Любовь в виде презерватива, который всегда в
кармане пиджака или в сумочке. Или любовь в виде выигрыша в
лотерею - без всякого труда сразу куча денег, заплатил пошлину и
наслаждайся. Или любовь, как тунгусский метеорит, - упало что-то и
придавило, не вывернешься.

Как легко прикрыться цинизмом, словно фиговым листком,
провозгласив, что любви нет, если ее нет, да и не может быть в чьей-то
малогабаритной жизни.

Вы стремитесь к познанию. Но сколь часто это мотивированное
познание младенцев, которым необходимо просто ощупать окружающие
предметы, чтобы приспособиться к своему окружению. Познание,
которое стремится овладеть, использовать. Познание причинное,
мотивированное, а значит, несвободное, скованное, зачастую
агрессивное.

74

Мир воспринимается, как труп на столе патологоанатома. Разрежем -
посмотрим.

Процесс познания - как изучение инструкции по пользованию вновь
купленным механизмом. Познание манипулятивное, познание, не
свободное от волевого корыстного решения, что есть эта жизнь,
познание как доказательство правильности этого решения, познание
как реализация бреда.

О, где ты, познание, не мотивированное ничем, кроме любви к Жизни,
познание чуткое, нежное, внимательное, свободное от опасений, страха,
обиды, горечи, разочарований, необходимости агрессивного состояния
самозащиты?

Где ты, совершенная любовь и свобода?

Отвечая самой себе, скажу, что жизнь - это не что-то ставшее, это
становящееся, это динамический процесс, антиномично завязанный, и
задача человека не отталкивать экзистенциальную тоску, как льдину
от берега, а совершать эволюцию в тринитарном единстве любви,
познания и свободы.

Завоевания творческого духа действительно имеют форму рукописи,
которая не горит, когда небытие становится бытием. Метареапизм - это
значит воспроизвести троичность внутри себя, это синтез любви,
познания и свободы. Но в реальности человек меньше того, чем он
может быть, ибо свобода ограниченна, любовь несовершенна. И на мой
взгляд, самой емкой областью для человека является познание, именно
в нем наиболее полно может реализоваться и дух свободы, и дух любви.
Это не значит, что любовь меньше познания, в тринитарном единстве
нет количественного различия. Любовь - это смысл, цель, а познание -
это направление, процесс. Направление - первично, первый шаг, а смысл
более значимая вещь в онтологическом понимании: чем яснее смысл,
тем эффективнее процесс.

Иисус Христос дает этот смысл. С момента появления на свет, я, как и
всякий ребенок, всякое творение, жаждала идеального состояния
безграничной любви.

75

Идеальное состояние безграничной любви можно описать следующим
образом, правда весьма условно: это должен быть мир, где "я" имеет
уникальную и вечную значимость, но "я" не должно быть одиноко, оно
должно жить в мире, полном всем и всеми, и при этом все и все должны
не по принуждению, а в свободной любви, признавать уникальную и
вечную значимость моего "я". И конечно же, все другие "я" должны
обладать тем же, чем и мое "я".

Чтобы это стало возможным, все "я" должны быть безграничными,
незамкнутыми, не теряя при этом своей уникальной формы. Точнее,
такое состояние можно было бы определить как прозрачность -
всегдашняя готовность изливать и вмещать Свет и Любовь.

Очень скоро я познала ограниченность любви. Сначала я познала
ограниченность любви других "я" по отношению ко мне. Некоторые "я"
ограничивали любовь в количественном отношении - любили меня "для
меня", но не столько, сколько бы мне хотелось; некоторые же "я"
ограничивали любовь в качественном отношении - любили меня "для
себя", любили какую-то "часть" меня для достижения своих целей, а
некоторые и вовсе отказывали мне в любви.

Осознание ограниченности любви - это первый трагический опыт
познания, это предчувствие смерти, которое наполняет неизъяснимой
тоской.

Оказавшись в такой ситуации, люди ведут себя по-разному. Одни
бывают настолько потрясены осознанием или ощущением
несовершенства любви, что словно каменеют от метафизической боли,
эта боль ранит их в буквальном смысле, как копье. Эта рана или
судорога от боли фиксируется - вплоть до материализации, поражая
нервную систему человека. Такие люди, как правило, либо заболевают
психически, либо закладывают фундамент в здание будущей болезни.
Такая пораженность есть следствие неразрешенное(tm) внутреннего
выбора - то ли идеальной

76

любви не бывает вовсе, то ли она бывает, но ее нужно долго искать. Эта
внутренняя неразрешенность делает человека уязвимым вплоть до
смерти, подобно ослику из притчи, умершему от голода между двух
стогов из-за невозможности выбрать, к которому подойти.

Другие люди, испытав трагический опыт познания несовершенства
любви по отношению к самому себе, делают вывод - идеальной любви
нет. Такой вывод защищает человека от метафизической боли, но
одновременно защищает человека и от любви. Человек строит внутри
себя глухую крепость. И хорошо еще, если он сделал вывод об
отсутствии идеальной любви на онтологическом уровне, тогда он
бывает вполне доволен своим существованием - жизнью в глухой
крепости с достаточным количеством жизненных припасов, то есть
удовольствий, компенсирующих хотя бы отчасти отсутствие идеальной
любви. Такими удовольствиями могут быть спорт, наука, сексуальные
утехи, коллекционирование, политика, общественная деятельность,
различные хобби, производство потомства и многое другое.

Но если вывод человека об отсутствии идеальной любви умозрительный
- на уровне аргумента разума, а не на уровне глубинного волевого
выбора, тогда жизнь его в глухой крепости превращается в пытку, он
становится узником по- неволе, словно сам себя помещает в глухое
подземелье, мечтая о солнце и свободе. Человек при внешней
целостности живет в состоянии внутренней раздвоенности, когда
глубинная воля противоречит разуму, не соглашается и не хочет
согласиться с ним. Подобное состояние чревато неврозами и
возможными самоубийствами.

В такой ситуации, как правило, оказываются люди, которые не находят
в себе достаточно мужества, чтобы устремиться в неизвестность поиска
идеальной любви, они в глубине души очень хотят идеальной любви,
любви по отношению к себе, но не от себя, потому их так страшит

77

поиск в неизвестности. Ведь такой поиск сопряжен с жертвами самого
себя - нащупыванием пути в бездорожье. И совсем неизвестно, найдешь
ли этот путь, дойдешь ли до идеальной любви, получишь ли
компенсацию за все свои жертвы...

И наконец, не самая многочисленная группа людей, которые, изведав
трагический опыт познания несовершенства любви по отношению к
самому себе, находят доста- точно сил, чтобы определить для себя:
идеальная любовь существует, но она находится в "тридевятом царстве,
в тридесятом государстве". Не все люди, сделавшие такой вывод,
одинаковы в своем поведении. Есть среди них мечтатели-идеалисты,
которым для счастья достаточно лишь запаха с кухни этого
"тридевятого царства, тридесятого государства".

Таких людей много в церкви - они веруют млея, они, в определенном
смысле, отторгают некоторую жесткость, заключенную в векторе
"усилия, которым берется Царство Божие", отторгают и остроту "меча
обоюдоострого", им достаточно лишь увидеть блеск этого меча,
занесенного над другими.

Но есть и те, кто хочет и пытается достигнуть этого "тридевятого
царства, тридесятого государства". В свое время, столкнувшись с
трагическим знанием несовершенства любви по отношению к самой себе,
я испытала нечто вроде личного апокалипсиса, в какое-то мгновение
небо для меня действительно свернулось как свиток. Но поскольку во
мне был очень сильный заряд жизнелюбия, метафизическая боль не
поразила меня до смерти, и даже рана, нанесенная, казалось бы, в самое
сердце, не лишила меня способности двигаться. Я не отвергла
существования идеальной любви. Для меня идеальная любовь только и
могла быть источником жизни, и ни в коем случае не наоборот.

Итак, выбор был сделан - идеальной любви нет в моей жизни, но где-то
она должна быть. Выбор тогда

78

является действительно выбором, а не умозрительным реше- нием или
аргументом только разума, когда есть волевая устремленность к
определенной цели. Волевая устремленность дает способность
концентрации энергии человека, всех его возможностей для достижения
определенной цели. Волевая устремленность диктует определенный тип
поведения. Исследовав поведение человека, можно судить о состоянии
его воли и об адекватности этому состоянию, провозглашаемого на
вербальном уровне, типа поведения.

Поначалу мой выбор был не глубоким, не затрагивал воли, а касался
только сознания. Я, подобно доброму молодцу, оказалась на распутье у
камня, на котором было начертано, как в сказке: "Направо пойдешь -
коня потеряешь, налево пойдешь - замертво упадешь, прямо пойдешь -
истину обретешь".

Моя воля пока к истине не стремилась, но сознание приняло решение о
поиске истины, и меня начало бросать то вправо, то влево, несмотря на
предупреждение на камне у перепутья. Начался своего рода
эмпирический поиск истины. Я, как слепец, ощупывала все, что
попадалось под руку: нет ли в этом идеальной любви. И только,
пожалуй, неустанность в таком, казалось бы, безнадежном поиске
говорила о созревании действительно волевого выбора.

Мой волевой выбор был связан с устремленностью к диалогу.
Диалогические отношения могут быть лишь на основе общего
устремления к познанию. Жизнь, как и любовь, нужно осознать, а
осознав, не отвергнуть.

Существует три гносеологических вопроса: что может Бог для человека,
что может человек для Бога и что может человек для человека.

Эволюция как духовное устремление к диалогу определяется
изживанием некрофилии - энергетики разрушения,

79

страха и ограниченности. Дух - это замысел. Материя - реализация. И
если человек воплощается, то основным смыслом этого воплощения
является определение степени своей некрофилии, которая нуждается в
изживании, ибо некрофилия - это основное препятствие для диалога.

Эффективность развития сознания гораздо важнее, чем материальное
усовершенствование, духи либо неуничтожимы вовсе, либо более
долговечны по сравнению с материей, время над ними не властно, по
крайней мере не имеет такой прямой власти, как над материей.
Возможно, духи "развиваются", пока не становятся святыми. Поэтому
энергию надо отдавать тому, над чем время не властно. В материи есть
частный смысл, но спасительного смысла - нет, следовательно, человеку
надо предпочитать духовное, а это означает развитие в себе способности
к диалогу. Но человек, к сожалению, всегда не свободен. Допустим, в
нашей стране он освободился от советской идеологии, но у него тысяча
других несвобод, есть несвобода движения темной, слепой воли, которой,
чтобы освободиться, нужно прозреть на самое себя. Отсутствие чужой
свободы так же мешает взаимодействию, как и отсутствие своей
собственной. Большинство людей находится в состоянии агрессивной
самообороны, как галчата в гнезде, которые открывают рот, и если не
получают ожидаемой пищи, то "долбают" друг друга. Человек угнетает
другого не только из-за личной, но и из-за метафизической угрозы.
Страх ограничивает и сковывает сознание, и только диалог с Богом и
другими людьми помогает человеку преодолевать страх и
ограниченность.

Но для того чтобы человек был способен к диалогу, ему необходимо
осознать свои собственные исходные установки, коды поведения и
мышления, которые "вросли" в его сознание. Гегель говорил, что
главнейшее свойство комического персонажа - это его несокрушимое
доверие к самому себе. Поэтому полезно иногда и посмеяться над

80

собой, через это происходит отстранение от самого себя, от чего-то
привычного и принятого, своего рода дискредитация упрямства, и
человек начинает видеть, что другой такой же богоподобный.
Сократовская ирония как раз заключалась в том, чтобы внушить
людям недоверие к собственным предпосылкам. Если человек этого не
понимает, то это будет игра в познание, игра отвлеченными понятиями,
человек будет продуцировать ограниченный жизненный опыт как
знание, и, когда его утверждения подвергнутся сомнению или критике,
это неизменно произведет эмоциональную задетость с последующей
агрессией, а в лучшем случае это будут монологи в порядке общей
очереди. Потому в диалог хорошо вступать с людьми, которые всегда в
пути и для которых философские вопросы всегда остаются открытыми;
с остановившимся человеком диалог невозможен, он всегда будет
подгонять действительность под свой опыт, а его "объективные" оценки
мира будут похожи на дневниковые записи.

Со времени развития психологии исчезают герои, ибо каждого человека
можно просмотреть с позиций сексуальных и эмоциональных запретов и
т. п. - все это действительно работает в человеке, из чего можно понять
мотивы его действий и высказываний. Как правило, в мотивированном
познании деструктивные личностные импульсы переносятся на других,
человек никогда не сознает, что он сам "злодей", иначе для него
осложняется жизнь и нужно на самого себя переносить проблемы и
сдерживать свою деструктивность, поэтому он стремится "вывернуться"
и перейти на нетравматичную для себя ноту в познании. Од- нако
жизнь без самопознания - это тоже боль, но неправильная.

Мыслить - это значит дать место внутри себя самого некоему потоку
реальности. Качество мышления определяется тем, сколько может
вместить человек, как долго он может вмещать этот поток, что он
может вместить. Следует

81

выявить и определить некоторые типы мышления, а именно:
скользящее мышление (оно подобно рассматриванию витрины магазина,
то есть сродни некой ситуативной случайности); оценивающее мышление
(оно как выбор перед покупкой с максимальной пользой); учебное
мышление (его можно сравнить с примериванием нарядов, хотя в гости
нужно идти только через месяц); глубинное мышление (онтологическое
познание).

Следует рассмотреть онтологическое познание как метаисторический
процесс. Это означает, что онтологическое познание имеет определенные
уровни, которые соответствуют вполне определенным историческим
эпохам. Первый уровень - буквальный (формальное, внешнее знакомство
с идеей, привыкание, элементарный контакт на уровне младенца,
который каждый вновь встречаемый предмет тянет в рот); далее
следует символический или аллегорический уровень (вживание в идею
через специальные слова, жесты, действия, через создание образов,
интерпретирующих идею, сюда также входит и отвлеченное служение
идее); затем идет моральный уровень (конкретное служение идее,
сопричастность, соединение с идеей); последний и самый высокий - это
анагогический уровень (жизнь в идее, творчество в идее, уровень
духовной реальности, который является содержанием жизни).

Каждый уровень имеет два этапа - материалистический и
идеалистический. На буквальном уровне познания большее
пространство занимает материалистический этап, и только в конце
происходит переход к идеалистическому этапу, а затем наступает
кризис и свершается поворот к символическому уровню. На
символическом уровне познания большее пространство занимает
идеалистический этап, лишь в конце осуществляется переход к
материалистическому этапу, затем кризис и переход к моральному
уровню. Но для нас, живущих в конкретную историческую эпоху,
моральный уровень только еще грядет, если всю историю рассматривать
с точки зрения метаисторического

82

богочеловеческого процесса. Мы живем в новые "средние века" или,
точнее, годы. Материалистический этап символического уровня - это
мировая идеологическая эпоха. Мы живем во времена ее кризиса.
Кризис - это трещина между "мирами". Кризис не должен означать
отвержение накопленного или возврат к началу, но достижение
состояния высшего, чем предыдущее.

На буквальном уровне материалистический этап начинается с первого
откровения человеку о Боге до появления Богочеловека.
Идеалистический этап буквального уровня -это интерпретация
откровений.

Идеалистический этап символического уровня - это Средние века, а
материалистический этап - Возрождение и весь последующий отрезок
времени до наших дней.

Материалистический этап морального уровня - это доверие не слову, а
делу. Идеалистический этап - это попытка синтеза слова и дела,
стремление к Логосу как слову-действию, период духоносности.

Идеалистический этап анагогического уровня - творческий взрыв,
ответное откровение человека Богу. Материалистический этап - "конец
времен", завершение первого этапа богочеловеческих взаимоотношений.

Эти уровни отражают метаисторический процесс развития человечества
в целом, а в лице отдельных личностей они имеют самое разнообразное
воплощение. Существует тождество состояния сознания и реальности
или той ее части, в которой данное сознание присутствует и которую
данное сознание вмещает.

Наряду с метаисторическим процессом задействован
метапсихологический процесс, развитие которого можно сравнить с
маятником. Метапсихология "маятника" выражается в
психологическом колебании из стороны в сторону - состояние духовного
пьянства. Искалечив себя в одном отношении, человек сохраняет до
известной степени возможность развиваться в других отношениях, что
и позволяет ему эволюционировать.

83

Главный смысл трагического отрезка нашей истории - затянувшегося
на 70 лет прыжка в утопию - это перенесение центра тяжести,
коррекция истории, - истории Церкви, пренебрегшей человеком,
упростившей его до уровня усредненного объекта спасения; истории
общества, не имеющего духовного авторитета, но страдающего от
духовного диктата Церкви. Расторжение брака общества и Церкви -
общества как совокупности институтов выживания человека в этом
мире и Церкви как института поиска духовных смыслов - произошло в
силу упрощения антропологических проблем, понимания антроподицеи
исключительно как обязанности спасения. Историческое христианство
почти совсем не занималось человеком. И результат -
секуляризированная наука, медицина, секуляризированная психология
и сомнительная попытка исследования душевно-духовной сферы в
рамках антропософии и теософии XIX-XX веков.

Фрагментарное видение, то есть специализация без универсализма, - это
большое зло и является огромной помехой для диалога. Бывает так, что
специалист по психиатрии даже при обычном общении со своими
друзьями ставит им диагноз, а специалист по пищеводу объясняет
нарушение мозговой деятельности дисфункцией пищевода.

Трудно познать полноту истины через исчерпывающее познание всего
многообразия индивидуального. Ибо индивидуальное в эгоистическом
стремлении к самосохранению воздвигает границы, преодолеть которые
бывает почти невозможно. Вот почему так трудно понять человеку
человека, одной человеческой общности другую, вот почему враждуют
одна научная теория с другой, одна религиозная традиция с
родственной, одно государство с соседним.

А всякая попытка преодоления воздвигнутых границ воспринимается
как агрессия, захват, воля к умерщвлению.

В Боге нет границ, но нет смешения, унификации, которую так боится
личность. В диалогическом единстве трех ипостасей содержится вся
истина и все знание. Мы идем к

84

Богу от частного знания, но, придя к Нему, мы должны действовать
наоборот, исключив фрагментарное видение мира и человека, и самих
себя. Эволюция Божественного в человеке - это движение от целостности
зерна к целостности плода.

В наше время наблюдается поиск внешней посвященности как
компенсация внутренней непосвященности. Но творческий человек тем и
велик, что умеет настраиваться в резонансную волну в Единое, однако
он всегда должен помнить, что познание научное, дифференцированное
должно переходить в объемное и интегральное, а это может
осуществляться только в тринитарном единстве любви, познания и
свободы. Познание вне любви и свободы - ограниченно. Свобода вне
любви и познания - это свобода эгоиста, свобода обезумевшего хирурга.
Любовь без познания и свободы - слепа и бескрыла. Птице для полета
нужно два крыла, а человеку - любовь и познание, чтобы воспарить в
свободе.

Ноябрь 1995 г.


         * ТРАДИЦИЯ И ЭКЗИСТЕНЦИЯ, ИЛИ В ЧЕМ НУЖДАЕТСЯ ЦЕРКОВЬ?
* 

Нет нужды распространяться в том, что Церковь историческая и
Церковь невидимая, или харизматическая, не всегда совпадают, а
зачастую и противоречат друг другу.

Мне бы сейчас хотелось поговорить об онтологии Церкви - о Церкви как
духовном институте.

Вероучительный пафос Церкви девятым валом обрушивался многие
годы на человеческое сознание. И это было во многом оправданно.
Укоренение в истине начинается с чисто внешнего привыкания к ее
звучанию, если все рассматривать с точки зрения общечеловеческой
эволюции. Дух улавливают не многие. Большинство людей скорее
реагируют на форму, которая должна наполняться и оживляться духом.

Когда большие массы воды, повинуясь внутренней силе, двигаются
волной к берегу, то неизбежно происходит смешение разных уровней. Я
думаю, это во многом верно и для истории Церкви. Апологетический
пафос во многом скрыл самое существенное в Церкви - Христа, Иисуса
Христа, Человека из Назарета. Иными словами, в современной Церкви
отсутствует христоцентризм, экзистенциальный христоцентризм,
когда учение Христа является не идеологической доктриной, а образом
жизни, образом чувства, мысли, действия.

Многие современные верующие больше католики, православные,
лютеране и т. д., чем христиане. Я не против конфессионального
разнообразия, нет. Но я убеждена, что конфессиональные различия
возникли во многом из-за

86

одностороннего понимания духа Христа, когда на фоне целостного духа
возникала ограниченная идея о Христе. А идея так легко превращается
в идеологию. Потому я против подмены бытийственности
идеологическим пафосом. Именно идеологическая интерпретация бытия
является причиной розни и враждебности между людьми, так как в
большей степени опирается на внешнее, чем на сущностное. Попробуйте
сравнить на буквальном уровне цветок липы и розу. Ведь между ними
ничего общего нет, но оба претендуют на звание цветка, значит, один из
них - цветок истинный, другой - мнимый. Каждый думает, что
истинный - это он, а мнимость другого является злым умыслом.

Но это все следствие, а причина одна - отсутствие христоцентризма,
христоцентризма экзистенциального, а не символического. Упоминание
имени, символическое изображение и поклонение не всегда
сопровождаются постановкой сути учения краеугольным камнем всей
жизни. А проникнуть надо именно в суть, уловить дух за внешней
скупостью событий и слов Учителя.

В чем же причина подмены христоцентризма экзистенциального
христоцентризмом символическим, попросту - в чем причина
вытеснения Христа из христианства?

Первое, и самое главное, это трансцендентность, своего рода
сверхмерность того, что говорил и делал Христос, к чему призывал всем
своим существованием.

И действительно, как вместить благо, которое не противоречит смерти,
и до такой степени полно не противоречит, что подчиняется ей
биологически?

Неподчинение закону жизни в акте грехопадения толкнуло человека на
негативный путь познания, и, по существу, вся человеческая история -
история изживания тупиков своего сознания, когда чисто эмпирически,
на собственных ошибках человечество учится выравнивать лабиринты
своих путей. Именно этот негативный путь познания привел
человечество на встречу со смертью. Через подчинение смерти

87

человек может вновь обрести возможность полноты познания. Принятие
смерти не означает своего рода добровольного самоубийства.
Подчинение смерти есть правильное восприятие и отношение к смерти в
жизни человека и в момент смерти. Более всего на свете человека
страшит смерть в своем онтологическом значении, как окончание,
конец, категоричность "никогда". Страх смерти делает человека ее
рабом. Человек не может освободиться от присутствия смерти и
утверждает смерть почти каждым своим поступком, словом,
движением мысли. Ибо все, что не утверждает жизнь, ее отрицает (Мф.
5, 22). Энергия смерти в каждом неблаговидном поступке и слове. Думая
негативно, мы убиваем жизнь, жизнь в себе, в других, жизнь вокруг
нас. Отрицая смерть в смерти, люди утверждают смерть в жизни.
Принять смерть в смерти - значит принять смерть как рубеж
негативного познания, переход в область познания позитивного.

Именно это засвидетельствовал нам Человек из Назарета - Иисус
Христос, Спаситель. Он начертал для нас жизнью и смертью путь
богопознания. Эволюция человечества - это эволюция богопознания. В
момент грехопадения человек не испугался смерти, потому что не знал
ее вкуса. Своим Божественным происхождением человек обречен на
свободу, а свобода - это не только наличие выбора, но и бремя
ответственности за сделанный выбор, способность вынести свой выбор.
Человек сделал выбор в пользу смерти, и ему дана великая привилегия
- вынести бремя смерти. Только тогда он дорастет до Бога. То, что
человеку нужно вынести бремя смерти, Иисус засвидетельствовал Своей
смертью. А как это вынести, Он засвидетельствовал Своей жизнью. А
то, что все это имеет великий смысл, следует из Его Воскресения.

Как высоко над обыденным сознанием надо подняться, чтобы
воспринять все это целокупно, чтобы воспринять всего Христа, чтобы
полюбить Его, а полюбив - понять.

88

Но для большинства Иисус из Назарета остается загадкой, тайной,
притягивающей или отталкивающей. Даже если и хочешь познать эту
тайну, то неизбежно, рано или поздно, выбиваешься из сил, такой
существенной отдачи она от нас требует. Кого из людей не посещали
высокие мысли или высокие чувства, но как долго человек может
удерживаться на их уровне? Внутреннее напряжение труднее человеку
дается, чем внешнее, да и оно совсем на него не похоже.

И когда оскудевают силы дотянуться, неминуемо возникает желание
упростить себе задачу, упростить, адаптировать самого Христа, свести
все к внешнему образу, интерпретировать на свой лад.

В переводческом деле есть такое понятие: "калька" - дословный, как бы
копирующий перевод, не учитывающий надвербальный уровень языка и
вследствие этого неизбежно искажающий смысл. Так вот, в таком
случае всегда получается "калька".

В истории Церкви это обнаруживается различными культами: культ
Богородицы и различных святых, когда отраженный от Христа свет,
растворенный в личности святого, заменяет, а иногда и отменяет
самого Христа, культ догмы, культ церковной иерархии, культ
отдельных понятий или символов, культ традиции - то есть всего того,
что нуждается лишь в уважении, почитании, изучении.

Да и сам образ Христа часто настолько символизирован, что ни
эстетически, ни этически не согласуется с Благой Вестью. И становится
понятен пафос иконоборцев. Если обратиться к различным среднего
уровня иконографическим, а в большей степени живописным
интерпретациям Христа, то перед нами предстанет суровый
болезненный аскет или странный благодушествующий человек, который
и страдал-то отчасти, а если и умер, то не по-настоящему. Если все эти
изображения легализированы, значит, они удовлетворяют людей,
значит, большего им и не нужно. То

89

же самое касается и большинства словесных портретов, интерпретаций
Иисуса Христа.

Духовный аристократизм Спасителя остается невостребованным.
"Много призванных, но мало избранных". Катастрофически мало тех,
кто избирает именно этот духовный аристократизм. И несмотря на то,
что христианская идеология завоевала значительную часть земного
шара, истинных последователей, аутентичных христиан, ничтожно
мало. Именно этим объясняется исторический "проигрыш"
христианства.

Христос не оставил строго регламентированных правил поведения. Он
даже не записал Свои поучения. Для многих это может быть поводом
обвинить Его последователей, описавших историю Его жизни, в
субъективности или недостоверности. Лично для меня это -
подтверждение великого дара человеку - дара свободы. Менее всего
Христос хотел приговорить к определенному мировосприятию. Он лишь
свидетельствовал о том, где проходит благодатный путь для человека.
Обращение Христа к человеку - это обращение из сердца в сердце,
обращение к центральной сущности человека, к святая святых. Для
многих это все равно что выкупаться зимой в проруби или удержать на
руках гору.

Бхактиведанта Свами Прабхубада так проповедовал в 60-е годы в
Америке: "Мы уважаем Христа. Но посмотрите - разве его заповеди
выполнимы? Возлюбить всех среди общей озлобленности? Не грешить и
в мыслях, живя в мире соблазнов? Называть себя "истинными
христианами" сейчас могут или святые, или лицемеры. Мы предлагаем
реальный путь: мантра и небольшие ограничения в быту. Такие, как
вегетарианство, отказ от курения и алкоголя... Эти неудобства
восполняют вам радость и экстаз от мантры. А впереди - спасение
души. Не гонитесь за недостижимым".

Да, многие не выдерживают и не выносят "узкий путь"
духовно-нравственной определенности при полной

90

внешней свободе, предпочитая начать с периферийного
регламентирования. Что ж, это тоже путь.

Указание не на внешнюю, а на внутреннюю, центральную, глубинную
определенность открывает возможность индивидуального
разнообразия, не противоречащего друг другу. Мне кажется, что в этом
Церковь должна усмотреть провиденциальное указание на развитие
персонализма, когда личный подвиг веры важнее коллективного
проторенного пути. "Важнее" в данном случае не значит единственно
возможный, но, безусловно, более значимый, так как история движется
личностями, они прокладывают пути, по которым потом проходят
многие. И нельзя всех загонять на один-единственный,
унифицированный путь, это противоречит Божьей воле. Может быть, на
первый взгляд есть люди, которые нуждаются в крепкой руке закона,
которым будет полезен такой путь. Но утверждать так можно только в
унисон с Великим Инквизитором из романа "Братья Карамазовы".

Чрезмерность апологетического пафоса не только ущемляет дух
персонализма, но и существенно нарушает равновесие ортодоксии и
ортопраксии, равновесие, которое достигается воплощением ортодоксии
в ортопраксию, когда правильное действие есть естественное
продолжение правильной веры, ибо "вера без дел мертва". В истории
Церкви ортопраксия принимала такие причудливые формы, что само ее
наличие вызывает сомнения. Погоня за ортодоксией поглотила всю
энергию и, по существу, вытеснила ортопраксию. Результат этого
процесса - процветание клерикализма и иерократии как неизбежная
плата за увнешневление церкви.

Накормить голодного, обогреть холодного, помочь больному и
заключенному - все это остается в большей степени теоретической
необходимостью, а на практике составляет лишь незначительный
процент деятельности Церкви и существует порой именно как
"деятельность Церкви",

91

деятельность уставного свойства. Это, конечно, не плохо, но еще не
хорошо.

Хотим мы того или не хотим, а именно хотение определяет, согласны
мы или не согласны с каким-либо утверждением, но внешнее и
внутреннее находятся в прямой взаимосвязи, когда внутреннее
определяет внешнее. В странах христианской культуры, - правильнее
было бы сказать, в странах, отталкивающихся от христианской догмы,
ибо христианская культура в онтологическом смысле не реализована ни
в одной стране мира, - социальная политика и экономика во многом
зависят от состояния Церкви. Например, в Америке сегодняшняя
благоприятная ситуация существует благодаря религиозной и
политической смелости первых поселенцев. Протестантская
деловитость, квакерская непредвзятость и раскрепощенность - вот что
составляет позитивный дух Америки.

Экономическое процветание ФРГ во многом результат Штутгартского
покаяния, провозглашенного Советом Евангелической церкви Германии
19 октября 1945 года. Покаяние породило состояние свободы,
необходимое для творческого предпринимательства, ибо подлинное
покаяние не есть забвение вины, но высвобождение из-под ее гнета для
активных действий, для обновленного творчества.

Польша и Италия - это две самые католические страны в мире. Мне
кажется, что католицизм в этих странах измеряется не качественно, а
количественно: количеством храмов, священников, монахов, процессий.
Конечно, духовная культура этих двух стран имела свои взлеты,
подарившие миру Франциска Ассизского и Максимилиана Кольбе. Но
сейчас речь идет не о взлетах, а о естественном уровне духовных
институтов. Именно этот уровень обусловливает бытовое преувеличение
католицизма. Например, в Польше каждый деревенский дом имеет
маленькую застекленную нишу извне, в которую вставлена часто очень
безвкусная пластмассовая статуэтка, изображающая Богородицу. В
начале и в конце каждого селения

92

воздвигается большой крест, который украшают лентами и цветами.
Если сравнивать подобный опыт с первохристианским отношением к
кресту как страшному месту гибели самого дорогого Человека, когда
изображение креста страшило, то становится понятным, почему
молодежь носит крест как украшение в ухе.

Еще более интересной темой представляется мне взаимосвязь между
состоянием Церкви как института духовности общества (в странах с
другой религиозной культурой эту функцию исполняют
соответствующие культурной традиции религиозные движения, школы
или иные структуры) и социалистической доктриной. Мне кажется,
пришло время предъявить Церкви, в данном случае не конфессиональной
или автокефальной, а вселенской, именно как институту духовности,
органу духовности общества, счет за атеизм.

В нашей стране, когда у нас на глазах рухнула империя с
коммунистической ориентацией как высшей фазой развития
социализма, наметилась тенденция считать коммунизм "русским"
явлением, как когда-то считался национал-социализм явлением сугубо
"немецким". И то и другое - историческая ошибка. Вполне понятно
желание спихнуть всю ответственность на кого-то, в данном случае на
народ, который стал материалом для реализации этих идей в крайней
степени. Существует некий общечеловеческий архетип этих идей. И
каждая культура создает свой слепок этого архетипа. Мне не раз
приходилось слышать определение "русский атеизм". Безусловно,
существует "русский атеизм" как национальная, индивидуальная
интерпретация атеистической идеи. Но в таком случае существует и
"итальянский атеизм", и "французский атеизм" и т. д. Считать атеизм
или коммунистическую идею сугубо "русским" явлением так же
ошибочно, как, например, считать стремление к прибыли явлением
английским или голландским. Это не значит, что с России снимается
историческая вина за коммунистическую утопию, атеистическую
идеологию. Но историческая

93

вина не снимается и с Литвы, Эстонии, Латвии, Польши, Франции,
Италии и других стран, которые переболели или носят в себе бациллы
этой болезни. Это грех общечеловеческий, и если это не осознать, не
выявить конкретно, а не абстрактно в себе, то возможны рецидивы
болезни в той или иной форме.

Атеизм - это качество духовности, качество богопознания,
свойственное каждому конкретному человеку, народу и всему
человечеству в целом. Богопознание бывает разное - негативное и
позитивное. Негативное богопознание чаще всего связано с идеей
атеизма, то есть с отрицанием Бога. Как правило, это честная, но
ограниченная позиция. Ее честность заключается в нежелании
мириться с суеверным, искаженным представлением о Боге. Интуитивно
или генетически, подчас подсознательно, почти каждый человек
чувствует разумную логику Жизни, ее первопричину, смысл и цель,
надтварность первопричины, смысла и цели, то есть некий Сверхсмысл,
или Бога. Бог карикатурный неприемлем, человек отвергает такого
бога, зачастую выплескивая с водой и младенца. Этот порыв часто
оборачивается ограниченностью, когда сознание, отказавшись от
реального богопознания, вооружается соответствующим символом веры,
а богопознание проявляется на уровне бессознательного, существует в
эмбриональном состоянии, иногда обнаруживаясь в жизни человека
самым неожиданным образом. Но, превращаясь в идеологию, атеизм
перестает быть познанием, ибо всякая идеология имеет весьма
косвенное отношение к познанию, так как познание предполагает
процесс, предполагает развитие, а идеология - это замкнутая в самой
себе форма.

Позитивное богопознание - весьма сложное, неоднородное явление,
похожее на материк со своими возвышенностями и впадинами.
Богопознание позитивное не исчерпывается фактом признания Бога.
Оно с этого лишь начинается. Богопознание - это процесс; как только
он останавливается, Бог подменяется кумиром, идолом. Идол может
быть

94

очень примитивным, это значит - бог-опознание равно пути в один
шаг. Человек может пройти и значительное расстояние, но если он
остановился и подвел черту, он сотворил себе кумира. Разве будет морем
стакан морской воды, вылитый в какой-либо сосуд? Вместимость и
форма сосуда не играют роли. Важно, что это не море. Как наивен и
близорук человек, который своими ограниченными понятиями
пытается описать безграничность Божью! Очень часто ограниченное
богопознание оборачивается скрытым атеизмом. Ибо всякое
фрагментарное, периферийное, частное познание, возведенное в степень
абсолютной, безоговорочной истины, оборачивается ложью по
отношению к полноте истины. Это все равно что утверждать: "Растение
- это то, что находится под землей", хотя корневище растения
действительно находится под землей.

Богопознание сродни биологической эволюции. Как только процесс
слишком индивидуализируется, отходит от столбовой дороги развития,
то он превращается в тупиковую ветвь.

Психология атеистического восприятия зиждется на неспособности, в
силу самых разных причин, к богопознанию позитивному
(неспособность вовсе не означает ущербность (inferiority)) или же на
неудовлетворенности типом позитивного богопознания, лежащим на
поверхности общественного сознания.

Обратимся к последней причине, ибо она в большей степени
свидетельствует о зависимости состояния Церкви и феномена атеизма.
Мне кажется, уместно говорить именно о феномене и своего рода
институте атеизма, так как атеизм давно уже вышел за рамки частных
убеждений, за рамки простого учения, даже за рамки государственной
идеологии, во многих странах мира он существует просто как способ
жизни большинства населения.

Давайте проследим зависимость между состоянием Церкви как
духовного института и возникновением частного мнения, а затем
убеждения атеистического свойства.

95

Человек приходит в мир... и обнаруживает удивительный, динамичный
мир. Человек познает динамику жизни через движение и время в
конкретном мире, через противоречия, амбивалентность,
антиномичность в абстрактном мире. И это познание отнюдь не
сводится к сугубо интеллектуальной деятельности. Пожалуй, большее
значение, особенно на начальных ступенях восприятия мира, имеет
эмоционально-чувственное познание и познание волевое. Если для
удовлетворения интеллектуального познания минимальное требование
- это сведения, некий объем информации об искомом предмете, то для
эмоционально-чувственного и волевого познания важно качество этих
сведений как единого целого, экзистенциальная значимость. Прежде
чем утверждать: "Я это знаю", человеку важно произнести: "Мне
нравится это", "Я хочу это знать".

До сущностной "информации", необходимой для интеллектуального
познания теистической концепции, еще худобедно можно докопаться в
церкви. Хотя в разные времена положение в этом смысле было
различно. Это только в наше, условно говоря, демократическое время,
приблизительно последние сто лет, наверное, нет книги, которую при
желании нельзя было бы достать и прочитать; библиотеки мира
десакрализированы. А ведь еще не канули в Лету времена, когда
аристократический догмат о Троице, о неслиянности и нераздельности
природы Христа, Бога и человека, считался интеллектуальным
излишеством, зато всячески насаждался демократический догмат о
вечных адских муках. Так ведь не все же книжные люди, далеко не все,
стремятся к интеллектуальному познанию. А для
эмоционально-чувственного и волевого познания очень важна система
образов. А каковы же образы, которые предоставлены в распоряжение
людей? Все ли храмы являются шедеврами архитектуры, все ли
иконографические работы подобны рублевскому Спасу или Троице, все
ли живописные полотна подобны крошечной работе Фра Беато Анжелико
"Иоанн Креститель", и, наконец, те, кто

96

представляет собой образ знания, - священнослужители... Мне
кажется, это самое слабое звено во всей системе образов. Сила Христа
заключалась в том, что Он был воплощенный Логос, "Слово стало
плотью". Плоть же слов большинства священнослужителей -
многоречивость, пышность облачения, авторитет юрисдикции, его
назначения и церковный интерьер. Видя все это, человек часто делает
именно такой вывод: "Мне это не нравится", "Я не хочу это знать", "Я
знаю, что это не так, как утверждают все эти образы". Рождается
атеистическое направление чувств, воли, которая ищет
интеллектуального подтверждения. Рождается энергия бунта против
всей этой консервативной статичности, рано или поздно происходит
взрыв, который приносит человеку облегчение. Ибо хотя взрыв и
экстремальная форма движения, но это движение, и по своей
онтологической сущности бунт ближе к Богу, чем фанатичный
консерватизм, он происходит ради Бога, хотя само имя при этом
отрицается. Конечно, энергия бунта не всегда бывает однозначно
чистой, а от этого во многом зависит и форма бунта. Но желание бунта
- это стремление вырваться из ограниченного пространства. Если Бог
- это ограниченное пространство, то я за бунт атеизма.

Но если атеизм как индивидуальный путь познания и имеет право на
церковную легитимацию, то атеистическая идеология - весьма опасная
вещь. Если в процессе познания заложено движение, то всякая
идеология стремится к статичности, к консервации определенных
результатов познания. Идеология атеизма - это застывший бунт,
застывший бунт несколько хуже застывшего консерватизма. А если еще
при этом утверждать, что данные результаты познания являются
вожделенной целью, которая оправдывает любые средства ее
достижения, то не грех, как говорится, и оружие взять в руки.
Воинственность в данном случае не является исключением,
прерогативой атеистической идеологии. Возникновение атеистической
идеологии - реакция на религиозную идеологию, ее историческое
отражение,

97

историческое возмездие. Атеистическая идеология в нашей стране
просто вывернутая наизнанку православная идеология со всей ее
эстетикой и этикой. (Не православная вера и культура, не православный
дух, а именно православная идеология, православный чин. Та же
сакрализация ритуала, та же сакрализация внешней дисциплины,
своего рода "послушания", тот же вульгарный апологетический пафос в
отстаивании своей точки зрения, то же смешение помпезности и
аскетизма в украшении капищ.) Это историческая, так сказать,
карикатура, хотя довольно мрачная. И если Церковь будет и в
дальнейшем делать вид, что все это к ней не относится (речь идет,
конечно же, не только о Русской православной церкви), история может
вновь состроить жуткую гримасу.

Церковь должна поставить перед самой собой вопрос о невоплощенности
христианского духа и связанного с этим кризиса богопознания.
Рождение и развитие атеизма, укоренение его в социальной жизни
человека, в психологии обязывает к этому. Атеизм легализировал в
застывшей форме то, что было незаконно вытеснено из духовной жизни:
динамику взрыва в процессе познания, личность человека и его нужды.
В определенном смысле атеизм - это продолжение апофатической
традиции, почти преданной забвению, отрицание существования
вульгаризированного бога. Атеизм уравновесил в метаисторическом
смысле вульгаризированную катафатическую традицию. Все
вышесказанное не есть апология атеизма, а лишь призыв к преодолению
фрагментарного, периферийного богопознания. Церковь должна взять на
себя ответственность за все происходящее в мире, за развитие и ход
истории, либо она окончательно будет предана забвению в своей
традиционной роли, будет наказана забвением.

1992г.




Лекция, прочитанная на курсах евангелистов в г. Риге в июне 1995 г.

Самая главная тема земного познания для меня - человек. История,
наука точная и гуманитарная, богословие, искусство, политика - все
это творчество человека, авторское творчество, и личность авторов
имеет принципиальное значение, так как материалом этого творчества
является в очень большой степени внутренняя жизнь человека,
конкретного автора: любое творчество человека мотивировано его
внутренней ситуацией. Можно сказать: любая активность человека есть
зеркальное отражение его "психограммы" полностью или частично.
Человек проговаривает или прописывает (это зависит от вида
творчества) то, что составляет конституцию его внутренней жизни.
Правда, это послание нужно уметь прочесть, так как буквальный
уровень "высказывания" не всегда совпадает с бытийственным уровнем
говорящего. Цельность человека - состояние довольно редкое. Гораздо
чаще встречаются люди с раздробленным внутренним миром, что и
проецируется вовне в аллегорическом, иносказательном виде, когда
бытийственный мотив человека трансформируется почти до
неузнаваемости. В этой ситуации расшифровать высказывание бывает
не просто. Очень часто такое творчество принимает образ
морализаторства, поучения, назидания - своего рода моралите. Как
правило, это послание хоть и направлено вовне, но адресовано самому же

99

автору в качестве компенсации за переживаемый разрыв своей жизни. С
появлением экзистенциальной традиции важным в творческом
высказывании стало именно буквальное отражение бытийственного
уровня непосредственно переживаемого автором. Появился своего рода
исповедальный жанр или, точнее, потребность в нем. Это не исповедь в
чистом виде, так как это не осмысленное в определенном свете или с
определенной точки зрения изложение своей жизни, это скорее честная
попытка выразить реальный процесс жизни или ситуацию в жизни
автора без всякой жесткой моральной позиции. Такой разворот человека
к самому себе стал существенной необходимостью особенно в последнем
столетии. Психоанализ, различные психотехники, экзистенциальная
философия, богословие (теология после Освенцима), экзистенциальная
литература, экзистенциальный кинематограф (авторский кинематограф
Бергмана, Феллини, Тарковского), экзистенциальная живопись
(неоимпрессионизм и авангард) - всем этим человечество обязано
"кризисному сознанию", ощущению неэффективности всякого внешнего
развития без развития и динамики внутренней жизни, без
самопознания.

Итак, потребность самопознания появилась, теперь эта потребность
должна быть осознана или укоренена. И этот процесс медленно, но
происходит. Если принять образ Василия Кандинского о сущностном
развитии человечества как о движении вперед и вверх остроконечного
треугольника, то получается: "Весь треугольник движется медленно,
почти незаметно... и там, где "сегодня" было его острие, "завтра" (по
внутреннему смыслу эти "сегодня" и "завтра" подобны библейским
"дням" творения) оказывается уже следующая часть, то есть то, что
сегодня было доступно только высшей вершине, что всем другим
частям казалось бессмысленной болтовней, становится завтра полным
смысла и чувства содержанием жизни второй части" (В. Кандинский. "О
духовном в искусстве". Ленинград,1990).

100

XX век - это время преодоления границ. Технический уровень развития
цивилизации поспособствовал в очень сильной степени превращению
границ государственных, национальных, религиозных,
конфессиональных в границы прозрачные, так как любая информация
- речь идет прежде всего о сакральном знании -- доступна
практически любому человеку, во всяком случае ищущему уж точно.

Но еще в большей степени этому способствовало то обстоятельство, что
XX столетие -- это время смерти "внешнего бога". Внешнее поклонение,
внешняя вера, внешняя интерпретация Бога более не работают в
сознании человека, по крайней мере в сознании большинства.
Исторический опыт показал, что внешним Богом легко
манипулировать, почти как неодушевленным предметом, он становится
приложим даже к самым аморальным реакциям. В худшем случае его
запросто можно отложить в сторону, объявить несуществующим, сжечь
книги и иконы, взорвать храмы и насладиться уничтожением людей,
которые теперь стоят не больше денег.

Конечно, Церковь продолжает свое существование как хранительница
Святого Писания и предания, но роль ее в современном обществе
ничтожно мала. Это в большей степени музей под открытым небом,
который приятно и полезно посещать время от времени, но жить в музее
невозможно, а тем более ждать, что музейный работник сумеет
ответить на экзистенциально значимые вопросы. Церковь похожа на
сторожа, который охраняет вход в замок, в подвалах которого хранится
сокровище. Но вот только сам замок обветшал и почти разрушился,
сокровище уже больше никого не интересует, а сторож, не оборачиваясь,
продолжает охранять прошлое, не ведая о его нынешнем состоянии.

В 1980 году в Москве должна была состояться летняя Олимпиада. Нас,
студентов иностранных отделений, готовили в качестве
гидов-переводчиков для работы с иностранцами. В программу
подготовки входила книжка " 100 вопросов и ответов", содержавшая
около 100 каверзных

101

вопросов, которые свободные иностранцы могли задать носителям
тоталитарной идеологии, и ответы, которые должны были прозвучать в
доступной для них форме. Через год с небольшим мой поиск подлинного
привел меня в церковь. Я подрабатывала переводами. Это был объемный
4-томный труд по моральной теологии Геринга для студентов Рижской
католической семинарии. К моему разочарованию, я узнала тот же дух,
как и в совет- ской агитке "100 вопросов и ответов", при служении
совершенно противоположной идее. Безусловно, эта идея нравилась мне
гораздо больше, но я решительно не хотела быть носителем какой-либо
идеологии. Для меня неприемлемо было внешнее служение даже самой
благородной идее при игнорировании моего внутреннего мира. Такое
положение вещей сковывало мою свободу. С ограничением внешней
свободы я могла примириться, я была молода и необузданна, и даже
нуждалась в определенных ограничениях, тем более привычка к
внешним ограничениям свободы была, ведь мы тогда жили в очень
несвободном обществе. Но вот пожертвовать свободой внутренней,
свободой познания, свободой любви, - конечно, не свободой эроса, а
свободой агапе, - я не могла. Это было мое единственное достояние,
которым я дорожила и дорожу до сих пор, как ничем иным.

На христианских богослужениях, как правило, читают символ веры.
Это перечисление всего того, что составляет конституцию христианской
веры. Существуют, конечно, определенные конфессиональные различия,
для некоторых они весьма важны, но речь сейчас не об этом. В основе
любого символа веры лежит апостольский символ веры, по преданию
составленный непосредственно учениками Христа, это краткий перечень
основ веры без всяких комментариев. То, что для апостолов было
непосредственным экзистенциальным опытом, превратилось почти в
мертвый ритуал. По преданию, каждый из учеников Христа составил
свой вариант символа веры, а при сопоставлении все

102

варианты совпали. Ведь апостолы выразили свой опыт веры. Если же
большинство нынешних верующих попросить не прочитать
канонический символ веры, а попытаться сформулировать кредо, исходя
из своего непосредственного опыта, то полученный вариант наверняка
не совпадет с апостольским символом. Правда, вряд ли кто-нибудь из
них признается в этом. А когда опыт жизни человека не совпадает с его
верой, вернее, провозглашаемой верой, то либо эта вера мертва, либо
человек живет с двоеверием: одна - парадная, то, во что хотелось бы
верить, с чем соглашается мой разум, другая - для каждодневного
пользования, к чему меня бессознательно влечет. Мир такого человека
расколот, его жизнь похожа на весенний ледоход на реке. Сначала
кажется, ничего страшного, лед только треснул, но его части все еще
плотно прилегают друг к другу, можно спокойно двигаться, соблюдая
известную меру осторожности. Но подо льдом живая река, ее течение
размывает хрупкую целостность треснувшего льда, льдины ломаются,
начинается интенсивное движение. Теперь уже не походишь, спастись
можно, только выбрав прочную на свой взгляд льдину. Этот выбор и
есть экзистенциальная вера, не провозглашаемая, а реальная, именно
она и остается последним оплотом человека. Ибо вера- это, в конечном
счете, устремление глубинной воли человека, а не периферийных
желаний или умозрительного влечения. Направление этого устремления
очень часто не совпадает с верой провозглашаемой, верой
умозрительной, верой-идеей.

У апостолов, к моменту провозглашения символа веры, вера глубинной
воли и вера идеи были суть одно. У Осипа Мандельштама есть
замечательные слова о гармоничном взаимодействии формы и
содержания: "Форма- это выжимка сути". Вера глубинной воли
апостолов материализовалась, обрела вербальную форму в апостольском
символе веры. Если же материализовать веру глубинной воли
подавляющего большинства "верующих", практикующих христианскую
форму религиозности, то получится потрясающий

103

паноптикум. Но люди, за исключением подвижников, а их единицы за
всю двухтысячелетнюю историю существования христианской
идеологии, редко задумываются о чистоте своей веры, о своем
единоверии. Запрет на грех и одновременно очень смутное понимание,
что же, собственно, такое грех, стали надежной цензурой против всякой
формы интроспекции.

С одной стороны, человек знает, что, согласно церковным
представлениям, он унаследовал греховную природу первого человека
Адама, но что это конкретно, применительно к себе самому, он не знает.
Существует, конечно, перечень смертных грехов, но это весьма общие и
архаические определения, скорее заклятья, чем интерпретация;

современному человеку это объясняет очень мало, а часто и запутывает.
С другой стороны, у каждого человека есть субъективные переживания
своего несовершенства, своей слепоты, жестокосердия, упрямства и
прочих "прелестей", есть еще сны и фантазии, странные желания,
которые свидетельствуют, что и в подсознании не царит мир и
гармония. Все это вместе складывается не просто в знание, но и в
ощущение, правда весьма туманное, своей "греховности". Следовало бы,
конечно, во всем этом разобраться и навести порядок. Однако церковная
традиция не выработала никакого иного отношения к греху и
греховности, кроме запрета, а это оборачивается для конкретного
человека запретом на всякую интроспективу, на самопознание. А как
обрести человеку мир, не зная, что этому препятствует, как
освободиться от пут, которые невозможно нащупать в потьмах
неведения? От чего бежать и к чему стремиться?

В этой ситуации вопрос о том, в чем же заключается идеал
гармонического состояния, также становится туманным и
неопределенным, и столь же трудно решаемым. Такое состояние "скорби
и тесноты", выражаясь библейским языком, в переводе на язык
современного знания означает экзистенциальную фрустрацию -
бытийственное поражение. Вынести это достойно может только человек
великого

104

мужества, подобно нашему современнику старцу Силуану,
скончавшемуся в 1938 году на Афоне. Его ответ на состояние
бытийственного поражения - "держи ум твой во аде и не отчаивайся".
Его мужество, величие его мужества заключается в том, что он не
разрушился от переживаемого внутреннего и внешнего неблагополучия
мира, дисгармонии мира, не впал в отчаяние или мстительную
агрессию, влекущие за собой деструктивные действия, не впал в
патологическую зависимость от дисгармонии мира, толкающую на путь
приспособления и оправдания этой дисгармонии. Напротив, он
использовал этот опыт неблагополучия как фундамент для созидания
инобытия в самом себе и только таким образом - в мире. Большинство
же людей не справляются с этой ситуацией "бытийственного
поражения" или, точнее сказать, справляются неправильно - они либо
начинают переделывать мир, а это всегда путь поиска врагов, с
которыми нужно расквитаться, либо приспосабливаются к
неблагополучию, легализируя его как неизбежность течения жизни, и
тогда занимаются поиском утешительных радостей, либо впадают в
депрессию и постепенно саморазрушаются.

XX столетие - это время признания и оправдания интроспективного
направления в жизни человека. Но в основном это относится к культуре
секулярной. До некоторой степени исключение составляет "теология
после Освенцима" - направление в немецком лютеранском богословии,
поставленном перед необходимостью осмысления связи культуры
"христианской" Германии и ужасов фашизма. Наиболее выдающейся в
связи с затрагиваемой темой является работа Пауля Тиллиха
"Мужество быть", - правда, я не уверена, что она доступна на русском
языке. Тиллих определяет веру как захваченность тем, что касается
меня безусловно. Людей в большинстве своем непосредственно "касается"
отнюдь не христианский путь спасения через Голгофу. В свое время
Бисмарк очень остроумно подметил, что с Нагорной проповедью
империю не построишь.

105

Непосредственно людей "касается" метафизическое беспокойство (тоска
по смыслу и жажда примирения), от которого они хотят избавиться
чаще всего путем построения именно империи личной или
коллективной. Путь, предлагаемый Христом, требует от людей совсем
другого - не бежать и прятаться от этого "беспокойства", в том числе и
за фигурой самого Христа, а с великим мужеством вглядеться в это
"беспокойство", исчерпать его, измерить его своей жизнью, пройти
сквозь него.

Для меня Церковь в ее теперешнем состоянии - это самая старая
партия на земле, я имею в виду Церковь христианскую, включавшую в
себя все конфессии. Для чего люди объединяются в партию? Первая
глубинная потребность - это приумножить свою малую силу.
Переживание своей малой силы, недостаточной для самореализации, -
состояние вполне нормальное. Реакция на это состояние может быть
разной: это может быть устремленность к развитию - желание
приумножить свою силу изменением самого себя, расширением и
углублением своих пределов, совершенствуясь; притом такое
совершенствование люди интерпретируют очень по-разному, в
зависимости от уровня осознания, в чем же заключается сила. Другой
тип реакции - изменение не самого себя, а ситуации вокруг себя,
ситуации, которая гарантировала бы собственную неизменность. Это
приумножение силы за счет накопления, суммирования по партийному
типу. На глубинном уровне - это отталкивание от развития, от роста,
от процессуальности к динамике, это стремление к неизменности за
счет аккумулирования ею других "я", что и дает иллюзию расширения
своих пределов, своих возможностей. Иногда элементы разного типа
реагирования переплетаются в жизни одного человека в причудливый
рисунок. Обе тенденции находятся в борении друг с другом. Исход этого
единоборства - победа той или иной тенденции. Итак, начав свой путь
с переживания собственной малости, ограниченности, человек
устремляется либо к совершенствованию и

106

развитию, либо к замиранию и накоплению. Для развития
определяющей является индивидуальная ситуация, для замирания -
коллективная ситуация.

В нынешней Церкви все определяет коллективная ситуация.
Индивидуальный опыт всегда слишком революционен для Церкви из-за
кажущегося или объективного противопоставления коллективному
опыту. И если даже в дальнейшем этот индивидуальный опыт
включается в тело самой Церкви, например посредством канонизации
жизни того или иного подвижника, то часто это бывает похоже на
ситуацию, когда человек случайно или намеренно глотает ложку, -
исторгнуть без хирургического вмешательства он ее уже не может, но и
переварить тоже. Так и живет с металлической ложкой в желудке.
Святой Иоанн Креста, к примеру, неоднократно подвергался анафеме
при жизни и после смерти за "революционность" своего опыта. Великий
испанский мистик, поэт и богослов претерпел от своих собратьев полную
меру хулы и поношений: девять месяцев его держали в сточной яме,
регулярно истязая физически и морально, неоднократно ссылали "на
покаяние" в глухие места, инквизиция уничтожила большую часть его
письменных трудов, его объявляли еретиком, но с течением времени -
канонизировали. Святая Тереза Авильская была канонизирована
спустя 40 лет после смерти, а в дальнейшем за ее вклад в дело Церкви
была удостоена почетного титула "учителя Церкви", но при жизни она
была под пристрастным следствием инквизиции за свои книги. Пять
лет длилось заключение и следствие по делу о ереси другого испанского
мистика - ученого монаха, поэта и музыканта Луиса де Леона,
сумевшего в конце концов оправдаться. Преподобному Максиму
Исповеднику, одному из виднейших византийских богословов, в 82 года
произнесли анафему, пытали, отрезали язык и правую руку, а затем
сослали на Кавказ за взгляды, ценность которых смогли оценить лишь
потомки после его смерти.

Можно привести множество и других примеров, но остановимся лишь на
этих. Опыт христианских подвижников

107

или святых, как правило, присутствует в теле Церкви, как ложка в
желудке, этот опыт принят, но не усвоен. Принимая этот опыт, его
адаптируют, упрощают, а затем тиражируют. Вокруг подвижников
возникают движения, ордена; но как мало последователи бывают
похожи на самих основателей! Существует восточная притча об одном
учителе, который имел четвероногого друга - черного кота. Перед тем
как углубиться в созерцание и достичь просветления, он привязывал
своего кота к дереву, чтобы тот не отвлекал его своими играми и
ласками от высшей сосредоточенности. Его последователи также завели
себе по черному коту. Они регулярно выполняли те же действия, что и
их учитель: находили раскидистое дерево на утесе, привязывали к нему
кота, садились поодаль, устремляли взор вдаль, но... просветления не
достигали... Просветление - это всегда индивидуальное открытие,
открытие самого себя свету. Нет общих правил, приложимых к
каждому, есть общие направления, пути, вступая на которые человек
все равно должен найти свой ключ к индивидуальной темнице своей
души.

Секуляризация культуры, начавшаяся как кризис Средневековья, -
весьма интересный процесс. Это своего рода прорыв к определенному
развитию, которое уже никак невозможно было адаптировать к телу
Церкви. Прорывы духовного развития адаптировать было возможно,
так как "сила", развиваемая подвижником, была родственна идее,
носителем которой являлась Церковь. Культура же стала сферой, где
получили возможность для развития силы, не состоящие в таком
прямом родстве с идеей Церкви.

Здесь будет уместно разъяснить, какой срез реальности я обозначаю
словосочетанием "идея Церкви". Для начала важно отметить, что идея
Церкви - это не простая формула, которая лежит в основе большинства
существующих или существовавших в человеческой жизни идеологий.
Идея Церкви - это своего рода история богочеловеческих
взаимоотношений. Вот краткое ее изложение. Бог с

108

любовью сотворил мир, а затем человека "по своему образу и подобию",
как венец творения; человек подверг сомнению этот образ и подобие,
человек согрешил. Этот грех отравил его суть и исказил мир, погрузив
мир во зло. С тех пор тоскует человек по неповрежденному образу и
подобию Божьему. И отвечает на это Бог, заключая и обновляя заветы
свои с избранниками. Новый Завет - это завет с каждым, кто изберет
путь не приспособления к миру зла, а к изживанию зла в себе самом,
обновляя свое мужество на этом очень нелегком пути, взирая на опыт
жизни Сына Человеческого - Иисуса Христа, Сына Божьего, который,
не имея в Себе искажения образа и подобия Творца, претерпел все муки
мира зла. Так в мир вошла очевидность Святого Духа - непобедимость
неискаженного образа и подобия, непобедимость творческой воли
Божьей. И когда-нибудь, в конце времен, когда исчерпано будет время,
отпущенное человечеству для развития образа и подобия Божьего,
состоится суд - проявление результата этого развития, состоялось
развитие или нет, и судьей будет Тот, в Ком никогда не искажался этот
образ и подобие, - Иисус Христос. И касаться этот суд будет всех -
живых и умерших. И в ком проявится этот образ без искажений, тот
будет пребывать в вечности и в гармонии.

Церковь называется невестой Христовой, это объединение людей,
стремящихся ко Христу. Существуют конфессиональные различия в
том, каким должно быть это устремление в самом общем виде. Отчасти
это отражается в названии конфессий и доминаций. Православие - это
в идеале устремление, сосредоточенное на правильности своей веры,
своей связи со Христом. Католичество - устремление к "кафоличности",
вселенскости и всеобщности этой связи. Протестантские доминаций
часто носят имена своих основателей и исходят из их видения, каким
должно быть это устремление. Но есть и иные, например баптисты, для
которых устремление ко Христу должно начаться с
109

осознанной потребности крещения, или адвентисты, для которых
важнейшим, но не единственным является сосредоточенность на
эсхатологическом чувстве, и т. д. и т. п.

Религиозные подвижники всегда стремились развить в себе "силу"
связи с Богом, а это не противоречит идее Церкви, хотя, как правило, не
сочетается с потребностью коллективной безопасности, духом любой
партии. В Церкви возобладал дух партии не сразу. В катакомбные
времена, когда за исповедание христианской веры можно было
заплатить мученической смертью, вера и была "захваченностью" тем,
что касалась человека безусловно. И если человек был захвачен
стремлением к безопасности, он не мог стать христианином. Тогда
Церковь не была партией безопасности, это была сфера наибольшей
опасности. Затем христианство было легализировано, а затем взято на
вооружение как интенция для объединения земель и народов из-за
универсализма своей обращенности. Христианское обращение было
адресовано всем и каждому. В этом обращении каждый мог уловить
смутный или явный смысл своей жизни. Такое учение было очень
удобной формой объединения, конечно, если его предварительно
упростить до отдельных лозунгов, отдельных заклинаний. Так
христианское учение превратилось в форму государственного или
национального объединения, так поселился дух партии в Церкви, дух
объединения ради коллективной безопасности, конкурирующий с духом,
со стремлением к единению с Богом. Два духа в одном теле.

Как же распределились их сферы влияния? А вот каким образом:
Церковь стала партией конституционного христианства, наподобие
Англии - страны конституционной монархии. Реальная власть в
Англии принадлежит парламенту и премьер-министру, королева и ее
двор - лишь почетная символика, связь с историческим прошлым. Так
и Церковь:

реальная суть ее -дух партийности, стремление к безопасности,
почетная символика - христианское учение, адаптированное в разных
вариантах для тех или иных целей, так

110

как представления, в чем же заключается безопасность, в достаточной
мере разнятся между собой. Макс Вебер в своей знаменитой книге
"Протестантская этика и дух капитализ- ма" (Москва, "Прогресс", 1990)
убедительно доказывает контраст между хозяйственными
достижениями лютеран и католиков. Известная поговорка гласит:
"Одни хорошо едят, другие крепко спят". Это означает, что в понятие
безопасности "партии католиков" входит трудно искореняемое презрение
к деятельности, для которой нажива является самоцелью. Такая
деятельность мыслится как нечто постыдное, нечто такое, с чем можно
мириться лишь как с некой данностью жизненного устройства. Это
остается, несмотря на все видоизменения доктрины во времени.
Выражаясь образным языком поговорки, для хороших католиков
важнее всех экономических достижений крепко спать со спокойной
совестью. У лютеран на этот счет совесть спокойна. Претворяя в жизнь
идею "sola fide", Лютер выводит центральный догмат всех
протестантских исповеданий, который отвергает ка- толическое
разделение нравственных критериев христианства на "praecepta" и
"consilia" (заповеди и советы), догмат, который единственным средством
стать угодным Богу считает не пренебрежение мирской жизнью с высот
монашеской аскезы, а исполнение мирских обязанностей так, как они
определяются для каждого человека его местом в жизни; тем самым
эти обязанности человека становятся его "призванием". Таким образом,
в понятие безопасности "протестантской партии" входит представление
о необходимости продуктивности любого труда, а это и означает
возможность "хорошо кушать" так как призваний ремесленников,
обеспечивающих земными благами, больше, чем призваний мастеров,
творящих нетленное.

Победа, которую одерживает дух партийности в Церкви над духом
устремленности к Богу, приводит еще к одному печальному
последствию. Это распространенность детской позиции человека,
детской в смысле инфантильной, не стремящейся к развитию, к
взрослению, а значит,

111

и к взрослой ответственности за себя и мир. Членство в партии
удовлетворяет потребность в силе без всякого развития и мучительного
взросления: "моя сила" - это весь объем "нашего пространства", "наших"
установок, "наших" критериев и идеалов. Когда-то Христос призвал
людей уподобиться детям, но отнюдь не в смысле инфантильности, а в
смысле готовности к любви, в смысле отзывчивости на любовь,
потребности в любви.

С горечью можно заметить, что большинство людей уподобились детям,
но в худшем смысле этого слова, большинство людей инфантильны. Они
похожи на детей, примерявших взрослые одежды, да так в них и
оставшихся, это состарившиеся дети - дети, которым за сорок, а то и
за семьдесят лет. Потребности таких людей - это детские радости
получения новых игрушек в виде колбасы и замков, своих детей и
приятелей и т. д. и т. п.

Свобода таких людей - это детская свобода, свобода выбора с
отталкиванием от ответственности за сделанный выбор.
Ответственность таких людей - детская ответственность в виде
неисполненного обещания ответа. Взаимодействие таких людей - это,
по сути, детские игры - репетиция жизни. Цели таких людей - это
детские цели - овладеть взрослыми аксессуарами, взрослой формой без
взрослого содержания, как пробуют дети курить в семь лет, чтобы
перепрыгнуть в мир взрослых. Очень часто люди таким же образом
пытаются перепрыгнуть в мир Христа и отравляются, как семилетние
курильщики.

При таком положении вещей Церковь, к великому сожалению, играет
лишь роль института по охране детства, по охране инфантильности.

Еще в конце прошлого века Фридрих Ницше писал в своей знаменитой
работе "Так говорил Заратустра" (Москва, "Мысль", 1990): "Поистине
долго придется нам ждать, пока кто-нибудь опять воскресит тебе
твоего Бога. Ибо этот старый Бог не жив более: он основательно умер".
Мне

112

хорошо понятен пафос ницшеанского послания, в котором больше тоски
по Богу Живому, нежели приписываемого ему атеизма. Правда, в этих
словах больше захваченности чувством, чем глубокого и детального
осмысления проблемы. А вихрь чувств - это вещь опасная, в
особенности для неустоявшейся личности. За прошедшие после этого сто
лет человечество накопило достаточно уже опыта по выплескиванию
вместе с водой и ребенка. Можно отречься от Бога или от этого имени,
как некоторые поклонники Ницше, но искоренить потребность в том,
что этим именем обозначается, можно только вместе с гибелью
человеческой жизни на земле. И потому для человека умер не Бог, а
лишь истлели ветхие одежды, в которые Его облачили. И теперь, когда
это произошло, должна быть написана новая страница в истории
богочеловеческих взаимоотношений. Ибо пришло время нового диалога с
Богом, интересное время и трудное, когда теодицея должна быть равна
антроподицее, оправдание Бога должно быть равно оправданию
человека и наоборот. В устах поэта это звучит так:

И тот, кто нас безмерно боле,
Кто держит каждого в горсти,
Склоняясь к нам, смиренно молит:
- Дай мне ожить в тебе - вмести!

3. Миркина

Человеку нужно вместить Бога, не усеченного и упрощенного до
отдельной части и тем оболганного, а всю бездну Бога, Бога Живого. И
эту реплику в богочеловеческом диалоге может и должен сказать
только человек. Какую-то роль может в этом сыграть еще и Церковь,
если сможет выработать более актуальную и динамичную
антропологическую концепцию, какую-то роль может сыграть в этом и
культура, если преодолеет энтропию фрагментарного сознания.

113

 


Три лекции, прочитанные на курсах евангелистов в г. Риге в июле 1995 г.

 
Лекция   1


Современная психология имеет несколько отличную от христианской
концепцию о человеке - психологическая антропология отличается от
христианской. Правда, по большому счету, не существует более или
менее стройной антропологической теории ни в психологии, ни в
христианской догматике, но по разным причинам. Есть лишь
определенное отношение к определенному кругу вопросов. И если мы
изберем позицию максимального интереса к человеку и его целостности,
то психологическое знание и знание религиозное смогут дополнить друг
друга, а не вступать в противоречие.

Существует восточная притча о том, как нескольких слепцов попросили
исследовать, а затем описать слона. Каждый слепец ощупал то, что
было в пределах его досягаемости. Один из них сказал, что слон - это
большая и гибкая труба, другой - что это мощная колонна, третий -
что это веревочка. Мы с вами тоже в какой-то степени

114

слепцы - наше видение ограниченно в силу многих причин, но мы
будем умными слепцами, мы дополним свое малое знание малым
знанием других, и это будет уже очень немало.

Для начала я предлагаю рассматривать человека как второе лицо в
богочеловеческом диалоге: с одной стороны - Бог, с другой - человек.
Вся история человечества - это история богочеловеческого диалога,
успешного и не очень, диалога, у которого есть свои взлеты и свои
падения. И каждый человек, живущий на земле, имеет к нему
отношение. И прежде чем обратиться к вопросу о том, какое же
отношение к нему имеем мы с вами и как это отражается на нашей
жизни, поговорим о том, что было в прошлом и какой опыт накопило в
этом человечество. Мы поговорим о вкладе человека в историю
богочеловеческих отношений.

Начнем с грехопадения.

Прежде всего давайте попробуем разобраться, почему же было так
важно соблюдение запрета: не срывать плодов с древа познания добра и
зла.

Сотворенный человек не являл собой совершенство, хоть и был сотворен
по образу и подобию Божьему. Сотворенность по образу и подобию
Божьему означала возможность достичь совершенства, пройдя при этом
определенный эволюционный процесс. Сотворенный человек был пока
лишь зерном, из которого должен был, по замыслу, произрасти
прекрасный цветок. Человек должен был научиться владеть дарованной
ему свободой, подобно тому как он учится говорить и владеть своим
телом.

Человек является потому венцом творения, что ему дарована
максимальная свобода, в том числе свобода от детерминизма добра, от
предопределенности добра. Человек свободен не творить добро, и в этом
проявляется максимальная свобода, он свободен не жить, не любить, не
творить. Все остальные творения следуют детерминизму жить,
размножаться, цвести, плодоносить, у них нет свободы этого не делать.
Они уходят из жизни, лишь исчерпав всю свою энергетику, либо от
несчастного случая, либо от

115

внезапной перемены условий жизни, когда у них недостаточно
энергетических ресурсов приспособиться.

Человеку потому дарована такая максимальная свобода, чтобы он сумел
дорасти сам, без чьей-либо помощи, до свободы Божественной - не
творить зло, а творить добро без всякой предопределенности творить
добро, любить, потому что невозможно ненавидеть, любить, потому что
в сердце нет и не может быть ненависти ни при каких обстоятельствах.

Эволюция Божественного в человеке, развитие образа и подобия
Божьего, развитие свободы до уровня отсутствия выбора между добром
и злом, невозможности выбирать что-либо, кроме добра, и есть смысл
жизни человека. И чем дальше человек отступает от этого своего
предназначения, тем более злокачественной становится его свобода,
реализуются его заблуждения.

Нарушение запрета означало для человека то, что он вступил на
негативный путь познания, что есть его свобода, он вступил в область
свободы выбора между добром и злом. Отныне он, как дитя, сующее в
рот по незнанию все, что попадается под руку, должен на свой вкус и с
большим риском для себя определять, что есть "доброе" и что "злое".
Мистики определяют свободу выбора между добром и злом адской
свободой, свободой ада. В раю нет выбора между добром и злом, так как
в раю нет места злу. Выбирая зло, человек моментально был исторгнут
из рая самим фактом несовместимости рая и зла, здесь важно не путать
с выбором предметов, действий и состояний, это выбор содержаний.
Теперь попробуем разобраться в природе зла, которое выбрал человек.

Что нужно было человеку, чтобы не нарушить запрет? Доверие. Доверие
к Богу, доверие, что этот запрет - благо для человека, доверие прежде
всякого знания. Человек выбрал недоверие, недоверие, которое раскололо
целостность мира, отделило его от всего остального, от Бога, а значит,
и от величия. И тогда он ощутил свою малость и даже

116

ничтожность. "И увидел человек, что он наг", -это и означало
переживание малости, отдельности и ничтожности. Что же делает
человек дальше? Он настолько поглощен переживанием своей малости,
что уже и не помышляет, не ищет воссоединения с величием Божьим. Он
упорствует в своем выборе - он прикрывается фиговым листом,
прячется от лица Божьего и этим узаконивает свой выбор, проводя
своеобразную границу между собой и Богом.

Итак, грехопадение - это недоверие Богу; отделение себя от Бога, части
Бога от целостности Божьего мира;

упорство в данном выборе. В сущности, грех - это ущемление
Божественной сути, всякое усекновение Бога внутри себя и вокруг себя.

Есть еще один важный аспект, который заслуживает особого внимания
при исследовании библейского мифа о грехопадении.

Меня всегда занимал вопрос об ответственности Адама, об
ответственности Евы в этой трагедии богочеловеческой истории.
Думается, что бытовавшее в прошлом представление о женщине как об
"исчадии ада", является следствием переноса всей тяжести
ответственности в этой ситуации на Еву. Мне кажется это
несправедливым и неверным.

Человек как духовная сущность - это Божественный андрогин, то есть
двуполая целостность, - повторяю, не в биологическом, а в духовном
смысле. И если его биологический пол является, как правило,
определенным, то его психологический мир никогда не бывает
однополым. Однополое в психологическом смысле существо не
жизнеспособно. Все женское - это вмещающее, удерживающее,
консервативное. Все мужское - это устремляющееся, инициирующее и
революционное. Жизнь - это гармоничное или негармоничное, то есть
несбалансированное, соединение того и другого.

Я думаю, что библейский миф о грехопадении - это не только
одномоментный акт трагедии, произошедшей когда-то, а драма,
разыгрывающаяся внутри каждого человека:

117

драма незрелой женственности Евы, не умеющей с доверием вместить
еще не изведанную, не познанную и туманную истину, и драма незрелой
мужественности Адама, поменявшего роль ведущего на роль ведомого в
столь критический момент.

Эта драма имеет отношение не только к духовной жизни, но и к
душевной. Мужчина с деформированной женственностью не может
гармонично реализовать свою мужественность, и наоборот.

Например, вера, всякая религиозная вера, - это вмещение, то есть
женственный акт. Воплощение веры, конкретные деяния требуют уже
мужского инициирования. Получается, что поведение религиозного
человека должно быть мужеженским, андрогинным. Вся трудность
заключается в том, что андрогинность должна быть Божественной, то
есть гармоничной и подлинной, совершеннее, чем мужественность
Адама и женственность Евы.

В искусстве это двойное присутствие выражается через реализм как
женское начало и через символизм как мужское начало. Ни реализм, ни
символизм не уничтожимы, просто второе менее устойчиво в силу самой
функции сим- волизма, а именно достижения нового уровня реальности,
когда старые формы ее выражения устаревают и не действуют.

Реализм - женственное, символизм - мужское, то есть то, что
инициирует, то, что выходит за пределы. В русском искусстве ярким
примером символизма является иконопись. Современный символизм на
порядок ниже иконографического, но если сравнивать с "пошлой"
иконографией, то современный символизм будет выше, ибо в нем больше
чувств. Однако в основном нынешний символизм - это бессилие
проникнуть на иной уровень бытия. Желание проникнуть есть, а
возможностей - нет, но это состояние вещей не отменяет необходимости
проникновения.

Мы живем во времена преобладания мужского в культуре. Европейская
цивилизация построена на преобладании

118

мужского и деформации женского. Весь технический прогресс - это
мужская инициатива, иногда чересчур революционная и не
уравновешенная женственным отношением к природе. В XX веке это
привело к серьезному экологическому кризису.

Метареализм - направление, которое я пытаюсь разрабатывать, - это
андрогинность высказывания и андрогинность присутствия в мире, в
котором есть и вечная женственность, и вечная мужественность -то
есть то, что не устаревает.

Раньше была эра Богочеловека, которая в человечестве вылилась в
"богосвинство", а Новейшей историей должна быть история человекобога
как активный ответ на Откровение Богочеловека. Метареалшм - это
направление, способствующее созданию прецедента перехода от
"богосвинства" к человекобожеству.

Человек несчастен потому, что он неполный, ущербный, усеченный, и
только восполнение этого усечения может сделать его ближе к Богу.
Для этого он должен перестать паразитировать на Христе, я имею в
виду, что он и сам должен что-то делать, то есть не умирать в своей
самости, ибо то, что он принимает за самость, есть карикатура на нее,
он должен расчистить свою самость через самопознание и
самореализацию. Крестный путь - это восполнение неполноты.

Итак, подведем итоги, что же нам говорит библейский миф о
грехопадении, какие аспекты душевно-духовного мира он нам
раскрывает?

Самое главное - это сущность греха, или ущемление Божественной
сути. Правда, для современного человека задача существенно
усложнилась. В его жизни нет столь простого правила, как это описано
в библейском мифе. Перед ним стоит задача узнавания Божественной
сути в каждом мгновении своей жизни. Божественная суть многолика.
Ее невозможно "запомнить в лицо", выучив некоторые правила. Ведь
сказано: "Дух дышит, где хочет". И

119

потому узнавание - это всегда волевой акт доверия к Богу. Правила
помогают только в начале пути, и очень недолго. В дальнейшем
излишняя привязанность к правилам может стать актом недоверия к
Богу. И важно помнить, что само недоверие к Богу может случиться и
случается довольно часто с весьма продвинутыми в духовном смысле
людьми из-за неполного знания, по неведению, из-за соблазна или
слабости. Это может быть только движение в сторону греха. Грехом
недоверие к Богу становится после настаивания на акте недоверия,
которое может быть выражено самым парадоксальным образом, то есть
на первый взгляд совершенно непохожим на недоверие образом. Самым
распространенным видом недоверия к Богу является усекновение
Божественной целостности до отдельной части (см. "Иуда", с. 137).

 
Лекция 2


После того, как мы с вами обсудили проблему греха, обратим свои взоры
к проблеме его преодоления. Мне бы вновь хотелось обратиться к тексту
Святого Писания, чтобы проиллюстрировать архетипичные модели
человеческих попыток преодоления греха, который всегда начинается с
недоверия к Богу.

Авраам - его называют отцом веры, именно с него начинается история
преодоления греха, так как именно он победил недоверие к Богу. Мы
будем рассматривать Авраама не как конкретное историческое лицо, а
как образ, символ, значение которого бесконечно важно для каждого
человека, подвизающегося на поприще веры.

Нас с вами разделяет с Авраамом несколько тысячелетий. За это время
уже сформировалась весьма полифоничная традиция богочеловеческого
диалога. Традиция, конечно же, не освобождает от необходимого
личного

120

акта веры, но традиция дает почву под ногами, некоторые опоры в
случае потери равновесия. Так вот, у Авраама ни почвы, ни опор не
было, он был первым, кто начал создавать эту почву личным опытом,
своей жизнью. Авраам создал прецедент веры как образец доверия к
Неведомому Богу. Мы с вами находимся, условно говоря, в середине
традиции богочеловеческих отношений. Мы знаем теоретически или
через личный опыт и о троичности Бога, и о величии, и о милосердии.
Авраам всего этого не знал, что-то он мог предчувствовать, но его опыт
"знакомства" с Богом измерялся лишь масштабами его собственной
жизни. И тем не менее он доверился Богу. Бог заключает с ним завет,
вступает в непосредственный диалог. И что же? Сам завет становится
для него испытанием. Сначала испытанием здравого смысла -
рождение сына в весьма преклонном возрасте, а затем испытанием куда
более суровым - испытанием потери всякого земного смысла:
принесение сына в жертву обетованию. Каза- лось, только была создана
почва, хрупкая почва богообщения, богопочитания, и эта почва
разрушается самим Богом; Бог отступает и ждет, пойдет ли к нему
навстречу Авраам, сможет ли человек дать что-то Богу, а не только
брать, дать не что-то, чего он лишается почти без ущерба для себя, -
жертвенное животное, а дать то, что является для человека абсолютной
ценностью, невосполнимой при потере. И Авраам дает. Богу достаточно
того волевого акта, который происходит внутри человека, поэтому в ре-
альности жертвоприношение сына не состоялось. В кустах оказался
жертвенный агнец.

Величие Авраама в том, что он не обиделся на Бога за чудовищность
испытаний, не затаился, не закрылся. Благодаря Аврааму у Бога
появился опыт принятия Себя Самого человеком без всяких условий.
Авраам доказал Богу, что он как человек - достойный собеседник в
богочеловеческом диалоге, он доказал, что между Богом и человеком
может не быть разделяющих преград.

121

Любому религиозному человеку необходимо пройти через опыт Авраама
- акт абсолютного преодоления недоверия к Богу. Причем важно
обратить внимание не столько на форму этого опыта, сколько на его
содержание. Это не обязательно должны быть внешние испытания,
важнее всего совершить внутренний волевой акт, реальный, не
умозрительный. Если же человек этого не осуществит и при этом будет
претендовать на определенную значимость пред лицом Божьим, то он
непременно притянет такие обстоятельства, когда будет вынужден
совершить этот акт публично, и не всегда в пользу Бога.

Следующий символический архетип - это Иаков.

Исследуя личность Иакова, мы обратимся к теме богоборчества.
Богоборчество в данном контексте не означает атеизм, то есть
отрицание Бога. Богоборчество - это спор с Богом, дискуссия, рвение
прежде разумения. И если Авраам - это символ женственной веры, не
жизни вообще, а именно взаимоотношений с Богом, тип вмещающий, то
Иаков - это тип мужской веры, веры инициирующей, веры,
стремящейся к действию, веры, поспешающей к действию прежде
разумения.

Первый шаг Иакова - это стремление к первородству, вопреки
реальному положению вещей. Он был младшим по рождению, а
стремился стать старшим. Он стремился получить благословение
Божие, связанное с первородством. Само по себе это стремление -
стремление к большей близости к Богу. Но достигает он этого не
внутренней отданностью, а внешними действиями, хитростью,
коварным штурмом. Он еще не ведает, что благословение Божие - это
не разрешение на внешний успех жизни, благополучие жизни.
Благословение Божие всегда связано с особыми испытаниями. Человек,
получающий благословение Божие, закаливается, как металл особой
прочности в раскаленной печи, он подвергается особым испытаниям,
которые круто меняют всю его жизнь. Достаточно вспомнить
благословение Авраама, Моисея, Марии, Иова, Павла

122

и многих других. До благословения Божьего нужно дорасти, дозреть.
Иаков стремится к благословению, но не стремится к зрелости. Это
очень детская, инфантильная позиция. Напоминает детей, которые,
чтобы приобщиться к взрослому миру, начинают курить и отравляться.

Иаков покупает у брата своего Исава первородство за чечевичную
похлебку. По сути, он покупает право на особые испытания в жизни.
Вместе с Ревеккой, матерью своей, они обманывают слепого престарелого
отца, и вот Иаков - обладатель благословения. Благословения,
полученного обманом, а не по праву. По тому, как Исав описан в Библии
(дремучий, диковатый охотник), он тоже не заслуживает благословения.
И наверное, Иаков мог бы заслужить рано или поздно благословение
праведной жизнью, но он поспешает. И для него действительно
начинаются испытания. Он вынужден отправиться в изгнание,
опасаясь гнева старшего брата. Иакову является видение, в котором он
все-таки получает благословение Божие. Он видит лестницу. Лестница
символизирует восхождение, медленное восхождение, шаг за шагом,
ступень за ступенью. Он начинает свое восхождение. Он полюбил
Рахиль и работал за нее семь лет у ее отца, а в брачную ночь получил
вместо нее ее старшую подслеповатую сестру. Он работал еще семь лет
за Рахиль, а когда получил ее, то долго не мог иметь от нее детей,
подозревая, что она бесплодна. Восхождение Иакова происходит очень
медленно. Ему приходится изживать свою молодую поспешность, свою
незрелую веру. Каждое его действие встречает препятствие. На пути к
примирению со  старшим братом - ночная борьба с ангелом, с Богом.
Иаков не равнодушен к Богу, но он и не доверяет Богу. Внутри его
происходит это борение, он не может отступить от Бога, но и не может
уступить. Он не отпускает Бога, но и Бог не отпускает его. Богу нужно
доверие, отданность, а не насилие. Это борьба Божьей требовательности
с человеческим упорством. Бог не может принять человека, как
бодливого

123

козленка. Ему нужен доверительный собеседник в духовном диалоге. А
Иаков никак не может перерасти это состояние. Он, как бодливый
козлик, трясет судьбу, как грушу. В ночной борьбе он получает
отметину на всю жизнь, становится хромым, что несколько умеряет его
резвость, он не может уже так стремительно передвигаться. И он
получает новое имя Израиль - "боровшийся с Богом". И ему, как и всему
человечеству, предстоит еще долгое эволюционное восхождение от
богоборчества к любви, от тягания с Богом к вниманию Его
откровениям. Следующий архетип - Моисей - символ служения. Он
был призван вывести евреев из египетского плена, и не просто
физически спасти, а вывести людей из состояния тупого рабства,
сытого унижения, из состояния бессмысленного размножения и
бессодержательного существования. Он был призван расширить
богочеловеческое общение, перевести это общение с уровня отдельных
личностей на уровень целого народа, приучить множество людей к
возможности богочеловеческого взаимодействия. Ему была дана
трудная задача. Это было все равно что вырыть колодец в пустыне. "Я
так хочу", - сказал Господь. И Моисей положил свою жизнь на
осуществление этого желания. Моисей - это первый образ в истории,
когда человек подарил Богу всю свою жизнь. Ему было трудно это
сделать. Он все время спорил с Богом о целесообразности того или иного
шага. Он говорил: "Что я скажу евреям, чтобы убедить, пойти за мной?
Что я скажу фараону?" Он сетовал на упорство и глупость евреев, когда
водил их сорок лет по пустыне. Он все время спорил с Богом - а нужно
ли это, а стоит ли, а правильно ли это? Спорил, но делал, преодолевая
себя со скрипом. Он умер на пороге земли обетованной в знак того, что
слишком много сомневался, слишком держался за здравый смысл. Бог
словно просил его: "Протяни руку в неизвестность, сквозь здравый
смысл". Моисей протягивал с робостью, но тут же его одолевали
сомнения, и он убирал руку, и вновь протягивал,

124

и вновь убирал. Потому Бог и не смог вложить свой дар, ответный, в его
руку, потому и умер он на пороге земли обетованной. Но все же Моисей
- это первое ответное слово в богочеловеческом диалоге. Авраам - это
внимание и доверие. Иаков - сомнение и рвение. Моисей - это робкое
первое слово "да"!

Следующий архетип - царь Давид - символ первой любви человека к
Богу. Первый опыт любви, правда любви несколько лихорадочной, то
есть очень неровной, непостоянной, любви, состоящей из взлетов и
падений.

Путь Давида от простого пастуха до помазанника в знак
избранничества и до воцарения после смерти Саула - это пламенная
влюбленность в Бога, когда ему силой вдохновения удается многое из
неправдоподобного - победить Голиафа практически безоружным, не
возненавидеть Саула за все его козни и предательства; его псалмы -
это гимны влюбленного.

Но после его воцарения, как после свадьбы, начинаются недоразумения
- Давид то отступает, следуя за своим человеческим эгоизмом, то
вновь воспламеняется любовью; но с годами его сердце, его душа будто
холодеет, стареет и дряхлеет, он все чаще подвержен приступам
эгоизма. У него не хватает уже сил построить величественный храм. И
все же Давид - это символ влюбленности в Бога, символ
харизматического избранничества, избранничества по любви и в то же
время символ неустойчивой любви, любви еще очень юной. В псалмах
Давида много стенаний, и они не всегда отражают страх перед
внешними врагами, это еще и враги внутренние, то есть его собственные
эгоистические импульсы и желания, которые обступают его, воюют
против его влюбленности в Бога. Давид в нашей судьбе, судьбе наших
личных взаимоотношений с Богом должен означать то, что
влюбленность - это еще не любовь, а только обещание, устремленность
навстречу. Чтобы влюбленность выросла в любовь, ее нужно
утверждать не

125

день и не два, а всю жизнь. Любовь - это не устремленность навстречу,
а встреча, встреча реальная, когда встретившиеся призваны много
давать друг другу и многое принимать друг от друга. А этому нужно
еще научиться.

Следующий архетип - пророк Иов - символ послушания.

Если придерживаться образа диалога для обозначения
богочеловеческих взаимоотношений, то пророк Иов открыл следующую
необходимую составляющую участия человека. Итак, напоминаю,
Авраам - внимание и доверие; Иаков - сомнение и рвение; Моисей -
слово; Давид - чувство, Иов - это ответственность, умение держать
ответ, насколько человек принимает Бога. Ответственность Иова- это
ответ не столько количественный: "да" или "нет", сколько качественный:
если "да", то насколько глубоко, широко, высоко это принятие Бога, есть
ли ему предел, ограничение.

Иов был человеком богобоязненным и богопослушным и вследствие
этого достаточно благополучным. И вот сатана, этот "апостол"
отдельного существования твари от Творца, оспаривает перед лицом
Божьим глубину отданности сердца Иова Богу. Сатана утверждает, что
эта отданность имеет свой предел и, как только будет затронута
глубинная воля человека, как только человек будет поставлен на край
бытия, то есть его существование станет безрадостным и болезненным
и у него не будет сил изменить что-либо, он отвергнет Бога. Ведь одно
дело - принятие Бога как благодарность за благодать жизни, за
жизненный успех, за радость и удовольствие. И совсем другое дело -
принятие Бога в скорби, принятие скорби как возможного предела
любви и неисчерпанности отношений при этом. Если человек способен в
скорби своей не перестать любить Бога, принимать Его всем сердцем
своим, то только тогда достоин он быть принятым Богом на равных.

126

И Бог подвергает Иова именно этому испытанию - сначала Иов
лишается своего состояния, потом любимых детей. Иов не отказывается
при этом от Бога- даже не понимая смысла происходящего с ним, он
его не отвергает. "Господь дал. Господь взял", - говорит он. Но круг
страданий его все больше сужается, он заболевает сам так, что у него
начинает гнить плоть. Жена отказывает ему в психологической
поддержке, она говорит в отчаянии: "Скажи Богу слово и умри" (скажи
все, что ты думаешь о жестокости и бессмысленности Божьей воли, и
уйди в небытие). Люди, искавшие его общества, совета и поддержки,
отворачиваются от него. Рядом с ним остаются лишь три его близких
друга, но они остаются не чтобы ему помогать, а лишь растравляют его
муки. Они пытаются внушить Иову, что взаимоотношения с Богом не
могут быть на равных: Бог - это высокое начальство, а человек - это
ничтожный подчиненный. И смысл богочеловеческих отношений не
может быть иным. И если человек так наказан, как Иов, то начальству
виднее - есть за что. Они считают, что Иов поскорее должен принять
такую позицию - и все встанет на свои места. Но Иов не принимает
образ примитивной вины пред Богом, он переживает свою вину пред
Богом, но совсем не такую, о какой говорят его друзья, - он переживает
то, что слишком малы пока пределы души человеческой, слишком
быстро иссякают силы, терпение и любовь. Свобода, данная человеку,
пока лишь декоративные крылья, которые не держат при полете. Можно
ли на таких крыльях взлететь в бурю? Нет, даже в тихую погоду. И
если только будет попутный ветер, можно пристроиться к его мощному
движению и почувствовать ненадолго красоту полета. Бог дарует всякое
движение, а каков ответ человека? Ответный дар?

Только принятие Бога без всяких ограничений, принятие жизни от Бога
в любом обличье, вне зависимости от существующих представлений.

127

Иов - первый, кто прошел через опыт богооставленности. В
мистической практике христианства это закономерный, обязательный
опыт посвященных.

Если человек переживает реальную встречу с Богом, обретает помимо
традиции, в которой он может быть воспитан, опыт личной веры, он в
определенном смысле влюбляется в Бога. Влюбленности свойственна
некоторая неуравновешенность, своего рода эйфория, повышенная
возбужденность, аффектоподобные реакции. Когда это проходит,
человек, если он действительно открывается Богу, переживает
благодать - благодатный дар от Бога, он может при этом разрешить
свои трудности, гармонизировать свои отношения с людьми,
исцелиться от различных болезней. И если после этого человек не
погружается в достаточно ограниченное эгоистическое состояние, а
продолжает утверждать свои отношения с Богом, ищет Бога, познания,
смысла, то он непременно должен познакомиться с опытом
богооставленности, когда Бог оставляет человека без всякой защиты, и
лишенный к этому времени эгоистической защищенности человек
превращается в существо без кожи. Каждый шаг его жизни отзывается
болью, и этой болью измеряется глубина человеческого принятия Бога.

В книге пророчеств Иова все оканчивается хорошо - Бог вознаграждает
Иова сторицей за долготерпение и преданность. В жизни христианских
подвижников часто бывало по-другому.

И наконец, последний архетипический символ богочеловеческих
взаимоотношений - Мария, родившая миру Христа. Образ Марии - это
образ плодотворности взаимоотношений, и не только потому, что она
женщина и физически способна родить. Она очень женственна, потому
что была способна вместить, принять новый, непознанный и пока не
представимый смысл.

Чудо не в том, каким образом произошло зачатие ребенка, а в том, что
человек, женщина по имени Мария,

128

была способна довериться Богу до такой степени, когда теряется
всякий здравый смысл. Чудо в том, что Мария - это первый шаг
человечества к подлинному, богоподобному творчеству. Бог творил мир
из ничего, извлекая из себя различные смыслы, и только после того,
как они были сотворены, материализовал их. Он ощущал, переживал,
насколько они были хороши, и Мария вместила в себя неизведанный
смысл, и, лишь когда он материализовался, она постепенно училась
воспринимать, насколько хорош он.

Богу, чтобы творить мир, достаточно было извлечь из себя
благодатные смыслы - и возникал удивительный мир -
материализованная реальность. Человек должен научиться
богоподобному творчеству, чтобы стать равным в диалоге с Богом.
Человек не содержит в себе благодатных смыслов, но он может их
вмещать, чтобы потом сотворить их, как Бог, из ничего - из одного
лишь благодатного смысла.

Очень часто люди называют творчеством то, что, по сути, творчеством
не является, - искусство составления букета или коллаж. Человек
лучше или хуже манипулирует тем, что ему доступно, - словом,
красками, смыслами, материалами. Это не творчество, не богоподобное
творчество. Мария была первым человеком, вместившим непознанный,
парадоксальный, но благодатный смысл. Она сумела явить этот смысл
миру, и начался новый этап в богочеловеческой истории - стал
возможен диалог, ибо были рождены все его составляющие:

Авраам - внимание и доверие,

Иаков - сомнение и рвение,

Моисей - слово,

Давид - чувство,

Иов - ответственность,

Мария - творчество,

Христос - откровение.

129

 
Лекция   3


Человек приходит в этот мир, и первый опыт его познания этого мира -
опыт беспокойства. Нет больше надежного чрева, защищающего его со
всех сторон, нет чувства сытости без усилий, нет комфортной
невесомости. Вместо всего этого - атмосферное давление, земное
тяготение, незащищенность, холод, голод, чувство расторгнутости с
главным (мать. Бог), автономная изолированность. Со всем этим нужно
как-то справиться. Первая реакция - вернуться в состояние прежнего
покоя. У многих людей эта первичная реакция такая сильная, что
сохраняется на всю жизнь как доминирующая, проявляясь на
различных уровнях: при любом беспокойстве, переживаемом в
настоящем, возникает потребность вернуться в "благодатное" прошлое.
Любое прошлое становится в этой ситуации благодатным по одной
простой причине - тогда не было того, что вызывает у меня
беспокойство сейчас. И подчас люди забывают, что тогда не было
именно этого беспокойства, но было другое. То, другое, уже пережито и
забыто, а новое, переживаемое, ощущается как самое главное, самое
опасное беспокойство.

Реакция стремления в прошлое является лишь оттиском той первичной
реакции на фрустрацию, переживаемую при рождении, фрустрацию как
состояние поражения из-за неудовлетворенного желания, желания
вернуть прежний покой. Полностью это желание, конечно,
удовлетворить невозможно - нельзя вернуться вновь в утробу, но
возможно предложить младенцу новую форму покоя - приложив его
сразу к материнской груди, направив тем самым его энергию по
конструктивному руслу - руслу развития. Получивший утешение
ребенок, ребенок, которому продемонстрирована

130

новая форма жизни, получает правильный импульс к развитию. У
ребенка, пережившего фрустрацию, этот импульс в той или иной степени
деформирован. Деформация этого импульса всегда находится в прямой
зависимости от фрустрации, от этой, первой, и от всех последующих.
Это очень важно для будущего человека, поскольку опыт фрустрации -
это всегда опыт обиды, неприятия жизни, пассивное или активное
отвержение, деструктивные реакции. И чем глубже этот опыт, чем
разнообразнее, лучше сказать обширнее, тем меньше энергии тратится
на конструктивные формы активности, на поступательное развитие.

Итак, рождение человека - это существенное усложнение его мира. Его
первый опыт - опыт беспокойства. Научится ли человек проходить
сквозь беспокойство к новым формам жизни? Научится ли не
расплескивать свою энергию на обиду и другие деструктивные реакции?
Насколько сохранным будет его импульс к развитию, насколько
свободным от саморазрушения? Младенец, лежащий в колыбели, еще не
владеет ни своим телом, ни своим пока еще очень простым психическим
миром, но ему подвластно формирование отношения к этому миру, миру
вокруг него, миру, из которого он не может выйти; он сам формирует
отношение принятия и непринятия этого мира (что принимать, а что
отвергать), отношение доверия и не- доверия на основании имеющегося
опыта отношения к самому себе. И этот опыт он потом понесет по
жизни, этот опыт окажет важнейшее значение в формировании его
характера, его судьбы, этот опыт он передаст своим детям. Этот опыт
продемонстрирует его будущим детям, каков этот мир и стоит ли ему
доверять.

Младенец, лежащий в колыбели, фиксирует не только очевидную
внешнюю форму любви или нелюбви к нему, но и скрытое, зачастую
неясное для самих взрослых содержание этой любви, отражающее
уровень беспокойства самих взрослых, их реакций на это беспокойство,
уровень

131

их самоощущения отверженности в этой жизни. И если концентрация
опыта отверженности у ребенка достаточно велика, происходит
качественное изменение импульса развития. Можно выделить четыре
основных направления в жизни ребенка, каждое из которых редко
существует в чистом виде, однако можно наблюдать преобладание той
или иной тенденции:

1. Эволюция.

2. Приспособление к жизни - конформизм.

3. Приспособление к жизни - революционность.

4. Инволюция - саморазрушение и разрушение жизни, самоубийство и
убийство живого.

Рассмотрим устремленность к приспособлению, или конформизм.

В этом случае мир, жизнь отвергается не полностью, но частично.
Отвергается все, что приносит или усиливает беспокойство,
принимается все, что снимает его, ослабляет. Весь мир, лежащий за
гранью личного покоя, в области беспокойства, нужно избежать,
обмануть, спрятаться от многоликого беспокойства, замаскироваться,
чтобы "оно" не заметило, прошло мимо.

Когда я плавала в Черном море, то видела рыбок, которые
"прикидывались корягами", замечая мою тень, проплывающую над
ними. Конечно, у рыбок это инстинкт выживания. Мне кажется, у
людей часто формируются подобные жесткие конструкции - реакция на
угрозу беспокойства, способ избежать беспокойства - застыть,
"замаскироваться" под что-либо. Эти застылости в поведении человека,
своего рода "маски", с которыми человеку трудно, а порой и невозможно
расстаться. Такой нединамичный способ активности есть результат
травмированного импульса развития, переродившегося в устремление к
приспособлению.

Опыт фрустрации способствует формированию недоверия к миру, опыт
усекновения мира до уровня "тихой

132

гавани", где мне покойно, а значит, противопоставлению "моего" и "не
моего". При приближении "не моего" - реакция застылости,
необходимость построения хорошо укрепленного "герметичного" укрытия
на всякий случай возможной опасности. Вся внутренняя жизнь - это
реакция на внешние маневры "противника", при очень смутном
понимании самого "противника". Это превращается в напряженную
навязчивость. Время от времени тот или иной внешний образ
нагружается бременем "врага". Любое реальное или кажущееся
противодействие может быть истолковано как вражеское проявление,
спровоцировав перенесение всей тяжести такого отношения именно на
этот образ.

Таким врагом может быть конкретный человек или группа людей, чья
"вина" "доказана", может быть другая национальность, если ее
представители заняли, как мне кажется, мое жизненное пространство,
или другая раса, или другая вера, или другой климат, другая
география, погода или кухня - любая мыслимая форма другого,
отличного от "моего", то есть привычного, пространства. "Мое" всегда
равно привычному, знакомому, испытанному, изведанному. И если
общество или сообщество живет неблагополучно, а значит, его члены
постоянно ощущают беспокойство, ему необходимы "ведьмы", которых
нужно "сжечь", - конкретные образы, на которые можно взвалить все
бремя своей деструктивной реакции.

Активность человека бывает двух видов: действие и реакция. Действие
- это своего рода жертвоприношение самого себя - своего ума, энергии,
нежности, то есть когда отдается лучшее, что имеется.

Реакция - это всегда ответное отражение, как в зеркале. Если то, что
заглядывает в зеркало, враждебно, я защищаюсь, если дружелюбно-я
милостиво улыбаюсь в ответ.

Действие - это всегда творчество и эволюция.

133

Реакция - это приспособление в любом из имеющихся образов
(конформизм, революционность, инволюция). И если конформизм - это
приспособление к имеющемуся в наличии, к уже существующему в
жизни, то революционность - это приспособление самой жизни к моему
"удобству".

Революционность - это активность без благоговения перед хрупкостью
жизни. Я делаю, как считаю нужным. У меня есть образ -проявленный
или туманный - того, что нужно, дабы мне было хорошо. И я начинаю
его воплощать. Мой девиз - цель оправдывает средства. Такой целью
может быть благо всего человечества (коммунизм), благо родственных
мне людей (национал-социализм, фа- шизм), может быть просто
эгоистический мир моего "я" или моей семьи.

Революционность - это всегда хирургическая активность: отрезать
лишнее и пришить недостающее; это всегда рвение без разумения,
рвение, сообразное собственному неразумению.

Революционность реакции - это такое последствие фрустрации,
поражения из-за неудовлетворенного желания, когда человек решается
не ожидать благоприятного поворота судьбы, который отразится в его
душе, как в зеркале, и заставит его улыбнуться в ответ, - он решает
проявить самостоятельность и создать себе тот благоприятный образ,
который отразится в зеркале его души и заставит его улыбнуться в
ответ. Революционер всегда сосредоточен на сугубом "созидании",
конструировании этого благоприятного образа. Как правило,
получается монстр или нечто негармоничное. Монстр обычно пожирает
своего создателя. Негармоничное создание обычно слегка калечит
создателя и убивает его потомство.

Последняя реакция на беспокойство - это инволюция, саморазрушение
и разрушение жизни, самоубийство и убийство живого.

134

Бывает инволюция скрытая, бывает очевидная, бывает вялотекущая, и
бывает реактивная, стремительная.

Как правило, любая инволюция - это маниакальное состояние,
отданность определенному течению в такой степени, что когда
возникает желание выбраться, то сделать это практически невозможно.
Это похоже на ситуацию, когда человек ныряет в поток, о котором его
предупреждали, что он опасен своим бурным течением, так как несет
свои воды к гигантскому водопаду. Человек и верит, и не верит, его
влечет к тому, что граничит со смертью, так как он почти не принимает
жизни. Жизнь для него - это неизбежность страданий и беспокойства,
его манит смерть как иная форма жизни - прекращение страданий и
беспокойства. Он отдается потоку, который становится все более
бурным по мере приближения к водопаду. И вот водопад близок -
человека бьет о камни с чудовищной силой. Он хочет выбраться, но уже
не может.

Не все склонны к инволюции, не все решаются на самоубийство, то есть
убивают себя своими руками. Большинство не могут переступить через
чувство вины за нарушение табу и потому предпочитают опосредованное
самоубийство, как бы не своими руками. Это может быть война, куда
можно отправиться наемником, это может быть алкоголизм,
наркомания или тип садомазохистского поведения (причинение
мучительных страданий жертвам, в результате чего преступника
общество наказывает смертью).

Почему люди избирают такой тип реакции? Как правило, это связано со
значительным опытом отвержения, который испытал или продолжает
испытывать человек. Это может быть психотравма, когда происходит
своего рода вывих сознания, как вывих сустава. Человеку требуется
специальная терапия, чтобы этот вывих вправить. Задача очень
трудная, так как необходимо этот вывих еще и обнаружить, а не просто
его последствия, то есть ложный сустав, который образовался вокруг
невправленного

135

вывиха. Все это спрятано глубоко от глаз посторонних, но зачастую и
от самого человека. Он надежно охраняет от других и от себя самого то,
что вызвало этот вывих, так как даже приближение причиняет очень
большую боль. Вынести ее не хватает сил. Жить с ней тоже почти
невозможно. Она медленно отравляет, как пары ртути. Для такого
человека жизнь означает боль. Он не знает других форм жизни. И он
начинает жить, то есть болеть и приносить боль везде, где ступает его
нога. Вот почему его так неотвратимо влечет в бурный поток,
несущийся к водопаду. И может быть, когда он будет уже у врат смерти
и у него останется лишь мгновение жизни, он сможет только тогда
вступить в борьбу не с жизнью, а с болью. Жизнь уже почти отлетит от
него, а боль будет все еще с ним. И он сможет "понять", что это не
жизнь его мучила, а боль, порожденная несовершенством. И может
быть, он сможет перенести нелюбовь с самой жизни на несовершенство
ее, в том числе и в себе, отвергнуть несовершенство и устремиться к
инобытию, подобно разбойнику на кресте.

136

 



Иуда... Таинственная личность. В чем заключается тайна его
преступления?

Что привлекало людей ко Христу? Прежде всего - сила. Сила власти
над земными силами - болезнью, голодом, одиночеством. Он явил им
силу через чудеса, и они потянулись к Нему, прислушиваясь к Его
странным речам. Он искал Святая Святых не в Иерусалимском храме за
завесой, куда мог входить лишь первосвященник один раз в год, а в их
душах. Своим взглядом Он распахивал их души, и они наполнялись
светом, узнавая в своей глубине Свет Его глаз. Но стоило им отойти от
Него, как тот же свет из вдохновляющего становился беспощадным,
пугающим, казалось, нужно вынести огромную гору... А кто мог
вынести всю тяжесть этой горы?

Христос звал последовать за Ним. Последовавшие стали Его учениками.
Это те, которых интересовала не столько сама сила Его, сколько ее
тайна. Я думаю. Иуда пленился возможностью овладеть этой силой,
управлять ею, но при этом не вынося бездны ее тайны.

Для того чтобы причаститься этой тайне, нужно провалиться в ее
бездну, потерять твердую почву под ногами, почву определенных
убеждений, определенных исторических задач, определенных
взаимоотношений. Кто решится на такой риск и не передумает? Иуда
передумал, отступил, испугался. Оправдал и узаконил свой испуг:
"Бездна нужна не для того, чтобы в нее заглядывать и погружаться, а
для того, чтобы из нее черпать силу, силу для решения

137

весьма конкретных задач. Нужно только крепко зажмуриться, когда
подходишь к ее краю... А когда нацедишь нужное количество, хорошо
возвратиться домой, в мир привычных вещей, сесть в кресло и выпить
чашку чая".

Преступление Иуды в том, что он не отдал себя до конца тайне, бездне
Бога. Бог не лавочник, у которого можно купить нужный тебе товар за
определенную плату.

Помню, в детстве у меня была одна привилегия - раз в год меня
водили в "Детский мир" (самый крупный магазин детских товаров), где
мне покупали то, что я выберу сама, но только что-нибудь одно. После
нескольких мучительных попыток я отказалась от этой привилегии: я
не могла выбрать из десяти плюшевых медведей только одного - они
все меня звали. И как определить, что важнее: "снегурки" (белоснежные
коньки) или набор красок, - для меня было важно и то и другое. Вот
если бы можно было жить в "Детском мире"!

Иуда поступил наоборот: вместо того, чтобы выбрать все, он выбрал
что-то отдельное... Атеизм Иуды - это не отрицание Бога, тем более
Бога той традиции, в которой он вырос, а своего рода усекновение Бога и
попытка манипулировать "этой усеченной частью". Это не просто
греховное действие, это греховное состояние, цепь действий.

Чтобы провалиться в Бездну Бога, нужно не просто балансировать
между доверием и недоверием к Богу, между надеждой доверия и всем
опытом человека, сотканным из разочарований, обид, горечи потерь,
боли, - опытом, сформировавшим жесткую позицию недоверия всем и
каждому.

Доверие такое хрупкое, оно как желторотый птенец, который вечно
голоден, всегда с открытым ртом, в который нужно постоянно кидать
доказательства, что его не обманывают, не отвергают, что его любят.

Доверие должно вырасти и окрепнуть, превратиться в большую и
сильную птицу, которая может совершать длительные перелеты без
пищи, противостоять стихии. Только такая птица чувствует себя в
небе, как дома, в Боге, как в небе. Молодые птицы лишь пробуют себя,
ненадолго взмывая ввысь и тут же опускаясь на землю. Больные и
раненые

138

и вовсе не могут летать. Христос учил своих учеников подлинному
доверию, пребывая вместе с ними. Он был как колодец с ключевой
водой, который всегда под рукой: захочешь напиться - лишь зачерпни
воды.

Но подлинное доверие дается с трудом, и ученики то и дело тонули в
волнах своего недоверия, как Петр в водах Генисаретского озера.

В какой-то момент недоверие Иуды переросло из очередной неудачной
попытки в позицию. А любую позицию нужно оправдывать в своих
глазах и утверждать перед лицом других.

Самая удобная позиция - гуманистическая - видимое бескорыстие
ради блага других, социальное благо, историческое, этническое и т. д. И
рождается знаменитая позиция всех времен и народов - "Цель
оправдывает средства".

А значит, можно отделить кусочек Бога и использовать его по своему
усмотрению. Например, силу Христа. Спровоцировать Его арест, чтобы
Он явил эту силу, доказал Свою Божественность - Иуде, Риму,
синедриону и всем маловерам.

И если так можно использовать Бога, то уж тем более природу и
человека, массы людей.

Вот почему Иуда - это не только историческая фигура, а это еще и
символ личного атеизма любого человека, символ победы недоверия к
Богу, к жизни, оправдывающего и формирующего позицию
манипулирования жизнью в себе и в других в различных масштабах.

Внутри любого из нас живет Иуда, до поры до времени он балансирует
между доверием и недоверием Богу, жизни. Но рано или поздно
недоверие может победить, и это совсем не означает полного отрицания
Бога - на такое не способен даже дьявол. Обычно это усекновение Бога,
дробление целостности, обожествление части - идеологизация жизни.
Идея может быть более или менее сложной, четкой или едва
угадываемой, ясно выраженной или завуалированной.

Но это всегда вивисекция (живосечение) Бога, ущемление Божественной
полноты, покушение на жизнь.

139

Иуда ужаснулся, когда увидел последствия своего покушения, своей
воплощенной идеи - крест на Голгофе, мучительную смерть Христа.
Вряд ли в тот момент он был способен связать воедино эти последствия
и их первопричину - свое победившее недоверие. Но зрелище смерти
Бога на кресте было для него еще невыносимее от осознания своей
причастности делу палачей. Ему, наверное, хотелось крикнуть Христу:
"Ты обманул меня. Ты обманул всех нас. Ты безмолвно обещал явить
миру силу, завоевать всех нас, маловеров, силой, а сам отдал себя в
руки ничтожных людей, позволил им сделать с собой все, что им
заблагорассудится... Я ведь только хотел ускорить события, я хотел,
чтобы Твои безмолвные обещания воплотились, ведь у нас так мало сил,
а у Тебя ее избыток, ведь Ты источник, а мы лишь черпали из
источника. Да, Ты говорил нам, что Царство Божие внутри нас, но я не
нашел внутри себя источника силы, подобной Твоей, я пытался
победить свое недоверие, мне так хотелось верить Тебе, а может, и не
Тебе вовсе, а тому, что Ты обещал явить, я хотел, чтобы это, явленное,
победило мое недоверие, чтобы мне ничего больше не оста- валось
делать, как только принять это. А Ты все время заставлял выращивать
доверие изнутри, на пустом месте. Я так устал. Я так хотел пить, а Ты
говорил: загляни в свою душу и напейся; но это все равно что вытащить
себя самого за волосы из болота.

Ты... Ты все это специально подстроил, чтобы доказать мне и всем, что
я не прав. Ты все время доказывал мне, что я не прав, что бы я ни
делал. Я так устал спорить с Тобой, я не хочу слышать больше Твой
голос..."

Жизнь и преступление Иуды - это не только историческая реальность,
но и образ, яркий образ того, как происходит отторжение человеком его
глубинной воли от источника бытия и к каким трагическим
последствиям для самого человека и для всего мира это может
привести.

Если человек способен остановить Иуду внутри себя, победить недоверие
к Богу полностью, значит, он вступил в вечность.

140

 


В последнее время много говорят о "духовности", вернее, о
бездуховности, подразумевая в противовес этому наличие некой
духовности. Складывается впечатление, что у людей, часто
употребляющих этот термин, весьма смутное представление о том, что
же такое духовность. А между тем это весьма неоднозначное понятие.
Духовность бывает разной природы. Духовность - это своего рода
закваска, которая заставляет бродить или жить всю массу теста. Все в
человеческой истории, что возвышается над обыденностью, великое
прекрасное и великое ужасное, имеет в своей основе духовность или
энергетику той или иной природы: духовность демократических
завоеваний Америки, духовность инквизиции, духовность фашизма,
духовность Ренессанса, духовность советского периода истории. В основе
всех этих событий, процессов - духовность, но как различна природа
этой духовности.

Еще в Писании сказано о необходимости различения духов. Я полагаю,
что все воздыхания последнего времени о некой духовности основаны на
представлении о наличии идеальной духовности, которое, скорее всего,
проистекает от выведенного из евангельских истин понятия
святодуховности. Что же такое святодуховность - тема для отдельного
разговора. Стоит добавить, пожалуй, лишь несколько слов для ясности.
Существует в иерархии мироздания и

141

иерархия духовности как совокупность духов, сил или энергий. В этой
иерархии святодуховность, или Дух Снятый, занимает высшее
положение. Отсюда следует, что существует и "низшая духовность".

Поговорим теперь о духовности советской. Советская история началась с
гуманистического импульса в умах и душах революционно настроенных
людей задолго до конкретного воплощения. Для остроты восприятия
темы о духах нашего времени оставим в покое политический,
социальный, культурный и экономический факторы. Сосредоточимся на
духе.

Итак, исходный импульс советской истории - это гуманистические
представления революционеров. Гуманизм как определенная система
ценностей является порождением эпохи Ренессанса. В самом начале
гуманизм был христианским. Его содержанием было освобождение
творческих сил человека от излишней скованности и приниженности.
Идеализм средневековой концепции построения Царства Божьего на
практике оборачивался экстремистскими методами ее воплощения.
Человек в этом процессе был скорее материалом, не самоцелью. Такое
опосредованное участие исключало или ущемляло свободную волю, а
значит, и творческую активность человека. Христианский гуманизм
стремился уравновесить экстремизм Средневековья; в истории,
отметившей новую эру рождением Богочеловека, не должно было быть
принижения человека. Однако очень скоро гуманизм утратил
богочеловеческое равновесие. Значение человека стало конкурировать со
значением Бога, а затем и перевешивать. И, найдя другое для себя
основание в природе мира сего, уже в постренессансную эпоху родился
чисто атеистический гуманизм.

Русские революционеры были разными людьми - встречались среди
них и атеисты, и люди верующие, но в целом гуманизм русских
революционеров был светским, лишенным религиозных корней. Он был
овеян определенной романтикой, и основной его темой являлась
справедливость:

142

компенсация несправедливости, завоевание справедливости,
справедливость почти любой ценой; в дальнейшем это переросло в
принцип - цель оправдывает средства. Тема справедливости не была
случайной. Прежде всего в ней чувствуется национально-культурное
наследие (национальное следует понимать не как зауженно русское, а
как широкое, синтетическое, российское) - это любимая "народная"
идея, идея о "несправедливой приниженности нравственно чистого
народа". Это своего рода неизжитый комплекс вины за крепостное
право, за рабство, отмененное всего лишь сто с лишним лет назад. В то
время как Кьеркегор писал, что "человек качественно отличается от
других животных видов... тем, что личность, единичный, выше рода"
(полагая основной задачей человека как личности "возвыситься над
множеством"), в России существовало буквальное рабство. Такое
положение дел создавало внутреннее противоречие между идеальным и
реальным и производило колоссальное психологическое напряжение.
Этот skeleton in the cupboard (англ. "скелет в шкафу") придал излишнюю,
а может, во многом и ложную патетику самому понятию народа. Было
понятие о том, что народ - это совокупность личностей, ярких,
представительных, личностной аристократии, независимо от сословной
принадлежности, куда входили и дворяне, и крестьяне, где
единственным критерием мог служить только творческий дух. Но такое
восприятие народа не привилось в массовом сознании, а для тех, кто об
этом задумывался, стало популярным представление о народе как о
совокупности людей, которые живут хуже, чем я, или о патриархальном
народе, то есть народ воспринимался как рое- вое начало.

У темы справедливости, конечно, были и социальнобытовые причины, и
причины личные, психологические, которые можно весьма обобщенно
свести к вопросу, почему люди в силу определенных внутренних
оснований предпочитают жить не здесь и сейчас, а в неком
сконструированном ими самими будущем, причем весьма

143

относительном, еще без четко прорисованных стен на фундаменте,
мысленно заложенном в землю.

Борьба за справедливость постепенно стала принимать экстремистские
формы. Политическая речь Ленина - это "ругачая" речь, в которой
превалирует пафос ругани, импульс раздражения.

Хозяевами земли были объявлены плебеи, то есть люди с железными
жилами и ограниченным сознанием. Аристократ в такой ситуации не
мог себя почувствовать хозяином положения, ему следовало бы тогда
деградировать в состояние "железных нервов", а это состояние
плебейское, грубое. Я имею в виду не аристократию выучки и
происхождения, а аристократизм восприятия мира, состояние
универсального интереса, открытости, это не интерес к чему-то
отдельному, а ко всему, что присутствует в мире. Такой интерес
уничтожает агрессию. У большинства же людей есть только фрагменты
интереса, что порождает неконтактность с другими людьми,
носителями других фрагментов интереса, а это и есть начало войны.
Быстро начавшийся процесс репрессий в течение довольно короткого
времени способствовал вымыванию мозгов из большевистской партии и
окружения, на которое она могла опираться.

Теперь непосредственно перейдем к распознаванию духов, порожденных
данной борьбой, так как это наиболее верное средство к постижению
реальности, ибо все остальное либо мифологизация, либо идеологически
подготовленная версия революции, а портреты вождей - как
наскальные изображения, да и то искаженные.

Один из самых сильных советских духов - это дух агрессивности.
Агрессия -это гипертрофированная форма защиты. Необходимость
защищаться возникает под действием двух факторов: первый -
объективный, наличие угрозы в несовершенном мире, второй -
субъективный, чувство собственного несовершенства, хрупкости,
которая нуждается в замкнутом, огороженном пространстве.
Совершенство не нуждается в защите, потому что не боится

144

агрессии со стороны несовершенства. Несовершенного боится только
несовершенство, и чем больше степень несовершенства, тем более без
разбора оно всего боится. Переживание ненадежности жизни - самое
большое человеческое страдание. Поэтому большинству людей нравится
жестокость и жесткость по отношению к другим, это приравнивается к
наведению порядка. На фоне экономического благоденствия - это
агрессия, с которой можно жить, а на фоне разрухи такое наведение
порядка превращается в необходимость для этого большинства.

Одна из причин победы большевистской революции заключалась в том,
что это была победа жесткой, узкой доктрины над первобытным хаосом
зарождающегося плюралистического, а значит, открытого общества
начала XX века. Это был действительно хаос - хаос идей,
представлений, культурных и духовных тенденций, именно хаос, то есть
некоторое беспорядочное смешение и неупорядоченное движение, так как
страна только начала освобождаться от жесткой самодержавной
доктрины. Конечно, изнутри этого хаоса трудно было разглядеть его
позитивный смысл. У большинства людей отсутствует историософское
видение, способность взглянуть на события с высоты птичьего полета,
а есть только ужас от того, что хаос может все смести на своем пути.
Таких людей оказалось немало. Результат - победа жесткой, узкой
доктрины, логически обоснованной, исключающей открытые вопросы.
Именно поэтому более других пострадала интеллигенция, ибо открытые
вопросы являются предметом ее внимания.

По существу, это была победа узкой, логически замкнутой доктрины,
избавляющей от необходимости личной ответственности каждого
человека в решении вопроса, в чем смысл жизни. Все стало яснее ясного.
Смысл жизни в том, чтобы построить "наш новый мир", в котором "кто
был ничем, тот станет всем". И никаких вопросов -зачем, почему,
никаких вопросов, в ответ на которые нельзя отдать конкретное
распоряжение, никаких вопросов, ответ на которые может быть
неоднозначным по своей сути.

145

Доктрина была настолько узкой, что у большевистской партии не
нашлось достаточно вразумительной программы, кроме необходимости
завоевания власти. Не потому ли на протяжении истории у партии не
раз возникала необходимость менять курс в соответствии с
существующей ситуацией, не потому ли в нашем законодательстве не
существовало определения, что такое "антисоветский"? Определение
"советский", означающее того, кто железной рукой держит власть и
устанавливает порядок, как-то не состыковывалось с не умершим еще
гуманистическим романтическим пафосом. Налицо было
несоответствие, как у "старых большевиков": воля - чистая, а дела -
грязные.

Узость доктрины вызвала строгую необходимость отмежеваться от
всего остального мира, не оставляя при этом надежды в дальнейшем,
окрепнув, переделать весь мир на свой лад (лозунг о мировой
пролетарской революции).

Так родился дух советской агрессивности. И когда внешняя угроза
перестала существовать после победы над интервентами и Белой
гвардией, дух агрессивности потребовал себе пищи, и тогда появилась
угроза внутренняя - контрреволюция, а затем и незримая - враги
народа. Врагами народа мог быть кто угодно, а в дальнейшем, наверное,
и что угодно - интеллигенция, военные, евреи, врачи, нацмены
(представители любой национальности) - все и всЃ, к чему можно было
предъявить обвинение по существовавшей в уголовном кодексе СССР
статье об антисоветской агитации и пропаганде, при отсутствии
определения, что такое "антисоветский". Образ врага - это своего рода
утешение, спасение от черной бездны, в которую все рушится и нет
виновного. Эта ситуация очень напоминает Средние века, когда царила
жестокость по отношению друг к другу и в то же время люди мечтали о
"граде Божьем".

Советская агрессивность была всегда направлена в обе стороны - вовне
и вовнутрь. Было одно исключение, когда недоверчивый Сталин поверил
Гитлеру в 1939 году, признав, вероятно, что-то родственное в
агрессивности

146

узкой, суперзамкнутой доктрины фашизма. А так, на протяжении всей
советской истории у нас были большие и малые враги, среди них
периодически оказывались и бывшие друзья. Эта агрессивность
постоянно поддерживалась гонкой вооружения и идеологическим
воспитанием, которое покоилось на трех китах - неоспоримых
преимуществах нашей жизни вплоть до чистого вымысла, намеренном
сгущении красок, вплоть до искажения событий, касающихся всякой
иной жизни, а также шпиономании. Такое селекционное воспитание не
могло не дать плодов: для многих советских людей агрессивность стала
формой мироощущения - агрессивность в личных отношениях, во
всяких второстепенных человеческих контактах, в творчестве, в способе
думать.

Дух агрессивности породил не менее значительный для нашей жизни
дух репрессивности. Репрессии в нашей стране приняли форму
упреждающего удара - пресекать гораздо суровее, чем требовала сама
существующая причина, пресекать по одному только подозрению о
возможности существования причины. Особенно четко просматривается
это в двух областях нашей жизни - в медицине и в воспитании. В
нашей медицине глубоко укоренились шоковые методы лечения -
особенно это видно на примере психиатрии и онкологии: инсулиновые
шоки, химиотерапия, хирур- гия, облучение - все это более популярно,
чем терапия щадящая, связанная с продолжительным уходом. Или
другой пример: попробуйте заикнуться о том, что аппендицит нужно
лечить, а не вырезать. У большинства наших врачей четко
выработанный стереотип: единственный способ лечения аппендицита -
хирургическое вмешательство. А ведь это вещь не невинная.

В воспитании дух репрессивности имеет еще более уродливые формы.
Одна воспитательница детского сада рассказывала с явной гордостью о
своей "педагогической находке", позволившей ей добиться
безукоризненной дисциплины: она за провинность одного наказывала
всех, и со

147

временем дети стали следить друг за другом сами. Сразу после
института я два года работала в школе. В соседнем классе со мной
трудилась учительница, которая позволяла ученикам, первым
выполнившим задание, следить за дисциплиной остального класса,
составлять для нее список ребят, занимавшихся списыванием. А в
самой школе были созданы дисциплинарные батальоны из учеников,
каравшие, с позволения старших, нарушителей на переменах. У них
отбирали дневники и заносили в "черные" списки, которые
зачитывались на общей линейке.

Во время психологических консультаций родителям, находящимся в
конфликте с детьми-подростками, я обнаружила, что чаще всего
родители называют следующие приемлемые для себя в этой ситуации
средства борьбы с непослушными - милиция, психиатр и...
гинекологическое обследование для установления девственности своей
дочери. И надо заметить, что во всех этих случаях люди действуют по
своей воле.

Весьма могущественным духом советской действительности является
дух обобществления - он воплощается весьма разнообразно, но по сути
это всегда воля к усреднению, выравниванию, разрушению
индивидуальных особенностей (как будто можно сохранить
индивидуальность, разрушив ее индивидуальные особенности), иными
словами - посягательство на личность. Дух обобществления - это
атеистическое представление о справедливости, понимаемое как
усредненное тождество на горизонтальном уровне. Теистические
воззрения связаны с уровнем вертикальным. Согласно теистическим
представлениям, люди не могут и не должны быть равны между собой,
как на горизонтальном уровне, так и на вертикальном. Они могут быть
равны только пред Богом, то есть абсолютно всем дается возможность
для святости, для достижения совершенства. Качество совершенства
всегда одной природы, а формы проявления могут быть весьма
разнообразны. Это означает

148

неравенство людей на горизонтальном уровне. Да и диапазон
возможностей всегда разный, что свидетельствует о неравенстве и на
вертикальном уровне.

Усредненное тождество, называемое в советской действительности
равенством, - это одинаковые люди в одинаковой одежде, с
одинаковыми представлениями, живущие на одинаковой жилплощади,
одинаково работающие за одинаковую зарплату. Правда, практические
соображения заставили отойти от "уравниловки", но дух ее в сознании
сохранился как идеальная норма.

Дух обобществления весьма враждебен к личности, к самому
существованию личного в противовес серой заурядности и ко всякому
проявлению личностного. У нас всегда не любили личную жизнь, у нас
был примат общественного над личным, у нас не любили личных
заслуг, личной собственности, личных усилий - ко всему этому было
отношение, как к грязному белью, которое надо прятать, когда
приходят гости. Жизнь была коммунальной, частной жизни не было,
каждый мог влезть в личную жизнь другого запросто, по-партийному.

Общество стремилось подавить личность, начиная с детского сада.
Детский сад, школа, армия, нормы ГТО, прописка, возможность сделать
карьеру только при условии вступления в КПСС, возможность
поступить в аспирантуру только при условии сдачи экзамена по
марксистско-ленинской философии, даже если вы собираетесь стать
врачом, а не философом, и многое, многое другое, - все это, вместе
взятое, было направлено на усреднение личности, как будто возможно
воспитать личность без права и возможности реального выбора.

Усредненная личность есть личность очень несвободная, ибо исходные
данные свободы - возможность неповторимого пути. А с усредненной
личности всякую неповторимость пытались снять, как стружку. И если
личность смирялась с этим, то от личности оставался только
полуфабрикат. Сейчас в такого рода "смирении" пытаются найти

149

оправдание за свою глухоту к преступлениям. У нас любят восклицать:
"Мы не знали о тех ужасах, что у нас творились". А разве вы очень
хотели знать? "Нас обманывали". А разве вы не сами безоговорочно
верили? "Нас унижали". А разве вы предпринимали что-нибудь, чтобы
защитить свою честь? Конечно, нельзя от людей требовать героизма,
тем более что в те времена каждого человека рассматривали словно в
лупу, словно он под следствием. Даже эротика советского периода носит
причудливый характер. Условно ее можно назвать эротикой санаторных
домов. Одиннадцать месяцев в году человек - "стахановец", а на
двенадцатый - стыдливый шалун в доме отдыха. Его секс подобен
поведению человека, который только что лишился девственности, - у
него много сдержанности, мало "техники", а перевес чувств создает
впечатление целомудренного отношения к партнеру.

Духи насильственного объединения, породившие скученность
коммуналок, сделали и семью, эту ячейку государства, больным
органом. Нормальных семей почти не было, хотя разводов было меньше,
но не потому что люди хотели жить вместе, а потому, что люди
отдавали себя во власть более сильных духов аскетической
коллективизации.

Был великий страх непослушания системе, который поглотил малые
страхи. Достаточно было подчиниться системе, и человек освобождался
от всех малых страхов. Сталин - это аккумулятор страха, при нем
страх стал "праздничным", он так напугал, что даже вызывал любовь у
советских людей, потому что человеку нравятся сильные чувства, а
страх как раз одно из самых сильных чувств, испытываемых
человеком. Через страх воспитывалась вера. Коммунистическая
идеология имеет все атрибуты религии - страх, аскетизм, лицемерие.
По мере ослабления страха уменьшалась и вера. При Брежневе этот
страх стал привычным опасением, как домашний бульдог. Человек
знает, что эта собака страшная, но она уже приручена. Звериный
страшный оскал страха был только при Сталине.

150

Конечно, не все люди одинаковые, и у нас есть герои, которые в
чудовищных условиях сохранили и отстояли личностное достоинство.
Именно благодаря этим людям в стране началось медленное движение
обновления, это они удержали телегу на краю пропасти - А. Сахаров, А.
Солженицын, генерал П. Григоренко, А. Марченко, Л. Богораз, отец А.
Мень и многие, многие другие, в том числе никому не известные
подвижники, в разных областях и каждый по-своему.

Я прочитала самое значительное из произведений А. Солженицына,
"Архипелаг Гулаг", кажется, в 1975 году, когда оно было издано на
Западе и с большими опасностями переправлено в Союз; получила книгу
на короткое время и читала запоем. В то время находились люди,
которые хранили и давали почитать эту книгу, служившую своего рода
эталоном антисоветскости, за одно ее хранение грозили репрессии.
Существовало такое определение -"хранение с целью распространения".
Находились все же люди, которые искали знания, правды, кто
политической, кто исторической, кто научной, кто духовной. Они
создали контрреальность, где была предпринята попытка защитить
часть внутреннего мира человека, которую травили и выжигали. Они
создали некое контризмерение, где могли находиться люди, которых
существующая действительность исторгала и преследовала.

Большинство же людей позволяло с себя снимать личностную стружку,
становясь рабами. Были рабы, которые любили своих тиранов, потому
что тяжело брать ответственность за свою собственную жизнь; были
люди, которые жили и трудились, как рабы, с затаенной, почти
неосознанной ненавистью к хозяину, к государству, к "слугам народа".
А рабский труд - это самый непроизводительный труд, труд, за
который не несешь ответственности, так как ничто никому не
принадлежит. Люди не работают, а функционируют, формально
исполняют свои обязанности и тогда, когда кладут асфальт, и собирая
самолет, и делая операции.

151

Такое селекционное воспитание дало соответствующие плоды.
Большинство наших людей сохранило лишь "личностные атавизмы" в
виде амбиций и в виде зуда иметь большой товарный выбор. Чаще всего
это единственные личностные характеристики в общей массе людей.

Воплощенный дух обобществления обернулся неуважением людей друг к
другу, доходящим до буквального хамства и чудовищного
непрофессионализма: у нас работают врачи с профессиональным
образованием, но не профессионалы, у нас работают учителя с
дипломами, но без реальных умений. У нас ужасающе
непрофессиональны политики и журналисты (за очень редким
исключением), у нас очень непрофессиональное телевидение, когда ему
нужно не исполнять идеологический заказ, а просто работать для
зрителей, - это особенно очевидно, когда пытаются создать на
американский лад шоу-бомонд. Но если в Америке все работает - от
прачечной до визажистов, то у нас много чего еще не срабатывает, и
потому получается опереточный бомонд, слишком видна печать
забитости и нищеты. Наши женщины часто выступают в платьях не
для сцены, скорее это одежда для дорогой проститутки, которая
принимает клиентов, оно по-своему красиво, но не красотой для сцены.
Или актриса с бледно-зеленым лицом трясущимися губами читает
Ахматову, тогда как поэзия Ахматовой - это поэзия гордой женщины.
Живя в советское время, она тоже чистила картошку, но она чистила ее
с той статью, которую получила в несоветское время. Даже воры в
законе сейчас не профессионалы, потому что поменялась структура
криминального мира. Эту картину дополняет обилие экстрасенсов -
диких, полуобразованных людей, за деньги манипулирующих своими
навыками, которые "Исцеляют", как шахтер киркой работает.

Когда нет правил игры, то люди представляют собой жалкое зрелище -
все это "импровизация" нетворческих людей и потому - хаос.
Импровизация - это хорошее знание правил, когда они не подавляют,
словно они в

152

крови, как знание языка, когда говоришь, будто знаешь какие-то
правила.

Эта ситуация отягчается духом рабского отношения к труду и духом
мстительности. Общество состоит из рабов, которых наплодила
тоталитарная система. Освобожденные рабы не могут заниматься
предпринимательством, они либо собираются в шайки и работают на
хозяина, либо впадают в состояние комы или депрессии. Их невозможно
вдохновить, они ждут сильной руки, которая бы "вытерла им сопли",
построила в стройные ряды и повела снова к "кормушкам". Поэтому
ставку надо делать на тех, кто не утратил дух свободы, а для
остальных нужна социальная программа. Это также важно и для тех,
кто еще не научился быть свободным, но уже отвык быть рабом. Мне
кажется, сейчас можно делать ставку и на женщин, в советское и
постсоветское время образовался некий "подвид" умных женщин,
способных к созидательному действию.

Дефицит мужского духа в наше время, духа действия, - это также
эффект советской власти, при которой собственно действие, любое
действие, расценивалось как антисоветское, потому что нужно было
только реагировать, только исполнять предписание; членам политбюро
было предписано одно, а простым людям - другое, но те и другие
"действовали" и говорили только "по протоколу". Культивировалась
система предписанных реакций, потому так сложно сейчас: ведь свобода
строится на вырастании из реакции в действие. Между тем наш бизнес
- это тоже реакция, реакция на агрессивную среду, именно поэтому он
полукриминальный и единственным способом выяснения отношений
становится убийство.

Все это создает постоянную угнетенность, которая психологически
разрешается вымещением на других. В нашей стране это приняло
уникальную форму "дедовщины"; имеется в виду не только армия, это
все сферы нашей жизни, когда любой при первой же возможности
вымещает на любом же, попавшем под руку, за унижение всей своей

153

жизни, но везде со своей спецификой: на почте, в прачечной, в больнице,
на железной дороге, в городском транспорте. У нас страна народных
мстителей, партизан, карающих друг друга. Люди очень страдают,
когда на себе ощущают мстительность других, но это не мешает им
отвечать тем же любому, встретившемуся на пути.

Еще один очень важный дух нашего советского бытия - это дух
однозначности восприятия. Масса усредненных лиц привыкла жить в
четко очерченном пространстве, лишенном сакрального элемента
таинства жизни. Все в этом пространстве конкретно, материально и...
однозначно. У наших людей существует черная и белая психология: если
некто не друг, то он - враг, которого нужно ненавидеть; если сейчас мы
живем хорошо, то, значит, в прошлом году жили плохо, ведь эту жизнь
мы зачем-то завоевывали. А если сейчас мы живем плохо, то, значит,
раньше, когда-то, до революции, жили хорошо. Хотим жить только так,
как раньше! Создается впечатление, что у таких людей сохранилась
всего лишь одна извилина и движение мысли возможно лишь по
прямой, в ту или иную сторону.

Все эти духи не являются порождением советского времени, но именно в
советское время они приняли законченные формы, тела и
сгруппировались именно в таком составе, и тот, кто открывает свою
душу этим духам, становится советским, в самом худшем смысле этого
слова. Идеальное советское, связанное с гуманистическим устремлением
к всеобщей справедливости, умерло, осталось лишь атеистическое
советское. И если мы хотим изменить нашу жизнь, надо избавиться не
от одного из этих духов, а от всех вместе.

Октябрь 1993 г.

154

 


Человечество, в лучшем своем проявлении, движимо жаждой истины.
Но в каждом конкретном человеке она реализуется по-разному. И
наверное, глубина и качество этой жажды определяет сферу ее
выражения.

Райнхарт Лаут пишет статью "Что говорит нам сегодня Достоевский" и
называет Федора Михайловича пророком; некоторые авторы,
комментируя эту статью, обращаются к прогнозам Шпенглера о
будущем России. Все это на первый взгляд заслуживает самого
пристального внимания. Но...

Почему, чтобы разобраться в современной нам ситуации, нужно
вспоминать о Достоевском? Я бесконечно чту глубину идей Ф. М.
Достоевского, и для меня бесспорно прорастание этих идей в
современности, но я против упоминания его имени в данном контексте.
Слишком диалогичен Достоевский, слишком много у него можно найти
и за, и против по любому вопросу. Мне кажется, надо подумать, что
каждый из нас может сказать сегодня сам. Причем это высказывание
не должно походить на несбыточные мечтания, на экстраполяцию в
бесконечность понравившихся нам идей. Как правило, это приводит к
паразитированию на чужом мировоззрении, подтачивая возможности
выработать целостность собственного.

155

Мы призваны в этот мир, чтобы не просто составить мнение о нем, но
преобразить его. Это преображение не должно быть внешним.
Природный мир достаточно гармоничен, утилитарное отношение к нему
оборачивается экологическим кризисом. Наша задача - преобразить
мир человеческих взаимоотношений, мир богочеловеческих отношений;
именно катастрофы этих "миров" отзываются страшными диктатурами,
тоталитаризмом, убийствами, предательствами, монологами вместо
диалога, разобщенностью, равнодушием, безумием - духовной
пустыней. Все это Достоевский провидел, а мы увидели. И надо
выработать не теоретически правильную позицию, а экзистенциально
обоснованную, которая бы проходила через центр бытия, через центр
личности.

В наше время важно не просто определить ситуацию как кризисную,
важно понять, в чем выражается этот кризис, какое отношение он
имеет к общечеловеческой истории, каков выход из него. И начать
важно с глубинных пластов человеческой жизни, с его
душевно-духовных основ, ибо наш каждодневный мир лишь проекция,
воплощенная форма духовно-душевной экзистенции человека.

Мне очень нравится прозрачное и в то же время емкое определение
Григория Померанца о том, что такое русская культура. "Русская
культура означает думать о Боге и говорить по-русски". Фраза быстро
стала крылатой, сейчас ее уже очень многие повторяют. Для меня она
стала своего рода системой координат для размышления об одном из
аспектов самопознания - о моей национальной принадлежности.
Правда, национальное сейчас очень часто сужается до этнического,
почти до племенного уровня. Для меня национальное - это скорее
культурное и языковое пространство. Что же это за таинственное
пространство - язык, на котором я говорю и думаю? Русский язык -
это водная гладь, на которой проступают откуда-то из глубины знаки,
выражающие определенный образ мышления - менталитет, как
принято сейчас выражаться.

156

Соответственно любой язык - это зеркало национального или, лучше
сказать, определенного менталитета.

Русская культура входит в великую европейскую коалицию культур. Но
есть существенное отличие русского языка от языков
романо-германской группы, языков, на которых говорят ведущие
культуры Европы. Это языки, в которых основополагающую роль
играют глагольные структуры. Действие - вот ключевое понятие
такого образа мышления. Русский язык - это язык главным образом
номинативный, то есть называющий предметы, явления, качества,
состояния, действия и т. д. Основой такого образа мышления является
созерцание или просто наблюдение. Конечно, это не означает, что все,
кто говорит по-русски, - созерцатели, а те, кто говорит по-немецки или
по-английски, - деятели. Просто доминанта национального образа
мышления является одной из формирующих личность и характер
любого конкретного человека. Каждый человек рождается в
определенное время, в определенной точке пространства. Его сознание
отпечатывает все, что он видит и слышит вокруг. Так начинает
складываться его мировоззрение.

Что же такое русское мировоззрение или миросозерцание? Прежде всего
- это российские просторы. Причем, чтобы ощутить это, не обязательно
быть путешественником или сельским жителем. Песни, стихи, картины,
и не обязательно в подлинниках, а даже плохого качества репродукции
в учебниках, географические карты - все это формирует представление
о бескрайних просторах, о такой удаленности границ - вплоть до
ощущения их отсутствия.

Такая масштабность пространства воспитывает чувство
растождествления с конкретной почвой, к тому же нет определенности
ни географической, ни политической, ни духовной. И все это не столько
имперскость, сколько беспочвенность. Какая-либо другая нация,
которая живет в замкнутом географическом пространстве, четко знает
свои границы. В России же нет постоянства: то Средняя Азия

157

наша, то нет, так же Кавказ, Польша и т. д. Неопределенность
географическая способствует формированию духа беспочвенности. Никто
из народов не говорит о своей стране: "Эта страна", "Надоела мне эта
страна" и т. п. Такие слова являются психологическим рефреном для
многих людей, живущих в России.

Россия - это особое место; я бы сказала, это патологическое место
свободы. Никто из народов мира не дерзнул на такую свободу от Бога,
как Россия. Это странное место, как черная дыра, это возможность, а не
реальность. Русские люди могут проявляться только в духовности, но в
материальной реальности - нет. Психологически такое состояние
сознания можно объяснить тем, что когда-то "на глазах" у молодого
государства, коим была Русь, рухнула Византийская империя, что
можно сравнить с гибелью родителей на глазах подростка, такое
потрясение и обусловило чувство растождествления с конкретной
почвой, породило переживание бездны, в которую все рушится, и
одновременно определило устремление к поиску смысла - именно
поэтому наша страна богата на идеи, а на налаженное производство -
нет.

Русскость - это открытость, и очень символично, что именно здесь, на
Руси, был установлен Сергием Радонежским праздник Святой Троицы,
которая несет в себе дух диалогического единства. Культура Троицы -
самая неукорененная вещь в сознании и на Западе, и на Востоке;

если бы она укоренилась, не было бы такой раздробленности и вражды
в мире. Сознание, принимающее разные ипостаси Бога, не может воевать
с разными представлениями об истине. Если Бог может быть так
парадоксален в Своем Единстве, то так же может быть парадоксальным
проявление истины. Христиане признают этот догмат, но не
переживают. Заслуга Сергия в том, что он укоренен в этом, потому так
силен импульс, данный ученикам, но в России он еще не пережит, слабо
интерпретируется, в лучшем случае как дух Пятидесятницы.

158

Сам догмат о Троице - Византийское порождение. Святые Отцы,
которые хорошо знали греческую культуру, но были христианами,
сделали прорыв к пониманию, что есть вещи неслиянные и
нераздельные. Культура греческого познания и чисто иудейского
духовного устремления к спасению и дала фантастический плод как
учение о Троице. Греческая философия и христианская идея различны
сами в себе, но Отцы Церкви синтезировали их, в результате чего и
возникло понятие неслиянности и нераздельности. Догмат существует,
но тринитарного сознания нет, потому что переживание от просто
принятия сильно отличается. А людям свойственно принимать, но не
отдаваться, и, принимая высокую идею, человек далеко не всегда
становится ее носителем. Потому так важно отдаться духу диалога, для
чего необходимо преодолеть ограниченность родового мышления. Бог не
должен быть родовым идолом. Истиннее представление о Боге как о
бездне.

Национализм - это тип родового мышления, способ
аутоидентификации "я". Ребенок, делая первые шаги в жизни,
обнаруживает некое "злое" сопротивление в жизни. Сопротивление
предметов, о которые он ударяется, сопротивление людей, которым он на
улице доверчиво глядит в глаза, а они не улыбаются в ответ, и многое
другое. Чувства ребенка обобщаются в понятие о наличии "зла" -
некоего мира, который живет отдельной от него жизнью, и с ней, с этой
жизнью, нельзя слиться. Итак, в сознании образовались две некие
области, две своего рода бытийственные категории: одна- там, где я и
все, что мне не противоречит, и вторая - там, где сосредоточено все,
что со "мной" не соединимо (и люди, и предметы, и явления).

Позднее, когда ребенок знакомится с нравственными критериями добра
и зла, ему внушается, что добро предпочтительнее зла и, следовательно,
он должен быть добрым, жить в мире добра. Очень редко
воспитательный процесс развивается без искажений - так, чтобы
ребенок мог усвоить не механическое отношение и отнесенность к

159

добру, а активно волевое. Вот почему, даже когда ребенку в случае
провинности говорят "ты злой", он часто воспринимает это не как
откровение о наличии зла в нем или о своей причастности ко злу, а как
проявление враждебности к самому себе, напоминание о существовании
некоего мира оппозиции.

В сознании маленького человечка происходит своего рода
интерференция, наложение двух понятий - понятия мира, который мне
не принадлежит, то есть мира, со мной не соединенного, и понятия
нравственного зла, так как одно фактически исключено из моей жизни,
а другое должно быть исключено. В результате такой интерференции
рождается психология местной ограниченности, и в сознании может
укрепиться архетип: "Все, что мое, -то хорошо, а не мое - плохо". Если
сознание не развивается, не расширяется, то это обобщение сохраняется
на всю жизнь, является основой, на которую накладываются все краски
жизни.

Национализм (не как констатация национальных особенностей
индивидуального типа культуры, а именно воинственный национализм)
является как раз таким типом сознания, сознания, в котором "я" и мой
род сливаются с понятием добра. Отталкиваясь от некоего основания,
человек выводит понятие зла в другом "я" и другом роде.

Проблема агрессивного национализма существует во всем мире.
Человечество в основной своей массе не преодолело ограниченности
родового типа мышления.

Взять для примера хотя бы такую форму устного народного творчества,
как анекдоты, - как много в них национализма! Французы
подсмеиваются над англичанами, англичане над французами, русские
над чукчами, украинцы над русскими и т. д. А ведь это самая
безобидная форма национализма.

Высмеивают не просто глупость как таковую, а именно неразвитого
чукчу, не просто скупость, а жадного болгарина. Если вычленить зло в
чистом виде, тогда его легко

160

заметить и в самом себе, но этого человек не хочет, и потому
национализм удобен, он нужен человечеству, как нужен чердак для
того, чтобы в нем складывать всякий хлам. Проблема национализма
-это проблема не личной, а чьей-то еще ответственности за
существующее в мире зло. Как хочется человеку быть всегда ребенком и
воскликнуть: "Я только что пришел в этот мир, а вы тут уже без меня
столько натворили". Понятие "вы" меняется в зависимости от
географии. Это и евреи, которые распяли "нашего" Христа, и русские,
которые везде совались со "своим" коммунизмом, и немцы, которые для
многих до сих пор еще фашисты.

Самая сильная страсть человека - страх. Советская тема для
журналистов на Западе была настоящей "кормушкой", потому что эта
тема работала на страх: "Вот придут люди из Советского Союза и все
ваши хорошие дома и отели разрушат". Это был рычаг для воздействия.
Безнадежность чужого эгоизма угнетает и вызывает страх у людей как
при личностном взаимодействии, так и на уровне взаимодействия
народов. Демократия хороша тогда, когда все демократы, но стоит
одному быть недемократом, как автоматически создается почва для
насилия. Поэтому демократия - это всегда только процесс;
"осуществившаяся демократия", как в Советском Союзе, - это
тоталитаризм. Демократия, как более широкое поле действия для
эгоизмов многих, противостоит тоталитаризму, как полю действия для
эгоизма одного или одной партии. Демократия защищает большинство
от безумия меньшинства. Само реализованное стремление к демократии
и есть собственно демократия.

Мы долгое время жили в тоталитарном "коммунальном" обществе,
находясь под прессом партийной элиты. Как бывает в коммунальной
квартире, соседи из-за долгой совместной жизни привыкают друг к
другу и при расставании чувствуют, что их жизнь как-то обеднела, но
есть и

161

такие, которые совсем не породнились и расстаются с озлоблением.

Если это сравнение перенести на взаимоотношения между народами,
населявшими нашу страну, то можно проследить некоторое
психологическое сходство. Национальность у человека - это такая же
данность, как его физическое тело; и человек не должен ее угнетать.
Нация - это больше чем просто племенная гордость, это самосознание,
умение трезво видеть свое отображение в зеркале истории.

Наша Россия - как сильный сосед, превосходящий других как в
физическом смысле, так и в духовном. В России есть центр тяжести,
притягивающий разные народы. К примеру, Украина не может
изменить свойство России быть центром Евразии, ибо это составляет
миссию именно России. У Украины другая роль. Но она долго может
страдать комплексом младшего брата, которому приходилось
донашивать одежды старшего. Чтобы развиваться, ей нужно найти
свою уникальную роль. Если она не примет своей уникальности, то
будет обречена "гнаться" за Россией, мерить свои успехи успехами и
неуспехами России.

Каждый народ имеет свой "эпитет". Эпитет Украины - богатая, но не
великая. Белоруссия смотрит на Украину и иногда заражается ее
настроениями, но врагом она никогда не станет. Просто в зависимости
от ситуации будет подчеркиваться либо что они БЕЛОрусы, либо что
они белоРУСЫ. Прибалты - это те соседи, с которыми можно и нужно
торговать, но они более похожи на непороднившихся соседей, у которых
можно занять соли, но с обязательной отдачей; а в гости их звать, по
всей видимости, не стоит. Напротив, с Грузией Россия должна дружить.
Брак Грибоедова с Ниной Чавчавадзе - знаменательный союз. Русские
поэты всегда "дружили" с Кавказом, там "выросли" многие наши поэты.

Армяне, грузины - культурные народы, поэтому соприкосновение с
ними может быть не только на уровне рынка, но и на уровне
менталитета. К прибалтам может быть

162

симпатия скорее на уровне культуры быта. На уровне менталитета есть,
впрочем, линия связи с Литвой - Ю. Балтрушайтис олицетворяет собой
эту связь, также Чюрленис, Карсавин. Подобные размышления можно
распространить на всех наших соседей, но главное, что хотелось бы
выразить, это то, что форма, в которую человеку свойственно облекать
свою жизнь, не должна жестко властвовать. Форма, границы должны
быть, но они должны по мере возможности становиться прозрачными
для общения и диалога.

Универсализм - это чувство Единого, целостного, чувство, способное
различать за многообразием общее, чувство, которое не отрицает
различие единичного, но знает закон согласования единичного в Целом.
Это чувство, которое может родиться от знания, но не от
информированности. Оно может существовать на интуитивном уровне,
но сильным становится, когда оно знает. Знание дает силу чувству. Не
достаточно быть проинформированным о буддизме, конфуцианстве,
христианстве, чтобы сделать вывод о единстве.

Стремление к глубине -это оптимальная форма экуменизма, а не поиск
удачных формулировок. На духовной глубине люди разных религий
ближе друг к другу, чем на поверхности члены одной конфессии. И если
проповедовать примирение, то нужно идти не по пути языковых идиом,
потому что другой человек всегда скажет на чужую метафору:

"А почему, собственно?" В ответ на христианский экуменизм,
призывающий к единению в любви, буддист скажет:

"Мы тоже почитаем путь любви, но знание для нас важнее, давайте
примиримся в чистом знании". Даос: "Давайте примиримся в вечно
текущем..." Собственно, метафоры под образами и сравнениями
содержат в себе подтекстом мировоззренческие, стилевые,
общекультурные и другие установки (то есть вполне определенный
культурный комплекс), который явно не фигурирует в образах самой
метафоры. Поэтому человеку другой культуры для восприятия этих
метафор требуются знания и представления, соответствующие

163

этому культурному комплексу. Если таковых знаний нет, то степень
восприятия метафор и образов, а также философских аспектов данной
культуры значительно снижается. Одна культура может задавать
другой вопросы, которая эта, другая, культура вообще перед собой
никогда не ставила. На уровне слов, метафор между людьми происходит
столкновение смыслов, что создает серьезные психологические барьеры,
сопровождаемые для большинства людей значительными
эмоциональными перегрузками вплоть до полного нежелания понимать
другого, порой доходящего до кровопролития.

Преимущество должно отстаиваться не догматически, а степенью
укорененности, степенью глубины, когда ценностные установки,
выраженные в мифах и метафорах, преображены в переживание, в
невыразимый комплекс психического состояния, которое можно
определить как смысл без слов. В Едином действительно можно
объединиться, если человек дошел до главного, но люди в большинстве
своем за главное почитают второстепенное. И тот, кто призывает к
объединению, часто не понимает, что он со своей достаточно
поверхностной религиозностью сам является помехой к этому
объединению. И именно потому должен быть диалог, а не объединение.

Бог - это знак абсолютной целостности.

Целостность - понятие не количественное, а качественное, это не набор,
где винегрет соседствует с пылесосом и наушничеством и т. д.
Целостность - это некое волевое ядро; динамика или жизнь такого
ядра всегда органична и осмысленна, никогда не механична.

Абсолютная целостность заключает в себе все смыслы. Смыслы - это
наиболее тонкая материя. Смыслы порождают содержания, содержания
уплотняются в формы. Абсолютная целостность может быть описана
единосущным и равночестным триединством:
любовь-познание-свобода. И каждая из ипостасей этой тринитарной
целостности - неслиянна и нераздельна.

164

Бог выдыхает смыслы, которые тринитарны по своей природе. Смыслы
образуют поле вокруг ядра, волны этого поля - содержания, которые,
двигаясь к периферии поля, образуют формы. Форма- это своего рода
граница двух миров, когда дух материализуется в привычном для нас
смысле слова - осязаемо, видимо, слышимо и т. д.

Человеку трудно быть в диалоге, потому что участники диалога -
люди не только разной судьбы, но и с разным эволюционным рисунком
и разным эволюционным уровнем, и все это вместе обусловливает
импульс, с которым они идут по жизни. Импульс - вещь более
сложная, чем состояние сознания, это своего рода сжатый контекст
жизни, сжатый контекст логики эволюционного рисунка. Контекст
одного человека отличается от контекста другого человека. То, что
логично для него в контексте его жизни, то совсем не логично для
другого, а порой и нонсенс. А как найти точки соприкосновения с
другим человеком, не нарушая при этом логики своего контекста и
логики чужого, - это задача человека.

Диалог возможен только с теми, кто в пути от периферии к центру, где
сходятся все линии, - с остановившимся человеком диалог невозможен.
Люди, меряющие мир только своим опытом, не могут чувствовать
других, это та замкнутость, из которой им не хочется вылезать.
Погружать другого человека в свою замкнутость - это неуважение
чувств другого. Развитие определяется с точки зрения взаимодействия
с другими людьми. Взаимодействие двух людей на примитивном
физическом уровне - это прирост населения, а взаимодействие двух
личностей на более высоком уровне - это "прирост" духовный.
Интересно экзистенциальное прозрение другого человека. Чужой опыт,
если он превосходит мой, расширяет мою жизнь, а превосходить может
любой опыт, если он связан с экзистенциальным прозрением; но более
всего интересен опыт, который превосходит ввысь, а не вширь.

165

Другой человек - это повод для исследования собственного масштаба.
Любой человек бессознательно ставит такую цель - исследование
собственных возможностей. У Бога бесконечно пластичное сознание, у
человека состояние сознания привязано к пространству и времени. Для
Бога не существует границ пространства и времени. Бог может быть во
всех точках бытия сразу. А человеческое сознание - тяжелое сознание,
ползающее, как сороконожка. Подвижное сознание решает каждый раз
заново, а косное сознание пользуется наработками, которые созданы в
детстве, юности, принимает решения, которые когда-то срабатывали.
Если человек неподвижен в своем сознании, то он "схоластичен" в любой
сфере. Еще до того, как Фома Аквинский или Карл Маркс начинают
философствовать, они уже знают ответ, знают "истину", поэтому
дальнейшие рассуждения носят форму предвзятой аргументации. Вот
почему в философии важнее вопросы, чем ответы, так как вопрос
расширяет границы познания. А чтобы эти вопросы возникали,
человеку необходимо научиться "спрашивать себя о себе самом", как
говорил Сократ. Человеку нужно знать мотив и "инструмент" своего
познания, то есть предварительные установки, аксиомы, принципы и
задачи. Иными словами - осмысление своей воли. Как сейчас говорят
психологи, "кто не разговаривает сам с собой, тот шизофреник".

Когда я была маленькой, меня учили ходить на помочах; так вот,
условно говоря, философ должен увидеть свои "помочи", с помощью
которых он научился передвигаться в сфере познания, с помощью
которых сформировалось его мировоззрение. И если он не отбросил свои
"помочи", если они "проступают" в его воззрениях, то он никогда не
испытает радости и восторга перед новой свободой. Истина вечна в
своем развитии, а этап, возведенный в канон, - это предательство
истины. Готовность увидеть новое должна быть и у старца. Открытость
- это когда человек не воспринимает другого как резервуар для своих
мыслей. Взаимодействие - это когда тебе дали то, что тебе важно, а
другому

166

человеку - то, что ему нужно. Необходимо выходить на такой уровень
взаимодействия, когда я даю потребное для твоего развития, а ты
даешь потребное для моего развития.

Прежде всего, если хочешь общаться с человеком, надо показать ему
свое расположение - это как рукопожатие. При общении нужно
стремиться к максимальному уважению и не удовлетворять патологию
своей воли. Есть логия, есть и патология, то есть смысл и нарушение
смысла, причем важно помнить, что патология быстрее
материализуется и более воплощается. Из-за патологии общения диалог
у людей даже не "хромает", он просто не "ночует". Поэтому человечество
в мифах выразило гораздо больше, чем смогло осознать, так как
осознание напрямую связано с самопознанием и со способностью
вступать в диалог. Эта способность - результат длительной эволюции.
Вне ее, вне духовного становления мир не имел бы смысла. "Плодитесь,
размножайтесь", пока не дорастете до чего-то большего, иными
словами, "не грызите" друг друга, а любите, хотя бы таким не самым
сложным видом любви. Но если человек способен только воспроизводить
потомство, то стоило ли ради этого затевать мир? За рождением -
смерть, за рождением - смерть... Бог не мазохист, чтобы все время
чувствовать горечь потери. Ветхий Завет нужно воспринимать как
длящийся процесс адаптации человеческого сознания к Божественному,
это первый шаг от биологии к психологии. Достижение Ветхого Завета
- Бог не объект, а всеобъемлющий Дух, Идея.

Если принять эволюцию как первый закон основания бытия, то вторым
законом следует считать - диалог. Основным мотивом эволюции
является коммуникативная сущность человека. Он создан как существо
коммуникативное, как "телефон" своего рода. Но коммуникативные
возможности человека сильно затруднены, ибо материя груба, свобода
ограниченна. Но это не отменяет того, что человек призван из небытия
к коммуникации с природой, с другими людьми и с Богом.

167

Нарастание диалогичности ведет к тринитарной динамике, и
результатом эволюционного развития человека является тринитарное
сознание. Тринитарная динамика - это третий закон основания бытия.
Тринитарное сознание включает в себя взаимодействие частного и
общего, фрагмента и целого, постепенно осуществляя переход от
психологии к спиритологии. Когда закончится развитие, будет только
динамика.

На интеллектуальном уровне могут быть разработаны представления о
человеке, об истории на основе тринитарного сознания, но само
тринитарное сознание интеллектуально разработать нельзя, потому что
это духовная Целостность. Очень важно не терять ее при исследованиях.
Целостность не запрещает воспринимать частности, но требует
постоянное созерцание себя (целостности) сквозь частности. Созерцание
Троицы дает очень простое и емкое представление об этой Целостности.
Ипостасное мышление проходит через века в виде образов, созданных в
великих произведениях искусства и в философских текстах, если они
представляют собой внутренне диалогичную структуру. Например, для
Сократа познание - это "диалог души с самой собой". В живописи для
меня наиболее полным отображением диало- гического единства
является "Троица" Рублева, в ней пока- зана та реальность, в которой
человек пока не может суще- ствовать, но к которой он должен
стремиться. Проявление внутренней духовной динамики я ощущаю и в
произведени- ях западноевропейской живописи.

В картинах Эль Греко есть некая деформация, но это не деформация
авангардистов, которые словно "корежат" на- туру, подобно тому как
грубые крестьянские руки замеши- вают хлеб в примитивной квашне, у
Эль Греко - другое, он очень музыкален, в его работах присутствует не
только пластика движения, но и сам процесс движения; кажется, что
его герои слышат музыку флейты. "Благовещение" Эль Греко - как
танец, настолько в нем много музыки и дви-

168

жения. Мне кажется, что у Эль Греко была благородная душа,
беседующая с Богом.

При созерцании работы Фра Беато Анжелико "Иоанн Креститель" у меня
возникло чувство подвижного покоя. В этой небольшой по размеру
работе нет обычной церковной сусальности. Если бы художник увидел
только трагедию человека, которого он изобразил, то это было бы
"точеч- ное" видение, но он видит объемность, космическую зна- чимость
случившегося, через это он вступает в диалог с Богом.

Дюрер - художник-интеллектуал, через свои портреты он сам смотрит
в мир, взгляд его внимателен и объемен. Когда я была в Дрезденской
галерее, у меня возникло некое волнение, еще до того как я вошла в зал с
его работами. Я не знала, что именно в этом зале Дюрер. Я оглянулась
на одну из его работ и испытала мистическое чувство встречи взглядов.
Книжные репродукции не передают диалогичность его произведений.

Микеланджело для меня в некотором роде "культурист" в живописи, где
мускулы заслоняют содержание, но он гениален в скульптуре, там это
уместно и не только не ме- шает диалогу, а, наоборот, делает его более
объемным. В его живописи я ощущаю больше предвосхищения
тринитарной динамики через интересные позы, неожиданные повороты,
когда человек словно разворачивается к диалогу.

Рембрандт пишет темноту, из которой высвечиваются образы. В этой
темноте много красок, она подобна творческому духу, присутствующему
в утробе, в которой Бог творит жизнь, и эта жизнь "подвластна"
Рембрандту. Но есть что-то "натужное" в его творчестве, чувствуется
натянутость какой-то "жилы". Это похоже на усталость, которая
бывает у роженицы, когда она вытолкнула плод и переживает
освобождение, но еще не испытывает радости от рождения.

В мадоннах Леонардо - "созданный" покой, он рисует женщин, какой бы
он хотел видеть свою мать, это ее идеальный образ. Мона Лиза очень
андрогинна, через нее он

169

пытается нарисовать тот покой, которого хотел бы достичь,
воссоединившись с той женственностью, которая его покинула. Само в
себе это стремление духовное, но языческое по воплощению, по природе.
У самого Леонардо не чувствуется личной религиозной почвы, он
по-язычески ищет духовности, религиозную традицию он использует
как суперобложку, он не понимает материнства Мадонны, вернее, он его
понимает по-язычески. Мне кажется, что Леонардо мог бы быть
хорошим другом, внимательным собеседником, но в нем есть некое
бремя, которое не разрешено, не просветлено.

Если, условно говоря, Леонардо да Винчи "не дописывает"
религиозность, то Рафаэль ее "переписывает", то есть присутствует
некая перенасыщенность, что тоже делает его произведения не слишком
духовными, он "пересахаривает" женские образы. Но "Сикстинская
мадонна" очень хороша, при взгляде на нее с середины зала возникает
совершенно удивительное присутствие невесомости, она будто парит к
вам навстречу, заставляя отбросить и забыть все логические доводы.

Сальвадор Дали - трагичен в своем одиночестве, он напоминает
замурованного в башне мальчика, который рисует на бумаге, а затем
делает из этого самолетики и пускает по миру. У него великий
художественный дар и как рисовальщика, и как колориста, некоторые
искусствоведы сравнивают его "Тайную вечерю" с "Троицей" Рублева по
колориту. Колористическая цельность - это единственное, что
объединяет этих художников. В отличие от Рублева у Дали нет
целостного восприятия. Он рисует свое разорванное восприятие, то, что
он видит сквозь решетку башни, у него скорее защита от подлинного
общения. Временами он рисует душераздирающие вещи: становится
жалко не столько мир, сколько его самого.

Модильяни очень созвучен русскому духу, я бы сказала, что он
культурный Венечка Ерофеев. У него "пьяное" видение мира, из-за чего
он не может видеть реальность, его

170

душа страдает, и она не справляется с этим страданием и потому
находится в состоянии опьянения. Он рисует "голубые глаза Родины", в
которые каждый может плюнуть, изображается некая пьяная масса
тела, в которой высвечиваются два озера - глаза. Модильяни я люблю
за страдания.

"Лестница Иакова" из библейского цикла Шагала - "ветхое" сооружение,
на которое страшно вставать, по ней можно подниматься только с
риском для жизни, это не мраморная лестница. Она отображает
характер самого Иакова, который все время рискует. Очень
выразительно и сложно по форме красивое "месиво" Песни Песней. Вся
красота персика ради косточки, вся пышность формы ради скрытого,
нечитаемого смысла.

Можно много говорить о художниках, но я перечислила тех, кто в
большей степени для меня передает образы диалогических устремлений.

Ипостасное миросозерцание - это плод мистического опыта.
Неоднократный мистический опыт дает право предположить наличие
мистической школы. Некое взаимодействие между опытом и Сергия
Радонежского, и Андрея Рублева, и Серафима Саровского
свидетельствует о духовной связи и потому о наличии мистической
школы на Руси. Каждый раз мистический опыт дает некое откровение,
которое позволяет расширить историческое пространство. Когда
мистический опыт входит в исторический пласт, то он на него
воздействует, и именно потому можно говорить о наличии определенной
школы. Русскую мистическую школу сформировал Сергий Радонежский
созерцанием Троицы, именно он внес основной вклад. Ипостасное
миросозерцание - заслуга Сергия и его учеников. Мистический опыт
можно охарактеризовать по тому действию, которое бывает вокруг.
Тринитарное миросозерцание - сокровищница русской души. Сергием
было создано поле или почва, которая дает основание для
динамического единства, в нем заложено нечто, о чем можно сказать,
что, во-первых, это простор и, во-вторых, это простор для

171

диалогического единения, которое в основе своей должно быть
многоэлементно. Это не результат симбиоза, возникшего в силу
необходимости, а устремление объять необъятное; и мы чувствуем его в
созерцании Троицы.

От Сергия до Нила Сорского шло развитие мистической школы, затем
появились иосифляне (последователи Иосифа Волоцкого), которые
отбросили русскую духовность на уровень досергианского времени.
Победа Иосифа Волоцкого - камень, которым был завален гроб Иисуса.
Было объявлено торжество богатой церкви, отказывающейся от
созерцания и идущей на союз с властью, то есть на приспособление
христианских заповедей к политической целесообразности.

Тысячедневное стояние на камне Серафима Саровского было
возвращением не только личной благодати, но и возвращением
исторической благодати русской духовности. Он ввел молитвенное
правило, которое было по силам человеку любого сословия. И как
следствие этого - школа старчества. Можно сказать, что благодаря
Серафиму была снова пробита брешь в небо.

С XIV по XVI век Россия жила Троицей; потом ее отодвинула идея
Третьего Рима; но сейчас орлы без корон - для меня это символизирует
идею объединения Востока и Запада на основе общего взаимопознания.
Нужно создать центр интеллектуального напряжения, который мог бы
дать новую традицию, новый импульс для создания богословия после
Утопии, для создания философии старта и пути, которую я условно
называю метареализмом.                             *    *    * Для меня познание
- это увлекательное путешествие. Языком своего познания я считаю
дискурсивную логику, что означает движение в виде развития
причинно-следственной связи, а также метафору, которая является
своего рода туннелем через гору, но метафору нельзя реализовы- вать,
необходимо войти в контекст метафоры. Способ

172

своего познания я определяю как стремление к объемному видению,
которое включает в себя антиномичное мышление в устремлении к
гармоничному взаимодействию любви, познания и свободы.

Осмысление для западного человека я определила бы как составление
плана. Западный мир чаще прибегает к линейному познанию, когда
избирается определенная плоскость. Для восточного типа познания
характерно наполнение смыслом каждого действия. Это очень
чувственная позиция, но полнота чувств тоже вещь высокая и выводит
в ту область, где нет смерти. Но вхождение в эту область не должно
быть ни одноразовой практикой, ни одноразовым достижением; это не
так, как спортсмен выигрывает Уимблдонский турнир и уезжает до
следующего года. Это качественное переключение, из которого
невозможно вернуться назад. Вопрос в том, как научиться в этом жить
абсолютно без помощи стен "ашрама", то есть поклоняться Богу не "на
горе и не в храме, а в духе и истине". Весь мир в ашрам не превратишь.
Ашрам у Ошо (известного также под именем Багван Шри Раджниш)
напоминает пятизвездочный отель. Конечно, это тоже путь, но все же
это частичное достижение, потому что ашрам является своеобразной
защитой в виде идеально построенной жизни - тишина, никто не
ругается за окном, приятная музыка играет, можно полюбоваться на
водопад. Любая форма защиты - это замкнутость, и научиться
защищаться, не приобретая при этом замкнутого сознания, очень
трудно. Потому Христос и не создавал "ашрамов". Ему негде было
"голову приклонить".

Спасение не в создании нового типа замкнутости, а в том, чтобы
разомкнуть всякую замкнутость беспредельно;

там нет страха, где нет перегородок. Страх возникает из-за перегородок,
потому что за ними - враг. Потому абсурдно, когда сама спасительная
идея используется как ограда.

Мы живем во времена взаимопереплетенности культур и народов. То,
что раньше разделяло людей, -

173

расстояния - теперь легко преодолимо. Не существует более
изолированности культур, в том смысле, что каждый из нас может
познакомиться с любой культурой мира через книги. Разрушена также
стена, охраняющая сакральное знание. То, что раньше читали лишь
посвященные, стало доступно многим.

В этой ситуации легко впасть в соблазн какой-нибудь утопической идеи
или теории какого-нибудь искусственного объединения культур, но
столь же опасно сужение позиции ради достижения неустойчивого
равновесия.

В мире познания существует множество направлений, множество путей.
Необходимость познания заключена уже в самом факте человеческого
существования, пребывания человека в этом мире. Но почему же тогда
при исходной равной потребности к познанию, так различны пути
человеческого познания, так разнятся его результаты? Ответить на
этот вопрос можно, только если перестать исключать из процесса
познания саму ситуацию человека как существа познающего, то есть то
пространство, которое мне бы хотелось обозначить как "Я-бытие".

"Я-бытие" - это пространство не физическое, а пространство
душевно-духовное, пространство жизни конкретного "Я". Можно
сказать, это область самоутверждения "Я", той его самости, которая
дарована человеку в начале жизни, и воплощение ее в соответствии с
той долей разумения, которую это конкретное "Я" вместило.

Личностный центр человека, его воля - это "вещь в себе". Как ей
обнаружить себя, как доказать свое присутствие в этом мире? Ради
этого воля вступает на путь самоутверждения самой себя. Это очень
непростое дело. Всю эволюцию на земле можно рассматривать как
метафору самоутверждения и самообнаружения творческой воли Бога.
Через судьбу "конкретного" познает себя "Целое". Самоутверждение
"конкретного" не праздное занятие, это его призвание. У всех творений
на земле разные возможности самоутверждения, разные призвания.

174

"Я-бытие" человека - это область самоутверждения человека, область,
отвоеванная конкретно им у небытия посредством обнаружения и
развития таинственной воли быть, дарованной ему Создателем.

Самоутверждение человека - в данном контексте понятие не этическое,
а онтологическое. Самоутверждение человека - это соучастие человека
в универсальном, или Божественном, акте самоутверждения, который
является первопричиной всякого частного самоутверждения.

"Я-бытие" - это фрагмент целостного Бытия. "Я-бытие" может быть
просто некой частью, а значит, частным явлением, проявлением, как
прообразом, который в очень сильной степени отличается от реальности
задуманного творческой волей Бога. Как если бы Сущее выплеснулось
словно волна, разбитая на сотни тысяч брызг, во множество
существований, имеющих лицо конкретного существа. И если это
существо замкнется на форме своего существования, пренебрегая своей
родственностью с Целым, из лона которого оно было призвано к своему
отдельному существованию, то оно останется сугубо частным явлением,
потерянной частью Целого.

"Я-бытие" может стать явлением уникальным. Уникальное я-бытие -
это такое совершенное состояние самости, которое может стать
ответным откровением Богу, это я-бытие в диалоге со Сверх-бытием.
Если сравнивать частное я-бытие и универсальное я-бытие, то первое
соотносится со вторым, как личинка и вылетевшая из нее бабочка.
Частное я-бытие - это бытие, озабоченное самоутверждением,
сосредоточенное на самоутверждении "вопреки", вопреки всему тому, что
неизменно пытается ему в этом помешать. Поэтому частное я-бытие не
освобождено от найденных в процессе самоутверждения способов
достижения этого самоутверждения. Частное я-бытие не разделяет и не
различает собственно самоутверждение и способы его достижения,
частное я-бытие устанавливает ложную иерархию, когда

175

форма довлеет над содержанием, форма определяет содержание, когда
качество зависит от количества.

Уникальное я-бытие проходит, не ломая, сквозь ту первичную форму
самоутверждения, как сквозь прозрачную завесу, устанавливая иную
иерархию, когда содержание определяет любую форму, качество
порождает количество. Свобода такого я-бытия универсальна, как
свобода духа, "который дышит, где хочет". Уникальное я-бытие -это
полнота самопознания конкретного "я", предельная самореализация.
Частное я-бытие обречено лишь на самопознание своей ситуации в
отрыве от Целого. Уникальное я-бытие познает себя в соединении с
Целым, через диалог с Ним.

Почти четыре столетия тому назад была предпринята первая серьезная
попытка создать в познании принцип субъективной достоверности, то
есть включение в процесс познания представления я-ситуации
познающего, ситуации человека. Это придало новую динамику познанию
(идеализму), открыло новые возможности, как если бы после
наскальных рисунков мы увидели настенные храмовые росписи. Декарт
нашел свой метод "cogito". Но Декарт так рационализировал человека,
что ситуация его существования превратилась почти в математическую
формулу, состоящую из мыслящей субстанции cogito,- неделимого духа
- и делимой субстанции тела. Чувст- венный мир был словно разрезан
надвое, часть его стала, в интерпретации Декарта, модусами неделимого
духа, а часть была приписана к так называемой шишковидной железе,
или некоему вместилищу передаваемых человеческими органами чувств.

Декарт создал определенный контекст для самопознания. Философия во
многом до сих пор живет по инерции декартовского принципа
субъективной достоверности, в русле его контекста самопознания. А как
иначе можно интерпретировать примат интеллигибельности, примат
разумного, сверхчувственного в теории познания Габриэля Марселя,
нашего современника, философа-экзистенциалиста,

176

яркого приверженца идеалистического воззрения на мир? В своей работе
"Экзистенция и объективность", где он выступает скорее как апологет
принципа экзистенции в познании, он тем не менее пишет, что "..
.экзистенция как таковая нехарактеризуема... это значит лишь, что
разум не может, не впадая в противоречие, занять в отношении нее
позицию, которая требуется для того, чтобы охарактеризовать нечто"
("Экзистенция и объективность", Москва, Изд-во гуманитарной
литературы, 1995, с. 61).

Для меня не понятно, как можно познать то, что не имеет вкуса? Мы
познаем самим своим существованием. Качество человеческого
существования, его вкус и есть наше познание. Человек "пробует"
реальность на вкус почти так же, как он пробует различную пищу.
Можно сказать иначе - человек погружается в реальность, и степенью
этого погружения измеряется его познание. Если мы согласимся с
"нехарактеризуемостью" нашего погружения, нашей экзистенции, мы
обречем себя на познание с зажмуренными глазами. После всех
открытий, сделанных человечеством в области философии, психологии и
психологической практики, это делать по меньшей мере странно.

Экзистенция человека и есть его ситуация, ситуация его
существования, а это не только описуемая реальность, но и
поддающаяся анализу реальность. Я предлагаю ее рассматривать как
Я-бытие. Почему именно Я-бытие? Мне кажется, что область "Я" очень
трудно сделать понятием сугубо идеалистическим, неподвижным. "Я"
всегда конкретно, всегда в динамике, всегда адресно, даже анонимное
"Я" возможно расшифровать. Я-бытие - это вся сумма личностных
устремлений самоутверждения конкретного "Я", это я-познание,
я-свобода, я-любовь, это его ситуация. И если это частное Я-бытие еще
не развито до уровня уникального Я-бытия, то. это всегда фрагмент
познания, фрагмент свободы, фрагмент любви. И достоверность такого
познания - это достоверность фрагмента,

177

подлинность такой свободы - подлинность фрагмента свободы,
глубина такой любви - глубина относительная, до определенной
отметки, где проходит граница данного конкретного Я-бытия.

Я-бытие - это состояние самости человека, переплетение
трансцендентно-имманентного, имманентного объема бытия и
трансцендентного объема небытия, того потенциала, еще не ставшего
бытием, которое призвано по замыслу к становлению.

Имманентный объем бытия - это довольно значительный объем
условий жизни данной конкретной сущности, это своего рода
определенное содержание в определенной форме. Условно говоря,
человеку, любому рожденному человеку, отводится некое пространство в
общем, проявленном объеме бытия - это пространство географии и
исторического времени его рождения, пространство
национально-этнического, социального и культурно-языкового поля, на
котором ему выделяется свой надел для реализации индивидуальных
возможностей.

Трансцендентный объем неставшего - это некое пространство для
эволюционного творчества человека, это его потенциальная свобода -
разделить судьбу Творца, это его возможность дорасти, а затем
вступить в богочеловеческий диалог, это и право, и обязанность
одновременно. Как только человек начинает претендовать на право
участия в богочеловеческом диалоге, он тем самым возлагает на себя и
труднейшую обязанность Вседержителя - ответственность за всякое
проявление жизни и за всякое ее искажение. Конечно, ответственность
человека по сравнению с ответственностью Творца имеет совсем иной
объем, иное количество, она по-своему выражается, родство здесь
определяется лишь по духу. Ответственность человека - это
ответственность за неискажение импульса жизни в себе и по мере сил
вокруг себя, причем второе всегда зависит от первого.

Как только человек пытается избавиться от тяжелейшего из бремен,
пытается освободиться от этой ответственности,

178

он постепенно выпадает из фарватера общего потока эволюционного
творчества, его, словно щепку, прибивает все ближе и ближе к твердому
берегу, а затем он застревает где-то между камней, иногда - навсегда.

В объеме имманентного каждого конкретного человека всегда есть некое
тайное хранилище трансцендентного. А это означает, что любая
данность существования человека не приговор, а трамплин.

Трансцендентный объем неставшего - это духовная свобода человека,
высшая свобода - возможность уподобиться Творцу, творить свой мир
из ничего, из небытия. Небытие - это еще не ставшее бытие, но
призванное к становлению, это некий материал, из которого можно
творить бытие, это Божественное Ничто, которое оплодотворяется
творческой волей и вызывается к жизни. Далеко не каждый человек в
рамках своего имманентного объема бытия способен взрастить эту
высшую творческую волю, которая могла бы оплодотворить дремлющий
в нем трансцендентный объем небытия или хотя бы некоторую толику
его, и тем самым вызвать небытие к бытию.

Высшая творческая воля проявляется в человеке лишь тогда, когда он
достигает состояния, которое мы назовем я-идентичность, то есть когда
он достигает тождественности творческого покоя Создателя.

Основной знак проявления человеческой жизни - это беспокойство.
Человек встречает жизнь как опасность. Жизнь для него - это вызов.
Он вдруг оказывается на просторе без охраняющих его рубежей.
Представим себе такую ситуацию: живет себе человек в большом городе,
он привык к регламентированной не им самим жизни, архи- тектор
спланировал улицы, строители возвели дома, провели коммуникации,
администрация города установила порядок, а наш герой живет себе в
маленькой квартирке большого города, ходит каждый день на службу,
подчиняется большинству правил поведения жителя большого города,
получает зарплату и на свои деньги покупает себе маленькую

179

свободу тратить их по своему усмотрению. Каждый вечер наш герой
засыпает в своей постели, чтобы утром встать с нее и продолжить
привычную жизнь. Но в одно утро он вдруг обнаруживает себя не в
своей постели, а... в голой степи! Справа и слева, спереди и сзади -
неизведанные просторы до горизонта. Что же ему делать? Если идти, то
в какую сторону, если оставаться на месте, то что тогда делать? Нет
привычных рубежей. Теперь его жизнь целиком и полностью зависит от
него самого! Но как ею распорядиться? Как структурировать это
бесконечное пространство и время? Рано или поздно человек начнет
возводить себе укрытие, воспроизводить привычные рубежи и искать
их. Открытое пространство, даже если в нем и нет очевидной опасности,
вызывает беспокойство. Рубежи нужны для того, чтобы расчленить
бесконечность, фрагмент легче исследовать и обжить, в нем меньше
беспокойства. Человек многое в жизни использует как охранные
рубежи, как укрытие от вездесущего беспокойства - это и любимый
или любимая, это и семья, род, клан, сообщество, партия, церковь,
государство. Многое достается ему по наследству, то есть некие рубежи,
которые он не выбирает. Очень часто они бывают настолько
обветшалыми, что уже не исполняют прежней роли, не укрывают от
беспокойства, и человек начинает бороться за свободу от этих
ненужных ему обветшавших покровов. Это не означает, что он созрел до
высшей творческой воли. Он еще только на пути к ней. Дойдет ли он до
этой цели, неизвестно. Он может остановиться на полпути, либо
выбившись из сил, либо удовлетворившись достигнутым. Борьба за
свободу политическую, социальную и даже религиозную лишь
указывает направление, где лежит цель человека, но отнюдь не
приводит к этой цели. Получается, что человек сначала борется с
беспокойством, создавая рубежи и укрытия, потом он борется за
свободу от устаревших рубежей и укрытий, создавая новые рубежи и
укрытия. Его потомки или он сам через

180

некоторое время вновь почувствуют, что укрытие пришло в негодность.
И так до бесконечности. Борьба иным людям дает забвение от
беспокойства. Другие находят забвение пусть в несовершенном, но
все-таки реальном укрытии. Главное для них - ни в коем случае не
расширить это привычное пространство, не впустить ничего нового, а
если и придется все-таки впустить, то это новое необходимо пометить,
словно сделать ему прививку старого и привычного.

Бытие, явленное в нашем мире, неразделимо с небытием. Небытие
присутствует в бытии как возможность дальнейшей актуализации
творческой воли, и в этом процессе невозможно поставить точку. Через
трансцендирование небытия в бытии происходит самоутверждение
творческой воли, это вечно длящийся творческий акт, эволюция
творения. Сущее через творчество изливается в конкретные существа и
существования. И это только начало творческого процесса. Акт
творения - это только старт, творчество продолжается через эволюцию
творения. Можно сказать, что Сущее выплескивает часть творческой
воли в существа и существования. Самостоятельное развитие некоторой
части творческой воли Творца и есть рождение отдельного творения.
Его же жизнь - это актуализация дарованной ему части творческой
воли.

Все творения участвуют в эволюции, но их участие различно и по форме,
и по содержанию. По сути, эволюция - это перерастание имманентных
возможностей конкретного творения. Творческая воля актуализируется
в конкретном творении, и вот миру явлена определенная форма
имманентного бытия, то есть бытия в определенных границах, в недрах
которого дремлет еще и определенная часть небытия или определенный
творческий потенциал данного конкретного имманентного бытия.
Получается, что любое творение - это имманентно-трансцендентное
бытие. Настолько, насколько трансцендирование присутствует в жизни
творения, оно эволюционирует.

181

У каждого творения есть свой эволюционный ритм, можно сказать
иначе - у разных творений разные возможности эволюционировать.
Творения различаются между собой тем, что вмещают совершенно
различный потенциал творческой воли Творца и по количеству, и по
качеству. Творения равны перед Творцом в своей сотворенности, в том,
что факт их отдельности начинается с отделения части творческой воли
Творца, но поскольку все отдельные части этой творческой воли
уникальны, но не единственны, творения не равны между собой, они
могут по-разному и в различной степени трансцендировать скрытое в
их бытии зерно небытия.

Самые большие возможности у человека. Он может замедлить,
остановить, интенсифицировать процесс эволюции в самом себе, процесс
трансцендирования небытия в своем бытии. Потому-то в истории
мифологии и существует образ человека как венца творения. Человеку
доверен или дарован самый большой и самый сложный потенциал
творческой воли Творца. Если обратиться к образу биологической
эволюции жизни на земле, то можно сказать, что развитие шло в
сторону усложнения имманентности бытия, усложнения формы бытия.
Считается, что мотивом развития является приспособление к
изменяющимся условиям жизни, но разве само изменение этих условий,
причем постоянное, не являлось тем усложнением, на которое бытие
отдельных сущностей не могло не реагировать? Эти изменения
вынуждали раскрывать отсутствующие, на первый взгляд,
потенциальные возможности этих отдельных сущностей, они
трансцендировали небытие в рамках своего собственного бытия,
трансцендирование было условием сохранения имманентного бытия.
Можно сказать, эволюция - это постоянная трансценденция ради
имманентности. Сущее, отделяя часть своей творческой воли,
инициировало некое существование. Существование - это некая
саморегулирующаяся система, своего рода ветвь эволюционного древа, в
рамках которой существует множество существ родственных, но не

182

одинаковых. Саморегуляция существования заключается в способности
ее существ к воспроизводству себе подобных имманентных сущностей.
Первоначально, в доисторические времена, в древних имманентных
сущностях был перевес бытия над небытием. И если так, то
продолжительность их жизни зависит от неизменности внешних
условий мира других имманентных сущностей.

Неизменность была бы возможна только в том случае, если во всех
сущностях было бы заключено только бытие без скрытого внутри зерна
небытия, а это было бы невоз- можно, так как творчество творений есть
акт трансцендирования небытия в бытие.

Жизнь - это и есть длящийся акт трансцендирования небытия в
бытие. Живой организм - это значит этап или фрагмент такого
длящегося процесса. Условием любого проявления жизни является
неизменный механизм трансцендирования небытия в бытие. Если бы
Бог создал мир, в котором были бы сущности, заключающие в себе лишь
бытие, то это был бы не живой мир, а нечто наподобие театра
марионеток, и даже если внутри каждой марионетки был бы
компьютер, прогнозирующий имитацию движения, то это была бы
скучная жизнь, жизнь без новизны.

Новизна, захватывающая непредсказуемость жизни, определяется
именно наличием зерна небытия, которое нужно трансцендировать в
бытие. Мне кажется - хотя это и мнение абсолютного профана в
компьютерном деле, - если усложнять компьютеры, то рано или поздно
они научатся вмещать небытие, хотя бы копируя часть небытия своего
автора, и их "поведение" выйдет из-под контроля человека. Это, конечно,
лишь образ для пущей убедительности того, о чем я пытаюсь
рассуждать.

Мы будем исходить из представления о том, что бытие есть по сути
благо, основываясь на классическом христианском учении о творении -
"бытие в своем качестве бытия есть благо" ("esse qua bonum est").

183

Бог творит мир из ничего. Бытие выходит из лона небытия. Если это
так, то небытие не противостоит бытию. Но как же тогда одно
соотносится с другим? Для того чтобы проникнуться этим смыслом,
необходимо переступить через примат аристотелевской логики,
дробящей мир на жестко расчлененные факты и феномены, которые
находятся в строго зафиксированном соотношении друг с другом.
Подчеркиваю, что мы не отказываемся от такой логики навсегда, мы
подвергаем сомнению лишь ее возможности в данном конкретном
вопросе, для того чтобы снять ложную оппозицию бытия и небытия. У
человечества есть и иная модель познания. Рассмотрим ее на примере
представления о Дао, представления о неком переливчатом Целом,
единым ритмом охватывающем бытие и небытие. "В мире все вещи
рождаются в бытии, а бытие рождается в небытие" (Дао-дэ-цзин,   40,
ст. 127). "И вот называют его формой без форм, образом без существа.
Поэтому называют его неясным и туманным. Встречаюсь с ним и не
вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его. Придерживаясь
древнего дао, чтобы овладеть существующими вещами, можно познать
древнее начало. Это называется принципом дао"(  14, ст. 118-119).

Итак, бытие несет "внутри" себя небытие в качестве того, что пребывает
вечно и вечно преодолевается через актуализацию творческой воли. Но и
небытие несет "внутри" себя бытие как некое ядро творческой
активности, через вечную актуализацию которой неставшее становится
ставшим. Становление "неставшего" - это процесс самопознания
творческой воли, ибо основа всего сущего - это не мертвая
тождественность без движения и становления, это воля к оживлению
замысла - живое творчество. Это живое творчество и есть Бог Живой.

Очень важно не путать "неставшее" небытие с небытием смерти.
Последнее, по сути, является не познаваемой для человека в его
нынешнем состоянии областью реальности.

184

"Неставшее" познается по мере его становления, его самоактуализации.

Итак, есть бытие, которому не противостоит небытие, напротив, они
образуют двуединую Божественную силу мира. Этой силе, однако,
противостоит антибожественная, демоническая сила. Что же она
представляет из себя и какова ее роль в истории мира и человечества?
Природа Бога Живого - это вечное преодоление небытия через
самоактуализацию творческой воли. Сила Бога - сила Творчества, сила
оживления замысла. Вечность - это неиссякаемость творческой
потенции и неисчерпаемость небытия. Согласно библейской мифологии,
Люцифер был прекраснейшим творением Бога, а значит, был подобен по
природе своей Богу. Подобное творит подобное. Бунт Люцифера стал
бунтом против подобия своей природы, а именно против продолжения
движения от небытия путем творческого акта к максимальному
раскрытию бытия в самом себе, - он отверг необходимость вечного
творчества такого рода.

Процесс творения не заканчивается после того, как некая сущность,
вместившая в себя некий заряд Сущего, призвана из лона небытия в
бытие. Заряд Сущего - это вечно длящееся творчество. Сущность не
должна ограни- чиваться существованием исключительно за счет той
энергии, которую получила при рождении. Сущность должна научиться
аккумулировать энергию через творческое преодоление небытия внутри
самой себя. Сущность должна развиваться через творческую динамику.
Бунт Сатаны - это отказ от творческой динамики. Бунт Сатаны - это
выбор ограниченного существования, в котором нет места творчеству
преодоления небытия, а есть самодовольство, нет развития, а есть лишь
самозащита, настаивание на своих границах, на границах своего
существа.

Как только Сатана взбунтовался, он, согласно библейской мифологии,
был низвергнут с небес. И это вполне закономерно, так как он своим
бунтом выключил себя из

185

вечности и включил во временное существование - жизнь до момента
окончательного исчерпывания энергии, данной при рождении. Сатану
интерпретируют как дух, ворующий энергию. Он действительно ворует
ее у других сущностей, соблазняя их присоединиться к такому же
существованию, в каком он сам пребывает, он соблазняет собой ("Я же
могу, и ты сможешь") отказаться от творческого развития, отпасть от
Бога и вечности.

Это действительно весьма лукавый дух - дух ограниченного
существования. Именно этот дух является провокатором всякого зла в
мире, то есть различных форм ограниченного существования. Основной
признак этого духа - страх. Страх - это нежелание преодолеть
установленные самим собой границы.

Этот дух открыл дорогу греху, ибо грех - это ущемление Божественной
сути. Сатана отделил свое существо- вание от Бога, ущемил
Божественную целостность, низвел Бога до отдельной функции, а
именно - функции, дающей энергию жизни. Сатана не отказывается от
энергии жизни, это единственное, что его связывает с жизнью, но он не
принимает закон жизни, Божественный закон необходимости
творческого преобразования небытия в бытие, он хочет жить, не творя
жизнь, он не хочет быть, он хочет иметь жизнь, иметь жизненную
энергию, чтобы ею манипулировать по своему ограниченному
усмотрению. Это дух накопления силы, это дух власти и обладания. Дух
власти могущественнее духа творчества, именно потому Бог на земле не
имеет власти. Дух "иметь" всегда воинственен, дух "быть" -
беззащитен. Дух "иметь" стремится к неизменности, дух "быть" - к
вечной динамике. Дух "иметь" сопровождает страх, дух "быть" -
бесстрашие и мужество.

Природа дьявола - это ограниченное существование и непреодоленный
страх. Непреодоленный страх - это настаивание на своем ограниченном
существовании, ограниченном

186

изнутри, а не вовне, настаивание на своем волеизъявлении, на
самоутверждении в форме "иметь" во времени, а не в форме "быть" и
творчески развиваться в вечности. Непреодоленный страх - это отказ
от преодоления, настаивание на своих внутренних границах, границах
своей воли, той формы, которую она приняла. Страх- это результат
опыта единичного в познании своей малости, бытийственной
ограниченности. Страх вызывает состояние напряженного окоченения,
замирания. В результате единичное настаивает как раз на том, что
вызвало именно этот страх, - на своей малости и бытийственной
ограниченности. Это проявляется следующим образом;

- в страхе поглощенности: я-идентичность - маленькая, но
автономная сущность, которой угрожает быть поглощенной любовью,
растворенной до полного исчезновения;

- в страхе проникновения или покушения на я-идентичность, которая
живет в маленьком замкнутом пространстве и для которой угроза
обновления и дополнения весомее, чем угроза смерти в безвоздушном
пространстве; я-идентичность - вакуум, который утверждает себя
через пустоту;

- в страхе деперсонализации - овеществления яидентичности;

- в страхе как крайней степени напряжения - воли к самоубийству.

Жизнь в страхе - это создание ложной личности, раздвоенное
существование между подлинной и ложной ипостасями личности,
создание псевдобезопасности. Преодоление страха заключается в
расслаблении - освобождении от напряжения, а также в открытости -
освобождении от ограниченности: культурной, этнической,
политической, религиозной, социальной, возрастной, половой,
пространственной, физической. Жизнь, преодолевающая страх, - это
победа над смертью.

Почему человека так ранит смерть, почему он ее боится, почему от нее
отталкивается?

187

По существу, что такое смерть близких людей? Это ограничение сферы
существования. Ведь мы живем не только в своей судьбе, но и в судьбах
других людей. И чем более мы вкладываем в другого своей души, тем
больнее утрата этого другого, часть нас умирает вместе с этим
человеком.

Собственная же смерть более всего пугает разрушением нашей
личности, утратой нашей индивидуальности, исчезновением
неповторимого. Человек любой ценой жаждет вечной жизни,
продолжения уникального "я". Существуют разные
культурно-религиозные интерпретации вечной жизни - чисто духовные
(растворение личного в сверхличном), духовно-материальные
(искупленная жизнь в раю), материальные (продолжение жизни в
собственном творении - произведении искусства, или мысли, или
просто в детях). Мне трудно представить человека, кроме литературного
персонажа Тургенева с его "лопушком" на могиле, который
последовательно, сознательно, а не в состоянии аффекта настаивал бы
на фрагментарности жизни.

В наши времена выбор той или иной интерпретации вечной жизни
находится не в такой уж прямой зависимости от географии рождения и
воспитания человека. Для современного человека это более вопрос
внутреннего волевого выбора в зависимости от уровня его
интеллектуального, душевного и духовного развития. Но одно
несомненно: если человек осознанно будет выбирать между
фрагментарностью жизни и ее вечностью, он непременно выберет
вечность в той или иной интерпретации. Выбор в пользу
фрагментарности опровергает самую ценность жизни и значимость
человека. Выбравший фрагментарность не является в полном смысле
человеком.

Итак, вечность означает значимость и ценность жизни, а смерть есть
покушение или признак покушения на значимость и ценность жизни.

Ценность и значимость жизни важна для человека и на абстрактном, и
на конкретном уровне. Уровень конкретного - это

188

форма, тело, индивидуальная объективизация, внешняя оболочка.
Уровень абстрактного - это незримая суть, личность духа. Сознание,
не укорененное в духовном опыте, не принимает абстрактный уровень
или вовсе его отвергает и конструирует представление о значимости
жизни, опираясь лишь на конкретный уровень зримого. Это ведет к
следующим последствиям. Первое - это преувеличение значимости
конкретного и вследствие этого искаженное развитие -
гипертрофированное конкретное и ущемленное абстрактное, акцент на
внешнем в ущерб внутреннему, предпочтение индивидуального, а не
личностного. Ибо личность - это дух человека, его высшая форма
свободы и творчества, а индивидуальность - это форма, сосуд или тело,
которое должно вместить этот дух.

Способ мыслить - это тело человеческого интеллекта, способ
чувствовать, видеть, слышать - это тело человеческой души; все это -
индивидуальность человека, все это - внешнее по отношению к его воле,
свободе, способности к творчеству.

Предпочтение формы содержанию неизбежно ведет к оскудению
содержимого. Но, к сожалению, чаще всего человек в себе и в других
любит более внешнее, индивидуальное, конкретное. Мужчина говорит
любимой: "Я так люблю тебя, поворот твоей головы, форму твоих рук...
Мне кажется, не будь всего этого, ты уже будешь не ты". Художник, раз
уловив веяние Духа, пользуется только одним, использованным в тот
конкретный момент, набором красок. Мыслитель пытается все
мироздание закабалить фрагментом открывшейся истины...

Второе последствие - это своего рода монументализация конкретного,
когда категория вечного приобретает свойства неизменности.
Преувеличение конкретного, статичного в ущерб абстрактному,
внутреннему, незримому и динамичному. Отсюда и предпочтение в
вечном не эволюционирующего и динамичного, а неизменного и
статичного.

189

Для такого сознания очень важно сохранение, а в случае утраты
обязательно восстановление того, что было раньше.

Все это относится не только к личной судьбе человека, но и к
сверхличной судьбе его рода или нации. В национальной судьбе для
людей, как правило, важнее индивидуальное, внешнее, нежели
внутренняя личностность духа. Посягательства явные или мнимые на
неизменность индивидуального в национальном делают людей
агрессивными. Даже духовное в национальном пытаются увнешневить,
приравнять к индивидуальному, то есть поверхностному образу.

Насущной потребностью современности является поиск духовного
единства. И вопрос рождения духовной Федерации является вопросом
будущего. Но для того, чтобы этот эмбрион не стал выкидышем,
человечеству нужен новый язык - язык экзистенциальный, когда
добрая воля не превращается в игры доброй воли, когда мир
достигается не за столом переговоров, когда каждое слово или понятие
обозначает не теоретическую реальность, а практическую, живую,
явственную. Одним словом, для осуществления экуменизма необходима
личностно-экзистенциальная позиция, в противном случае это будет
дом, построенный на песке. Он не устоит.

И личностно-экзистенциальная позиция - это вопрос свободы, совести,
образованности каждого конкретного человека. Это и есть подлинное
самоутверждение, выраженное в самопознании и самореализации в
творчестве, преобразующем небытие в бытие, то есть богоподобии. В
Боге больше небытия, чем бытия, в творении бытия больше, чем
небытия. Человек тем уникален, что в нем бытие с небытием уравнены,
но бытие человека уязвлено полубытием Сатаны и "иже с ним".

Задачей человека является соблюдение равновесия
трансцендентно-имманентного бытия. Имманентность бытия - это
пребывание в границах чего-либо: физические

190

границы (тело и вытекающие из его особенностей доминанты
существования), психологические границы (врожденные и
приобретенные способы распределения энергии, мир эмоций, этических
норм, интеллектуальных навыков), духовные границы (область
сознания и представлений).

Трансцендентность бытия - это способность выходить за пределы
установленных границ. Это не разрушение границ, а проникновение из
внутренней тюрьмы детерминизма в Божественную реальность, в
которой Единое стремится к воплощению через единичное,
осуществляемое путем самопознания - акта утверждения свободы и
реализации любви. Если верно то, что человек сотворен по образу и
подобию Божьему, это означает, что человек несет в себе зерно
определенного духа, он наделен определенной силой, определенной
возможностью. Дух, который является печатью Божественного родства
в человеке, - это неслиянное и нераздельное триединство любви,
познания и свободы. Это такая укорененность в добре, такая
углубленность в истине, когда сознание человека не разорвано, когда
осознание мира не фрагментарно, когда действия последовательно
обоснованы не хаосом, а гармонией.

Январь 1996 г.

191

 
         * Н. Б. Аверьянова. ПОСЛЕДНИЕ ЧАСЫ И ДНИ ПРЕБЫВАНИЯ
МАРИНЫ НА ЗЕМЛЕ * 

         I. День, проведенный в Греции, за четыре месяца до оставления
земных пределов 

Мы отдыхали в Ханиоти, под Салониками, - Эгейское море,
апельсиновые рощицы, на рынках оливки домашнего посола,
маринованные осьминоги, медовые пирожные. Марина назвала этот
городок "Рахат-Лукум" - сладкое местечко. Мы купили себе длинные
белые блузки с греческим "золотым" орнаментом - Марина сразу стала
похожа на Афину Палладу - богиню мудрости, я так и стала звать ее:
Афина - дочь Зевса. Под Зевсом я подразумевала Григория Померанца,
потому что в определенном смысле Марина действительно родилась из
его головы, из его мыслей, подобно мифической непобедимой
воительнице Афине, родившейся из головы Зевса. В нашем номере отеля
"Дафна" висела картина, на которой Афина спорит с Посейдоном за
власть над Аттикой: Афина в шлеме, с щитом и в эгиде, очень похожая
на Марину, вонзает копье в землю, из которой вырастает священная
олива. На улицах, в магазинчиках, в ресторанчиках мужчины-греки с
каким-то уважением смотрели на Марину, - вероятно, она

265

напоминала их светлое прошлое, когда по земле древней Эллады
бродили философы и поэты.

Но для большинства греков самой значимой фигурой является личность
Александра Македонского. Он для них как народная песня, которую
всегда поют с удовольствием. О философе Аристотеле, чей родной город
Стагира также находится в этих местах, в Македонии, простые люди
знают лишь потому, что он был воспитателем великого Александра. И
если профиль Македонского отчеканен на монете в сто драхм, то
профиль Аристотеля - всего лишь на пятидрахмовой монете. Известно,
что здесь, в Салониках, апостол Павел заложил основание христианской
общины, проповедуя македонским братьям. В тот день, о котором я хочу
вспомнить, мы с Мариной на небольшом корабле под смешным
названием "Герасим" отправились в морское путешествие к святой горе
Афон, в монашескую республику, как ее здесь называют.

Из страны "скифов" дул северный ветер Борей. Я запомнила Марину
стоящей у самого носа корабля в "лазурном одиночестве", ее белая
блузка просто рвалась от ветра. Солнце палило нещадно, и при сильном
ветре легко было обгореть, поэтому основная масса туристов находилась
в баре, в ресторане, в небольшом бассейне, предпочитая оттуда
созерцать приближающуюся гору, которая постепенно являлась из
морской дымки. Гора словно возлежала в море, синяя как небо. Вершина
ее таяла в небесной вышине и золотых лучах солнца. Казалось, что небо
и земля сливались, будто символизируя переход в инобытие, где
человеку нечего больше видеть земными очами и нечего хватать
руками, там, на вершине, лился вечный свет - Эфир - и, по философии
Платона, происходил переход "из пещеры теней в царство идей".

По мере приближения к этому христианскому Олимпу становились
видны многочисленные монастыри, монашеские скиты и пещеры,
разбросанные по всей горе, издали

266

похожие на птичьи гнезда, а сама гора из синей превращалась в
изумрудно-зеленую, потому что вся была покрыта деревьями и
виноградниками, и из объекта созерцания она постепенно становилась
объектом для рассматривания. Корабль развернулся, ветер утих, и наш
"челн" стал медленно плыть вдоль горы. Можно было разглядеть
оливы, лимонные и апельсиновые деревья, узенькие скалистые
тропинки. Когда мы подплыли еще ближе, солнце внезапно рассыпало
"золото" на морских волнах у самого подножия горы, и мы с Мариной
попали под "эллинские чары" - нам легче было представить, что это
пещеры нимф, а не монахов, и по каменистым тропинкам бегают
златорогие серны. Я невольно вспомнила строчки из стихотворения: "В
чаще дикой и глухой нимфа юная отстала...". А Марина, словно
прочитав мои мысли, произнесла уже вслух строки из Гомера:

Возле оливы - пещера чудесная, полная мрака, - В ней святилище
нимф; наядами их называют... ...В пещере журчит вода ключевая, в
пещере два входа...

Когда эта солнечная золотая россыпь исчезла, стали очень хорошо
видны строения монастырей и это эллинское наваждение нас оставило,
тем более что по радио на нескольких языках стали рассказывать
историю Афона и, в частности, сказали, что по постановлению
монашеского Протата более тысячи лет на эту гору не ступала нога
женщины, что сюда даже коз не пускают, - все это вызвало некоторое
оживление в публике, и послышался смех. Потом начался "парад"
монастырей, стоящих вдоль горы, по радио представляли каждый из
них. Когда объявили, что мы проплываем мимо русского монастыря
Святого Пантелеймона, нас с Мариной охватило какое-то одушевление и
радость, а трое новых русских, обладателей мобильной сотовой связи,
которые сидели в баре, закричали: "Ура!

267

Слава Пантелею! Бабай Коляныч победил!" Они пили пиво с сушеной
каракатицей и дурачились. Но мы в их возгласе услышали радостную
весть: Бабай Коляныч в переводе с новорусского означает Борис
Николаевич, и мы поняли, что второй тур выиграл Ельцин. Мы с
Мариной захлопали в ладоши и обнялись. Когда мы уже почти
проплыли зеленые купола русского монастыря, за бортом корабля
увидели в стае белых чаек большую темную птицу, парящую на прямых
крыльях, она была очень похожа на горного орла. Мы решили, что это
старец Силуан приветствует нас, ведь он так долго жил в этом
монастыре.

Мы проплыли еще несколько строений, гора стала постепенно
снижаться, и наш "Герасим" причалил в небольшом городке у самого
подножия Афона для двухчасового отдыха. "Здесь уже разрешается
ступать грешным женским ножкам", - сказал по-английски матрос,
помогавший дамам спускаться с трапа на землю.

Отдыхающие сошли на берег из своего туристического ковчега и
разбрелись кто куда: кто в ресторан, кто на пляж, а кто по
магазинчикам за афонскими сувенирами. Мы с Мариной зашли в один
из таких, где купили гравюры со старомакедонским письмом, которое
очень напоминало славянское, из чего стало понятно, откуда Кирилл и
Мефодий, жившие в Салониках, взяли славянскую азбуку. После этого
мы пошли на дикий пляж "Аристотель" искупаться и набрать ракушек
на память об Афоне. Был жаркий день, и мы сразу бросились в
изумрудные воды Эгейского моря. Марина, как всегда, заплыла
далеко-далеко, и я почти не видела ее лица, но чувствовала, что она
улыбается мне. Морские "божества" - стаи нереид, тритонов и океанид
- легко принимали Марину в свой хоровод, для нее это была родная
стихия, ведь недаром она носит морское имя - Марина.

Я вышла из воды довольно быстро, потому что плохо плавала, а все
прибрежное дно было усеяно морскими

268

ежами, и я поцарапала ногу их черными иголками. Пока Марина
плавала, я бродила вдоль берега, собирала ракушки и думала, что,
вполне возможно, здесь прохаживался когда-то Аристотель, до
Стагиры отсюда было рукой подать. Среди обломков перламутровых
ракушек я нашла одну со следом моллюска в виде креста.

В этот момент Марина, вся в сверкающих брызгах, вышла на берег
вместе с белым гребнем волны. Она обвила свое стройное тело какими-то
желтыми водорослями, которые сорвала, когда ныряла. Она сильно
наколола ногу черной иглой мореного ежа.

- Наверно, монахи специально разводят ежей, боятся, что женщины к
ним проберутся со стороны моря, - сказала она, пытаясь вытащить
занозу. - Ты знаешь, я сейчас спасла крабика от осьминога, он меня
увидел и разжал свои щупальца.

Когда Марина наконец вытащила занозу, мы стали есть сочные
персики, купленные в порту. На ярком солнце Древней Греции наши
белые блузки просто сияли белизной.

- Что за ткачихи, Афина, покровы нам эти соткали? - спросила я,
глядя на них. - Они прямо-таки живая иллюстрация к стихам Рильке:

...Здесь и Там едино. Ты в объятье двух миров. Так просто!

- Белизна нераздельна с белой тканью платья, - ответила Марина и
тихо добавила: - Это стихи о вечности, о смерти.

- Стихи красивые, но давай не будем о грустном, здесь так красиво, и
персики такие вкусные, - сказала я.

- А я не считаю смерть грустной, - спокойно произнесла Марина,
ложась на махровое полотенце. - Смерть - это освобождение. Через нее
человек обретает беспрепятственное

269

выражение своего существа. Рождение и смерть - это своего рода
условия жизни, как вход и выход.

- Как в пещере нимфы? - спросила я.

- Может, и так... Смерть - это рубеж, а не наказание. Я думаю, что
познание не затрагивается ни рождением, ни смертью. Возникновение
относится только к форме, но не к духу. По форме мы уже пойманы
смертью, как кошка поймала мышь, и она только играет, чтобы в конце
концов поглотить.

Загоревшая и златокудрая, с сияющими глазами и белым персиком в
руках, и при этом размышляющая о смерти, Марина мне казалась
какой-то "метареальной".

- Смерть - это сомнение жизни, а не опровержение, - продолжала она
свои размышления, - а сомнение - это тень набегающая. Как эта тень
от облака, что плывет сейчас по горе, под ее темнотой кажется, что все
исчезает, но она пробежала, и опять все видно... В созидающей мысли
нет смертоносного сомнения. Созидающего человека убить нельзя,
можно только разрушить форму и причинить страдания...

- А странно, почему человек не хочет входить в этот мир и не хочет
уходить? - спросила я, беря в руки еще один персик.

- Очевидно, здесь и привыкание срабатывает, и вот такие вкусные
персики. Еще, я думаю, красота мира. Гора Афон имеет вид
неприступной красоты, потому монахи ее облюбовали. Они уходили в
красоту и там... оплакивали мир.

- А в "Лас-Вегасе" обсмеивают, - сказала я, имея в виду
развлекательную часть Ханиоти, которую мы с Мариной так прозвали.
- Судя по нашей экскурсии, монашеские проблемы уже никого не
колышут. Все смотрят на это как на своеобразный заповедник.

- Да, это так. И оплакивание, и обсмеивание нерезультативно, если не
вмешивается духовный смысл, если это не

270

развитие, потому что внешнее - это скорлупа, форма. И в монастыри
могли уходить какие-нибудь кровопийцы или просто слабые люди,
чтобы водить свои хороводы. Им это помогает уйти, но не жить. И если
в Древней Греции была поэтизация жизни человека, то в христианстве
- отсечение жизни, - сказала Марина, и мне показалось, что в ней
самой каким-то таинственным образом переплелись эллинизм и
христианство, давая что-то совершенно новое - "блеск духовных сил в
гармонии телесной".

Морской ветерок ласково играл ее золотистыми кудряшками, рождая
золотые мечты. Мы лежали на пляже "Аристотель" и под тихий плеск
набегавших на берег волн вели вполне соответствующий названию
пляжа разговор.

- А ты видела, что издали вершина горы сливается с небом и кажется,
что нет грани? - спросила я Марину.

- Если бы люди точно знали, что там, за гранью, на земле бы никого
не осталось, - ответила Марина.

Казалось, она думала о чем-то своем, ее глаза были в какой-то небесной
глубине. Пытаясь вернуть ее к себе, я показала найденную раковину со
следом моллюска в виде креста. Марина улыбнулась и сказала:

- Это след моего первого воплощения на Земле. Я засмеялась и
поддержала ее шутку:

- А что, ничего, хорошенькая была.

- Да, симпатичная. Но я очень надеюсь, что мое сегодняшнее
воплощение - последнее.

- А ты веришь в перерождение? - спросила я уже вполне серьезно. -
Когда смотришь на морские волны, кажется, что оно есть.

- Я не знаю, как трансформируется энергия. Но вера в перерождение
мешает воспринимать жизнь как уникальную. И в то же время человеку
явно не хватает времени, чтобы совершить значимые вещи. Сознание у
большинства людей - как типовые дачные домики... Волна, бьющаяся о

271

берег - это не скучно, смотри, как здорово. Это тайный ритм
движения, идущего от центра. Если бы прибивался новый мусор, было
бы скучно. А у человека в основном болтается "мусор" - засоренность
психологическими субстанциями.

- Да, действительно, - сказала я, - слушаешь людей и кажется, что
они "гоняют" одну и ту же мысль, только в разной упаковке в
зависимости от ситуации.

- Человек не отрекается от своих наработок, созданных в детстве и
юности, - этим он отказывается от динамики. Поэтому, если хочешь
быть рядом с человеком, надо ползти с ним по жизни, подстраиваясь
под его ритм... И часто только за пять минут до агонии он совершает
волевую подвижку и с этим импульсом уходит в потусторонний мир.
Поэтому мне кажется, что вера в перерождение освобождает от
сочувствия к человеку и от ответственности.

- Да, человек действительно слаб и ненадежен, - сказала я, глядя на
огромную гору.

- Поэтому Христос и не акцентировал на перерождении, чтобы не убить
и ту хрупкую устремленность, которая есть в людях. Но в индуизме, где
так сильна в это вера, мне очень нравится, что людей сжигают. Я бы
очень хотела, чтобы меня сожгли, а пепел развеяли бы над морем, все
равно над каким, но над морем. Не хочу, чтобы меня засыпали землей
работники кладбища - эти пьяные ангелы смерти... Обещай, что ты
это сделаешь.

- Что у тебя за мысли сегодня! - стала я слегка возмущаться, - и
потом я старше, я умру раньше.

- Нет, я раньше, - тихо произнесла Марина.

- Ну все, пойдем куда-нибудь перекусим, становится очень жарко, -
сказала я, поднимаясь с белого песка, - наверно, мысли о Николае
производят в тебе такое на- строение. (Николай - это художник из
Благовещенска, с которым Марина познакомилась, когда с группой
психологов

272

участвовала в предвыборной кампании в Амурском крае.) Он
обязательно тебе напишет, вот увидишь. Приедем в Москву, и тебя
будет ждать письмо, полное любви и нежности.

Солнца становилось слишком много, и мы с пляжа пошли в уютный
крошечный ресторанчик, заказали греческое блюдо "Рулет из фигового
листа" (это типа наших голубцов, только вместо капустных используют
виноградные маринованные листья). На десерт у нас был кофе и "ту-
рецкий мед" - это такое засахаренное лакомство, напоминающее лукум,
- "сладкий" след Османской империи.

Когда мы пришли к "Герасиму", бог Солнца Гелиос уже начал клониться
к водам бога Океана, чтобы сесть в свой золотой челн и плыть на
запад, - так об этом явлении говорит мифология. Дневной мир
постепенно превращался в благоуханный вечер, когда нас на автобусе
привезли в отель "Дафна". При входе на территорию отеля рос столетний
дуб, мы с Мариной называли его "жилищем дриады" - нимфы, которая
рождается и умирает вместе с деревом. Когда мы шли мимо, легкий
шелест листьев был совершенно удивительньм, - наверно, дриада нахо-
дилась в листве.

В этот вечер хозяин отеля устраивал "барбекю" - ужин с печеным
мясом и греческой народной музыкой - древней музыкой струн,
наподобие сельских празднеств Дионисий. По мере приближения к
ресторану все более ощущалась Эпикурова воля, запах цветов и трав
смешивался с пряным запахом печеного мяса, табачного дыма и
парфюма. От немцев, которых было большинство в отеле, пахло особо
сильно, казалось, что у них какой-то культ чистоты, будто они не
просто соблюдают гигиену, а все дезинфицируют. За столиками вокруг
голубого подсвеченного бассейна, залитые сиреневым светом
заходящего солнца, сидели загорелые люди, одетые в основном во все
белое, пили коктейли, пиво, вино, курили сигары.

273

Мы сели за свободный столик и заказали нашему официанту Афанасию
ананасовый коктейль, орехов и черешни. За печеным мясом - "лакомой
амброзией" - надо было идти самим, его сегодня раздавал сам хозяин.
Марина была с ним в дружеских отношениях, мы довольно часто пили
кофе в его прохладном кабинете и разговаривали по-английски на
политические темы. Он хотел приехать в Москву, мы обещали показать
ему столицу, а мне, как художнице, очень хотелось написать его портрет
- у него были густые черные брови и грустные глаза, как у оленя, ну и,
конечно же, настоящий греческий профиль, что встречается довольно
редко в нынешней Греции. Его звали господин Федул, и мы с Мариной не
могли удержаться, чтобы про себя не добавить: "...чего губы надул?"
Сегодня, помимо раздатчика мяса, он исполнял роль виночерпия. Рядом
с ним на подставке стояла амфора с вином - "красным нектаром", - на
которой был изображен рельеф с грифоном. Рядом стоял еще один сосуд
для воды, который назывался "гидрия". Виночерпий Федул, подобно
мифическому Зевсу, черпал из двух сосудов "добро и зло". Рядом с ним
стояла его жена, похожая на турчанку, на луноликую гурию с
широкими бедрами. Мы обменялись с ними приветствиями, поделились
радостью о победе Ельцина. Федул предложил нам возлечь на клинэ, это
специальная высокая кровать для трапез, на одной из них уже была
парочка подвыпивших немцев, очень громко выражавших свои эмоции.
Но мы взяли печеное мясо "ассорти", вино, разбавленное водой, сказали
"евхаристос", по-гречески "спасибо", и пошли за свой столик, чтобы
поесть и понаблюдать за происходящим.

Небольшой хор, в легких одеждах, имитирующих козьи шкуры,
исполнял какие-то шуточные песни. Афанасий перевел на английский
одну из них: "Травка зеленеет, солнышко блестит, палач поцеловал
жену и пошел на работу". Одна из танцовщиц изображала
Божественную козу Амалфею, вскормившую Зевса.

274

- Ее бы точно на Афон не пустили, - сказала я Марине по-русски.

Она рассмеялась и поведала, что когда-то давно, когда она была еще
студенткой, она со своим гражданским мужем по фамилии Денисов
снимала квартиру на Арбате, и как-то после встречи Нового года они с
ним решили похулиганить. Вывернули дубленки наизнанку, накинули
на себя и, согнувшись, пошли на автобусную остановку, где стали
блеять как козы, пытаясь рассмешить прохожих.

- Вы так весело смеетесь! - к нам подошел наш сосед по этажу, "новый
русский", -Бориска-то победил! Давайте после "барбекю" посидим
немного на террасе у нашего номера, моя Татьяна все приготовит, так,
немножко, чисто символически, такое дело нельзя не отметить.

Сергей, так звали этого "нового русского", раньше работал в Институте
марксизма-ленинизма, а теперь помогал в бизнесе своей жене, в этот
день они вместе ездили в Касторью, на фабрику по производству шуб.
Сергей с Мариной вел иногда философские беседы и по приезде в Москву
обещал помочь в издании книги вместе со своими статьями, он что-то
писал о России как наследнице эллинской культуры.

- Мариночка, глядя на вас, я всегда вспоминаю слова Ницше о том, что
мир соскучился по эллинизму, - сказал Сергей, с восхищением глядя
на Марину. - А вы, наверное, не любите Ницше за его атеизм?

- Мысль, как и дух, дышит, где хочет. Но мне кажется, у Ницше
больше желания разрушить, чем прояснить, у него пафос борьбы с
обидой. Но мир действительно соскучился по диалогу и познанию.

- Точно! И именно поэтому он никогда не отречется от Сократа,
который, кстати, отлично танцевал, - весело сказал Сергей, глядя на
танцующих. - Но согласитесь, Ницше верно сказал, что кровь теологов
испортила философию.

275

- Ницше нужно было читать Евангелие, а не смотреть на пресных
ксендзов, - ответила Марина.

- А вечеринка не затихает, даже наоборот - разворачивается, -
сказал Сергей, очевидно не найдя что ответить.

И действительно народные танцы сменились интернациональной
музыкой, артисты начали выводить подвыпивших гостей в хоровод,
который растягивали вокруг горевшего, как сапфир, бассейна. К нам
подбежал грек в красной блузе и стал вытягивать нас из-за стола. Я
упиралась, а Марина пошла с радостью, потому что любила танцевать
так же, как и плавать, она отдавалась музыкальному ритму, как
морским волнам.

В этот вечер Марина танцевала с каким-то особым воодушевлением.
Когда хоровод разделился на пары, она стала ловко отплясывать танец
с греком в бело-синем костюме, напоминавшем морскую волну с белым
гребнем. Рядом с ними так же здорово танцевала другая пара:

светловолосая немка - "белокурая бестия" - и грек, очевидно
изображавший пьяного Диониса, который потерял свою многозвучную
кифару. Кажется, Платон сказал, что присутствие богов на
празднествах исправляет недостатки воспитания смертных. Но в
данном случае немка и Марина выглядели гораздо более эстетично, чем
переодетые боги. Они явно отличались от других танцующих, и греки,
подняв их обеих на руки, поставили на клинэ, где они уже вдвоем стали
отплясывать танец - смесь казачка с сиртаки. Было такое странное
освещение, что клинэ почти не было видно и создавалось впечатление,
что Марина и ее партнерша танцуют в воздухе и вот-вот в танце
взлетят в звездное небо.

Когда Марина вернулась к столу, подошла жена Сергея и сказала, что
уже все готово на террасе и можно идти чисто символически отметить
победу Ельцина.

- Мы посидим буквально часочек - и вы устали, и мы устали, -
сказала Татьяна, глядя на Марину, которая

276

никак не могла отдышаться после бурных танцев. - Мы сегодня ездили
в Касторью, я купила себе шубу. Это "что-то"...

Когда мы пришли к ним в номер, то под гравюрой с изображением
Дафны, убегающей от влюбленного Аполлона, увидели баулы с шубами,
а также огромную сувенирную бутыль коньяка "Метакса", похожую на
памятник. Татьяна - жена философа - стала демонстрировать
купленную лично для себя шубу с "брильянтовым" блеском, она стоила
несколько тысяч долларов.

- Ну прямо золотое руно, - сказала я, глядя на переливающийся мех
шубы.

Сергей подтвердил это определение:

- Да, дорога в Касторью, на шубную фабрику, была не менее трудной,
чем у Ясона, - в жару, по горному серпантину, на самой фабрике так
шерстью надышались, что даже сейчас в горле першит. Татьяна меня
ни на минуту не отпускала, а в этом городке более всего древних
византийских церквей, я ни одну не успел посмотреть.

- По музеям ты и в Москве находишься, - сказала Татьяна, одевая
свое сокровище, - ну, посмотрите, блестит, как иконостас!

Шуба явно "убивала" свою хозяйку, простое, хотя и симпатичное лицо
Татьяны меркло в золотых лучах этой дорогой вещи. А когда Марина
надела ее примерить, то было впечатление, что к нам в гости пришла
миллионерша. Татьяне это явно не понравилось, и она быстро свернула
эту "примерочную", тем более что пришла еще одна пара "новых
русских", чтобы отметить победу Ельцина. У них был такой вид, что,
казалось, у них не только зубы золотые, но и внутренности. Мы все
вышли на террасу, увитую виноградными лозами, и сели за стол, на
котором было немного морских деликатесов, сухое вино, анисовая водка
и фрукты. Сергей предложил тост:

- Ну что, за победу, за Бориску! - Он быстро выпил рюмку анисовой
водки и продолжил: - Ой, как

277

вспомню эти советские чистые и унылые улицы с кумачовыми флагами,
жуть берет. Только вперед! Пусть трудно, но, как говорил философ
Карлейль: "Жизнь - это не прогулка по апельсиновой роще, а битва и
поход".

- Это точно! - отозвалась Татьяна, поглощая кусочек осьминога. -
Меня Сергей в дороге разбудил, когда в автобусе по телевизору новости
Си-эн-эн показывали.

- А мы на корабле узнали, - сказала Марина, - у меня тоже от сердца
отлегло, а то я до второго тура чувствовала себя как "зэк" перед второй
посадкой, боялась, что коммунисты придут и оставят страну на вечный
второй год.

- Ой, Мариночка, - засмеялась Татьяна, - как вы всегда можете в
нескольких словах выразить так много. У меня было точно такое же
чувство. Страшно вспомнить, как мне по роду моей деятельности
приходилось заискивать перед каждой дурой в райкоме.

- И которая вела себя как падишах при этом, - добавила Марина.

- Да пусть они там, за Уральским хребтом, ходят со своими флагами,
но только не у меня на глазах, - сказал Сергей, - надоело мне на
философию смотреть сквозь их призму.

-Ужас! - воскликнула Татьяна, наливая сама себе бокал сухого вина.
- Только вперед! - Она выпила его залпом, как водку, и потом
обратилась к Марине: - Мариночка, вы же участвовали в предвыборной
кампании, в Благовещенске кажется? Что же это такое за мероприятие?

- Это как гаревая дорожка, - ответила Марина, делая себе коктейль
из анисовой водки, - с призами, болельщиками. Нужно доказать
избирателю, что тот, за кого он голосует, - умный, добрый, честный,
порядочный... даже не доказать, а продемонстрировать, тут даже цвет
лица играет определенную роль. К избирателю нужно относиться как к
женщине, его надо соблазнять.

278

- Вот это правильно, - оживился уже подвыпивший другой "новый
русский", - женщина на то и создана.

- Что, по-твоему, женщина не может быть у власти? - откликнулась
его жена.

- Да кто? Хакамада, что ли, твоя, кукла фарфоровая?! - сказал ее
муж, поблескивая золотыми зубами.

- Были же в России царицы? - не унималась жена. - Вы, мужики,
бесчувственные; мне кажется, Ельцин ваш вообще ничего не чувствует!

- Ну и хорошо, что не чувствует,- сказала Марина, - потому что с
эмоций и начинается тоталитаризм. Человеку свойственно
тиражировать свои эмоции, он требует разделения своих эмоций, на
митингах это особо заметно. Если у власти будет эмоциональный
человек, всю страну будет трясти как в лихорадке.

- Но ведь и женщины бывают крепкие, - сказала Татьяна.

- Да, - ответила Марина, отпивая через соломинку коктейль, - со
временем в России может прийти к власти женщина, типа Екатерины
Второй, с бешеной мужской хваткой и волей, типа матери-одиночки,
которая и баба, и мужик одновременно.

- Ну вот, договорились, нам только баб у власти не хватает, - начал
явно раздражаться "новый русский", потирая золотую "гайку", так он
называл свое кольцо.

Сергей пересел поближе к нему и перевел разговор на автомобильную
тему. Мужчины стали хвастаться друг перед другом, кто сколько
разбил автомобилей и какие у них были интересные встречи с
гаишниками.

- Ну вот, любимая тема, - раздраженно заметила "новорусская" жена
и, пожелав всем спокойной ночи, ушла.

- Да ладно, пусть мужички покуражатся, - сказала Татьяна. -
Мариночка, расскажите, как Афон? Действительно туда женщин не
пускают? Я вообще-то этим монахам не верю, мне кажется, они все злые
и импотенты. Мариночка, что же это такое - монастырь?

279

- Чтобы вам было понятно, - ответила Марина, - можно провести
некоторую аналогию с бизнесом. Я, как психолог, много общалась с
клиентами-бизнесменами и пришла к выводу, что бизнес по форме, не по
содержанию, - это тот же монастырь: во-первых, послушание делу,
концентрация на деле; во-вторых, в определенном смысле даже
бедность, как самоущемление, и третье составляющее - вынужденное
целомудрие, потому что ни на что другое не остается сил.

- Вы знаете, Мариночка, все так и есть, совершенно точно описали!

- Но вы поймите правильно, это именно по форме, но не по содержанию,
цели - разные. И потом бизнес, судя по моим клиентам, это еще и
удовольствие, нет ни праздников, ни выходных, это для них как
страсть, похожая на страсть к бутылке, как состояние невесомости, но
при этом, к сожалению, как при алкоголизме, разрушается тело.
Мамона - это такой суперпризрак, который забирает энергию.

- Не знаю я никаких Мамоновых, - сказала Татьяна, - я пока, тьфу
- тьфу, никакого разрушения тела не чувствую. Я также не знаю,
какие там цели у монахов, у меня сейчас одна цель - вырваться из
бедности. Я вам так скажу, девоньки, когда зарабатываешь деньги
сама, ни на какого другого дядю уже работать не хочется. У меня такое
чувство, будто крылья выросли, будто проснулись органы, которые
тридцать пять лет спали, как у Ильи Муромца.

- Меня, на самом деле, - сказала Марина, - бизнес тоже привлекает,
но не только как делание денег, а как делание нового общества, новых
отношений, как способ борьбы с совдепией, с которой хочется навсегда
расторгнуть отношения. Ну а в материальном смысле, покой и уважение
к частной жизни за деньги можно купить только здесь, в Греции, у нас
даже за деньги этого не купишь.

280

- За большие деньги можно, - ответила Татьяна. - Я вот сейчас ров
делаю вокруг дома, с колючей проволокой.

- И вы это называете покоем? - улыбнулась Марина.

- А кто меня там будет беспокоить, кроме комаров? - удивилась
Татьяна. - Если только бомбу сверху сбросят, так ее и здесь, в Греции,
сбросят. Я вам так скажу - я всего своим горбом добилась и Сергея
вытащила, вместе с его дурацкой философией. Он мне все говорил: не
хочу, чтобы моя муза молчала. А я ему говорю, да кто ее сейчас
слушает, кроме тебя самого... У вас две квартиры, продавайте, девчата,
одну и начинайте свое дело, сейчас еще можно, через год-два будет
вдвойне трудней, только за огромные деньги.

- Да я бы хотела продать квартиру, но не для бизнеса, а чтобы
попутешествовать, очень хочется попрощаться с миром, он так красив,
- сказала Марина и посмотрела на звезды, мерцавшие сквозь
виноградные листья.

- Да что вы такое говорите? Такая молодая, красивая, вам жить да
жить! - возмутилась Татьяна.

- Но прощаться можно долго, - улыбнулась Марина, - стран на свете
очень много, я просто так выразилась.

Вернулась "новорусская" жена за своим благоверным, и мы стали
прощаться на ночь. - Девчата, поехали с нами завтра на обувную
фабрику в Салоники, - предложила Татьяна.

- Наш Федул обещал нас завтра свозить на два дня в Афины, -
сказала я.

- Не вздумайте, - ответила Татьяна, - там такая жара, что собаки в
обморок падают. Если не хотите на фабрику, уж лучше покатайтесь на
морских аттракционах, нам на резиновом банане очень понравилось, так
страшно и здорово в открытом море. А главное - о бизнесе подумайте,
это интересней, чем все аттракционы, вместе взятые.

281

Мы пошли с Мариной на верхнюю террасу, чтобы искупаться в бассейне
перед сном, хотелось снять усталость. Мы поплавали в прохладной воде
вместе с отраженной в ней луною, надели легкие халатики и пошли к
краю террасы подышать воздухом и полюбоваться на ночной Ханиоти,
некогда принадлежавший пределам Византии. Была чудесная ночь, дул
легкий западный ветерок Зефир. Воздух был наполнен запахом
асфодели, растущей за оградой. Мы сидели на террасе и смотрели на
сияющую вселенную, на мачтовые огоньки на море. Неподалеку от нас
сидела пара - пожилая немка с жестким лицом и огромной сигарой во
рту, а напротив нее белокурый юноша. На столе у них горели свечи, -
очевидно, у них был романтический ужин. Выражение лица этой
стареющей Киприды говорило о том, что за деньги можно купить все. К
нам с Мариной подбежала знакомая кошка с огромными желтыми
глазами, очень похожая на нашего кота Арнольда, ее мы звали
Кассандра, потому что такое название имел район, в котором
располагался Ханиоти.

Голосом древнегреческой пророчицы Кассандры прозвучали слова песни,
доносившейся откуда-то снизу, ее пел какой-то русский:

- "Не больничным от вас ухожу коридором, а сказочным Млечным
Путем..." - Он вдруг прекратил петь и громко сказал кому-то: - Ты
посмотри, какое царство звезд! Я тоже хочу быть звездой!

Юный бог сна Гипнос прилетел к нам на своих крыльях, а ему, как
известно, не могут противиться ни смертные, ни боги. Засыпая, Марина
сказала:

- Татьяна молодец, сама из нищеты вылезла и философа своего заодно;
конечно, это не титаны, из которых рождаются Олимпийские боги, но
они уже не совдепы, не рабы.

Мне вдруг стало понятно, что прежняя жизнь уже невозможна, она
себя исчерпала, возникло что-то необратимое.

282

         II. Беседа, состоявшаяся на кухне московской квартиры, за два
месяца до ухода Марины 

Утро. Только что закончился дождь. За окном мокрые темно-зеленые
листья. Мы с Мариной сидим на кухне и пьем кофе с бананами. На
Марине надет белый махровый халат, который ей подарил Николай,
художник из Благовещенска, из кармана халата виднеется письмо, оно
пришло сегодня утром. Марина его уже прочитала и теперь задумчиво
смотрит в окно, а в ее глазах читается какое-то разочарование.

- В дождливую погоду люди сидят по щелям, и, глядя на мокрые
листья, кажется, что мир полон значения, - сказала она. - А в
хорошую погоду люди вылезают, и начинается дурная активность, и все
кажется бессмысленным.

- Что пишет Николай? - спросила я осторожно.

- Он пишет о любви, о своих картинах.

- Прочти что-нибудь, что можно и мне услышать. Марина достала
письмо и откуда-то с середины начала читать:

"...После того, как мы попрощались, я не ушел, ждал, когда ты
выйдешь. Тебя так долго держали на досмотре в аэропорту, твои друзья
уже были в автобусе оранжевого цвета. Ты вышла рассерженная, а я
смотрел, хотел кричать, а что толку... все, все, все... Все стоял и ждал,
что ты в последний раз посмотришь. Нет, ты не посмотрела. Почему
жизнь так несправедлива, кто перечеркивает все наши желания? Сел я
в машину и как завыл... Нет, думаю, есть еще одна возможность,
глянул на часы - успеваю на наше место! На нашу гору, на "вершину
мира", Ну, машинка,. милая, не подведи, давай! Доехал, как и
рассчитывал, раньше срока. Залез на стог сена, чтобы получше было
видно, и стал ждать. Я знал, что ты не могла не посмотреть

283

в последний раз на наше место. Я увидел, как разворачивается самолет,
и подумал лишь об одном: на какой стороне ты - на левой или на
правой. Марина, милая, я махал тебе обеими руками, я плакал, ты
видела меня?.."

Марина перестала читать письмо и положила его на стол.

- А ты видела? - спросила я.

- Нет. Я посмотрела на это место, но было уже очень высоко. Я тоже
заплакала. Я думала о нем все время, пока летела над нашей огромной
страной, я вспоминала о нем, когда мы были в Греции... Но тогда, в
самолете, это были не просто мысли, я ощущала в себе его
присутствие... Когда подлетали к Москве, началась гроза, и в наш
самолет ударила молния, самолет качнуло, все испугались,
заахали-заохали, а мне стало интересно - что будет? Эта молния
выбила его присутствие во мне. - Марина налила себе еще кофе и
продолжила свои воспоминания: - Ты знаешь, я не предполагала, что
Россия так огромна, это даже потрясает, в этом есть что-то
мистическое, когда воздушный океан соединяется с лесным океаном на
многие, многие километры. Занавешенная туманом тайга тянется
бесконечно, от нее,  как от гор и морей, тоже веет вечностью.

Марина, очевидно, хотела переменить тему разговора, но я никак не
могла понять, что же ее разочаровало в этом письме, и потому спросила:

- А что он еще пишет?

- Пишет, что теперь он не один, что мы с ним вдвоем и ради меня он
свернет горы. Много пишет о своих картинах. Он сейчас делает целую
серию "Времена года", - ответила Марина как-то безучастно.

- Прочти, мне это как художнице интересно. Марина снова развернула
письмо и стала читать:

"Когда я начал писать "Октябрь", я заменил веревку на своем крестике
на твою серебряную цепочку, теперь

284

все на месте. Но "Октябрь" почему-то не получается, в голове завис. Я
слышу твой голос, наши с тобой разговоры. Кто ты, Марина? Я даже в
мыслях не допускал, что тебя не было со мной раньше, ты ведь та,
которую я искал. А искал ли я тебя? Ты просто была... Марина,
пожалуйста, сходи в лес или парк и поговори со мной, я услышу. И
тогда, я уверен, "Октябрь" получится. А "Ноябрь" я написал очень
быстро. Он сдался во власть декабря, во власть зимы, он, как белый
саван, надел на себя снег. И только три веточки-черточки. Он просит
зиму сберечь то, что еще должно остаться".

Марина перестала читать и сказала:

- Ну и дальше все о картинах, о возможных выставках, тебе интересно?

- Интересно, но достаточно... Ты знаешь, от его письма действительно
веет большим чувством. Может, это твоя судьба?

- Он тоже пишет, что это судьба, - Марина достала из письма
фотографию. На ней был улыбающийся Николай, а на голове у него
стояла живая, очень красивая по цвету курочка, он даже не
придерживал ее рукой. - За два месяца до нашей встречи он был у
матери вместе со своим братом. Выпили и начали фотографироваться.
Николай поймал курочку во дворе и поставил ее себе на голову, как он
пишет, для красоты. Он считает, что это предзнаменование нашей с
ним встречи.

- Действительно, забавно, - сказала я и спросила: - но мне кажется,
что тебя что-то разочаровало в этом письме, или это не так?

- Да, это так... Он хотя и спрашивает, кто я, но это не значит, что он
хочет ответа на этот вопрос, потому что все остальное в письме - это
рассказ во вдохновенной форме о самом себе. Я даже предвижу, если он
приедет, мы будем заниматься его делами, жить его успехами и
неуспехами... Тогда, в Благовещенске, когда я пришла к нему в
мастерскую вместе с местной журналисткой, чтобы

285

привлечь его к участию в предвыборной кампании, он у

них довольно известный художник, я действительно была поражена его
работами. Но это было во многом от неожиданности, увидеть где-то в
Амурском крае художника, работающего на хорошем европейском
уровне. И еще он нас так здорово встретил. Мы с ней тогда немножко
замерзли, он налил нам дорогой водки, угостил черной и красной икрой,
чаем с лимонником. В его уютной мастерской играла хорошая музыка. И
когда я стала говорить о своем впечатлении от его картин, он так на
меня смотрел, что стало понятно - между нами возникнут глубокие
отношения. И поначалу действительно было какое-то подобие
творческого диалога, мне показалось, что ему интересно и то, что я
делаю, о чем думаю, что пишу. А сейчас, когда я прочитала его письмо,
поняла, что он меня любит в контексте своего искусства. Он меня
воспринимает как Ассоль, которая ждет его на берегу, когда он
приплывет со своими картинами. Причем Ассоль, которая не только
ждет, но и подготавливает почву для его будущих выставок. Он хочет
на будущий год устроить выставку в Париже вместе с другими
благовещенскими художниками.

- Но это уж он, наверное, загнул, - сказала я недоверчиво.

- Да дело не в том, загнул он или нет. Я его порыв приняла за интерес
ко мне как личности. Но он любит свое вдохновение, которое я в нем
пробудила, я для него как ветер, который раздувает паруса его корабля.
Главное для него - это то, на что способен он... Мне это не нужно, мне
не хочется быть приложением к жизни мужчины, мне нужен
творческий диалог. Конечно, я все равно испытываю к нему большое
чувство, но сейчас оно меня больше угнетает, чем приносит радость. Эта
печаль сковывает мое сознание. Я хотела закончить новую статью для
психологического журнала и не могу.

286

- Да, ты его вдохновила, может, он даже испытал такое вдохновение,
которое никогда ранее не испытывал.

- Мне это приятно, конечно, но мне самой нужна помощь и поддержка в
моих делах. Я сама хочу писать книги, и мне нужен человек, который
мог бы мне в этом помочь, - сказала Марина и вдруг неожиданно
добавила: - Давай выпьем сухого вина, того, что привезли из Греции, а
то что-то грустно стало.

Мы выпили красного вина, и Марина развеселилась:

- Я вчера гуляла у Москвы-реки и мне пришла в голову смешная идея,
что для меня наилучший вариант мужчины - это чудовище из
"Аленького цветочка".

- Точно, - ответила я, смеясь, - сидит где-то в кустах, все дает, что
нужно, а ты сиди себе, хочешь - книги пиши, хочешь - рисуй. Правда,
он в конце в царевича превращается.

- А вот это не надо, - сказала Марина, грозя пальчиком, - пусть
подольше побудет чудовищем, пока я всех книг не напишу и не объеду
весь мир.

-Да, смех смехом, конечно,- сказала я,- но у меня тоже не было в
жизни мужчины, который бы проявлял интерес к моим делам, от меня
всегда требовалось участие в решении его проблем, а мне доставались
только крохи с царского стола. А почему так происходит? Неужели
женщины с личностной стороны вообще мужчин не интересуют?

- Мне кажется, - сказала Марина, - женский идеал вообще
человечеством еще не разработан. Даже Дева Мария воспринимается как
"мироточица", как "покров", "матка". В Католической церкви есть такие
монахи-"мариане", с точки зрения психологии - это такое
духовноэротическое отношение к Деве Марии, ожидание того, что
"покроет" некая женственность и спасет. Вот и Николай ко мне так же
относится - одновременно и высоко, и потребительски, ждет, что я
приду, согрею, утешу, вдохновлю

287

и спасу. А просто женщина большинством людей вообще
воспринимается как мать-наседка, к которой можно прийти хоть с
пятью наколками из тюрьмы, с последним приветом, как к существу,
которое никогда не отвергнет, как пуповина, которая соединяет с
нормальной жизнью. Такой выдуманный образ женщины, удобный для
мужчин, впрочем и для большинства женщин тоже, которые режут
ножичком свою картошечку на кухоньке, и ничто не зовет их к
развитию, таких миллионы.

- Выходит, нечего и ждать? - спросила я, допивая бокал сухого вина.

- А зачем вообще чего-то ждать? Нужно самой развиваться.
Откровенно говоря, женственности сейчас еще меньше, чем
мужественности. Посмотришь на фотомодель - тело богини, а душа
крокодила, она продает свою кожу, ноги, зубы, а в глазах голодный
блеск - ищет богатого мужчину, который "упакует" ее в дорогую шубу,
подобно той "брильянтовой" в Греции. Сегодня можно написать такую
Антипесню Песней: "Глазки твои как пулеметы; бедра твои как окопы;
шея твоя как ствол пушки; груди твои как бактериологическое
оружие..."

- А живот как нейтронная бомба, - добавила я, смеясь.

- Точно! Но несмотря на это, женщины сейчас более жизнеспособный
элемент, образовался даже некий "подвид" умных женщин, который
будет способствовать возникновению своеобразной "утробы", в которой
может вырасти что-то настоящее. Но сейчас ее пока нет. А чтобы
выжить в таких условиях, трудно оставаться мужчиной, поэтому
половина из них ведет себя как слабые женщины. Мужчина по природе
своей должен проникать, а очень сложно проникать в то, чего нет, -
нет соответствующей реальности, поэтому и бизнес сейчас "сопливый" -
сегодня есть, а завтра нет.

- Да, все очень легко рушится, и трудно на кого-либо рассчитывать.

288

- А я и не рассчитываю. Я надеюсь только на себя. Я поздний ребенок,
родители меня заведомо обрекли на трудность жизни, я привыкла к ней
и не жду помощи. Да и тебе неоткуда ее ждать. Твоя мама помогает нам
выжить, но не жить. Мне кажется, сейчас дается последний шанс,
чтобы выбраться из ситуации, на которую обрекла советская власть.
Нужно делать свой бизнес.

- Это надо было делать в девяносто первом году.

- Да, конечно, тогда было проще, но есть еще возможность, последняя,
я хочу ею воспользоваться. Я позвоню сегодня Игорю и приму его
предложение - все-таки иностранная фирма, порядка больше.

- Да ты что?! Ты это серьезно? А как же философия, психология?

- Чтобы заниматься философией, нужен хотя бы "ручеек", пусть
тонкий, но ручеек, как в России в конце прошлого века. Одной очень
сложно. Тем более что философия - это не женская сфера. Здесь тоже
действует "женское проклятие", сюда тоже, как на Афон, не пускают,
просто не так грубо, но по смыслу точно так же. Я имею в виду не
конкретные журналы или издательства, а само отношение. Мужчины
очень ревнуют, интеллект - это их последний оплот. И потом смешно
звучит - философ Курочкина Марина.

- А мне не смешно, у меня ассоциация с курочкой, которая снесла
золотое яичко, то есть произвела что-то совершенно необыкновенное и
ценное. И это не только мое мнение. Григорий Соломонович считает тебя
своей ученицей. Сколько раз ты по радио выступала! Тебя печатают в
"Московском психологическом журнале", в "Книжном обозрении", а как
тебя хвалили за статью в журнале "Знамя", ты что, забыла? Тебе даже
предложили там работать, писать рецензии.

- За копейки скручивать мозги в трубочку, сосредоточиваясь на чужих
мыслях. Нет, не хочу, мне это скучно. Они напечатали мою статью, и на
том спасибо.

289

- Но ты же хотела писать книги! Бизнес отнимет все время, блокирует
всякую возможность!

- Чтобы писать книги, нужны условия. Это статьи можно писать в
промежутках между попойками соседей. А для писания книг нужна
тихая квартира в центре либо загородный дом. Чтобы сделать эту
квартиру тихой, нужно уменьшить ее в два раза, сделать навесные
потолки, утолщить стены, пол. Писать книги в квартире, где соседи все
время стучат, орут, где лают собаки Фика и Кака, - невозможно!

В этот момент снизу, как нарочно, раздался пьяный голос соседа
Абдурахманова - мы с Мариной рассмеялись.

- О? Голоса канализации, - воскликнула я. Раздался истошный голос
соседки, уже который год она упрекала мужа за то, что он пропил ее
обручальное кольцо.

- Проснулся именной клоп Абдурахманов, - продолжила я шутливым
тоном. - Он войдет в историю как выпивший из Мариночки двести
грамм крови. Призовет его апостол Петр и спросит: "Что сделал ты,
Абдурахманов?" И ответит он: "Всю жизнь всех кусал, не давал
дремать".

Я включила магнитофон, чтобы не слышать их голосов, и мы
продолжили разговор.

- Знаешь, дело даже не в тишине, - сказала Марина, - я чувствую,
что меня вытесняет это пространство, мне хочется какой-то новой
динамики, я думаю, мои мысли от этого станут легче и элегантней.

- Но может, есть какой-то другой способ, ведь сегодня идти в бизнес -
все равно что идти на войну, это так же опасно.

- Да, это так. Война дерьма страшнее, чем война крови, потому что она
отвратительна. Раньше время было "судьбоносное", как нас учили в
школе, а сегодня оно дерьмоносное, как после долгого запора. Но сегодня
бедность дает чувство отторгнутости, загнанности в своеобразное

290

"гетто". То, что мы с тобой несколько раз съездили за границу,
принципиально не меняет нашу жизнь. Раньше некуда было деться -
Совдепия обрекла на единство с придурками, которое ничего не дает,
кроме взаимного раздражения. Познание Абдурахманова ограничено
наличием колбасы в соседнем магазине и жены Верки, которой можно
задрать юбку, а с помощью чекушки забыться, что ты человек, - вот
такое беспроблемное восприятие. И главное - он любит свое состояние
потрепанного веника. И ты хочешь всю оставшуюся жизнь слушать их
ругань, как они калечат жизнь собственного ребенка? Нужно потратить
целую жизнь, чтобы хоть как-то повлиять на таких людей, чтобы
включить их в свое жизненное пространство, чтобы можно было жить
рядом, и то мне это кажется фантастичным. Раньше им милиция
пальчиком грозила, на работе выговаривали. Вожди после реанимации
залезут на трибуну и говорят им, что жить стало лучше, успокаивали
их, а сейчас они никому не нужны и потому пьют еще больше. Сейчас
задействован быдлоид, русский хам, но ведь есть и русский
аристократизм, но он сейчас совсем не задействован.

- Мне кажется, это сила, которую нельзя победить, по крайней мере
сейчас, - сказала я робко.

- А я и не хочу их побеждать, я просто хочу оставить их в покое, а они
чтобы оставили меня. Жить среди таких людей - это нормально, а
жить бок о бок - это совсем другое. В людях надо воспитывать
уважение к чужой жизни, сейчас это воспитание идет через
отсоединение. Сегодня занятие бизнесом - это строительство новой
жизни.

- Сейчас это не просто строительство, а война. Это крайне опасно.

- Знаю, что опасно. Но у меня накопилась какая-то психологическая
усталость от Совдепии. Одно дело - концлагерь как эпизод, а другое
дело - концлагерь как процесс. У меня такое ощущение, как будто
жизнь, витальность, как пасту из тюбика выжимают. Я понимаю, что

291

Сократа нельзя представить во главе газового концерна. Философия и
бизнес - вещи несовместимые. Но пойми, я же не собираюсь всю жизнь
посвящать зарабатыванию денег. Серьезно заниматься бизнесом для
меня - это все равно что есть из кукольной посуды, я просто хочу вы-
рваться. Нужно выйти из пределов Совдепии. Всякое развитие связано с
покиданием пределов.

- Сейчас хаос, так много неразберихи. Может, подождать, когда
побольше порядка будет?

- В России всегда будет как перед походом, как будто завтра конец
света, поэтому ждать порядка просто смешно. Россия - это вечный
котел неблагополучия. Когда говорят, что здесь особое место, это
означает признание того, что здесь никогда не будет дорог, что это
своего рода черная дыра. Зато не скучно. Здесь как в камере, где свет
никогда не гасят, не заснешь, - вот и вся загадка русской души.
Прекрасное место для мобилизации духа и создания идей. Бытие не
должно быть неизменным, как дерево. Бытие должно быть подвижным.
Человеку нужно переезжать с квартиры на квартиру, иногда в
буквальном смысле. Это полезно... Я живу на краю жизни: меня не
Прельщает власть, тусовка, деньги. Я хочу динамики и новой жизни.
Кто хочет того же, пусть идет вместе со мной. Будешь мне помогать?

От Марины вдруг повеяло такой силой и свободой, что, казалось, ей
тесно не только в четырех стенах, но и на земле.

- Помогать, конечно, буду, но я боюсь, что ты станешь мишенью для
зависти.

Пока мы разговаривали, подошло время обедать. Я стала разогревать
татарское блюдо "Имам упал в обморок" - оно делается из баклажанов,
Марина приготовила его еще вчера, когда к нам в гости приходил новый
знакомый по имени Игорь, который звал ее работать в свою фирму. Я
стала разогревать еду, а сосед снизу включил музыку на всю
громкость, понеслись слова его любимой песни:

292

Ты была кассиршей, Таечка святая, Стала ты банкиршей, Тая
золотая...

Марина встала, чтобы плотнее закрыть окно, и увидела коршуна,
который терзал воробья, эта птица уже несколько раз прилетала к
нашему окну, вероятно из Кузьминского парка.

- Опять эта ужасная сцена, - сказала Марина и, распахнув окно,
попыталась прогнать хищника. Когда коршун вместе с воробьем
отлетел в сторону, Марина захлопнула окно и громче включила нашу
музыку. Мы продолжили разговор уже за обедом.

- Материя, - говорила Марина, - помогает человеку зафиксировать
полеты сознания. Но этого недостаточно для развития. Человеку дана
еще и боль, чтобы прожить этот поворот. Я знаю, что буду испытывать
боль.

- Но ты не знаешь степени этой боли, - сказала я, - вдруг случится,
что заболеешь, не дай бог.

- Я так скорее заболею, если оставить все как есть. Во мне сейчас
закручивается новый динамический процесс. Если я буду ему
сопротивляться, я действительно заболею... Прежнее себя исчерпало...
Моя мама, когда еще была жива, рассказывала, что в детстве, если ей
нужно было меня оставить на некоторое время, она давала мне в руки
пуговицу, и я могла, сидя на полу, часами ее разглядывать, она мне
казалась аленьким цветочком. Но я очень любила в детстве и по двору
погонять. Вот и сейчас я хочу внешнего движения. Я научилась жить
свободной при тоталитарном обществе; живя в "камере", я не влипала в
советскую идеологию. Сейчас засовы открыли, и нет нужды сидеть в
кротовой норе. Когда я была в Китае, наш "помогайка" - там так
называют китайцев-экскурсоводов - привел нас в чайную, где на стуле
кто-то оставил книгу с

293

высказываниями Конфуция, я запомнила параграф одного из них и
сверила дома с русским переводом:

Стыдись быть бедным и убогим, Когда в стране есть путь. Стыдись
быть знатным и богатым, Когда в ней нет пути.

- Это верно, - сказала я, поглощая баклажаны, - стыдиться
богатства надо было в советское время, это означало, что не одному
человеку хребет поломал за свою идеологию.

- Сейчас осевое время, и надо эту ось двигать. Все хотят, чтобы все
чудесным образом сделалось. Все сопротивляется новому. Трудно
прыгнуть из социализма в капитализм, как только дело касается
собственной жизни. Сейчас все сетуют, и в этих сетованиях тоже есть
отвержение нового, все сопротивляются: армия - по-армейски,
дворники - по-дворницки, быдло - по-быдлински. У людей нет
желания принимать динамику, люди в основном ищут тихую гавань.
Потребность в динамике задавлена Совдепией. У нас люди тянутся к
свободе из-под палки.

- Если посмотреть, - сказала я, - то подвижники потому и
подвижники, что способны на действия, которые не вписывались в
реальную жизнь.

- Конечно, - согласилась Марина. - Если бы Авраам был человек
упертый, не динамичный, он ни за что бы не решился принести жертву,
потому что традиция, установления противоречили этому. А Христос?!
Он тоже совершал непоследовательные действия. Фарисеи думали:

"Вот, не по-людски, заседал бы в синедрионе, "одежды" бы носил, нам
умные нужны, а Он с кем разговаривает? Ужас какой-то! Зачем
баламутить простых людей?"

- Но я надеюсь, ты не собираешься приносить себя в жертву?

294

- Конечно, нет. Но я осознаю опасность. Меня немного останавливает
то, что я подставлю тебя, - будет целыми днями звонить телефон,
будут ходить разные люди.

- Меня не это пугает, но какой-то голос внутри говорит, что не надо
этого делать... Может, это предостережение?

- Ну хочешь, я сниму квартиру с телефоном, чтобы тебя не беспокоить?

- Нет, я хочу быть рядом с тобой. Я думаю, мне будет

интересно соприкоснуться с совершенно новыми людьми, способными к
такого рода риску. Но я очень боюсь за тебя.

- Понимаешь, для меня это - как сальто-мортале, как переход в иную
жизнь через смертельный прыжок, я хочу окончательно порвать с
советскими установками, с навязанной формой жизни. Это не значит,
что непоследовательные действия - единственная форма динамики. Но
для меня сейчас идти в бизнес - значит открыть новые возможности.
А я люблю крутые повороты...

После обеда мы гуляли у Москвы-реки, обсуждая грядущие изменения в
жизни. На набережной мы нашли огромный букет ярко-малиновых
флоксов. Марина подняла их с земли и сказала: "Это привет от мамы,
она обожала эти цветы и всегда выращивала их на даче".

Поздно вечером к нам приехал Игорь и увез Марину на всю ночь
кататься по Москве на машине. Утром они приехали обратно. Марина
пришла на кухню, села на пол и, глядя в окно на ветки оранжевой
рябины, сказала:

- Все! Я начинаю новую жизнь. Никто и ничто меня не остановит.



Это был странный день. Я ехала на электричке из Щербинки, с нашей
подмосковной квартиры, в редакцию "Московского психологического
журнала" за авторскими

295

экземплярами для Марины. Статья называлась: "Некоторые иллюзии
взрослых о детях и о самих себе". Марина к этому времени уже занялась
бизнесом, и у нее для такого рода поездок не было времени. Почти
круглые сутки звонил телефон, постоянные дела, связанные с бизнесом,
вытеснили все остальное, даже друзей и знакомых.

На Курском вокзале я встретила Языкову Иру, в прошлом нашу с
Мариной "духовную сестру": когда-то мы вместе состояли в
экуменической общине, которой руководил Сандр Рига. Мы были
"сестрами" почти пятнадцать лет, а сейчас стояли рядом на остановке и
даже не поздоровались. И хотя мы не общались уже много лет, меня
охватило какое-то тяжелое чувство, слишком много переживаний было
связано с теми людьми. Вдобавок я в этот день разбила большую банку
меда и очень сильно порезала палец, когда жарила кабачок, и теперь он
щипал.

Мы вместе ехали с Ирой в троллейбусе, она уткнулась в какую-то книгу,
а у меня перед глазами возник зал суда, тот самый, в котором более
десяти лет назад судили Сандра Ригу за религиозную деятельность. Я и
Марина тоже проходили по делу как свидетели и участники его деяний.
Я вспомнила, как судья смотрела на Марину, казалось, она не могла
понять, почему такая симпатичная женщина оказалась в религиозной
секте. Она понимала, что в религии могут быть разные люди, но все же
должен быть какой-то изъян. "Неужели вам не хочется быть женой и
матерью? У нас такие парни в КГБ служат!" - говорила она ей,
пытаясь понять, что вынудило Марину на такой странный образ
жизни. Со мной ей было как-то проще: художница, а художники, как
известно, уши себе отрезают и вообще шизоиды, поэтому я ее не очень
удивляла. Я когда-то описала все эти события для экуменического
журнала "Призыв". Самого Сандра тогда, в 1984 году, сослали в
Благовещенск на принудительное лечение, а Марина, когда с группой
психологов участвовала в кампании по выбору

296

Президента в 1996 году, по иронии судьбы, тоже оказалась в
Благовещенске, она нашла эту больницу, где Сандр провел два года, и
когда Марина смотрела на унылые решетчатые окна, то вспомнила
слова, какие он ей сказал, когда вовлекал ее в свою организацию: "Ну
вот, Мариночка, теперь у тебя есть еще один брат, это я - Сандр". С
разрушением Советского Союза наша организация распалась, Сандр
уехал в Латвию наследовать дом, который когда-то принадлежал его
отцу, а бывшие "братья" и "сестры" - кто женился или вышел замуж,
некоторые братья стали священниками, а кто просто продолжал вести
свободный образ жизни в нашей стране или за рубежом. И вот сейчас я
ехала в троллейбусе вместе с женщиной, с которой когда-то делилась
самым сокровенным, а теперь мы даже не поздоровались.

Когда я, уже с журналами, к вечеру вернулась домой в нашу
московскую квартиру, то увидела Марину и двух ее новых сотрудников
по бизнесу - Юлю, которая, как и Марина, по профессии была
психологом, и Петра Миридонова, работавшего в прошлом
милиционером. Это он убьет Марину. Миридонов был похож на Павла
Корчагина, который вдруг решил обогатиться, - наверное, сказывалось
то, что когда-то он был комсоргом. Они о чем-то оживленно беседовали,
но Марина была очень бледная. Как выяснилось, она от перенапряжения
упала в этот день в обморок, зажав в руке несколько тысяч долларов.
Юля и Миридонов вызвали врача фирмы, который оказал ей помощь.
Юля и Петр звали друг друга "брат" и "сестра", потому что они в один
день поступили к Марине на работу. Марина тогда очень обрадовалась:
"Здорово! Мент будет в команде. Защита!" Она называла Петра "мой
стойкий оловянный солдатик". Ему нравилось такое сравнение.

Марина спросила, что у меня с пальцем, потому что кровь прошла
сквозь слой бинта. Я сказала, что случайно порезала, а она спросила, в
котором часу это было. Я ответила, что часа в три. Марина удивилась:

297

- Поразительно! Я именно в три часа упала в обморок, а Игорь в три
часа врезался в столб на своем автомобиле, ему внезапно стало плохо.

Когда Юля и Миридонов ушли, я сказала:

- Бросай все немедленно, ты уже в обмороки падаешь, пропади оно все
пропадом!

- Я просто не успела позавтракать, и много пришлось сегодня бегать.
Ничего страшного - нормальная потогонная система, как и любой
другой бизнес. Еще я сегодня страшно не выспалась. Позвонил Николай
в пять утра, представляешь? Говорил о своей любви. Я ему сказала, что
если бы он меня действительно любил, то заботился бы обо мне и дал
бы отдохнуть, он же знает, как я устаю, - сказала Марина, и в ее
глазах появилась какая-то отстраненность. - Ты знаешь, когда я
сегодня упала в обморок, как будто свет погас, я слыхала голоса
сотрудников, ощущала зажатые деньги в руках и каким-то странным
образом соприкоснулась с течением внутренней жизни столпившихся
около меня людей - там все булькает, чавкает, клокочет, там нет
времени, но за всем за этим есть какое-то осмысленное движение, и мне
не хотелось возвращаться.

- Ну вот, договорилась! Я сейчас пойду разжаривать грибы, ты
почуешь умопомрачительный запах и не будешь говорить такие
глупости, - сказала я, отключая телефон, который непрестанно звонил.

- Я тебе забыла сказать, - улыбнулась Марина, - где-то через час к
нам приедет Игорь, надо его тоже как-то поддержать, все же машину
свою повредил. Ты сделай еще бутерброды с икрой, разложи "Шанхай" по
вазочкам, пожарь отбивные и достань рисовую водку, а я пойду пока
приму душ.

Марина из Китая привезла прессованные древесные грибы, которые мы
периодически разжаривали либо добавляли в китайское блюдо
"Коктейль Шанхай", которое делала Марина из куриного мяса, она давно
обещала Игорю угостить его этим блюдом.

298

Игорь, похоже, был немного влюблен в Марину, но это была любовь с
очень большой долей интереса; помимо умной и обаятельной женщины,
он видел в ней ценного компаньона, благодаря которому он сможет
осуществить свою мечту - заработать много денег и купить
баскетбольную команду. Он как-то сказал мне: "Марина - это звезда.
Когда я был тренером по баскетболу, то особо занимался только со
звездами, потому что именно они определяют успех игры".

Когда Игорь пришел, все уже было готово, стол был накрыт. Он,
очевидно, уже "отошел" от случившейся с ним и с машиной
неприятности и выглядел прекрасно в своей дорогой белоснежной
рубашке. Он принес цветы, шампанское, коробку с радиотелефоном -
подарок для Марины, а также гитару, чтобы спеть нам несколько песен
собственного сочинения. Если обратиться к мифологии, то Игоря я бы
сравнила с Гермесом - богом торговли и покровителем атлетов. Он
действительно был похож на атлета, который решил заняться
торговлей, только вместо крылатых сандалий у него имелся хороший
автомобиль. Марина рассказывала, что у него дома над диваном висит
плакат со смешной надписью: "Вставай, сволочь, иди и заработай
сегодня тысячу долларов!"

Был уже синий вечер, когда мы сели за стол. Марина зажгла свечи, и
алые розы засияли в хрустальной вазе. Игорь налил рисовой водки в
маленькие серебряные рюмочки, и мы стали ужинать.

- Вот, Наташа, - обратился ко мне Игорь, - повлияй на сестру, не
слушается она меня.

- А что такое? - спросила я, - надо было еще что-то добавить в
коктейль?

- Нет, "Шанхай" просто восхитителен! Мариночка, ты волшебница! Я
совсем о другом. Вы уж извините за тему, на которую я хочу
поговорить, но бизнесмен, как и военный, всегда на работе. Я уже устал
повторять, что

299

нельзя относиться к людям так, как к ним относится Марина. Бизнес
- это не богадельня. - Игорь говорил ласково, но твердо. - Бизнес -
это жесткая вещь, а Марина переживает за каждого, как будто это ее
дети. Везде, в каждой игре, есть свои правила. В бизнесе нет и не может
быть заботливости о других. Здесь, по возможности, должны быть
честные, но очень жесткие отношения.

- Ну вот, Игорь опять завел свою любимую песню, - сказала Марина,
отрезая кусочек мяса для "философского" кота Арнольда, который терся
о ее ноги. - Кушай, Арнольдка, кушай и никого не слушай. Когда я
умру, то на том свете мой прежний кот Марсик будет сидеть одесную
меня, а ты, котик, ошуюю.

- Шуточки у тебя, как всегда, классные. Арнольдка может кушать и не
слушать, он не бизнесмен, - продолжал Игорь, - но ты просто обязана,
потому что я твой спонсор, а спонсора надо любить. Пойми, ты должна
себя беречь. Это все равно что лезть в гору сквозь терновник и еще себе
на шею кого-то посадить. Ты и сама не дойдешь, и оба свалитесь в
пропасть.

- Ладно, не пугай! Я не из пугливых, - спокойно сказала Марина и,
вздохнув, добавила: - Но я действительно ощущаю эту тяжесть и
признаюсь, что не ожидала такой степени сопротивления. Я думала,
когда люди работают на себя, у них открывается дополнительная
энергия. Но это не так. Люди очень быстро насыщаются, с голодухи
хорошо работают, а как десять костюмов купят, уже работают плохо.
Это происходит оттого, что денег им нужно много, но вообще от жизни
- мало. Поэтому очень слабый импульс к действию, трудно вдохновить.

- Тебе хорошо рассуждать. Ты такая славная, симпатичная женщина,
- сказал Игорь, с нежностью глядя на Марину, - ты и плаваешь
прекрасно, здорово танцуешь. Я видел! Тебе можно брать от жизни
много, а люди в большинстве своем как инвалиды. Что они могут взять
от жизни?

300

Ты их хоть золотом осыпь, все равно будут сидеть недовольные.
Поэтому, умоляю тебя, оставь ты их в покое. Выплывут - хорошо, а не
выплывут... не твоя забота. Бизнес - это риск. Здесь, как в баскетболе,
- победа бывает за шаг до поражения! Тратить на них силы просто
грех.

- Я все равно не могу так поступать! - сказала Ма- рина. - Как же я
брошу Петюню, я просто обязана ему помочь, и для меня есть только
один вопрос - как это сделать? Он не подпускает к себе, говорит, что
все хорошо, все путем, а сам бледный как смерть.

- Да не переживай ты за него, он бывший мент, выплывет,
выкарабкается, может, не сразу, а постепенно. Оставь ты его в покое!

- Ну а почему ты со мной не держишь дистанцию? - спросила Марина,
с улыбкой глядя на Игоря. Игорь опустил голову и сказал:

- Не получается... А еще потому, что мы с тобой оба сильные. Пойми,
Совдепия наплодила людей, у которых атрофировалось желание
работать, ко мне на прием приходят буквально дегенераты, я их
отсеиваю, как песок, чтобы найти одного, нормального.

- Я понимаю, - сказала Марина, - нельзя за короткое время
вырастить новую популяцию людей, это все равно что создать новую
расу, но других-то ведь нет? Я делаю ставку на создание команды,
когда слабости одного восполняются силой другого, совершенных людей
не бывает, даже те, кто кажется сильным, тоже имеют слабые стороны.
На войне побеждает тот, кто умеет создавать атмосферу, а не тот, кто
первый из кустов выбежит. А я умею создавать атмосферу.

- Это верно, - подтвердила я. - Мариночка всегда является душой
любой компании.

- Потому что я беру ответственность за то, что говорю и делаю, -
сказала Марина, - иначе это будет как в религиозных сектах. Когда
они привлекают человека, то

301

бегают за ним, как за собакой во время течки, а когда вовлекут, теряют
интерес. Я сама была в религиозной организации и знаю, как это
ужасно. Поэтому я никогда так поступать не стану. Хорошая фирма
прежде всего должна создавать эффект защищенности, иначе это будет
мародерство.

- Ладно, уговорила, - сказал Игорь, - оставим этот разговор, но
помни, я тебя предупреждал, и тренер не виноват, если игроки не
следовали его указаниям и проиграли.

- Если я стану относиться к людям как к функциям для своих целей,
вот тогда я действительно проиграю, - ответила Марина. - Знаю, что
не надо переоценивать людей, я никогда дешевую колбасу не принимала
за амброзию, но и бросить человека не могу, если только он сам не
уходит, тогда я не препятствую, иначе он будет мстить за свою
несвободу, а человеку можно позволять только наступать на хвост, но
не на горло.

- Жалко, что ты такая нравственная, - мы с твоим талантом через
год создали бы мощную коммерческую сеть, такие возможности бы
открылись, на Западе свои бы филиалы открыли. Вот в ноябре поедем в
Австрию на презентацию, познакомимся с коллегами из других стран,
ты же и по-английски говоришь, и по-немецки. По утрам будем есть
"Кайзеровский омлет" и пить кофе с "Гугельхупфом" - это очень вкусное
ванильное пирожное, а вечером под "жареного петуха по-венски" будем
вести переговоры.

- Ой, как вкусно мечтаешь! - засмеялась Марина.

- Я в этих вещах толк понимаю. Вы же с Наташей на Рождество в
Париж собираетесь? Возьмите меня с собой, не пожалеете. "Мулен Руж"
- это все очень дорого и банально. Я вас поведу по небольшим
кабачкам, будем есть луковый суп, пить кальвадос и вкушать
умопомрачительные десерты. Если будешь меня слушать, - Игорь
слегка

302

склонился к Марине, - мы скоро купим тебе квартиру в каком-нибудь
тихом и зеленом московском тупичке, у тебя будет кабинет с
креслом-качалкой, где ты будешь писать свои умные книги.

- Я хочу Наташе купить мастерскую под Парижем, когда разбогатею,
- сказала Марина и погладила меня по голове.

- Обязательно, - утвердительно сказал Игорь, - к ней туда будет ее
Хмелевская вместе с издателем в гости приезжать. Купим их всех с
потрохами. Книг твоих издадим сколько захочешь! Я тут выбрал перед
сном время и прочитал твою статью в журнале "Знамя", что ты мне
давала. Честно скажу, я мало что понял в этих идеологических
мутациях, но чувствую - здорово! Действительно, в секты одни
малахольные идут, которые не могут адаптироваться к реальной
жизни. Ты просто обязана писать книги! Представляешь, на обложке
будет написано: "Президент фирмы Курочкина Марина Николаевна
размышляет о тринитарном сознании". Класс! Рекламу по телику
пустим под твою любимую песню "I will always love you". Наташа
обложку классную сделает.

- Не говори глупости! - засмеялась Марина. - Если я пойду по
головам, как ты меня учишь, то напишу книгу "Бизнес - сон
шизофреника".

- Ну что ж, еще лучше, еще пафоснее! - в свою очередь рассмеялся
Игорь. - С таким названием по телевизору рекламу можно не давать и
так на ура пойдет. Нас узнают, будем ходить на всякие тусовки, в
московский бомонд войдем, товар свой среди них толкать будем.

- "Бомонд" по-французски означает "высшее аристократическое
общество", - сказала Марина, - и я никогда не путаю бомонд с попсой
не только на эстраде, но и в жизни. Для меня самое важное - это то,
что со мной дру- жит такой человек, как Григорий Померанц. Он и его
жена, Зинаида Александровна Миркина, действительно являются

303

элитой общества, а не какие-то людишки, прыгающие на сцене рядом с
бывшими советскими князьями, которые не по праву благородства
пользовались благами, а по праву неблагородства.

- Мощно сказала, - с уважением произнес Игорь, откупоривая
бутылку шампанского "Вдова Клико". - Мне Мишка-философ из нашей
фирмы о Померанце тоже рассказывал, так что я немного в курсе. А вы
думали, что я, кроме Шакила 0'Нила и Майкла Джордана, никого
больше не знаю? Я, между прочим, Ницше читал, обожаю его
определение счастья, он сказал, что "счастье - это чувство растущей
власти". Мощно! А деньги дают эту власть. Кстати, мадам Клико, чье
имя носит этот божественный напиток, была первой
женщиной-бизнесменом. Давайте выпьем за сильных женщин и
мужчин! Если будешь меня слушаться, - Игорь поднял бокал с
золотистым бурлящим напитком, - и держать дистанцию с
сотрудниками, мы с тобой, Мариночка, создадим свою суперлигу. Итак,
за колоссальные усилия ради колоссальных результатов! Дорогу осилит
идущий!

Несмотря на нравственные противоречия, Марине было приятно сидеть
рядом с этим молодым мужчиной, который мечтал купить
баскетбольную команду, а не занимал десятку до получки. В нем была
уже какая-то другая "упругость", казалось, у него работала иная
группа мышц, которая у советских людей не была задействована.

- Я верю, - сказал Игорь, беря в руки гитару, - что через много лет
тем, кто пошел сейчас в бизнес, поставят памятник, как героям, как
пионерам, осваивающим новые земли...

Красиво перебирая аккорды на гитаре, Игорь довольно приятным
голосом спел песню о любви коммерсанта к китайской девушке,
подарившей ему атласный халат с красными драконами, в котором его
убили. Игорь взял последний аккорд и, отставив гитару в сторону,
сказал:

304

- В бизнесе человек сразу попадает в большую игру, здесь нет времени
для тренировок, как в спорте, поэтому бизнес непосредственно связан со
священным словом "риск". - Он это высказал с легким пафосом и
разлил в бокалы остатки шампанского.

- Я тоже чувствую себя как на передовой, на войне, - сказала Марина,
беря в руки бокал. - Я не слышу больше голосов и криков соседей, меня
не беспокоит забивание ими гвоздей, мне совершенно неинтересен
телевизор, кино. Реальные взаимоотношения, связанные с нашим делом,
все вытеснили. Я будто выпала из привычного мира, меня уже не
трогает зависть знакомых, считающих свои копейки. И я рада этому
освобождению, несмотря на напряжение, в котором пребываю... Помню,
я как-то отдыхала в Пицунде и случайно заснула на краю пропасти,
потому что очень долго смотрела на море. Я проснулась от раскатов
грома, начался сильнейший шторм, сверху было смешно и одновременно
трогательно видеть, как люди разбегаются по своим палаткам и
шалашикам... Было очень страшно, но я не могла отвести глаз от
красоты разбушевавшейся стихии, я стояла под ливнем и смотрела на
огромные волны, которые высвечивали молнии. И сейчас у меня
подобное состояние. Мне нравится этот риск.

Пока Марина это рассказывала, Игорь смотрел на нее восхищенным
взглядом. Когда он собрался уходить, после того как исполнил еще
несколько своих песен про экзотические страны, Марина пошла
проводить его до машины. Через некоторое время она вернулась на
кухню и легла на пол, подложив руки под голову.

- Знаешь, - сказала она, - мне пришла в голову веселая мысль. Давай
продадим мою квартиру на Щербинке и попутешествуем, я хочу все
бросить.

- Давай! Я с удовольствием! - живо откликнулась я.

- Да нет, это не выход, это я так сказала, просто устала, - сказала
Марина и, усмехнувшись, добавила: - Игорь

20 Тринитарное мышление 305

говорит, что у него тоже так бывает. Он тогда вспоминает свою
прежнюю жизнь, комнатушку с пьяницей соседкой, ужасается и с новой
силой идет вперед. Так и я сейчас. Нет, не хочу обратно. Там все
известно. Да и путешествовать не особо хочется, как вспомнишь эти
таможенные прелести. Жалко, что человечество так несовершенно и
нуждается в границах. В последнее время я все чаще и чаще думаю о
Христе... Действительно, здесь, на земле, можно только руки
протянуть, чтобы в них вбили гвозди. И как только Христос пошел на
все это? Зачем?

- Но Он же все это устроил, я имею в виду жизнь, мы же Его не
просили создавать этот мир. Вот Он и пришел к нам, к Своим
деткам-конфеткам, - ответила я. - Сам создал, Сам и спасает.

- Когда Бог воплощается в человеке. Он не знает, что с Ним будет. Он
тоже рискует, - сказала Марина, и в этот момент по ее лицу от
пламени догорающих свечей пробежали оранжевые блики, а в глазах
отразились золотые лучи. - Но когда Христос говорит, что вы сделаете
больше, чем Я, Он имеет в виду, что движение от человека к Богу, то
есть от простого к сложному, труднее, поэтому от нас и усилий
требуется больше, и помощь нам нужна... Ты мне помогаешь очень
сильно, если бы не ты, я бы давно погибла от напряжения, в котором
пребываю. Это духовное напряжение, под него не "поднырнешь" и от него
не спрячешься. Но сейчас мне нужна мужская помощь, мужская
инициатива, ты ею не обладаешь, иначе я долго не протяну, но и
обратно я не хочу.

- А Игорь? - спросила я робко. Марина усмехнулась:

- Если для Николая я - Ассоль, то для Игоря - путеводная звезда,
которая указывает путь к благополучию, а заодно и голы забивает, так
что мяч в корзину аж "засасывает", как он по баскетбольному
выражается... Когда-то давно, еще в юности, я в очередной раз
собиралась выйти

306

замуж и со своей подругой, тоже Маринкой, сидела в кафе и обсуждала
свадебный наряд. С нами за столиком сидел пожилой иностранец, мы
думали, что он ничего не понимает, а он сказал мне на неплохом
русском: "Вы женщина-звезда, и вы не должны выходить замуж, ваша
задача - вдохновлять мужчин на рыцарские подвиги". Мы с Маринкой
тогда посмеялись, замуж в тот раз я действительно не вышла, но слова
мне его запомнились. А как ты думаешь, кто я? - спросила Марина,
состроив при этом уморительную физиономию.

Я рассмеялась на ее смешную гримасу, но ответила со всей
серьезностью:

- Я у какого-то философа читала, что есть такие "осевые" люди,
которые, образно говоря, движут ось земли, способствуя развитию
человечества. Я думаю, что ты обыкновенная "осевая" женщина, - и,
улыбнувшись, добавила: - а когда я читаю твое философствование, мне
кажется, что ты - воплощение Шопенгауэра в образе женщины. Но
только он был пессимист и "хулитель жизни", как о нем говорили, а ты
несешь в себе совершенно удивительную любовь к жизни.

Марина усмехнулась и ответила:

- У Шопенгауэра есть удивительное вдохновение на познание, но нет
вдохновения на благословение и прощение человечеству. Его мама не
любила, отец слабый был, поэтому он и вырос мрачный, и ему трудно
было перейти к оптимизму. Но зато у него наследство было большое, он
мог писать книги... Мне сейчас в голову пришла смешная идея -
познакомиться с каким-нибудь хорошо сложенным мужчиной, который
бы отлично танцевал.

- Хочешь двигать ось, танцуя? - спросила я.

- Именно так. Если бы я тогда, в юности, согласилась работать в
мюзик-холле, нам предлагали с Маринкой, я бы стала не философом, а
танцовщицей, - сказала Марина и задумалась; очевидно, она что-то
вспоминала. - Поставь музыку, пожалуйста, "Отель Калифорния", я
всегда обожала

307

эту вещь. Я сейчас вспомнила себя совсем молоденькой: зимой я ходила
в белой шубке, в тонких капроновых чулках и всегда без головного
убора, даже в мороз, и никогда не замерзала.

Я стала искать кассету ансамбля "Иглс", но Марина меня остановила:

- Нет, не надо. Смотри, какая сейчас луна за окном, а около нее
лестница из облаков. Глядя на это, хочется чего-то другого,
запредельного... Поставь лучше Шнитке. - Когда музыка отзвучала,
Марина сказала: - Мне понятно состояние Шнитке, кажется, что он
музыкой рассказывает историю своей жизни. Он говорит, что земная
жизнь дана для того, чтобы ее разлюбить, не жизнь вообще, а именно
земную. У меня перед глазами возникла картина: какая-то чайка,
которой захотелось полетать во времени истории. С одной стороны -
упоение, она любит летать, а с другой стороны - ей только и
разрешается летать, когда никто не летает. Для нее это возможность и
вызов... Она начинает летать и теряет чувство меры и опасности,
залетает в такие потоки, что не может с ними справиться, и воздушный
поток ломает крыло, она еще может вылететь, но то ли чувство
отчаяния, что ее никто не ждет, то ли горечи, что всю жизнь никто не
ждет, она как-то медлит, и ее накрывает волна, и она гибнет с
перемешанным чувством и горечи, и радости, а утром на берег, когда
буря стихла, выносит красивое перо - менуэт на бис... В музыке
Шнитке для меня есть что-то очень горькое и светлое...



31 октября 1996 года, ровно за два месяца до дня рождения Марины (она
родилась 31 декабря 1957 года), раздался телефонный звонок. Сквозь сон
я слышала, как Марина разговаривала с Николаем: "Любовь - это не

308

закипание чайника на конфорке, любовь - это разделение внутреннего
состояния человека... Ты думаешь только о себе... Не звони мне больше,
не трать понапрасну денег..." Марина повесила трубку и снова легла в
постель. Потом было еще два звонка с небольшим промежутком, но там
было молчание, - очевидно, Миридонов проверял, дома мы или нет.

Через некоторое время раздался звонок в дверь, я встала, посмотрела в
глазок тамбурной двери и увидела Миридонова. Я сказала Марине, что
там стоит твой Петюня. Она надела белый халат - подарок Николая -
и вышла к нему. Через пять минут она вернулась в комнату, достала из
письменного стола журналы для презентации и отнесла ему.

- Ну и работенка! Ни сна ни отдыха! - сказала она, снова ложась в
постель.

Где-то минут через сорок опять раздался звонок в дверь. Это был снова
Петр Миридонов. Марина вышла к нему, они о чем-то некоторое время
говорили, потом Марина открыла дверь в комнату и сказала мне:

- Вставай, умывайся, готовь завтрак, у Петюни презентацию перенесли
на три часа дня, он с нами позавтракает.

Пока Марина обсуждала с ним проблемы, связанные с бизнесом, я
сварила кофе, сделала бутерброды с красной икрой, с сыром, с ветчиной.
Марина сказала:

- Ветчину выбирай попостнее, а то Пете нельзя жирное. У Петра была
язва, и Марина побеспокоилась о его здоровье.

- За чужой счет, - весело сказал Петр, - не только пьют, но и едят и
аристократы, и дегенераты. И потом у меня сегодня радость - я
перезанял деньги! Теперь до Нового года не будет никаких "наездов".
Прямо камень с сердца упал.

Мы сели завтракать, и Марина сразу перешла к делу - стала говорить
Петру, как надо настроиться на презентацию.

309

Петр сказал, что его бывшие друзья-милиционеры разрешили ему
воспользоваться опорным пунктом для проведения презентации. Петр
говорил, что он теперь спокоен, что у него все получится. Он был весел и
возбужден, рассказывал старые анекдоты, на его довольно высоком лбу
надувались вены. Он с аппетитом ел бутерброды, мне пришлось еще
подрезать ветчины и сыра. Пока мы завтракали, Марина почти через
каждые десять-пятнадцать минут говорила по телефону с
сотрудниками.

- Кушай, кушай, тебе сегодня работать, - подбадривала она Петра в
промежутках между телефонными разговорами, - мужчина должен
быть сытым и довольным, тогда у него все получается. Эмоциональное
воодушевление - главное в нашей работе. Говори людям, что нет
нерешаемых проблем, а есть нежелание их решить. Но может, ты
все-таки передумаешь и возьмешь меня с собой? Вдвоем мы будем
выглядеть гораздо убедительнее. Ведь люди ищут не только денег, но и
защиты, уверенности. На опорном пункте обещать богатую жизнь,
согласись, как-то странно.

- Я хочу просто потренироваться, а потом приглашу в офис. Я хочу
один попробовать, должен же я навыки приобретать, чтобы быть
раскованней на основной презентации. Вспомню свою комсомольскую
юность, как на собраниях людей вдохновлял.

- Ты их вдохновлял на картошку ехать, а здесь на принципиально
новое отношение к жизни и к самим себе, - сказала Марина, отпивая из
чашки черный кофе.

- На картошку тоже трудно, все чистенькими хотят быть, - сказал
Петр и попросил чая со слабой заваркой.

- Петя, постарайся не концентрировать внимание на всех безработных
и разорившихся, которые не хотят приложить усилия для продвижения
вперед, - продолжила свои советы Марина, - тратить на них силы
накладно для бизнеса и для собственного здоровья. Легче найти
человека,

310

который хочет работать, чем убеждать того, кто не хочет работать.
Действуй эффективно...

- Да у меня получится, - перебил ее Петр, - я уверен в себе как
никогда. Ты же сама говоришь, что воодушевление передается только
тогда, если себя сам хорошо чувствуешь, если есть блеск в глазах, а я
себя сегодня очень хорошо чувствую.

- Можно я как художник скажу? - уже перебила я Петра. - Знаете,
Петя, для того чтобы производить впечатление респектабельного
человека, вам не стоит улыбаться, вам нужно быть вдохновенным, но
серьезным.

Я так сказала потому, что у Петра была очень жалкая улыбка бедного
человека, она его очень "портила".

- Да, она правильно говорит, прислушайся к художнице, - с улыбкой
сказала Марина и положила свою руку мне на плечо. Серо-голубые
глаза Марины вдруг засветились какой-то непонятной мудростью, вся
она засияла дивной, небесной, мощной красотой. Я смотрела на нее и не
понимала, что с ней происходит. Неужели она так радуется за Петра,
что у него что-то сдвинулось с мертвой точки? Нет, не похоже, но что
же это? От нее шел какой-то свет и тепло. Хотелось, чтобы это не
кончалось никогда...

Но мне нужно было собираться, ехать давать рекламное объявление в
газету для фирмы, в которой она работала. Волею судьбы Марина не
успела дать это объявление в офисе, куда к ним специально приезжали
рекламодатели. Я стала медленно одеваться, в надежде, что Петр
пойдет со мной. Мне хотелось, чтобы Марина отдохнула в этот день, он у
нее случайно выпал как выходной. Я специально долго ходила по кухне,
ждала, пока Петр допьет чай, спрашивала, что она будет дальше
делать, но она продолжала с ним оживленную беседу, и я решила им не
мешать. Когда я уходила, Марина спросила меня:

- Туда и обратно?

- Да, только зайду на рынок купить что-нибудь на ужин.

311

Я вернулась, когда уже смеркалось, день был пасмурный. Все время
моросил дождь. Я открыла входную дверь. Мне навстречу, закрывая за
собой дверь в комнату, вышел Петр и сказал:

- Мы так долго говорили с Мариной, что она заснула. Я поверила ему,
потому что она так уставала, что засыпала довольно легко. Я спросила,
проходя на кухню:

- А почему ты не на презентации?

- Опорный пункт заняли, мне позвонили из милиции в два часа,
перенесли на вторник, - сказал он довольно спокойно.

- Ну что ж, пойдем пить чай, - сказала я, а про себя подумала: "Вот,
гад, не дал Мариночке отдохнуть".

Когда мы сели за стол, он есть не стал, а только выпил чай.Я спросила:

- Ну как вы пообщались? Плодотворно? Он сказал:

- Да, я все понял, теперь надо только вперед и с песней!

Он был очень напряжен, при малейшей улыбке жила на его лбу
надувалась довольно сильно, но само напряжение было характерно для
всех, кто работал в фирме, поэтому я не обратила особого внимания на
это. Я перестала поддерживать разговор, и Петр сказал, поднимаясь
из-за стола:

- Ну что ж, я пойду, пожалуй. - Когда он надевал свою кожаную
куртку в коридоре, спросил: - Может, попрощаться с Мариной или не
стоит будить?

- Уже поздно, надо разбудить, а то ночью спать не будет, - сказала я
и открыв дверь в комнату, позвала: - Мариночка! - Я протянула руку
к выключателю, но тут раздался милицейский приказ:

- Свет не включать!!!

Петр сделал какое-то резкое движение, и я оказалась на полу.

-На колени, руки за спину... (мою шею обвила веревка, у горла нож)
сука, деньги давай! - прошипел Петр.

312

- Сейчас, сейчас, - сказала я в какой-то прострации. Я с трудом
поднялась, ноги налились свинцом, подошла к письменному столу и
стала специально греметь ящиком, чтобы Марина проснулась. Но она не
реагировала. Я посмотрела на диван, пока доставала деньги, и увидела
холмик, покрытый одеялом, поза была явно неестественная;

наверное, он ее оглушил, подумала я, отдавая ему доллары. Я снова
посмотрела на диван, и тут на меня повеяло ледяным холодом и
ужасом, словно пуля вонзилась в сердце и сковала тело.

- Что с Мариной? - тихо спросила я.

- Марина приказала долго жить, - сказал Петр и откинул одеяло.

Она лежала в белом махровом халате, который ей подарил Николай из
Благовещенска. Руки и ноги были связаны, она лежала вниз животом,
повернув голову к окну, глаза были закрыты, а около рта какие-то две
капельки на простыне, последний выдох застыл на губах. Тело выгля-
дело как брошенная одежда, - казалось, самой Марины в нем не было.

- Куда ты ее пырнул? - спросила я.

- Я ее задушил, - ответил он. Тогда я посмотрела на шею и увидела
три темно-синих полосы, как от жгута или проволоки.

- Так, ну все, - сказал Петр и схватил меня одной рукой за одежду, а
другой приставил нож к горлу. Я посмотрела на него - лицо как
пергамент, обескровленные губы и взгляд осьминога. Сейчас он будет
меня убивать. Возник даже не страх, а какой-то контакт с ледяной
реальностью. От него шла дикая, первозданная Каинова энергия. Это не
дух агрессии или злобы, обычный для поведения людей, дух убийства
другой, он как дыхание с того света, скорее из "междусветья", как из
темного и холодного туннеля. Снова раздался приказ:

- На колени, руки за спину, - он говорил тихо, твердо и хладнокровно.
Там не было ненависти, он просто

313

хотел меня ликвидировать. Я снова оказалась на полу; и накинутая
веревка уже впилась в мою шею, кровь резко начала приливать к голове,
возникло сладковатое ощущение помутнения сознания, оно стало
отключаться в буквальном смысле, все вещи мгновенно потеряли
ценность, время остановилось, пространство сжалось, какая-то
пропасть открылась под моими ногами, скорее, бездна внутри меня
самой, словно какое-то новое измерение, войти в которое можно, только
задохнувшись. Возникло смешанное чувство и страха, и интереса - что
там? Но страх победил. "Я не хочу туда прыгать, мне еще рано, а меня
хотят туда столкнуть". Я с силой отодвинула веревку от шеи и сказала
хриплым голосом:

- Пожалей меня, не убивай, я никому ничего не скажу, у меня больная
мать, Марину не вернешь, хватит смертей, у тебя же дети...

Я начала говорить без умолку, постепенно вернулся нормальный голос,
было понятно, что эти моления нельзя прерывать, они продлевают мне
жизнь, иначе затянется петля. Я стала говорить "жалостные" вещи, не
переставая. Мне удалось встать на ноги и говорить с ним, глядя в
глаза. Передо мной стояло существо какого-то иного порядка, с которым
нельзя договориться, его можно только умолять. Ему явно не
нравилось, что я говорю, это лишало его силы и решимости. Постепенно
замученная жизнь в нем самом стала пробиваться сквозь
"металлическое" лицо, а в осьминожьих глазах стало мелькать что-то
человеческое. И тут я ощутила какую-то неведомую силу, которая была
на моей стороне, и мои мольбы стали носить характер убеждения и
гипноза.

Наконец он сказал:

- Ну хорошо, уговорила. Я тебя сейчас свяжу, ударю бутылкой по
голове, пойдем, возьмем ее из холодильника, ты, как сможешь,
доползешь до телефона, вызовешь милицию, а когда они придут,
скажешь, что были какие-то мужики в масках и ты ничего не помнишь.

314

Я снова приступила к мольбам. Но тут во мне самой что-то дрогнуло,
возникло отвращение и к нему, и к себе самой, что я так унизительно
борюсь за свою жизнь, умоляю какую-то срамную тварь с интеллектом
ящерицы и повадками анаконды, которая ничего не может, только
убить.

Тогда я не знала, что он болен, что какая-то женщина, когда он
работал еще в милиции, обрызгала его удушающим газом и написала
бритвой на его лбу слово "мент", после чего он, в страхе за свою семью,
сбежал из Москвы, наглотавшись таблеток; что он состоял на учете в
психдиспансере, - все это я узнала потом, когда велось следствие. А
пока я стояла и умоляла его не убивать меня, взывая, как говорят, к
милости.

- Я не хотел ее убивать, так получилось, слово за слово, - вдруг
проговорил он и схватился за голову. Но потом, как бы очнувшись,
сказал:

- Так, приказываю, возьми на кухне тряпку, принеси сюда и сотри
отпечатки пальцев с этого ножа, - он протянул мне наш кухонный нож
с красной ручкой, я только тогда узнала его.

Когда я это проделала, он приказал поставить нож на место. Затем
стал укладывать в свою сумку видеомагнитофон и радиотелефон,
который Игорь подарил Марине.

- Найди мне большую сумку, - сказал Петр, подойдя к телевизору, -
я возьму его с собой.

Я на дрожащих ногах полезла на антресоли, но такой большой сумки,
чтобы в нее уместился телевизор, я не нашла. Петр все время стоял
рядом.

- Ну ладно, пусть остается, - сказал он, и стал стирать отпечатки
пальцев с корпуса телевизора, за который брался руками. Потом он мне
сказал, что я должна говорить в милиции, попросил надеть свитер с
высоким воротником, запудрить на шее проступившую от веревки
красноватую полосу (он не предполагал, что через несколько часов она
превратится в бордовую и никакая пудра ее не

315

скроет). Потом, позвякивая ключами от нашей квартиры, которые он
достал из пальто Марины, сказал:

-Ну смотри... если что, то из-под земли... и помни, у меня двое детей,
друзья в милиции...

Когда он ушел, со мной началась истерика, я подбежала к Марине,
стараясь перевернуть ее на спину, у меня ничего не получалось, не было
сил; я стала вызывать "скорую помощь", там было занято, я вызвала
милицию, которая приехала очень быстро. Прибывшая вместе с ними
женщина-врач, от которой пахло перегаром, спросила у меня:

- Ну что, много выпили? Чей любовник постарался - ее или твой? - и,
обратившись к санитару, сказала: - Зеркало давай.

Я видела только, как она подставила зеркальце к губам Марины,
потому что следователь увел меня на кухню для допроса.

После допросов, уже в милиции, прежде чем отправить меня в камеру до
окончательного выяснения обстоятельств дела, меня остановили около
"обезьянника" - прозрачной камеры, в которой содержались
задержанные бомжи и прочие личности. Какая-то грязная пьяная
тетка украла целлофановый пакет у спящего парня, рядом с которым
уже сидел Петр Миридонов. Она стала доставать оттуда крабовые
палочки и есть. Милиционер заметил, вырвал у нее пакет, разбудил
парня и отдал ему. "Если она его трогала руками, мне это не нужно", -
сказал парень, брезгливо скривив губы. Милиционер кинул пакет
обратно тетке. "Повезло тебе, клюшка", - сказал он ей. К ней подсела
еще одна пьяная женщина, и они с аппетитом стали поглощать
содержимое пакета.

Из моей куртки вытянули все шнурки, отобрали ключи и поместили в
одиночную камеру, в которой была только дверь с решеткой, сквозь нее
пробивался яркий электрический свет. Я легла на деревянный настил и
стала открывать и закрывать глаза, все еще надеясь, что это сон...

316

Какие-то пьяные женщины из соседней камеры начали танцевать, изо
всех сил топая по деревянному настилу. Они ругались матом и пели
частушки того же содержания.

Наконец они затихли, я закрыла глаза, и передо мной обозначились три
полосы от веревки на шее Марины; любовь, познание и свобода -
вспомнились мне три главные категории ее философии, теперь они,
наверное, обрели тринитарное единство. И тут вдруг явилась душа
Марины - это был крылатый светящийся образ, похожий на херувима,
изображаемого в храмах... В моем сознании сами собой зазвучали
стихи, которые когда-то мне читала Марина:

Безмерность духа восхожденья,
Прозрачность ангельского пенья,
Бездонность неба голубого
И близость друга дорогого...

Last-modified: Thu, 31 May 2001 19:57:31 GMT

Оцените этот текст: