ратимой связности?

Как подвести итог этим парадоксам нейтральности, демонстрирующим смысл как нечто независимое от модусов предложения? Философ Авиценна различал три состояния сущности: универсальное - по отношению к интеллекту, мыслящему сущность в целом; и единичное - по отношению к отдельным вещам, в которых она воплощается. Но ни одно из этих двух состояний не является сущностью самой по себе. Животное - это не что иное, как только животное, "animal поп est animal tantum". Оно безразлично к универсальному и единичному, особенному и всеобщему5. Первое состояние сущности-это сущность как означаемое [signifee] предложением в порядке понятия или понятийных импликаций. Второе состояние сущности - это сущность как то, на что указывает [designee] предложение в конкретных вещах. И третье состояние сущности - это сущность как смысл, сущность как выраженное - и всегда с этой присущей ему сухостью (animal tantum), со своей великолепной стерильностью или нейтральностью. Смысл безразличен к универсальному и единичному, общему и частному, личному и коллективному, а также к утверждению и отрицанию, и так далее. Короче, он безразличен ко всем оппозициям, потому что последние - только модусы предложения, взятые в отношениях денотации и сигнификации, а не аспекты смысла, выражаемого предложением. Не перевешивает ли тогда статус чистого события с присущей ему фатальностью все эти оппозиции: ни частное, ни публич-
________
5 См. комментарии Этьена Жильсона в L'Etre et I'essence, ed. Vrin, 1948, рр.120-123.

57 ЛОГИКА СМЫСЛА

ное; ни коллективное, ни индивидуальное... Не является ли смысл более устрашающим и всесильным в такой нейтральности - всесильным в той мере, в какой он является всеми этими вещами сразу?

Парадокс абсурда, или невозможных объектов. Из только что рассмотренного парадокса вытекает еще один: предложения, обозначающие несовместимые объекты, имеют смысл. Однако их денотация при этом совершенно не выполнима. Нет у них и сигнификации, которая определяла бы саму возможность такого выполнения. Эти объекты существуют без значения, то есть они абсурдны. Тем не менее, они имеют смысл, и нельзя смешивать два понятия - абсурд и нонсенс. Абсурдные объекты -то же, что квадратный круг, материя без протяженности, perpetuum mobile, гора без долины - это объекты "без места", они вне бытия. Однако они имеют четкое и определенное положение в этом "вне": они из "сверхбытия" - чистые, идеальные события, не реализуемые в положении вещей. Этот парадокс следует называть парадоксом Мейнонга, ибо именно Мейнонг первый понял, какие красивые и замечательные эффекты можно отсюда извлечь. Если мы различаем два рода бытия - бытие реального как материю денотаций и бытие возможного как форму значений, - то мы должны добавить еще и сверх-бытие, определяющее минимум общего в реальном, возможном и не возможном. Ибо принцип противоречия приложим к возможному и реальному, но не к невозможному: невозможные сущности - это "сверх-существующее", сведенное к минимуму и упорно утверждающее себя в предложении.

Шестая серия: сериация

Парадокс неопределенного регресса - источник всех остальных парадоксов. Такой регресс с необходимостью имеет сериальную форму: каждое обозначающее имя обладает смыслом, который должен быть обозначен другим именем: n1, - n2 - n3 - n4... Если рассматривать только эту последовательность имен, то их серия представляет собой синтез однородного, причем каждое имя отличается от предыдущего лишь своим рангом, степенью или типом. Фактически - согласно теории "типов" - каждое имя, обозначающее смысл предшествующего имени, обладает более высоким рангом как по отношению к предшествующему имени, так и по отношению к тому, что это последнее обозначает. Но если вместо простой последовательности имен обратить внимание на то, что чередуется в этой последовательности, то мы увидим, что каждое имя сначала берется с точки зрения того обозначения, которое оно осуществляет, а затем - того смысла, который оно выражает, поскольку именно этот смысл служит в качестве денотата для другого имени. Заслуга Кэррола как раз и заключается в прояснении такого различия в природе [имБн]. На этот раз перед нами синтез разнородного. Сериальная форма необходимым образом реализуется в одновременности по крайней мере двух серий. Каждая уникальная серия, чьи однородные термины различаются только по типу и степени, необходимым образом разворачивается в две разнородные серии, каждая из которых в свою очередь образована из терминов одного и того же типа и степени, хотя эти термины по природе своей отличаются от терминов другой серии (конечно же, они могут отличаться и по степени). Таким образом, сериальная

59 ЛОГИКА СМЫСЛА

форма является, по существу, мульти-сериальной. Аналогично обстоит дело и в математике, когда серия, построенная в окрестности одной точки, значима только в связи с другой серией, построенной вокруг другой точки, причем вторая серия либо сходится с первой, либо расходится с ней. Алиса - это история орального регресса, где "регресс" должен быть понят прежде всего в логическом смысле, как синтез имен. Под однородной формой этого синтеза разворачиваются две разнородные серии оральности: есть-говорить, поглощаемые вещи-выражаемый смысл. Таким образом, сама сериальная форма как таковая отсылает нас к описанным прежде парадоксам дуальности и вынуждает обратиться к ним снова, но уже с этой новой точки зрения.

Фактически, такие две разнородные серии можно задать разными способами. Можно рассматривать серию событий и серию вещей, где эти события осуществляются или не осуществляются; или серию обозначающих предложений и серию обозначаемых вещей; или серию глаголов и серию прилагательных и существительных; или серию выражений и смысла и серию денотаций и денотатов. Подобные вариации не столь уж важны, ибо они предоставляют только степени свободы в организации разнородных серий. Та же дуальность, как мы видели, имеет место и вовне - между событиями и положениями вещей; на поверхности - между предложениями и обозначаемыми объектами; а также внутри предложения - между выражениями и обозначениями. Важно то, что мы можем сконструировать две серии в рамках внешне однородной формы. В этом случае мы получаем по две серии вещей или положений вещей; по две серии событий; по две серии предложений или обозначений; по две серии смыслов или выражений. Значит ли это, что конструирование серий произвольно?

Закон, управляющий двумя одновременными сериями, гласит, что последние никогда не равнозначны. Одна представляет означающее, другая - означаемое. Но для нас эти два термина обладают некоторыми особенностями. Мы называем "означающим" любой знак, несущий в себе какой-либо аспект смысла. С другой стороны, мы называем "означаемым" то, что служит в качестве кор-

60 СЕРИАЦИЯ

релята этого аспекта смысла, то есть то, что дуально этому аспекту. Таким образом, означаемое никогда не является смыслом как таковым. Строго говоря, означаемое - это понятие. В более широком толковании, означаемое - это любая вещь, которая может быть задана на основе того различия, какое данный аспект смысла устанавливает с этой вещью. Выходит, означающее - это прежде всего событие, понятое как идеальный логический атрибут положения вещей, а означаемое - положение вещей вместе с его свойствами и реальными отношениями. Означающим является также и все предложение, поскольку оно содержит в себе отношения денотаций, манифестации и сигнификации в строгом смысле слова. А означаемое - независимый термин, соответствующий указанным отношениям, то есть, это понятие, а также обозначаемая вещь и манифестируемый субъект. Наконец, означающее - единственное отношение выражения, фактически обладающее привилегией не быть соотнесенным с независимым термином, поскольку смысл как выраженное не существует вне выражения. А означаемое в этом случае выступает как денотация, манифестация и даже сигнификация в строгом смысле слова. Другими словами, означаемое - это само предложение, поскольку смысл, или выражаемое, отличается от него. Однако, когда мы расширяем сериальный метод - чтобы рассмотреть две серии событий, две серии вещей, две серии предложений или две серии выражений, - их однородность лишь кажущаяся. Одна из серий всегда играет роль означающего, тогда как другая - означаемого, даже если эти роли взаимозаменяются при смене точки зрения.

Жак Лакан выявил существование двух подобных серий в одной из новелл Эдгара По. Первая серия: король, который не замечает компрометирующего письма, полученного его женой; королева, хладнокровно прячущая письмо самым разумным способом, оставляя его на виду; министр, понимающий все происходящее и завладевающий письмом. Вторая серия: полиция, которая проводит безуспешный обыск в апартаментах министра; министр, решивший оставить письмо на виду, чтобы таким образом спрятать его понадежней; Дюпен, понимающий все

61 ЛОГИКА СМЫСЛА

и возвращающий письмо1. Ясно, что различия между сериями могут быть более или менее значительными: очень большие у одних авторов и совсем малые у тех, кто вносит едва заметные, но весьма существенные вариации. Очевидно также, что связь серий, соединяющая означающие серии с означаемыми и означаемые с означающими, может быть обеспечена весьма просто: посредством продолжения истории, сходства ситуаций или тождества персонажей. Но все это не существенно. Напротив, существенное проявляется тогда, когда малые или большие различия начинают преобладать над сходствами и становятся первостепенными. Другими словами, когда две совершенно разные истории развиваются одновременно или когда персонажи обладают неустойчивым, слабо выраженным тождеством.

Нетрудно указать авторов, умевших создавать образцовые в формальном отношении сериальные техники. Джойс, например, обеспечивал связь между означающей серией Блум и означаемой серией Улисс, прибегая к богатству и разнообразию таких форм, как археология способов повествования, система соответствий между числами, привлекая удивительные эзотерические слова, используя метод вопроса и ответа, а также вводя поток сознания как множество путей движения мысли (кэрро-ловское двойное думание!). Раймон Руссель основывал коммуникацию серий на фонематической связи ("les bandes du vieuxe plllard" ["банды старого грабителя"], "les bandes du vieuxe billard" ["борта старого бильярда"] = b/p), a различие между ними заполнял занимательной историей, где означающие серии р связаны с означаемыми сериями b: загадочная суть рассказа подчеркивается этим общим приемом еще и потому, что означаемые серии остаются скрытыми от нас2. Роб-Грийе основывал свои серии описаний положений вещей и строгих обозначений на малых различиях, выстраивая последние вокруг тем, которые, при всем их постоянстве, тем не менее претерпевают едва заметные видоизменения и смещения в каждой се-
_________
1 Jacques Lacan, Ecris, ed. du Seuil, Paris, 1966, "Le Seminaire sur la Lettre volee".
2 Cf. Michel Foucault,. Raymond Roussel, Paris, Gallimard, 1963. ch.2 (в частности -о сериях см. pp.78 sq.).

62 СЕРИАЦИЯ

рии. Пьер Клоссовски опирается на собственное имя "Роберта", но не для того, чтобы обозначить персонаж или манифестировать его самотождественность, а напротив, чтобы выразить "первичную интенсивность", распределить различие и достигнуть разведения двух серий: первой - означающей, - отсылающей к "мужу, который способен представить собственную жену удивляющейся только тогда, когда она сама позволяет себе удивляться"; и второй - означаемой, - отсылающей к жене, "обуреваемой разными прожектами, дабы убедить себя в собственной свободе, тогда как эти прожекты лишь подтверждают мнение о ней ее супруга"3. Витольд Гомбрович вводил в качестве означающей серию повешенных животных (но означающей что?), а в качестве означаемой серию женских ртов (что здесь является означающим?).. Каждая из. этих серий развивает систему знаков - иногда на основе избытка, иногда - недостатка. Серии коммуницируют между собой посредством странных, докучно мешающих объектов и эзотерических слов, произносимых Лесном4.

Итак, данные три характеристики позволяют уточнить связь и распределение серий в целом. Прежде всего термины каждой серии находятся в непрерывном смещении в отношении терминов другой серии (таково, к примеру, положение министра в двух сериях По). Между ними имеется существенное несовпадение. Такое несовпадение или смещение - отнюдь не какая-то маскировка,. обманчиво скрывающая сходство серий под слоем нововведенных вторичных вариаций. Напротив, подобное соотносительное смещение является как раз изначальной вариацией, без которой ни одна серия не открывалась бы в другую, не устанавливалась бы раздвоением и не отсылала бы к другой серии благодаря этой вариации. Следовательно, существует двойное скольжение одной серии над и под другой - скольжение, в котором обе серии утверждаются в бесконечном неравновесии по отношению друг к другу. Во-вторых, такое не равновесие само должно быть ориентировано: одна из двух
__________
3 Piere Klossowski, Les Lois de I'hospitalite, Paris, Gallimard, 1965, Avertissement, p.7.
4 Witold Gombrowicz, Cosmos, Denoel, New York, 1966.

63 ЛОГИКА СМЫСЛА

серий - а именно та, которая определяется как означающая, - представляет собой избыток по отношению к другой. Ибо всегда есть неявный избыток означающего. И наконец самый важный пункт, обеспечивающий соотносительное смещение двух серий и избыток одной серии над другой - это очень специфический и парадоксальный элемент, который не поддается сведению ни к какому-либо термину серий, ни к какому-либо отношению между этими терминами. Например: письмо в комментарии Лакана к новелле Эдгара По. Другой пример того же рода Лакан приводит в комментарии к фрейдовскому исследованию Человека-Волка, где существование серий в бессознательном показано Лаканом с очевидностью. Здесь он описывает означаемую отцовскую серию и означающую сыновью серию, выявляя в обеих сериях особую роль специфического элемента: долга5. В Пробуждении Финнегана вновь письмо заставляет коммуницировать целый мир серий в неком хаосе-космосе. У Роб-Грийе чем строже в описании становятся серии обозначающего, тем больше они сходятся к выражению неопределенных или слишком известных объектов - таких, как резинка, шнурок или укус насекомого. Согласно Клоссовски, имя "Роберта" выражает "интенсивность" - точнее, различие в интенсивности, - причем до обозначения или манифестирована каких-либо персонажей.

Каковы же характеристики этой парадоксальной инстанции? Она непрестанно циркулирует по обеим сериям и тем самым обеспечивает их коммуникацию. Это двуликая инстанция, в равной степени представленная как в означающей, так и в означаемой сериях. Она - зеркало. Она сразу - вещь и слово, имя и объект, смысл и денотат, выражение и обозначение, и так далее. Следовательно, это она обеспечивает схождение двух пробегаемых ею серий, но при условии, что сама же вынуждает серии все время расходиться. Ее свойство - всегда быть смещенной в отношении самой себя. Если термины каждой серии смещены - по отношению друг к другу, - то как раз потому, что они несут в себе абсолютное место. Но
___________

5 См. текст Лакана, существенный для сериального метода, но не перепечатанный в Ecrits: "Le Mythe individuel du nevrose", C.D.U., Paris, 1953.

64 СЕРИАЦИЯ

такое абсолютное место всегда определяется отстоянием термина [серии] от того самого элемента, который всегда смещен - в двух сериях - по отношению к самому себе. Нужно сказать, что эта парадоксальная инстанция никогда не бывает там, где мы ее ищем. И наоборот, мы никогда не находим ее там, где она есть. Как говорит Лакан, ей не достает своего места6. Кроме того, ей не достает еще и самотождественности, самоподобия, саморавновесия и самопроисхождения. Поэтому мы не будем говорить о двух сериях, оживляемых этой инстанцией, что одна из них является исходной, а другая производной, хотя, конечно, они могут быть и исходной, и производной в отношении друг друга. К тому же они могут быть последовательны. Но зато эти серии строго одновременны в отношении той инстанции, благодаря которой они коммуницируют. Они одновременны, хотя и не равны, поскольку у такой инстанции две стороны, одна из которых всегда уклоняется от другой. Следовательно, эта инстанция должна присутствовать в качестве избытка в одной серии, которую она задает как означающую, и в качестве недостатка - в другой, которую она задает как означаемую. Такова она - расщепленная по природе, незавершенная по отношению к самой себе. Ее избыток всегда отсылает к ее собственному недостатку, и наоборот. Но и эти определения тоже относительны. Ибо, то, что в одном случае представляет собой избыток, - это ни что иное, как чрезвычайно подвижное пустое место. А то, чего недостает в другом случае,- это стремительный объект, эдакий пассажир без места, - всегда сверхштатный и всегда перемещающийся.

Поистине, нет ничего более странного, чем эта двуликая вещь с двумя неравными и неровными "половинами". Мы словно участвуем в какой-то игре, состоящей в комбинировании пустой клетки и непрерывно перемещаемой фишки. Или, скорее, это похоже на лавку Овцы, где Алиса обнаруживает взаимодополнительность "пустой полки" и "яркой вещицы, которая всегда оказывается на полку выше", - иначе говоря, ту самую взаимодопол-
____________
6 Ecrits, p.25. Описанный нами здесь парадокс по праву может быть назван парадоксом Лакана. Влияние Кэррола часто проявляется в работах Лакана.

65 ЛОГИКА СМЫСЛА

нительность места без пассажира и пассажира без места. "И вот что странно (самым странным является наиболее незавершенное и наиболее разъединенное), стоило Алисе подойти к какой-нибудь полке и посмотреть на нее повнимательнее, как она тут же пустела, хотя соседние полки прямо ломились от всякого товара". "Как текучи здесь вещи",- жалобно скажет Алиса, с минуту погонявшись за "какой-то яркой вещицей. То ли это была кукла, то ли - рабочая шкатулка, но в руки она никак не давалась. Стоило Алисе потянуться к ней, как она перелетала на полку выше... "Полезу за ней до самой верхней полки. Не улетит же она сквозь потолок!"" Но не тут-то было: "вещица преспокойно вылетела себе сквозь потолок! Можно было подумать, что она всю жизнь только этим и занималась".

Седьмая серия: эзотерические слова

Льюис Кэррол разработал и основал сериальный метод в литературе. Мы находим у него несколько приемов развития серий. Прежде всего мы обнаруживаем две серии событий с едва заметными внутренними различиями, которые регулируются странным объектом. Так, в Сильвии и Бруно авария с молодым велосипедистом перемещается из одной серии в другую (глава 23). Конечно, эти серии последовательны по отношению к друг другу, но одновременны по отношению к странному объекту - в данном случае по отношению к часам с восемью стрелками и пружиной, вращающейся в обратную сторону, которые никогда не следуют за временем. Наоборот, время следует за ними. Часы заставляют события возвращаться двумя путями: либо посредством умопомешательства, обращающего вспять их последовательный порядок, либо посредством легких вариаций согласно стоическому предопределению. Молодой велосипедист, налетевший на ящик в первой серии, остается невредим. Но когда стрелки часов возвращаются в начальное положение, он снова лежит раненый в фургончике, везущем его в больницу. Будто часы знают, как исподтишка подстроить аварию, то есть временное осуществление события, а не само Событие как таковое - то есть не результат, не рану как вечную истину... То же самое происходит и во второй части Сильвии и Бруно (глава 2). Здесь мы находим эпизод, который, хотя и с небольшими отличиями, воспроизводит сцену из первой части (смена местоположения старичка, задаваемая "кошельком". Последний и выступает в роли странного объекта, не совпадающего с самим собой, поскольку

67 ЛОГИКА СМЫСЛА

героиня вынуждена бежать с фантастической скоростью, чтобы вернуть кошелек старичку).

Во-вторых, в произведениях Кэррола мы находим две серии событий, где крупные и при этом все нарастающие внутренние различия регулируются предложениями или же, по крайней мере, звуками и звукоподражаниями. Таков закон зеркала. Вот как описывает его Кэррол: "...то, что могло быть видимо из старой комнаты, было совсем неинтересным.., но все остальное было настолько иным, насколько возможно". Серии сна-реальности в Сильвии и Бруно построены по этому закону расхождения - удвоения персонажей одной серии в другой и их переудвоения в каждой серии. В предисловии ко второй части Кэррол дает подробную таблицу состояний - как человеческих, так и сказочных, - обеспечивающих соответствие пар серий в каждом фрагменте книги. Переход от одной серии к другой, коммуникация между сериями "обеспечиваются, как правило, либо посредством предложения, начинающегося в одной серии и заканчивающегося в другой, либо благодаря звукоподражанию, то есть звуку, присутствующему в обеих сериях. (Не понятно, почему у лучших комментаторов Кэррола - прежде всего французских - так много оговорок и пустяковой критики в адрес Сильвии и Бруно - шедевра, в котором по сравнению с Алисой и Зазеркальем появляется целый ряд совершенно новых техник).

В-третьих, мы находим две серии предложений (или, точнее, одну серию предложений и одну серию "поглощений", или: одну серию чистых выражений и одну серию обозначений). Эти серии характеризуются большой несоразмерностью и регулируются эзотерическими словами. Но прежде всего надо усвоить, что эзотерические слова Кэррола относятся к совершенно разным типам. Первый тип образован взаимодействием слоговых элементов одного или нескольких предложений, следующих друг за другом. Например в Сильвии и Бруно (глава 1) слово "вашство" ["y'reince"] заменяет словосочетание Ваше королевское Высочество ["Your royal Highness"]. Цель такого сокращения в выделении глобального смысла всего предложения с тем, чтобы именовать последнее одним-единственным слогом - "Непроизносимым Мо-

68 ЭЗОТЕРИЧЕСКИЕ СЛОВА

нослогом", как говорит Кэррол. Мы уже встречали подобные приемы у Рабле и Свифта: например, слоговое удлинение за счет согласных или просто изъятие [гласного] звука, когда сохраняются только согласные (как если бы последние были пригодны именно для того, чтобы выражать смысл, а гласные служили бы лишь элементами обозначения)1. Во всяком случае, эзотерические слова первого типа создают связность, некий синтез последовательности, налагаемый на отдельные серии.

Однако эзотерические слова, характерные для самого Кэррола, относятся к совершенно иному типу. Они относятся к синтезам сосуществования и нацелены на то, чтобы обеспечить конъюнкцию двух серий разнородных предложений или измерений предложения. (В общем-то, это одно и то же, так как всегда можно составить предложения одной серии так, что они будут воплощать одно измерение). Мы видели, что лучшим примером такого случая является слово Снарк: оно циркулирует в двух сериях оральности: поглощении и семиологичности, или в двух измерениях: денотативном и выразительном. Сильвия и Бруно дает и другие примеры: Флисс, плод без вкуса, он же Аззигумский Пудинг. Такое множество имен легко объяснить: ни одно из них не является циркулирующим словом как таковым; скорее, это имена, только обозначающие данное слово ("как слово называется"). У циркулирующего слова как такового иная природа: в принципе, это пустое место, пустая полка, пустое слово. Сам Кэррол иногда советовал застенчивым людям оставлять в письмах некоторые слова пустыми. Следовательно, подобное слово "называется" именами, указывающими на исчезновение и смещение: Снарк невидим, Флисс - почти звукоподражание для чего-то исчезающего. Или иначе, такое слово наделяется совершенно неопределимыми именами: aliquid, это, то, вещица, уловка или "этот, ... как его бишь" (например, это в Мышиной истории или вещица в лавке Овцы). Наконец, такое слово вообще не имеет имени; точнее, его называет рефрен песни, проходящий через все ее куплеты и вынуждающий
__________
1 По поводу этих приемов см. классификацию Эмиля Пона в Quevres Свифта (Paris, Pleiade, 1965 - рр.9-12).

69 ЛОГИКА СМЫСЛА

их коммуницировать. Или, как в песне Садовника, слово именуется заключительной фразой каждого куплета, которая и осуществляет коммуникацию между двумя типами предпосылок.

В-четвертых, мы находим крайне разветвленные серии, регулируемые словами-бумажниками и, если необходимо, задаваемые с помощью эзотерических слов предыдущего типа. Фактически, такие слова-бумажники сами выступают как эзотерические слова особого типа. Прежде всего они определяются тем, что сокращают не-. сколько слов и сворачивают в себе несколько смыслов ("злопасный" = злой + опасный). Проблема, однако, заключается в том, чтобы знать, когда слова-бумажники необходимы. Ведь слово-бумажник всегда можно подобрать, а при желании за таковое можно принять почти любое эзотерическое слово. На деле же, употребление слова-бумажника оправдано только тогда, когда оно выполняет специфическую функцию эзотерического слова, которое оно, как считается, обозначает. Так, например, эзотерическое слово с простой функцией сокращения [слов] внутри единичной серии (вашство) словом-бумажником не является. Другим примером может служить знаменитый Бармаглот, где множество слов, описывающих фантастическую зоологию, вовсе не обязательно принимать за слова-бумажники: например, toves [шарьки] (хорьки-ящерицы-штопоры), mimsy [мюмзики] (хрупкие-маленькие), raths [зелюки] (зеленые свиньи)" и глагол outgribe [пырялись] (прыгать-нырять-вертеться2. И последний пример: следует отметить, что эзоте-
____________________________________________
* В русском переводе, которому мы следуем, это слово-бумажник звучит как "зеленые индюки", но ради дальнейшей связности текста мы переводим его как "зеленые свиньи", хотя это несколько расходится с версией Бармаглота, предложенной Орловской и Димуровой. - Примечание переводчика.
2 И Анри Парисо, и Жак Бруни предложили отличный (французский) перевод Jubberwocky. Перевод Парисо приводится в его книге Льюис Кэррол. Перевод Бруни вместе с комментариями слов из стихотворения можно найти в Cahiers du Sud, 1948, nе 287. Оба автора приводят также версии этого стихотворения на разных языках. Мы используем термины, которые иногда заимствуются у Парисо, иногда у Бруни. Перевод первого куплета, сделанный Антонином Арто, будет рассмотрен позже, поскольку этот выдающийся текст затрагивает проблемы, отношения к Кэрролу не имеющие.

70 ЭЗОТЕРИЧЕСКИЕ СЛОВА

рическое слово, выступающее посредником двух разнородных серий, тоже не обязательно является словом-бумажником. Только что мы видели, что с функцией дуального опосредования вполне справляются и такие слова, как Флисс, вещица, это...

Тем не менее слова-бумажники могут появиться и в этих случаях. Снарк [Snark] - это слово-бумажник, обозначающее фантастическое составное животное: shark + snake, акула + змея. Но это все-таки вторичное, вспомогательное слово-бумажник, поскольку его содержание как таковое не совпадает с его функциями в качестве эзотерического слова.. По содержанию оно указывает на составное животное, по функции же - коннотирует две разнородные серии, только одна из которых касается животного, пусть даже составного, а другая - бестелесного смысла. Следовательно, это слово выполняет свою функцию отнюдь не в качестве "бумажника". С другой стороны, Jabber-wacky [Бармаглот] - конечно же, фантастическое животное, но, одновременно, и слово-бумажник, содержание которого на этот раз совпадает с его функцией. Кэррол уверяет, что это слово сформировано из wooer или wocor, что означает "потомок" или "плод", и jabber, что выражает "возбужденный или долгий спор"**. Таким образом, именно в качестве слова-бумажника "Бармаглот" коннотирует две серии, аналогичные сериям "Снарка": серию съедобных и поддающихся обозначению объектов животного или растительного происхождения - и серию, в которой идет размножение слов и которая касается выражаемых смыслов. Конечно, бывают случаи, когда такие две серии могут коннотироваться иначе, и тогда нет ни повода, ни нужды прибегать к словам-бумажникам. Следовательно, определение слова-бумажника как сокращения нескольких слов и объединения нескольких смыслов является лишь номинальным.
__________
** "...Удалось установить, что англосаксонское слово "wocer" или "wocor" означает "потомок" или "плод". Принимая обычное значение слова "jabber" ("возбужденный или долгий спор"), получим в результате "плод долгого и возбужденного спора"". (Цит. по. Л.Кэррол, Алиса в Стране Чудес. Алиса в Зазеркалье, - М., Наука, 1991 - С.127). - Примечачие переводчика.

71 ЛОГИКА СМЫСЛА

Комментируя первое четверостишие "Бармаглота", Шалтай-Болтай приводит в качестве примеров слова-бумажники: slity ("хливкие" = хлипкие-ловкие), mimsy ("мюм-зики" = хрупкие-маленькие)... Здесь наши трудности возрастают. Ясно, что в каждом таком случае имеется несколько сокращаемых слов и смыслов. Но эти элементы легко организуются в одну серию с тем, чтобы составить глобальный смысл. Поэтому остается не понятным, как отделить слово-бумажник от простого сокращения или от синтеза соединяющей [коннективной] последовательности. Конечно, можно ввести и вторую серию. Как пояснял сам Кэррол, возможности интерпретации бесконечны. Например, можно свести "Бармаглота" к схеме песни Садовника, где есть две серии - серия поддающихся обозначению объектов (съедобных животных) и серия объектов, несущих смысл (символических или функциональных существ типа "банковский служащий", "марка", "дилижанс" и даже "действие железной дороги", как в Снарке). Значит, с одной стороны, можно интерпретировать конец первого куплета как означающее одной части, в стиле Шалтая-Болтая: зеленые свиньи (ruths [зелюки]), далеко от дома (тоте = from home [мо-ва]), прыгать-нырять-вертеться (outgrabe [пыряться]) Но можно интерпретировать и как означающее другой части: пошлины по льготному тарифу (rath = rate + rather [зелюки]) вдали от пункта назначения были слишком высоки (outgrabe [пырялись]). Но тогда не ясно, какая же интерпретация предпочтительнее и чем слова-бумажники отличаются от конъюнктивных синтезов сосуществования или от любых эзотерических слов, обеспечивающих координацию двух или более разнородных серий.

Решение этой проблемы Кэррол дал в предисловии к Охоте на Снарка. "Полагая, что Пистоль произносит хорошо известные слова - "Кто король? Говори, голодранец, или умри!", - Справедливый Шеллоу, конечно, почувствовал, что это должен быть либо Вильям, либо Ричард, но он не мог решить кто. К тому же он не мог сказать сначала одно имя, потом другое. Нельзя ли как-то объединить их? Это лучше, чем умереть. И он с трудом выдохнул: "Рильям!"" Таким образом, по-видимо-

72 ЭЗОТЕРИЧЕСКИЕ СЛОВА

му, слово-бумажник основано на строгом дизъюнктивном синтезе. Минуя особые случаи, мы открываем общий закон слова-бумажника, согласно которому мы всякий раз извлекаем из такого слова скрытую дизъюнкцию. Так, для слова "злопасный" (злой + опасный), "если вы склонны хоть чуть-чуть к "злой", то вы скажете "злой-опасный", если же хоть на волосок вы склоняетесь к "опасный", вы скажете "опасный-злой". Но если вы обладаете редчайшим даром - совершенно сбалансированным разумом, - то вы скажете "злопасный"". Итак, необходимая дизъюнкция - не между злым и опасным, ибо каждый их них может быть тем и другим сразу. Скорее, дизъюнкция присутствует между злой-и-опасный, с одной стороны, и опасный-и-злой, с другой. В этом смысле, функция слова-бумажника всегда состоит в ветвлении той серии, в которую оно вставлено. Вот почему оно никогда не существует в одиночестве. Оно намекает на другие слова-бумажники, предшествующие ему или следующие за ним и указывающие, что любая серия в принципе раздвоена и способна к дальнейшему раздвоению. Как хорошо сказал М.Ботюр: "Каждое из этих слов может действовать как переключатель. Мы можем двигаться от одного слова к другому множеством путей. А отсюда - идея книги, повествующей не просто одну историю, а целый океан историй"3. Итак, теперь мы можем ответить на поставленный в начале вопрос: лишь тогда, когда эзотерическое слово задействовано не только ради коннотирования или координирования двух разнородных серий, а ради введения в них дизъюнкции, тогда слово-бумажник необходимо и оправданно. Именно в этом случае эзотерическое слово само "именуется", обозначается словом-бумажником. И вообще, эзотерическое слово сразу отсылает к пустому месту и к пассажиру без места. Итак, в произведениях Кэррола нужно различать три типа эзотерических слов: сокращающие слова, которые обеспечивают синтез последовательности в одной серии и соотнесены со слоговыми элементами предложения или последовательности предложений, что-
_____________
3 Michel Butor, Introduction aux fragments de "Finnegans Wake", Paris, Gallimard, 1962, p. 12.

73 ЛОГИКА СМЫСЛА

бы выделить их составной смысл ("коннекция"); циркулирующие слова, благодаря которым осуществляется синтез сосуществования и координации между двумя разнородными сериями, и которые непосредственно несут на себе относительный смысл этих серий ("конъюнкция"); и дизъюнктивные слова или слова-бумажники, благодаря которым происходит бесконечное разветвление сосуществующих серий, и которые соотносятся одновременно со словами и со смыслом, со слоговыми и с семиологическими элементами ("дизъюнкция"). Именно функция разветвления или дизъюнктивный синтез дают подлинное определение слову-бумажнику.

Восьмая серия: структура

Леви-Стросс сформулировал парадокс, аналогичный парадоксу Лакана, придав ему форму антиномии: даны две серии - одна означающая, другая означаемая; первая представляет избыток, вторая - недостаток. Посредством таких избытка и недостатка серии соотносятся и отсылают друг к другу, оставаясь в вечном неравновесии и непрестанном несовпадении-смещении. Как говорит герой Космоса, всегда слишком много означающих знаков. Изначальное означающее принадлежит порядку языка. Каким бы образом язык ни был дан, элементы языка должны обретаться все вместе, все сразу, так как они не существуют независимо от их возможных дифференциальных связей. Но означаемое вообще принадлежит к порядку познаваемого, а познавание подчиняется закону поступательного движения, перехода с уровня на уровень - когда уровни надстраиваются друг над другом. И какого бы уровня охвата целого ни достигало знание, оно остается лишь приближением к реальной тотальности языка и речи. Означающие серии образуют предварительную целостность [тотальность], тогда как означаемые серии составляют производные целостности. "Все в универсуме означено до того, как мы научились познавать означенное... Человек - с тех пор, как появился в этом мире, - получил в свое распоряжение всю полноту означающего, которым он отгорожен от означаемого, причем о последнем можно что-либо узнать только в этом качестве. Между означающим и означаемым всегда остается несоответствие"1.

Этот парадокс можно назвать парадоксом Робинзона. Ясно, что на необитаемом острове Робинзон мог воссоз-
____________
1 C.Levi-Strauss, Introduction a Sociologie et Anthropologie de Marcel Mauss, Paris, 1950, pp.48-49.

75 ЛОГИКА СМЫСЛА

дать аналог общественной жизни только подчинив себя - сразу и всем - взаимосвязанным правилам и законам, пусть даже их не к чему было применять. Напротив, завоевание природы идет поступательно, отдельными этапами, шаг за шагом. Любое общество, каким бы оно ни было, представлено всеми своими законами сразу - юридическими, религиозными, политическими, экономическими, законами, регулирующими любовь и труд, деторождение и брак, рабство и свободу, жизнь и смерть. Но завоевание природы, без которого общество не может существовать, развивается постепенно - от овладения одним источником энергии или объ