Дон Дю, заместителя председателя партии Чхонъудан, тем, какова же ее численность, прямого ответа не последовало. По данным советского посольства, в партии на тот момент было около 200 тысяч членов. {*17} Несколько лет спустя, вспоминая о событиях 1946-47 гг. в беседе с советским дипломатом, тогдашний руководитель партии Ким Даль Хен также называл эту цифру. {*18} Партия Чхонъуданъ считалась независимой организацией, но поддерживала постоянные контакты с находившимся в Сеуле руководством секты Чхондоге, сторонников которой она объединяла. Руководство же это ориентировалось на лисынмановский режим и крайне негативно относилось к Северу. Именно в кругах сеульского руководства и возникла идея использовать партию Чхонъуданъ как орудие в борьбе с северокорейским режимом. 29 января 1948 г. на совещании руководства секты в Сеуле было принято решение организовать в Пхеньяне 1 марта, в годовщину произошедшего в 1919 г. антияпонского восстания, массовую демонстрацию под лозунгами создания общекорейского правительства, допуска в Северную Корею представителей Комиссии ООН и вывода с территории страны советских и американских войск. Эти лозунги полностью соответствовали тогдашней официальной позиции сеульского режима и находились в явном противоречии с требованиями Пхеньяна. Там же было подготовлено и соответствующие документы: официальное обращение вождей секты к единоверцам на Севере и письмо руководству партии Чхонъуданъ. В середине февраля оба эти документа были нелегально переправлены на Север. Доставка их была поручена 2 женщинам-связным, так как считалось, что они привлекут меньше подозрений. 17 февраля 1948 г. в Пхеньяне состоялось секретное совещание руководителей партии Чхонъуданъ. Большая часть их высказалась за то, чтобы в соответствии с решением Сеула провести демонстрацию. Особую позицию занял только сам основатель и руководитель партии Ким Даль Хен, который в то время был также заместителем председателя Президиума Народного собрания Северной Кореи. В своем выступлении на совещании он сказал, что демонстрация может привести к кровопролитию и массовым преследованиям сторонников Чхондоге и что письмо продиктовано полным незнанием сеульским руководством реальной ситуации на Севере. {*19} По сути дела Ким Даль Хен был прав, хотя то, что известно об этом человеке, заставляет усомниться в том, что во время этих и последующих событий он руководствовался столь гуманистическими соображениями. Скорее Ким Даль Хен попросту стремился сохранить за собой то весьма привилегированное место, которое к тому времени ему уже дал новый режим. Как бы то ни было, несмотря на колебания Ким Даль Хена, подготовка к демонстрации была начата. Она шла в глубокой тайне, однако все планы оппозиции были в конце концов сорваны предательством ее руководителя: 23 февраля Ким Даль Хен сообщил органам безопасности о планах выступления и помог им в аресте направленной из Сеула связной. С 25 по 28 февраля по всей территории страны были проведены массовые аресты всех сколь-либо заметных деятелей партии Чхонъуданъ. За эти 3 дня по южнокорейским (видимо, преувеличенным) данным было арестовано более 17 тысяч человек, в той или иной степени причастных или могущих быть причастными к планировавшемуся выступлению. Фактически в результате партия оказалась обезглавленной и ни о каком выступлении после этого уже не могло быть и речи. {*20} После событий марта 1948 г. партия Чхонъуданъ разделила судьбу Демократической: в результате интенсивных чисток из нее были изгнаны все неблагонадежные (с точки зрения северокорейского режима) элементы и она превратилась в чисто марионеточную организацию, совершенно лишенную политического лица и не способную ни к каким реальным самостоятельным действиям. Ким Даль Хен сохранил за собой пост ее руководителя и все связанные с ним привилегии, хотя едва ли он мог играть в пхеньянских коридорах власти какую -либо иную роль, кроме роли "свадебного генерала". После разгрома легального аппарата и его подчинения руководству ТПК, ряд антикоммунистически настроенных активистов партии Чхонъуданъ предприняли попытку создать нелегальную организацию, которая бы объединила в своих рядах тех сторонников секты, которые не признавали северокорейского режима и стремились оказывать ему активное сопротивление. Эта организация получила название "Ренъухве" ("Общество друзей добрых духов"). Ячейки общества занимались не только пропагандой, но и проводили боевые (скорее, террористические) операции. Особенно активной стала вооруженная борьба после начала Корейской войны, летом и осенью 1950 г. Например, только в уезде Чунъхва пров. Ю.Пхенъан, в котором местная организация "Ренъухве" пользовалась большим влиянием и отличалась особой воинственностью, боевиками было проведено 4 похищения оружия и военной формы, 5 нападений на полицейских или солдат и офицеров КНА (главным образом отставших от своих частей или прибывших домой на побывку), а также налет на уездный призывной пункт. В октябре 1950 г., во время наступления на этот район американских войск, боевики "Ренъухве" совершили налеты на воинские склады и правительственные учреждения и оказали поддержку наступающим. {*21} В то же время, несмотря на все усилия и некоторые успехи, сторонники и руководители "Ренъухве" не смогли развернуть в Северной Корее массового партизанского движения, которое было бы по своему размаху даже отдаленно похоже на то, которое коммунистам удалось организовать на Юге. Ночные убийства подвыпивших офицеров, которые были едва ли не самым распространенным типом боевых акций северокорейских оппозиционеров, разумеется, не идут ни в какое сравнение с масштабными операциями южнокорейских партизан-коммунистов, порою захватывавших целые уезды и ведших форменные сражения с правительственными частями. Официальные же структуры партии Чхонъуданъ тем временем изо всех сил старались продемонстрировать новому режиму свою полезность. При этом Ким Даль Хен проявил немалое чутье и понял, что его партия нужна Пхеньяну в первую очередь для пропагандистской работы на Юге. 26 января 1949 г. во время встречи с известным советским дипломатом -- полковником Игнатьевым Ким Даль Хен хвастался: "В ЦК Партии Чхонъуданъ Южной Кореи работают наши люди, деятельность которых направляет ЦК Чхонъуданъ Северной Кореи и лично я. От них я каждую декаду лично получаю донесение (достал и показал донесение). Вот такое донесение. В этом донесении пишется, что в ближайшем будущем районы Тайгу (Тэгу -- А.Л.) и Бусан (Пусан -- А. Л.) станут освобожденными районами. Далее просят средств... Средства для работы на юге мы направляем следующим образом: закупаем в Северной Корее золото и золотые вещи и реализуем их на юге Кореи. На это нам дал согласие Ким Ир Сен". {*22} За этим рассказом хорошо, даже слишком хорошо чувствуется отчаянное стремление любой ценой доказать собственную нужность и значимость. Любопытно, что через полтора месяца Ким Дон Дю -- заместитель Ким Даль Хена -- говорил о влиянии партии в Южной Корее куда менее категорично, хотя тоже подчеркивал, что такое влияние существует. Впрочем, десятилетие спустя и сам Ким Даль Хен признавал, что в 1949 году он отнюдь не контролировал всю деятельность сторонников религии Чхондоге на Юге. В 1956 г., вспоминая о предвоенной обстановке, он сказал, невольно опровергая собственные высказывания семи-восьмилетней давности, о которых сам, скорее всего, давно забыл:"Имевшиеся до 1950 г. НЕБОЛЬШИЕ (выделено мною -- А.Л.) связи с югом полностью были прерваны войной". {*23} К началу войны обе некоммунистические партии уже находились под жестким контролем. Во главе одной из них стоял тайный член Трудовой партии Цой Ен Ген, многие из заметных фигур в окружении которого тоже нелегально состояли в ТПК. Степень проникновения "агентов влияния" в партию Чхонъуданъ была, видимо, несколько ниже, но и там их, кончено, хватало. Немалое количество осведомителей действовало на всех уровнях. Почта партийных организаций и их руководителей перлюстрировалась молодой корейской тайной полицией. Кстати сказать, с перлюстрацией корреспонденции связан один забавный и показательный эпизод, произошедший на рубеже 1948 и 1949 г. и отраженный в материалах советского посольства. При перлюстрации почты в провинции Северная Пхенъан не успевшие еще набраться опыта сотрудники тайной полиции нечаянно заменили содержимое вскрытых пакетов, так что руководители местного отделения Демократической партии и партии Чхонъуданъ получили документы друг друга. Тогда руководители относительно более независимой партии Чхонъуданъ предложили Демократической партии совместно направить в адрес правящей Трудовой партии протест против проверки ее сотрудниками партийных документов на почте. Но в ответ деятели Демократической партии (возможно, тайные члены ТПК) заявили, что поскольку не установлено, кто именно проверял эти пакеты, то они не считают нужным предъявлять протест. {*24} Тем не менее, с началом войны репутация "непролетарских" партий как не слишком надежных подтвердилась. Это было неизбежно, ибо вступление в какую-либо из этих партий, с одной стороны, показывало, что человеку отнюдь не безразлична политика, а с другой -- ясно говорило, что он отнюдь не согласен с линией властей и правящей Трудовой партии. Разумеется, центральные органы обеих партий во время осеннего отступления были эвакуированы на север, в район китайской границы (штаб-квартира Демократической партии располагалась в г. Канге) и там принимали некоторое участие в пропагандистских акциях пхеньянских властей, но вот рядовые члены и, особенно, низовые активисты этих партий очень часто выступали на стороне Сеула. В результате значительная их часть во время отступления южнокорейских войск зимой 1950-51 гг. ушла на юг. Кроме того, когда на территории, вновь оказавшейся под контролем Севера, в 1951 г. была проведена перерегистрация членов Демократической партии, многие из них больше не встали на учет. В результате численность партии существенно сократилась и к концу войны не превышала 10 тысяч человек. Абсолютно аналогичная картина наблюдалась и в партии Чхонъуданъ. {*25} После окончания войны ситуация, в которой действовали обе некоммунистические партии, существенно изменилась. Пхеньянский режим вышел из войны экономически ослабленным, но политически -- неизмеримо усилившимся. Отныне власть опиралась на сильную армию и полицию, куда менее зависела от прямой иностранной политической поддержки, и, наконец, действовала в новой социально-психологической атмосфере, когда большинство населения либо искренне поддерживало существующий строй, либо уже набралось достаточно опыта для того, чтобы вести себя тихо. Укреплению режима способствовало и то, что во время войны практически вся территория страны побывала сначала под северокорейской, а потом под южнокорейской оккупацией, так что сторонники обоих режимов могли попросту уйти в ту часть страны, порядки которой были им больше по сердцу. Оппозиция фактически сама себя отправила в изгнание. После войны пхеньянский режим более не нуждался в декоративных "непролетарских" партиях. Косвенный контроль над потенциальной оппозицией был заменен прямым. Задача объединения страны, в выполнении которой обе партии должны были играть особую роль, была на неопределенное время снята с повестки дня. Наконец, в отличие от стран Восточной Европы, Северная Корея не привлекала к себе особого внимания международного сообщества, и в силу этого, равно как и в силу отсутствия демократических традиций, перед ней не стояла та задача сохранения демократического фасада, которая вынуждала многие социалистические страны Восточной Европы достаточно бережно относиться к символической многопартийности. Наконец, руководство КНДР, воспитанное в духе догматического советского марксизма 1940-50-х гг., воспринимало наличие у себя в стране нескольких партий как показатель определенной "незрелости" социальной структуры. Они считали, что в "настоящей" социалистической стране может быть только одна партия -- пролетарская (то есть коммунистическая), так как там не осталось непролетарских классов. Поэтому первые послевоенные годы стали временем наступления на "непролетарские" партии и окончательного их превращения в эфемерные структуры, в вывески. Надо отметить, что этот подход встретил определенные, хотя и очень робкие, протесты со стороны советских дипломатов, которые иногда советовали своим северокорейским собеседникам проводить более острожную в отношении "непролетарских" партий и не стремиться к их скорейшей ликвидации. Около 1954 г. была прекращена выплата государственных дотаций партии Чхонъуданъ, в то время как Демократическая партия тогда еще продолжала получать государственную материальную поддержку. {*26} Этот избирательный подход был, как представляется, вызван, во-первых, тем, что Демократическая партия воспринималась как партия торговцев, кустарей, и христиан (преимущественно -- католиков), которых тогда было еще довольно много и которые пользовались некоторым влиянием, в то время как партия Чхонъуданъ состояла в основном из крестьян сравнительно отсталых районов. Вторая причина, как кажется автору, была связана с тем, что обе партии с точки зрения северокорейского руководства были важны в основном как каналы, по которым можно было поддерживать связи с Югом, а 1950-е гг. в Южной Корее стали эпохой быстрой христианизации и заметного сокращения влияния религии Чхондоге. Поэтому Демократическая партия, формально прохристианская, была важнее для Пхеньяна, нежели партия Чхонъуданъ. Разумеется, численность обеих партий быстро сокращалась. Этому способствовала политика, которую по распоряжению ЦК ТПК проводило их руководство. Считалось, что Демократическая партия -- эта партия "мелкобуржуазных элементов": предпринимателей, торговцев, кустарей и работников культа, главным образом, католиков. Представители трудящегося населения, рабочие и крестьяне, в соответствии с официальными представлениями, никак не могли быть членами этой партии. Поэтому, как в мае 1956 г. рассказывал советскому дипломату председатель Пхеньянского городского комитета Демократической Партии Северной Кореи Ким Сен Юр: "Как только член Демократической партии поступает на завод или вступает в сельскохозяйственный кооператив, то с ним проводится работа, чтобы он вышел из партии". {*27} Отметим, что "работу" эту проводили сами же деятели Демократической партии, которые, таким образом, боролись за ослабление своего влияния, создавая ситуацию, в своем роде уникальную в мировой политической истории. Разумеется, в послевоенный период прием в партию более не проводился. На вопрос советского дипломата о том, наблюдается ли рост численности организации Демократической партии в Пхеньяне, Ким Сен Юр ответил, что они принимают в партию только наиболее влиятельных людей, из числа торговцев, промышленников и работников культа, чтобы "через них проводить свое влияние на неорганизованные мелкобуржуазные и религиозные массы". {*28} Проще говоря, партия продолжала служить своего рода приманкой для потенциальных недовольных, которые, вступив в ее ряды, оказывались под контролем властей. Важным показателем того, что значение Демократической партии в глазах властей существенно снизилось, стал уход Цой Ен Гена из ее руководства. В конца 1955 г. этот проверенный соратник Ким Ир Сена один из тех немногих, кому доверял будущий Великий Вождь, покинул свой пост руководителя Демократической партии и открыто вошел в состав руководства ТПК. Пикантность ситуации заключалась в том, что бывший руководитель "буржуазной партии" сразу стал одним из высших коммунистических руководителей. Это обстоятельство не укрылось от внимания современников и некоторые из лидеров ТПК, являвшиеся противниками Цой Ен Гена, попытались протестовать против его внезапного перехода в ТПК, но без особого успеха -- соответствующе решение было принято самим Ким Ир Сеном. Переход Цой Гн Гена в высшие органы ТПК показывал, что с точки зрения северокорейского руководства роль Демократической партии к тому времени была уже столь мала, что держать там политического деятеля серьезного калибра более не следовало. О том, что представляла из себя Демократическая партия в середине 1950-х гг., достаточно ясно свидетельствует такой красноречивый факт. В ноябре 1957 г. сотрудник советского посольства встретился с Нам Он Еном (Нам Семен Тимофеевич), который в то время был заместителем начальника управления информации при Кабинете министров, то есть заместителем руководителя одной из северокорейских разведывательных служб. Он сообщил о реорганизации северокорейской разведки и рассказал, что планируется создать Главное разведывательное управление при Кабинете министров, в состав которого должны были войти действовавшие до этого разрознено северокорейские разведывательные службы. Из беседы выяснилось, что в тот момент главой одной из северокорейских разведывательных служб -- Управления информации был Тен Сон Он, который официально считался заместителем председателя ЦК Демократической партии Северной Кореи. Он же должен был стать и вторым лицом в новом разведывательном органе. На недоуменный вопрос советского дипломата Нам Он Ен ответил: "[Тен Сон Он] был раньше заместителем Цой Ен Гена в Демократической партии, но сейчас он там фактически не работает, да и не имеет ничего общего с Демократической партией, т.к. он старый коммунист и так же, как и Цой Ен Ген был в Демократической партии по заданию ЦК Трудовой партии Кореи". {*29} Весьма характерно и это объяснение, и то, что один из лидеров псевдопартии на деле был высокопоставленным сотрудником спецслужб. Примерно также обстояли дела и в партии Чхонъуданъ. В мае 1956 г. Ким Дал Хен встретился с советником посольства А.М.Петровым и рассказал о сложившейся в партии ситуации. Ким Даль Хен признал, что во время войны многие из членов партии ушли на Юг, и что численность партии сильно уменьшилась. Из его рассказа следовало, что в партии около 3 тысяч членов, а число сторонников Чхондоге составляет примерно 50 тысяч человек. {*30} Однако, похоже, Ким Даль Хен преувеличивал и на этот раз, так как в августе 1956 г. заведующий орг.отделом партии Чхонъуданъъ Пак Син Док назвал куда более скромные цифры: по его данным летом 1956 г. в партии Чхонъуданъ было 1742 члена (на 50 человек меньше, чем в предшествующем году), а число сторонников Чхондоге Пак Син Док оценивал в 6-10 тысяч человек. {*31} Главной проблемой партии Чхонъуданъ были финансовые трудности, так как после войны она перестала получать правительственные дотации. Роль вывесочной партии требовала сохранения непропорционально большого управленческого аппарата, в котором летом 1956 г. насчитывалось 200 человек (около 30 человек в ЦК и по 6-7 в каждой из провинций). Таким образом, получалось, что каждый восьмой член партии был освобожденным функционером -- доля, для нормальной партии немыслимо высокая. Однако после 1954 г. содержать этот аппарат стало весьма трудно. Основные доходы партии давала принадлежащая ей типография и железоделательная мастерская. В то же время партия Чхонъуданъ была все же несколько более независимой, чем Демократическая. Разумеется, обе партии представляли из себя достаточно фиктивные организации, но во главе партии Чхонъуданъ, в отличие о Демократической, все-таки не стояли агенты тайной полиции. Поэтому в 1956 г. Ким Дал Хен еще говорил о возможности и даже желательности проведения съезда партии, в то время как функционеры Демократической партии подчеркивали, что созыв съезда их партии не планируется. Ким Дал Хен в мае 1956 г. сказал, что проведение съезда Чхонъуданъ намечено на октябрь 1956 г. {*32} Однако история распорядилась иначе. В августе на пленуме ЦК ТПК произошло неудачное выступление против Ким Ир Сена, за которым последовал острый политический кризис, осложненный вмешательством СССР и Китая. По-видимому, именно эти события и не дали руководству партии Чхонъуданъ осуществить свои намерения и созвать съезд. Провал августовского выступления привел к существенному ужесточению внутриполитического режима в КНДР. Прежние нормы политической и общественной жизни, скопированные со сталинских образцов, стали казаться излишне либеральными. В новых условиях даже полностью контролируемые псевдопартии более не устраивали северокорейское руководство, которое в 1958 г. задумало нанести по ним окончательный удар и покончить с партиями как таковыми, оставив от них только одни вывески. В условиях укрепления кимирсеновского тоталитаризма "непролетарские партии" вообще оказались не у дел во внутренней политике. В косвенном контроле над потенциальными недовольными более не было надобности, ибо на смену ему пришел контроль прямой: жесткий полицейский режим подавлял любые проявления недовольства силой, уничтожая или отправляя в лагеря и "специальные районы" как реальных врагов режима, так и его потенциальных недоброжелателей. Для внешнепропагандистских целей вполне было достаточно иметь вывески и аппарат в несколько десятков человек, которые бы в большинстве своем (если не поголовно) являлись тайными членами ТПК и сотрудниками спецслужб. К уничтожению остатков "непролетарских" партий приступили в конце 1958 г. Об этих планах Ким До Ман вполне откровенно говорил первому секретарю советского посольства Б.К.Пименову еще летом 1958 г. По словам Ким До Мана, в руководстве обеих партий существуют недовольные, и с этим надо покончить. Ким До Ман сказал: "Мы намерены наиболее реакционно настроенных из них, человек 20, арестовать, а с остальными вести воспитательную работу. Мы считаем, что многочисленные и не играющие никакой политической роли непролетарские партии и группы, входящие в ВДОФ, отмирают. Это естественный процесс, и мы не думаем, что эти партии надо искусственно поддерживать". {*33} Подобно другим советским дипломатам, Б.К. Пименов не согласился с этим и сказал, что "непролетарские" партии чрезвычайно нужны для проведения правильной политики по отношению к Югу. К ликвидации партий приступили осенью 1958 г. При этом использовались те методы, которые к тому времени были уже хорошо отработаны в борьбе с недовольными внутри самой ТПК. Руководство обеих партий решили обвинить в "заговоре" (напомним, что за несколько месяцев до этого Ким До Ман ни о каком заговоре не говорил, а честно признал, что все готовящиеся мероприятия предназначены для подавления потенциального очага недовольства). Когда конкретно было подготовлено дело о "заговоре" -- не ясно, но советским дипломатам стало известно о нем в начале ноября 1958 г. 7 ноября заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК ТПК Ким До Ман, будучи на приеме в советском посольстве, сообщил, что в Демократической партии и партии Чхонъуданъ раскрыт "реакционный заговор". 10 ноября посольство получило и официальный документ, в котором сообщалось этом "заговоре". В партии Чхонъуданъ основные обвинения были выдвинуты против Ким Даль Хена. Разумеется, его объявили "прислужником японского империализма". Кроме того, было заявлено, что Ким Даль Хен вместе с Ли Сын Гпом и Пак Хон Гном (бывшие руководители коммунистического подполья на Юге, которые были уничтожены Ким Ир Сеном в 1953 г. по абсурдному обвинению в шпионаже в пользу США -- А.Л.) задумывал "убийства членов Трудовой партии и членов их семей", а также был связан с группировкой Чхве Чхан Ика (один их руководителей ТПК, выступивший в 1956 г. против насаждения культа личности Ким Ир Сена и поплатившийся за это жизнью -- А.Л.). Не спасло Ким Даль Хена и то обстоятельство, что в 1948 г. он отказался поддержать план массовых антиправительственных демонстраций и сообщил о нем властям, фактически предав многих своих товарищей. В 1958 г. ему было предъявлено обвинение в том, что именно он был организатором неудавшегося выступления. Как официально заявлялось, Ким Даль Хен и его соратники "маскируясь под демократических деятелей, в действительности же замышляли свергнуть наш народно-демократический строй и установить власть реакционных помещиков и капиталистов, совершали антисоветские, антикоммунистические действия". Короче говоря, обвинения были составлены потому же образцу, по которому готовились политические обвинения в СССР в 1930-е гг. В Демократической партии главным обвиняемым стал Хон Ги Хван, который к 1958 г. оставался, пожалуй, единственным заметным деятелем этой партии, не являвшимся прямым агентом ТПК. Его также обвинили в шпионской деятельности и "связях с американским империализмом". Параллельно с этим было объявлено о "раскрытии заговора" в Комитете по ускорению мирного объединения страны. В состав этой организации входили южнокорейские политические деятели, захваченные северокорейцами в период кратковременной оккупации Сеула летом 1950 г. и согласившиеся ради спасения своей жизни сотрудничать с Пхеньяном. В 1958 г. ряд деятелей этого комитета (Чо Со Аном, Ом Хан Себ, Ким Як Су и др.) были обвинены в том, что они вместе с некоторыми руководителями Демократической партии и партии Чхонъуданъ "по указке американцев пытались создать реакционную группировку, направленную против ТПК". После этих обвинений судьба Ким Даль Хена, Хон Ки Хвана и других была предрешена. В феврале 1959 г. они находились под следствием и с помощью следователей признавались в своих "преступлениях". {*34} Сколько человек всего было арестовано по этому делу -- не известно. 16 февраля Указом президиума Верховного Народного Собрания депутатских полномочий были лишены 15 депутатов северокорейского "парламента", которых обвинили в том, что они участвовали в заговоре. {*35} Разумеется, реальное количество арестованных было много большим, ибо далеко не все они были депутатами ВНС. Жертвами репрессий стали также рядовые работники обеих партий и приравненных к ним "непролетарских" организаций (например, практически был уничтожен Союз буддистов Кореи). К сожалению, в доступных на настоящий момент материалах нет сведений о дальнейшей судьбе арестованных, но даже если кого-то из них и оставили в живых (на всякий, так сказать, случай), то с политической арены они исчезли. 11 февраля 1959 г. заведующий отделом агитации и пропаганды ЦК ТПК Ким До Ман признал в беседе с советским дипломатом, что к тому моменту Демократическая партия и партия Чхонъуданъ фактически прекратили свое существование на местах и от них остался только небольшой центральный аппарат [10]. На выборах 16 марта 1959 г., впервые за всю историю существования КНДР, кандидаты от Демократической партии и партии Чхонъуданъ не выдвигались [11]. Примерно с этого времени исчезают упоминания партий и из бумаг посольства. x x x Таким образом, некоммунистические (или, как их принято называть в советской литературе "непролетарские") партии к концу пятидесятых годов прекратили свое существование. Однако формальной ликвидации обеих партий, о которой, похоже, всерьез задумывались в руководстве ТПК в 1950-е гг., все же не произошло. Сами партии исчезли, но их вывески и небольшой аппарат был сохранен. Почему это произошло? Пока ответ на этот вопрос может носить довольно гадательный характер. Представляется, что партии были спасены новой активизацией политики по отношению к Югу. В 1960-е гг. северокорейцы вновь предприняли ряд масштабных, хотя и окончившихся полной неудачей, попыток поднять на Юге восстание или развернуть там партизанскую борьбу. Видимо, в связи с этими планами в Пхеньяне и решили сохранить партии (точнее, их вывески) с тем, чтобы использовать их впоследствии в пропагандистской борьбе с Сеулом. В результате на протяжении всей последующей истории КНДР, вплоть до настоящего времени, в стране формально сохранялась многопартийная система. Однако обе "непролетарские" партии -- Чхонъуданъ и Демократическая (впоследствии переименованная в Социал-Демократическую) существовали только на бумаге и в виде небольших центральных офисов, предназначавшихся только для глаз редких иностранных или южнокорейских посетителей, а также для выполнения некоторых, также в основном фиктивных, задач в рамках Единого фронта (задачи эти сводятся в основном к подписанию разнооразных коллективных заявлений и деклараций). В целом историю северокорейских "непролетарских" партий можно разделить на четыре периода. На первом, продолжавшемся всего лишь несколько месяцев, до февраля 1946 года, они представляли из себя реальные политические группировки. На втором, который завершился к концу 1948 г., к руководству партий были приведены формальные или фактические агенты властей, из них были удалены все те, кто могли бы стать противниками существующего строя, однако и на этом этапе однако партии сохраняли массовый характер и имели разветвленный местный аппарат. На третьем этапе, завершившемся к 1957-1958 годам, партии лишились подавляющего большинства своих членов и реального низового аппарата. Наконец, на четвертом, самом долгом этапе, который продолжается вплоть до настоящего времени и который не рассматривается в данной статье, партии продолжали свое существование в виде фиктивных центральных организаций. ПРИМЕЧАНИЯ *1. Пукхан сасип нен (40 лет Северной Кореи). Сеул,"Ырю мунхва са", 1988. С.38]. *2. Пукхан чхонълам (Северокорейское обозрение). Сеул, "Пукхан енгусо", 1985. С.1123. *3. Пи рок Чосон минчжучжуый инмин конъхвагук. Санъ. (Тайная история КНДР. Часть 1). Сеул, "Чунъанъ ильбо са", 1992. С.193-195. *4. Интервью Пак Киль Гна опубликовано в: Пи рок Чосон минчжучжуый инмин конъхвагук. Санъ... *5. Указ.соч., с.196. *6. Указ.соч., с.197. *7. Указ.соч., с.215-216. *8. Указ.соч., с.331-334. *9. Ким Гн Бок. Хэбанъ чикху пукхан инмин вивонхве-ый чочжик-ква хвальдонъ (Организация и деятельность народных комитетов в Северной Корее после Освобождения). -- "Хэбанъ чонху са-ый инсик. No.5". Сеул, "Хангильса", 1989. С.196. *10. Кравцов И. Агрессия американского империализма в Корее (1945-1951). М.,1951. С.58 Крайнов П. Борьба корейского народа за независимость. М., 1948. С.176. *11. Erik van Ree. Socialism in One Zone: Stalin's Policy in Korea, 1945-1947. Oxford/New York/Munich, Berg, 1989. P.150. *12. Запись беседы Бякова И.С. (секретарь посольства) с Чан Ви Самом (заместитель заведующего отделом ЦК КПК) 15 октября 1949 года. Архив внешней политики российской федерации (далее -- АВПРФ), ф.0102, оп.9, п.44, д.9. *13. Запись беседы В.К.Лисикова с Ким Сен Юром (председатель Пхеньянского городского комитета Демократической Партии Северной Кореи) 8 мая 1956 года. АВПРФ, ф.0102, оп.12, д.6, п.68. *14. Запись беседы Игнатьева с Тэм Сэн Эном (социал-демократическая партия) 9 февраля 1949 года. АВП, ф.0102, оп.5, п.11, д. 8. *15. Пукхан хендэ са (Современная история Северной Кореи). Т.1. Сеул, "Кондончхе", 1989. С.283. *16. Пукхан минчжу тхонъиль ундонъ са. Пхенъандо пхен (История демократического движения за объединение в Южной Корее. Провинция Пхенъандо). Сеул, "Пукхан енгусо", 1990. С.449. *17. Запись беседы Игнатьева с Ким Дон Дю (заместителем председателя партии Ченудан) 18 февраля 1949 года. АВПРФ, ф.0102, оп. 5, п.11, д.8. *18. Запись беседы А.М.Петрова с Ким Дар Хеном (председатель ЦК партии Ченудан) 30 мая 1956 года. АВПРФ, ф.0102, оп.12, д.6, п.68. *19. Пукхан минчжу тхонъиль ундонъ са. Пхенъандо пхен...С.452. *20. Указ.соч., с.455. *21. Подробный, хотя зачастую и сильно приукрашенный рассказ о деятельности "Ренъухве" см. Указ.соч., с.480-519. *22. Запись беседы Игнатьева с Ким Даль Хеном 26 января 1949 года. АВПРФ, ф.0102, оп.5, п.11, д.8. *23. Запись беседы А.М.Петрова с Ким Дар Хеном 30 мая 1956 года... *24. Указ. запись *25. Указ. запись, так же: Запись беседы В.К.Лисикова с Ким Сен Юром 8 мая 1956 года... *26. Там же. *27. Запись беседы В.К.Лисикова с Ким Сен Юром 8 мая 1956 года... *28. Там же. *29. Запись беседы Огнева Ю.И. (атташе посольства) с зам.начальника управления информации при Кабинете Министров КНДР Нам Он Еном 6 июня 1957 года. АВП, ф.0102, оп.13, д.6, п.72. *30. Запись беседы А.М.Петрова с Ким Дар Хеном 30 мая 1956 года... *31. Запись беседы Курбацкого Н.П. (атташе) с Пак Син Доком (зав.орг.отделом партии Ченудан) 21 августа 1956 года. АВПРФ, ф.0102, оп.12, п.68, д.6. *32. Запись беседы А.М.Петрова с Ким Дар Хеном 30 мая 1956 года... *33. Запись беседы Ким До Мана (зав.отделом пропаганды и агитации ЦК ТПК) и Б.Пименова (первый секретарь). 20 августа 1956 г. АВПРФ, ф.0102, оп.14, п.75, д.9. *34. Запись беседы Юлина А.М. с заведующим отделом агитации и пропаганды ЦК ТПК Ким До Маном 11 февраля 1959 года. АВПРФ, ф.0102, оп.15, п.81, д.8. *35. Запись беседы Е.Л.Титоренко (второй секретарь посольства) с зав.юридическим отделом Президиума ВНС КНДР Цой Хак Реном 16 марта 1959 года. АВПРФ, ф.0541, оп.15, д.8, п.81. *36. Запись беседы Юлина А.М. с Ким До Маном 11 февраля 1959 года... *37. Запись беседы Е.Л.Титоренко c Цой Хак Реном 16 марта 1959 года... 6. ХО ГА И: ОЧЕРК ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. Как известно, огромную роль в создании северокорейского государства и в его истории в 40-50-е годы сыграли многочисленные советские корейцы, которые были направлены в Северную Корею после Освобождения советскими властями. Среди этих людей в первые послевоенные годы совершенно особое место занимал Хо Га И (Хегай Алексей Иванович), которого по праву считали наиболее влиятельным среди всех находившихся в Северной Корее советских корейцев. Хо Га И до своего прибытия в Корею занимал в Советском Союзе довольно крупные посты и в силу этого обладал большим опытом административной деятельности, особенно в области партийной работы. Этот опыт выделял его как среди советских корейцев, подавляющее большинство которых в Советском Союзе работало школьными учителями, так и среди представителей других фракций - партизанской, яньаньской и внутренней, которые в большинстве своем тоже не имели никакого опыта государственного строительства. Это позволило ему стать "главным архитектором" Трудовой Партии Кореи, фактическим создателем ее аппарата. Излишне говорить, что после гибели А.И.Хегая все его заслуги северокорейская пропаганда приписала Ким Ир Сену. В ходе своих работ по изучению истории Северной Кореи в 40- -50-е годы автор данной статьи собрал довольно много материалов о тех советских корейцах, кто в свое время работал в Северной Корее, в том числе и о Хо Га И. В основном это записи интервью с живущими ныне в Советском Союзе активными участниками тех событий или их родственниками. Человеческая память, увы, ненадежна, поэтому те или иные неточности в этих интервью неизбежны. Большой удачей для автора стала возможность использовать некоторые документы из личного архива Хо Га И, сохранившиеся в семье его сына Игоря Хегая. Однако со временем, когда документы, хранящиеся ныне в архивах Москвы и Пхеньяна, станут доступны историкам, многие из данных удастся уточнить. В то же самое время время я надеюсь, что в собранных материалах есть немало интересных деталей, многие из которых не нашли своего отражения в официальных документах. Здесь мне хотелось бы остановиться в первую очередь не на политической деятельности А.И.šХегая, а на его личной биографии, которая недостаточно хорошо известна историкам. По понятным причинам, особое внимание в настоящей статье уделяется жизни Хо Га И до его отъезда в Северную Корею. Автор выражает свою благодарность всем тем, кто согласился побеседовать с ним, поделиться воспоминаниями или предоставить необходимые материалы. В первую очередь хотелось бы поблагодарить семью Хо Га И (дочерей Маю и Лиру и сына Игоря), а также Кан Сан Хо. {* 1} x x x Алексей Иванович Хегай родился в Хабаровске 18 марта 1908 года. В отличие от большинства российских корейцев, которые имели два имени: православное русское и традиционное корейское, у А.И.Хегая, видимо, не было корейского имени. Имя Хо Га И, под которым он вошел в историю, явно является ничем иным как транскрипцией руссифицированного варианта его фамилии. Когда на рубеже веков на земли российского Дальнего Востока устремился поток корейских иммигрантов, российские чиновники, в обязанности которых входила регистрация новоприбывших, часто "удлиняли" односложные корейские фамилии. Такие, обычные в Корее, фамилии как Хо, Чо, Ю, О казались им "слишком короткими", так что чиновники добавляли к этим фамилиям суффикс "-гай" (возможно, от корейского "га" -- "семья"?). Так появились "русско-корейские фамилии" типа Хегай, Тягай, Югай, Огай, которые и поныне носит немалая часть корейцев бывшего СССР. Отец А.И.Хегая работал учителем в одной из корейских школ Хабаровска. Мальчик рано осиротел: в 1911 г. умерла его мать, а через несколько месяцев покончил с собой и отец, поэтому воспитанием А.И.Хегая и его брата занялся их дядя. Семья нуждалась, и А.И.Хегай был вынужден рано пойти работать. Он продавал газеты, работал в парикмахерской, был поденщиком. Вдобавок ко всему, детство Хегая прошло в обстановке гражданской войны, которая на советском Дальнем Востоке была особо продолжительной и затянулась до 1922 года. Тем не менее, А.И.Хегай, несмотря на все трудности, сумел получить школьное образование {* 2} По-видимому, уже в эти годы мальчик пристрастился к книгам. Впоследствии у А.И.Хегая всегда была большая библиотека, его начитанность отмечается многими из работавших с ним людей. Большинство российских корейцев отнеслось к новой, большевистской власти с немалой симпатией. В годы гражданской войны корейцы создали многочисленные партизанские отряды, выступавшие на стороне Красной Армии. Массовая поддержка коммунистической революции российскими корейцами объяснялась рядом причин: ее интернационализмом, подчеркнутым уважением к малым народам и решительным осуждением любых форм национальной дискриминации; ее антияпонской направленностью (на Дальнем Востоке); ее стремлением обеспечить лучшую жизнь социальным низам, к которым относилось большинство корейцев. Нет ничего удивительного, что Хегай, как и многие другие молодые корейцы, активно занялся общественной работой и в 1924 г. вступил в ВЛКСМ {* 3}. Примерно с 1926 года молодой А.И.Хегай становится все более заметной фигурой среди комсомольских активистов, участвует в ряде конференций , пленумов и совещаний. В декабре 1930 года он вступил в партию {* 4} Одну из трех необходимых для вступления рекомендаций дал ему Афанасий Ким - человек, очень известный на Дальнем Востоке, в годы гражданской войны командовавший одним из корейских партизанских отрядов, а другую - секретарь Дальневосточного крайкома комсомола Листовский {* 5} Вскоре А.И.Хегай стал профессиональным комсомольским работником. Большую роль в его выдвижении сыграл Постышев - впоследствии один из крупнейших советских политических деятелей тридцатых годов. Рассказывают, что Постышев присутствовал на одном из комсомольских собраний, резолюцию которого составил А.И.Хегай. Резолюция чрезвычайно понравилась Постышеву и он захотел познакомиться с ее автором. После этой встречи и началось быстрое продвижение А.И. Хегая {* 6} Карьера А.И.Хегая была очень успешной. То, что он не был славянином, не только не мешало, но даже от