лнитель, если он хочет, чтобы его про- 104 грамма была Художник Ю. Непахарев. утверждена худсоветом филармонии, должен включить в нее определенный процент произведений, принадлежащих (или приписанных) хорошо известным лицам, в противном случае "низкий идейный и художественный уровень" программы не дает возможности "компетентной комиссии" (из друзей и родственников тех же самых лиц) поставить на нее свою печать. И не будет тогда ни концертов, ни радио-телевидения, ни пластинок на "Мелодии". Не будет даже возможности уронить пьяную слезу под звуки собственной песни в ресторане, потому что песню "со стороны" нет никакого смысла включать в рекомендательные списки городских ОМА -- Объединений Музыкальных Ансамблей, ведающих кабацкой музыкой. Забавно, что даже в тех случаях, когда, не выдержав настойчивых просьб публики и выпив для храбрости, музыканты огласят под конец вечера ресторанные своды одним из боевиков Аркаши Северного "Эх, Москва златоглавая", согласно ведомости отчисления все равно пойдут на счет композитора Н. Наконец, строптивым не отпустят ни слова похвалы и в печати. Ведь искусствоведы от журналистики тоже, как сказал бы Гребенщиков, "знают, где масло, где хлеб". Конечно, те несколько феодально-музыкальных кланов, которые захватили во владение эстрадные золотые россыпи, нередко вступали в конфликты между собой, однако, как только заходила речь о чужаках, они готовы были проявить трогательное единодушие. А чтобы не произошло случайной ошибки, в 1983-м году принимается по- 105 становление Минкульта, согласно которому в репертуаре любого эстрадного коллектива песни членов Союза композиторов должны составлять не менее 80-ти процентов. Невероятный, наверное, единственный в истории нашей страны пример того, как административный орган всесоюзного масштаба нормативным актом поддерживает материальные интересы группы частных лиц. Вот краткое описание того средневекового святого местечка, куда на протяжении многих лет впихивали молодых музыкантов. CLASH Первым предвестником большого похолодания стала публикация "Комсомолки" "Рагу из синей птицы", подготовленная неким Н. Кривомазовым, но снабженная, как положено, подписями именитых деятелей культуры*. Статья содержала бредовые обвинения в адрес совершенно в то время безобидной росконцертовской МАШИНЫ. Вообще надо признать, что "Комсомольская правда", где музыкальным отделом заправлял Ю. Филинов, всегда с комсомольским задором выступала в авангарде очередной травли. Иногда даже с опережением официального сигнала "фасе". Сигнал в полный голос прозвучал после смерти престарелого императора, о чем жалели разве что те, кто очередной раз не попал на концерт ЗООПАРКА, отмененный из-за траура. Престол занял Юрий Андропов, по слухам интеллигент и поклонник джаза. Его правление ознаменовалось не только облавами в магазинах и банях, достойными щедринского города Глупова, но и восстановлением сталинского террора -- при нем снова начали сажать и мучить простых людей, не имеющих отношения к политике. В том числе музыкантов. Сей лидер, до сих пор поминаемый с ностальгией, из-за плохого состояния здоровья не успел осуществить ни одной самой маленькой реформы (если не считать новой Художник Л. Гаврчлчн. 106 * Рагу из синей птицы. Комсомольская правда, 11.04.1982. 107 Средствами пантомимы Майк рассказывает об отношении к нему родной власти. Фото А. Шишкина. . ' водки по 4 р. 10 коп.). Однако ему хватило и времени, и сил для другого. Поэтому нынешние холуи, проклиная Горбачева как слишком доброго барина, очень грамотно находят в прошлом свой идеал. Итак, в начале 1983 года бюрократия и связанные с нею эстрадно-мафиозные круги объявляют рок-музыке войну на уничтожение. Преступление нашего жанра, как мы увидим далее, заключалось не только в социальности репертуара (что тоже немаловажно), но прежде всего в стремительно растущей популярности и влиянии на молодежь некой силы, которая принципиально не вписывалась в феодально-бюрократические структуры. Эта чуждая сила должна была разделить судьбу единоличного крестьянства, ремесленных артелей и академического самоуправления. Понимая или скорее чувствуя фольклорную природу рок-движения, власти направили главный удар против его массовой базы. В Министерстве культуры СССР были произнесены целеполагающие слова о том, что на 82-ой год в стране существует 29 352 "вокально-инструментальных ансамблей" (непонятно, откуда это число?), а необходимо свести их количество к нулю, вернуть молодежь к таким испытанным формам досуга, как духовые оркестры и массовая песня. Предприятиям, учебным заведениям и комсо- 108 молу запрещено было устраивать танцевальные вечера без специальной санкции райотдела культуры, а профсоюзным организациям "самовольно использовать" собственную (!) звукоусилительную аппаратуру и инструменты. Этот великий памятник мысли -- совместное поставле-ние секретариата МГК ВЛКСМ, коллегий ГУ культуры, ГУ наробразования, ГУ профтехобразования и секретариата МГСПС "О мерах по упорядочению деятельности самодеятельных эстрадно-музыкальных коллективов г. Москвы" -- был перепечатан в "Урлайте" No 11 для общего, а не только служебного пользования. В большинстве городов, в том числе в столице, полностью прекратили выдачу музыкантам каких-либо официальных бумаг. Чтобы не допускать впредь межведомственных трещин (между минкультуров-скими конторами, профсоюзами и комсомолом), через которые часто просачивалось что-нибудь живое, контроль за "народным творчеством" был сосредоточен в т.н. "научно-методических центрах народного творчества" (само название отдает сумасшедшим домом). Очередная паутина расползлась по стране: из центра на периферию шли списки "запрещенной музыки", согласно которым на таможне должны были изымать диски ПИНК ФЛОЙД. В списки вошли и все советские рок-группы, упоминавшиеся в печати, безотносительно к их репертуару. На помощь специалистам из НМЦ были брошены другие специалисты, располагавшие универсальным средством решения социальных проблем. В феврале 1983 г. выступление АКВАРИУМА в МИЭМе было прервано появлением сотрудников ГБ. Следующий концерт просто не состоялся (они оказались более оперативными). Пока наши товарищи в кабинетах у начальства валяли дурака перед не представившимися гостями в штатском ("Группу АКВАРИУМ впервые увидели по телевизору...") "система" в целом переключала мощности на Подмосковье. Следующие большие гастроли Б Г и Ко (Жуковский-Долгопрудный-Зеленоград) прошли без осложнений. В мае к нашим коллегам из "тониной" системы в ДК "Коммуна" наведались незванные гости сразу из ГБ и ОБХСС. К тому времени успели выступить ленинградские СТРАННЫЕ ИГРЫ, как обычно в Москве, без успеха -- недовольный их отвлеченно-заумными текстами народ кричал: "Трубадуров со сцены!" и требовал группу ПЕПЕЛ. Но не дождался. На сей раз было начато формальное дознание по признакам ст. 153 УК РСФСР (частно-предпринимательская деятельность). 109 Теми же двумя органами накрылся и наш ЗООПАРК в подмосковном г. Троицке. Мы даже и начать не успели. Местные комсомольцы тут же показали на Литовку как на организатора. -- Ты взял в комитете комсомола 600 билетов? -- стро го спросили его. -- Я. -- И куда ты их дел? -- Потерял в метро. -- А откуда же эта толпа у входа? -- Они, наверно, нашли. Тогда один из искусствоведов вышел на крыльцо и обратился к толпе: "Кто хочет получить обратно деньги?" Толпа отхлынула метров на 20. Тем временем безработный Майк отправился в лес с акустической гитарой и пел там для всех желающих. Кстати, именно в Троицке и было •роздано народу по 1 р. 37 коп. (за вычетом расходов на аппарат и железнодорожные билеты). После этого приключения мы установили для менеджеров и для распространителей крупных партий билетов обязательный инструктаж по УК и УПК. В качестве приложения к "Уху" распространялась брошюра В. Альбрехта "Как быть свидетелем" (самая полезная книга, какую мне приходилось держать в руках). Примерно с этого времени и до 87-го гда я не вел ни одного разговора о рок-делах с квартирного телефона. Изобретались такие способы конспирации, что 'люди путались в них сам-и: можно было долго соображать, что значат слова: "есть две рыбки, самец и самочка", и не догадаться, что говорящий предлагает тебе два билета на АКВАРИУМ. Как-то сами собой преодолелись все разногласия между нашей и тониной командами: общая опасность консолидировала нас как персидское нашествие -- древних греков. И "наш" ленинградский репертуар оказался вовсе не таким уж примитивным, как они думали, и "их" Олеся Троянская -- отличной исполнительницей романсов и крутых песен про "карломарксовый портрет" на квартирных концертах. В Олесином типично хипповском флэту, расписанном по штукатурке бабочками и цветами, собирались и "олдовые" хиппи "со стажем", и МУХОМОРЫ, и АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛИ, а главный художник "Уха" Непахарев рисовал для журнала ее портрет. В августе был арестован Леша Романов (ВОСКРЕСЕНИЕ) и его звукорежиссер (наверное, самый талантливый в Москве) -- Саша Арутюнов. Им инкриминировалась "частно-предпринимательская деятельность" в виде выступлений с концертами и распространения записей с о б - 110 Леша Романов. Фото А. Шишкина. г ственных песен. Следствие по этому делу вела женщина по фамилии Травина (из ГУВД Мособлисполкома). Остальных участников группы спасло чудо: вызванные на допрос чуть позже, они успели проконсультироваться с юристами (и заочно -- с В. Альбрехтом), поэтому на вопросы о том, получали ли они гонорары от комсомольских и профсоюзных организаций -- а именно это, за неимением большего, приказано было считать криминалом -- отвечали непрошибаемым "нет", несмотря на полный идиотизм такого ответа. (Получалось, что часть группы работала за деньги, а часть -- бесплатно): Тем не менее, сажать за идиотизм приказа не поступало. Поэтому они до конца процесса оставались свидетелями -- в отличие от Романова, который сказал "да" (как сделало бы и большинство людей на его месте, не видя никакого криминала в том, чтобы получить от профкома вознаграждение за вполне официальный концерт). У Романова забрали его знаменитый красный "Fender" с надписью "Bullet" -- какой мальчик-мажор на ней сейчас упражняется? -- и все деньги со сберкнижки матери (чтоб нечем было платить адвокатам). Официально возбужденное дело ВОСКРЕСЕНЬЯ стало тем осевым стержнем, вокруг которого наш невидимый противник лепил свое произведение на радость новому монарху, которого, впрочем, уже мало что радовало в крем- левской больнице. Не случайно в те же дни раскрутилось дело карикатуриста Сысоева, обвиненного в порнографии за карикатуры на вождей*, оно дало возможность проводить обыски у любого художника, даже не знакомого с обвиняемым. Прецедент был очень важен. После ареста Романова и Арутюнова в ГУВД на ул. Белинского потащили всех, кто имел отношение к рок-н-роллу. Имя знаменитого критика подчеркивало искусствоведческие интересы следователей. А методы установления истины были следующие: например, вызванный к Травиной в качестве свидетеля инженер-электронщик Курчатовского института домой уже не вернулся, а был отвезен в тюрьму неизвестного подмосковного города, где провел трое суток в камере при температуре не более +7А (стояли холода и внутри все обледенело), практически без еды. Каждый день к нему приходил человек и говорил: "Подпиши, что давал 800 рублей Романову -- выйдешь на свободу". Инженер знал, что именно после этого он на свободу не выйдет -- и ничего не подписал. Поэтому ровно через три дня, когда истек срок для задержания без причины и без санкции прокурора, он был освобожден. Тоня, тем не менее, была преисполнена желания доказать, что мы их не боимся, и предложила провести в декабре концерты АКВАРИУМА в ДК им. Русакова (огромный конструктивистский дворец культуры в Сокольниках). Она взяла на себя организационно-технологические вопросы, в которых имела куда больше опыта (качественная аппаратура, переговоры с ДК). Мы с Литовкой отвечали за финансы и "службу безопасности". Так, в дополнение к романовскому, едва не возникло второе большое дело. Накануне, 2 декабря, Тоня, отличавшаяся поразительной интуицией, вынуждена была признать, что "зря связалась". Она чувствовала, что "должна произойти лажа". С теми же чувствами я поехал к ней на утреннюю встречу (куда должен был привезти деньги от распространения билетов) с 10 руб. в кармане. Однако метрах в пятнадцати позади меня двигался Володя Манаев из Зеленограда. У него в руках была авоська с булочками, на вид очень свежими и аппетитными, но совершенно несъедобными внутри. Тоня не знала Манаева (вообще во внутренних делах наши группировки сохраняли полную самостоятельность). Таким об- СТРАННЫЕ ИГРЫ, в которые не въехали москвичи. 112 * Тем самым последние официально приравнивались к половым органам. 113 разом, мой зеленоградский друг проехал с нами незамеченным через всю Москву. -- Как ты думаешь, нас сейчас пасут? -- тихо спросил я у спутницы. -- Зачем? Взяли бы на стрелке. -- А вот молодой человек с булочками? -- продолжил я. -- Он нас не пасет? -- Совершенно не похож, -- отвечала Тоня (и была права). На улице, когда мы садились в машину, Манаев со словами "Вы что-то потеряли", отдал нам провизию. Однако, такое начало не вселило радости, поскольку в то же утро выяснилось, что АКВАРИУМ, хотя и прибыл в Москву, приезжать в ДК Русакова не собирается. Что случилось, мы не знали. Между тем, по сообщениям из ДК, туда приехали другие: чуть ли не все правоохранительные органы Москвы. Но концерт почему-то не отменяли. Перед нами вставала перспектива, светлая как пожар Рима при Нероне: огромная толпа, узнав, что сэйшен сорван по вине организаторов и музыкантов, может повести себя непредсказуемо. Не ровен час, найдутся дураки или мерзавцы, которые потребуют "бабки обратно" ...Короче говоря, требовалось найти замену АКВАРИУМУ за три часа до начала концерта. Мы честно объяснили музыкантам, что (и кто) их ждет в Сокольниках, и не нам винить тех, кто отказался. Но Саша Градский согласился без лишних разговоров. Стянутую в ДК милицию возглавляли три полковника в форме. (Не знаю уж, сколько в штатском) На входе, где проверяются билеты, некоторых зрителей хватали без объяснения причин и уводили в служебные помещения для допроса: "Откуда узнал о концерте, где взял билет". Но появление Градского несколько спутало программу. Градский в полном одиночестве сидел на сцене и мрачно смотрел в зал (к нему боялись подойти, как к Сахарову в Горьком). Тоня тоже опасалась (и правильно) входить в ДК. Еле живая от холода, она стояла в каком-то закоулке рядом. Но ей нужно было передать внутрь деньги и документы. "Я отнесу" -- сказал один из ее помощников, бесшабашный Леня Агранович, и взял пакет. Но тут же его остановили. Еще не милиция, а уже известный читателю Лелик: "Дайка лучше пакетик мне!" Аграновича взяли на входе, а Лелик сумел спокойно пройти в теплый гостеприимный зал. Концерт начался с того, что какая-то сволочь завопила: "Давай АКВАРИУМ!" (хотя наши ребята объясняли всем, в чем дело, и вряд ли остался хоть один человек в зале, ко- 114 торый бы этого не знал). Александр Борисович взглянул на кричавшего с аристократическим презрением (как римский патриций на лобковую вошь) и сказал в микрофон: "А ну, заткнись, пока я тебе голову не оторвал!". После чего обрушил на ошеломленных полковников "Монолог батона за 28" и Сашу Черного по полной программе: Видели ль, дети мои, фотографии в русских газетах? Видели избранных лучших, достойных и правых из правых? В лица их молча вглядитесь, бумагу в руках разминая, Тихо приветствуя мудрость любезной природы... Естественно, полковники, не читавшие Сашу Черного, ни на минуту не усомнились в том, чьи именно лица имеются в виду (как и большая часть зала, тоже не избалованная библиографически редкой классикой). Теперь-то они решили, что упрячут если не организаторов "по уголовке", так хоть певца за политику. К их большому разочарованию Градский отделался выговором по линии Москонцерта, а мощная облава принесла лишь несколько показаний типа: "Билеты мне всучил насильно у метро человек кавказской наружности в клетчатом пиджаке". Поясняю, что изначальная "бесплатность" билетов не -давала оснований для возбуждения уголовного дела по факту спекуляции. А таинственный кавказец-альтруист, разгуливающий в пиджаке в трескучие морозы, стал с тех пор у нас популярным героем. МАЛЬЧИКИ-МАЖОРЫ "Им хочется, бедным, в Майами или в Париж. А Уфа, Свердловск -- разве это престиж? "Мажоры -- социальный тип, так метко определенный Шевчуком, поначалу поддержал рок-движение 80-х, поскольку его ритмы и имидж были несомненно более модными и современными, чем МАШИНА или РОССИЯНЕ. Однако бардовская струя оставалась ему принципиально чужда, и такие группы как ДДТ или ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ не вызывали у него своим "народничест- 115 вом" ничего, кроме раздражения. Несовпадение вкусов стало явным после того, как нам была предложена для проката московская группа ЦЕНТР. Как ни странно, первый ее концерт, еще в клубе "Рокуэлл Кент", прошел почти удачно, потому что аппарат ставил знаменитый Мура, и в зале не было слышно ни единого слова за исключением обмена репликами между Мурой и вокалистом ЦЕНТРА В. Шумовым по поводу профессиональных качеств оператора за пультом и (алаверды) музыкантов на сцене. Но на следующий концерт аппарат ставил уже Володя Ширкин, отличный звукорежиссер, работавший с Градским. Соответственно, под "волновую" музыку ЦЕНТРА мы узнали от Шумова, что "звезды всегда хороши, особенно ночью", озаботились вместе с ним вопросом: "Где же ты, мальчик в теннисных туфлях? Быть может, у моря ты кушаешь фрукты?" и поддержали антивоенный призыв "мама, мама, я не верю в неизбежность катаклизма; мама, мама, будь активной и уйдет радиАктивность". И если для Троицкого эта группа ассоциировалась с какими-то модными новациями* , то для большинства слушателей, воспитанных Высоцким и Гребенщиковым -- с тем самым, что еЖевечерно изливало на нас телевидение, только в "примодненной" упаковке. По мере того, как разворачивались репрессии, становилось ясно, что разногласия наши не только эстетические. В принципе, мальчик-мажор готов был (до определенного предела) отстаивать свои представления о красивой жизни против старого мажора, находящегося у власти (отсталого и немодного). И даже идти на определенные жертвы, в надежде на то, что в свое время настанет и его черед сменить папашу у руля. Но -- на очень определенные, так чтобы они не затрагивали сытого существования в окружении дорогих вещей. В принципе, ничего страшного в этом нет: кто вправе требовать от человека, чтобы тот с улыбкой на устах ходил на допросы? Однако, как говорил наш кумир 70-ых Э. Че Гевара, "уставший имеет право на отдых, но не имеет права считать себя передовым человеком" -- наши же модные мальчики, как ни в чем не бывало, претендовали на роль лидеров. Как только Андропов поднял планку риска много выше допустимого для них предела, вашему покорному слуге был предъявлен ультиматум: прекратить подпольную деятельность, которая-де ставит под удар всю советскую рок-музыку, и идти на компромиссы. Мы никогда не были противниками компромиссов (см. выше рассуждение о том, почему мы предпочли рок-движение диссидентскому), сотруд- * См. Рок-разговор -- Юность, 1983, No 5. 116 ничали и с комсомолом, и с профкомами -- но тут не могли удержаться от вопроса: как, собственно, ребята представляют себе компромисс с официальной линией, направленной на полное уничтожение рок-музыки как жанра? Проблему советской "золотой молодежи" иллюстрирует не только песня ДДТ, но и обложка альбома ДК "Маленький принц". Художник Ю. Непахарев. Тогда, в 83-ем, не получив ответа, мы расста.-лись с поклонниками ЦЕНТРА далеко не друзьями. Позже нам будет дан исчерпывающий ответ в письменном виде(см. главу "В птичнике у Пегги"). ()Между тем, "мажорный рок" - ВИА в стиле "новой волны" 80-х -- стал явлением если не культуры, то во всяком случае истории, особенно в Ленинграде, где местные КГБ и обком ревниво оберегали свою рок-резервацию от закрытия. HAPPY BIRTHDAY На протяжении 83-го года основной концертной базой Подмосковья был Зеленоград, где студенты МИЭТ и физики из местных "ящиков" во главе с В. Манаевым (тем, что любил булочки) облюбовали под сэйшена опорный пункт охраны порядка. 117 В. Славкин и С. Гундлах в гостях у бабы-яги. Фото В. Иванова. Историческое примирение панк-звезд обеих столиц. Фото В. Иванова. 118 Зеленоградцы сильно интересовались панк-роком. До них доходили восторженные рассказы о летнем "съезде советских панков" в "Салуне Калифорния", куда МУХОМОРЫ принесли торт, дабы человек, который совершит с этим тортом половой акт и кончит, был признан лучшим панком Советского Союза. (Поскольку закуски не хватало, торт кто-то съел до начала испытаний). Но для такого жанра не подходил даже опорный пункт. Погуляв по окрестностям, МИЭТовцы обнаружили избушку на курьих ножках, значившуюся по всем документам как снесенная. А в избушке -- комнату человек на 70 с большим столом, которую местная бабка-Ежка сдавала молодежи под банкеты. С бабкой договорились: объяснили, что у хорошего человека день рождения. Именинником был назначен ваш покорный слуга, который таким образом родился на два месяца позже природного срока. Дорогу из Москвы знало двое абсолютно доверенных людей. Они вели остальных через заснеженные, буераки и пейзажи, напоминающие "зону" у Тарковского. Между тем гостей уже поджидали 3-х и 5-литровые банки с нарисованными от руки этикетками "Херес", "Сухое" и даже одна "Водка" (это как раз то, чем инженеры-физики должны протирать электроды. Интересно, чем они их на самом деле протирают?). Кроме того -- черный хлеб по 12 копеек, соленые огурцы россыпью и банки с килькой. Как видите, подпольная музыкальная мафия, на поимку которой за неимением более подходящей дичи был брошен весь московский ОБХСС, просто купалась в роскоши. В углу Женя Морозов приводил в порядок неказистую аппаратуру местной дискотеки. Надо признать, у ДК она работала как часы, и эта группа выступила с воодушевлением, несмотря на трагический инцидент, когда Свинья, желая привлечь внимание коллеги, швырнул из-за стола в ДеКовского вокалиста огрызок хлеба, а Морозов не нашел ничего лучшего как вернуть долг открытой банкой их-под килек, которая нанесла ущерб очень многим, но не Свинье. Столкновение было ликвидировано Целиком, так же как и следующая драка между сыном миллионера и Михаилом Сигаловым, ныне крупным эстрадным журналистом , издателем журнала "Метал совок" (это, якобы, "Метал хаммер", но написано в нем про Малинина), а тогда члена редколлегии "Уха". Свинья разбил Сигалову очки, за что получил от Лелика по шее. Оказавшийся в числе гостей драматург Виктор Славкин был очарован антуражем и особенно скандинавским викингом в иностранном свитере с над- 119 писью на ломаном русском языке "Да будет мир человечества во всем мире", который вежливо отвел Славкина в сторону "поговорить об искусстве" и поинтересовался: "Вот вы из прессы (Славкин работал в "Юности"). Вам тут не сообщали, как у нас на Самотеке одного кента замочили?" Виктор Иосифович под благовидным предлогом заспешил обратно в "залу", где Свинья, Дима Зверский и некто Осел как раз играли "Нам все равно идти туда, где жопой режут провода". Как выяснилось позже, Лелик искренне не имел в виду ничего дурного -- просто хотел рассказать интересный случай для публикации. УДОВЛЕТВОРИТЕЛИ доломали аппаратуру, и третья команда фестиваля -- ЗЕБРЫ -- играть не могла. Сильно рассердившись на Свинью за свинское поведение, я уехал в Москву без него. Последствия оказались неожиданными. В воскресенье, переночевав в общаге МИЭТа, наши ленинградские друзья на волне студенческого энтузиазма решили продолжить гастроли, и облюбовали для этого диско-бар в центре Зеленограда, где обычно проводили вечера отдыха местные гэбешники, довольно многочисленные в режимном городке. Вскоре оттуда на всю площадь раздались веселые песни гражданской войны. Собрался народ, Ленинградцы спокойно доиграли, лишь в самом конце появился местный участковый со словами: "Я слышал, что тут громко ругаются матом". Он взял в одну руку Свинью, а в другую -- Зверского, и поволок их в вытрезвитель. Тут как раз приехал Литовка за своим усилителем: он догнал удаляющуюся троицу и, выкупив панков за 10 рублей (по пятерке на пятачок), приказал им немедленно убираться в Ленинград и там ложиться на дно. Литовка уже знал, что в Москве произошел крупный скандал: МУХОМОРЫ устроили на репетиционной базе ДК в МИСИСе сэйшен с приглашением иностранной и советской прессы. Я очень резко возражал против такого "засвечивания" -- в результате рассорился и с МУХОМОРАМИ"; и с Женей Морозовым. База действительно накрылась, но я ожидал последствий более скорых и резких. Замечу, что в нашей практике существовало странное по нынешним временам правило: людей "из-за бугра" мы избегали не меньше, чем людей "от Галины Борисовны", твердо усвоив, что за первыми всегда появляются вторые, и появившись, так просто уже не уходят. Думаю, что это правило спасло если не жизнь, то свободу многим из нас. Ведь дела, в которые оказывались замешаны иностранцы, ГБ раскручивала до конца самостоятельно. "В понедельник, проснувшись с похмелья", как поется в народной песне... По Зеленограду заездили "волги". Мо- 120 сковское начальство подняло на уши местные первые отделы: что тут у вас происходило на выходные? Прислали специальную "волгу" за несчастной бабкой, которая путано объясняла что-то про день рождения и песни Высоцкого (вроде бы, пропетые ей неизвестными ребятами, с которых она никаких денег, конечно, не брала). Бабка никак не могла увязать проблемы государственной безопасности с обычной пьянкой, на ее взгляд ничем не более замечательной, чем тысячи предыдущих у них в деревне со времен отмены крепостного права. Узнав про второй концерт Свиньи -- воскресный -- майор из Москвы перешел на типичный панковский лексикон (насчет жопы и проводов). А виновник торжества мирно отсыпался в конспиративном хлеву города Ленинграда. CLASH В январе 84-го арестовали Литовку. Последнее время он болел: пробыл три недели в больнице, потом съездил на родину в Волгоград и по приезде в Москву оказался в "Матросской тишине". Погорел он на мелком (как тогда казалось) нарушении "техники безопасности" -- годом раньше при организации концерта в клубе Моспроекта передавал деньги в присутствии третьего лица. Тоня некоторое время скрывалась, но по концерту в ДК Русакова на нее ничего не накопали и оставили в покое. Взялись за вашего покорного слугу; я оказался на некоторое время в центре внимания. Неприятное, доложу вам, положение. Дней через пять после ареста Литовки меня начали "призывать в армию" самым экстренным образом, несмотря на полное отсутствие юридических оснований. Специально приставленный к этому делу капитан из военкомата честно признался моей матери: "Что вы хотите -- мне из-за него каждый день и даже ночью домой звонят". Затем поступило приглашение от Л.Ф. Травиной. В течение некоторого времени я его игнорировал, требуя повестки, оформленной согласно УПК. На очередной телефонный звонок разъяренного моей наглостью сотрудника ГУВД пришлось ответить: "Тон вашего разговора окончательно убедил меня, что вы не тот, за кого себя выдаете. Совет- 121 "МОЙ ЧУДНЫЙ МИР!" Как раз накануне Лелик женился. И сказал: "Надо бы мне сводить жену на приличный концерт. Без мата, без драки, без милиции". -- "Как по заказу, -- отвечал я, -- милая девчушка поет лирические песни". У входа в клуб маячил бывший Тонин ассистент, некто Антон; в последнее время он вел себя довольно подозрительно, и я старался его избегать. Но сейчас он приветствовал меня как лучшего друга: "Слушай, продай штук 15 билетов". -- "Разве тебе их не давали?" -- "Ну, замялся он. -- Тогда я не взял. Думал, что не пойду. А сейчас понадобились". Знаешь, -- спокойно отвечал я, -- у меня сейчас билетов нет. -- Узнаю в ДК, если есть -- вынесу". Естественно, выносить я ничего не собирался (впоследствии все подозрения относительно этой личности подтвердились его письменным доносом и показаниями в су- 123 Возвращаясь с допроса, я ловил себя на мысли: а что если бы мне на работе приказали выдать здоровому человеку фальшивый результат анализа -- что он болен сифилисом или гонореей? Наверное, я не стал бы этого делать И если бы пришлось увольняться -- уволился. Кстати, одним из самых полезных моих консультантов в те мрачные времена был офицер милиции -- молодой следователь нашего РУВД, который любил рок и вовсе не хотел, чтобы всех музыкантов пересажали. Жизнь продолжалась. В ближайшем Подмосковье мы удачно провели концерт группы ОПЫТНОЕ ПОЛЕ -- и далее вместе с Тоней приступили к "раскручиванию" БРАВО. Сейчас довольно трудно объяснить , что привлек-ансамбле поклонников Майка и Свиньи -- одна- ло в этом ансамбле поклонников Майка и Свиньи -- однако весной 1984 восхищение им объединило все рок-фрак-, ции столицы. Раскованность, обаяние и удивительный голос взбалмошной девчонки, называвшей себя иностранным именем Иванна Андерс, плюс "волновая" музыка, впервые в наших окрестностях исполняемая прилично, -- все это составило такой яркий контраст окружающей действительности, что многие интеллектуалы всерьез сравнивали БРАВО с АКВАРИУМОМ. екая милиция так со свидетелями не разговаривает". За этим последовало официальное приглашение и несколько поездок на ул. Белинского, где Травина убеждала меня (свидетеля) в том, что я перепродавал билеты на концерт ВОСКРЕСЕНЬЯ, а я в ответ ... см. брошюру В. Альбрехта. Чтобы разнообразить наше общение, эта особа -- обычная советская женщина средних лет, каких сотнями можно встретить в очередях -- устроила две экскурсии. Один раз отвела меня в кабинет своего начальника, подполковника, где сидел еще один мужчина в штатском, периодически вспоминавший "день рождения на даче". Кстати, хозяин кабинета в ответ на мой вопрос: "Как можно так обращаться с музыкантами?" -- ответил замечательной фразой: "Для нас они не музыканты, а преступники". Вторая экскурсия привела меня в тюрьму, где находился Литовка. Если Травина рассчитывала на эмоциональное воздействие, она его добилась -- увидев, в каком состоянии находится Володя, я стал относиться к ней не как к противнику, а так, как относились к эсэсовцам солдаты, первыми ворвавшиеся в Заксенхаузен или Майданек (с той лишь разницей, что Литовку никто не собирался освобождать*). Когда позднее в зале суда я увидел Лешу Романова, это чувство только усилилось. После этого практически вся студенческая группа вечернего отделения истфака МГПИ, где я учился на 5 курсе, была вызвана в один день на допрос по поводу моей скромной персоны. В этот момент я (сам того не подозревая) на несколько дней превратился в обвиняемого, и был бы немедленно арестован, если бы операция в МГПИ дала хоть какую-нибудь зацепку. Но и в лушием случае из-за паники, начавшейся в институте (далеко не самом либеральном в Москве), я мог лишиться диплома. Тем, что этого не произошло, я обязан профессору Владимиру Борисовичу Кобрину, который тогда, впрочем, еще не был профессором и сам находился в очень сложном положении. Кстати, в кожвен-диспансере, где я работал, не только не попытались отделаться от "врага народа", но сами предложили помощь. Поэтому сегодня мне забавно слышать, что преподаватели "были вынуждены" ставить двойки неугодным -- по политическим соображениям -- студентам, а журналисты -- печатать статьи типа "Рагу"... Наверное, и Травина могла бы сказать в свое оправдание нечто в том же роде. * В. Литовка вышел из тюрьмы тяжелобольным человеком и вскоре вновь оказался в больнице. 122 Иванна Андерс Фото Г. Моли теина 124 124 де). Да и не до Антона было. В толпе, заполнившей фойе, меня поймала Тоня и, указав взглядом на двух спортивного вида мужчин, прошептала: "Вон те, один в "аляске" - из конторы". - Это к лучшему, -- успокоил ее я, -- пусть послушают группу, в которой нет ничего криминального. Отвлекутся. В зале сидели на всех подоконниках, на ручках кресел, только что не друг у друга на головах. Оказалось, что деятель комсомола, оформлявший нам бумаги на это мероприятие, не удовольствовался своим "законным" гонораром, напечатал в свою пользу еще несколько сот билетов. Это-то нас и спасло. Вначале показали короткометражные фильмы "Иванов" (из жизни АКВАРИУМА) и "Шесть писем о бите", где юный Макаревич и седовласый профессор Игорь Кон рассуждали о том, что еще находятся в нашей стране некультурные люди, которые не дают молодежи слушать современную музыку. Я поглядывал на человека в "аляске": он со вниманием приобщался к культуре. Затем подняли экран, и пока гитарист БРАВО Е. Хавтан и его группа настраивались, на сцену в качестве конферансье выскочил Леня Агранович. Видимо, Иванна произвела на него сильное впечатление, так что он уже не мог не показать себя героем. Не найдя ничего лучшего, он продекламировал стихи МУХОМОРОВ. Тоня показывала ему из зала кулак. Потом начался-таки концерт. Лелик, сидевший рядом со мной, слушал без особого энтузиазма: "Песенки какие-то детские". В этот самый момент Иванна запела "Белый день": Он пропоет мне новую песню о главном Он не пройдет, нет, цветущий, зовущий, славный, Мой чудный мир! и при словах "чудный мир" из-за кулис выскочили люди в милицейской форме, и с ними один в штатском с рупором: "Всем оставаться на местах!" "Пора скипать", -- приговаривала Тоня, пробираясь сквозь паникующую толпу. Я подбежал к окну. Вокруг клуба стягивалась милицейская цепь -- пригнали оперативный полк. Потрясенный народ с балконов окрестных домов наблюдал происходящее. К дверям ДК подъезжали автобусы, газики, спецмедс-лужбы, какие-то запорожцы. В них бравые стражи порядка швыряли всех, кто находился в ДК, без различия пола и возраста. Видимо, ставился целью "полный охват аудитории", как при голосовании за нерушимый блок коммунистов и беспартийных. 125 Взята цод стражу прямо на сцене. Однако искусствоведы опять не учли малость: комсомольский задор нашего официального покровителя. ДК оказался переполнен по меньшей мере вдвое. Посадочных емкостей не хватало. Толпа выливалась наружу с непобедимым Целиком во главе, который расчистил дорогу и для Тони. В результате все организаторы концерта оказались на свободе. А в автобусах и спецмедслужбах -- поехали музыканты и зрители. Наученные горьким опытом, первые не реагировали на самые умильные просьбы признать получение "хоть десяти рублей" гонорара. Из допросов зрителей не родилось не единой зацепки для возбуждения уголовного дела (кроме ссылки все на того же неуловимого кавказского джигита в клетчатом пиджаке). Наши опекуны устроили прекрасную агитацию за власть Советов. Лучшей не обеспечил бы и Сева Новгородцев, вздумай он конспиративно приехать на один чудесный мартовский день в Россию, когда на просторах ее начинался севооборот. Операцией "БРАВО" ведал А.Н. Федулов из ГУВД, на сей раз Мосгорисполкома. Не обнаружив улик, он начал дергать менеджеров, надеясь, что те расколятся сами. Что ж -- Артур Гильдебрандт, бывший администратор СЕЩЕНИЯ и ФУТБОЛА, предложил ему чистосердечное раскаяние в получении с концерта то ли ста, то ли двухсот 126 тысяч рублей. Тоня рассказывала о работе на "скорой помощи". Я упражнялся по книге Альбрехта. Последнее слово все же осталось не за нами. "Что ж, -- сказал наш интервьюер, -- группа БРАВО, может, и будет выступать, но без солистки". А у солистки, надо сказать, был обнаружен чей-то чужой паспорт, в который она вписала что-то дурацкое -- вроде "Иванна Андерс, датско-подданная". Счесть это изделие^до-кументом можно было только после основательной порции циклодола. Тем не менее Иванну-Жанну в течение более чем полугода перевозили из одного застенка в другой -- из тюрьмы на экспертизу, с экспертизы обратно в тюрьму, чтобы отыграться на ней за проигранную' партию. Может показаться, что расправа над БРАВО и подобные акты бессмысленной жестокости объяснимы только маразмом системы и осуществлявшие их люди сами не ведали, что творили. Ничего подобного -- они выполняли четкий и по-своему логичный социальный заказ. "Детские" песенки Иванны были опасны не своим содержанием, а тем, что она нагло нарушала феодальную монополию ведомств, ответственных за "песенки", и должна была понести строгое наказание -- как негр, зашедший в ресторан для белых, или крестьянин, объявивший себя дворянином. Чтоб другим неповадно было. Пока Хавтана допрашивали на Петровке, мне предстояло посетить конкурирующее учреждение. Туда меня привезли на "Волге" из дома в 8 утра, достаточно точно проследив, когда объекту случилось ночевать дома. Сидевший за столом в кабинете приветствовал меня обычным нелепым вопросом: "Догадываетесь ли вы, зачем вас сюда привезли?", ожидая услышать ответ по Альбрехту ("Будет лучше, если скажете вы, иначе получится, что вам стыдно сказать"). Вместо этого я предположил, что речь пойдет о незавершившемся концерте -- поскольку в одном из приехавших за мной ГэБэшников я опознал "аляску" с концерта БРАВО. -- Все ваши концерты закончились, -- строго сказал человек за столом. Появились еще двое: один -- седой, явно начальник, спросил, намерен ли я морочить им голову Альбрехтом. Я ответил, что оставляю этот метод для допросов в милиции, поскольку не верю, что такая серьезная организация в самом деле собирается устраивать политические процессы из концертов и дискотек, и кого-то за это сажать в тюрьму. Мне показалось, что они и сами не слишком-то довольны выполняемой работой. В течение четырех часов у нас происходила милая беседа, в ходе которой я ре- 127 шительно отводил все конкретные вопросы и не признавал ни единого факта своей причастности к чему-либо, в том числе к изданию журнала "Ухо" -- зато всячески убеждал собеседников в том, что сам давно перевоспитался, в