Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Марьян Беленький, 2006
     WWW: http://belenky.hypermart.net
     Date: 25 Sep 2006
---------------------------------------------------------------

     Роман

     http://belenky.livejournal.com


     17  июня 1991 года на перроне  киевского  вокзала стояла большая толпа.
Меня провожали в  Израиль.  Была там редакция юмористической газеты  "Блин",
артисты , писатели - много хороших людей. Песни пели, анекдоты рассказывали.
     Я уезжал в Новую жизнь, будучи довольно, по киевским меркам, известным,
относительно, для советских времен богатым, преуспевающим, и т. д. К тому же
здоровым и женатым.
     Мог ли я предположить, что  уезжал от интересной, веселой, обеспеченной
, беззаботной жизни в нищету, горе и одиночество?
     Мог ли  я,  беря деньги  "в тумбочке", не  считая, предположить,  что я
каждый месяц  буду мучительно  думать,  у кого  бы одолжить  сто шекелей  на
проездной,  и  что  я буду делать,  если хозяин  меня выгонит  на  улицу  за
неуплату за квартиру?
     Мог ли  я думать, что  после  сольных ежемесячных концертов  в киевском
театре, единственным моим уделом в Новой жизни станет  мытье задниц выжившим
из ума старикам ради куска хлеба?
     Так  чувствует  себя  любимый  ребенок,  у  которого  внезапно  погибли
родители и он  оказывается в чужой семье, где  его попрекают каждым куском и
заставляют  за всеми мыть унитаз, а торт и  фрукты своим  детям  дают, а ему
нет. И он рыдая ночью в подушку,вспоминает папу и маму.
     Так чувствует себя человек, которого пригласили в ресторан , и он видит
шикарный стол, с хрусталем,  цветами  и деликатесами. Затем идет  звонить по
своим  делам  в  холл, а  когда  возвращается -  видит сплошные объедки, все
что-то сосредоточенно жуют, потупив взор долу и держа руки за спиной...
     Так чувствует  себя главный пахан, которого весь лагерь боялся, и вдруг
его внезапно опустили и превратили в последнее чмо,  и он должен подставлять
задницу каждому, кто подойдет.
     Мог  ли  я  предположить  после выступлений  в концертах с  Хазановым и
Кларой Новиковой,  что  мне  придется  искать  хлеб  на мусорках и  воровать
помидоры на базаре, чтобы с голоду не сдохнуть?
     Что  моим уделом станет  не  большой зал  Дворца наций в Иерусалиме,  а
койка в психбольнице, куда я попал после попытки повеситься после очередного
увольнения с  работы,  после того, как в  очередной  раз  мне  не  заплатили
зарплату за три месяца?
     - Все устроились, кроме тебя, - говорили мне.
     Все устроились - не обладая никакими талантами, ни даже знанием  иврита
- все  устроились  в  каких-то  конторах,  партиях, редакциях,  в  сохнутах,
сионистских  форумах,  амутах,  джойнтах, библиотеках,  обществах  борьбы за
права рыжих, объединениях выходцев из Конотопа ...

     Казалось,  все они знают какую-то тайну,  которая мне недоступна. Тайну
устройства в новой жизни.

     Фотографии из альбома

     Это я - неуклюжий очкастый еврейский мальчик с Подола,
     который жутко боялся уроков физкультуры
     и мечтал прочитать все книжки.
     Правда, вскоре я понял, что это нереально -
     Ведь если я прочитаю все книжки,
     что я буду делать дальше?
     А это я сижу инженером в сраной конторе за сто рублей в месяц ,
     каждый день мечтаю, чтобы начальница заболела,
     и можно будет вместо дурацких проектов почитать книжку.
     А это я - на колокольне Киево Печерской лавры.
     Каменщик-реставратор
     Залезешь утром - весь Киев перед тобой,
     и писаешь на всех с 90-метровой высоты...
     Это я выступаю в концерте Хазанова.
     Сто рублей - за пять минут выступления.
     Это - с Кларой Новиковой на какой-то актерской тусовке.
     Это - мой фельетон в "Правде", прости Господи.
     На следующий день после публикации
     в корпункте на Крещатике
     давали сто рублей.
     А это уже здесь.
     Я мою задницу выжившему из ума старику
     - 18 шек. в час на дороге не валяются.
     А это - в тот же вечер - с Кишоном,
     на банкете по поводу вручения ему госпремии.
     Унесенных оттуда продуктов на неделю хватило.
     Смокинг не застегивается - пузо торчит, зараза!
     Я уже написал жалобу портному в Лондон.
     Это я в районном клубе пенсионеров выступаю.
     Все 5 зрителей остались довольны.
     Зато моих фотографий из тюрьмы и из больницы
     пока нет, слава Богу.
     С моих похорон тоже нет пока.
     Кстати, приходите - будут интересные люди.


     Одно из моих первых детских воспоминаний - огромная, до неба гора книг.
Эта гора  книг  была  макулатурой, подготовленной  для переработки. Родители
после  института  распределили на  бумажную  фабрику  в  г.  Коломые.  Помню
порубленные  топором пополам  коричневые томики (1953 год - Берия?)  По этой
горе я  лазил,  когда еще читать  не умел, только картинки  рассматривал.  В
Коломые в саду и на улице говорили на польско-украинском суржике:
     "Ваше децко, файно пани Сорока, бардзо мондре, цо до мне, аж як вельми,
але ж цо то з него бенде - еден пан Буг веда". (Сорока - Мозырская - фамилия
моей матери).

     А  вот еще  картинка, оставшаяся  в памяти  -  дождь,  в  луже валяется
портрет Сталина в парадной форме  и сапогах, по нему  идут прохожие и каждый
норовит  Вождю на лицо  наступить. А в моем букваре (1957) еще было "Ленин и
Сталин друзья. Ленин и Сталин - братья".

     Когда  мне  было  пять лет,  у меня была  мечта - я хотел  прочесть все
книги. Но когда мне исполнилось шесть, я  уже понимал,  что  это нереально -
если я прочту все книги, что я буду делать дальше?
     В детстве я представлял себе рай в виде большой библиотеки, а на вопрос
"Кем ты хочешь быть?" представлял себе такую работу, на которой можно читать
книги и получать за это деньги.

     Когда я  стал взрослым,  у меня появилась другая мечта  - не  ходить на
работу. На  работу  не  ходят творческие  люди. Петь,  танцевать,  рисовать,
играть я не умел.  Оставалось писать. Роман писать долго и скучно, поэтому я
стал  писать короткие рассказы. За первый опубликованный текст я получил два
рубля,  и  прошло десять  лет прежде, чем мне стали платить за  рассказ  сто
пятьдесят. Но как только мои тексты стали исполнять Хазанов и Клара Новикова
и печатать от Таллина до  Южно-Cахалинска, жена заявила,  что  ни при  каких
обстоятельствах в СССР рожать не будет. Надо уезжать.

     Вечер

     Тексты уложены в папку.
     Концертные    очки    (стекла    противорефлексные,    противотуманные,
противоугонные),
     Белая концертная майка, белые концертные трусы,
     белые концертные презервативы - мало ли....
     Душ горячий, холодный...
     Бритье, уши, нос, одеколон...
     Зубы вычистить, а то чеснока нажрался, через микрофон пойдет ...
     Перчатки белые лайковые, рубашка с отогнутыми уголками.
     Бабочка... эта, с серебряной нитью.
     Смокинг, тушь для ресниц,
     зеркало большое, зеркало маленькое,
     пакет с лекарствами.
     Главное - не выйти на сцену с расстегнутой ширинкой
     - вечный кошмар артиста.
     Пояс под смокинг... Черный, серебряный, фиолетовый?
     Пузо ... куда б его сунуть, чтоб не так заметно ....
     Все, больше никогда ничего не ем!
     Жаль только, что никаких выступлений в ближайшие годы не предвидится...
     Разделся, лег спать.
     И так - каждый вечер.


     В 17 лет я купил  в магазине "Дружба"  учебник польского  языка  Дануты
Василевской.  Поражал  даже  его  внешний  вид  -  он состоял  из  отдельных
тетрадок, чтобы не таскать всю  книгу. Поскольку украинский у меня - родной,
через полгода  я  уже читал польскую  прессу. И чем больше я ее  читал,  тем
больше ненавидел соввласть.
     Им почему-то социализм  не мешал приглашать к  себе  "Роллинг  стоунс",
носить джинсы, играть джаз,  публиковать анекдоты, гороскопы,  тусоваться  ,
спотреть свежие западные фильмы и слушать музыку. Там кипела Жизнь.
     На  фоне  сплошной  вони  совковой  прессы  -  польская  была  сплошным
праздником.
     Полстраницы - на пленум ЦК ПОРП, а все остальное - интересное!
     В маленькой Польше была уйма разных изданий - "Виднокренги", "Пшекруй",
"Шпильки" с откровенным сексуальным  юмором, "Панорама", "Политыка", журналы
"Джаз"  и "Джаз форум", "Кобета",  "Свят Млодых", "Доокола свята",  где были
подробные репортажи из Израиля с фотографиями.
     И  женский   журнал  у  них  назывался  не  "Работница"  ,  а   "Урода"
("Красота").
     Могла ли на  обложке самого прогрессивного советского журнала появиться
настоящая Голая Жопа с опубликованной на ней рекламой подписки?
     Или скажем, карикатура на обложке "Шпилек"  - дорожный знак "Осторожно,
дети!" Мальчик бежит за девочкой и у него член стоит.
     У советских людей никаких членов не было, они рождались непосредственно
от постановлений ЦК КПСС
     Для меня эта Жопа была символом Иной Жизни,
     Даже журнал "Пшиязнь" про СССР у  них  был интересным - они  писали про
подпольные  советские  рок  группы,  про  еврейский театр  в  Вильнюсе,  про
московских хиппи.
     В  70-х годах поляки издавали все - Джойса, Кафку, ФРейда, Юнга, Ромена
Гари,  нео и  пост фрейдистов,  западную психологию  и философию, пособия по
сексу, альбомы художников.
     А   в  Киеве   в  те  годы   было  запрещено  все,  кроме  естественных
отправлений...



     Катались мы как-то с Колей на яхте:
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/nicolay.jpg
     И я ему говорю:

     -  Я, знаете ли, не люблю  церемоний.  Напротив, я даже всегда стараюсь
проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться. Только выйду куда-нибудь,
уж и говорят: "Вон Беленький пошел":
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/belenky.jpg

     А  один раз меня даже  приняли за  Жванецкого.  Русские  на центральной
улице  Иерусалима  становились во  фрунт  и просили  автографы.  После  один
артист, который мне очень знаком, говорил:
     - Ну, мы тебя, братец, совершенно приняли за Жванецкого.
     С хорошенькими актрисами знаком - Клара Новикова, Хана Ласло ...
     От женщин, поверите, прямо-таки отбою нет.
     Я ведь с актрисами вот с такого возраста работаю:
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/rebenok.jpg

     Я  ведь  тоже  разные  монологи...  И  в  журналы  разные  помещаю.  На
болгарском, латышском, сербском, американском - всего и не упомнишь:
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/blg.bmp
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/dadzis---o.bmp
     http://host.sezampro.yu/aforizmi/etna/etna58/d4.htm
     http://www.donstalens.com/fun/satira/pesme_01.php

     Литераторов часто вижу. С Эфраимом Кишоном:
     http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B8%D1%88%D0%BE%D0%BD_%D0%AD%D1%84%D1%80%D0%B0%D0%B8%D0%BC

     на дружеской  ноге. Бывало,  часто говорю ему "Ну что, брат Кишон?" "Да
так,  брат, - отвечает,  бывало, - так как то все".  Большой оригинал. Я его
всего перевел,  даже то,  что он  не писал. И надо признаться,  мои переводы
куда  лучше  оригинала.  Часы мне свои подарил, хотел свою виллу в Афеке  на
меня переписать, но я отказался - что мне - жить негде, что ли?
     Давеча специально ко мне главный редактор "Нью Йорк  Таймс" прилетал на
личном вертолете.  Стоял передо мною на коленях,  умолял что-нибудь для него
написать и размахивал  чеком на миллион долларов.  Ну я его прогнал. У  меня
этих милионов видимо-  невидимо...У  вас, кстати, 20 шекелей не  найдется? В
дороге совершенно поиздержался.
     Моих, впрочем, много есть сочинений, я уж я и названий даже не помню. И
все случаем - я не хотел писать, но в министерстве культуры говорят:
     Пожалуйста, братец,  напиши  что-нибудь. А то госпремию давать  некому,
хоть плачь.
     Думаю  себе: "Пожалуй,  изволь братец!" И тут же в один вечер, кажется,
все написал, всех изумил:
     У меня  легкость необыкновенная  в  мыслях. Я им всем поправляю статьи.
Мне "Вагриус"  дает  за  это  40  тысяч  в месяц.  Долларов,  разумеется. Я,
признаюсь, литературой существую:
     http://gesharim.org/books/?books_id=247
     http://gesharim.org/books/?books_id=319
     http://gesharim.org/books/?books_id=47
     http://gesharim.org/books/?books_id=50
     http://gesharim.org/books/?books_id=51

     У  меня  дом  первый  в  Иерусалиме.  Так уж  и  известен: дом  Марьяна
Беленького.  Сделайте  милость, господа, если будете в Иерусалиме, прошу  ко
мне, у меня ведь тоже литературные тусовки бывают:
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/zilindr.jpg
     Я ведь в самом центре  живу. Блеск, шик,  просто не говорите!  Борщевой
концентрат  в баночке прямо на  пароходе приехал из Одессы. Я всякий день на
тусовках:
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/azov_-lezinsky-_-belenky.jpg
     Слева изволите видеть Марка Азова - много лет для  Райкина писал, затем
- писатель Михаил Лезинский. Канотье прямо из Венеции, поклонницы передали:
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/hilda.jpg
     Там  у нас и компания составилась - главный  редактор  "Таймс", главный
редактор   "Пари  матч",  главный  редактор  газеты  "Наш  Иерусалим"  и  я.
Возвращаешься  , бывало, к себе в каморку за 250 долларов в месяц... что ж я
вру, я и позабыл, что у меня трехэтажная вилла с бассейном в Герцлии Питуах.
В джакузи  -  личный  спасатель  от  министерства культуры.  То  есть не  от
министерства меня спасает, а от ... сами понимаете:

     А любопытно  взглянуть  ко мне в  переднюю, когда я еще  не проснулся -
главные редактора газет и журналов со всего мира толкутся и  жужжат  там как
шмели. Мне и на пакетах пишут "Лауреату Нобелевской премии Израиля":
     Один раз  я  даже управлял министерством  культуры.  И странно: министр
уехал, - куда уехал, неизвестно. Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому
занять место.  Многие  находились охотники и брались,  но подойдут, бывало -
нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь - просто черт возьми! И
в  ту  же  минуту  по улицам  курьеры  на мотороллерах  -  курьеры, курьеры,
курьеры, можете себе представить - 35 тысяч одних курьеров.
     -  Каково  положение?- я спрашиваю.  "Марьян  ,  ступайте министерством
культуры управлять". Я признаюсь, немного  смутился - вышел  в трусах: хотел
отказаться, но думаю - дойдет до Ольмерта, ну и биография тоже...  "Извольте
господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так  уж и быть, только уж
у меня - ни ни ни!.. Уж у меня ухо востро! Уж я!":
     http://www.ljplus.ru/img/b/e/belenky/globus.jpg
     И точно,  бывало, как прохожу через министерство, просто землетрясенье,
все чиновники прекращают  кофе пить, все  дрожит  и трясется  как лист. О! Я
шутить не люблю. Я им  всем задал  острастку. Меня даже комиссия Кнесета  по
культуре боится. Да что в самом деле? Я такой! Я не посмотрю ни на кого... я
говорю всем: "Я сам себя знаю, сам". Я везде,  везде. В  канцелярию Ольмерта
каждый день на бронированном "Мерседесе" езжу, со встроенным баром, ванной и
туалетом. Мне завтра же дадут социальную квартиру  на Брайтоне как почетному
инвалиду репатриации ...
     Ну, заболтался я тут с вами. Надо бежать мыть старикам жопы. 18 шекелей
в час на дороге не валяются.


     В  Москве жил  мой дядя - брат матери. Мы поехали к нему,  мне было лет
11.
     - С Мариком надо что-то делать - он так поет
     (в смысле  разговаривает с еврейской интонацией), - сказал он. А что  я
мог  сделать -  у нас на Подоле все так говорили  -и русские,  и евреи. Даже
учительница Полина Ароновна. " Я знаю?  Шо  такое? Ай, бросьте ,  шо  вы тут
мине рассказуете". Подол 50-х годов - это была та же Одесса, тот же Бабель.
     И мать стала со  мной  бороться, прививая  мне интонации  литературного
языка и выбивая еврейщину.
     Когда я впервые увидел по ТВ  "Тетю  Соню", я был в ужасе. Это было как
то, что я выдавливал  из себя по каплям всю жизнь. Я уже привык  к тому, что
"жидовщины", еврейских интонаций, еврейского акцента,  надо стесняться,  как
дурной болезни, а не выставлять это напоказ.
     Я позвонил Кларе и попытался уговорить ее этого не делать.
     -  Ты  себе не представляешь, что  творится, - сказала она, - тетя Соня
жутко популярна. Меня всюду  приглашают выступать в этом образе.  В  Америке
все просят тетю Соню!
     Тетя Соня пошла в народ, я уже был здесь, а ее продолжали дописывать.
     Меня до сих пор спрашивают, почему я не использую этот образ.
     ***

     Автобиографическое

     Если вдруг один сатирик
     к вам случайно забредет
     И откроет холодильник
     И без спросу все там съест,

     То должны тогда вы твердо
     Помнить правило одно -
     Впредь сатириков подобных
     К вам в квартиру не пускать.


     Если кто-то по бульвару
     В красной бабочке с жилеткой,
     В белом шарфике из шелка,
     И в цилиндре, и в перчатках,
     Но в сандалиях и шортах
     Просто вышел погулять.
     И себе под нос бормочет
     Никого вокруг не видя,.
     Ничего вокруг не слыша -
     У меня большая просьба -
     Расскажите всем знакомым,
     Чтоб они своим сказали,
     Чтоб его не обижали -
     Это Беленький Марьян.

     Мой первый гонорар за выступление

     Я закончил школу, и работал учеником токаря на заводе . В Киев приехала
бригада "12 стульев" Литгазеты.  Тогда они были  в зените славы, и никому не
известный Хазанов исполнял  монолог про кулинарный техникум. Выступали они в
ДК "Пишевик" на Подоле.  Перед  началом я  подошел к  Веселовскому и дал ему
несколько текстов.
     Они  сидели  все  в президиуме  и тут была записка из  зала,что  только
московских  печатают.  А Веселовский как  раз читал мои мат-лы. Я  видел, он
толкал Александра Иванова, и они оба смеялись. Только я  думал, что смеялись
они  над наивным провинциалом, который принес им  такие халтурные  тексты. И
тут  он  вызывает  меня  читать  свой  текст  -  мол,  не только  московских
публикуем. Я вначале не поверил. Для меня это  было совершенно неожиданно, я
покраснел, испотыкаясь  вышел на сцену и запинаясь прочел текст. Веселовский
сказал,что опубликует, и слово сдержал.

     Это был  рассказик  о  том,  что писатели,  которые  ничего  не  пишут,
экономят  леса   и  бумагу  ,  и  им  нужно   присваивать  звание  "Отличник
целлюлозно-бумажной   промышленности".   Один   ненаписанный  роман  -   это
невырубленный гектар леса.

     После концерта Веселовский дал мне  5  рублей  и я где-то расписался. Я
так  полагаю,  что  дал  он  мне  свои, ибо  в  советское  время  такого  не
позволялось - без оформления, без ничего.
     И я  шел  домой,  сжимая в руках эту  пятерку. А а  следующий день мама
послала  меня на Житний базар  и я  купил на эти 5 рубле половину индейки  и
мать испекла ее в духовке с яблоками.
     Это было мое первое выступление и первый гонорар.

     Потом,  много  лет  спустя,  когда  Хазанов  платил  мне  100  руб.  за
пятиминутный выход, в то  время, когда инженер  получал 120  в месяц, это на
меня уже не производило того впечатления, как та, первая пятерка.


     Сегодня провожаем мы в последний путь
     Известного сатирика Марьяна
     Он человек был в полном смысле слова.
     И никому не дела зла.
     Как жаль - его мы не ценили.
     Сейчас, конечно, его мы переиздадим
     Огромным тиражом,
     Но где мы были раньше?
     Прошу, товарищи, сдавать пожертвования,
     А то от минкультуры хрен дождешься.
     Поставим памятник ему
     на рынке Маханей Иегуда,
     Куда он так любил ходить.
     И покупал там пастраму индюшечью
     по 10 шекелей за пачку 300 г.
     Ее поджаривал он с луком
     На медленном огне,
     И смешивал с лапшою отварной,
     Поджаренной затем на сливочном,
     (для соблюдающих кашрут - оливковое)
     Добавив зелени укропа и петрушки.
     И щепоть свежесмолотого перца.
     Потом неплохо все это в духовке подержать,
     Залив яйцом.
     И после лишь чесночка толченого добавить.
     Вот завещание покойного:
     "Завещаю я всему еврейскому народу
     Есть, и пить, и веселиться
     И в голову не брать.
     А все арабы пусть идут на ..."
     (дальше нецензурно).
     Так выполним завет покойного. Лехаим!
     Ведь текст его включен был в сборник
     "500 жемчужин поэзии всемирной":
     http://leonidfilatov.narod.ru/books/sb5.htm
     (Меж Маргаритою Наваррской
     И Нгуен Хуй Чаем)
     На что покойный отозвался так:
     "Я - под одной обложкой с Шиллером и Данте,
     Но банк не принимает их в гаранты".
     ...Ну, а теперь пора нам расходиться - нас ждут дела.
     Прощай, наш друг! Память о тебе
     Надолго сохранится.

     А может, нет. Хрен его знает.




     В Нашем Дворе жили дворовые голуби и дворовые  собаки,  дворовые дети и
дворовые старухи, дворовые  сумасшедшие, дворовые авторитеты, и никто никому
не мешал.
     Уборных в квартирах не было ни у кого. Душа и ванных тоже. Все ходили в
дворовой  туалет.  Нужно  было несколько  раз постучать дверью, чтобы  крысы
разбежались, но  они  не разбегались  и шастали по ногам посетителей.  Я все
время боялся, что крыса укусит меня за попу, когда я какаю. Крысы жили и  во
всех квартирах - с ними боролись,  ставили крысоловки, сыпали  яд, но это не
помогало. Если бы кто-нибудь тогда сказал, что  дворовой туалет с крысами  -
это плохо, его бы никто во дворе  не понял. Так  жили все вокруг. Летом вонь
из  туалета распростанялась  по  всему двору, по  квартирам,  но  к ней  так
привыкли,  что никто  не  замечал.  Над  гниющим  мусором  в  открытых баках
кружились  стаи  жирных  зеленых мух,  они  залетали  в  квартиры,  в каждой
квартире была липучка, которую нужно было  менять  каждый день, поскольку за
день она покрывалась мухами.
     Обычная жизнь киевского двора 50-х  годов.  В баню ходили раз в неделю,
зимой носили теплые кальсоны, в которых и спали, и ходили на  работу, меняли
их тоже раз  в неделю.  Как и белье летом, в 30-градусную жару. Дезодорант -
импортный, болгарский, я впервые увидел лет в 20,  его не брали  - не знали,
что это.
     По видимому все - и мужчины и  женщины, сильно  пахли,  особенно летом,
ведь душей в  квартирах  ни  у  кого не было. Но поскольку  запах  этот  был
всеобщим, то его никто не замечал.
     В 30-градусный мороз сидеть  с голой  попой  в вонючем дворовом туалете
было не совсем  приятно - но  зимой холодно, летом жарко, что тут поделаешь.
Жизнь.
     Рядом с туалетом жила Маня. Она целый день сидела на крыльце, воняла  и
тряслась.  Мы, дети, любили Маню  дразнить - она полагала неприличными слова
"обехеес",  " азохунвей" и "мазлтов". При этих словах она воняла и  тряслась
еще  сильнее  и кричала "Мадам  Сорокинша!".  Мадам Сорокинша - это была моя
бабушка  Берта Абрамовна Сорока-Мозырская. Она высовывала голову в  окно,  и
хулиганы разбегались.
     Моя бабушка плохо  говорила по-русски  и сильно картавила  - ее  родным
языком был идиш.  Я очень  стеснялся бабушкиной речи, когда ко мне приходили
друзья. Когда бабушка  умерла, мама захотела получить  на работе  деньги  на
похороны,  при  этом  мама строго-настрого наказывала всем,  чтобы  покойную
называли не  Берта Абрамовна, а  Бетя Абрамовна - так  имя покойной  звучало
приличнее.
     В доме напротив жил Зюнька-мясник. У него было два увлечения - играть в
карты  и  еба...  любить женщин. Оба  эти  увлечения  съедали  большую часть
непомерных мясницких  доходов. В Нью-Йорке  был  Рокфеллер, у нас во Дворе -
Зюнька. Однажды Зюнька привел к себе  домой Динку, пышную блондинку с  тремя
дочерьми -  Элеонорой, Викторией и Илоной.  Весь Двор обсуждал достоинства и
недостатки Динки, которая работала продавщицей в молочной  и, следовательно,
тоже была далеко не бедной.
     Однажды утром  Динка пришла к нам позвонить. Я спал, а в другой комнате
Динка кричала моему  отцу:  - "Даня, не балуйтесь" - и хихикала, при этом по
ее голосу ясно было, что ей хочется, чтобы Даня продолжал баловаться.
     Динка и Зюнька уехали в Америку и открыли магазин одежды в Бруклине, на
хорошей  стороне  улицы.  Зюнька  нанял  негра,  потом уволил  его,  и  тому
показалось,  что  Зюнька  его  обсчитал.  Негр пришел  к Зюньке в магазин  и
разрядил всю обойму пистолета Зюньке в живот. Зюнька умер тут же.
     Семья Любы жила в глубоком  подвале. Когда  я туда зашел и потом быстро
выскочил у меня была одна мысль: они что, в  с е г д а  там живут? Там пахло
сырой картошкой, горел  днем свет, было очень сыро, но Люба и ее дети делали
вид, что  они  живут  нормально.  Люба всегда  сидела у  входа в  подвал  на
маленькой скамеечке и ждала сыновей с работы. Когда сыновья привели в подвал
молодых  жен, они решили жилищную  проблему очень  просто -  выкопали себе в
подвале дополнительные комнаты.
     В  нашей небольшой комнате жили: бабушка, дедушка, папа, мама, мой дядя
- мамин брат  и я. 7 человек  в одной комнате. Я спал на раскладушке и делал
уроки за обеденным столом. Если бы мне кто-то сказал, что так жить плохо - я
бы удивился:  так  жили в Нашем  Дворе все. Никаких неудобств,  связанных  с
перенаселенностью, я не помню.
     В Нашем Дворе были  две  категории детей - одни - крикливые, сопливые и
агрессивные, от них я старался держаться подальше  и никогда не бывал  у них
дома. С утра  до вечера эти дети болтались во  дворе, и родители не обращали
на них никакого внимания. Мои  родители не контактировали с  родителями этих
детей. Другие дети - хорошие, с которыми  я  играл и  бывал  у них дома. Мои
родители  дружили с  родителями этих  детей. Первая  категория  -  это  были
русские дети, а вторая - еврейские. В Нашем Дворе меня никогда не били  и не
обижали. И даже "жидовская морда" в свой адрес я никогда в жизни не слышал.
     В Иерусалиме я вспомнил об этом, когда мы купили квартиру  в доме,  где
жили только выходцы из стран Востока и несколько русских семей. Марокканские
дети  были  крикливые, сопливые и агрессивные.  С  утра  до вечера  эти дети
болтались во дворе, и родители не обращали на них никакого внимания. Когда я
выходил  гулять  во   двор  со  своей  двухлетней  дочкой,  этим  крысенышам
доставляло огромное удовольствие дразнить и обижать моего ребенка. Когда она
плакала, они смеялись. Один из крысенышей подбегал ко мне  сзади, дергал  за
штаны, а затем они набрасывались на нас скопом. Моя дочь начала заикаться...
     Стоило нам перебраться в ашкеназский Рамот, как этот кошмар кончился.

     Машинка

     У меня внутри живет машинка, которая делает тексты.
     Живет она совершенно самостоятельно от меня.
     Машинка полностью подчиняет себе мою жизнь.
     Она со мной совершенно не считается.
     Она выбирает, с кем мне общаться, куда ходить, что делать.
     Машинка подстраивает под себя всю мою жизнь.
     Если мне в http://belenky.livejournal.com
     кто-то пишет,  что я мудак, и тексты мои мудацкие - я не обижаюсь - это
он пишет не мне, а машинке.
     Если  на  тусовке ко мне пробирается человек,  чтобы пожать мне  руку и
сказать, что он давно читает мои тексты - это он говорит не мне, а машинке.
     Машинке дарят книги, приглашают на выступления.
     Машинка будет меня ночью, чтобы продиктовать очередную фиговину.
     Мое дело - только записать.
     Мне, чтобы  заработать,  надо  часами сидеть за переводами,  а  машинке
платят деньги просто так.
     Машинка, зараза,  хитрая. Раньше она диктовала мне  то, что годится для
Израиля, а потом заметила, что за  границей платят намного больше, и  теперь
диктует то, что годится для перевода и понятно в любой стране.
     Машинка наглая - она рассылает один и тот  же текст по десяткам изданий
в различных странах и ухитряется отовсюду получать свои копейки.
     Я с интересом слежу за тем, как день  ото дня растет  ее наглость и как
она сама себе регулярно повышает расценки.
     Я молчу - ведь я пользуюсь ее трудами и ее наглостью.
     Кто я без машинки? Просто больной одинокий старик.
     Я тут, со стороны, понимаю, что у моей  машинки  -  достаточно  большая
мощность, она порой обгоняет на шоссе другие машинки, а иногда и взлетает.
     Мне жаль тех, у кого такой машинки нет.
     Это ведь тоже она пишет.


     Музыка Нашего Двора

     В детстве я был стихийным антисоветчиком. Благодаря рок-н-роллу. Я ведь
настолько старый, что застал еще добитловскую эпоху...
     По радио с утра до вечера пели песни и бренчали на пиани-
     но. А в нашем Дворе музыка была совсем другая. У некоторых мальчи-
     ков были магнитофоны "Днепр" и они записывали рок- н-роллы...
     Эта музыка возбуждала как неприличные картинки
     на  стенах туалетов и была так же непристойна.  Это была музыка в ритме
биения сердца  и дыхания. Такой музыки никогда не передавали по радио - ведь
по радио не передают неприличных слов. Это была музыка из
     Другого мира - ее можно было слушать бесконечно и под нее хоте-
     лось громко смеяться, прыгать, хулиганить и дергать девочек за
     косы. Это была музыка из мира, который ежедневно проклинали по
     радио и в газетах. Если там такая музыка, значит по радио и в газетах
     все врут  -  нет  в Америке никаких безработных и никакой преступности.
Раз И Я догадывался - ОНИ, запрещающие, этой музыки БОЯТСЯ.
     Тем более,  что источник этой музыки - те  самые американские негры, за
которых ОНИ, совки, так переживают.
     Если лет в 5 я еще думал - почему же эти американцы такие нехо-
     рошие, почему они не борются за мир, то в 6 я уже рассуждал
     иначе. Я уже знал, что евреев не принимают
     на работу и в институты и что об этом говорить вслух не положено.
     Когда учительница Полина Ароновна говорила
     про дружбу народов, она перечисляла туркмен, таджиков,
     которых у нэас в классе не было а про
     евреев, которых была половина, не упоминала.


     Когда  я  был  в 10 классе (1967 - 50 лет соввласти) нам задали по укр.
дит.  сочинение про дружбу народов. Нина Петровна  переслала мое сочинение в
парторганизацию по месту работы отца. Хорошо еще что не
     в КГБ - я  перечислял все известные мне случаи антисемитизма  по отн. к
моим знакомым.
     Отцу объявили выговор по парт. линии за плохое воспитание меня.

     Историки культуры еще должны выяснить, почему в Киеве 50
     годов неприличные песни распевались на мотив свинговых хитов
     30 годов. Ведь американские джазы в Киев не приезжали и джазо-
     вых пластинок в продаже не было.

     "Гаснет свет, летит паркет,
     окна были, окон нет"
     (На мотив "Рок эраунд де клок" Чоби Чокера)
     Тексты были хулиганские, как и музыка.

     "Чувиха стой, зачем ты пьешь из унитаза?
     Ведь там зараза!"
     (Бенни Гудмен)

     "Мы идем по Уругваю
     Ночь хоть выколи глаза
     Слышни крики "Раздевают!"
     и " Не надо, я сама"
     (Дюк Эллингтон)

     "Стоит статуя, метает диск
     заместо ... - лавровый лист"
     (На мотив "Сен Луи блюз")

     Когда мне купили аккордеон и я пытался подбирать эти ме-
     лодии, родители это запрещали.
     Когда я впервые услышал пластинки с джазом, я испу-
     ганно оглядывался по сторонам - разве такую музыку можно за-
     писывать на пластинки и играть вслух? Это же неприлично!
     А потом были "Битлз"... Переписанные с 10 рук, слов нельзя
     было разобрать, но это же так красиво, почему ОНИ это запреща-
     ют? Я переписывал слова с югославской перепечатки. Нет, ника-
     кой крамолы:
     "Я хочу держать тебя за руку"; "Будешь ли ты меня
     любить, когда мне будет 64?"; "Папа купил старую машину".
     "У меня был тяжелый день, пришлось много работать"
     Хочу вернуться в СССР - там у девушек красивые глаза".
     "Мне нужна небольшая помощь друзей"; "Я люблю тебя, ты любишь
     меня"... Почему же ОНИ так этого боятся?
     В принципе ОНИ были правы - "западная музыка пропаганди-
     рует западный образ жизни". Французский шансон и
     итальянская песня не запрещались. Но рок, электрогитара казалась
     ИМ опасней, оркестра.
     Мы знали, что "Битлз" выросли сами, из уличной компании,
     без помощи министерства культуры, союза композиторов и облфилармонии.
     А по радио гоняли бесконечные "песни советских композито-
     ров" с  еврейскими фамилиями - Исаак Дунаевский, Сигизмунд Кац, Аркадий
Островский,  Аркадий Фельцман,  Марк  Фрадкин,  Ян  Френкель,  Ян Гальперин,
Леонид Шаинский...
     С  тех  пор все,  что "под оркестр", навеки  противопоставлено  в  моем
сознании настоящей музыке - року.
     В Киев приезжали на гастроли польские и венгерские группы.
     Венгры играли на хорошей аппаратуре и выдавали настоящий рок,
     неотличимый от западного. Запретить это ОНИ почему-то не додумались.
     Венграм социализм не мешает, почему же он
     нам мешает?- ломал я голову.
     А советские ВИА в красных пиджаках пели про БАМ...

     По  приезде  в  Израиль  на меня  снова  нахлынула мутная волна  той же
совковой
     попсы.   Мелодика   "ширей   исраэль",   -   те  же  "песни   советских
композиторов".
     Израильтяне не  догадываются,  что  каждый  день  слушают песни  Никиты
Богословского и Игоря Шамо.
     Впрочем, по "Коль Исраэль" можно услышать и греческие, фран-
     цузские, англо-американские, турецки, индийские, арабские мелодии.

     Единственное, чего услышать там невозможно - это всякие там
     "фрейлехс" и "7.40" - прочие пережитки "позорного рабского галута"...



     Меня назвали в честь прабабушки Мирьям.

     Когда в 41 году нужно было эвакуироваться, она сказала:

     - Ай, не морочьте голову! Что  я, немцев не  помню? Они жили тут  в  18
году, в  нашей  квартире, очень  приличные люди, Вернер и Ганс.  Я  за них в
штабе  на Крещатике получала каждый месяц 22 марки.  Это, между  прочим, два
десятка  яиц и полкило масла. Вот,  они одеяло  оставили. Так вы  мне будете
рассказывать за немцев?  Они мне потом несколько лет рождественские открытки
присылали. Никуда я не поеду, надо квартиру сторожить от гоев.

     После войны нас  чудом  нашла женщина, которая сумела  выбраться из-под
горы трепещущихся трупов и убежать. Они  и передала нам последний привет  от
бабы Мани. Когда вели в Бабий Яр, она Мирьям всем говорила:

     - Успокойтесь, идиоты, как вы не понимаете, нас повезут в Палестину...

     А немецкое одеяло я помню. Синее, в клеточку. Я под ним спал,
     на раскладушке.


     В комитет защиты прав человека.
     Уважаемые господа!
     В  последнее  время  грубо  нарушаются  мои  права,  поэтому  я  требую
немедленного вмешательства.
     Вместо образа стройного обаятельного юноши, к которому я уже за столько
лет привык,  мне  вдруг,  без  всякого предупреждения, подсовывают в зеркале
какого-то пожилого лысого старичка. Я к этому человеку никакого отношения не
имею. Я вообще не знаю, кто это.
     Мой имидж - моя интеллектуальная  собственность,  поэтому вышеуказанное
безобразие является нарушением моего авторского права.
     На мне уже ни одни брюки не сходятся! О чем вы там думаете?!
     Тот  орган, который  еще  вчера приводился в действие  от  одной мысли,
теперь активизируется  лишь после  долгих уговоров и на короткое время,  что
лишает меня необходимых для творчества впечатлений.
     Женщины,  вместо  того,  чтобы  строить  мне  глазки, как  положено  по
инструкции - отвечают сухо и невыразительно.
     Я не давал согласия на все эти издевательства над моим внешним обликом,
и не намерен терпеть это безобразие!
     Требую немедленно вернуть мне  мой имидж, существовавший в 1970 году, а
также выявить и достойно наказать виновных в его злонамеренном искажении.
     О принятых вами мерах доложить мне письменно в 24 часа.
     ***
     К нам в  Коломыю  приехала в гости  моя бабушка  Берта.  По- русски она
говорила плохо, ее родным языком был идиш.
     Вышли они с мамой на улицу. городишка маленький,  была как раз Пасха, и
все прохожие, естественно встречали их словами "Христос воскрес"
     На что бабушка отвечала :
     "Ай, не морочьте голову".
     ***
     Стою  я в Киеве в очереди  за сыром и  читаю  ивритскую книгу. За  мной
стоит небритый мужичонка в ватнике и сапогах. И вот я слышу сзади его голос:
     Как ты, зная такой язык, стоишь в очереди за этим дерьмом?
     ***
     Будучи  в  райцентре   Киевской  области,  зашел  в  библиотеку.  Надо,
разумеется, заполнить формуляр.
     Национальность? - спрашивает юная библиотекарша.
     Еврей.
     Она покраснела:
     - Что, так и писать?
     ***
     В 1991 году в Киев приехал лектор из Израиля читать  лекции о Каббале -
еврейском  мистическом  учении.  Тема  была  очень   сложная,  со  множество
незнакомых  слушателям  терминов,  с отсылкой  к  неизвестным  средневековым
мудрецам, о которых никто из присутствующих не слышал.
     - Вопросы есть? - спрашивает лектор после окончания урока.
     Встает одна дама:
     - Все это понятно, но зачем вы пьете кровь христианских младенцев?
     ***
     Я работал на стройке вместе с жителями села Семиполки Киевской области.
Имманентной компонентой  рабочего процесса было  выпивание  в  обед  стакана
самогона:
     - Якщо ты з намы не пьеш, як ты можеш з намы робыть?
     (Если ты с нами не пьешь, как ты можешь с нами работать?) .
     Гляда на меня они удивлялись:
     - Ты дывы, жид, а пье як людына!
     (Ты смотри - жид, а пьет как человек).

     Они же всерьез  спрашивали  у меня -  правда  ли,  что у евреек половой
орган имеет разрез не вдоль, как у всех  женщин, а поперек, и поэтому они во
время полового акта не раздвигают ноги, а сдвигают.
     Там же мне доводилось слышать историю о том,  как евреи скупали молоко,
купали в нем своих жен и детей, а потом это молоко продавали.
     ***


     Мой сон

     Привозят  нас в концлагерь,  выстраивает  на плацу. Выходит  эсэсовец -
белая рубашка накрахмаленная, сапоги сверкают:
     - Журналисты есть?
     - Я.
     - Как докажешь?
     - По сайтам посмотрите.
     Ведет он меня к  себе в кабинет,  садится за  компьютер, я  ему называю
сайты.
     Газета  "Русская   Германия",   "Наша  Канада",  Киевская  "Заграница",
американские  издания, российские, и  так далее. Еще , говорю,  у меня книги
выходят.  И мои скетчи в разных театрах исполняются. Причем учтите, - говорю
я ему, - это только те театры и издания, у которых есть сайты.
     - Ну, ладно, говорит он, - будешь делать газету.
     И стал я делать  лагерную газету. Газета  4 полосы  формата  А3. Бумага
желтоватая, ломкая такая . В газете всего две темы - успехи немецких войск и
происки  мирового еврейства. Дал  он  мне  телетайп Deutche Press Agenture -
новости снимать, и стал я делать газету.
     - У тебя будет штат переводчиков, они будут переводить газету на разные
языки и разносить по баракам.
     - А как я буду уверен, что переводчики хорошие?
     - Хорошие. Кто плохо переводил, тех мы расстреляли.
     - Погодите, говорю, - а на лагерных харчах много я вам тут наработаю.
     - Ладно, тебе будут приносить еду из немецкой столовой.
     - Нет уж, извините, не мне, а всему персоналу.
     Он тут стал куда -то звонить, доказывать - типа  у людей идеологическая
работа, жалко вам, что ли?
     - Ладно,  уговорил. Будут вам  привозить в бидончиках, бо  арестантам в
немецкую столовую западло заходить.
     Хлеб  ихний немецкий помню, кислый черный,  тяжелый,  как  глина.  Кофе
настоящего уже не было, какой -то эрзац давали.
     Стали мы работать. Я себе сижу за компьютером,  делаю газету, а из окна
вижу густой черный дым из крематория. Окна у меня  закрыты, но запах, зараза
, все  равно просачивается. А  мимо  меня  гонят  два  раза  в день  колонну
арестантов в каменоломню  и  назад. Они  такие  несчастные, изможденные, кто
падает, тех пристреливают тут же, овчарки.
     И вот я себе  думаю - хорошо я устроился -  люди тут мучаются, а я себе
тут сижу.
     Ладно, думаю, но война кончится, а как же мне с этим жить?
     И тут  я  просыпаюсь, иду в туалет и  думаю - Губерману такой сон ни за
что бы не приснился.



     Я приехал в Израиль 18 июня  1991  года. В первый день у меня была одна
мысль  - как  они здесь все живут  при  такой жаре и как  я здесь буду жить.
Сегодня , судя по прогнозам - 34 градуса,  я никакой погоды не замечают.  То
ли климат в стране изменился, то ли организм приспособился.
     Приехав, я попал из богатой и беззаботной жизни в полное говно. Ни тебе
концертов, ни денег, ни (что главное) уважения в глазах окружающих.
     Много  лет меня  поражало то, что  люди, с моей точки  зрения, никакими
талантами и даже знаниме иврита не обладающие, прекрасно сидели  в различных
конторах, штабах, партиях, редакция и т. д, куда меня на пушечный выстрел не
допускали.  Искусством лизания  жопы  я  до  сих  пор,  несмотря на все  мои
старания, владею  плохо. Приехал я уже с приличным ивритом,  но я видел, что
это не помогает. Нужно  было  что-то другое. То , чего у меня не было и нет.
Искусства налаживать контакты  с людьми,  втираться в  доверие,  быть своим.
Пришлось  идти охранником  в детский  сад.  С семи утра начиналась страшная,
адская жара и до вечера. Меня уволили с формулировкой "не улыбается детям".

     Затем  была русская  газета. Когда я понял, что  мои переводы никто  не
проверяет,  тут то мне, как в анекдоте "карта  и пошла".  Я стал гадалкой  -
прорицательницей, мне приходили  сотни писем со  всей страны и из-за рубежа,
меня  пытались  доставать  по  телефону,  приходили  в   редакцию   со  мной
консультироваться. Я  прорицал всем щасте, удачу, большие деньги, а стране -
офигенное процветание.  Все  были  довольны. Некоторые до сих пор верят  тем
предсказаниям и хранят пожелтевшие вырезки. Меня спрашивали - надо ли внучке
выходить  замуж,  надо  ли  племяннику  переезжать в  Америку,  открывать ли
магазин в РИшоне. Я видел,  что  люди со  всей страстью пытаются  переложить
ответственность за свою  жизнь на кого-нибудь другого. На конкретные вопросы
я отвечал так:
     "Если вы приложите  максимум стараний, то ваш новый бизнес пойдет. НИ в
коем случае не пытайтесь обманывать клиентов".
     "Несомненно, что место любого еврея - в Израиле".
     Некоторые  из  моих  "переводов" публиковались в российской  прессе,  а
потом уже у нас, как русская перепечатка.
     Я  придумал  экстрасенса,  который в войну февраля 1991 указывал,  куда
упадут иракские скады.
     Я  придумал  русского  инженера  атомщика, который не  нашел  работу  в
Израиле и уехал в Иран.
     Да  еще  много  чего.  Придумывать   оказалось   куда  интересней,  чем
переводить, и значительно быстрее.
     Но когда я перешел в газету "Новости недели" и стал выдумывать новости,
вместо того,  чтобы их  переводить,  меня уволили.  Это было в  1993  году.,
(Кстати, там я  работаю по сей день). У меня были экслюзивные, захватывающие
новости, которых ни в одной газете мира не  было. Тираж газеты повышался. Но
редактор почему-то требовал предъявить оригинал.
     Я проводил  перевороты  в  несуществующих африканских  странах, лечение
кототерапией, когда пациента  обкладывают со  всех сторон кошками, Я находил
еврейские  корни у принца Монако, болгарского царя Симеона, "доказывал"  что
креолы Латинской  Америки - потомки  марранов, и т. д. Моя лебединая песня -
попытка публикации тайной переписки  Сталина и Гитлера. А  написанная мной в
1993 статья  Ленина  "Сионизм  и  классовая борьба  в Палестине" до  сих пор
перепечатывается, как произведение вождя мирового пролетариата:
     http://www.isra.com/phorum/read.php?f=2&i=40989&t=40989
     http://www.israel-forum.org/showthread.php?t=26407
     http://www.ijc.ru/istoki22.html
     Хотя там русским языком сказано "Статья написана 31 апреля"



     Я работал в проектном институте,  в отделе водоснабжения и канализации.
И  вот  однажды нам  дали на разработку проект  водоснабжения группы домов в
престижном  районе Липки  -  Печерск.  Интересная  была система -  отдельный
водозабор, отдельные фильтры  по  спецзаказу  из Франции, отдельные трубы. В
общем, для слуг народа. Они ведь не могут  пить воду для населения. Я тут же
сразу стал шутить насчет отдельной  канализации. Ну,  кое-кому  из  знакомых
поведал об интересной работе.
     И вот вызвают меня в первый отдел. Сидит  наш особист, а рядом  с ним -
товарищ  в штатском. Он представился,  типа Иван Петрович. Перед нашим - две
кучи бумаг  . В одной  я узнал свои публикации  - я ж еще тогда  печатался ,
может кто помнит, в  "Рабочей  газете", в  "Правде Украины", даже  в, прости
Господи, "Правде" пару  раз - сто рублей за фельетон. А зарплату  я  получал
120.
     И вот наш говорит:
     - Вот это (стопка слева)- то, что пишешь ты. А вот это (стопка справа)-
то, что пишут на тебя (бумаги были перевернуты лицевой стороной вниз).
     Он сделал жест, как бы взвешивающий обе папки. Затем- многозначительный
жест наверх.
     Там  (многозначительный  жест  наверх)  это  (несколько   раз  постучал
указательным  пальцем  по кипе  публикаций) читают.  По  этому  (фельетон  о
неумеренном  лизании жоп деятелям областного и районного  масштаба) собирали
заседание  (жест  наверх).  Кое-кому указано.  Так  что  пока  это (жест  на
публикации) перевешивает. Но.... (жест на доносы) ты же понимаешь...
     Еще пару штук - и ... Родители твои,  мы знаем, люди порядочные, отец -
член КПСС. Так что  не надо. Писать можно, у  нас  товарищи проверят, лишнее
уберут, а вот говорить... .  Ну, ты понял.  Иди. Работай. И имей в виду  - у
нас патриотов больше, чем ты думаешь.
     Я встал, товарищи по очереди пожали мне руку.
     - Стой. Товарищ (назвал фамилию члена ЦК КПУ - будете смеяться, убей не
помню,  столько  лет  прошло,  помню  только, что он  считался  покровителем
искусств,  собирал у себя на даче посиделки деятелей искусств) просил,  чтоб
ты выступил у него на даче.
     Во  вторник  в 12 за тобой придет  машина домой. На работу в этот  день
можешь не выходить.
     Понял? Иди.
     Стой. Там будет угощение, столы. К столам не подходить. Официанты будут
ходить  с  подносами -  ничего  не брать.  Девушки будут - это  не для тебя.
Отчитал свое, сказал "спасибо за внимание", к тебе подойдет товарищ, посадит
в  машину, отвезут домой.  Если есть какие вопросы, просьбы - сейчас.  Там -
ничего. Понял? Иди.
     Стой. С продуктами сейчас, сам знаешь.  Вот  тебе  разовый талон.  Идти
одному, с закрытой сумкой. Паспорт  на  входе предъявить.  Если будешь  кого
угощать - скажешь, у спекулянтов достал. Понял? Иди.
     В распределителе ничего не спрашивали, дали готовый пакет. Мои тридцать
серебреников  представляли из себя  две банки югославской тушенки  розовой в
желе,  полпалки  колбасы  -  венгерская  салями  (целую  пожалели),  конфеты
"ВечГрнГй  КиПв",  курица  венгерская  в  упаковке,  две  банки  болгарского
компота.
     Вкус и запах той колбасы я помню до сих пор.

     А полпалки моей колбасы, думаю, в распределителе просто спиздили.
     ***
     Зимой мужчины носили теплые кальсоны, а женщины  - трикотажные штаны до
колен,  розовые  и  синие.  В этих кальсонах  ходили и  на улице, и  в жарко
натопленных помещениях, белье меняли раз в  неделю,  когда шли в баню. Белье
заворачивали в газетку.
     Перелицевать  костюм или  пальто.  Кто-то  еще  помнит  значение  этого
слова& Крепдешин, крепжоржет.  Габардин. "У меня два костюма" -  предмет
гордости.
     Штаны  "Техасы", слова "джинсы"  тогда еще  не знали. Черные, с цветной
прострочкой, продавались в  магазинах полуфабрикаты одежды. Потом  появились
польские джинсы  "Луи" и индийские "Вакерос". Их нужно было доставать или на
толкучке  покупать. Все знали , что они не настоящие, "  как  будто", но все
таки.  Настоящие  стоили  120  руб,  я  получал  90.  Чаще  всего  это  были
Superrifle-"ральфы". Что  это за  фирма?  Я ее  здесь  и  не  видел никогда.
Человек в джинсах был Человеком с большой буквы.  За  джинсы из комсомола не
исключали, но порицали за низкопоклонство.
     Базар грампластинок  в  ботсаду.  80  рублей "фирма". Купил, переписал,
продал.  Иногда даже с  прибылью. Польские перепечатки дешевле. "Наш колхоз,
наш колхоз, выполнил план по удою коз" на мотив Jesus Christ Superstar.
     Передача "Американская  печать  о Советском союзе", "Голос  Америки", в
субботу  после  новостей в  22  часа. В 23  ежедневно -  час  джаза  Уиллиса
Конновера. Каждому  ясно - все, что они запрещают - это класс - джаз, битлз,
джинсы. Все, что они разрешают - говно - Кобзон, Пушкин, Бетховен.
     Два  раза в  год  вся  улица Щекавицкая была забита народом. Бабушки  и
дедушки шли в синагогу, молодежь встречала их на улице. Потом бабушка давала
обед  -  маца, бульон,  фаршированная  рыба.  Все евреи  города  там были. С
удивлением узнаешь - такой-то, оказывается, тоже.
     Мороженое по 9 молочное, 13 сливочное, 19 пломбир. Все.  Ничего другого
нет. На всю страну. Плохо, хорошо? Так. А что, где то иначе?
     Рассказы  из  третьих рук о том, что в Венгрии в  магазинах свободно 20
сортов колбасы воспринимались как рассказы о дальних странах, где живут люди
с песьими головами. Кто был в той Венгрии? Америка - это вообще как Луна.
     Вино  "БГле мГцне" -  „биомицин", портвейн таврический 1. 62. Как
пить из  горла?  Нужно наполовину горлышко  оставить,  чтоб воздух  заходил.
Венгерский токай сущие копейки стоил.
     "Это  французский  лифчик,  он  спереди расстегивается".  Спасибо,  что
сказала, иди  знай. Я бы искал  до завтра.  Берет член  в руку. В  рот брать
стесняется. Надо долго уговаривать.
     Американские  фильмы по ТВ  не показывали, только в  кино. Все другое -
машины,  люди,  одежда.  Бары,  там  сидят  люди,  проводят  время.  Люди  в
совершенно  других рубашках и пиджаках, все  им идет, все по фигуре,  жопа и
мотня не висит. Высокие воротники у рубашек. Квартиры огромные.  Улицы полны
народу.  Это  специально для  нас пропаганда или они там  действительно  так
живут?  А  где же  безработные,  которые на  улицах  с  голоду  умирают?  Их
специально убрали для кино? А где же над неграми издеваются. Вот они, негры,
никто их не трогает. А вот негр начальник. Не догадались вырезать.
     Сентябрь 1963 года. Хлеб тяжелый,  гороховый, откусить нельзя. В  школе
дают стакан молока и булочку. Учительница  Людмила Владимировна сказала, что
хлеб с горохом. Как же так, ведь Советский  союз - это лучшая в мире страна.
Это неграм в  Америке хлеба нету,  а  у нас же все  должно  быть.  Только  в
магазин зайти - уродство сплошное. Не то что надеть, в руки взять страшно. В
конце месяца надо взять дома деньги и  поехать по магазинам -  где что будут
давать. Очереди многочасовые. Импорт. Для того, чтобы поступить в  институт,
нужно  уехать из Киева, все знают. Мать слушает по Голосу Америки  вместе со
мной пресс  конференцию Светланы Аллилуевой. "Евреям отказывают  в приеме  в
институты, отдавая предпочтение лицам других национальностей". Мать плачет -
"наконец -то они там узнают".
     Водка уже  по 8.  "Передайте Ильичу, нам  и 10  по плечу, а если  будет
больше, будет так, как в Польше".
     Первый шок - меня нагло, глядя в глаза  срезают  на приемных экзаменах.
Выводит  двойку в ведомости. Как же так, я же все  знал. Не может  быть. Это
про других, но чтобы так, открыто?
     Отец  пишет  письмо  в  ЦК КПСС.  Письмо  пересылают ему на  работу,  и
объявляют выговор по партийной линии. "Скажите спасибо, что мы вас из партии
не исключили".
     Еду  поступать  в г. Ровно.  Поступил.  "Але пам'ятайте,  що  у  нас  -
УкраПньский Гнститут ГнженерГв водного господарства".
     Проектный  институт.  Скука  смертная,  а  кому-то  видно это нравится.
Скорей бы обед, скорей бы  5 часов, скорей бы суббота. "Послухайте гумореску
нашого постГйного автора Мар'яна БГленького".
     26 рублей гонораров при зарплате 100. Потом 50.
     „Вас кроме английского языка,  ничего  не интересует. Если вам не
нравится наша  работа,  пишите ваши рассказики. Это у  вас лучше получается,
чем профиля строить"
     Шепотом: Мы все после него переделываем.
     Приходят  на  ВААП отчисления  от  каких то  курганских  облфилармоний,
авторские постепенно начинают догонять зарплату, а потом и превышать. Какого
хрена мучаться в конторе?
     - Уволиться? Ни за что! - говорят  родители, -  надо ходить  на работу,
как  все,  писанина сегодня есть,  а завтра  нету. Ты напишешь  какую-нибудь
ерунду,  тебя  запретят, и все, пиши  пропало.  На  всю  жизнь.  И  куда  ты
денешься, потеряв стаж и квалификацию?
     В принципе, они были правы, я такие случаи знал.
     Пошел с  дипломом  в реставрационную  мастерскую Киево Печерской лавры.
Потом 8 лет клеил афиши, почти до самого отъезда.
     ***
     У  отца была пластинка  с  записью  концерта  Райкина. Я  ее  постоянно
слушал, выучил напамять,  а когда отец в 5 лет научил  меня читать, я прочел
на пластинке имя авторов:
     Азов  (Марк  Яковлевич  Азов  живет  сегодня  в  Израиле,  недавно  ему
исполнилось 80 лет, да продлятся  его годы) и Тихвинский. В семье был обычай
- когда по  ТВ или по радио  передавали Райкина или Тарапуньку и  Штепеселя,
нужно было всех звать.
     Мне было лет 12, когда я увидел по ТВ первый КВН - МИСИ -МГУ. С тех пор
я ни одного  не пропускал.  Тогда видео не было и все шло прямым эфиром. И я
запоминал  напамять все  почти.  Еще  я  постоянно слушал  западные  голоса,
Свободу глушили, а все остальное было слышно.
     И  вот лет в  14 я стал писать типа таких  сценок типа домашних заданий
для  КВН. Писал в обычной  школьной тетради. А поскольку я жил до  6  лет  в
Западной Украине, писать мне было легче по-украински.
     А поскольку соввласть  я никогда не любил, то рассказики были с налетом
антисоветчины.
     Я дал мальчику из соседнего класса почитать рассказики.
     А его тетя работала на украинском радио. В редакции юмора - Инна Цацко.
Когда он сказал ,  что мои тексты будут  передавать по радио,  я всю ночь не
спал, с трудом дождался. Больше всего меня поразило , что мир после ЭТОГО не
изменился. Так  же светило солнце, люди так же ходили по улицам. Результатом
этого было то, что раньше мне по  рус. и укр. лит ставили  четверки, а потом
стали ставить тройки бо как же - все ж таки, как никак человек пишет.
     Вот так я впервые узнал великую силу Блата.
     Отец другого приятеля работал в газете, я стал и туда носить.
     В Октябрьском дворце какой то юбилей радио и  они  передали  мои тексты
артистам.
     Так я  впервые  услышал свой текст в  большом зале, люди смеялись.  Это
сейчас я  понимаю, что текст был херовый, реприза тупая, а тогда я шел домой
на  Подол  пешком  в совершенно  обалдевшем состоянии.  Огромный  зал, и все
смеются. И когда пришел, мать сказала - смотри  -  за мной  кровь капала.  Я
надел новые  туфли, они натирали, но я был  в таком шоке, что этого  даже не
заметил.
     Это был сентябрь, я как раз пошел в 9 класс.
     Вот и выходит, что у меня профстаж по этой специальности с 16 лет.
     Мать была категорически против "писанины":
     - Надо  закончить  институт и  получить диплом  инженера.  Будет  кусок
хлеба, дальше делай что хочешь.
     Мне тогда никто не говорил, что можно куда-то послать, Райкину, скажем,
но какие-то артисты брали, что то исполняли.
     Мать крепко вбила  в голову, что для  еврея в Киеве  "писанина"  -  это
вообще не занятие, надо работать на работе. В  пример приводялся брат отца -
дядя Зяма, который  всю  жизнь  проработал  цензором  на  120  руб.  Он  был
единственным цензором евреем в  Главлите  Украины,  и самым строгим, находил
антисоветчину даже в сценариях новогодних елок.
     По  радио   передавали  "песни  советский   композиторов"   ,   фамилии
композиторов  были сплошь  еврейские,  но то был  далекий мир - Москва,  где
мальчику  с фамилией  Ширвиндт и его родителям  могла прийти в  голову  идея
поступить в  театральный институт.  В Киеве ничего  подобного быть не могло.
все это понимали.
     А по радио какие- тексты  звучали, может кто помнит передачи "А  ми  до
вас  в  ранковий час", "ВГд суботи до  суботи", „Послухайте  гумореску
нашого постГйного  автора  Мар'яна  БГленького". Мне повезло - мне не  нужно
было менять фамилию...И какие -то деньги стали приходить по почте.
     После первого исполнения  мне сказали пойти в ВААП, зарегистрироваться,
но  паспорта  у  меня еще не было. И  сказали  отца привести.  Он  потом еще
несколько лет получал.
     Я был еще  в школе, когда ВААП завел на меня трудовую книжку, так что у
меня первая запись „Драматург эстрады".
     Я закончил институт, работал в проектных институтах, потом ушел в Киево
Печерскую Лавру  каменшиком-реставратором,  был  членом  молодежного  клуба,
пописывал, не придавая этому большого значения, приходили какие-то гонорары,
кто-то находил что-то  ,  исполнял,  и  так бы оно все  и шло, пока киевский
автор Саша Володарский отдал текст Тети Сони Кларе Новиковой. А у меня таких
текстов сотни были...
     Но это уже совсем другая история.
     Вот сюжеты давние не помню сколько лет тому:
     В  тресте  Главдревнеегипетпирамидстрой  надо сдавать  пирамиду No4,  и
выясняется что все каменные блоки кто-то украл.
     - Как украли, кто? - кипятится прораб.
     -  Кому  треба  було,  той  й  вкрав,  -  невозмутимо  отвечает  мастер
Нефертитько.
     - Они же 30 -тонные, их ни одним краном не поднимешь!
     - Кому треба, той пГднГме.
     В  похоронном  бюро невыполнение  плана, начальник  уговаривает  своего
приятеля
     „полежать,  музыку   послушать",  а   тут  нагрянуло  контрольное
захоронение... Пришлось засыпать.
     Известный поэт  песенник всю жизнь пишет  песни из одного слова -  небо
небо небо, мир  мир  мир, партия... (партию мне вычеркнули). Причем началось
это случайно, он сдал вместо текста упражнение жены по машинописи.
     В  лесу  под  Киевом нашли месторождение  Времени.  Густое такое,  типа
нефти.  И  мой  герой Марков  гуляет  по лесу,  а рабочие  предлагают ему за
бутылку ведро Времени - целый год.
     И вот он думает - и что он будет делать с этим лишним годом?
     - Нет, Время мне не нужно, мне нужно Счастье.
     - Оставь телефон, найдем - позвоним. Ведро - бутылка.
     В  самодеятельном театре обсуждают  -  где бы  поставить  спектакль - в
трамвае, в бане, в электричке.
     И тут  кто  то предлагает - а что,  если поставить  спектакль  в  зале?
Поставить стулья, люди придут , а люди на сцене играют спектакль.
     Идея была с негодованием  отвергнута, бо наш народ до такого модернизма
еще не созрел.
     У Маркова вдруг неожиданно стали сбываться все желания . И вот к нему в
коммуналку нагрянула английская королева  со всей свитой, и осталась  у него
жить.
     И вот королева утром  встает и идет на кухню жарить яичницу,  а соседка
Роза Марковна говорит - королева, так надо мусор выносить. А брулянта, шо ты
в мусор уронила, я не видала.
     А Марков пошел в контору и видит, что контора  горит, и он бросается на
третий этаж,  хватает  контрольный  отчет и  бросает его в  пламя  - кто там
теперь разберет, почему баланс не сходился.



     В  Израиль  я ехать  не  хотел.  У  меня  были публикации  в "Правде" и
"Огоньке", мои тексты исполняли известные актеры,я ездил с ними на гастроли,
деньги я брал в тумбочке... Вызов в Израиль где -то валялся...
     Однажды,  сидя  в читальном зале, в  журнале  "Молодая гвардия" (начало
1991 г.) я увидел репродукцию замечательной картины.
     Изображена  там  была обнаженная  жирная  жадная жабообразная  жлобская
жуткая  жидовка,  сидящая на  коленях царя  с лицом  Ельцина  и шепчущая ему
что-то на ухо. Глаза у царя тупые-тупые. А на заднем  плане - русские церкви
горят, а царский трон посреди моря крови  стоит, а в море в этом отрубленные
головы русских  витязей  плавают...А на берегу моря - жидов видимо-невидимо,
ухмыляются, видя беду русскую...
     С улицы  донесся ритмичный шаг  кованых сапог,  надсадный лай  овчарок,
звон разбитого стекла, хруст костей, истошные женские крики...
     Я пошел домой паковать чемоданы.
     Я до сих пор  благодарен гениальному русскому художнику Игорю  Бородину
за то, что я здесь.
     Те,  кто  его знают,  говорят, что у него  тяга  к  женщинам с типичной
еврейской внешностью...

     Мой дед Соломон Беленький


     Мой дед Соломон Беленький  был  братом Моисея Соломоновича Беленького -
переводчика  Шолом  Алейхема,  автора  книг "Что  такое  Талмуд"  "Спиноза",
директора студии театра Михоэлса.
     Нынешняя  киевская  кондфабрика   им.  Карла   Маркса   была  "Фабрикой
Беленького", старые киевляне еще это помнят.
     Мой дед  первым  в  России производил  цукаты (киевское сухое варенье),
конфеты от кашля "Кетти босс" и киевский торт, который тогда назывался "Торт
Эстра-Люкс". Рецепт дед приобрел у Эйнема  (фабрика Эйнема потом стала конд.
фабрикой "Красный Октябрь").
     В 18 году, когда пришел Щорс с большевиками, фабрику  у  деда отобрали,
но по территории уже бегали собаки, никакого  производства не было, склады с
запасами сырья на  несколько лет  были разворованы. В 1923 году дед  фабрику
восстановил с большим трудом, а в 1928 ее отобрали окончательно. Дед пошел в
райком партии:
     - Фабрика -это моя жизнь. Согласен на  любую должность, хоть рабочим на
конвейере.
     В райкоме посовещались и сказали:
     - Директором вы быть не можете, поскольку беспартийный и бывший буржуй.
     Главным  инженером вы быть не можете, поскольку у  вас нет образования.
Будете завпроизводством.
     В  этой  должности  он проработал до пенсии. Фабрика выпускала  простые
леденцы  и карамели -  шоколада не было.  Дед  добился приема  у  Микояна  -
пустите за  границу,  я вам  организую поставки  какао-бобов.  И вот  еврея,
буржуя,  беспартийного  отпустили,  приставив,  правда,  двух   товарищей  в
штатском.  С  тех пор в СССР бесперебойно стали поступать какао-бобы в обмен
на  какую  то  руду.  Иностранные  языки  деду  не  понадобились  -  деловые
переговоры в Америке он вел на идиш.
     Деда на фабрике  звали  Хозяин,  несмотря на  запрет парткома. Поначалу
бегали к  нему жаловаться на  бардак, но  дед выразительно вздыхал, указывая
наверх.
     Дед сладкого никогда не ел, просто не любил.
     Еще до первой  мировой  войны  он собирался перекупить фабрику Эйнема в
Риге, уже и договор собирались подписывать, но в Ригу вошли немцы,  и сделка
не состоялась.
     Если  бы  он  успел,  у  меня бы  сейчас в жизни  были бы совсем другие
проблемы  -  типа  лечения фламинго в собственном  саду и достройки третьего
этажа  виллы. Латвия  евреям домов и  фабрик  не  возвращает, но компенсации
выплачивает исправно, через адвоката.
     Незадолго   до  отъезда  в   Израиль  я  выступал  перед  девочками  на
кондфабрике.  Когда я  сказал, что это моя фабрика, это была  самая  удачная
реприза,  они  долго  смеялись.  После выступления  ко мне  подошла  пожилая
женщина - мастер цеха:
     - Так что ж вы не сказали, что вы - внук Хозяина? - и, озираясь, сунула
мне  пакет из спеццеха,  где производились мелкие партии изделий для крупных
деятелей партии.
     Вкус того шоколада я помню по сей день.

     Волшебная страна

     Все мы, живущие  в СССР знали - где то далеко, за тридевять земель,  за
синими  морями,  за  высокими   горами,  есть  волшебная   сказочная  страна
Zagranitsa.  В этой  удивительной стране  джинсы продаются прямо в магазинах
без очереди, любых сортов, песни "Битлз" передают по  радио, а  в  магазинах
(да,  да)  без  блата и очередей  продают сто сортов  колбасы, и все разные!
Впрочем,  для нас что сто, что два - было  "много". Для нас был  один сорт -
Колбаса
     Колбаса
     Колбаса - синоним успеха и преуспевания.
     Когда подходила очередь, не было надобности говорить, что тебе
     нужно.  Товар был  один.  Говорили,  что  в колбасу добавляют туалетную
бумагу,  кое-кого за это расстреливали  даже. Но другой колбасы мы не знали,
спасибо  и  за такую. Где-то далеко, в  Москве, может,  было иначе, во  всей
остальной стране, кроме столиц республик и закрытых городов, и  одного сорта
не  было. Колбаса -  это многочасовые очереди, взаимная ненависть, опасения,
что  вот-вот  кончится,  проклятые инвалиды, которые  то и  дело  лезут  без
очереди, а продавщица, чтоб она сдохла, почти не шевелится.

     Рассказы  людей, побывавших  в  этой  удивительной  стране,  напоминали
рассказы путешественников  о  далеких  странах,  где  живут  люди с  песьими
головами. Ну  разве можно себе  представить, что в  магазине  дают миксеры и
кухонные  комбайны без  предварительной записи,  нескольких видов, а  машину
можно купить в рассрочку, как у нас называли кредит.
     Люди из этой удивительной и загадочной страны (подходить к которым было
опасно) выглядели, и вели себя совершенно иначе, чем мы. Их можно было сразу
отличить за  километр.  У  них  в штанах  не  висела  попа и  мотня, твердый
воротник рубашки закрывал шею. Осанка у них была другая, походка и выражение
глаз.  У них были  какие  то удивительные туфли и сумки, от них замечательно
пахло,  они  были иначе  подстрижены, они все  были веселы, бодры,  целовали
женщинам руки, и непрерывно смеялись. А очки! Одни  очки чего стоят!  Каждый
предмет  из  этой  страны,  даже обертка  от жевательной резинки, был окутан
сказочным волшебством этой Далекой Удивительной Страны.
     Нас они не замечали, как человек не  замечает муравья. Все мы знали - в
этой сказочной, удивительной стране солнце светило не  так, и деревья не так
росли. Там жили веселые и счастливые люди, не было смертей и болезней.
     И  никаких  безработных в  Америке нету,  это  все вранье. Наши  власти
твердили  нам, что  мы  живем  лучше  всех,  но стоило  хоть  одним  глазком
посмотреть  фильм оттуда, из  Волшебной Страны, как сразу становилось  ясно,
что они  врут. Показывали  улицы полные народу,  и ни  одного  безработного,
валяющегося на улице. Безлюдные магазины наполнены товарами, продавец делает
стойку  на  каждого  входящего. Квартиры,  машины, даже  постельное  белье и
унитазы  были у них совсем не такие как у нас. Вот героиня фильма спрашивает
- какой  сегодня день, чтобы решить - какие трусы надеть. Оказывается, в той
Удивительной Стране белье меняют каждый день, а не как у нас - от субботы до
субботы после бани. А  вот  негр -  начальник,  и  никто его не вешает и  не
издевается.  А  вот  заключенные  в  американской тюрьме  сидят в  фирменных
джинсах, и даже отсюда, с 12 ряда видна фирменная "лейба"  - предел мечтаний
каждого советского человека.
     А мне за  такие штаны полторы зарплаты платить, да  их же еще и достать
надо.  И  вот,  после такого фильма заходишь в унылый совковый магазин,  где
длинными рядами  висят тошнотворные совковые серые плащи и штаны, а по радио
непрерывно  твердят, как мы  хорошо живем, а вместо  рока и джаза непрерывно
гоняют "песни советских композиторов" с еврейскими фамилиями.
     На  рассказы людей, побывавших в Болгарии,  собирали специально гостей,
показывали  слайды,  побывавшие там  отвечали на  многочисленные вопросы.  А
попасть  туда  было непросто - путевка стоила  несколько месячных зарплат, и
чтобы  ее   получить,   нужна  была   характеристика  с  работы,  заверенная
"Треугольником" , а также пройти собеседование в районном комитете ветеранов
партии, где спрашивали  - а зачем вам Болгария?  Разве вы уже весь Советский
Союз объездили?
     Об этой удивительной стране рассказывали  картинки в польских журналах,
где на пленум уделялось полстраницы, а остальные были заполнены фотографиями
настоящих живых людей,  а не передовиков производства со стеклянными глазами
в одинаковых пиджаках.
     Об этой волшебной и  удивительной стране вещали зарубежные радиоголоса,
которые мы ловили сквозь шум глушилок. Где -то там, далеко был Израиль, где,
как  нам  долбили  изо  дня  в  день,  жили сионистские  агрессоры, основным
занятием  которых было издевательство над несчастными арабами. В "Известиях"
каждый день публиковались карикатуры Бориса Ефимова ( да  сотрется его  имя,
как  говорят   о  Гитлере  и  других  врагах  еврейского  народа)  -   копии
антисемитских  карикатур  из  "Дер  Штурмера".  Израильтяне  с  крючковатыми
носами,  загребущими  лапами,  с которых  капает  кровь,  впивались  в  тело
несчастного араба.
     Мы представляли  Израиль  в  виде Одессы  20-х  годов, где все кругом -
можете себе представить? - одни евреи, а  на улицах танцуют фрейлехс и 7.40.
Нам никто не сказал, что  евреи  бывают марокканские,  йеменские,  иракские,
иранские, курдские, сирийские и еще десятка разных сортов, и что они - ни по
внешнему виду,  ни  по поведению, не  похожи  ни  друг на друга,  ни на  тех
евреев,  которым  мы  привыкли  видеть  вокруг.  Нам  никто  не  сказал, что
израильские дети  - это  не  еврейские  дети,  израильские парни  и  девушки
совершенно  не похожи на еврейских, израильские старики -  на еврейских. Нам
никто не говорил  , что еврейская  культура - это не  только большие  пальцы
подмышки, и что еврейский язык - это вовсе не картавый выговор "тети Сони из
Одессы". Мы даже не подозревали, что у израильтян нет  и тени того собачьего
выражения в  глазах,  по которому  любой русский пьяница безошибочно узнавал
"жидовскую морду".

     Сегодня  мы живем в  той самой стране - в  овеществленной  мечте  наших
родителей.  Звезда  пленительного   Щастя  -  настоящие  джинсы  "Ливайс"  -
постиранные, поглаженные и сложенные в кулечек десятками,  стоят у мусорника
на углу,  никто не  берет. То,  что в нашей прежней  жизни считалось  жутким
дефицитом - здесь -  обыкновенная еда. Личи и фейхоа,  помидоры и клубника в
феврале, куриная колбаса, тресковая  печень, символ дефицита  и  престижа  -
Лосось. Целого лосося никто никогда в глаза  не видел,  и как он  выглядит -
было неизвестно, а  вынос гостям копченого леща  сопровождался восторженными
возгласами и  аплодисментами.  Из  лососины  готовили бутерброды, на  каждый
ломтик хлеба клали по  маленькому кусочку, чтоб всем хватило. Вот он, лосось
- 32.50. Бери, сколько хочешь, без талонов и записи. Юная продавщица скучает
среди 100 сортов колбасы. Другого она никогда и не знала.
     Только счастья как не было, так и нет.





     После окончания института я пошел работать в проектный институт.
     Инженером я был  хреновым -  голова была  занята  совсем другим.  Самый
большой
     праздник для меня был, когда заболевала  моя начальница  и я мог целыми
днями
     читать интересные книжки.  Наш институт строил  новое здание,  и каждый
день
     нужно было  направлять одного человека из отдела на стройку. На стройку
никто
     не хотел и я напросился добровольно на целый месяц. Все в отделе были
     довольны, что я избавил их от принудительной обязанности. На стройке я
     попробовал работать каменщиком, и кончилось это тем, что я уволился из
     инженеров   и   пошел   каменщиком    в   реставрационные    мастерские
Киево-Печерской
     лавры.  Это был  ни  с чем  не сравнимый  кайф - подниматься  утром  на
колокольню
     и писать оттуда на группы туристов. Разумеется, я делал это только с
     группами из капстран - это была моя личная месть мировому империализму.
     Я попал в "русскую" бригаду, где зарабатывал по 200 руб. в месяц (в
     качестве  инженера  я  получал  140). Рядом с нами  работала  еврейская
бригада -
     те получали по 300. Но ребята из нашей бригады относились к этому
     сакраментально  -  "ну так вони  ж не пьють". Это была  некая данность,
которую
     никто не в силах изменить.
     Каждый день в обед члены нашей бригады выпивали либо по стакану
     самогона либо по бутылке вина. Мне пришлось  проделывать  это вместе со
всеми:
     "Якщо ти з нами не пьеш, ти нас не уважаеш". Мне пришлось пользоваться
     приемом разведчиков - после стакана самогонки выпивал жир из  под банки
шпрот
     (они тогда были в продаже) или съедал кусок сала или масла, после чего
     поднимался  на восьмидесятиметровую высоту и работал. Случаев падения у
нас в
     бригаде не было, правда, после обеда  практически уже никто работать не
мог.
     После того, как я схватил радикулит, подняв тяжелую плиту, встал вопрос
     - что делать дальше? Возвращаться в инженеры я не хотел. И тут знакомая
     посоветовала  мне  обратиться  в  контору  по  расклейке  афиш,  где  я
проработал
     восемь  лет  -  до  того  момента,  когда  благодаря  Кларе  Новиковой,
раскрутившей
     "Тетю  Соню",  стал известным автором и смог зарабатывать  текстами для
эстрады
     и  концертами.  Своеобразие   работы  расклейщиков   заключалось  в  ее
отсутствии.
     Благодаря  плановой  системе  контора  брала   в  расклейку  все,   что
приносили,
     хотя на самом деле щиты едва ли могли вместить десятую часть афиш. Если
     заклеить  афишный  щит  месячными репертуарными  афишами, то в  течение
месяца к
     этому  щиту  можно  было  не   подходить,  а  все  выдаваемые  афиши  -
выбрасывать,
     что все и делали. Я приходил на работу, брал афиши и клей, выливал клей
в
     канализацию, афиши сдавал в макулатурный пункт за талоны на книги и шел
в
     библиотеку читать интересные книжки.
     Что-то, разумеется, надо было клеить. Поэтому я расклеивал только афиши
     фильмов  и  спектаклей,  которые  мне  нравились,  а  то,  что  мне  не
нравилось,
     выбрасывал - например, всякую политическую муру.  Жители  моего  района
никогда
     не жаловались  -  я  информировал  их о культурных  событиях в  городе,
исходя из
     моего  личного вкуса. Работа занимала  два часа, если ходить на участок
через
     день, но платили  за восемь часов. Так у нас  в расклейке подтвердились
слова
     Энгельса о том, что наибольшее богатство, которое может предоставить
     общество гражданам, - это свободное время.
     Когда я рассказал знакомому режиссеру о системе расклейки, он спросил
     меня - что сделать чтобы афиши действительно расклеивались? Я предложил
дать
     мне  деньги  наличными, чтобы  я раздал их расклейщикам. Так я  ввел  в
расклейке
     систему взяток, которая продолжала существовать и после моего ухода.
     Заказчик,  наряду с  оплатой по безналичному  расчету,  давал наличные,
котоыре
     распределялись между расклейщиками. Таким образом, и афиши клеились и
     расклейщики получали прибавку к зарплате.
     Кстати о взятках. Я дал взятку на ЦТ, чтобы выступить в программе
     "Вокруг смеха", но на день съемки пришелся отъезд в Израиль.
     У нас в расклейке работали художники, сектанты, философы, писатели и
     просто лентяи. Утро в расклейке начиналось с обсуждения философских и
     литературных  проблем. Я  к  этому так  привык, что  уже после  ухода с
работы
     приходил к ребятам потрепаться. В соседнем отделе занимались газетно-
     журнальными вырезками, и там получали все газеты и журналы СССР. Я
     переписывал адреса,  рассылал один и тот же  рассказ по  сотням  газет.
Ведь в
     каждой республике было  по  пять респубиканских газет, в каждой области
по три
     -  обкомовская,  комсомольская,   профсоюзная,  в   городах   были  еще
"вечерки". Из
     четырехсот    разосланных    экземпляров    двадцать-тридцать    бывали
напечатанными, и
     если с  каждой из них платили гонорар по  десять рублей,  это превышало
мою
     зарплату  и   окупало  почтовые   расходы.  Кроме   того,  я  знаимался
макулатурным
     сталкерством - ходил по макулатурным пунктам и извлекал оттуда книги,
     которые   люди   сдавали  в   макулатуру.  Попадались   там  уникальные
антикварные
     издания -  например, я нашел  журнал "Око" за 1918 год,  издававшийся в
Киеве
     при  немцах.  Я  подарил  его  писателю  Богдану  Жолдаку  -   это  был
единственный
     сохранившийся в природе экземпляр. Теперь фотографии из этого издания
     публикуются в книгах о Киеве. Глупость людей, сдававших ценные книги в
     макулатуру, меня поражала. Для получения одной книги Дюма люди сдавали
     дореволюционное собрание сочинений того же Дюма.  Были там любые газеты
и
     журналы  и книги,  вплоть  до  изданий XVIII  века.  За  полный  рюкзак
антиквариата
     я давал макулатурщику  бутылку вина, и он был очень доволен.Увольняться
с
     расклейки  я очень не  хотел, и мне пришлось  это сделать только тогда,
когда я
     стал ездить  на гастроли с концертами.  Но и после этого  я приходил  к
ребятам
     с просьбой "дайте что - нибудь поклеить". Дело в том, что я так привык
     проговаривать свои  тексты в  процессе хождения по улицам  с  ведром  и
афишами,
     что первые месяцы после увольнения ничего сочинять не мог.
     Не знаю как у других, но у меня все идеи рассказов появляются не в
     результате сидения за столом, а в результате физической работы -  стоит
мне
     начать мыть задницу очередному подопечному (это уже здесь, в  Израиле),
как
     идеи  приходят сами собой. Кроме того, мои клиенты - люди пожилые,  всю
жизнь
     прожившие  в Израиле и о каждом  из них  можно  писать, что  я и делаю.
Поэтому
     эта  работа  меня не тяготит  и я не воспринимаю  ее как позор типа "ах
какой
     ужас  -  автор Хазанова моет  жопы пожилым". Работа как работа - деньги
платят,
     и мать его... Тем более, что я регулярно приписываю себе рабочие часы.
     Там я клеил афиши, здесь мою жопы - принцип один и тот же: не загружать
     голову посторонней ерундой, дабы освободить ее для сочинительства.

     Клуб Рух и другие

     Я был обычным еврейским ребенком в обычной семье. Любимым
     выражением моей мамы было "не умничай". А умничать хотелось.
     Ведь я всегда знал, что я не такой, как все.
     Киев моей молодости -  70-х годов был жуткой  провинциальной дырой, где
запре-
     щалось все. Приезжая в Москву, я поражался даже то-
     му, что здесь люди добровольно ходят в театр и что театров
     много. У нас были русский и украинский театры -
     унылые как сама киевская жизнь и билеты на них давали "в наг-
     рузку" к билетам на гастроли московских театров.
     Когда я закончил школу, я оказался в жутком одиночестве -
     прежние друзья куда-то подевались, а новых завести не удавалось.
     Да и негде было.
     - Никакой истории,- говорила мама,- никакой литературы,- евре-
     ям в гуманитарной области, а уж тем более в Киеве делать нечего.
     Пришлось мне закончить технический ВУЗ и пойти инженером в
     проектный институт. Каждый день приходя на работу, я надеялся,
     что моя начальница сегодня заболеет и можно будет почитать
     книжку. Никаких клубов и вообще мест, где можно было официаль-
     но собираться , и о чем-то говорить, тогда в городе не было.
     И вот однажды мне кто-то сказал , что где-то кто-то организо-
     вал какую-то выставку...
     Да, выставка эта была совершенно необычной. О Дали мы
     тогда только слышали и видели отдельные репродукции в книгах
     типа "Пагубная сущность модернизма". Работы профессора матема-
     тики Фоменко явно не были похожи ни на что советское. Это были прек-
     расно нарисованные геометрические кошмары - девочка с косичка-
     ми шагает по гробам, люди с искаженными от ужаса лицами падают
     с обрыва, кто-то кричит, кровь течет с биллиардных расколотых
     шаров (это был цикл "Гибель Атлантиды"). Мы в Киеве прекрасно
     знали из "радиоголосов" о раздавленной бульдозерами выставке в Москве.
     А здесь - такое - и милиции нет и никто не запрещает. И "Пинк
     флойд" звучит. И даже висел отзыв
     какого-то профессора о том, что это можно. Эту выставку организовал
     главный герой нашего повествования.

     Сергей Федоринчик родился в белорусской деревне Лоша. С 8
     класса его взяли на обучение в московский спецфизматинтернат для
     одаренных детей, затем он поступил в МФТИ, где был культоргом
     - организовывал встречу со Стругацкими и приглашал никому не
     известную группу "Машина времени". Кто-нибудь еще напишет о
     быте, нравах и
     фольклоре физтеха, этого удивительного учебного заведения .
     Федоринчика после окончания МФТИ направили на работу в
     Киевский институт кибернетики. В Киеве ему стало ужасно скуч-
     но... И однажды он повесил объявление: "Почему тебе скучно?
     Давай организуем клуб". Это сейчас все можно. А тогда ... Как
     говорил мне кагебист, пытаясь убедить стучать :
     - Какие у нас есть общественные организации? Комсомол,
     профсоюз, партия. И все.
     Сама идея о том, что кто-то может сам что-то
     оргазнизовать, звучала в киевском вонючем болоте дико.
     Но "крыша" была правильной: "Молодежный клуб при райкоме
     комсомола" и официальное его задачей было "Организация идейно-массовой
     и культурно-воспитательной досуговой деятельности
     молодежи в свете решений...". Люди к Сереже пошли. Одной из
     первых акций для привлечения людей в клуб и была выставка Фо-
     менко.  Впоследствии  клуб  организовал выставку неформальных  киевских
худож-
     ников. Чтобы не случилось того, что в Москве, Сережа ухитрился
     заранее обзавестить положительными отзывами работников инсти-
     тута эстетики, привести на выставку какую-то дуру из райкома
     партии и выжать из нее "Мы не возражаем".
     В Киеве такого не было, пожалуй, с 20-х годов. Самое забавное
     было видеть, как солидные художники, члены Союза, всю жизнь
     малевавшие передовиков производства, с дрожащими руками и огля-
     дываясь,  приносили свои  хреновенькие абстрактные  и сюрреалистические
работы и
     умоляли нас: "Ребята, выставлять только под псевдонимом. Моей
     настоящей фамилии вы не знаете. Не дай Бог..." Надо признаться,
     они сильно рисковали - исключение из Союза было для художника
     в Киеве смертью, но тем не менее они тащили свои работы. Желание
     выставиться, даже под псевдонимом, было для них сильнее, чем
     риск гражданской смерти...
     Даже лауреат шевченковской госпремии, один из авторов тупого памятника
     чекистам  на  площади  Дзержинского,  член  правления  СХ  Украины  под
страшным
     секретом притащил свою
     "неформалку".  У  ребят из художественных  студий работы  были  гораздо
свежее...
     Так началось мое знакомство с клубом "Рух". Оказалось, что
     в нашем болоте водятся птицы невиданные...
     Однажды на заседании литературной секции клуба выступил один юно-
     ша. "Человек идет по пустыне, - говорил он таинственным го-
     лосом,- упади, говорят песчинки,  слейся  снами, стань таким  как мы. А
человек идет. Кто может сказать
     мне что-нибудь о любви? Или о смерти?".
     А мама говорила "не умничай". Николай Недзельский оказался
     совершенно   необычным   человеком   и   художником.   И   главным  его
произведением
     была его собственная цветная полнометражная художественная
     жизнь, где он был сценаристом, режиссером, актером и художни-
     ком- постановщиком. Когда я с ним познакомился, я подумал: "Жаль, что я
не
     девушка. Я бы ему отдалась". Все мы жили в обычных квартирах,
     где были столы, стулья, шкафы. Комната Коли представляла со-
     бой Иную Жизнь - в полумраке висели его работы, запах был ка-
     кой-то нездешний, играла какая-то неземная музыка, стояли ка-
     кие-то необыкновенные кресла и диваны, были разбросаны какие-то
     удивительные книжки, на ковре на стене висели скрещенные ружья
     и сам хозяин во всем этом говорил тихим и вдохновенным
     голосом - называл какие-то группы, каких-то писателей и худож-
     ников, о которых никто из нас понятия не имел, читал стихи,
     цитировал  что-то очень умное, о чем никто из нас  не знал... С тех пор
всех
     девушек, с которыми я знакомился, я водил к Коле и, надо приз-
     наться - это производило на них неизгладимое впечатление.
     Впервые у меня возникло желание записать что-то, чтобы
     рассказать другим людям, после знакомства с другим руховцем -
     Сашей Еременко. Вы помните рассказ "Хорошо ловится
     рыбка-бананка" ("The Beautiful Day for Banan Fish"), опубли-
     кованный в единственном советском издании Сэлинджера? Там был
     главный герой Сеймур Гласс, который разговаривает на пляже с
     маленькой девочкой и в конце стреляется. Этим рассказом откры-
     ваектся удивительный цикл о семействе Глассов.
     (О моей безответной любви к Сэллинджеру я когда-нибудь расскажу.)
     Я попытался написать о Саше Еременко, который действи-
     тельно походил на Сеймура Гласса. Саша тоже был художником и
     тоже весьма необычным человеком. После бесславной кончины "Ру-
     ха" он был одним из создателей дружеской компании, которая называла
     себя "Клуб 51" (по номеру комнаты общежития АН УССР на
     проспекте Науки 21, где они
     собирались). Именно благодаря ребятам из "клуба 51" я сегодня знаю
     кое-что о "Дао де Цзин", "И цзин" и "Ши цзин", 6 патриархе секты
     дзен  Хуй Нэне,  стилях "цветы  и птицы" и  "горы  и долины"  китайской
живописи, "Бхагавадгите" и Типитаке, о индийской классической му-
     зике устной традиции - рага... Все это странным образом помогает пе-
     режить тяготы эмиграции. А сейчас рядом с моим компьютером лежит ив-
     ритское издание "Основ Дзен Буддизма" Судзуки, которое тогда
     мы читали в слепой копии и передавали из рук в руки.
     В клуб "Рух" приходили удивительные люди, которые стали мо-
     ими друзьями на долгие годы. Клуб (вернее, сам Федоринчик)
     организовывал первые в Киеве
     дискотеки (тогда и слова такого не было) , вечера джаза, лите-
     ратурные диспуты, выставки, школу комсомольских культоргов.
     Однажды в клуб кто-то принес удивительный журнал "Корея"...
     (Статья "Страна восходящего счастья" готова к печати).
     Сама идея, что можно что-то организовать самим, была в Киеве
     совершенно необычной. Но главным все же было то, что
     здесь были люди, с которыми мне было хорошо и интересно. Идя вече-
     ром после тягомотины проектного института в клуб, я просто не
     верил своему счастью - неужели я снова встречу всех замеча-
     тельных ребят? Родители жутко меня к клубу ревновали:
     - Почему ты не сидишь дома, как нормальные люди?
     Подобных неформальных молодеждных клубов тогда в Союзе было
     несколько. Самый известный из них - тбилисский "Амирани" власти
     угробили оригинальным образом - назначили туда ру-
     ководителей на зарплате, после чего деятельность клуба форма-
     лизовалась и молодежь перестала туда ходить.
     История неформального молодежного движения в Киеве еще найдет
     своего летописца. Я расскажу только то, что помню сам и что
     рассказывал Федоринчик. Предшественником "Руха" была ФМК- 62 -
     Федерация молодежных клубов, которая организовывала знаменитые
     вечера в кафе "Мрия" и "Эврика". ФМК приглашала в Киев бардов
     и первые "вокально-инструментальные ансамбли". После чехосло-
     вацких событий 68 года ФМК было решено разгромить - кто-то ко-
     му-то сказал, что вся зараза чешская пошла из молодежных клу-
     бов. Официально запретить Федерацию было трудно - ФМК занималась
     "идейно-воспитательной и культурно- массовой работой
     среди молодежи" и с точки зрения бухгалтерии все было идеально.
     Тогда власти инсценировали ограбление помещения правления клу-
     ба на ул. Толстого 5. Была похищена печать и все документы.
     Впоследствии мы узнали, что инициатором разгрома был сам первый
     секретарь ЦК КПУ Владимир Щербицкий. Один из руководителей федерации
     - Валерий Ярлыков впоследствии был обвинен в изнаси-
     ловании и посажен в тюрьму, а после выхода основал кафе-диско-
     теку с фонтаном - "Золотая рыбка" и джазовый клуб в кафе на
     площ. Дзержинского.
     А с "Рухом" решили разделаться иначе. Федоринчик позвонил в
     наш тогда любимый журнал "Клуб и художественная самодеятельность"
     и попросил, чтобы в Киев прислали нашу любимую журналистку
     Аллу Боссарт. Алла приехала, посмотрела на все, выслушала ру-
     ховцев, а потом вышли две разгромные статьи - "Прожектеры из подвала"
     в "Советской культуре" и "Когда нет ясной цели" в журнале
     "Клуб..." Тогда, в 1976, это был конец...
     (Кстати, тогда я впервые увидел свою фамилию напечатанной).
     Впоследствии бывшие члены Руха организовали один из пер-
     вых в Киеве киноклубов. Среди его организаторов был живущий
     ныне в Хайфе Юрий Полторак.
     Я снова остался один... Каждый из бывших руховцев зани-
     мался своими делами, многие обзавелись семьями.
     А мне стало скучно и я стал сочинять небольшие рассказы, которые
     получались иногда смешными.
     Но это уже совсем другая история...

Last-modified: Mon, 25 Sep 2006 04:13:05 GMT

Оцените этот текст: