тороне Эшера. Вскоре он уже стоял у служебного входа, через который они проникли в катакомбы прошлой ночью. Дверь была закрыта. Хотя табличка на ней рекомендовала обратиться за информацией на плас Денфер-Рошеро в нескольких кварталах отсюда, Эшер некоторое время упорно стучал в дверь кулаком. Ответом ему была тишина, на что он, собственно, и рассчитывал. Ключи, изготовленные для него сегодня Жаком ля Пюсом, подходили безукоризненно; следить за Эшером в этой тихой улочке было некому. Он проскользнул внутрь, присвоил еще один жестяной фонарь и, спустившись по лестнице, замкнул за собой решетку. Шел четвертый час пополудни, а темнота в это время года наступает около шести... По крайней мере удастся выяснить, спят ли вампиры столь почтенного возраста в дневное время. И если не спят... А с другой стороны, смешно даже и думать, что он, смертный человек, сможет найти брата Антония в этом лабиринте. Остается рассчитывать, что его одинокое появление заинтригует старого монаха и побудит вступить в разговор... После долгих колебаний он оставил свою серебряную цепочку в отеле: вряд ли бы она защитила его от брата Антония, и скорее вызвала бы раздражение. При первой встрече (во всяком случае, так сказал Исидро) цепочка могла быть еще истолкована как дань традиции (существует же обычай охранять с ружьем спальню новобрачных), и Эшер был бы не прочь такую традицию продолжить. Но он не знал, как отнесется к этому брат Антоний, а то, что он хотел сказать старику, было жизненно необходимо. "Шестьсот лет..." -- размышлял он, осветив первую меловую стрелку, начерченную вчера Исидро. На троне был последний из династии Капетов, когда Антоний променял спасение души на бессмертие. Эшер хотел бы знать, прятался ли монах под землей все это время или же безумие одолевало его постепенно, век за веком. Его дыхание клубилось в свете лампы; в бесконечных галереях было весьма холодно. Единственными звуками были шуршание влажного галечника под ногой да потрескивание раскаленной жести фонаря. Вчера, под защитой Исидро, идти было куда спокойнее. Тьма впереди пугала. Странно, но Эшер боялся не столько вампира, сколько того, что свод коридора может внезапно рухнуть и похоронить его заживо. Достигнув ворот, он вздохнул с облегчением, ибо уже начал подозревать, что пропустил одну из меловых стрелок. Насыпи коричневых костей и скалящихся черепов казались ему менее опасными, чем сами коридоры. Путь к подземельям, где обитал Антоний, оказался длиннее, чем представлялось Эшеру. Где-то он все-таки сбился с дороги, долго плутал среди костей, пытаясь высмотреть в глинистой хляби изящные отпечатки туфель Исидро, пока не набрел наконец на одну из стрелок. Неудивительно, что служители избегали этих мест. Вполне возможно, что они о них просто не знали. Он миновал хаос рассыпанных костей, груды черепов и прочего, готовые хоть сейчас встретить Судный день. Видимо, причиной тому была вся эта мрачная средневековая символика, но Эшер подумал вдруг о застреленном им человеке, а потом о тех, что неминуемо погибнут в грядущей войне, для которой он копировал карты и выкрадывал планы в Австрии, Китае, Германии, вывозя их среди своих филологических заметок. Он припомнил все известное ему об этих планах и был поражен неприятной мыслью, что он виноват гораздо больше, чем бедняга Антоний, убивавший лишь для того, чтобы продлить свое существование. Перед ступенями алтаря, усыпанными костяными обломками, Эшер остановился, вслушиваясь в жуткую тишину. Черепа у стен печально глядели на него издали пустыми глазницами. Его шепот скользнул среди костей и сгинул во мраке: -- Frater Antonius... Ответом было лишь шелестящее эхо. -- In nomine Patris, Antonius... Может быть, он спал вовсе не здесь. Эшер присел на каменную ступеньку, поставив фонарь рядом. Огляделся, прикидывая с отчаянием, сколько времени ему придется потратить, чтобы найти место ночлега Антония. Если, конечно, старый вампир вообще имел обыкновение спать днем. Эшер поплотнее закутался в пальто, положил подбородок на высоко поднятые колени и стал ждать. В абсолютной тишине тихо свистела раскаленная жесть фонаря. Эшер вслушивался напряженно, но различал лишь писк и возню крыс среди груд костей. В неподвижном состоянии было гораздо холоднее, и он потер руки возле пышущего жаром фонаря, жалея, что не захватил перчатки. Красные крысиные глазки сверкнули на краю лужицы смутного света и вновь пропали. Исидро говорил, что вампиры способны приманивать животных не хуже, чем людей. Когда, интересно, у брата Антония наступает время обеда? Затем пришла убийственная мысль: а не приманил ли брат Антоний его самого? Могут ли вампиры зачаровывать жертву, не поглядев ей при этом в глаза? По своей ли воле он пришел сюда? "Я бы мог вызвать ее откуда угодно, -- сказал когда-то Исидро, нежно освобождая от шарфа шею бедной женщины. -- И поверьте мне, Джеймс: она бы заняла денег и приехала". Эшер, правда, не чувствовал той дремоты, с которой он боролся когда-то в купе вагона, но это могло свидетельствовать и о великом искусстве брата Антония. "После долгого поста жажда крови доводит до безумия..." Он вспомнил газетный заголовок и содрогнулся. Керосин в жестяном резервуаре выгорел уже почти полностью. Эшер представил, как ему придется пробираться назад в полной темноте, и проклял себя за то, что не догадался подбирать по дороге брошенные туристами свечные огарки. Он выпрямился, напряженно всматриваясь во мрак. -- Антоний, -- шепотом произнес он по-латыни. -- Я пришел поговорить с тобой. Я знаю, что ты там. Ответа не было. Пустые глазницы черепов; сотни поколений парижан, чьи аккуратно рассортированные кости ждали здесь трубного гласа. Чувствуя, что ведет себя глупо, Эшер снова заговорил в пустую темноту. По крайней мере, если Исидро и Забияка Джо Дэвис сказали правду, Антоний услышит его с любого расстояния. -- Мое имя -- Джеймс Эшер. Я ищу вместе с доном Симоном Исидро лондонского вампира-убийцу. Мы думаем, что он может охотиться днем точно так же как и ночью. Он убивает людей и вампиров, для него не существует даже тех законов, которым повинуетесь вы. Ты поможешь нам? Ничего не шевельнулось во мраке, эхо умолкло, упала мягкая, как пыль, тишина. -- Антоний, мы нуждаемся в твоей помощи, люди и вампиры. Он, должно быть, твой ровесник или даже старше. Только ты способен выследить его. Ты поможешь нам? Напевные рифмы закружились в его сознании, завораживая, как детская считалочка: ...Прошептал -- и эхо снова возвратило это слово, это имя, что на свете для меня святей всего, -- и не более того. "Эдгар По..." -- подумал он, понимая до конца, что это такое -- стоять перед лицом бездонной черноты, не совсем пустой и не совсем мертвой. "И не более того... и не более того..." Он достал из кармана газету и развернул ее на ступени алтаря, сложив так, чтобы бросалась в глаза статья об убийствах. Поднял почти пустой фонарь; тени шевельнулись, и черепа словно бы оскалились насмешливо. -- Я должен идти, -- сказал он в темноту. -- Я вернусь завтрашней ночью и послезавтрашней тоже, пока не поговорю с тобой. Девять людей и четыре вампира уже убиты, и теперь ты знаешь, что жертв будет еще больше. Нам нужна твоя помощь. Тьма смыкалась за ним, как занавес, когда он шел по коридорам. Может быть, за ним и наблюдали, но он этого не знал. Глава 14 Как можно вообще уничтожить вампира, неуязвимого для солнечного света? А также, предположительно, для серебра, чеснока и прочего... Эшер много бы отдал, чтобы потолковать сейчас об этом с Лидией. Если Антоний им не поможет... Может быть, мутация с течением времени открывает иные уязвимые точки -- чувствительность к холоду, например? Дон Симон, помнится, упоминал, что холод особенно нестерпим именно для древних вампиров. Однако что делать с такого рода информацией, окажись она даже правдой, Эшер не знал. Разве что попробовать заманить убийцу в огромный холодильник. Он криво усмехнулся, представив, как вдвоем с Исидро, оба одетые на эскимосский манер, они вгоняют в сердце неуловимого вампира большую сосульку и, отрезав голову, набивают ему рот снежками. Если предположение Лидии о том, что вампиризм -- всего-навсего болезнь крови, справедливо, то достаточно найти некую сыворотку, способную бороться с этой заразой. "Самое время обратиться к фольклору", -- с усмешкой подумал он. Скажем, экстракт чего-то такого, содержащегося в чесноке, впрыснутый с помощью шприца непосредственно в вену вампира... "А кто будет впрыскивать? Ты?" Да и потом, вампиризм -- это далеко не просто болезнь. Вместе с возрастающими возможностями меняется и психика. Так, может быть, уязвимая точка именно здесь? Идя по темной пустой улице в направлении огней бульвара, он содрогнулся при мысли о тех страшных возможностях, которых со временем может достичь вампир, как пешка, прошедшая до последней горизонтали и ставшая ферзем... В темноте пустой улицы далеко впереди возникла из тумана человеческая фигура. Смутное лицо маячило бледным пятнышком, обрамленное черной массой распущенных волос. Маленькие нежные руки потянулись к нему, и Эшер похолодел от ужаса. Конечно, следовало покинуть катакомбы, не дожидаясь темноты! Она двинулась к нему все с той же ленивой, замедленной грацией, с какой пересекала гостиную Элизы, словно влекомая слабым сквозняком. Однако он знал: стоит ему на секунду отвести глаза -- и она мгновенно окажется рядом. Ее тихий, вкрадчивый шепот был внятен и отчетлив, несмотря на разделявшее их расстояние: -- Ну что ты, Джеймс, зачем бежать? Я же только хочу поговорить с тобой... Несмотря на замедленную плавность движений, она приближалась поразительно быстро, он уже различал ее смеющиеся порочные глаза. Чувствуя себя обнаженным, он попятился, по-прежнему не сводя с нее глаз... Холодные каменные руки схватили его сзади, завернули локти за спину и, жестоко зажав рот, запрокинули ему голову. Смрад старой крови ударил в ноздри; еще кто-то схватил его поперек туловища, и Эшера поволокли в глубь темной аллеи. Он бился, как форель на крючке, но понимал уже, что обречен. Они толпились вокруг него, их белые лица плыли во мраке совсем рядом. Он бил их ногами, но ботинок каждый раз уходил в пустоту, и он слышал нежный журчащий смех. Он почувствовал, как кто-то разрывает ему ворот, хотел крикнуть: "Нет!", но зажимающая рот ледяная ладонь отогнула голову еще сильнее, чуть не сломав позвонки. В разорванный воротник хлынул ночной воздух -- такой же холодный, как эти руки... Режущая боль, затем волна слабости. Колени его подогнулись, и он наконец был отпущен. Эшеру показалось, что он узнает хрипловатый смех Гиацинты. Маленькие женские руки надорвали рукав, и Эшер почувствовал, как она прокусывает ему вену. Мрак пульсировал в его мозгу; потом возникло смутное видение светлых холодных язычков пламени, колеблющихся в ужасающей бездне; на секунду ему почудилось, что он уже видел эти бледные лица -- то ли когда стрелял в Жана ван дер Плаца в Претории, то ли когда играл с Лидией в крокет на лугу, принадлежащем ее отцу. Женские руки обвили его, и, открыв глаза, он увидел оскаленную Элизу, за плечом которой стоял Гриппен; кровь была на его грубых усмехающихся губах. Все они были тут -- Хлоя, Серж, темноволосый мальчуган и другие, -- нежными прерывистыми голосами умолявшие уступить им место. Он снова попытался шепнуть: "Нет...", но у него не хватило на это дыхания. Алая мгла поглотила его и стала черной. -- Простите, дорогая. -- Миссис Шелтон вышла из узкой двери под лестницей, вытирая руки о фартук, и Лидия вскинула глаза от небольшой кипы писем на столике в холле. -- Боюсь, что для вас ничего нет. В ответ на такую заботливость Лидия лишь улыбнулась через силу и, неловко сунув книжную сумку под мышку, пошла вверх по лестнице, свободной рукой вытаскивая шпильку, скрепляющую шляпу с волосами. Миссис Шелдон поднялась с ней до половины пролета и обеспокоено взяла за руку. -- Вам тяжело, дорогая, -- участливо сказала хозяйка. -- Какой-нибудь молодой человек? Лидия кивнула. Хозяйка отпустила ее, и Лидия двинулась дальше. "Я задушу его, -- думала она. -- Он же написал, что вернется скоро!" Возможные причины -- одна страшнее другой -- лезли в голову. Лидия отбросила их прочь, оставив одну-единственную мысль: "Я должна как-то с ним связаться... Я должна рассказать ему..." Предназначенная для уборщицы записка по-прежнему висела на двери, приколотая чертежной булавкой с синей головкой: "БЕСПОРЯДОК -- РАБОЧИЙ. ПРОСЬБА НЕ УБИРАТЬ". Лидия всю свою жизнь боролась с многими женщинами -- от няни до Элен -- за неприкосновенность своего рабочего места. Однако Долли -- уборщица, нанятая миссис Шелдон, -- явно больше уважала собственную лень, нежели любовь к порядку. Судя по всему, уборщица даже не переступала порог комнаты. Лидия бросила сумку на пол рядом со стопкой журналов, сняла шляпу и зажгла свет. Хотя она знала, что, окажись Джеймс в Лондоне, он бы обязательно дал ей знать об этом, но все же прошла в спальню и, припав к стеклу, всмотрелась в глубь грязного переулка. Колоннада Принца Уэльского, 6. Обе половины портьеры задернуты. Света в окне не было. "Черт тебя побери, Джейми, -- подумала она, вернувшись в комнату и чувствуя, как сжимается сердце. -- Прах тебя побери, прах тебя побери, напиши мне! Возвращайся. Я должна сказать тебе об этом". Она прислонилась к косяку в проеме между двумя комнатами, забыв о головной боли, мучившей ее вот уже с трех часов, и о том, что она с самого завтрака фактически ничего не ела. Взгляд ее был слепо устремлен на конторку, заваленную журналами, выписками и книгами: "Источники психических возможностей" Питеркина, "Химия мозга и седьмое чувство" Фрейборга, "Патологические изменения" Мэйзона. Сверху лежала записка Джеймса, где он извинялся за необходимость ехать вместе с Исидро в Париж. Здесь же было и его парижское письмо, сообщавшее, что добрались они благополучно и собираются нанести визит вампирам. Корсет показался ей вдруг ужасающе тесным. Она прекрасно понимало, что, опасаясь дневного вампира, Джеймс не мог зайти к ней попрощаться. Сердиться на него было бесполезно, как, впрочем, и на нынешнее положение вещей; в конце концов, ситуация могла стать куда отчаяннее. Одному богу известно, почему ой не может ей сейчас написать. Если она начнет визжать и пинать стены, то это не принесет пользы ни ему, ни ей, ни уборщице миссис Шелдон. "Но я же знаю ответ, -- подумала она, и стальная пружина понимания, страха и опасности свилась в ее груди еще туже. -- Я знаю, как мы можем найти их. Джейми, возвращайся и скажи, что моя догадка правильна! Джейми, возвращайся, пожалуйста..." Механически она повесила пальто и шляпу и принялась вынимать заколки из волос, тут же развившихся с сухим шелковым шорохом. Остановилась перед охапкой газет со статьями о повышенной чувствительности к свету, о чуме, о вампирах (две из них были написаны Джеймсом), о телепатии. Она просиживала все дни в библиотеках над медицинскими и фольклорными журналами, а ночами изучала собственные выписки. Лидия подняла из бумаг по-особому сплетенный в одном из магазинов, специализирующихся на подобных вещах, сухой и мягкий локон нечеловеческих волос Лотты. "Я должна проверить все это вместе с Джеймсом, -- подумала она, понимая, что ей просто не к кому с этим обратиться. -- Но ответ -- здесь. Я знаю, что это так". В конце концов, она обещала Джеймсу разобраться. Сколько еще ждать? Она должна поговорить с ним, должна рассказать... Лидия подошла к окну и задернула штору, но вскоре от этого стало еще хуже. Первые две ночи, мечась на постели в беспокойном полусне, она слышала низкий бормочущий голос, зовущий ее по имени где-то совсем рядом. Но что-то в этом голосе ужасало ее, и она прятала голову под подушку, готовая позвать на помощь Джеймса, точно при этом зная, что не осмелится произнести ни звука... И просыпалась, пытаясь выбраться из постели. Она прикупила керосина, и теперь лампа горела в ее спальне всю ночь. Лидия стыдилась своих детских страхов, но ничего с собой поделать не могла. Он должен возвратиться. Она присела за конторку и развернула одну из статей, хотя знала, что ничего нового это ей не принесет -- лишь подтвердит уже возникшую догадку. Но единственное, что оставалось ей сейчас, пока Джеймс не вернулся из Парижа, -- это работа. Со вздохом она углубилась в чтение, старательно отгоняя вопрос: а что ей останется делать, если он не вернется? Эшер очнулся, чувствуя, что умирает от жажды. Кто-то дал ему напиться (почему-то апельсинового сока), и он снова провалился в сон. Так уже случалось три или четыре раза. Но у него просто не было сил открыть глаза. Он чувствовал запах воды, гнили и подземной сырости. Тишина была полной. Потом он засыпал. Когда же ему наконец удалось разомкнуть веки, свет единственной свечи, горящей в вычурном золоченом подсвечнике у противоположной стены, показался невыносимо ярким. Чтобы повернуть голову, Эшеру пришлось собрать все силы. Он лежал на узкой кровати в маленьком подвале, где громоздились полдюжины ящиков с винными бутылками, покрытыми слоем пыли. Открытый арочный проем вел в довольно обширное помещение, но был забран запертой на замок решеткой. По ту сторону прутьев стояли Гриппен, Элиза, Хлоя и Гиацинта. -- Я думала, ты можешь касаться серебра... -- по-ребячьи обиженно протянула Хлоя. -- Если человек может завязать кочергу узлом, то это еще не значит, что он сделает то же самое с раскаленной кочергой, -- огрызнулся Гриппен. -- Не прикидывайся глупее, чем ты есть. "Решетка, должно быть, серебряная..." -- подумал Эшер, смутно догадываясь, что спор, как проникнуть в подвал, завершился тем, с чего начался. Машинально он отметил, что произношение Гриппена куда более архаично, нежели произношение Исидро, и слегка напоминает акцент американцев, живущих в предгорьях Аппалачей. Он чувствовал, что горло его и кисти рук забинтованы, а щеки покрыты жесткой щетиной. -- Может, он сам подойдет и откроет? -- Прищурив темные глаза. Гиацинта задумчиво разглядывала Эшера. Что-то изменилось в ее голосе, и она проворковала нежно: -- Ты ведь откроешь мне, милый? Секунду такое решение казалось Эшеру вполне логичным, он только хотел бы знать, куда мог Исидро спрятать ключ. Потом спохватился и покачал головой. Темные глаза вспыхнули, и все окружающее Эшера словно померкло. -- Ну, пожалуйста... Я не трону тебя и другим не позволю. Я войду -- и ты сразу закроешь дверь. И он опять несколько секунд верил в это -- верил, несмотря на случившееся в темной аллее, несмотря на глубокую убежденность в том, что это ложь. Возможно, Исидро имел в виду нечто подобное, когда называл Лотту "хорошим вампиром". -- Ба! -- сказал Гриппен. -- Я не сомневаюсь, что он бы уже встал, если бы мог. Гиацинта засмеялась... -- Забавляетесь, детвора? Гриппен резко обернулся чуть ли не раньше, чем прозвучали эти слова. Женщины сделали это с небольшим запозданием. Казалось, что лица их дрогнули, но это качнулось и затрепетало пламя свечи, тронутое легким сквозняком. Секундой позже из темноты шагнул Исидро -- изящный, слегка утомленный, и Эшер обратил внимание, что вампир на этот раз не торопится подойди к остальным вплотную. -- Вынужден предположить, что ты подкрадываешься по сточным трубам, как твои родственники -- испанские крысы, -- прорычал Гриппен. -- Коль скоро французское правительство проложило эти трубы, грешно было бы не воспользоваться ими. Ты знал когда-либо Туллоча Шотландца? Или Иоганна Магнуса? -- Шотландец давно мертв, и, я смотрю, этот проклятый писака научил тебя задавать иезуитские вопросы! Мертвые не имеют дел с живыми, испанец. Их заботы перестали быть нашими с того момента, как мы прекратили дышать и проснулись со вкусом крови во рту и голодом в сердце! -- Однако живые могут то, чего не могут мертвые. -- Это верно! Умирать и быть добычей! И если твой драгоценный доктор еще раз сунется в Лондон, то это первое, что он сможет! -- Или ты собираешься держать его здесь вечно? -- насмешливо спросила Элиза. -- Ты его нежно любишь, Симон? Никогда бы в тебе этого не заподозрила. Хлоя серебристо рассмеялась. -- Мертвый может умереть еще раз, -- негромко сказал дон Симон. -- Лотта рассказала бы тебе об этом, если бы смогла. И Кальвар, и Недди... -- Лотта была неумна, а Кальвар и вовсе дурак, -- отрезал Гриппен. -- Кальвар был хвастун и разбалтывал встречным и поперечным, кто он и что он. Да какой смертный в здравом уме захочет нас защищать, узнав, кто мы такие? Я всегда думал, что у испанцев дерьмо вместо мозгов, а теперь убедился полностью. -- Из чего бы ни состояли мои мозги, -- сказал дон Симон, -- но Лотта, Недди, Кальвар и Дэнни -- убиты, и мы не можем выследить того, кто их убил. Только другой вампир мог подкрасться к ним незаметно, причем вампир очень древний, очень искусный, способный оставаться невидимым даже для нас. Более древний, чем ты или я... -- Это небылица! -- Нет никаких древних вампиров, -- добавила Элиза. -- Ты впадаешь в... -- Она быстро взглянула на Гриппена, сообразив, что они с доном Симоном ровесники и что слова "впадаешь в детство" могут быть обидны и для того, и для другого. -- Он охотится днем, Лайонел, -- сказал дон Симон. -- Когда-нибудь ты проснешься, разбуженный солнечным светом. -- А тебя когда-нибудь разбудит осиновым колом твой профессор! -- зло парировал Гриппен. -- Мы имеем дело лишь друг с другом. Ты объясни это своему болтуну. А когда он вернется в Лондон, получше за ним приглядывай. И, грубо схватив Хлою за запястье, он потащил ее за собой из подвала. Их причудливые чудовищные тени скользнули, трепеща, по стене. -- Ты глупец, Симон, -- мягко произнесла Элиза и, двинувшись вслед за ними, пропала из виду. Гиацинта задержалась, лениво окинув испанца взглядом темно-карих глаз. -- Ты нашел его? -- спросила она в своей приторно-тягучей манере. -- Того, что охотится на кладбище, Самого Древнего Вампира? -- Она скользнула к Исидро и взялась пальчиками за отвороты короткого воротника, словно намереваясь соблазнить испанца. -- Когда я оттаскивал тебя, Гриппена и других от Джеймса, -- тихо ответил дон Симон, -- ты видела, кто его оттуда унес? Гиацинта отступила, и вид у ней был растерянный. "Как у человека, -- подумал Эшер, -- впервые познакомившегося с неуловимостью вампиров..." -- Вот и я не видел, -- без улыбки закончил дон Симон. • Смущенная, Гиацинта исчезла для Эшера, но не для Исидро. Судя по еле заметному повороту головы, испанец проводил ее взглядом. В молчании он долго стоял перед решеткой, внимательно оглядывая темный подвал. Глаза Эшера постепенно привыкали к скудному освещению, и он уже различал позади Исидро металлическую крышку, явно имеющую отношение к парижской канализации. Хотя другие вампиры удалились из подвала в другом направлении -- видимо, по лестнице, ведущей на первый этаж какого-то здания. "Один из старых особняков в Маре или в предместье Сен-Жермен, -- предположил Эшер, -- до которого не добрались пруссаки? Или просто один из бесчисленных домов, перекупленных вампирами в качестве запасного укрытия?" Затем Исидро позвал, причем так тихо, что Эшер еле смог расслышать: -- Антоний? Ответа из пыльной темноты не было. Вампир достал из кармана ключ и, обернув руку полой своего шотландского плаща, осторожно отпер решетчатую дверь. Затем взял из темного угла маленькую сумку, которую, надо полагать, оставил там перед тем, как вмешаться в разговор, и шагнул в маленький подвал. -- Как вы себя чувствуете? -- Приблизительно как лангуст в ресторане Максима. Легкая улыбка скользнула и исчезла. -- Примите мои извинения, -- сказал Исидро. -- У меня не было уверенности, что я доберусь до вас раньше, чем они. -- Он уставился на что-то рядом с ложем Эшера. Затем поднял этот предмет, оказавшийся старым фарфоровым кувшином с остатками воды. -- Он был здесь? -- Антоний? -- Эшер покачал головой. Его хриплый голос был настолько слаб, что, пожалуй, никто, кроме вампира, не смог бы его расслышать. -- Я не знаю. Кто-то был... Обрывки сна или галлюцинации -- костлявые пальцы, ласкающие серебряную щеколду, -- смутно всплывали в его сознании и никак не могли проясниться окончательно. -- Я оставил это в другой половине подвала. -- Вампир достал из сумки широкогорлую фляжку и картонную коробку, издающую слабый аромат свежего хлеба. -- Не кровь, надеюсь? -- осведомился Эшер, когда Исидро налил густого бульона в чашку, и вампир снова улыбнулся. -- В романах -- в частности, у мистера Стокера -- обычное дело, если друзья выручают жертву вампира, предложив ему свою кровь, но обращаться с подобной просьбой к случайным прохожим, согласитесь, не совсем удобно. -- "Спустись со мной в подвал, я лишь возьму часть твоей крови и сразу же отпущу тебя..." У Гиацинты это прозвучало бы убедительно. Но, насколько я знаю от Лидии, случайный прохожий здесь вряд ли бы помог. Человеческая кровь имеет разные группы. -- А вы думаете, вампиры не интересовались этим после того, как были опубликованы статьи мистера Харви? -- Исидро помог ему сесть. -- Мы знакомы и с аппаратами для переливания крови, и с полыми иглами. Я слышал, что венские вампиры впрыскивали жертвам в кровь кокаин. Когда сосуды Дюара получили распространение в прошлом году, Дэнни пытался сделать запас свежей крови, но оказалось, что она при этом утрачивает вкус, да и не в одной крови дело. Полагаю, представься нам такая возможность, -- добавил он, не повышая голоса, -- многие из нас изменили бы образ жизни. Эшер поставил чашку на колени, руки тряслись от слабости. Пальцы Исидро обжигали холодом. -- Не будьте наивны... Убивали бы, как убиваете... Вампир приподнял брови. -- Возможно, вы правы. -- Он забрал пустую чашку, и каждое движение его было изящно и экономно, как сонет. -- Насчет Гриппена не беспокойтесь. В данный момент он и Хлоя возвращаются в Лондон... -- Дон Симон... Он оглянулся -- демон и убийца, спасший жизнь Эшеру. -- Спасибо... -- Вы у меня на службе, -- сказал вампир -- бесстрастный ответ аристократа, для которого долг столь же свят, как и права. -- И мы еще не ликвидировали убийцу... Я, кстати, до сих пор не убежден полностью, -- продолжил он, аккуратно убирая в сумку чашку, флягу и ложку, -- что убийца не сам Гриппен. Здесь я полагаюсь на вашу версию, что вампиризм -- чисто медицинская патология. За триста пятьдесят лет изменения могли накопиться в таком количестве... -- Тогда они должны были накопиться и у вас. -- Необязательно. -- Он обернулся, указав плавным жестом на свои бледно-пепельные волосы. -- Хотя в юности я был белокурым, но волосы у меня были гораздо темнее, чем сейчас, а глаза и вовсе темными. Такая бледность глаз и волос для нас не совсем обычна. Может быть, это как раз то, что называется мутацией вируса, если, конечно, вирусы имеют к этому отношение. Старейший вампир, которого я знал, мой мастер Райс, тоже был бледным в отличие от своих птенцов... Так вот, с возрастом изменения могли накопиться, а коль скоро Кальвар покинул Париж по тем же самым причинам, которые восстановили против него Гриппена в Лондоне... -- Нет. -- Эшер откинулся на подушку, настолько обессилевший от своих попыток выпрямить спину, что сейчас ему хотелось только спать. -- Вы не читали газеты? У меня в кармане... -- Он засомневался. -- А, нет, я ее оставил в катакомбах. Перепечатка из лондонской "Тайме". Гриппену потребовались бы сутки, чтобы сюда добраться, а за день до того, как на меня напали, в Лондоне вампиром было в одну ночь убито девять человек. Полиция сбита с толку тем, что тела жертв обескровлены, но... -- Девять?! Впервые Эшер видел дона Симона ошеломленным. Или, может быть, он просто научился тоньше различать проявления чувств Исидро? -- Я не думаю, что это дело рук какого-нибудь известного нам лондонского вампира. Гриппен, конечно, зверь, но он бы не уцелел в течение трехсот пятидесяти лет, совершай он такие безумства. Теперь я знаю, что Гриппен и Хлоя здесь ни при чем, да и на Фарренов это не слишком похоже. Такое впечатление, что некий вампир, долго сдерживавший свои желания, дал себе наконец волю. -- На эту роль Гриппен как раз вполне подходит, -- пробормотал дон Симон. -- Но девять жертв... -- Во всяком случае, это означает, -- сказал Эшер, -- что мы имеем дело с неизвестным нам вампиром. Исидро кивнул. -- Да, -- сказал он. -- И такое впечатление, что с сумасшедшим. Эшер вздохнул. -- Моя няня говаривала: "День ото дня дела идут все лучше и лучше". Мне было бы спокойнее думать, что она права. -- Он уронил голову на подушку, набитую соломой, и вновь провалился в сон. Глава 15 ВОСЕМЬ ЧЕЛОВЕК ПОГИБЛИ ПРИ ПОЖАРЕ ТОВАРНОГО СКЛАДА! ПОДОЗРЕВАЕТСЯ, ЧТО ДЕЛО НЕЧИСТО (Из "Манчестер герольд") Огонь опустошил товарный склад, принадлежащий Мойлу и компании, на Ливерпуль-стрит прошлой ночью, унеся жизни восьмерых бродяг, надеявшихся найти на складе убежище от холода. Тем не менее полиция сообщила, что обнаруженные в прилегающей к складу аллее пятна крови наводят на мысль о том, что дело здесь нечисто, хотя все тела были слишком жестоко обожжены, чтобы дать повод к конкретным подозрениям. Все восемь тел были найдены в глубине склада, близко к тому месту, откуда начался пожар. Нет никаких свидетельств, что бродяги пытались погасить пламя, и полиция уверена, что все они были мертвы еще до возникновения пожара. Огонь уже разгорелся, когда его увидел ночной сторож Лоуренс Бевингтон, уверяющий, что не заметил во время предыдущего обхода ни дыма, ни суматохи на складе. "Конечно, не заметил, -- подумала Лидия. -- Будь я на месте убийцы, я бы не стала стаскивать трупы и поджигать склад, не убедившись, что сторож уснул". Дрогнувшей рукой она отложила газету. Манчестер. Безликие массы фабричных рабочих, слуг, угольщиков... Она взглянула на исписанный до половины листок, лежащий поверх журнала "Сравнительный фольклор", и в который раз спросила себя, сколько ей еще ждать. Она обещала Джеймсу ничего не предпринимать до его возвращения и не подвергать себя опасности. Она понимала, что, начав действовать самостоятельно, она оказалась бы в положении ребенка, заблудившегося в болотах и не умеющего отличить надежной кочки от предательского зеленого бугорка, прикрывающего гибельную трясину. Понимала она и то, что вампиры затаились где-то совсем рядом. Со страхом Лидия вспомнила гортанный голос, зовущий ее во сне, и ужас сгущающейся темноты в холодном туманном дворе, где она пыталась выследить вампира. Чтение не приносило облегчения и лишь усиливало страх. Сколько ей еще ждать? В последнем письме Джеймс сообщал, что намерен нанести визит парижским вампирам под сомнительной защитой дона Симона Исидро. Тщетно она запрещала себе связывать это известие с последующим долгим молчанием. Сердце подсказывало ей, что им не было никакого смысла сохранить жизнь Джеймсу. Кроме того, у друзей Кальвара могли быть секреты, оберегаемые не только от людей, но и от других вампиров. "Подожду еще один день, -- решила она, пытаясь унять отчаяние. -- Через Оксфорд письма идут медленно... могла быть задержка..." Она вновь взглянула на список, который начала составлять прошлой ночью, и на лежащую рядом газету. Обезумевший вампир уничтожил за последние трое суток семнадцать человек. Непослушными пальцами она сняла и отложила очки, потом уронила лицо в ладони и заплакала. Проснувшись, Эшер почувствовал себя немного получше, хотя изнеможение и угнетенное состояние духа все еще давали себя знать. Сны его были отравлены сознанием какой-то страшной ошибки, хотя он еще не мог понять, в чем она заключалась. Ему снилось, что он ищет что-то в доме ван дер Плаца в Претории -- ищет торопливо, потому что вот-вот должно вернуться семейство, искренне привязанное к своему гостю -- симпатичному и чудаковатому баварскому профессору, увлеченному одной своей лингвистикой. Но он забыл, за чем он охотится. Он помнит только, что это жизненно необходимо, причем не только для Англии, ведущей войну с непокорными колониями, но и для его собственной безопасности, а также безопасности близкого ему человека. Он предполагает, что это должны быть какие-то заметки, скорее всего список его собственных статей, до которых ему необходимо добраться первым... Страх и торопливость нарастают, потому что, во-первых, ван дер Плацы хотя и буры, но связаны с германской разведкой в Претории и немедленно выдадут его, если узнают, кто он такой. А во-вторых, он точно знает, что в одном из шкафов, дверцы которых он открывает и закрывает в спешке, окажется Жан, его друг -- семнадцатилетний сын хозяина, со снесенной выстрелом половиной лица... -- Я убил его, -- выговорил он, открыв глаза. Холодные хрупкие пальцы коснулись его лица. На фоне низкого смутного потолка он различал это истощенное белое лицо, плывущее в облачке бледных волос, пылающие странным пламенем нечеловеческие глаза. Фразу он выговорил на английском, и тихий шепчущий голос по-английски ответил ему: -- Убил ты этого отрока во гневе или ради выгоды? Он знал, что брат Антоний может читать его сновидения, хотя до конца уверен в этом не был. -- Мне не оставалось ничего другого, -- так же тихо проговорил Эшер. -- Он мог понять, кто я такой. Хотя нет... -- Рот его горько скривился. -- Я убил его по политическим соображениям... чтобы сохранить собранную информацию, с которой мне надо было вернуться в Англию. Я боялся... -- Он помедлил, подбирая слово, потому что термин "подорваться" мог быть незнаком старому монаху. -- Я боялся, что меня изобличат как шпиона. "Каков эвфемизм", -- подумал он, сожалея о том, сколь многое теряется при переводе мыслей и чувств в слова. Да, он боялся быть изобличенным перед этими людьми как шпион, воспользовавшийся их доверием, как мог воспользоваться для бегства краденым велосипедом, чтобы оставить его потом ржаветь на обочине. -- У меня давно уже нет права отпустить тебе твои грехи. -- Хрупкие ледяные пальцы погладили руку Эшера; всматривающиеся в его лицо зеленые глаза были безумны и полны боли, но Эшер не боялся, что вампир не устоит перед соблазном крови. Затем шепот возник снова: -- Я, обличавший алчных священников, продажных священников, священников, берущих взятки и оправдывающих грехи своих господ, -- как я могу надеяться, что Бог прислушается к словам священника-убийцы, священника-вампира! Хотя Святой Августин говорит, что солдату позволяется убивать в бою, и грех этот может быть ему прощен. -- Я не был солдатом, -- тихо сказал Эшер. -- В бою один стреляет в другого, но и тот стреляет в ответ. Он просто пытается сохранить собственную жизнь. -- Сохранить собственную жизнь, -- усталым эхом отозвался вампир. Похожее на череп лицо его не изменилось, лишь дрогнули веки зеленых запавших глаз. -- Сколь многим пришлось умереть, чтобы сохранить мою жизнь -- мое бессмертие? Я не должен был делать этого выбора, но я его сделал. Я сделал его, когда вампир, отведав моей крови, поднес свое кровоточащее запястье к моим губам и приказал пить его кровь, приказал войти в его разум, в котором тьма горела, как пламя. Я выбрал вечную жизнь и выбираю ее с тех пор еженощно. Изнеможение давило Эшера, как свинцовое одеяло; временами ему казалось, что сон продолжается. -- А другие причины -- были? -- Нет. -- Холодные пальцы маленького монаха лежали на руке Эшера неподвижно. Свеча отбрасывала огромную чудовищную тень на низкий потолок; свет мерцал на острых, как иглы, клыках. -- Просто я любил жизнь. Я был грешен этим изначально, еще когда жил с миноритами, маленькими братьями Святого Франциска. Я щадил себя, я любил свое тело, которое должен был презирать, любил маленькие удобства жизни -- все, против чего предостерегал наш Учитель. Мне говорили, что, спасая тело, губишь душу. Так оно и вышло... Может быть, я просто не хотел предстать пред Богом, отягощенный этими грехами. Не помню... А теперь я отягощен убийствами, которые даже не могу сосчитать. В кипящее озеро крови, которое видел в Аду Данте Итальянец, меня следует погрузить целиком, до последнего волоска на темени. Вот участь, достойная того, кто пил горячую кровь из жил, чтобы продлить свое существование! Но мне даже этого не суждено! Горестно шепчущий голос последовал за Эшером во сны. На этот раз ему привиделся каменистый берег дымящегося бурлящего озера под черным небом. Запах крови останавливал дыхание, клокотание оглушало. Взглянув вниз, он увидел запекшиеся оставленные отливом лужицы, заставляющие вспомнить анатомичку, где практиковались студенты-медики. Все они были в этом озере: Гриппен, Гиацинта, Элиза, Антея Фаррен -- обнаженные, корчащиеся, кричащие от боли... По берегу адского озера в кремовом вечернем костюме шла Лидия с колбочкой в руке; волосы ее вились, отброшенные за спину; стекла очков запотевали от жара, когда она наклонялась, чтобы взять на пробу кровь из кипящего Флегетона. Эшер пытался позвать ее, но она уходила все дальше, разглядывая колбочку на просвет, и была поглощена лишь этим. Он хотел бежать за ней, но тут же обнаружил, что не может сдвинуться с места; его ноги, казалось, пустили корни в застывшей лаве. Оглянувшись, он понял, что начинается прилив, -- кипящая кровь уже наползала, подбиралась к нему, готовясь поглотить за все его грехи. Он открыл глаза и увидел Исидро, сидящего возле свечи и читающего лондонскую "Тайме". Стало быть, снаружи была ночь. -- Интересно, -- негромко проговорил вампир, когда Эшер передал ему разговор со старым священником. -- Получается, что он приходил в дневные часы, то есть, думаю, солнечный свет для него все-таки не препятствие. И серебряный замок на двери явно был открыт и закрыт. -- Он мог прийти и другой дорогой. Исидро свернул и отбросил газету. -- Он мог явиться через сточные трубы. Возможно, он все эти годы знал, что этот дом принадлежит мне, а может быть, просто следил за мной, когда мы возвращались из катакомб. И, увидев, как я пытаюсь спасти вам жизнь, несомненно сообразил, куда вас следует доставить. В любом случае резиденцию мне надо искать новую, поскольку об этой уже знают и Гришин, и Элиза... Вы уже можете держаться на ногах? Эшер заставил себя встать, хотя даже попытка умыться из принесенного доном Симоном резинового тазика вымотала его до такой степени, что он счастлив был вернуться на свое ложе: Чуть позже, отдохнув, он попросил конверт и бумагу. В течение следующего дня он написал два письма Лидии: одно -- в Оксфорд на ее настоящее имя, другое было адресовано мисс Присцилле Мерридью и вложено в конверт с запиской для студента-посредника. Эшер заверял Лидию, что находится в относительной безопасности, но сам он прекрасно понимал всю мрачную иронию этой фразы. Быть заключенным в подвале под опекой двух вампиров -- ситуация, прямо скажем, оптимизма не вызывающая. Исидро без возражений согласился отправить оба письма, и Эшеру оставалось только надеяться, что простенький его камуфляж сработает, а там уж он постарается найти для Лидии новое убежище. Он пробыл в подвале еще два дня: большей частью спал, читал приносимые доном Симоном газеты и книги и с чисто научным удовлетворением слушал, как вампир читает вслух