подина Фандорина, на шесте делать нечего. Пару раз он рассек воздух у самого затылка Сэмуси, а потом споткнулся, растянулся на земле. Нарочно заругался, будто здорово ногу ушиб. И теперь побежал уже медленнее, прихрамывая. Кричал: - Стой! Стой, трус! Все равно не уйдешь! Но Горбуну уже должно было стать ясно, что уйдет - причем не только от незадачливого мстителя, но и от агентов йокогамской полиции. Для того и место такое выбрано: на пустыре далеко видать, бежит сзади кто или нет. Прокричав последнее, беспомощное: - Ничего, в следующий раз я тебя прикончу! - Маса остановился. Пустырь хоть и длинный, но деться с него Горбуну некуда, потому что справа река, а слева канал. На дальнем же конце, где мост к Тобэмуре, в кустах сидит Сирота-сан. Он, конечно, человек ученый, но в таких делах опыта не имеет. Нужно ему помочь. Маса вытер рукавом пот, побежал к берегу исидагавы. Там стояла лодка. Несколько взмахов шеста - и ты уже на той стороне. Если припустить со всех ног, то поспеешь как раз вовремя, это короче, чем через пустырь. Ну а припозднишься - на то там Сирота-сан. Покажет, куда повернул Сэмуси. Нос лодки взрезал маслянистую, черную воду. Маса отталкивался шестом от упругого дна и приговаривал: "Ии-дзя-най-ка! Ии-дзя-най-ка!" Фандоринскому камердинеру было очень весело. Золотая голова у господина. Ему бы в якудзу - большую карьеру мог бы сделать. Ах, до чего ж потешно барахтались в смоле полицейские! x x x Дождь закончился, на небе проступила россыпь звезд, с каждой минутой делаясь все ярче и ярче. Эраст Петрович шел домой медленно, потому что смотрел не под ноги, а вверх, любовался астральной иллюминацией. Особенно красиво лучилась одна звезда, разместившаяся у самого края небосклона. Ее свет был голубоватым и печальным. Знания титулярного советника по части светил и созвездий были скудны: он умел распознавать лишь двух медведиц, Большую и Малую, поэтому название голубой искорки оставалось для него загадкой. Фандорин решил: пускай это будет Сириус. Настроение у вице-консула было ровным и безмятежным. Что сделано, то сделано, теперь ничего не изменишь. Начальник следствия бесцеремонно и с умыслом нанес оскорбление Закону: помешал работе полиции и помог скрыться человеку, подозреваемому в тяжком государственном преступлении. Если Сэмуси уйдет от Масы и Сироты, останется лишь одно - признаться, а вслед за тем позорная отставка и, вероятно, суд. Войдя в свою пустую квартиру, Эраст Петрович снял сюртук, брюки, в одной рубашке сел в гостиной. Свет зажигать не стал. Некоторое время спустя вдруг щелкнул пальцами, словно ему в голову пришла какая-то удачная идея, но результат озарения был странен: Фандорин всего лишь надел на волосы сеточку и стянул наусником верхнюю губу, предварительно подкрутив усики щипцами. Бог весть, зачем он все это проделал - ложиться в постель молодой человек явно не собирался, даже в спальню не входил. С полчаса титулярный советник просидел в кресле безо всякого смысла, вертя в руках незажженную сигару. Потом позвонили в дверь. Эраст Петрович кивнул, будто именно этого и ждал. Вместо того чтобы натянуть брюки, сделал нечто противоположное - снял рубашку. Колокольчик затрезвонил снова, уже громче. Вице-консул не спеша вдел руки в рукава шелкового халата, завязал пояс с кистями. Встал перед зеркалом, изобразил зевок. Лишь после этого, наконец, зажег керосиновую лампу и направился в прихожую. - Асагава, вы? - спросил он заспанным голосом, увидев за порогом инспектора. - Что стряслось? Я отпустил слугу, поэтому сам... Да что вы з-застыли? Но японец не вошел. Он отрывисто поклонился и срывающимся голосом произнес: - Мне нет прощения... Мои люди упустили Сэмуси. Я... Мне нечего сказать в свое оправдание. Свет лампы падал на несчастное лицо Асагавы. Потерянное лицо, подумал Эраст Петрович, и ему сделалось жалко инспектора, для которого потерять лицо перед иностранцем наверняка было вдвойне мучительно. Однако обстоятельства требовали жесткости - иначе пришлось бы вступать в объяснения и неминуемо лгать. Вице-коснул мысленно досчитал до двадцати, потом, не говоря ни слова, захлопнул перед носом у японца дверь. Теперь можно было идти в спальню. От Масы и Сироты раньше утра вестей не будет. Неплохо бы хоть немного поспать - завтра, вероятно, будет напряженный день. Но возбуждение улеглось еще не вполне. Чувствуя, что сразу уснуть не удастся, Фандорин взял в гостиной второй том "Фрегата Паллада" - самого лучшего чтения на сон грядущий. Газовый рожок в спальне зашипел, но не зажегся. Эраст Петрович не удивился - газовое освещение в Йокогаме появилось недавно и работало не идеальным образом. На такой случай у кровати имелся подсвечник. Молодой человек в кромешной тьме дошел до столика, нащупал спички. Комната озарилась мягким, подрагивающим светом. Фандорин скинул на пол халат, обернулся и вскрикнул. В постели, опершись о подушку локтем, лежала О-Юми и смотрела на него неподвижным мерцающим взглядом. На спинке кровати, в ногах, висели платье, лиф, шелковые чулки. Из-под сползшего одеяла ослепительно белело круглое плечо. Видение приподнялось, отчего одеяло соскользнуло к поясу, гибкая рука дотянулась до канделябра, поднесла его к губам - и снова стало темно. Эраст Петрович чуть не застонал - исчезновение прекрасной химеры отозвалось в нем пронзительной болью. Он осторожно вытянул руку, боясь, что не найдет во тьме ничего кроме пустоты. Но пальцы коснулись горячего, гладкого, живого. Хриплый голос сказал: - Я уж думала, ты никогда сюда не войдешь... Зашелестела простыня, нежные, но удивительно сильные руки обняли Фандорина за шею, притянули к себе. У Эраста Петровича бешено застучало в висках от аромата кожи и волос. - Откуда вы... - прошептал он, задыхаясь, и не закончил - горячие губы закрыли ему рот. Больше в спальне не было произнесено ни слова. В мире, куда утянули титулярного советника мягкие руки и благоуханные губы, никаких слов не существовало и существовать не могло, они только помешали бы, разрушив колдовство. После недавнего калькуттского приключения, повлекшего за собой опоздание к пароходу, Эраст Петрович считал себя опытным, видавшим виды мужчиной, однако в объятьях О-Юми он чувствовал себя не мужчиной, а каким-то невиданным музыкальным инструментом - то чарующей флейтой, то божественной скрипкой, то сладостной свирелью, и волшебная исполнительница виртуозно играла сразу на них на всех, поверяя земной алгеброй небесную гармонию. В кратких антрактах опьяневший вице-консул пытался что-то лепетать, но ответом были лишь поцелуи, легкие касания, тихий смех. Когда в окно стали проникать серые полоски рассвета, Фандорин невероятным усилием воли полувынырнул из дурмана. Сил хватило на один-единственный вопрос - самый важный, все прочее не имело значения. Он взял ее ладонями за виски - так, чтобы огромные, наполненные таинственным светом глаза были совсем близко. - Ты останешься со мной? Она покачала головой. - Но... но ты придешь еще? О-Юми тоже взяла его за виски, сделала легкие круговые движения пальцами, чуть надавила, и Фандорин моментально уснул, сам этого не ощутив. Просто упал в глубокий сон и не почувствовал, как ее руки, нежно придерживая, кладут его голову на подушку. В этот миг Эрасту Петровичу уже снился сон. Будто он мчится на голубой, сияющей ледяным блеском колеснице прямо по небу, поднимаясь все выше и выше. Его путь лежит к звезде, которая тянет навстречу алмазному экипажу свои прозрачные лучи. Мимо проносятся мелкие золотые звезды, обдавая лицо свежим морозным ветром. Эрасту Петровичу очень хорошо, и он лишь помнит, что ни в коем случае нельзя оглядываться назад - упадешь и разобьешься. А он и не оглядывается. Мчится вперед и вверх, навстречу звезде. Звезда зовется Сириус. Светит, не зная Собственного имени, Звезда Сириус. Конский навоз Проснулся Фандорин оттого, что кто-то мягко, но настойчиво похлопывал его по щеке. - О-Юми, - прошептал Эраст Петрович, и в самом деле увидел перед собой лицо с раскосыми глазами, но то, увы, была не ночная кудесница, а письмоводитель Сирота. - Прошу извинить, - сказал письмоводитель, - но вы никак не хотели просыпаться, я уже начал тревожиться... Титулярный советник сел на кровати, осмотрелся. Спальню освещали косые лучи раннего солнца. Ни самой О-Юми, ни каких-либо признаков ее недавнего присутствия. - Господин вице-консул, я готов сделать рапорт, - начал Сирота, держа наготове какую-то бумажку. - Да-да, конечно, - пробормотал Фандорин, заглядывая под одеяло. Простыня скомкана, но это еще ничего не значит. Может быть, остался длинный волос, крупицы пудры, алый след помады? Ничего. Приснилось?! - Согласно вашим указаниям, я спрятался в кустах, около развилки двух дорог. В два часа сорок три минуты со стороны пустыря показалась фигура бегущего человека... - Понюхайте-ка! - перебил его Фандорин, уткнувшийся носом в наволочку. - Что это за аромат? Письмоводитель взял подушку, добросовестно втянул воздух. - Это аромат аямэ. Как это по-русски? Ирис. Лицо титулярного советника озарилось счастливой улыбкой. Не приснилось! Она была здесь! Это запах ее духов! - Ирис - главный аромат нынешнего сезона, - объяснил Сирота. - Им душатся женщины, им пропитывают белье в прачечных, В апреле ароматом сезона была глициния, в июне будет азалия. Улыбка сползла с лица Эраста Петровича. - Можно продолжать? - спросил японец, возвращая подушку. И продолжил свой рапорт. Минуту спустя Фандорин уже не думал ни об аромате ириса, ни о ночном видении. x x x Заливные поля нестерпимо сияли на солнце, словно вся долина превратилась в огромное треснувшее зеркало. Темными трещинками на сверкающей поверхности были межи, что делили участки на маленькие прямоугольники, и в каждом, согнувшись в три погибели, копошилась фигурка в широкой соломенной шляпе. Крестьяне пропалывали рисовые поля. Посередине полей возвышался маленький лесистый холм, увенчанный красной крышей с загнутыми кверху краями. Эраст Петрович уже знал, что это заброшенный синтоистский храм. - Крестьяне туда больше не ходят, - сказал Сирота. - Там нечисто. В прошлом году у входа нашли мертвого бродягу. Сэмуси правильно сделал, что спрятался в таком месте. Это очень хорошее убежище для плохого человека. И все подходы как на ладони. - И что будет с храмом дальше? - Или сожгут и построят новый, или сделают церемонию очищения. Староста деревни и каннуси, священник, еще не решили. К храму через поля вела узкая насыпь, шириной шагов в пять, не больше. Эраст Петрович внимательно осмотрел путь до холма, потом заросшие мхом ступени, поднимавшиеся к красным деревянным воротам странной формы: как большое П; ни створок, ни забора не было. Ворота, которые ничего не отгораживают. - Это тории, - пояснил письмоводитель. - Ворота в Другой Мир. Ну если в Другой Мир, тогда понятно. Бинокль у титулярного советника был превосходный, 12-кратный, память об осаде Плевны. - Не вижу Масу, - сказал Фандорин. - Где он? - Вы не туда смотрите. Ваш слуга вон там, на общинном участке. Левее, левее. Вице-консул и его помощник лежали в густой траве, на краю рисового поля. Эраст Петрович поймал в сдвоенный кружок Масу. Тот ничем не отличался от крестьян: совсем голый, в одной набедренной повязке, сзади свисает веер. Разве что бока покруглее, чем у остальных работников. Вот круглобокий крестьянин выпрямился, обмахнулся веером, оглянулся на деревню. Точно он: толстые щеки, прищуренные глазки. Кажется, совсем рядом - хоть по носу щелкай. - Он здесь с утра. Нанялся батраком за десять сэнов. Мы договорились: если заметит что-то особенное, повесит веер за спину. Видите, веер за спиной? Он что-то заметил! Фандорин снова навел бинокль на холм. Стал медленно, квадрат за квадратом, осматривать убежище Горбуна. - Из Йокогамы он направился прямо сюда? По д-дороге никуда не заворачивал? - Прямо сюда. Что это там белое, среди ветвей? Эраст Петрович подкрутил колесико и тихонько присвистнул. На дереве сидел человек. Горбун? Что он там делает? Но Сэмуси ночью был не в белом кимоно, а в темно-коричневом. Сидящий на дереве повернул голову. Лица было не разглядеть, но блеснула выбритая макушка. Нет, это не Сэмуси! У того волосы, стриженные бобриком. Фандорин повел биноклем дальше. Вдруг меж зарослей что-то блеснуло. Потом еще и еще. Чуть-чуть поправить фокусировку. Ого! На открытом пятачке стоял человек в кимоно с подоткнутыми полами. Он был абсолютно неподвижен, в руке держал меч. Рядом - врытый в землю бамбуковый шест. Внезапно человек шевельнулся. Ноги и туловище не шелохнулись, но меч рассыпал солнечные искры, и с шеста полетели отсеченные кругляши: один, другой, третий, четвертый. Ну и сноровка! Потом чудо-фехтовальщик развернулся в другую сторону - кажется, там был еще один шест. Но Эраст Петрович смотрел уже не на клинок, а на левый рукав кимоно. Тот был не то скрючен, не то подогнут. - Почему вы ударили кулаком по земле? Что вы увидели? - азартно прошептал в самое ухо Сирота. Фандорин передал ему бинокль, направил в нужную сторону. - Катаудэ! - вскрикнул письмоводитель. - Сухорукий! Значит, и остальные там! Вице-консул не слушал - он быстро строчил карандашом в блокноте. Вырвал страничку, стал писать на второй. - Значит так, Сирота. Со всех ног в Сеттльмент. Отдадите вот это сержанту Локстону. П-подробности сообщите сами. Вторая записка - инспектору Асагаве. - Тоже со всех ног, да? - Нет, наоборот. От Локстона в японский полицейский участок пойдете медленным шагом, можете даже п-попить чаю по дороге. Сирота изумленно уставился на титулярного советника. Потом, кажется, понял - кивнул. Сержант прибыл со всем своим войском из шести вооруженных карабинами констеблей. Эраст Петрович ожидал подкрепление на подходе к деревне. Похвалил за быстроту, коротко разъяснил дислокацию. - Как, разве мы не пойдем на штурм? - расстроился Локстон. - Мои ребята так и рвутся в бой. - Никакого б-боя. Мы в двух милях от Сеттльмента, за пределами консульской юрисдикции. - Да плевал я на юрисдикцию, Расти! Не забудьте: эти трое уродов убили белого человека! Пускай не сами, но это все равно одна и та же шайка. - Уолтер, мы должны уважать законы страны, в которой находимся. Сержант надулся. - Тогда какого черта вы написали: "Как можно быстрей и возьмите дальнобойное оружие"? - Ваши люди нужны для оцепления. Расположите их по периметру поля, скрытным образом. Пусть ваши констебли лягут на землю и прикроются соломой. Расстояние от одного до другого двести-триста шагов. Если п-преступники станут уходить по воде, открывать неприцельный огонь, загонять обратно на холм. - А кто же будет брать разбойников? - Японская полиция. Локстон прищурил глаз: - Почему же вы просто не вызвали япошек? На кой вам муниципалы? Титулярный советник не ответил, и сержант понимающе кивнул: - Для верности, да? Не доверяете желтопузым? Боитесь, что упустят. А то и выпустят, да? Вопрос снова остался без ответа. - Я буду ждать Асагаву в деревне. За остальные три стороны квадрата отвечаете вы, - сказал Фандорин. На сей раз ждать пришлось долго - очевидно, перед посещением японского полицейского участка Сирота не только попил чаю, но еще и пообедал. Когда солнце достигло зенита, с полей к домам потянулись работники - отдохнуть перед послеполуденным трудом. С ними вернулся и Маса. Жестами показал: все трое там, и с ними Горбун. Бдительно смотрят во все стороны, врасплох их не возьмешь. Эраст Петрович оставил камердинера приглядывать за единственной дорожкой, что вела к храму. Сам же отправился за деревню, встречать японскую полицию. Еще три часа спустя вдали на дороге появилось темное пятно. Фандорин приложил к глазам бинокль и ахнул. Со стороны Йокогамы походным маршем приближалась целая войсковая колонна. В облаке пыли посверкивали штыки, сбоку покачивались в седлах офицеры. Титулярный советник бросился навстречу войску бегом, еще издали маша руками, чтобы остановились. Не дай Бог, с холма заметят эту ощетиненную многоножку! Впереди ехал верхом сам вице-интендант полиции господин Кинсукэ Суга. Завидев фандоринскую жестикуляцию, поднял руку, и колонна остановилась. Японские солдаты Эрасту Петровичу не понравились: малорослые, тщедушные, безусые, мундиры висят мешком, выправки никакой. Он вспомнил, как Всеволод Витальевич рассказывал, что воинская повинность в стране введена совсем недавно и крестьяне служить в армии не хотят. А как иначе? Триста лет простолюдинам запрещалось брать в руки оружие, за это самураи рубили голову с плеч. Вот и получилась нация, состоящая из огромного стада овец-крестьян и своры овчарок-самураев. - Ваше превосходительство, вы бы еще артиллерию п-пригнали! - сердито подлетел к большому начальнику Фандорин. Тот довольно усмехнулся, подкрутил ус: - Понадобится - пригоним. Браво, мистер Фандорин! Как только вам удалось выследить этих волков? Вы настоящий герой! - Я просил инспектора о десятке т-толковых агентов. Зачем же вы привели целый полк солдат? - Это батальон. - Суга перекинул ногу через седло, спрыгнул. Ординарец немедленно принял поводья. - Как только я получил телеграмму от Асагавы, сразу же телеграфировал в казармы 12-го пехотного батальона, он расквартирован в миле отсюда. Отличное изобретение - телеграф. А сам поспешил на железную дорогу. Тоже очень хорошее изобретение! Вице-интендант излучал энергию и азарт. Он отдал какую-то команду по-японски, и вдоль строя пронеслось: "Тютайте, тютайте, тютайте! <Ротные, ротные, ротные! (яп.)>". Придерживая у бока сабли, к голове колонны побежали три офицера. - Армейские понадобятся нам для внешнего оцепления, - объяснил Суга. - Ни один из злодеев не должен ускользнуть. Вы, Фандорин, зря беспокоились, я не собирался подводить солдат ближе. Сейчас ротные командиры выстроят людей цепью и расположат по большому квадрату. С холма этого видно не будет. Недотепистые на вид солдаты двигались на удивление дружно и проворно. "Конечно, не орлы, но в муштровке недурны", скорректировал первое впечатление Фандорин. Батальон в какую-нибудь минуту перестроился в три длиннющие шеренги. Одна из них осталась на месте, две другие, сделав полуоборот в затылок, засеменили вправо и влево. Только теперь стало видно, что в хвосте пехотной колонны кучкой стоят полицейские - десятка полтора, в том числе и Асагава, однако йокогамский инспектор среди них держался скромно, совсем не по-начальственному. По большей части это были немолодые, сурового вида служаки, из той породы, которую у нас называют "тертыми калачами". Здесь же оказался и Сирота - судя по зеленоватому цвету лица он едва держался на ногах. Еще бы: ночь без сна, нервы, да еще бесконечная беготня отсюда в Йокогаму и обратно. - Лучшие мастера нашей полиции, - гордо показал Суга. - Скоро вы увидите их в деле. Он обернулся к одному из помощников, заговорил по-японски. Письмоводитель встрепенулся, вспомнив о служебных обязанностях, и подошел к титулярному советнику. Стал вполголоса переводить: - Адьютант докладывает, что со старостой деревни уже поговорили. Крестьяне будут работать, как обычно, ничем не выдавая нашего присутствия. Сейчас будет проведено совещание. Есть очень удобное место. x x x "Очень удобное место" оказалось общинной конюшней, насквозь пропахшей навозом и лошадиным потом. Зато через щелястую стену открывался отличный вид на поле и холм. Вице-интендант сел на складной табурет, прочие полицейские встали полукругом, и оперативный штаб приступил к разработке операции. Говорил в основном Суга. Уверенный, быстрый, улыбчивый, он явно был в своей стихии. - ... Его превосходительство возражает господину комиссару, что ждать ночи незачем, - бубнил Фандорину на ухо верный переводчик. - Погода ожидается ясная, луна почти полная, и поля будут, как зеркало - каждую тень видно издалека. Днем лучше. Можно подобраться к холму под видом крестьян, занимающихся прополкой. Полицейские чины одобрительно загудели, соглашаясь. Суга снова заговорил: - Его превосходительство говорит, что ударных групп будет две, в каждой всего по два человека. Больше нельзя - подозрительно. Остальные участники операции должны держаться от холма на расстоянии и ждать сигнала. После сигнала бежать прямо по воде, уже не соблюдая маскировки. Тут главное - скорость. Теперь зашумели все разом, причем очень горячо, а инспектор Асагава, до сей минуты не раскрывавший рта, вышел вперед и принялся кланяться, будто заводной, и все повторял: "Какка, таномимас нодэ! Какка, таномимас нодэ!" - Все хотят попасть в ударную группу, - сообщил Сирота. - Господин Асагава просит позволения искупить свою вину, говорит, что иначе ему будет очень трудно жить на свете. Вице-интендант поднял руку, и сразу наступила тишина. - Я хочу спросить мнение господина русского вице-консула, - обратился Суга по-английски к Фандорину. - Что вы думаете о моем плане? Это ведь наша с вами общая операция. Операция двух "вице". Он улыбнулся. Все теперь смотрели на Фандорина. - Честно говоря, я удивлен, - медленно произнес титулярный советник. - Ударные г-группы, оцепление из пехотинцев - все это замечательно. Но где же меры для того, чтобы взять заговорщиков живьем? Ведь нам важны не столько они сами, сколько их связи. Сирота перевел сказанное - очевидно, не все полицейские знали английский. Японцы как-то странно переглянулись, один седоусый даже крякнул, будто гайдзин сморозил глупость. - Мы, конечно, попытаемся взять преступников, - вздохнул вице-интендант, - но вряд ли получится. Людей этого сорта почти никогда не удается захватить живьем. Реплика Фандорину не понравилась, в нем с новой силой шевельнулись подозрения. - Тогда вот что, - заявил он. - Я должен быть в одной из ударных групп. В этом случае даю гарантию, что по крайней мере одного з-заговорщика вы получите не мертвым, а живым. - Могу я спросить, каким образом вы это сделаете? Чиновник уклончиво ответил: - Когда я был в плену у турок, меня там научили одной штуке, но лучше заранее не рассказывать, сами увидите. Его слова произвели на японцев странное действие. Полицейские зашушукались, а Суга недоверчиво переспросил: - Вы были в плену? - Ну да. Во время недавней балканской кампании. Давешний седоусый посмотрел на Эраста Петровича с явным презрением. Взгляды остальных тоже никак нельзя было назвать лестными. Вице-интендант подошел, великодушно похлопал Фандорина по плечу: - Ничего, на войне всякое бывает. Во время экспедиции на Формозу гвардейский поручик Татибана, храбрейший офицер, тоже попал в плен. Он был тяжело ранен, без сознания, китайцы взяли его прямо в госпитальной повозке. Конечно, потом, придя в себя, он удавился на бинте. Но не всегда под рукой есть бинт. Потом он повторил то же самое остальным (Эраст Петрович разобрал имя "Татибана"), а Сирота тихонько объяснил: - В Японии считается, что самурай не может попадать в плен. Дикость, конечно. Предрассудок, - поспешно добавил письмоводитель. Титулярный советник разозлился. Повысив голос, упрямо повторил: - Я должен быть в ударной группе. Настаиваю на этом. П-позволю себе напомнить, что без меня и моих помощников никакой операции вообще бы не было. Между японцами возникла дискуссия, предметом которой явно был Фандорин, но переводчик изложил суть спора коротко и немного сконфуженно: - Это... Ну в общем... Господа полицейские обсуждают ваш цвет кожи, рост, величину носа... - Могу я попросить вас раздеться до пояса, - вдруг обратился к титулярному советнику Суга. И, подав пример, первым снял китель с рубашкой. Тело у вице-интенданта было плотно сбитое, крепкое, а живот хоть и большой, но совсем не дряблый. Внимание Эраста Петровича, впрочем, привлекли не столько особенности генеральской анатомии, сколько старинный золотой крестик, свисавший на выпуклую безволосую грудь. Поймав взгляд Фандорина, Суга пояснил: - Триста лет назад наш род был христианским. Потом, когда европейских миссионеров изгнали из страны, а их веру запретили, мои предки отреклись от чужеземной религии, но крестик сохранили как реликвию. Его носила моя прапрапрабабка, донна Мария Суга, которая предпочла отречению смерть. В память о ней я тоже принял христианство - теперь это никому не возбраняется. Разделись? А теперь посмотрите на меня и на себя. Он встал рядом, плечом к плечу, и стало ясно, зачем понадобилось раздевание. Мало того, что вице-консул возвышался над соседом на целую голову, так еще и его кожа сияла явно неяпонской белизной. - Крестьяне почти голые, - сказал Суга. - Вы будете торчать над полем и сверкать, как заснеженная гора Фудзи. - Все равно, - твердо заявил титулярный советник. - Я должен быть в ударной г-группе. Больше его убеждать не стали. Полицейские сгрудились вокруг своего начальника, переговариваясь вполголоса. Потом седоусый громко выкрикнул: "Кусо! Умано кусо!" Расхохотавшись, вице-интендант хлопнул его по плечу. - Что он с-сказал? Сирота пожал плечами: - Комиссар Иваока сказал: "Навоз. Конский навоз". - Это он про меня? - вспыхнул Эраст Петрович. - Скажите ему, что в таком с-случае он... - Нет-нет, как вы могли подумать! - перебил письмоводитель, прислушиваясь к разговору. - Тут другое... Инспектор Асагава спрашивает, как быть с вашим ростом. Крестьяне не бывают такими дырдами. Я правильно сказал это слово? - Правильно, правильно. Фандорин с подозрением следил за действиями комиссара Иваоки. Тот отделился от группы, снял белую перчатку и зачерпнул пригоршню навоза. - Господин Сасаки из отдела особо важных преступлений говорит, что вы настоящий кирин, но это ничего, потому что крестьяне все равно никогда не распрямляются. - Кто-кто я? - Кирин - это такой мифический зверь. Как жирафа. - А-а... Седоусый подошел, слегка поклонился и шлепнул кусок навоза прямо на белую грудь российского дипломата. Тот так и обомлел. - Ну вот, - перевел Сирота. - Теперь вы уже непохожи на заснеженную вершину Фудзи. Комиссар Иваока разамазывал по животу Эраста Петровича желто-коричневую дурно пахнущую массу. Фандорин морщился, но терпел. Благородный муж Так чист, что не запачкать Даже навозом. Тигр на свободе Оказывается, к зловонию привыкнуть можно. Запах навоза перестал терзать обоняние титулярного советника довольно скоро. Гораздо хуже были мухи. Привлеченные аппетитным ароматом, они слетелись на бедного Фандорина со всего японского архипелага или, по меньшей мере, со всей префектуры Канагава. Сначала он пробовал их отгонять, потом перестал, потому что машущий руками крестьянин мог привлечь к себе внимание. Стиснув зубы, молча сносил тошнотворное щекотание множества зеленых тварей, деловито ползавших по спине, груди, лицу. Скрюченный дипломат медленно двигался по колено в воде, выдергивая какую-то растительность. Никто не удосужился объяснить ему, как выглядят сорняки, поэтому, скорее всего, он расправлялся с ростками риса, однако обливающегося потом чиновника это тревожило меньше всего. Он ненавидел и рис, и заливное земледелие, и собственное упрямство, обеспечившее ему участие в ударной группе. Вторым членом группы был инициатор навозного помазания седоусый Иваока. Правда, пышных, браво подкрученных усов у комиссара уже не было - сбрил перед началом операции, чтобы больше походить на крестьянина. Эрасту Петровичу свои отстоять удалось, но их размочили и спустили по углам рта двумя сосульками. Это было единственное, что сейчас утешало титулярного советника, - во всех прочих отношениях Иваока устроился куда лучше. Во-первых, им совершенно не интересовались мухи, которым вполне хватало пахучего Эраста Петровича. Во-вторых, по чавкающей грязи комиссар передвигался без видимых усилий, да и прополка ему, похоже, была не в тягость - он то и дело останавливался и отдыхал, поджидая отставшего напарника. А самую большую зависть у Фандорина вызывал большой белый веер, которым запасся предусмотрительный японец. Дорого бы сейчас заплатил титулярный советник, чтобы хоть изредка обдать лицо движением воздуха, сдуть с него проклятых насекомых. В соломенной шляпе, опущенной чуть не до подбородка, были проделаны две дырки, чтобы наблюдать за храмом, не поднимая головы. Двести шагов, отделявших холм от края поля, оба "крестьянина" преодолели часа за полтора. Теперь топтались в нескольких саженях от суши, но ближе ни-ни, чтобы не переполошился дозорный. И так, поди, глаз с них не спускает. Повернулись и так, и сяк - пусть убедится, что люди они мирные, безобидные, оружие им прятать негде. Группа поддержки, из шести переодетых (а вернее, раздетых) полицейских, держалась на отдалении. Еще одна работала с другой стороны, отсюда не видно. Вице-интендант все не появлялся, и Фандорин забеспокоился - сумеет ли разогнуться, когда наконец наступит время действовать? Осторожно помял рукой поясницу - та отозвалась ломотой. Вдруг Иваока, не поднимая головы, тихонько зацыкал. Началось! По дорожке к храму шли двое: впереди степенно шествовал синтоистский жрец-каннуси в черном одеянии и колпаке, за ним семенила храмовая прислужница-мико в белом кимоно и алых шароварах, по сторонам ее набеленного лица свисали длинные прямые волосы. Она споткнулась, уронила какую-то миску, грациозно опустилась на корточки. Потом побежала догонять жреца, по-девичьи нескладно вихляя бедрами. Фандорин поневоле улыбнулся - ай да Асагава, какие актерские способности! Перед лестницей каннуси остановился, окунул в миску веничек, стал махать им во все стороны, что-то напевая - это Суга приступил к обряду очищения. Усы у вице-интенданта, как и у Фандорина, свисали книзу, а кроме того, к подбородку его превосходительства еще и приклеили длинную седую бороденку. Комиссар шепнул: - Go! Дозорный наверняка смотрит только на нежданного гостя, ему сейчас не до крестьян. Стараясь не шлепать по воде, Эраст Петрович двинулся к холму. Четверть минуты спустя оба уже были в зарослях бамбука. По лодыжкам титулярного советника стекала жидкая грязь. Иваока поднимался по склону первым. Сделает несколько бесшумных шагов, прислушается, потом машет напарнику - давай, мол, можно. Так, глядя в широкую, мускулистую спину комиссара, Фандорин и добрался до вершины. Залегли под кустом, стали осматриваться. Точку Иваока рассчитал идеально - отсюда было видно и святилище, и каменную лестницу, по которой медленно поднимались две фигуры, черная и бело-красная. На каждой ступеньке Суга останавливался, махал своим веничком. Его гнусавый напев постепенно приближался. Наверху, под священными воротами, дожидался Сэмуси. Он был в одной набедренной повязке - надо полагать, чтоб продемонстрировать свое уродство - и униженно кланялся до земли. Изображает убогого калеку, нашедшего пристанище в заброшенном храме, догадался Фандорин. Хочет разжалобить священника. А что остальные? Вот они, голубчики. Сацумцы спрятались за святилищем - Суге и Асагаве с лестницы не разглядеть, а отсюда, из кустов было отлично видно. В какой-нибудь дюжине шагов от комиссара и титулярного советника стояли, вжавшись в стену, трое мужчин в легких кимоно. Один, с подвязанной левой рукой, осторожно выглядывал за угол, двое остальных не спускали глаз с сухорукого. У всех троих мечи, отметил Фандорин. Где-то раздобыли новые. А огнестрельного оружия не видно. Сухорукому на вид было хорошо за сорок - в приклеенной к темени косичке просвечивала седина. Двое других - совсем молодые парни. Вот "жрец" заметил бродягу. Перестал распевать заклинания, прокричал что-то сердитое, стал быстро подниматься. "Мико" поспевала за ним. Горбун плюхнулся на коленки, уткнулся лбом в землю. Отлично - легче будет взять. Комиссар, похоже, был того же мнения. Тронул Фандорина за плечо: пора! Сунув руку под набедренную повязку, Эраст Петрович потянул тонкую веревку, обмотанную вокруг пояса. Быстро намотал ее с кисти на локоть, большую петлю оставил висеть. Иваока понимающе кивнул, показал пальцами: сухорукий - твой, остальные двое мои. Это было разумно. Если уж брать живьем, то, конечно, главного. "А где твое-то оружие?" - тоже жестом спросил Фандорин. Комиссар сначала не понял. Потом, коротко улыбнувшись, протянул веер. Оказалось, что веер не бумажный и не картонный, а стальной, с остро наточенными краями. "Подожди, я первый", - велел Иваока. Беззвучно переместился вдоль кустов, обходя сацумцев сзади. Вот он появился у них за спиной: лицо сосредоточено, колени полусогнуты, ноги бесшумно переступают по земле. Самураи его не видели и не слышали - смотрели только в затылок своему старшему, а тот наблюдал за происходящим на лестнице. Суга лицедействовал вовсю: орал, размахивал руками, даже пару раз стукнул "бродягу" веничком по загривку. "Мико" стояла чуть сбоку от Горбуна, скромно потупив взор. Эраст Петрович приподнялся, начал раскачивать аркан. Еще секунда - и начнется. Иваока свалит одного, схватится со вторым. Услышав шум, Суга с Асагавой скрутят горбатого. Дело титулярного советника - метко набросить петлю да потуже затянуть. Фокус при известной сноровке нехитрый, а сноровка у Эраста Петровича имелась: за многомесячное сидение в турецком плену от скуки и безделья напрактиковался. Сработано будет чисто. Он так и не понял, что произошло: то ли Иваока был недостаточно осторожен, то ли сацумец обернулся по случайности, но так или иначе "чисто сработать" не получилось. Последний из самураев, самый молодой, оглянулся, когда комиссару оставалось до него шагов пять. Реакция у парня была просто фантастическая. Еще не завершив поворота головы, он взвизгнул и рванул клинок из ножен. Двое остальных, будто выкинутые распрямившейся пружиной, отлетели от стены и тоже обнажили оружие. Над головой Иваоки сверкнул меч, ударился о подставленный веер, с лязгом и искрами отскочил. Комиссар чуть повернул кисть, раскрыл свое странное орудие шире и чиркнул им по воздуху - словно играючи, однако стальной край задел сацумца по горлу. Брызнула кровь, и с первым противником было покончено. Он рухнул наземь, схватившись руками за шею, и вскоре затих. Второй смерчем налетел на Иваоку, но старый волк легко увернулся от удара. С обманчивой небрежностью шлепнул врага веером по запястью, и меч выпал из рассеченной руки. Самурай нагнулся и подхватил катану левой рукой, но комиссар нанес новый удар, и сацумец повалился с расколотым черепом. Все это заняло какие-нибудь три секунды, Фандорин так и не успел метнуть аркан. Стоял, описывая над головой свистящие круги, но сухорукий двигался с такой быстротой, что выбрать момент для броска никак не удавалось. Стальной клинок сшибся со стальным веером, и грозные противники отскочили в разные стороны, закружили друг против друга, готовые к новому прыжку. Воспользовавшись тем, что сухорукий замедлил движение, Эраст Петрович бросил петлю. Та рассекла воздух - но сацумец с места прыгнул вперед. Отбил веер, развернулся вокруг себя, присел и рубанул Иваоку по ногам. Произошло ужасное: ступни комиссара еще стояли, а отсеченные лодыжки соскочили и уткнулись в землю. Старый служака покачнулся, но еще до того, как он упал, клинок рассек его пополам - от правого плеча до левого бедра. Тело осело бесформенной грудой. Торжествуя победу, сухорукий застыл на месте всего на секунду, не долее, но Фандорину этого хватило, чтобы сделать новый бросок, на сей раз безошибочно точный. Широкая петля обвила плечи самурая. Дав ей опуститься до локтей, Эраст Петрович затянул аркан, рванул его на себя так, что сацумец завертелся вокруг собственной оси. Понадобилось всего несколько мгновений, чтобы скрутить пленника и уложить на землю. Свирепо ощерившись, тот корчился, даже пытался дотянуться до веревки зубами, но поделать ничего не мог. Суга и Асагава приволокли Горбуна, у которого кисти рук были прикручены к щиколоткам, так что ни идти, ни стоять он не мог - отпущенный, повалился на бок. Изо рта у него торчал деревянный кляп с тесемками, завязанными на затылке. Вице-интендант подошел к искромсанному комиссару, тяжело вздохнул, но этим проявление скорби и ограничилось. К Фандорину генерал обернулся уже с улыбкой. - А про сигнал-то забыл, - весело сказал он, показывая свисток. - Ничего, мы и без подмоги справились. Двух главных негодяев взяли живьем. Это неслыханная удача. Он остановился перед сухоруким. Тот уже не метался по земле - лежал неподвижный, бледный, с зажмуренными глазами. Суга сказал что-то резкое, презрительно пнул лежащего ногой, потом взял за шиворот и рывком поставил на ноги. Самурай открыл глаза. Никогда еще Фандорин не видел в человеческом взгляде такого звериного бешенства. - Отличный способ, - сказал Суга, ощупывая петлю аркана. - Нужно будет взять на вооружение. Теперь я понимаю, как турки сумели взять вас в плен. Титулярный советник промолчал - не хотелось разочаровывать японца. На самом деле он попал в плен с отрядом сербских волонтеров, отрезанных от своих и израсходовавших все патроны. По самурайским понятиям, им, видимо, полагалось удавиться на собственных портупеях... - Зачем это? - спросил Эраст Петрович, показывая на кляп во рту Горбуна. - Для того, чтобы он не вздумал... Договорить Суге не удалось. Хрипло зарычав, сухорукий коленом отшвырнул генерала в сторону, ринулся вперед и с разбега приложился лбом об угол храма. Раздался тошнотворный хруст, и связанный рухнул лицом вниз. Под ним быстро расплывалась красная лужа. Суга присел над сухоруким, пощупал пульс на шее, безнадежно махнул рукой. - Хами нужен для того, чтобы пленник не откусил себе язык, - окончил за начальника Асагава. - Таких врагов мало взять живыми. Нужно и потом не давать им умереть. Потрясенный Фандорин молчал. Ему было совестно - и не только за то, что плохо связал важного преступника. Еще стыднее было за другое. - Мне нужно вам кое-что сообщить, инспектор, - покраснев, сказал он и отвел Асагаву в сторону. Подле единственного пленного остался вице-интендант: проверил, хорошо ли затянуты веревки. Удостоверившись, что все в порядке, отправился осматривать храм. Тем временем Фандорин, заикаясь больше обычного, признавался инспектору в своем коварстве. Рассказал и про смолу, и про свои подозрения в адрес японской полиции. - Я знаю, что д-доставил вам много неприятностей, повредил вам в г-глазах начальства. Прошу простить и не держать зла... Асагава выслушал его с каменным лицом, только губы немного подрагивали, выдавая волнение. Эраст Петрович был готов к резкой, вполне заслуженной отповеди, но инспектор его удивил. - Вы могли мне ни в чем не признаваться, - тихо сказал он. - Я никогда бы не узнал правды, и вы остались бы безупречным героем. Но ваше признание потребовало еще больше мужества. Извинение принято. Он церемонно поклонился, Фандорин ответил точно таким же поклоном. Из храма вышел Суга, держа в руках три узелка. - Больше ничего нет, - сказал он. - Мастера обыска потом по