х пятен окружающей его действительности Николай Сергеевич не может (в дневнике в июле 1928 г. - разговор с Чертковым: "Много говорили о крестьянах, о насильственном коллективировании их, об отобрании у них урожая и прочих насилиях со стороны государства в пользу города...). Но все это он старается отнести к временным издержкам великого преобразования мира. Из дневника Н.С. 4 октября 1940 г. "...Но жизнь идет вперед, и то, что многим кажется чудовищным, имеет свои оправдания. Надо дерзать и не бояться. Строится новая жизнь. Бурно, иной раз уродливо, коряво, но все таки строится. И так надо все воспринимать, не только не закрывать глаза на плюсы, но отыскивая их всюду. Минусы бросаются в глаза, они есть, но не в них дело". И еще одна любопытная запись почти в самый канун войны. Здесь, как и 12 лет назад - анафема частной собственности. Из дневника Н.С. 18 февраля 1941 г. "У нас нет большего врага, чем капитализм и собственность. Собственность разлагает личность человека, усыпляет его дух. Собственность - продукт и орудие эгоизма, враг настоящей общественности и братства людей. Что эти видимые формы общественности - всякие свободы, конституционализмы и проч.? Все это нечто иное, как обман, усыпление подлинного творческого духа человека и отвлечение его от борьбы, от движения вперед. И потому собственность и чувство собственности идет к гибели и его надо вытравлять, путем воспитания, из сознания людей". Здесь особенно интересна последняя фраза: чувство собственности надо "вытравлять из сознания людей". До боли знакомая лексика! Живя с волками, невольно обучаешься их языку, а в какой-то степени и образу мыслей. Но главным обстоятельством, побудившим Николая Сергеевича поддерживать Советскую власть было, как мне кажется, то, что она предоставила возможность издать полное собрание сочинений Толстого. В своем выступлении перед большой молодежной аудиторией в связи со 110-летней годовщиной рождения Л.Н. Толстого он говорит: "Только Великая Октябрьская Революция открыла двери к осуществлению воли Толстого. Владимир Григорьевич Чертков нашел живой отклик в этом деле у руководителей Советского правительства и Партии. Он имел личные свидания по этому поводу с товарищем Лениным и товарищем Сталиным". ...Теперь, когда мы получили представление об исходном мировоззрении нашего героя, вернемся к истории Издания, возобновив ее, за неимением других источников, хотя бы с февраля 1937 года. В начале мая Николай Сергеевич чувствует удивительную бодрость. "Вдруг все ясно и светло, - записывает он в дневнике, - всему свое место и ощущение, что все можешь сделать, что захочешь". И дело подворачивается - совершенно неожиданное. 27 июня его избирают в профком секции ИТС Гослитиздата (бывший Госиздат) и поручают организацию "соцсоревнования и ударничества". В те годы к этому еще нередко относились с интересом и пристрастием не только партийные начальники, но и соревнующиеся. Во всяком случае, Николай Сергеевич записывает так: "Мне очень интересна общественная работа. Посмотрим, что выйдет". Конечно, главное чем он тут же начинает заниматься это хлопоты о материальной помощи: то о назначении пенсии одному из редакторов, которого характеризует как "ценнейшего редактора, культурного и хорошего человека"... то академического пособия детям другого, внезапно умершего редактора (К.С. Шохар-Троцкого). А сам уже взялся бесплатно доканчивать работу над оставшимся без редактора томом с тем, чтобы предусмотренный договором гонорар могла получить его вдова. Впрочем, одновременно с этим он, как полагается, составляет, утверждает на профкоме и согласовывает в партбюро вызов на соцсоревнование, адресованный издательству "Литературной Энциклопедии". В чем они собирались соревноваться - не скажу, но все-таки это первый урок в школе советской общественной бюрократии. К счастью, ученик, видимо, оказался неспособным. Больше в дневнике о соцсоревновании или другой общественной работе такого рода упоминаний нет. Зато каждый день во второй половине мая с утра до ночи, а иной раз и до раннего утра он работает над примечаниями к дневнику Толстого за 1884-й год и тянет тяжкий воз организационной работы в Главной редакции. Самое неприятное здесь - необходимость требования от редакторов своевременной сдачи готовых томов. Многие из них, например Гусев, Сергеенко старше и авторитетнее Николая Сергеевича. Но дело есть дело! В адрес двух упомянутых редакторов он записывает в дневнике 29 марта 38 года: "Меня ближайшие товарищи (Н.Н. и А.П.) поставили в такое положение, что я не сдержал слова! Очень тяжело! Не за себя только, а главным образом это подрывает авторитет Редакции". Схема организации дела та же, что ранее, при Черткове: редакторы по договору с Гослитиздатом (ГЛИ) составляют и редактируют тома, сдают их в "Лефортовский дом" - в Главную Редакцию. Оттуда работа направляется на рецензию, потом обсуждается на заседании Редакционного комитета, утверждается Главной Редакционной Комиссией (ГРК) и, наконец, передается (опять через Лефортовский дом) в ГЛИ для печати. К 1938 году Черткова уже нет и в связанных между собой редакционных звеньях тоже произошли персональные перемены. После смерти Луначарского и Покровского в состав ГРК введены И.К. Луппол и М.О. Савельев. Об изменениях в составе Редакционного комитета сказано в 1-й главе. Но самое, как оказалось, серьезное персональное изменение - назначение директором Гослитиздата А. Лозовского. В страшном 1937-м году бывшего генерального секретаря Профинтерна направляют с понижением в ГЛИ. Кроме того у него "камень на шее": в 1917 году за оппозиционные настроения он был исключен из партии. В 1919-м приняли обратно, но, конечно же, не забыли. Сталин таких вещей не забывает. Это означает, что Лозовский "висит на волоске", должен на новой работе проявить особое рвение, а главное - ни в чем не ошибиться! Между тем, к своему 10-летнему юбилею Издание приходит с весьма скромными результатами. После решения Совнаркома от 8 августа 1934 года дело казалось бы пошло. В 35-м году вышло из печати 10 томов, в 36-м - 7, в 37-м - 8, но все равно за десять лет издано только 36 томов из 90, хотя полностью подготовлено к печати и передано Гослитиздату 80 томов. Что-то здесь не так! Прожженного политика Лозовского волнует не медлительность издания - кого там "наверху" беспокоят темпы публикации научного, академического издания Толстого? Чего опасался его предшественник? Не в содержании ли дело? Не дай бог - серьезный "прокол"! Хотя издание и академическое, но врагов немало - донесут, куда следует. Под предлогом недовольства комментариями (хотя сам он не литературовед, а специалист по истории профдвижения) Лозовский останавливает печатание и начинает энергичную ревизию подготовленных к печати томов. Все они направляются новым рецензентам, которые знают, что следует искать. Николай Сергеевич жалуется в Госредкомиссию. На заседании от 4-го сентября ГРК резко осуждает контрольные притязания Лозовского, как идущие в разрез с двумя постановлениями СНК (28-го и 34-го годов). Контрольная функция принадлежит только ГРК! Однако опасность слишком велика, чтобы считаться с протестом ГРК, тем более что там сейчас фигуры не столь крупные как были раньше. Лозовский ищет... и, конечно же, находит то, что ищет. В.И. Ленин и Луначарский, когда поддерживали решение публиковать "всего Толстого", не читали его неопубликованных статей, тем более - дневников и писем. А там содержится немало неприятных для нынешнего руководства суждений. Ну хотя бы, для примера, такое: "...То же, что большинство революционеров выставляет новой основой жизни социалистическое устройство, которое может быть достигнуто только самым жестоким насилием и которые, если бы когда-нибудь и было бы достигнуто, лишило бы людей последних остатков свободы, показывает только то, что у людей этих нет никаких новых основ жизни". ("Конец века". 1905 год) И подобных "перлов" у великого писателя удается найти немало. Лозовскому ясно, что "такое" обязательно попадет в ЦК, а то и на стол к самому Сталину. И тот спросит: "А кто это издал?" О последующим за этим "перемещением" директора Гослитиздата гадать не приходится... Но и отказываться печатать или требовать цензурных изъятий, даже докладывать об этом "наверх" никак нельзя - ведь Ленин распорядился печатать все! Оспаривать волю вождя революции не менее опасно. Остается единственный выход - не делать ничего! Не отказываться печатать, но и... не печатать! Можно подвергнуть критике комментарии, можно сослаться на финансовые трудности, найти другие зацепки, но не допускать опасные рукописи до типографии. С наркомом Литвиновым был обнадеживающий разговор о возможном переходе в Наркоминдел. Во что бы то ни стало надо потянуть время. Пускать в печать только тщательно проверенные с точки зрения их "безопасности" тома. (За все время пребывания Лозовского на посту директора ГЛИ выйдет только два тома. Один - с вариантами Анны Карениной, другой - с письмами Л.Н. Толстого к жене. Но это все потом...) А пока, осенью 1938 года, Николаю Сергеевичу Родионову остается только ожидать вмешательства ГРК. Ожидание в Москве - томительно. К счастью подворачивается случай - сопровождать очередную группу писателей, совершающих традиционное паломничество в Ясную Поляну, к Толстому. Из дневника Н.С. 19 сентября 1938 г. "11-12-го ездили с писателями в Ясную Поляну. Со мной ездил сын Сережа. Очень было это приятно и радостно. Ночевали впятером: Гусев, Сергеенко, я, Саша Толстой и Сережа в павильоне. 12-го вечером ездили в телятники. Очень сильное впечатление. "Духом Черткова" повеяло. Назад с яблоками возвращались на телеге на станцию Засека. Ночью при луне 4 часа ждали поезда. Сильное впечатление от Ясной Поляны. Голос Льва Николаевича через граммофонные пластинки. Мне Ясная Поляна всегда помогала в делах: 1) В 1928 году, когда начал работать по Толстому. Жил там 5 дней. 2) Осенью 1935 года ездил туда с покойным Н.К. Муравьевым и писателями. 3) В мае 1936 г. - с Талечкой. Несмотря на то, что там заболел, - это лучшее пребывание в Ясной - в тишине и сами с собой. Последние две поездки тогда, когда мне пришлось дело Вл. Гр-ча по изданию писаний Л.Н. Толстого подхватить в свои руки. 4) Теперь, когда новые руководители Гослитиздата простерли свои длани на его писания, а мне пришлось их отбивать и активно защищаться, Ясная Поляна очень помогла". Умиротворение, вывезенное из Ясной длится недолго. Вскоре Лозовский совершает новый "акт агрессии". 5-го октября из библиотеки Толстовского музея вывозят в ГЛИ девять вышедших ранее томов. Их тоже раздают "своим" рецензентам. Николай Сергеевич в недоумении: А это зачем? Отправляется в музей выяснять, что за тома. Еще раз сверяет (в дубликатах) ленинские цитаты о Толстом. Все верно. В недоумении и тревоге говорит по телефону с членами Госредкомиссии Бонч-Бруевичем и Лупполом. По их просьбе направляет в ГРК официальный протест. Ему невдомек, что Лозовский ищет "огрехи" не столько комментаторов и редакторов, сколько самого Толстого. Ищет и находит! Выписанная мной выше "контрреволюционная" цитата, к примеру, взята из тома No 36, вышедшего в 1936 году. Теперь у Лозовского есть козыри и против самой ГРК - пропустили! Можно действовать смелее. Последние записи в дневнике Николая Сергеевича напоминают сводки с фронта военных действий: ...11 октября. Бухгалтерия ГЛИ отказывается платить зарплату сотрудникам и принимать к оплате счета Главной Редакции. Заместитель директора Ржанов требует представить отчет: кому, сколько и за что уплачено, а также подробную смету на будущий год. (До сего времени Главная Редакция свободно распоряжалась выделяемыми ей, согласно договору с Гослитиздатом, суммами). Николай Сергеевич пытается позвонить Лозовскому, но тот отказывается с ним разговаривать. После получения требуемого отчета, из Дирекции ГЛИ сообщают, что на этот раз бухгалтерии указано осуществить выплаты, но в дальнейшем оплата будет производиться только в рамках сметы, утвержденной Дирекцией. Противно. Лишняя писанина и к тому же неизбежно фальшивая - разве можно заранее предусмотреть все расходы Редакции. Но, Бог с ними. Куда серьезнее другое. Говорят, что в 20-х числах месяца Дирекция ГЛИ собирается устроить заседание со своими рецензентами. Николай Сергеевич пишет Лозовскому о том, что сторонняя рецензия рукописей уже несколько лет пылящихся на полках издательства сейчас несвоевременна. Редакция должна сама сначала просмотреть и, быть может, откорректировать эти рукописи в свете новых указаний Партии. Тем не менее, 23 октября закрытое совещание с рецензентами в Дирекции состоится. ...26 октября. Главный бухгалтер ГЛИ сообщает Николаю Сергеевичу о том, что с 1-го ноября Гослитиздат прекращает финансирование и ликвидирует независимую Главную Редакцию. Подготовку Издания они будут осуществлять сами! Это - одностороннее расторжение договора, подписанного в свое время Чертковым и утвержденного решениями Совнаркома. ...27 октября. Собирается Редакционный комитет. Николаю Сергеевичу поручают подготовить письмо-протест в адрес председателя СНК СССР тов. Молотова. На составление и согласование текста со всеми членами Редакционного комитета уходит несколько дней. Наконец, письмо отправлено. Остается ждать результата. Из дневника Н.С. 20 ноября 1938 г. "Как давно не записывал! А жаль. Много было всяких волнений, но главное - томительное ожидание разрешения нашего кризиса. Не перевели денег на выплату зарплаты и гонораров. Пришлось продать за 5 300 рублей запасные тома Федору Петровичу (букинисту? - Л.О.). Главный бухгалтер сообщил, что дирекция ГЛИ пока решила переводить не по 10, как обусловлено договором, а по 5 тысяч в месяц. Очень несолидно и неустойчиво. Показывает то, что у них нет мнения, т.е., вернее, есть желание нас уничтожить, но пока боятся... Разговаривал с Цехером (главбух - Л.О.). Он, как всегда, беззастенчиво врет в глаза. Удивительные люди. Все их действия направлены на разрушение живого, высококультурного, национального дела. И не по глупости и неумению, а злонамеренно! Каждый день убеждаюсь в этом все больше и больше. Сегодня звонил в секретариат Молотова. Узнавал о решении по письму Редакционного комитета. Запросили материалы (это через 3 недели после письма - Л.О.). - Звоните через 2-3 дня". Из записи видно, что об истинной причине сопротивления Лозовского Николай Сергеевич не догадывается. Ему в голову не приходит мысль, что слова Толстого могут быть для кого-то неприемлемы. ...22 ноября. За ноябрь действительно переводят только 5 тысяч. Деньги, вырученные от продажи томов уже истрачены. Удается выплатить долги редакторам, но счета за вычитку и корректуру остаются неоплаченными. ...27 ноября. Николай Сергеевич посещает Алексея Толстого и просит о помощи. Известно, что есть решение ввести А. Толстого и Фадеева в состав Госредкомиссии. Это усиливает оборону против Лозовского. Идут совещания: то с Бонч-Бруевичем, то с Лупполом. 29-го ноября в дневнике краткая запись: "Совсем болен - реакция от волнения". Из дневника Н.С. 2 декабря 1938 г. "В 10 утра был у Лозовского и говорил с ним. Убедился в бесполезности разговоров и в том, что он сознательно срывает дело. Записал, придя домой весь разговор, почти дословно. За каждое слово ручаюсь. К 5 часам поехал к Ал. Ник. Толстому. Много и интересно говорили о делах Гл. Редакции. Он пришел в ужас от того, что делает Лозовский и формулировал это как "поход на науку". Говорил, что этого дела так оставлять нельзя. Придя домой, ночью, написал черновик письма от имени Ред. Комитета тов. А.А. Жданову. Сейчас 4 часа утра. Завтра утром надо послать". Письмо Жданову, подписанное всеми членами Редакционного комитета, уходит в ЦК, а вслед за ним и запись последнего разговора с Лозовским. Все письма отправляются с нарочным, чтобы на копиях иметь отметки о получении. Опять начинается томительное ожидание. Время от времени Николай Сергеевич звонит референтам Молотова и Жданова. Ответы одинаковы: материал получен, звоните через пятидневку. А платить редакторам и сотрудникам опять нечем. ...20 декабря. С разрешения ГРК Главная Редакция продает Толстовскому музею (за 10 тысяч) копии писем Толстого и фотографии его рукописей, хранящихся в Ленинской библиотеке. Лозовский на месяц уезжает. ...15 января 1939 года. Ответа из высоких инстанций все нет. Нет никаких вестей и от Алексея Толстого, которому Николай Сергеевич писал в первых числах января. Лозовский возвращается. Из дневника Н.С. 25 января 1939 г. "Был в Редакции. Узнал от Виноградова, что Лозовский написал на нашем письме: "Впредь до решения дела в Руководящих органах все переводы денег Редакции Толстого прекратить". Звонил по телефону 614-21 тов. Кузнецову, секретарю А.А. Жданова, рассказал в чем дело. Просил позвонить 20-го". ...27-го Кузнецов сообщает, что на 29-е назначено совещание по вопросу Издания с участием Лозовского. Затем его переносят на 31-е. Потом выясняется, что совещание в ЦК отложено на неопределенный срок, но зато образована комиссия для предварительного разбора дела. Николая Сергеевича обещают пригласить в эту комиссию для беседы. Впрочем, сотрудники аппарата Жданова, Кузнецов и Беляков, рекомендуют пока снова связаться с Лозовским. Ему де, предложено "обеспечить бесперебойную работу Главной Редакции впредь до решения директивных органов". Но Лозовский всячески уклоняется от встречи: то занят, то болен, то врачи запретили говорить по телефону(?!) Наконец, за январь переводят деньги, но опять 5 тысяч вместо 10-ти. Долги сотрудникам Редакции накапливаются. Тем временем проясняются аргументы противной стороны. Нет, это не крамольные слова самого Толстого, которые следовало бы выкинуть из текста - такое пока еще никто не смеет произнести... Из дневника Н.С. 19 февраля 1939 г. "Узнал, что в комиссию входит Емельян Ярославский, который во всем согласен с Лозовским. Последний тоже входит и даже, как будто, руководит комиссией. Звонил Белякову и очень просил вызвать Луппола, меня, Цявловского и Гудзия. Положение наше трудное, но я, все-таки, не отчаиваюсь - правда не может не восторжествовать! Обвинение нас: "Толстой тонет в море комментариев и в море своих же собственных черновиков и вариантов"!!?? Т.е. Толстой тонет в самом себе!! - А что же слова Ленина, что наследство Толстого "берет и над этим наследством работает российский пролетариат"? Что же эти слова для них ничто?! - А что же поручение Толстого В.Г. Черткову опубликовать его рукописи и черновики, для них это ничто?!" ...25 февраля Лозовский, наконец, принимает Николая Сергеевича. Вот подробная запись в дневнике их разговора: "...Лозовский: "Финансовое положение Гослитиздата тяжелое. Мы получаем только 25% бумаги, продукция не выходит, денег нет. Вместе с тем, Вы должны 117 000 руб., таких больших авансов мы платить не можем, ни одна ревизионная комиссия не найдет это правильным". Я: "Размер аванса определяется не абсолютной цифрой, а относительной. Он много меньше законного 25%-ного аванса: сумма договора 1 000 000. 25% - это 250 000, а у нас более, чем вдвое меньше... ...Отдел пропаганды ЦК мне дал указание, что впредь до решения ЦК работа должна идти полным ходом и материальное обеспечение мы получим от вас". Лозовский: "Я постараюсь добиться, чтобы решение всего вопроса было до 1 марта. Финансовый вопрос разрешится как часть целого. Придется подождать до 1-го."... Я: "Мы не можем обходить постановление СНК. Я не понимаю, почему в рабочем порядке мы с Вами не можем договориться. Вы объявили нам войну, действуете помимо нас, строите какие-то обвинения, о которых мы слышим стороной. И все это за глаза. Положение создалось ненормальное, оно вредно отражается на деле". Лозовский: "Я воюю не против вас, а против Госредкомиссии. Госредкомиссия имеет неверные установки, она давала вам неверные директивы, а вы их исполняли. (я понимаю, не могли не исполнять). Против вас я ничего не имею т.к. вы исполняете большое дело, хотя вы и группа частных лиц". Я: "Если Вы стоите на той точке зрения, что мы - группа частных предпринимателей, то, действительно, у нас не может быть непосредственных отношений и взаимопонимания. Тогда действительно не о чем разговаривать. Лозовский: "Я говорю не в этом смысле. Мои слова надо понимать в том смысле, что мы с Вами находимся в договорных отношениях, как с автором. Я считаю, что мы с Вами договорились". Я: "Ни до чего не договорились!" Лозовский: "Договорились в том смысле, что Вам надо подождать до 1-го". Я: "Это вопрос финансовый, хотя и очень насущный, но не самый главный. Нам надо знать решение всего вопроса в целом, с принципиальной стороны. А до принятия этого решения нам надо высказать свою принципиальную точку зрения". Лозовский: "Вас, вероятно, пригласят на заседание комиссии". В тот же день Николай Сергеевич звонит в ЦК Белякову... Тот его заверяет: "Комиссия, вероятно, будет завтра. Вас пригласят..." ...26 февраля день тянется бесконечно. Николай Сергеевич бродит из комнаты в комнату, все время прислушиваясь к телефону. Прикуривает одну папиросу от другой. Телефон молчит... На следующий день, 27-го, отогнав от себя тревожные мысли о комиссии, Лозовском, ЦК, он поднимается над всей этой суетой к заветным размышлениям о величии эпохи, роли искусства и, как бы делясь ими со своим Учителем, записывает в дневнике: "Не могу не написать, а то забуду. По-моему искусство только тогда искусство, когда оно отражает действительность, когда оно отображает эпоху и живет тем, чем живет эпоха. Признаю только реализм в искусстве и только то искусством, что соединяет людей, а не отгораживает себя, - якобы художника, якобы поэта, - от людей, от масс. Только то искусство, что заражает массы. Поэтому я признаю законность целеустремленности искусства. Искусство только тогда искусство, когда оно двигает вперед, а не назад. Сейчас движущая вперед историческая сила - пролетариат. Философия пролетариата - марксизм. И потому я признаю законность в данный момент только марксистского подхода к искусству. Вот к чему я прихожу неожиданно для самого себя и только это для меня сейчас искренно..." Противники Николая Сергеевича идут земными тропами и устраивают на них новые завалы. 13 марта в Главную Редакцию является ревизия из Наркомфина. Целую неделю нудные ревизоры терзают Николая Сергеевича глупыми допросами ("Зачем продаете архивы?"...) и мелочными придирками. "Вымотали все силы, вытянули все жилы", - записывает он в дневнике 22 марта. Между тем, комиссия, обещанная Лозовским на 1-е марта, переносится аж на 31-е, а потом и вовсе откладывается. Из дневника Н.С. 7 апреля 1939 г. "Дни напряженные. 1 апреля опять говорил с Лозовским по телефону о деньгах. Отказал довольно цинично. Звонил в ЦК Белякову. Заседание комиссии откладывается на неопределенное будущее. Беляков предлагает переговорить с Поспеловым..." ...Почему вдруг с Поспеловым? Он - историк по профессии, недавно избран в члены ЦК. Быть может неприятное дело с Толстовским изданием решили "скинуть" из аппарата Жданова к нему? Тем более, что с этим делом Поспелов уже немного знаком. В недавних лихорадочных поисках защиты от Лозовского Николай Сергеевич еще 31 января сумел добиться телефонного разговора с Поспеловым, а потом дважды (2-го и 20-го февраля) писал ему по поводу финансовых трудностей Редакции, просил вызвать в ЦК. Теперь начинается новый марафон переговоров с секретарями Поспелова: Позвонил 1 апреля - назначили придти завтра же в час дня. Пришел 2-го - "Товарищ Поспелов очень занят, извиняется, приходите завтра в то же время". Пришел 3-го - "Позвоните завтра в 11". Звонил 4-го - "Приходите сегодня к часу, предварительно позвоните". Пришел в 12.30, позвонил из бюро пропусков - "Товарищ Поспелов извиняется - спешно выехал. Приходите 7-го в 12 часов". Пришел 7-го в 12 - опять с чрезвычайными извинениями: "Позвоните в 10 вечера. Может быть тов. Поспелов примет Вас ночью". Позвонил в 10 - "Приходите завтра в 3". Пришел 8-го - "У товарища Поспелова заседание. Приходите в 8 вечера - проще будет". Пришел - "Товарищ Поспелов занят. Срочное заседание. Он Вас вызовет сам. Позвоните завтра"... И так дальше: 9-го, 10-го, 13-го, 17-го апреля. Из дневника Н.С. 19 апреля 1939 г. "За эти дни все то же. С 17-го переложили на 19-е. Сегодня звонил. Разговаривал с самим Поспеловым. Примет завтра, 20-го вечером, сам вызовет. Говорит, что ему надо предварительно посоветоваться по нашему делу. "Завтра обо всем поговорим". Ну что ж, буду ждать до завтра. Это - моя новая служба - ожидания. Надо и ее выполнять добросовестно. Только с непривычки тяжело - и физически, и морально". ...Однако вода и камень точит! 20-го апреля в 16.30 звонит сам Поспелов: "Товарищ Родионов, можете ко мне сейчас придти?" - Через 20 минут буду у Вас. - Пропуск в комендатуре. Приходите поскорее, пожалуйста!" Разговор состоялся! И длился целых полчаса! Придя домой, Николай Сергеевич его тут же записал в дневник. Имеет смысл познакомиться с хотя бы несколькими фрагментами из этого разговора. Все-таки, не так часто рядовому, беспартийному редактору удается добиться приема у отнюдь не рядового члена ЦК партии (с будущего года - редактор "Правды". После смерти Сталина - секретарь ЦК и кандидат в члены Политбюро). Из дневника Н.С. 20 апреля 1939 г. "В 5 часов, в кабинете Поспелова: Поспелов: "Ну что Вы мне скажите?" Я: "Я так настойчиво добивался личного свидания с Вами для того, чтобы посоветоваться, получить от Вас руководящие указания, как выйти из создавшегося мучительного для нашего дела положения, не нарушая воли Л.Н. Толстого и, вместе с тем, в полном соответствии с теми установками, которые имеются в данный момент у ЦК партии". Поспелов: "Сколько томов редакция подготовила к печати, сколько осталось и сколько издано?" Я: "Из 89 томов подготовлено 83, из них сдано редакцией 80 и 3 - готовы к сдаче. Один из них, 13-й том - варианты к "Войне и миру" (60 листов) с нашей точки зрения - событие в мировой литературе. Неведомый миру 5-й том "Войны и мира"... Из 80 сданных томов Гослитиздат выпустил в свет только 38". Поспелов: "Сколько вам времени надо, чтобы окончить оставшиеся 6 томов и какие это тома?" Я: "Надо ровно 1 год. При обеспечении материальной возможности для нас работать. Тома следующие:... (идет перечень томов и пояснения к ним - Л.О.)". Поспелов: "Почему так много времени на 6 томов - 1 год? Вероятно большая часть времени идет на комментарии?" Я: "...вообще на комментарии идет гораздо меньше времени, чем на текстологическую работу - это самая кропотливая и трудная часть работы". Поспелов: "В чем она состоит?" (Н.С. подробно объясняет то, что читателю уже известно - Л.О.). Поспелов: "Значит есть полная гарантия от ошибок в тексте Толстого, их не может быть?" Я: "Да, не может быть, т.к. когда том печатается, редактор вновь проверяет гранки, а иногда и чистые листы по автографу". Поспелов: "Работа большая!.. Но у вас есть крупные ошибки, которые нужно исправить: Первая - большие комментарии. Полное собраний сочинений Толстого заменяется полным собранием сочинений его комментаторов. Вторая - приемы комментирования, самый характер некоторых комментариев. Вы не соблюдаете договора: в нем сказано об объективности. Но кто же объективнее подходил к Толстому, чем Ленин? Почему вы не привлекаете этот самый объективный источник? Почему вы пишете длинные биографии о самых неизвестных, случайных лицах и даже лицах, оказавшихся контрреволюционерами, а об известных лицах не пишете? Я прочитал рецензии на ваши тома, точно указывать сейчас не буду, но получается неблагоприятное впечатление". Я: "Мои объяснения на эти вопросы я прошу Вас понимать не как дискуссию, а как освещение фактической стороны дела. Да, при теперешних установках комментарии слишком длинны, их надо сокращать. На это нам указывалось в 1935 году... Госредкомиссией. И после 1935 года мы стали производить большую работу по сокращению комментариев по письмам и Дневникам в порядке вычитки томов перед сдачей их в производство". Поспелов: "Указания Госредкомиссии были недостаточно настойчивы работа по сжатию комментариев производилась недостаточно решительно. Почему не урезали комментарии у всех томов?" Я: "Потому что это был бы напрасный труд. Тома бы пролежали еще несколько лет и опять устарели, и перед сдачей в производство их снова бы надо было вычитывать. Целесообразнее эту работу производить один раз - перед сдачей тома в набор. Что касается характера комментариев, то вопрос о цитатах из Ленина мы ставили не раз и в начале работы, и в последние годы. И каждый раз он разрешался одинаковым образом". Поспелов: "Кто ставил, перед кем и как он разрешался?" Я: "Ставила Главная Редакция перед партийными товарищами, назначенными СНК - Госредкомиссией". Поспелов: "Персонально?" Я: "Луначарский, Бонч-Бруевич и Луппол. И разрешался он таким образом, что Госредкомиссия соглашалась с Главной Редакцией, что не дело отдельных редакторов каждый раз полемизировать с взглядами Л.Н. Толстого и не следует в примечаниях давать оценки взглядов Толстого и цитировать всякий раз один и тот же источник - статьи Ленина. Гораздо правильнее если в каждом томе, начиная с 21-го (с теоретическими статьями) будет объявление от Госредкомиссии, в котором объясняется отношение Советской власти к Толстому и приводятся цитаты из статей Ленина. В примечаниях же, где это надо, делать ссылки на это объявление. Вот передаю Вам его, написанное Госредкомиссией". Поспелов: "Это недостаточно, надо и в комментариях приводить цитаты". Я: "Если есть такая установка, то мы добросовестно ее будем выполнять. Но до сих пор этого не было... Соотношение текста с комментариями 1 к 2-м, а по письмам Черткова 1 к 3-м, мы ввели не явочным порядком, а по напечатанной инструкции, апробированной наблюдающими органами. Сейчас, при изменившейся обстановке от этого соотношения мы отказываемся и выполним эту работу добросовестно. Только бы не было прекращения работы по окончанию подготовки к печати Толстого и не было бы оборвано само издание. Все другие вопросы второстепенны и в этом отношении я прошу у Вас точных директив". Поспелов: "Комментарии к письмам и дневникам надо сильно сократить, оставить только необходимое для уяснения текста Толстого и освежить их в том направлении, которое я указывал. Чертков - выдающееся лицо, мы его уважаем, как прежде, но это не значит, что его письма надо печатать в полном собрании сочинений Толстого наравне с Толстым. Над ними можно работать самостоятельно. Все вышедшее из под пера Льва Николаевича Толстого, будь то художественные произведения, философское, религиозное письмо или записная книжка, все Советской властью будет опубликовано так, как было установлено раньше без изменения в общем характере и плане лишь с теми изменениями в области комментариев, про которые я говорил. Против Главной Редакции и Госредкомиссии мы ничего не имеем, вас никто ни в чем не обвиняет: вы слишком увлеклись и под напором огромного материала просочились отдельные примечания и отдельные формулировки, которых лучше, если бы не было. Но вы должны продолжать работу по подготовке к печати оставшихся томов, закончить все и кроме того проделать большую работу по сокращению комментариев. Издание не только не будет прервано, но будут приняты меры к форсированию его, оно будет закончено. Завещание Льва Николаевича выполнено будет в полной мере". (Далее идет обсуждение финансового вопроса и отношения к нему Лозовского. Поспелов обещает ему позвонить. Разговор заканчивается следующим образом): Поспелов: "Хорошо, хорошо я это сделаю. А теперь я очень спешу и должен прекратить разговор - у меня много других дел". Я: "Благодарю Вас, товарищ Поспелов. Разрешите резюмировать. Работу по окончанию редактирования мы должны продолжать, мы получим материальную возможность. Издание не будет оборвано, а будет закончено. И могу ли я считать, что имею после разговора с Вами твердую почву?" Поспелов: "Да, вполне можете. Все это соответственным образом будет оформлено". (Пересказ разговора подписан: Н. Родионов. 21 апреля 1939 г.) ...Уважаемый читатель, сейчас я намерен поделиться с тобой одним весьма существенным сомнением. Оно касается только что цитированным по записи Н.С. Родионова высказываниям Поспелова относительно того, что "Все вышедшее из под пера Льва Николаевича Толстого будет опубликовано так, как было установлено раньше... лишь с теми изменениями в области комментариев, про которые я говорил". Значит печатать все - без каких-либо купюр! Вопрос этот станет актуальным на втором, послевоенном этапе Издания, когда со стороны властей будет выдвинуто требование об изъятии из публикации некоторых высказываний и даже произведений Толстого. Но я хочу в нем разобраться сейчас, в конце грозных 30-х годов и ты поймешь почему. "Как было установлено раньше", - говорит Поспелов. Кем установлено? И когда? Предшествующим, определяющим содержание Издания документом является договор Черткова с Госиздатом от 2 апреля 1928 года. В этом договоре (см. главу 1) прямо сказано, что "текст писаний Л.Н. Толстого не подлежит никаким дополнениям, сокращениям или изменениям". Вспомним и слова Луначарского из статьи в "Известиях" того же 1928 года о "недопущении какого бы то ни было сужения... подлинного Толстого". То и другое, очевидно, вытекает из прямого указания В.И. Ленина, данного им 8 сентября 1920 года в беседе с В.Г. Чертковым. О нем нам тоже уже известно из "Биохроники" Ленина. Напомню его начало: "8/IX 1920 г. Ленин принимает (10 час. 45 мин.) В.Г. Черткова, беседует с ним об издании полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, в которое предлагает включить все написанное Толстым..." Казалось бы ясно. Прямое указание вождя Революции действует долгие годы после его кончины. Отменить это указание никто не смеет. Но... зададимся "нескромным" вопросом: "А было ли такое указание?" Поищем в документах, в архивах. Ведь ими должны бы были поинтересоваться работники аппарата ЦК, которых Николай Сергеевич, без всякого сомнения, "таранил" указанием Ленина. (Впрочем, заметим, что в записи разговора с Поспеловым оно не упомянуто). Регулярный дневник Николая Сергеевича начинается с 1928 года. В нем о разговоре Черткова с Лениным нет никаких воспоминаний. Нет ничего об этом и в единичных записях 1920-1923 годов. Но сам-то разговор состоялся. В архиве Ленина есть фотокопия записки Бонч-Бруевичу: "10 до 11 согласен Черткова принять. Проверить звонком в 10". Нам уже известно, что основной темой разговора был вопрос об отказе от службы в Красной армии по религиозным убеждениям. Это отражено в архивных документах, на которые ссылаются составители "Биохроники". А на что они ссылаются в подтверждение своей записи будто Ленин говорил с Чертковым об Издании Толстого и даже дал столь важное указание? Ссылка имеется. Как положено, мелким шрифтом внизу к перечню упомянутых архивных документов добавлено: "Лев Толстой. Материалы и публикации. Тула, 1958 г. с. 33". Добываю эту книгу, нахожу страницу. Ба! Да это статья Н.С. Родионова "Первое полное собрание сочинений Толстого". Отыскиваю упоминание об интересующем меня свидании, где сказано, что "Ленин одобрил предположение об издании полного собрания сочинений Толстого, с тем, чтобы было напечатано решительно все, написанное Толстым..." Составители "Биохроники" Ленина слово "решительно" опустили. Любопытно бы знать почему? Какие-то сомнения у них были? Ну а сам Николай Сергеевич приводит какое-нибудь подтверждение своим словам? Да! В конце цитируемого абзаца он пишет: "Об этом свидетельствовал присутствовавший при разговоре Ленина с Чертковым В.Д. Бонч-Бруевич в статье "Ленин и культура". В этом статье автор отмечает, что Владимир Ильич сам лично вырабатывает программу издания полного собрания сочинений Л.Н. Толстого" ("Литературная газета", No 4, 21 января 1940 года). Иду в Историческую библиотеку, выписываю "Литературку" за 1940 год. Статья Бонч-Бруевича имеется, но в ней фигурирует только утверждение, что "Владимир Ильич сам лично вырабатывает программу..." А о директиве Ленина, чтобы печатать все - ни слова. Да и присутствовал ли Бонч-Бруевич при разговоре Ленина с Чертковым? Почему об этом не упомянуто в "Биохронике", где отмечено даже, что беседа началась в 10 час. 45 мин.? Бонч-Бруевича уже нет в живых, а кто станет проверять указанную ссылку? Рискованный шаг! Но на дворе уже 1958 год и научным сотрудникам Института Маркса-Энгельса-Ленина, видимо, лень отыскивать "Литературку" 1940 года. Ну а в своих устных переговорах с ЦК в 30-е годы Николай Сергеевич тоже ссылался на свидетельство Бонч-Бруевича? Не исключено! По этому поводу, возможно, имелось согласие самого Бонч-Бруевича. Ныне не всем известно, что сотрудник ленинской "Искры" и управделами Совнаркома был специалистом по Толстому, инициатором создания Толстовского музея, а в 1935 году - его директором. В качестве члена Госредкомиссии он отрецензировал и обработал 69 томов Полного собрания сочинений Толстого. Ради Льва Николаевича он мог и "слукавить". (Как он доподлинно сделал, подробно описав в 40-ые годы, в "Правде" посещение Лениным дома Толстого в Хамовниках... которого не было - это определенно установили сотрудники Толстовского музея). В подробных "Воспоминаниях о Ленине" Бонч-Бруевича, где говорится и о поддержке Лениным Толстовского издания, нет ни слова о его встрече с Чертковым. Сам Чертков в "Справке о юбилейном издании собрания сочинений Л.Н. Толстого и участии Черткова в нем", перечисляя в хронологическом порядке и заседание редколлегии Госиздата 1919 года, и возобновление прерванных было переговоров с ним в 1924 году, даже не упоминает о встрече с Лениным в 1920 году (архив Черткова в РГАЛИ). И это вполне естественно, если на встрече обсуждался только вопрос об отказниках. Итак, есть довольно серьезные основания предполагать, что во второй половине 30-х годов, "пробивая" в ЦК продолжение издания Полного собрания сочинений Толстого, Николай Сергеевич, - ссылаясь на Ленина, - так сказать, "блефовал"! Если вспомнить, что это были за годы, можно подивиться такой дерзости и бесстрашию. ...Но вернемся к текущим делам Редакции. Радость после разговора с Поспеловым постепенно блекнет. "Твердая почва" - это хорошо, но нужны деньги, зарплату платить, по-прежнему, нечем. Лозовский денег не переводит. Николай Сергеевич опять звонит в ЦК - то Кузнецову, то Белякову. Те звонят Лозовскому - безрезультатно. Обещанное Поспеловым "оформление" явно задерживается - не иначе, как Лозовский