зармы, после первого в их жизни патруля оцепления. Служба -- это не мед, поэтому все сидели в кузове с полной боевой выкладкой, не имея права ни покурить, ни даже переговорить с соседом. Остановились они у магазина потому, что унтеру вздумалось купить сигарет. А там он заболтался с девушкой-продавщицей... Солдаты, кому повезло сидеть "на корме" у борта, глазели на прохожих, в надежде выпросить покурить, пока унтера нет... Леон Харвей, забитый солдатишка из юго-западных провинций, хотел курить больше всех и поэтому жадно вглядывался в каждого проходящего мимо человека... Никто ничего не успел понять: Харя схватил с колен автомат, крикнул невнятное и дал очередь в спину какому-то мужику -- тот и разлегся мордой вниз, с четырьмя дырками в спине, даже ногами не дрыгнул... Леон, в ужасе глядя на им содеянное, зашелся в истошном крике, только и можно было разобрать: "Я нечаянно, мне показалось..." Мужика быстро и без шума подобрал военный патруль и срочно отвез в госпиталь; до синевы избитого унтером Харвея сбросили на гарнизонную губу, где он и пребывал в самоубийственном настроении до следующего вечера... Сказка про Золушку началась после отбоя второго дня, когда за Харвеем прибыл почетный конвой из двоих полковников и отделения спецназовцев... Унтеру не дали ничего, кроме паршивой лычки и двухмесячного оклада, зато Харвея наградили орденом "За верность и отвагу" третьей степени, досрочным присвоением сержантского звания, месячным отпуском домой и чековой книжкой на миллион талеров. Хорошо в одно прекрасное утро проснуться богачом и знаменитостью, но боевые товарищи все же постарались, насколько могли, отравить существование счастливцу: "...они тебя на Марсе сыщут, вырежут тебя и всех родственников, и твоих и невесты... Лучше сам вешайся..." Как будто он был кому-то нужен, жалкий винтик чужого механизма... Гек вынырнул из кошмаров нескоро, через годы внутреннего календаря, вынырнул и весь окунулся в раздирающую боль. С болью, если умеючи, можно договориться, с кошмарами -- нет. А хуже кошмаров может быть только тоска, но вот и она, сероглазая, сидит у изголовья. Руки привязаны по сторонам, но если скосить глаза наперекор непослушной голове, то можно увидеть подведенные к локтям трубочки с бутылочками -- капельницы... И что же это было со мною?.. Глава 16 Мне все открылось. Я догоню Окоем, Смахну суету. -- ...Плохие новости, Дэнни. Но может быть, для тебя они не плохие... И не новости? -- Опять плохие? Давай, Эли, и поменьше загадочности, если можно. Муртез вместо ответа подал Дофферу черный пакет с фотографиями. -- Так, посмотрим... Тело полковника Бонса. Я тут ни при чем, Эли, можешь не намекать. Рассказывай: кто, когда, как и так далее. Бонс не отзывался на телефонные звонки и сам не звонил. Муртез послал за ним на дом людей, которые и обнаружили труп в квартире. Проникновение произошло с балкона, Бонса, видимо, взяли спящим. Судя по тому, что он был наполовину одет, а потом пытался оказать сопротивление, реально сделать вывод, что его не собирались убивать сразу, он нужен был живым, чтобы, предположительно, ответить на вопросы. Убийц было двое, может быть трое. Стреляли из двух скорострельных стволов с глушителями: по три пули в сердце и печень соответственно с близкого расстояния и с хорошей кучностью. Последующий обыск проводился наскоро и бессистемно. Из лаптопа изъят жесткий диск. Деньги и оружие на месте. Почерк не профессиональный, точнее -- не кадровый, по мнению Муртеза и оперативников. Предполагается, что поработали людишки Ларея. -- На основании чего эти предположения? -- Дворник показал, что за несколько дней до того видел неизвестных лиц, по виду из мелких уголовников, беседующих с местной шпаной. Он считает, что они что-то искали или уточняли. Вот эти сопляки, фото прилагается, показали, что неизвестные молодые люди (20--22 года, латиносы на вид) интересовались чердаками, подвалами, проходами на крышу, черными лестницами и упор делали на ту парадную, где жил Бонс. -- А почему дворник сразу не сообщил? -- Не наша епархия, хотя при военном положении формально обязан. В Контору он сигнализировал, но там не подозревали о Бонсе, поэтому профилактировать собирались иное. Они думали, что готовится тайник для наркоты. -- А жесткий диск? -- Все стремятся идти в ногу с прогрессом. И у них бывают продвинутые граждане, или работают на них. -- Какого рода информация там была? -- Не знаем. Но Бонс -- профессионал, ничего серьезного держать не станет... Не стал бы. Остальное покрыл бы паролями. Наши люди, если прикажут, практически любой пароль взломают, но не уголовники же с этим управятся, у них совсем другие хобби. -- Это смотря насколько они продвинуты. Вероятность близка к нулевой, но для очистки совести и ее стоит иметь в виду. Но, Эли... Запустил Сабборг эту гангрену. Длинноватые ручонки у подонков отросли, рубить с корнем надо. Расписку изъяли? -- Да. И обе копии. Вот они. -- Это твои расписки, сразу и уничтожь. Брось в камин. Однако, Эли, нервы у тебя как у слона: с такими текстами ходить по городу. -- Я на служебной машине ездил. -- Жаль Уилла. Свое главное предназначение в жизни он выполнил, но отличный был мужик, умница и профессионал. Дальше рассказывай. -- Ларей валяется уже второй месяц у военных. Помимо официальных сводок -- почти ноль информации, беспрецедентно плотная опека. Задета печень, в двух местах пробито легкое, потерял много крови. В последние дни появились проблески сознания. -- Ты сказал -- почти? -- За ним идет круглосуточное наблюдение на предмет бреда или иных выявляющих слов и действий. Вроде как ничего связного или проливающего свет он не сказал. -- Пусть и дальше молчит. Эли, думай и действуй, дорогой. Думаешь, почему его не казнят, согласно всенародным чаяниям? Английский след или какой другой они найдут, но как бы не выяснилось что-нибудь вроде алиби для Ларея. Ему это не поможет, но... Наш новый Президент не оценит своих благодетелей, он меня давно ненавидит и ждет лишь предлога, чтобы заняться укреплением кадров в министерствах. Как же мы сумели обмишуриться? На совете обороны ни я, ни Сабборг просто не успели предложить. Несправедливо устроен мир, если в нем тупой и подлый подхалим запросто смог уделать в грязь таких людей, как я и Сабборг. -- Не все так просто, Дэнни... Ему не нужно было думать о судьбах страны и мира. Он жил на готовеньком и получил готовое. Так уж бывает. Но и он смертен. -- Да, как и мы с тобой. Что Сабборг? -- Под ним кресло еще сильнее шатается. Он с нами. -- Я так и думал, что он побесится, поматерится, но сообразит, по какую руку становиться. На вот тебе -- тоже фотографии. Вот эта красотка развлекается с матерым господином. Он ее тесть. Тьфу... свекор. Она -- врач-терапевт, старший лейтенант медицинской службы, кадровый сотрудник отдела армейской контрразведки. В данное время посменно работает сиделкой при одном тяжелораненом уголовнике. -- Прекрасно. А муж? -- В той же системе, но в другом секторе. Свекор -- водитель автобуса. Муж изрядно ревнив и считает, что супруга всецело должна принадлежать только ему, с гландами и всем прочим. И она не захочет портить с ним отношения. -- О`кей, Дэнни, ты гений, как обычно. Для долгих подходцев у нас нет ни сил, ни времени. Шантажнем ее по-простому, по-мужицки. Ей, видимо, нравится не только изысканность, но и простота. Карьеру себе и мужу разрушить или семью -- по отдельности она, может, и набралась бы духу, но в комплексе -- вряд ли. Ну, я пошел. -- Успехов. К 21-00 я жду с отчетом, как всегда. По нашим данным, у генерала Мастертона диабет в запущенной форме? Это опасная болезнь. Выясни все по ней... Сабборгу до пенсии оставалось еще ой-ей-ей! Адмирал-покойник был, конечно, мудак и под конец впал в опасный маразм, но, как говорится, променяли кукушку на ястреба. Ребятишек из Службы, во главе с Доффером, следовало бы четвертовать для начала, да куда денешься -- надо работать с ними в связке, время такое. Сабборг практически переселился жить в свой рабочий кабинет: ел там, и спал, и даже виски пил на сон грядущий, совсем как дома. Жена только кастрюльки привозит и увозит да про внуков рассказывает. А работы -- невпроворот. В первые дни после введения военного положения казалось, что действительно преступности перешибли хребет: на порядок сократилось хулиганство, в пух разнесли кокаиновых баронов, похлеще, чем в Колумбии, перестреляли в одном только Бабилоне почти три сотни отъявленных бандитов, разрушили золотые и валютные "тропы" за рубеж... Ан глядишь через месяц -- все помаленьку возвращается на круги своя: и гангстеры новоявленные подрастают, и военные чиновники учатся яйца в золото макать. И если в крупных городах все же хорошая статистика пошла, то в провинции и в зонах мало что переменилось. Сабборг попросил чрезвычайных полномочий, чтобы и зоны очистить от уркового дерьма, -- дали жалкие крохи. Спускаешь вниз четкий приказ, подробный, конкретный, ясный, а доходит до мест -- все как в песок уходит. Такое ощущение, что местные органы парализованы или куплены неизвестно кем, или подцепили адмиральский маразм... Нет уж мальчики, кокнули Адмирала -- завершите дело, а с нынешним -- это не работа. И Ларея надо срочно убирать. Козе понятно, что если он запоет, то песни у него будут те, что нравятся слушателям. Что это за Контора такая, когда прохлопала Ванов у себя под носом? Которые не могли бы существовать без поддержки коррумпированных чинов на верхних этажах Конторы. И Доффер должен был бы такое понимать, потому что Ваны -- не просто уголовники, а террористическая антигосударственная организация, состоящая под контролем иностранных спецслужб, что впрямую касается отечественной Службы. Подсыпать бы ему какой-нибудь отравы... Или подменить одну-другую баночку-консервант с иной группой крови... Это реально. Кровь туда возят из наших запасников, не из армейских почему-то... Клиент -- один-единственный на весь госпиталь, ошибки не будет. Вояки -- тупой народ: сертификаты качества именные, так они и экспресс-тесты не делают. А зачем? Подпись есть, значит, подписавший и ответственность несет. Ух, удобно... Уши донесли, что переливания еще будут. У него третья группа, а мы ему четвертую, по ошибке, подпихнем. С маркировкой проблем не будет, тут отработано хорошо, не проследят. И пара человек ответят за халатность -- всего делов... На том и порешим. Проще дела надо делать, без вывертов. А уж с этой гнидой, которая теперь наш новый Президент, разберемся без хлопот и без Службы, точнее без дофферовских выкормышей, потому что Служба и Доффер -- это не синонимы. Презус, Аксельбант Паркетный, как поговаривают, любит лично водить мотор на специальных кортах и с ветерком... Время есть, и люди есть. Фридрих Мастертон, новый Президент, пребывал в страхе за свою жизнь со второго же дня своего президентства, когда кончился хмельной угар от ощущения исполненной мечты, но был настроен решительно и по-боевому.. Он бы мигом поубирал любимчиков подлеца Кутона, зарвавшихся вельмож Доффера и Сабборга. Их и некоторых других, из гвардии, МИДа... Но не время: в армии ропот, старые враги плетут интриги, и не обойтись без поддержки их естественных недругов -- Службы и Конторы. Генералы требуют войны за Фолкленды, завещанной им Адмиралом, но нельзя воевать, когда в руководстве такая каша. В любой момент уязвленное самолюбие может толкнуть очередного Бонапарта на попытку путча... В убийстве Кутона есть нечто странное. Откуда вылез этот Ларей и чей заказ он реально выполнял? Он должен выжить и дать показания, прежде чем отправится на виселицу. Именно на виселицу, с показом по национальному телевидению. Не нужно быть Сенекой, чтобы понимать: есть круги, заинтересованные в молчании Ларея. Никому в этом вопросе нет веры, ни своим, ни забугорным. Только гвардия и военная контрразведка гарантированно смогут до поры обеспечить его сохранность. Именно с этой целью Мастертон распорядился очистить и переоборудовать по мировым стандартам небольшой армейский госпиталь на правом берегу Тикса, вплотную примыкающем к центральной части города, досконально проверить и заменить персонал, закрыть туда доступ всем, кроме лиц, занесенных в список им лично, дабы ничто не мешало поставить на ноги одного, но крайне важного пациента. Обеспечить максимальную секретность и надежную охрану. Этот Ларей -- мелкая сошка, но с его помощью он стал Президентом и с его же помощью сумеет вывести на чистую воду или дискредитировать очень многих замаскированных негодяев. Пятьдесят лет -- это зрелость, но отнюдь не старость, многое можно сделать для истории и державы, Фридрих! Сегодня ты опасаешься своих врагов, завтра они будут трепетать перед тобою. И никакой хунты: военный-президент -- старая добрая традиция нашей страны. А если отчизне привить порядок и четкость, свойственные армии, то республика Бабилон, ее граждане -- только выиграют от этого. В Британии свои традиции, у нас свои. Фолкленды не Гонконг, подождут годик-другой, далеко не уплывут за это время... ...На берегу реки Океан, омывающей Землю, развлекаются с удочками сестры-двойняшки. Они хотя и сестры, но мало в них сходства: старшая вечно прекрасна во всесильной юности своей, она благоухает весенним лесом, звездами, радостью. Младшая курноса, одета в саван, измождена вечным гладом, от нее исходят волны тлена и сырого холода. Но нет в ней дряхлости, и силы ее безмерны. Обе они длиннокосы, обе они девы, ибо никому еще не удавалось овладеть ими сполна: только дерзнет герой-любовник, коснется десницы десницей -- а пыл и разум его уже распались на атомы или угасли... На крючке у каждой добыча: бьется, трепыхается, исходит раздирающей болью сердечко, наколотое на оба крючка. -- Он мой, -- говорит одна. -- Он всегда меня любил и не скупился на преданность и подарки. Я приголублю его, успокою. Он заслужил меня. Он и зачат был вопреки тебе. -- И вопреки тебе тоже. Я старшая, значит, твоя очередь еще не пришла. Меня он любит больше. Стоит мне подмигнуть, намекнуть на улыбку -- и он безогляден. -- Твой крючок всегда пуст. Я же люблю -- без лукавства и наживку не забываю. И старшинство твое ничтожно -- одно жалкое перводеление первохромосомы... Звонкий, серебристый смех старшей сестры столь свеж и ласков, что младшая не выдерживает и оскаливается в ответной улыбке. -- Ну, что ты еще придумала, уж говори... -- Сестрица, решим спор случаем: давай тянуть, каждая в свою сторону, у кого крючок сорвется, та и проиграла? -- Все бы тебе играться, щебетать да машкарадиться... Будь по-твоему, хотя и с обманом твой крючок. Тянем... В каменном гнезде нахохлилась над добычей царственная птица Анзуд, потомства не ведающая. Вознесен клюв над спящим то ли зерном, то ли яйцом, но в раздумьях свирепая птица Анзуд: клюнуть или погодить, дождаться, ибо жертва, ужасом объятая, вдвое вкуснее бесчувственной... И не ведает могучая птица Анзуд, что серый в янтарную крапинку камень из стенки гнезда не камень вовсе, а одна из голов ядовитой гидры, которая притаилась в одном выдохе от нее и вожделенного плода. Точный бросок, и если гидра не погибнет в когтях осторожной птицы Анзуд, то яда хватит, чтобы упокоить навеки ее вместе с диковинной добычей. Но и гидре неведомо, что земляные черви, чуя близкую обильную поживу, изгрызли, источили весь отвесный склон, на котором стоит гнездо, так что может оно рухнуть в любую минуту, раздавив всех, в том числе и червей, истекающих алчной слизью... ...Но очнулась, забеспокоилась всегда равнодушная Гея, почуяв боль и зов хтонической крови, пришедшей к ней из чужого мира. Последнее и случайное дитя, затерянное исчадие поздней любви Урана и Геи, нашлось и теперь взывало о помощи. И злобные посланницы ее, страшные старухи Эринии, побрели на поиски, сквозь колючую проволоку, через горы, вечную мерзлоту, жаркие пустыни, каменные клоаки, именуемые городами. Черные факелы в когтистых, татуированных морщинами лапах освещают им путь, волосы-змеи струятся по плечам и соскальзывают вниз, расползаются по тысячам тысяч нор и тропинок. Где, где, где ты, -- пахан, отзовись!!!.. * * * Гек долго плутал в бреду. Но однажды кошмары уступили свое место сознанию, а сами, гогоча, перелетели на другой конец планеты, где и трансформировались в дичайший и немотивированный обвал фондового рынка. Кто-то, как это всегда бывает, погрел на этом руки, но подавляющее большинство ушло в штопор. Некий Сорос, фармазон и барыга номер один мирового фондового рынка, попал на пару миллиардов, компьютерный выскочка Гейтс пострадал еще больше. И даже сам великий У. Баффит только кряхтел, пытаясь объяснить себе непонятное; впрочем, мировые рынки серебра в другом секторе, и финансовая судьба безумных братьев Хантов, некогда угоревших именно на серебре, ему покамест не грозит... Потолок, две стены по бокам, третья, с дверью посередине, замурованные и небрежно зашторенные окна сзади, простыня на груди -- все белое. В белом и сиделки и врачи. Многочисленные медицинские приборы тоже светлые, но на фоне стерильной белизны всего остального кажутся серыми. Ежедневные перевязки, утка, зонд с пищей -- немного разнообразия в такой жизни. На вопросы Гек отвечать отказался, но то и дело, когда приходил в сознание, старался перекинуться парой слов с персоналом. Ему в этом не препятствовали: скрытые в кровати микрофоны автоматически включались при любых звуках его голоса или иных, исходящих от его ложа; вся обслуга, включая врачей, -- проверенные кадры армейской контрразведки, подчиненной не Службе, а военному министру. И не ему даже, Господину Президенту, неторопливо кующему новые механизмы своей государственной машины. Но Геку было необходимо общение, без него -- скука и кошмары. Обеим сторонам были выгодны попытки такого рода, ибо каждой из них давали надежду на получение полезной информации от другой. Гек все еще не мог вставать, но уже не выплевывал с кашлем кровяные сгустки и в один прекрасный день отказался от зонда, попросил дать ему пищу обычным способом. Не сразу, но через сутки его просьбу удовлетворили, и он стал разговорчивее. Иногда он жаловался на свои сновидения сиделке, иногда пытался шутить с врачами во время болезненных осмотров и перевязок, а однажды, против обыкновения, согласился поговорить с человеком, который через день приходил задавать ему одни и те же вопросы. "Передайте им, что не я убивал Кутона!" Гек повторял и повторял эти слова, пока не провалился в беспамятство. Прибежали дежурящие врачи, майора немедленно удалили, а Геку стали вкалывать бесчисленные уколы, чтобы сбить температуру, взлетевшую до сорока одного, делать массаж сердца, в котором возникли чудовищные перебои... Гек двое суток не узнавал окружающих, на третьи взгляд его вновь стал осмысленным и он попросил пить, а потом есть. На самом верхнем уровне был отдан приказ: допросами не беспокоить, проявлять чуткость: пошел контакт. ...В свое время Варлак рассказывал Геку о том, как ему довелось около года оттянуть в японской тюрьме города Осака. Поначалу жизнь на японской крытке казалась невыносимой даже урке, прошедшему ад отечественных зон и трюмов: разговаривать можно только в строго отведенное для этого время, спать только в предписанных позах, даже глаза держать открытыми -- только по команде местных пауков... За каждое ослушание -- лютые побои и шизо, не уступающее "лучшим" бабилонским образцам. Через месячишко Варлак решил вскрыться, чтобы отвалить наглухо из этого мира, и стал готовиться к своему последнему отрицанию. Но Аллах не зря даровал человеку разум: Варлака осенило, и он остался жить дальше. Дело в том, что японцы -- люди традиций и ритуалов, они все делают по предписанным канонам и приказам своих семейных или служебных сюзеренов. "Я иногда думаю, что любой из них, мужик или баба, даже кончить может в любую секунду, если такая команда поступит от ихнего дайме..." Поэтому, если присмотреться и посчитать, то при хитром, но точном соблюдении этих дурацких ужимок ты приобретаешь нечто вроде шапки-невидимки: тебя вертухаи просто перестают замечать. По словам Варлака, не было случая, чтобы их надзирала придрался по своему собственному хотению -- только инструкция, только приказ, как автоматы для газированной воды... И довольно скоро совсем другая жизнь в камере пошла, коль ты понял их и научился пользоваться ими... Бабилон -- не Япония, но у военных привычка к приказам, инструкциям и бережно хранимым ритуалам, давно утратившим первоначальный смысл, тоже весьма велика. За четкость, решительность и слаженность в поступках они платят гибкостью мышления, в нестандартных ситуациях и действуют неповоротливо, проигрывая порою даже непрофессионалам. Не каждый военный, естественно, но система в целом. У Гека развилась мания преследования. Однажды он попросил колы, и врачи дали на это добро. Из наугад выбранного магазина привезли ему пластмассовую бутыль с пепси-колой, вскрыли, провели анализ пробы... Гек сделал глоток, выкатил глаза и выплюнул на простыню. -- Что вы мне дали? -- Пепси-колу, как вы просили. -- Я просил коку. А это -- отравлено, проверьте. Проверили -- нормальный лимонад, без отравы. Мерзавцу скоро намыленный галстук примерять, а тут приходится его ублажать и терпеть капризы. Привезли кока-колу, провели через тщательный анализ. Ларей все равно потребовал, чтобы кто-нибудь попробовал напиток перед тем, как выпьет он. Через день вся подаваемая пища проверялась таким же способом у него на глазах, даже апельсин -- Ларей произвольно указывал на дольку, которую должен был (или должна) съесть кто-либо из персонала. Раны постепенно затягивались, печень почти полностью восстановила работоспособность, но Гек все еще был слишком слаб. Однажды он попросил карандаш и бумагу, с тем чтобы написать письмо Господину Президенту. Ему выдали просимое, твердую подкладку под бумагу. Майор контрразведки сидел рядом и фиксировал каждое его движение. Гек промучался минут десять, выводя неровные каракули, покрылся весь испариной и опять вошел в сердечный приступ. Испуганно завизжал электрокардиограф, из соседней палаты выскочили врачи... Далеко не сразу удалось купировать приступ, Гек пришел в ясное сознание почти через сутки, а на бумаге было нацарапано вкривь и вкось начало первого слова: "Госп...". Временный начальник госпиталя получил жесточайший нагоняй за "спешку", к которой он ровным счетом не имел никакого отношения. Команда "не беспокоить и не провоцировать" была продлена еще на две недели. Если не считать внезапных сердечных приступов и развившейся маниакальной подозрительности Ларея, служба в госпитале была не тяжела. За пределами госпиталя приходилось соблюдать режим максимальной секретности ото всех, дальних и близких, а внутри -- лечить Ларея, чутко ловить любые высказанные вслух мысли, соблюдать его гигиену и выполнять незапрещенные просьбы. Ничего существенного Ларей пока не сказал, а просьб с его стороны было совсем немного. Так, он захотел ромштекс, с картофелем фри и черными оливками без косточек, но врачи убоялись нагрузки на печень и отказали ему. В знак протеста Гек отказался принимать пищу, попытка принудительного кормления привела к судорогам, сверхвысокой температуре и почти полной остановке сердца... Рапорты и взаимодоносы презрели законы физики и покатились вверх по служебному склону, слипаясь по пути в один зловонный ком, который в итоге сам Господин Президент похлопал ладонью, брезгливо покопался одним пальцем и изрек: -- Какая хреновня! Пусть жрет, что просит, испорченная печень не надолго его обеспокоит, я обещаю. Новый год он встретит, но одиннадцатое февраля отпразднуем уже без него. Здоровье преступника нам необходимо лишь в той степени, в которой он способен будет ответить на наши вопросы, добровольно или против своей воли. Все понятно?.. Блондин нетерпеливо давил на пипку звонка, раз, второй, третий -- один длиннее другого. Спереди и сбоку целились на него домашние камеры слежения. Наконец щелкнул запор, и Тони Сторож в одних трусах вышел на порог... Он был все еще сонный и злой -- такой сон порушил Блонди черномазый! Но неспроста же... -- Чего трезвонишь, дубина! Охрана снизу мне уже отсигналила, подождать не мог? -- Я зайду? -- Ботинки не снимай, иди на кухню, а то у меня... Блондин согласно кивнул и прошел в маленькую, метра четыре на четыре, кухню. Уж кому-кому, а ему не надо было объяснять, почему это Тони командировки в Иневию всегда проводит здесь и как зовут молодую владелицу этой квартиры, оплаченную тем же Сторожем. -- Что сияешь медным тазом? Выкладывай. -- Следок объявился, тьфу-тьфу не сглазить... -- Его??? -- Угу. Помнишь, ему всегда из "Анаконды" ромштексы таскали? -- Тише ты... Помню. Это где он еще пожелал, чтобы там к его персональному гарниру всегда оливки добавляли? -- В цвет. Позавчера заказали с собой, с оливками. -- А вы что, и там пасли? -- Ха, обижаешь. Мы по всему Баблу нитки натянули, даже в банках и борделях. Да еще урки помогают. Ты их "Всебабилонский" прогон читал? -- Я тебе его дал, между прочим... Ну не тяни кота за хвост, дальше что? Кто заказывал? -- Баба средних лет, в пиджаке, юбке. Они больше не запомнили. Не сразу сообразили. -- В тыкву дай, чтобы лучше помнили. Фанту сказал? -- Он уже как наскипидаренный, аппаратуру прилаживает вокруг "Конды" и внутри. -- Правильно. Надо ждать второго визита. -- Фант говорит, что шефу обратную связь надо обозначить. -- Сдурел он, что ли? Кр... Он за самым главным числится, там секи невпроворот. Ну а что, идеи есть? -- Может, у Эла соберемся, мозговой штурм устроим? -- Чего устроим? -- Да так... от Фанта заразился... Вместе обдумаем? -- Можно. Он в курсе? -- Фант ему докладает в эту минуту. (Арбуза оторвали от утреннего повтора любимого телесериала, костюмированной сказки с Чилли Чейном в главной роли...) -- Толково. Обеги основных, не забудь и эту Пару Кляч, а то обидятся. О, Эл звонит, его линия... Сейчас стрелки собьем, и отчаливай с богом. Молодцы, парни! Идея с ромштексами пришла к Геку не вдруг. Когда два десятка человек неусыпно бдят за беспомощным полутрупом с помощью техники и непосредственно, и делают это не час, не сутки, не неделю, а месяцами -- может ли у них не ослабнуть контроль и внимание? Если реально, то не может. К тому же и приказ был: подталкивать к контакту, проявлять участие, вовлекать в разговоры. Никто не проболтался, тайны не выдал. Но они посменно работают и получают за это деньги. И есть у них у всех другая жизнь, свои интересы и проблемы, никак не связанные с больным узником. А Гек телевизор не смотрит, газет лишен, радио лишен. Другой жизни у него нет, и в прямом, и в переносном смысле. Вот и думалось ему все свободное от сна и приступов время. Если собрать воедино все редкие обрывки, обмолвки, высказывания, намеки, услышанные им за полтора месяца, да систематизировать их по разным параметрам, вдруг и вылущишь жемчужное зерно из навозной корки. "На левый берег одна остановка, а стоит дешевле". "Я своему возле дома не покупаю, лучше здесь, прямо с базы". "Что ни весна -- подтапливает, хоть плачь. Зато близко". "...Ждет не то слово. Мама, а когда снеговик прилетит? Вот бы скорее..." "Здесь и встретим. По десятке с носа -- за глаза. И на елку хватит, и на закуску..." Гек примерно определился на местности, по времени (сам -- потерял счет дням во время коматозного состояния) -- уже кое-что. Стал думать дальше. И перебрал же он вариантов!.. Иной раз и в самом деле до температуры допыхтишься, обдумывая... Одна из медсестер -- приятельница с кастеляншей (а может, завхозом, главное что -- по хозяйству), а та живет, надо понимать, в тех краях, где Фант и Сторож... Вот и принялся Гек целенаправленно стеречь в словах и медсестру, и кастеляншу... И однажды -- пых, кастелянша покупает тесто к праздникам в "Анаконде"! Идея родилась! Гек начал тогда издалека и попросил колы... Был большой шанс, что ромштексы окажутся другого происхождения, что "кадровая" обстановка поменялась, что знак не будет замечен или понят... Но и идея не последняя, каждую следует испробовать. Ромштекс с оливками и картофелем фри доставили. Не разобрать -- может, и от "Анаконды", ни прямо, ни косвенно спрашивать нельзя -- не дети слушают... Гек попробовал маленький кусочек и отверг остальное: "вкусно и даже очень, но я хочу видеть, как режут мясо и как при мне пробуют любой из нарезанных..." Через двое суток он опять попросил ромштекс. Перед тем как подавать его, опять отрезали краешек на анализ, проверке подвергли выборочно и оливки, и картофель. Картофель, как представляющий опасность наличием множества отдельных фракций, заменили. Заменили и оливки, потом проверили тотально и то и другое -- все нормально. Само мясо проверили на запах, из трех мест специальными иглами достали микростолбики, -- все чисто (углеводов избыток, радиация фоновая...), просветили ультразвуком и, чего уж там, рентгеном... Мало этого, когда разогрели порцию и внесли в палату, Ларей не отрываясь следил, как режут мясо, сам выбрал пробные оливки, кусочки картофеля, краешек ромштекса. Фельдшер все это разжевал и проглотил. И только через минуты три стал есть Ларей. Подумаешь -- остыло, зато подстраховано... Гек ел с видимым удовольствием, и ничто не могло помешать его аппетиту, даже изрядная порция сахарной пудры, пропитавшей серединный кусочек ромштекса. Сигнал дан, сигнал принят. Дальше-то что?.. "...Слово ко всем Бродягам, Фратам и прочим честным Людям! Добро и привет вам от всех, кто подтвержден. Бродяги, Фраты и Городские, кто не особачился, слушайте наш прогон и дайте ему ход дальше, ко всякой вольной и арестантской душе, лишь бы она чистая была. Один человек по праву свершил старинный завет, святое дело, до него не слыханное. За всех нас он принимает пеньковый венец, за наш Дом, за Благо арестантское. Он жив еще, но спрятанный за псами пребывает. Доведется, мы верим, -- и умрет он как и жил -- Заповедным Уркой. Но лучше, чтобы жил. И все, кто уважает в себе человека, а не пса, -- оглянись, прислушайся, протяни руку помощи. И воздастся тебе во всем Доме всеобщим уважением. При нынешнем великом палеве и произволе, и в силу большого количества -- погонял не ставим, так Большая Сходка очно и малявами авторитетно порешила. Удачи вам в благородном деле, здоровья и Свободы. Подтвержденные". -- ...Видал, что пишут? Муртез равнодушно кивнул головой. -- Это трепотня, что они могут... -- Ты, Эли, видать, крепко устал... "Старинный завет" исполнился! И судьба общака для них тоже свята, засуетились... Они даже не сомневаются, что такие фортели им по зубам. Бонса они убили, как куренка, следующий кто? Уж не мы ли с тобой? Эли? -- Нет, не мы. Мастертон. -- Черно шутишь. Да что с тобою сегодня? На тебе лица нет. Супруга опять?.. -- Гораздо хуже. У этого дурака, секретаря президентского, ноутбук-компьютер, в который он заносит всякое важное для Большого Дурака. В том числе и данные по Ларею. На нашу удачу, а по большому счету -- на беду, интересуется этот Адам Липски Интернетом. Ну, мы дождались удобной минуты, когда компьютер включен, а Липски на докладе, и через его браузер, но без его ведома, качнули того-сего из "суперсверхсекретной" президентской цитадели. -- Да ты же все это докладывал... -- Почти все... Извини, Дэнни... По Ларею я как раз и не докладывал, проверял оперативно еще и еще, уж очень... -- Слушаю, слушаю... -- Не сердись, Дэнни, не гневайся, и без того муторно. Лучшие медицинские и розыскные светила прощупывали этого Ларея, проглядывали, пронюхивали все, что могли вообразить. Ну и залезли под зубные коронки. Зубки у него свои стерлись да выпали от жизни неправедной... В числе всего прочего -- взяли дентиновую ткань на анализ, что, кстати, я и подсказал осторожненько. Говорят, что лучший способ определить возраст -- проверить эту ткань. Мол, по степени омертвления капилляров, нервных окончаний, обнаженности десен и прочей муры можно определить возраст с точностью до пяти лет. -- Хо-хо! Интересно. Сколько же ему натикало, волку старому? -- По зубам -- лет двадцать -- двадцать пять. -- Как?.. Муртез подвигал носом, языком и губами и повторил: -- Лет двадцать тире двадцать пять. -- Отпечатки пальцев?.. -- Те же. Это он, не двойник под него. Шрамы, татуировки, отпечатки пальцев, зубные оттиски, группа крови, образцы волосяного покрова (и они в архиве оказались!) -- все совпало, Дэнни. Мы его видели двадцать лет назад, именно его, которому по зубам сейчас -- двадцать пять лет. -- Двадцать еще скажи. -- Или двадцать. -- Этот способ исключает ошибки? -- Нет, хотя они и маловероятны. Наша подопечная владелица семейного мужского гарема собрала для меня образцы его тканей: от ногтей и кожи до выхарканной крови и соплей. Я отдал биологам. Не простым, и не в одни руки. На уровне хромосом и ниже выявлены некие аномалии в темпе и характере обмена веществ, по типу мутаций. Причина -- осторожно-предположительная -- воздействие радиации. А он, сорок с небольшим назад, попал в эпицентр, ну, помнишь обстоятельства... -- Эли, возможно, я меньше твоего понимаю в биологии и радиации, но я всегда считал и читал, что генотип может измениться лишь в потомстве, а не у половозрелой особи, непосредственно подвергшейся воздействиям, провоцирующим мутации. -- Я и не спорю, но факт перед нами: свидетель взрыва, дентиновый младенец, мутант. -- Это лишь интерпретация факта. Выглядит он гораздо старше. -- Выглядит, уже лет сорок подряд. Он не омолаживал себя пластической операцией, он себя старил. -- На зоне, сорок лет назад? Или в косметическом кабинете предвоенной эпохи? -- Ну тогда, черт меня забери, я ни хера не понимаю. -- Не плачь, Эли, я такой же. Так он что, вечно молод, так получается? -- Ну нет. Сердце у него изношено до физического предела, держится на лекарствах... Любое волнение -- он брык и лапы набок. А ему опять кислородную подушку под нос, уколы, массаж -- выходили... -- Ну так, значит, и мутация у него фиговая. Смотри, утаивай, проверяй и не забывай докладывать. -- Докладываю свежачок. Мы, раз проникнув в информационный курятник, взяли его отныне в плотный прицел, в интересах, так сказать, разведки и контрразведки, извини за кощунство. -- Извиняю. -- И вчера мы оказались бессильными свидетелями набега чужой орды на "наш" курятник. Да, некий хакер целенаправленно тяпнул около мегабайта текстовой информации грифа "Абсолютно секретно". -- Что за хакер, и почему бессильными? -- Профессионал высокого полета, не проследить кто. А бессильными -- мы не можем проявить осведомленность и перекрыть канал утечки. -- Что за бред. Неужто Старый Дурак и его помощник настолько сильны в этой науке и не поверят нашим словам о неких способах? -- Поверят, но проверят -- с помощью армейских структур. Там знающие звери, расколют наши хитрости, поймут, что мы к ним в загашник лазили. -- Ну тем более тогда пора дубль сделать. Но сначала -- убрать Ларея. Немедленно. -- Почему? -- Потому что нами, с Сабборгом в тандеме, был засечен внезапный интерес уголовного элемента к искомой точке. Вооружены они новейшими и мощнейшими агрегатами слежки и прослушки. Опыта у них меньше, а знаний ничуть. Это их работа, с секретарем. Это я Бонсу на него материал давал, сразу же после узурпации. Это оттуда они узнали, как, у кого, и когда брать. Они вскрыли пароли Бонса, а уж с этой задачей по браузеру -- пингвин справится после недельного обучения. Убрать срочно, Эли. Пусть сестра кольнет ему для сердца. Очень уж глубоко трясти не станут, сердцем он слаб, все знают. В крайнем случае поверхностный анализ ничего не возьмет. Срочно, Эли, не заставляй меня повторять. -- ...Ваше Высокопревосходительство! Автодром подготовлен и автомобили проверены. Разрешите сообщить в гараж? -- Нет, Адам, на всю неделю -- отменить, радикулит позванивает. Да и некогда... Повторный визит за ромштексом люди Блондина и Фанта зафиксировали и проследили только до окончания моста, соединяющего левый и правый берег, дальше было очень горячо. Но Фанту удалось засечь место, где прячут шефа, "на кончике пера". Он докладывал суть своих рассуждений на узком сходняке: Арбуз, оклемавшийся от ранения Кисель, Сторож, Пер Гнедой (младший отправлял с побережья неотложный по договору золотой груз), Гиппопо и Ушастый. И Блондин присутствовал, но все еще как младший. Фант распечатал для наглядности крупномасштабную карту с куском города, на котором были выведены все здания и подземные коммуникации. -- Только здесь он может быть. Я отвечаю. -- И ответишь, но в локшевом раскладе это никого не утешит, -- вздохнул Арбуз. Но тут Фанта поддержал Ушастый. -- Урки меня постоянно теребят по старой памяти. Вчера ночью нарисовался гонец, он рассказал, что тем удалось нашарить. Ларей в Бабле спрятан, они подтвердили. Из Фиб пригнали десяток сапогов от местного спецподразделения для выполнения особо секретного задания. Один из них левым образом послал язычок невесте, где похвастался, что выполняет важнейшее в своей жизни задание, данное ему лично Президентом. Звание -- унтер, образование среднее, основная специализация -- конвой. Дал адрес до востребования соседнего отделения почты. Описал, какая часть столицы видна из окна. У невесты брат откинулся прошлым месяцем и то письмо прочитал. -- А что это за линии прочерчены? -- Это подземные коммуникации, по которым можно двигаться. -- А почему одни синие, другие желтые? -- Синие -- это поправки, которые шеф лично вносил и пояснил, что лучше знает. -- А почему у нужного квадрата нет синего? -- Ну, Нестор, видимо, он не знал заранее, что здесь очутится... Вот эти -- глубинные, под Тиксом проходят... Я приготовил файл с записью голоса, почистил, скомпоновал, чтобы мусор не мешал. Готовы слушать? -- А есть что? -- На мой вкус -- три лимона не зря потрачены. Если что -- претензии к Элу, он покупал... "...Снился мне сон, что стою, а на руках у меня больной малыш, хотя я бездетен. И даже во сне я так слаб, что ста метров с ним до больницы не дойти, задыхаюсь... Сестрица, поправь подушку..." "Ты -- молодая, а куришь... Я не курю, а у меня уже не легкие, а решето. У меня только и жизни, что вечерние полчаса в сутки, с пяти до полшестого, когда кислородом дышу... Утром проснусь и весь день только и жду... Бросай, милая, ведь такие муки без здоровых легких..." "Дайте мне хоть попробовать встать, я сумею наверное, утка осточертела..." "Фант мне такой выпал -- нежданно-негаданно под землю уходить... Что ж, видимо, там спокойнее будет..." "Память у меня такая, что помню все плохое и хорошее". "Я верю людям и верю в них, для меня и любой сторож -- как брат, но надеюсь и на самого себя..." -- Ну, бля, Кромешник! -- захохотал Пер Гнедой. -- Да я сам буду землю грызть, но надо вызволять шефа! Да и общака жалко. Во отчебучивает: и Малыша покойного, и Фанта со Сторожем приплел. Ведь это он нам маяки ставит, ребята!.. ("Идиот, что на уме, то и на языке, но общак -- не последнее дело, это да". -- В чьей голове прозвучал мысленный комментарий, какая разница, в соседних примерно то же ворочалось.) -- Кто бы мог подумать?.. -- Н