ящей личностью -- тебе-то, как служивому, жаловаться не положено. А я хочу за генералом числиться, не за подполковником. Неужто не заслужил за все свои мытарства под присмотром низкопробных унтеров? -- Тебе харю начистить или как? -- Попробуй, парень-то здоровый, авось получится. Подполковник первый отвел взгляд, -- сволочь старая, на вольные связи рассчитывает. Да и сам душегуб. Охрана-то его скрутит, но действительно: если успеет наручником в морду попасть -- замучаешься потом смехунов на дуэли звать. Его-то самого я не боюсь, конечно... -- А ты не под...бывай, когда не просят. Сам полтинник прожил, а ума не нажил. Все ерепенишься, ухаря строишь из себя. Ни семьи, ни разумного дела. О смерти думаешь хоть когда-нибудь? С чем ее встречать будешь? -- С оркестром. Чтобы все как у людей, чин-чинарем. -- Земля слухами полнится, но знаешь -- не таким я тебя представлял. -- А каким же? -- вежливо поддержал разговор Гек. -- Более солидным, что ли... умным... Но это не суть. Сидеть в безделье скучновато, работать собираешься или так... картишки, разборки? -- Пусть верблюд-бактриан на вас работает, а мне и так не скучно. -- Какой еще бак...триан? -- изумился подполковник. -- Двугорбый. -- Подполковник вдруг обязательно решил про себя попозже послать дежурного за словарем и найти там мудреное слово... -- Напрасно. Пайка у нас скудная, с передачами -- нечасто, сам знаешь порядки. Общий язык с местными активистами ты вряд ли най... За дверями послышался нарастающий шум. Пробарабанил торопливый стук, и в кабинет влетел запыхавшийся и растерянный кум. -- Разрешите, господин подполковник! -- Что еще случилось?.. Кум, не глядя на Гека, подсунулся к самому уху Хозяина и жарко зашептал туда. -- Наряд, резерв?.. -- Все подняты. Дать сирену? -- А где Режим, дежурный? -- У вахты... Все... Хозяин неожиданно легко, словно мячик, вымахнул из-за стола и, как был -- без фуражки, в расстегнутом кителе, -- ринулся в дверь. Но при всей своей спешке -- успел скомандовать отрепетированным жестом в сторону Гека: охрана, трое в бронежилетах и с пистолет-пулеметами за звуконепроницаемым стеклом, повинуясь знаку, вошла в кабинет, взяв оружие на изготовку. Гек спокойно расселся на канцелярском стуле посреди комнаты (в "главном" кабинете не водилось привинченных к полу табуретов), а сам соображал: что бы это такое происходило снаружи? Ох, не ребята ли "штурмуют" зону снаружи -- нервишки не выдержали? Всегда так: без накладок не обходится, мать и перемать. Сколько народу погибнет, не зная и не понимая причин... Но это традиция -- простому люду подыхать за чужие интересы. -- Руки на колени, резких движений не делать! Огонь без предупреждения!.. Если бы Гек собрался воевать с охраной, он бы не дал докончить фразы старшему унтеру, а уже начал бы действовать. Хотя, конечно, относительно малое пространство, два с половиной ствола (говорящий отвлечен, а значит, наполовину ослаблен), выучка, броня -- существовал реальный шанс остаться без мозгов... Но зачем дергаться вслепую -- надо подождать... Хозяин, как был, вылетел к вахте, впервые не получив при этом положенную субординацией долю официального холуяжа от своих подчиненных. Но картина, перед ним развернувшаяся, даже не впустила ему в голову мыслишку запомнить и наказать нерадивых: весь плац перед вахтой густо, как тифозник вшами, был покрыт телами сидельцев -- все мордой в асфальт, руки за голову. Остервеневшие овчарки захлебывались в нетерпеливом визге, вахта, внутренний наряд, гарнизонный конвой, свободные смены, резерв -- все ощетинились автоматами, словно бы размазанные вдоль по отрезку периметра ограждения. А из бараков все еще бежали редкие одиночки и, добежав до невидимой черты, падали ниц, сплетая пальцы на затылке. Постоянная отупляющая и беспощадная муштра личного состава, вкупе с растерянностью офицеров, сотворили чудо: не поднялась пальба, паника не выплеснулась за пределы внутренних зонных границ. Наконец -- заметили Хозяина. Начальник по режиму затрусил к нему, кум первый забормотал комментарии. Режимник, забыв об уставной форме доклада, принялся его перебивать. Хозяин затряс щеками. -- Ма-лчать! -- Все замолкли. Подполковник ткнул палец в пуговицу на мундире у режимника. -- Застегнитесь. Продолжайте... А случилось следующее. Когда Ларея повели внутрь здания, режимник дал команду разогнать толпу, что и было успешно выполнено в считанные минуты. Плац опустел. И только майор Фредерик Смит, начальник режима, собрался проинспектировать кухню, где все уже было сервировано и приготовлено для него, как тут и началось невиданное по масштабам и неслыханное на все зонные времена ЧП: изо всех щелей и бараков, сначала поодиночке, а потом стаями, к вахте рванули сидельцы. И не простые -- все как на подбор: роги, подроги, активисты, десятники, банщики, кочегары, библиотекари и прочие местные шишкари, а в просторечии -- венчанные скуржавые и их ближайшая пристяжь. Никто за ними не гнался, не протыкал черепа и спины ломами. Не было ни пожаров, ни скрежета ломаемых дверей, ни предсмертных воплей -- не было восстания. Из дверей бараков робко, но постепенно смелея, выглядывали простые сидельцы -- поглазеть. Кое-кто вооружился чем бог послал, но они были поумнее и следили за происходящим из барачных оконцев. В их числе была и поддержка Ларея, но и они все еще не могли до конца врубиться в происходящее. Скуржавые подбегали к вахте и падали, чтобы избежать немедленной пули за "попытку к побегу". Они знали порядки и знали, как надо просить защиты у лягавых. Многим из них это было не впервой. Но никогда ранее бегство "пробы" не происходило так лавиноподобно и без боя. Режимник все еще зудел, на ходу возвращая в свою речь привычные служебные обороты, но всем все и так стало ясно. И что именно случилось, а главное -- почему. Причина сидела на стуле в кабинете у Хозяина и мучалась по этому поводу догадками. Подполковник выслушал доклад, кивнул головой и шагнул вперед, чтобы никто не загораживал ему панораму: спины, задницы, мешки с личным барахлом, пальцы, словно вязаночки хвороста на беспокойных затылках... Замять не удастся. Хотя... Трупов нет, или их немного. Прецеденты бывали. Взбесились мерзавцы, права качают -- развратились поблажками. Таких на этап и в гнилую дыру. Этап, правда, здоровенный выйдет, рыл на шестьсот-семьсот. Но и зона огромная. Просто в канцелярии подмандят -- кум перечить не посмеет, -- и отложим ранее намеченных на поздние времена. Тут мы прикроемся. Актив? За него кум... тьфу, оперуполномоченный по зоне в ответе, не меньше, чем я. Даже больше. А я за всю зону отвечаю, не за повязки. Режим -- это его работа, Фреда-режимника, чтобы соблюдался и сейчас, и потом, и черный и белый. Ходят слухи, что с заказами можно договориться, если как на предыдущей лареевской зоне. Но здесь -- не там: крови нет, вот главное. Придет пора -- и генерала примерим, должность позволяет. Проживем, а бог даст -- и Ларея окочурим. Компра -- тьфу, труха, через год осыпется. Но гад ползучий! Это явная подстава, и даже примерно понятно от кого. Кто его мне сосватал -- вычислим. Господи! Нормальная ведь жизнь была! Место -- накатанное, перспективное, спокойное, хлебное! Все теперь коту под хвост... И кому только... Ох, если бы... Ну почему у меня!!! Подполковник очнулся от дум и увидел, что все окружающие смотрят в его скрипящий рот. Он поводил подбородком, попытался улыбнуться -- не вышло. Глубоко вздохнул, посмотрел на сумрачное небо, а потом опять на спины и с опаляющей ненавистью выдохнул в окружающих: -- Поздравляю вас, господа офицеры, с новым постояльцем. Кромешник прикатил. Громко и раздраженно говорил подполковник -- голос командирский. И в наступившей тишине -- только собаки все еще потявкивали -- слова его раскатились по ушам и языкам рядом стоящих людей и сидельцев. Кромешник. Слово было сказано. То, что черным заветом хранилось на груди у Гека, то, что копилось легендами и ползучими слухами столько лет опутывало зоны, тюрьмы и пересылки, -- словно тираннозавр, выпрыгнуло из прошлого на свет божий и стало оглушительной явью. Зловещей кометой взошел над лягавскими резервациями и клетками Последний Ван -- реликт ушедшей эпохи, чернейший князь из уголовного племени, начисто выжженного роком и политической инквизицией пресветлого государства Бабилон, мифический Кромешник -- сгусток мути, ужаса и войны. Отныне прежние заглазные клички, типа Чтива Бабилонского и Казнилы, слетят шелухой и не вспомнятся никогда. Стив Ларей -- только так и не иначе будет звучать его имя, оно же титул, в его присутствии. Кромешником будут звать его враги (и его люди тоже, но не часто, за глаза, когда вероятность быть застуканным невелика). Громок был голос Хозяина, но не настолько, чтобы его услышали из БУРа, стоящего чуть ли не в полукилометре от вахты. И наоборот. Однако именно оттуда, словно в ответ на мрачное поздравление, рвался к скудному небу отчаянный хриплый вой. Это кричал Фиксан, главпахан "Аргентины", получивший последний верноподданнический язычок о случившемся на его зоне, теперь уже бывшей его зоне. Он выл и кричал, и слов было не разобрать, да и к чему теперь его слова, кто их будет слушать? Он сидел в БУРе пятый месяц, оставалось всего ничего -- полтора месяца БУРа и два года срока. Он выл, и вой этот не нуждался в переводе -- не бывать ему никогда паханом, не бывать и скуржавым. И в перечне живых ему тоже недолго числиться: из БУРа на вахту не сбежать. Блеклый день, ни лучика, ни клочка синего неба. В любой день, в любой час любого времени года -- страшно умирать. Но когда день так сер и безнадежен -- ты словно бы еще больше обделен судьбою. Надо уходить, умирать самому, чтобы не успели добраться те, от кого не будет пощады в лице быстрой смерти. Вены пилить не больно, надо только решиться и не дать надежде, сволочной девке, обмануть тебя и передать в руки тем, кто давно и сладко жаждет слез твоих и последних мучений. Ах, не утешить себя мыслью об отмщении и бренности всего земного. Они будут жить -- и спать, и есть, и курить, и... Они тоже умрут, но позже, пусть на миг, сутки, на год -- но позже, чем ты. Фиксан выл, и слезы бежали по свинцовым щекам. Он медлил, с мойкой в руках, пытаясь насладиться хотя бы тем, что он все еще жив и плачет, что его пальцы все еще чувствуют холодок бритвы, а глаза видят тусклый свет жизни. Но в углу штрафного барака уже составилась команда заговорщиков, и не суждено было Фиксану уйти добровольно, тихо обмякая в объятиях вызванной им бабушки с косой. Он умрет медленно, той же ночью, связанный, с заткнутым ртом, и всю оставшуюся жизнь в его судьбе не будет ни одного хоть сколько-нибудь светлого пятнышка, свободного от страданий. Глава 11 Ноги привыкли Лужи и версты мерять... Ждет ли кто меня? -- Что-нибудь случилось? -- Гек все так же сидел на стуле посреди кабинета, охрана демонстрировала неусыпную бдительность; а ведь за минуту до возвращения Хозяина унтеры опустились до пустячных разговоров с осужденным. -- Ничего особенного. Если не считать, что несколько сот слабонервных сидельцев решили сменить место жительства. Проба уходит, Ларей. Тебя, видишь ли, испужались. Все по закону -- сформируем этап, и марш-марш, поближе к солнечному югу, если им здесь не сидится. -- Такова жизнь -- этап сюда, этап туда... -- Гек ничем не выдал внешне своего ликования, хотя и не вполне понял сути случившегося, но в этом можно будет позже разобраться. Если не врет лягавый, если ловушки не расставил... -- Буза тем не менее случилась. Из-за тебя, Ларей. -- Я-то при чем? Из кабинета, что ли, бузу устраивал? -- Не прикидывайся чайником, не с мальчиком базаришь. Как жить дальше будем, а, Ларей? Или тебе больше имя Кромешник нравится? -- Я не ботаник, знать не знаю никакого кромешника. А жить -- порознь будем. Я в своем бараке -- ты в своем. -- До Гека начало помаленьку доходить. Намеки ближайших, обрывки слухов, до этого проскакивающие мимо сознания, сложились вдруг из беспорядочного разноцветья осколков в картину-мозаику. Признали. Подполковник спохватился, отослал на место охрану и вновь угнездился за столом, в широком кресле, обшитом черной скрипящей кожей. -- Будь ты хоть черт-перечерт, но если моя жизнь из-за тебя раком встанет, помни -- терять мне будет нечего -- пулю в лоб! И начну с тебя. -- Начни с валидола. А чертом обзываться не надо. Черти, если не врешь, в южный этап определились. Какие твои проблемы, не пойму? -- На зоне должен быть порядок. -- Согласен. -- И не твой, а законом установленный порядок. -- Я своих порядков отродясь не устанавливал. Я соблюдал исстари введенные. -- Не выворачивай слова, не солидно. Бузу укоротишь? -- Ситуация... Я же не понимаю, о чем ты говоришь. -- Понимаешь. Мне нужна нормальная жизнь, а не мясорубка. Обеспечишь спокойствие на зоне -- значит, договоримся. А нет... -- Что тогда? -- Я конкретно хочу услышать твой ответ, Ларей. -- Что смогу -- то смогу. По своему разумению. Без кумовских советов. И не только кумовских. Попробую не допустить бузы и большой резни. Остальное -- не в моей власти, как и не в твоей. Человеческую природу не приручишь, сам понимаешь. -- Заказы на зону будут? -- Я от производства далек. Но спрошу совета кое у кого. Повязок -- точно не будет. -- Плевать. Ты-то сам -- чего хочешь? -- Домотать неполную сотню оставшихся недель -- и на волю. -- И только? Ну ладно, дело твое, как говорится... Куда бы тебя определить? -- В четвертый барак. Я -- человек старый, оброс привычками и приметами. Цифра четыре -- хорошая для меня. -- Да хоть в сорок четвертый, зона большая. В режиме -- поблажек не будет, учти. И побеги желательно пресекать. -- Насчет побегов -- к куму обращайся, не ко мне. Не лови меня задешево, роль вербовщика для тебя мелковата, господин подполковник. И еще, от души советую, как человек поживший: поаккуратнее с этими... промежниками или там кромешниками... Посадят в дурдом и начнут лечить с такой скоростью, что за неделю про папаху забудешь, не говоря уж о лампасах. Чего нет -- того и не было. Это не я, это ваш Главпастух так учит, а у него что ни слово -- то серебряник. Где тут поссать?.. Это верно. Сдуру вырвалось. Урка прав: донесут, бл...и, цепляться начнут... Но ничего, надо только впредь попридержать язык насчет Ванов, а кум -- куда денется, намертво повязаны -- подтвердит где надо, что с иронией были озвучены дурацкие повсеместные сплетни и предрассудки. В виде форменного издевательства над ними. Гека поместили, согласно его желанию, в четвертый барак. Плевать сто раз ему было на счастливые приметы, просто четвертый барак подходил ему по местоположению (было время заранее тщательно изучить будущее поле битвы, к счастью, так и не состоявшейся), а цифры совпали случайно. "Аргентина", с ее масштабами и людскими ресурсами, напоминала небольшой город, поделенный на жилой поселок с исключительно мужским населением и промышленную зону со множеством разнокалиберных производств, от лесопереработки до электромеханических мастерских. Половина цехов и участков, некогда процветавших, стояла мертво, другая существовала кое-как за счет госзаказов. Гек понимал, что ему придется напрячься и в этом направлении. Личный авторитет сидельца любого калибра -- величина непостоянная, его необходимо подтверждать и поддерживать ежедневно делами, личным примером, образом жизни. Сотрудничать с зонными властями он не мог и не хотел -- не положено, однако и они должны получить свой кусок, чтобы не вмешивались больше меры в дела подопечного заколючного мира, а также и для того, чтобы, обретя этот кусок, защищать его и зону от внешнего врага -- столичных боссов, инспекторов, проверяющих и иных давил. Ребята из Иневии и Бабилона уже рыли в этом направлении, подталкивая "дружественные" фирмы заключать контракты и давать заказы. В накладе, если не считать обычного периода организационной неразберихи в начале любого дела, никто не оставался: труд сидельца дешев, себестоимость заказа невысока, сторонних криминальных наскоков и вымогательств нет... А официальные фирмы служили отличным прикрытием для золотой контрабанды и наладки левых "производств". Пострадали только местные ловчилы, которых столичные пришельцы беспощадно отодвинули от "темных" поставок на зону чая, курева, бухла и прочей запрещенки. Прикормленное начальство лениво и с трудом разоблачало проделки высокопоставленных сидельцев -- инженеров, мастеров, учетчиков и нарядчиков: бузы нет, деньги есть -- пусть копошатся до поры... Деньги -- лакомая сила. Есть они -- и к твоим услугам индюк-чай хоть трижды в день, колбаса, сигареты, теплые шмотки, самые миловидные на всей зоне "девочки", слуги из шестерок, письма на волю и обратно, даже внеочередные свидания. Кто с воли "подкачку" имеет, кто здесь на хлебном месте сидит. Работяга вламывает на совесть, часть денег нарядчику отстегивает (тот мастаку, тот еще выше), опять же в общак сдает, каптерщика подмажет -- но и на себя остается, если работа есть. Иной трудила и на волю в семью посылает, оставаясь кормильцем и опорой своим родным. Придурня -- от мастера и выше -- по-настоящему крупные бабки гребет, на сотни тысяч в год залопачивают мужички, опять же если все в порядке. Нетаки разнятся доходами, в зависимости от авторитета и способностей, но тоже не бедствуют, разве только в картишки продуются на год вперед. Но деньги -- это не все. Любой сиделец, от распоследнего шестерилы до начальника производства, знает, как хлипко его нынешнее благополучие: фук -- и нет его. Масса тому причин может быть -- болезнь, месть от зависти, конфликт с лягавским начальством, или просто оплошаешь и в непонятное угодишь. В большинстве случаев деньги способны выручить или хотя бы ослабить удар. Но существуют две ямы, из которых обратного билета нет: серьезное нарушение арестантских законов (работа на кума или кража из тумбочки, например, -- одна из них). А вторая, почти брат-близнец первой, -- вызвать гнев Ларея-Кромешника. Ларей производством не занимается, в промзону, кроме как по своим, одному ему известным делам не ходит и мастеров не трясет. Он пахан паханов, зырковых, угловых и прочей высокопоставленной черноты. Те "держат" зону, а он -- их. Он хранит и распределяет общак, вершит суд и расправу, он определяет -- что кому положено, а что не положено. Он дает зоне жизнь и закон. Он разбирает конфликты на верхнем уровне в своей зоне и на других, откуда идут ему просьбы разобраться и рассудить важнейшие вопросы; ему не до простого сидельца. Но бывает и по-другому: подсядет в курилку, потреплется с фратами и трудилами, как равный, не заносясь и не через губу. Пристяжь стоит поодаль и в разговор не мешается. Хватит духу -- изложи свои претензии. Выслушает, проверит и припечатает решение. С одной стороны -- выгодная штука: после его слова в твою пользу -- никто даже зуба не ощерит, ни прямо, ни исподтишка. Но и опасно -- не раз и не два таких ловкачей-челобитцев за кривду в крематорий отвозили. Нетаки вообще перед ним трепещут -- больно строг и крут с ними. "С нетака, с урки -- особый спрос" -- такая у него поговорка... Не по плечу -- бери кайло, ныряй в трудилы. Гек шел вдоль первой барачной улицы. В клубе, в каморке художника его ждала учетчица кадров из вольных, безмужняя, молодая еще баба. Муж ее бросил с двумя детьми и отбыл в неизвестном направлении, платили -- только чтобы с голоду не поумирали. Куда деваться -- приходилось подрабатывать. Ларей платил хорошо, целоваться не лез, не унижал и не развратничал, как иные вольные... Вслед за Геком плескался обычный хвост из десятка приближенных и телохранителей. Сначала Гек пытался упразднить эту свиту, но потом плюнул и оставил как есть: то срочное сообщение, то наоборот -- кого-то из своих послать потребуется, то с промзоны бегут жаловаться, то нужен громоотвод для очередного лягавого... Сидельцу не к лицу любопытство, но всюду, где идет Гек, -- торчат из слепых барачных оконцев, из дверей бледные пятна -- сидельцы таращатся на Самого, обмениваются впечатлениями: куда идет, на кого смотрит... Шапки ломать перед ним -- не положено, однако Соломан Ассириец рвет казенный картуз с головы, прижимает руку к сердцу и кланяется, стоя в дверях сапожной мастерской. Гек едва заметно кивает и следует дальше -- тут не подхалимаж, от души благодарность... Дело было осенью. Гек шел по тому же делу и адресу, как вдруг из барака вынырнул человек и бросился Геку наперерез. Поскользнулся на осколке ледышки и шлепнулся перед Геком. Из барака уже бежали к нему догонщики, из-за спины выскочили нерасторопные дылды-охранники, но упавший, все еще лежа на спине, успел сложить руки ковшиком и выкрикнуть: "Справедливости! Рассуди, пахан!" И столько душевной муки и боли стояло в этом крике, что Гек заколебался, а через секунду и вовсе передумал: -- Назад. Не трогать. Ты Хряпа, если не ошибаюсь? Излагай, кто он и почему бежал? Польщенный до печенок тем, что его помнит сам Ларей, косноязычный нетак Хряпа с помощью рук и слов-паразитов объяснил, что беглец -- новенький, только что прибыл с Иневийской крытки с пятнахой на плечах за изнасилование малолетней девочки. На следствии подписался, а на суде отказался. Сегодня назначен для него разбор с правилкой, как положено. Гек задумался. Итог правилки заранее известен: "очко за очко"... -- Разбор отложить до вечера, я сам приду. Сразу после отбоя. Присмотрите, чтобы к вахте не намылился. Не более того... Соломан Ассириец через отца, ветерана войны, пятикратного кавалера солдатского креста, поселился в престижном районе Иневии, где именным указом Господина Президента отцу подарили квартиру. Отец был дряхл и болен, требовался пригляд и уход. Так Соломан поселился у отца. Но однажды под утро полиция обнаружила у ворот соседнего особняка бесчувственное истерзанное тельце семилетней девочки. Особняк принадлежал городскому прокурору. В окрестных домах жили тоже не последние люди в городе, поэтому виноватых искать было непросто и отнюдь не безопасно. Сроки поджимали, а Соломан подвернулся как нельзя более кстати: две ходки за ним были -- мелкая кража и хулиганство. Тот факт, что он всю неделю, включая злополучную ночь, провел за городом в веселой компании, следователей не смутил: взяли под арест и стали требовать признания. Но несчастный Соломан оказался крепким орешком: его били и пытали несколько месяцев подряд, прежде чем он сломался и дал необходимые показания. На суде его криков и объяснений никто уже не слушал -- пятнадцать лет на жестком режиме. Дали бы и больше, поскольку девочка умерла, но в районе вновь произошел подобный случай, в то время как у подследственного Соломана было железное решеточное алиби, которое не мог опровергнуть даже самый изобретательный следователь. Запахло скандалом, поэтому суд, прокурор и казенный адвокат утрамбовали процесс в один день. Так Соломан оказался в Эльдорадо (с приходом Ларея и сама зона поменяла название, "Аргентиной" по привычке ее называли только лягавые, а сидельцы старались не ошибаться в названиях, себе дороже). Гек сидел на табуретке посреди сушилки и внимательно слушал рассказ Соломана. За его спиной стояли двое зырковых -- из его и местного барака, а также трое местных угловых. Гек сам задавал вопросы, не препятствовал и остальным. Примерно через час он оглянулся на ребят, как бы испрашивая разрешения -- все замерли, -- и подвел итог: -- Мы проверим. Но помни, Соломан, если ты наврал нам -- пожалеешь. Это тебе только сейчас кажется, что хуже не бывает кары за предполагаемый проступок... Бывает, уверяю тебя. Некоторое время потом ты будешь жить и горевать, что смерть не приходит так долго. Не передумал?.. Хорошо. Выделить ему отдельную шконку и место за столом. И посуду. Но поодаль от "птицефермы", чтобы ни вы, ни он -- не зашкварились. Работы не давать, без причин не трамбовать. Расходимся. Через месяц примерно из Иневии пришел подробный отчет. Гек опять пришел в сушилку, все так же стояли за ним местные авторитеты, только робы на всех были зимние -- в мае градусник стабильно показывал около тридцати ниже нуля. Соломан, бледный как полотно, мял в руках шапку и старался, чтобы не заметно было, как у него трясутся руки. Мутный и едкий пот стекал с низкого лба на нос и щеки, но он не смел утереться и как завороженный смотрел на Ларея. -- Я уже изложил все парням, посоветовался... "За чужого парится" -- так сообщили мне люди, которым я доверяю. Ты невиновен, Соломан... За спиной забулькало. Гек не глядя протянул руку, подхватил стакан с коньяком, встал. -- Выпей. Отныне ты равен другим. Живи, работай, сиди спокойно... трудилой. У Соломана достало сил не расплескать коньяк, он выглотал целый стакан в считанные секунды, замер, и вдруг из глаз его побежали, сливаясь со струйками пота, слезы. Соломан повернулся -- стакан выпал -- и спотыкаясь побежал из сушилки: позорно взрослому мужчине плакать на людях... Гек извиняюще развел руками, поднял стакан. -- Подыщите ему по специальности -- вроде он сапожник... ...Следы привели к городскому же прокурору: сынок его забавлялся таким манером. В принципе Гек мог поднапрячься и сбить с Соломана приговор, вопрос лишь усилий и денег, но это уже проходило по совсем другим закоулкам морали и милосердия; и без того расследование влетело Геку в сотню тысяч с гаком. Гораздо перспективнее было взять на крючок прокурора и подлого его сынка-ублюдка... А теперь уже дело к весне идет, баба ждет, мышцы ноют, головушка на волю просится... Осталось-то сидеть всего ничего, меньше полутора лета... -- Туман, сегодня подойдешь к Ассирийцу, пусть прекратит шапку снимать. Да без рукосуйства, словами внятно объясни, что я ему не вертухай и не церковь... Куда порыл?.. Позже скажешь, перед ужином и не при людях. Сзади опять послышался топот: на всех парах за Геком и его свитой бежал Бенни Шип, угловой из их барака. -- Ларей... Фу, отдышусь... Ларей, слушай! Пригнали "коня" с воли, но не по правилам. Там "язычок". Говорят -- срочно, лично в руки. Очень срочно! -- Давай сюда. -- Гек взял бумажный рулончик, развернул. "Малоун погиб. Автокатастрофа. Тони". Гек стоял и потрясенно глядел в пространство. Столько раз он в мыслях представлял, как он встретится с Малоуном, как поедут они в китайский ресторан и будут трепаться о том о сем, о пустяках, никак не связанных с делами. А Малоун будет тарахтеть, поминутно утирая пот с толстой шеи, и при первой же возможности совать ему фотографии дочери и жены... Вот тебе и компьютеры... Кому он мог помешать, смешной коротышка Джо Малоун... Как же так... Ну почему не живется хорошим людям на белом свете?.. Горькие мысли Гека дали сбой, проступила реальность: сырой ветерок толкал в ноздри запах прелого с опилками снега, свербил уши подвывающий голос Шипа... -- Ты что, что ты, Ларей! Сказали -- срочно, я ни при чем... Гад буду -- ничего не знаю! -- Шип втянул голову в плечи, как распоследний фитиль, не смея отвести от Ларея ужасом наполненных глаз: Гек, оказывается, все это время смотрел на него. Свита ничего не понимала, их тоже прихватило холодком страха -- Ларей привык убивать провинившихся и в куда более благодушном настроении, а уж в таком состоянии давно его никто не видывал... Сейчас мигнет, и от Шипа только потроха останутся, видимо, косяка мощного спорол парняга... -- Да нет, все нормально, Бенни. Ты поступил правильно, и не о чем говорить. Туман, поди, скажи, что сегодня отменяется, вот деньги. Напряжение спало. Шип только крутил головой, переводя дух. Ну и приходы у Ларея, недолго и заикой на всю жизнь остаться. Не зря его... Но что-то, видать, случилось, коли от бабы отказался. Ф-фу-у-х... Туман уже был далеко впереди, шкрябая сапожищами асфальтовый плац на пути к заветному клубу и мечтая безнадежно (какая бы ей разница, деньги-то все равно заплачены?..). -- Домой пошли. -- Гек развернулся и тем же мерным шагом двинулся обратно. Свита молча расступилась перед ним и так же молча сомкнулась сзади. -- Шип, -- Гек повернул голову на ходу, -- подготовь к вечеру надежного "коня", маляву в Бабл сброшу. Никаких факсов-максов, пусть самолетом подкинут. Контакт, в смысле адресат, тот же. Это важно, неожиданностей быть не должно. -- Нет проблем, только отмашку дай, а у нас все на мази. -- Добро. Меня до ужина не кантовать, разве что очень уж подопрет. Мне подумать надо. Парни со смены придут -- предупреди, чтобы не очень шумели... Не на цыпочках, пересаливать не надо, просто пусть не галдят. -- Сделаем. -- Ацтек из двадцать восьмого назначен на восемь тридцать -- предупреди и перенеси на завтра, на после развода. -- Сделаем. -- Тогда у меня все. Буду в каптерке. Больше не отвлекать. Если что -- сначала через Тумана, он ко мне зайдет и сообщит... Поздно ночью Туман докладывал в курилке встревоженным зонным вождям: -- Ничего не ел, только чай пил. Даже по тренажеру не бегал. Я было попытался бациллу подсунуть, бутерброд сварганил, так чуть по мордам не схлопотал -- злой!.. А он ведь просек насчет нас с вами, сам пояснил: здесь, мол, все тип-топ, на воле проблемы... К нашим делам никакого отношения не имеющие... Я так и не понял, в натуре, голос вроде бы и слышно, да ничего не разобрать -- бырь-мырь... Потом -- играй, говорит, еще играй... Может, в стиры сам с собой катал, типа пасьянс?.. Нет, сам же знаешь, он ни уоки-токи, ни телефон не признает... А сейчас затих, наверное придавил на массу, так что мне пора, а то Шип запсихует, он на подмене... Малява Ларея бабилонским соратникам была столь тяжела подспудной яростью своей, что Арбуз только морщился, озвучивая фразу за фразой. В "Коготке", как встарь, собралась вся прежняя команда: Тони Сторож, сам Арбуз, Ушастый, вышедший на волю Малыш, Фант, пара Гнедых, да еще новые ребята, рекомендованные Лареем с зоны, -- Кисель и Блондин. Выслушали. Обсуждений и не было -- поели, выпили по стопарю, да так и разъехались. Месяц октябрь выдался многотрудным: Тони и Эл, образовав два автономных центра расследований, перерыли весь город в тщетных попытках раскопать подноготную гибели Малоуна. Все пошло в ход: связи, взятки, пытки, вознаграждения осведомителям; Арбуз даже экстрасенсов заказал. Но нет -- классическая авария на автостраде. Вроде бы и неясности есть -- почему именно в тот день знак поменяли, да почему виновник, водитель грузовика, тоже помер, хотя и не так уж серьезно покалечен был... Но это все так, вилами по воде... А срок, определенный Лареем, вышел, пора было ехать с ответом. -- Ну что, господа мазурики, нет больше идей? -- Эл, сидящий во главе стола, осмотрел окружающих. "Мазурики" сосредоточенно жевали, стараясь не встречаться с ним глазами. -- Так тому и быть. Авария не подстроена, имел место нежданчик, он же -- несчастный случай. Фуфловый резуль, но другого не надыбали. Кто поедет сообщать подробности? -- Вот ты и поезжай, -- прошамкал набитым ртом Втор Гнедой, -- тебе, стало быть, и карты в руки. -- Еще какие будут советы? Все молчали. -- Ну а почему бы тебе с Пером не отчитаться? У меня, между прочим, регулярный поход в прокуратуру, трижды в неделю и до конца календарного года. И дел у меня побольше будет, чем у вас вместе с братом взятых. Так что... -- Ага, сейчас помчались! Мы только-только за колумбийский ацетон отмылись. Ты, Эл, не держи нас за дураков: на такую подставу не клюнем. Пусть тогда Сторож едет, он его крестничек и язык хорошо подвешен. А, Дядя Тон? Или ты не духарной? -- Тя чо, лошадь сраная, завидки берут насчет Дядьки? Так заимей свою территорию и правь, насколько хари хватит. Полно районов -- очищай и владей. Ишь, шустряк борзорылый! Доприкалываешься! -- А ты на нас не волоки! -- Пер Гнедой жестом велел Втору заткнуться и теперь сверлил взглядом Тони. -- У нас, во-первых, и без территорий головных болей полно. А во-вторых, всем, кто на нас нарывался по-плохому, это обстоятельство ничуть не помогало. И если ты на шутку с угрозами попер... -- Все заткнулись! -- рявкнул бордовый от злобы Эл. -- И ты, Тони, черт тебя побери! Ты ведь поумнее этих двоих, зачем спорить-то, да еще на их уровне... -- Это кт... -- Засохни, скотина, я уже не шучу. Я... Цыц!!! Не доводи до крайностей, Пер. Я, может, потом оправдаюсь перед стариком, а может быть, и нет, но вы оба узнать об этом не успеете, если еще хоть словом сегодня залупитесь на кого во время совещания. Вы сомневаетесь? -- Я лично не сомневаюсь и Эла поддержу, если надо будет. -- Реплика Ушастого окончательно накалила атмосферу, но зато положила конец перепалке. -- Успокоились? Ну так кто поедет, что решим?.. Ни Эл Арбуз, ни Тони Сторож, самые влиятельные боссы из Гековой шайки, ехать и докладывать решительно не пожелали, они откровенно боялись вызвать его гнев -- в маляве и так достаточно прозрачно ответственность за гибель адвоката адресовалась им обоим. А в местных условиях заставить их поехать никто не мог. Малыш тут же заявил, что недавно откинулся, еще не при делах и ни во что не врубился. Даже звероподобный Ушастый, который никогда не чувствовал за собой вины, стушевался: "Ну что я ему скажу? Я этого Малоуна два раза видел и знать его не знаю. На других валить не привык, но и на себя чужой горшок не надену. И что он так на нас рассвирепел, со скуки, что ли?.." Блондин молчал в тряпочку и глаз ни на кого не поднимал. В новой атмосфере среди столичных уголовников он еще не обтерся, но зато хорошо помнил повадки Ларея, своего недавнего пахана: мужики правильно рюхают, что жмутся, -- малява немилосердная, написана серьезно. Вик Кессель (Кисель), бесстрашный банковский налетчик из урок, а теперь второй протеже Гека из "Эльдорадо", вызвался поехать, но от него отмахнулись -- малограмотен; чтобы все ему втолковать накрепко -- еще месяц клади, не меньше... Как обычно, крайнего нашли: Фант поедет. А Фант и не возражал, и даже не особенно боялся, поскольку твердо верил в благорасположение Ларея, в списке духовных авторитетов заменившего ему отца с матерью и господа бога. Так и вышло. Гек спокойно выслушал доклад Фанта, примерно с час позадавал вопросы, слабо улыбнулся под конец и даже врезал подзатыльника, когда уличил его в неточности. -- ...А поначалу-то говорил, что сам вызвался? Ишь ты, не хочешь подставлять никого, да? Ладно, мертвого не воротишь. Может, я и погорячился в письменном виде, но зато теперь могу быть уверен, насколько это вообще возможно, что умысла злого не было, а был несчастный случай на дороге, хотя... Так, говоришь, девчонка в больнице до сих пор... Ты вот что, скажешь Тони, чтобы с вдовой поговорил по поводу денег, и если что -- пусть отсыпет не скупясь, я отвечаю. Сам зайди, вырази сочувствие, ну, сообразишь... А у меня тут дела идут потихоньку: срок иссякает в будущем году и воля попой вертит, так что скоро ждите. Со ржавыми у меня контакт пошел, слава те господи. Сим-Сим, скотина, язычок прислал -- ему на волю было идти год с лишним назад, так еще на два раскрутился -- чуть раньше меня выйдет. Но все равно молодец: не трус, не дурак и не лодырь, а ведь с простого гангстера при Гнедых начинал... -- Ну, с вашей поддержкой это не так уж и удивительно. -- Хм. Поддержка -- поддержкой, но надо и самому голову на плечах иметь, а также уметь ее оберегать. Кстати, не желаешь ли ты моей поддержки? На зонах нынче неспокойно: то мужичье взбунтуется, то импортные латиносы хвост подымают, да и скуржавых полно... Как насчет пары-тройки лет возле солнечной Антарктиды? Я устрою по дружбе, Джеф? "Вот за это тебя Кромешником и кличут. Ну ни секунды расслабухи, все норовит за горло подержаться..." -- Нет, шеф, благодарю покорно. Я... -- Ларей. -- Обмолвился, прошу прощения. Ларей. Я бы предпочел быть вам полезным на воле. Так мне разум подсказывает. Но если вы решите иначе... -- Я пошутил. ("Ну и шутки у тебя... шеф хренов! А ведь на волю выйдет -- совсем тяжко будет, надо привыкать. Эх, гадский рот!..") Ты нужен именно на воле, к тому же у тебя семья, ребенок... -- Двое. -- Уже двое? Давно ли? -- С неделю как из роддома. -- Поздравляю. Парнишка? -- Угу. Теперь полный комплект: дочь и сын. -- Тем более нельзя на зону. Видишь, как все неудачно для тебя складывается: рекомендации есть, поле деятельности немеряное, а придется на воле поскучать. И не надо меня материть, ни вслух ни в мыслях, я ведь многое вижу по твоим жвалам. Далее: многое вижу, а тебя, во всей полноте твоих душевных и мозговых извивов, не представляю, потому что человек сложнее и круче любой схемы, причем настолько, что и сам себя не знает даже на четверть. Я к чему: когда общаешься с другим человеком, держи уши торчком. Это не избавит тебя от всех неожиданностей, но подготовит к ним. Врубаешься? -- Абстрактно -- да. А конкретно -- пока не очень. -- Держи конкретику. Я отношусь к тебе гораздо лучше, чем к... Ну, одному из Гнедых, например. И ты это знаешь, как я заметил. Но это вовсе не значит, что я прощу тебе любой косяк. И если ты будешь это понимать, то и вероятность косяка уменьшится, и я для тебя буду менее неприятен, как это ни парадоксально. Все, вали. На досуге додумаешь... Ржавые... Все эти годы Гек терпеливо ждал и все-таки дождался удобной ситуации. Новые времена меняли мир по обе стороны решетки, подстраивая под себя людей, их обычаи и законы. Экономика страны Бабилон, визжа и скрипя на каждом околодворцовом повороте, тем не менее набирала ход. Несмотря на все усилия чиновничье-генеральской когорты, стоящей у руля, жизнь брала свое: стало больше свободы в делах, контактов с остальной цивилизацией, реальных денег на руках у населения. Золотой дождь просыпался и на гангстерские группировки, и на деловых людей, и на чиновников. Хватило даже на формирование так называемого среднего класса. Урочий мир поначалу прошел мимо новых веяний, грабя и воруя по прежним образцам, но ветры перемен достали и этот заповедник былого. Все чаще в места заключения попадали уголовники новой формации -- гангстера. Денег у них было полно, амбиции хлестали через край, привычка решать дело быстро и с кровью никуда не делась -- пошли конфликты и разборки. Первыми сориентировались скуржавые, где таской, а где лаской подгребая к себе новых мальчиков. И сразу это почувствовалось: их позиции укрепились на воле и на зонах. Правда, благодаря усилиям Кромешника благополучие их оказалось непрочным: рассыпались крупнейшие скуржавые бастионы -- 26-й спец и "Аргентина", да и в других местах рвакля пошла весьма резво и не в пользу скуржавых, но их опыт был замечен и перенят доминирующей уголовной пробой страны -- золотыми, или, как их обычно называли, -- ржавыми. Все чаще крупные гангстерские шайки на воле попадали под протекторат ржавых урок, исправно отстегивая им "на общак" долю прибылей. А это были весьма крупные суммы, налетами таких не заработать и в трамвае не украсть. Урки -- тоже люди, кому не хочется гулять по кабакам на размер души, не глядя в прейскуранты, раскатывать в роскошных лимузинах с шикарными шлюхами, снимать дорогие номера в гостиницах на любых курортах планеты? И многие ржавые не удержались от соблазна -- зажили широко и с песнями. Уже прошли в крупных городах локальные сходняки, где урки сами себе разрешили иметь семью и собственность, в виде домов, автомобилей и долевого участия в фирмах. Появились и "недоспелки", бог