О'Санчес. Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти (Книга 2) --------------------------------------------------------------- © Copyright О`Санчес (hvak@yandex.ru), 1999 © Copyright Издательство "Симпозиум", 1999 Роман "Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти" вышел в печати в двух книгах в издательстве "Симпозиум" в конце 1999-го года. Работа номинирована в литературный конкурс "Тенета-98" │ http://www.teneta.ru 2-е издание: твердую копию можно приобрести в "Арт-магазине Житинского" │ http://ok.zhitinsky.spb.ru/artshop/books/helicon/kromeshnik1.html Обсуждение романа │ http://zhurnal.lib.ru/comment/o/osanches/kromeshnik1 --------------------------------------------------------------- Глава 1 У старой вишни На корявых ладонях Спит белый месяц. Гек увидел свое будущее лицо давно, когда проверял наследство Больших Ванов, оставленное ему Варлаком и Субботой. Было ему в ту пору пятнадцать лет и четыре месяца, и о пластической операции он и во сне не помышлял. Зима подходила к концу, но была все еще очень зла на жителей столицы: по ночам доходило до минус двадцати трех по Цельсию. А днем устойчиво держалось в пределах минус тринадцати-пятнадцати градусов. Гек наизусть помнил маршруты во все тайники. Но выбрал тот, с деньгами. Чтобы добраться до места, требовалось одно: без свидетелей спуститься в один из трех десятков канализационных люков по улице Яхтенной, в одном из тихих старых районов Бабилона. Гек выбрал время в пять утра, когда все уже или еще спят, а на улице темно. Двум уличным фонарям пришлось накануне "подбить фары", чтобы лишнего не светили. Гекатор обрядился по-спортивному: треники, кеды, вязаная шапочка на уши, только свитера было два и поддевка фланелевая снизу. Ногам было холодно, но Гек кальсоны (кесы, по-лагерному) не носил, стыдился. С собой он взял спички и огарок свечи, сантиметров пятнадцать длиной, в презервативе (от влаги), "выкидыш" -- очень острый и хорошо наточенный, миниатюрный фонарик, белые нитяные перчатки, метровую свивку прочной стальной проволоки с близко посаженными друг к другу узелками, лезвие безопаски, еще один презерватив (тоже ни разу не надеванный) с литром кипяченой воды, полпалки твердокопченой колбасы и упаковку кофеиновых таблеток. Все это легко уместилось в непрозрачном полиэтиленовом пакете. Он не рассчитывал застревать в подземелье надолго, но кто знает -- о катакомбах под Бабилоном разные слухи ходили, один другого краше... При спуске Геку удалось прикрыть за собой крышку люка, не перемазаться о стенки колодца, а внизу ориентироваться оказалось исключительно просто. То есть, конечно, если помнить инструкции Варлака. Надо было идти по туннелю как бы к началу Яхтенной, до поворота и входа в другой туннель с иной высотой свода. Дальше был код: 2-2-3-2-3 -- это проходы и повороты в чередовании направо-направо, налево-налево, вниз-вниз-вниз... Тяжеленный, в тонну, наверное, щит, заменяющий дверь, отъехал в сторону бесшумно и почти легко. Гек посветил фонариком, сначала не понял ничего, рыская по отдельным фрагментам темноты, и только потом вздрогнул: на бетонном полу среди кучи истлевших тряпок лежал цельный скелетончик, почти как в анатомическом атласе. Ну, скелет и скелет. Гек достал спички, свечу, зажег ее и поставил на ржавый металлический стол возле стены. Огляделся. Помещение представляло собой почти правильный куб, с ребром в три с половиной метра. В двух противоположных гранях зияли два проема, в один Гек вошел, а другой был так же перегорожен щитом. Стол находился у левой стены, если стоять спиной к входной "двери". Скелет лежал у четвертой, правой. Было видно, что человек умер в скрюченном положении, видимо, до последнего сидел, прислонясь к стене, а потом повалился. В помещении было сухо и довольно тепло, изо рта не было пара, температура комнатная. Геку почему-то вдруг стало спокойно и совсем не страшно, словно у себя дома. На столе Гек заметил странную конструкцию: две банки -- одна большая, трехлитровая, перевернутая горлышком в стол, другая маленькая, плохо различаемая из-за толстого слоя пыли, облепившего верх и бока большой банки. Гек натянул перчатки и аккуратно снял ее с места. Маленькая банка, типа майонезной, стояла нормально, донцем вниз, а в ней торчал бумажный рулончик. Несмотря на колпак из большой банки, бумагу и маленькую банку тоже покрывала пыль, но тоненьким слоем, с тем не сравнить. Гек потянулся было к бумажке, но пересилил любопытство, снял сперва перчатки. Бумага потрескивала в руках, грозя рассыпаться в пыль, не хотела разворачиваться, но Гек был настойчив и нежен. Текст был исполнен химическим карандашом и сплошь покрывал маленький бумажный лоскут. "Друзьям-бродягам последний привет шлет Джез, по прозвищу Достань. Всего Доброго и Светлого вам, ребята! Я отвалил с Тенчитлага во время Большого Мора, где псы и вояки намудрили и что-то жахнуло. Жмуров там немеряно, кипеш небесный был велик (первую неделю побега его сопровождала непрерывная феерия полярных сияний, небывалых для этих широт). Псы все побросали и драпали впереди. Меня по запарке забыли в шизо, а то бы грохнули, как и многих других (далее шел перечень расстрелянных, около десятка имен и кличек). Я задержался на денек и шел сюда с товаром: ящик с личными делами наших и псов. В Бабле очень горячо, сека повальная. Варлаку на кичу персональный привет и благодарность за этот адресок. Неделю погужевался наверху, но заболел, даже бухло не помогает. Видимо, в лагере заразился. Наших никого не встретил. Решил было в Иневию отчалить, но сил все меньше, чую -- кранты скоро. Чудь мерещится всю дорогу. Хорошо -- крысы снаружи, все время их слышу. Но к псам наверх не поднимусь. Извините за грязь и запах, похороните по-людски. Умираю уркой. 1956 зима, июль или август, число не знаю. Джез". "Крысы-то добрались, видать..." -- подумал Гек, приглядываясь к чисто обглоданным костям. Потом прислушался в тревоге, но нет, не слышно было привычного с детства писка, такого противного и страшного одновременно. Гек вспомнил, как однажды ночью в приюте крыса укусила паренька за нос -- умер потом от заражения крови... Стало жутковато, впервые за все время, проведенное в подземелье, Гек пощупал в кармане нож, вынул его, открыл-закрыл, сунул на место. "Где же тот ящик?" Он подошел ко второму щиту-двери и потянул за ручку. Тяжеленная дверь так же послушно и нехотя, как и первая, с тихим скрежетом отъехала вправо. За дверью находилась еще одна комната, габаритами и формой точное подобие первой. Однако содержанием она отличалась существенно. Во-первых, там не было стола. Во-вторых, в левом переднем углу второй комнаты белел унитаз, а в полуметре от него кран и раковина под ним. И в-третьих, вдоль стены, противоположной унитазу, рядами стояли ящики из-под шампанского, с бутылками в них. Ящики были еще довоенные, сделанные из толстой стальной проволоки, с шестью гнездами для бутылок в каждом. Гек насчитал двадцать ящиков -- в два ряда, в два слоя, по пять ящиков в ряду. "Как на этапе", -- ухмыльнулся про себя Гек. Четкие геометрические пропорции этого маленького склада нарушал уродливый горб -- металлический ящик, дециметров на пятьдесят кубических. Бок ящика и крышка имели по массивной петле, которые, сомкнувшись, похожи были на вывернутые вертикально металлические губы, замкнутые на навесной замок. "Ключ где-то здесь", -- решил Гек и принялся искать. Рядом его не было, и возле скелета, в тряпье, -- тоже. Гек осветил стол -- нету. Он принялся искать на полу, на стенах -- может, на гвозде каком висит? Вдруг он заметил на стене у входа электрический выключатель (вот черт, говорил ведь Варлак, -- забыл, тетеря) и, недолго думая, опробовал. Лампочка внезапно пыхнула и тотчас же погасла, легонечко тренькнув напоследок. Вторая (в другой комнате) вообще не захотела загораться. Но это пустяки, главное -- электричество есть. Где же ключи, мать их за ногу?.. Ключей не было. ...Достань затаился в камере шизо сразу, как только завыли сирены и началась паника. Он даже лег вплотную к двери, чтобы его с первого взгляда в глазок не видно было. Он-то знал, в случае чего будут "сбрасывать балласт", а Ван -- это очень тяжело. И действительно: сапоги недолго грохотали, через час утихла зона, только в голос выла собака со стороны вахты, тоже, видать, забытая впопыхах. Выйти наружу проблемы не составило: в свои сорок с гаком лет Джез Достань обладал поистине лошадиным, несокрушимым здоровьем и огромной физической силой. Так что он запросто выломал изнутри хлипкий металлический прут оконной решетки, а с его помощью взломал худосочную металлическую дверь, потому что в окно выбраться не позволяли размеры этого самого окна. Было оно примерно с форточку, да еще намордником прикрыто. Никто не мешал, никто не стрелял. "Третья мировая, что ли, началась? Похоже на то. Это хорошо, может, наших псов на живодерню поотправляют победители-то. С кем, интересно, воюем?" Достань при любом раскладе не собирался брать ружье на плечо во имя Родины. В пищеблоке было полно жратвы, хоть в котле купайся, так что даже не пришлось идти к вахте за собачатиной. Зона была пуста. Достань обошел ее всю, шугаясь на вышки по привычке, но не было там "попок", уехали. Так и есть, шестерых отрицал, его пристяжь -- всех положили, прямо в бараке. Вот паскуды, в других бараках, видимо, то же самое. Джез заглянул в один барак, в другой -- точно так, завалили ребят. Достань скрипнул зубами, но тормозиться для похорон не стал: вечную мерзлоту не продолбишь, а снег все одно весной стает. Надо спешить, ведь и вернуться могут. Или те нагрянут, тоже церемониться не станут. Похаживая да поглядывая, Достань не забывал о главном, то есть о себе: он поменял брюки, рубаху, бушлат, шапку, рукавицы, шарф, прохоря (теплые, меховые, удобные) -- не для фасона, для длинного рывка через сельву. Солдатский вещмешок он с разбором набил самым необходимым и полезным: спички, нож, шпалер, сухари, сало, консервы, мясо вяленое, сырая картошка, лук и морковь -- от цинги. Карту -- надо, соль -- к черту, сахар -- к черту, чай -- обязательно, бухло и колеса -- не время, к черту. Зашел он и в спецчасть. Идея захватить документы пришла в голову внезапно, и Достань тотчас ее осуществил: он по цветам наклеек быстро отобрал дела всех отрицал, Ванов и ржавых, сидевших когда-либо ранее на знаменитом пятом спецу, а также офицеров зоны, еще кое-что наобум. Все отобранное под нажим уместилось в железном ящике из-под вытряхнутой канцелярской дребедени, потому что это, собственно, были не оригиналы дел, а их сильно уменьшенные фотокопии, сделанные на тончайшей рисовой бумаге, -- для оперативной работы с документами и докладов наверх. Ключ и замок были здесь же. Достань наложил замок, запер, распрямился перекурить это дело, еще разок все оглядеть. "Тяжеловато будет -- мешок да ящик, -- подумал он. -- А на фига ящик? Запихну все в еще один мешок и баста!" Сходил за мешком. Вот тут-то и выяснилось, что ключ от ящика надежно посеян. Достань искал его с час, а потом плюнул -- чудился ему рев моторов, рассекающих по направлению к зоне. Пока не поздно -- надо отсюда подрывать. Но о том, чтобы ящик не брать, -- и мысли такой не было. Джез Достань был вдобавок необычайно упрям, иначе даже он, при своей богатырской силе, сто раз бы бросил по пути этот поганый ящик. До Бабилона была добрая тысяча с четвертью километров пути, половина по бездорожью, он преодолел тот путь за тридцать восемь дней. Тридцать восемь. И еще месяц с днями жизни в Бабилоне... Ядерный реактор, "потекший" на секретном объекте No 2, выбросил в стороны такое количество тяжелых изотопов, что в пяти километрах от эпицентра к лету сдохли даже муравьи. Пятый спецлаг лежал в двадцати трех километрах. В те годы, в эпоху своего расцвета, население лагеря, со всеми командировками и зонами, насчитывало более тридцати тысяч человек. И эти люди, сбитые в этапы, нескончаемыми потоками, по пятеро в ряд, брели прочь от страшной невидимой угрозы. Они шли, не зная, почему и от чего бегут, то веря, то не веря в самые невероятные и абсурдные объяснения. Через каждые пятьдесят километров их останавливали, раздевали, прогоняли через дезбараки и походные лаборатории, выдавали новую одежду. Старую сжигали, а новая становилась как бы старой через следующие пятьдесят километров. Многие умирали по пути, их тоже сжигали вместе с тряпками. Джез Достань пошел напрямик, хорошо зацепив область эпицентра, и схватил такую дозу, что любого другого она убила бы в неделю, а он прожил почти одиннадцать таких недель, сумел найти в себе силы выполнить программу: попьянствовать и даже пару раз перепихнуться с какой-то бабилонской шлюхой, хотя получилось неважно и удовольствия уже не доставляло... Гек с беспокойством поглядел на огарок, уже сгоревший на четверть, достал моток проволоки с узелками и принялся пилить дужку замка. Пальцам было больно даже в перчатках, но на дужке едва просматривалась в свете свечи полоска-царапина, -- сталь замка была чересчур хороша. Гек вдруг замер, символически сплюнул в знак презрения к собственной глупости и взялся пилить "ушки" петель. Это было совсем другое дело: в считанные минуты ящик открылся. Гек знал из записки, что там бумаги, но все же был разочарован: он надеялся, что будет и что-нибудь такое, любопытное... ...Джезиро Тинер, он же Ралф Оуки, он же Гомес Вальдес, он же... 1912 года рождения... урожденный бабилот, уроженец Бабилона, восемь судимостей... неполное среднее... не был, предположительно состоит в уголовно-террористической организации, самоназвание "Большие Ваны", направленной на подрыв и ослабление существующего государственного строя республики Бабилон... кличка "Достань"... склонен к побегам... не злоупотребляет... старшая сестра, проживающая в Кельцекко... рост 182, вес... серые, основание носа прямое... плечом -- медведь оскаленный... доедства во время побега в сорок шест... агрессивен.... В случаях, предусмотренных секретным циркуляром 41/7 "Военное положение и ситуации к нему приравненные", подлежит гумосанации в первую очередь. (Гек догадался, что означает странное слово гумосанация, хотя от Варлака и Субботы слышал совсем другое название этому кардинальному воспитательному акту.) Отпечатки пальцев, фотография татуировок... (Точнее, одной татуировки, на левой верхней части спины, "медведь оскаленный", обычной среди Ванов, но крайне редкой среди других категорий сидельцев. Тигр, лев, волк, кабан -- оскаленные -- символы отрицал, впоследствии нетаков. Владельцы таких наколок сразу обращали на себя тяжелое внимание зонной администрации, но медведь преследовался особо. Почему -- один бог ведает...) Фотография анфас, в профиль... Пачечка листков, сколотых скрепкой, -- все, что осталось от Джеза, если не считать скелета, -- лежала на самом верху. Гек с острым любопытством вглядывался в лицо того, чей череп в углу оскалился в вечность своими золотыми зубами. Однако пора было собираться в обратный путь. Унитаз не работал, кран тоже, и Гек решил потерпеть, пока не выйдет наружу. Крышка ящика открылась, а вот закрываться уже не хотела: бумаги за два десятилетия устали лежать в тесноте и перли наружу. Распиленные петли Гек неосмотрительно вывернул, и замком теперь можно было разве что придавить крышку сверху. Но вес его был недостаточен, и Гек взялся за один ящик с бутылками, чтобы водрузить его сверху -- от крыс. Ящик даже не шелохнулся. Гек, конечно, знал, что в бутылках золотой песок, но с золотом никогда ранее дела не имел и не привык еще к его "тяжелости". Тогда Гек с усилием -- прилипла к проволоке -- выдернул одну бутылку и поставил ее на ящик. В самый раз. Две тонны золотого песка и мелких самородков хранились в сокровищнице Ванов. Тысячи и тысячи сидельцев южных приисков многие годы намывали Ванам оброк, пополняли их казну, именуемую общаком. Золото превращалось в деньги, деньги в материальную поддержку преступного мира -- в первую очередь сидельцев, преимущественно Ванов и их окружения. Урке не положено погрязать в домашнем скарбе, обрастать "жиром", но наиболее уважаемые Ваны, из тех, что все же имели хозяйственную жилку, выбирались в хранители общака и становились, таким образом, первыми среди равных. На южной, Тенчитлагской сходке сорок девятого года Варлак вновь был избран на этот пост. Кроме него, во избежание случайностей, "место" знали еще четверо Ванов, по выбору Варлака, в том числе и сравнительно молодой, но весьма авторитетный Достань. Пока Варлак сидел, другие знающие по мере возможностей пополняли на воле основной общак, а Варлак организовал зонный, для обеспечения повседневных нужд, коих было великое множество. Теперь все они были мертвы, и Гек один владел золотом Ванов. Но осознание этого ничуть не вскружило ему голову. Золото -- это еще отнюдь не деньги. Если кольцо, серьги, часы, монеты еще можно "забодать" барыгам без особых проблем, то за песочек -- шалишь, сразу ноги к затылку пригнут. Это приравнено к государственной измене -- и без связей и авторитета лучше не трепыхаться. Гек очень хорошо это понимал и решил не спешить -- до совершеннолетия еще очень далеко. А было его, желто-красного, родимого, похоже, две тонны, не менее... После того раза Гек повадился посещать подземелье. Он затащил туда стул, заменил лампочки, ухитрился даже разобрать фановые трубы и пробить грязевые пробки. И вода зажурчала, и свет загорелся, и Гек впервые ощутил, что такое свой дом. Смотреть на золото было довольно скучно, поэтому Гек открывал ящик и читал. Эти чтения наполнили сердце Гека горечью и смятением. Слишком много мерзости вылилось на него, слишком подлым был окружающий мир. Старые Ваны, Варлак с Субботой, щадили его юную душу и старались в своих рассказах смягчать острые углы, не показывать нагромождения предательства, злобы, тупости и бессмысленности того, что составляло ткань их бытия. Гек и сам все это хлебал полной ложкой до и во время отсидки на "малолетке", но ему казалось, что, может быть, у взрослых это иначе... Но нет, из прочитанного следовало, что и во взрослом мире, мире общепризнанных авторитетов, кумиров малолетних сидельцев, так же правят бал скотство, жадность, глупость и мелочность. Оказывается, не только среди ржавых, но даже среди Ванов встречаются "кряквы", продавшиеся кумовьям за марафет или помиловку... Нет, не все, конечно, такие. На Субботу, который, оказывается, в молодости носил кликуху Анархист, на Варлака, на Достаня ничего порочащего, с сидельческой точки зрения, он не нашел. И еще были многие, не сломленные и не запятнанные властями, но... романтика блатной судьбы издохла. Гек прикинул про себя, смог бы он питаться в побеге человечиной, -- и не сумел себе четко ответить. Хотелось, конечно, думать, что смог бы. Однажды, разомлев в тепле, он так и заснул на подстилке возле стены, с листочками на коленях.. И приснились ему кошмары, да такие мрачные и тоскливые, что он проснулся в смертельном ужасе и наяву испугался еще больше: вокруг было темно. Сон все еще мешался с явью, и Гек не мог понять: то ли он действительно ослеп, то ли свет вырублен. Вдруг он заметил слабый "пуговичный" блеск пары маленьких глаз и вспомнил: сквозь сон что-то шевельнулось у него на груди, теплое, мягкое... Тут-то он и проснулся. Крысы! Гек выхватил нож, щелкнул им и, стремительно вращаясь вокруг своей оси, стал кромсать темноту. Видимо, крысы были значительно ниже ростом, чем Гек себе вообразил, поскольку нож так и не встретил у себя на пути живой преграды и лишь свистел разочарованно. Геку даже почудился шепчущий хохоток, хотелось дико закричать и проснуться... Нет, руки-ноги слушаются, он себя четко осознает -- это не сон. Главное -- не паниковать, а: сориентироваться по стенке, добраться до предохранителя, нажать на пипку. Гек взял себя в руки и через минуту уже фыркал возле крана, смывал с себя страх. Он потом обшарил и выстукал все углы и закоулки и нашел все-таки крысиную щель под одним из ящиков у стены. Он набил дыру битым стеклом и металлическим мусором, который насобирал в тоннеле, с тем чтобы в будущем замуровать ее наглухо. Уходя, он и железный ящик поставил на унитаз, придавив крышку бутылкой с золотом. Он знал сам и слышал от других, насколько хитры и изобретательны эти твари: они проникают даже сквозь воду унитазной трубы. После того случая он долго боялся спускаться в "Пещеру", как он это называл. Его смущало, что он вовсе не слышал крысиного писка. И глазки очень уж высоко блестели, откуда бы? "Бабские" страхи он преодолел, но с тех пор не засыпал там ни разу. Когда пошла катавасия с документами и отпечатками пальцев, Гек сообразил, что если бы к пальчикам еще и внешность поменять, то он и судимостей лишится, и ненужных обязательств, и сможет начать новую жизнь. Золотишко подождет пока, никуда не денется... А сидя в сицилийской тюрьме, решился окончательно. Правда, он предполагал, что сделает это в Бабилоне, но уже в Швейцарии решил: чего тянуть -- здесь даже надежнее будет. И доктору Дебюну он дал для образца два отлично скопированных по памяти рисунка-портрета: Джез Достань -- в фас и в профиль. И теперь он оставил львиную часть на номерном счете в Швейцарии, прихватив с собою новую внешность и две "сотни" в долларах -- миллион, если в талерах, а поселился на Кривой улице, в однокомнатной квартирке без телефона за сто талеров в месяц. Далее предстояло решить основную задачу: получить настоящие документы и вновь стать гражданином Бабилона, но уже с другим именем и с другой судьбой. По фальшивым ксивам легко сюда добраться, но жить... По этой причине Гек старался вести себя тише травы и ниже воды, бо2льшую часть времени гуляя по паркам и сидя в публичной библиотеке. Вооружившись тетрадками и ручками, он часами листал подшивки бабилонских газет, стараясь прояснить для себя события тех недавних лет, когда он скитался на чужбине. Все мертвы, -- если верить газетам. Не понять только -- кто кого убивал и кто кого победил. Гек ежедневно и помногу ходил по городу, изучая настоящее и вспоминая былое. "Дом" продолжал работать, Гек даже Мамочку Марго видел мельком, но рожи там крутились незнакомые, много латинов и черномазых. Штаб-квартира на Старогаванской -- закончилась, весь дом пошел на капремонт, хозяин сменился. Гек отныне лишен был возможности черпать сведения из той среды, в которой эти сведения рождались, и вынужден был промышлять догадками и невнятными статейками в бульварных газетах. Он хорошо питался, ежедневно не менее трех-четырех часов интенсивно тренировался, читал по вечерам, бродил по городу -- времени на все хватало. Но где-то через месяц почувствовал он, что жизнь стала нудной, блеклой и... тревожной. Да-да. Что же теперь, коли деньги есть -- так до старости и тлеть, по киношкам да обжоркам? Ни черта не сделано полезного за всю жизнь, вспомнить не о чем, поговорить не с кем. Сдохни я сию секунду -- месяц никто не хватится, пока за квартиру платить время не придет. Что делать, как жить, кто научит? Кто учил -- тех уж нет, а в своей голове, видать, нейронов и синапсов не хватает... Гек почувствовал, что проголодался, и зашел в первую попавшуюся на пути забегаловку с чернушным названием "Трюм" (и с дурной репутацией), выгодно расположенную неподалеку от рынка. Времени уже было -- четырнадцать тридцать, а он позавтракал аж в семь тридцать. "Трюм" открылся менее полугода назад на месте бывшей псевдопиццерии, и Гек, конечно, не знал, что его настоящий владелец -- Нестор Пинто, он же Нестор, некогда прозванный Гиппопо их общим покойным шефом, Дядей Джеймсом. Нестор еще более возмужал, хотя пока не начал обрастать лишним мясом, набрал силу и влияние в окрестностях, но до титула Дяди ему было еще очень далеко. Однако он был независим, молод и нахрапист и свято верил, что дальше будет лучше. Он сидел в кабинете директора за стенкой, отделяющей кабинет от небольшого, пустынного в этот час полутемного зала, и пожирал двойной бифштекс с картофелем фри под кетчуп. Ему предстояло ехать в полицейский участок вызволять оттуда двоих своих орлов, набедокуривших вчера в ресторане при казино. Казино -- это казино, там на твои плечи и связи никто смотреть не будет: в лучшем случае -- пинка под жопу, а то и в полицию сдадут. Это не шалман, и распугивать приличных людей никому не позволено. Так что, хотя Нестор и сам держал долю в пять процентов в этом казино, никаких претензий к охране (те еще быки!) он не имел. Звякнул колокольчик над дверью, в зал, отделанный искусственной кожей по стенам -- все выдержано в красных тонах, кроме бежевого потолка, похожего на квадратное поле, засеянное то ли мелкими сталагмитами, то ли акульими зубами, -- вошел посетитель. Это был крепкий мужик, ростом повыше среднего, одетый, как всегда одеваются простолюдины, хорошо зарабатывающие на жизнь физическим трудом. Обращали, пожалуй, на себя внимание только малоподвижные черты его лица и не по-людски нехорошие глаза. Когда темные бабки-мамки боятся сглазу -- они именно такие имеют в виду. Паренек в несвежей белой рубашке с галстуком-бабочкой принял заказ на ромштекс и кока-колу, пробил чек и смылся на кухню. Буквально через минуту опять раздался звон колокольчика, и в кафе почти вбежал худой низенький парнишка-наркоман по кличке Рюха. Он бросил взгляд на посетителя, взял у стойки стакан с напитком и пошел садиться к соседнему столику. -- Ой, господин хороший, -- споткнулся он вдруг, -- это вы бумажник потеряли? Гек недоуменно хлопнул себя по карману и машинально ответил: -- Нет, мой при мне. -- И мой при мне. Значит, этот ничейный, надо посмотреть -- что там такое? -- Рюха поднял бумажник к самому носу Гека и развернул -- оттуда торчала увесистая пачка сотенных купюр. -- Поделим? По-честному, пополам, а? Гек с насмешкой взглянул на парнишку и решил подшутить над дешевым фармазоном: -- Само собой. Давай-кось, я сосчитаю... Сотенных там было только три верхних бумажки, остальные трешки и пятерки. Для весу. Скоро должен был появиться и "владелец" бумажника, а официант все не шел -- видимо, планировал срубить халяву после "раскрутки". Ну и шарага... Гек, приняв в руки пачку, отвлек на мгновение взгляд нервничающего Рюхи и тотчас подменил две сотенные на две пятерки, что были у него в кармане. -- Нет, руки-крюки у меня -- сам считай. -- Рюха послушно взялся считать и остолбенел: две сотни исчезли, как не было. Сам же заряжал, глаз не спускал, что за черт!.. -- Ну считай, считай, неграмотный, что ли? Учти, я смотрю, как ты считаешь! А в кафе уже ввалился "владелец" бумажника. -- Ребяты, я давеча лопатник потерял, не видели случаем?.. А-а-а, вот он, родимый! А чтой-то вы в нем копаетесь, а? Гек повернул голову и чуть не вскрикнул -- Дуст, собственной персоной! После Червончика, видать, остался беспризорным, застрял на марафете и теперь промышляет мелкими аферами, гадина! Ай да встреча! Дуст действительно выглядел неважно: по-прежнему здоровенный, как кувалда, он обрюзг на лицо, обносился, ходил небритый и плохо причесанный. На шум из зала отвлекся Нестор за стенкой. Он подошел к окошку, для зала -- зеркалу, и заглянул внутрь. Начинающаяся сцена ничем его не удивила, он недовольно сморщился, но вмешиваться не стал -- мир не переделаешь, да и ехать пора. Ч-черт, не харчевня -- притон! Он еще раз бросил взгляд на участников и замер. Мужика он не знал и не видел никогда, но что-то там было не так. Рюха остолбенело стоит с лопатником в руке -- ну, он артист известный, растерялся -- с понтом дела! Дуст -- тот похуже изображает, но вот мужик... Он ведь ничуть не боится и не менжуется, как у себя дома. И на дурака не похож... Лягавый, может? Ну их всех к хренам, пусть сами разбираются. Нестор вышел через черный ход, по пути велев директору приглянуть за ситуацией и доложить потом, если что случится... Долго ждать доклада не пришлось. Не успел Нестор посадить своих "хулиганов" в мотор, чтобы отвезти в контору да по-отечески с ними "побеседовать", как к нему подбежал один из прикормленных ранее стражей порядка и сообщил, что Нестора обыскались в "Трюме". "Так и есть, -- с досадой подумал Нестор, -- на лягавого наскочили. Ну все: эти аферисты пусть сидят, пока не сгниют, а остальных уродов я отважу. Шалман только за счет "товара" да отстежки и держится, сам -- убыточен... ну, почти убыточен..." Действительность оказалась не лучше лягавского прихвата. Дуст, судя по последней информации, умирал в больнице с перебитым хребтом, у Рюхи сломана правая рука и оторваны оба уха, у Пенса, официанта, "молодчика-наводчика", отобраны наличные деньги и оторван указательный палец правой руки (за наводку). Все столы и большинство стульев в зале разломаны, бутылки перебиты. Витрины тоже. Свидетелей не было, патрульных не вызывали. Окружающие -- соседи, торговцы, наученные горьким опытом, думали, что все идет по программе, обычной в этом заведении, только чуть более шумной сегодня. Пенс, обнимая забинтованную руку, рассказал о случившемся. Мужик догадался о раскрутке и, видать, рассердился. -- Надо же... -- прокомментировал Нестор. Сначала он разделался с Дустом, как с цыпленком табака. Выбил ему зубы хрустальным салфеточным стаканом, уложил на пол, на живот, -- и каблуком по позвоночнику... Потом взялся за Рюху, потому что тот вздумал бритвой махаться. Он этой бритвой ему одно ухо и откромсал. А потом и второе, но уже пальцами оторвал. Уж как Рюха кричал!.. Пенс все это видел, потому что действительно надеялся, что у мужика после раскрутки аппетит пропадет и чек останется невостребованным. Мужик его заметил и спросил про свой заказ. А заказ-то еще не был готов. -- Ты, скотина, и не собирался его делать? Говори как есть, не то вышибу навеки отсюда! -- опять перебил его Нестор. Пенс, его двоюродный племянник, пристроенный к делу по просьбе сестры, виновато вздохнул и продолжил рассказ. Мужик, узнав, что ромштекс не готов, ударил его в ухо и велел поторопиться... И тогда... ему было сказано... что его ждут большие неприятности... -- Кем было сказано? Пенс опять горько вздохнул и потупился. -- Дальше... А дальше мужик стал крушить мебель, бар и витрины. -- А что он говорил при этом? Ничего мужик не говорил, улыбался только. И деньги у Пенса отнял. А потом палец отломал и ушел. Но Пенс этого уже не видел -- сознания лишился. Да... Дуст переживал не лучшие свои дни, но на здоровье еще не жаловался. И в этих краях никто не стремился меряться с Нестором на его поле. И деньги тот хмырь отнял не в виде ограбления, а, похоже, так, для куража... Недаром у Нестора сердце екнуло, надо было вмешаться, уж он-то сумел бы утихомирить того гада. Наверное... Но он очень четко запомнил его лицо, и если встретит, не дай бог... Морды бить -- да, если в своем праве, а мебель крушить за чужой счет -- не надо! Ну ничего, он его на всю жизнь в памяти запечатал... Сейчас надо директору рыло начистить и выгнать взашей на рынок, пусть опять за прилавком стоит. А то хитрый больно, слинял, а я расхлебывай! Гек после этого случая с Дустом, своим старым врагом, почти неделю держал отличное настроение. Он опять полюбил спускаться в тайники, просиживал там сутками, ночевал. Во втором тайнике он обнаружил толстенную пачищу дореформенных денег, годных теперь только на растопку, кипу самодельных карт южных лагерных территорий, имена, адреса, обстоятельства тех официальных лиц, кто был на крючке у Ванов. Цена этим данным была примерно такая же, как и дореформенным сотням и тысячам, поскольку данные не пополнялись с шестидесятого года и безнадежно устарели. А последним посетителем тайника No 2, точного подобия первого, был некий Бивень, который и деньги туда заложил, не ведая о местонахождении основной "казны" и о предстоящей близкой реформе. И наконец, Гек обнаружил еще одно своеобразное сокровище: небольшую коллекцию "портачных мамок": матерчатых и кожаных основ с тщательно подобранными в узор иголками. При известной сноровке и аккуратности стоило только смазать иголки и кожу, наложить "мамку" -- и татуировка готова. Гек был счастлив, когда нашел "медведя оскаленного", гордую реликвию Ванов, потому что ни Варлак, ни Суббота не помнили -- есть она в том тайнике или на руках у кого-то. Он примеривался и тренировался три дня. А на четвертый наложил себе мамку на лопатку, под левое плечо, -- имел на это законное право. Получилось четко, не хуже, чем у Субботы. (У Варлака кабан был с двадцати лет, так он его и оставил, перебивать -- посчитал несолидным.) Нагноения не случилось, и болело недолго. А дело шло к зиме, Геку уже стукнуло двадцать. Полгода уже он топтал родную землю, а придумать с документами и перспективами так ничего и не сумел. Помог случай. Когда ищешь решение трудной, невозможно трудной проблемы, случай почти всегда приходит на помощь. Но чаще всего он помогает тем, кто не опускает рук и неустанно ищет, безжалостно перебирая и отбрасывая сотни возможных вариантов решения поставленной задачи. Большим ловцом удачных случайностей, к примеру, был один английский физик, некий Фарадей... Гек зашел в банк, чтобы сдать десятитысячную предъявительскую облигацию, и угодил в вооруженное ограбление. Двое в чулочных масках решили отобрать у кассира деньги, но тот успел нажать на кнопку. Прибыла полиция, началась катавасия со стрельбой, преступников повязали, а заодно и Гека и еще одного господина, поскольку они были единственными мужчинами среди посетителей. Операционистки и кассир попытались было выгородить их, но сержант мгновенно погасил галдеж криком "молчать!", пообещал разобраться, а этих двоих отправил в отделение. Но на территории отделения располагалась обувная фабрика, где в тот день выдавали зарплату, так что околоток был переполнен мелкими "посетителями", пьяными в грязь. Эти двое были трезвыми и могли помешать спокойно досматривать карманы привычных клиентов. Недолго думая дежурный по отделению направил их прямо в "Пентагон", якобы неправильно приняв их за налетчиков. Геку не доводилось еще бывать здесь, в легендарной тюрьме, и он с любопытством изучал окружающее. Его развеселили почему-то металлические подступенки на тюремных лестницах, выполненные в форме пентаграмм, как и оба основных здания. Ну прямо монограммы на белье, метки владельца. Всего крупных построек было три: две "звезды" и "больничка". В одной "звезде" была тысяча камер и в другой тысяча. В одной сидели подследственные и "переследственные", в другой разматывали срок полноправные сидельцы. Камеры строились в основном как одиночные и малопоместные, но это было давно. Администрация умело размещала в каждой "звезде" по пяти и более тысяч человек, по тысяче на луч. Гека и мужика (протестантского пастора, как выяснилось позднее) развели, естественно, по разным камерам, и Гек вошел в свою. В камере, маленькой и узкой, стояли три двухъярусные кровати. Одна, посередине, была занята, две наполовину свободны. Ту, что у входа, самую близкую к параше, занимал молодой косоглазый субъект с узкой продавленной грудью (по пьяни убил пьяную же мамашу). Среднюю, занятую, населяли двое молодых парней (поножовщина и хулиганка), а на последней, у окна, расположился не старый еще мужик, не близко под сорок, с татуированной грудью (залетный скокарь из Картагена, отягощенный розыском за убийство и побег и прихваченный прямо на флэту). Все были белые. Тот, который лежал у окна, бросил взгляд на Гека и тотчас подозвал его, указав место на верхней шконке. Гек без лишних разговоров принял приглашение, и уже через четверть часа они мирно беседовали на разные интересные темы. Гек держался ровно, ничем себя не выдавая, в смысле "образованности", его "дело" было пустяковое, и непонятен был пока интерес к нему этого урки, вероятно, из ржавых или под них канающего. Гек упростился по максимуму, чтобы снять с Джима, так тот себя назвал, осторожность и опаску. И тот потихоньку раскрылся. Но не сразу. После ужина Джим хитро улыбнулся и достал колоду карт. Однако ни с кем, кроме Гека, играть не пожелал. Играли в "блэк-джек" по пенсу, без права поднятия ставок. Игра шла в основном честно, но поскольку Гек решил играть плохо, то Джим время от времени передергивал, чтобы улучшить Гекову карту и выровнять счет. А тем временем он беззаботно болтал о том о сем, перемежая рассказы вопросами. Поначалу Гек заподозрил в нем дежурную "крякву", какие бывают порою в следственных камерах, но потом его озарило: Джим примеривал на себя биографию новичка, особенно воодушевившись, когда узнал о недоразумении с "кассой". Теперь все становилось ясным. Джим должен его или обыграть и заиграть, или запугать, или уговорить подо что угодно и попытаться смыться, представившись им, Томом Гуэррой (Гек носил такой паспорт, способный выдержать самую поверхностную проверку). Джим, словно подтверждая это, время от времени косился на цивильный костюм Гека. Вдохновение подсказало Геку дальнейшее. Сокамерники давно уже спали, когда Джим предложил поднять ставки (за три часа выигрыш Гека составил два пенса). Гек согласился... Когда ставки поднялись до сотни талеров, а проигрыш разгорячившегося Гека до тысячи, Джим окончательно обнаглел в тасовке колоды, и без того меченой. Вдруг он выкатил глаза из орбит и захрипел: Гек левой рукой схватил его за горло и уверенно сжал с нужной силой. -- Ты, порчак, ты какие стиры катаешь? Битые. Это неправильно. И почему у тебя два туза по низу ходят второй раз за одну талию? Бубны в тыкву ударили, что метелки мечешь перед незнакомыми людьми? -- Гек правой рукой разжал Джиму ладонь со злополучными тузами. -- Знаешь ли, что положено за такое? Что таких -- к крысам приравнивают, знаешь? -- Ты что, офонарел? -- прохрипел испуганно Джим. -- Я же просто шутил, в виде фокусов... -- Не толки парашу. Перед игрой этой, фратецкой кстати, договаривались -- честно играть, то есть без исполнений. Было? -- Да кто ты, свой, что ли? Или куму служишь? -- вместо ответа хрипел ему Джим. -- Следи за базаром, я тебе не фратец-лопушатец... Горло отпускаю сейчас, но только пикни громко -- удавлю. Понял, я спрашиваю? -- Понял... -- Рассказывай... Гек угадал: Джим (ржавый, кличка Дельфинчик) хотел сделать отчаянную попытку -- отвалить из "Пентагона". "Терять нечего -- или вышак отмерят, или заставят в "парочке" сидеть. А там, сам знаешь, с нашими разговор короткий, -- как псины беспредельного толка действуют". Про себя Гек сказал лишь, что в непознанке, надеется уйти. Заварили чаек. Гек попил из вежливости. Потом приказал Джиму раздеваться и сам принялся стаскивать с себя пиджак и брюки. Гек захватил неоспоримое лидерство, и Джим подчинился, только спросил причину. Гек объяснил ему, что поддержит его попытку и что в таком виде Джиму даже дергаться не стоит, надо меняться. Сняв рубашку, Гек обернулся на внезапно окаменевшего Джима: тот смотрел, разинув рот, на медведя и звезды. -- Что вылупился, Джим, не видел никогда, что ли? -- Видел. Очень давно... И звезды с... секретом, точно? От Субботы? -- Точно. Видел и забудь. А то я тебя и в Антарктиде среди пингвинов найду. -- Ой, слушай, только не бери на голос. Мне ведь в моем положении некого бояться. Своего я и так не сдам. А что-то я тебя не знаю вовс