е: это необъятный материк, и путь к нему знают мореплаватели Туле: „Корабль останавливается посреди океана, и даже ураган не в силах сдвинуть его. Сушу образуют застывшие сапфировые волны -- там растут прозрачные деревья, плоды коих нет нужды срывать, ибо аромат утоляет жажду и насыщает". (Meyer R. Der Graal und seine Huter, 1958, s. 99--100.) Подобные рассуждения, напоминающие сказки "Тысячи и одной ночи", в общем-то вполне уместны в средневековом эпосе. Однако некоторые рекомендации исторического Джона Ди ничуть не уступают им в дерзкой фантастичности. В инструкции капитану Девису можно прочесть следующий изумительный пассаж: "Земля -- двойная звезда, и открытие северо-западного прохода даст возможность приблизиться к берегам новой Америки, которую мы назовем Вирджинией". (Waters D. W. The Art Navigations in Tudor and Stuart England, 1932, p. 404.) Естественно, в честь обожаемой Элизабет, королевы Бесс. Еще при жизни ученого-картографа и патриота сие пожелание исполнилось, но как! Английские колонисты, высадившиеся в 1607 году на американский берег, назвали будущий штат... Виргинией. Почему же Джон Ди потерпел неудачу в своей трансарктической авантюре? Всему виной, на наш взгляд, магическое ОРУЖИЕ: Легко заметить, что все авторы, трактующие проблему эзотерического вояжа на север, в той или иной связи упоминают этот таинственный объект. Магическое оружие одарено собственной волей и собственной судьбой. Оно концентрирует мощную сверхъестественную энергию, которая позволяет владельцу избавиться от всех подлунных аттракции. Этот солнечно-звездный рыцарский атрибут кроме "сверхпрочности" и "непобедимости" обладает важными магическими свойствами -- он верифицирует судьбу героя и утверждает подлинную жизненную задачу. Магическое копье, уточняя индивидуальный меридиан, является истинным компасом, указывающим полюс и главное направление поиска. Это "подлинная прямая линия", метафизическим обоснованием которой занимался Джон Ди: "Не утруждайте глаз бесполезным созерцанием геометрических фигур. Поймите сначала, что для вашей жизни означает „вершина", „основание", „прямая". Только аподесию, соединяющую полюса микро -- и макрокосма, можно назвать прямой линией. Все остальные -- частные случаи кривых". (Calver J. R. F. John Dee, Studied as an English Neoplatonist, 1972, p. 188.) Магическое оружие является инструментом метафорической трансформации индивида, изменяющим параметры восприятия внешнего и внутреннего миров. Но в отличие от "угольного кристалла" или "токсичных дымов", играющих довольно аналогичную роль, копье Хоэла Дата реализует родовую и орденскую инициацию, мотивируя сознательную свободу... перемещений. Однако Майринк весьма усложнил ситуацию: в романе речь идет не просто о магическом оружии, дарованном странствующему рыцарю -- здесь присутствует объект, имеющий отношение к трансцендентальной мировой оси и тайному братству, контролирующему, в каком-то плане, судьбы данного человечества. Джон Ди, утративший драгоценную семейную реликвию, поставил на грань катастрофы не только себя, но и весь свой род -- лишь чудодейственное вмешательство адепта (Гарднера-Гертнера) спасает ситуацию. Джона Ди погубили страсти и честолюбие, ибо, решив завладеть и земным королевством, и короной Ангелланда, он раздвоился в путях своих. Он так и не уразумел, что в его жизни означает "вершина" и "основание". Его потомок -- барон Мюллер -- оказался в куда более выгодном положении: для одинокого любителя старины скучный, массовый, истероидный двадцатый век уже не мог представлять ни малейшего интереса. И надо отдать должное его мужеству и цельности натуры, так как он, в отличие от блистательного предка, никогда не ассоциировал свой "архетип королевы" с женщиной от мира сего. Есть еще один любопытный аспект в сложной истории наконечника копья -- имеется в виду страстное желание лунной богиня и ее жрицы Асайи завладеть им любой ценой. Барону Мюллеру предлагается жестокий выбор: "белая королева" или Черная Исаис, единство или хаотическая декомпозиция, север или юг. Наконечник копья, или кинжал, или компасная стрела, направленная к Афродите-Урании, -- его единственный шанс в борьбе с высасывающей и растворяющей смертью. Визит барона Мюллера на виллу Асайи -- в мифологическом смысле чрезвычайно опасное путешествие героя в лунно-вампирическое средоточие смерти, критический момент испытания. Его ориентации помогает только "судовой журнал" Джона Ди и воспоминание о Яне -- посланнице "королевы". Друзей и союзников нет и быть не может, поскольку мужчины подлунного мира -- "более или менее привидения", рабы "великой матери", инструменты ее агрессии. Мрачным напоминанием о возможной судьбе маячит подобие Джона Роджера. И вот коллекция Асайи -- музей трофеев лунной богини, кладбище самых дерзновенных амбиций, где боевой топор Карла Великого соседствует с копьем центуриона Лонгина -- величайшей целью рыцарского поиска в мечте о Граале. Все это -- внешние атрибуты внутренней драмы. Как самый обыкновенный мужчина, тяготеющий к "югу" эротического наслаждения, барон Мюллер не в силах победить Асайю. И здесь искушенный в тибетских таинствах Липотин советует ему обратиться к практике, известной под названием ТАНТРА: Бартлет Грин и Маске -- Липотин выступают в данном контексте "активными подданными великой матери", выражаясь языком глубинной психологии. Они представляют серьезную "мужскую угрозу" стремлениям неофита, которую Эрих Нойманн -- последователь Юнга -- характеризует следующим образом: "Угрожающее „мужское" не столько растворяет сознание, сколько способствует его ложной фиксации. Это принцип, тормозящий развитие „я", деструктивное орудие матриархата, призванное интенсифицировать волю к регрессии и самоуничтожению". (Neumann Erich. Ursprunggeschichte des Bewufitseins, 1975, S. 153.) Миссия Липотина заключается в контаминации возможной истины. Высказывая дразнящую полуправду, он пытается рассеять проблему и зафиксировать сознание героя на заведомо недоступной цели. Джулиус Эвола в предисловии к итальянскому изданию романа счел необходимым упрекнуть Густава Майринка в поверхностном знании тантризма, что имеет определенный резон. В двадцатые годы европейцы представляли тантризм весьма смутно и фантастично. Только после перевода классических текстов и появления книг Авалона, Даньелу, Элиаде и самого Эволы панорама экзотического учения чуть-чуть прояснилась, но чисто информативно. Однако надо учитывать, что Липотин намеренно вводит в заблуждение барона Мюллера, апеллируя к нелепым европейским мнениям о тантра-йоге как о сугубо эротической практике "освобождения" от беспокойного магнетизма женского присутствия. Тантризму, впрочем, как и любому "тайному знанию", нельзя научиться по книгам или по квалифицированным советам эрудита-европейца. Практика, основанная на подобных источниках, безусловно, подталкивает любознательного "йога" к регрессии и даже к самоуничтожению. Конечно, в Европе много занимались эротической магией -- достаточно вспомнить гностиков, катаров, трубадуров, адамитов и т. д. Конечно, существуют известные аналогии между западными и восточными воззрениями на эту тему, но проводить их следует с осторожностью, имея в виду кардинально различный экзистенциальный опыт. И уж совсем сомнительно находить конкретные соответствия в тантризме и алхимии по примеру Сержа Ютена и Джулиуса Эволы. Для индуса или китайца женщина -- создание естественное и позитивное. "Раджас" -- обозначающее специфически женское в женщине -- окружено солнечным символизмом в отличие от мужского, лунного "бинду". Совершенно иная ориентация. Для европейца женщина -- существо весьма фантомальное: она -- "Делия -- объект недоступной добродетели", или вакханка, или "товарищ по работе", или просто свинья. Если для человека Востока спокойное отношение к женщине и прочим прельстительным вещам есть предварительное условие мистической практики, то европеец или американец зачастую видит в такой практике путь к освобождению от "мирской суеты". Неофит, постигший науку концентрации и медитации, уподобляет себя растению, дабы "жизненный сок", поднявшись от основания позвоночного столба до темени, побудил к расцвету "тысячелепестковый лотос". Процесс чрезвычайно опасен, так как дисгармоничное соединение "раджас" и "бинду" -- красной и белой составляющих субстанций -- в лучшем случае кончается безумием. Остановка сублимации "жизненного сока" на второй или третьей чакре, учитывая необычайную энергетику действа, может вызвать буквальное воспламенение. Гнозис, спагирия и тантра, отмеченные определенным сходством метафизической цели, разнятся в способах ее достижения. Поэтому "тантрическая" трактовка гностической мысли об "остановке течения Иордана" не выдерживает критики. Барон Мюллер, скорей всего, интерпретировал метод "дистилляции спермы" в туманно автоэротическом плане и вместо того, чтобы избавиться от суккуба, лишь интенсифицировал напряженность его присутствия. Но кто такой барон Мюллер, в конце концов? Несколько слов о проблеме романического "Я": Существует предположение, что личное местоимение в романе относится к самому Густаву Майринку, который каким-то образом прочитал неизвестные рукописи Джона Ди. Исключать такую возможность нельзя, хотя это и маловероятно. И если людям, близко знавшим Майринка, некоторые особенности барона Мюллера показались знакомыми, то это обычное дело. Можно ли утверждать, что и тот и другой -- люди одного типа, люди... двуликие. Одно лицо у них с жадной заинтересованностью всматривается в прошлое, другое глядит с холодным безразличием в будущее. И если подобный человек реализуется Янусом -- андрогином в центре квинтэссенциального зодиака, то прошлое для него станет настоящим после некоторого поворота круга. Но это мистика, вообще говоря. Сложная полифония романа допускает и позитивистское понимание. В процессе чтения мы наблюдаем постепенное превращение безобидного оригинала в безнадежного безумца. "От Паллады до шизофрении один шаг", -- сказал Готфрид Бенн. История -- занятие небезопасное, и каждый историк более или менее отравлен эманациями прошлого. К барону Мюллеру вполне применимы слова одного современного философа: "История есть результат творческого усилия. Это отношение, которое познающий субъект устанавливает между прошлым и своим собственным настоящим". (Marrou Н. I. De la connaissance historique, 1959, p. 51.) Барон Мюллер демонстрирует крайний успех такого творческого усилия, добиваясь полного вытеснения собственного "я" чужой индивидуальностью. С позиции платонического анамнезиса ничего не может быть проще: он "вспомнил себя", изучая английские дневники. С точки зрения психиатрии тоже все просто: барон Мюллер -- интроверт, невропат и эскапист, предпочитающий параноидальные решения жизненных уравнений. На его счет вполне можно отнести следующее высказывание: "Невротическое „я" вообще исключает проблему единства. В дуализме „я -- другой", в двойном регистре свершается постоянная театральность его бытия". (Еу Henry. La conseience, 1968, p. 274.) Однако любая концепция, взывающая к воспитанию "я" или сожалеющая о распаде "я", ничего не говорит о сути предмета. Это самое "я" перестало быть фантомом субъективного идеализма и превратилось в среднестатистическое пугало. Это скорее состояние, а не конкретная данность, краткое перемирие в борьбе социального суперэго и внесознательного "оно", "комплекс среди прочих комплексов", по определению К. Г. Юнга. Мы, естественно, грезим о гармоничной, более или менее постоянной структуре и грезу о гипотетической реализации называем "я". Дразнит ли нас пустая грамматическая форма? Или искателю обещано стать гражданином воздушного замка? Например, Эльзбетштейна. Seignotle С. Les Evangiles du Diable. P., MCMLXIV. P. 32 См.: Guenon R. Le Roi du Monde. P., 1958. P. 59--66 См.: Uspensky P. D. Fragments d'un enseignement inconnu. P., 1968. P. 101 -- 102 См., например: Sadoul J. Le tresor des alchimistes. P., 1971. P. 144 La philosophic occulte ou la magie de H.C.Agrippa. P., 1910. P. 236--238 Именно такое значение имело слово "ничтожество" в XIX веке См.: "Словарь языка Пушкина". М., 1957. С. 869 "Книжный червь", ежемесячный журнал для библиофилов, Лейпциг, 1927, 6-й выпуск. С. 236--238 Штирия -- историческая область в Центральной Европе, в бассейне реки Мур. По Сен-Жерменскому мирному договору (1920) большая часть Штирии вошла в состав Австрии (земля Штирия). Редчайшая вещь (лат.) Объяснение эзотерической терминологии см. в "Лексиконе" в конце книги Подтасовывать, шельмовать, нечисто играть (фр.) вороноголовые (от англ. Ravenheads) в оригинале (лат.) Вещественное доказательство, основная улика (лат.) Изыди, сатана (лат.) Магистр свободных искусств (лат.) Любовный напиток Греко-латинские штудии (лат.) Древнее название Зеленого острова -- Ирландии Клювовидный отросток -- processus coracoideus (от лат. соrах, -- ворон). Откр. Св. Иоанна, 3:15--18. Числа, 12:10. Сообразно требованиям здравого смысла (лат.) Механик (лат.) Четыре основных элемента натурфилософии: земля, вода, огонь, воздух Так их назвал в 1507 году лотарингский картограф М.Вальдземюллер Удостоверено вечностью (лат.) Печать (от лат. sigillum) О чудесной звезде в Кассиопее (лат.) Географическое описание Америки (лат.) Дело в том, что "Гертнер" (Gartner) по-немецки означает "садовник" От Матфея, 7:3; от Луки, 6:41 От Матфея, 27:46; от Марка, 15:34 От Иоанна, 3:30 Спиритический термин, означающий связь-контакт между медиумом и магнетизером (от фр. rapport -- отношение, зависимость, связь) Здесь: трансформировать Альберт фон Шренк-Нотцинг (1868--1929) -- известный невропатолог и оккультист Русско-японская война 1904--1905 гг. Откр. Св. Иоанна, 10:9, 10. Бытие, 32:24--30 Законным порядком (лат.) Препарат, который тем или иным способом вводится в организм (лат.) Питьевое золото (лат.) Первое послание к коринф., 11:29 В средневековой алхимии так называли специальные препараты, состав которых держали в тайне. Спагирические фармакопеи также относились к арканам (от лат. arcanum -- тайна) Философский камень (лат.) Деяния апост., 17:28 Из глубины (лат.) От лат. misericordia -- милосердие. В средние века так назывался особый кинжал, которым добивали смертельно раненного противника. Чрезвычайно тонкое лезвие мизерикордии легко проникало в любую, самую незначительную щель между латами Удар милосердия; последний, смертельный удар (фр.) Алхимия, королевское искусство Связующее начало, связь (лат.)