Книга Самурая. Бусидо Юдзан Дайдодзи Будосесинсю. Ямамото Цунэтомо Хагакурэ. Юкио Мисима Хагакурэ Нюмон. Перевод на русский: Котенко Р.В., Мищенко А.А. -- СПб.: Евразия, 2000. -- 320 стр. OCR: Phiper с: Мы представляем русскоязычному читателю два наиболее авторитетных трактата, посвященных бусидо -- "Пути воина". Так называли в древней Японии свод правил и установлений, регламентирующих поведение и повседневную жизнь самураев -- воинского сословия, определявшего историю своей страны на протяжении столетий. Чистота и ясность языка, глубина мысли и предельная искренность переживания характеризуют произведения Дайдодзи Юдзана и Ямамото Цунэтомо, двух великих самураев, живших на рубеже семнадцатого -- восемнадцатого столетий и пытавшихся по-своему ответить на вопрос: "Как мы живем? Как мы умираем?" Мы публикуем в данной книге также и "Введение в "Хагакурэ"" известного японского писателя XX века Юкио Мисима, своей жизнью и смертью воплотившего идеалы бусидо в наши дни. ISBN 5-8071-0005-0 й Котенко Р.В., перевод на русский, 1998 О Мищенко А.А., перевод на русский, 1996, 1998 й Лосев П.П., оформление, 1998 й Издательство "Евразия", 2000 От издательства Период внутренних войн, продолжавшийся более ста лет, закончился к 1600-му году. Именно тогда на окутанных туманом рисовых полях долины Сэкигахара произошла битва, сделавшая Токугава Иэясу безраздельным владыкой Японии и определившая судьбу страны на двести пятьдесят лет вперед. Предки Дайдодзи Юдзана были вассалами клана Токугава, а клан Набэсима, которому служили Ямамото, относился к категории "тодзама" -- так называли тех, кто подчинился Токугава Иэясу только после Сэкигахара. Основатель клана Набэсима -- Набэсима Наосигэ (1538--1618) -- вначале выступил на стороне Токугава, но внезапно перешел на сторону Тоетоми. Сменилось три поколения дайме, прежде чем растаял холод отношений сегунов Токугава к клану Набэсима. Корни клана Дайдодзи восходят к семье Тайра, через Тайра Корэхира. Но сама фамилия была принята лишь в XV веке, когда Исэ Таро, старший брат Ходзе Соуна, взял себе имя по названию находившегося неподалеку от его резиденции храма (по иным версиям -- по названию деревни, в которой жил). Отец Юдзана служил Мацудайра Та-датэру -- шестому сыну самого сегуна. Однако немилость Токугава по отношению к Тадатэру вскоре превратила Дайдодзи в ренинов. Ренинами, -- воинами без господина, без средств к существованию, -- стали после Сэкигахара более полумиллиона самураев. Эту армию пополняли не только побежденные, лишившись своих владений. Мир принес эпоху процветания и благополучия. Вырастали новые города, развивались торговля и производство, но самураи могли только негодовать о том, что их жалование не растет, а социальный вес становится все меньше. Потомственные воины оказались не у дел. Новый идеал воина и ученого, сложившийся на основе собственных ценностей под китайским влиянием, подходил не всем. Ситуация выровняется со временем, но война не оставляла возможности для овладения искусством каллиграфии. Дело было даже не в том, как воину стать чиновником и счетоводом, а в том, что тревожило уже многих -- дальнейшая судьба воинского сословия. Муро Кюсо (1658--1734) писал: "До недавних времен самураи ничего не знали о деньгах и жили скромно. Я помню свою юность, тогда молодые люди никогда не говорили о ценах и были те, кто краснел от смущения, слыша непристойные рассказы. Вот так за пятьдесят лет изменились устои". Проблема росла. Проблема требовала разрешения. И появлялись голоса, призывавшие вернуться к былой простоте и воинским идеалам, или же рассуждавшие о "дисциплине ума", способной помочь самураям в новой и непривычной обстановке. Все были едины в одном: самураю необходимо заново обрести себя, свою роль и значение в -изменившемся мире. Бусидо -- Путь воина -- требовал нового определения. Дайдодзи Юдзан (1636--1730) и Ямамото Цунэтомо (1659--1719), каждый предложил свой рецепт, свое напутствие молодому самураю. Дословный перевод "Будосесинсю": "Напутствие вступающему на Путь воина"; "Хагакурэ" буквально означает: "Сокрытое в листве". И даже здесь, уже на вкус слова, мы можем ощутить разницу, почувствовать несходство двух современников, двух самураев. Дайдодзи Юдзан еще молодым человеком прибыл в Эдо, изучал военные науки в школе Обата Кагэнори и Ходзе Удзинага -- двух великих полководцев той эпохи, от них же он почерпнул любовь к конфуцианству. Ямамото Цунэтомо вместе со своим господином обучался у ученого по имени Куранага Рихэй. На него повлияли также конфуцианец Исида Иттэй и дзэнский священник Таннэн. И Цунэтомо, и Дайдодзи были самураями нового уклада: владение кистью и написание стихотворения вызывали у них не больше затруднений, чем обращение с мечом. Сходство и различия двух самураев чередуется и в жизни, и в их взглядах, дошедших до нас. Дайдодзи был ренином, служил клану Асано в Ако, клану Мацудайра в Эцидзэне и Мацудайра в Айдзу, много путешествуя по стране и меняя хозяев. Ямамото всю жизнь служил клану Набэсима, и только официальный запрет сегуна и самого Набэсима Мицусигэ воспрепятствовали ему совершить ритуальное самоубийство после смерти господина. Автор "Хагакурэ" стал дзэнским монахом-отшельником и прожил почти в полном уединении без малого два десятка лет. Высказывания Цунэтомо дошли до нас только благодаря Тасиро Цурамото, записавшему содержание бесед, продолжавшихся между ними более семи лет. Сам же Дзете советует после прочтения всех одиннадцати книг бросить их в огонь. Ренин Дайдодзи, не имевший ни господина, ни земли, не был обеспокоен судьбой какого-нибудь конкретного владения или клана, что способствовало широкому распространению "Будосесинсю" среди различных феодальных домов. Мысли Цунэтомо не простирались дальше владений клана Набэсима. И более ста пятидесяти лет, вплоть до реставрации Мэй-дзи в 1868 году, "Хагакурэ" оставалось учением для избранных. Трудно сказать, что сильнее повлияло на это: или стремление Набэсима использовать наставления Дзето только для воспитания своих самураев, или же опасения о том, какую реакцию у сегу-ната вызовут призывы к беззаветной преданности дайме клана Набэсима, пронизывающие текст "Хагакурэ". И Цунэтомо, и Юдзан задавались одним вопросом: "Как мы живем, как мы умираем?" В самом начале "Хагакурэ" есть изречение: "Я постиг, что Путь Самурая -- это смерть", ставшее лозунгом летчиков-камикадзэ второй мировой войны. Первая глава "Будосесинсю" начинается так: "Самурай должен прежде всего постоянно помнить -- помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги -- что он должен умереть". Вот его главное дело. Но дальше Юдзан говорит о долгой и благополучной жизни, а Дзете советует: "В ситуации "или--или" без колебаний выбирай смерть". Спокойная поучительность Дайдодзи, этика, основанная на предельной взаимосвязи внешнего и внутреннего, индивидуальное совершенствование в духе конфуцианства -- напутствуют молодого самурая в разрешении вопроса о том, как жить воину в мирное время. "Хагакурэ" призывает отказаться от прагматизма, от здравого смысла; лишь интуиция способна привести к первоосновам бытия, помочь в любых свершениях. Не дзэнское созерцание Пустоты, а жизнь в мире, жизнь в эту минуту, жизнь определенная одним: правильным ли будет твой следующий шаг. Постепенность и сиюминутность движения и порыв, мгновение и вечность. Два великих самурая пытались ответить на вопросы, о которых судить читателю: стоит ли их задавать. юдзан дайдодзи БУДОСиСИНСЮ Предисловие переводчика на английский Исторические документы, объясняющие основные понятия, связанные с бусидо (понятие "бусидо", как и "самурай", вошло в западные языки как заимствованное слово, обозначающее "национальный, особенно военный, дух Японии; традиционные представления о рыцарстве старого самурайского сословия". Буквально оно означает "путь воина", и впервые появляется в конце XVI в. в сочинениях Тори Мототада (1539--1600). Некоторые европейские авторы, вслед за Чемберленом, полагали, что это понятие было введено лишь в период Мэйдзи с целью укрепления национального духа, а прежде было неизвестно. Своим распространением на Западе слово в немалой степени обязано книге доктора Нитобэ "Бусидо", опубликованной в 1899 г.), японским рыцарством, первоначально представляли собой различные описания должного поведения воина во время войн и мира, а позднее -- "домашние законы" и правила, составленные выдающимися представителями самурайских домов, а иногда и менее значительными личностями. Среди последних содержалось и Данное наставление молодому самураю, претендующее на утверждение должных норм поведения, как они понимались в конце XVI -- начале XVII вв. Его автор был знатоком военного искусства и известным писателем той эпохи, а поскольку за свои Девяносто два года он пережил правление Шести сегунов -- от Иэмицу до исимунэ ему было двенадцать, когда умер первый, а когда он скончался сам, последний был сегуном уже 15лет), он хорошо знал атмосферу начала периода Токугава и всего десятилетия после смерти Иэясу. Дожил он и до роскошной эпохи Гэнроку при блестящем и эксцентричном Цунаеси. Вассал дома Токугава, он был знаком с учением мудреца Мицукуни, князя Мито, и учился у Ямага Соко, еще одного известного знатока бусидо. Он был свидетелем и героического подвига сорока семи преданных ренинов Ако, лидер которых Оиси исио также был учеником Соко, и падения не одного самурайского дома из-за внутренних смут и козней вассалов. Он был современником великого ученого Араи Хакусэки, знаменитая автобиография которого рисует картину самурайской семьи, весьма близкую его идеалам. Немногие были более искушенными в рассуждениях на данную тему, а его предостережение насчет того, чего должен избегать самурай, явно отходит от той суровости и простоты "древности", в которой он жил в последние годы и которые столь самозабвенно пытался исправить сегун исимунэ со своим принципом "Назад к Иэясу". Его сочинение дает очень ясное и живое описание бусидо, каким он знал его, может быть, не самое объемное, но гораздо более детализированное, чем "Сто правил" Такэда Сингэна или письма Иэясу. К тому же, оно отражает точку зрения вассала, а не господина. Поэтому я пользовался словом "самурай", а не "буси", не столь знакомым западному читателю, хотя и более глубоким по смыслу, обозначающим и воина, и дайме, господина (в отличие от термина "самурай"). Слово "самурай" -- древнее и чисто японское, в X в. оно поначалу обозначало "военного вассала", а в конце XII в. при военном правительстве Камакура оно стало официальным обозначением военного ведомства (самурай-докоро). Дайдодзи Юдзан Сигэсукэ родился в знатной самурайской семье, ведущей род от клана Тайра через Тайра Корэхира (X в.). Его предком в пятом поколении был Сигэтоки, старший брат Исэ Синкуро Нагаудзи, ставшего впоследствии знаменитым Ходзе Соуном, князем Одавары и одним из самых блестящих администраторов своего времени. Сигэтоки взял имя Дайдодзи по названию деревни, в которой жил. Его внук Масасигэ покончил с собой, когда в 1590 г. Хидэеси взял Одавара, а его сын Наосигэ стал вассалом Токугава Хидэтада и храбро сражался при осаде Осаки, помогая собрать войска сегуна после того, как их потрепали отчаянные атаки гарнизона. Сигэхиса, отец Юдзана, был вассалом Токугава Тадатэру, шестого сына Иэясу и младшего брата Хидэтада, попавшего под подозрение, потерявшего свои владения и отправленного в отставку. По всей видимости, Юдзан последовал за отцом. В это время он учился, стал убежденным конфуцианцем и знатоком военного дела, а потому занял пост военного советника при князе Айдзу Мацудайра. Затем он отправился в Ивабуци в Мусаси, но потом вернулся в дом Мацудайра, Эцидзэнно Ками, главы Камон, прямого родственного дома сегуна. Всей своей жизнью он воплощал свое учение, ибо его часто приводили в пример как образец верности, выдержки и спокойствия. Известен он был и своими стихами. Его перу принадлежат "Ивабуци Ява", или "Вечерние беседы в Ивабуци" -- расположенные в хронологическом порядке анекдоты о Токугава Иэясу, а также "Оциоосу" -- история Иэясу, его сподвижников и последователей построенного ими города и замка Эдо. Он также написал "Тайседэн" ("Записи о великих полководцах") и "Госинрон" ("Сведения о пяти вассалах"). Глава I Вступление Самурай должен прежде всего постоянно помнить -- помнить днем и ночью, с того утра, когда он берет в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги -- что он должен умереть. Вот его главное дело. Если он всегда помнит об этом, он сможет прожить жизнь в соответствии с верностью и сыновней почтительностью, избегнуть мириада зол и несчастий, уберечь себя от болезней и бед, и насладиться долгой жизнью. Он будет исключительной личностью, наделенной прекрасными качествами. Ибо жизнь мимолетна, подобно капле вечерней росы и утреннему инею, и тем более такова жизнь воина. И если он будет думать, что можно утешать себя мыслью о вечной службе своему господину или о бесконечной преданности родственникам, случится то, что заставит его пренебречь своим долгом перед господином и позабыть о верности семье. Но если он живет лишь сегодняшним днем и не думает о дне завтрашнем, так, что, стоя перед господином и ожидая его приказаний, он думает об этом как о своем последнем мгновении, а глядя в лица родственников он чувствует, что никогда не увидит их вновь, тогда его чувства долга и преклонения будут искренними, а его сердце будет исполнено верности и сыновней почтительности. Но если он не помнит о смерти, он будет беззаботен и неосторожен, он будет говорить слова, которые оскорбляют других, тем самым давая повод для споров. Если на это не обратят внимания, их можно будет разрешить, но если сделают упрек, он может окончиться ссорой. Если он прогуливается увеселительных местах среди толпы без должной осторожности, то может столкнуться с каким-нибудь большим глупцом и будет тянут в ссору еще прежде, чем поймет это. Тогда он может быть убит, имя его господина -- запятнано, а его родители и родственники -- осыпаны упреками. Все эти несчастья идут от того, что он не помнит все время о смерти. Тот же, кто делает это, будет, как и полагается самураю, говоря самому или отвечая другим, тщательно взвешивать каждое слово и не вдаваться в бесполезные споры. Самурай не позволит никому заманить себя в ловушку, где он внезапно может оказаться в безвыходном положении, и потому избегнет зол и бедствий. И верхи, и низы, если они забывают о смерти, склонны к нездоровым излишествам в еде, вине и женщинах, поэтому они умирают преждевременно от болезней печени и селезенки, и даже пока они живы, болезнь делает их существование бесполезным. Но те, у которых всегда перед глазами лик смерти, сильны и здоровы в молодости, а поскольку они берегут здоровье, умеренны в еде и вине и избегают женщин, будучи воздержанными и скромными во всем, болезни не иссушают их, а жизнь их долга и прекрасна. Тот, кто живет в этом мире, может потакать всем своим желаниям; тогда его алчность возрастает так, что он желает того, что принадлежит другим, и не довольствуется тем, что имеет, становясь похожим на простого торговца. Но если он всегда смотрит в лицо смерти, он не будет привязан к вещам и не проявит неуемности и жадности, станет, как я говорил прежде, прекрасным человеком. Что касается размышления о смерти, то исида Кэнко в "Цурэдзурэ-гуса" говорит, что монах Синкай имел обыкновение сидеть днями напролет, размышляя о своем конце; несомненно, это очень удобный Для отшельника, но не для воина. Ведь тогда он должен был бы пренебречь своим военным долгом и отказаться от пути верности и сыновней почтительности. Самурай же, наоборот, должен постоянно быть занят и общественным, и личным. Но когда бы у него не появлялось немного времени для себя, чтобы побыть в безмолвии, он не должен забывать возвращаться к вопросу о смерти и размышлять о ней. Разве не сказано, что Кусуноки Масасигэ увещевал своего сына Масацуру всегда помнить о смерти? Все это предназначено для обучения юного самурая. Образование Раз самурай находится во главе трех сословий общества и призван управлять, он должен быть хорошо образован и глубоко понимать причины вещей. Однако, во времена внутренних войн молодой воин отправлялся сражаться в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, поэтому он должен был начинать обучаться боевому искусству в двенадцать-тринадцать лет. Раз у него не было времени сидеть за книгой или брать в руки кисть для письма, он часто оставался почти неграмотным. В те времена было много самураев, которые не могли написать ни одного иероглифа. Поэтому, либо из-за их собственных побуждений, либо из-за неправильного наставления родителей не делалось ничего, чтобы исправить это, ведь вся их жизнь была полностью отдана Пути воина. Ныне империя находится в мире, и хотя нельзя сказать, что родившиеся в самурайских семьях безразличны к военному делу, их не посылают в битву в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, как воинов прежних времен. Поэтому, в семь или восемь лет, когда ребенок подрос, его необходимо познакомить с Четверокнижием, Пятиканони-ем и Семикнижием, а также обучить каллиграфии, чтобы он запомнил, как писать иероглифы. Затем, когда ему исполнится пятнадцать или шестнадцать, его следует обучать стрельбе из лука, верховой езде и всем другим военным искусствам, ибо только так самурай должен воспитывать своих сыновей в мирное время. Нынешнему воину, в отличие от воина эпохи внутренних войн, безграмотность непростительна. Но самих детей не следует осуждать за отсутствие образованности. Это полностью вина их родителей, которые по незнанию или пренебрежению не осуществляют подлинной любви к детям. Сыновняя почтительность Тот, кто является самураем, должен вести себя в строгом соответствии с долгом сыновней почтительности. Каким бы способным, умным, красноречивым и добрым ни был он рожден, все это бесполезно, если он непочтителен. Ибо бусидо, Путь воина, требует, чтобы поведение человека было правильным во всем. Если нет проницательности во всем, не будет и знания должного. А тот, кто не знает должного, едва ли может называться самураем. Самурай же понимает, что родители подарили ему жизнь и что он -- часть их плоти и крови. И именно из преувеличенного самомнения возникает порой пренебрежение к родителям. В этом недостаток различения порядка причины и следствия. Есть разные способы исполнения сыновних обязанностей перед родителями. Один, когда родитель честен, а воспитывает детей с искренней добротой и оставляет им всю собственность, включая доход выше среднего, оружие и конское снаряжение, и еще драгоценную утварь, а также устраивает для них хорошие браки. Когда такой родитель удаляется на покой, нет ничего особенного и достойного похвалы в том, что дети должны ухаживать за ним и относиться к нему со всей внимательностью. Даже по отношению к чужому человеку, если он близкий друг и старается помочь нам, мы чувствуем глубокую расположенность и делаем для него все, что возможно, даже если это и не соответствует нашим интересам. Насколько же глубоки должны быть узы любви, если дело касается наших родителей? Поэтому, сколь много мы ни делали бы для них как их дети, мы не можем не чувствовать: как бы хорошо мы ни исполняли сыновний долг, этого всегда недостаточно. Это -- обычная сыновняя почтительность, в ней нет ничего выдающегося. Но если родитель зол, стар и своенравен, если он всегда ворчит и повторяет, что все в доме принадлежит ему, если он не дает детям ничего и, не считаясь со скудными средствами семьи, неустанно требует питья, еды и одежды, и если он, встречая людей, всегда говорит: "Мой неблагодарный сын так непочтителен, поэтому я и влачу такую жизнь. Вы не представляете, как тяжела моя старость", тем самым понося своих детей перед чужими людьми, то даже к такому сварливому родителю следует относиться с почтением и, не выказывая никаких признаков раздражения, потакать его плохому характеру и утешать его в его престарелой немощи. Полностью отдавать свои силы такому родителю -- вот подлинная сыновняя почтительность. Самурай, исполненный такого чувства, поступая на службу к господину, глубоко понимает Путь верности и проявит его не только тогда, когда его господин процветает, но и когда тот в беде, и не покинет его, даже когда из ста всадников у него останется десять, а из десяти -- один, но будет защищать его до конца, считая свою жизнь ничем в сравнении с воинской верностью. И хотя слова "родитель" и "господин", "сыновняя почтительность" и "верность" различны, смысл их одинаков. Древние говорили: "Ищи преданного вассала среди почтительных". Невозможно представить, чтобы человек был непочтителен к своим родителям и в то же время был предан своему господину. Ибо неспособный исполнить сыновний долг перед родителями, давшими ему жизнь, едва ли будет преданно служить господину, с которым он не связан кровными узами, из одного лишь почтения. Когда такой непочтительный сын поступает на службу к господину, он будет осуждать любые недостатки своего хозяина, а если он будет чем-то недоволен, то забудет о своей преданности и исчезнет в минуту опасности, или предаст своего господина, сдавшись в плен врагу. Примеры такого позорного поведения были во все времена, и его следует с презрением остерегаться. Правила самурая В бусидо два вида правил, в каждом из них по два типа. Два вида правил -- это обычные и необычные. Обычные относятся к чиновникам и воинам, а необычные -- к армии и битве. Что касается чиновников-самураев, они должны мыть руки и ноги вечером и утром и принимать горячую ванну, чтобы всегда быть чистыми. Самурай Должен каждое утро приводить волосы в порядок и правильно брить лоб. Он должен всегда носить подобающую случаю церемониальную одежду, иметь при себе два меча и веер на поясе. Принимая гостя, он должен относиться к нему с этикетом, приличествующим его рангу и избегать пустых разговоров. Даже чашка риса или чая должна браться в руки должным образом, без малейшей неряшливости и с сохранением бдительности. Если самурай не исполняет свои прямые обязанности и где-то служит, он не должен бездельничать, но должен читать и совершенствоваться в письме, изучая древнюю историю и правила воинских домов, короче говоря, вести себя так, как положено самураю. Теперь о правилах для воинов. Они касаются занятий фехтованием, обучения владению копьем, верховой езде, стрельбе из лука и мушкета и всему тому, что необходимо для военного дела -- все это необходимо самозабвенно изучать и практиковать, чтобы быть дисциплинированным и непоколебимым. Если эти два кодекса самурая и воина хорошо поняты, обычные правила можно считать завершенными, большинству людей они покажутся достаточными для доброго воина или чиновника. Но самурай -- это чиновник на случай беды, и когда в государстве возникает смута, он должен отбросить в сторону обычные правила для самурая и служить командующим при своем господине, другие же вассалы становятся, командирами и солдатами. Все они снимают церемониальные одежды, облачаются в доспехи и с оружием в руках наступают на земли врага. Различные методы ведения войны в таком походе называются правилами для армии, и об этом следует помнить. Затем следуют правила ведения битвы -- методы управления армией, когда она вступает в сражение с врагом. Если все происходит согласно составленному плану -- будет победа, если нет -- поражение. Тайный смысл этого также следует постичь. Наилучший самурай тот, кто искушен во всех четырех типах двух правил. Быть искушенным только в двух типах обычных правил достаточно для исполнения долга простого рыцаря, но тот, кто несведущ в необычных правилах, не сможет стать командующим или высшим офицером, таким как моногасира или буге. Поэтому, самое важное здесь следующее: все самураи должны понимать и помнить, что невозможно занять высокий пост без глубокого изучения необычных правил. Не пренебрегать боевым духом Самое главное -- самурай никогда не должен пренебрегать боевым духом, в любое время и при любых обстоятельствах. Ибо наша страна отличается от других земель тем что даже последние из людей, крестьяне торговцы и ремесленники, хранят старые ржавые мечи, и в этом проявляется воинский дух великой Японской империи. Эти три сословия не являются солдатами по призванию, но во всех военных семьях распространен обычай, что даже последние из слуг самураев ни на мгновение не расстаются с коротким мечом. Тем более, знатный самурай должен всегда носить пояс. А самые преданные не расстаются с тупым или деревянным мечом, принимая горячую ванну. И если так поступают даже в своем доме, насколько же больше это необходимо, когда отправляешься куда-нибудь, ведь на пути всегда может встретиться какой-нибудь пьяница или глупец, который внезапно начнет ссору. Старая пословица гласит: "Покидая свой дом, веди себя так, как будто видишь врага". Если ты самурай и носишь на поясе меч, ты никогда не должен забывать о боевом духе. Тогда разум твой сосредоточен на смерти. Самурай же, который не обладает боевым духом, подобен крестьянину или торговцу в обличьи воина, даже если у него на поясе -- меч. Самурай-отшельник С давних времен многие самураи становились отшельниками. Действительно, между ними немало общего. Например, среди неких монахов есть те, которых называют дзосу или судза. Они обычные послушники такого же уровня, что и внешние васлы военного сословия, служащие в армии простыми солдатами. Затем идут танре или потом повыше, равные мэиукэ, гвардейским капитанам или начальникам пехоты среди самураев. Затем среди отшельников есть называемые теро или осе, которые носят цветные одежды и мухобойку в руках, которые повелевают простой толпой точно так же, как командующий самураев, или командующий пехотой, или шесть буге лучников, имеющие свой стяг и жезл, отдающие приказы армии и командующие на поле боя. Лишь в смысле учения эти общины отшельников кажутся мне превосходящими самурайские. Ибо простые монахи покидают своих учителей и путешествуют по стране от одного монастыря к другому, чтобы учиться, встречаться с прославленными учеными и совершенствоваться, практикуя медитацию и добродетель. А когда они становятся танре и сэйдо, и даже теро и осе, настоятелями больших храмов и монастырей, они по-прежнему не стыдятся продолжать учиться, чтобы быть достойными повышения. Это я хотел бы видеть и среди самураев; но даже простые самураи не на службе, занимающиеся побочными делами и имеющие много свободного времени, обладают; вполне хорошим достатком и обеспечены всем необходимым, так что даже у совсем молодых есть жены и дети, и их единственное занятие -- вздремнуть утром и дне) Они даже не изучали обычных обязанностей самурая, что уж говорить о более трудны: необычных, и так они проводят месяцы годы, пока их бороды не станут белыми, а головы -- облысевшими. Когда приходит срок, они уходят со службы, и тогда, если им предстоит стать цукай-бан, посланниками, благодаря помощникам они выполняют обязанности, но если их посылают в отдаленную провинцию, подготовка к путешествию вызывает в них суету и смущение, а когда они приступают к исполнению обязанностей, они могут делать это лишь опираясь на указания младших и на соответствующие книги. Такое положение вещей нельзя считать правильным. Ибо поскольку все обязанности самурая определены, они должны думать только о них, когда появяется время для этого, а если они встречают способных и опытных чиновников, они должны прекратить пустые разговоры и узнать от них о том, в чем, предположительно, им необходим совет. Они должны познакомиться со всеми фактами, собирать и копировать старые книги и планы с тем, чтобы обладать полным знанием о своих обязанностях, и тогда они в любое время легко смогут исполнить то, что им прикажут. Если же получать сведения от подчиненных и помощников и исполнять обязанности с их помощью годится для обычных случаев, -- а ведь если происходит что-то непредвиденное, то не всегда можно получить помощь, -- тогда добро и зло зависят от собственного умения решать вопросы. Инспектор войск должен знать все о таких вещах, как численность противника, выбор наилучшего места для лагеря и расположение армии, сила замков, преимущества или недостатки местности и возможность победы, так что с древних времен эта должность считалась трудной. Однако, если Инспектор ошибется во взглядах, это скорее всего кончится лишь позором для него самого, в то время как те, кто рангом стоит выше командующего пехотой асигару тайсе, кто владеет маршальским жезлом и реально Управляет войсками, ответственны за жизни всех людей. Поэтому более всего достойны осуждения те, кто с важным видом занимают высокие должности и позорят их, ибо обладают ни необходимыми знаниями, ни способностями. Это подобно тому, как если бы среди дзенских монахов кто-нибудь, еще в юности забросивших учение, лишь благодаря лысой голове и почтенному возрасту получил бы вдруг ранг теро или осе, стал бы ходить в пышных одеждах с мухобойкой в руках и управлять множеством собратьев. Если бы недостойный монах каким-либо неправедным образом вдруг достиг такого, он стад бы посмешищем, был бы опозорен и изгнан дабы не повредить установившемуся порядку. Увы, не так обстоит дело с теми самураями, которых назначают на высшие посты при всей их неспособности, а ведь они подвергают риску жизни всех подчиненных, а потери, которые они могут вызвать, огромны. Поэтому самураи должны прилежно учиться, как только у них появляется время, чтобы обрести глубокое понимание правил армии и ведения битвы, ибо изучение и практика -- вот самое необходимое для командующего. Правильное и неправильное Воин должен глубоко понимать эти два качества. Если он знает, как делать одно и избегать другого, он обрел бусидо. Правильное и неправильное -- это не что иное, как добро и зло, и хотя я не отрицаю, что различие между словами незначительно, поступать правильно и делать добро считается утомительным, а поступать неправильно и делать зло -- легким и приятным, поэтому естественно, что многие склоняются к неправильному или злому и не любят правильное и доброе. Но быть непостоянным и не различать правильное и неправильное противоречит разуму, поэтому тот, кто различает их и при этом поступает неправильно, является не самураем, а грубым и неотесанным существом. Причина тому -- неумение управлять собой. Само по себе это может и не звучит так плохо, но если посмотреть глубже, мы увидим, что все идет от трусости. Поэтому я утверждаю, что самураю необходимо воздерживаться от неправильного и стремиться к правильному. В свершении правильного есть три степени. Например, человек отправляется путешествие вместе с соседом, а у его спутника есть сто ре золота, которые он, чтобы не нести с собой, оставляет у этого человека до своего возвращения. При этом он никому ничего не говорит. Во время путешествия спутник вдруг умирает от переедания, или апоплексии, или еще чего-нибудь, так что не остается вообще никого, кто бы знал о деньгах. Иной, только из сочувствия или сострадания, и без всяких злых мыслей, сразу же сообщает об этом родственникам и возвращает им деньги. Поистине, этот человек поступает правильно. Другой пример. Предположим, что человек, отдавший деньги, был мало с кем знаком, а родственников у него вообще нет, так что о деньгах никто не знает и даже никто не будет и спрашивать. И если тот человек, у кого их оставили, не слишком чист душой, он может счесть их подарком судьбы и подумать, что не будет ничего плохого в том, чтобы никому не говорить о них и оставить их у себя. Но потом он вдруг устыдится своих грязных мыслей и вернет деньги. Это -- правильный поступок из чувства стыда, порожденного разумом. Наконец, может случиться так, что кто-либо из семьи или из слуг вдруг узнает о деньгах, и человек, утаивший их, приходит в ужас от того, что о нем могут подумать или сказать в будущем, и потому возвращает все. Таков правильный поступок из чувства стыда, связанного с другими людьми. Но здесь мы можем спросить, как бы он поступил, если бы никто не знал о деньгах. Поэтому, едва ли мы можем назвать его тем, кто, даже не зная, что является правильным, делает это. Тем не менее, в целом, кодекс правильного поведения гласит, что в первую очередь мы должны чувствовать стыд из-за презрительного отношения своей семьи, слуг и друзей затем из-за презрения знакомых и других людей, и потому избегать неправильного и поступать правильно. Тогда это привычным и со временем мы приобретем склонность к предпочтению правильного и ненависти к неправильному. То же касается и доблести. Рожденный храбрым спокойно бросится в битву под стрелы и пули. Исполненный верности и долга, он сделает свое тело мишенью и будет спешить, являя своей исключительной доблестью прекрасный пример для очевидцев. С другой стороны, может быть и такой у кого при виде опасности дрожат колени и сердце, но он идет вперед, ибо стыдится оказаться единственным среди своих товарищей, кто дрогнул в наступлении, он боится потерять лицо. Так он укрепляет свою решимость и спешит вслед за храбрецом. Хотя он значительно слабее рожденного отважным, но после нескольких битв он привыкает и обретает опору, так что со временем его храбрость укрепляется и он становится воином ничуть не худшим, чем рожденный бесстрашным. Поэтому, в свершении правильного и доблести нет иного начала, кроме чувства стыда. Ибо если человек говорит о неправильном, что это не имеет значения, и поступает неправильно; если, видя труса, он лишь смеется и тоже говорит, что это не имеет значения, -- как же тогда возможно обучить такого? Храбрость В бусидо есть три первостепенных качества: верность, правильное поведение и храбрость. Мы говорим о верном воине, справедливом воине и отважном воине, и только тот, кто наделен всеми тремя добродетелями, является наилучшим воином. Но среди множества самураев редко встретишь такого. Верного и справедливого воина не так уж трудно отличить по его обычному, каждодневному поведению, но, казалось бы едва ли в нынешние мирные и спокойные времена столь же легко отыскать храброго. Однако, это не так, ибо храбрость проявется не только тогда, когда человек одевает доспехи, берет в руки копье и алебарду идет в бой. Увидеть, обладает он ею или нет, можно даже тогда, когда он сидит на циновке и живет повседневной жизнью. Ибо рожденный отважным будет предан господину и почтителен к родителям; когда бы него ни появилось время, он будет использовать его для учения и совершенствования в боевом искусстве. Он будет твердо остерегаться праздности и внимательно расходовать каждую монету. Считающий это отвратительной скупостью ошибается, ибо самурай тратит много только там, где это необходимо. Он не делает ничего, что бы противоречило указаниям господина или презиралось бы родителями, вне зависимости от его собственных желаний. Так, будучи предан своему господину и родителям, самурай хранит себя в надежде совершить в один из дней выдающийся поступок, а потому он умеряет себя в еде, вине и увлечении женщинами, этом величайшем обмане для человека, чтобы сохранить свое тело здоровым и сильным. Во всем этом, как и в других вещах, строгое самоограничение есть начало доблести. С другой стороны, тот, кто не отважен, лишь внешне предан господину и почтителен к родителям, не имея никаких искренних побуждений таким оставаться. Безразличный к указаниям господина и предпочтениям родителей, он склонен к бессмысленным блужданиям там, где их не должно быть, он делает то, что не следует делать и во всем ставит на первое место и желания. Такой любит поспать и утром, и днем, а особенно он не любит учиться, Что касается военных искусств, то он пренебрегает совершенствованием в них, лишь хвастаясь своим искусством в том, чего не может исполнить, и наслаждаясь какой-нибудь бесполезной глупостью. Он тратит любые деньги пышные пиршества, выбрасывает на ветер свое жалование и закладывает свои сбережения без всякой мысли о завтрашнем дне. Там же, где нужно потратиться, он скуп, и не позаботится о том, чтобы отполировать доставшиеся наследство от отца доспехи и сменить разорвавшиеся веревки. Еще меньше будет он тратиться на покупку нового обмундирования и снаряжения для лошади, дабы восполнить потери. Здоровье не позволяет ему должным образом служить господину, и ему нет дела до беспокойства и горя, которые он тем самым причиняет своим родителям. Он слишком много ест, пьет и чересчур увлекается женщинами, и такая трата физических сил и отпущенных лет идут не от. чего иного, как от слабого и необученного разума, неспособного к самоограничению. Мы не ошибемся, если назовем эти качества источником трусости в самурае. Так отважного можно отличить от малодушного, даже если он сидит на циновке в своем доме. Почтение Путь верности и сыновнего долга присущ не только самураю. Крестьяне, ремесленники и торговцы тоже не чужды его. Но среди последних ребенок или слуга, сидя со своим родителем или хозяином, может скрестить ноги или держать руки где попало, или может говорить с ними стоя, хотя они сидят, или совершать другие бесцеремонные и невежливые поступки, -- все это не имеет значения. Быть искренним в своих сыновних чувствах и действительно преданным хозяину или родителям -- вот все, что требуется от трех сословий. Но что касается бусидо, как бы в сердце своем ни был предай и почтителен человек, если он не соблюдает правильного этикета и лишен манер, которые выражают уважение к господину или родителю, его нельзя считать живущим соответствии с ним. Любое подобное пренебрежение по отношению не только к господину но и к родителям, не может считаться приличествующим тому кто хочет стать самураем. И даже вне их присутствия, наедине с собой, не может быть никакого расслабления, ничто не должно затмевать верности и сыновнего долга воина. Когда бы он ни ложился спать, ноги его ни на мгновение не должны быть обращены в сторону его господина. Где бы он ни устанавливал соломенную мишень для упражнений в стрельбе из лука, стрелы никогда не должны лететь в сторону его господина. Когда он кладет на землю копье или алебарду, острие их также не должно быть направлено в сторону господина. А если он услышит разговор о своем господине, или же сам что-либо говорит о нем, он должен немедленно вскочить, если он лежит, и выпрямиться, если он сидит, ибо в этом состоит Путь самурая. Указывать копьем в сторону господина, зная, что он там, говорить о нем, развалясь на циновках, бросать письмо родителей, или рвать его, или использовать его для чистки свирели или ночника -- все это говорит об отсутствии уважения. Такие люди склонны, встречаясь с незнакомцами, плохо говорить о делах своего господина. А если кто-нибудь, Даже совершенно чужой человек, приходит и ловко заводит с ними разговор, они будут очень довольны и без всяких колебаний станут осуждать своих родителей и старших братьев, порочить и поносить их. Несомненно, что когда-нибудь они будут наказаны своим господином, или попадут в беду, в любом случае их конец не будет достойным воина; но даже есл