, были искажены. Он написал
сочинение "Антитезы", в котором излагал свое учение и обосновывал
проделанный им отбор христианских писаний. Из всех евангелий Маркион отобрал
только Евангелие от Луки и десять посланий Павла. Из Евангелия от Луки он
убрал ветхозаветные цитаты, которые, по его словам, были вставлены туда
защитниками иудаизма. В Маркионовом варианте
отсутствовали легенды о рождении Иисуса и Иоанна Крестителя. Иисус
Маркиона сошел с небес в пятнадцатый год правления Тиберия и явился в
Капернауме. Ириней говорил о Маркионе: "Он бесстыдным образом богохульствует
против проповеданного Законом и пророками бога, говоря, что он - виновник
зла, жаждет войны, непостоянен в своих намерениях и сам себе противоречит.
Иисус же происходил от того отца, который выше бога, творца мира..." (Против
ересей. I. 27, 2). Маркион учил, что абсолютное божество не имеет никакой
связи с людьми: они полностью ему чужды. Христос выкупил людей своей кровью,
а выкупить, по рассуждению Маркиона, можно только то, что тебе не
принадлежит. В соответствии со своими рассуждениями он отредактировал
послания Павла {35}. Однако ни учение Маркиона, ни список отобранных им книг
не были приняты большинством христианских общин, а сам Маркион был изгнан из
римской общины. Попытка Маркиона отобрать из всей массы христианских
сочинений "истинные" должна была подтолкнуть христианских деятелей к тому,
чтобы выработать и согласовать список священных книг, определить возможности
их использования как источника вероучения, т. е. как канонические,
рекомендовать для публичных чтений во время молений или только для домашнего
чтения.
Понятие "канон", как и слово "евангелие", пришло к христианам из
окружающего их языческого мира. Слово "канон" употреблялось в значении
стандарта, нормы, правила, образца. Так, знаменитый греческий скульптор V в.
до н. э. Поликлет написал сочинение "Канон", где он пытался обосновать
идеальные пропорции при изображении человеческого тела. В ранних
христианских писаниях слово "канон" встречается в значении "правило". В
Послании к Галатам сказано: "Ибо во Христе Иисусе ничего не значит ни
обрезание, ни необрезание, а новая тварь (творение. - Сост.). Тем, которые
поступают по сему правилу (в греческом тексте - канону. - Сост.), мир им и
милость..." (6.15-16). Только после длительного процесса отбора священных
книг, когда сложились представления о существовании подлинных, истинных
текстов и текстов подложных, искаженных, слово "канон" начало употребляться
по отношению к собранию священных христианских книг, ставших образцами, с
которыми нужно было сверять все высказывания, проповеди и даже поступки
верующих. Такое словоупотребление распространяется с середины IV в., но
начало создания канона или, точнее, канонов (ибо у разных групп каноны
отличались друг от друга) относится к более раннему времени.
Вопрос о "подлинных" и "подложных" писаниях поставил в сочинении
"Против ересей" Ириней. Он подверг критике множество существовавших в конце
II в. учений внутри и около христианства, которые считал "еретическими".
Слово "ересь" в греческом языке имело широкий диапазон значений. Применялось
оно и для обозначения философской школы, учения. В христианских писаниях, в
частности в "Деяниях апостолов", этим словом называют религиозные секты,
например секту саддукеев (5.17); иудеи назвали христианство сектой (ересью)
назореев (24.5), причем это слово не имело специфически отрицательного
значения. Затем параллельно с отбором священных текстов и развитием
христианской теологии слово "ересь" приобретает негативный смысл, означая
учение, расходящееся с истинным.
Главным объектом критики Иринея были многочисленные гностические учения
(ереси), которые особенно широко распространились во II в. (им близко учение
Маркиона). В противовес их писаниям Ириней выдвигает в качестве единственно
истинных четыре евангелия. Он особенно активно защищал подлинность
четвертого евангелия, тем самым косвенно свидетельствуя, что оно не было
признано повсеместно и вызывало споры: "Четыре есть евангелия, не больше и
не меньше, и только пустые, неученые и наглые люди, извращая форму
евангелия, вводят их больше или меньше" (111.11). В противовес этим истинным
евангелиям Ириней упоминает "несказанное множество апокрифических и
подложных писаний" (1.20). Употребленное им слово "апокрифические"
впоследствии было распространено на все не признанные церковью христианские
книги. Появление этого термина связано с религиозно-философским течением
гностицизма (о гностицизме подробнее см. во II части книги). Гностики сами
называли свои писания тайными (они даже применяли криптограммы),
предназначенными только для "избранных".
Гностики, о которых писал Ириней, пользовались сложной символикой
образов, придавали магическое значение числовым сочетаниям, которые тоже
могут быть постигнуты только "избранными" и останутся тайной для
непосвященных. Именно такой подход и дал основание Иринею назвать сочинения
гностиков апокрифами, а так как он полемизировал с гностиками, стремясь
доказать, что они искажают подлинное учение Христа, то для него их
сочинения, также написанные от имени апостолов, были не только тайными, но и
подложными. Такое же словоупотребление (тайные - подложные) встречается у
Тертуллиана, христианского философа рубежа II и III вв. В конце II в.
встречается выражение "Новый завет" как название собрания признанных
священными книг. Евсевий Кесарийский упоминает о сочинении неизвестного
автора, направленном против одной из радикальных христианских групп -
монтанистов; в этом сочинении слова "Новый завет" употреблены применительно
к писаному тексту, хотя само понятие существовало значительно раньше. Слово
"завет" восходит к идее союза народа с богом, выраженной в библейских
книгах; "Новым союзом" назвали себя кумранские сектанты, считая, что старый
("ветхий") союз бога с иудеями потерял силу из-за искажения
первосвященниками, фарисеями, вероотступниками истинного смысла божественных
установлений, и они заключили с богом "Новый союз". В Септуагинте слово
"союз" передано словом διαJήκη - завет, завещание (исходящее от бога). В
смысле нового союза с богом это словосочетание встречается и в Евангелии от
Луки: "...сия чаша есть новый завет в Моей Крови, которая за вас
проливается" (22.20). Когда источником вероучения стали почитаться
определенные отобранные писания, то на них было перенесено название "Новый
завет".
Процесс отбора христианских книг, которые должны образовать этот
"новый" (по сравнению с Ветхим) завет, был процессом сложным не только
потому, что отдельные группы общин почитали разные писания, но и потому, что
наряду с резко расходившимися по вероучению текстами были писания,
восходившие к общей традиции, но отличавшиеся передачей отдельных эпизодов и
интерпретацией отдельных речений Иисуса. Кроме того, когда сложились
основные евангелия, ставшие хорошо известными верующим, и их переработка
(или, вернее, редактирование при переписке) могла сводиться только к
изменениям отдельных деталей, стали создаваться самостоятельные
произведения, как бы дополняющие древнюю традицию: описания детства Иисуса,
жизнеописание его матери, описания деяний отдельных апостолов, упомянутых в
евангелиях, - Петра, Павла, Филиппа, Андрея и др. Последние были особенно
многочисленны в связи с тем, что во II в. наиболее значительные христианские
общины начинают связывать свое происхождение с деятельностью
непосредственных учеников Иисуса: община Рима якобы ведет свою родословную
от Петра, община Эфеса - от Иоанна. Отношение к подобным произведениям было
различным. Некоторые христианские теологи и апологеты христианства рубежа
II-III вв., принимавшие в качестве основных источников вероучения четыре
канонических евангелия, ссылались как на авторитет и на другие священные
книги. Так, Ориген использовал Евангелие от Петра и "Книгу Иакова",
содержащую историю детства и замужества Марии (оба этих произведения
приведены ниже), цитировал Евангелие евреев и "Деяния Павла", только с
оговоркой, что их нельзя ставить в ряд с четырьмя евангелиями. Встречаются
цитаты из неканонических произведений и у Климента Александрийского. В то же
время продолжали вызывать сомнения у ряда богословов те произведения,
которые вошли впоследствии в Новый завет, прежде всего Апокалипсис Иоанна и
анонимное Послание к Евреям, которое сам автор назвал "словом утешения" (или
"увещевания". - 13.22). Тертуллиан не упоминал среди священных книг Второе
послание Иоанна; Ириней - Послание Иуды.
Таким образом, христиане, особо почитавшие четыре новозаветных
евангелия, были знакомы и с такой литературой, апостольское авторство
которой или верность в передаче вероучения хотя и не отвергались совсем, но
вызывали некоторые сомнения. У Оригена встречаются три группы писаний:
"согласные" (όμολογούμενα), "ложные" и те, которые находятся "под
сомнением". Вопрос о возможности пользоваться теми или иными писаниями
решался во II-III вв. руководителями христианских общин. В этот период в
большинстве христианских групп складывается аппарат управления, главой
которого были епископы, первоначально "надзиратели" за порядком и финансами,
затем - духовные пастыри рядовых верующих. Им приходилось высказываться по
вопросам вероучения, ссылаться на авторитетные писания. В Письме к
Филадельфийцам, приписанном христианской традицией перу антиохийского
епископа Игнатия (II в.), автор пишет о том, что некоторые христиане говорят
ему: "Если я не найду этого в древности, я не поверю в евангелие", а, когда
я говорю, что это действительно написано в наших древних писаниях, они
отвечают: "Это нужно доказать". Судя по словам Игнатия, вопрос об
авторитетности писаний стоял очень остро, причем особо почиталась сама
древность традиции, лежащей в их основе.
Самым первым известным списком почитаемых книг является фрагмент,
составленный в Риме около 200 г. и обнаруженный в 1740 г. По имени нашедшего
его исследователя он назван "Каноном Муратори". В этом фрагменте нет начала,
но ясно, что в первых строках речь шла о возглавлявших список четырех
евангелиях. Составитель списка указывает, что они "согласны между собой".
Эта оговорка знаменательна: по-видимому, и в самом конце II в. вопрос о рас-
хождениях между каноническими евангелиями (прежде всего - между
синоптическими евангелиями и Евангелием от Иоанна) волновал умы верующих.
Канон включает "Деяния всех апостолов в одной книге" - имеются в виду
новозаветные "Деяния апостолов" {36}; автор списка подчеркивает, что эти
деяния писаны в одной книге. Включены в "Канон Муратори" и тринадцать
посланий Павла - без Послания к Евреям; из канонических соборных посланий
отсутствуют послания Петра, Послание Иакова, Третье послание Иоанна.
Любопытно, что в "Каноне Муратори" упомянута ветхозаветная книга
"Премудрость
Соломона", которая относится к так называемым ветхозаветным апокрифам
{37}, т. е. книгам, не включенным в иудейский канон Библии. "Премудрость
Соломона" входит в Септуагинту: по-видимому, вокруг этого произведения шли
споры между христианами и иудеями (или иудео-христианами), говорившими
по-арамейски и не пользовавшимися Септуагинтой, поэтому составитель списка
особо отметил эту книгу.
По поводу апокалипсисов составитель пишет: "Из откровений мы признаем
только Иоанна и Петра, которое некоторые из наших не хотят читать в церкви.
Но Герма написал "Пастыря" уже в наши дни в Риме, когда епископом был его
брат Пий. Поэтому его нужно читать, но не публично в церкви, ни среди
(писаний) апостолов, ни среди пророков". Отсюда следует, что при отборе
священных книг играло роль не только содержание, но и давность,
авторитетность сочинения, которое читалось в собрании верующих (в тексте
канона под церковью понимается не помещение, а собрание верующих, экклесия).
Герма не мог считаться ни пророком, ни апостолом, хотя был, вероятно, весьма
уважаемым среди христиан человеком; записанное в "наши дни" не могло идти в
сравнение с древней традицией. При чтении писания, освященного такой
традицией, действовал не только смысл читаемого, а сам образ слова, некогда
произнесенного Иисусом и записанного его учениками: для верующих от такого
слова исходила святость.
Не случайно отсутствие в каноне Послания к Евреям (о его спорности
говорилось выше) и Послания Иакова. Это последнее некоторые современные
ученые считают наименее "христианским" и наиболее "загадочным" из
новозаветной литературы {38}. Оно было создано, по всей вероятности, в среде
иудеохристиан и адресуется "двенадцати коленам в рассеянии" (1.1). В нем
содержатся резкие выпады против богатства, защищается требование соблюдения
иудейского Закона ("дел"); в частности, там есть прямая полемика с Павлом,
считавшим, что христианин спасется не делами Закона, а верой: "Так и вера,
если не имеет дел, мертва сама по себе" (2.17). Собрание христиан в этом
послании названо синагогой (в синодальном переводе дано слово "Собрание". -
2.1).
Иудео-христианская направленность этого послания и привела к тому, что
в "Каноне Муратори" его нет {38}. С некоторой осторожностью относится
составитель канона ко Второму посланию к Коринфянам и Второму посланию к
Фессалоникийцам, в списке оговаривается, что эти послания - повторные (т.
е., возможно, являются повторением первых посланий); послания к Тимофею,
Послание к Титу и Послание к Филимону включены, как там сказано, из любви к
Павлу, таким образом, можно думать, что составитель (составители?) "Канона
Муратори" происходил из среды ортодоксальных христиан, почитателей Павла, но
даже при той любви к нему, о которой упомянуто в списке, он с колебанием
относился ко многим посланиям как источникам вероучения.
В III в. появились и другие списки священных книг. Существовал список в
Риме, несколько сокращенный по сравнению с "Каноном Муратори"; в нем
отсутствовал, в частности, Апокалипсис Петра. Другой канон, александрийский,
был значительно шире римского. В него вошли кроме основных произведений
Нового завета Учение двенадцати апостолов ("Дидахе"), "Пастырь" Гермы,
Апокалипсис Петра, Послания Варнавы (по христианскому преданию, спутника
Павла) и Климента Римского {40}.
Евсевий Кесарийский много внимания уделял вопросу о подлинности
священных книг, но и у него наряду с "подложными" упомянуты те, которые
можно назвать "сомнительными". Он не признавал "Дидахе", Апокалипсиса Петра,
Послания Варнавы, а также, "если кому это покажется (правильным)", -
Откровение Иоанна {41} и Евангелие евреев. В древнейших дошедших до нашего
времени рукописных сводах Нового завета IV в., Синайском и Ватиканском,
содержатся Ветхий и Новый заветы: в Синайском - с прибавлением "Пастыря"
Гермы и Послания Варнавы, в Ватиканском - за исключением посланий к Титу,
Тимофею и Филимону {42}.
Принятие канона господствующей церковью было ускорено признанием
христианства римским государством при императоре Константине (307-337 гг.).
Чтобы разобраться в расхождениях христиан (а в этот период шла ожесточенная
борьба между ортодоксальным течением и арианством - учением, отрицающим
догмат о троице), Константин потребовал, чтобы епископы предоставили ему
копии священных книг. После длительных консультаций, уже после смерти
Константина, на соборе в Лаодикее в 363 г. было принято решение разослать по
всем христианским церквам списки канонических произведений. Согласно
Лаодикейскому канону, в состав Нового завета вошли 26 писаний - все, кроме
Апокалипсиса Иоанна. В 367 г. в письме епископа Афанасия были названы уже
все 27 писаний Нового завета. Но этот список не был признан повсеместно:
христиане многих сирийских общин не признали Откровения Иоанна; другие
сирийские христиане остались верны почитанию Диатессарона; египетские
(коптские) христиане совсем не приняли ортодоксального учения {43}: у них
были свои священные книги; вплоть до X в. палестино-сирийские христиане, как
об этом будет сказано дальше, пользовались своим списком книг, который
исключал все писания, связанные с именем Павла.
Окончательно список новозаветных книг был утвержден ортодоксальной
церковью на Карфагенском соборе в 419 г. Но борьба вокруг проблемы
подлинности Апокалипсиса Иоанна шла еще долго: обязательность его включения
в состав Нового завета была подтверждена на Константинопольском соборе в VII
в.
В связи с утверждением списка канонических книг встал вопрос о судьбе
тех писаний, которые считались спорными или подложными. В V в. исчезает
понятие сомнительности отдельных христианских книг. Все писания, не вошедшие
в Новый завет, стали называться апокрифическими. Но отношения к этим
писаниям различались в зависимости от их содержания: были книги, которые
церковь разрешала читать верующим и которые оказали существенное влияние на
догматику и обрядность ортодоксальной церкви. К ним относились созданные
после утверждения евангельской традиции повествования, ее дополняющие.
Таковы писания, посвященные матери Иисуса: "История Иакова о рождении
Марии", сочинение анонимного автора "Об успении Марии", Евангелие от
Никодима (прежде всего та его часть, где рассказывалось о сошествии Христа в
ад); к апокрифам относится и многочисленная раннесредневековая литература о
христианских мучениках, создававшаяся по образцу деяний отдельных апостолов
(некоторые из них продолжали читаться на протяжении всего средневековья, в
том числе и на Руси {44}, например "Деяния Павла и Феклы"). Все эти писания
наполнены чудесами, в них используются традиционные (особенно для восточных
областей) сказочные мотивы, прослеживается связь с фольклором. Как правило,
они не имели догматических расхождений с церковным учением, но из-за
позднего происхождения и явной фантастичности не были признаны церковью
источниками вероучения. Те же книги, чье содержание существенно отличалось
от канонических писаний, читать строго запрещалось. Эти книги считались не
только апокрифическими, но и запрещенными, "отрешенными". Первый список
"отрешенных" книг был составлен в V в. в Восточной Римской империи. Вошедшие
в него писания подлежали уничтожению как еретические; в течение последующих
веков такие списки возобновлялись, что показывает на тайное (теперь уже
действительно тайное!) существование подобных писаний. Прежде всего в список
"отрешенных" книг были внесены иудео-христианские, гностические и близкие им
писания.
Борьба церкви против этих писаний привела к тому, что большинство
списков "отрешенных" книг было уничтожено, однако сохранились цитаты из них
в произведениях самих же защитников ортодоксальной церкви. Благодаря успехам
археологии конца XIX-XX в. стали известны многие "отрешенные" апокрифы. Что
же касается не признанных священными, но разрешенных для домашнего чтения
сочинений, то они дошли до нас в средневековых рукописях как на языке
подлинника, так и в переводах на латинский, сирийский, арабский, армянский,
грузинский и славянские языки.
Учения, содержавшиеся в древних апокрифах, не пропали бесследно: они
оказали влияние на самые разнообразные еретические движения как на Западе,
так и на Востоке. Можно проследить преемственность идей от кумранских
сектантов через учения иудеохристиан и гностиков к богомилам и катарам. И
богомилы, проповедовавшие на Балканском полуострове (X в.), и
южноевропейские катары (XI-XIII вв.) считали телесный мир созданием злых
сил, отрицали церковную организацию и обрядность. Отзвуки иудеохристианских
идей встречаются в средневековых мусульманских трактатах (о них будет
сказано ниже) и древнерусских ересях, таких, как "жидовствующие". Писания
уничтожались - идеи продолжали существовать...
Неканонические речения (аграфа) и фрагменты неизвестных евангелий
В новозаветных книгах и в произведениях христианских писателей I-IV вв.
встречаются отдельные речения, которые цитируются как слова, произнесенные
Иисусом. Они отсутствуют в каноническом тексте четырех евангелий, и их
источники установить пока не удается. Такие речения принято называть аграфа
(неписаные). К аграфа условно можно отнести также речения, сохранившиеся в
рукописных вариантах новозаветных евангелий, но не вошедшие в признанный
церковью текст. Аграфа встречаются в посланиях Павла и в сочинениях таких
почитаемых христианами писателей, как Юстин, Ориген, Тертуллиан, Климент
Александрийский. В этих произведениях можно найти трактовки образа Иисуса,
отличные от канонической, и такие факты его жизнеописания, которых также нет
в четырех евангелиях.
Интересно появление в "Деяниях апостолов" речения о необходимости
давать, а не брать: по смыслу оно перекликается со многими поучениями,
которые можно найти в евангелиях, но формулировка речения, не совпадающая с
текстами евангелий, позволяет говорить об использовании устной традиции, в
которой схожие по смыслу поучения варьировались отдельными проповедниками.
Можно выделить целую группу аграфа, касающихся Страшного суда и второго
пришествия. В них отражено столь ясно видное в Апокалипсисе Иоанна
напряженное ожидание скорого конца света, которое было свойственно первым
христианам, надеявшимся, что царство божие на земле установится при их
жизни. К этой группе относится описание воскресения мертвых и "восхищения
живых" в Первом послании к Фессалоникийцам, речение из Послания к Эфесянам,
разговор с апостолами из рукописного варианта Евангелия от Марка и рассказ
Папия, приведенный Иринеем в его книге "Против ересей".
Эсхатологические чаяния особенно были распространены перед началом и во
время I иудейского восстания против римлян. Ожидание решающей схватки "сынов
света" с "сынами тьмы", победы над злом было характерно еще для членов
кумранской общины (II в. до н. э.-I в. н. э.), оно переросло позднее в идею
Страшного суда. Рассказ Папия интересен тем, что он показывает, как первые
христиане представляли себе царство божие на земле. Словам Иисуса,
приведенным Папием в его сочинении "Изъяснение Господних изречений",
предшествовало подробное описание изобилия, которое наступит при этом
царстве на земле. Это описание содержалось не только в сочинении Папия,
Ириней говорит о пресвитерах (старейшинах), которые также повествовали о
нем. Согласно этому рассказу, на земле будут расти целые виноградные деревья
по 10 тысяч лоз каждое, и на каждой лозе по 10 тысяч прутиков, и на каждом
прутике по 10 тысяч ягод, и, когда святой захочет сорвать лозу, другая будет
громко просить сорвать ее, так как она лучшая. И пшеница будет по 10 тысяч
зерен в колосе, и все животные будут послушны людям. Именно это изобилие
увидят люди, "которые достигнут тех времен". Рассказ Папия явно основан на
устной фольклорной традиции, отраженной в древних восточных сказках, где
говорится о сказочной стране, полной изобилия плодов. Еще в древнеегипетской
"Сказке о потерпевшем крушение" говорилось, как спасшийся после
кораблекрушения египтянин попал на остров, на котором он нашел и фиги, и
виноград, и всякие прекрасные овощи, и "нет такого яства, которого там бы не
было". Подобные сказания связаны с давней мечтой простых людей об избавлении
от изнурительного труда и недоедания, но в то же время изобилие, о котором
говорится в отрывке Папия, как и описанное в древних сказках, - это изобилие
сверхъестественное, не созданное руками человека. Рассказ этот - один из
древнейших для христианства примеров использования фольклора, но в нем
отсутствует идея духовного преображения, одна из важнейших идей раннего
христианства.
Надежды на скорое второе пришествие отражены и в самом раннем
каноническом тексте - в Евангелии от Марка: "...нет никого, кто оставил бы
дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или
земли ради Меня и Евангелия И не получил бы ныне, во время сие, среди
гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцев, и матерей, и
детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной" (10.29-30). В приведенном
отрывке также можно видеть надежды на материальное благополучие. Но
постепенно такое восприятие царства божия менялось: в речении о его приходе,
содержащемся в Евангелии от Матфея, которое в целом соответствует речению у
Марка, слова "ныне, во время сие, среди гонений" опущены. Вместо
перечисления того, что получит последовавший за Иисусом, просто сказано:
"получит во сто крат и наследует жизнь вечную" (19.29).
Традиционно-фольклорный мотив получения благ, во много раз превосходящих
реальную жизнь, здесь дан только в намеке; речение из Евангелия от Матфея
кажется сокращенным вариантом аналогичного места у Марка или сокращением
соответствующего речения, которое имело хождение в устной традиции и которое
записал автор второго евангелия.
Отрывок, не включенный в канонический текст Евангелия от Марка, также
связан по содержанию с ожиданием Страшного суда, который должен положить
конец "веку Сатаны". Перед вторым пришествием, по словам Иисуса, должны
произойти страшные события, которые явятся испытанием и для тех, за спасение
кого он и принял смерть.
Неприятие существующего мира, как царства зла и неверия, которым
управляет Сатана, злой дух, было характерно для первых христианских групп. В
логии из Оксиринха (совпадающем с логием из Евангелия от Фомы) содержится
требование отречения от мира как непременное условие достижения царства
божия. В Послании к Галатам сказано, что Христос отдал себя, "чтобы избавить
нас от настоящего лукавого века" (1.4). В рукописном окончании Евангелия от
Марка неприятие "века Сатаны" гораздо более определенно связано со скорым
наступлением конца этого века ("мера лет его исполнилась") и дает основание
предполагать относительно раннюю дату исключенного из канонического текста
описания явления Иисуса ученикам и не считать это описание поздней вставкой;
словоупотребление в этом отрывке не противоречит остальному тексту евангелия
- так, выражение "Сила Божия" встречается в гл. 12, ст. 24 {1}.
Изменение восприятия царства божия, которое все чаще мыслилось как
царствие небесное, постепенное ослабление напряженного, фанатичного ожидания
второго пришествия привело к тому, что сокращались, изымались,
редактировались речения, рассказывающие о Страшном суде и царстве божием на
земле {2}.
Среди неканонических речений встречаются такие, которые отражают
свойственное первым христианам отрицательное восприятие богатства и
могущества. К таким речениям относятся приводимые Оригеном слова: "Из-за
слабых был слаб, из-за голодающих голодал, из-за жаждущих испытывал жажду".
По смыслу это речение может быть связано с одним местом из Послания к
Филиппийцам, где сказано, что Иисус "уничижил самого себя, приняв образ
раба" (2.7)3. Смысловая связь указывает на древность традиции, лежащей в
основе этих представлений (унижение, рабство, голод ради спасения униженных
и голодающих). Своеобразно та же смысловая связь проявилась в тексте
неканонического Учения двенадцати апостолов ("Дидахе"), где Иисус назван
рабом (ребенком) господним (в греческом тексте употреблено слово παις,
которое обозначает и "дитя", и в переносном значении "раб" - человек,
подчиненный чьей-то власти). В последнем случае на социальное представление
о рабе наложена религиозная интерпретация: Иисус - раб, но раб божий и в то
же время дитя божие; тем самым презренное понятие "раб" приобретает иное
значение, будучи примененным к спасителю людей; унизившись до положения
раба, голодая ради голодных, он этих обездоленных людей приравнивал к "детям
божиим". Вероятно, к той же традиции восходит речение из апокрифических
"Деяний Филиппа", в котором выставляется требование нижнее сделать верхним,
а правое левым. Но Филипп - апостол, почитавшийся гностиками (в Наг-Хаммади
было найдено Евангелие от Филиппа); возможно, это речение было
отредактировано в гностическом духе или взято из какого-либо евангелия
гностиков (ср. приведенное в комментарии 8 параллельное место из Евангелия
от Фомы).
К раннему периоду развития христианства относится речение, призывающее
христиан быть опытными менялами.
По-видимому, это речение представляет собой предостережение против
ложных пророков, которых нужно уметь распознавать, - мотив, часто
встречающийся в ранней христианской литературе. Характерен образ,
использованный в речении, - меняла, умело определяющий фальшивые монеты, но,
как это свойственно христианским притчам, бытовой образ используется в
другом значении, "переворачивается": нужно распознавать не материальные, а
истинные духовные ценности.
Отражением особенностей иудео-христианства является рассказ,
сохранившийся в одной из рукописей Евангелия от Луки. Иудео-христиане (о них
см. с. 50-65) не рвали полностью с иудаизмом, выполняли ряд обрядов
(обрезание) и почитали субботу {4}; однако, будучи не только иудеями, но и
христианами, они выступали против формального отношения к религиозным
требованиям, против внешнего их соблюдения. Отрывок из Луки отражает, по
всей вероятности, именно неформальное отношение к соблюдению празднования
субботы при общем признании соблюдения субботних установлений: человек,
сознательно нарушающий установление и работающий в субботу в силу
необходимости или для каких-то благих целей {5}, благословен, но человек,
бездумно нарушающий Закон, - проклят. В последней фразе имелось в виду
ветхозаветное установление (вернее, ряд установлений), согласно которому
человек, по незнанию согрешивший (осквернивший себя), считался виновным и
должен был очиститься (Лев. 5.1-4). Можно думать, что этот отрывок был
исключен из окончательного текста Евангелия от Луки из-за того, что в
гностических учениях, с которыми боролись христиане ортодоксального
направления, понятия "знание" и "незнание" играли основную роль в
вероучении, и речение
о человеке, работающем в субботу, могло толковаться в гностическом духе
(об этих понятиях см. во II части книги).
Не вошедший в канонический текст рассказ Луки восходит к какому-то
иудео-христианскому источнику, может быть к Евангелию евреев.
Вопрос об источниках неканонических речений не может быть решен
однозначно: вероятно, некоторые из них восходят к сборникам речений-логиев,
которые были достаточно рано записаны, а некоторые взяты из не признанных
церковью евангелий. Так, Ориген (In Jeremiam homiliae. III. 3) приводит без
ссылки логий: "Кто близко от меня, близко от огня, а кто далеко от меня,
далеко от царства". Это речение полностью совпадает с одним из речений
хенобоскионского Евангелия от Фомы (86). Игнатий Антиохийский в Послании к
Смирнийцам цитирует слова Иисуса, которые по другим источникам отнесены к
Евангелию евреев; Климент Александрийский цитирует речение, в значительной
степени совпадающее с одним из оксиринхских логиев, называя его речением из
Евангелия евреев. Возможно, какие-нибудь новые находки фрагментов евангелий
позволят идентифицировать другие аграфа.
До нас дошли не только аграфа, но и более значительные отрывки из
неизвестных (неидентифицированных) евангелий. К таким отрывкам относятся
папирусный фрагмент из Оксиринха и так называемый папирус Еджертона (по
коллекции, в которой он находится).
Оксиринхский фрагмент был обнаружен в начале XX в. (опубликован в 1908
г.) и представлял собой листок, исписанный с двух сторон мелкими буквами.
Очевидно, он являлся своего рода амулетом.
В начале фрагмента Иисус, по-видимому, предостерегает учеников от
коварства, которое может привести их к гибели. Основная часть сохранившегося
фрагмента - рассказ о столкновении Иисуса со жрецом Леви в Иерусалимском
храме. По жанру и основной направленности отрывок близок к традиции, лежащей
в основе первых трех канонических евангелий, однако сам эпизод изложен
совершенно самостоятельно. Этот отрывок пытались идентифицировать с разными
евангелиями, о которых встречаются упоминания у христианских писателей, -
евангелиями евреев, египтян, назареев, Петра и т. д. {6} Интересно, что
наряду с некоторыми параллелями с Новым заветом можно найти и параллель с
Евангелием евреев: в обоих евангелиях символом распущенности выступают
флейтистки.
Главная идея, выраженная в описании этого столкновения Иисуса со жрецом
Леви, - выступление Иисуса против формальной обрядности, соблюдения которой
требовали фарисеи (в отрывке указано, что жрец был фарисеем). Осуждение
"книжников и фарисеев" постоянно встречается в новозаветных евангелиях (а
также в отрывке из апокрифического Евангелия от Петра). В евангелиях Марка
(7.1-5) и Матфея (15.1-2) фарисеи упрекают учеников Иисуса в том, что они
едят хлеб немытыми руками (в Евангелии от Марка поясняется, что фарисеи,
следуя преданию старцев, соблюдают омовения рук, чаш, кружек, котлов,
скамей). И в папирусном фрагменте, и в новозаветных евангелиях дано
противопоставление очищения внешнего, ритуального очищению духовному. Эта
мысль наиболее четко выражена в Евангелии от Иоанна, где сказано, что
поклоняться богу будут не в каком-либо определенном месте ("не на горе сей"
{7} и не в Иерусалиме), а "в духе и истине" (4.21-23). Требование духовного
очищения было сформулировано еще в учении кумранской общины и в проповедях
Иоанна Крестителя: еврейский историк Иосиф Флавий (I в. н. э.) в "Иудейских
древностях", рассказывая о призывах Иоанна к крещению, пишет, что омовению
должно было предшествовать очищение внутреннее - отказ от грехов и покаяние
в них: "душа (крестившихся) предварительно очистилась благодаря праведности"
(Antiquitas. XVIII 5). Таким образом, папирус из Оксиринха отражает одну из
самых важных идей раннего христианства, восходящую к учениям иудейских
сектантов.
Эпизод в храме описан очень живо, ярким, образным языком; отрывок
представляется частью цельного самостоятельного произведения, а не
компиляцией, составленной на основе новозаветных евангелий.
Противопоставление фарисея, омывшегося в стоячей воде, Иисусу и его
ученикам, омывшимся в "живой воде", сделано гораздо более остро, чем в
рассказах евангелий от Марка и Матфея об упреках по поводу немытых рук. В
Новом завете Иисус в ответ на упреки фарисеев в свою очередь обвиняет их в
нарушении Писания, здесь же расхождение гораздо более принципиально, и
отрывок обрывается на грозных словах, предрекающих погибель тем, кто не
примет очищения духовного, - во всяком случае таков должен по смыслу быть
конец оборванной фразы.
Идентифицировать этот отрывок очень трудно; резкая полемика с фарисеями
не исключает влияния иудео-христианства. Для христиан из иудеев было
характерно противопоставление своего учения не иудаизму в целом, а именно
наиболее ортодоксальному течению, представленному фарисеями. Возможно также,
что в этом отрывке отразились споры по поводу ритуальных омовений, которые
велись между фарисеями и ессеями {8}. Христиане, принимавшие священное
омовение (крещение) единожды, занимали по этому вопросу крайнюю позицию: они
отказывались от ритуальных омовений вообще и в этом отношении
противопоставляли себя не только фарисеям, но и ессеям {9}. Поэтому
представляется возможным, что отрывок на оксиринхском папирусе восходил к
Евангелию евреев или Евангелию от Петра (об этих евангелиях будет сказано
ниже), по своему жанру неизвестное евангелие примыкает к новозаветному типу.
Отрывок второго неизвестного евангелия также обнаружен на листочках
папируса. Этот фрагмент, вернее несколько фрагментов, был найден в 1934 г и
в следующем году опубликован. Рукопись сохранилась на трех листочках,
последний отрывок сильно фрагментирован. Издатель новооткрытого отрывка
полагал, что евангелие, к которому он относится, было написано в первой
четверти II в. {10}, во всяком случае до 150 г Отрывок этот представляет
значительный интерес, так как написан на основе традиции, использованной в
Евангелии от Иоанна (имеется совпадение некоторых стихов в обоих
евангелиях), возможно, автор папирусного фрагмента уже читал четвертое
евангелие. Но он знал также традицию, использованную у Луки, и привлек
какие-то другие источники, в том числе устные рассказы. Этот отрывок
отражает время от начала создания разных евангелий до отбора наиболее
почитаемых писаний и дает возможность проследить сам процесс создания
священных книг христиан {11}.
Отрывок начинается с фрагментов, из которых явствует, что Иисуса
обвиняли в нарушении установлений иудейского Закона. Затем идет рассказ о
том, что Иисуса должны были как вероотступника забросать камнями, но он
ускользнул из рук "правителей". Именно в этих эпизодах можно увидеть
совпадения с Евангелием от Иоанна (например: "...никто не наложил на Него
руки, потому что еще не пришел час Его". - 7.30).
Однако следующие эпизоды связаны уже с синоптической традицией:
исцеление прокаженного упомянуто в евангелиях от Марка, Матфея и Луки (см.
комментарии). Отлично от Нового завета трактуется в неизвестном евангелии
вопрос о подати кесарю. Прежде всего здесь вопрос касается не конкретно
подати, которую наложили на иудеев римляне (как в первых трех канонических
евангелиях), а отношения к государственной власти вообще: следует ли давать
то, что положено властью царей? Ответ Иисуса направлен против лицемерия и
коварства спрашивающих. Он не дает определенного ответа, но упрекает их в
непонимании его учения, хотя спрашивающие называют его "учителем". В этом
ответе ощущается то противопоставление мира реального и мира преображенного,
основанного на божеских, а не человеческих законах, которое было свойственно
первым христианским группам. Вопрос платить или не платить подать кесарю не
был для них сколько-нибудь существенным, поскольку они ждали скорейшего
конца мира со всеми кесарями, податями, деньгами и т. п. Вероятно, и в
новозаветной версии акцент первоначально ставился на первой части ответа -
"Богу - божие" (земные дела не должно смешивать с божественным учением), и
лишь впоследствии, когда для христиан стало необходимым включиться в
повседневную жизнь, поскольку второе пришествие все не наступало, когда они
решали вопросы допустимости или недопустимости тех или иных поступков в этом
мире, ответ Иисуса в канонических текстах стал восприниматься как разрешение
платить подати императору.
Цитата из пророка Исайи, приведенная в папирусном фрагменте, была
призвана подчеркнуть необходимость исходить из заповедей Бога, а не
человеческих установлений. Интересно, что та же самая цитата встречается в
канонических евангелиях, но в другом контексте: Иисус приводит ее, чтобы
показать отступление иудеев от божественных заповедей и следование вместо
этого "преданию старцев"; к такому преданию он относит требование
ритуального омовения рук. Использование одной и той же цитаты в разных
контекстах может подтвердить гипотезу о первоначальной записи ранними
христианами отдельных ветхозаветных пророчеств и других цитат, которые
приводились христианскими проповедниками; возможно, однако, что цитата из
Исайи попала в разные евангелия непосредственно из устной традиции.
Вероятно, автор папирусного фрагмента не знал контекста, в котором цитата из
Исайи использовалась в новозаветных евангелиях. - Но даже если он и читал
записи евангелий, ставших впоследствии каноническими, он не воспринимал их
таковыми: для н