-кто выписывают чеки, забывая о том, сколько на самом деле числится на его счету, другие присваивали чужие бланки, и количество нераскрытых мелких мошенничеств бросало тень на органы власти. Они не желали с этим мириться, и Центральное полицейское управление потребовало, чтобы магазины не принимали чеки в уплату за товар. Всем было ясно, к чему это приведет: как только людям придется носить при себе крупные суммы, участятся грабежи на улицах. Так и вышло. Конечно, мошенничества с чеками прекратились, полицейские власти могли похвастать успехом в кавычках. А то, что в городе ежедневно подвергались нападению десятки граждан, было не так уж важно. И даже кстати: еще один повод требовать пополнения полиции хорошо вооруженными кадрами. Правда, возникал вопрос, откуда их взять? Официальная статистика за первое полугодие прозвучала как ликующие фанфары. Преступность сократилась на два процента! Хотя всем было известно, что она намного выросла, все объяснялось просто. Меньше полицейских -- меньше выявленных преступлений. К тому же каждый случаи махинаций с чековой книжкой учитывался отдельно, а теперь их не стало. Когда политической полиции запретили подслушивать частные телефонные разговоры, опять же поспешили на помощь теоретики ЦПУ. Они наговорили столько ужасов, что убедили риксдаг принять закон, разрешающий тайное подслушивание телефонных разговоров -- для борьбы против торговли наркотиками. После чего упомянутая торговля расцвела пуще прежнего, зато антикоммунисты спокойно могли продолжать подслушивание. "Да, не очень-то приятно быть полицейским",-- говорил себе Леннарт Коллльберг. Что делать, когда у тебя на глазах твоя организация заживо разлагается? Когда слышишь, как за стеной копошатся крысы фашизма? А ведь все твои сознательные годы отданы этой организации... Как поступить? Сказать все, что думаешь,-- уволят. Ничего хорошего. Должны быть какие-то более конструктивные средства. И ведь не один он так рассуждает, многие сослуживцы разделяют его взгляды. Кто именно и сколько их? Совесть Бульдозера Ульссона не была обременена такими проблемами. Ему превосходно жилось на свете и все было ясно как апельсин. -- Одного только не пойму,-- сказал он. -- В самом деле? -- удивился Гюнвальд Ларссон.-- Чего же? -- Куда машина подевалась? Ведь сигнальные установки были в порядке? -- Вроде бы да. -- Значит, мосты были сразу взяты под контроль. Седермальм -- остров, к нему подходят шесть мостов, и спецгруппа давно разработала подробные инструкции, как возможно быстрее блокировать центральные районы Стокгольма. -- Точно,-- подтвердил Гюнвальд Ларссон.-- Я запрашивал службу охраны порядка. Похоже, на этот раз механизм не подвел. -- А что за телега? -- спросил Колльберг. Он еще не успел ознакомиться с деталями. -- "Рено-шестнадцать", светло-серый или бежевый. С буквой "А" и двумя тройками в номере. -- Номер, конечно, фальшивый,-- сказал Гюнвальд Ларссон. -- Конечно, но я еще ни разу не слышал, чтобы можно было перекраситься по пути от Мариинской площади до Слюссена. А если они поменяли машину... -- Ну? -- Куда же делась первая? Бульдозер Ульссон быстро ходил по комнате и хлопал себя ладонями по лбу. Ему было лет сорок, рост ниже среднего, ладный, румяный, все время в движении, ни ногам, ни мозгам не дает покоя. Сейчас он рассуждал: -- Они загоняют машину в какой-нибудь гараж поблизости от метро или автобусной остановки. Один сразу же увозит монету, другой меняет номер на машине и тоже сматывается. В субботу приходит механик и перекрашивает кузов. И уже вчера утром можно было перегонять телегу в другое место. Но... -- Что -- но? -- спросил Колльберг. -- Мои люди до часа ночи вчера проверяли каждый "рено", который шел из Седермальма. -- Стало быть, либо машина проскользнула в первый же день, либо она еще на острове,-- заключил Колльберг. Гюнвальд Ларссон молчал. Он брезгливо созерцал одеяние Бульдозера Ульссона. Мятый голубой костюм, розовая рубашка, широкий цветастый галстук. Черные носки, остроносые коричневые полуботинки с узором, давно не чищенные. -- А про какого механика ты толкуешь? -- Они сами не возятся с машинами, нанимают человека, часто из совсем другого города, из Мальме или там из Гетеборга. Он пригоняет машину в условленное место, и он же забирает ее. С транспортом у них все точно рассчитано. -- У них? Ты о ком говоришь? -- недоумевал Колльберг. -- О Мальмстреме и Мурене, о ком же еще. -- Кто это -- Мальмстрем и Мурен? Бульдозер Ульссон озадаченно поглядел на него, но тут же взгляд его прояснился: -- А, ну да. Ты ведь у нас в группе новенький. Мальмстрем и Мурен -- налетчики, специалисты по банкам. Уже четыре месяца они на свободе, и за это время это их четвертая операция. Они удрали из Кумлы в конце февраля. -- Но ведь оттуда, говорят, невозможно убежать. -- А они и не бежали. Их отпустили домой на субботу и воскресенье. Понятно, они не вернулись. По нашим данным, до конца апреля они ничего не затевали. Скорее всего, отдыхали где-нибудь -- скажем, на Канарских островах или в Гамбии. Взяли двухнедельные туристские путевки -- и укатили. -- А потом? -- Потом начали добывать снаряжение. Оружие и все такое прочее. Обычно они разживаются в Италии или Испании. -- Но этот налет, в пятницу, совершила женщина,-- возразил Колльберг. -- Маскировка,-- наставительно произнес Бульдозер Ульссон.-- Светлый парик, накладной бюст. Готов побиться об заклад, это работа Мальмстрема и Мурена. Только они способны на такое нахальство. Ставка на неожиданность, тонкий ход! Чувствуешь, какое интересное дело нам поручено? Шик-блеск! Тут не заскучаешь! Все равно что... -- ...играть с гроссмейстером в шахматы по переписке,-- вяло договорил за него Гюнвальд Ларссон.-- Кстати, о наших гроссмейстерах: не забудь, что и у Мальмстрема, и у Мурена сложение бычье. Вес девяносто пять килограммов, обувь сорок шестой размер, ладони -- лопаты. У Мурена объем груди сто восемнадцать -- на пятнадцать сантиметров больше, чем было у Аниты Экберг в ее лучшие дни. Я не очень-то представляю себе его в платье и с накладным бюстом. -- Между прочим, эта женщина, если не ошибаюсь, была в брюках? -- вставил Колльберг.-- И небольшого роста? -- Мало ли кого они могли взять с собой,-- спокойно отпарировал Бульдозер Ульссон.-- Обычный прием. Он подбежал к письменному столу и схватил какую-то бумагу. -- Сколько же у них всего денег сейчас? -- громко размышлял он.-- Пятьдесят тысяч загребли в Буросе, сорок тысяч в Гюббэнгене, двадцать шесть в Мерсте и теперь вот еще девяносто... Итого, двести с лишним. Значит, скоро пойдут... -- Куда? -- поинтересовался Колльберг. -- На большое дело. Дело с большой буквы. Все остальное -- подготовка, чтобы главную операцию финансировать. Да, теперь жди, вот-вот грянет. Он снова забегал по комнате, обуреваемый радостным предвкушением. -- Но где? Где, дамы и господа? Сейчас... давайте подумаем. Какой ход сделал бы я на месте Вернера Руса? На каком фланге повел бы атаку на короля? А вы?.. И когда? -- Кто этот Вернер Рус, черт возьми? -- спросил Колльберг. -- Эконом -- ну, вроде главного буфетчика на самолете. В авиакомпании работает,-- объяснил Гюнвальд Ларссон. -- Прежде всего он преступник! -- воскликнул Бульдозер Ульссон.-- Вернер Рус гений в своем роде. Это он им планы разрабатывает, без него Мальмстрем и Мурен были бы простые пешки. Он умственную работу делает, все до мелочей предусматривает. Сколько ворюг ходили бы без работы, если бы не Рус. Король преступного мира! Или, если хотите, профессор... -- Не надрывайся,-- вмешался Гюнвальд Ларссон.-- Ты не на судебном заседании. -- А мы вот что сделаем: схватим его! -- Бульдозер Ульссон явно был восхищен своей гениальной идеей.-- Прямо сейчас и возьмем. -- А завтра отпустим,-- сказал Гюнвальд Ларссон. -- Ничего. Важно сделать неожиданный ход. Может, собьем его с толку. -- Ты уверен? В этом году его уже четыре раза задерживали. -- Ну и что? Бульдозер Ульссон ринулся к двери. Его настоящее имя было Стен. Но об этом никто не помнил, разве что жена. Зато она, должно быть, забыла, как он выглядит. -- Похоже, я чего-то не понимаю,-- сказал Колльберг. -- Насчет Руса Бульдозер, пожалуй что, прав,-- сказал Гюнвальд Ларссон.-- Редкостный пройдоха, и всегда у него алиби. Фантастические алиби. Как до дела доходит -- он либо в Сингапуре, либо в Сан-Франциско, либо в Токио, либо еще где-нибудь. -- Но откуда Бульдозеру известно, что Мальмстрем и Мурен причастны к этому налету? -- Шестое чувство, интуиция...-- Гюнвальд Ларссон пожал плечами и продолжал: -- Ты мне другое объясни. Мальмстрем и Мурен -- отпетые гангстеры. Их сто раз задерживали, они каждый раз выкручивались, но все же под конец угодили в Кумлу. И вдруг этих молодчиков отпускают домой на побывку. -- Нельзя же вечно держать людей взаперти наедине с телевизором -- Конечно, конечно,-- согласился Гюнвальд Ларссон. Они помолчали. Оба думали об одном. Государство не один миллион ухлопало на тюрьму Кумла, все было сделано, чтобы физически изолировать право нарушителей от общества. Иностранные знатоки учреждений такого рода говорили, что камеры Кумлы, пожалуй, угнетают и обезличивают человека как ни один другой застенок в мире. Отсутствие клопов в матрацах и червей в пище не может возместить полное отсутствие человеческих контактов. -- Кстати, насчет этого убийства на Хурнсгатан, заговорил Колльберг -- Какое там убийство. Скорее, несчастный случай. Она выстрелила нечаянно. Наверно, даже не знала, что пистолет заряжен. -- Ты все-таки уверен, что это была девушка? -- Конечно. -- А как же насчет Мальмстрема и Мурена? -- Как -- взяли да послали на дело деву. -- А отпечатки пальцев есть? Ведь она, кажется, была без перчаток. -- Отпечатки были. На дверной ручке. Но кто-то из служащих банка хватался за эту ручку до того, как мы подоспели. Так что все смазано -- Баллистическая экспертиза? -- Будь спокоен. Эксперты получили и пулю, и гильзу. Сорок пятый калибр, скорее всего, "лама". -- Изрядный калибр... Особенно для девушки. -- Да уж. Бульдозер говорит, оружие тоже указывает на эту компанию -- Мальмстрем, Мурен и Рус. Они всегда пользуются крупным калибром, страх нагоняют. Но... -- Что -- но? -- Мальмсгрем и Мурен не стреляют в людей. Во всяком случае, до сих пор не стреляли. Если кто-нибудь артачится, пустят пулю в потолок, и сразу полный порядок. -- Какой же смысл брать этого Руса? -- Не знаю, может быть, Бульдозер рассуждает так: если у Руса неопровержимое алиби -- скажем, в пятницу он был в Иокогаме,-- можно биться об заклад, что план операции разработан им. Если же он находился в Стокгольме, тогда дело сомнительное. -- А как ведет себя в таких случаях Рус? Не поднимает бучу? -- Никогда. Он подтверждает, дескать, Мальмстрем и Мурен -- его старые друзья, это верно, и ах, как жаль, что они пошли по кривой дорожке. В прошлый раз даже спросил, не может ли он чем-нибудь помочь своим корешам. Член коллегии Мальм был при этом. Как услышал эти слова, чуть не околел от злости. -- А Ульссон? -- Бульдозер только заржал. Хитрый ход, говорит -- На чтo же он рассчитывает? -- Сам слышал -- ждет следующего хода. Считает, что Рус замыслил большое дело для Мальмстрема и Мурена. Видно, приятели надумали загрести такой куш, чтобы потом можно было смотаться за границу и жить до самой смерти на ренту. -- Обязательно банк пощупают? -- Бульдозер только банками занимается, на все остальное ему плевать,-- сказал Гюнвальд Ларссон.-- Должно быть так ему велено. -- А свидетель что же? -- К которому Эйнар ездил? -- Ну да. -- Был тут сегодня утрам, смотрел фотографии. Никого не опознал. -- А насчет машины он уверен? -- Железно. Гюмвальд Ларссон долго молчал, дергая пальцы до хруста в суставах, наконец произнес: -- С этой машиной что-то не так. XI День обещал быть жарким, и Мартин Бек достал из шкафа самый легкий костюм, голубой. Он купил его месяц, назад и надевал всего один раз. Натягивая брюки, увидел на правой штанине шоколадное пятно и вспомнил, что в компании с двумя детьми Колльберга тогда было съедено энное количество сладостей. Мартин Бек снял брюки, пошел на кухню, намочил горячей водой уголок полотенца и потер пятно, отчего оно еще больше расплылось. Но он не сдался и, продолжая упорно сражаться с брюками, подумал, чего же стоил их брак с Ингой, если ему только в таких вот случаях недостает ее... Уже половина брючины мокрая, зато пятно -- ага, почти исчезло. Он пригладил складку большим и указательным пальцами и повесил брюки на спинку стула у открытого окна, чтобы солнце подсушило. Еще только восемь, но он проснулся давно, несколько часов назад. Накануне неожиданно для себя заснул рано и спал на диво спокойно, без снов. Первый после долгого перерыва рабочий день был не таким уж напряженным, а все-таки утомил его. Мартин Бек открыл холодильник, поглядел на пакет с молоком, на масло, на одинокую бутылку пива: вечером по пути домой надо будет зайти в магазин. Взять пива и йогурта. Или бросить пить йогурт по утрам, уж больно невкусно... Но тогда нужно придумать на завтрак что-нибудь другое, врач сказал, что необходимо восстановить хотя бы те килограммы, которые он потерял после выписки из больницы, а лучше всего прихватить еще немного. Зазвонил телефон в спальне. Мартин Бек захлопнул холодильник, подошел к аппарату и снял трубку. Звонила медсестра Биргит из дома для престарелых. -- Фру Бек стало хуже,-- сообщила она.-- Сегодня с утра высокая температура, тридцать девять с лишним. Я решила вам об этом сообщить. -- Ну конечно, спасибо. Она сейчас не спит? -- Пять минут назад не спала. Но она очень слаба. -- Еду,-- сказал Мартин Бек. -- Нам пришлось перевести ее в другую палату, там удобнее наблюдать за ней,-- объяснила медсестра.-- Так что вы сперва зайдите в канцелярию. Матери Мартина Бека исполнилось восемьдесят два года, и она уже третий год находилась в клиническом отделении дома престарелых. Болезнь развивалась медленно, сначала легкие приступы головокружения, потом припадки участились и стали тяжелее. Кончилось это частичным параличом, ноги отнялись, пришлось ей обзавестись инвалидным креслом, а с конца апреля она и вовсе не вставала с постели. Пользуясь вынужденным отдыхом, Мартин Бек часто навещал мать, хоть и мучительно было смотреть, как она медленно угасает, как годы и болезнь омрачают ее рассудок. Последние несколько раз она принимала его за своего мужа, отца Мартина, скончавшегося двадцать два года назад. Тяжко было смотреть и на то, как она одинока в своей палате, отрезана от всего света. До начала приступов она часто приезжала в город, ходила по магазинам, была на людях, навещала немногих оставшихся в живых друзей. Ездила к Инге и Рольфу в Багармоссен, к внучке Ингрид в Стоксунд. Конечно, в приюте ей и до болезни бывало порой тоскливо и одиноко, но тогда она еще не была обречена видеть вокруг себя одних только немощных стариков. Читала газеты, смотрела телевизор, слушала радио, иногда посещала концерты или кино. Ее продолжало интересовать все, что происходило в мире. Вынужденная изоляция очень скоро отразилась на психике. На глазах Мартина у нее развился маразм, мать утратила интерес к происходящему вне стен палаты, а там и вовсе отключилась от реальности. Как будто сработал защитный механизм, и ее сознание, не находя ничего отрадного в настоящем, целиком замкнулось на прошлом. Когда мать еще сидела в инвалидном кресле и радовалась посещениям сына, его охватывал ужас при мысли о том, как протекают ее дни. В семь утра ее умывали, одевали, сажали в кресло и приносили завтрак. Потом она сидела в своей комнате одна, радио не слушала -- слух уже не тот, читать не было сил, и ослабевшие пальцы не справлялись ни с каким рукоделием. В двенадцать -- обед, а в три, когда кончался рабочий день санитарок, они раздевали ее и укладывали в постель. Потом легкий ужин, который мать из-за плохого аппетита далеко не всегда съедала. Рассказывая о том, что ее журят за это, она не жаловалась: пусть бранят, только бы совсем не забывали! Мартин Бек знал, что в доме для престарелых не хватает обслуживающего персонала, особенно трудно найти сестер и санитарок в клиническое отделение. Знал он также, что люди там славные, заботливые, пекутся о стариках, несмотря на мизерное жалованье и неудобные часы работы. Он долго ломал себе голову, как скрасить матери существование,-- может быть, перевезти в частную клинику, где ей смогут уделять больше времени и внимания? Но потом понял, что вряд ли в частной клинике будет намного лучше, главное -- почаще навещать ее. Изыскивая возможности улучшить ее положение, он убедился, что многим старикам приходится куда хуже. Что такое одинокая нищая старость? После полноценной трудовой жизни ты обречен на жалкое прозябание и полную утрату человеческого достоинства. И если ты к тому же не в силах сам вести хозяйство, остается лишь дожидаться кончины в приюте вместе с другими, такими же отверженными, несчастными стариками. Правда, слово "приют" вышло из обихода, как и название "дом для престарелых",-- теперь говорили "дом пенсионеров", даже "отель для пенсионеров", маскируя тот факт, что на самом деле большинство стариков попадало туда отнюдь не по своей воле, а по приговору так называемого "процветающего общества", которое списало их в расход. Да, суровый приговор ожидает тех, кто достиг чересчур преклонного возраста. Изношенному колесику место на свалке... Мартин Бек понимал, что его матери еще посчастливилось. Она долго откладывала деньги впрок, чтобы на старости лет никому не быть в тягость. Правда, инфляция сильно обесценила деньги, но все же сбережения позволяли ей рассчитывать на уход и приличный стол, у нее была большая, светлая палата, где ее окружали привычные, дорогие сердцу вещицы... Брюки быстро высохли на солнце, и пятна почти не видно. Мартин Бек оделся и вызвал по телефону такси. Дом для престарелых был окружен большим зеленым парком -- высокие деревья, прохладные тенистые дорожки, клумбы, газоны, террасы. До болезни мать Мартина любила гулять здесь под руку с сыном. Он прошел в канцелярию, но никого не застал. В коридоре ему встретилась женщина, которая несла поднос с термосами. На вопрос, где найти сестру Биргит, она с певучим финляндским акцентом ответила, что сестра занята с пациентом. Тогда он спросил, в какую палату перевели фру Бек. Женщина кивком указала в конец коридора и пошла дальше. Мартин Бек тихо отворил дверь. Палата была меньше прежней и больше отдавала больницей. Все бело, только на столике у окна красные тюльпаны, которые он привез два дня назад. Мать лежала в постели, глядя в потолок. Казалось, от посещения к посещению глаза ее становятся больше. Исхудалые пальцы теребили покрывало. Он подошел к кровати и, взял ее за руку. Она медленно перевела взгляд на него. -- Приехал, в такую даль...-- чуть слышно прошептала она. -- Вам не следует говорить, мама, это вас утомляет,-- сказал Мартин Бек и сел на стул, не выпуская ее руки. Это маленькое измученное лицо... И блестящие от жара глаза... -- Как вы себя чувствуете, мама? Она долго молча смотрела на него, раз-другой моргнула -- медленно, с усилием, словно веки стали очень тяжелыми. -- Мне холодно,-- услышал он наконец. Мартин Бек осмотрелся кругом. На табуретке у изножья лежало одеяло; он накрыл ее им. -- Спасибо, милый,-- прошептала она. Он снова сел возле нее. Не зная, что говорить, просто держал в своей руке ее тонкие холодные пальцы. В горле у нее что-то сипело. Постепенно дыxаниe успокоилось, она закрыла глаза. Мартин Бек продолжал сидеть неподвижно. Тихо... Только дрозд поет за окном. Он осторожно выпустил ее руку и встал. Погладил сухую горячую щеку. Шагнул было к двери, в эту минуту мать открыла глаза и посмотрела на него. -- Надень синюю шапочку, на улице холодно,-- прошептала она и опять закрыла глаза. Он постоял, нагнулся, поцеловал ее в лоб и вышел. XII Кеннет Квастму, один из двух полицейских, которые обнаружили тело Свярда, опять ушел в суд давать показания. Мартин Бек разыскал его в коридоре городского суда и до того, как Квастму пригласили в зал, успел задать два самых важных для себя вопроса. Выйдя из здания суда, Мартин Бек направился к дому, где жил Свярд; идти было недалеко, всего два квартала. По пути он миновал две строительные площадки. У южного торца полицейского управления прокладывалась новая линия метро, а повыше на той же улице строители бурили и взрывали скалу для подземных этажей нового полицейского штаба, куда предстояло перебираться и Мартину Беку. Экскаваторы, грузовики, пневматические буры... Какое счастье, что его кабинет сейчас помещается на Вестберга-аллее! Гул моторов на Седертельезеген -- ничто перед здешним грохотом. Дверь квартиры на втором этаже была отремонтирована и опечатана. Мартин Бек снял печать, прошел в комнату и сразу же ощутил слабый трупный запах, приставший к стенам и убогой обстановке. Он подошел к закрытому окну и внимательно осмотрел его. Оно было старей конструкции, открывалось наружу, а запиралось задвижкой с кольцом, которое надевалось на крючок в раме. Собственно, задвижек было две, но нижний крючок отсутствовал. Краска вся облезла, рама внизу потрескалась. Должно быть, в щель над подоконником и ветер дул, и дождь просачивался. Мартин Бек опустил основательно выцветшую синюю штору. Потом отошел к двери и посмотрел оттуда на комнату. Если верить донесению Квастму, когда полицейские проникли в квартиру, все так и было. Oн снова подошел к окну, дернул за шнур, и штора медленно, со скрипом свернулась. Мартин Бек распахнул окно и выглянул наружу. Справа простиралась строительная площадка, где царил такой грохот, дальше высилось полицейское управление, он даже различил окна уголовной полиции в той части здания, которая выходила на Кунгсхольмсгатан. Слева видно пожарное депо и конец Бергсгатан. Коротенький переулок соединял ее с Хантверкаргатан. Постой, что же это за переулок? Надо будет пройти там, когда он закончит осмотр квартиры. Прямо напротив окна раскинулся Крунубергский парк, разбитый, как и многие парки Стокгольма, на естественной возвышенности. Когда Мартин Бек работал в Кристинебергском районе, он обычно проходил через этот парк, от каменной лестницы в углу около Пульхемсгатан до старого еврейского кладбища в другом конце. На самом гребне иногда присаживался на скамейке под липами выкурить сигарету Потянуло курить, и он полез в карман, хотя знал, что сигарет там нет. Мартин Бек вздохнул. Перейти на жевательную резинку или мятные лепешки? Или жевать зубочистки по примеру коллеги Монссона в Мальме? Он прошел на кухоньку. Здесь оконная рама рассохлась еще сильнее, но щели были заклеены бумагой. В этой квартире и обои, и потолки, и скудная обстановка -- все было запущено. С тяжелым сердцем продолжал он осмотр, проверил ящики, шкафы. Негусто, только самое необходимее... Выйдя в тесный коридорчик, заглянул в уборную. Ни ванны, ни душа в квартире не было. Потом он проверил наружную дверь и убедился, что все те замки и запоры, которые были перечислены в донесениях, налицо. И они явно все были заперты, когда дверь взломали. Чудеса, да и только. Дверь и оба окна были закрыты. Квастму утверждает, что они с Кристианссоном не видели никакого оружия. И что квартира все время под наблюдением, никто не мог проникнуть в нее и что-либо вынести. Мартин Бек еще раз внимательно оглядел комнату. Напротив двери стояла кровать, рядом с кроватью -- полка. Сверху на полке -- лампа с желтым плиссированным абажуром, старая пепельница зеленого стекла, большой спичечный коробок; внутри -- несколько зачитанных журналов и три книги. У стены направо -- стул с грязным сиденьем в зеленую и белую полоску, налево -- крашенные коричневой краской стол и венский стул. От электрокамина к розетке тянулся черный привод; вилка была выдернута. Еще в комнате был коврик, но его отправили в лабораторию Среди множества всяких пятен на нем оказалось три кровавых, причем группа крови была та же, что и у Свярда. В стенном шкафу валялись три старых носка, грязная фланелевая рубашка неопределенного цвета и пустая, сильно потертая холщовая сумка. На плечиках висел сравнительно новый поплиновый плащ, на крючках в стене -- вязаный зеленый джемпер, серая нижняя рубашка с длинными рукавами и серые фланелевые брюки. Карманы брюк были пусты. И все. Патологоанатом начисто исключала возможность того, что Свярд был ранен где-то еще, вошел в квартиру, запер дверь на все замки, потом лег и помер. И хотя Мартин Бек не был специалистом в медицине, опыт подсказывал ему, что она права. Но как же это произошло? Каким образом был застрелен Свярд, если, кроме него, в квартире никого не было, а ему самому нечем было стрелять? Когда Мартин Бек еще только начал знакомиться с делом и увидел, как небрежно оно велось, он решил, что и эта головоломка -- плод чьей-то небрежности. Однако теперь он стал склоняться к мысли, что в комнате и впрямь не было никакого оружия и что Свярд самолично запер двери и окна. Но как же тогда объяснить эту смерть? Снова осмотрел он всю квартиру, тщательнее прежнего, но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на загадку. В конце концов он решил пойти и спросить других жильцов. Истратив еще сорок пять минут, Мартин Бек почувствовал, что топчется на месте. Бывший складской рабочий Карл Эдвин Свярд явно не отличался общительностью. Большинство жильцов даже и не знали о его существовании, хотя он поселился в доме больше трех месяцев назад. К нему никто не приходил, он ни с кем из соседей словом не перемолвился. Его ни разу не видели пьяным, и никто не жаловался на шум в его квартире, оттуда вообще не доносилось ни звука. Мартин Бек вышел из подъезда и остановился. Через улицу высилась горка с тенистым парком. Пойти, посидеть под липами? Но тут он вспомнил, что хотел познакомиться с переулком, и повернул налево. Улуф-идингсгатан... Много лет назад он где-то читал, что в восемнадцатом веке был в Кунгсхольменской школе преподаватель Улуф идинг. И сейчас на Хантверкаргатан есть школа -- уж не та ли самая? Не доходя до Пульхемсгатан, Мартин Бек заметил табачную лавку. Вошел и купил себе пачку сигарет с фильтром. Свернул в сторону Кунгсхольмсгатан, достал сигарету, закурил. Отвратительный вкус... Он думал о Карле Эдвине Свярде, и ему было не по себе. XIII Во вторник, когда на аэродроме Арланда приземлился самолет из Амстердама, Вернера Руса в пассажирском зале ждали два агента в штатском. Им было приказано действовать тактично, не привлекать внимания, и, когда эконом наконец показался на летном поле в обществе стюардессы, они отступили от дверей в глубь зала. Вернер Рус сразу заметил их. И то ли узнал в лицо, то ли нюхом угадал полицейских -- так или иначе он смекнул, что они явились по его душу, остановился и сказал что-то стюардессе. Она кивнула, попрощалась и пошла к выходу. А Вернер Рус решительно направился к полицейским. Он был высокого роста, плечистый, загорелый. Одет в синюю форму, в одной руке -- фуражка, в другой -- черная кожаная сумка с широким ремнем. Светлый чуб, длинные баки, нахмуренные густые брови, из-под которых холодно смотрели голубые глаза. -- По какому случаю столь торжественная встреча? -- осведомился он, вызывающе вскинув голову. -- Прокурор Ульссон хочет побеседовать с вами,-- сказал один из агентов.-- Так что будьте любезны проследовать с нами на Кунгсхольмсгатан. -- Он что, спятил? Я же был там две недели назад, и ничего нового за это время не прибавилось. -- Ладно, ладно,-- сказал агент постарше.-- Вы уж сами с ним объяснитесь, наше дело выполнить приказ. Рус досадливо пожал плечами и зашагал к выходу. Когда они подошли к машине, он сказал: -- Только сперва вы отвезете меня домой в Мерсту, чтобы я мог переодеться, ясно? Адрес знаете. Он плюхнулся на заднее сиденье и мрачно скрестил руки на груди. Младший из агентов, который вел машину, вспылил, дескать, он не таксист, но коллега унял его и объяснил, куда ехать. Они поднялись вместе с Русом в его квартиру и подождали в прихожей, пока он сменил форму на светло-серые брюки, водолазку и замшевую куртку. После этого они отвезли его в полицейское управление на Кунгсхольмсгатан и проводили в кабинет, где ждал Бульдозер Ульссон. Как только отворилась дверь, Бульдозер вскочил с кресла, жестом отпустил обоих агентов и предложил Вернеру Русу сесть. Потом вернулся на свое место за письменным столом и радостно произнес: -- Кто бы мог подумать, господин Рус, что мы так скоро свидимся опять. -- Вот именно, кто! -- подхватил Рус.-- Во всяком случае, не я. Нельзя ли узнать, для чего вам понадобилось задерживать меня на этот раз? -- Бросьте, зачем же так официально. Просто мне захотелось расспросить вас кое о чем. А там будет видно. -- И вообще, совсем необязательно было вашим подручным увозить меня с работы. А если мне сейчас опять идти в рейс? Что тогда -- терять место только потому, что вам приспичило почесать язык? -- Ну что вы, что вы! Я отлично знаю, что у вас впереди двое суток свободных -- верно? Так что времени у нас хватит, ничего страшного. -- Вы не имеете права держать меня здесь больше шести часов,-- сказал Вернер Рус и поглядел на свои часы. -- Двенадцать, господин Рус. А понадобится -- так и больше. -- В таком случае не соизволит ли господин прокурор изложить, в чем меня подозревают,-- вызывающе произнес Вернер Рус. Бульдозер протянул ему пачку дешевых сигарет, но Рус презрительно мотнул головой и достал из кармана "Бенсон энд Хеджез". Прикурив от золоченой зажигалки "Данхилл", он молча смотрел, как Бульдозер Ульссон чиркает спичкой и закуривает свою сигарету. -- А разве я сказал, что подозреваю вас в чем-либо? -- Бульдозер пододвинул эконому пепельницу.-- Просто нам с вами надо бы потолковать об ограблении в пятницу. -- О каком еще ограблении? -- Я говорю про банк на Хурнсгатан,-- сухо ответил Бульдозер Ульсcoн.-- Удачная операция, девяносто тысяч на полу не валяются, вот только не повезло клиенту, который при этом был убит. Вернер Рус удивленно поглядел на него и покачал головой. -- Что-то вас не туда занесло... В пятницу, говорите? -- Вот именно,-- сказал Бульдозер.-- Разумеется, господин Рус в тот день находился в рейсе. И куда же вас занесло в пятницу? Бульдозер Ульссон откинутся назад с самодовольным видом. -- Не знаю, где был господин Ульссон, а я в пятницу был в Лиссабоне. Можете проверить в авиакомпании. По расписанию посадки в Лиссабоне в четырнадцать сорок пять, мы опоздали на десять минут. В субботу утром вылетели в девять десять, сели в Арланде в пятнадцать тридцать. В пятницу я обедал в отеле "Тиволи" и там же ночевал, это также можно проверить. Вернер Рус тоже откинулся назад и торжествующе посмотрел на собеседника. Бульдозер сиял от удовольствия, -- Прекрасно, отличное алиби. Он наклонился, смял сигарету в пепельнице и язвительно продолжал: -- Но ведь господ Мальмстрема и Мурена в Лиссабоне не было? -- А с какой стати им-то быть в Лиссабоне? И вообще, следить за Мальмстремом и Муреном не моя обязанность. -- В самом деле? -- В самом деле, и я вам об этом сто раз говорил. А что касается ограбления в пятницу, так я в последние дни не брал в руки шведских газет и ни о каких ограблениях не знаю. -- Тогда разрешите проинформировать вас, что некто, переодетый женщиной, вошел в банк перед самым закрытием, присвоил девяносто тысяч крон ассигнациями, потом застрелил клиента того же банка, после чего бежал на машине марки "рено". Полагаю, вы сами понимаете, что убийство -- это уже совсем другая статья. -- Я другого не понимаю -- при чем тут я,-- отпарировал Рус. -- Когда вы виделись со своими приятелями Мальмстремом и Муреном? -- Я уже ответил вам на этот вопрос в прошлый раз. Больше мы не встречались. -- И вам неизвестно, где их можно найти? -- Мне известно только то, что я слышал от вас. Я не видел их с тех пор, как они угодили в Кумлу. Бульдозер пристально посмотрел на Вернера Руса, потом записал что-то в блокноте, захлопнул его и встал. -- Что ж,-- небрежно произнес он.-- Это нетрудно проверить. Он подошел к окну и опустят жалюзи для защиты от солнца. Вернер Рус подождал, когда он сядет, потом сказал: -- Одно мне совершенно ясно -- Мальмстрем и Мурен тут ни при чем. Убийство -- нет, они не такие дураки. -- Я допускаю, что ни Мальмстрем, ни Мурен не станут стрелять в человека, но это еще не исключает их соучастия. Предположим, они сидели и ждали в машине. Что вы на это скажете? Рус пожал плечами и хмуро уставился в пол. -- Представим себе, что у них был сообщник или сообщница,-- увлеченно продолжал Бульдозер.-- С такой возможностью тоже ведь надо считаться. Если не ошибаюсь, в том деле, на котором они погорели в последний раз, участвовала подружка Мальмстрема? Он прищелкнул пальцами, вспоминая. -- Точно: Гюнилла Бергстрем... И заработала на этом полтора года, так что ее найти нетрудно. Рус глянул на него исподлобья. -- Да-да, ведь она еще не сбежала,-- пояснил Бульдозер.-- Но, кроме нее, есть на свете и другие девушки, а упомянутые господа, похоже, не против женской помощи. Или я ошибаюсь? Вернер Рус снова пожал плечами и выпрямился. -- Откуда мне знать,-- безучастно произнес он.-- Меня это не касается. -- Ну конечно,-- кивнул Бульдозер. Он задумчиво поглядел на Руса, потом наклонился и положил ладони на стол. -- Итак, вы утверждаете, что последние полгода не встречались с Мальмстремом и Муреном и они не давали о себе знать? -- Да, утверждаю,-- сказал Вернер Рус.-- И еще раз повторяю, что я не могу отвечать за их поступки. Да, мы знакомы со школьной скамьи, я этого никогда не отрицал. И то, что мы потом встречались, тоже признаю. Но это не значит, что мы неразлучные друзья и они посвящают меня во все свои дела и затеи. Меня безумно огорчает, что они пошли по кривой дорожке, но я не имею ровным счетом никакого отношения к преступной деятельности, в которой их обвиняют. Я уже говорил, что с удовольствием помог бы направить их на верный путь. Но мы давным-давно не встречались. -- Надеюсь, вы понимаете, что эти слова могут сильно повредить вам, если выяснится, что вы все-таки общались с названными лицами,-- на вас тоже может пасть подозрение. -- Нет, не понимаю. Бульдозер дружелюбно улыбнулся. -- Так уж и не понимаете...-- Он хлопнул ладонями по столу и встал.-- Вы извините меня, но мне надо кое-что выяснить. Придется на несколько минут прервать нашу беседу, потом продолжим. Бульдозер быстро направился к двери. На пороге внезапно обернулся и внимательно посмотрел на Вернера Руса. У эконома было весьма озабоченное лицо. Бульдозер торжествующе потер руки и затрусил по коридору. Как только дверь захлопнулась, Вернер Рус встал, неторопливо проследовал к окну и остановился, разглядывая улицу через щели жалюзи. Постоял так, тихо насвистывая, потом кинул взгляд на свои электронные часы, нахмурил брови, быстро подошел к столу и сел в кресло Бульдозера. Пододвинул к себе телефон, поднял трубку, соединился с городом и набрал номер. В ожидании ответа он один за другим выдвигал ящики и штудировал их содержимое. Наконец заговорил: -- Привет, Крошка, это я. Слушай, может, встретимся немного попозже? Мне тут надо потолковать с одним мужиком, это часа на два. Он взял из ящика ручку с клеймом "Казенное имущество" и поковырял в свободном ухе. -- Ну конечно, потом куда-нибудь сходим и перекусим. Я голодный как черт. Он покрутил ручку перед глазами, швырнул ее обратно в ящик и закрыл его. -- Нет, не из кабака, здесь что-то вроде гостиницы, но жратва паршивая, так что я потерплю до нашей встречи. Семь устраивает? Ладно, значит, в семь я за тобой заеду. Ну все. Он положил трубку, встал, сунул руки в карманы и заходил по кабинету, продолжая насвистывать. Бульдозер отыскал Гюнвальда Ларссона. -- Рус сейчас у меня,-- сообщил он. -- Ну и где же он обретался в пятницу? В Куала-Лумпуре или Сингапуре? -- В Лиссабоне,-- торжествующе ответил Бульдозер.-- Это ж надо, какую работенку себе отхватил -- идеальная ширма для гангстера. Такие роскошные алиби -- любой позавидует. -- А еще что он говорит? -- Да ничего. Изображает полное неведение. О банковских налетах понятия не имеет, Мальмстрема и Мурена сто лет не видел. Скользкий, как угорь, хитрый, как лиса, брешет, как собака. -- Словом, ходячий зверинец, а не человек,-- подвел итог Гюнвальд Ларссон.-- И что же ты думаешь с ним делать? Бульдозер Ульссон сел в кресло напротив Ларссона. -- Думаю отпустить его. И наладить слежку. У тебя есть человек, которого Рус не знает? -- А докуда за ним следить? Если до Гонолулу, я сам возьмусь. -- Нет, серьезно. Гюнвальд Ларссон вздохнул. -- Ладно, что-нибудь придумаем. Когда начинать? -- Сейчас,-- сказал Бульдозер.-- Сейчас я вернусь к себе и отпущу его. У него отгул до четверга, за это время он наведет нас на Мальмстрема и Мурена, надо только следить в оба. -- До четверга... Тогда одним человеком не обойтись, нужен второй на смену. -- И чтобы люди были первый сорт,-- подчеркнул Бульдозер.-- Если он почует слежку, все пропало. -- Дай мне четверть часа,-- ответил Гюнвальд Ларссон.-- Как позвоню, значит, готово. Когда Вернер Рус двадцать минут спустя остановил такси на Кунгсхольмсгатан, через ветровое стекло серого "вольво" за ним наблюдал инспектор Рюне Эк. Рюне Эк, тучный седой мужчина в очках, пятидесяти пяти лет, страдал язвой желудка, по причине каковой врач недавно прописал ему строжайшую диету. Вот почему он без особой радости провел четыре часа в кафе "Оперное", пока Вернер Рус и его рыжеволосая партнерша ели и пили за милую душу, сидя за столиком на веранде. Всю долгую, светлую летнюю ночь со вторника на среду Эк хоронился в роще на берегу Меларена, любуясь исподтишка обнаженной натурой, меж тем как Вернер Рус рассекал кролем воды озера, словно какой-нибудь Тарзан. Когда утреннее солнце подрумянило макушки деревьев, Рюне Эк продолжил свою сугубо секретную деятельность, прячась в кустах перед одноэтажным коттеджем в дачном поселке Хессельбю. Убедившись, что парочка одна в доме, и к тому же крепко спит после купания, он вернулся к своей машине и ближайшие полчаса очищал волосы и одежду от клещей Еще через час его сменили, а Вернер Рус по-прежнему пребывал в коттедже. Похоже было, что он вовсе не спешит вырваться из объятий рыжеволосой красотки и нанести визит своим друзьям Мальмстрему и Мурену. XIV Получи кто-нибудь возможность сравнить силы полицейской спецгруппы и шайки, которая грабила банки, он убедился бы, что во многом они почти равны. Спецгруппа располагала огромными техническими ресурсами, зато у противника был большой оборотный капитал, и ему принадлежала инициатива. Из Мальмстрема и Мурена, наверно, вышли бы хорошие полицейские -- физические данные блестящие, да и с интелл