стояльцев и теперь по-хозяйски пролистывал ее. Элси обратила внимание на широкие плечи и узкие бедра. Прямо-таки атлет. - Его фамилия Уэст, - сказал лысый констебль, переворачивая очередную страницу. - Знаете какого-нибудь Уэста? - Полагаю, Уэсты у нас останавливались. Фамилия-то очень распространенная. - Покажи ей фотографию, - буркнул констебль, не отрываясь от регистрационной книги. Сержант достал из бумажника пакетик из кальки, показал Элси фотографию Оливера, со спутанными волосами и опухшими веками, чем-то похожего на Элвиса Пресли. Сэмми поднялся на цыпочки, чтобы глянуть на фотографию, и говорил: "И мне, мне". - Имя - Марк, - пояснил сержант. - Марк Уэст. Рост шесть футов, темные волосы. Элси Уотмор руководили только интуиция да короткие звонки Оливера, похожие на крики о помощи с тонущего корабля: "Как вы, Элси? Как Сэмми? У меня все в порядке, Элси, не волнуйтесь обо мне. Я скоро вернусь". Сэмми сменил пластинку: "Покажи мне, покажи мне", - и щелкал пальцами у нее под носом. - Это не он, - внезапно осипнув, ответила она, коротко и решительно. - Это вы про кого? - спросил лысый констебль, оторвавшись от регистрационной книги. - Кто не он? Глаза у него были бесцветные и пустые, и вот эта пустота особенно напугала ее: она поняла, что этому человеку напрочь чуждо само понятие доброты. Он мог бы наблюдать за смертью собственной матери, и в нем ничего бы не шелохнулось. - Я не знаю мужчину, фотографию которого вы мне показываете, значит, это не он, не тот, кто мог бывать в моем доме, не так ли? - Она вернула фотографию сержанту. - Вам должно быть стыдно будить в такой час добропорядочных людей. Сэмми не вытерпел изоляции. Оторвавшись от юбок матери, он шагнул к сержанту, протянул руку. - Сэмми, пожалуйста, иди спать, - одернула его Элси. - Я серьезно. Тебе завтра в школу. - Покажи ему фотографию, - скомандовал констебль, хотя его губы не шевельнулись. Констебль, отдающий приказы сержанту. Сержант протянул фотографию Сэмми, и тот устроил целое представление, вглядываясь в нее сначала одним глазом, потом двумя. - Этого Марка Уэста здесь не было, - объявил он и сунул фотографию в руку сержанта, после чего, ни разу не оглянувшись, поднялся по лестнице на второй этаж. - Что вы можете сказать насчет Хоторна? - спросил лысый констебль, вновь изучавший регистрационную книгу. - О. Хоторн. Кто он? - Это Оливер. -Кто? - Оливер Хоторн. Он здесь живет. Фокусник. Выступает перед детьми. Дядя Олли. - Он сейчас здесь? - Нет. - Где? - Уехал в Лондон. - Зачем? - Выступать. Его пригласил один из давних клиентов. - Что вы можете сказать о Сингле? - Эта фамилия мне незнакома. - В ней начала закипать злость. - Вы не имеете права. У вас нет ордера на обыск. Убирайтесь! Элси открыла им дверь и вдруг почувствовала, как раздувается у нее язык: отец говорил, что так случается, если человек лжет. Лысый констебль подошел к ней вплотную, дыхнул ей в лицо виски и имбирным пивом. - Никто из ваших постояльцев в последнее время не уезжал в Швейцарию по делам или на отдых? - Я таких не знаю. - Тогда почему кто-то отправил открытку со швейцарским крестьянином, размахивающим флагом на горной вершине, вашему сыну Сэмюэлю, написав, что скоро вернется, и почему марку, наклеенную на открытку, внесли в счет мистера Марка Уэста, остановившегося в отеле Цюриха? - Не знаю. И открытки я не видела, не так ли? Бесцветные глаза приблизились, запах паров виски усилился. - Если вы лжете мне, мадам, а я думаю, что так оно и есть, вы и ваш болтливый сын пожалеете о том, что родились на свет, - процедил констебль. С улыбкой пожелал ей спокойной ночи и направился к белому "Роверу". Сержант последовал за ним. Сэмми сидел на ее кровати. - Я все сделал правильно, не так ли, мамик? - спросил он. - Они напуганы куда больше, чем мы, Сэмми, - заверила она сына, а ее саму начала бить дрожь. Глава 18 Давным-давно, в молодости, Нэт Брок бил человека, пока тот не заплакал. Слезы, такие неожиданные, вызвали у Брока жгучий стыд. Входя в Конуру Плутона менее чем через час после разговора с Агги, он вспомнил этот инцидент, как вспоминал всегда, когда возвращалось искушение, и поклялся, что удержит себя в руках. Картер открыл стальную дверь и по выражению лица Брока понял: что-то произошло. Мейс, попавшийся в коридоре, прижался к стене, чтобы пропустить босса. Тэнби остался на улице, за рулем кеба, с включенным счетчиком и радио. Часы показывали десять вечера, Массингхэм сидел в кресле, пластмассовой вилкой ел обед, принесенный из китайского ресторанчика, и смотрел, как тележурналисты хвалят друг друга за остроумие. Брок вытащил штепсель из розетки и приказал Массингхэму встать. Страх на лице Массингхэма напоминал пятно, которое выделялось все сильнее с каждым днем допросов. Брок запер дверь и сунул ключ в карман. Потом не смог объяснить, почему он это сделал. - Такая вот ситуация, - начал он ровным и спокойным голосом, как и намеревался. - Михаила Ивановича Орлова убили при захвате "Свободного Таллина". Вы это знали, но не хотели поделиться с нами этой информацией. - Пауза не приглашала Массингхэма подать голос, служила лишь для того, чтобы усилить тяжесть обвинения. - Почему нет, спрашиваю я себя? - Массингхэма хватило лишь на чуть заметное пожатие плеч. - Известно также, что Евгений Орлов винит в смерти брата вас и Тайгера Сингла. Вы это тоже знали? - Это все Хобэн. - Простите? - Хобэн меня подставил. - Как он это сделал? И откуда, позвольте спросить, вы об этом узнали? Долгое молчание, затем тихо и невнятно: - Это мое дело. - Может, что-то было на видеокассете убийства Альфреда Уинзера, полученной вами? Может, из текста письма, полученного вместе с кассетой, вы поняли, что вам грозит? - Они сказали мне, что я следующий в списке. Михаил мертв, я его предал. Я и те, кого я люблю, в первую очередь Уильям, заплатят за это кровью, - охрипшим голосом отвечал Массингхэм. - Меня подставили. Хобэн обманул меня. - Обманул вас, когда вы, в свою очередь, обманывали Тайгера, не так ли? Ни ответа, ни возражений. - Вы сыграли активную роль в более раннем плане, который реализовали на прошлое Рождество, с тем чтобы лишить вашего работодателя Сингла всех его активов и создать новую структуру, контролируемую Хобэном, вами и Мирски. Это кивок, мистер Массингхэм? Скажите да, пожалуйста. -Да. - Благодарю. Через минуту я попрошу мистера Мейса и мистера Картера зайти сюда, чтобы я мог официально предъявить вам обвинение в совершении нескольких преступлений. В том числе и в противодействии следствию сокрытием информации и уничтожением улик и вступлении в сговор с известными и неизвестными лицами с целью импорта запрещенных к ввозу в страну веществ. Если сейчас вы будете сотрудничать со мной, я дам свидетельские показания на вашем суде и буду просить о смягчении драконовского приговора, который, без сомнения, ожидает вас. Если не будете сотрудничать, я представлю вашу роль в этой истории таким образом, что вы получите максимальные сроки по всем пунктам обвинения, и я посажу Уильяма рядом с вами, как соучастника совершенных вами преступлений. Я также буду отрицать под присягой, что у нас состоялся этот разговор. Каким будет ваш ответ, мистер Массингхэм? Да, я буду сотрудничать, или нет, не буду? -Да. - Да что? - Да, я буду сотрудничать. - Где Тайгер Сингл? - Не знаю. - Где Аликс Хобэн? - Не знаю. - Готовить камеру для Уильяма? - Нет, конечно, нет. Это правда. - Кто выдал "Свободный Таллин" русским властям? Пожалуйста, постарайтесь дать точный ответ, потому что возможности что-то в нем изменить у вас уже не будет. Шепот: - Этот мерзавец свалил все на меня. - Кто в данном случае мерзавец? - Я уже говорил, черт бы вас побрал. Хобэн. - Я бы хотел услышать факты, подтверждающие вашу версию, пожалуйста. Сегодня у меня что-то путается в голове. Я не понимаю, какой навар могли получить вы и Хобэн с того, что "Свободный Таллин" и несколько тонн высококачественных наркотиков попадут в руки русских, не говоря уже об убийстве Михаила. - Я не знал, что Михаил будет на борту этого чертова корабля! Хобэн мне не говорил. Если б я знал, что Михаил будет сопровождать груз, то никогда бы не пошел на поводу у Хобэна. - Что вы под этим подразумеваете? - Он хотел последней соломинки. Особенно крупной неудачи в череде неудач. Хотел Хобэн. - Но и вы тоже. - Хорошо, мы оба хотели! Он это предложил, я увидел логику в его предложении. И подыграл ему. Дурак! Вас такой ответ устраивает? Захват "Свободного Таллина" привел бы к очередной разборке, и тогда Хобэн сумел бы решить вопрос с Евгением. - В каком смысле решить вопрос? Говорите громче, пожалуйста. Я плохо вас слышу. - Решить вопрос - значит убедить. Вы понимаете английский? Хобэн связан с Евгением. Он женат на Зое. Он - отец единственного внука Евгения. Он мог на этом сыграть. После захвата "Свободного Таллина" Евгений больше не стал бы сопротивляться, мы реализовали бы намеченный ранее план. И Тайгер уже не сумел бы уговорить Евгения дать задний ход. - Тогда получается, что Хобэн посадил Михаила на корабль и ничего вам не сказал. - Этого я не знаю. Возможно, Михаил сам решил сопровождать груз. Хобэн заранее знал, что груз будет перехвачен, но не остановил Михаила. - В итоге Михаила убили, и вместо бумажного путча вы получили грузинскую кровную месть. - В этом-то все и дело. Я - предатель, следовательно, я - главная цель. А Хобэн все преподнес Евгению так, словно Тайгер уговорил меня на предательство, поэтому его вина не меньше моей. - Я опять упустил ход ваших мыслей. Почему вы - предатель? Как вы поставили себя в такое положение? Почему Хобэн сам не дал знать кому следует о "Свободном Таллине"? Почему переложил грязную работу на вас? - Наводка должна была прийти из Англии. Если бы она пошла от Хобэна, Евгению стало бы об этом известно. В России у него осталось немало друзей. - И вы нашли предложение Хобэна логичным, не так ли? - Да! Потому что в нем был здравый смысл. Если наводка пришла из Англии, значит, к этому приложил руку Тайгер. Если это сделал я, то по приказу Тайгера. Тайгер обманывал Евгения. Вина за случившееся возлагалась на Тайгера. - Но и вы попали под удар. - Как все обернулось... да. По замыслу Хобэна... да. По моему плану - нет. - Дрожь исчезла из его голоса, на лице отражалось негодование. - Значит, вы подыграли ему? Ответа не последовало. Брок шагнул к нему. И этого маленького шажка вполне хватило. - Да, я ему подыграл. Но я не знал, что Михаил будет на борту. Я не знал, что Хобэн собирается кинуть и меня. Откуда я это мог знать? Брок вроде бы глубоко задумался. Кивал, потирал подбородок, рассеянно соглашался: действительно, откуда? - Итак, вы согласились передать информацию в Москву. Передать как? - Нет ответа. - Позвольте догадаться. Мистер Массингхэм пошел к старым друзьям из, скажем, Форин оффис или других государственных ведомств. - Нет ответа. - Я кого-нибудь из них знаю? Я спрашиваю, я кого-нибудь из них знаю? - Массингхэм покачал головой. - Почему нет? - А как, по-вашему, я мог выяснить, какой груз увозил "Свободный Таллин" из Одессы? Подслушал в пабе? Случайно подсоединился к чужому телефонному разговору? Разведывательные службы набросились бы на меня, как стая волков. - Да, набросились бы, - после короткой паузы признал Брок. - Вы заинтересовали бы их куда больше, чем "Свободный Таллин". Вас это совершенно не устраивало, не так ли? Вам требовался не задающий лишних вопросов пассивный союзник, а не офицер-разведчик, умеющий думать. И к кому вы все-таки обратились, мистер Массингхэм? - Брок стоял так близко, слушал так внимательно, что говорить оба могли и шепотом. Поэтому внезапный крик Брока произвел впечатление разорвавшегося снаряда. - Мистер Мейс! Мистер Картер! Сюда, пожалуйста! И побыстрее! Они, должно быть, ждали по другую сторону двери, которую высадили, обнаружив, что она заперта, и встали по обе стороны Массингхэма чуть ли не до того, как последнее слово сорвалось с губ Брока. - Мистер Массингхэм, - продолжил Брок, - я хочу, чтобы вы, пожалуйста, сказали мне, какому правоохранительному агентству Великобритании вы сообщили, разумеется, под большим секретом, о незаконном грузе, который можно будет найти на борту "Свободного Таллина", отплывающего из Одессы? - Порлоку, - прошептал Массингхэм между тяжелыми вздохами. - Тайгер говорил мне... если что-то потребуется от полиции, иди к Порлоку... У Порлока везде свои люди... он все уладит... если бы я кого-то изнасиловал... если бы Уильяма поймали с кокаином... если бы кто-то кого-то шантажировал или мне требовалось убрать какого-то человека... в любом случае Порлок помог бы, Порлок работал на него. А потом, к всеобщему замешательству, Массингхэм заплакал, обвиняя Брока своими слезами. Но на угрызения совести времени у Брока не было. Тэнби маячил в дверном проеме со срочным сообщением, а Айден Белл в компании очень крутых парней ждал наготове в аэропорту Нортолт. * * * Они пересекли длинный мост над черной водой, вновь углубились в холмы. Агги вела "Форд", следуя путаным командам Оливера: "Здесь налево... нет, направо... подожди минутку... налево!" Агги не спорила, полностью доверившись его интуиции. Наклонившись вперед, он напоминал большую гончую, пытающуюся взять след. Время перевалило за полночь, и не приходилось рассчитывать, что какой-нибудь пожилой джентльмен укажет им, куда ехать. Им встречались деревеньки, рестораны на вершинах холмов, мимо, словно атакующие штурмовики, пролетали спортивные автомобили, ревя мощными двигателями. Проезжали они и черные пустые поля, внезапно их окутывали клубы тумана, из которых они выныривали, проехав несколько десятков ярдов. - Синяя плитка, - говорил он ей. - Синяя плитка с арабской вязью, и на ней цифры три и пять, выложенные белым. Он записал несколько возможных вариантов адреса, и вместе с Агги, плечом к плечу, они сидели на площадках у шоссе, изучая дорожную карту, потом столь же внимательно карту улиц. "Может, эта, Оливер? Как насчет этой?" Она практически ничем не напоминала ему об их близости, разве что иногда направляла его палец, двигающийся по карте, а однажды поцеловала мокрый от пота висок. По телефону-автомату она предприняла неудачную попытку найти англоязычного оператора справочной службы, который мог бы дать им адрес и телефон Орлова Евгения Ивановича или Хобэна Аликса, отчество неизвестно, но, то ли в этот день случился праздник, то ли день рождения, то ли в справочной Стамбула по ночам англоязычные операторы не работали, короче, вежливый голос на очень ломаном английском попросил ее позвонить завтра. - Вспомни, что ты видел из французских окон, - предприняла она новую попытку, свернув на смотровую площадку для туристов и выключив двигатель. - Какой-нибудь ориентир. Вилла находилась на европейском берегу Босфора. Ты смотрел на Азию. Что ты видел? Он ушел от нее далеко-далеко. Внутрь себя. Стал тем Оливером, каким она увидела его впервые в Камдене, в сером пальто-шинели, обиженным, с яростно горящими глазами, никому не доверяющим. - Снег, - ответил он. - Много снега. Дворцы на другом берегу. Суда, праздничные огни. Там были ворота, - его память вроде бы заработала. - Сторожка над воротами, - поправился он. - В нижней части сада. Сад террасами спускался к каменной стене с воротами и этой сторожкой над ними. По другую сторону стены узкая улица. Мощеная. Мы по ней гуляли. -Кто? - Евгений, я и Михаил. - Пауза ради Михаила. - Обошли сад. Михаил им гордился. Ему нравилось, что сад большой. "Как Вифлеем", - говорил он. В сторожке горел свет. Кто-то там жил. Люди Хобэна. Охранники. Михаил их не жаловал. Хмурился и плевался, когда видел кого-то в окно. - Какой формы? - Я их не видел. - Не охранник, Оливер. Сторожка. - С амбразурами. - Не поняла. О чем ты? - резко, чтобы вывести его из ступора. - С башенками. Каменными зубьями. - Он что-то такое нарисовал на запотевшем ветровом стекле. С амбразурами. - И мощеная мостовая, - напомнила она. - А она при чем? - Может, вилла расположена в деревне? Раз мостовая мощеная, значит, как мне представляется, она в населенном пункте. Может, по другую сторону стены горели уличные фонари, когда ты смотрел на засыпанный снегом сад? - Светофор. Слева от сторожки. Вилла на перекрестке. Внизу - мощеная улочка, сбоку - шоссе. Светофор там, где улочка пересекается с шоссе. Почему он сказал, что отец говорил словно с луковицей во рту? - размышлял Оливер вслух, пока она изучала карту. - Почему отец думал, что я приеду следом за ним? Наверное, знал, что я увижусь с Надей. - Не отвлекайся, - попросила Агги. Оливер вновь порылся в памяти. - Дорог было две. Вдоль берега и горная. Михаил больше любил горную, потому что там мог продемонстрировать водительское мастерство. Еще там были магазин посуды и супермаркет. Освещенный щит с рекламой пива. - Какого пива? - "Эфес". Турецкого. И мечеть. С антенной на старом минарете. Мы слышали муэдзина. - И видели антенну. - Агги завела двигатель. - Ночью. Торчащую над стеной с обитаемой сторожкой. Мощеная улица, населенный пункт, Босфор внизу, Азия напротив, номер дома тридцать пять. В путь, Оливер, мне нужны твои глаза. Только не умирай, сейчас не время. - Магазин посуды. - Что в нем замечательного? - Он назывался "Джамбо Джамбо Джамбо". Я сразу представил себе слона в посудной лавке. В телефонной будке они нашли справочник, в нем - адрес "Джамбо Джамбо Джамбо", но, когда посмотрели на карту, такой улицы там не оказалось, а может, ее переименовали. Они спускались по склону холма, лавируя между выбоинами, когда Оливер вдруг наклонился вперед и схватил ее за плечо, приказав остановиться. Они выехали на перекресток. Прямо перед ними уходила вдаль мощеная улица. С кирпичной стеной по левой стороне. Где-то на середине над ней возвышалось что-то с башенками. Справа поднималась мечеть. С антенной на минарете. Правда, Агги подумала, что это громоотвод. В конце улицы горели красные огни двойного светофора. Выключив фары и оставив только подфарники, Агги доехала до ворот со сторожкой. В окнах-амбразурах свет не горел. На светофоре она повернула налево, миновав щит с указанием расстояния до Анкары. - Еще раз налево, - приказал Оливер. - Теперь остановись. Пройдем сотню ярдов, там будут еще ворота и двор. Где деревья. Дом под деревьями. Агги свернула на песчаную обочину, стараясь не давить жестяные банки и бутылки. Выключила и подфарники. Они превратились в двух любовников, уединившихся в укромном местечке. Под ними лежал Босфор. Кваканье лягушек перекрывало стрекот цикад. - Я пойду один, - заявил Оливер. - Я с тобой, - возразила Агги. Она уже положила сумку на колени и теперь рылась в ней. Достала сотовый телефон и сунула под сиденье. - Дай мне турецкие деньги. Он протянул ей толстую пачку, половину она вернула, остальное сунула под сиденье вместе с паспортами Синглов. Вытащила ключ из замка зажигания, сняла его с кольца с брелком фирмы проката автомобилей. Вылезла из кабины. Он последовал за ней. Агги подняла багажник, достала чехол с инструментами, из него - монтировку, сунула за пояс. Закрыла багажник, направила на землю луч маленького ручного фонарика. - Если тебе надо, у меня есть швейцарский армейский нож, - подал голос Оливер. - Помолчи, Оливер. - Она наклонилась и подобрала ржавую банку без донышка. Заперла дверцы, показала Оливеру банку и ключ. - Видишь? Если мы разминемся или у нас возникнут проблемы, тот, кто добирается до машины первым, уезжает. Без промедления. - Она положила ключ в банку, банку приставила к внутренней стороне переднего левого колеса. - Встречаемся у минарета. Если не получается, под табло на центральном вокзале, каждые два часа, начиная с шести утра. Тебя же учили, как вести себя в случае чрезвычайных обстоятельств. - Я справлюсь. Не волнуйся. - Допустим, нам пришлось разделиться. Тот, кто доберется до автомобиля первым, сразу же звонит Нэту по горячей линии. Для этого достаточно нажать на единицу. Но сначала подключить питание, понимаешь? Ты меня слушаешь, Оливер? У меня такое ощущение, будто я говорю сама с собой. Иди сюда. - Она обхватила его ухо обеими руками. - Это основное правило оперативника. Большинство людей, когда делают то, что не следует, думают, что они герои, хотя на самом деле они - говнюки. А вот если ты все делаешь правильно, у тебя часто создается ощущение, что ты - говнюк. В этом главная ошибка. Ты слышишь меня, Оливер? Ты идешь первым, места тебе знакомы. Марш! Он шел первым, она за ним. По дороге из утоптанной глины. Пятно света от ручного фонарика освещало ему путь. Пахло лисой или барсуком и росой. Ее рука легла Оливеру на плечо. Он остановился, оглянулся. В темноте не мог разглядеть ее лица, но почувствовал заботу в ее взгляде. "То же самое она должна чувствовать и в моем", - подумал он. Услышал сову, потом кошку, потом танцевальную музыку. Выше по склону, справа, показалась роскошная вилла, ярко освещенная, с забитой автомобилями подъездной дорожкой. В окнах метались тени танцующих. - Кто там живет? - прошептала она. - Воры-миллионеры. Он ужасно ее хотел. Мечтал о том, чтобы они могли сесть в спальный вагон "Восточного экспресса" и заниматься любовью до самого Парижа. Белокрылая сова вылетела из кустов, до смерти напугав его. Он приближался к воротам, Агги держалась за его спиной. От дороги к воротам вели пятнадцать ярдов асфальта. Рядом с воротами, окованными тяжелыми цепями, стояла будка охранника. Ворота освещались прожекторами, поверху тянулась колючая проволока. На каждом столбе, выложенном синей плиткой с арабской вязью, белели большие цифры "3" и "5". Перебежав асфальт, Агги не отставала ни на шаг, Оливер подошел к другим воротам, не столь внушительным, служебным, для прохода персонала и доставки на виллу всего необходимого. Две стальные половинки, в шесть футов высотой, с металлическими пиками поверху, дабы насаживать на них христианских мучеников. За воротами находился задний фасад виллы с ливневыми трубами, бункерами для угля, гаргульями. Агги в свете фонарика осмотрела замок, вставила острый конец монтировки между стальными половинками, осторожно нажала. За язычком замка виднелся проводок. Агги послюнявила палец, коснулась проводка, покачала головой. Сунула монтировку за пояс Оливеру, привалилась спиной к воротам, сплела руки, ладонями вверх, прижала к животу. - Вот так, - прошептала она. Он все сделал, как просила Агги. Она поставила ногу на его ладони, но лишь на какую-то секунду, а потом он увидел, что она перелетает пики для мучеников и исчезает среди звезд. Услышал, что она приземлилась, и его охватила паника. "Как мне последовать за ней? Как сможет она вернуться?" Калитка скрипнула и открылась. Он проскользнул в зазор. И сразу понял, что знает дорогу. Выложенная каменными плитами дорожка вела их между стеной и виллой. Здесь он играл в салки с внучками Евгения. Мощные контрфорсы держали стены. Огромные трубы для ливневых стоков тянулись по обеим сторонам дорожки. Дети любили с них прыгать. Оливер шел первым, иной раз касаясь рукой стены, чтобы не потерять равновесие. Ему вспомнился ярко освещенный коридор в пентхаузе Тайгера, по которому он хромал в одной кроссовке. Они добрались до фасада виллы. В лунном свете террасы сада казались плоскими, будто игральные карты. Далеко внизу стена и сторожка над воротами напоминали въезд в детский форт. Агги обхватила его руками и осторожно вытащила монтировку. "Подожди здесь", - знаком показала она. Ему не оставалось ничего другого. Агги уже скользила вдоль фасада виллы, заглядывая в одно французское окно за другим, передвигаясь кошачьими прыжками, заглядывала и перепрыгивала к следующему, замирая, прежде чем заглянуть в него. Она махнула ему рукой, и он двинулся следом, осознавая собственную неуклюжесть. Лунный свет окрашивал все в белые и черные тона. Комнату за первым окном он не узнал. Никакой мебели. На полу - завядшие цветы, розы, гвоздики, орхидеи, клочки серебряной фольги. В углу пара досок, сбитых в форме креста. Заметил он и третью доску, прибитую к вертикальной под углом, вспомнил ортодоксальный крест. Посередине комнаты стоял мольберт, но Оливер не увидел ни кисточек, ни тюбиков с красками. Агги звала его за собой. Он двинулся ко второму окну, разглядел детскую кровать, прикроватный столик, на нем лампу, стопку книжек, маленький халат на крючке. Заглянув в третье окно, он чуть не расхохотался. Сдвинутая к стенам драгоценная мебель Евгения из карельской березы. А по центру - мотоцикл "БМВ", под брезентовым тентом, словно шетлендский пони (82), укрытый попоной. Взглянул на Агги, чтобы привлечь ее внимание к этому забавному зрелищу, и увидел, что она, раскинув руки, прижалась спиной к стене и качала головой, указывая на ближайшее к ней окно, последнее по фасаду. Он подкрался к ней, осторожно заглянул в окно. Зоя сидела в кресле-качалке Тинатин. Длинное черное платье, черные русские сапоги. Волосы, небрежно собранные в узел на затылке, лицо будто с иконы, страдальческое, с широко раскрытыми глазами. Она смотрела в высокое французское окно, но пустой, отсутствующий взгляд подсказал Оливеру, что она видит только демонов своей души. Рядом с ней на столе горела свеча, на коленях лежал автомат Калашникова. Указательный палец правой руки обнимал спусковой крючок. * * * Поначалу Агги не поняла, что пытается сказать ей Оливер. Ему пришлось несколько раз показать, что ему нужно, прежде чем она вытащила монтировку из-за пояса, присела на корточки и знаком предложила Оливеру сделать то же самое. Затем вытянула руки и сложила ладони лодочкой. Оливер все в точности повторил. Она бросила монтировку на пять разделяющих их футов, большую часть которых занимало окно, и он поймал ее одной рукой, не так, как хотелось Агги. Потом продолжил разговор жестов. Ткнул себе в грудь, указал в сторону Зои, выставил руку с поднятым большим пальцем, заверяя Агги: мы большие друзья. Потом медленно подвигал ладонями вверх-вниз: мол, не будем спешить. Опять ткнул себя в грудь: это мое шоу, не твое, я - иду, ты - стоишь. Покрутил пальцем у виска, показывая, что у Зои, возможно, съехала крыша, нахмурился, покачал головой, словно сомневаясь в собственном грубом диагнозе. Обнял себя руками: я был ее любовником, ответственность за нее лежит на мне. Что из всего этого поняла Агги, он не знал, но решил, что многое, поскольку, не отрывая от него взгляда, она поцеловала кончики пальцев и послала ему воздушный поцелуй. Оливер поднялся, отдавая себе отчет в том, что очень боялся бы, если б был один, возможно, не знал бы, что и делать, но благодаря Агги он ясно видел и саму цель, и способ ее достижения. Он знал, что во французские окна вставлены бронированные стекла, Михаил демонстрировал ему их вес, показывал усиленные петли и замки. Поэтому монтировку он намеревался пустить в ход не в первую, а в последнюю очередь. Однако, передавая ему монтировку, Агги как бы соглашалась с тем, что контакт с Зоей должен устанавливать он, и его это полностью устраивало. Не мог он подставлять Агги под автоматную очередь. Бронированное стекло, конечно, выдержало бы удар монтировкой. Но никак не высокоскоростными пулями, выпущенными с расстояния в несколько футов. Оливер сунул монтировку за пояс, совсем как это делала Агги, и медленно двинулся к середине окна, остановился, не дойдя на центральной планки, чтобы Зоя могла увидеть его лицо в одной из панелей. Постучал по бронированному стеклу, сначала тихонько, потом сильнее. Когда она вскинула голову и ее взгляд вроде бы остановился на нем, изобразил счастливую улыбку и крикнул: "Зоя! Это Оливер. Впусти меня!" В надежде, что стекло приглушит, но пропустит звук. Как в замедленном кино, у нее округлились глаза, потом руки завозились с автоматом, перед тем как нацелить на него. Он забарабанил ладонями по стеклу, чуть ли не впечатался носом в панель. - Зоя! Впусти меня! Я - Оливер, твой возлюбленный! - кричал он, не забывая, однако, о присутствии Агги. И Агги, похоже, не только не возражала, но и поощряла его: боковым зрением он видел, что она кивает. А вот Зоя отреагировала, как зверь, который слышит наполовину знакомый звук: я его узнаю... почти... да только как понять, кто пришел... друг или враг. Она встала, пошатнулась, он догадался, что от голода, не выпуская из рук автомата. Насмотревшись на Оливера, оглядела комнату, похоже, ожидая нападения сзади, пока Оливер отвлекал ее внимание. - Можешь ты открыть мне дверь, Зоя, пожалуйста? Видишь ли, мне надо войти. В замке есть ключ? Я не вижу. Или мы подойдем к двери, а ты нас впустишь. Это я, Зоя. Я и моя девушка. Она тебе понравится. Больше никого, честное слово. Может, ты повернешь ключ? Это такое маленькое бронзовое колесико. Его надо повернуть три или четыре раза. Но Зоя все держала автомат, нацелив его в живот Оливера. Каждое движение давалось ей с огромным трудом, на лице читались отчаяние и полное безразличие к себе, к тому, будет она жить или умрет. Казалось, что она вот-вот нажмет на спусковой крючок. Пауза затягивалась. Он стоял, не двигаясь с места, Агги, не отрываясь, смотрела на него, Зоя пыталась свыкнуться с тем, что он вновь появился в ее жизни, после всего того, что ей пришлось пережить за последние годы. Наконец, не опуская автомата, она шагнула вперед, раз, другой, пока не подошла вплотную к французскому окну. Теперь их разделяло только стекло, она могла рассмотреть его глаза и решить, что же она в них видит. Держа автомат в правой руке, левой попыталась открыть замок, но руке не хватило сил. Наконец Зоя отложила автомат, поправила волосы, готовясь к встрече с Оливером, двумя руками взялась за колесико, повернула нужное количество раз и впустила его в дом. Агги ворвалась следом, опередила Оливера, схватила автомат, сунула под мышку. - Скажите, пожалуйста, есть ли в доме еще кто-нибудь? - ровным голосом, словно они знали друг друга всю жизнь, спросила она Зою. Зоя покачала головой. - Никого? - переспросила Агги. Ответа не последовало. - Где Хобэн? - спросил Оливер. Зоя закрыла глаза, уходя от ответа. Оливер взял ее под локти, потянул на себя. Вытянул ее руки, положил себе на плечи, обнял, прижимая к себе холодное тело, начал покачивать из стороны в сторону, тогда как Агги, убедившись, что "Калашников" заряжен, взвела затвор и, держа автомат на изготовку, выскользнула в коридор, начав с него осмотр дома. После ее ухода Оливер продолжал покачивать Зою, дожидаясь, когда она начнет согреваться, пальцы отцепятся от лацканов пиджака и она поднимет голову, чтобы ткнуться носом ему в щеку. Он чувствовал, как бьется ее сердце, как дрожь пробегает по исхудалой спине, как Зою начинают бить рыдания. Ее худоба потрясла Оливера, но он догадался, что похудела она давно. Приподняв ее подбородок, чтобы прижать висок к своей щеке, он почувствовал, что кожа стала совсем дряблой и свисала с костей, словно у старухи. - Как Павел? - спросил он, надеясь, что, начав с сына, ему удастся убедить ее говорить и о другом. - Павел есть Павел. - Где он? - У Павла есть друзья, - объяснила она, словно этот феномен выделял ее сына среди остальных детей. - Они его защитят. Они его накормят. Они уложат его спать. Похороны - не для Павла. Ты хочешь увидеть тело? - Чье тело? - Может, его уже нет. - Чье тело, Зоя? Моего отца? Они убили его? - Я тебе покажу. Комнаты, окна которых выходили на фасад виллы, соединялись дверьми. Вцепившись в его руку двумя своими, Зоя провела его мимо мебели Екатерины Великой и укрытого чехлом мотоцикла, мимо спальни Павла в комнату с увядшими цветами на полу, столом со складными ножками посередине и ортодоксальным крестом в углу. - Это наша традиция, - объяснила она, встав у стола. - Какая? - Сначала мы выставляем его в открытом гробу. Тело подготавливают крестьяне. Здесь крестьян не было. Так что всю подготовку мы взяли на себя. Трудно одевать тело со множеством пулевых ранений. Пули изуродовали и лицо. Но мы справились. - Чье лицо? - С телом мы кладем любимые вещи. Зонтик. Часы. Пистолеты. Но наверху мы каждый вечер разбираем ему кровать. Мы держим для него место за столом. Мы едим при свечах. Когда приходят соседи, чтобы попрощаться с ним, мы их приветствуем и выпиваем с ними за него. Но у нас нет соседей. Мы - изгнанники. Наша традиция - оставлять окно открытым, чтобы его душа могла улететь, как птичка. Может, его душа улетела, но погода была очень жаркая. Когда тело покидает дом, часы переводятся на три дня назад, стол переворачивается ножками вверх, цветы с гроба сбрасываются, а им трижды стукают о дверь, прежде чем отправляют в последнее путешествие. - Тело Михаила, - предположил Оливер, и она подтвердила его догадку долгими, зловещими кивками. - Может, нам последовать традиции? - добавил он, чтобы скрыть охватившую его радость. - Традиции? - Перевернуть стол. - Это невозможно. Они уехали, а у меня нет сил. - У меня их хватит. Отойди. Дай-ка я это сделаю. Я справлюсь. - Я помню, что ты очень добрый, - восхищенно улыбнулась Зоя, глядя, как он складывает ножки стола, переворачивает его, кладет на пол ножками вверх. - Может, нам убрать и цветы? Где щетка? Нам нужны щетка и совок. Где ты хранишь щетки? Кухня напомнила ему "Соловьи": деревянные балки потолка, запах холодного камня. - Покажи мне. Как Надя, она открыла несколько чуланов, прежде чем нашла то, что искала. Как Надя, что-то пробормотала об отсутствующих слугах. Они вернулись в комнату, и она рассеянно сметала цветы в совок, который держал Оливер. Потом он взял у нее щетку, прислонил к стене и обнял Зою, потому что она вновь начала плакать, и на этот раз Оливеру показалось, что его забота оживила ее и слезы облегчали душу. И он отдавал все, что мог, чтобы помочь ей: эмоции, сочувствие, силу воли. Полностью сосредоточился только на том, чтобы вывести ее из ступора и вернуть к жизни. Потому что в противном случае ему не оставалось ничего другого, как отшвырнуть ее в сторону, оставить со слезами и рыданиями и броситься на кухню, ко второму по левую сторону от двери шкафу, в котором среди грязных сапог, резиновых галош и старых русских газет стояла коричневая сумка, под цвет его пальто, принадлежащая мистеру Томми Смарту, о чем свидетельствовала надпись, сделанная летящим почерком Тайгера на листочке, вставленном в пластиковый карман-окошко на боку. - Моего отца предало время, - объявила Зоя, отрываясь от Оливера. - А также Хобэн. - Как это случилось? - Хобэн никого не любит, следовательно, он никого не предал. Когда он предает, он остается верным самому себе. - Кого он предал, кроме тебя? - Он предал бога. Когда он вернется, я его убью. Это необходимо. - Как он предал бога? - Это неважно. Никто, возможно, не знает. Павел очень любит футбол. - Михаил тоже любил футбол. - Оливер вспомнил, как гоняли мяч на лужайке, и Михаил, с пистолетом за голенищем, бросался на мяч. - Как Хобэн предал бога? - Это неважно. - Но ты собираешься его за это убить. - Он предал его на футбольном матче. В моем присутствии. Я не люблю футбол. - Но ты пошла на стадион. - Михаил и Павел собирались на футбол, об этом уговаривались заранее. Билеты покупал Хобэн. Он купил слишком много. - Здесь, в Стамбуле? - Был вечер. Над стадионом "Итону" светила полная луна. - Взгляд Зои заскользил к окну. Тело вновь начала бить дрожь, и он прижал ее к себе. - Хобэн покупает четыре билета, вот и возникает проблема. Михаил не любит Хобэна. Не хочет с ним общаться. Но если иду я, Михаил не может устоять, потому что любит меня. Хобэну известно и это. Я никогда не была на футболе. Я боялась. Стадион "Итону" вмещает тридцать пять тысяч человек. Всех их знать нельзя. В матче есть перерыв. В перерыве команды уходят в раздевалки и обсуждают ход игры. Мы тоже обсуждали. Мы принесли с собой хлеб и колбасу. И водку для Михаила. Евгений не разрешает Михаилу много пить, но Хобэн взял бутылку. Я сижу с краю. Рядом со мной Павел, потом Михаил, за ним Хобэн. Очень яркий свет. Мне не нравился такой свет. - И вы разговаривали, - мягко направил ее Оливер. - Мы с Павлом обсуждали игру. Он объясняет мне все тонкости. Он счастлив. Он так редко ходит куда-либо с отцом и матерью. Обсуждается и "Свободный Таллин". Хобэн предлагает Михаилу плыть на "Свободном Таллине". Искушает его, как дьявол. Это будет прекрасное путешествие. Из Одессы через Босфор. Михаил будет счастлив. От Евгения это будет секрет. Подарок, который приятно удивит его. - И Михаил соглашается? - Хобэн действует очень тонко. Дьяволы всегда умеют найти подход к людям. Он заронил идею в голову Михаила, поспособствовал тому, что она укоренилась, а дальше обставил все так, будто она исходила от Михаила. Поздравил Михаила с хорошей идеей. Повернулся ко мне. У Михаила отличная идея. Он поплывет на "Свободном Таллине". Хобэн коварный. Это нормально. Но в тот вечер он был коварнее, чем всегда. - Ты сказала Евгению или Тинатин? - Хобэн - отец Павла. Они вернулись в гостиную, где выяснилось, что Агги среди прочего умеет и ухаживать за слабыми и больными, потому что она уже сварила бульон из кубиков, добавила к нему два яйца, села рядом с Зоей, накормила ее, померила пульс, помассировала запястья, протерла лицо туалетной водой, которую взяла в ванной. Оливер, конечно же, вспомнил Хитер, которая проделывала все то же самое, когда у него вдруг зашкаливала температура. Но там, где Хитер нравилось демонстрировать свою власть над ним, Агги просто чувствовала ответственность перед человечеством, что очень порадовало Оливера, поскольку до сих пор ему казалось, что это качество свойственно лишь ему одному. Он принес сумку Тайгера и не обнаружил в ней ничего, кроме одежды, которой, возможно, сейчас очень недоставало отцу. Агги вытащила из "Калашникова" затвор и рожок, зажгла новые свечи. Как и Оливер, она чувствовала, что необходимо сохранить атмосферу и не вносить диссонанс резким электрическим светом, который мог напугать Зою. - Кто ты? - спросила ее Зоя. - Я? Новая пассия Оливера, - со смешком ответила она. - Что это значит, пожалуйста? - Я в нее влюблен, - объяснил Оливер, пока Агги укрывала Зою одеялом, взбивала подушки, которые принесла сверху, вновь протирала лоб туалетной водой. - Где мой отец? Последовало долгое молчание. Зоя, похоже, рылась в памяти. Внезапно, к изумлению Оливера, она рассмеялась. - Какой-то абсурд, - ответила она, удивленно качая головой. - Почему? - Они привезли нам Михаила. Из Одессы. Сначала они увезли его в Одессу. Потом Евгений дал им денег, и они послали тело в Стамбул. В стальном гробу. Он напоминал бомбу. Мы купили лед. Евгений сделал крест. Он просто обезумел. Мы положили Михаила на стол в гробу со льдом. - Мой отец к этому времени уже приехал? - Еще нет. - Но он приходил сюда. Она вновь рассмеялась. - Это был театр. Я и представить себе не могла, что такое может случиться в жизни. Звонок в дверь. Служанок нет. Хобэн открыл дверь, он думал, привезли лед. Но это не лед, это мистер Тайгер Сингл в пальто. Хобэн прямо светилс