Олег Каледин. Шесть рассказов
Олег Каледин. Сюжет рассказа и персонажи полностью
---------------------------------------------------------------
© Copyright Олег Каледин
Email: Kaledin@mail.ru
WWW: http://nidela.chat.ru/
Date: 20 Nov 2001
---------------------------------------------------------------
Благодарности:
С особым признанием моему требовательному критику Черновой Елене.
Когда можно все!
Читатель, ищущий тропою развлечения и успокоения, пройди мимо, ибо
дорога эта ведет совсем в другую сторону.
(Сюжет рассказа и персонажи полностью вымышлены, за исключением интриги
с "подсадной уткой" практикуемой липовыми риелторскими агентствами.)
История эта началась с того момента, как я нашел выгодное предложение в
газете, размещенное риелторским агентством "Х". Чтобы зря не терять времени
и денег я предварительно договорился по телефону, что данный адрес подождет
моего приезда, и я получу возможность связаться с хозяевами квартиры, после
чего заключу контракт с агентством и оплачу услуги. Навряд ли я был
симпатичен себе своим недоверием, но после нескольких страшных историй,
поведанных мне бывалыми квартиросъемщиками, я должен был предостеречься и
уже через полчаса я был в здании гостиницы, где в двух обшарпанных номерах и
располагалось агентство "Х".
Присоединившись к ожидающим, я сразу предался фантазиям о долгожданной
норе, и о величии природных сил, что так тяготеют над человеческой сутью,
лишь иногда в приятном благодушии отвлекаясь на то и дело выходящих покурить
в коридор весьма премилых особ. Всему этому сильно мешал яростный мужской
крик, его хозяин с завидным упорством требовал удовлетворить выкупленные им
по контракту услуги. Помню, я даже пожалел работницу, что своим милым
голоском пыталась противостоять его грубому натиску. Но довольно скоро
неудовлетворенный клиент багровый и ничего не видящий вокруг себя пулей
вылетел в коридор, заставив изумленных присутствующих провожать свою спину в
черном кожаном пиджаке.
Тут и настала моя очередь. Я попал к невысокой и широкой молодой
женщине, высокий интеллект и обходительность которой были, видимо,
врожденными. Выслушав мои условия, она тут же охотно связала меня с хозяином
жилья. Им оказалась молодая, эмоциональная и слегка глуповатая женщина,
которая стала задавать мне вполне естественные вопросы:
- А какой вы национальности, случайно не чеченец? А вы человек, я
надеюсь, порядочный?...
Понимая, что недоверием, задевает меня, тут же извинялась, да так
искренне, что на нее грех было даже обижаться. Потом она, оправдываясь,
хвалила квартиру, просто, по-человечески, как можно хвалить только дом, в
котором прошло неповторимое детство:
- Вы знаете, она такая уютная... Мы бы и сами там жили... Она мне очень
дорога, в ней жила моя мама... Но все дорожает, у мужа проблемы с работой,
да и ребенку года еще нет, вот и приходиться сдавать...
Слушая ее эмоциональный шелест, на душе становилось легко. Период
тревог для меня заканчивался, ведь я уже почти договорился, чувствуя к себе
расположение хозяйки. Осталось только заключить контракт стоимостью в 600
рублей с мелочью и получить три долгожданных адреса. Видимо мое лицо
светилось радостью, что отражалось в доброй улыбке и лукавом взгляде широкой
женщины -- агента, что было вдвойне приятно. Получив еще несколько полезных
наставлений, я поторопился проверить два дополнительных адреса.
Выйдя из гостиницы, я обратил внимание на толпу людей облепивших
стоящую на обочине машину. Время еще оставалось, и я решил поглазеть. То,
что я увидел, заставило меня отвлечься от квартирных проблем. Прямо за
машиной на дороге лежал тот самый "бешенный" в кожаном пиджаке. Его тело
было неестественно вывернуто, а голова раздавлена. То же что от нее осталось
бесформенной лепешкой лежало в огромной луже темного желе собственной крови.
Я обратил внимание на его кисть: она не цеплялась, не отталкивалась, и даже
не опиралась, а мертвенно-желтая безвольно покоилась на грязном асфальте.
Блуждая по его распростертой фигуре мой взгляд, случайно зацепился за
обручальное кольцо несчастного, и во мне что-то дрогнуло. Нужно отметить,
что меня как доктора, видевшего немало самой разной смерти и, в общем, то
привыкшего к ней она, тем не менее, не перестала настораживать. Наблюдая за
ее импровизациями, я не мог обойтись без доли спасительного цинизма, всегда
оставлявший после себя неприятный осадок. Но на этот раз мазохизм совести
был удовлетворен, и меня неожиданно сильно пробрало, оттого, что я вдруг
увидел, а точнее представил себе. Уже потом я думал ну и что собственно
такого, как будто то, что произошло с этим несчастным, не было уже само по
себе ужасным и не поправимым. Так вот, увидев на его безвольно-желтой руке
неширокое и не новое кольцо, я невольно и очень ясно представил себе двух
детишек, таких же темненьких как их отец, мальчика лет 6-ти и помладше
девочку. Они стоят друга возле друга, и нечего еще не понимая, смотрят в
последний раз на того, кто недавно с ними играл, кто дарил им подарки и,
наверное, укладывал их спать, рассказывая сказки. Относясь к его последним
проводам как к игре, они не понимают, что пройдет еще не много времени, и
они больше никогда не увидят своего папу, ведь в детстве мы свято верим, что
родители вечны и не уязвимы. Да, вот такая она смерть. Иногда просыпаясь по
утрам, они будут забывать, что его не стало, им будет казаться, что вот-вот,
и он войдет, как всегда бодрый и веселый, что бы щекоткой поднять их лежебок
и выгнать в ванную комнату чистить зубы. Так постепенно раз за разом в их
жизни его место займет тень. О ней они никому и никогда не расскажут, но
которая будет при них всю их жизнь, спрятанными воспоминаниями. Не знаю как
долго загипнотизированный увиденным, я впервые в жизни, переживал откровение
смерти. Пока оживление толпы, вызванное прибытием скорой помощи, не вернули
меня в реальность. Оправившись от увиденного, я посмотрел на часы и
поторопился к телефону, резюмировав для себя, что для этого парня уже все
позади. Только последний раз, словно прощаясь, взглянул я на его неподвижное
тело, рядом с которым лежали ключи и помятая газета "Дом, дача, квартира",
точно такая, как и та, что привела меня к риелторам.
До встречи еще оставалось время, и я решил проверить два других адреса.
Тут же, договорившись из телефона-автомата с одним из хозяев, через час
я был на месте, но не в скромной однокомнатной, а в полностью упакованной
4-х комнатной квартире с посудомоечным аппаратом. Хозяева были удивлены не
меньше меня, узнав, что ими занимается агентство, а не Internet. Сочтя это
за недоразумение, я тут же созвонился насчет назначенной встречи и узнал,
что квартиру, обещанную мне, только что сдали! Третий адрес просто молчал...
Всю дорогу домой меня мучили подозрения о том, что меня нагло надули. Я
был в ярости и видимо такой, что в метро и автобусе рядом со мной было
подозрительно пусто. В дополнении всех неприятностей на меня прямо у дома
набросился соседский ротвеллер, чем сильно удивил меня и свою хозяйку, мою
хорошую знакомую. Видимо все силы небесные в тот день были против меня.
"Все бы ничего, с кем не бывает? - успокаивал я себя - но мой
характер!..". И что-то знакомое тяжело всколыхнулось в темных глубинах моего
существа, от чего, мне стало не по себе. Нет, не от того, что меня обманули,
и даже не от того, что я не нашел квартиры: страшно мне стало за самого
себя! Беспокойная и бессонная ночь лишь подтвердила мои самые неприятные
опасения. С трудом, дождавшись утра, я бросился проверять свои подозрения, в
душе надеясь, что мне просто не повезло, а остальное я просто надумал.
Первым делом я перезвонил хозяевам, накануне уверившим меня в том, что
квартира уже сдана. Услышав незнакомый мне прокуренный женский голос лет
40-ка, я, было, подумал, что ошибся номером, но табло телефона и женщина
уверили меня в том, что это именно тот номер, после чего незнакомка
замолчала, ожидая моей инициативы. Я начал:
- Простите! Я по объявлению в газете, но я, наверное, уже опоздал.
Видите ли, я вчера заключил контракт с агентством, но дозвониться до вас не
смог. Скажите, у меня есть надежда, что квартира еще не сдана? --
С надеждой, улыбнувшись, я замолчал. На что голос надменно и чуть
театрально ответил:
- Нет, не сдана!
Ее слова ударили молотом, отобрав последнюю надежду. И я почувствовал,
как помимо моего желания злой азарт стал наполнять мое существо. Ничего с
собой поделать я уже не мог. Смирившись с произошедшим, я продолжил диалог:
- А когда бы мы могли с вами встретиться? Если вы не против, то может
быть уже в ближайшее время?
- Не раньше 9-ти часов вечера.
- А раньше никак?
- Нет, я не могу пропустить футбольный матч.
Импровизация с футболом мне очень понравилась. Дальше было все ясно,
время встречи оказалось тем же самым, и прямо перед встречей нужно было
предварительно созвониться... Тщетно лелея надежду на то, что все же
ошибаюсь в своей подозрительности, я позвонил в агентство по тому же
злосчастному объявлению, с которого все началось, словно бы в первый раз.
Ожидания не подвели - меня убедили, что данный адрес ждет меня. "Вот суки!"
- подумал я. Первым предательским желанием было как-нибудь кратко и метко
выразиться в адрес секретаря, или поехать и устроить разбирательство. Да,
дорогой читатель, я хорошо понимал всю бессмысленность своего порыва но,
зная свою натуру, понимал, что сидеть в неподвижности, проглотив эту дрянь,
было еще опаснее. И уже было, решившись, я внезапно остановился, вдруг
вспомнив про незнакомца в кожаном пиджаке, ощущение было очень неприятным,
глубоким, сильным и незнакомым, отчего меня тут же бросило в дрожь, и я
покрылся липким, холодным потом. Мой пыл и ярость тут же угасли, а я
вспомнил, как моя собственная слепая ярость уже трижды бросала меня под
колеса, и каждый раз спасал лишь случай. Я был благодарен этому несчастному,
заканчивающему свои последние телесные хлопоты на земле, за предостережение.
И вернулся к диалогу с агентом, что терпеливо ждала моего ответа, словно
паучиха муху, уверенно солгав ей, что срочно прибуду. На что моя темная
глубина тут же поощрила меня приятным возбуждением перспективы близкой
охоты. Мне почему-то вспомнились далекие военные сборы, упруго-маслянистый
всхлип затвора Калашникова, ощущение отдачи в плечо... и приятная легкость,
сравнимая разве что с оргазмом... С трудом, вырвавшись из плена странных и,
тем не менее, приятных ассоциаций я продолжил. Мне оставалось лишь
уничтожить в себе оппозицию последних сомнений что, встревая, мешали мне
насладиться своим новым настроением.
Пытаясь, получить от агентов другие адреса, я в большинстве случаев не
дозванивался, контактный телефон был один и постоянно занят. "У этих жуликов
все прекрасно продумано" - подумал я. И что-то из глубины напомнило мне про
незнакомца в кожаном пиджаке, и настроение потяжелело. Но даже из тех
адресов, что я все же с огромным трудом получил, не один не имел отношения к
моему заказу. Звонить я прекратил сразу после того, как на до мной
посмеялись, уверив, что за сумму, указанную в договоре я вообще ни какой
квартиры не найду. Они вели себя нагло, понимая всю свою безнаказанность,
явно провоцируя меня на конфликт. Ну, разве можно было в моем беспомощном
положении, одураченной жертвы, удовлетворить их извращенные желания криком и
возмущением, это бы их только порадовало, а вот радовать мне их не хотелось.
Трудно было представить, что это были те самые приятные молодые женщины. Тут
же прозрев, я прекратил, молча, положив трубку. Сомнений ни осталось, вокруг
меня царила одна пронзительная ясность.
Все, сопоставив, я понял, что принцип работы агентства очень
оригинален. Чтобы конкурировать на перенасыщенном услугами риелторском рынке
они использовали приманку -- липовые объявления в газете о сдаче жилья по
смехотворно низким ценам, возникающие сомнения клиентов рассеивали, давая
поговорить с подсадной уткой, выдающей себя за хозяина, сдаваемого жилья.
После чего и выкупалась услуга. Чтобы избежать шумных разбирательств, время
для встречи с хозяевами назначалось поздним, а прямо перед ней сообщалось,
что квартира сдана, предстоящая же ночь остудит все страсти. С первого
взгляда все выглядело просто несчастным случаем, если конечно не проверить.
Остальные адреса давали для отмазки, даже не сверяя на соответствие с
заказом, выловив их из мутного болота Internet.
Ярость затягивала у меня на шее свою веревку, не давая дышать. Не
уступая ей, я, глубоко вдыхая, произносил как заклинание "успокойся, все еще
наладиться...", но это было бесполезно. Разбуженный во мне зверь требовал
крови и договариваться с ним по-хорошему было бесполезно а потому пришлось
на время оставить мысли о квартире. И снова я, перебирая, обдумывал
возможные варианты, своих действий, так как не мог оставить этого просто
так. Пойти поскандалить, в лучшем случае надомной посмеются, в худшем -
выдворят с милицией; объяснять что-то милиции и тем более судиться -- глупо,
бессмысленно и нелепо - так же как что такое 600 рублей в сравнении со
стоимостью услуг адвоката. Да и кто станет всерьез "бодаться" за такие
деньги? Не говоря уже о том, что у риелторов есть "крыша" что кормиться от
доли их же доходов. Да и перспектива ругани напоминала мне грязный поцелуй
не оставляющий ничего кроме отвращения, да и то к самому себе. Ни что не
подходило, не помогая от рубцов ожесточения на душе. Набирающие силу
беспокойство и желание подталкивали меня, к действиям, пока я снова не
увидел распростертого на асфальте незнакомца, и воспоминание ледяной иглой
не пронзило мне грудь, не давая вздохнуть, пока ярость и обида за себя, не
отступили. Я успокоился и, поняв, что все мои переживания просто ни что
перед судьбой моего предшественника, что так легко попался в сети смерти, и
мне стало его жаль. И он во второй раз удержал меня от опасной глупости. Я
снова представил себе как он двумя или тремя днями раньше, сидел, так же как
и я, может быть на том же стуле, радуясь что, совсем скоро разъедется с
тещей, и вечерами его уставшего, никто не станет мерить линейкой укора... О,
если бы он знал, что через несколько дней вместо этой благодати будут его
собственные похороны, после которых у него уж точно ничего и никогда больше
не случиться. Не знаю, может быть, я впервые в жизни, не только понял, но и
почувствовал что такое смерть, и помог мне в этом он, только что оставивший
без помощи по другую строну барьера: детей, родителей и жену. Я не знал что
делать, но точно знал другое, что оставить того, что произошло просто так я
не смогу.
Но сколько я не ломал себе голову, решения проблемы не приходило, здесь
требовалось что-то совершенно особенное, и я решил отвлечься прогулкой.
Так шел я и шел в глубокой задумчивости, мысли растерянно суетились и
путались, пока я вдруг не уперся глазами в синюю вывеску: "Салон Мадам ... -
гадание, магия, приворот, колдовство...". Тут меня и осенило - вот оно
блестящее решение проблемы! Да как же мне это в голову сразу не пришло? Вы,
наверное, подумаете, что я тут же заглянул в кошелек посмотреть, не
наберется ли в нем достаточной суммы для приобретения магической услуги.
Нет, в этом не было необходимости, по двум причинам. Во первых, что бы магия
подействовала, нужна вера в нее, а я не верил. Во вторых, теперь я точно
знал, что я и как сделаю, а потому верил в результат, а это и есть магия.
Поэтому я не зашел к Мадам ..., а поторопился домой к перу и бумаге, а
точнее к компьютеру, что бы сыграть на клавиатуре бессмертный Вагнеровский
"Полет Валькирий". Теперь я точно знал, как достану это безнаказанное зло,
подспудно жалея лишь об одном, что уже ни чем не смогу помочь незнакомцу и
его близким. Разве что еще до того как на него упадет первая горсть земли, я
успею бросить в душу каждой из них, что угробили его за 600 рублей с
копейками, по горсти настоящего страха, который могильной землей застрянет в
их памяти на всю жизнь. А "работа" превратится для них в непрекращающийся
ужас, от которого их спасет лишь праведность.
Часа через два письмо было готово:
Благодарность
Здравствуйте, Незнакомка. Если мы и виделись с Вами, то буквально одно
мгновение. Сколько таких, как я проходит возле Вас за день, оставляя
усталость, с желанием поскорее закончить рабочий день и забыться наедине с
любимым!... Понимаю!
Но буду, краток, Вас ждет работа. Я один из обманутых вами клиентов.
Недавно я нашел жилье, вот и решил раздать долги и моральные в том
числе, не люблю их ни своих, ни чужих. После нервотрепки и скитаний по углам
я, наконец, то успокоился, но настроение по-прежнему не важное. И знаете
почему? Отвечу, ваша контора обманула меня, и вы прекрасно знаете, что я
имею в виду, я по достоинству оценил ваше Ноу-хау с "подсадной уткой". Так
вот я порадую себя театром одного зрителя, в котором вы, мои грустные Пьеро,
будете развлекать меня всем своим дружным коллективом пьесой "Русская
рулетка". Суть ее в том, что на одну из вас я заказал порчу. Да, вы не
ослышались, именно порчу, я питаю слабость к драматическим сюжетам. А за
билет я заплатил по контракту, конечно, пришлось приплатить, но это сущая
мелочь, по сравнению с тем, что я хочу от вас получить. Теперь о деталях
сценария, одной из вас в любовь и семью достанется кармически обреченный на
раннюю смерть или увечье мужчина, таких, к сожалению всегда хватает. А на
кого из вас укажет случай, мне все равно, вы для меня на одно лицо. Сроки я
так же не оговаривал, пусть это настигнет вас неожиданно. Удивительная эта
вещь деньги они могут почти все!
Но есть два условия.
Условие первое. У Вас лично есть возможность уменьшить вероятность
того, что участь коснется именно вас. Для этого письмо должны прочесть по
возможности большее число ваших коллег, его сила имеет отношение лишь к тем,
кто в курсе махинаций. Если вы не в курсе, не рискуя, передайте письмо в
другие руки, выбросите его, пеняйте на себя, все достанется только вам
одной. И поторопитесь, магия письма краткосрочна, уже через полтора часа,
тот, кто не подержал его в руках, свободен от моего заклятья. Так что
сделать все как я велю в Ваших же интересах.
Второе условие позволит Вам избавиться от неприятностей полностью. Не
заказав порчу на Ваше руководство, я тем самым оставил эту возможность Вам
самим. Не мелочитесь, понос, и насморк у шефа Вас не спасет, поможет только
то о чем Вы, и думать боитесь. Будьте благоразумны, обманывать и преступать
- вам в не впервой, подумайте, прежде всего, о себе и в этот раз.
И последнее, это послание не для руководства. Не послушаете меня,
директору ничего не останется, как избавиться от Вас всех, например, закрыв
агентство. Что, на мой взгляд, не справедливо, хотя вас я не пожалею. Не
суетитесь, не тратьте понапрасну драгоценного времени на снятие порчи, у Вас
есть реальный выход из создавшегося положения.
К Черту Вас, Ваш "Благодарный" Клиент!
Письмо было написано, осталось только бросить дрожжи страха в дерьмо их
человеческих отношений. Понятно, что самому нести его было небезопасно: меня
могли узнать. Да и проблемы должны были возникнуть не у меня, а у работников
агентства, я свою долю уже получил по контракту, не говоря уже об
обязательствах совсем другого рода, что я взял на себя по собственной воле.
Конечно, можно было пройти в гостиницу незадолго до начала рабочего дня и
подсунуть письмо под дверь. Но этого было явно недостаточно: мне нужен был
нейтральный свидетель, который своим рассказом подтвердил бы, что я достиг
своей цели. Безнаказанность то же зло, что и крысы, приносящие на себе чуму.
А потому я не хотел, что бы оставшиеся голодными и неудовлетворенными ростки
злости стали портить жизнь ни в чем не повинных близких мне людей. Ведь как
нередко мы срываем зло на близких. Этого я допустить не мог. Да и где
написано, что за проступки одних должны отвечать другие?
Осталось найти подходящую кандидатуру, которая справилась бы со столь
деликатным заданием. Перебрав массу кандидатов я не нашел ни одного кому бы
я мог доверить столь специфическое дело. Пока не вспомнил про одну
приятельницу. Эта невысокая, нервная особа не раз жаловалась на
неудовлетворенность жизнью, которая, по ее мнению, не давала ей достаточных
впечатлений. От чего она искала квинтэссенцию удовлетворения в
приключенческой и фантастической литературе, кино, в отпусках сплавлялась по
горным рекам, но ничто не помогало.
Лучшей кандидатуры я просто и найти не мог. Встал только один вопрос:
посвящать ее сразу в детали письма или не посвящать? Что-то тут же
подсказало мне остановиться на последнем, пообещав ей всю прелесть эффекта
неожиданности. Я тут же ей позвонил. Мне повезло, она оказалась в городе.
Лена была в крайне сонном и подавленном состоянии, язык и мысли у нее еле
двигались. Без околичностей я быстро перешел к делу, выслушивая в трубке ее
зевоту.
- Слушай, Лена, ты не откажешься мне помочь в одном щепетильном деле?
- Чего тебе надобно, Старче? - зевая, протянула она.
- Да замучила меня Старуха, Золотая Рыбка, нет никакой мочи.
- Ну, короче, Сережка, хватит дурака валять, эту сказку я знаю с
детства, чего там у тебя случилось?
- Да понимаешь, кинули меня, вот решил поквитаться.
- Да? Ух, ты... и на много зеленых ты пролетел!?
- Да не в деньгах дело. Обидно. Обвели вокруг пальца как мальчишку.
- Ну да? - почти проснулась Лена. - Свело, наверное, интеллектуальную
гордыню-то, а? Сознайся Сереж. Она-то у тебя бо...большаая. А теперь
расскажи-ка скорее кто это тебя так? (Зевая, протянула она)
- Лен, есть два варианта. Выбирай сама: или я рассказываю тебе все, и
ты смотришь на все, что произойдет, как на искусственный сценарий; или,
оставаясь в неведении, ловишь настоящий кайф. Но в целом ситуацию поясню: в
общем, я обратился в риелторское агентство, а оно оказалось левым. Они
клиентов заманивают на подсадную утку, ну, знаешь, дают поговорить по
телефону с якобы хозяевами дешевого жилья, ты, договорившись, заключаешь
договор, платишь деньги - а тебе сразу после этого сообщают, что квартиру
уже сдали. И ты оказываешься ни с чем и в дураках. А дальше дают совершенно
не имеющие отношения к заказу адреса, в общем, чистой воды липа. Тратишь
массу времени, нервов, не говоря уже о деньгах, не говоря уже о том что,
смотришь потом на всех параноиком. Я их систему проверил - и так с каждым
клиентом. Оцени их идею с подсадной уткой!... Так вот, я им письмецо особое
написал, которое должно их сильно впечатлить, что, собственно, я и хотел
тебе продемонстрировать. А содержание письма - нет проблем - потом прочтешь.
Лена молчала, чувствуя мой подвох, а я знал, что покажи я ей письмо
сразу - она не возьмется помогать ни за что, а всего я ей объяснить не мог,
не знаю почему, но не мог.
- Сереж, а в письме ничего такого... серьезного нет?
- Нет, Лена, ты же меня знаешь - блефую, да и только. Чисто
психологический эффект. Но если ты боишься, сделаю сам в минимальном
варианте, но тогда то, что произойдет, останется для нас неведомым. Я сам
там появиться не смогу - меня сразу узнают.
И любопытство взяло верх над осторожностью - она согласилась.
- Ну ладно, Сереж, смотри, не разыграй меня, я злопамятна и мстительна.
Что от меня требуется?
Да уж, подумал о "злопамятности" и "мстительности" Лены и улыбнулся в
ответ на ее угрозу. И тут же перешел к инструкции:
- Придешь в агентство до начала рабочего дня и подсунешь письмо под
правую дверь, не ошибись, именно под правую, за левой - кабинет директора.
После чего садись и жди с газетой в руках, якобы ты клиентка. Как только
увидишь переполох, сиди и виду не подавай, скорее всего, кто-нибудь из
персонала спросит тебя, не видела ли ты того, кто подложил им письмо. Тут же
скажи, что видела мужчину, и если попросят описать его, опиши по памяти
какого-нибудь голивудского героя, но только поверхностно. Что, мол, подошел,
такой-то и такой-то подсунул письмо под дверь, и в глаза не взглянув, спешно
ушел. Так что все получиться предельно искренне. А дальше, им будет не до
тебя. Насладись зрелищем, спроси, будут ли они работать, после чего уходи.
Встретимся по пути к метро, и ты мне все подробно расскажешь.
В общем, мы договорились. Я встретился с ней ранним утром, снабдив ее
новым номером газеты, конвертом, адресом агентства отправил на дело.
Прошло минут сорок. Вышла она растерянной, уже издали зло и
настороженно зыркнув на меня, такой взгляд я видел впервые. Поравнявшись со
мной, она не остановилась и даже не сбавила скорости, проследовав дальше,
что мне очень не понравилось, хотя интуиция говорила мне "все удалось!", и я
ее нагнал. Она напряженно - вызывающе молчала, и я начал сам.
- Ну что видела? Рассказывай!
- Слушай, ты, что там такое написал?!...
Она буквально выстрелила в меня своими злостью и раздражением. После
чего поплыла пауза, Лена нервничала, продолжая злиться. В ее поведении не
было даже намека на азарт, тем более на удовлетворенность. А за злостью
прятался самый обычный страх, который она всеми силами пыталась от меня
скрыть.
- Да ничего особенного. Так, слегка припугнул.
- Ничего себе слегка припугнул! А как интересно тогда по твоему не
слегка?!
- Лена, поверь мне, им это должно пойти на пользу. С трудом, сдерживая
уже собственную злость, ответил я.
- Сереж, я не знаю что там, в письме, но письмо твое... оно нехорошее.
Мне надо было его предварительно прочитать...
Интересно, что она хотела из него узнать?! Нет глядя на нее, мне стало
не по себе, уже от одной мысли, что письмо попадет к ней в руки. Если только
вид верхушки айсберга моей интриги привел ее в такое смятение, то, что с ней
станет от обозрения его основания. Какое счастье, что Лена не увидит как эти
до смерти, напуганные суеверные дуры, будут весь день черные от страха
тенями ходить, не глядя руководству в глаза, раздираемые противоречивыми
желаниями. Сорвав с них защитную оболочку иллюзии, что можно быть честными и
чистыми в одном месте, а лгать и красть в другом, я заставил их задыхаться
от ужаса. Руководство что поразумнее подчиненных, будучи не посвященным, в
мое послание, в полном недоумении будет задавать участливые вопросы что-то
вроде того: "Что произошло?" "... у тебя все в порядке?", получая в ответ
скованно и сухо: "да нет, ничего..." видя в их ускользающих взглядах, свое
траурное отражение, а это так внушает!... Я не думаю, что директору часто
приходилось сталкиваться со столь омерзительным взглядом предавшего его
окружения, а это значит, он лишился самой главной своей защиты ауры любви
подчиненных. Именно поэтому Иосиф Сталин, Иван Грозный, Петр Первый проливая
столько крови, так долго безнаказанно правили, их защищала любовь
обезумевшего от страха народа. Наверное, поэтому, единожды начав лить кровь,
они уже не могли остановиться, маленькая передышка была равносильна
прозрению народа, и тогда вся невообразимая масса человеческой ненависти,
сомкнувшись, раздавила бы их словно букашек. Вы никогда не задумывались,
почему так быстро приходят в негодность головы правителей больших
государств, если они так или иначе не любимы и не популярны в своем народе?
Обратите на это внимание! И не спасают их ни бункеры, ни охрана, им некуда
деться от своего народа, ибо связанны они с каждым человеком невидимыми
нитями, которые не разорвет даже смерть. Но вернемся к делу, чуть позже одна
или двое из работниц не выдержав, стука собственных зубов и дрожа от страха,
"закажут" у колдуна на свое руководство, уже не считаясь с деньгами. Вы
скажете..., нет, возражу я, потому что всегда найдется тот, кому эти деньги
нужны, так же как совсем недавно были нужны любой ценой им самим. Порочный
круг - водоворот, встал в него и пропал. И начнется самая настоящая
чертовщина: магия, порча и черт точно знает что еще. Вы возразите мне: "но
это же сказки" согласен, но Вы сами то верите в то, что это сказки, ну
честно положа руку на сердце, признайтесь себе в том что, произнеся это, в
душе вашей не шевельнулись тревога и страх, а вот то-то и оно. Я знаю, как
добиваются своего колдуны, и знаю, как это действует, и мне об этом противно
даже думать. Да магия совершенно бессильна перед теми, кто к ней равнодушен,
но таких я встречаю в этом сходящем с ума мире все реже и реже. Но это не
конец истории. Часть коллектива, успокоенная супругами, любовниками, мамами
и другими ...ми придя в себя, начнут испытывать острое чувство вины и стыда
перед руководством за свою минутную слабость. От чего чуть позже поведают им
о содержании письма, еще и для того, что бы заслужить к себе особое
расположение руководства, зная, что все равно кто ни будь им да расскажет о
нем. С начала они умолчат о его конце, но тут же уличенные во лжи, а этого
места им скрыть не удастся, они вынуждены будут поведать и о том, что
предназначается персонально директору. Рассказывая, они будут опускать свои
лживые глаза в пол и уверять, что они ни в коем случае ... Да только кто им
поверит в этом, и директор поймет, что порча на него уже заказана и возможно
не одна. Дальше его фантазия нарисует ужасные последствия черной магии, о
которой сегодня толкуют на каждом углу, с мистическим ужасом и в страшных
картинках. От чего удавка тревоги затянется еще сильнее. И чем не чище на
душе, тем больше в ней суеверия, да в Рай все равно не попасть так хоть с
Адом связи наладить. Потом сами понимаете, рассеянность, ошибки в работе,
плохое настроение, выпивка, вождение автомобиля, -- а несчастные случаи на
дороге в наше время совсем не редкость. Ну, чем не порча, те, кто посвящен в
письмо именно за то и сочтут. Так что и без колдовства мало не покажется. Не
думаю, что бы дошло до такой крайности, я такой цели не ставил. А если все
же и случиться, и на глазах посвященных в послание, то это будет самый
настоящий взрыв суеверного ужаса. Можно только представить, что будут
чувствовать выкупившие себе этим избавление от моей "благодарности"? Я
думаю, после этого они почернеют и уже навсегда, не вылезая из церкви, будут
они вымаливать себе прощения, не забывая и колдовство. И пусть то, что с
ними произойдет, будет не только уроком, но и потрясением что ляжет на
каждую из них не стираемым клеймом -- нечистого совестью человека. И пусть
попробуют, после этого кого ни будь обмануть. Что есть колдовство -- с его
подозрительностью, недоверием, страхом, агрессией и насилием? Может
показаться, что зло, нет, я думаю, что этот страшный нарост на теле общества
- защитный механизм от еще гораздо более страшных болезней: аморальности и
безнравственности. И пока им нет цивилизованного отпора, а от пустых
разговоров о нравственности они радуются, словно голодные волки, глядя на
жиреющие стада овец, нам на другую помощь рассчитывать, не придется! И пусть
каждый творящий зло знает что "на каждого мудреца довольно простоты", и что
"с волками жить, по-волчьи выть". Что поделать, но именно самое страшное
ядерное оружие удержало мир от новых войн, к сожалению другой - гуманный
путь к миру человечеству пока не по средствам. Может быть, кто-то упрекнет
меня в излишних жесткости и не справедливости, а разве то, что они делают
каждый день справедливо, сколько еще людей доведут они до опасной черты и
укоротят, чьих то жизней. Что же касается особых условий для директора, что
поделаешь, этот человек сам взялся играть по крупному, сколько еще его
извращенный и беспринципный ум искалечит и погубит жизней, и вы думаете, что
стоит оставить это безнаказанным, а если, разбогатев, он пробьется в
политики, вот тогда нам, но уже всем от его выдумок не поздоровится, или вы
думаете этих выдумщиков там сейчас нет? Попробуйте осудить меня, но прежде,
на одно мгновение, встаньте на место того несчастного в кожаном пиджаке и
его близких, и спросите у своего сердца прав ли я? Вот так, разве нужно об
этом знать чистой и впечатлительной Лене, конечно нет. Даже если ей и
захочется когда-нибудь прочесть мое письмо, я лично для нее сочиню
что-нибудь совсем невинное, ведь она тут совсем не причем. Да, кстати, а как
бы Вы поступили на моем месте?
Но вернемся к Лене.
Мне не нравилось ее настроение, хотя по ее виду было ясно, что своим
письмом я попал прямо в точку. И я резко оборвал ее истерику:
- Нет, Лена, не надо было тебе его читать, не в твоих это интересах,
лучше вспомни любопытных Еву с Адамом, и кто им в этом помог. А ты-то что,
жалеешь их!? Они людей по несколько десятков за день без зазрения совести
обманывают, насмехаясь над ними, из-за безнаказанности, думают, что
неуязвимы. Лена а ведь от таких "невинных игр" люди могут и умереть самой
настоящей смертью например, от инсультов, инфарктов, и это реальность,
только ведь не докажешь ни чего, да и доказывать не станут. Или ты думаешь
что эти -- суки, не догадываются, к чему это может привести, еще, как
догадываются, только глаза на это закрывают. И никому до этого дела нет, ни
государству что стрижет с нас налоги как шерсть с овец, а кровью "горячие
точки" удобряет, ни правоохранительным органам, про них мне даже говорить
неприятно... Уже не говоря о том, что у большей части из этих по твоему
"незаслуженно" обиженных баб, на шее по кресту, и в церковь они ходят так же
справно как по колдунам и по кабакам. И это стало нормой, понимаешь нормой!
Обман превратился в нечто естественное и нормальное для нашего "прекрасного"
общества. Ты не заметила Лена, что за последние годы Обман сильно вырос и
возмужал, теперь он уже не прячется стыдливо от своих жертв, а напротив
ведет себя нагло как пойманный за руку карманный вор. А знаешь почему,
потому что перестал считать себя пороком, он стал нормой человеческих
отношений. Проверь, то о чем я говорю, расскажи мою историю, без письма и
того чему стала свидетельницей, в своей интеллектуальной тусовке. Мне легко
представить, как они среагируют на услышанное. Сначала надменно улыбнуться,
потом тонко и уклончиво пошутят, конечно, посмеются надо мной -- простофилей
с такой же утонченной издевкой. И это не важно, что каждый из них уже
побывал в одной камере с этим чудовищем, и не без потерь, для своей
девственной гордости. Но об их опыте ты от них не услышишь, потому что в
героев сегодня не верят, их заменяют те про кого просто не все знают. Этому
цинизму нас обучили политики с журналистами, каждый божий день, валяя друг
друга и еще кого в грязи. Поверь мне, может быть, это покажется абсурдным,
но скоро станет, моден вербальный нуддизм, который спасет человека, от
тотального шпионажа за ним и покушением на его интимность. И тогда все
станут говорить все, что им в голову взбредет. А достижения техники просто
потрясающие, того и гляди, свою задницу со всем остальным в Internet
увидишь. Однако что-то я отвлекся, вернемся к твоим друзьям - приятелям.
Одного ты не увидишь в их лицах - возмущения, оно атрофировалось. А это
трагедия когда зло не получает даже эмоционального отпора, напротив в таком
растленном обществе как наше, у Обмана есть только один враг Обман, вот они
и бьются друг с другом от чего оба становятся только сильнее. А я тебе это
сегодня и продемонстрировал и доказал. У тебя есть, чем возразить? Знаешь, я
могу оказаться не прав, только в одном случае если мир был таким всегда, а
мне лишь показалось, что он был лучше. Но тогда кто осудит меня, за то, что
я сделал!?
Мой эмоциональный монолог привел ее в необходимые мне состояние, и она
смягчилась.
- Рассказывай мне, что видела -- уже потребовал я.
И она, опустив взгляд, начала:
- Начала я не видела, они дверь закрыли, сначала их было двое, потом,
минуты через три, пришла третья. Может быть, минут через семь пулей вылетела
маленькая брюнетка, бледная и с сумасшедшими глазами убежала по коридору,
больше я ее не видела.
Тут Лена замолчала. Она шла, вглядываясь перед собой, иногда роняя
взгляд на асфальт. Она воспроизводила в памяти сцены увиденного, заново
переживая их. Ну, как я не догадался сразу, дошло до меня, ей как женщине
нельзя было этого видеть, она сопереживала каждой из них и ее не защищала
злость как меня. Ведь она не видела того, что вытворяли эти с виду
благополучные и даже милые девушки. Для нее они были просто женщинами, как и
для меня по началу. Но было уже поздно, мне оставалось лишь выслушать ее. И
она, вырвавшись из оцепенения, продолжила, но уже сдерживая дрожь в голосе.
- Ее следом выскочила догонять, высокая стройная блондинка, тоже
бледная и испуганная, но на полпути, опустив голову, повернула к окну, и
стояла там как отличница, получившая двойку. А да, забыла, ее всю трясло, ей
было холодно. В офисе осталась только полная брюнетка, у нее еще взгляд был
такой застывший, маслянистый. Она прямо напротив меня сидела скукоженная,
словно в не топленой комнате.
Лена чуть помолчала, и продолжила:
- Чуть позже та, что стояла у окна, возвращаясь в офис, отводя взгляд,
обратилась ко мне. У нее еще были совершенно бледные и не слушающиеся губы.
Вот она меня и спросила: "Простите, вы случайно не видели здесь мужчину,
положившего под дверь письмо?". Знаешь, извини, но я сразу и не нашлась что
сказать, да и она не торопилась. Ну, я и ответила ей: "Видела, совсем
незадолго до вашего прихода, а что?". "Да так ничего особенного", сухими
губами прошуршала она. Я чуть собралась и говорю "Лица его не помню, у вас
тут темновато, он очень торопился и даже не взглянул на меня, только
торопливо сунул письмо и тут же ушел". Но она снова вернулась к нему: "А как
он выглядел, вы не помните?", и я снова соврала: "В светлых куртке и брюках,
роста выше среднего, стройный, кажется брюнет, лет чуть за тридцати,
интеллигентный. Вот, пожалуй, и все. А что все-таки случилось?" - спросила я
ее, и знаешь, тут же поймала себя на мысли, что я ведь знаю, что произошло,
а вот почему спросила, не знаю? Ой, Сережа, я же со страху, тебя описала,
только сейчас сообразила. Что же я наделала. И она резко изменилась в лице,
а от раздражения не осталось и следа. Что же теперь будет, Сереж, а?
- Да я уже понял, что ты им мой фоторобот предоставила, да ничего
страшного, у них много разного народа бывает, все нормально, так даже лучше.
Она успокоилась и продолжила уже бодрее.
- Сразу после моего рассказа она ящерицей в офис шмыгнула, да так
быстро, быстро и тут же дверь на защелку за собой закрыла. И знаешь, Сережа,
я ведь не решилась, у них спрашивать, будут они работать или нет, просто
ушла. Это ничего?
- Нет Лена, все нормально, ты все прекрасно сделала, спасибо тебе
большое. И извини, что заставил тебя все это переживать я, честно говоря, не
думал, что так получиться, еще раз прости.
-
Знаешь, Сергей, с таким я еще не сталкивалась...
- Да ничего, все нормально, они еще легко отделались, не переживай.
Я удовлетворен, тем, что сделал, и настроение у меня выровнялось.
Осталась только грусть за Незнакомца, за необратимость того, что с ним
произошло, нет, это не был замаскированный страх за самого себя, мне
действительно было жаль его. Тут я явственно почувствовал чье-то тихое
незримое присутствие, оно как тень двигалась за мной, чуть сзади и сбоку
сопровождая меня и Лену. Не знаю, что чувствовала моя спутница, наверное, к
ней это не имело отношения. Теперь я ясно понял, почему я не мог рассказать
ей правды про незнакомца и несчастный случай, что бы сразу избавило ее от
колебаний. Мы еще долго шли, молча, по утренней улице, каждый, думая о
своем. Я, понимая, что ей лучше не знать содержимого письма, должен был
убедиться, что она тоже не против.
- Лена, мне кажется, тебе не нужно читать письма, с тебя будет
достаточно и этого, ты не возражаешь?
- Да Сереж, как ни будь в следующий раз, а пока мне нужно переварить
все, что я увидела.
И она, наконец, то, чуть смущаясь, вымученно мне улыбнулась, тут же
спрятав глаза. У меня чуть отлегло от сердца, ничего не поделаешь, я был
перед ней виноват.
- Лена, не расстраивайся а то я буду всю жизнь жалеть что втянул тебя в
эту авантюру. Поверь мне, я не все тебе рассказал, была и еще одна причина,
о которой я тебе не расскажу.
Тут я невольно смутился, почувствовав легкое движение тени, ей это не
понравилось. И я продолжил.
- Но поверь мне, если бы ты знала, о ней, то ты сделала бы, то же самое
даже не колеблясь. А почему я не рассказываю тебе об этом я и сам не знаю,
может быть, когда ни будь, но сейчас я этого сделать не могу, не от меня это
зависит. Так что прошу тебя, поверь мне на слово.
Она пристально посмотрела мне в глаза, и у нее отпустило, она поверила
мне. Я успокоился и решил закончить наш диалог, но уже в мажоре.
- И еще у меня может случиться депрессия, если ты будешь
расстраиваться, и я буду звонить тебе и портить вечерами своим нытьем
настроение, пока меня совсем не задушит совесть. Ты лучше напиши свой
сценарий, у тебя для этого есть почти все, остальное придумай, хочешь,
помогу, и ты всем своим киноманам утрешь нос.
Не успел я продолжить ее любимую тему, как нас встретило метро, и мы,
попрощавшись взглядами, с облегчением расстались, она нырнула в темную пасть
тоннеля, а я пошел дальше.
Оставшись один, я еще более явственно почувствовал, рядом с собой,
присутствие тени, она стала ближе и отчетливее, и мое сердце сдавила
железная и холодная рука тоски, все вокруг обесценилось и поблекло. И чем
ближе оказывалась тень, тем обиднее и больнее мне становилось за Незнакомца,
и я сильнее чувствовал ужас необратимости смерти, и невозможности ничем ему
помочь. Это были странные и незнакомые в своей двойственности чувства.
Лишившись всех душевных, сил я остановился, опершись на каменное ограждение
реки, блики от воды ослепляли меня, превращая все вокруг на миг в негатив. Я
отвел взгляд чуть в сторону и рядом со мной, с солнечной стороны, на
блестящий гранит легла легкая еле заметная тень, это был он. И я мысленно
заговорил с ним.
- Ну, ладно, хватит уже, мучится, наверное, пора и к близким
попрощаться. А я сделал все что, мог, я очень жалею, что так все получилось.
Мне трудно тебя понять но, я чувствую, как тебе тяжело с ними встретиться,
(и тоска еще сильнее стиснула сердце, в глазах все померкло, и я закрыл их,
но через силу продолжил монолог), - вот ты и стоишь тут со мною рядом,
совсем незнакомым тебе человеком. Чужою жизнью ведь не проживешь, нет, пойми
меня, я не гоню тебя, ты вообще мне очень помог, да что я тебе объясняю, ты
и сам все прекрасно чувствуешь. А среди живых измучаешься только, тебе и
сейчас вон как тяжело, да и отказаться тебе от нас с каждым разом будет все
труднее и труднее. Иди, не бойся, попрощайся с ними, а то заберут, и не
повидаешься, а они ведь тебя любят, и помнить будут всегда, словно бы ты,
куда далеко уехал. Ты в их сердцах останешься с ними на всю их жизнь, потому
что любят они тебя, а если ты любим, ты уже вечен. Иди, иди и не о чем не
думай, давай...
И тень, прямо у меня на глазах, сместившись в сторону, вдруг растаяла,
а за ней ушла и тоска, мир постепенно возвращал себе прежние краски, запахло
сыростью, солнце играло с водой, мне становилось легко, а я, наверное, как
никогда ранее чувствовал всю пронзительную прелесть жизни, как мне хотелось,
что бы и он испытал это хотя бы и в последний раз. Постояв еще не много и
пощурившись на мутную воду, единственную свидетельницу моей необычной
встречи я побрел домой.
Была уже ночь, какие бывают только в конце августа, черное маслянистое
небо, вздрагивая звездами, смотрело на меня - крохотную частичку жизни, в
прозрачные линзы своего огромного микроскопа, может быть, пытаясь понять ее
смысл. А я лежа смотрел в смоляную черноту этой невообразимой бездны, и
думал о случившемся. Не знаю, сколько прошло времени. Мысли калейдоскопом
пересекались, сменяли друг друга, то, уводя меня от событий то, возвращая к
ним, пока, наконец, сон не закрыл мне глаза, оставив для меня все
случившееся в прошлом.
P.S. На вряд ли только что прочтенное прибавило Вам настроения, утешает
одно -- все это вымысел. Но что отделяет его от реальности, ничего скажу я
Вам уважаемый читатель, ровным счетом ни чего. Не так страшны сами по себе
ни ложь, ни беспринципность и еже с ними как страшна их полная
бессмысленность.
© Каледин О.Н. 2001 г.
Kaledin@mail.ru
Kaledin@mailru.com
http://nidela.chat.ru/
Олег Каледин. Происк Божий
Дорогой читатель, история эта может показаться невероятной, но, что
поделаешь, жизнь выдумывает и позаковыристее. Только было я, Ваш покорный
слуга, взялся давить на привыкшие к пальцам клавиши, как тут же и подумал:
не поверите Вы мне, ей Богу не поверите. Ибо, вспоминая историю эту,
временами не верил своей памяти; а вдруг я нечаянно взял и худой конец на
хороший заменил, но факты... что с ними поделаешь, вещь упрямая.
История эта родилась самым необыкновенным образом. В монастыре колокол,
не прозвенев и семи раз, упал, насмерть придавив собою звонаря. Немедля
прибывший на место трагедии батюшка Василий потерял дар речи, увидев
несчастного монаха, чья голова, повернутая набок, с застывшим удивлением на
лице, торчала из-под обода колокола, так же в разные стороны торчали кисти
рук со стопами. От чего только что нарисованная проказницей смертью картина
сильно напоминала гигантскую черепаху. Еще не обретя дара речи, батюшка
самым естественным образом улыбнулся, после чего, вырвавшись из оцепенения
от увиденного, испугавшись, огорченно охнув, перекрестился. Грузный,
раскрасневшийся отец Василий перекрестил усопшего, который все таким же
удивленным лежал под тяжестью своего музыкального инструмента. Прибывшие
чуть позже молодые и жилистые монахи не без труда извлекли тело бедного Феди
Звонарева из-под самого большого в монастыре колокола. Может быть и не стало
бы это событие более чем несчастным случаем, если бы за пазухой Федора не
нашли замусоленную и затертую "Лолиту" Набокова. Приняв ее в руки, отец
Василий невольно поморщился и, еще раз перекрестившись, спешно удалился,
подав тем самым пример своей не столь сообразительной пастве.
Что и говорить, смерть Феди Звонарева впечатлила не только молчаливое
монашеское братство, но и жизнерадостных охочих до сплетен горожан. Особенно
взволновала общественность странная для монашеских мест находка. Кто-то даже
многозначительно сказал, что смерть сия была не случайна и имела знаковый
характер, что не гоже монаху в очищении читать столь сомнительные с точки
зрения церковной морали книжки. После чего и поползли, шипя и шурша, по всей
округе мрачные и таинственные слухи, опережая друг друга. О чем только не
толковали скучающие горожане: кто говорил, что Звонарь был наказан Высшими
Силами за то, что на звонницу занес этакую ересь; кое-кто счел эту версию
поверхностной и смело предположил, что в монастыре уже давно было нечисто, а
в самом его сердце созрело сатанинское ядро, что и разгневало потусторонние
Силы, задавившие их главного идеолога; самые же смелые умы утверждали, что
ни много - ни мало, а на звоннице было совершенно отвратительное языческое
жертвоприношение, а колокол был подпилен. И самое ужасное в том, что жертва
-- Федька - зная о своем страшном предназначении, выпавшем ему по жребию на
черной сходке монахов -- раскольников, сознательно пошел на смерть с
сатанинским Евангиле у сердца, отдав, таким образом, по собственной воле
навечно свою душу в услужение темным Силам, коим, якобы, уже давно и
подчинялся. В общем, чего только не говорил уставший от любовных сериалов и
политики народ... Думается, хорошо, что хоть сам Федя не услышал разбуженных
своею необычною смертью людских фантазий, достойных разве что голливудской
славы. А то чего гляди, и руки бы на себя наложил; знавшие его говорили, что
человеком он был до крайности впечатлительным и ранимым.
В то самое время, когда колокол, устав висеть, шлепнулся на несчастного
Федора, который к стати происходил из знатного рода звонарей, что и было
отражено в его фамилии, неподалеку в роддоме молодая женщина разродилась
девочкой, да так, что глухой стук упавшего колокола слился с криком
нарожденного на свет младенца.
Мамаша девочки рожала в одиночку без супруга, так что никто ее и
ребенка внизу не ждал с трепетом в сердце и цветами в руках. Навряд ли эта
женщина знала, чей плод она только что произвела на свет - это ей было
глубоко безразлично. Единственное, чему она обрадовалась так это тому, что
родилась девочка, а не мальчик.
К мужчинам Варя испытывала нечто вроде отвращения, утоляя ими жажду
неподвластной ей плоти, а жажду, она испытывала почти постоянно. Только не
подумайте, что Варя была буйной и злой мужененавистницей, нет, ее ненависть
к мужчинам была тихой, обаятельной и даже очень привлекательной для них.
Поэтому, при всех редких телесных достоинствах Варвары, мужчина, вкусивший
ее плоти, уже более не решался утолять свой аппетит "золотыми" но ядовитыми
яблоками из волшебного и обманчивого сада ее чувств.
Таким образом, Варвара была застигнута врасплох необходимостью, дать
ребенку имя и фамилию. Вот тут-то и пригодились Варваре доползшие и до
роддома слухи про несчастного звонаря. А потому, нисколько не смутившись,
Варвара по-бабьи разрыдалась, сообщив, что именно этот несчастный и был
отцом ее дочери, понимая, что покойный монах возразить против этой версии
уже не сможет. Так, девочка с легкой руки мамаши и стала Звонаревой Лолитой,
что еще больше раздуло костер слухов, набравших силу и получивших уже новую
пикантную окраску от столь заметной как Варвара особы, да такую, что до сих
пор шипевшие слухи стали еще и хихикать. И такие это были слухи..., что даже
язык не поворачивается их пересказывать. Скажу только, что в течение
нескольких лет в монастыре не появилось ни одного нового монаха, а на
благопристойный род Звонаревых упала тень ехидной обывательской усмешки.
Не знаю что плохого, а что хорошего в этой истории, но то, что больше
всех пострадал несчастный звонарь, принявший мученическую смерть, так это
точно. Правда, за что? -- нам, людям, знать не дано, но уж верно не за
"Лолиту". Может быть, именно поэтому его скромную могилку сразу облюбовали
белые голубки, которые, топчась и воркуя, важно прогуливались над телом
усопшего Феди.
Вот так началась эта история. Пройдет целых 16-ть лет, пока брошенное
провидением семечко даст свои плоды. А пока Лолита росла крепким и
самостоятельным ребенком на радость своей матери, которую она видела совсем
не часто. Мужчина в их семье так и не завелся, так что Лолите приходилось
довольствоваться влиянием деда. Захар Петрович - отец Варьки, был фигурой
заметной по нескольким причинам: будучи совершенным трезвенником, он успел
схоронить четырех жен и до самой своей кончины так никогда и не потеряет
необузданной тяги к женщинам. Чем - чем, но этим он точно не тяготился.
Впрочем, так же, как и женщины всегда выделяли его из прочего мужского
братства за особый характер и внешность, которые можно было, одним словом,
метко охарактеризовать - кобелиными. Так, порой, сидит Захар Петрович на
завалинке, красноватый, со своей загадочной улыбкой, и ловит своими
бледно-синими глазами какую новенькую женщину. Посмотрит на нее как-то по
особенному так, пристально, с еле заметной улыбкой - в общем, неподражаемо,
и она уже точно знает, чего от нее хочет этот хитрый мужичек. Так что, если
женщина окажется праведная, то шаг свой ускорит и взгляд отведет, а если не
очень - укоротит, а походку округлит, не приминув зыркнуть на сапожника
иногда возмущенным, а иногда лукавым взглядом, что для него было все равно.
Работая сапожником, Захар Петрович убивал сразу двух зайцев: зарабатывал и
имел легальный доступ к клиенткам, которые приходили к нему кто молнию
вшить, а кто набойку подбить. Вел он себя решительно, уже на примерке тиская
икры своей жертвы а, имея дело с опытной женщиной, мог, приспособившись
сбоку, крепко ухватить ее свободной рукой за ягодицу. Но развлечения с
работой не путал, от чего поблажек с оплатой для клиенток не делал. Так что
одна молоденькая особа, залетевшая в паутину старого опытного паука, после
страстной примерки, больше напоминавшей тайский массаж, даже упрекнула его:
- Экий вы жадный, Захар Петрович! Могли бы и скидку сделать, чать
понравилось со мной, вон как рычали-то. Смотрите, вот не приду к Вам в
следующий раз!
На что, только что, утоливший свой инстинкт сапожник, равнодушно
заявил:
- Эх, неблагодарная ты какая. Посмотри: и сапоги в полном порядке, и
удовольствие, какое получила. Вон, как лицом-то разрумянилась, и голосом
поешь. А ведь в какой мастерской еще такое получишь? А не придешь, Валенька,
плакать не стану: у меня очередь не переводится, любят меня бабы-то! А
насчет рычать, так я всегда рычу, так удовольствия больше. Мне, знаешь, без
разницы красивая, некрасивая, молодая, немолодая - в каждой бабе своя
красота и приятность есть, а я некапризен. Так что, ты меня, милая, не
стращай, а то добрешешься, так в следующий раз только сапоги и слажу. И
послушай меня, опытного, мужчину, ты еще молодая, можешь и не знать:
настроение мужику после соития портить не в коем разе нельзя, у него от
этого в психике и организме проблемы могут серьезные случиться, в
особенности, если это муж, али постоянный любовник. А та баба, что такое со
своим мужчиной творит, то, поверь мне, это сущая непутевая дура. Тебе все
понятно, Цыпынька моя? Вот отчего, милочка, ко мне очередь не переводиться.
А сапоги, да туфельки - так это так, повод, я к вашей породе подход
правильный имею - тайны женские знаю, да и дело свое люблю!
И Захар Петрович, внезапно приблизившись к оцепеневший от его монолога
Валентине, схватил ее обеими руками за плотные ягодицы, стиснул их так, что
она вожделенно охнула, после чего так же внезапно отпустил ее в уже полном
безразличии, не сказав ей больше ни единого слова и отвернувшись, дал
понять, что ей пора убираться, чтобы окончательно не испортить настроение
столь полезному для нее человеку.
Вот под крылом такого примечательного человека и росла Лолита до тех
пор, пока деда не расшиб паралич прямо во время его вожделенного рычания.
Ох, и напугал он тогда свою последнюю клиентку. Его же родная дочка Варвара
с облегчением отправила отца по этапу из больницы в дом инвалидов, после
чего начисто забыла про него. Но это случится через 15 лет. А пока, увидев
живой копошащийся комочек, который принесла с Божьей и еще чьей-то помощью
его беспутная дочь, и, узнав, что это снова девица, Захар Петрович
поморщился и пошел на любимую завалинку. Нет, конечно, даже не разделяя
глупой затеи своей дочери с этим непривычным слуху русского человека именем,
которое она дала своему ребенку он, наверное, по-своему любил появившегося в
доме человечка как, наверное, любит суровый хозяин щенка сторожевой породы,
который должен будет охранять его дом, накормит во время, приберет, но
лишний раз не погладит и не приласкает. Все-таки для него она должна была
вырасти в эту злую бабскую породу, а вот сына Бог ему не дал, и, наверное, у
него были на то причины. А на Варьке он раз и навсегда понял одно, что его
родное чадо, кровь от крови, плоть от плоти, которую он любил и лелеял, да
что греха таить -- баловал, в надежде увидеть в ней прекрасное исключение из
женского правила, в итоге воплотило в себе, все самое отвратительное, что он
знал за женской породой. Лолита, же этого ничего не понимала, но то, что
чувствовала к себе такое дедовское отношение так это точно. Так она и росла
жизнерадостным щеночком, который крутился возле деда, вечно мешая ему
"работать" и тогда он без церемоний прогонял ее, закрывая за ней дверь.
Иногда утолив свою плотскую страсть и выпроводив назойливую клиентку, он
вдруг испытывал неловкость перед этим, в общем-то, совершенно одиноким
человечком, разве что еще не понимающим того. Захар Петрович, понимал, что,
когда ни будь, она прозреет и потеряет всякую радость к жизни, увидев ее,
такой, какая она есть и скурвится подобно своей мамаше. Тогда, он, сажал
рядом это маленькое создание, со странным именем, которым он ни разу, в
своей жизни, так и не назовет ее, прижимал к себе, перебирая ее тонкие
светлые волосы, и что-то рассказывал ей о жизни, а рассказчик он был
отменный. Она, же, одаренная его редким вниманием, заворожено слушала. Ему,
старому остывшему бабнику, вдруг становилось тепло, а нежные ростки чувств
ломали грубую корку асфальта его души, и тогда, он, в страхе, отстранялся,
от пугающего тепла уже задремавшего ребенка. Потом, избегая ее раздираемый
злою похотью, рыскал своим холодными глазами по улице, словно волк по лесу в
поисках добычи.
Уже потом Лолита тайком от матери будет ходить к ничего не понимавшему
деду и просто молча сидеть с ним часами как когда-то он с ней, положив свою
руку на его прохладную ничего не чувствующую кисть, и трогать его утратившие
подвижность пальцы. Пока сиделка, в сердцах накричав, прогонит ее, не в
силах смотреть на них, прокричав ей вслед:
- Вон, девка то, какая красивая а сидишь тут, с ним, часами, он же все
равно что мертвый ничего не чувствует и не понимает! Парня бы себе нашла,
дура, одно слово дура, и мать твоя тоже дура, обе вы дуры. Сил, ни каких, у
меня, нет смотреть на тебя, как ты себя здесь заживо губишь.
Вот так! Кто мог придумать, для Лолиты, судьбу лучшую, чем у ее матери,
но не дано человеку знать ни своей, ни чужой судьбы.
Подрастая, Лолита стала интересоваться своим трагически погибшим отцом.
Родственники Федора даже не стали с ней разговаривать, вспомнив давно
минувшие события и роль ее матери в них. Ей оставалось только одно ходить на
его могилу, сидя, облокотившись на оградку смотреть на холодный камень.
Может быть, она, молча рассказывала ему что-то о своей жизни, может быть,
расспрашивала о его, мы не знаем об этом, это знали только он и она.
Родственники Федора ей в этом не мешали, довольно рано потеряв интерес к его
могиле. С приходом Лолиты могилка, Федора, расцвела скромными полевыми
цветочками, оградка заблестела новой краской, а сорняки перестали наседать
на его скромное убежище.
И вот, однажды, Отцу Василию, сообщили, что его ожидает некая молодая
особа, согласная говорить только с ним самим и ни с кем другим. С неохотой,
он тяжело поднялся и, с отдышкой, поковылял к строжке у ворот монастыря.
Войдя в нее, он увидел молодую девушку примерно 17-ти лет, одета она была
ярко, без особого вкуса, и скромно. Может быть, она и напоминала своим видом
старательниц вечного порока, если бы не ее сосредоточенный и упорный взгляд
совершенно уверенного в себе и не по годам зрелого человека. Отец Василий
отметил и редкую красоту девушки, которую не портил даже ее неискусный
наряд. Услышав, что это та самая "дочка" Феди Звонарева, Отец Василий на
какое-то мгновение наполнился праведным гневом, вспомнив все события былого
что, упали тогда на монастырь, особенно заявление ее матери о внебрачной
связи с Федором, что не только дало почву для новой волны злых слухов, но и
укрепило старые. Ему захотелось тут же бросить этой девушке прямо в лицо,
что никакая она не дочь Феде, которого Отец Василий слишком хорошо знал, так
же как и был наслышан о ее матери. Из тихих бесед с Федором он точно знал,
что тот, так никогда и не познал вкуса женщины, будучи странным и болезненно
впечатлительным человеком. Именно по этой причине скрывался он три года, до
самой своей смерти, от мирской суеты, за стенами монастыря. Отцу Василию
было, прежде всего, обидно за покойного, Федю, которому так и не дали
спокойно отбыть в мир иной, еще до похорон вымарав в грязных вымыслах. Как
сейчас, помнил он косые, ехидные взгляды, шепот, хихиканье и тонкого,
хрупкого Федю на смертном одре, который лежал легкий и чистый, словно
бесплотный ангел. Гнев душил Отца Василия, не давая ему думать, он молчал,
глядя на тень прошлого что, материализовавшись, всплыла перед ним спустя
столько лет. Трудно сказать, сколько прошло времени, пока они молча
разглядывали друг друга, не решаясь начать. Пока лицо и фигура девушки не
показалась Отцу Василию знакомыми, память не подвела его, он вспомнил эти
хрупкие плечи и заботливые руки, что так старательно ухаживали за Фединой
могилкой. Часто бывая в сиих грустных местах, он не редко подходил к
последнему пристанищу тихого Феди, который еще при жизни был ему симпатичен
своей тихой душевностью и скромностью, отмечая про себя, что могилка его
расцвела и стала радовать глаз. Позже он приметит эту странную девушку,
ухаживающую за, давно забытым родственниками, Федором. В такие моменты Отец
Василий близко не подходил, чувствуя что, спугнет ее. Да это была она, та
самая, незнакомка. Отчего Отец Василий совсем растерялся, гнев его искал
жертвы, и казалось вот она совершенно беззащитная, но что-то другое не
давало ему наброситься на нее и спустить собак своего нелегкого характера,
пока вдруг стыд за себя не утопил его гнев. Он смотрел и понимал что это
действительно его дочь, дочь того самого Феди и неважно, что он не знал ее
легковесной матери, самое главное Федя был не одинок, спустя столько лет он
был нужен кому-то, как не был нужен при жизни ни кому, будучи белой вороной,
в прагматичном семействе Звонаревых. Отец Василий хорошо знал этому цену, по
бесследно затерявшемуся в необъятных просторах родины сыну. Его он не видел
уже лет десять, не зная, жив он или мертв, где и чем занята его душа, и что
случись ему самому умирать, а уже немного осталось, ему придется
рассчитывать только на монастырское братство. Да, с сыном у Отца Василия
никогда не ладилось, может оттого, что мать его всегда была равнодушна к
нему Василию, как равнодушен был к нему и сын. И, ему, стало горько и
стыдно, что он чуть было, своим не острожным словом, не лишил спасительной
иллюзии эту одинокую и, видимо, никому не нужную девушку, так же, впрочем,
как и заботы о страдальчески погибшем Феди. И на опухших веках Отца Василия
навернулась слеза. И батюшка спросил, упрямо смотревшую на него, хрупкую
девушку.
- Что тебе, милая девушка, угодно будет у меня узнать?
- Хочу посмотреть где, мой, отец погиб. Гордо подняв голову, спросила
она.
- Ах, вот как! И Отец Василий призадумался. С одной стороны вести
молодую и интересную женщину на звонницу в мужском монастыре было делом
почти что невозможным, с другой стороны после всего, что с ним только что
произошло, отказать ей он уже не мог.
Взвесив еще раз все за и против, он подумал, что пока монахи заняты
ужином, пожалуй, сейчас, самое подходящее время, незаметно, прошмыгнуть на
звонницу, а сама экскурсия много времени не займет. И он решился.
- Ну ладно, пойдем, Федоровна, покажу я тебе, то место, где твой папка,
упокой Господь его светлую душу, смерть принял. Ты там цветочки и положишь.
Заметил он в пакете яркий букет полевых васильков. Пойдем поскорее,
доченька, пока монахи трапезничают, сама понимаешь, ты их побеспокоить
можешь. Так что нам, с тобой, нужно туда и обратно незаметно прошмыгнуть. Ну
не будем терять времени, и он по отечески приобнял ее за хрупкие плечи своей
большой рукой, почувствовав детский запах от ее светлых волос.
- Да, девочка, как жаль, что папка-то твой не дожил, а то, как бы
обрадовался, тебя, увидев, вон какая красавица выросла, а похожа-то как,
похожа... Скромный твой папка был, никому хлопот не причинял, бывало,
посмотрит своим светлыми глазами, а в них все его понятие и сочувствие
видны, умел он одними глазами говорить, а это, доченька, так редко
встречается. А как немногословен был, упокой его душу Господь. Жизнь свою
он, доченька, в святости прожил, травинки не обидев, видишь и с тобой,
расстался не по своей воле. Больно человеческий произвол сильно он переживал
и молился, и молился за людей, от того может быть, и смерть такую быструю
принял, умер не мучаясь...
Так шли они, не спеша, вдвоем. Отец Василий вспоминал давно минувшие
времена, и речь стареющего батюшки журчала тихим ручейком, успокаивая
Лолиту, которая пришла в монастырь готовая ко всему самому худшему, но
только не к такому отеческому приему. Где-то в глубине своей души хорошо
зная беспринципный характер своей матери, она догадывалась об истинном своем
происхождении, но всегда гнала от себя эту страшную мысль. Решившись прийти
в монастырь, она хотела узнать правду своего происхождения, чтобы раз и
навсегда покончить с мучившими ее сомнениями. Так незаметно поднялись они на
звонницу, и Лолита рассыпала, словно синие звездочки, васильки прямо на то
место где 17-ть лет назад упокоился ее отец. В это время Отец Василий, стоя
за ее спиной с трудом сдерживал слезы, глядя как, она своими тонкими и
нежными пальчиками, трогала пол звонницы.
Потом они так же тихо спустились, к этому времени совсем стемнело. Уже
у сторожки Отец Василий спохватился, и попросил ее немного подождать, сетуя
на то что, он - старый пень, забыл передать ей самое главное. И на своих
больных артритом ногах уковылял в черный августовский вечер, тут же
растворившись в чернильных сумерках. Лолита не помнила, сколько прошло
времени, ей было просто хорошо, она верила этому доброму дедушке, он не мог
ее обмануть, он хорошо знал ее отца. Кажется, она даже заснула, склонив
голову прямо на стол, пока вдруг не почувствовала что кто-то нерешительно
подталкивает ее в плечо. Открыв глаза, он увидела широкое и доброе лицо Отца
Василия, у него в руке была старая истертая книга, с ее именем на обложке.
Передав, ей, книгу он молвил:
- Ну, вот доченька, считай, что я выполнил последнее пожелание твоего
отца, он очень ждал твоего рождения, откроешь и все поймешь. Прости что не
нашел тебя сразу, знаешь как иногда дети относятся к своим родителям, а
Федор книгою этой дорожил, ее при нем возле его сердца нашли. Поэтому я
тогда решил, что передам ее, если только сама придешь. А тому, что люди про
него болтали, не верь, у тебя был прекрасный отец. Ну ладно, заскучаешь
навести меня, а я буду скучать по тебе так же как по твоему папке. Ну, все,
пойду к своим цыплятам, а то ни ровен час, разбегутся кто куда. И, он,
светло улыбнувшись, уковылял в черноту монастырского двора.
Лолита проводила старика взглядом, и открыла книгу, на развороте
наискось черной тушью было написано: "Моей, дочери -- Лолите, в нетерпении и
ожидании ее скорого рождения, когда одиночеству прибудет конец, и в вечность
будет проложен мост. От вечно любящего ее отца - Федора Звонарева.
18.03.1992г". Она потрогала пальцем надпись, и кое-где чешуйки старой
пересохшей туши отлетели. Дата подписи оказалась ее датой рождения. Она была
счастлива, она всегда знала, что обязательно будет счастлива, потому что она
любима. Теперь у нее не было в том сомнения, она была по настоящему
счастлива. И ее впереди ждала целая жизнь!
Вот ведь как случается, дорогой мой читатель, правильно говорят,
неисповедимы пути Господни, эка ведь как горазд на выдумку Хозяин наш
небесный, такое иногда придумает, что только что время и распутает. А все же
очень я боялся за героиню нашу, очень боялся, но видно любящему человеку с
чистым сердцем и светлой надеждой нечего бояться в этом мире, ибо сам Бог
ему в помощь.
© Каледин О.Н. 2001 г.
Kaledin@mail.ru
Kaledin@mailru.com
http://nidela.chat.ru/
---------------------------------------------------------------
© Copyright Олег Каледин
Email: kaledin@mail.ru
Date: 29 mar 1999
Рассказы предложены на номинирование в "Тенета-99"
---------------------------------------------------------------
К новому году Иван готовился основательно и праздновал уже как
неделю. Ну вот, наконец то 31 декабря. Иван энергично потянулся,
сбросив с себя сонную негу и следы несильного похмелья. Вскочив с
кровати совершил при этом несколько резких приседаний и ударов
руками по воздуху. Прогнав остатки сна, с удовлетворением заметил,
что голова его легка и пуста.
Чувство торжества наполнило его, и вспомнились ему теперь уже
не обидные нападки жены: "До нового года целая неделя, а вы с
Федькой дождаться не можете, что не вечер, то напиваетесь до
поросячьего визга". Иван торжествовал, по-мужски молчаливо. "Жене
объяснять не буду", подумал он, все одно - дура, и мужской души ей не
понять, опять с торжеством у горла подумал про себя Иван, и слезы
как-то сами по себе навернулись на опухших веках.
Как же не пить-то перед Новым Годом? С возмущением проговорил
внутренний голос Ивана, и тут же, не дожидаясь, ответил сам себе, так
ежели не напьешься, непременно настроение плохое будет, а как же с
этаким настроением праздновать? На кухне гремела посудой жена, а
из ванной сквозь шум воды слышался писк и визг Сережки с Катькой.
И снова, слегка оправдываясь, внутренний голос констатировал - а на
этот то раз, Вань, здорово как получилось, эка голова то легкая какая,
ни одной гадкой и тяжелой мысли нет. И снова голос продолжил свой
монолог: " А жена, да что ей у нее постоянно голова пустая,
счастливая, ей и пить то нет надобности". Слушая своего адвоката
Иван все больше успокаивался и даже начинал немножко чувствовать
себя героем. Как вдруг, вспомнился прошлый Новый Год, Иван
непроизвольно поморщился. Голос не заставил себя долго ждать. Вот
видишь, Вань, прошлый-то год целую неделю до праздника по ее
просьбе трезвенником жил, ну и что из этого получилось, ничего
хорошего я тебе скажу, да ты и сам знаешь. Настроение такое
препоганое стало, а мысли то, одна другой хуже. Вспомни - вышел ты
во двор прогуляться и покурить. А тут этот М.... вдруг появился, тоже
мне искатель приключений, закурить у тебя попросил, и как дерзко
попросил, ты помнишь?! Иван вспомнил, и обида, как тогда, кровью
ударила в лицо. Голос сочувственно продолжал свой монолог: а он
рожа слюнявая, помнишь его хитрые и наглые глаза, да он просто
издевался над тобой. Что дальше плохо помнишь, Ваня, понимаю, еще
как понимаю тебя - обида захлестнула, а потому и не удержался,
констатировал голос. Поплыла пауза и Иван окунулся в переживания
что были годом раньше. И голос продолжил. А что тебе в милиции,
потом рассказали, - как ты ему врезал, не то слово, на тебя Вань
смотреть страшно было, дрался ты отчаянно, тебя от этого парня еле
еле два милиционера оторвали, а его долго в сугробе искали. А все,
Ваня, оттого, что душа у тебя тонкая, и склонная к философии а от
этого и к меланхолии. От этих, чужих, и малознакомых слов, Иван
даже вздрогнул, и почему-то подумал о белой горячке, и холодок
пробежал по спине. А голос все не унимался, вот видишь, Ваня, а кто
виноват то оказался - Ольга, что надоумила не пить, так она же, Иван,
на тебя все и свалила. А помнишь как через сутки, когда тебя
выпустили, вместо того, что бы пожалеть и посочувствовать, два дня
тебя пилила, и в прихожей тебя спать положила. Иван слушал себя и
настроение его стало затягиваться тучами. И тут же голос,
почувствовав неладное, сменил тональность. Вань, а сейчас, если бы,
этот М..... к тебе подошел, ты бы с ним ни за что драться не стал, я же
тебя знаю, улыбнулся бы ему в слюнявую харю, у тебя, Вань, улыбка в
таких случаях, ну, точь-в-точь, как у этого, ну самого..., а ну да, у Мики
Рурка. Сказал бы ему пару ласковых..., которыми сопляки весь наш
подъезд исписали, ну на крайний случай, Вань, пинка бы дал, так
мягко, почти любя, у тебя когда ты в настроении это очень красиво и
доходчиво получается. Голос явно заигрывал с портящимся
настроением Ивана. И что бы избежать этих не радующих его
воспоминаний, Иван поднялся и пошел к жене на кухню.
Она стояла у стола спиной и всей своей позой - презрения
игнорировала его появление, что-то стуча ножом разделывала на
столе. Иван не растерявшись, взял со стола первую попавшуюся газету,
и стал искать что ни будь веселенькое, чтобы найти нейтральный
повод заговорить. Долго искать не пришлось, на второй странице
оказался астрологический прогноз, из первых строк которого Иван
сделал вывод, что наступающий год будет годом кабана. Посчитав это
очень удачным предлогом для разговора он осипшим от пьянки
голосом, заигрывающе спросил. Оленька а у нас есть в доме кабаны?
Проплыла мучительно длинная пауза, после чего жена так и не
повернувшись ответила, не знаю Ваня я в астрологии не сильна, но
точно знаю что свинья в этом доме одна.
Ивану захотелось встать и идти, идти и идти, от навалившейся на
него обиды, невысказанности и обрушившейся на него
несправедливости, но ноги не слушались его а внутренний голос, как
всегда, в таких случаях, исчез. Значит не белая горячка, сквозь обиду,
хоть в чем-то, успокоил себя Иван. С разбитым вдребезги
настроением, словно парализованный, с трудом, вчитываясь в
астрологический прогноз, он с интересом для себя обнаружил, что
вовсе он и не кабан и уж тем более не свинья, а как оказалось дракон, а
вот его безжалостная Ольга от которой он, безответно терпел так
много обид, родилась как раз в год кабана. Кроме того, что совсем
добило его умирающее настроение, эта то что их с Ольгой связывает
векторная связь в которой он был всего лишь подчиненным, и в этот
год кабана его дракона ничего хорошего не ждало. Но сказать Ольге о
своих открытиях так и не посмел, а решил пойти прогуляться и
покурить...
Это был чудесный день. Солнце согревало холодные камни высоких
гор. Они словно сказочные динозавры, подставившие ему свои спины
цепенели от проникавшего в них тепла. Только безродный скиталец
ветер нарушая покой, пел свою заунывную песню в одиноком ущелье о
бесконечно безжалостном времени.
Вслушиваясь в нее, усталый путник погружался в нелегкие
воспоминания, все больше чувствуя себя ничтожной песчинкой среди
этого застывшего величия. Журчал холодный и прозрачный, как
хрусталь ручеек, и путнику было грустно. Хотелось скорее увидеть
людей и забыться от нелегких мыслей в суетном человеческом
общении. Постепенно чувство времени покидало его и он погружался в
воспоминания. Завороженный ими он не мог оторваться от шаманских
напевов ветра и собственных давно забытых мыслей и чувств. Они с
необычайной легкостью всплывали в его сознании, перемешиваясь
друг с другом словно цветные стекла в калейдоскопе, уводя его в
забытое детство. Только каменистая дорожка заботливо и неторопливо
вела его к людям. Горы жили своей незаметной и величественной
жизнью, думая о чем-то своем, непонятном человеку.
Внезапно тропинка, что вела путника, словно испугавшись свернула
в сторону и вверх, разорвав пеструю нить воспоминаний путника.
Озираясь он поднял глаза и оказался наедине с, чем-то темным и
тревожным. Необъяснимо глубокое, тяжелое и пугающее исполинским
колоссом поднялось в его душе. Прямо перед ним ядовитым шипом
торчал среди теплых гор холодный и высокий утес. Он обрывался в
черную пропасть, голый и безжизненный, казалось бросая всем своим
видом немой вызов окружающей его жизни.
Ядовитой иглой, нацеленной в голубую ткань неба, он тяжело
нависал над самой глубокой и мрачной пропастью. Люди не любили
гордый утес и подружившееся с ним черное - мрачное ущелье. Даже
когда работали на своих каменистых участках старались не смотреть в
их сторону. Трудно сказать когда появилась эта неприязнь и в чем ее
причина, если бы ни одна старая легенда, да несколько странных
историй и слухов, неизвестно кем и когда рассказанных в этих
спрятанных от большого мира краях. Пожилые, из местных, отводя в
сторону глаза, поговаривали о том, что мол гора эта необычная, не в
пример другим растет из года в год и что в их молодости она была
меньше. Но им мало кто верил, разве что те, у кого слишком большая
фантазия и кому скучно жилось в этих тихих неизбалованных
событиями местах. Еще говорили, что как-то сентябрьским вечером,
один из местных припозднился. Возвращался он родственников, а так
как хорошо угощали да и он не отказывался, то получилось лишнего.
Темно было, вот он и сбился с дороги и забрел прямо к этому самому
утесу. Вообще, местные утес обходят, так как приближаться к нему
говорят - знак плохой и обязательно что-нибудь с этим человеком
потом нехорошее произойдет. Поэтому, если Вам придется бывать в
этих краях не спрашивайте у об этих странных камнях. Все равно не
расскажут ничего нового, потому что кроме старой легенды, да
неопределенных слухов они ничего не знают.
Так вот, ночь была теплая и заблудившись селянин, не расстроился.
Нащупав ровное место прилег подложив под голову свою овчинную
шапку. Только ранним утром в первых лучах солнца сырость и
прохлада разбудили его. Поднявшись он потянулся, сбросив с себя
остатки сна. Тут взгляд его и упал на скалу, под которой он провел
ночь. Кровавые лучи просыпающегося солнца скользили по неровному
камню, отбрасывая причудливые тени. Вдруг словно что-то укололо
его сердце, холодной иглой тревоги и страха. Вглядываясь в тени на
камне ему показалось, что не камень это вовсе, а словно бы это тела
людские наваленные друг на друга, где голова торчит, где рука, где
нога. Не поверил он глазам своим, все-таки немало он накануне
выпил, да и раньше этим грешил. Спросони, любопытством
превозмогая несильный страх, приблизился он к скале на вытянутую
руку и коснулся ее. Под рукой был холодный и жирный камень, до
неестественности отшлифованный. От этой дьявольской
фантасмагории в его голове все перемешалось, страх, удивление,
любопытство, и только свистящее чувство неумолимо
приближающейся беды, вырвало его из остатка сна. Перед ним,
возвышалась исполинская панорама смерти, словно бы высеченная в
порыве мистического безумия нечеловечески - жестоким и циничным
гением. Нависая над его крохотной жизнью, рождая в ней страх и ужас
безысходности. Видение и не думало исчезать. Крик пытался
вырваться из передавленного ужасом горла. Еще несколько мгновений
он, парализованный ядом ужаса, смотрел на это торжество смерти.
Пятясь на ватных ногах, он наткнулся на спасительно-скользкий
камень, и опрокинулся. Перевернувшись, и вырвавшись из гипноза
страха, сначала на четвереньках, разбивая колени об острые камни,
потом поднявшись на ноги, с бледным и блестящим от липкого пота
лицом и стеклянными от страха глазами, спотыкаясь, бежал он прочь
от страшного камня. Лишь немного погодя рыдания и слезы вернули
его в чувства. Прибежав в деревню, обо всем что видел тут же
сбивчиво стал рассказывать первым попавшимся односельчанам и то и
дело, не оборачиваясь, показывал трясущейся рукой на утес. Вот уж
смеялись они над ним, корили его, говоря молодым в назидание, что,
если так же будут любить молодое вино, то еще и не то причудится.
Только двое стариков, не дослушав его сбивчивого рассказа, и не
разделив всеобщего веселья, с тревогой глянув на угрюмый утес,
незаметно исчезли, в своих домишках. Потом его заботливо
сопроводили в районную психбольницу, где и лечили от "белой
горячки".
Пока этого горемыки не было дома погода совсем расстроилась.
Дождь лил как из ведра, ночное небо вспарывали молнии и одна из
них попала в его дом. Из всего его многочисленного семейства в доме
оказалась лишь старшая и самая любимая им дочь. Она не пошла к
соседям потому что готовилась к свадьбе, счастливая сидела дома.
Несмотря на ливень дом вспыхнул как сухое сено, а вместе с ним
сгорела и девушка. Потом соседка, что жила напротив, возбужденно
рассказывала, что своими глазами видела как загорелся багровым
заревом страшный утес после того как молния ударила в дом. Ну,
впрочем, разговоров после этого случая было много кто говорил, что
все это просто несчастные совпадения, кто-то толковал о наказаниях
за грехи, что де якобы мать отца девушки была страшная грешница, не
знавшая меры в любви и израсходовавшая за свою порочную жизнь и
внучкину долю. Несчастный отец девушки, горький и безобидный
пьяница узнав, что произошло с его дочерью тут же расстался и с без
того слабым разумом. Так что с тех самых пор в селе его никто уже и
не видел. Интерес к этому происшествию довольно быстро остыл и
жизнь потекла прежним размеренным чередом.
Был такой же день как и сегодня, впрочем, как и всегда. Ящерица
грелась под щедрым солнцем, сонно наблюдая за беспокойной
птичкой. Ветер пел свою песню, от скуки сбрасывая песчинки с
невысокого утеса в черную пасть ущелья и они падали и падали не в
силах достичь его дна. Вдруг ветер спрятался, как нашаливший
мальчишка, бесшумно растворилась среди камней ящерица, а птичка,
сорвавшись, полетела брошенным камнем в ближайшую низину. И
наступила пронзительная тишина. Горы затихли в предвкушении чего-
то необычного. Первым нарушил тишину легкий шелест крыльев и на
самой вершине утеса, невдалеке от того места где грелась ящерица,
появился белоснежный голубь. Чуть позже рядом тяжело и бесшумно
опустился иссиня черный ворон. Заметив, что каждый из них не один
они поначалу пристально разглядывали друг друга - Голубь прямо, а
Ворон, слегка склонив голову набок, пряча глаза от слепящего света.
Тут что-то растаяло в обоих и наверное могло бы показаться, что они
даже улыбнулись друг другу еле заметной улыбкой.
- Ну что, не узнаешь? - легким и светлым голосом спросил Голубь
мрачного Ворона. Ворон, некоторое время помолчав, усталым и
надтреснутым от времени голосом ответил:
- А, это ты, Гавриил, давно мы с тобою не виделись.
- Очень давно. Никак с тех пор, как ты согрешил и отец изгнал тебя
в бездну. Обратно к отцу и братьям не хочется? А то смотри,
похлопочу перед отцом, да и он сам наверное соскучился. Стар он стал
и подобрел. Может быть простит тебя?
- К старости, Гавриил, не добреют, а становятся
сентиментальными. Нет, не вернусь, не искушай, да и он не простит.
- Почему?
- Дело не в старых обидах, Гавриил, а в другом. Да ты и сам это
понимаешь, не буду я тебе этого объяснять.
Голубь, с тенью горечи во взгляде, смотрит на брата.
- А по братьям, неужто, не скучаешь?
- Скучаю, правда редко.
- А, все твоя злополучная гордыня, и в кого ты такой уродился?!
- А то не знаешь в кого?!
- Не богохульствуй!
- Не заводись, не на собрании. B кои веки встретились, а ты ко мне
с нравоучениями, а я ведь старше тебя. Я знал тебя совсем другим, как
ты сильно изменился с тех пор. Прости за неприветливость. Не от
гордыни это, а от усталости. Работа моя не в пример вашей... А
вспоминаю о вас нечасто оттого, что забот много. Вас то там много, а
я один на всех грешников. Они (кивает головой на низину) больше
грешны, чем праведны. А возвращаться не хочу и не уговаривай.
Прохладно у вас там, а я от холода отвык, да и свет глаза режет.
Голубь, выслушав брата, немного смягчился.
- А с чем сейчас летишь?
- Как всегда, с грешной душою.
- А я, с душою, одного несчастного, пусть в Раю успокоится.
Ворон вдруг оживился, и с нетерпением спросил:
- Гавриил, покажи мне ее, хочу посмотреть на светлую душу, а то,
сам понимаешь, кроме как к грешным прикасаться я не могу, отец
запретил, а я уже смотреть на них устал, сил никаких нет.
В черных и печальных глазах Ворона теплела искренняя просьба.
Голубь колеблясь, показал душу Ворону. Любопытство Ворона быстро
сменилось нарастающим удивлением. И спросил он с возмущением .
- Да что же это, Гавриил, ты душу моего грешника забрал. Я весь
божий день ее искал, так и не нашел и завтра хотел искать, а
оказывается это ты ее забрал. Разве ты не знаешь, что этот смертный
был обузой для всех и целью в его жизни было пьянство, отца нашего
он вспоминал лишь иногда, когда становилось совсем плохо, а в
остальное время меня искушал.
- Постой брат, я знаю о нем другое, что не повезло ему, потерял он
родителей в младенчестве, умерли они от болезней. Помнишь, отец
род людской прорежал. Видел он за свое детство много боли и
унижения. Жена злая ему попалась, в похоти вымазанная, как свинья в
грязи. Ты еще за ее душей придешь. Пример детям подает негодный,
хотел он было убить ее и даже нож припас, но удержался от греха
этого, меня послушался. С тех пор от безысходности и пьет, избрав
дорогу слабого. Негоже его душу на вечные мучения отправлять.
- И наверху ему тоже не место, так как слаб он и все его добро лишь
в том, что чуть-чуть удержался от греха. Долго рядились ангелы между
собой, кому душу с собой забрать. Попробовал тогда Гавриил взлететь
с этой душой и на том покончить пустой спор, да не смог, тяжестью
непосильной придавила ангела она к камню, и понял он, что тут что-
то не то. Увидел это Ворон, и улыбнулся.
- Да, Гавриил, видно ты не свою душу взял, отдай мне ее!
Не стал спорить Гавриил с братом, и отдал ему душу. Попробовал
тот взлететь и тоже не смог. Тянули они ее, то вверх, то вниз. Ничего у
них не вышло. Успокоились они и решили, что с этих пор будут
каждый раз встречаться на этом самом месте и решать судьбы детей
господних. И как только отпустили они эту душу, камнем упала она
наземь, впечатавшись человеческим обликом. Посмотрели на нее
братья, в последний раз, и не прощаясь разлетелись. Голубь, шелестя
крыльями, вспорхнул чуть слышно вверх и растаял в бездонной синеве
неба, Ворон, тяжело поднявшись с утеса, камнем упал и растворился в
черноте ущелья.
С тех самых пор, если верить этой легенде, прошло очень много лет,
так что даже не помнят, кто первый рассказал эту невеселую сказку о
человеческих душах, чьи судьбы решаются на этом мрачном утесе. И
знать нам, смертным, этого не дано, ибо не перенести нам
непосильного знания, так как едва-едва с жизнью мы своей
незамысловатой справляемся. А уж если кто осмелится, или случайно
узнает, эту правду, тот разумом и счастьем сразу же расстанется. Да
впрочем, все это сказки, что о душе, что о судьбе, да и кто из смертных
мог это все узнать и рассказать, когда знаем мы, что сразу помешался
бы и не донес до нас этого ненужного никому знания! Все это оттого,
что любим мы во все вкладывать особый смысл, а есть ли он вообще?
Да и как верить всем этим историям. Ведь если верить селянам, шапку
того несчастного через несколько дней нашли рядом с деревней возле
дома в не помятой траве, прямо за домом, что стоит как раз напротив
злосчастного утеса. Правда, жена долго не могла узнать в ней шапку
мужа, утверждая, что овчина была черная, а эта с проседью, но
вышиты были на ней ее рукой инициалы мужа. Ну что возьмешь с
несчастной женщины, потерявшей дочь и мужа, и то хорошо, что с ума
не сошла. А может быть мне это просто приснилось в одну из теплых
ночей, проведенных в горах? Я так много путешествовал, что и не
вспомню в каких горах это было и когда, а уж, тем более, кто мне это
рассказал, я уже точно никогда не вспомню. Даже не спрашивайте.
Эпилог
Ящерица лежа на отполированном временем камне, щурясь от
света, с опаской, поглядывала на сидящую невдалеке птичку,
чистившую неподалеку перышки, боязливо оглядывающуюся вокруг,
не обращая на ящерицу внимания. Сами того не замечая, они радовали
и удивляли вечные камни гор своей способностью жить. Как,
наверное, нас удивляют и радуют в теплую августовскую ночь
мириады недостижимых звезд. И горы давали им приют, защищая их
гнезда неприступностью склонов, и скучая тихо вздыхали, когда их
недолговечные любимцы вдруг задерживались. И тогда вдруг падал со
склона камень, а путник рассеянно озирался, вырванный из своих
воспоминаний. Только самый высокий утес был одинок, птицы
облетали его, а ящерицы и змеи избегали его. Он не испытывал к
жизни интереса, так как, наверное, слишком много знал и помнил о
ней каждой своей песчинкой. Он не был злым и ненавидящим жизнь, а
лишь старательно оберегал живущих от своей горькой и никому не
нужной тайны...
Жизнь притихла, замерла от переизбытка тепла и света, дожидаясь
спасительного прохладного вечера. Петляя в берегах куда-то текла
задумчивая река. Раскаленные лучи солнца тонули в ее мокрой
приятной прохладе, лишь иногда скользнув по ее поверхности
ослепляли случайного прохожего.
Реке было скучно. Она играла острыми листьями камыша,
вслушиваясь в их шорох и журча о чем-то говорила с ними,
перекладывая с места на место цветные камушки и ракушки. В
прозрачной прохладе сновали юркие серебристые рыбки, торопливые
и неумолимые как сама жизнь. Суетясь и что-то отнимая другу у друга
охотились, ссорились, играли... одним словом делали все то, что
называется жизнью. Жизнь не ждала их и они не останавливались,
хрупкие и недолговечные. Кто знает, завидовали ли они воде и
камням, свободным от скоротечной жизни, а может быть, они
гордились тем, что они живые. Реке не было до них дела. Ее беспокоил
и волновал прекрасный Утес. Может быть она даже любила его, а
потому молча, с робостью огибала его, тихо любуясь его
величественным ликом. Он погруженный, в свои мысли, возвышаясь
над ней, не замечал ее молчаливых чувств.
Природа подарила утесу редкой красоты, мужское лицо, вырезанное
в плотной и темной глине. Иногда, скучая, он разглядывал свое
отражение в зеркале голубых глаз реки, а она любовалась им,
покрывалась зеркальной гладью, и ей нравилось делать ему приятно.
Она видела правильные черты его благородного лица, увенчанные
седой порослью ковыля, снизу утопающее в богатырской бороде с
проседью известняка.
Шло время, а утес все стоял в своей молчаливой задумчивости,
радуя реку, и ничего бы не произошло, если бы не одно
обстоятельство. Однажды, оторвав взгляд от воды, он увидел селянку,
наверное, когда-то так случается с каждым. Конечно, ему нередко
приходилось видеть людей, но они его не интересовали, проходившие
в отдалении они говорили на непонятном ему языке, иногда молча
ловили рыбу, увязая босыми ногами в его бороде. Он не мог их понять
и не хотел, жизнь не интересовала его. Но красота девушки заставила
забыть его, что она всего лишь одна из них - мимолетный мотылек
возле свечи жизни. И он с незнакомым доселе в себе трепетом
рассматривал полощущую белье девушку. Что-то огромное внутри него
в такт непривычных ему волнений то замирало, то билось в его
широкой груди, это было сердце простое сердце из темно красной
глины. Так он потерял покой, собственное отражение больше не
радовало его, он ждал ее смуглую и хрупкую, чуждую, но совершенно
необходимую ему. Казалось, и девушка заметила его, иногда она
поднимала свои крупные карие глаза, и пристально смотрела прямо на
него, в эти моменты она выпрямлялась во всей своей волнующей
грации, а ее вьющиеся волосы ручейками стекали по тонкой шее на
грудь. Никто не знает, сколько раз утес испытывал это незнакомое
волнение, каждый раз, мучительно ожидая его повторения. В то время
как грустная река текла, унося с собой время, и на смену жаркому
веселому лету уже шла грустная и прохладная осень.
Был день, такой же, как и все, проходивший в мучительном
ожидании для утеса не видевшего девушки уже целых два дня. Как
вдруг он увидел ее прямо перед собой, никогда она не приближалась к
нему так близко. Она карабкалась по его склону, своей нежной и
теплой рукой касаясь его щек, губ, и носа. Никогда он еще не ощущал
столь быстро текущего времени, он который в нем не нуждался,
потому что и жил вне времени, теперь мечтал и хотел только одного
что бы оно остановилось в этих теплых волнующих прикосновениях
раз и навсегда, для него только что познавшего радость жизни и
навсегда потерявшего покой.
На следующий день девушка вернулась к нему с двумя заляпанными
глиной ведрами и короткой лопаткой. Ее когда-то теплая и нежная
рука теперь вонзала холодное лезвие лопаты в его щеки, рот, нос и
глаза! Утес не чувствовал физической боли, так как и не мог
чувствовать ее, но у него невыносимо болела душа разрывая его
огромное красное глиняное сердце. Горечь, боль и обида пришли к
нему в этот день, дополнив собою любовь, открыв ему тайну жизни.
Между тем дочь гончара, уверенно наполняла ведра его плотью.
Ему не было жалко лица, но он плакал, изуродованная глина лица
сочилась, как кровью жирной влагой, а ее лопатка утопала в ней срезая
все новые куски плоти. От боли Утес закрыл глаза и впал в забытье.
Когда оно закончилось, и он пришел в себя, резко подул ветер. Седой
ковыль гневными волнами зашевелился на его голове, Река,
вырвавшись из оцепенения ужаса, покрылась рябью, а небо заплакало
осенним дождем.
Постепенно утес смирился с судьбой, и смиренно переносил, когда
девушка возвращалась отнимать и уродовать, казалось то,
единственное что у него было - лицо. Но теперь у него и он это
чувствовал, было не только изуродованное лицо, он открыл в себе
сердце, сердце которое билось, замирало, радовалось и болело, оно
жило и это давало ему силы. Потом она потеряла к нему интерес,
забрав него то, что ей было нужно. Тянулись осенние дни, моросил
прохладный дождь, но Утес был счастлив, он научился переживать, и
мир наполнился для него чем то чего он раньше не замечал.
Однажды холодным, застывшим в воздухе осенним утром он снова
увидел у реки дочь гончара, в ее руках был кувшин. Он ощущал свою
плоть в ее теплых и нежных руках, и его сердце снова начинало биться
как и прежде от возвращающегося к нему волнения, он был счастлив.
Река, смотрела на его изуродованное лицо ничего, и ни чего не могла
понять. А скупое осеннее Солнце, выглянув из-за серой пелены забыв
про время, неожиданно обожгло своим не осенним теплом дочку
гончара. Девушка что судачила на узком мостке с подругой, вздрогнула
от неожиданной перемены, и выпустила тяжелый кувшин прямо в руки
реки. Так и наступило Бабье лето. Девушка же потеряла интерес к
Утесу, ведь она была дочкой гончара и умела ценить только красоту...
Путник шел, вдоль влюбленной в Утес Реки, и его, словно в
последний раз, обжигало уходящее в зиму осеннее Солнце, безответно
влюбленное в Реку. Он шел и думал о том, как все-таки замысловато
перемешались глина, душа и жизнь, в недавно рассказанной ему
селянами сказке. В стороне спокойно и величественно текла Река,
огибая Утес, унося в своих водах неумолимое время.
Слушай меня! Громовым раскатом пронеслось над моей головой. И
страх приковал мой взгляд к его золотым сандалиям, а душу мою
стянуло корочкой страха. Почему? Я же знаю, он не причинит мне зла,
все равно я боюсь, и не могу оторвать глаз от его темных, почти
черных, волосатых ног.
- Слушай меня, дух бесплотный, и повинуйся. Я отправляю тебя в
мир греха и соблазна, тебя ждет жрица!
Внезапное падение захватывает дух, в глазах все меркнет, я
проделываю сложное сальто-мортале, и осенним листом, легко
опускаюсь ногами на канализационную решетку. Все вокруг мне
немного знакомо, когда-то кажется, я уже был здесь. Да, конечно же, я
в городе Х..е. Подо мной дренажная решетка, а передо мною женщина
лет 50-ти, точнее большой плакат, с которого она смотрит на меня из
подлобья. Она в колоритном украинском наряде, на голове платок,
словно у Гоголевской Солохи, руки приподняты и обращены ко мне
ладонями. Да это она и есть, баба Зина, та самая волшебница и
кудесница, к которой Он меня направил. Повернувшись, я
обнаруживаю самую, что ни на есть обычную гостиницу. Незаметно
поднимаюсь около занятых чем-то своим горничных и идущих куда-то
по истертому зеленому паласу постояльцев. Где же этот номер? Ах,
черт возьми, да вот же он - 69. Как все это знакомо: гостиничная
романтика - видавшая виды дверь со следами чьих-то ботинок,
стертый пятачок замка и круглая ручка. Но, впрочем, это все
сентиментальные отступления, а о главном я так и не сказал: я здесь, в
несколько необычном виде, и если в этот момент кто-то окажется у
этой чертовой двери, то ровным счетом ничего, кроме того, о чем я
рассказал, не обнаружит. Вы с удивлением спросите: а где тогда я -
ваш покорный слуга? Отвечу терминологией нашей героини бабы
Зины, волшебницы и чародейки, я тут же, в виде сгустка лептонных
полей, и, прошу Вас не спрашивайте меня, что такое лептонные поля, я
не знаю! Я всего лишь скромный слуга! Не для слабых это умов, это
знание, но для посвященных жриц и жрецов вроде бабы Зины. Если же
вы вздумаете искать ответ на этот запутанный вопрос в физике,
отговаривать не буду. Один мой хороший знакомый уже несколько лет
ищет, но уже, вместе с психиатрами. И не упрекайте меня в
болезненной фантазии, это несовременно, никто до сих пор не знает,
где начало у этого мира, а где конец, что первично - курица или яйцо,
вы или ваше отражение в луже, фантазия или реальность. Сдается мне,
этот мир безнадежно запутан, и ничего определенного о нем сказать
нельзя! И вообще говорить и рассуждать о мироустройстве, нам,
смертным, все равно, что если бы лист бумаги на моем столе стал
рассказывать мне о моей жизни - абсурд, вот именно он и есть. И все -
таки как сильно хочется спать, а голова хоть и лептонная, но уж очень
тяжелая, а все оттого, что лептонный дух вашего покорного слуги
вызвала на одном из спиритических сеансов баба Зина. Да, что - то я
все о себе и мироздании, совсем забыл про нашу героиню. Трудно
сдержать волнение - еще шаг, и я окажусь в настоящей мастерской
волшебницы, прикоснусь к миру высокому и недоступному,
спрятанному за высоким забором ее гения и таланта. Стучать в дверь
нет необходимости - меня она вызвала давно, а потому я просачиваюсь
через дверь, пожалуй, это одно из немногих преимуществ, что дает
лептонное бытие. Но вот мы и в прихожей. Еще шаг и о, боже мой,
какой бар..., извините хаос, в этой мастерской магии и колдовства.
Чего только не увидишь у этих гениев, самое главное - ничему не
удивляться.
Вот и стол, за которым еще недавно она контактировала с миром
лептонных двойников. Верстак, за которым наша художница ваяет
свои чудеса. Как жаль, что я не художник, ах какой Петрово-
Водкинский натюрморт, початая бутылка Мельникова среди крошек,
яичной скорлупы и колбасного серпантина. И среди этих следов
былого пиршества, знаком странствий и лишений лежит старый
кожаный тапок. Неужели, нет, непременно - летала, а я этого не видел,
- вот так всегда мы проходим мимо или оказываемся вблизи от
настоящего чуда, так и не заметив его. И, наконец, изящным живым
штрихом, вдохнувшим жизнь в этот затрапезный гостиничный
материализм, стал грустный таракан. Он был похож на старого
бедуина, вернувшегося из странствий, на пепелище своей родины,
навсегда опоздавшего и раздавленного горем.
Да, собственно говоря, о чем это я.
Вот и наша баба Зина, лежит ничком на не застеленной постели, в
черном бархатном халате с белоснежными отворотами. На
свесившейся с постели ноге повис второй тапок. А ведь точно летала, в
порыве мистического транса, а тапок слетел и упал на стол. Голова ее
повернута набок, видно плотное лицо с крупным ноздреватым носом,
украшенное роскошным алкогольным румянцем. Не каким-нибудь
розоватым колером, что выдавал бы пристрастие хозяина к ликерам,
винам и подобным им сокам для слабонервных и тонких костью, а
фиолетовым, как неизгладимая печать неукротимого темперамента,
требующего настоящего горючего для метущейся и свободной души
романтика. Тут нужен не сок, а квинтэссенция не менее 40 градусов,
способная гореть чуть видимым голубоватым пламенем. Не
морщитесь, ведь это один из возможных симптомов гениальности. Из-
под задранного рукава халата на роскошном белом плече крепкой и
здоровой женщины, пригрелась зеленой змейкой уже немолодая, как и
ее хозяйка, лаконичная татуировка "ЗИНА", ее расплывчатые буквы
были увиты розами с уже затупившимися от времени шипами. Из-под
халата выглядывали крепкие без признаков дряхления икры, икры
человека, еще не потерявшего ни вкуса к жизни, ни презренья к
смерти. Пышные волосы, недавно выбеленные и завитые, у самых
своих корней прятали черноту, изрядно перемешанную с сединой. Да,
это благородное серебро страданий могло бы украсить голову и более
молодой женщины, но не бабу Зину, она и в свои 50 секс-символ,
лишенный бренных человеческих страданий. Как преданный
служитель своего культа она выходит перед нами на сцену в
ослепляющем клубке голубоватого света и разводит свои крепкие и
сильные руки, обнимая нас: слабых, больных и страждущих, говорит
нам простые ласковые слова, пронизанные сочувствием и любовью,
спасая нас от чужих зависти, зла, ненависти. Она наша
сверхъестественная крыша, проводник высших сил. Что бы мы делали
без нее, в своих страхах и колебаниях, незнающих как поступить, кто
как ни она укажет нам истинные корни зла и наших страданий,
притаившиеся где-то совсем рядом. Она чудесный фонарик в царстве
тьмы чужих зависти и зла, который укажет на них и направит наш
гнев, и враг будет раздавлен в своем темном углу, и она наша сильная и
могущественная заступница поможет нам -- своими магией и
колдовством. Мы видим ее на сцене, и наши изголодавшиеся чувства
взрываются нечеловеческим оргазмом, сметая перед собою условности
и суетливый разум. К счастью, мы не так сложны, как себе самим
кажемся, мы - гордые своей принадлежностью к виду Homo Sapiens, то
есть Человеку Разумному, тем не менее, любим, когда чешут спинку
нашим инстинктам, ведь только они могут дать настоящее забвение и
блаженство, только они могут свергнуть надоевшее своей демагогией и
обещаниями вечно наивное - сознание. Дать, пусть совсем маленький,
пусть совсем короткий рай, но на земле. И, о добрая, мудрая,
великодушная баба Зина, она знает эту правду, она посвящена в нее,
сверху или снизу (я, честно говоря, не помню. Откуда я падал?), а
потому не обманывает нас, разуверившихся и скорчившихся от страха,
а, разведя свои сильные материнские руки, поглощает нас в лоно своей
необъятной души, щедро даря нам давно забытое оргиастическое
удовольствие, уводя нас в мир радости и облегчения.
Она спит спокойно, без храпа и посвистываний, как, наверное, спят
только бесплотные ангелы и дети. Но если ангелы невесомы, то баба
Зина имеет плотную и солидную плоть крепкой украинской
крестьянки. А потому тело ее не безвольно распластывается на
упругой поверхности тахты, а властно продавливает ее. Кроме хозяйки,
в номере, много разных мелких предметов. Они лежат тут и там, это и
какие-то непонятные талисманы из кожи камня, металла и костей,
источающих из себя запах сапожной мастерской. На полу, под столом
справа от него, стоят бутыли разного размера, формы и цвета,
закрытые пробками от болгарских и итальянских вин. В них покоится
слегка опалесцирующая жидкость, но называется она каждый раз
почему-то по-разному. Например, большая - пузатая бутыль с тонким
горлышком, такие в старых фильмах, любили наполнять мутными
самогоном и кислушкой. На ее этикетке из куска школьной тетради
было написано крупным, уверенным почерком "ОТ ПОРЧИ". Рядом -
на маленькой трехгранной бутылочке из-под уксуса, я с трудом
разобрал незнакомое мне слово - "ОТБЛЯТЬСТВА", тут же в длинной
и изящной бутылке от породистого вина, с солнечных гор Италии, и с
тем же невзрачного вида нектаром, но спасающего уже "ОТ
ПОЛОВОЙ НЕМОЧИ", и это далеко не весь арсенал! Глядя на этот
музей, обвинения человеческому несовершенству, невольно начинаешь
понимать, что человек - это несчастное существо рождающееся только
для того, чтобы преодолеть свою долю препятствий на ипподроме
жизни, испить чашу горьких страданий, вдохнуть дух эфемерных
удовольствий, так ничего не поняв, обретающий настоящий покой
лишь на кладбище.
На столе, заботливо завернутая в хрустящий целлофан и
перевязанная розовой лентой, лежит неизвестно как давно написанная
Гомером Илиада. Рядом с так и не поставленными в вазу розами. И тут
же, под столом, в пузырьке из-под детского питания жидкость,
спасающая от лобковых вшей. Что тогда после этого полеты в космос,
и конкурс имени П.И.Чайковского? Как тут не поверить бабе Зине,
когда она толкует о существовании параллельных миров, которые
якобы иногда хитрым образом пересекаются, и тогда мы видим, Ги Де
Мопассана, страдающего сифилисом, или сумасошедший гения
Ницше. Но как бы это ни шокировало нас, в этом есть некое единство
и гармония, где болезнь порождает нечеловеческую чувствительность.
Но, странное дело, в номере 69 меня ничто не шокирует ни амулеты с
бутылками и пакетами конского волоса и травы. И, наконец, сама баба
Зина и вдруг Гомер, разве это не пересечение двух чуждых друг другу
миров, плутавших и случайно столкнувшихся в непроглядной ночи
вечности, зовущейся бытием, в этом странном номере, где играют с
лептонными полями и колдовством. Ну вот, сколько раз я сам себе
говорил, что нужно жить проще, не усложняя ее подобными
ассоциациями и умствованиями, а то чем черт не шутит и до гордыни
шаг подать. Да конечно нужно жить проще!
Между тем Баба Зина, внимая тайному языку своих пророческих
снов, и не думает пробуждаться, а раз так, то я, пожалуй, присяду в
мягкое сиреневое кресло с прожженной сигаретой обивкой и
расслаблюсь...
Ох, резкая боль возвращает меня в мир реальность, тошнотворная
боль пронизывает меня, словно бы меня ударили в живот. И,
действительно, там, где располагается мой лептонный живот, лежит
тот самый завернутый в целлофан Гомер, а передо мною, не видя мою
лептонную суть, сидит слегка ссутулясь, Баба Зина. Ее лицо,
искаженное муками похмелья, не излучает ничего хорошего. Напротив
- все десятки мегатонн ее, неиспорченного культурой, природного
темперамента, готовы были разнести в любой момент в пух и прах
этот не радующий ее мир, вместе с назойливой мухой, что только что
вырвала ее из спасительного забытья грез.
Пока я дремал, Баба Зина пыталась покончить с мухой, метнув в
нее, несчастного как, впрочем, все поэты Гомера, но промахнулась,
попав мне прямо в живот. Еще несколько минут она выискивала
своими до бледности жестокими глазами и лицом, выражающим
только с трудом сдерживаемую нечеловеческую ненависть и злость,
неосторожное насекомое. Потом, тяжело поднявшись, шаркая одним
тапком, она направилась в коридор. По дороге, прихватив со стола
другой, пошлепала в ванную комнату. На том же месте, где до этого
лежал тапок, поблескивало мокрое пятно с остатками от другого
"Бедуина" среди так им и не скошенной жатвы хлебных крошек.
Утро оказалось не самым лучшим в жизни волшебницы. Вдобавок
ко всему в кране не оказалось горячей воды, о чем я тут же узнал по
гневу бабы Зины, взорвавшимся отборным матом. Тут я, но в уже
холодном поту вскочил и оказался в своей квартире и в своем
любимом сером кресле с газетой на лице. С газетной бумаги на меня
смотрела баба Зина, как с того самого плаката, что только что я
увидел, возле гостиницы в городе Х..е., Внизу красовалось ее
лаконичное послание такого содержания: "Дорогие мои, бедолажные,
как вы там без меня - замоталась я и не могу пока к вам приехать, в то
время как злые люди сыпют в ваши постели землю могильную и
толкают в подушки путы мертвецкие, оговаривают и портят вас, не
давая житья. Я помню о вас и мысленно с вами, скоро приеду, ждите!".
Тут я не выдержал и со лба моего холодными ручьями покатился пот.
Я сидел в своем кресле, глядя перед собою, и не знал, радоваться мне
всему этому или печалиться.
Last-modified: Tue, 20 Nov 2001 20:32:46 GMT