Владимир Высоцкий. 1975 год
Замок временем срыт и укутан, укрыт
В нежный плед из зеленых побегов,
Но... развяжет язык молчаливый гранит -
И холодное прошлое заговорит
О походах, боях и победах.
Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло -
И оно свои тайны отдаст.
Упадут сто замков и спадут сто оков,
И сойдут сто потов целой груды веков, -
И польются легенды из сотен стихов
Про турниры, осады, про вольных стрелков.
Ты к знакомым мелодиям ухо готовь
И гляди понимающим оком, -
Потому что любовь - это вечно любовь,
Даже в будущем вашем далеком.
Звонко лопалась сталь под напором меча,
Тетива от натуги дымилась,
Смерть на копьях сидела, утробно урча,
В грязь валились враги, о пощаде крича,
Победившим сдаваясь на милость.
Но не все, оставаясь живыми,
В доброте сохраняли сердца,
Защитив свое доброе имя
От заведомой лжи подлеца.
Хорошо, если конь закусил удила
И рука на копье поудобней легла,
Хорошо, если знаешь - откуда стрела,
Хуже - если по-подлому, из-за угла.
Как у вас там с мерзавцем? Бьют? Поделом!
Ведьмы вас не пугают шабашем?
Но... не правда ли, зло называется злом
Даже там - в добром будущем вашем?
И вовеки веков, и во все времена
Трус, предатель - всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна -
И всегда на нее уповаем.
Время эти понятья не стерло,
Нужно только поднять верхний пласт -
И дымящейся кровью из горла
Чувства вечные хлынут на нас.
Ныне, присно, во веки веков, старина, -
И цена есть цена, и вина есть вина,
И всегда хорошо, если честь спасена,
Если другом надежно прикрыта спина.
Чистоту, простоту мы у древних берем,
Саги, сказки - из прошлого тащим, -
Потому, что добро остается добром -
В прошлом, будущем и настоящем!
1975
В забавах ратных целый век,
В трудах, как говорится,
Жил-был хороший человек,
По положенью - рыцарь.
Известен мало, не богат, -
Судьба к нему жестока,
Но рыцарь был, как говорят,
Без страха и упрека.
И счастье понимал он так:
Турнир, триумф, повержен враг,
Прижат рукою властной.
Он столько раз судьбу смущал,
Победы даме посвящал
Единственной, прекрасной!
Но были войны впереди,
И от судьбы - не скрыться!
И, спрятав розу на груди,
В поход умчался рыцарь.
И по единственной одной
Он тосковал, уехав,
Скучало сердце под броней
Его стальных доспехов.
Когда в крови под солнцем злым
Копался он мечом своим
В душе у иноверца, -
Так счастье понимать он стал:
Что не его, а он достал
Врага копьем до сердца.
1975
Торопись - тощий гриф над страною кружит!
Лес - обитель твою - по весне навести!
Слышишь - гулко земля под ногами дрожит?
Видишь - плотный туман над полями лежит? -
Это росы вскипают от ненависти!
Ненависть - в почках набухших томится,
Ненависть - в нас затаенно бурлит,
Ненависть - потом сквозь кожу сочится,
Головы наши палит!
Погляди - что за рыжие пятна в реке, -
Зло решило порядок в стране навести.
Рукоятки мечей холодеют в руке,
И отчаянье бьется, как птица, в виске,
И заходится сердце от ненависти!
Ненависть - юным уродует лица,
Ненависть - просится из берегов,
Ненависть - жаждет и хочет напиться
Черною кровью врагов!
Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,
Но не злоба нас будет из плена вести.
Не слепая, не черная ненависть в нас, -
Свежий ветер нам высушит слезы у глаз
Справедливой и подлинной ненависти!
Ненависть - пей, переполнена чаша!
Ненависть - требует выхода, ждет.
Но благородная ненависть наша
Рядом с любовью живет!
1975
Баллада о вольных стрелках
Если рыщут за твоею
Непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею
Сделать более худой, -
Нет надежнее приюта:
Скройся в лес - не пропадешь, -
Если продан ты кому-то
С потрохами ни за грош.
Бедняки и бедолаги,
Презирая жизнь слуги,
И бездомные бродяги,
У кого одни долги, -
Все, кто загнан, неприкаян,
В этот вольный лес бегут, -
Потому что здесь хозяин -
Славный парень Робин Гуд!
Здесь с полслова понимают,
Не боятся острых слов,
Здесь с почетом принимают
Оторви-сорви-голов.
И скрываются до срока
Даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрека -
Тот всегда не при деньгах!
Знают все оленьи тропы,
Словно линии руки,
В прошлом - слуги и холопы,
Ныне - вольные стрелки.
Здесь того, кто все теряет,
Защитят и сберегут:
По лесной стране гуляет
Славный парень Робин Гуд!
И живут да поживают
Всем запретам вопреки
И ничуть не унывают
Эти вольные стрелки, -
Спят, укрывшись звездным небом,
Мох род ребра положив, -
Им, какой бы холод ни был -
Жив, и славно, если жив!
Но вздыхают от разлуки -
Где-то дом и клок земли -
Да поглаживают луки,
Чтоб в бою не подвели,
И стрелков не сыщешь лучших!..
Что же завтра, где их ждут -
Скажет первый в мире лучник
Славный парень Робин Гуд!
1975
Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь -
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было - сорок сороков...
И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, -
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же - неровного - дыханья.
Я поля влюбленным постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!
И много будет странствий и скитаний:
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих - для испытаний -
Все строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...
Но вспять безумцев не поворотить -
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой - и жизнью бы рискнули, -
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.
Я поля влюбленным постелю -
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит - я люблю!
Я люблю, и значит - я живу!
Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься - сколько не зови, -
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви...
И душам их дано бродить в цветах,
Их голосам дано сливаться в такт,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться - со вздохом на устах -
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал, -
Потому что если не любил -
Значит, и не жил, и не дышал!
1975
Баллада о двух погибших лебедях
Трубят рога: скорей, скорей! -
И копошится свита.
Душа у ловчих без затей,
Из жил воловьих свита.
Ну и забава у людей -
Убить двух белых лебедей!
И стрелы ввысь помчались...
У лучников наметан глаз, -
А эти лебеди как раз
Сегодня повстречались.
Она жила под солнцем - там,
Где синих звезд без счета,
Куда под силу лебедям
Высокого полета.
Ты воспари - крыла раскинь -
В густую трепетную синь.
Скользи по божьим склонам, -
В такую высь, куда и впредь
Возможно будет долететь
Лишь ангелам и стонам.
Но он и там ее настиг -
И счастлив миг единый, -
Но может, был тот яркий миг
Их песней лебединой...
Двум белым ангелам сродни,
К земле направились они -
Опасная повадка!
Из-за кустов, как из-за стен,
Следят охотники за тем,
Чтоб счастье было кратко.
Вот утирают пот со лба
Виновники паденья:
Сбылась последняя мольба -
"Остановись, мгновенье!"
Так пелся вечный этот стих
В пик лебединой песне их -
Счастливцев одночасья:
Они упали вниз вдвоем,
Так и оставшись на седьмом,
На высшем небе счастья.
1975
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт -
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид.
Но одежды латали
Нам матери в срок,
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.
И пытались постичь -
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой, -
Тайну слова "приказ",
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.
А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.
И злодея слезам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить;
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.
Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав - столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
Испытай, завладев
Еще теплым мечом,
И доспехи надев, -
Что почем, что почем!
Испытай, кто ты - трус
Иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили - его, не тебя, -
Ты поймешь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал -
Это смерти оскал! -
Ложь и зло, - погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади -
Воронье и гробы!
Если путь прорубая отцовским мечом
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почем, -
Значит, нужные книги ты в детстве читал!
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил
С подлецом, палачом -
Значит, в жизни ты был
Ни при чем, ни при чем!
1975
Знать бы все - до конца бы и сразу б
Про измену, тюрьму и рочок,
Но... друзей моих пробуют на зуб,
Но... цепляют меня на крючок.
1975
Ублажаю ли душу романсом
Или грустно пою про тюрьму, -
Кто-то рядом звучит диссонансом,
Только кто - не пойму.
1975
...Узнаю и в пальто, и в плаще их,
Различаю у них голоса, -
Ведь направлены ноздри ищеек
На забытые мной адреса.
1975
И не пишется, и не поется,
Струны рву каждый раз, как начну.
Ну а если струна оборвется -
Заменяешь другую струну.
И пока привыкнешь к новой,
Иссекаешь пальцы в кровь:
Не звучит аккорд басовый -
Недостаточно верхов.
Но остались чары -
Брежу наяву,
Разобью гитару,
Струны оборву,
Не жалею глотки
И иду на крест -
Выпью бочку водки
За один присест.
1975
Не однажды встречал на пути подлецов,
Но один мне особо запал, -
Он коварно швырнул горсть махорки в лицо,
Нож в живот - и пропал.
Я здоровый, я выжил, не верил хирург,
Ну, а я веру в нем возродил, -
Не отыщешь таких и в Америке рук -
Я его не забыл.
Я поставил мечту свою на тормоза,
Встречи ждал и до мести дожил.
Не швырнул ему, правда, махорку в глаза,
Но потом закурил.
Никогда с удовольствием я не встречал
Откровенных таких подлецов.
Но теперь я доволен: ах, как он лежал
Не дыша, среди дров!
1975
Не впадай ни в тоску, ни в азарт ты
Даже в самой невинной игре,
Не давай заглянуть в свои карты
И до срока не сбрось козырей.
Отключи посторонние звуки
И следи, чтоб не прятал глаза,
Чтоб держал он на скатерти руки
И не смог передернуть туза.
Никогда не тянись за деньгами,
Если ж ты, проигравши, поник, -
Как у Пушкина в "Пиковой даме"
Ты останешься с дамою пик.
Если ж ты у судьбы не в любимцах -
Сбрось очки и закончи на том,
Крикни: "Карты на стол, проходимцы!"
И уйди с отрешенным лицом.
1975
Мне бы те годочки миновать,
А отшибли почки - наплевать!
Знаю, что досрочки не видать,
Только бы не стали добавлять.
1975
Не могу ни выпить, ни забыться.
Стих пришел - и замысел высок.
Не мешайте, дайте углубиться!
Дайте отрешиться на часок.
1975
Вы были у Беллы?
Мы были у Беллы -
Убили у Беллы
День белый, день целый,
И пели мы Белле,
Молчали мы Белле,
Уйти не хотели
Как утром с постели.
И если вы слишком душой огрубели -
Идите смягчиться не к водке, а к Белле.
И ели вам что-то под горло подкатит -
У Беллы и боли и нежности хватит.
1975
Препинаний и букв чародей,
Лиходей непечатного слова
Трал украл для волшебного лова
Рифм и наоборотных идей.
Мы, неуклюжие, мы, горемычные,
Идем и падаем по всей России...
Придут другие, еще лиричнее,
Но это будут - не мы - другие.
Автогонщик, бурлак и ковбой,
Презирающий гладь плоскогорий,
В мир реальнейших фантасмагорий
Первым в связке ведешь за собой!
Стонешь ты эти горькие, личные,
В мире лучшие строки! Какие?
Придут другие, еще лиричнее,
Но это будут - не мы - другие.
Пришли дотошные "немыдругие",
Они - хорошие, стихи - плохие.
1975
И. Бортнику
Ах, милый Ваня! Я гуляю по Парижу -
И то, что слышу, и то, что вижу, -
Пишу в блокнотик, впечатлениям вдогонку:
Когда состарюсь - издам книжонку.
Про то, что, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны - как в бане пассатижи.
Все эмигранты тут второго поколенья -
От них сплошные недоразуменья:
Они все путают - и имя, и названья, -
И ты бы, Ваня, у них выл - "Ванья".
А в общем, Ваня, мы с тобой в Париже
Нужны - как в русской бане лыжи!
Я сам завел с француженкою шашни,
Мои друзья теперь - и Пьер, и Жан.
Уже плевал я с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан!
Проникновенье наше по планете
Особенно заметно вдалеке:
В общественном парижском туалете
Есть надписи на русском языке!
1975, 1978
Ах, порвалась на гитаре струна,
Только седьмая струна!
Там, где тонко, там и рвется жизнь,
Хоть сама ты на лады ложись.
Я исчезну - и звукам не быть.
Больно, коль станут аккордами бить
Руки, пальцы чужие по мне -
По седьмой, самой хрупкой струне.
1975
Муру на блюде доедаю подчистую.
Глядите, люди, как я смело протестую!
Хоть я икаю, но твердею как Спаситель,
И попадаю за идею в вытрезвитель.
Вот заиграла музыка для всех,
И стар и млад, приученный к порядку -
Всеобщую танцует физзарядку,
Но я - рублю сплеча, как дровосек:
Играют танго - я иду вприсядку.
Объявлен рыбный день - о чем грустим?
Хек с маслом в глотку - и молчим как рыбы.
Повеселей: хек семге - побратим.
Наступит птичий день - мы полетим,
А упадем - так спирту на ушибы.
1975
Я был завсегдатаем всех пивных,
Меня не приглашали на банкеты:
Я там горчицу вмазывал в паркеты,
Гасил окурки в рыбных заливных
И слезы лил в пожарские котлеты.
Я не был тверд, но не был мягкотел,
Семья прожить хотела без урода,
В ней все - кто от сохи, кто из народа.
И покатился {я} и полетел
По жизни - от привода до привода.
А в общем - что? Иду - нормальный ход,
Ногам легко, свободен путь и руки.
Типичный люмпен - если по науке,
А по уму - обычный обормот,
Нигде никем не взятый на поруки.
Недавно опочили старики -
Большевики с двенадцатого года.
Уж так подтасовалася колода:
Они - во гроб, я - в черны пиджаки,
Как выходец из нашего народа.
У нас отцы - кто дуб, кто вяз, кто кедр,
Охотно мы вставляем их в анкетки,
И много нас, и хватки мы, и метки,
Мы бдим, едим, восшедшие из недр,
Предельно сокращая пятилетки.
Я мажу джем на черную икру,
Маячат мне и близости и дали, -
На жиже, не на гуще мне гадали.
Я из народа вышел поутру,
И не вернусь, хоть мне и предлагали.
Конечно, я немного прозевал,
Но где ты, где, учитель мой зануда?
Не отличу катуда от ануда!
Зря вызывал меня ты на завал -
Глядишь теперь откуда-то оттуда.
1975
Я юркнул с головой под покрывало,
И стал смотреть невероятный сон:
Во сне статуя Мухиной сбежала,
Причем - чур-чур! - колхозница сначала,
Уперся он, она, крича, серчала,
Серпом ему - и покорился он.
Хвать-похвать, глядь-поглядь -
Больше некому стоять,
Больше некому приезжать,
Восхищаться и ослеплять.
Слетелись голубочки - гули-гули!
Какие к черту гули, хоть кричи!
Надули голубочков, обманули,
Скользили да плясали люли, люли,
И на тебе - в убежище нырнули,
Солисты, гастролеры, первачи.
Теперь уж им на голову чего-то
Не уронить, ничем не увенчать,
Ищи-свищи теперь и Дон-Кихота
В каких-то Минессота{х} и Дакота{х}.
Вот сновиденье в духе Вальтер Скотта.
Качать меня, лишать меня, молчать!
1975
Что брюхо-то поджалось-то, -
Нутро почти видно?
Ты нарисуй, пожалуйста,
Что прочим не дано.
Пусть вертит нам судья вола
Логично, делово:
Де, пьянь - она от Дьявола,
А трезвь - от Самого.
Начнет похмельный тиф трясти -
Претерпим муки те!
Равны же во Антихристе,
Мы, братья во Христе...
1975
Дважды Герою
Советского Союза
Николаю Скоморохову
и его погибшему другу
Всю войну под завязку
я все к дому тянулся,
И хотя горячился -
воевал делово, -
Ну а он торопился,
как-то раз не пригнулся -
И в войне взад-вперед обернулся
за два года - всего ничего.
Не слыхать его пульса
С сорок третьей весны, -
Ну а я окунулся
В довоенные сны.
И гляжу я дурея,
И дышу тяжело:
Он был лучше, добрее,
Добрее, добрее, -
Ну а мне - повезло.
Я за пазухой не жил,
не пил с господом чая,
Я ни в тыл не просился,
ни судьбе под подол, -
Но мне женщины молча
намекали, встречая:
Если б ты там навеки остался -
может, мой бы обратно пришел?!
Для меня - не загадка
Их печальный вопрос, -
Мне ведь тоже несладко,
Что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся:
"Извините, что цел!
Я случайно вернулся,
вернулся, вернулся, -
Ну а ваш - не сумел".
Он кричал напоследок,
в самолете сгорая:
"Ты живи! Ты дотянешь!" -
доносилось сквозь гул.
Мы летали под богом
возле самого рая, -
Он поднялся чуть выше и сел там,
ну а я - до земли дотянул.
Встретил летчика сухо
Райский аэродром.
Он садился на брюхо,
Но не ползал на нем.
Он уснул - не проснулся,
Он запел - не допел.
Так что я вот вернулся,
Глядите - вернулся, -
Ну а он - не успел.
Я кругом и навечно
виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться
я почел бы за честь, -
Но хотя мы живыми
до конца долетели -
Жжет нас память и мучает совесть,
у кого, у кого она есть.
Кто-то скупо и четко
Отсчитал нам часы
Нашей жизни короткой,
Как бетон полосы, -
И на ней - кто разбился,
Кто взлетел навсегда...
Ну а я приземлился,
А я приземлился, -
Вот какая беда...
1975
Я еще не в угаре,
не втиснулся в роль.
Как узнаешь в ангаре,
кто - раб, кто - король,
Кто сильней, кто слабей, кто плохой, кто хороший,
Кто кого допечет,
допытает, дожмет:
Летуна самолет
или наоборот? -
На земле притворилась машина - святошей.
Завтра я испытаю
судьбу, а пока -
Я машине ласкаю
крутые бока.
На земле мы равны, но равны ли в полете?
Под рукою, не скрою,
ко мне холодок, -
Я иллюзий не строю -
я старый ездок:
Самолет - необъезженный дьявол во плоти.
Знаю, утро мне силы утроит,
Ну а конь мой - хорош и сейчас, -
Вот решает он: стоит - не стоит
Из-под палки работать на нас.
Ты же мне с чертежей,
как с пеленок, знаком,
Ты не знал виражей -
шел и шел прямиком,
Плыл под грифом "Секретно" по волнам науки.
Генеральный конструктор
тебе потакал -
И отбился от рук ты
в КБ, в ОТК, -
Но сегодня попал к испытателю в руки!
Здесь возьмутся покруче, -
придется теперь
Расплатиться, и лучше -
без лишних потерь:
В нашем деле потери не очень приятны.
Ты свое отгулял
до последней черты,
Но и я попетлял
на таких вот, как ты, -
Так что грех нам обоим идти на попятный.
Иногда недоверие точит:
Вдруг не все мне машина отдаст,
Вдруг она засбоит, не захочет
Из-под палки работать на нас!
1975
...Мы взлетали как утки
с раскисших полей:
Двадцать вылетов в сутки -
куда веселей!
Мы смеялись, с парилкой туман перепутав.
И в простор набивались
мы до тесноты, -
Облака надрывались,
рвались в лоскуты,
Пули шили из них купола парашютов.
Возвращались тайком -
без приборов, впотьмах,
И с радистом-стрелком,
что повис на ремнях.
В фюзеляже пробоины, в плоскости - дырки.
И по коже - озноб;
и заклинен штурвал, -
И дрожал он, и дробь
по рукам отбивал -
Как во время опасного номера в цирке.
До сих пор это нервы щекочет, -
Но садились мы, набок кренясь.
Нам казалось - машина не хочет
И не может работать на нас.
Завтра мне и машине
в одну петь дуду
В аварийном режиме
у всех на виду, -
Ты мне нож напоследок не всаживай в шею!
Будет взлет - будет пища:
придется вдвоем
Нам садиться, дружище,
на аэродром -
Потому что я бросить тебя не посмею.
Правда шит я не лыком
и чую чутьем
В однокрылом двуликом
партнере моем
Игрока, что пока все намеренья прячет.
Но плевать я хотел
на обузу примет:
У него есть предел -
у меня его нет, -
Поглядим, кто из нас запоет - кто заплачет!
Если будет полет этот прожит -
Нас обоих не спишут в запас.
Кто сказал, что машина не может
И не хочет работать на нас?!
1975
Час зачатья я помню неточно, -
Значит, память моя - однобока, -
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе, -
Девять месяцев - это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе, -
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам, святители,
Что плюнули, да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали -
В те времена укромные,
Теперь - почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих - даже ранее, -
А вот живет же братия -
Моя честна компания!
Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил, -
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил, -
Дом на Первой Мещанской - в конце.
Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседушкою
Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так, -
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток -
Всего одна уборная.
Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она - копеечка.
...Не боялась сирены соседка
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я - здоровый трехлетка -
На воздушную эту тревогу!
Да не все то, что сверху, - от бога, -
И народ "зажигалки" тушил;
И, как малая фронту подмога -
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три ручья
Сквозь дыры крыш просеяно,
На Евдоким Кирилыча
И Гисю Моисеевну.
Она ему: "Как сыновья?"
"Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья -
Вы тоже пострадавшие!
Вы тоже - пострадавшие,
А значит - обрусевшие:
Мои - без вести павшие,
Твои - безвинно севшие".
...Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал - не забыт, не заброшен,
И дразнили меня: "Недоносок", -
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят - чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам - по своим да чужим...
У тети Зины кофточка
С драконами да змеями,
То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония,
Трофейная Германия...
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!
Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я, -
А из эвакуации
Толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились - потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся - отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, -
Мы спросили - зачем? - он в ответ:
"Коридоры кончаются стенкой,
А тоннели - выводят на свет!"
Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешом -
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком,
Припрут к стене - откажется...
Прошел он коридорчиком -
И кончил "стенкой", кажется.
Но у отцов - свои умы,
А что до нас касательно -
На жизнь засматривались мы
Уже самостоятельно.
Все - от нас до почти годовалых -
"Толковищу" вели до кровянки, -
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле, -
В "ремеслухе" - живи не тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть, - но рискнули
Из напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие,
От никотина черные,
По рукоятки легкие
Трехцветные наборные...
Вели дела обменные
Сопливые острожники -
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в "фантики"
В "пристенок" с крохоборами, -
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.
...Спекулянтка была номер перший -
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей -
Пересветова тетя Маруся.
У Маруси за стенкой говели, -
И она там втихую пила...
А упала она - возле двери, -
Некрасиво так, зло умерла.
Нажива - как наркотика, -
Не выдержала этого
Богатенькая тетенька
Маруся Пересветова.
Но было все обыденно:
Заглянет кто - расстроится.
Особенно обидело
Богатство - метростроевца.
Он дом сломал, а нам сказал:
"У вас носы не вытерты,
А я, за что я воевал?!" -
И разные эпитеты.
...Было время - и были подвалы,
Было дело - и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров,
Им казалось, сподручнее - вниз.
1975
Тоска немая гложет иногда,
И люди развлекают - все чужие.
Да, люди, создавая города,
Все забывают про дела иные,
Про самых нужных и про близких всем,
Про самых, с кем приятно обращаться,
Про темы, что важнейшие из тем,
И про людей, с которыми общаться.
Мой друг, мой старый друг, мой собеседник!
Прошу тебя, скажи мне что-нибудь.
Давай презрим товарищей соседних
И посторонних, что попали в суть.
1975
Я прожил целый день в миру
Потустороннем
И бодро крикнул поутру:
"Кого схороним?"
Ответ мне был угрюм и тих:
"Все - блажь, бравада,
Кого схороним?! - Нет таких?..
Ну и не надо".
Не стану дважды я просить,
Манить провалом.
Там, кстати, выпить-закусить -
Всегда навалом.
Я и сейчас затосковал,
Хоть час - оттуда.
Вот уж где истинный провал,
Ну просто - чудо.
Я сам шальной и кочевой,
А побожился:
Вернусь, мол, ждите, ничего,
Что я зажился.
Так снова предлагаю вам
Пока не поздно:
Хотите ли ко всем чертям,
Где кровь венозна,
И льет из вены, как река,
А не водица.
Тем, у кого она жидка,
Так не годится.
И там не нужно ни гроша, -
Хоть век поститься!
Живет там праведна душа,
Не тяготится.
Там вход живучим воспрещен
Как посторонним,
Не выдержу, спрошу еще:
"Кого схороним?"
Зову туда, где благодать
И нет предела.
Никто не хочет умирать -
Такое дело.
Скажи-кось, милый человек,
Я, может, спутал:
Какой сегодня нынче век,
Какая смута?
Я сам вообще-то костромской,
А мать - из Крыма.
Так если бунт у вас какой,
Тогда я - мимо.
А если - нет, тогда еще
Всего два слова.
У нас там траур запрещен,
Нет, честно слово!
А там - порядок - первый класс,
Глядеть приятно.
И наказание сейчас -
Прогнать обратно.
И отношение ко мне -
Ну как к пройдохе.
Все стали умники вдвойне
К концу эпохи.
Ну, я согласен - поглядим
Спектакль - и тронем.
Ведь никого же не съедим,
А так... схороним.
Ну почему же все того...
Как в рот набрали?
Там встретились - кто и кого
Тогда забрали.
И Сам - с звездою на груди -
Там тих и скромен, -
Таких как он там - пруд пруди!
Кого схороним?
Кто задается - в лак его,
Чтоб - хрен отпарить!
Там этот, с трубкой... Как его?
Забыл - вот память!
У нас границ полно навесть:
Беги - не тронем,
Тут, может быть, евреи есть?
Кого схороним?
В двадцатом веке я, эва!
Да ну-с вас к шутам!
Мне нужно в номер двадцать два -
Вот черт попутал!
1975
Вот в плащах, подобных плащпалаткам, -
Кто решил такое надевать?! -
Чтоб не стать останками остаткам, -
Люди начинают колдовать.
Девушка - под поезд: все бывает,
Тут уж истери - не истери...
И реаниматор причитает:
"Милая, хорошая, умри!
Что ты будешь делать, век больная,
Если б даже я чего и смог?
И нужна ли ты кому такая -
Без всего и без обеих ног?"
Выглядел он жутко и космато,
Он старался за нее дышать.
Потому что врач-реаниматор -
Это значит должен оживлять.
Мне не спится и не может спаться, -
Не затем, что в мире столько бед,
Просто очень трудно оклематься,
Трудно, так сказать, реаниматься,
Чтоб писать поэмы, а не бред.
Я - из хирургических отсеков,
Из полузабытых катакомб,
Там, где оживляют человеков,
Если вы слыхали о таком.
Нет подобных боен и в корриде -
Фору дам, да даже сотню фор,
Только постарайтесь в странном виде
Не ходить на красный светофор.
1975
Склоны жизни прямые до жути -
Прямо пологие:
Он один - а жена в институте
Травматологии.
Если б склоны пологие - туго:
К крутизне мы - привычные,
А у нас ситуации с другом
Аналогичные.
А у друга ведь день рожденья -
Надо же праздновать!
Как избавиться от настроения
Безобразного?
И не вижу я средства иного -
Плыть по течению...
И напиться нам до прямого
Ума помрачения!
1975
Мы с мастером по велоспорту Галею
С восьмого класса - не разлей вода.
Страна величиною с Португалию
Велосипеду с Галей - ерунда.
Она к тому же все же - мне жена,
Но кукиш тычет в рожу мне: На, -
Мол, ты блюди квартиру,
Мол, я ездой по миру
Избалована и изнежена.
Значит, завтра - в Париж, говоришь...
А на сколько? А на десять дней!
Вот везухи: Галине - Париж,
А сестре ее Наде - Сидней.
Артисту за игру уже в фойе - хвала.
Ах, лучше раньше, нежели поздней.
Вот Галя за медалями поехала,
А Надю проманежили в Сидней.
Кабы была бы Надя не сестра -
Тогда б вставать не надо мне с утра:
Я б разлюлил малины
В отсутствие Галины,
Коньяк бы пил на уровне ситра.
Сам, впрочем, занимаюсь авторалли я,
Гоняю "ИЖ" - и бел, и сер, и беж.
И мне порой маячила Австралия,
Но семьями не ездят за рубеж.
Так отгуляй же, Галя, за двоих -
Ну их совсем - врунов или лгуних!
Вовсю педаля, Галя,
Не прозевай Пегаля, -
Потом расскажешь, как там что у них!
Та какой он, Париж, говоришь?
Как не видела? Десять же дней!
Да рекорды ты там покоришь, -
Ты вокруг погляди пожадней!
1975
Михаилу Шемякину
Как засмотрится мне нынче, как задышится?!
Воздух крут перед грозой, крут да вязок.
Что споется мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют - да все из сказок.
Птица Сирин мне радостно скалится -
Веселит, зазывает из гнезд,
А напротив - тоскует-печалится,
Травит душу чудной Алконост.
Словно семь заветных струн
Зазвенели в свой черед -
Это птица Гамаюн
Надежду подает!
В синем небе, колокольнями проколотом, -
Медный колокол, медный колокол -
То ль возрадовался, то ли осерчал...
Купола в России кроют чистым золотом -
Чтобы чаще Господь замечал.
Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною -
Перед солоно - да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родниковою, ржаною.
Грязью чавкая жирной да ржавою,
Вязнут лошади по стремена,
Но влекут меня сонной державою,
Что раскисла, опухла от сна.
Словно семь богатых лун
На пути моем встает -
То птица Гамаюн
Надежду подает!
Душу, сбитую утратами да тратами,
Душу, стертую перекатами, -
Если до крови лоскут истончал, -
Залатаю золотыми я заплатами -
Чтобы чаще Господь замечал!
1975
Как во смутной волости
Лютой, злой губернии
Выпадали молодцу
Все шипы да тернии.
Он обиды зачерпнул, зачерпнул
Полные пригоршни,
Ну а горе, что хлебнул, -
Не бывает горше.
Пей отраву, хоть залейся!
Благо, денег не берут.
Сколь веревочка ни вейся -
Все равно совьешься в кнут!
Гонит неудачников
По миру с котомкою,
Жизнь текет меж пальчиков
Паутинкой тонкою,
А которых повело, повлекло
По лихой дороге -
Тех ветрами сволокло
Прямиком в остроги.
Тут на милость не надейся -
Стиснуть зубы да терпеть!
Сколь веревочка ни вейся -
Все равно совьешься в плеть!
Ах, лихая сторона,
Сколь в тебе ни рыскаю -
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою!
А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Смех, досада, мать честна! -
Ни пожить, ни выжить!
Ты не вой, не плачь, а смейся -
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка ни вейся -
Все равно укоротят!
Ночью думы муторней.
Плотники не мешкают -
Не успеть к заутрене:
Больно рано вешают.
Ты об этом не жалей, не жалей, -
Что тебе отсрочка?!
На веревочке твоей
Нет ни узелочка!
Лучше ляг да обогрейся -
Я, мол, казни не просплю...
Сколь веревочка ни вейся -
А совьешься ты в петлю!
1975
Что ни слух - так оплеуха!
Что ни мысли - грязные.
Жисть-жистяночка, житуха!
Житие прекрасное!
1975
Last-modified: Thu, 27 Jan 2000 19:06:00 GMT