Михаил Веллер. Поправки к задачам
Августовское солнце грело приятно. Листва уже набирала желтизну.
Маршал дремал на скамеечке. Он услышал шаги и открыл глаза. Генерал с
молодым усталым лицом стоял перед ним. В первые моменты перехода к
бодрствованию маршал смотрел с неясным чувством. Старческая водица
пояснела на его глазах. Генерал был в форме того, военного, образца.
"Забавно", - маршал понял, улыбнувшись: это он сам стоял перед собой и
ожидал, возможно, указаний.
- Ну, как командуется? - спросил он.
- Трудно, товарищ маршал, - ответил генерал, поведя подбородком, и
тоже улыбнулся.
- Трудно... - повторил маршал. Треть века назад, подтянутый в
безукоризненно сидящей форме, он был хорош... - А иначе и не должно.
Пологий склон переходил в лес на высотах. Его наблюдательный пункт
находился в сотне метров. НП был такой, как он любил: основательный
блиндаж накатов в шесть и рядом вышка, пристроенная к высокой сосне,
маскируемая ветвями. Маршал пришел в определенно приятное расположение
духа.
Генерал достал портсигар.
- Кури, - разрешил маршал. - "Казбек"? Правильно, - одобрил. -
Садись, не стой. Это мне перед тобой теперь стоять надо, - пошутил он и
вздохнул.
Тихо было. Спокойно. Даже птички пели.
- Волнуешься?
- Гм... Да как вам сказать, - затруднился генерал.
- Главное что, - приступил маршал и задумался... Рядом сидящий, в
значимости энергии главных дел жизни, в нерешенности тревог, ощущался им
по-сыновнему близким, и было в этой приязни нечто неприличное, и зависть
была, и снисходительное сожаление. Явился вот, поправок небось ждет,
замечаний... - Главное - тебе надо контрудар выдержать, не пуская резервы.
Заставить их израсходовать на тебя все, что имеют. Иначе - хана тебе.
Прорвут. Чем это пахнет - ясно?
- Ясно...
- Иначе - срыв всей операции, а тебя разрежут и перемелют. Сейчас от
тебя все зависит. Успех всего фронта зависит от тебя.
Генерал пошевелил блестящим сапогом. Рука с папиросой отдыхала на
колене, обтянутом галифе.
Маршал развивал мысль. Знание и победы утратили абсолют, - томление
списанных ошибок овладевало им; анализ был выверен; он смотрел на генерала
с надеждой и беспокойством.
- А... стиль руководства? - спросил генерал.
Маршал сказал:
- Над собой ты волю чувствуешь постоянно, - и под тобой должны.
Одного успокоить, довести до него, что все развивается нормально. На
другого - страху нагнать! чтоб и в мыслях у него не осталось не выполнить
задачу. Тут же актером иногда надо быть!.. - он глянул и рассмеялся: -
Эть, как я тебя учить стал, а?..
- Ничего, - рассмеялся и генерал. - Все верно!
- А в деталях? - спросил он.
- Да у тебя лично вроде так, - сказал маршал недовольно,
добросовестно сверяясь с памятью. - Только, - покрутил пальцами...
- Общей достоверности не хватает?
- Вот-вот, - поморгал, подумал. - Ну, давай, - напутствовал. -
Командуй! - и остался на своей скамеечке.
Поковырял палкой лесную землю, сухую, слоеную.
Растеснил воздух нежеваный механический звук мегафона:
- Все по местам! Перерыв окончен!
На съемочной площадке приняла ход деловитая многосложная катавасия.
Генерал подошел к режиссеру.
- Что Кутузов? - спросил режиссер и изломил рот, нарушив линию усов.
- Получил краткое наставление по управлению армией в условиях
мобильной обороны, - сообщил генерал.
Режиссер крякнул, махнул рукой и наставил мегафон:
- Свет! Десятки! Пиротехникам приготовиться!!
Генерал со свитой полез на вышку. Звуковики маневрировали своими
журавлями; осветители расправляли провода; джинсовые киноадъютанты
сновали, художник требовал, монтажники огрызались, статисты дожевывали
бутерброды и поправляли каски; запахло горячей жестью, резиной, вазелином,
озоном, тальком, лежалым тряпьем; оператор взмывал, примериваясь. Режиссер
заступал за предел напряжения не раз до команды: "Внимание! Мотор!", пока
щелчок хлопушки не отсек непомерный черновик от чистой работы камеры.
Переводя дух, потный, он закурил. Сцена шла верно. Картина двигалась
тяжело. У него болело сердце. Он боялся инфаркта.
Черная "Чайка" маячила за деревьями. В перерыве маршал вступил с
объяснениями. Маршал, извинившись, в который раз объяснил, что воля ваша,
но передвижение техники в этом районе и направлении выглядит явно
бессмысленным, а пиротехнические эффекты вопиюще не соответствуют
действительности. Режиссер, извинившись, в который раз объяснил, что воля
ваша, но если привести натуру в копию действительности, то на экране
ничего не останется от этой самой действительности.
- Все делается единственно верным образом. И благодаря вам тоже, -
любезность иссякла; прозвучало двусмысленно. Он отошел в осатанении от
консультанта.
Недоказуемость истины бесила его.
Он отвечал головой за каждый кадр. Это была его главная картина. Он
боялся инфаркта.
Маршал мешал как мог. Он стал злом привычным.
Генерал перегнулся с вышки:
- Вид хорош отсюда... - поделился он.
Тяготимый несчисленными условиями...
- Дубль! - назначил режиссер, желая гарантии, терзаясь потребностью
идеального совпадения кадра с постигнутой им истиной.
"Дубль..." - хмыкнул маршал.
Ему не было нужды лезть на вышку, чтобы отчетливо увидеть картину
сражения. Он знал ясно, как за тем увалом, на невидимом отсюда поле
заглатывая паленый воздух артиллеристы бьют по безостановочно и ровно
подминающим встречное пространство танкам, как сводит на трясущихся
рукоятях руки пулеметчиков, как сближает прицел вжатая в окопы пехота. Он
знал хорошо, что будет здесь сейчас, если танки панцерной дивизии пройдут
через порядки его ИПТАПов.
Last-modified: Thu, 03 Jul 1997 09:59:44 GMT