Оцените этот текст:



     ---------------------------------------------------------------------
     © Медведев В.В. 1978
     © М.: Дет. лит., 1978. Фантазии Баранкина
     (Баранкин, будь человеком! Сверхприключения сверхкосмонавта)
     © OCR & SpellCheck: RSI (rsi@sw.uz.gov.ua), 23 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------



     Двадцать воспоминаний Юрия Баранкина о себе самом, написаные им самим.


     Вместо предисловия

     Была весна. Я закончил работу  над романом  для  взрослых. У  меня было
распрекрасное  настроение. Я оделся и  вышел на  улицу. В марте бывают такие
дни, когда власть переходит то в руки весны, то зима перейдет в наступление,
запуржит, но  в этот день зима  как раз отступила в тень заборов и зданий, в
Тимирязевском парке среди деревьев попряталась.
     Я  направился  к  парку, напевая себе под нос,  и,  остановившись возле
сугроба, осевшего от солнца, стал думать о том, какую книгу буду писать.  Но
я  думал об этом совсем  недолго, меня заинтересовал сугроб, вернее,  не сам
сугроб,  а то, что из него торчало, а  торчало из  сугроба что-то похожее на
школьный  портфель. Согласитесь, что  не так уж часто  в  жизни из  сугробов
торчат  школьные  портфели,  да еще не совсем старые, а  вернее,  совсем  не
старые.
     Я  подошел поближе,  разгреб  снег и,  ухватившись  за ручку  портфеля,
вытащил его  из снега  и потряс,  как бутылку,  будто  бы ждал,  что  внутри
портфеля что-то  забулькает. Содержимое портфеля молчало, но я чувствовал по
весу, что  в нем что-то есть. "Может  быть,  - думал я, вспоминая поговорку:
"Случай редок, но щедр", -может быть, это  и есть  тот самый  щедрый случай,
который так редко выпадает на долю писателя".
     Присев на лавочку,  я  долго  возился с заржавленным замочком портфеля.
Наконец  открыв  застежку,  заглянул  внутрь  и,увидев целую стопку школьных
тетрадок,  извлек  их  на  свет.  Сначала я  подумал,  что это  обыкновенные
ученические тетради по русскому,  алгебре, геометрии,  заброшенные  в сугроб
вместе с отслужившим свой  срок  портфелем, но, перелистав странички, я даже
присвистнул от любопытства. Все  тетради были исписаны  буквами  на каком-то
непонятном  мне языке,  хотя  буквы  в словах были все  русские.  От долгого
лежания под  снегом строчки расплылись, буквы потеряли свое очертание,  было
трудно разобрать, то ли это "г", то ли "ч", то  ли  "ш", то  ли "щ". Судя по
нумерации, многие страницы были вырваны или потеряны.
     Первая страница выглядела так:
     Эсчщшя    эмг    энчсгря    юкшчл    мкгчмлэпэяль    ечтпэууплпнпскогнз
юсюкшчлопнкерпмяспгланкршрпчяшярфг  фауяу кэфшфлг  млярк  пшфр фхвл фз опэыз
фхнчеф муяхяррпфсрпб щшглп упщшя лпочнчшучслпопопэпшх ечщплп шпнпщфчлпэянфгф
оплпсуфркфупрчерп  мпэнчссрр.-  фуф азясшптцчрмряеятп пюьмрфль опескаоч-нэфф
рякчстч егшпхчсономфоф  мэ нум нчдфт ряофмяль п мчюч  эпмомсфрярфа шчтп элпс
елп  а хя мэмбцфхрь  очнчефлят нерь  српщп  урфщпцфхрфхясчеялчтьрызтбшчф ляу
српб онпефлярп ряонфсчн...
      От одного вида страницы сердце мое застучало учащенно,  вероятно как у
археолога,   обнаружившего  впервые   египетские   настенные  надписи,   или
клинопись, или загадочные письмена племен  майя. Что таилось за  всем  этим,
уже расшифрованным, люди знали, а что таилось за  таким набором таинственных
даже не словосочетаний, а буквосочетаний?.. Что скрывалось вот, например, за
таким перепутанным алфавитом: эмчщшяэпэмч, энчсуря, юкшкл?
     Загадочно сочетающиеся буквы: "эмчщшяэь..." - покорили мое воображение.
"ЭМЧ! ЩШ! ЯЭП! ЯЭП!" -проговорил  я, бережно опуская тетради в портфель и  с
усилием замыкая проржавевшие замочки. "Сейчас направлюсь к дому, сейчас сяду
за  стол,  расшифрую  тетради,- легкомысленно подумал я,-  и...  и  что... И
то!.." Что станет мне ясно?.. Я не знал, что станет мне ясно, я шел и думал:
вот  кто-то, какой-то мальчишка, ну,  конечно,  мальчишка,  не  девчонка же.
Будет девчонка зашифровывать десять или сколько там тетрадей. Итак, какой-то
мальчишка  зашифровал.  Что  мог он  зашифровать?..  Первую  мечту?.. Первое
чувство?.. Первое! Я еще не знал, что первое... Но, конечно, это было что-то
первое,  что-то,  наверное,  важное  и,  конечно,  секретное. А  может,  это
дневник,  который откроет мне после  расшифровки какую-нибудь  интересную  и
яркую личность. И с этими мыслями я поднялся к себе в квартиру...
     Моя надежда, что  я  сразу  же разберусь в  этих загадочных "ЭМЧ-ах"  и
"ЯЭП-ах", рухнула примерно  через полчаса. Не помогло и  зеркало,  которое я
приставлял  к тетради, думая, что  текст зашифрован так,  как были  когда-то
зашифрованы  дневники  Леонардо  да Винчи  - он записывал свои  мысли  таким
способом, что их можно было  прочитать лишь при зеркальном отражении. Может,
автор загадочных тетрадей приставлял  к слогам  знакомых  слов  какие-нибудь
буквы для искажения смысла или даже несколько букв, но  эта догадка мне тоже
не помогла. На другой  день после бесплодно проведенной ночи я уже  втянул в
разгадку  тетради  всех  своих  знакомых,  показывая  им  переписанные  мной
отрывки, но,  увы,  тетради  молчали,  никто  не  мог ухватиться хоть бы  за
ниточку расшифровки.
     - Да  розыгрыш все это,- сказал  мне  один  приятель,-  это  композитор
Суесловский тебя  разыгрывает, нарочно написал как  придется,  какими хочешь
буквами и подбросил тебе, а ты голову ломаешь.
     Неправда,  буквы жили,  дышали. За буквами шло чье-то существование,  я
это  ощущал,  чувствовал.  Помощь пришла  неожиданно:  другой  мой  приятель
показал зашифрованный  текст  одному  полковнику  в  отставке, он  служил  в
Отечественную войну шифровальщиком, и тот тоже не  сразу,  но нашел разгадку
этого,  как он  выразился, "кроссворда". Вся  трудность оказалась в простоте
шифровки.
     - А  парень голова,-  сказал  мне  полковник  по телефону,-  молодец. Я
такого  простого и  загадочного  шифра еще в жизни не  встречал. Прямо школа
Леонардо да Винчи.
     После  телефонного  разговора  ключ  шифра  был  у  меня  в  руках.  Он
действительно  до  великого  прост:  нужно  было  взять алфавит  и  написать
столбиком  все буквы от "А" до "Я", а потом взять этот алфавит и еще раз его
написать  от "Я" до "А", только теперь начиная с буквы  "Я". Таким  образом,
все  буквы  первого алфавита в  словах  заменены  буквами  второго алфавита.
Вместо букв "А"  везде будет  буква "Я", вместо букв "Б"-буква "Ю" и т. д. и
т. п. Исписав двумя столбцами алфавита бумагу, я достал из письменного стола
стопку таинственных тетрадей и углубился в их расшифровку...
     Как пишут в книгах: прошло несколько месяцев... И когда последнее слово
было расшифровано, то  на столе передо  мной лежали...  что  бы  вы  думали?
Дневники? Нет, не дневники!
     Описания первого чувства?  Нет. Передо мной лежали воспоминания. Да-да,
воспоминания! И  не  старичка пенсионера,  или пожилого  человека,  или даже
просто  взрослого.   Это  были   воспоминания  мальчишки   -  Юрия  Иванова.
Воспоминания о себе самом и  написанные им самим. Нет, не обмануло  меня мое
чутье, и рукопись, найденная в школьном портфеле, оказалась очень интересным
материалом.
     Конечно,  кроме расшифровки  мне пришлось крепко  ею позаниматься,  как
говорится, дать ей  литературную обработку, но и только.  За автора я ничего
не дописывал. Там, где были вырваны страницы или безнадежно зачеркнуты целые
куски текста,  я их не дописывал и не додумывал за автора.  Мне кажется, что
Юрий Иванов, по тому как он сам  вспоминает о себе и мыслит о своем будущем,
представляет большой интерес.
     Кстати,  я  долго  размышлял,  как  назвать  всю эту историю,  и  очень
пожалел,  что на  экранах  наших  кинотеатров  уже шла  кинокартина, которая
называлась "Воспоминание о будущем". Пожалел, потому что  все, что описано в
тетради Юрия  Иванова, в самый  раз было бы назвать "Воспоминания  о будущем
Юрия Иванова"  или  "Сверхприключения сверхкосмонавта" тоже  неплохо, потому
что "сверх" - это любимое слово автора зашифрованных тетрадей.
     Итак, на этом я заканчиваю свою речь и передаю слово Юрию Иванову и его
повести, которую смело можно назвать: "СВЕРХПРИКЛЮЧЕНИЯ СВЕРХКОСМОНАВТА".




     Воспоминания о воспоминаниях

     Всегда,  во все  времена  будет  существовать человек,  которому  будет
поручено  самое  трудное задание, и  я, как увидите,  стану  одним  из  этих
первых!  (Из речи, сказанной  мною где-то, когда-то, перед кем-то, по поводу
чего-то.)
     Дорогие товарищи потомки, ну и,  конечно,  современники!  Я вам  должен
сначала объяснить, почему я, первый на земле чедоземпр, псип и сверке, решил
написать  о  себе воспоминания:  дело  в том, что  я за свою жизнь перечитал
очень много книг о жизни замечательных людей. Мною прочитана, например,  вся
литературная  серия, которая так и называется: "Жизнь  замечательных людей".
Кроме этих книг,  я прочитал еще сиксильен  всяких  воспоминаний. Среди  них
больше  всего  люблю  книгу  про  Александра  Александровича  Любищева.  Там
рассказывается про его жизнь. А в  его жизни  очень  много общего с моею. Он
тоже был один против всех. Он нападал. Я тоже. В общем, есть что вспомнить и
ему, и  мне... Только я прошу меня понять правильно, я  пишу о  себе, о Юрии
Иванове,  воспоминания не из какого-нибудь там  тщеславия или  чего-нибудь в
этом роде. Я  пишу,  желая облегчить в  будущем  работу  историков,  которые
начнут собирать материалы  о моей жизни: где был, что  говорил, просим всех,
знавших   Юрия   Иванова,   прислать   в    Центральный   архив   управления
"Чедоземпр-псип-один"  все,  связанное  с  жизнью   знаменитого  чедоземпра,
известного псипа и единственного в мире сверкса.
     К мысли написать  о себе  воспоминания я  пришел простым путем. Дело  в
том,  что  я  вообще  не люблю  художественную  литературу,  я  люблю только
учебники,  научное и  всякое  "вспоминательное"  чтение,  или,  как  говорят
взрослые,  мемуары.  Кроме трудов  по  космонавтике, я  люблю читать Большую
советскую энциклопедию. Я ее знаю наизусть, у меня вообще-то удивительная и,
может быть,  даже  уникальная  память.  Мне  достаточно  один  раз  прочесть
страницу, чтобы запомнить на всю жизнь, только я это от всех скрываю, правда
иногда, чтобы  всех озадачить,  устраиваю, например, такой цирк. Подходит ко
мне, скажем, Маслов и говорит:
     - Ну,  Угрюм-башка (он  мне  такое прозвище дал), скажи  мне, кто такой
Рыльке?
     -  Какой  Рыльке?  -  начинаю  я строить из  себя дурачка.-  Который из
девятого класса?
     -  Не из девятого,-  поправляет  меня Маслов,-а  из  Большой  советской
энциклопедии.
     - А! Из Большой. Так бы  и говорил, что из Большой...  Рыльке...  Это,-
говорю я, как бы вспоминая,- Рыльке -
     это Станислав Данилович, родился в 1843 году, умер в 1899 году; русский
геодезист  и  астроном. Генерал-майор. Известен работами  по вопросам земной
рефракции и нивелирования. В 1898 году предложил оригинальную  теорию земной
рефракции, учитывавшую возмущающее тепловое воздействие почвы.
     После моей справки все разевают рты, естественно, и кто-нибудь тихим от
удивления голосом спрашивает:
     - А "все или ничего" - закон? Я отвечаю:
     - "Все  или ничего" -  закон в физиологии -  ложное положение, согласно
которому  возбудимая  ткань   (нервная  и  мышечная)  в  ответ  на  действие
раздражителей   якобы  или  совсем   не  отвечают  реакцией,  если  величина
раздражения недостаточна (ниже порога), или  отвечает максимальной реакцией,
если раздражение достигает пороговой величины; с дальнейшим увеличением силы
раздражения как величина ответной реакции, так  и длительность ее протекания
якобы не меняются...- и пошел я, и пошел.
     В  энциклопедии  объяснение  довольно  большое,  поэтому  я  решил  его
договорить все до конца, а Кашин заткнул уши и заорал:
     - Не надо "все"! С меня хватит и "ничего"!..
     Но это я отвлекся, о чем я вспоминал?.. Ах, да, я вспоминал о  том, что
я  люблю воспоминания великих  людей. Но вот какую странность  я заметил:  в
этих воспоминаниях  чаще всего пишут о себе не сами великие люди, а  те, кто
их  знал  или о  них слышал, иногда  пишут  и сами великие люди, но обычно в
старости. Вообще я убежден, что о таких людях,  как я,  надо  писать мемуары
как можно раньше (с первого дня рождения желательно). И не только писать, но
и почаще  фотографировать, а воспоминания, я повторяю, должен писать сам,- я
настаиваю на этом,- сам воспоминаемый. А то попросите других, вот, например,
моих соучеников,  что они стали  бы  обо мне писать для Истории?  Вы знаете,
сколько  у меня врагов?..  Я  подсчитал: сто  семнадцать человек,  нет,  сто
шестнадцать, мама у меня друг, а папа - враг.
     Одним словом, кто меня знал, тот меня и ненавидел, повторяю, кроме моей
мамы. Только доверься моим  врагам, в том числе и моему папе! И вообще, я бы
не всем разрешал писать воспоминания обо мне, даже моему папе. Возьмем
     наш  класс,  всех  его  учеников. Предложите  им  написать обо  мне.  Я
убежден, что эти воспоминания начались бы так:
     "...Нам даже и  вспоминать не  хочется этого  типа Иванова, но уж  если
Истории хочется,  чтобы мы вспомнили, то пожалуйста. Ну, во-первых, какая  у
него была внешность?..
     Здесь посыплются реплики:
     - А бог его знает...
     - Он такие гримасы строил, что его лицо и разглядеть-то нельзя было!.."
     Кстати, в тот исторический день, с которого я окончательно решил начать
писать о себе воспоминания, я сидел в пустом классе и думал: неужели же я не
доживу до  той поры, когда  люди будут судить о других не по поступкам, а по
мотивам поступков, потому что если  обо  мне судить только  по поступкам, не
думая  о том, какие мотивы толкнули меня на это, то получится,  быть  может,
совсем другое  впечатление.  Сами  посудите, у нас  с  начала учебного  года
заболела Алла Астахова, староста  нашего класса. На  ее  должность  временно
назначили ученика нашего класса с двойной фамилией. У нас есть  такой ученик
Кириллов-Шамшурин. Вообще-то он  всегда рвался быть старостой нашего класса,
но его почему-то не выбирали  раньше. А  тут  Алла заболела, и ему, конечно,
поручили  быть временно старостой. При Алле  Астаховой  наш класс был вполне
приличным классом.  А когда  ее заменил Кириллов-Шамшурин, то  он, вероятно,
решил из нашего класса сделать что-то образцово-показательное. При Астаховой
у нас было так:  ребята потихоньку разговаривали на уроках  или даже  писали
друг другу записки. А Кириллов-Шамшурин решил, чтобы ребята не разговаривали
и записки тоже не писали. Поэтому он однажды подошел ко мне и сказал:
     - Слушай, Иванов, ты все можешь... Как мне сделать так, чтобы ребята на
уроках не переговаривались и не писали друг другу записки?
     Я, даже не думая, сказал, что это очень просто.
     - Научи меня,- попросил Кириллов-Шамшурин.
     - Пусть  все ребята  учат азбуку Морзе. И  если  кому-нибудь надо будет
что-нибудь передать  в  классе во  время урока, то пусть  он поморгает тому,
кому нужно, по системе Морзе. Примитивно и бесшумно.
     - Ты гений! - сказал мне Кириллов-Шамшурин и пошел
     к ребятам делиться моим изобретением, выдав его, кстати, за свое.
     Ну разве я думал, что советую Кириллову-Шамшурину плохое? Разве я знал,
что  ребята  воспользуются  этим  в  своих  интересах  и  самым  невероятным
способом?!
     Вскоре в классе действительно наступила мертвая  тишина, такая мертвая,
какой не  было при Алле Астаховой. Зато какие  бесшумные разговоры начались!
Каждый передавал азбукой Морзе другому  все, что  ему  в  голову взбредет. И
кончилось   тем,  что  стали  просто  подсказывать  друг  другу  на  уроках.
Успеваемость   поднялась,   все   стали   четверки   и   пятерки   получать.
Кириллов-Шамшурин был произведен в  герои. Если бы  не  наша биологичка Анна
Петровна, то  я вообще  не знаю, чем бы все это кончилось. Но Анна Петровна,
оказалось, была  когда-то на фронте радисткой и очень быстро  разобралась  в
обстановке.   Очень   быстренько   разоблачила   всю   эту    историю.   Тут
Кириллова-Шамшурина взяли, конечно,  за жабры и,  конечно,  спросили, как он
только  додумался до этого? И тут,  конечно, Кириллов-Шамшурин все свалил на
меня. Дня три тому назад в школе был  скандал по этому поводу. Меня вызывали
к директору, и всю эту историю записали в дневник... в мой.
     Я всегда задумывался, почему  у людей бывает  двойная фамилия? Не знаю,
как в  других случаях, но в этом случае с Кирилловым-Шамшуриным была двойная
фамилия, наверное, потому, что в нем жили два человека: Кириллов и Шамшурин.
     Я,  товарищи  потомки,  вообще-то не  уделил  бы  этой  истории  своего
драгоценного  времени ни  секунды,  тем  более  на запись в дневнике.  Но  к
Кириллову-Шамшурину я все-таки подошел и сказал:
     - Ну, признавайтесь, Кириллов-Шамшурин,- сказал  я,- признавайтесь, кто
из вас двоих меня предал? Кириллов или Шамшурин?..
     И еще я ему передал привет от змеи.
     Он очень удивился и спросил:
     - От какой еще змеи?
     - Информирую,- сказал я.- На мясной рынок  одного  Бирманского  города,
что  стоит  у  одного из притоков дельты  реки  Иравади, охотники  доставили
редкостный  экземпляр  выловленного в  джунглях  питона  длиной  более  пяти
метров. Один горожанин, сжалившись над судьбой такого красавца,
     которому предстояло быть проданным на мясо, выложил запрошенную  цену и
отправился  на окраину  города, чтобы выпустить змею на свободу. Но не успел
он открыть  крышку корзины, как хозяин джунглей мощными кольцами обвил шею и
плечи  незадачливого натуралиста. С  трудом  спасли его вовремя  подоспевшие
прохожие...  Знаешь,  в  чем   у  тебя  сходство  со  змеей?  -  спросил   я
Кириллова-Шамшурина.
     Но он  вместо ответа  быстро  побежал  по  коридору и скатился вниз  по
лестнице. А я побрел к себе в класс и сел за парту.
     Вообще-то   этот  прием  передачи  мыслей  на  расстоянии   с   помощью
радиоазбуки Морзе я готовил для себя, вернее,  для инопланетных путешествий:
я думал,  что  во время разговора  с  инопланетянами,  если мне  нужно будет
что-то  незаметно  сказать своим, то я и поморгаю им  свою мысль. Не  все же
можно  будет  говорить  инопланетянам. И  потом, может,  не все инопланетяне
будут  к нам  хорошо  относиться, может быть,  среди инопланетян  тоже  есть
такие,  вроде  Кириллова-Шамшурина.  Вот видите,  товарищи  потомку  ак  все
получается:  мотивы   у  меня  были  самые  хорошие,  когда  я  давал  совет
Кириллову-Шамшурину, а поступок получился совсем не  таким, каким был  мотив
этого поступка.
     А вчера я сорвал урок пения. Сначала я  несколько раз сбегал с урока, а
когда  сбежать  не  смог,  то  сорвал,  чтобы  меня  учительница  больше  не
заставляла даром терять время. Ну зачем, скажите, пожалуйста, заниматься мне
тем, чем  я никогда  не буду заниматься? Обо мне  петь будут, а я никогда...
Это  раз! Во-вторых,  я, например, могу  попасть в милицию за то, что торгую
цветами,  то есть я  сам  не торгую, а  помогаю одной  старушке торговать за
небольшое денежное  вознаграждение.  Моя подготовка  под  кодовым  названием
"Чедоземпр-псип-сверкс" требует больших тайных денежных  расходов, и я трачу
на нее все  карманные  деньги, которые  мне дают  мои родители. Если  я буду
просить  дополнительную  сумму, то начнутся  расспросы: да зачем тебе, да  к
чему,  да  деньги  портят  человека. Мы тебе и  так  много даем!  Поэтому  я
вынужден зарабатывать деньги своими силами, но я же в милиции  тоже не смогу
рассказать,  по  каким  мотивам я, вместо того  чтобы  заниматься чем-нибудь
полезным,  занимаюсь  цветами.  (Это  я-то  вместо  того  чтобы   заниматься
чем-нибудь полезным...)
     Вот так, значит, я сидел и думал о сорванном мною уроке
     пения и о  своей  торговле цветами.  В  это  время  в  соседнем  классе
раздался шум и  знакомые мне голоса  продолжали, по-видимому,  давно начатый
разговор.  Уж не  обо  мне ли идет речь? Прислушался и тут  же убедился, что
речь  шла как  раз  обо  мне.  И  о  том,  что  со  мной  в  последнее время
происходит!..


     Что такое ПСИП-1?

     Интересно,  интересно, что же это со мной в последнее время происходит?
Я  подошел ближе к стене, разделяющей  классы. Спорили  долго, но  все споры
можно было свести к четырем версиям. Борис Кутырев - есть у нас такой тип  в
классе, тип с сатирическим уклоном, писателем хочет  стать, сатириком, вроде
Гоголя или Салтыкова-Щедрина,-так вот он, этот Гоголь-Моголь, заявил, что я,
по его мнению, попал в дурную компанию. Этому Кутыреву везде дурные компании
мерещатся. Вера Данилова  после долгих меканий сказала, что, по ее мнению, я
влюбился  и поэтому выкидываю  всякие такие  фокусы,  какие  выкидывают  все
влюбленные. Лев Кир-кинский (с натуралистическим уклоном) заявил, что просто
меня какая-то муха укусила и  он постарается выяснить,  какая это  муха меня
укусила.  А  Маслов,  этот  будущий  космонавт!  Будущий космо-ха-ха-ха-навт
изрек,  что я  просто с отклонением.  Ну,  ну,  доверьте  этим, с позволения
сказать, землянам воспоминания обо мне!
     Маслов  хотел, очевидно, подробнее объяснить, почему он меня  считает с
отклонением, но его оборвал Колесников (тот самый Колесников, что увлекается
антологиями всевозможных .таинственных  случаев). Колесников оборвал  его  и
сказал:
     -  Вы со  своими  детскими  лекциями меня  просто  поражаете:  попал  в
компанию,  влюбился, муха  какая-то  укусила  или что Иванов  с отклонением.
Глупости вы все говорите. Дело, по-моему, гораздо серьезнее, чем вы думаете.
     -  Ты,  Колесников,  свидетель минувших эпох,-  сказала  Алла Астахова,
староста нашего класса. Алла у нас  с газетным  уклоном, поэтому очень любит
выражаться какими-то заголовками.- Ты, Колесников, себя сразу расшифровывай,
а не тяни.
     - Пожалуйста, я могу не тянуть, я могу вам прямо сказать: Юрий Иванов -
это  не Юрий Иванов, то  есть это не  тот Юрий Иванов,  за которого  мы  его
принимаем.
     За стеной поднялся какой-то невероятный шум, и ни  одного  слова больше
нельзя было разобрать. Потом снова наступила тишина, и Колесников продолжал:
     - Мне кажется, что вместо нашего  Юрия Иванова кто-то подсунул  другого
Иванова.
     - Кто это нам подсунул другого Иванова? - спросили за стеной.
     -  Ну кто нам может подсунуть  другого Иванова?  - переспросил сам себя
Колесников.- Другого Иванова нам  могут  подсунуть  только  инопланетяне.  Я
убежден, что  однажды темной  ночью они  на  неопознанном  летающем предмете
приблизились к  нашей Земле, спустились  на  нее, похитили Юрия  Иванова,  а
вместо  него оставили нам на Земле его двойника. Поэтому и удивляться ничему
не приходится...
     За  стеной  снова  забушевал шум,  пока  его  не  оборвал голос  Сергея
Жарикова. Он  у  нас самый рассудительный  парень,  с  физико-математическим
уклоном. Жариков сказал:
     - Ну, знаете, вы,  вообще, знаете, договорились до бог знает  чего:  от
полета мухи до полета неопознанного летающего предмета!
     -  Да,  пришелец  он! П  ришел ец!  - крикнул Колесников.-  Пришелец  с
летающей тарелки!
     -  "Пришелец"! - передразнил  Колесникова  Жариков.-  На днях в Америке
вышла книга,  автор которой совершенно  математически  доказал, что  никаких
неопознанных летающих предметов около нашей Земли не появлялось - это раз, а
два  - не такой человек Юрий Иванов,  чтобы его можно было увезти в летающей
тарелке. Если бы на Землю прилетел даже целый летающий сервиз, то и он бы не
справился с Юрием Ивановым.
     - Так в  чем же дело? - спросила Алла Астахова.- Что будет на следующей
станции?
     - На следующей станции?  - заговорил Жариков.- Вы, конечно, знаете, что
я вундеркинд.  Объясняю: вундеркинд  -  это  такой молодой человек,  который
опережает своих  сверстников  в развитии умственно на года  три-четыре.  Так
вот... Если я вундеркинд,  то кто же такой  Юрий Иванов, ведь он же  меня  в
своем развитии опережает года на 33!.. Вот в  чем загадка!  Как  ему удается
опережать   нас  всех  на  33  года?  Что  это  такое?  Трюк?  Феноменальные
способности? За счет чего он опережает  и где он берет время  опережать всех
нас? И клянусь вам, что я эту загадку разгадаю, где он берет время.
     -  Ладно, Жариков,- сказала Астахова,-  у нас  у  каждого своя  версия.
Предлагаю каждому, кто  остановился  на  своей версии,  проверить  ее, а ты,
Жариков, проверяй свою.
     Даже   представить  нельзя,  товарищи  потомки,   что  могли   обо  мне
навспоминать эти  жалкие  ченеземпры.  Дочитайте мои  мемуары  - поймете.  А
позавчера  я обнаружил  в кармане курточки сложенный вчетверо листок бумаги.
Когда  я его  развернул,  то увидел,  что весь листок  исписан...  чем бы вы
думали?  Тем,  что я  ненавижу  больше всего  на свете...  Да-да, стихами...
Сти-ха!-ха!-ха-ми! Вот полюбуйтесь, что я обнаружил в своем кармане:
     Давным-давно когда-то,
     Закованные в латы,
     Съезжались рыцари на бой.
     Но вдруг один сказал:"Постой!
     Хочу смотреть в глаза людей,
     В глаза избранницы моей,
     Хочу в глаза смотреть судьбе,
     Тебе, мой враг, в глаза тебе!"
     Идешь на бой,
     Лицо открой! -
     Вот смелости начало,
     Своей рукой
     Над головой
     Я подниму забрало!
     Прошло веков немало
     С эпохи феодалов.
     Забыты латы и мечи,
     Но повторяют смельчаки:
     "Хочу смотреть в глаза людей,
     В глаза избранницы моей,
     Хочу смотреть в глаза судьбе,
     Тебе, мой враг, в глаза тебе!"
     Идешь на бой,
     Лицо открой! -
     Вот смелости начало,
     Своей рукой
     Над головой
     Я подниму забрало!
     Прислали человеку, у которого из-за его сильной программы  самообучения
весь день  занят  и  расписан  до секунды-  смотрите  мой бортжурнал  (Между
прочим,  никакого бортжурнала  в  портфеле, к  сожалению,  я  не  обнаружил!
Примеч. авт.).,- прислали мне стихи. И главное, я их был вынужден  прочитать
и даже записать первый раз в жизни и первый раз в бортжурнал. "12.30 - 12.35
- читал стихи. 12.35 -12.40 - думал о том, зачем и кто их мог мне прислать!"
Нет, стихи - это явная провокация. Явная провокация, только зарифмованная. И
она может  быть истолкована  вами,  потомками,  совершенно  неправильно, как
неправильно-это  я  потом напишу.  Пока  скажу  так: конечно,  лучше,  чтобы
ченеземпры меня  и  не вспоминали, но  не  вспоминать обо мне совсем нельзя.
Ведь мои младенческие годы и так остались незаписанными; что я говорил в три
годика,  о  чем  думал,  о  чем мечтал  - не  помню.  Ни  папа, ни  мама  не
догадывались  записать  хоть  что-нибудь. Вот вам  и результат, значит,  уже
какая-то часть моей жизни осталась в лапах  времени.  Я у кого-то читал: что
записано, то  вырвано  из  лап  времени.  Только,  товарищи  современники  и
потомки,  не подумайте, будто я собираюсь вести какой-нибудь там дневник или
что-то в этом роде, какие пишут обычно  девчонки или которые обычно советуют
писать  безвольным людям.  Я читал недавно один детский журнал, впрочем, что
это я  пишу какие-то глупости про себя? Читал?! Не читал я этого  журнала, а
так, просматривал. Так вот в этот журнал одна девчонка письмо написала: что,
мол,  делать?  Как избавиться от безволия? Ей в  журнале  отвечают так: этот
вопрос, мол, серьезный, он волновал еще и Льва Толстого, который в юношеском
дневнике тоже упрекал себя в слабоволии и искал способ укрепить  волю. Ну, а
дальше  девчонке дали ряд  советов,  и среди них  -  вести дневник. Он, мол,
поможет ей сформировать волю и характер. Дневник, мол,-это в  первую очередь
разговор о самом  себе: так ли, мол, живу, как надо?.. Ну и так далее и тому
подобное. Мне, конечно, смешны  презираемые  мною ченеземпрские советы. Надо
сказать, что  я  все человечество  делю  на  две части  -  на чене-земпров и
чедоземпров. Ну, потомки  будут с моей помощью знать, что такое ченеземпры и
чедоземпры,  а  вот  современники,  может,  и  не  успеют  познакомиться   с
объяснением этих слов, потому объясняю: ченеземпр - это человек, недостойный
земного притяжения, а чедоземпр - это человек, достойный земного притяжения.
К ченеземирам я  отношу, ну, во-первых,  всех до одной  девчонок, поголовно,
всех до одной без исключения.  И мальчишек, не всех, конечно, а  всяких  там
лириков и  прочих.  Их  я  тоже  отношу  к  чеиеземпрам,  а остальных, очень
немногих,  я называю  чедоземлрами.  А  чтобы  вы  поняли  и  разделили  мое
отрицательное  отношение  к  девчонкам,  я  прилагаю  к  своим воспоминаниям
заметку  Всемирного  фонда охраны  природы,  которая появилась  в Париже  по
поводу деятельности Кристиана Диора - этого всемирно известного законодателя
мод. Вот эта заметка:
     "Законодатель парижских мод Кристиан  Диор был недавно публично обвинен
в том, что его деятельность наносит серьезный ущерб животному миру не только
Франции,  но  и других  стран.  Это обвинение содержалось в открытом письме,
направленном  на его  имя  руководством  Всемирного  фонда  охраны  природы.
Появление  каждый  год  с  легкой руки  Диора  все  новых  и  новых  моделей
всевозможных изделий из  меха, шуб, а также плащей из натуральной кожи ведет
к  тому, что вследствие  хищнического истребления на потребу моде  некоторых
разновидностей редких млекопитающих они могут вскоре вообще исчезнуть с лица
Земли".
     Представляете: могут исчезнуть с Земли!.. А может, и  в  скором времени
исчезнут по вине девчонок, которые, я знаю,  все  до одной  модницы... Хотя,
впрочем, должен взять несколько слов обратно. Дело в  том,  что, пожалуй, не
все до  одной -  например, в нашем  классе  учится  Аня Брунова. Она у нас с
литературным  уклоном, будущий писатель: сказки сочиняет, рассказы, один  ее
рассказ  даже  в  каком-то журнале был напечатан. Но больше  всего она любит
сочинять сказки,  она у нас  в  школе  на  вечерах  самодеятельности  всегда
исполняет разные небылицы собственного сочинения.
     Кстати,  это,  может быть,  именно  она  и  напишет обо  мне  роман  из
какой-нибудь вновь открытой серии, вроде "Сверхжизнь сверхзамечательных"!..
     Ну и  как вы считаете: Анна Брунова из нашего класса человек, достойный
земного притяжения? Хотя мне и неприятно произносить это, но я первый сказал
громко про себя: "Да! Достойна!"
     А насчетземногопритяжениявообщетутобъяснять
     нечего. Ведь  земного притяжения достойны немногие люди, но больше всех
земного   притяжения  достойны   мы,  псипы,  первым  и   пока  единственным
представителем которых являюсь  я - Юрий  Иванов. Теперь  я должен объяснить
вам, что же  это такое  - псип. Такого человека  пока нет, но  будет.  Будет
человек. Он, как птица, без всяких самолетов, просто, взмахнув руками, будет
взмывать  в  небеса,  с  неба  будет  нырять в море  и плыть под  водой, как
дельфин, со скоростью семидесяти километров в час, затем выпрыгнет на берег,
как летающая рыба,  и  помчится  по земле  со скоростью гепарда.  Гепарда...
Одним словом, у природы он должен перенять все самое ценное: даже под землей
обязан проползать, как проползают кроты.

     Внимание! Внимание!
     Слушайте, народы!
     Человек - природы Властелин.
     Он - Полное Собрание
     Изобретений Природы,
     Или, сокращенно, ПСИП-1.
     Если можешь, как птица, взлететь
     И летать над землей своей,-
     Ты должен локаторы иметь,
     Как у летучих мышей.
     Внимание! Внимание!
     Слушайте, народы!
     Человек - природы Властелин.
     Он - Полное Собрание
     Изобретений Природы,
     Или, сокращенно, ПСИП-1.

     Теперь  о  том,  почему  я зашифровал мои  воспоминания. Ну, во-первых,
скромность,  она, как говорится, тоже  украшает человека;  во-вторых, писать
воспоминания  -  самое, может,  и  время, а читать их, может, еще и рано;  и
третье - из соображения секретности. Сами  понимаете, каждой стране хотелось
бы  иметь такого человека. Цитирую  сам себя: "Всегда, во  все времена будет
существовать   человек,  которому  будет  первому  поручено  самое   трудное
задание!!!"
     Так  что из соображений  секретности,  я  бы подчеркнул  -  совершенной
секретности,  можно даже  считать,  из  соображений  военной тайны,  я решил
закодировать мои  воспоминания. Как сказал  я  однажды  самому себе:  "Есть,
товарищ
     Иванов, летчики-испытатели, которые испытывают самолеты, вы же, товарищ
Иванов, испытываете себя, как самолет. А это не одно и то же".
     Теперь о  том,  как я решил  проблему сохранить  мои  воспоминания  для
потомков. Решил так: воспоминания зашифровываю под копирку, ведь если писать
воспоминания в  одном экземпляре, то они могут потеряться, сгореть во  время
пожара, да мало ли что может случиться с ними?! Я долго думал, кому доверить
второй экземпляр  моих  воспоминаний,  и  решил  отдать  их  нашей  школьной
уборщице, Степаниде Васильевне. Ей и передаю  мои зашифрованные воспоминания
по частям.
     Теперь самое  главное: как я  готовлюсь  стать  псипом. И  где я  храню
материалы по псипизации. Сами понимаете, что я их не мог доверить не  только
Степаниде Васильевне, но и никому на свете, поэтому я их...
     В этом месте  в тетрадке  было вырвано  пять  страниц,  так  что  какие
тренировки проводил Юрий Иванов по  программе "Чедоземпр-псип-сверкс", в чем
они заключались  и где Юрий  хранил их  описания - все это так и осталось  в
тайне.


     На стыке наук

     "...Какая-нибудь  чувствительная личность  могла  сказать, что  это был
несчастливый день. Но у нас, чедоземпров, не принято считать дни счастливыми
и несчастливыми. Просто пришлось  больше  попотеть, и все. Истратить  больше
калорий..." Вот  о чем думал  Юрий Иванов, то  есть я, сидя в пустом классе,
уставившись  в  страницу  с  подсунутыми  мне  кем-то  стихами.  Я  старался
расшифровать значение присланных мне стихов.  Ну и жизнь! - вздохнул я. Мало
того, что  мне  приходится  ежесекундно  зашифровывать  мою  жизнь  мысли  и
поступки,  так  тут  я  должен  еще  расшифровывать  какие-то  зарифмованные
строчки. Вообще-то я ни за что в жизни не стал бы ломать голову над стихами,
но  в  тех,  что лежали передо  мной,  был какой-то  намек,  словно человек,
писавший эти стихи,  знает тайное про меня... "Давным-давно когда-то..." - в
этой строчке нет  ничего  особенного, но вот  в словах  "закованные в  латы,
съезжались рыцари на бой..." был явный намек на меня... Съезжались рыцари на
бой,  закованные  в латы... Я  ведь действительно  как бы закован  в латы. И
дальше тоже про  меня: "Но вдруг один сказал: "Постой!.." Ну, про избранницу
- это можно  пропустить,  это,  конечно,  не  про меня, а вот: "Хочу в глаза
смотреть судьбе, тебе мой  враг, в глаза тебе! Идешь  на бой, лицо открой! -
Вот смелости начало..." Смелости начало!..  Я что, значит, трус?.. Может, по
почерку  удастся  разгадать,  кто  сочинил  эти  стихи?  Я   в  который  раз
всматривался в листок бумаги, но почему-то он мне ничего не говорил. В нашем
классе, пожалуй, ни у кого  нет  такого  почерка.  Ну, узнаю,  кто осмелился
подсунуть мне  эту  стихотворную провокацию,  я не знаю, что сделаю  с  этим
человеком!.. Впрочем,  знаю,  что  сделаю: не возьму с  собой на  выполнение
самого сверхтрудного задания на Земле.
     Так  я сидел в пустом классе и ломал голову над стихотворной  загадкой.
Это вообще, а в частности, кроме расшифровки  стихотворения, я еще думал над
тем, как  разрешить  мои  денежные затруднения. Старушка,  которой я помогал
торговать  цветами, вот уже целую неделю не появлялась на Центральном рынке.
Навестить ее под  Москвой, где она  жила по Рязанскому шоссе, у меня не было
времени.  Что  же делать?  Это  во-вторых "что же делать?". А  в-третьих,  я
тренировал  кисть левой  руки,  сжимая  в  ней теннисный мяч. В-четвертых, я
тренировал  стопу правой ноги, наступая носком на второй теннисный мяч,  как
на педаль.
     Где-то  выше  этажом,  наверное  в  актовом  зале,  раздавались   звуки
ненавистной мне музыки. "Все отвлекает и все  отвлекают  от  основной цели и
идеи",- думал я.
     Под  девизом:  "Все  физики  -  все  лирики!"-вся  школа  готовилась  к
какому-то  сверхвечеру  самодеятельности.  Тут  человек  готовится  к  Самой
Деятельности!..  Лучше  бы каждый подумал  о том, что будет делать каждый из
них вокруг меня, когда я буду по моей сверхпрограмме "Чедоземпр-псип-сверкс"
выполнять  самое трудное  задание  на  земном  шаре...  "Что  они все  будут
делать?" - подумал я,
     В это время в коридоре за дверью раздались громкий топот, голоса и звук
гитары. Дверь дернулась  и открылась.  В  освещенном  параллелепипеде  двери
показались фигуры мальчишек и девчонок.
     -  Никого!  Вот  здесь  и  порепетируем!  - пропел  под гитару знакомый
девчачий голос.
     Щелкнул выключатель. Стало светло.
     - Ребята!  Да здесь Угрюм-башка сидит! - раздался за моей  спиной голос
Кашина.- "Печальный демон! Дух изгнан ья!"
     Но я  на его  голос даже не повернул головы. Я только подумал про себя:
"Приперлись!.. Тоже мне лирики!.."
     - Как никого? Иванов здесь,-сказалБорис Кутырев.
     - Иванов - это все равно что никого,- сказала Данилова Вера.
     На такой выпад я, конечно, не мог промолчать.
     -  Вякие  там лирики  утверждают, что  себя нужно  непременно посвящать
литературе,  поэзии  или  искусству,  ибо  только  они  могут  сделать жизнь
человека поистине содержательной, интересной,-сказал я, иронически улыбаясь.
     - А  всякие  там  физики  убеждены, что нет большей  силы на свете, чем
точные  науки, на которых, как  они уверяют,  держится  мир,-отпарировал Лев
Киркинский.
     -  И  никто не знает, как долго  длится  этот спор. И никто  не  знает,
сколько он будет длиться еще,- сказала Вера Гранина.
     - Но есть на свете наука, приверженцы  которой  могут сказать: "Спорьте
не  спорьте, а  истина, как  всегда, лежит посередине". А поскольку на стыке
всех  дисциплин  находится  лишь  одна наука, то,  значит, она и  есть самая
прекрасная. Имя ее - ЭКОНОМИКА,- сказала Нина Кисина. (Я все никак не мог до
этого разобраться,  с каким  она  уклоном,  но если  она серьезно верит в те
слова, которые она произнесла с  умным  видом, то  у нее явно  экономический
уклон.)
     И  тут мне, конечно, нужно  было  сделать такое заявление,  на  которое
никто бы не смог ответить, поэтому я заявил следующее.
     - Знаете, есть такие рыбки - пираньи? - спросил я всех сразу.- Так вот,
эта  маленькая  рыбешка  - гроза тропических рек  Южной Америки.  Пасть этой
хищницы полна острейших зубов. На животное, пытающееся переплыть реку, мигом
обрушивается  стая  свирепых  пиратов,  и спустя  несколько  минут  от  него
остается обглоданный скелет. Эти маленькие рыбки более кровожадны, чем акулы
и  крокодилы. И  не случайно индейцы присвоили одной  из рек, в  которой они
водятся, имя Смерть!  Так  вот,  бросил  бы  я  вас  к пираньям...  во время
отлива!..
     Все замолчали, и никто не попытался даже ответить мне на мое заявление,
одна Кисина только пискнула:
     - Ну, знаешь, чем это пахнет,  Иванов?!  Это уже пахнет  не  злостью, а
какой-то просто ненавистью...
     После слов  Кисиной  я с еще большей яростью молча  стал сжимать  рукой
теннисный мяч, а ногой чуть не вдавил другой мяч в пол.
     Хотя Вера Данилова (между прочим,  она с артистическим уклоном, мечтает
стать киноактрисой)  сказала, что  я - это, в общем-то, какая-то пустота, но
все не сводили с меня глаз, особенно после моего заявления о том,  что бы  я
сделал со всеми. Но смотрели на меня все по-разному.  Одни  смотрели на меня
как на человека, попавшего в дурную компанию, другие - как будто я влюбился,
третьи - словно меня и вправду какая-то муха укусила. И лишь  только тихая и
болезненная Лена Марченко, с педагогическим уклоном -  между прочим, я ее не
люблю  больше всех девчонок  в классе,  потому  что она красивая:  вырастет,
наверняка будет истреблять животный мир на модные  шубки,- так вот, она одна
на меня даже не взглянула. "А  напрасно! - подумал я про себя.- Надо на меня
смотреть, смотреть и запоминать. Да-да, запоминать".
     Мои мысли оборвал голос Кашина.
     -   И    не   повернув   головы   кочан!..   И    чуйств   никаких   не
изведав!..-продекламировал  он. - Слуша-а-а-ай, Иванов! - пропел на какой-то
дурацкий  мотив Кашин под гитару.-  То-о-о-пал бы  ты отсю-у-у-у-да!.. У нас
здесь бу-у-у-дет репетиция.
     - Ученые Сибири,- сказал я,- открыли, что во время  опытов живые клетки
общались друг  с другом  с  помощью электромагнитных  сигналов на загадочном
языке...
     Я  люблю вот  так  неожиданно взять  и  ошеломить  своих  современников
какой-нибудь новостью.
     Как всегда  в таких случаях, наступила пауза. Все переглянулись, а Вера
Данилова сказала:
     - "И звезда с звездою говорит..."  Это еще когда поэт заметил... И тоже
на неизвестном языке.
     -  Хорошо,  что эти клетки хоть  неслышно болтают между собой,- добавил
Кашин.-  Представляете,  если бы все наши клетки  вслух стали разговаривать,
вот бы поднялся шум.
     -  Чем мне нравится этот Иванов,- сказал Виктор Маслов,- от него всегда
можно почерпнуть какое-нибудь неожиданное сведение.
     - Слушай, Кроссворд! - сказала Нина  Кисина.- Действительно, шел  бы ты
отсюда, у нас будет сейчас  репетиция.  По  некоторым причинам я бы тебе  не
советовала оставаться.
     Вы не замечали в зоопарке, как тигр смотрит на людей? А я заметил. Тигр
смотрит на человека сквозь, как будто человек прозрачный, словно стекло. Вот
так я посмотрел на Данилову, на Кисину и, конечно, на Марченко. Я так вообще
на всех девчонок смотрю. Как тигр.
     Тут будущий артист Кашин подоспел Кисиной на помощь снова.
     - Слуша-а-а-ай, Иванов! - опять запел он на дурацкий мотив под гитару.-
То-о-о-опал  бы  ты  отсю-у-у-да!  Тут  сейчас  люди будут  занима-а-а-аться
де-е-е-елом!
     И Кашин  стал ждать, когда я  соизволю  подняться и уйти из класса. Все
ждали. Весь  драмкружок. Во главе с сатириком Кугыревым стояли и  ждали. А я
тоже ждал, когда они  уйдут. Сидел  и ждал. Сидя даже  удобней ждать.  Пусть
стоят,  раз пошли на характер. Они пошли на характер, и я пошел на характер.
А характера у меня, может, больше, чем у всех,  вместе взятых, людей на всем
земном шаре, поэтому  мне придется уточнить, что  такое  характер  (признак,
особенность) . Характер  -  это совокупность  основных  наиболее  устойчивых
психических  свойств  человека,  которые  проявляются   в  его  действиях  и
поступках.
     Так вот я потому и пошел на наибольшую устойчивость  и  на совокупность
моих  психических  свойств,  потому  что  они  у  меня  самые  совокупные  и
устойчивые в мире.
     Первым сдался Маслов, который у  нас с космическим  уклоном,  поэтому у
него соображение сработало лучше, чем у других.
     -  Да  ладно,- сказал Маслов,- с  ним  не договоришься.  Пусть сидит...
Может, он захочет принять участие в вечере.
     "Ну,  распустились   мои   современники,-  подумал  я  про  себя,-   ну
распустились,  развинтились.  Кажется, пора мш  начать завинчивать гайки". А
вслух я произнес вот что.
     - Ну, с вами, товарищи,- сказал я,  обращаясь как бы к никому и ко всем
сразу,-  с вами определенные круги  никогда не связывали никакой надежды. Но
вот на товарища
     Маслова,  понимаете, определенные  круги имели,  да  и пока  еще  имеют
определенные виды. Так сказать, героическая массовка, отдельные поручения...
и  так  далее  и  тому  подобное,-  загадочно намекнул я, укоризненно  качая
головой.  - Нехорошо, Маслов, нехорошо! Кажется, зря  определенные  круги на
товарища Маслова рассчитывают, зря, понимаете ли...
     Все опять переглянулись между собой в смысле: "Влюбился! Попал в дурную
компанию. Интересно, какая  все-таки муха укусила  этого Иванова! Может, это
действительно не земной Иванов, а инопланетный?!"
     В это время я все еще продолжал читать нотацию Мас-лову, но меня уже не
слушал не только Маслов, меня уже вообще никто не слушал.
     -  А как  же  мы  про него  будем  репетировать...  при нем? - спросила
Акимова.- У нас же сатира на Иванова?
     -  Ну  и  что,  - сказал  Кутырев, -  пусть  сидит  и  смотрит.  Может,
что-нибудь подбросит.  Он же  себя  лучше  знает,  чем  мы. Впрочем,  может,
действительно лучше с ним посоветоваться?
     Я при этом разговоре, конечно, и бровью не повел, я просто замолчал, но
в голове у меня так и запрыгали целые фразы: "Что? Что? Что? Сатира на меня,
на  Иванова?  Раньше  драмкружок себе  этого  не позволял.  Видно,  я где-то
отпустил  гайки".  Хорошо, что я  пошел на  характер  и ни за что не ушел из
класса. Ничего, сейчас они увидят, разрешу ли я к исполнению эту сатиру.
     Пока   я   принимал   решение   не...   не   делать  на   меня  никаких
пасквилей-масквилей, ко мне подошел Кутырев и сказал:
     - Слушай, Иванов, мы тут  хотим тебя в  одной  сценке... Ну,  у  нас  в
представлении есть такой раздел: "Кому что снится?" Так вот. Мы хотим тебя в
одной из сценок... ну, что ли, сымитировать, что ли, спародировать, что  ли.
Ты,  наверное,  знаешь, что  имитатор  схватывает  не  только  внешние черты
образа, он проникает в характер, в самую  душу изображаемого  лица. Так вот,
мы хотели бы с тобой посоветоваться, что ли...
     - Видишь ли, Кутырев,- сказал я неторопливо,-  это, конечно, правильно,
что вы решили со мной посоветоваться. Это даже как-то мудро, что ли, с вашей
стороны.  Но, прежде  чем со мной посоветоваться, я  должен знать, что же вы
хотите на меня  сделать, имитацию или  пародию?  Конкретнее: вы меня  хотите
сымитировать или спародировать?
     - Видишь  ли, Иванов, -  сказал Кутырев как-то смущенно,-  я думаю, что
для тебя не  будет  большой разницы, что мы будем  делать - имитировать тебя
или пародировать.
     - Вот, вот, Кутырев, вот  в  этом  ты и ошибаешься. Для меня очень даже
большая  разница, что вы будете делать -  имитировать или пародировать меня.
Потому  что,  раз  ты  смешиваешь  в  одну  кучу  понятия  "сымитировать"  и
"спародировать", то я тебе должен объяснить,  растолковать, что  имитация...
Ты  правильно говоришь: имитатор схватывает не только внешние  черты образа,
он  проникает  в  самый  характер,  в  самую  душу  образа   иного  лица.  А
пародирование- это утрированное изображение  чего-то, злое  или  добродушное
передразнивание. Ты, Кутырев, учитываешь разницу или нет?
     - Учитываешь...
     - Очень  хорошо... Уж  если  ты в  пародировании  не  разбираешься,  но
учитываешь,   и   то  хорошо.   Имитацию  я  еще  вам  позволю,  а  никакого
пародирования   я   вам  позволить   не   могу,   тем   более   всякого  там
передразнивания. Дилетанты, ни в чем не разбираются,- сказал я в сторону.
     - Видишь ли,  Иванов,- замялся Кутырев,- ты же знаешь, что в науке, как
известно,  открытия все чаще  делаются  на  стыке - на  стыке  математики  и
физики, химии и биологии... Так что, может, и у нас что-нибудь произойдет...
на этом...- Кутырев на этих словах замолчал.
     - На чем на этом? - переспросил я.
     - Ну, на стыке,- пояснил Кутырев.
     - Чего "на стыке"? - переспросил я.
     - Ну... имитации и пародии...
     - Ну, ну...- сказал я,- давайте попробуйте... на стыке... Только имейте
в виду, что бывает такой стык, за который можно получить и втык!..
     -  Ты,  Иванов,-сказал  Кутырев, потирая задумчиво макушку,-  ты  такой
человек, что от тебя можно получить втык и без всякого стыка.
     - Ну, это ты  уж зря,- сказал я,-  потому что  человек, которому  будет
когда-то...-  сказал я многозначительно,--имеет право на то, чтоб сейчас ему
было...- Я многозначительно замолчал.
     Кутырев  переглянулся с  ребятами, словно стараясь  понять,  что  может
означать  фраза  "что человек,  которому будет  когда-то, имеет право на то,
чтоб сейчас ему было...". Хотя недоговоренная мной фраза  была очень простой
по смыслу,
     она означала: что человек, которому будет когда-то труднее всех,  имеет
право на то, чтобы ему сейчас было не так уж трудно.
     Отойдя  от меня  на некоторое  расстояние, Кутырев  стал  о чем-то тихо
совещаться с ребятами, а я...
     А я  уселся на стуле удобнее и стал, как всегда, делать сразу пять дел:
1)  терпеливо сидел и  ждал на себя сатиры; 2) правой рукой сжимал в кармане
теннисный  мяч для укрепления  ладонной мышцы;  3)  обдумывал свои  денежные
затруднения;  4)  вдавливал  левой  ногой  теннисный мяч  в пол;  5) выяснял
мысленно, кто же все-таки подсунул мне это проклятое стихотворение?
     Из всех  этих пяти занятий денежная проблема мучила меня больше других.
Вообще-то все несекретные расходы, расходы по  моим подготовкам к выполнению
сверхтрудного  сверхзадания, моя мама, сама того не зная, взяла на себя. Ну,
во-первых, сверке должен знать карту звездного неба  как свои пять  пальцев.
(Моя  мама покупала мне билеты на все лекции  в  Планетарий.)  Сверке должен
быть по профессии физиком и геодезистом. (Моя мама накупила мне целую  полку
книг по физике  и геодезии.) Сверке должен  уметь обращаться  с кинокамерой.
(Моя мама купила мне киноаппарат "Ладога".)
     Но  ведь были  еще расходы и  секретные. И какие расходы!  Сандуновская
термокамера в бане стоила мне каждый  раз 30 копеек, Измайловская центрифуга
на аттракционах - один заезд 30 копеек, в Центральном  парке "Мертвая петля"
на самолете - 30 копеек. И так каждый день. То одно, то другое, то третье! А
в воскресенье - и одно, и другое, и третье  - все сразу! И по нескольку раз.
Хорошо,  что я два  года  назад организовал Фонд  Накоплений,  сэкономив  на
завтраках, билетах в кино, на мороженом и так далее. Этих накоплений мне еще
месяца на два хватит. А дальше что? Может,  поступить куда-нибудь на работу?
Между прочим, между пятью делами,  которыми я занимался, сидя на стуле, было
еще и шестое: я,  правда не очень внимательно, но прислушивался к разговорам
моих одноклассников,- они уже начали репетировать.

     ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ
     Действие равно противодействию

     "Так, так, так,-подумал я про себя.-Интересно, что же  будет дальше?.."
Интересно! Интересно?! А дальше было вот что.
     -  Дорогие  ребята!  У  нас  в  классе,-  донеслось  до  меня,-  учится
загадочный ученик Юрий Иванов, он у нас  загадочен тем, что учится все лучше
и лучше. У  нас,  вернее, у  наших учителей  уже  отметок  не  хватает. Один
учитель  ему уже ставит  не только пятерки,  но  и  шестерки,  и семерки,  и
восьмерки,  и даже один раз поставил ему десятку. Это, конечно, удивительно!
Но еще удивительнее: чем лучше Юрий Иванов учится,  чем больше он знает, тем
хуже себя он ведет. И  становится агрессивнее и агрессивнее!  А если его еще
вдобавок шлепнуть, то что из этого получится, просто представить страшно. Но
мы  этого представлять  не будем, так как в последнее время  Юрий Иванов  не
только учится сам, но  и стал  учить  учителей. Мы предлагаем вам посмотреть
сценку под названием: "Что снится Юрию Иванову, а может, и не снится".
     Между прочим, все это сказал Виктор Сметанин, он у нас  с физкультурным
уклоном,  поэтому  ему, вероятно,  и доверили сказать  так обо мне. Он самый
сильный у нас в классе, ну, не считая меня, конечно.
     -  Роли исполняют,-сказал  Сметанин,- Юрия  Иванова  будет  имитировать
Маслов,  а учителей  -  ученики нашего  класса. Кто из  них кто  - у каждого
написано на транспаранте.
     Что произошло дальше, дорогие товарищи потомки, мне, собственно говоря,
и рассказывать-то особенно не хочется. Не очень интересно произошло все это,
по-моему.
     Драмкружок  во  главе   с  Масловым  дальше   показывал,  как  будто  я
экзаменовал  учителей и задавал  им вопросы. Причем,  перед  тем как я начал
задавать вопросы, якобы сказал, что при ответах учителям  можно пользоваться
шпаргалками,  учебниками,  журналами,  можно  звонить  по  телефону знакомым
профессорам, можно звонить в Академию наук, в любую академию на земном шаре.
А вопросы, которые задавал я, были, по-моему, не очень-то  умные и тем более
не очень-то остроумные. Ну, во-первых, я будто бы спросил учителей, как спят
рыбы - с открытыми глазами или с закрытыми?..
     Затем я  будто  бы  спросил учителей, как они  считают -  молекула воды
сухая  или  мокрая?..  И  третий, самый  главный  вопрос,  который  я  задал
учителям, был такой: почему в малахите мало хита?..
     При  этом  Маслов, который  играл  меня,  задал  этот  вопрос  голосом,
настолько  похожим  на  мой,  что все  стоящие  и  все  сидящие  за  партами
расхохотались и  не  только расхохотались, но даже зашлись  от  смеха.  Хотя
каждый по своей  роли, вероятно,  должен был делать  что-то другое. Пока они
хохотали,  Маслов - Иванов  сделал шаг в сторону  и  молчал с самым страшным
выражением лица, как, бывало, делал  и я.  После  "моего" вопроса, почему  в
малахите мало хита, все  учителя  устроили  мне  какую-то немую  сцену.  Мне
учителя часто  устраивают какие-то  немые сцены, как  в спектакле "Ревизор".
Маслов от моего  имени  тоже  закатил учителям  такую же немую  сцену. И так
похоже на меня,  что все ребята и девчонки  вскочили и стали этого Маслова -
Иванова чуть ли не качать.
     - А сейчас вашему  вниманию предлагаю  посмотреть  сатирическую  сцену,
написанную Борисом  Кутыревым; под  названием  "Симпозиум  Юрия  Иваслова",-
сказал Виктор Сметанин.
     Послышался  смех.  "Значит, то  был пасквиль, а теперь... Не иначе, как
сатира на меня начинается",-спокойно подумал я.
     -  Роли  исполняют,-  повторил  Сметанин,-   Маслов   играет  Иваслова,
учительницу истории  - Глебова.  Все остальные  играют  самих себя...  Итак,
представьте себе, что вы находитесь в классе на уроке истории...
     Сметанин  еще раз почему-то фыркнул и отошел в сторону. Я насторожился.
Мне сразу не понравилось, что действие происходит как бы во сне и что Маслов
играет  какого-то  Иваслова.  Уж не из  этой ли интермедии стихи... Началась
репетиция.
     Я отыскал  глазами Маслова, который должен  был играть  Иваслова, но, к
своему удивлению, вместо Маслова - Иваслова я увидел у классной доски самого
себя... Как будто  я фантастически раздвоился и  одновременно находился и  у
доски, и сидел за партой.
     В жизни  между  мною и Масловым не было  ничего общего. Я хочу сказать,
что  мы с ним совсем не походили друг на друга" Я  в жизни  черный-пречерный
брюнет, а  Маслов - блондин. Все равно  как мой негатив. В  общем, мы  с ним
совсем не похожи друг на  друга. А здесь я смотрел на Маслова, будто на свое
отражение  в зеркале.  Сначала  я  даже не сообразил, что  произошло.  Потом
догадался. Я понял, что это меня Маслов  копирует. Он у нас  в классе вообще
всех копировал. Всех, кроме меня, конечно. Потому что со мной шутки плохи. Я
ему  не  Шадрин! И  не Василянский! И  не Орлов! И не Брендер!  Может, он за
глаза меня и копировал. А на глазах боялся. Попробовал бы не побояться! Хотя
чего  же "попробовал  бы", когда  он уже без всякого "бы" попробовал. Вон он
сидит  за  столом  с  моим выражением лица. Сидит  в моей позе.  Даже делает
сразу,  как  и я,  три дела... Конечно, три. Читает - раз! Левой  рукой жмет
теннисный мяч. А правой записывает что-то в тетрадь.
     "Ну, Иванов,- налетел я сам на себя,- ну  и распустил  ты этих лириков.
Тебя, по словам Кутырева, имитируют, а ты сидишь и спокойно смотришь!"
     Первый раз в  жизни я увидел со  стороны, глядя на Маслова -  Иваслова,
как я стою у доски.  И как  я при этом смотрю на учителей. Кто-то  из них на
педсовете сказал, что  каждый раз, когда я вылезаю из-за парты,  ей или  ему
становится  просто  страшно.  Теперь  я  понимаю,  почему они  боятся  часто
вызывать  меня  к доске. А я не  могу на них иначе  смотреть. И  пусть  хоть
совсем не вызывают. И пусть не отнимают у меня время.
     -  Ну-с, голубчики,-  сказал я, то есть не я, а  Маслов от моего имени,
молча бросил на учителей такой взгляд, что у них затряслись поджилки.
     Маслов  - Иваслов молча  и  в  моей манере  так среагировал  на  второй
вопрос,  что Глебова и все остальные, кто находился вместе со мной в классе,
стали опять смеяться.  Хотя  по своим  ролям  они должны были делать  что-то
другое. В  это время я положил правую руку на пульс левой и стал  считать...
Пульс  у   меня   был   самый   что   ни   на   есть   сверхчеловеческий   и
сверхкосмонавтский.  Глубокого  наполнения. Ритмичный,  как сигналы  точного
времени  из  обсерватории  имени Штернберга. Пятьдесят два удара в минуту. В
это же время мой мозг четко анализировал все, что увидели  мои глаза, и все,
что услышали мои уши.
     "Ну,  во-первых,  это не  имитация, как тебе обещали,- говорил мне  мой
мозг,- а пародия, и довольно злая, и, во-вторых, какую это задачу мы с тобой
задали учителям?.. Мы, конечно, можем задать такой вопрос, ответ  на который
знаем только  я, да ты,  да мы  с тобой. Но не такой же  глупый вопрос мы бы
задали учителям... И это у них называется стык?.. За такой стык,- поддержали
мой сверхинформационный  мозг мои крепкие и  сильные  руки,- можно сделать и
втык!"
     Тем временем Маслов сказал:
     -  Подождите, ребята,  я хочу повторить финал сцены,  что-то  у  меня в
конце не получается, что-то я себя не совсем хорошо чувствую.
     "Сейчас, Маслов, ты себя совсем нехорошо  будешь чувствовать!"- подумал
я.
     Потом   я   сжал    кулаки,   сказал   про   себя:   "Действие    равно
противодействию",- и,  преобразив умственную энергию в механическую, зашагал
к Маслову.  К этому презренному скомороху. К этому самому жалкому ченеземпру
из ченезем-пров... А еще в кружке юных космонавтов тренируется...


     Пульс глубокого наполнения

     Люди  обычно  судят  друг о  друге по поступкам, а  не по  мотивам этих
поступков, и это очень плохо. И  очень  неправильно. Сами посудите: примерно
через полминуты я подойду к Маслову  и задам ему трепку. Если рассудить этот
поступок,  не  вникая  в  его  мотивы,  то это неправильный поступок. Просто
какая-то  хулиганская выходка. А раз выходка хулиганская, и  если судить обо
мне  по  этому поступку,  я, значит, сами понимаете кто. Это,  если  обо мне
судить  по поступку.  Если  же  начать разбираться  не  в поступке,  а в его
мотивах, то получается совсем другая картина. В классе сидит человек, первый
на Земле псип, чедоземпр и сверке. Он весь день тренировался на центрифуге и
в термокамере, а вечером еще занимался в школе. У человека ноют все мышцы, а
от занятий болит голова. Вместо  того чтобы отдыхать, он и сейчас продолжает
трудиться:  он решает  сразу  несколько очень серьезных  задач  - как же ему
все-таки быть с денежными затруднениями и так далее  и тому подобное. Да еще
накачивает  мышцу  левой руки  и  правой ноги.  Да  еще  решает  космический
кроссворд.
     В это время в класс врываются во  главе с Масловым презренные  лирики и
начинают  над  ним  строить  всякие  шаржини-маржики.  Да  еще  дают  всякие
прозвища. Справедливо  это? Несправедливо! А если это несправедливо, то дать
за это по первое число справедливо? Справедливо! Я стал грозно и неторопливо
приближаться к драмкружковцам со словами:
     -  Удар, его воздействие на тела изучал еще Леонардо  да Винчи, но  он,
понятно,  не располагал техникой наблюдения быстро протекающих процессов,  и
он, и Исаак  Ньютон, живший на два столетия  позднее,  исследовали движение,
предшествующее  удару, и  его  результат:  деформацию,  изменение  структуры
тела,- продолжал я сьшать скороговоркой,- но постичь процесс распространения
ударной  волны в  теле, а тем  более измерить  его они, конечно, были  не  в
состоянии.
     Как  раз  на этой мысли  я успел  подойти  к  Маслову  и со словами: "И
знание! И сила!" - стукнул его  как  следует, чтобы он в следующий раз знал,
как меня передразнивать. Я в то же время громко развивал идею удара:
     -  Со временем необходимость  измерений этого процесса  становилась все
более  настоятельной,  вырастала  в  проблему:   ведь  удар  -  одновременно
созидающая   и   разрушающая  сила,  и  его   способность  разрушения  нужно
контролировать.
     Думаю,  что  больше  от  разрушительной  силы   моих  ударов,   чем  от
созидательной,  все девчонки сразу с  визгом разбежались, конечно, в  разные
стороны. Только одна девчонка, которую  кто-то  называл,  по-моему, Таней и,
по-моему,  То-полевой,  почему-то  осталась бесстрашно  стоять  на месте.  Я
думал, что весь драмкружок распадется после первого же распространения  моей
ударной волны в их  телах, но Бегунов, Ломакин, Кашин и  Дудасов сплотились,
словно хоккейная команда. И бросились, как один, на выручку Маслову, издавая
жалкие выкрики:
     - Ах ты, Угрюм-башка!
     - Кроссворд!
     - Дух изгнания! На что я им ответил:
     - Ударные волны распространяются в твердом теле  примерно  так  же, как
звуковые   в  закрытой  комнате   -   отражаясь,   интерферируя   (то   есть
накладываясь), усиливая  или ослабляя друг друга. Ударное ускорение в разных
точках тела различно, его далеко не всегда можно предвидеть, рассчитать. Вот
почему важно уметь его измерить. Этим и занимаются
     ученые    лаборатории   измерений    параметров    удара    Всесоюзного
научно-исследовательского  института  метрологии имени  Д. И.  Менделеева  в
Ленинграде.
     Конечно, делать сразу четыре дела лучше в спокойной обстановке,  чем во
время потасовки.  Но я и здесь не терял даром времени: сыпал удары направо и
налево (нырок! уклон! обманное движение! удар!), читал лекцию  "Как измерить
силу  удара",  решал  кроссворд  (созвездие Южного  полушария неба из восьми
букв?) и думал о  денежных  затруднениях  (что же делать мне с деньгами? Что
делать?).
     Было  еще  и  пятое дело,  если быть  точным.  Кроме  ударов, которые я
наносил,  были  еще  удары, которые  я получал,  или, как  говорят  боксеры,
пропускал. Один из таких ударов пришелся мне в лоб. Это  был  отличный удар.
Такой  мощный  и  результативный, что  вопрос о сурдокамере,  где  бы я  мог
тренировать  себя  в  тишине  изолированного   пространства,   вдруг  как-то
разрешился сам  собой:  СУРДОКАМЕРУ  МОЖНО Ж  УСТРОИТЬ  ЛЕТОМ  В ДЕРЕВНЕ!  У
БАБУШКИ! В ПОГРЕБЕ! В ДЕРЕВНЕ! В ДЕРЕВНЕ ПОД  ЗЕМЛЁЙ НАВЕРНЯКА  СТОИТ ПОЛНАЯ
ТИШИНА! И ПРОДУКТЫ ТАМ ЕСТЬ!..
     "Да,  кто-то очень удачно съездил  меня по лбу. Даже  непонятно, кто из
этих  желторотиков  может  обладать  таким  хорошо поставленным  ударом?"  -
подумал я, разбрасывая всех в разные стороны и  загоняя Маслова и Дудасова в
геометрическую  фигуру,   образованную  углом  класса.  "Так,  Иванов!  Так!
Разделяй  и  властвуй,  Иванов!"  К  сожалению,  мою  программу мне  удалось
выполнить только  наполовину. Именно  в  тот момент, когда я  разделил  всех
самодеятель-ников и собрался  над ними властвовать, в  класс в сопровождении
наших девчонок вошла классная руководительница. По закону инерции (открытому
Галилеем еще в 1632 году!) я еще некоторое время, конечно, продолжал драться
и даже договорил до точки следующий абзац:
     - Но длительность ударного  процесса весьма  кратко-временна - от сотен
миллисекунд до нескольких микросекунд. И тут на помощь  метрологам  приходят
запоминающие    осциллографы.    Их   осциллограмму    можно   наблюдать   и
фотографировать  с  экрана  хоть  через  несколько  суток  после  того,  как
произведено измерение! Однако ударное ускорение,  ост новной параметр удара,
осциллограф не может  учесть, так как  оно возникает  уже  после  того,  как
сработал прибор.
     Полученную   осциллограмму   нужно   описать   математически,   вложигь
информацию в  перфоленту, обработать ее на ЭВМ -  и лишь  после  этого можно
считать, что работа закончена.
     -  Это  еще  что такое? Что здесь происходит? -  сказала громко Зинаида
Ефимовна.
     Подумать только,  как  часто  люди задают  друг  другу множество  самых
ненужных вопросов!  По-моему, это все  из-за того,  что они просто не  умеют
ценить и экономить  свое и чужое время.  Возьмем,  к примеру, нашу  классную
руководительницу.  Она  входит в зал  и  видит, что на сцене дерутся ребята.
Видит,  что дерутся, и все-таки спрашивает: "Это что здесь  происходит?" Что
происходит? Драка происходит!  Я понимаю,  если  бы  этот  вопрос задал  наш
химик. Он подслеповатый. Это могло бы оправдать вопрос. А у Зинаиды Ефимовны
очень даже хорошее зрение.  Хорошо,  что  в  сверхкосмонавтских  науках  это
невозможно.  Там  вопросы  надо задавать точно.  И отвечать тоже точно и без
лишних слов.
     Обо  всем  этом  я успел  подумать, пока  Зинаида Ефимовна  читала  мне
нотацию  о том, какое безобразное впечатление производят на нее в  последнее
время  мои поступки.  Вот  к чему  все сводится, когда о поступках  человека
судят только по его поступкам. К безобразному впечатлению. Я  уже хотел было
посоветовать  Зинаиде Ефимовне судить обо  мне, хотя  бы на  этот раз, не по
моим поступкам, а по мотивам моих поступков, но не успел. В это время в моей
голове  промелькнула более важная для моих будущих сверхкосмических  полетов
мысль. Я вспомнил о своем пульсе.
     Ничего. Я и так все выдержу. Я - чедоземпр! Я вас не понял! Не перехожу
на прием!
     Зинаида Ефимовна продолжала  все еще транслировать свою нотацию, когда,
значит,  в моей  запыхавшейся  голове  мелькнула  мысль  о  пульсе. С  этими
разговорами  я  совсем  забыл о  том, что я, по  моей программе, должен  был
делать сразу  же после драки. Я  положил большой палец правой руки  на пульс
левой  и,  выбрав  момент, когда  Зинаида  Ефимовна набирала в себя  воздух,
сказал:
     - Зинаида Ефимовна, помолчите, пожалуйста, одну минуту.
     - А что такое? - спросила меня Зинаида Ефимовна очень строго.
     -  Пульс!  -  сказал  я,  переводя  взгляд  на  свои  наручные  часы  и
прислушиваясь к ударам.
     - Тебе что, плохо? - спросила Зинаида Ефимовна.
     В ответ на вопрос я мотнул неопределенно головой,  стараясь  не сбиться
со счета. Вообще-то пульс был хороший.  Глубокого наполнения. Ритмичный, как
сигналы  точного времени из обсерватории имени Штернберга. Вокруг все стояли
молча, поэтому я быстро перемножил  количество ударов на секунды и получил в
итоге пятьдесят два удара в минуту. Ну и сердце у меня! Отличный мотор. Сами
посудите: до драки -  пульс  пятьдесят  два! После  драки  - пятьдесят  два.
Кто-то, когда-то, где-то будет доволен очень таким пульсом...
     - Ну, что? - волновалась Зинаида Ефимовна.- Тебе действительно плохо?
     -  Все в порядке! - отрапортовал я Зинаиде Ефимовне.- Говорите! - И про
себя добавил: "Вы Земля! Я Галактика. Перехожу на прием".
     Мое  самочувствие так же, как и моя подготовка, было, конечно, от  всех
засекреченным,   поэтому   я  сказал   про   себя  себе   голосом  Левитана:
"Самочувствие сверхкосмонавта Юрия  Иванова хо-ро-ше-е!" - и громко добавил,
обращаясь к Зинаиде Ефимовне:
     - Говорите, Зинаида Ефимовна! Я вас продолжаю слушать!
     Никогда  я не  думал,  что такая простая фраза, как: "Говорите, Зинаида
Ефимовна!  Я  вас продолжаю слушать!",  вызовет  у  всех, как говорят врачи,
такую преувеличенную реакцию (гиперреакцию!).
     Фразы возмущения так и полетели в меня со всех сторон:
     - Ребята! Вы слышите, как он разговаривает с учительницей?
     - Командует,и все:подождите!помолчите!говорите!
     В общем, бесновались все ченеземпры. Весь драмкружок во главе со  своим
главным  скоморохом Масловым.  Не возмущалась только  одна Зинаида Ефимовна.
Потому что  ее реакция на эту  фразу была, видимо, еще более  сложная, чем у
остальных. После моих слов  ее всю так затрясло, словно у нее под ногами был
не пол, а вибростенд.
     Вообще-то до этого разговора я к  Зинаиде Ефимовне относился нормально.
Она  хоть  совсем  молодая  учительница,  но физику очень  точно  и  здорово
преподает. И спортом  интересуется.  И в Планетарий ходит. Я ее там с  сыном
несколько раз видел. И вообще она - чедоземпр! Я ее понял не сразу, конечно,
сначала  пригляделся,  а  потом понял  и постепенно зачислил в чедоземпры. А
потом я еще долго к Зинаиде Ефимовне присматривался и даже решил, что, когда
начнутся первые пассажирские полеты в космос, она полетит, пожалуй,  одна из
первых. Но сейчас я  уж так не думаю. Да,  с такой вибрацией нервной системы
не то что в космос, а на порог монорельсовой дороги не допустят.
     - Иванов, дай  дневник!  -  сказала Зинаида Ефимовна, очевидно придя  в
себя.-Твой отец из командировки приехал?
     Я молча изобразил на лице, что мой отец из командировки приехал.
     - Хороший будет для него подарок...-сказала Зинаида Ефимовна, возвращая
мне дневник с длиннющей записью красными чернилами.
     Я  взял дневник  и,  не  сходя с места,  внимательно  прочитал  запись,
которую  сделала  Зинаида  Ефимовна.  В  дневнике  было  написано  вот  что:
"Подрался.  Сорвал  репетицию драмкружка.  Вел себя дерзко и  вызывающе!"  И
подпись: "З. Таирова".
     Ну что же! Зинаида Ефимовна судила  о моих  поступках не  по мотивам...
Значит, все точно, как у нее на уроке.
     - Ну, что ты думаешь делать, Иванов? - спросила меня Зинаида Ефимовна.-
Сейчас... и вообще?..
     - Я сейчас хочу уснуть,- сказал я.
     - Как уснуть? - ужаснулась Зинаида Ефимовна.
     - Очень просто,- пояснил я.- Лягу на парту и усну... Ведь после драки и
после такой записи в дневнике никто не  смог бы уснуть,  а я усну.-  С этими
словами я,  не  дожидаясь согласия  Зинаиды  Ефимовны,  взобрался  на парту,
расслабился по своей системе псипов и... уснул.
     Вокруг меня все зашумели, и каждый в  духе своего "уклона". Они думали,
вероятно, что шум помешает мне уснуть.
     - Очевидное... невероятное,- сказал кто-то из девчонок.
     - От очевидного к невероятному,- поправил я, не открывая глаз.
     - Время искать и удивляться!
     - Время искать и удивлять,- еще раз вмешался я в разговор.
     - У него не нервы, а черт знает что такое!-сказал Мае лов.
     Эти слова мне понравились. "Что и требовалось доказать!"- хотел сказать
я, но промолчал.
     Последнее, что я услышал,- это спор между кем-то: уснул я или не уснул,
и голос Колесникова Сергея.
     - Это же не чел... а целая АТС! - сказал он, и, как показалось  мне,  с
явным восхищением в голосе.
     - Ну при чем  здесь автоматическая телефонная станция? - удивилась Вера
Гранина.
     - Да я не  про эту АТС, я про антологию таинственных случаев!  Там, где
Иванов,  там  обязательно  случается  какая-нибудь  таинственная  антология.
Заснуть после драки... и после всего! И в присутствии Зинаиды Ефимовны!
     -  АТС это  или  не  АТС, но я должна поставить  вопрос  об Иванове  на
педсовете,- сказала Зинаида Ефимовна.
     - А зачем на педсовете?  - удивился Николай Ботов.- С ним  даже драться
интересно  и  полезно.  У него и во  время  драки можно что-нибудь  полезное
узнать. Сколько раз учитель говорил про теорию удара, я  не запоминал, а тут
пожалуйста, все запомнил до единого слова,- и  затем Ботов словно пропел - и
все наизусть:  "Удар, его  воздействие на тела изучал еще Леонардо да Винчи.
Но  он,  пон"ятно,  не располагал  техникой  наблюдения  быстро  протекающих
процессов. И он, и Исаак Ньютон..."
     - Это он тебе эти знания в голову вбил!  - объяснил Маслов.- Так что ты
можешь взять этот метод на вооружение, душка-тенор.
     После  этих  слов я услышал снова  голос Веры Граниной  (с  медицинским
уклоном):
     - Сейчас проверю, спит или нет?.. Может, притворяется. (Я почувствовал,
как ее рука прикоснулась к моей.) Ну  и пульс... Очень глубокого наполнения,
как у спящего...
     Больше я ничего не слышал. Когда я проснулся, то Зинаиды Ефимовны уже в
классе не было,  а все остальные  мои соклассники сидели и молча смотрели на
меня.  А  я  встал  и потянулся.  Потом  я открыл  портфель,  положил в него
дневник.  Достал  космический  кроссворд  и вписал  в него созвездие  Южного
полушария. Затем соскочил с  парты и при полном  молчании моих современников
вышел из класса.


     Все хорошо, но где чувство юмора?

     В коридоре меня догнал Борис Кутырев (с сатирическим уклоном) и сказал,
хватая меня за курточку (он всегда пускает в ход руки, когда разговаривает):
     - Слушай,  Иванов, ты, конечно, знаешь, что мне в тебе все не нравится.
Но знаешь, что мне в тебе больше всего не нравится?
     - Что? - спросил я и добавил: - Отвечай, пожалуйста, коротко и ясно, ты
стоишь не возле доски, а возле Юрия Евгеньевича Иванова!
     - Больше всего мне не нравится в тебе  эта мания величия... Отличаешься
ты скорее угрюмостью, чем  серьез ностью.  Чувства  юмора тебе  не  хватает,
понимаешь, все в тебе безнадежно  мрачно. Вот  сейчас  ты  продемонстрировал
нам... свое засыпание. Мы, конечно, все понимаем твой трюк: ты договорился с
Граниной, чтобы она подтвердила твой сон, и она его подтвердила.  Но это все
мрачно. А если бы все было с шуткой, с юмором,  то  и не  оставило бы такого
гнетущего впечатления.
     Кутырев помолчал немного и, видя, что я помрачнел, сказал:
     - Ну  вот, ты стал еще мрачнее, а  ведь "хорошо будет смеяться тот, кто
будет смеяться последним".
     - А  может, на земшаре уже есть человек,  который будет смеяться  самым
последним из всех,- сказал я  и, повернувшись к  Кутыреву спиной, зашагал по
коридору.
     Машинально я  засунул  руку в боковой карман. В кармане ощутил какой-то
листок, хотя знал точно, что никакого листка в карман  не прятал. Я сбежал с
лестницы, вышел на улицу и извлек листок из кармана, при этом екнуло сердце.
Неужели, подумал я, неужели  опять... Быстро  развернул листок...  Стихи! На
листке  были  написаны  стихи!  Мне  стало  ясно:  кто-то,  вероятно,  решил
отравлять  мое  существование этой рифмованной пачкотней.  Я  разволновался,
правда совсем спокойно, прочитал стихотворение:

     Находят птицы без приборов гнезда
     Сквозь облака, туманы и дожди.
     Летят они в рассвет и ночью поздней,
     Проделав в небе сотни миль пути.
     Им ветер не сопутствует.
     Земные не зовут огни...
     Значит, они чувствуют.
     Значит, что-то чувствуют,
     Только что же чувствуют они?
     Спасают нас, людей, в морях дельфины,
     Ведут меж рифов в гавань корабли.
     А в девять баллов вынесут на спинах,
     Оставив нас на берегу Земли.
     Им ветер не сопутствует,
     Земные не зовут огни...
     Значит, они чувствуют,
     Значит, что-то чувствуют,
     Только что же чувствуют они?

     Значит, снова прислали стихи  человеку, у которого  из-за  его  сильной
программы  самообучения весь день занят и  расписан буквально до секунд. И я
снова эти стихи вынужден был прочитать и даже записать второй раз  в жизни и
второй раз в бортжурнал: "С 5.30 до 5.35 читал стихи... С 5.35 до 5.45 думал
о том, зачем и кто бы мог их мне прислать".
     Я стал сравнивать первые и вторые стихи. Такое впечатление,  что кто-то
и что-то обо мне уже знает или, по крайней  мере, догадывается о чем-то... В
первых  стихах написано:  "...Идешь  на  бой,  лицо открой!  -  Вот смелости
начало..." А во вторых стихах: "Находят птицы без приборов гнезда". Обратите
внимание,  "находят без  приборов гнезда",  летят "сквозь  облака,  туманы и
дожди", "летят они  в рассвет и ночью поздней,  проделав сотни миль пути" и,
главное, что "им ветер не сопутствует", я подчеркиваю: "не сопутствует". Это
уже просто  какой-то намек и еще, что "земные не зовут  огни".  А дальше про
чувства: "Значит,  они чувствуют,  значит, что-то  чувствуют,  только что же
чувствуют они?" Похоже, кто-то просто хочет ввинтиться мне в душу  и узнать,
что же я чувствую и  чувствую ли я  что-нибудь вообще?.. Вот так, разгадывая
эту стихотворную загадку, я шел к дому по тротуару, стараясь шагать по линии
лунного  терминатора.  (Терминатором называется  граница света Солнца и тени
Луны,  падающих  на  Землю.)  Шагать  по  земному  терминатору  неинтересно.
Температура солнечного света и лунной тени, наверно, одинаковая. Интересней,
конечно,   шагать  по  терминатору  Меркурия.  Там  на   освещенной  стороне
температура плюс пятьсот градусов... а в тени - минус двести... На
     этой мысли я остановился.  Терминатор терминатором,  а кто же  за  мной
все-таки  крадется?..  Кто-то   охотится,  вероятно,   за   секретами   моих
тренировок. В нашей школе не только Маслов, но и  многие другие ребята хотят
стать  космонавтами.  Поэтому,  наверно,  я и  Самсонова  как-то на карусели
встретил с девчонками. Но он просто катался. А второй раз без  девчонок был.
И на меня все время  подозрительно смотрел. В  Сандунах  Дудасов прошлый раз
сказал: "Ты что это пятый раз паришься?"
     Ничего, если  они и  будут космонавтами, то  самыми  обыкновенными... с
дублерами... А  я  буду,  как мне ясно, сверхкосмонавтом.  Лидером  я  буду.
Первым в мире. Первым и самым подготовленным к сверхкосмическим сверхполетам
изо всех  людей на  всем земшаре. Размышляя  об этом, я завернул за угол  и,
прыгнув с терминатора в тень, спрятался в первом попавшемся подъезде. Расчет
был  простой: ничего не подозревающий шпион выскочит из-за угла и  тем самым
раскроет  свою жалкую личность. Не успел я об этом  подумать, как из-за угла
появился  Сергей  Колесников.  Я  его сразу  узнал по длинной  шее,  даже  в
темноте. Антолог таинственных случаев. У Колесникова шея была длинная, как у
жирафа,  и  вертючая. Когда Колесников скрылся из виду,  я  вышел из  своего
укрытия и поспешил домой.

     По своему  железному расписанию я каждый день в десять часов вечера уже
лежу в постели.  Пусть  даже в это время по телевизору передают запуск новой
ракеты в космос,  все  равно я  сплю.  Если хочешь стать сверхкосмонавтом  и
чедо-земпром, приходится себе во многом отказывать.


     Антология самого таинственного случая

     Наш дом находится совсем  недалеко  от школы.  Поэтому  сегмент земного
шара, залитый асфальтом и  именуемый Садовым кольцом и отделяющий мой дом от
школы улицей Воровского, я проскочил пулей.
     Я торопился, так как по жизненному расписанию моего сегодняшнего вечера
время несколько уплотнилось. Я уже
     говорил, что каждый день в десять  часов вечера, что бы ни случилось, я
должен  лежать в  постели.  А до сна я должен  был  еще успеть  позаниматься
геодезией  и астрофизикой.  И  самое  главное,  провести  первую  тренировку
терминатора планеты Меркурий. Я, конечно, вполне мог уложиться в расписание,
если бы мне  не надо было предъявлять дневник  моему отцу. Прочитав дневник,
отец обязательно затеет со мной  разговор,  который совсем  не  предусмотрен
моим  расписанием. Потом  в наш  разговор  вмешается  мама. Мама начнет меня
защищать, отец начнет с  ней спорить. И  на  это  тоже  можно потратить уйму
такого нужного времени.
     Когда я влетел в прихожую, ни отца, ни матери дома не было. Я сделал по
расписанию первым делом вот  что: налил  в металлическую мензурку простейшее
соединение водорода  с  кислородом.  Довел  до  точки  кипения. В фарфоровый
тигель всыпал  шесть  граммов синепсиса.  Смешал  синепсис  с тремя  ложками
полиозы. Тонкую пластинку, содержащую элементы фосфора и кальция, соединил с
толстой пластинкой аминокислот и... ну, в общем, короче говоря, это я просто
выпил стакан чаю с сахаром и съел бутерброд с сыром! Потом я положил дневник
в папиной комнате на стол, на самом видном месте. Я  уже собирался вернуться
в свою комнату, когда заметил на столе кипу газет. Читая газеты, отец всегда
подчеркивает в них отдельные статьи, фразы и даже  слова. Я пересмотрел, что
и где  он подчеркнул на этот раз: в "Известиях" и  в "Комсомолке" в основном
он подчеркнул  статьи о воспитании подростков.  Во  вчерашней "Вечерке"  был
подчеркнут какой-то фельетон на финансовую тему (мой отец, дорогие  товарищи
потомки,  работает фининспектором и  часто выезжает  делать  ревизии.  Кроме
того, он всегда занят,  потому что работает над  диссертацией. Меня он  тоже
часто  ревизует,  так  как  считает,  что  я  стал  "невозможным человеком",
"невозможным" - это слово мы, конечно, оставим на его совести!).
     Итак, в  "Вечерке" подчеркнута статья на какую-то финансовую тему и еще
был  обведен красными чернилами какой-то фотоснимок и рядом поставлен жирный
вопросительный знак.
     Минуточку, минуточку! На фотоснимке,  между прочим,  изображены я и мой
тренер по  самбо.  А  вопросительный  знак стоял  потому,  что физиономия на
снимке в газете была моя, а имя и фамилия под снимком не мои. Я занимался  в
кружке
     самбо под  чужой, конечно, фамилией. И главное, я  сфотографирован  без
моего  ведома  и согласия. Я даже на этого  корреспондента и внимания-то  не
обратил. Когда же  это он успел меня щелкнуть?  Я еще  раз перечитал надпись
под снимком: "Заслуженный мастер спорта Алексей Рогунов, в прошлом известный
самбист.  Сегодня  он тренер  спортивного  комплекса  "Самбо" в  микрорайоне
Чертаново. Алексей Рогунов подготовил  несколько спортсменов-разрядников. На
снимке А. Рогунов  с группой новичков перед началом тренировочных занятий. В
правом углу портрет Коли Горлова - одного из самых способных спортсменов". И
ниже: "Фото В. Федорова".
     Ну,  знаете, товарищ Федоров, если вы  и другие фотокорреспонденты  уже
сейчас  начнут  меня  снимать во  всех  кружках, в  которых  я занимаюсь  (к
примеру, скажем, в планерном, в парашютном и так далее и тому подобное), и в
каждом, естественно,  под другой фамилией,  если эти снимки  и другие начнут
появляться часто в нашей прессе, то я буду вынужден со  всей категоричностью
поставить вопрос перед ТАСС ребром: или я, или фотокорреспонденты!..
     Я и так имею неприятности. В воскресенье шел с отцом по улице Горького,
вдруг передо мной и моим отцом вырастает один парень из парашютного кружка и
говорит: "Семен Старовойтов, привет! Завтра прыжки с крыши!" Сказал и как ни
в чем не бывало пошел дальше. У отца, конечно, очки сразу же на лоб полезли.
     -  Почему он тебя называет Семеном?.. Да еще  Старовойтовым?  Да  какие
прыжки?.. Да с какой крыши?.. И почему с крыши?..
     - С какой крыши?..  "С какой,  с какой"!.. Ну,  вышку мы так  называем!
Парашютную вышку! Слэнг это. Жаргон это!
     - А почему он тебя называет Семеном Старовойтовым?..
     - Ну, обознался! Ну, за другого принял! Ну, похож я на какого-то Семена
Старовойтова!
     И почему  нужно все обязательно превращать в  трагедию?! Неужели нельзя
из этого сделать хотя бы героический эпос? Ну, что бы отреагировать на слова
того паренька хотя бы вот такими словами:
     "А ты у меня, оказывается, сынок, не только Юрий Иванов, ты  у меня еще
и Семен Старовойтов!"  - и добро-Душно  рассмеялся бы  при этом. И я бы тоже
ухмыльнулся сурово и сказал: "Да, папа, я у тебя не только Юрий Иванов,
     яутебяещеиСеменСтаровойтов,иНиколайГорлов, и  еще  Костя  Филимонов,  и
Сергей Тарасов..." "Значит, так надо, сынок?" "Значит, так надо, папа!"
     "И обрати внимание, сынок, что я у тебя не спрашиваю, почему  ты у меня
и то, и другое, и третье..." "Так это я в тебе и ценю, папа!"
     Теперь вы понимаете, товарищи потомки, мало мне этих  случайных  встреч
на улицах Москвы, так теперь этот Коля Горлов - лучший самбист Чертановского
района, и его портрет в вечерней газете. Рано еще, рано, товарищи,  помещать
мои  фотографии. Когда можно  будет, я скажу, дам, как говорится,  сигнал. А
сейчас - преждевременно!
     Нет,  снимать меня надо, и снимать меня надо как можно больше,  но  вот
помещать  снимки  в  газетах  и   журналах  еще  рановато.Иэта   встреча  на
улицеГорького,и  история  с "Вечеркой", изаписьв  дневникеодракевшколе - все
было одинаково неприятно для меня. Но неприятнее всего была для меня  запись
о  том, что я подрался с  Масловым. Впрочем, все зависит от того, как на эту
драку посмотрит мой отец. Вот если  бы он посмотрел вечером  мой дневник,  а
утром зашел  в школу  и сказал  нашей классной руководительнице  только одну
достойную истинного чедоземпра фразу:"Зинаида Ефимовна! Драки, как  и войны,
бывают  справедливые и  несправедливые!"И  все!Потом бы повернулся  и  молча
пошел к двери, а у двери опять бы повернулся и сказал: "И вообще, о человеке
надо судить не по поступкам, а по мотивам его поступков!" Сказал бы и ушел!
     Зинаида Ефимовна сразу  бы занервничала, а  в классе все заволновались.
Зинаида Ефимовна побежала  бы за  папой. Весь  класс  побежал бы за Зинаидой
Ефимовной.
     "Евгений Александрович! -  сказала бы Зинаида Ефимовна  моему отцу.- Вы
нас, конечно, извините, но мы просто не  знаем, как нам быть с вашим  Юрием.
Дело в том, что он все мотивы своих поступков от нас скры-ва-ет..."
     "Вероятно,  он это делает  в интересах  нашего государства!"- сказал бы
мой отец и, сухо попрощавшись, вышелиз школы.
     "Да, ребята,-сказала бы Зинаида Ефимовна.-придется нам всем  извиниться
перед Юрием... А за тебя, Маслов, мне стыдно, очень стыдно!"
     "Зинаида Ефимовна,-  сказал бы  Маслов,-  да если б я знал,  что Иванов
ударил  меня  в  интересах  нашего государства,  разве  я стал бы ему давать
сдачи?!"
     Да, но до такого  разговора мой  отец еще не дорос. Тяжело вздохнув,  я
прошел  в  ванную комнату,  достал  два ведра и стал готовиться к тренировке
терминатора   планеты  Меркурий.  Вообще-то   вы  запомнили  или  нет,   что
терминатором называется  граница света и  тени? Терминатор планеты  Меркурий
самый  контрастный.  Сами  посудите: Меркурий  ближе  всех планет  к Солнцу.
Атмосферы  нет.  Суточного вращения  нет. На освещенной стороне  температура
плюс пятьсот градусов.
     Я опустил правую ногу в ведро с горячей водой. На теневой стороне около
минус двести... Левую ногу  я опустил в ведро с холодной водой...  Бр-р-р...
Ну и ощущение, прямо скажем, не из  приятных...  Вы, конечно, догадываетесь,
что  холодная  вода  должна  была  изображать  температуру  теневой  стороны
Меркурия,  поэтому я и опустил левую ногу в ведро с холодной водой, а правую
- в ведро с горячей водой: оно должно было изображать температуру освещенной
стороны.  Закрыл  тлаза и стал  представлять,  что я  нахожусь не  в  ванной
комнате,  а  на   планете  Меркурий,   на   линии  терминатора.   Неприятное
самочувствие. Впечатление такое, как  будто  два  разных ощущения  разрывают
тебя  на части...  М-да...  Действительно!..  "...Им  ветер не  сопутствует,
земные  не зовут огни...  Значит,  они чувствуют,  значит, что-то чувствуют,
только что  же чувствуют они?.."  Ой-ой-ой!.. Сейчас бы того, кто  эти стихи
писал, голыми ногами в горячую и холодную воду сунуть...
     В это время в прихожей затрещал звонок. Судя по трезвону, звонил кто-то
посторонний и звонил так настойчиво, что мне прлшлось прервать на время опыт
по своей  "тер-минаторизации", прошлепать босыми ногами в прихожую и открыть
дверь.
     На площадке стоял Колесников из нашего класса.
     Колесников  сразу же  вытянул длинную шею и завертел  ею. Потом, смешно
изогнув  ее,  он  как-то подозрительно осмотрел мое  раскрасневшееся  лицо и
особенно мои ноги.
     - Вот какая антология каких таинственных каких случаев...-  сказал он.-
Ты, конечно, знаешь, что такое "шестиугольник Хаттераса"?
     - Колесников,-  ответил я холодно,  но  спокойно,- не  задавай  детских
вопросов. Много опасности таит в себе океан, но ничто не наводит такой страх
на  моряка, как "шестиугольник  Хаттераса"  (морская  территория  у  берегов
американского  штата  Северная  Каролина,  к  северу  от   так   называемого
"бермудского треугольника"). На памяти  только нынешнего  поколения  в  этом
районе исчезло не менее тысячи судов.
     - Или вспоминается случай с "Кэррол Диринг",- оживился Колесников.- Эта
шхуна, построенная на верфях в штате Мэн  в 1921  году, пересекая Атлантику,
неожиданно исчезла. Ее обнаружили  в районе "шестиугольника". Паруса на всех
пяти мачтах подняты, но на борту ни души.
     - Да,  на  борту не было ни души,- подхватил я.- И по сообщению  такого
источника, как журнал "Нэйшнл джиогрэфик", катер морской пограничной службы,
наткнувшийся на шхуну, не обнаружил  на судне никого, кроме  двух кошек.  На
камбузе стояла  свежеприготовленная  пища. Судьба экипажа  и  по  сей день -
загадка.
     -  И  это  ты  знаешь,-  засмеялся  Колесников  и,  хитро прищурившись,
добавил: - Но я знаю, чего ты м.ожешь не знать!..
     - Это чего  я,  например, могу не знать? - надвинулся  я на Колесникова
стеной.
     - Ты можешь, например, не знать,-стал растягивать слова Колесников,- ты
можешь не только не знать, но даже не иметь никакого представления...
     - Это я-то могу не иметь никакого представления?
     -  Есть,  например, у  твоей мамы  лавровый  лист или нет? - Колесников
рассмеялся, довольный собой.
     Я очень спокойно, но совсем  незаметно,  конечно, разозлился  на самого
себя - так ловко поддел меня Колесников.
     - Можешь ты, Колесников, иногда сказать что-то путное?
     Колесников всматривался в  меня, а я не  спускал с него глаз и подумал:
"Не  он  ли  уж  подбрасывает  эти стихи  из  антологии  своих  таинственных
случаев?" Так  мы уставились друг на друга  молча и не  мигая. У Колесникова
уже  через минуту  из глаз полились слезы, а я нарочно еще минуты три, после
того как он захлопал своими ресницами, я еще минуты три, а может, и все пять
запросто смотрел на него не мигаючи. Вообще-то я бы этому Колесникову сейчас
с удовольствием дал вместо лаврового листа  и  этого "кто  кого переглядит",
дал бы  как  следует. Прервать такой  важный опыт  из-за какого-то лаврового
листа для супа.
     - А может, все-таки есть лавровый лист? - спросил Колесников, вытягивая
шею и заглядывая через мое плечо в  ванную комнату  и принюхиваясь. - А чего
это  у тебя одна нога такая красная,  а другая - белая-белая? -  спросил еще
подозрительней Колесников.- Это из антологии таинственных случаев, да?
     В  это  время  на  лестнице  с  сумками  в  руказ показалась моя  мама.
Колесников сразу выхватил из рук мамы обе сумки и потащился за ней на кухню,
бормоча все те  же  жалкие  слова про лавровый лист.  Проклиная Колесникова,
из-за которого я потерял столько времени, я прикрыл дверь ванной  и  ждал до
тех пор, пока  этот  шпион,  получив  лавровый  лист,  не  убрался из  нашей
квартиры.  "Лавровый  лист,  лавровый лист,- подумал я,-  когда-нибудь вы из
него венок мне на шею наденете. А вообще лавровый лист - это только предлог.
Колесников определенно хочет что-то выведать. Чудак. Шел бы  с такой  шеей в
цирк. Вертел бы там ею на сто восемьдесят градусов".
     - Валяй,- сказал я Колесникову, открывая дверь.
     Колесников с лавровым листом в руках выходил на лестничную площадку как
краб, боком,  но я все же входную дверь сумел захлопнуть  так ловко, что она
успела  в самый последний  момент  дать  Колесникову чуть  ниже спины.  А  я
посмотрел  ему  вслед  в  дверной глазок и  запер дверь на  ключ. Колесников
чертыхнулся,  а  я пошел в  ванную  комнату, с  тем чтобы  вылить  из  ведер
остывший, а в другом ведре согревшийся терминатор планеты Меркурий.


     "А я открыл, что рядом есть девчонки,..."

     В это время в прихожей появилась моя мама. В дверях ванной я столкнулся
с ней. Она посмотрела на мой синяк под  глазом, взялась двумя руками  за мои
уши и сказала:
     - Юрий, что это у тебя под глазом?
     (Видит, что  синяк!  Знает, что синяк!  И все-таки спрашивает!)  Вместо
ответа я принес в столовую портфель, вытряс из него на стол учебники, принес
из папиной комнаты дневник, раскрыл и молча показал  его маме. А сам пошел в
ванную.
     - Кто тебе поставил этот синяк? - спросила еще раз мама.
     Мама у меня молодец! Еще не было в жизни случая, чтобы она осудила хоть
один мой поступок. Потому что она не знает, но чувствует, какие  серьезные и
нечеловечески  трудные и, можно сказать,  героические мотивы скрыты за моими
поступками.
     - Этот синяк мне поставил театральный кружок! - сказал я.
     -  Так! - сказала  она за дверью.-  Теперь  они стали  на тебя нападать
целыми кружками. А завтра они начнут  нападать целыми школами.- Мама вошла в
ванную.- Это тебе еще  нужно,- кивая головой  в сторону ведер, спросила меня
мама,- или можно вылить?
     - Можно! - сказал я, доставая из кармана пижамы пятак и прикладывая его
перед зеркалом к синяку.  Через мое  плечо в  зеркало заглянула и моя мама и
снова впилась глазами в синяк. Так как мой папа еще не вернулся с работы,  а
я  по расписанию уже  должен  был  готовиться к отбою,  я направился  в свою
комнату.
     -  Юрий,  погоди!  -  сказала  мама,  взяла  меня за  руку  и подвела к
телефону.- Я сейчас же соединюсь с твоей учительницей... Подожди минутку!
     - Мама, - ответил я строго, - ты же знаешь, мой сон священный.
     -  Знаю, знаю,-сказала мама, -  но сейчас придет папа.  Нам нужны будут
подробности.
     Мой наручный будильник прозвонил отбой.
     -  Это  чудовищно! -  сказала  мама. -  На тебя  напал целый кружок!  Я
заставлю твоего отца пойти вместе со мной в школу!
     Наручный  будильник   все  еще   продолжал  звенеть.  Я  повернул  часы
циферблатом к маме и сказал:
     - Завтра!
     В прихожей раздался звонок.
     -  Вот  и  папа пришел...  - Мама  перестала набирать номер  телефона и
постучала пальцем по дневнику: - Может, ты все-таки...
     -  Завтра!-сказал я и,  сделав  рукой что-то  среднее между  "спокойной
ночи" и "до  свидания", направился в свою  комнату, юркнул под одеяло и стал
расслабляться по системе йогов.
     В это время в прихожей раздались папин и мамин голоса.
     - "...Родина слышит, Родина знает, где в небесах ее сын пролетает..." -
пропел отец. Отец был в хорошем настроении. В хорошем настроении отец всегда
поет эту песню. Отец прошел в свою комнату, и некоторое время там было тихо.
     Я  услышал,  как  к  двери  подошла  на  цыпочках моя  мама  и  ласково
прошептала:
     -  Юра... Может  быть, ты поужинаешь с нами вместе...  Еще рано... Папе
будет приятно...
     Я промолчал, продолжая расслабляться. В  комнате отца  по-прежнему было
тихо. Видимо, отец еще не просмотрел  мой  дневник, поэтому и  молчит. Между
прочим,  он напрасно медлит. Сейчас я сделаю перед сном легкое расслабление,
потом на моих наручных  часах "Сигнал" на двенадцати камнях прозвучит звонок
и  -  окончательный отбой!  И  уже никакая сила  не заставит  меня  нарушить
железное  расписание  моего бортжурнала.  В  середине моего расслабления  из
соседней комнаты начали поступать неясные сигналы,  говорящие о том, что мой
отец, видимо, расшифровал  запись в моем  дневнике и, судя по всему, делится
об этом с мамой, а мама, как  всегда, защищает меня,  судя по ее голосу. Как
раз  в это  время мои часы просигналили  окончательный отбой! Я  стал быстро
засыпать.  Но здесь  я услышал,  как  распахнулась  дверь  в  мою  комнату и
раздался сердитый голос моего отца:
     -  Ну-ка,  вставай с  постели и марш в  столовую! Мама  стояла  рядом и
шипела на папу:
     - Не буди его! Не буди! Не буди!
     А папа повторил свою фразу, наверно, раз пятнадцать. Но вы же, товарищи
потомки, немного знаете мой характер: если уж в  моей программе самообучения
никакой разговор с отцом не намечен, то никакого разговора и не будет.
     - Не буди его,- сказала еще раз мама.
     -  Как  это  "не буди"?!  Как  это  "не  буди", когда  такая  запись  в
дневнике?!
     -  Это какое-то недоразумение,- сказала мама.- Пусть он сейчас  спит, а
завтра все выяснится.
     - Не завтра,- сказал я из-под одеяла,- а лет через двадцать пять.
     - По-моему, единственный человек на всем земном шаре после такой записи
в дневнике может спать. И этот единственный человек - мой сын...
     "Насчет  "единственного"  - это ты,  папа,  сказал  удивительно,  можно
сказать,  пророчески  верно,- подумал я.- Только единственный на всем земном
шаре...  Единственным-то... им ветер  не сопутствует,-  продолжал  думать  я
дальше,  но  это уже, вероятно, я думал  во сне,  не мог  же я  наяву думать
стихами:

     Им ветер не сопутствует,
     Земные не зовут огни...
     Значит, они чувствуют,
     Значит, что-то чувствуют,
     Только что же чувствуют они?"

     Еще я услышал, как отец сказал маме:
     -  Почему мы  никогда  не  сходим вместе в театр или, наконец, в  кино?
Почему  в  доме  тихо? Почему никто не смеется?  Почему не  звучит  музыка?!
Почему никто не поет?! Почему к моему сыну никто не ходит в гости?
     Впрочем, может быть, эти слова, мне просто приснились...

     Судя по  очень плохо сохранившимся страницам воспоминаний Юрия Иванова,
на  следующий  день  он  проснулся в пять часов  утра и чем он  занимался до
школы, было записано, как всегда, в не дошедшем до нас бортжурнале. Затем по
отдельным фразам  можно понять, что он  был  в школе. На  уроке алгебры  он,
вероятно, пытался учить чему-то учителя алгебры  -  об этом запись сделана в
школьном дневнике  учительской  рукой. Еще  в дневнике было записано: "Читал
учителю  естествознания свою версию о происхождении  человека (кстати, очень
любопытную), но на вопрос: "Сколько в среднем  живет человек" - ответил: "Не
знаю!" Такой ответ считаю издевательством",- и подпись учительницы.
     Затем  Юрий Иванов, судя  по его записям, после окончания  уроков снова
обнаружил у  себя в кармане  неизвестно каким  образом туда  попавший листок
бумаги  с новым  стихотворением.  Текст  стихотворения сохранился  плохо, но
разобрать его удалось. Вот оно:

     Открыли люди, что от трения
     Вспыхивают искорки огня.
     Я, как Ньютон,
     Открыл закон
     Такого тяготения,
     Что это просто страшно для меня.
     - Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты?
     Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я...
     - А я открыл, что рядом есть девчонки,
     И с этим сделать ничего нельзя!
     Открыли люди, что в движении
     Будет вечно бабушка-Земля.
     Я, как Ньютон,
     Открыл закон
     Такого тяготения,
     Что это просто страшно для меня.
     - Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты?
     Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я.
     - А я открыл, что рядом есть девчонки,
     И с этим сделать ничего нельзя!
     Есть атмосферное давление,
     Которое все давит на тебя.
     Я, как Ньютон,
     Открыл закон
     Земного тяготения,
     Но только неземного для меня.
     - Постой, постой! Я не могу понять - о чем ты!
     Постой, постой! Что ты открыл - не понимаю я.
     - А я открыл, что рядом есть девчонки,
     И с этим сделать ничего нельзя!

     На двух  следующих  страницах,  содержавших,  скорее всего, комментарий
стихов,  все  слова расплылись до неузнаваемости, зато  на третьей  странице
удалось восстановить следующий текст:
     "...Заезжал  к  Пелагее  Васильевне за цветами.  Она оказалась больной,
поэтому не торгует цветами. Сходил в аптеку за лекарством для нее, затем она
написала мне доверенность на торговлю цветами..."
     Затем строк тридцать неразборчиво и затем разборчиво:
     "...Я шел по земле: по большому постоянному магниту с  огромным букетом
гладиолусов   для   продажи.  Перейдя  подземный  переход  у  станции  метро
"Дзержинская", я  выбрал возле  магазина "Детский мир"  оживленный угол (как
раз напротив памятника первопечатнику Федорову) и начал торговлю. Место  для
меня  было  самым счастливым.  С  этого  угла  очень хорошо  просматривались
проспект и переулок, так что  появление милиционера или  дружинника не могло
застать меня врасплох. А если они все-таки появлялись, то я легко скрывался,
смешиваясь с толпой прохожих.
     Должен сказать, что у меня уже накопился некоторый опыт продажи цветов.
     Правда, сегодня  мне  что-то не везло. Все время  приходилось закрывать
торговлю - то и дело появлялся милиционер, и мне время от времени нужно было
скрываться от  него в  переулке...  Конечно, я бы ни за  что  не  попался со
своими гладиолусами, если бы не..."
     На словах  "если  бы не..." страница закончилась, а на  двух  следующих
страницах нельзя  было  разобрать  ни одной буквы  - все расплылось, лишь  в
конце второй страницы удалось прочитать несколько фраз:
     "...Зря бежал от милиционера! Это же такое счастье, что меня пригласили
в милицию,  и  как это  я сам не догадался зайти  туда раньше  и поставить в
известность..."
     Затем  снова  ничего  не разобрать.  Дальше,  через  две  страницы,  на
третьей, Юрий вспоминает, как он  находился в милиции, в детской  комнате, и
женщина-милиционер беседовала с ним.
     "  - Тебе бы с твоей  скоростью  бега спортом заниматься,- сказала  она
мне,- а ты цветами торгуешь.
     - Между прочим,- отчеканил я,-  прощу зафиксировать в протоколе, что до
бега  и  после бега пульс у  меня  был  пятьдесят два, ритмичный и глубокого
наполнения, и никаких вазомоторов и никакой вегетатики!..
     -  Да,  да,- согласилась  дежурная по детской комнате,- ты спекулируешь
цветами, и с таким, я бы сказала, нечеловеческим спокойствием.
     - Я не спекулирую,- ответил я.- Я помогаю Пелагее Васильевне торговать.
У нее есть  разрешение,  а она  меня  попросила помочь ей,  потому  что  она
болеет, и даже доверенность написала.
     - А где у тебя доверенность? - спросила женщина-милиционер.
     - Потерял.- Я действительно где-то посеял эту бумажку.
     - Ты мне зубы не заговаривай,- сказала женщина-милиционер,- говори имя,
фамилию, где живешь, почему торгуешь цветами, где взял гладиолусы.
     Я, конечно,  на все эти вопросы  не  ответил.  Начнешь  с объяснений, а
кончать  придется  тем, что попросит  раскрыть  мои  секреты  чедоземпрских,
псиповских  и сверкских тренировок.  Но, когда женщина-милиционер настойчиво
попросила все-таки  открыть  мое  имя  и мою  фамилию,  я  сказал как  можно
дипломатичнее:
     - Ну подождите немного - скоро узнаете.
     - Это как же скоро?
     - Ну лет через тридцать или даже через двадцать.
     - Так я уже на пенсию уйду,- сказала женщина, хитро улыбнувшись.
     Это она меня хотела разжалобить: молодая, а  говорит о  пенсии. Но меня
не разжалобишь, не на такого напала.
     -  Вы знаете что,- посоветовал я,- сейчас,  вместо того чтобы выяснять,
кто я, вы меня лучше запомните и когда придете домой, то напишите обо мне...
     - Что же написать о тебе?
     - Ну это... воспоминание...
     - Воспоминание? - Женщина даже рассмеялась.- Воспоминание о том, как ты
гладиолусами  торгуешь?  Между прочим, ты вот  цветами торгуешь,- продолжала
она,-  а  не  знаешь, что революционные работницы еще при царе  лозунг такой
носили на демонстрациях: "Хлеба и роз!" Ты слышал об этом?..
     -  В оранжерее  при  университете  на  сельскохозяйственном  факультете
недавно  начат необычный эксперимент,- сказал я.-  Электронно-вычислительной
машине  доверено управлять автоматической  установкой, заменяющей во  многом
человека  в   выращивании   ирисов,  тюльпанов  и   гладиолусов.  Установка,
управляемая  компьютером, передвигается по оранжерее в восемьсот  квадратных
метров по уложенным  вдоль стен  рельсам  и  выполняет  самые  разнообразные
операции. Вы, конечно, об этом ничего не слышали?
     - Как не слышала,- сказала женщина,- очень даже слышала.
     - От кого? - удивился я.
     - А от тебя, от тебя слышала!
     Я  даже  на  одну, может, миллионную долю секунды  растерялся, так меня
ловко поддели с ответом, но женщина в милицейской форме продолжала:
     - Про электронно-вычислительную машину  и про ее  применение ты кое-что
знаешь, но вот о себе ты почти ничего не знаешь.
     - Как это не знаю? - обиделся я.
     - Ну вот не  знаешь  твое имя, твою фамилию, где живешь,- принялась она
опять за свое.
     - Вы лучше скажите мне, кто может быть автором вот этих стихов,- сказал
я, доставая из внутреннего кармана листок  со стихами.- Наука же утверждает,
что в почерке  отражаются индивидуальные  особенности личности и что  каждый
имеет свой почерк, я правильно говорю? Л то я, значит, себя зачедоземприваю,
а меня хотят во что бы то ни стало расчедоземприть! - проговорился я.
     - Чего, чего? - насторожилась дежурная.
     - Да это я... я просто так говорю,- прикусил я свой язык.
     - Говоришь ты правильно,-подтвердила женщина,- а поступаешь...
     Но я ей не дал договорить.
     Вот, товарищи потомки, теперь вы поймете, почему я сначала расстроился,
а  потом сразу  обрадовался, что  меня  пригласили  в милицию.  Мне бы давно
самому сюда прийти с этими стихотворениями.
     Женщина прочла все три стихотворения и сказала:
     - А зачем же это по почерку устанавливать автора? Хорошие стихи...
     - А затем, что они без подписи,- объяснил я.
     - А зачем, чтобы они были с подписью?
     -  А  затем...-  сказал  я.-  Ну,  что  бы  вы  сказали,  если  бы  при
расследовании какого-нибудь  преступления  вашим милиционерам  не надо иметь
никакого суплеса...
     - Ты и суплес знаешь?
     - Суплес,- отчеканил я,- это гибкость тела. Вырабатывается специальными
тренировочными   упражнениями,   способствующими   увеличению    подвижности
позвоночника   и   эластичности   межпозвоночных   хрящевых  дисков,   всего
су-ставно-связочного аппарата и мышечной системы.
     -  Значит, не надо никакого  суплеса? -  переспросила меня дежурная.- А
что же надо?
     - А  надо, чтобы был псип, которым  обладает... то есть  будет обладать
скоро   один  человек,-  поправил  я  сам  себя,-  Псип  -  полное  собрание
изобретений природы,-  пояснил  я,  не  дожидаясь  вопроса,  и  тут же  стал
объяснять главное: - Значит,  при расследовании  какого-нибудь  преступления
милиционер выскакивает  из  отделения,  он человек-ищейка, у  него  отличное
верхнее чутье, как у ищейки. Что такое верхнее чутье? - спросил я дежурную.
     - Верхнее чутье - это способность собаки улавливать  запахи по воздуху,
а не по следу,- отчеканила дежурная.
     -  Правильно,- похвалил  я ее.-  Затем милиционер  вглядывается, словно
кошка, в темноту!.. Что вы знаете про кошек? - спросил я дежурную.
     - Что они  в восемь раз лучше  видят в темноте,  чем человек,  но  зато
кошки видят все в черно-белом изображении! - ответила дежурная без запинки.
     - Очень хорошо!  - похвалил я дежурную и продолжил: - Затем  милиционер
со скоростью гепарда бросается вдогонку за преступником. Преступник - в лес,
милиционер взмывает  соколом в  небо и  коршуном пикирует  на  врага! Что вы
знаете про гепарда, сокола и коршуна?
     - Постой, кто кого допрашивает? - опомнилась  вдруг дежурная по детской
комнате..."

     Дальше пропущена  целая страница,  а через страницу записана  следующая
фраза дежурной:
     "...-  Товарищ   капитан,  меня   допрашивает  задержанный!  Дайте  мне
кого-нибудь на помощь, я одна с ним не могу справиться!.."
     Затем  нельзя  было разобрать еще две страницы,  на которых сохранились
только  отдельные  слова. По-видимому, на  помощь дежурной капитан  все-таки
пришел, и дальнейшая беседа велась втроем. Беседа, впрочем, тоже исчезла. От
нее остались три обрывка:
     "...-  И  вот,  чтобы  вся  наша  милиция  обладала тем,  о  чем я  вам
рассказывал, надо знать, что все это зависит от человека, то  есть меня! Вот
почему  я не могу, скажу  больше, не имею  права  называть  свое имя  и свою
фамилию... Все-таки кругом есть еще и иностранные разведчики.
     - Ну знаете,- сказал капитан,- видел и слышал я на своем веку много..."
     Затем сохранились фразы Юрия Иванова:
     "- Вы у меня взяли в  долг один час и пять минут из  моего бортжурнала,
где я теперь возьму это время?.."
     " -  На  вашем месте  я не мешал бы  мне,  а охранял!  -  посоветовал я
работникам милиции..."
     - Ты вот что, ты не говори, что тебе делать с нами, а говори,  что  нам
делать с тобой, говори свою фамилию
     игдеживешь,- сказалкапитан,когдаяужесобирался уходить.
     Я, конечно, в сотый  раз ответил на  эти слова презрительным молчанием,
тогда он со словами: "Сами узнаем!" - взял воротник  моей ковбойки, отвернул
его и заглянул мне за шиворот, как будто у меня на спине было  написано, где
я  живу и моя  фамилия.  Между прочим, этого  капитана, если он меня  хорошо
попросит, я занесу в список  чедоземпров! Вы даже не представляете, товарищи
потомки, как  он меня подловил  с этим воротником. На спине у меня, конечно,
написано ничего не было, но  к воротнику  ведь была пришита метка, с которой
мы  сдаем  в стирку белье. А  по метке и узнал капитан мои  координаты проще
простого. Позвонил в прачечную и узнал..."

     На  этом  воспоминания  о  встрече  с  дежурной  по детской  комнате  в
отделении  милиции  обрываются.  Как  и  чем  же  все  закончилось  -   пока
неизвестно. Снова  пропущено  десять страниц. Дальше воспоминания о  вечере,
когда Юрий Иванов после занятий по своей программе "псип" переходит ко сну.


     Даю вам десять минут на разговоры!

     В этот, в общем-то  для  меня нормальный  в  смысле  перегрузок, день я
решил  назначить себе  сон пораньше. "...Закрываю глаза  и  распускаю мышцы.
Тело, как плеть,  висит безвольно..."  Вы, товарищи  потомки, может быть, не
знаете, что такими словами описывал свое состояние за несколько мгновений до
того, как будет поднята рекордная штанга, олимпийский чемпион Юрий Власов. Я
у  Юрия  Власова научился понимать  вот  это состояние  -  близкое соседство
яростного взрыва физической мощи с полным  покоем и полной расслабленностью.
Дело  в том,  что всякая физическая деятельность человека  - это поочередная
работа разных групп  мышц (впрочем, смотрите об  этом в моем  бортжур-нале).
Сейчас я начал как раз вспоминать не о том, как я расслаблялся, а о том, что
расслабиться по-настоящему мне помешал  голос  отца за  стеной. Дело  в том,
что, когда я перед
     сном  положил ему на стол  дневник  с записями (помните:  "Учил учителя
алгебры...  Читал  лекцию...  Не  ответил,  до  каких  лет  в  среднем живет
человек!"), он взял в руки мой дневник и сказал:
     - А... библиотека авантюрного романа. Почитаем, почитаем...
     Потом я  вьинел из комнаты, а отец замолчал так надолго, что я подумал:
"Уж не учит ли он мой дневник наизусть?" Затем слышал,  как он там за стеной
поговорил  с мамой, затем,  хлопнув дверью,  мама вышла из папиной  комнаты.
Папа почему-то стал разговаривать сам с собой вслух. Раньше я  за ним  этого
не замечал. Я уже про себя одиннадцатую формулу расслабления повторял:  "Мои
пальцы  и  кисти  расслабляются  и  теплеют".  Вдруг  дверь  в  мою  комнату
открылась, и отец громко крикнул:
     - Ты, в  конце концов, собираешься выйти или нет? Я тебе уже сто раз об
этом кричу.
     Я  продолжал   делать  свой  практикум  по  самовнушению  расслабления,
притворившись,  что сплю,  хотя мысленно не  переставал  повторять  про себя
одиннадцатую формулу:  "Мои пальцы  и кисти  расслабляются и теплеют!..  Мои
пальцы  и  кисти  расслабляются  и теплеют!.." Но отец  тоже  не  переставал
повторять мне громко одну и ту же свою формулу. Тогда я не выдержал и как бы
во сне, но громко произнес:
     - Мои пальцы и кисти расслабляются и теплеют...
     В это время в комнату вошла мама и тоже громко сказала:
     -  Послушайте!  Интересный  материал   в  газете:   "...В  этой   связи
вспоминается мне  история с восьмиклассником  одной московской школы. Немало
хлопот доставлял  он  всем. Мог какой-нибудь  выходкой  сорвать урок.  И вот
как-то  в походе по Подмосковью он проявил себя  с неожиданной стороны. Одна
из девочек поскользнулась и упала в холодный  осенний  ручей и  основательно
промокла. Мальчик помог ей, отдал свои теплые вещи, чтобы она согрелась!.."
     - Нет,-  сказал я, приподнимаясь на постели, но с закрытыми глазами,- в
таких условиях ни один ни псип, ни чедоземпр, ни сверке не смог бы предельно
расслабиться, в таких условиях можно только предельно напрячься!
     -  Что  он  говорит! О чем  он  все время говорит?! Что это  за  псипы,
чедоземпры  и сверксы-мерксы? Может, кто-нибудь на земном шаре объяснит мне,
что это все значит? -
     вскрикнул отец и опять  принялся за свое: - Ты собираешься вставать или
нет?
     Я посмотрел на свои  часы. На часах было ровно  двенадцать  (24 часа 00
минут!). Несколько секунд я мучительно  размышлял о том, что  же  мне делать
дальше. Я  не мог нарушить  свое  расписание. И, учитывая грозную  интонацию
отцовского голоса, не послушаться его  я тоже не  мог.  Значит,  безвыходное
положение! Как бы не так! У  нас, сверхкосмонавтов, безвыходных положений не
бывает. Выход есть! Хорошо! Я встану, но я им всем покажу, даже отца родного
не пожалею! Сейчас будет жалкий разговор, который я запишу на магнитофон,  и
пусть со временем потомки видят, то  есть слышат, как меня не понимал никто,
даже самые близкие люди.
     Я встал с постели, не открывая глаз.  Отыскал на столике два  теннисных
мяча и положил их в карман пижамы, взял магнитофон, ощупью по стене добрался
до дверей  и вышел  в столовую.  Нащупал  руками спинку  стула, опустился на
сиденье и сказал:
     -  В   рационе  долгожителей,  которых  в  Грузии  свыше  двух   тысяч,
преобладает растительная пища. В западных  районах Грузии, например, старики
не  употребляли  первых  блюд,  которые  богаты  экстрактивными  веществами.
Куриное, говяжье, изредка баранье мясо долгожители едят в основном в вареном
виде. Сырые овощи,  фрукты, свежая  зелень  и сушеные пряные  травы, богатые
витамином С,- обязательная  принадлежность  их  стола в  любое  время  года.
Долгожители едят  мало  сахара и  много меда. Постоянное потребление молока,
сыра, овощей и фруктов создает  естественный барьер против  склероза. Именно
этим объясняется низкий процент случаев атеросклероза у столетних.
     -  Если наш сын  во сне изрекает такие вещи,-сказала с гордостью мама,-
то что он может изречь, когда проснется!
     "Пусть думают, что я сплю",- подумал я про себя. А еще подумал: "Может,
я действительно говорю, думаю, делаю и вообще живу как псип  только  во сне,
но  уж, как я проснусь..."  Даже  мне  было страшно представить, что я смогу
наделать, если проснусь, поэтому я сказал:
     -  Даю вам десять минут  на  разговоры  со  мной.- Я  поставил  на стол
микрофон и незаметно включил под столом магнитофон.
     - Попрошу без ультиматумов,- грозно произнес отец.
     - Юрий!-воскликнула  мама испуганным  голосом.- Почему ты не открываешь
глаза?
     - По расписанию,- ответил я.
     Мама начала было поднимать панику в том смысле, что не повредили ли мне
в драке зрение, но отец сказал:
     - Пусть сидит  с закрытыми глазами... По  крайней мере, я  буду думать,
что ему стыдно смотреть мне в глаза...
     Я, конечно, промолчал. Но, чтобы не  терять зря время, стал  заниматься
четырьмя делами сразу. Дремать! Слушать отца! Левой рукой  сжимать теннисный
мяч  в кармане пи-жамы!  Правой  ногой, упираясь  на носок, накачивать мышцу
ноги!
     В  комнате  наступило какое-то противное  молчание,  которое наконец-то
нарушил голос отца.
     - Ну, говори! - сказал он, обращаясь, очевидно, ко мне. Я молчал.
     -  Так,-  сказал  отец,-  перед  началом разговора  проведем  небольшую
инвентаризацию лица  нашего сыночка: презрительно сжатый рот - один, царапин
- пять... или шесть? Шесть. Синяк - один... Закрытых глаз - два...
     Я чуть слышно скрипнул зубами и еще плотнее зажмурил глаза.
     - Юрий,- снова  спросила  меня мама  испуганным голосом,- а  почему  ты
сидишь с закрытыми глазами?
     - По рас-пи-са-нию,-  слова ответил я, но с такой интонацией, что  отец
даже дернулся на стуле.
     Мама снова  начала поднимать  панику в  том смысле, что не нанес ли мне
этот кружок хулиганов серьезную травму, но отец вовремя остановил ее.
     - Начнем разговор...- сказал отец.
     Наступила опять противная пауза, которую я не собирался нарушить.
     - Ну, говори! - обратился отец, очевидно ко мне.
     - А чего  говорить,  задавайте  вопросы!  - сказал  я, сдавливая правой
ногой и левой рукой теннисные мячи.
     Даю голову на отсечение, что после этой фразы отец посмотрел на маму, а
она стала ему  делать какие-то знаки  руками. Я это почувствовал по движению
воздуха.
     - Перестань трясти ногой и рукой,- потребовал отец.
     Сами же говорят: "Жизнь  коротка! Берегите  время! Не теряйте ни минуты
зря!" А когда начинаешь "не терять" и "беречь", то придираются.
     - И вынь  руки из карманов, когда разговариваешь со взрослыми! И открой
глаза! - сказал отец, повышая голос.
     -  Нет,-  сказала  мама,-  я  все-таки считаю,  что  бы  там ни  писала
учительница, наш Юрий очень серьезный мальчик!
     - Чарлз Дарвин тоже был серьезный мальчик, и однажды он очень сильно об
этом пожалел! - возразил отец.
     Но  тут отец  не прав.  Первый  раз слышу,  чтобы человека  обвиняли  в
серьезности. В легкомыслии - это другое дело.
     - Женя, ну  зачем ты так? - сказала мама.-Даже враги Юрия признают, что
у него во всем и ко всему выдающиеся способности.
     -  Есть  люди,- сказал отец,-  есть люди,- повторил  он,-  в  которых с
детства  заложен  неприятный талант  делать  жизнь  окружающих  будничной  и
безрадостной!..
     После этих  слов у меня пропала  последняя надежда, что я могу услышать
от  него  фразу: "Драки, как и войны, бывают справедливые и несправедливые!"
Сквозь прищуренные глаза  я  посмотрел на  циферблат моих  часов.  С  начала
разговора прошло уже три минуты. Интересно, как отец может  уложиться в семь
минут, если он еще и не начинал говорить о дневнике?
     - Я повторяю,- сказал отец, делая опять большую паузу. "У него осталось
семь минут на разговоры,а он еще повторяет",- подумал я.
     - Вчера они напали на него целым кружком!-вмешалась в разговор мама.- И
ничего особенного, что мальчик дал  волю кулакам. В конце концов, у нас даже
в законе есть право на самооборону!
     -   Я   повторяю,-    сказал    отец,-   в   третий   раз   повторяю...
Номамаинаэтотразнедалаповторитьотцуни слова.
     - Французам и  итальянцам,  например,-сказала  она,- время  от  времени
необходимо разрядиться вспышкой ярости или выкричаться...
     -  Я  повторяю,- сказал  отец, не обращая  внимания  на мамины  слова и
повышая голос,- я повторяю в четвертый раз...
     Именно в это время на моей руке зазвонил будильник. Я  встал  со стула.
Пользуясь тем, что отец все еще обдумывал что-то, я произнес:
     -  Папа, у  тебя осталось две минуты, но ты не расстраивайся. Ты можешь
все остальное договорить мне завтра утром.
     - Как утром?  Почему утром? - опешил отец.-  И это он  мне разрешает не
расстраиваться!
     -  Мальчик  устал,-  поддержала меня  мама.-  Поговорим  с  ним  утром,
действительно. Пусть он лучше отдохнет.
     -  Никаких  завтра! -  крикнул  отец.- Только  сегодня! -  продолжал он
четкой и  громкой  скороговоркой.-  Ты  читаешь  лекции  учителям,  вероятно
потому, что думаешь, что знаешь больше всех учителей!
     - Но я действительно решил задачу по-своему,  учитель такого решения не
знал. И я решил быстрее учителя,- заступился я за себя.
     -  Но почему ты  не  ответил  на вопрос, до  каких лет в  среднем живет
человек!-возмутился отец.- Отвечай: до каких лет в среднем живет человек?
     - Не  знаю,- ответил я.-  И  знать не хочу.  Потому  что чедоземпр  все
знает, все умеет и все может из всего  того,  что  он  хочет знать, уметь  и
мочь!..
     -  Боже мой!  - простонал отец.- Кто мне  ответит: ну почему мой сын не
знает и не хочет знать такой простой вещи?!
     -  Узнаете  через  средства  массовой информации почему... со  временем
узнаете,- объяснил я сурово.
     - Но я  хочу знать  сейчас!  - воскликнул отец.- И вообще, я просмотрел
все иностранные словари - там нет слова "чедоземпр". Что такое  чедоземпр?..
Ну давай,  давай  записывай,-  взглянув на маму,  засмеялся  отец  и тут  же
обратился снова ко мне: - Пока она записывает глупости, которые ты говоришь,
ты преодолей  свое ослиное  упрямство и ответь мне:  до каких лет  в среднем
живет человек?..
     Отец свой вопрос повторил несколько раз, и я тоже несколько раз ответил
на русском  языке, что  я  не знаю, до каких лет в среднем живет  человек. И
даже когда  отец заявил, что  поможет мне с ответом и пояснил, что человек в
среднем живет до  семидесяти пяти лет, я все равно сказал, что я не знаю, до
каких  лет  в  среднем  живет  человек.  Это  произвело   на   отца  ужасное
впечатление, мне  даже его стало жалко. После очередного  вопроса: "До каких
же  в среднем лет, черт возьми, живет человек?!"- я решил  нарушить  клятву,
данную самому себе: отвечать на такой вопрос только словами "не знаю!".
     Тут, дорогие товарищи  потомки, должен вам объяснить, почему я, вернее,
какие  мотивы  руководили  моим  нежеланием  отвечать на  вопрос  о  средней
продолжительности жизни  человека словами  "не знаю". И не  было ли  в  этом
ответе действительно глупого и ослиного упрямства, на которое в разговоре со
мной  намекал мой  отец?  Не знаю,  дорогие товарищи  потомки,  как  будет с
возрастом у вас, но  у нас в мое  время было  форменное безобразие! Посудите
сами: у нас в среднем человек и вправду доживал до семидесяти  -  семидесяти
пяти  лет.  А  хотите знать мое  мнение, почему так мало? Я  вообще-то хотел
обнародовать свои идеи не сейчас, а в другой исторический период моей жизни,
но мне просто стало жалко отца, и потом, может, я не имею права скрывать это
мое открытие от родителей, они  ведь у меня тоже  могут  в среднем дожить до
семидесяти пяти лет, а не,  как  я,  до... ну, скажем, грубо-ориентировочно,
до, скажем, семисот лет... Не сразу, конечно, а постепенно, со временем.
     И вот здесь, дорогие товарищи потомки, я сбегал в свою комнату и принес
с собой тетрадь, в которой на обложке  было написано: слева гриф "Совершенно
секретно", в скобках  - "Для потомков" и ниже объяснительная записка, почему
я на вопрос о средней продолжительности жизни  человека на Земле отвечал "не
знаю".
     Итак,  я откашлялся  и хотел уже прочитать вслух, но негромко, чтобы не
подслушали  ненароком  через  стену соседи,  но  в  самую  последнюю  минуту
раздумал. Хорошо, предположим, я бы прочитал:  "Дорогие товарищи потомки! Я,
конечно,  и вы,  конечно, знали, что человек на  Земле жил  до  семидесяти -
семидесяти пяти лет. Но вот почему он жил  только до семидесяти - семидесяти
пяти лет, никто не  знает, а я знаю. По-моему, люди живут  до таких лет,  до
таких малых лет, я бы сказал,  потому что они словно бы сговорились считать,
что в семьдесят  пять лет человек  является как бы  стариком. В два годика -
это  малыш, в десять - это мальчишка, в семнадцать - это юноша, в тридцать -
это взрослый человек, в  пятьдесят  - шестьдесят лет - пожилой человек,  а в
семьдесят - семьдесят пять - это уже старик. Я глубоко убежден, если бы люди
не  знали,  что  в семьдесят  -  семьдесят  пять  лет  человек  является уже
стариком, то  они в эти годы  не чувствовали бы  себя  такими и не  были  бы
стариками. По моему  глубочайшему убеждению, если  взять младенца с Земли  и
отправить на  какую-нибудь планету, где люди живут до тысячи лет, и там, где
младенец не знал бы, что он в  семьдесят лет  уже  будет  стариком, то  этот
младенец вместе с другими тоже мог  бы прожить тысячу лет". На этих словах я
оторвал бы свой взгляд от тетради и  убедительно и победительно посмотрел на
моих родителей  и сказал: "Теперь  вам понятно, почему я на вопрос о средней
продолжительности жизни человека отвечал словами "не знаю"?"
     Наступила  бы  пауза,  во  время  которой  мама  вскочила  бы со стула,
хлопнула в ладоши и крикнула бы:
     "Боже  мой! Это же целое научное открытие!  Это же  сенсация! Теперь  я
понимаю, почему, когда я  говорю,  что мне меньше лет, чем на  самом деле, я
чувствую себя гораздо лучше, чем обычно!"
     "Глупости,- сказал  бы  отец,-  никакое  это  не  открытие,  а  ослиное
упрямство. Если даже у тебя есть свое мнение относительно длительности жизни
человека, то ты все  равно должен  был отвечать не словами "не знаю", а хотя
бы высказать свои мысли вслух учителю! И вообще  сейчас разговор идет  не об
этом!  Разговор  идет сейчас  о безобразном поведении в школе моего  сына! Я
хочу  знать,  наконец,  что  происходит  с моим  сыном! Я  могу  знать,  что
происходит с моим сыном, или я не могу знать, что происходит с моим сыном?!"
     Вот почему, предполагая отношение отца к моему открытию,  я не прочитал
запись в тетради, а сказал еще раз: "Не знаю!"
     - Ну все,- сказал отец,- больше я не желаю разговаривать с этим дрянным
мальчишкой!
     Пока я выключал и сворачивал магнитофон, отец очень нервно что-то писал
в дневнике. Подписался еще нервнее и  молча протянул мне дневник.  Я  так же
молча, но, конечно, совершенно спокойно взял его и вышел из комнаты. Когда я
закрывал дверь, я услышал, как отец сказал маме:
     - Я не знаю не только, что с ним делать, но и что с тобой делать!
     Лучшей  фразы  отец и  не мог придумать, и я  сейчас вам скажу  почему,
только прочитаю, что он написал в дневнике.
     Вот что он написал:  "Должен Вам сообщить, что мой  сын дома ведет себя
ничуть не лучше,  чем в школе. Очевидно, нам с вами  надо  принять  какие-то
общие меры".
     Прочитав эту запись, я не выдержал, вышел из своей комнаты в  столовую,
где отец все еще сидел за столом и пил какие-то лекарства.
     - Есть  люди,- сказал  я,- есть люди, которые, как  осьминоги, в минуту
опасности готовы скрыться  за чернильной  завесой жалких слов вроде: "Должен
Вам сообщить,  что мой  сын дома  ведет себя ничуть не  лучше,  чем в школе.
Очевидно, нам с вами надо принять какие-то общие меры". И тому подобное.
     Между  прочим,  даю справку  из  бионики. Любопытная деталь: чернильная
жидкость, выпущенная  осьминогом.  не просто скрывает его. Она  ядовита и на
какое-то  время  парализует  обоняние преследующих  его  рыб:  те  перестают
узнавать  осьминога,  даже натыкаясь на него.-  Я сказал это  все для  того,
чтобы, конечно, как всегда, ошеломить отца и парализовать своей эрудицией, и
я этого почти добился.
     - Есть люди,- ответил  ошеломленно  и почти парализо-ванно отец  на мое
"есть люди",- которые готовы называть своего родного отца осьминогом,- после
чего с ним началась просто какая-то истерика.
     К  сожалению, я тоже как-то немного  сорвался, что  ли,  или  сказалась
небольшая усталость, но я не удержался и даже вспылил.
     -  Все!  - сказал я.- Все, я отказываюсь быть... я не могу быть в таких
условиях!  Пусть другие будут выполнять это поручение!.. Я  отказываюсь!.. В
конце концов,  и у меня есть нервы, конечно, не железные и даже не стальные,
а из этого... из титана, но это тоже нервы!..
     Я влетел,  продолжая бушевать, в свою комнату,  и за  мной  влетела моя
мама. Я бушевал,  положив  руку на пульс.  Пульс был  как  всегда:  законных
пятьдесят два удара в минуту.
     - Пусть другим поручают это самое из самых!..
     -  Действительно,-  поддержала меня мама,  -  пусть другим поручат  это
самое из самых!..
     -  Да  нет,  не  найдут другого,- подумав,  сказал я.-  Других-то  они,
конечно, не найдут. Я же не смогу... в таких условиях полного непонимания!..
И никто не  сможет в таких условиях! И  именно потому, что никто не сможет в
таких условиях, одна надежда на меня! Именно потому,  что никто не сможет, я
смогу!  Поэтому все продолжается! Я продолжаю! Ты свободна,  мама! Спокойной
ночи!
     - Спокойной ночи!
     Поцеловав меня, мама на цыпочках вышла из комнаты.
     И тут же принялась в столовой заступаться за меня, по-видимому.
     -  Если мои доводы тебя не убеждают,- говорила она отцу,- послушан, что
пишет  по  сходному поводу журнал. "...Неуверенность усложняет жизнь, мешает
успеху. Уверенный в себе добивается большего. Потому что чувство уверенности
обычно сопровождается  появлением  так  называемых  стенических  эмоций  (от
греческого  слова  "стенос"  -  "сила"),  которые  повышают  и физические  и
психические возможности человека. Без веры в свои  силы спортсмен, например,
никогда не  одержит победы.  Переоценка противника  и недооценка собственных
возможностей почти всегда ведут к поражению".
     - Все это хорошо,- говорил отец,- послушай и ты меня. Надо  же избегать
крайностей.-  И он маме тоже прочитал, вероятно  из  другого  журнала: - "Но
если уверенность чрезмерна, не оправдана  действительными возможностями, она
уже   становится    отрицательным   свойством   личности,    перерастает   в
самоуверенность.  Самоуверенный  берется  за  дело,  к  которому  вообще  не
пригоден  или  не  подготовлен.  Такие  переоценивающие  себя  люди  нередко
отличаются бахвальством, самомнением. Они могут принести немалый вред".
     -  Нет,  это  просто  невозможно,-  сказал  я  вслух,-  все  как  будто
сговорились срывать посекундное расписание и планирование моей жизни. Теперь
я  буду  планировать  свою  жизнь  не  загодя,  а  погодя:  то есть  сначала
что-нибудь сделаю, а потом запишу в бортжурнал.
     Вот сейчас  вообще-то надо спать, и я уже спал бы, если бы  Мой отец не
устроил мне эту сцену, а теперь надо послушать ленту магнитофона, на которой
записана моя так  называемая беседа с отцом;  еще и воспоминания о себе надо
записать  шифрованным текстом. Хорошо  бы  попросить  отца  подписать  текст
сегодняшней сцены и удостоверить, что все  так  в  точности и было. Но  ведь
текст будет зашифрован, и, взглянув на  мой шифр, отец, наверное, взорвется:
"Что ты мне подсовываешь какую-то китайскую грамоту!.." - и так далее и тому
подобное. Ладно, обойдемся без подписи. Тем более, что весь разговор записан
на магнитофон.
     Вот,  не   даст  соврать  магнитофонная  пленка,  товарищи  потомки!  Я
перекрутил  пленку и нажал на  клавишу проигрывателя,  но звука никакого  не
было. Значит,  где-то что-то не  сработало. Неужели пропало  столько времени
даром? Может, попросить отца устроить мне эту сцену еще раз -
     специально для потомков? Они же могут не поверить,  что мне приходилось
жить,  учиться, работать и готовиться в такой нечеловеческой обстановке  при
полном взаимном непонимании. Я  прислушался.  Отец  еще не  спал. За  стеной
отчетливо продолжал звучать его голос:
     - "Представьте себе  хотя  бы молодого  самоуверенного  врача. У него и
мысли  не  появится,  что  поставленный  диагноз  неплохо  бы перепроверить,
посоветовавшись  с  опытными  коллегами.  В  результате  неверно  определена
болезнь, неверно  назначено лечение... А  разве приятны самоуверенные люди в
общении? Жить, работать рядом с ними?.."
     "Интересно, к чему это папа вдруг заговорил о врачах",- подумал я.
     Снова приготовил магнитофон к записи,проверилего:
     - Раз-два-три! Раз-два-три! Дается  проба! Дается проба! Прослушал звук
- всебыловпорядке. Явышел в столовую...


     Его величество - человеческое электричество

     В столовой отец действительно читал маме какой-то журнал:
     - "С  ними  трудно. Они всегда все  знают, неспособны к самокритике, не
терпят возражений, обрывают собеседника на  полуслове. И никогда не заметят,
что  обидели, унизили товарища.  Если самоуверенность  и  приводит  иногда к
успеху, то он, как правило, случаен,  под ним нет твердой основы. Так что не
стоит им завидовать".
     Не дожидаясь,когда отец закончит читать, я сказал:
     - Папа, надо повторить!
     - Что повторить? - удивился он.
     - Сцену,- пояснил я.
     - Какую сцену?
     - Надо  повторить еще раз сцену, которую ты здесь мне устроил,-  сказал
я.
     - Какую сцену? - переспросил отец, вытаращив  глаза.-  Что ты называешь
сценой?
     -  То, что... мы недавно разыграли здесь в столовой,-  объяснил я.- Да,
называю это сценой, и ее надо повторить слово в слово.
     - Как повторить? - удивился отец еще больше.- Почему повторить?
     - Понимаешь, магнитофонная пленка не записала. Я сейчас восстановлю все
наши реплики и мы повторим все сначала.
     Я  сел  за стол и  стал,  как  всегда, делать  три  дела сразу  (писал,
разговаривал  с   отцом,  левой  рукой  сжимал  теннисный   мяч).  Я  писал,
восстанавливая слово за словом все, о чем мы говорили за столом.
     Я  вообще-то  могу  писать  одновременно левой и  правой рукой,  причем
разный по  смыслу  текст, но если бы  я это  стал делать, то привел бы  отца
окончательно в шоковое состояние. Поэтому я  писал  скоро,  но  нормально  -
только правой рукой.
     Быстро  восстановив  текст  нашего  разговора,  я протянул  его отцу  и
сказал:
     - Здесь все, что  ты мне говорил, только  перед записью на  пленку надо
над ролью отца хорошенько поработать.
     - Над какой ролью? Какого отца? Перед какой записью? -  ничего не понял
отец.
     - Объясняю,- терпеливо произнес я,- ты, папа, только вложи в свои слова
побольше  ярости и говори почетче... и  вообще  конфликтуй,-  посоветовал  я
ему,- по-серьезному.
     - Как? - вскричал отец, до которого  только сейчас  и дошло, что я буду
записывать состоявшийся наш разговор на магнитофон.- Меня в моем собственном
доме мой  собственный  сын  будет записывать на магнитофон,  да еще при этом
будет режиссировать  и называть мои слова репликами и указывать мне, что мне
говорить и даже как мне говорить?! Сегодня  меня записывают на магнитофон, а
завтра...- на слове "завтра" отец чуть не задохнулся,-  а завтра меня, может
быть, будут еще и снимать на кинопленку?!
     - Минуточку,- сказал я,  перестав делать два  дела (писать и накачивать
мышцу левой руки), папина мысль мне понравилась.
     Как это мне самому  в голову не  пришло  снять  документальный фильм из
моей жизни. Снятый и озвученный фильм! Что может быть более достоверным!
     - Минуточку! - воскликнул я.- Это идея! Сегодня ты, папа, можешь спать,
а завтра мы эту сцену и озвучим и снимем!
     -  Завтра снимем?! - закричал отец.- Впрочем, я  не уверен,  не уверен,
что меня уже  сегодня, сейчас почему-то и для чего-то не снимают!..- С этими
словами он вскочил со стула и, схватившись за голову руками, скрылся в своей
комнате.- Нет,  я один с ним не справлюсь,- донесся его голос, и, неожиданно
высунув  голову  из  полуоткрытой  створки  двери,  он   сказал:  -  Я  тебя
предупреждаю,  что я сейчас же обзвоню всех  наших родственников. Я  с тобой
один не справлялся, не справляюсь и никогда не справлюсь! Вот сейчас позвоню
твоему дяде Пете, и  дяде Мише, и дяде Сене, и тогда  ты  увидишь!  Вместе с
дядями-то мы уж тебя скрутим в бараний рог!
     - Эти слова  и эту сцену,- сказал я,- тоже надо бы записать и  снять на
пленку.-  Затем  со  словами  "Ничего, снимем завтра,  раз я сказал  снимем,
значит,  снимем" я  тоже направился в свою комнату.- А  насчет помощи... это
даже интересно, как это у вас получится и что это у вас получится?..
     - Кстати, -  оживился  отец по ту  сторону двери, -  я  не  хотел  тебе
говорить, но скажу, что с дядей Петей к нам придет  один его знакомый. Он-то
тебе и внушит кое-что.  Потому  что,  видно, только такой человек, как  дяди
Петин знакомый, и может внушить тебе кое-какие полезные мысли!..
     На  словах  "внушить  тебе кое-какие полезные  мысли" я перебил  отца и
громко произнес:
     - Пап, ну неужели ты веришь, что...
     -  Я  хочу  в  это верить, хочу  хотя бы верить!  -  воскликнул отец за
стеной.  За  стеной  физически  ощутимого  непонимания,  которое  стало  нас
разделять с отцом с некоторых пор. Но стена стеной, дяди Петин знакомый дяди
Петиным знакомым, а о внушении,  вернее,  о контрвнушении  следует  серьезно
подумать.  При  встрече  со мной  как  с  представителем земной  цивилизации
инопланетяне тоже могут попытаться внушить мне что-нибудь вцеземное. Кое-что
у меня для этого припасено. Кое-что, кое-что!.. Я подошел к книжной  полке и
снял с нее  брошюру кандидата медицинских наук "Внушение в медицине". "Может
быть, дяди  Петин знакомый, способный, по мнению папы, внушить  мне полезные
мысли,  имеет какое-нибудь отношение  к  медицине,- подумал я.-  Ничего,  мы
проверим, какое отношение имеют товарищи родственники к  внушению". Затем  я
открыл дверь в столовую.
     - Кстати,  папа,- сказал  я,  высовывая голову из дверей,-  а дядя Петя
какой кончил вуз?..
     _ Институт гонкой химической технологии имени Ломоносова,- сказал отец.
     - А дядя Миша?
     - Сельскохозяйственную академию имени Тимирязева.
     - А дядя Сеня?
     - Воздушную академию имени Жуковского. А зачем тебе это знать?
     - Узнаете,- сказал я.
     - Через двадцать пять лет? - спросил отец.
     - На этот раз пораньше,- сказал я...
     "Институт   тонкой    химической   технологии    имени    Ломоносова...
сельскохозяйственный вуз  и  воздушная академия..."-  повторил я про  себя и
взглянул на  балкон. Мне  показалось,  что там  за стеклом  балконной  двери
промелькнула  чья-то  тень,  но  я  не  придал  этому  никакого значения.  Я
потянулся и сказал:
     - Ну  денек, не хватает только  сейчас еще обнаружить где-нибудь стихи.
Сейчас вот подниму одеяло, и на простыне лежит листок со стихотворением.
     Я  отдернул  одеяло  и  действительно  увидел  на  простыне  листок   с
написанными столбиком словами, так записывают только стихотворения...
     - Ладно, почитаем,- сказал я спокойно и прочитал вслух:

     Взялся ты за дело,
     Взялся неумело
     И гадаешь: почему?
     Да потому, да потому,
     Что это плохо,
     Очень плохо,
     Если нет в тебе,
     Нету тока.
     Если нет в тебе
     Его величества -
     Человеческого электричества,
     Говоришь лениво:
     "Почему все криво?
     Не выходит почему?"
     Да потому, да потому,
     Что это плохо,
     Очень плохо,
     Если нет в тебе,
     Нету тока.
     Если нет в тебе
     Его величества -
     Человеческого электричества.

     Между прочим, мне это последнее стихотворение про  электричество больше
всех понравилось, как будто кто-то мои мысли подслушивает... Словно из моего
мозга идет какая-то утечка информации.
     На  днях   я  только  думал,   как  раз  на  уроке  естествознания,  об
электрическом  скате.  Даю  справку  из  Большой советской  энциклопедии  по
памяти: скаты  (от скандинавского) - подотряд рыб отряда акулообразных. Кожа
голая или усаженная  шипами. Скелет хрящевой. Голова и  туловище  уплощены в
спинно-брюшном  направлении.  Длина   тела   до  трех  метров,  вес  до  ста
килограммов.  Семейство электрических скатов...  Вот  вам,  пожалуйста,  его
величество  - скатское  электричество. Он  обладает электрическими органами,
расположенными по бокам головы, напряжение  тока до трехсот вольт, сила тока
-  семь-восемь ампер... Ну, скажите мне, товарищи потомки, зачем этому скату
электричество, когда им по  праву царя природы должен обладать  человек типа
ПСИП-1. Я, значит, хожу и думаю,  как бы это и где бы это расположить в теле
человека эти самые электрические органы? Думаю, что  лучше всего - сбоку под
левой и правой рукой. (Смотри чертеж туловища ПСИПа в моем бортжур-нале!) Я,
значит, хожу и ломаю голову да трачу свое человеческое электричество, а мне:
     ...Взялся ты за дело,
     Взялся неумело...

     Что это плохо,
     Очень плохо,
     Если нет в тебе,
     Нету тока.
     Если нет в тебе
     Его величества -
     Человеческого электричества.

     А как же:

     ...Идешь на бой.
     Лицо открой?!

     А  сами!..  Анонимы  бестолковые! Мобулидаи  несчастные!  Я не ругаюсь,
товарищи  потомки, мобулидаи  -  это  значит скат,  морской  дьявол. Значит,
мобулидаи - это морские дьяволы. С криком: "Мобулидаи!" - я вышел на балкон.
     Когда   я   вышел   на  балкон,   мне   показалось,   что   мой   сосед
Колесников-Вертишейкин замаскировался  за решеткой своего балкона и глядит в
бинокль - ведет наблюдение за моей комнатой.
     - Трусы! - сказал  я еще громче.- Трусы! Сами пишут: "Идешь набой, лицо
открой  -  вот смелостиначало!" А сами,-  сказал я,  возвращаясь в комнату,-
стреляют  из-за угла отдельными  самодельными  стихами!Вы  стреляйте в  меня
полными собраниями сочинений!
     При слове "стреляйте!" дверь открылась, и в комнату заглянул испуганный
отец и скрылся.
     - Я не боюсь! Чедоземпр не  боится ничего и никого  на свете. Он боится
только одного: не-по-ни-ма-ния!
     Как чедоземпр, я думаю, что  если между людьми существует понимание, то
оно должно быть  полным. Если же  понимания нет, а есть полное непонимание,-
тем лучше! В  конце  концов, чедоземпр  должен  уметь  переносить не  только
физические перегрузки, но и моральные. Пусть все дается нелегко.  Зато будет
о чем вспомнить на пресс-конференции.
     ВОПРОС  сверхкосмонавту   Иванову  СПЕЦИАЛЬНОГО  КОРРЕСПОНДЕНТА  ГАЗЕТЫ
"ИЗВЕСТИЯ":  Товарищ  Иванов,  говорят,  что  в детстве  вы тренировались  в
трудных условиях  и  окружены  были,  ну,  что  ли,  некоторым  непониманием
взрослых... Правда ли это?
     ОТВЕТ сверхкосмонавта Иванова (просто): Что было, то было,  скрывать не
буду!  Есть  документы. Я  имею  в виду  школьный  дневник  с  "резолюциями"
классной руководительницы и отца! Есть  магнитофонные записи... (Смех!) Есть
кое-какие документальные фильмы... (Аплодисменты.)
     ВОПРОС  СПЕЦИАЛЬНОГО   КОРРЕСПОНДЕНТА   НЬЮ-ЙОРКСКОЙ   ГАЗЕТЫ   "ТАЙМС"
сверхкосмонавту Иванову: Господин Иванов, говорят, что вы стали единственным
и первым  в  мире чедоземпром, псипом  и сверксом, потому  что еще в детстве
провели  курс специальных, вами разработанных тренировок?  Не  расскажете ли
вы, в чем именно был секрет этих тренировок?
     ОТВЕТ  сверхкосмонавта, чедоземпра и  псипа  Иванова:  Будет время, все
расскажем! (Смех. Аплодисменты.)
     Были мне заданы и еще какие-то вопросы, но это уже когда я спал.
     Обычно я засыпаю сразу же и сплю без всяких сновидений,  но на этот раз
почему-то впервые в жизни сработала только первая половина обычного. То есть
заснул я, как всегда, сразу же, но вскоре мне приснился  редкий  сон  в моей
жизни. (Откуда я узнал, что "вскоре", это я объясню позже).
     Снилось  мне,   будто  бы  я,  как  обычно,  иду  в  Измайловский  парк
тренироваться на  карусели, как на центрифуге. Иду  нормально, как будто  бы
даже не во сне. По сторонам оглядываюсь, чтоб за мной никто не следил. Вдруг
навстречу Колесников. "Чего это ты в парк зачастил?" Я ему в ответ ничего не
сказал и  прошел мимо.  Оглянулся. Смотрю,  Колесников-Вертишейкин  за  мной
голову  поворачивает. На  сто восемьдесят  градусов (как  в  жизни!).  Я ему
погрозил пальцем. Тогда он поворачивает голову на все триста шестьдесят (это
уж как во сне, конечно!) и исчезает. Тогда я подхожу  к  кассе за билетом. А
вместо кассирши сидит в кассе  из нашего класса... ну  та, которая в космос,
может быть, стюардессой полетит. Но я все равно  на нее, как  тигр, смотрю -
сквозь  нее - и протягиваю молча деньги в окошко. А  она  мне вдруг говорит:
"Вам,  Иванов, сегодня без  денег!" Я отвечаю: "Тем лучше". Подхожу это  я к
калитке. Смотрю, вместо  контролера Маслов с  физиками  и лириками  стоит. А
вместо  детской  карусели  за  забором   настоящая   центрифуга   -  длинный
горизонтальный рычаг,  на одном конце противовес, а  на другом  конце кабина
космонавта,  только какой-то  странной формы.  Я,  конечно, про себя немного
удивился,  очень незаметно. Подхожу к  центрифуге  (как  кошка к аквариуму).
Разглядываю. Странная кабина.  Заграничная,  что ли? Впереди  четыре ребра и
какой-то большой выступ. "Ну, Иванов,- спрашивает меня Маслов,- как думаешь,
какой  фирмы  центрифуга?"  Но  меня на  детский  вопрос  не поймаешь.  Я  в
центрифугах разбираюсь,  как  большой, и не только  во сне, как Маслов. "Это
центрифуга,- говорю я,- скорее всего, американской фирмы "Локхид"!" Лирики и
физики  как  захохочут.  А Маслов вдруг говорит громко,  будто в  гигантский
мегафон,  словно на весь  мир  хочет меня опозорить: "И фирмы не "Локхид", а
фирмы "Фиганим", потому она и называется не центрифуга, а  цен-три-фи-га!" Я
смотрю свирепо на  кабину и вижу: четыре ребра - это четыре согнутых пальца,
а большой выступ - это кукиш. Значит,  Маслов правильно меня информировал. И
все  это действительно  не  центрифуга,  а  самая позорная цен-три-фи-га!  А
вокруг все смеются, заливаются. Всякие реплики бросают: "Садись, Иванов! Все
равно бесплатно!", "Она у нас пятикратно усиливает перегрузки!.."
     Так. Значит, от этих лириков и физиков и во сне уже покоя нету?..
     С этими мыслями я набросился на всех  сразу и стал,  бросать  ребят  по
одному за ограду цен-три-фи-ги. Думал я  в это время об одном: только  бы  в
эту минуту мне не приснилась наша классная руководительница. Еще приснится и
помешает  расправиться  с  этими  ченеземпрами. Хоть  и  во сне, а  все-таки
помешает. Но она мне, к счастью,  не  приснилась. Только Маслов, когда я его
схватил за грудки, сказал почему-то папиным голосом: "Все тот  же сон!..." Я
размахнулся  изо всех сил,  чтобы дать трепку Маслову, но в это  время  меня
кто-то схватил за руку. Причем этот кто-то был не во сне, потому  что, когда
я оглянулся во  сне, я чувствовал, что меня кто-то держит, но не видел  кто.
Тогда  я сразу  же  нарочно  проснулся, чтобы расправиться  с  тем, кто меня
держит. Я открыл глаза и...  увидел отца.  Это он держал мою руку не во сне,
чтобы я не расправился с Масловым во сне.
     -  Все  тот  же сон,-  мягко  сказал отец, отпуская  мою руку.-  Можешь
полюбоваться,- сказал он маме,-  он.  уже не только наяву,  он уже  и во сне
воюет!..
     - Чедоземпр Юрий Иванов контролирует все свои поступки только наяву, но
теперь я должен научиться держать себя в  руках и во сне,- сказал я  в  свое
оправдание.
     - Во сне? - вскричал отец.- Да ты наяву...
     Здесь мне  в голову пришла  до смешного простая и, я бы сказал, великая
мысль: "А  что, если  научиться бодрствовать во время сна и спать  во  время
бодрствования?" У  меня даже дух захватило от перспективы, которую открывала
эта  мысль. Только  бы научиться! Можно было одним  этим  прибавить к  своей
жизни  чистых  семьдесят  пять  лет! Ведь  в  среднем семьдесят пять лет  мы
проводим  наяву и семьдесят  пять  лет  во  сне!  75+75=150  годам!  Я  стал
вспоминать, есть  ли в природе существо, которое работает  во сне и  спит во
время работы? В  моих  энциклопедических знаниях явно  было какое-то  "белое
пятно". Существует, конечно, анабиоз. Анабиоз - это состояние организма, при
котором жизненные процессы настолько замедленны, что отсутствуют все видимые
проявления  жизни.  Анабиоз  наблюдается   при   резком  ухудшении   условий
существования (низкая  температура,  отсутствие влаги).  При  наступлении же
благоприятных условий у организмов, впавших в состояние анабиоза, происходит
восстановление жизненных процессов.
     Нет,  анабиоз  - это  бездейственное состояние организма. А  что,  если
анабиоз... А что, если ты в анабиозе, но... но ты  не  спишь! Ты двигаешься,
разговариваешь, ходишь с открытыми глазами, занимаешься, что-то  делаешь, но
вместе  с тем ты  в одно и  то же время  спишь. Это будет такое состояние, в
котором ты одновременно и работаешь и отдыхаешь, то есть ты тратишь силы и в
то же  время восстанавливаешь их. Это  же что-то вроде вечного  двигателя! Я
так  раз...  разволновался  (разволновался,  конечно,  спокойно),  что  даже
представил себе такую пресс-конференцию.
     Скажем,  кто-то,  где-то, когда-то  собирает  советских  и  иностранных
журналистов  и  даже  не  где-то, а именно в шахматном клубе. В  зале, кроме
журналистов,  конечно,  полно  перворазрядников  и  гроссмейстеров.  Ведущий
пресс-конференцию просит  соблюдать в зале абсолютную тишину. За столом сижу
я,  представители  различных спортивных  организаций  и  какой-нибудь  очень
известный  врач.  Ведущий  просит задавать  мне  вопросы.  Предположим, меня
спрашивают,  как я познакомился со спортом. Я  отвечаю, что  познакомился со
спортом  еще  в  детстве.  Увлекался всеми  видами спорта,  и  в  том  числе
шахматами.
     - Нам известно,- говорит кто-то,- что вы должны были играть  со многими
гроссмейстерами.
     - Не  только с гроссмейстерами,- отвечаю я,- очень интересные люди есть
и среди не очень именитых представителей шахматного искусства.
     - Случалось ли вам играть с вашими друзьями?
     - Я их слишком уважаю,- отвечаю я,- чтоб навязывать себя в партнеры,  и
не эксплуатирую их доброго отношения.
     Затем мне будут заданы еще всевозможные вопросы на разные темы. И после
того   как   любопытство   присутствующих   будет   удовлетворено,   ведущий
пресс-конференцию  скажет: "А сейчас состоится  сеанс шахматной  игры. Псип,
сверке и чедоземпр Юрий Иванов вызывает любого на бой".
     Тогда  на сцену выйдет  какой-нибудь гроссмейстер,  и  я сыграю  с  ним
партию. И может быть, даже и выиграю.
     то  есть даже наверняка. Затем ведущий снова  попросит тишины в зале  и
сделает  следующее  чрезвычайное заявление:  "Дорогие  товарищи,- скажет он,
обращаясь к зрительному залу,-  в том, что  Юрий Евгеньевич  Иванов  выиграл
или,  скажем,  даже  проиграл   эту   партию,   казалось   бы,  нет   ничего
удивительного, но  дело  в  том,  что  как  раз во  всем этом  есть  кое-что
удивительное: Юрий Евгеньевич выиграл партию в спящем состоянии".
     В зале, конечно, после  этих слов поднимется шум, все закричат: "Как  в
спящем? Почему  в  спящем? Ведь он  же не спит! Он  же разговаривает, шутит,
смеется и даже играет в шахматы!"
     И тут ведущий  снова скажет: "В том-то и дело,  что  Юрий  Иванов, Юрий
Евгеньевич Иванов, хотя и разговаривал,  шутил  и играл, все же  находился и
сейчас находится в спящем состоянии, что и  удостоверит присутствующий здесь
профессор".
     Седовласый  профессор  удостоверит,  что  я действительно  нахожусь  по
частоте пульса,  по  глубине  дыхания  в  спящем состоянии, и все  придут  в
необычайное изумление. А ведущий скажет, что это и есть новое и  невероятное
открытие псипа, сверкса и чедоземпра Юрия Евгеньевича Иванова, заключающееся
в том, что человек  спящий может бодрствовать, а бодрствующий - может спать,
не теряя даром ни минуты времени.
     На этом воспоминания  Иванова обрываются. Затем он начинает  вспоминать
утро следующего дня...


     Зеленый шум

     ...Когда я  проснулся, первое, о  чем я подумал: как мне  проучить всех
этих жалких шпионов;  Я решил это сделать  сегодня же утром, после зарядки и
завтрака.  Я вышел ни балкон на яркий  утренний свет, потому что  услышал на
дворе какой-то подозрительный  шум.  Но  вы  знаете,  что  "лучше  один  раз
увидеть, чем  тысячу  раз  услышать",  гласит народная мудрость. Ну,  а  что
делать,  если наши глаза не все способны разглядеть?  Взять, к примеру, свет
(самое  темное место  в  физике,  как  считают  ученые).  Видимый свет - это
электромагнитные излучения, которые мы ощущаем. Такое излучение  дают волны,
длина  которых  лежит  в  определенном  диапазоне.  Но  стоит  только  волне
"перебежать"  границу в правую или  левую  сторону, как  она  превращается в
невидимку. Инфракрасную и ультрафиолетовую области оптического спектра мы не
видим. Но я, как вы сами понимаете, вышел  на видимую часть света, и что же?
Верти-шейкин рассматривал меня в упор в бинокль.
     -  "Большое видится на  расстоянии!"  - сказал он мне  нахально  вместо
"здравствуйте!", - Это как сказал Есенин,- пояснил Колесников-Вертишейкин.
     -  Большое видится И  на  расстоянии,  как сказал  Иванов,-  поправил я
Вертишейкина и Есенина.
     Я нарочно  потянулся  и прислушался к  себе. Все анализаторные  системы
моего организма работали прекрасно.  Кристаллы  углекислых  солей  давили на
мембрану  моего уха,  сигнализируя  об идеальном состоянии  моего  слуха.  Я
прекрасно слышал все, что происходило вокруг меня, надо мной и подо мной.
     Внизу, возле ворот  дома  дежурила,  громко о  чем-то  переговариваясь,
масловская дружина.
     -  "Все  равны,  как  на  подбор.  С  ними  дядька Черномор!"-  пояснил
Вертишейкин, кивнув головой в сторону Маслова.
     А я сказал:
     - Зеленый  театр...- зеленый шум! - при этом мне показалось, что что-то
когда-то вроде этого был) в моей жизни.
     Вот  так же  кто-то  стоял,  чего-то  от  меня  требовал,  я  с  кем-то
ругался... Или я что-то об этом читал в какой-то книжке?.. А не все ли равно
с кем, когда  и  что было? Не отвлекайся, Иванов,  не отвлекайся от перигея,
который ты сейчас покажешь своим одноклассникам. Они хотят проникнуть в твой
апогей,  но пока еще рано, рано еще проникать им в  твой  апогей.  Вообще-то
апогей  самое дальнее удаление сверхкосмонавта от Земли. Мой  апогей  -  это
когда  я выполню порученное мне  самое трудное задание на свете, а перигей -
это самое близкое приближение  к Земле сверхкосмонавта. Это примерно вообще,
а в данном случае  мой перигей - мое самое близкое приближение к моим земным
делам  и заботам.  И  сегодня,  скажем через  час, я  начну, как  говорится,
приоткрывать  завесу,   я  позволю  заглянуть  в   щелочку  забора,  как  бы
существующего вокруг  меня  в моей жизни, я позволю заглянуть в щелочку этим
сгорающим от любопытства. Да не сгорающим, а, точнее, тлеющим от любопытства
ченеземпрам! Колесников-Вертишейкин не сводил  с меня молящих глаз, стараясь
при этом даже не моргать, чтобы не пропустить чего-нибудь. У него даже слезы
на глазах выступили от напряженного внимания.
     - Часа через два мы многих недосчитаемся,- сказал я задумчиво.
     - В живых? - заинтересовался Вертишейкин.
     Эта фраза для него сразу же запахла антологией таинственных случаев. Он
поджидал моего ответа и вежливо переспросил:
     - Недосчитаемся в живых?
     - В  еле живых,- объяснил  я.- Пересчитай всех  по цифровой  системе! -
приказал я Вертишейкину.
     -  Ох  и  интересный же  ты  человек,-  сказал Вертишейкин,  и  как мне
показалось,  с неподдельным восторгом.- Ну до чего же ты интересный человек,
Иванов!  Вот  есть цирк,  кино, телевидение,  театр, а ты один - все, вместе
взятое!
     -  Ты  вот что,  Вертишейкин, ты  слов  так  зря не  бросай, ты пойди и
запиши,  что я интересный человек  и, так сказать, что я все, вместе взятое,
запиши и покажи это моему отцу.
     - И маме? - спросил Колесников.
     -  Маме не надо, мама и без тебя знает, что я интересный человек и, так
сказать, все, вместе взятое!
     - Хорошо,-сказал Колесников.
     - Не "хорошо",- поправил я Колесникова,- а слушаюсь.
     - Слушаюсь,- поправился Вертишейкин.
     -  И  вот  что  еще...  Раз  уж  антология  таинственных  случаев   так
антология,-  сказал я, а про себя я подумал, что это хорошо и правильно, что
я уже сейчас  записываю о  себе  воспоминания,  но  еще  лучше,  если  будет
записывать  обо  мне  воспоминания  еще  кто-нибудь,  ну,  скажем,  тот   же
Колесников-Вертишейкин. И  еще  я  подумал,  что этот  Вертишейкин со  своим
заурядным  умом сам  не  разберется, что произойдет в  парке на  его глазах,
поэтому я сказал:
     - Ты, Вертишейкин,  со своим детективным умом сразу не разберешься и не
поймешь, что сейчас произойдет, поэтому я  тебе объясню. Все это тоже, между
прочим,  запиши. Значит, так:  сейчас я выйду на улицу и побегу  в ЦПКиО,  в
парк, туда, где аттракцион, понял?
     Вертишейкин кивнул головой, что он все понял.
     - До парка со мной добежать сумеет только Маслов, остальные не выдержат
и отстанут. Чтобы не подумали, что Иванов сбежал, и чтобы не искали по всему
парку попусту, я тебе скажу, где мы с Масловым будем.
     - Это тоже записывать?
     -  Это  тоже записывай,-  сказал я.-  Значит, там  в  парке есть всякие
аттракционы:  ну,  "Трабант",  "Миксер",  "Веселый  поезд",  "Чашечки",  там
автодром, кареты,  карусель, "Музыкальный экспресс",  аттракцион  "Твистер",
двухрядная  карусель,  "Ракетоплан-1", "Ракетоплан-2",  "Мертвая петля". Так
вот, я, в основном, буду  развлекаться на аттракционах,  возле которых висят
такие   предупреждающие   таблички:  "Лицам,   страдающим   головокружением,
сердечными  и другими недомоганиями, посещать аттракцион не  рекомендуется".
Значит, все будет происходить, как  я  тебе сказал,  понимаешь? - спросил  я
Вертишейкина.
     -   Фифти-фифти,-   ответил   Колесников-Вертишейкин,-    как   говорят
американцы, пятьдесят на пятьдесят. Ох и интересный же ты человек, Иванов. С
одной стороны, понятный,  с другой стороны, в тебе черт ногу сломит.  Все  в
тебе непонятно и загадочно.
     - Ладно,-  сказал  я Вертишейкину,- только  время поможет тебе  во  мне
разобраться! - С этими словами я вышел во двор.
     При виде меня все мои соученики напряглись, как один.
     - Совсем недавно,- сказал я,- английская подводная лодка  "Пайсез-3"  с
двумя исследователями на борту затонула. На глубине 1575 футов (примерно 473
метра) корма "Пайсеза-3" ударилась  о дно -  удар был не столь ошеломляющим,
как ожидали,-  и на несколько десятков  сантиметров лодка погрузилась в  ил.
Подождав  несколько  минут,  подводники  обшарили  лучом  карманного  фонаря
внутренность лодки: повреждений как будто не было.
     Чэпмен  сообщил о результатах осмотра  на базу. "Расслабьтесь,-  сказал
руководитель  работ  Хендерсон  тоном  столь спокойным,  как будто заказывал
обед.-  Держите атмосферное  давление.  Не  делайте усилий  больше,  чем это
необходимо.  Мы  спустимся за вами, как только на  место  прибудет еще  одна
"Пайсез". Совет "не  напрягаться" имел глубокий смысл. Дело в том, что запас
кислорода, рассчитанный на семьдесят два  часа  (девять из них уже  прошли),
можно  было  "растянуть":  если  "пленники  моря"  сохраняют  спокойствие  и
физически пассивны,  кислород тратится значительно медленнее... Соображаете?
Так что  экономьте кислород,  "не  напрягайтесь"... Расслабьтесь... Кутырев,
ты,  например, очень  напряжен. Сначала ноги расслабь, потом руки. Смотрите,
как я стою.  Видите, как у меня  спокойно висят руки  вдоль тела. Левая нога
свободно отставлена в  сторону, правая,  хоть я на нее  и опираюсь, тоже  не
напружинена.  Мои  одноклассники зашевелились, задвигали  руками  и  ногами,
стараясь внять моему умному совету.
     - Это я вам вместо "здравствуйте",- продолжал я,- а вместо "как живете"
я  вам  вот  что  скажу:  объем  тела  самого  крупного  муравья  измеряется
кубическими миллиметрами,  объем же муравьиной  кучки вместе с ее  подземной
частью - кстати, тоже удивительное творение из лабиринтов сложнейших ходов и
камер - в сотни тысяч раз превосходит  размеры "строителя". Если сопоставить
объем всех  сооружений крупной муравьиной колонии с отдельным ее жителем, то
получится,  что относительный размер муравейника в восемьдесят с лишним  раз
превосходит масштабы пирамиды
     Хеопса. Значит,  с одной стороны, мураши, мурашишки, му-рашишечки,  а с
другой стороны, что?..
     Все напряженно молчали.
     - Что же все-таки с другой стороны? - переспросил я всех сразу.
     - А с другой стороны, "яцарьилинецарь?" - сказала, набравшись смелости,
Вера Данилова.
     - Правильно, Данилова,- поддержал я.- Только чего "царь или не  царь"?-
переспросил я Веру  Данилову и всех сразу  и  сам ответил: - "Я царь  или не
царь природы?!" Нет, . не царь! Пока не царь! "Пока" я говорил как бы в двух
г смыслах сразу:в смысле  пока человек еще не царь  природы и пока в смысле:
до свидания. Понятно?  А сейчас,- продолжал  я,-давайте  мысленно произведем
четкую   загрузку  мышечной  системы.  Даю   команду:  бегом,  шагом   марш!
Вы,конечно,подумали:опятьэтотИвановдаеткакую-то странную  команду. А  ничего
странного,  между  прочим,  в  этой команде  нет.  Поясняю: то, что для всех
бегом, для Иванова - шагом! Значит, бегом, шагом марш!
     Ия  побежалпомосковскимулицампо  направлению   к   Центральному   парку
культуры и отдыха имени Горького.


     Я сам себя сыграю

     "Сначала  все  полезут за мной на любой аттракцион,- думал я на  бегу.-
Потом  с  каждым новым аттракционом желающих будет все меньше  и меньше, а я
буду кататься и развлекаться до тех пор, пока Маслов тоже не выдержит и, как
говорится,  сойдет с  дистанции. Я же  все равно  буду продолжать кататься и
развлекаться.  И когда я накатаюсь досыта, тогда я пойду в Сандуновскую баню
попариться. Часть ребят, наверное,  потащится за мной и в баню, но париться,
конечно,  никто не будет  вместе со мной, разве только  Маслов.  Я попарюсь,
потом покупаюсь в  бассейне, потом опять попарюсь, потом  опять  покупаюсь в
бассейне, потом немного  отдохну и приду в  школу.  Наш класс занимается  во
вторую смену, но  говорят, что в будущем учебном  году  мы будем все учиться
только в первой смене". .
     Дальше в тетрадке сохранились лишь обрывки фраз. В ЦПКиО имени Горького
на  аттракционах  все  происходило  так,  как  и  предполагал  Юрий  Иванов:
"развлекаться"  с  ним на  аттракционах  начали  все ребята,  а закончил эти
испытания  развлечениями  он  в полном одиночестве, даже  будущий  космонавт
Маслов и тот не выдержал перегрузок, предложенных Ивановым.
     Обкатав все аттракционы, Юрий направился в Сандуновскую баню. До бани с
ним  еле доплелся один  Маслов, но что произошло в  бане, неясно,  так как в
тексте   отсутствуют   еще  страницы  три-четыре.  Затем  Иванов  продолжает
описывать,  как он сидел  в  актовом зале школы,  ожидая  начала  уроков,  и
занимался сразу пятью делами...
     ...Итак, после посещения ЦПКиО имени Горького и Сандуновской бани я как
ни  в чем не бывало сидел в актовом зале нашей школы и занимался сразу пятью
делами, самым серьезным из которых были мои размышления о  книге "Ораторское
мастерство". Эту  книгу я купил в книжном магазине, по дороге в школу. Еще я
купил  книгу "Судебные речи".  По книге "Ораторское мастерство"  я собираюсь
овладеть искусством красноречия, а на судебных речах обвинителей я собираюсь
тренировать свое красноречие. Обе книги я прочитал в  сквере минут за сорок.
Я не очень-то давно овладел искусством так  называемого партитурного чтения,
и с помощью этой  системы могу прочитать примерно двести - триста страниц  в
час.  Поэтому, когда я сидел в школе, я уже не  читал, а только размышлял  о
прочитанном.
     Дело  в том,  что  мне как  представителю  земной  цивилизации придется
представлять ее  на  встрече с инопланетянами, а для  общения  с  ними  мне,
конечно,  необходимо  овладеть  достаточно сильным и  могучим  красноречием.
Соотечественников  я,  конечно,  могу  и  без  всякого красноречия  поразить
первыми  же попавшимися словами, но одно дело -  соотечественники,  а другое
дело -  инопланетяне!  К  инопланетянам  потребуется, думаю,  более  научный
подход.
     Из  прочитанного  я  понял,  что   ораторское   искусство  держится  на
философии, логике,  психологии,  этике,  языкознании...  Мысли  мои  прервал
вошедший в зал Борис Кутырев. Я посмотрел на него и подумал: на чем держится
красноречие,язнаю,новотна чемдержитсяБорисКутырев, не  могу  понять.В  парке
Кутырев не выдержал и сошел с круга уже, кажется, на  третьем или  четвертом
аттракционе, В сейчас у него было бледно-зеленое лицо,впалые щеки и какие-то
блуждающие глаза. Он посмотрел на мою книгу,
     опустился без сил на стул и спросил:
     - Еще читать можешь?
     - Могу,- сказал я.
     - И на уроках сидеть будешь?
     - Буду,- сказал я.
     Кутырев пожал плечами и сказал:
     -  Ну,  Иванов,  видал я  закоренелых развлеченцев,  видал и закаленных
аттракционистов, но  такого, как  ты,  встречаю  |в первый раз...-  Затем он
взглянул  на  книги, которые  я  Читал,  и  вздрогнул. Сверху  лежала  книга
"Судебные речи".
     - Товарищи судьи! Я приступаю к обвинительной речи  на данном  судебном
процессе  с  полным  сознанием его огромного значения! - громко крикнул я на
весь зал. Я крикнул для того, чтобы проверить, как звучит мой голос в смысле
     красноречия. Голос мой звучал прекрасно, просто очень даже прекрасно.
     Кутырев  вздрогнул,  посмотрел на меня с ужасом, а  в  глазах его можно
было прочитать: какое там  - или "влюбился",  или "попал в дурную компанию",
или  "его какая-то муха  укусила",  или  "его инопланетяне подменили"?!  Тут
определенно  все  сразу: и влюбился,  и попал  в  дурную  компанию,  и  муха
укусила, и инопланетяне  подменили!!! Подумав  так, Кутырев бессильно и тихо
спросил:
     - А где все?
     -  Ты  хочешь  узнать,  где  все хлипаки?  - переспросил  я  Кутырева и
разозлился: - Бросил  бы  я  всех  хлипаков в речку к  пираньям... во  время
отлива.
     -  Ну да,- сказал Кутырев,- тебе дай  волю, ты только бы и  делал,  что
стоял на  берегу реки и бросал  всех к пираньям. А  когда  всех  перебросал,
тогда бы что еще стал делать?..
     Я, конечно, ответил  самым презрительным на свете  молчанием  на  такую
ужасную  картину, нарисованную словами  Кутырева.  Если бы я начал отвечать,
пришлось бы рассекречивать многое - одно за другим. А я такое себе позволить
не могу, поэтому я обязан был выслушать слова Кутырева совершенно  спокойно,
не дрогнув ни единым сверхмускулом на своем сверхлице. Не дождавшись ответа,
Кутырев тяжело вздохнул и оглянулся.
     - А где все? - переспросил он меня устало, но настойчиво.
     - Если здесь я, значит, здесь все,- сказал я.- А остальные, по-моему, в
медпункте.
     Кутырев  глубоко вздохнул и,  наверное,  подумал, что  ему тоже надо бы
сходить в медпункт, но у него не хватило сил  подняться со стула, поэтому он
остался сидеть. И потом, у него было  какое-то ко мне, как это я чувствовал,
очень важное дело. Я с жалостью смотрел на Кутырева и думал: "Да, а ведь это
только мой перигей и даже не перигей, а, так сказать, самое его начало".
     Кутырев, видимо, понял мой взгляд, поэтому он опять вздохнул и сказал:
     - Укатали сивку...
     Он даже не мог договорить до конца пословицу.
     - Укатали сявку,- поправил я Кутырева.
     Я  прислушался  к своему пульсу  и  к  артериальному давлению, проверил
аппетит - он у меня был сейчас просто волчий - и подумал: "Все в  норме, все
в абсолютной норме, самочувствие сверхкосмонавта Юрия Иванова прекрасное!"
     Затем  я  опять хотел погрузиться в  изучение ораторского  искусства  и
красноречия, но Кутырев опять отвлек меня.
     -  Слушай, Иванов,- сказал  он как-то тускло  и  без  особых  красочных
прилагательных, которые он  обычно любит употреблять.- Я, значит,  и  группа
товарищей решили называть наш кинолюбительский кружок "Веселый тир". Знаешь,
вот есть  фотоохота  - это когда человек стреляет  по животному миру  не  из
ружья, а из фотоаппарата. Так вот мы тоже решили  стрелять по живым мишеням,
но из киноаппарата. Как ты на это посмотришь?
     Я понимал, к чему клонит Кутырев,  и прекрасно догадывался, что это они
снова меня избрали мишенью для своей киноохоты. Я хотел сказать Кутыреву, по
своим, мол, стреляете, но не сказал, только так подумал, а сказал вот что:
     - Значит, всю жизнь будешь последним делом заниматься, Кутырев?
     - Почему последним? - удивился Кутырев.
     - Да потому что,-  объяснил я,-  ты  же знаешь, всякий юмор там, всякие
басенки,  побасенки,   всякие   шаржики-маржики,  пасквили-масквили   обычно
помещают на  последних  страницах каких-нибудь там  журналов  и газет, а раз
помещают на последней странице, то, значит, это дело-то последнее.
     - Ну, так ведь ты-то, Иванов, ты вот как  раз на  четвертых страницах и
будешь  работать в  жизни,  так что  мы  с тобой, в общем, одним делом будем
заниматься,- ответил
     мне Кутырев.
     - Значит,  ты  думаешь,  что я  работаю и буду  работать  на  четвертую
страницу? - спросил я Кутырева.
     - А на какую же еще? - удивился Кутырев.
     - А ты не уверен, что я работаю даже  не на первую  страницу, а  на ту,
которая перед первой? - спросил я снова Кутырева.
     -  Перед первой,-  ответил Кутырев,-  никаких  страниц не  бывает.  Это
только  в научно-фантастических  романах,  может  быть,  бывает еще какая-то
страница перед первой. Но не в этом дело.
     - Вот именно, говори дело, Кутырев! Что тебе от меня надо?
     - Мы хотим на тебя киносатиру снять.- С этими словами Кутырев достал из
портфеля несколько страниц, отпечатанных на машинке.
     -  Разрешение надо спросить, разрешение у  товарища  Иванова, понимаете
ли, а потом уже шаржики-маржики свои делать,- отрубил я.
     - Так я вот  и говорю с тобой, вроде как бы спрашивая разрешения,- стал
оправдываться Кутырев.
     Я покосился на листки в руках Кутырева, вероятно  это и была киносатира
на меня, и строго сказал:
     -  И вообще неправильно формулируете свои  мысли. Надо говорить не  "мы
хотим",  а "нам пришла в голову глупая  идея" или  "мы с ребятами  уже давно
мучаемся дурью!".
     Кутырев обдумал мою поправку и нехотя согласился.
     - Ну хорошо,- сказал он,- нам пришла в  голову глупая идея,  и мы давно
мучаемся дурью...  снять  на  тебя киносатиру, то есть выстрелить по тебе из
киноружья.
     - А что это за киносатира? - спросил я строго.
     -  Да так,  небольшой  сюжет  из  твоей прошлой  жизни  и  будущей  под
названием: "Звонок  на  перемену,  или  Что  было  бы,  если бы Юрия Иванова
назначили старостой класса".
     - Покажи текст! - приказал я.
     Кутырев с готовностью протянул мне листки бумаги.
     Товарищи  потомки, во избежание  фальсификации  всего,  что я прочитал,
прилагаю  к моим воспоминаниям текст, сочиненный  Борисом Кутыревым, и затем
продолжу свои воспоминания.

     ЗВОНОК  НА ПЕРЕМЕНУ, ИЛИ ЧТО  БЫЛО БЫ,  ЕСЛИ БЫ  ЮРИЯ ИВАНОВА НАЗНАЧИЛИ
СТАРОСТОЙ КЛАССА

     Фальшиво  напевая "Когда  я на почте  служил ямщиком...",  Юрий  Иванов
подметает сцену перед занавесом. Вбегает Миша Холин.

     Миша. Иванов,  хватит  тебе  мести, первого урока не будет. Юрий. А что
будет? Миша. Перевыборы старосты!
     Юрий. Миша, мне у тебя прическа нравится... Может, мне сделать такую...
     Юрий  и Миша  скрываются  за  занавесом. Из репродуктора,  висящего  на
авансцене, доносится  шум. Голос: "Предлагаю выбрать  старостой класса  Юрия
Иванова.  Он  хорошо  учится,  дисциплина  у  него  тоже  хорошая, скромный,
деловитый,  в  общем,  хороший парень...  Кто "за"?  Прошу  поднять  руки!..
Единогласно! Принимай дела, Иванов! Поздравляем!.."
     Снова шум. Занавес открывается.
     Миша. Все свободны!
     Коля.  Кроме  участников   концерта.  Уточним  программу...  и  кое-что
подрепетируем...
     Маша.  Я думаю,  по поводу программы надо с Ивановым посоветоваться, он
теперь староста - значит, это его тоже касается...
     Зоя. Правильно!
     Коля. Согласен. Юра Иванов, иди сюда! Юрий. Я здесь. В чем дело?
     Коля. Юра, сегодня вечером выступает наш кружок самодеятельности.
     Юрий. Ну и что?
     Миша.  Каждый участник концерта  составил  программу, а  какая  из  них
лучше, мы не знаем, решили с тобой посо-  ветоваться. Как ты думаешь, с чего
лучше начать концерт? Маша предлагает с художественного чтения,  а  Зоя -  с
пения.
     Юрий. Ребята, ну какой же я вам советчик? Концерт меня не касается...
     Коля.  Что  значит  -  не  касается?  Ты  староста.   Руководитель.Воти
начинай.Тебя  теперь   всекасается.Так  с  чтения  или   с  пения  начинать?
Юрий.Ребята,консерваторииянекончал,впении я  ничего  не понимаю. Мне медведь
на  ухо  в  детстве  наступил,  так что...  И  вообще...  я простой  ученик.
Коля.Ну,положим,ты,Юрий, был  простой  ученик, а теперь ты наш староста, и у
тебя уже есть стаж руководства
     нашим классом...
     Юрий.  Ну  какой  стаж, ребята,  у  меня...  Я староста-то  всего  пять
минут...
     Сережа. Всего-пять минут!.. Ты хочешь сказать: целых пять минут стажа!
     Маша. А у нас, например, ни одной минуты.
     Сережа. Соображаешь?.. Поэтому тебя уже и уважают в классе, и уже ценят
твое мнение.
     Юрий. Ценят уже, говоришь?
     Сережа. Очень ценят.
     Юрий. И меня все касается?
     Миша. Старосту все и должно касаться.
     Коля. С тобой уже считаются. Больше того, твоим мнением уже дорожат.
     Юрий (с достоинством). Это ты, Коля, хорошо сказал...
     удачно... Со мной уже считаются. Моим мнением уже дорожат.
     Вадим. В конце концов, ты же умница.
     Юрий. Это верно, я умница.
     Лена. У тебя есть вкус, Юрий.
     Юрий. Что есть, то, кажется, есть... Кто хочет еще что сказать?
     Коля. У тебя верный глаз, легкая рука. Поэтому тебя в  классе  уже пять
минут ценят!
     Юрий  (смотрит на  часы).  Пять минут  и сорок секунд! Прошу выражаться
поточнее.
     Миша. Скажу больше, тебя, Юрий, уже в нашем классе любят! Да, да, любят
и даже гордятся...
     Юрий. Стой, стой! Повтори, как ты сказал. Меня... что?
     Коля. Тебя любят.
     Юрий. Мной... что?
     Коля. Тобой гордятся!
     Юрий. А почему?
     Миша. А потому, что у тебя есть... это... Ну, как ее...
     Юрий (подсказывает). Ярко выраженная индивидуальность у меня есть. И я,
как староста седьмого класса "А", что?
     Коля. И ты... как староста, просто... это самое...
     Юрий (подсказывает). Яв-ле-ние!
     Миша. Точно... Явление...
     Юрий. Я - личность!
     Коля. Безусловно! Если бы ты не был личностью, разве бы тебя выбрали...
     Юрий. Не возражаю...
     Коля.  Вот поэтому мы с товарищами и решили  посоветоваться с тобой, то
есть решить вместе программу концерта...
     Юрий.  Вместе, значит? Ну, ну,  давайте,  давайте,  попробуйте  вместе.
Посмотрим, как  это  у вас  получится...  (Многозначительно  расхаживает  по
сцене.) Ну, говорите, вместе. Что у вас там?
     Сережа. Здравствуй!.. Мы тебе  уже двадцать минут растолковываем... Вот
программы, мы не знаем, на какой остановиться...
     Юрий. Попрошу с уважением, с уважением попрошу... Мы еще на одной парте
с тобой не сидели... так что на "вы" попрошу...
     Сережа. Пожалуйста... Юрий, но мы с  тобой, то есть я с вами шесть  лет
сидел на одной парте...
     Юрий. Сидел, а больше си-деть не будешь... Трифонов,. Воробьев!
     Голоса. Здесь мы!
     Юрий. Возьмите у завхоза пилу и... отпилите...
     Голоса. Что отпилить?
     Юрий. Часть моей парты от его.
     Голоса. Да, но...
     Юрий. Выполняйте!
     Трифонов и Воробьев убегают.
     (Ставит  стул  на  стол,  влезает на стол,  садится  на  стул.)  Вместе
захотели! Никаких вместе, понятно? Я достаточно вырос на ваших глазах, чтобы
решать  самостоятельно  все вопросы  нашего  класса.  Как-никак  незаурядное
явление  -  староста,  а  не  какой-нибудь  там  простой  ученик...  (Читает
программы  и  рвет  их.)  Ерунда...  Глупости...  Примитив...  Сейчас я  вам
составлю программу...
     Коля. Хорошо, Юрий, составляй, но тогда разреши помочь тебе советом.
     Юрий. А ты кто такой, чтобы мне советовать?
     Коля. Я твой товарищ по седьмому классу "А".
     Юрий. Правильно... Товарищ по  седьмому "А", а не по  советам! И вообще
никаких советов! Понятно?.. Сами говорили, у меня вкус, у меня ум...
     Миша. Я говорил: один ум хорошо...
     Юрий. Хорошо?.. И хватит!
     Миша. Ты не дослушал. Я говорил:один ум хорошо, а два...
     Юрий.    У    кого   это    два?   Не    у    тебя   ли?    Тоже    мне
мыслительнашелся...Спиноза...Иприческамнеутебяне   нравится.   Что  это   за
прическа?
     Миша. Раньше она тебе нравилась.
     Юрий. Раньше она могла мне нравиться, а теперь она может не нравиться и
может нравиться, а может не нравиться, а может...
     Миша. И вообще прическа тебя не касается.
     Юрий. Минуточку. Сами говорили, что меня все касается! Говорили?
     Миша. Говорили, но...
     Юрий.Никаких"но"...Ктохочет что сказать, пусть поднимет руку.
     Все поднимают руки.
     (Снисходительно.) Говори, Коля, говори...
     Коля. Знаешь, это просто хамство.  В  конце концов, мы можем обойтись и
без твоих  советов.  Ты  староста  класса,  а  не  кружка  самодеятельности,
консерватории ты не кончал...
     Юрий.  Кто  не кончал консерватории?..  Я  не  кончал  консерватории?..
Ха-ха! Да вы знаете, что я окончил Московскую консерваторию?!
     Миша. Это когда же ты ее окончил?
     Юрий. Когда я был вундеркиндом... От двух до пяти... по вокалу!
     Коля. Слушай, Юрий,  ты же говорил,  что тебе медведь наступил на ухо в
детстве.
     Юрий. Мне медведь?.. Это я медведю наступил!.. На ухо! Понятно?
     Зоя. Что с ним такое случилось?.. Неужели мы его так перехвалили?
     Маша. А по-моему, это звонок.
     Зоя. Какой звонок?
     Маша. На первую перемену - видите, как человек переменился... с первого
звонка. Выбрали старостой, и вот вам пожалуйста...
     Юрий (пишет и бормочет). Ни один ваш номер у меня не пройдет, а вот мои
номера...
     Коля. А вот твои номера у нас  не пройдут! Ну-ка  слезай! Десять минут,
как староста, а  насорил...  Снимай  его,  ребята!.. А  то  он что-то  очень
оторвался от пола.
     Мальчишки  и  девчонки  снимают  со  столастул, на  котором сидит  Юрий
Иванов.
     Миша. И совершил  мягкую посадку в районе  своего  взлета! (Протягивает
Иванову   метлу.)  Держи!..  Подметешь  мусор,  приходи   в  класс  на  свои
перевыборы!
     Юрий  (тихо, вежливо). Ребята, а как же насчет посоветоваться?  Вы ведь
как будто хотели со мной что-то обсудить... вместе, как говорится...
     Миша. Спасибо, Юрий, нам кажется, что мы обойдемся без твоих советов.
     Коля. Лет до ста расти нам без старосты, без такого, как ты...
     Юрий. Значит, все?
     Мальчишки и девчонки (в один голос). Все! (Скрываются за занавесом.)
     Юрий (задерживает  Мишу).  Хорошая у  тебя прическа/  я  все  думаю: не
сделать ли и мне?
     Коля. Думай... Думай! Кстати, Иванов, поздравляю тебя с рекордом!
     Юрий. С каким?
     Миша.  С всесоюзным!.. Ты был  старостой  класса  всего десять минут  и
восемь секунд.
     Юрий  (смотрит  на часы). Извините, десять  минут  и  девять  секунд...
Поточнее надо считать...
     Миша. Все равно - рекорд! (Уходит.)
     Оставшись один, Юрий Иванов  взмахивает щеткой  и  метет  пол, фальшиво
напевая "Когда я на почте служил ямщиком..."
     Пока  я  окидывал взглядом сочинение,  которое вы только что прочитали,
Кутырев, по-видимому во избежание неприятностей, оказался у самых дверей.
     - Кто меня будет играть?..- спросил я грозно.
     - Маслов...- заикаясь, ответил Кутырев.
     - Не пойдет! - отрезал я.
     - Но лучше его тебя никто не сыграет.
     -  Есть,  которые сыграют и получше,- ответил я  загадочно и  задумчиво
покачал головой.
     - Это, к примеру, кто же? - удивился Кутырев.
     -  К  примеру...  это  я!  Я могу  сыграть  самого  себя  лучше всякого
Маслова...


     К директору! Срочно!

     Кутырева так удивило мое предложение, что он долго молча просто стоял и
просто не верил тому, что я сказал, и только когда я еще раз подтвердил свое
желание, он сказал изумленно:
     - Слушай,  Иванов, а ты можешь сам себе разрешить сняться в фильме, где
ты будешь играть самого себя? - спросил меня Кутырев.
     - Почему это не разрешу, себе я разрешу, а другим никогда. Только я сам
себе  и могу разрешить, а  больше мне никто не сможет разрешить,- подтвердил
я.
     - Тогда вот тебе роль. Выучи.
     Я взял  из рук  Кутыреватекст киносценария. Какого киносценария?! Между
нами говоря, это  была чистая фальшивка, не похожая ни на мою прошлую жизнь,
ни  на  будущую. Но меня во всем  этом заинтересовало  вот  что:  во-первых,
отсняв сам себя,  я могу потом отснять с помощью Кутырева  и  сцену с отцом,
которую я грозился ему заснять на пленку; во-вторых, мне было интересно, как
говорится, сравнить две мои жизни, одну - мою истинную жизнь, которой я жил,
и вторую -  жизнь, которая представлялась моим соотечественникам. А текст?..
Что ж текст... Текст со временем можно  переделать, я имею в виду дикторский
текст. Об этом я и поведал все еще ошалело глядевшему на меня Кутыреву.
     - Текст, конечно, нужно будет изменить,- сказал я.
     - Как изменить? - забеспокоился Кутырев.
     -  Нет,  не сейчас,- успокоил я его,- а  со  временем...  Пойми  же, из
всего,  что ты  накорябал,  только  два  слова  имеют  ко  мне, и  то  очень
отдаленное, отношение!
     - Какие два слова? - обиделся Кутырев.- Почему только два? Здесь к тебе
имеют  отношение   все  слова!  Я  не   коря-бал,  а  написал  их  в  минуту
вдохновения... И  ведешь  ты себя так  вот нахально,  и поешь  фальшиво. И с
уроков пения сбегаешь...
     - А почему я вообще-то не занимаюсь пением, вы об этом не задумывались?
И если пробовал петь на уроках  пения и пел фальшиво,  то почему? Вы об этом
не подумали? - спросил я Кутырева.
     -  Ну потому, что  тебе в  детстве, наверное, медведь на ухо наступил,-
предположил Кутырев.
     -  Мне медведь? На  ухо? - переспросил я  грозно. И пошел на характер.-
Мне медведь?! Это я однажды шел по тайге и наступил медведю на ухо!
     - Это на тебя похоже,- смирился Кутырев.
     - Но вообще  - это  же не снайперский выстрел из этого,  как его, из...
киноружья, что ли? Разве ты, Кутырев, сам не видишь?
     -  Мы,  к  сожалению,  о  тебе  ничего  не знаем,-  стал  оправдываться
Кутырев.-  Где ты  учился, как  ты учился?.. Но не всегда  же  ты был  таким
гигантским нахалюгой  и  хвастливым всезнайкой,  каким ты  выглядишь сейчас.
Сейчас, правда, у  нас  создана комиссия по расследованию твоего,  я не хочу
сказать темного, я хочу сказать твоего неясного прошлого.
     - Ах,  значит,уже и комиссию создали?! - восхитился я  громко, но в это
время раздался звонок. Кутырев поднялся и сказал:
     - Пошли на  урок, а завтра отснимем.  - И он устало  поплелся  к двери,
столкнувшись на пороге с Ниной Кисиной.
     - Иванов,  где  Иванов? Ты здесь,  Иванов? Ах, ты  здесь  Иванов!  Тебя
срочно вызывают к директору школы! Срочно! - выпалила Кисина.


     Сеанс гипноза

     ...Когда  я вышел на  разведку в столовую, мама сидела перед зеркалом и
что-то  делала со своим лицом. Тогда я вошел в  папину комнату.  Он сидел  в
кресле  и читал  книгу. Я подошел  к  н^ему и заглянул  через  плечо,  чтобы
посмотреть, что он читает. Это была какая-то медицинская книга. Про какой-то
скачущий  тип  темперамента  у нервного  подростка. Я  присел  и прочитал на
обложке: "Нервные болезни". Так, значит, отец действительно решил докопаться
до  какой-то болезни  в  моем  организме.  Это  у  меня-то!  Ну ладно! Я  на
пресс-конференции тогда им все припомню. Все расскажу всем.
     - Я  надеюсь,  ты по своему расписанию сегодня побудешь дома? - спросил
меня  отец.-  С  минуты  на  минуту  к  нам  должны  прийти  дядя Петя  и...
остальные,- добавил отец каким-то неуверенным голосом.
     - Сегодня  вечер школьной  самодеятельности,- сказал я,- необходимо мое
присутствие.
     -   Это  что-то   новое,-   сказал  отец.-   Юрий  Иванов   на   вечере
самодеятельности.
     Что-то  новое  в  этом  было,  и  с   отцом   действительно  нельзя  не
согласиться. Ни на  какой вечер самодеятельности никакого свободного времени
я, конечно, не имел, но на  афишу, висевшую  в школе и призывно извещавшую о
генеральной  репетиции, я обратил  внимание, главное - на три слова: "Слепой
космический полет,  клоунада".  "Это еще  что за  "слепой", и что это еще за
"полет", да  еще "космический", и что это еще за "клоунада"?" - размышлял я,
недовольно хмуря и без того свое хмурое лицо.
     "Посмотрим, посмотрим,- подумал я тогда у афиши,- над чем и над кем это
и, главное, кто это вздумал посмеяться?! Там клоунады. Здесь консилиум, а по
расписанию у меня еще столько нагрузок. Время!  Где  взять еще бы сутки?  Да
какие  там   сутки,   как   прибавить   к   этим   суткам   еще   бы   часов
двенадцать-тринадцать? Да какие уж там  Двенадцать-тринадцать, хоть бы часов
пять-шесть",  -  думал  я,  возлагая бесстрашно  свой  дневник на стол перед
глазами отца.
     "Выход только  один,- продолжал я думать,- надо спать в то время, когда
не  спишь,  и  не  спать,  когда  спишь. Не  может  быть,  чтобы  природа не
запатентовала такое  изобретение  у животных, или у птиц, или  у  насекомых.
Человек должен это обнаружить, разгадать и взять себе на вооружение..."
     Между прочим, отец все еще не прикасался к дневнику. Я пододвинул его к
отцу  поближе.  Отец  вздрогнул,  весь как-то  съежился  и  даже,  по-моему,
отодвинулся'  от  дневника  вместе  со стулом,  на котором  сидел.  Отец  по
отношению к дневнику вел себя,  в  общем-то, правильно. Дело в том, что меня
вызывали к директору школы в  этот исторический для меня и для всех день два
раза: перед уроком и второй раз прямо с первого урока, когда выяснилось, что
тот  аттракцион, который я  устроил  классу в  парке  культуры и  отдыха, не
прошел для них даром и для меня тоже. Почти весь класс не явился на уроки. О
том  и было записано в моем дневнике  рукой директора: "Заманил весь класс и
укатал всех  на аттракционах до  такого состояния, что почти никто не явился
на  занятия!" Хорошенькое "почти никто"! Я же пришел в школу как ни в чем не
бывало...
     Я  постоял  немного  возле отца  и  вернулся к.себе  в  комнату,  чтобы
прорепетировать  свою роль  в  кинофильме,  который собирался  снимать Борис
Кутырев:  "Звонок  на  перемену,  или  Что  было  бы,  если  бы Юрия Иванова
назначили старостой класса". Я  надел на плечи специальное приспособление, с
помощью  которого можно читать  книги, расхаживая по комнате на руках. Надев
наплечный пюпитр, я закрепил на нем роль. Расхаживая на руках  по комнате, я
стал произносить на все лады:
     - Значит, мне говорит КОЛЯ: "Ну, положим, ты, Юрий, был простой ученик,
а теперь ты наш староста, и у тебя уже есть стаж руководства нашим классом".
     Я. Ну, какой стаж, ребята, у меня? Я и староста-то всего пять минут.
     Сережа. Всего пять минут!..  Ты хочешь сказать, целых пять минут стажа!
Поэтому тебя уже уважают в классе и ценят уже твое мнение.
     Я. Ценят уже, говоришь?
     Сережа. Очень ценят.
     Я. Меня все касается?
     Миша. Старосту все и должно касаться.
     Коля. С тобой уже считаются. Больше того, твоим мнением уже дорожат.
     Я (с достоинством). Это ты, Коля, хорошо сказал,  удачно!.. Со мной уже
считаются, моим мнением уже дорожат.
     Вадим. В конце концов, ты же умница.
     Я. Это верно, я умница...
     В  комнату  вошел  отец,  вероятно привлеченный  звуками  моего голоса.
Продолжая расхаживать на руках по комнате, я говорил вслух:
     Я (с достоинством). Это ты, Коля, хорошо сказал, удачно!..  Со мной уже
считаются, моим мнением уже дорожат.
     Вадим. В конце концов, ты же умница.
     Я. Это верно, я умница...
     - Что  ты  делаешь?  - вмешался в мою репетицию отец,  с  осторожностью
приближаясь ко мне.
     - Что делаю? Учу роль,- объяснил я, отходя от отца на руках дальше.
     - Какую роль? - спросил меня отец.
     - У нас в классе снимают про меня фильм,- снова объяснил я.
     - Фильм про моего сына?!  - переспросил сам себя отец.-  Это интересно.
Покажи-ка мне свою роль.
     Я  подошел  к отцу на  руках  и,  сделав стойку на  левой Руке,  другой
протянул ему сценарий. Отец вслух прочитал название сценария и сказал:
     - Действительно, что  было бы, если бы Юрия Иванова назначили старостой
класса?..
     Он взял в руки сценарий  и  стал читать с интересом,  и, я бы сказал, с
большим любопытством.
     - Ты видишь,- обратился  отец как  бы к себе самому,- на  него  снимают
сатиру,   и  он   же   снимается   в  главной  роли.  Играет  самого   себя.
Непостижимо!..-С этими словами он вышел из комнаты.
     А я встал на ноги и сказал:
     -  Все будет по-моему лет через двадцать  пять. Неужели  нельзя немного
потерпеть?
     - Но я  не проживу двадцать пять лет,- сказал отец из столовой,- если и
дальше в доме все будет происходить так, как происходит сейчас.
     Это  было  уже  сентиментально,  а  я  не  имел  права  реагировать  на
сентиментальность. В это время в прихожей раздался шум.
     "Кто-то из дядей приехал",- подумал я и вышел на балкон, так как у меня
по расписанию был отдых.
     На соседнем  балконе в шезлонге сидел Колесников и что-то быстро-быстро
писал в толстой общей тетради.  Я кашлянул, чтобы Колесников не подумал, что
я подсматриваю,  а не просто так смотрю вокруг. Колесников-Вертишейкин сразу
же оторвался от своей писанины и расплылся в улыбке,  я бы сказал, не совсем
умной.
     - Вот,- сказал он,- заканчиваю воспоминание о тебе.
     С  этими словами  он достал из стоявшего  на  балконе шкафчика еще одну
общую  тетрадь. Я еще  тогда сразу подумал: "Не  много  ли  этот  Колесников
навспоминал об эпизоде аттракционов,  который был маленьким штришком  в моей
жизни, а у него уже две  общие тетради?!" Но ничего похожего не сказал.  Мне
было интересно, как это все выглядело со стороны.
     На  первой  странице рукой  Колесникова  было написано  вот что:  "В то
памятное историческое утро Юрий Иванов  вышел на свой  балкон, что находится
рядом с моим балконом".
     -  Ну,  как? -  спросил  меня Колесников,  когда я прочитал  всего лишь
несколько строк его воспоминаний.
     - Ничего,- сказал я,- чем хуже, тем лучше! Чем тяжелее, тем  легче. Чем
сложнее, тем проще!
     - Это я понимаю,-  сказал Колесников, который,  как видно, уже привык к
моим  несколько странным  выражениям  мыслей.-  Я  спрашиваю:  ну,  как  мои
воспоминания? - переспросил он меня.
     Я стал читать вслух:
     - "Колесников, его  воспоминания обо мне".- Чтобы он сам  уловил, что к
чему, сказал при этом: - Сейчас, сейчас, я  тебя покормлю твоими мемуарами.-
Перевернул страницу и начал читать дальше.
     -  Слушай,   Иванов,-  восхитился  Колесников  своей  работой,-  правда
здорово?!
     - Вот меня и  смущает, что это слишком здорово для  тебя. Не мог ты сам
так написать. Тут есть  какая-то антология какого-то  таинственного случая,-
усомнился я и добавил: - Нет, это, вообще-то, хорошо. Тут ты  что-то ухватил
во  мне,  особенно  вот  в  этих  словах:  "Он  великолепно  сложен,  силуэт
благороден  и завершен. Лаконичность, строгость, присмотритесь к гиганту - и
вас  станет  "мучить"  двоякое впечатление: то несет  он тяжесть  великую  с
громадным  напряжением,  то играючи -  могучие мышцы  "вспыхнули"  в  легком
усилии. Вот эта смена состояний приносит ощущение  борьбы - атлант сражается
с тяжестью, невидимой для наших глаз..." Но...-  Я посмотрел на Колес-никова
рентгеноскопически.
     - Но...- покраснел Колесников, не  выдерживая  моего взгляда,- но я это
списал из одного журнала,- признался он.
     - Это неважно,- не  обиделся я на Колесникова за такое признание,- если
это выражает какую-то во мне суть, тем более что ты признался.  Но дальше?..
Что ты  пишешь дальше?..  Ты начал, в общем-то, правдоподобно, но дальше-то,
Колесников, как ты дальше описываешь мой разговор с одноклассниками во дворе
и в ЦПКиО. Я подчеркнул тут вот отдельные слова и выражения. Вот слушай, что
я  тут  подчеркнул:  "Пожалей свою теплоэлектроцентраль,  короче, ТЭЦ, одним
словом,  голову,- сказал Иванов  Маслову..."  Но когда это я  говорил  такие
слова  Маслову?  Или: "Ты, Иванов,  всех переплюнщик,-  сказала Вера,  глядя
Иванову в лицо..." Ну когда и кто посмел бы мне сказать это, да еще "глядя в
лицо"?  Или вот ты  пишешь, что меня  кто-то обозвал Хампьютером! Ну  кто бы
посмел меня назвать так  в моем присутствии? Мне кажется, что это ты сам все
обо  мне  подобное  думаешь,  а  приписываешь  все  другим... Или  еще  вот:
"Беспокойная серость,- сказал Иванов". Не говорил я этого. "Тебе это  вдомек
или  нет?"  Ну,  что  за выражение?! "Этот  Иванов все  время что-то из себя
соображает!.." Ну, тут хоть есть что-то...  "все время" и "соображает". Но я
не  помню, чтоб это  кто-нибудь  сказал-...  "Я  сто первый раз  вижу..."  -
"Сейчас увидишь  в  последний раз,-сказал Иванов". "Спрячься  и сделай  так,
чтоб ты  исчез  и я  тебя долго-долго не мог  найти...-  сказал  Иванов". Не
говорил я этого!
     И  вообще,  Колесников, должен  я  тебе сказать,  если  ты сейчас такое
пишешь,  такую, с позволенья  сказать, телегу  катишь на меня, то  что же ты
будешь писать об  этом историческом эпизоде через сорок лет? Я-то уж мог сам
о себе все что угодно понаписать, но  разве я  себе могу позволить? - сказал
я.
     - А разве ты сам о себе что-нибудь пишешь? - насторожился Колесников.
     -  Пишу не пишу,  дело не  в  этом. Дело в том,  что ты, Колесников, не
знаешь, что такое мемуары и как они пишутся. Или я ошибаюсь?
     Колесников согласился  со  мной, что он не знает, что такое мемуары,  и
тем более не знает, как они пишутся.
     -   Мемуары,-  пояснил   я,-  это  литературные   записки,   являющиеся
воспоминаниями  автора,  рассказами очевидцев-  понимаешь,  очевидцев!  -  о
различных   событиях   личной   и  общественной  жизни.  Некоторые   мемуары
представляют  собой ценный  источник,  позволяющий раскрыть  обстоятельства,
связанные  с  важнейшими историческими  событиями.  А  какой же  это  ценный
источник, если ты в своих мемуарах врешь на каждом шагу! Возьми свою тетрадь
и перепиши все, как было.
     Не успел  я  сказать Колесникову, чтобы он вернулся к себе  и переписал
всю  эту  филькину грамоту,  как  в гостиной  у нас  раздался какой-то  шум.
Вернувшись к себе в комнату, и, снова вложил свою роль  старосты в заплечный
пюпитр, встал на руки и только начал  было репетировать, как в комнату вошел
отец с дядей Петей и с каким-то еще неизвестным мужчиной.
     - Привет, Юрий,- сказал дядя Петя, помахав мне рукой.
     - Привет, дядя Петя,- сказал я и помахал ему ногой.
     -  Вот  видите,-  сказал  гостям  огорченный отец,-  ходит все время на
руках.
     - Ничего,- успокоил его дядя Петя,- я в его годы ходил на голове.
     - Встань на ноги, когда разговариваешь со взрослыми,- сказал отец.
     - Но ведь разговаривать лучше вниз головой,- отпарировал я.
     - Ну, почему вниз головой? - стал сердиться отец.
     - Ну,  хотя бы потому, что к голове приливает больше крови, а кровь...-
начал я с пылом,-а кровь - это...
     -  А  кровь - это,-  перебил меня незнакомый  мужчина,-  это  жидкость,
циркулирующая  в  кровеносной  системе  животных  и человека  и  переносящая
вещества  в  организме,  является одним из  видов  ткани внутренней  среды.-
Мужчина остановился и спросил: - Хватит или продолжить?
     Лекцию о крови я дослушал уже стоя  на ногах, думая о том, уж не тот ли
это мужчина,  что должен будет сегодня выяснять, чем я дышу, и затем внушить
соответствующие  мысли? Интересно, кто  он по профессии?  Врач, что ли?.. Уж
больно точно знает, что такое кровь.
     - Ну, здравствуй еще раз, племянник,-  сказал дядя Петя,  похлопав меня
по плечу.- Пошли варить уху. Я такую уху сварю, брат, пальчики оближешь! Так
вот, старики,- сказал дядя Петя, обращаясь к отцу и, видимо, продолжая еще в
кухне  начатый разговор,- рыба -  хороший барометр. Иногда она  не  берет  в
самую,  казалось бы,  рыболовную  погоду. Не клюет,  и  все  тут!  И никакие
насадки, прикормки не  помогут. И вот ты пустым возвращаешься домой, и вдруг
как наскочит на тебя шквальный ветер или хлынет из невесть откуда набежавшей
тучки проливной дождь, и лишний раз убеждаешься в правоте рыбацкой мудрости:
рыба - лучший барометр!  И сама не  клюет, и тебя еще задолго до наступления
ненастья предупреждает об этом, представляете?
     И дядя Петя снова стал распространяться о рыбалке. Сколько раз он был в
гостях, только про рыбалку и  рассказывает, а мне  в нем это не нравится. По
образованию  он  химик, окончил Институт тонкой химической технологии  имени
Ломоносова, но о химии никогда не разговаривает.
     Я прервал его рассказ и неожиданно спросил:
     -  Дядя  Петя,  кстати,  о  рыбе. Знаете  ли вы, что есть рыба, которая
задыхается в воде?
     - Да такого и быть не может! - воскликнул дядя Петя.
     -  Вот, оказывается, вы  и о  рыбе не все знаете! - сказал я, довольный
собою.- Оказывается, есть такая рыбка, которая задыхается в воде. И зовут ее
периофтальмус  кель-рейтери.  Или  по-русски  -  рыбка-прыгун.  Это странное
существо  с посаженными близко друг  к  другу  башенками-глазами, длиной  не
более  пяти  сантиметров,  она может совершать  прыжок  на  расстояние свыше
метра. На суше она ловко ловит насекомых.
     - Не может быть! - опять воскликнул дядя Петя. А я сказал:
     - Таких знатоков  рыб, как вы, дядя Петя, надо бросать к пираньям... во
время отлива!
     Отцу наш разговор, видимо, не понравился,  потому  что он оборвал  дядю
Петю  в самом  начале рыболовецкой  истории, которую  он  начал  было  снова
рассказывать.
     - Хватит тебе про рыбалку, я тебя не для этого позвал.
     - Ах, да! - всплеснул руками дядя  Петя  и хотел уже обратиться ко мне,
но я посмотрел на часы и сказал:
     - Ребята!  Даю  вам  на  себя полчаса  времени. Я очень  занят. Так что
коротенько! Конспективно! С полуслова! Засекаю время!..
     Я посмотрел на часы, потом я посмотрел на  отца, потому что он сразу же
впал в какую-то истерику:
     -  Вы  слышите, "ре-бя-та",- обратился он к дяде Пете и его знакомому,-
"ребята"! Вот так!.. У него на нас только полчаса времени!..
     - Уже не полчаса, а двадцать девять минут,- внес я поправку, от которой
мой отец  чуть не задохнулся; хорошо что дяди  Петин знакомый успокоил  папу
словами:
     - Вы  не волнуйтесь... я уже говорил  вам по телефону, что  среди наших
подростков с общественной направленностью есть те,  для кого важнее всего  -
достичь какого-то блага для  других, своих товарищей, класса, для родителей,
иногда для всего человечества...
     При словах"для всего человечества"я насторожился.
     -  Я в  одной школе познакомился с одним  пареньком, которого одолевают
планы переустройства  не только своего класса, но и всей вселенной!.. Растут
деловые подростки.
     Дослушав слова дяди Петиного знакомого, я успокоился: я сверхподросток,
и я сверхделовой, и ко мне все это не относится.
     - А вы разве знаете  про эксперимент с деловыми .подростками, о которых
писали  в журнале  "Знание  -  сила"?  - спросил  я небрежно  дяди  Петиного
знакомого.
     Дяди Петин знакомый удивился.
     - А ты интересовался этим экспериментом? - спросил он.
     - Да  так,- ответил я уклончиво.-  Посмотрел  статью под  названием "Вы
меня спрашивали?".
     - Ну и как?
     -  Да  так...  но  одна  мыслишка  есть  стоящая,   помните?   Цитирую:
"...деловые подростки могут быть просто -детьми других масштабов, и их могут
заинтересовать  какие-то сверхважные и уж  обязательно полезные  для кого-то
задачи:  научные  или  хозяйственные,  серьезно меняющие жизнь людей.  Одним
словом, не "детские", а взрослые цели..." Я посмотрел на отца лазерами своих
глаз так многозначительно, что он даже слегка отпрянул от моего взгляда.
     - Других,  дру-гих масштабов,- повторил я.- И  их  могут заинтересовать
какие-то  сверхважные и  уж обязательно полезные для  кого-то  задачи. Одним
словом,  не  "детские",  а   взрослые  цели.  Добавлю  от  себя,-  сказал  я
многозначительно,- и, может быть, даже сверхвзрослые сверхцели.
     - Уж  не  собираешься  ли  ты стать врачом?  -  спросил  меня несколько
ошарашенный таким началом разговора дяди Петин знакомый.
     А дядя Петя, который  ничего не понял из моей короткой, но фехтовальной
разговорной вспышки с его знакомым, сказал:
     - Ты тут знанием и  силой взрослым зубы не  заговаривай! Ну и  молодежь
пошла! Что не надо - они знают, а что надо - извините.  Ты дело говори: чего
это отец на тебя жалуется? Плохо учишься, ведешь себя черт знает как?!
     - Это еще кто плохо учится? - удивился я. Отец поморщился и сказал:
     - Ты, Петр,  все  перепутал. Он учится так, что для него уже отметок не
хватает. Это он когда-то плохо учился, четыре года назад, а теперь я даже не
знаю, как  назвать  то, как он  теперь  учится. Ему один учитель  ставит  не
пятерки, как обычно  отличникам,  а  целые  восьмерки и девятки!  Он однажды
десятку получил. Ты его дневник видел? Одни шестерки и семерки с плюсом. Он,
понимаешь,  как бы  это тебе сказать...  все  знает и про  все, уже  за  всю
десятилетку!
     - За всю десятилетку? - удивился дядя Петя.
     "Кажется, придется пустить  в ход  секретное оружие  и  доказать  этому
консилиуму, что я  знаю не только за десятый класс,- подумал я.- Конечно, со
взрослыми  справиться будет  потруднее, но  для сверхкосмонавта сверхпреград
нет".
     - Почему только за десятилетку, я могу и за вуз!
     - Это за какой же вуз ты можешь? - удивился дядя Петя.
     - Ну,  например,  за  тот,  который  вы  окончили!  За Институт  тонкой
химической технологии имени  Ломоносова. Вот  "Введение в химию и технологию
полимеров",  возьмите учебник  Бильмейера.-  Я  протянул дяде  Пете  книгу в
переплете коричневого цвета.- Откройте на любой странице и задайте мне любой
вопрос.
     - Ну, это уже просто наглая самоуверенность! - возмутился отец.
     А дядя Петя сказал:
     -  Так, так, так,- и расхохотался, и потом  стал перелистывать учебник,
видимо  подбирая  для меня  вопрос  потруднее.-  Значит,  за институт тонкой
химической технологии? - сказал он с недоверием.
     -  Кстати, папа,- обратился я к  отцу,- пока  дядя Петя изобретает  для
меня вопрос,  я  бы  хотел сразиться  с  твоей  счетной машиной. Возьми свой
арифмометр.
     - Это каким образом ты с ним сразишься? - удивился отец.
     - Перемножу в две  секунды  любые числа. Дай мне для начала два крупных
двузначных числа!
     - Ну, это вообще уже ни на что не похоже! - возмутился отец.
     -  Ты сначала дай  два  крупных двузначных  числа, а потом  уже  будешь
говорить - похоже это на что или не похоже!
     - Нет, как и о чем он разговаривает со своим отцом! - закипятился отец,
обращаясь к дяди Петиному знакомому.
     Дяди Петин знакомый  посмотрел на меня,  укоризненно качая  головой, но
все же посоветовал отцу назвать два крупных числа.
     - Обязательно крупных? - спросил отец все еще с возмущением в голосе.
     - Желательно,- сказал я спокойно.
     - Ну хорошо, допустим... восемьдесят девять... на... девяносто два.
     - Восемь тысяч  сто  восемьдесят  восемь! -  сказал я, не  помедлив  ни
минуты.
     -  Как   это  ты  смог  так  быстро?!  -  пробормотал  отец  совершенно
растерянным голосом.
     С этими  словами он поднялся, быстро прошел в свою комнату и  вернулся,
неся в  руках арифмометр. Схватившись за  ручку счетной машины,  он завертел
ею,  затем записал результат. Потом  взял лист чистой бумаги и  стал вручную
перемножать  заданные цифры.  Когда  отец уходил  за арифмометром,  я  успел
сказать дяде Пете:
     - Между прочим, время идет, задавайте скорее вопросы!
     - Да,  да, да,-  сказал дядя Петя, качая в недоумении головой.- Сейчас,
сейчас!..
     - Вас  я тоже  попрошу, между прочим, задать мне поскорее  какой-нибудь
вопрос,- обратился я  к дяди Петиному знакомому, -  чтобы мне ответить сразу
вам  обоим.  Кстати,   можете  мне  задавать  вопросы  и  вы  и  дядя   Петя
одновременно.
     - Раз вы интересуетесь вопросами психологии, то, может быть, вы  читали
статьи о групповом общении? - спросил меня дяди Петин знакомый.
     - Мы не "может быть, читали", а мы, конечно, читали статьи о "групповом
общении",- заявил я.- Я, знаете ли, вообще против общения, тем более  против
группового! Тому, кому много надо... (слова "успеть лично" я не сказал), тот
не  может тратить время на...  (на "групповое общение" я тоже не  договорил,
поэтому вся  фраза,  как  всегда,  у меня  получилась  несколько загадочной:
"Тому, кому много надо... тот не может тратить время на...").
     - А мне  кажется, что  вам как раз не хватает  этого самого "группового
общения",- сказал дяди Петин знакомый.- Тогда не было бы того, что я замечаю
в вас: вы не умеете находить правильные реакции  на свое окружение. Достойно
приспособиться к  нему, что ли. Речь идет не о приспособленчестве в позорном
смысле слова. Это ваше неумение -  особенность характера: так вас воспитали,
так сложилась ваша личная судьба... Короче, вы даете неправильные реакции на
людей, а люди дают неправильные реакции  на  ваши реакции... Может  быть, вы
думаете, что вам  попадает от других  не  по  заслугам,  но на  деле  -  все
нормально: как аукнется, так и откликнется.
     -  Вот,-  сказал  дядя Петя, отрываясь  от учебника и  вмешиваясь в наш
разговор.-  Ну-ка, скажи  ты  мне,  что  такое, к  примеру,  фрикция  и  чем
отличается пластикация от пластификации?
     -  Фрикция   -   это  характеристика  вальцов  (валковых   смесителей),
применяемых  для  приготовления  и окрашивания  полимерных смесей.  Фрикцией
называется отношение окружной скорости переднего  валка к окружной  скорости
заднего.  Вам  понятно?  -  спросил  я.-  А  чем  отличается пластикация  от
пластификации? Пластикация - это  размягчение полимерной  смеси в результате
перемешивания  при мягком нагреве. Пластификация - это введение в полимерную
смесь пластификатора.
     - Аты что,-  спросилменя дяди Петин знакомый,- собираешься поступать  в
институт тонкой химической технологии?
     - Нет, не собираюсь,- ответил я.
     - М-да,-  сказал  дяди Петин знакомый.- Тогда я  попробую  тебе внушить
пользу  "группового общения". Вот я замечаю  в тебе неукротимое стремление к
лидерству, но лидеры ведь бывают и отрицательными. Не так ли?..
     "Это лидеры! - подумал я.- А сверхлидеры не могут  быть отрицательными,
так что на это можно и не отвечать. Не разгадал меня дяди Петин знакомый, не
разгадал. У  этих взрослых воображение выше лидера не поднимается.  Они даже
не  могут  представить,  что  среди  обыкновенных  лидеров  может  появиться
сверхлидер".
     - Продолжаю,- сказал дяди Петин знакомый.- Часто  трудности в характере
человека  проявляются при столкновении противоречивых  внутренних тенденций,
одну  из  которых  человек не  хочет признавать  у себя.  Когда  у подростка
появляется завышенная самооценка (по сравнению с его реальными способностями
и  возможностями),  его завышенные  притязания,  естественно, не могут  быть
удовлетворены. Эта неудовлетворенность травмирует психику подростка, у  него
возникает необходимость  защищать  свою  высокую самооценку,  а  это в  свою
очередь...
     - К чему это"всвою очередь"приводит,- это  всем  известно,- вмешался  я
вразговор,-  в  свою очередь,  это  приводит  к  явлению, которое  психологи
называют  "эффект неадекватности" -  состояние, когда  возбужденная  нервная
система    заставляет    человека    действовать    не    в     соответствии
сокружающейобстановкой.Явасправильнопонял? -  обратился  я  к дяди  Петиному
знакомому  и, не дав ему  опомниться, продолжал.- А  вы  знаете,-  сказал я,
обращаясь ко  всем,- мнение человека о  себе самом и мнение, которое имеют о
нем другие, например мнения некоторых взрослых и некоторых подростков, очень
часто значительно расходятся? Ибо люди видят лишь  то, что человек сделал до
сих  пор, а он  сам  считает  себя  творцом  как настоящего, так и будущего.
Поэтому истина  обыкновенно  находится  посредине: достоинство  человека  не
только в том, что он уже сделал, но и в том, что он намеревается сделать.
     -  Точно!  -  воскликнул  отец,  занятый  в  основном  проверкой  моего
вычисления.- Все сходится! Но как ты все это так быстро решил?
     - Очень просто. А вы никому не скажете?
     - Конечно.
     - Сколько до ста не хватает в первом числе, в восьмидесяти девяти?
     - Одиннадцать.
     - А во втором?
     - Восемь.
     - А трудно умножить восемь на одиннадцать?
     - Ну конечно, нет. Восемьдесят восемь.
     - Это и есть конец результата.
     - А как же ты нашел начало? - спросил меня отец.
     -  А  еще  проще,- ответил  я.-  От  восьмидесяти девяти отнять  восемь
трудно?
     - Нет.
     - А сколько будет?
     - Восемьдесят один.
     - Ну  вот,  это и есть начало  результата. А  если тебе  так нужно,  то
отними от девяноста двух одиннадцать, будет тоже восемьдесят один.
     -  М-да,-  сказал  дяди Петин  знакомый.-  Ты  собираешься  поступать в
экономический институт?
     -  Нет,- сказал я,- не собираюсь.  Теперь, ребята, разрешите мне задать
вам один вопрос.  Вы читали статью доктора медицинских  наук "Мозг принимает
решение"? Он  пишет: "Среди многочисленных определений  сущности  живого мне
особенно  импонирует определение, принадлежащее академику  А. И. Бергу: "Все
живое отличается от мертвого наличием потребностей. Заметим, что потребность
- это отнюдь не только голод, жажда, или..."
     - Нет, не  читали,- виновато признался дяди  Петин знакомый,- Разве все
успеешь прочесть,- тяжело вздохнул он.
     - Надо,-  сказал я,- надо успевать... Вот дядя Петя успевает и работать
на пользу химии, и... успевает рыбачить. Кстати, дядя  Петя, а что это у вас
там в химии за кинетические кривые?
     Дядя Петя задумался и сказал:
     - Ну, кинетические кривые - это кривые...
     - А кинетические  прямые у вас в химии - это, значит, прямые? - спросил
я.-Ну давайте вместе со мной вспомним, что представляют из себя кинетические
кривые?
     -  Что  из  себя представляют кинетические  кривые? -  повторил за мной
вопрос дядя Петя.
     - Нет, я прошу не повторять за мной, а ответить, что такое кинетические
кривые?
     - Кинетические кривые...- сказалдядя Петя и снова замолчал.
     Тогда я ему подсказал:
     - Кинетические  кривые  - это кривые зависимости свойств вулканизаторов
от времени вулканизации. А дальше? - спросил я.
     А дальше дядя Петя промолчал.
     - Ну, в общем, что такое кинетические кривые, вы, дядя Петя, не знаете.
Тогда, может  быть, вы знаете, что такое специфика деформирования полимерных
материалов?
     Дядя Петя опять ничего не сказал.
     -  Так,-  сказал  я,-  значит,  вы  не  знаете  и что  такое  специфика
деформирования  полимерных  материалов. Это я  понимаю. Но все-таки  вы ведь
кончили  институт тонкой  химической технологии  и  должны знать, что  такое
специфика деформирования полимерных материалов.
     - Да  я же  в  химии на общих хозяйственных вопросах сижу,- сказал дядя
Петя, но как-то так виновато, что ли.
     - А с тобой, папа, поговорить кое о чем из твоей бухгалтерии?
     - Боже  упаси,- сказал  отец и  поднял вверх обе руки.-  Я  сдаюсь!  Вы
видите,  это  просто какой-то  ужас!  Он же всех  нас  терроризирует  своими
знаниями.  И  никому  не  приносит  никаких:  радостей!  И  всех приводит  в
отчаяние!  А  я,  например, его  боюсь! Боюсь  все больше и  больше!  У него
просто, просто...  какие-то безобразные природные  способности  ко  всему на
свете!  -  вскрикнул  отец.-  Юрка  думает,  что  это позволяет  ему  просто
безобразно  вести  себя  в  жизни.  Вы   посмотрите   его   дневник,  только
просмотрите, и у вас волосы встанут дыбом!
     -  У  меня уже  не  встанут,- сказал дяди Петин знакомый, погладив свою
лысую голову.
     - А ведь было золотое время, было, и тройки получал, даже двоечки были.
Мы все  ему говорили:  "Юра, будь человеком,  не получай двойки, не  получай
тройки".  Вот и  договорились!  Был мой сын симпатичным недочеловеком, потом
послушался нас и в человека превратился, и учиться стал хорошо, и вести себя
тоже, а потом стал постепенно превращаться в какого-то перечеловека.
     -  А вы знаете,-  сказал я,- ученые говорят, что коэффициент  полезного
действия мозга человек использует на шесть процентов!
     - Значит, увсех шесть, а утебя шестью два - двенадцать? - спросил отец.
     - А если шестью шесть - тридцать шесть? - спросил отца я.
     - Это что  же получается? Феномен Иванов, что ли? - вмешался в разговор
дядя Петя.
     - Так, так, так! - сказал дяди Петин знакомый.- Ах,  вот  в чем дело, в
процентах!
     -  А   по-моему,  это  какой-то  трюк,-  сказал  дядя  Петя.-  Вот  мне
рассказывали,   что  на  экзаменах  по  гражданскому  праву  на  юридическом
факультете   Геттингенского   университета   один   из  студентов,   получив
экзаменационное задание, сразу же попросился  выйти. Ну,  вышел и вышел. Там
по правилам во время  экзаменов можно  покидать аудиторию, поскольку в такие
дни  специальные надзиратели, на  всякий  случай,  дежурят  повсюду,  даже в
туалетах.  Они  и  разоблачили  злоумышленника,  когда он  в  кабинке  "тихо
разговаривал  сам  с  собой".  Оказалось,  что в  ручных часах  студента был
вмонтирован   мини-передатчик,   а    под    курткой   спрятан   миниатюрный
радиоприемник. Студента  к  дальнейшим экзаменам  не допустили,  но, отдавая
дань   его  инженерному  таланту,  комиссия  порекомендовала  ему   заняться
изучением  технических  дисциплин. Дело  в  том,  что  приемно-переда-точное
устройство,  "радиошпаргалку",  этот  будущий  юрист сконструировал и собрал
сам. Юра, встань, я тебя обыщу. Может, у тебя тоже что-нибудь вроде этого. Я
встал и позволил себя обыскать.
     - Нет, это какой-то сверх... сверх... сверх...- сказал отец.
     "Ну-ну,  папа, поднатужься,  ну, догадайся, кто  у тебя сын,  ну..."  -
хотелось мне сказать отцу.
     - Это какой-то сверхумный, сверхзагадочный сверхбезобразник!
     - Знаете, что, ребята, я  хочу в  конце  нашей беседы  внушить вам одну
очень полезную мысль,- сказал я. И эти слова просто взорвали моего отца.
     -  Минуточку! -  воскликнул  отец.-  Что  здесь  происходит?  Кто  кого
проверяет?  Кто в  ком разбирается?  Кто кого  воспитывает? Кто и  что  кому
внушает? И кто кого здесь гипнотизирует?
     "Ах, вот в чем дело!- мелькнуло у меня в голове.- Отец пригласил к себе
на помощь не просто врача, а гипнотизера".
     -  Нет, ему  в  нормальном состоянии ничего внушить  невозможно, я  вас
очень  прошу,  загипнотизируйте  Юру,  с  его  согласия,- сказал  отец.-  Ты
согласен загипнотизироваться? - спросил меня отец.
     - Конечно,согласен,- сказаля,- если дело приняло такой оборот.
     - Вы  согласны его загипнотизировать? - обратился отец к дяди  Петиному
знакомому.
     - Я согласен,- ответил дяди Петин знакомый.- Но я не убежден, поддастся
ли он гипнозу.
     - Поддамся, поддамся,- успокоил я гипнотизера.
     - И  когда будешь загипнотизирован, дашь нам всем честное слово, что ты
с завтрашнего  дня  станешь  учиться умеренно  и  получишь по  какому-нибудь
предмету хотя  бы  тройку!..  Вы можете внушить ему,- обратился папа  к дяди
Петиному  знакомому,-  что  он...  нет,  уж  лучше  в  спящем  состоянии  вы
объясните, для чего это все нужно!
     Мы ушли с дяди  Петиным знакомым в мою комнату, и ровно через полчаса я
как ни в чем не бывало вернулся в столовую. Дядя Петя и отец сидели не сводя
глаз  с  дверей  моей  комнаты.  Увидев, что я вышел  из комнаты  один, отец
спросил:
     - А где же доктор?
     - Он спит,- сказал я.
     - Как спит?! - вскрикнули в один голос отец и дядя Петя.
     - Очень просто. Я его загипнотизировал.
     - Как ты его загипнотизировал? - не понял отец.
     - Но  он не смог меня загипнотизировать, а я его смог,- объяснил я.- Он
со мной разговаривал,  потом стал говорить: спать, спать, спать!  Но  ты  же
знаешь, папа,  что сегодня по расписанию у меня сон в десять часов, а сейчас
только половина пятого.
     -  Ну, всем досталось, и гипнотизеру больше всех! - захохотал дядя Петя
и все хохотал и хохотал до слез.
     Не знаю, товарищи потомки, что здесь было смешного?!
     -  Разбудить,  -  закричал  отец,-  разбудить  гипнотизера,  сейчас  же
разбудить!
     - Пожалуйста,- сказаля,- разбудитьтакразбудить. Мы втроем прошли  в мою
комнату, и отец с дядей Петей увидели гипнотизера, лежащего  на моей кровати
в глубоком сне.
     - Пациент находится,- сказал я,- в  глубоком  гипнотическом сне третьей
стадии. Обычно различают три степени глубины гипноза: сонливость, гипотаксию
и  сомнамбулизм.  При   сонливости  наблюдается  легкая  дремота   и   общее
расслабление   мускулатуры.  При  гипотаксии,  характеризующейся  угнетением
произвольных движений, часто отмечается  так называемая восковидная гибкость
мускулатуры - каталепсия, то  есть такое состояние, при  котором  рука, нога
или голова загипнотизированного  долго  сохраняют приданное им искусственное
положение. Сомнамбулическая стадия - это стадия наиболее глубокого  гипноза.
Во  время   сомнамбулизма   загипнотизированному   можно  внушить  различные
зрительные, слуховые и обонятельные так называемые галлюцинации.
     -  Перестань хоть сейчас читать  лекцию и  немедленно разбуди доктора,-
сказал отец в отчаянии.
     - А  может,  мозг-то работает у Юрки не шестью шесть - тридцать шесть,-
услышал я за  своей спиной.- Может, шестью  восемь  -  сорок восемь? -  тихо
сказал дядя Петя.
     - Что происходит? Ничего не понимаю! - тихо воскликнул отец.
     - Таблица уважения  происходит,- объяснил  я  отцу и  неожиданно открыл
дверцу  шкафа.  В  шкафу  сидели Кириллов-Шамшурин  и Данилова.- Выходите...
заговор   обреченных!  -  И  я  стал  выводить  доктора  из  третьей  стадии
гипнотического сна.


     Оказывается, я знаю даже то, чего я не знаю

     Я, дорогие товарищи потомки, уже натянул на себя куртку и подумал,  что
меня уже давно никто  не атакует стихами. И только об этом подумал, как  тут
же  обнаружил в правом кармане  куртки свернутый листок бумаги. Я извлек его
из  кармана и  развернул. Ну конечно же, это были  стихи!  Стихи  назывались
загадочно и на  этот раз  имели прямое отношение к  космосу. Посудите  сами:
название стихотворение было такое - "На далекой звезде, на Збюне". Затем шли
такие, с позволения сказать, четверостишия:

     Тишина кораблем завладела,
     Космонавт прикоснулся к струне,
     И гитара чуть слышно запела
     На далекой звезде, на Збюне.
     За бортом ветерок не подует
     Ручеек не споет о весне...
     Космонавтов гитара волнует
     На далекой звезде, на Збюне.
     Видно, парень влюбленный мечтает
     О глазах голубых на Земле,
     Под гитару он их вспоминает
     На далекой звезде, на Збюне.
     А второй вспомнил иву родную,
     Вспомнил мать в приоткрытом окне,
     И гитара с ним вместе тоскует
     На далекой звезде, на Збюне.
     Третий видит поля в дымке синей
     И скучает по мягкой траве,
     И гитара поет о России
     На далекой звезде, на Збюне.
     Зеленеют луга заливные...
     Звездолетчик коснулся струны,
     Шлет гитара свои позывные
     Из галактики - с яркой Збюны!

     Дочитав  стихотворение,  я косо наложил на  тексте следующую резолюцию:
"Никакой  звезды  Збюны  нет.  В  стихотворении  речь  идет  о  космонавтах,
следовательно,  ко  мне,  сверхкосмонавту,   все  это   не   имеет  никакого
отношения". Затем  я спрятал текст стихотворения  в папку моих воспоминаний,
чтобы вечером зашифровать, и, выскочив на улицу, побежал в школу на просмотр
самодеятельного  концерта.  По  дороге  заглянул к  одному парню за мешком с
догрузом. Дело в том, что я занимаюсь планерным спортом в молодежном составе
(под  фамилией Нестеров!). Но для полетов  не хватает у меня веса, и вот для
догрузки мне и  еще одному  парню прописали  по мешку спрессованных  опилок.
Взяв мешок, я по дороге от дома до самой школы декламировал то единственное,
что  я  считаю  в  жизни стихами,  а декламировал  я вот что: "Померкли алые
краски  весеннего  заката.  На  потемневшем  небосклоне  выступает  звездная
россыпь. В  южной  части неба сияет зодиакальное созвездие Льва, Над  ним  -
известное  еще  с  детства  созвездие  Большой Медведицы. Несколько  ниже  -
созвездие Волосы Вероники.
     Левее  созвездия Льва,  на  юго-востоке, повисло зодиакальное созвездие
Девы  с голубовато-белой звездой Спиной. Созвездие Девы весьма интересно.  В
этом  направлении сосредоточено грандиозное  скопление галактик. Число  этих
далеких звездных систем достигает двух тысяч пятисот.
     Среди них  выделяется  эллиптическая галактика М87, обладающая огромной
массой,  значительно  превышающей  массу  такой  гигантской  галактики,  как
туманность Андромеды".
     По дороге в  школу меня  вообще-то  ничего не беспокоило. Единственное,
что меня  немного беспокоило - это то, что дни перед этим днем и  весь  этот
день были у меня так заняты и загружены, что я не успел даже мельком хотя бы
перелистать  учебники и  материалы,  необходимые  для  встречи с участниками
театральной  самодеятельности. У них ведь  тоже  есть свои  ученые  записки,
учебники и всевозможные пособия. Положение было почти безвыходным, но у нас,
у сверхкосмонавтов, безвыходных положений не бывает.
     "Посмотрим, посмотрим,-  подумал  я,-  какой же у  меня  будет выход из
этого безвыходного положения".
     Вбежав в здание  школы, я в несколько прыжков  поднялся  по  лестнице к
актовому  залу. Возле  дверей  актового  зала  стоял целый  отряд  учеников,
охраняющих вход в школьный храм самодеятельного искусства.
     Я остановился,  чтобы  оценить  обстановку.  Маслов  и  Лев  Киркинский
посмотрели  на  меня  и  многозначительно  переглянулись.  Лена  Марченко  с
Даниловой Верой тоже переглянулись и сделали большие глаза.
     -  Те же  и  Всесторонний,-  сказал  Лев  Киркинский.  "Так,  еще  одно
прозвище",- подумал я, не обращая внимания на слова Киркинского.
     - Ну, что нового? Какие новые безумные  идеи носятся в нашем воздухе? -
спросила Вера Лену Марченко.
     - В воздухе носится такая безумная идея,-сказала Лена Вере,-  что когда
ты не спишь, то ты спишь, а когда ты спишь, ты не спишь!..
     - Эта идея безумная! - согласился с девчонками Маслов.
     -  Но достаточно ли она безумна, как сказал  Нильс Бор,- вопросил  всех
Лев Киркинский,- чтобы быть воистину гениальной?
     При этом разговоре все, конечно, не сводили с меня глаз,
     а точнее, с догрузочного мешка. Я поставил его перед собой на ступеньку
лестницы.
     - Еще одна загадка,- сказала Вера Данилова,- мешок... Что это за мешок?
И что бы это значило?
     - По-моему, это исторический мешок, которым кто-то,  когда-то,  кого-то
из-за угла прибил,- предположил Кир-кинский.
     Я, конечно, мог прихлопнуть Киркинского сразу, лично, но мне нужно было
прихлопнуть сразу всех.
     -  Римский поэт  и сатирик Ювенал  около двух тысяч лет  назад  писал,-
сказал  я,  обращаясь  ко  всем  и  в  особенности к  Кутыреву,  который  то
выглядывал из-за широкой спины Маслова, то скрывался,- что люди, слоняющиеся
без дела (слова  "слоняющиеся  без дела"  я подчеркнул интонацией),  требуют
только хлеба и  всяческих зрелищ!..- С этими словами  я  попробовал пройти в
актовый зал. Но охрана, сплотившаяся вокруг Маслова, не пустила меня.
     -  Всесторонним и посторонним вход воспрещен,- сказал Маслов, обращаясь
ко мне.- Посторонним в том смысле, кто не участвует в спектакле.
     - У вас здесь будет генеральная репетиция? - спросил я Маслова.
     - Генеральная,- подтвердил Маслов.
     - А знаешь, почему она называется генеральная? - спросил я у Маслова.
     - Почему? - спросил Маслов.
     - Потому, что  на этой репетиции буду присутствовать я, генерал Иванов.
Я вообще  удивлен, что  не получил  пригласительного  билета  на генеральную
репетицию.  Вам  бы  следовало  пригласить  меня,  посоветоваться  со  мной,
получить, в конце концов, мое разрешение.
     - Крупноблочная мысль,- сказал Лев Киркинский.
     - А что ты  от него хочешь? - удивился Маслов.- Ведь он сейчас  спит, а
во сне человек не отвечает за свой слова и поступки.
     "Что такое? Что такое?  Что такое? - запрыгало у меня в голове.- Откуда
они знают о  сне  наяву и о  яви во  сне? Идет утечка  информации,  но каким
образом и откуда?" Я снова  попытался  пройти силой в актовый зал,  не очень
идя на обострение, но меня снова не пустили.
     -  Вы что,  хотите,  чтобы в  воздухе  появились неопознанные  летающие
предметы? - спросил я.
     - Потомок Чингис-Хама,- сказала Лена Марченко.
     - Частица нейтрино,-  сказал я,- не вступает в реакцию ни с  кем и ни с
чем на свете.
     - Вот тебе за все пора бы и голову оторвать,- сказал Маслов.
     - Есть такие... так называемые, я  даже  не  знаю, как их  назвать, ну,
одним  словом,  планарии. Если  у планарии  оторвать голову, она у нее снова
отрастает,- возразил я.
     - У  планарии отрывать голову не  стоит,- сказал  Лев  Киркинский,- а у
тебя стоит.
     - Когда вы успеете, я не говорю - сможете, оторвать мне голову,  к тому
времени она у меня уже будет регенерироваться.
     - А неужели и  вправду есть такие, планарии, что ли? - спросила меня на
этот раз вполне серьезно Вера Данилова.- Я думала, что только у ящериц хвост
отрастает.
     -  Да,  есть! Когда  оторванная голова будет  отрастать, я  вам позволю
оторвать свою голову, чтобы продемонстрировать.
     - Представляю, как это будет ужасно,- сказал Виктор Маслов,- две головы
Юрия  Иванова! Тут от одной-то столько  неприятностей,  а там  две!.. Хоть с
планеты Земля убегай!..
     - Ребята, да  пропустите  вы его,-  сказал Кутырев,- его  все равно  не
переговоришь.
     Я вскинул догрузочный мешок на плечи и...
     - А это,- спросил  Кутырев, скосив глаза  на  мой мешок с прессованными
опилками,- это у тебя не взорвется?
     - Если мне ваши штучки-мучки понравятся, то не взорвется...
     -  Но  он  же  действительно  посторонний,-  остановил мое  продвижение
Маслов,- посторонний для  нас  и для всего нашего дела. Я понимаю, что, если
бы он что-то понимал в театре...
     -  Когда с  ним дерешься,-  поддержал Маслова  Киркинский,- то от  него
действительно  можно что-то почерпнуть. А  тут... Чего  он будет  нам  глаза
мозолить?!
     - Я, конечно, в ваши дурацкие  игры не играю,  но я  знаю правила всех,
даже самых дурацких игр!
     - Сказал мистер Икс плюс Игрек минус Зэт...- съязвила Марченко.
     -  Знаешь, Иванов,-  сказал  Борис  Кутырев,- хоть  мы  и считаем  тебя
всесторонне развитым человеком,  но  в твоем  развитии есть ущерб и  предел.
Зачем ты лезешь к нам на репетицию, ничего в ней не понимая?
     -  Ты же в системе  Станиславского ни бум-бум,- поддержал  Кутырева Лев
Киркинский,- а у нас здесь собрались звезды школьной самодеятельности.
     - Так,-остановил я Киркинского  одновременно волевым жестом и еще более
волевым  взглядом.-  Значит, вы  звезды  школьной  самодеятельности  и,  как
звезды, вы считаете, что я не знаю теории Станиславского?
     -   Да,   мы  в  этом  убеждены,-  заупрямился  Киркинский.-  Читал  ты
умопомрачительно много и знаешь только  то, что знаешь и сколько знаешь,  но
не больше, но о  системе  Станиславского,  я убежден,  ты не имеешь никакого
представления.
     - Ты, Киркинский,  прав только  в одном: в том, что я не изучил систему
Станиславского, не изучил,  но...-  я обвел  звезд школьной самодеятельности
телескопическим взглядом и добавил: - Но я ее знаю назубок!
     Наступила такая, я бы сказал, фокусническая пауза, во время  которой со
мной  случилось  что-то удивительное  для меня,  хотя я  и привык  ничему не
удивляться  в себе.  Во  мне  возникло  ощущение,  что  я знаю  и  прекрасно
разбираюсь  в  системе  Станиславского.  Это  ощущение  переросло у  меня  в
уверенность, что я действительно знаю и разбираюсь в системе Станиславского,
хотя я и ни разу не брал в руки книгу об этой системе.
     Кажется,  удалось  выжать  из  моего  мозга  в  смысле  КПД  еще  часть
капэдэшек! Это вам уже не шестью шесть, как сказал дядя Петя, это уже, может
быть,  все  шестью восемь.  То,  что  произойдет  дальше,  дорогие  товарищи
потомки, я должен сначала объяснить. Сначала для самого себя, а потом  и для
вас.
     Как могло случиться,  что  я,  не изучая систему  Станиславского, вдруг
прекрасно в ней разбираюсь? Как это получилось? Вычислительная машина  может
решать  любую математическую задачу, начиная  с таблицы  умножения и  кончая
самыми невероятными интегралами, так  как всякое, даже самое сложное решение
есть  точная  комбинация  всевозможных  цифр.  Вот и  мои  знания о  системе
Станиславского родились сами собой из какой-то таинственной таблицы уважения
к  знаниям,  накопленным человеком,  таблицы  уважения,  которой  мой  мозг,
вероятно, владел чисто механически.
     Ведь любое знание - это тоже точная комбинация точных слов.
     - Значит, вы считаете, что я не знаю  систему Станиславского? - Я обвел
взглядом все созвездие школьной самодеятельности.
     Все  смотрели  на меня  с недоверием, и  больше всех  сомневался в моих
словах  Арутюн  Акопов  -  звезда  фокусов  и  самодеятельной   манипуляции.
Последний фокус,  который  он показывал вчера  в  классе  перед  уроком,  он
назвал:  "Законы физики  не уважая". Фокус в общем-то ерундовый. Акопов клал
на ладонь линейку, потом  переворачивал ладонь к полу,  и линейка по законам
гравитации падала на пол. Потом  он снова поднимал линейку, снова клал ее на
ладонь и опять переворачивал ладонь к полу, и на этот раз линейка не  падала
на пол.
     - Вобщем-то в каждом  деле есть свой фокус,- сказал я, обращаясь больше
всего к  Акопову.- Твой фокус, Арутюн, заключается в том, что у тебя пришита
к манжете и надета  на средний палец тонкая прочная нить под цвет кожи.  Вот
под эту  нить  ты второй  раз, чуть  сгибая ладонь,  незаметно  подсовываешь
линейку.- Я помолчал и продолжил: - Но  в системе Станиславского нет фокуса,
в ней есть секрет.А секрет  этот заключается  в том,  что...- Я снова сделал
паузу, напоминающую  многоточие,  и продолжал:  - Взгляды  Станиславского на
мастерство актера  складывались на основе  реалистических  традиций русского
театрального искусства XIX века,заложенных творчеством Александра Сергеевича
Пушкина,Николая  Васильевича Гоголя,  Александра  Николаевича Островского  и
нашедших  воплощение  в  игре  Щепкина,  Шумского,  Мартынова,  Садовского,-
перечислял  я  фамилии,   и  это   перечисление   доставляло  мне   истинное
удовольствие.
     Затем  я сказал, что он, то  есть  Станиславский, стремился  постигнуть
общие законы актерского творчества. Потом я остановился  на том, что  у него
была (и  я  чуть  было  не  сказал:  "как  и  у меня") большая  склонность к
самоанализу, о чем свидетельствуют его дневники  (и я  чуть было не  сказал:
"как и мои"). Но здесь меня неожиданно перебил голос Льва Киркинского:
     - У меня есть слабая надежда, что ты,  Иванов, не знаешь,  в каком году
встретился Станиславский с Немировичем-Данченко?
     -  В 1897 году,- сказал я,  набрав побольше воздуха,- произошла встреча
Станиславского  с  Немировичем-Данченко,  в  результате   которой   возникло
решение...
     -  Пропустить Всестороннего,-  сказал  Кутырев,  бледнея и  хватаясь за
перила лестницы.  Маслов отошел от двери, и я, рванув ее на  себя, вступил в
актовый зал.
     - Ты  видел,  как летает моль?  - спросил  меня Маслов, увязавшийся  за
мной.
     Я  остановился.   Маслов  прочертил  указательным  пальцем  в   воздухе
глупозапутанную линию.
     - Так и мысль твоя, ее путь проследить невозможно...  Вот  ракета летит
и... моль летит тоже. А какая разница! - бубнил он, идя следом за мной.
     Но я его уже не слушал. Я уселся в седьмом ряду. Хотя я  и предупредил,
войдя в актовый зал, всех участников генеральной репетиции, что я пришел,  и
поэтому можно начинать, и хотя Борис  Кутырев несколько, как мне показалось,
несерьезно повторил  за мной мои слова: "Иванов пришел! Можно начинать!", но
генеральная репетиция никак не начиналась. Все время кого-то или чего-то  не
было  на  месте.  Затем, когда кто-то или что-то исчезнувшее появлялось,  то
исчезал еще кто-то или что-то  опять пропадало.  Нет, это  дело несерьезно и
несерьезны  люди,  которые  этим  делом  занимаются.  Все   кричат,  спорят,
препираются, а больше всех Борис Кутырев.
     -  Слушай, Кутырев,- сказал  я,  обращаясь  к Борису,-  вот  я  смотрел
документальный фильм о  запуске  космического  корабля,  у  них  все  как-то
по-другому делается. Там каждый на месте,  никто никого не ищет, ничто вдруг
не  исчезает и не  появляется  вдруг.  Почему бы  и тебе, по их  примеру, не
объявить сначала пятнадцатиминутную готовность, потом десятиминутную,  потом
одноминутную, потом: восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один...  и
- пуск!
     Кутырев  посмотрел  на меня как-то невразумительно,  и я понял, что это
предложение  для него слишком  сложное. Поэтому я снизил  свои требования  и
сказал:
     - Слушай, Кутырев, есть такая  брошюра,  под названием "Психологические
аспекты расстановки  кадров". Там говорится,  что при подборе  и расстановке
кадров целесообразно руководствоваться положением о соотношении врожденных и
приобретенных  качеств  человека,  на базе  которых формируются способности.
Способности в психологии - это комплекс выработанных в процессе деятельности
достаточно  стойких   свойств   личности,   являющихся  условием   успешного
выполнения некоторых видов деятельности.
     После этих слов  Кутырев посмотрел  на меня еще более невразумительно и
сказал:
     - Иванов! Пощади!
     И я его пощадил. Я замолчал. А Кутырев опять спросил:
     - Ты работал над ролью?
     - Если вы все это  (я обвел руками зрительный зал) считаете работой, то
я работал!
     Наконец все и все  очутились  каким-то  чудом на своих местах, и  Борис
Кутырев произнес длинную и пространную речь, похожую  на лекцию об актерском
мастерстве и технике речи...
     Слова-то  какие:  "мастерство",  "техника  речи"! В  конце  своей  речи
Кутырев призвал на помощь Александра  Сергеевича  Пушкина,  который будто бы
гениально сформулировал  в  стихах всю суть актерского мастерства: "как роль
свою  ты  верно  поняла, как развила  ее"... -  в  смысле  развила,  пояснил
Кутырев, "с каким искусством, как будто бы слова рождала не память  рабская,
но сердце!".
     "И на это,- подумал  я про себя,  яростно сжимая теннисный мяч в руке,-
тратить свою память  и сердце". Я  положил руку на пульс - сердце билось как
всегда, пятьдесят два удара в минуту.
     Конечно, посещение генеральной  репетиции было для  меня  самой большой
перегрузкой за последнее время. И это вполне понятно: у меня не было никакой
адаптации к театру. Я уже даже не помню, когда  я  был последний раз в кино.
Так как легче всего  человек переносит перегрузки по  направлению от груди к
спине,  это  показал  опыт  космических  полетов,  то  наилучшим  положением
космонавта в  кресле  является  положение  под углом  сорок пять градусов  к
направлению, по которому действует ускорение. Правда, под углом  восемьдесят
градусов  к  действию  ускорения космонавт  способен  выдержать  необычайные
перегрузки  -  в  двадцать шесть  с половиной раз.  Но я, конечно, здесь,  в
зрительном зале не мог  принять такое  восьмидесятиградусное положение перед
перегрузками школьного  концерта. Тогда бы  мне  пришлось  смотреть  концерт
лежа, что вызвало бы у звезд школьной самодеятельности полное недоумение.
     И вообще с удовольствием бы я сейчас сидел в  своей комнате, смотрел бы
в  телескоп  на   настоящие  звезды,   а   не   на   эти  "звезды   школьной
самодеятельности", как назвал свою труппу Борис Кутырев.
     Я занял соответствующее  положение под  углом в сорок пять  градусов  и
сказал:
     - Можно начинать! Давайте, давайте, показывайте, по какой такой системе
вы тут  все вместе теряете  даром  время! Или  вы здесь тоже на стыке систем
готовы сделать открытия?!
     - Юрий Евгеньевич, пощади! - взмолился Кутырев.
     - Ключ  на старт! - сказал  я  и  пояснил:  - Это значит, что  начинает
действовать автоматика старта!.. Протяжка один!.. Ключ на дренаж!.. Протяжка
два!.. Пошла  команда: восемь, семь, шесть, пять,  четыре, три,  два,  один.
Пуск!..
     - В общем, ребята, начинайте! - перевел Кутырев мои космонавтские слова
на обыкновенный человеческий язык. Занавес стал медленно раздвигаться.


     Слепой космический полет и неожиданное прозрение

     На сцену вышла  Аня Брунова с балалайкой в руках. Подойдя к рампе, она,
тяжело вздохнув, остановилась. "Волнуется",- подумал я, разглядывая Брунову.
     -  Иванов,-  вдруг обратилась  ко  мне  Брунова,- ты не  смотри  на мою
балалайку, как  кот  на  аквариум, и  без  тебя  знаю,  что...  Сколько  лет
балалайке?  -  так неожиданно  продолжила она  свою  мысль.-  Среди народных
инструментов она самая "молодая" - нет ей и трехсот лет. Впервые о балалайке
упоминается в 1714 году, в "Реестре", составленном Петром I. По распоряжению
императора  одно из  свадебных торжеств  должно было сопровождаться шествием
ряженых, огромным оркестром, в котором "шла" и балалайка...
     - Брунова, ты не по программе! - закричал на нее Борис Кутырев.
     - А что  он  сидит  с  таким  видом, что  сейчас  разразится лекцией  о
балалайках!
     -  Я тебя очень прошу,- сказал мне тихо Кутырев,- ты во время просмотра
не разражайся и... не делай никому никаких замечаний.
     Я промолчал.
     - И еще просьба,- снова сказал Борис Кутырев, обращаясь ко мне с тоской
в голосе.- Теперь,  когда все мы убедились в том, что ты знаешь даже систему
Станиславского,  прошу  тебя, сиди в зале, пожалуйста,  молча - не  губи мой
авторитет! Если  бы я знал, что ты знаешь  систему Станиславского назубок, я
бы...  И  вообще, ты  здесь  случайно!.. Ивановы  на  генеральную  репетицию
приходят и уходят, а Кутыревы остаются.
     Брунова  все  еще  спокойно  стояла  на  сцене  и   не   начинала  свое
выступление.
     "А мне как-то показалось, что Брунова волнуется,- подумал я,- а она вон
что,  она  хочет  меня привести  в... или, наоборот, вывести  меня  из... Не
выйдет, Брунова, не выйдет! Не привести меня "в"... не вывести меня  "из"...
Жаль,  что она не занимается, как  Маслов,  в кружке космонавтов... А  то ее
можно  было бы и порекомендовать в  экипаж, который меня доставит  на  место
моего галактического назначения. А то еще зачислят этого Маслова... а что он
такое? Да  так...  Лучший космонавт среди  артистов...  или, точнее,  лучший
артист среди космонавтов..."
     -  Когда я была  маленькая, я  очень любила сказки. И  сейчас я их тоже
люблю.  И  завидую тем, у  кого есть свой  волшебник  со  своими  волшебными
словами,- произнесла тем  временем Брунова  как-то  искренне и, я бы сказал,
честно, именно по той  системе Станиславского, которую я, к моему удивлению,
знал наизусть.
     А  Брунова между  тем  как  по  системе Станиславского  начала, так  по
системе Станиславского и продолжала:
     -  В детстве я пыталась воспользоваться чужими волшебными словами, но у
меня ничего хорошего из этого не получалось.
     Вот очень мне нравились такие волшебные слова: "Он ударил в  медный таз
и вскричал: "Кара-барас!"  У  нас был такой  таз, в  котором  бабушка варила
варенье. Однажды, когда все ушли  из дому, я села учить уроки.  Но  ничего у
меня не решалось,  ничего не запоминалось. Тогда я взяла медный таз, ударила
кулаком и закричала: "Кара-барас!" Никакого результата. Тогда я сказала, как
сказочник  из "Снежной королевы":  "Снип-снап-снурре-пурре-базелюрре..."  Но
все равно из этого ничего не  вышло, и задачи -не решались. Еще я совсем зря
крикнула: "По щучьему веленью,  по моему хотенью -  решитесь все решенья!" -
не решились.  И  тогда  я  поняла: надо искать своего  волшебника  со своими
волшебными словами, если чужие не помогают.
     И я пошла по городу. И стала слушать, что говорят люди, когда работают.
Вот строят дом. И кричат: "Майна!", "Вира!" Стена дома стала расти у меня на
глазах.  Заглянула  к  футболистам на стадион: "А  ну,  Миша, дай-ка еще  по
воротам".  Заглянула  к  хоккеистам:  "Харламов, еще пас, еще пас. Г-о-о-л!"
Человек плывет. Почему  не тонет?  Смотрю:  "Раз-раз-раз-раз!" Зашла в цирк:
"Гоп-ля! Еще раз!" Заглянула в балетное училище, а там: "И-и-и раз! И два! И
три!  И  - еще  раз!"  "Давай,  давай! - говорил  бульдозерист,  нажимая  на
рычаги.- Еще давай!"
     "Чудеса!"  - подумала я,  догадываясь, что  в слове  "раз" есть  что-то
волшебное. "Раз, два, взяли! Раз, два, взяли! Еще раз взяли! Еще раз!" И тут
я все поняла. Вот они, волшебники, и вот они, волшебные слова: "ЕЩЁ РАЗ, ЕЩЁ
РАЗ!" И так мне захотелось тут же самой стать волшебником! ЕЩЁРАЗОМ! Я взяла
и  стала сочинять  свою  волшебную  песенку.  Потому  что какой  может  быть
волшебник без песенки?
     Получалось  так:  "Я  ЕЩЁРАЗ, волшебник, и в добрый час я помогаю всем,
кто от неудачи льет слезы, а работать надо весело, не напоказ, чтоб никто не
удивлялся, а при этом, конечно, повторять: "Еще раз, еще сто раз, еще тысячу
раз..." Песенки не получилось.
     "Никакой я  не волшебник,- подумала я, прочитав все это.-  Какая же это
песенка, когда все так  нескладно?" А  потом  вспомнила, что надо еще раз, и
еще, и еще  сто раз  попытаться  стать  волшебником. И вдруг,  может быть, в
двухсотый еще раз у меня из-под пера полились стихи:

     Я, волшебник ЕЩЁРАЗ,
     Помогаю в добрый час
     Тем, кто с первой неудачи
     Растеряется и плачет.
     Чтоб в работе и за книжкой
     Дело спорилось у вас,
     Говорите все мальчишки,
     И девчонки и мальчишки:
     "Еще раз! Еще раз!"
     Веселей работай снова,
     Повторяя каждый раз
     Два моих волшебных слова:
     "Еще раз! Еще раз!"

     Между прочим, пока Аня Брунова исполняла по системе Станиславского свою
сказку про  волшебника  ЕЩЁРАЗА, я, конечно, не терял  времени  даром и, как
всегда, занимался  сразу четырьмя  делами:  правой рукой  в  кармане  сжимал
теннисный  мяч, носком  левой ноги ритмично прижимал теннисный мяч  к  полу,
решал кроссворд (по горизонтали: 12. Плата  за перевозку груза водным путем.
13.  Щипковый  инструмент.  15. Курорт  в  Крыму. 17.  Вулканическая  горная
порода,  употребляемая  как  строительный  материал)  и  размышлял о  методе
физических действий.
     Оказалось несколько неожиданным и  для меня самого, что я разбираюсь не
только  в  системе Станиславского,  но и  еще  в  одном методе,  применяемом
режиссерами в работе с артистами,- этот метод называется методом  физических
действий. И заключается он вот  в чем, но это так... грубо и ориентировочно:
в отличие  от системы Станиславского, которая приводит  актера к правильному
внешнему состоянию через  правильное внутреннее  состояние,  то  есть  через
внутреннее  к  внешнему.  Метод   же  физических  действий  старается  через
правильное физическое поведение актера привести  его  к нужному  внутреннему
состоянию, то есть, наоборот, через внешнее к внутреннему...
     -  Иванов,  ну, как  тебе  сказка  про волшебника  ЕЩЁРАЗА?  -  спросил
Кутырев.
     - Всех бы  вас,-  сказал я,  помедлив,- к пираньям  во время  отлива...
всех... кроме Ани... А так ничего, ничего, я немного доволен.
     -  Иванов  немного  доволен!  Иванов немного  доволен!  Иванов  немного
доволен! - пронеслось по залу и по сцене.
     - Но  потом,  когда...  имейте  в  виду... но,  несмотря  на... это,  я
разрешаю,  только  я  не  очень-то  разобрал,  по  какой все-таки системе вы
работаете?  Борис,  кстати, о стыке  театральных  наук...  Вы,  конечно,  не
знаете, что, кроме системы  Станиславского, в работе с актерами есть еще так
называемый  метод  физических  действий,-  меня  так  и  подмывало  все-таки
прочитать этим начинающим и  ленивым  и  нелюбопытным людям лекцию  о методе
физических действий.
     - Юрий Евгеньевич!  Не  губи мою режиссерскую карьеру,- взмолился Борис
Кутырев,- ты же обещал не разражаться?
     - Не  знаешь - не берись,  не  можешь - не борись,- прошептал я  одними
губами  и  решил  про себя:  "Ладно, погублю  я  этого  Кутырева,  но потом!
Позже!.. Чтобы не занимался бессистемно театральным искусством!"
     -  И  так  в  твоем присутствии  бог  знает  что происходит,- продолжал
жаловаться  Кутырев.- Жонглер раньше  не ронял ни одной булавы, а сегодня, в
твоем  присутствии,  он ни  одной  булавы  не поймал. Актеры не выполнили ни
одной из поставленных перед ними сценических задач. Кроме Ани...
     - Как, разве выступал жонглер? - удивился я.  Выступление жонглера  я и
вправду как-то не заметил, поглощенный своими мыслями.
     -  Слушай, Брунова, у меня  есть к тебе серьезный  разговор,  ты ко мне
зайди.
     - Когда? - спросила Аня.
     От такого  моего предложения она  так растерялась, что даже покраснела,
что даже воскликнула:
     - Господи, твоя воля! Счастье-то какое! Иванов свидание  мне  назначил!
Где это записать?!
     - Как где? В воспоминаниях,- вырвалось у меня невольно.
     - А когда зайти-то? - продолжала причитать Брунова.
     -  Зайдешь...  лет  через  пятнадцать   -  двадцать.  От  такого  моего
предложения она растерялась еще больше и еще больше покраснела.
     - Через пятнадцать лет у меня будет ревнивый муж.- сказала она.
     Мне  понравилась  ее  находчивость,  в конце  концов,  все  сотрудники,
окружающие  сверхкосмонавта, должны быть  находчивыми,  а сам сверхкосмонавт
должен быть сверхнаходчивым. Все нормально.
     - Друзья, но давайте все-таки работать,- взмолился Кутырев.
     -  Давайте, давайте,- согласился я, зная, что сейчас начнется  то, ради
чего я и пришел.
     - Сейчас мы тебе сыграем клоунаду,- сказал  Кутырев, обращаясь ко мне.-
Только дай  слово,  что  ты до  самого конца не будешь перебивать нас своими
знаниями!..
     -  И  больше  того,-  поддержал я  Кутырева,-  если мне  твоя  клоунада
понравится, я твоим клоунам подарю способности гекконов!
     - Каких еще гекконов? - испугался Кутырев.
     -  Тех самых  гекконов,  которые  ходят  по  потолку.- И  я  быстренько
скороговоркой  проинформировал всех о том, что семейство  гекконов из отряда
ящериц   знаменито   тем,  что  его  представители  могут  передвигаться  по
вертикальным,  совершенно  гладким  поверхностям  и  в   погоне  за  мелкими
насекомыми бегать по потолку, словно по полу.
     - А зачем нам от тебя такой подарок? - удивился Кутырев.
     - Как зачем? - сказал я.- Вы же играете клоунаду про космос,  вот  твои
клоуны и будут ходить по потолку, как гекконы.
     - Но  я  надеюсь,- сказал  Кутырев,-  ты не  сейчас  нам  подаришь  эти
способности.
     - Нет, нет,- ответил я,- со временем, конечно.
     - Ах, со временем,- успокоился Кутырев.-  Тогда другое дело.  Можешь не
торопиться со своим подарком.
     И с этими словами Кутырев побежал за кулисы. Затем вышел из-за занавеса
на просцениум. Я с настороженным любопытством уставился на Кутырева.
     -  Предлагаю  вашему  вниманию  клоунаду,-  неуверенно громким  голосом
объявил  Борис Кутырев,- под общим  названием  "Слепой космический  полет!".
Часть первая: "Три, два, один. Пуск!" Часть вторая: "Вдоль по Юпитерской!.."
     Занавес открылся, и то, что я увидел на сцене, привело меня в некоторое
замешательство:  на  заднике  были  срисованы  космические сюжеты  с  картин
художника Соколова,  а  также космонавта  и  художника Алексея  Леонова.  Но
вместе с этим на площадке сцены под тремя металлическими трубами, сваренными
треногой,  стоял  обыкновенный  стул. На треноге,  перекинутая  через  блок,
висела толстая  веревка,  один конец  которой  был привязан к  спинке стула,
другой   конец  веревки   держали  в   руках   пять   или   шесть  ребят   в
противо-перегрузочных костюмах. Я-то думал, что увижу на сцене хотя бы макет
ракеты с заправочной мачтой или что-нибудь  похожее, а тут - стул и рядом со
стулом почему-то цинковое ведро с дужкой.
     Затем  раздались  записанные на магнитофон звуки электронно-космической
музыки,    и   на   сцену    вышли   Борис    и   Виктор.   Они    были    в
преувеличенно-космонавтских  скафандрах  и в дурацких  клоунских  ботинках с
длинными  носами. Костюм Виктора  был расшит ослепительно  сверкающими,  как
звездное небо, белыми блестками, среди которых сверкали синие луны. А костюм
Бориса был расшит огненно-рыжими  блестками, расцвечен сверкающими спиралями
и красными звездами. Вообще-то это все было очень эффектно и впечатляюще.
     "Понятно,-  подумал  я.- Ребята выступают  в старых классических масках
рыжего  и белого  клоуна,  только  в  художественно-космической  разработке.
Неплохо",- подумал  я и  хотел было уже спросить:  эта клоунада  - "цирковое
антре"  или  клоунада  "буфф"?  Спросить  с  тем,  чтобы тут  же  разъяснить
участникам  представления, какая разница между двумя видами этих клоунад, но
удержался,  потому  что  я дал  слово  Борису Кутыреву  не  прерывать своими
знаниями репетицию. Вот поэтому  я даю  в моих воспоминаниях  эту  клоунаду,
мизансцена в мизансцену - так, как  она запечатлелась  у меня в памяти и как
она была написана и поставлена ее автором и режиссером Борисом Кутыревым.

          СЛЕПОЙ ПОЛЁТ
     Клоунада
     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
     "Три-, два, один. Пуск!"

     Белый космонавт. А сейчас, Витя, я тебя буду тренировать...
     Рыжий   космонавт.  Ты  меня  уже  тренировал...  Сейчас  моя  очередь!
(Униформистам.) Дайте шлемоведр!
     На  манеж выносят обыкновенное  ведро  с  дужкой.  К  ведру прикреплены
наушники, провода и множество замысловатых трубок.
     Белыйкосмонавт. А это что такое?
     Рыжий  космонавт.  Это...  навигационный  прибор,  предназначенный  для
слепых космических полетов... шлемоведр! Надевай!
     Белыйкосмонавт. Зачем?
     Рыжийкосмонавт. Сейчас ты у меня полетишь!
     Белыйкосмонавт. Куда я полечу?
     Рыжий  космонавт.  Полетишь  в  пробный  клоунский  космический  слепой
полет... (Надевает на голову Бориса шлемоведр.) Чего ты трясешься?
     Белыйкосмонавт. Ой, мама!.. Темно!
     Рыжийкосмонавт.   Темноты   боится...   а   еще   на   Луну   собирался
лететь...Небойся,когдабудетнадо,мытебе  ,   включим  звездовизор...   Будешь
смотреть на экран и рассказывать, что видишь в космосе... Дайте звездолет!
     Униформисты выносят на манеж обыкновенный стул с рукоятками от носилок.
Стул покрыт пластмассовым ковриком.
     Садись, Боря! Звездолет подан!..
     Борис трясется.
     Боря!Еслитытакбудешьтрястись,тозвездолетможет развалиться в воздухе!..
     Белый космонавт. Я  больше не буду... (Трясется еще сильнее. Садится на
стул. Поет.) "Напрасно старушка ждет сына домой..."
     Виктор прицепляет к Бориному поясу лонжу.
     Рыжий космонавт.  Через  пять  секунд  после старта мы дадим команду, и
звездолет начнет снижаться. Понятно?
     Белый космонавт.  Понятно!..  Витя!  Я надеюсь,  ты  мне  по знакомству
обеспечишь мягкую посадку...
     Рыжийкосмонавт. Обеспечу...
     Белый космонавт. А как я с вами буду обеспечивать связь?
     Рыжий  космонавт.  Вот через  этот  шлемоведр...  Даю пробу... Ты  меня
слышишь?
     Белый космонавт. Слышу!
     Рыжий космонавт. Ты не передумал лететь?
     Белый космонавт. По-о-о-здно-о!
     Рыжий  космонавт. Правильно! А какое ты хочешь сделать заявление  перед
полетом?
     Белый космонавт. Ва-ва-ва-ва...
     Рыжий космонавт. Что?
     Белый космонавт. Ва-ва-ва-ва...
     Рыжий космонавт. Не  волнуйся, Боря! Я переведу нашим  зрителям... Боря
хотел сказать, что он очень  счастлив и горд, что в первый пробный клоунский
полет к звездам летит он, а не я...
     Белый космонавт. Ва-ва-ва-ва...
     Рыжий космонавт. Вот речугу закатил... приготовиться к старту!
     Униформисты берутся за рукоятки стула.
     Боря! Слушай меня! Я - Витя!
     Белый космонавт. Ва-ва-ва-ва-а!
     Рыжий космонавт. Все еще говорит речь!..  (Бьет деревянным  молотком по
ведру.) Ты будешь меня слушать?
     Белый космонавт. Слушаю! Слушаю!
     Рыжий  космонавт.  Слушай,  Боря!..  В  начале  полета  звездолет будет
медленно набирать скорость,  ты будешь пролетать  мимо верхушек деревьев. Не
пугайся, если заденешь за них... Приготовиться к старту!..
     Белый космонавт. Ой, мамочка!
     Рыжий  космонавт.  Да я  с тобой! (Витя  кладет  руки, па плечи- Боре.)
Включить первый двигатель!
     Взрыв.
     Белый  космонавт. Братцы! Я  раздумал  лететь! Рыжийкосмонавт.  Поздно,
Боря! Ты уже в полете!
     Униформисты начинают  поднимать стул. Витя опускается на колени. У Бори
впечатление, что Витя остается внизу, а он сам поднимается. Стул поднимается
еще выше. Боря хватает Витю за руку. Униформисты раскачивают стул.
     Я  -   Витя!   Витя!  Боря!  Ты  подлетаешь  к  верхушкам   деревьев...
Осторожнее!... (Щекочет Борю веткой.)
     Белый космонавт. Ой, мамочка!.. (Хватается за ветку.)
      Витя вырывает из рук Бори ветку.
     Рыжий  космонавт.  Спокойно!  Сейчас   на   тебя   начнут   действовать
перегрузки.
     Униформисты за  лонжу  подтягивают  Борю  повыше. Витя  и  еще человека
четыре виснут на Боре.
     Белый   космонавт.   Это   что   такое?   Рыжийкосмонавт.   Перегрузка!
Белыйкосмонавт. Ой, тяжело!..
     Униформисты  вместе  с Витей  обрываются, стягивая  при  этом с  Бориса
штаны. Он остается в трусах.
     Караул! Раздевают! Куда милиция смотрит?!
     Рыжий космонавт. Спокойно, Боря! Какая в космосе милиция?
     Белыйкосмонавт. А кто с меня штаны снял?
     Рыжий   космонавт.   Это   перегрузка!   Сейчас   начнется    состояние
невесомости...  (Поднимают Борю на лонже повыше,  теперь он висит в воздухе,
делая руками- плавательные движения.)
     Униформисты дергают руками лонжу.
     Белый космонавт. А это что такое?
     Рыжий космонавт. Воздушные ямы!
     Белый космонавт. Ямы? А что их, засыпать не могли?.. Ну и дорожка!
     Рыжий космонавт. Держи! (Дает в руки Боре кусок ваты.)
     Белый космонавт. А это что такое?
     Рыжий космонавт. Это ты пролетаешь облака!
     Белый космонавт. А нельзя мне дать свет? Очень темно.
     Рыжий космонавт. Включаю звездовизор! Боря, ты видишь звезды?
     Белый космонавт. Ничего я не вижу!..
     Рыжий космонавт (бьет деревянным молоточком  по ведру). А сейчас видишь
звезды?..
     Белый космонавт. Сейчас вижу...
     Рыжий космонавт. Откуда летят звезды?
     Белый космонавт. Они летят у меня из глаз...
     Рыжий космонавт. Красивое зрелище?
     Белый космонавт. Я бы не сказал...
     Рыжий космонавт колотит деревянным молоточком по ведру.
     Войдите!
     Рыжий  космонавт подносит  к  вытянутой руке Белого космонавта  горящую
свечу.
     Ой-ой-ой! Горячо! Почему так горячо?
     Рыжий космонавт. Это раскаленный метеорит.

     Для человека с нормальной нервной системой такое зрелище было бы, я  бы
сказал,  равносильно стрессу.  Стрессы прежде всего  предъявляют  повышенные
требования  к  нервной   системе.  В  результате  возрастает  выработка  тех
гормонов, с  помощью которых организм приспосабливается к изменениям внешней
среды.   Но  часто   в   ходе   такой   гормональной  перестройки   страдает
сердечно-сосудистая   система   -   непосредственный   исполнитель   главных
приспособительных реакций. Но моя сверхнервная сверхсистема была спокойна, а
на сцене тем временем происходило вот что.

     Рыжий космонавт дает знак униформистам,  те выносят на сцену  два ведра
воды.  Белый космонавт неожиданно  снимает с  себя шлем. Наблюдает  за Рыжим
космонавтом.
     Белый космонавт. А сейчас что будет?
     Рыжий космонавт. Сейчас ты попадешь в зону космических дождей.
     Белый космонавт. Я попаду?! (Рыжему космонавту.) Это ты сейчас попадешь
в зону космических дождей...
     Рыжий  космонавт  оборачивается,  видит  Белого  космонавта без  шлема.
Униформисты  опускают  лонжу. Белый космонавт хватает ведро воды и гонится с
ним за Рыжим космонавтом.

     "Да,- подумал  я.- Сегодня они смеются  над космонавтом, а завтра и  до
единственного  сверхкосмонавта доберутся... Надо с  этими "добирательствами"
покончить раз и навсегда, чтобы и впредь было никому неповадно!.."
     Я выскочил  на сцену для того, чтобы, выражаясь языком дипломатического
протокола, выразить энергичный протест.  Я закричал во весь свой сверхголос,
а уж то, что мой голос у меня не голос, а сверхголос, я  мерил на шумометре.
Между  прочим,  в   одной  из  лондонских  школ  провели  недавно  необычное
соревнование -  кто громче крикнет. Попробовать  силу своих голосовых связок
вызвалось  около  двухсот  школьников.  Микрофон  с  измерительным  прибором
находился на расстоянии одного метра от кричащего. В среднем испытавшие свою
силу школьники кричали с громкостью 114 децибелов. Победительницей оказалась
двенадцатилетняя  девочка,  громкость  крика  которой  -  сто  двадцать  два
децибела. Из мальчишек никто  не подошел к победительнице ближе  чем  на два
децибела. Это и естественно! А на что способны эти  девчонки? А только на то
и способны, чтобы поднимать самый большой шум.
     Но,  конечно,   эта   громкоголосая   англичанка  могла  с  кем  угодно
соревноваться, только не со  мной. С криком в двести сорок четыре децибела я
выскочил на сцену:  "Вы представляете,  что вы  делаете?!" Я подлетел к этим
рыже-белым   комедиантам:   "Ведь,   как   показали  многочисленные   опыты,
проведенные  советскими  учеными на большой  центрифуге, при увеличении веса
испытуемых  в десять  -  двенадцать раз  они  на  некоторое время  перестают
видеть.  Перед  их  глазами  появляется  черная пелена. Если  же  перегрузка
возрастает в  пятнадцать  раз, то "высидеть" в  таком положении более десяти
секунд человек не в состоянии! А вы что здесь делаете? Ведь после длительных
опытов установлено, что пбд углом восемьдесят градусов к  действию ускорения
космонавт  способен выдержать необычайные перегрузки  -  в двадцать шесть  с
половиной раз! А вы здесь чем занимаетесь?!!"
     Они  потом  говорили,  дорогие товарищи  потомки, что  якобы  я толкнул
Рыжего клоуна-космонавта, того самого, что держал в руках горящую  свечу. На
самом деле,  я сам видел: сила  звука, с которой  я  выкрикивал слова,  была
такая, что пламя  свечи оторвалось и полетело в кулисы. Вспыхнула декорация,
и девчонки в один голос закричали: "Пожар! Пожар! Пожар!"




     Час без секунды - это не час, а только 59 минут и 59 секунд

     -  А может  быть, мы действительно  недостаточно используем коэффициент
полезного действия своего мозга? - услышал я  за  стеной голос  отца.- Может
быть, ученые действительно правы?
     Я прислушался. Отец продолжал:
     - А может, это акселерация мозга? Вот, например, я страдаю из-за своего
сына  бессонницей,  принимаю  всякие снотворные,  а  оказывается, существует
естественное  снотворное. Ученые извлекли  из мозга спящих кроликов венозную
кровь, пропустили ее через специальный фильтр, чтобы отделить макромолекулы.
Эту выделенную  фракцию ввели другим кроликам, и через десять  -  пятнадцать
минут  электроэнцефалограмма  этих  кроликов  показала  удвоение  активности
дельтаволн мозга, характерных для легкого сна. Этим "веществом сна" оказался
белок.
     - Да, да,- сказала мама,- я, например,  все стараюсь похудеть и сижу на
всяких диетах, а оказывается, есть гормон, регулирующий аппетит. Стоит этому
гормону выделиться в  кишечнике, как пропадает интерес к пище. Но это все  я
помню только час-два, а как Юрий помнит все и все время - ума не приложу.
     - А надо как раз прикладывать ум,- посоветовал отец маме.
     "Что такое,  что  такое? -  запрыгало  у меня  в  уме.- Откуда  у  моих
родителей такая эрудиция?" Я подбежал  к двери и  сквозь приоткрытые створки
увидел:  мама и отец сидели за столом,  заваленным газетами  и журналами,  и
читали друг другу всевозможные небезынтересные сведения.
     "Ну,  так-то,   кажется,  можно".  Я  лег  в  постель,  продолжая  свой
прерванный отдых, слушая доносящийся из-за стены голос отца.
     -  Вот, например,  есть ассоциативный метод  памяти,-  сказал он, шурша
газетой.- Оказывается, что  феноменальную память некоторых людей связывают с
какими-то  фокусами  и  трюками.  Но  это совсем не  так. Такие люди,  кроме
неординарных  способностей  к   прочному  запоминанию,  обладают,  например,
сильной концентрацией внимания,  ярко выраженным  ассоциативным  мышлением и
более или  менее  сознательно выраженной техникой запоминания...- Здесь отец
прервал  свое чтение и продолжал  говорить от  себя: -  А может быть, дело в
том, Маша, что  человек должен или  работать, или  отдыхать,  а то ведь чаще
всего человек делает ни то ни се. Может, Юрий открыл этот простой секрет?
     Вообще-то по расписанию  у меня отдых должен быть закончен, но так  как
мой  полет  на планере продолжался на пятнадцать минут дольше, чем он должен
был бы продолжаться, то я эти пятнадцать минут  приплюсовал к своему отдыху.
А  все случилось  из-за  того  самого  догрузочного  мешка  с  прессованными
опилками. Отправляясь в полет, я забыл  его  засунуть  в кабину. То есть это
тренер подумал, что  я его  забыл засунуть, а на самом деле я его просто  не
взял  с  собой.  Мне  было  интересно  узнать,  как  поведет себя  планер  в
недогруженном по правилам  весе.  Тут  еще восходящий поток  воздуха невесть
откуда взялся, и облегченная машина взмыла чуть было не в космос.  Еле-еле я
с  ней справился  и  посадил на пятнадцать  минут позже, чем  должен  был по
расписанию, поэтому я на пятнадцать минут увеличил свой отдых и с удивлением
прислушивался к разговору моих родителей.
     - Я  всегда  говорила, что моего  сына  ждет огромное будущее,- сказала
мама.
     - Такое огромное, что он с ним не справится, пожалуй,- с иронией сказал
отец.- И  вообще ты не очень-то  задавайся своим сыном. Он такой  не один на
свете. Есть и не хуже его. Вот, пожалуйста.
     "Есть  и не хуже меня? - Я даже приподнялся  на постели.-  Есть не хуже
меня!" -  повторил я про себя и стал  ждать,  как отец сможет объяснить  это
совершенно  фантастическое  предположение,  что на свете может  существовать
человек не хуже меня.
     -  Вот,  пожалуйста,- продолжал отец.-  Двенадцатилетний Давид Арутюнян
стал  студентом  Ереванского политехнического института.  Он  блестяще  сдал
вступительные экзамены и учится на отделении вычислительных машин факультета
кибернетики.  В средней  школе полный учебный  год Давиду  потребовался лишь
дважды - в предпоследнем и выпускном классах.
     -   Подумаешь   там,  какой-то  Давид  Арутюнян   поступил  в  какой-то
политехнический институт,- возмутилась  мама.-  Да сегодня наш Юрий, если он
захочет, может поступить  не  только в  политехнический институт, а  во  все
институты, которые существуют на свете!
     "Молодец, мама!" - подумал я. Мне в  ней нравится, что она  никогда  не
преувеличивает мои способности, а даже их несколько преуменьшает.
     В это время раздался телефонный звонок.  Отец снял трубку с аппарата, и
по его репликам я понял, что  это кто-то из звезд  школьной самодеятельности
жалуется на меня и рассказывает о пожаре на генеральной репетиции.
     - Ну, вот,- сказал отец,  возвращаясь  к разговору с моей мамой и вешая
телефонную трубку.- Вот еще одна  новость: наш сын устроил в школе пожар, но
я почему-то совершенно спокоен.
     - Потому, что этот пожар кто-то устроил, а свалили все на нашего сына,-
ответила мама.
     - Ты его всегда  защищаешь, и это меня не возмущает так же, как меня не
возмущает пожар. Знаешь, почему? - спросил отец у моей матери. И ответил сам
и по  моей системе: - Потому что у меня уже образовался условный  рефлекс на
всякие неприятности, которые мне приносит мой  сын. А что  такое рефлекс, ты
можешь вспомнить?  Не  помнишь.  Тогда  я тебе отвечу,  что такое рефлекс по
системе нашего сына.
     Я услышал, как отец, порывшись в каких-то бумагах, громко произнес:
     -  Рефлекс - это  ответная реакция организма  на  раздражение.  А  если
раздражение часто повторяется, то организм  уже может не реагировать.  Можно
среагировать  на  одну неприятность, на  две, на  десять, на двадцать, но на
три-дцатую  уже  никакой  реакции  не  будет.  - Видно,  отец  не  на  шутку
разволновался.  После  этих слов  он ультимативно заявил: - Все, хотя у меня
уже нет рефлекса, но  у меня и терпения  уже нет. Все,- повторил он.-  После
этого пожара я просто не знаю, что делать!..
     Отец стал нервно расхаживать по комнате, то и дело восклицая:
     - С  одной стороны,  он все знает! С другой  стороны, он не  знает,  до
скольких  лет  живет   человек?!   С  третьей  стороны,   он   гипнотизирует
гипнотизера!..  С двадцать  третьей стороны,  он спорол стиральные метки  со
своего белья  и  сам  стирает  его!.. С  сороковой стороны,  его  фотографии
появляются  в газетах  под другой фамилией!.. С пятьдесят шестой стороны, он
перемножает  любые  цифры со скоростью электронно-вычислительной машины!.. С
шестидесятой стороны, я нахожу записку, из которой явствует, что он играет в
карты! "Завтра карты! Ставка больше, чем жизнь!"
     "Боже мой,- заскрипел  я зубами,  ворочаясь  в  постели,- карты! Это не
игральные карты, это маленькие детские гоночные автомобили-карты. Я же еще и
гонщик!.. Я занимаюсь картингом. Ну ладно, читайте сейчас, поймете позже".
     -  С  семидесятой  стороны,  звонили из милиции и сказали,  что наш сын
торгует  цветами!.. Нет,  мой  сын -  это... это  какой-то сверх... сверх...
сверх...- сказал отец.
     "Ну,  папа, ну,  поднатужься, ну, догадайся, кто у тебя  сын,  ну?.." -
просил я мысленно отца.
     - Это какой-то сверхумный сверхбезобразник!..
     Во время таких необъяснимо сильных переживаний отца раздался звонок, на
этот раз в прихожей, и я почувствовал, как там, за стеной, отец вздрогнул.
     - Я не могу,- воскликнул он после небольшой паузы,- иди открой ты! Я не
могу! Я боюсь!..
     Мама  открыла входную дверь в прихожей,  и  спустя минуты  три раздался
стук в дверь моей комнаты. Потом открылась дверь, и я увидел испуганное лицо
моего отца.
     - Тебе пришла бандероль,- сказал боязливо отец.Его
     все пугает в последнее  время.-  Ты от  кого-нибудь ждешь  бандероль? -
Отец   держал  в  руках  довольно  толстую  книгу,  завернутую  в  бумагу  и
перевязанную крест-накрест бечевкой.
     - Жду. Я жду.
     - Что ты ждешь? - спросил почему-то очень испуганно отец.
     -  Стихи,-  сказал я.-Жду стихи.-Я  был  уверен,  что это мне  прислали
стихи.
     - Почему стихи и от кого стихи?
     -  Не знаю почему  и не знаю от кого, но я их жду.  Я взял  бандероль и
распаковал ее. В пакете была книга под  названием "Моя автобиография", и  ее
автором был знаменитый естествоиспытатель Чарлз Дарвин. "Это что-то новое",-
подумал  я,  раскрывая  обложку книги, и там,  за  обложкой книги,  я увидел
листок бумаги со стихами.
     "А это что-то старое",- подумал  я, разглядывая страницу с рифмованными
строчками. На странице было написано вот что:

     Ах как это грустно и печально -
     Человек не любит танцев, песен, смеха...
     Это ж все ведет к эмоциональному
     Ослаблению природы человека.
     Ах как это все не идеально:
     В голове задач одних решенья!..
     Это Дарвин звал эмоциональным
     Человеческой природы ослабленьем.
     Ах как это все рационально:
     Нет печали даже на невзгоды,-
     Это Дарвин звал эмоциональным
     Ослабленьем человеческой природы!

     В  конце  стихотворения  была приписка: "Когда  прочитаешь  эти  стихи,
открой  автобиографию  Чарлза  Дарвина, там, где торчит бумажная закладка, и
прочти то, что подчеркнуто красным карандашом". Раскрыв книгу, я сделал все,
что  мне было  подсказано,-  прочитал  подчеркнутые  строчки, и  первый  раз
озадаченно потер свой лоб. Никогда не думал, что Чарлз Дарвин принесет мне в
жизни столько неприятностей!
     Ну и пилюли преподнес мне этот великий естествоиспытатель Чарлз Дарвин!
Уж лучше бы я не читал его  автобиографию. Из-за  него  теперь мне  придется
вставлять в мой бортжурнал занятия  пением, танцами и  чтение  стихов. А как
мне быть, если старик написал в  своей биографии, что "если бы  ему пришлось
заново прожить свою жизнь, то он бы не замкнулся  бы целиком  только в своей
науке...". Он так и заявил, что занятие одной какой-либо  наукой  "ослабляет
эмоциональную сторону нашей природы". И, мол, не  только "равносильно утрате
счастья", но и "вредно  отражается  на умственных способностях...". Конечно,
петь  или танцевать  -  это  небольшое удовольствие.  Можно сказать,  просто
мучение,  но если это  надо  для того, чтобы мозги не сохли,  то какой может
быть разговор, надо петь!
     Размышляя, я быстро зашагал. Вернее, чуть было  не  забегал по комнате.
Так меня искренне расстроил Чарлз Дарвин своими словами о том, что я,  как и
он, столько времени "ослаблял эмоциональную сторону нашей природы" и что это
"равносильно утрате  счастья"! Я тут же решил  начать немедленное  "усиление
эмоциональной  стороны  нашей  природы",  что  было,  вероятно,  равносильно
обретению счастья.
     "Ну  и преподнес  мне пилюлю этот знаменитый  естествоиспытатель, Чарлз
Дарвин",- думал я.
     - От кого бандероль? - спросил отец, заглядывая в дверь.
     - От Чарлза Дарвина,- ответил я.
     - Не может быть!-вздрогнул отец.-  Чарлз  Дарвин умер, и ты  не  можешь
получить от него бандероль!
     - Но эта бандероль не лично от него,- пояснил я.
     Отец скрылся, как бы растворился в пространстве...
     Я  уже  и  позывные себе  придумал: "Я  -  Круг!  Я -  Круг! Слышу  вас
хорошо!.. Прием!"
     Я почему  взял  себе в позывные "Круг"? Круг  - это  самая  завершенная
фигура на  свете. Вот  шестиугольник в  пчелиных  сотах - это  такая фигура,
которая  требует  для  постройки  минимум  материала, а  получается максимум
прочности, а круг - это,  по-моему, самая завершенная, самая красивая  линия
на  свете.  Недаром Земля и  все  планеты круглые. Вот поэтому я хотел взять
себе в позывные слово "Круг".
     Но  теперь,  после  того  как  я,  по  Чарлзу   Дарвину,  не  занимаясь
искусством, ослабил  свою  человеческую природу, я  уже не могу считать себя
КРУГОМ. Линия круга у меня не смыкается,  а несмыкающаяся линия круга -  это
не круг, так же, как час без  секунды - это только пятьдесят  девять минут и
пятьдесят девять  секунд,  так же, как арбуз,  из которого вырезана долька,-
это  уже не целый арбуз. Вот почему я уже назавтра вставил в свое расписание
первое  посещение урока пения. При этом у меня на губах, конечно, будет весь
урок играть ироническая  улыбка, чтобы никто не подумал, что  я  это всерьез
делаю.
     Правда, в этом учебном году я все время сбегал  с урока  пения.  Должен
вам сказать, что у  нас в этом смысле школа несколько необычная. Она у нас с
музыкальным уклоном. И  поэтому уроками пения у нас занимаются все с первого
класса по десятый. Так  вот, когда  я не смог сбежать -  взял и сорвал его,-
пел  нарочно  громче  всех и  назло всем фальшивил,  за что  и был  изгнан с
занятия. Но как  я сейчас об этом сожалел! А может быть, начать петь мне уже
поздно,  может, мои сверхкосмические занятия уже так "ослабили эмоциональную
сторону  моей  природы",  что  это  уже,  вероятно,   "отразилось  на   моих
сверхумственных  сверхспособностях",  а  может быть,  даже  сверхотразилось,
хотя, впрочем, не  может быть,  чтобы сверхотразилось,  просто отразилось. И
все это действительно "равносильно утрате счастья"?!
     Да нет, не может быть!  Я  же еще  не такой  старый, как Чарлз  Дарвин,
каким он был, когда записал эту  мысль в свой дневник. Конечно, я еще  успею
"усилить  эмоциональную  сторону  моей  природы". Только надо  не  терять ни
минуты.
     Быстренько!  В  аварийном  порядке!  Понапишу  стихов,  понапою  песен,
понатанцую танцев,  понасмеюсь вдоволь, по-навеселю  друзей  и  понавеселюсь
сам.  Тем более,  что теоретически  я со  всеми этими премудростями  знаком,
остается только  перейти  от  слов  к делу,  и  все!  И  полный  порядок!  Я
приготовил  тетрадь  для стихов  и песен. Идея! Песни я буду петь  свои и на
свою музыку. Про сердце спою песню, про сердце, которое всегда бьется, делая
пятьдесят два удара  в минуту, в любой ситуации,  тем более что сердце - это
конусообразной  формы  полый орган. Задневерхняя,  расширенная часть  сердца
называется  основанием  сердца, базис кордис. Передненижняя, суженная  часть
называется  верхушкой  сердца,  апекс  кордис.  Сердце  располагается  сзади
грудины, с наклоном в левую сторону. Ну и так далее и тэму подобное.
     Теперь об усилении эмэсэспэ!..
     Только  вот  как я ее усилю, Эмоциональную Сторону  Своей Природы, если
учительница пения сказала, чтобы  ноги моей больше не было в классе? Ничего,
она еще извинится и еще попросит  у меня разрешения, чтобы я присутствовал у
нее на уроке. Кстати, надо будет сегодня же заготовить воспоминание, которое
учительница пения напишет о моем пении. Ну ладно! Это потом. Это после урока
пения.
     Нет,  представляю,  какие  лица  будут  у  этих  ченеземпров,  когда  я
добровольно  заявлюсь в класс! Они и  не  представляют, что я  берусь за это
сомнительное  дело, стараясь как  можно  быстрее возвращать к  жизни  клетки
мозга, которые длительное время не занимались искусством.
     Но все-таки как  это могло случиться, что мой сверхорганизм упустил  из
виду  это сам, и, по-видимому, на  уровне генов?.. Я как-то и не задумывался
над тем,  что, собственно говоря, передали мне по наследству мои родители и,
кстати,  передали ли они мне что-нибудь  эмоциональное, или  не передали?  В
детстве, я имею в виду свое младенчество, пели ли они мне колыбельные  песни
(не  помню)  и  играли ли они  на  каком-нибудь музыкальном  инструменте? На
балалайке? На домре? На гитаре? В конце концов, на пианино?
     С  этими   мыслями  я   вошел  в   столовую.  Отец  работал  над  своей
диссертацией. Мама вязала. Я начал разговор спокойно и издалека:
     - Вот когда младенцы засыпают, им  поют колыбельную... А  вы  пели  мне
колыбельную песню?
     - Нет,- сказала мама.
     - А ты, папа?
     - Зачем тебе было петь? Ты и так спал как убитый...
     - Вот именно как убитый! Спал тогда,  а  как убитый сейчас... Вот,  вот
почему не смыкается круг.
     - Какой круг? Почему не смыкается? - Отец снял очки, потер переносицу и
спросил: - И почему он должен смыкаться?
     - А  потому, что... потому, что в Америке есть бэби-певцы.  Слышали  об
этом?
     - Чтоещезабэби-певцы? - удивилисьмоиродители.
     -  Мальчик в восемнадцать месяцев напевал народные песни, а  девочка  в
четырнадцать месяцев пела колыбельные песни. А почему они это делают?
     Отец с мамой переглянулись и пожали одновременно плечами.
     - А потому, что и колыбельные и народные песни  им пели их папы и мамы.
А есть такие, которые не поют...
     - Одним поют, других укачивают молча,- сказал отец,- кому что нравится.
Мы с мамой не  пели, потому что ни у нее, ни  у меня никогда не было голоса.
Между прочим, ты пошел в нас, у тебя тоже нет голоса.
     - Извините,- сказал я категорично.- Лично я не пел потому,  что  думал,
что  я не  должен  петь,  а теперь,  когда я  знаю, что обязан петь,-  слово
"обязан" я выделил интонацией голоса,- теперь я пою.
     - Не хотел бы я услышать твое пение. Хотя, впрочем, от тебя всего можно
ожидать. И потом, почему ты обязан петь?
     Этот вопрос я, конечно, пропустил из левого уха в правое.
     - Да,- намекнул  я,- но  есть еще и  такие,  которые не только сами  не
пытались петь, но и не пытались  передать свои малые музыкальные способности
своим детям, не  помогая тем самым усилению эмоциональной стороны природы их
ребенка...
     На словах "тем самым усилению эмоциональной стороны природы их ребенка"
рука отца занервничала, но я не замолчал, я продолжал:
     -  ...А другим нравится не петь, не шутить... Кстати, о  "шутить". Одна
очень  полная  дама  решила  похудеть  и обратилась за советом к врачу. Врач
посоветовал ей каждое утро  двадцать  раз  касаться  носков  тапочек.  Через
некоторое  время  она опять  посетила  врача и  сказала,  что  от его совета
никакого эффекта.  Он попросил ее объяснить,  как  она  выполняла его совет.
Оказывается, она, не вставая утром  с кровати, доставала тапочки, ставила их
на стул рядом с кроватью и дотрагивалась до них даже больше двадцати раз - и
все напрасно!
     -  Ну  и что? -  сказал  отец.- Что  она  двадцать  раз  дотронулась до
тапочек?
     - Как ну и что? - удивился я.- Это же смешно.
     - Что смешно? - спросил отец.
     -  Как что смешно? -  удивился я и тут же решил разъяснить  отцу, что в
этом  рассказе  смешно: человеку доктор прописал, чтобы  он, стоя  на прямых
ногах,  сгибался и доставал кончики тапочек,  тогда будет эффект,  а она без
труда дотрагивается до них, положив их еще на стул.
     - Ну  и что здесь смешного?  -  снова переспросил  меня отец.- Ты здесь
видишь что-нибудь смешное? Это скорей грустно.
     -  Но если  Юрий  говорит,  что  это смешно, значит, это смешно,  он же
получше нас с тобой разбирается в юморе! - сказала мама.
     - Ладно, не  спорьте,- утихомирил я моих родителей,-  даю вторую пробу:
мальчик рассказывает отцу, что учитель  им  говорил на уроке,  что люди  все
держатся на  Земле только благодаря  закону тяготения.  Отец подтвердил это.
Тогда мальчик спросил отца,  а как  же люди жили до того, как этот закон был
открыт?
     Отец посмотрел на меня с недоумением.
     -  М-да... Гены были  лишены не только музыкального слуха, но и чувства
юмора.
     - Какой Гена? - спросил отец.
     - Один наш общий знакомый,- намекнул я.
     - Лично я не знаю никакого Гены, которого знаешь ты!
     - А это порядок, что в доме нет  ни гитары, ни балалайки, ни пианино? -
спросил я.
     - Завтра все будет,- сказала мама.
     - Завтра -  не  сегодня,-  сказал я.- Может, все-таки споем,- предложил
я,- повеселимся, пошутим?
     - Только этого не хватало! - возмутился отец.- А насчет пошутим и споем
есть  такой анекдот. Сын-двоечник'  приносит отцу дневник. Отец видит, что у
сына по  всем предметам  двойки и только по пению пятерка.  Отец смотрит  на
сына и говорит: "И ты еще поешь!"
     - Смешно,- сказал я серьезно и добавил: - Ну, ладно, если так, то мы не
можем ждать милостей от природы, взять  их  у нее  - наша задача! -  С этими
словами я поднялся и вышел из комнаты.
     Сегодня   гитару  можно  одолжить   у  Колесникова,   чтобы  установить
немедленно  связь  с генами.  Ген подает голос  оттуда,  из  глубины  твоего
существа,  а можно и, наоборот, развеселить гены, пощекотать их под мышками,
есть же у генов свои молекулярные подмышки, и научить гены петь.
     Научить  гены  петь  можно,  конечно, но...  но  план, весь  план  моей
сверхкосмической жизни придется мне переделать, а где взять время? Где взять
время?
     Думая об этом, я  перелез  через  ограду нашего балкона  и через балкон
Колесникова-Вертишейкина проник  к нему в комнату. Колесников  уже  спал,  я
разбудил его и спросил:
     - У тебя есть гитара?
     - Есть,- сказал Колесников.
     - Давай скорей.
     Колесников протянул мне гитару и сказал:
     - Ой, что вчера из-за тебя на педсовете было! Говорят,
     случай с  пожаром  разбирали,  а  твое  поведение и вообще тебя назвали
феноменом.  Чему, говорят, нас учит  феномен Иванов? А учит он нас тому, что
еще  одна такая  безобразная выходка окончилась  пожаром на  репетиции и его
надо исключить  из  школы.  Это  учительница  пения сказала. А учитель химии
сказал:  "А  по-моему,  феномен  Иванов  учит  нас  другому:  при  всех  его
чудовищных и необъяснимых выходках Иванов - феномен, учится у нас, учителей,
и феномен нас чему-то учит. А  может быть, и учителям  взять с него  пример:
учить и учиться". Что здесь началось! Все возмущались: "Не будем  учиться!..
Не будем!" Я это все запишу в новых воспоминаниях о тебе, хорошо?
     -  Хорошо,- сказал  я, вылезая с гитарой из окна через балкон на карниз
дома.- У вас еще какой-нибудь музыкальный инструмент есть?
     - Есть,- сказал Колесников,- пианино.
     - Сейчас же садись и играй,  Колесников. А то поздно будет.  Мне поздно
никогда не будет, а тебе будет.
     Я задержался на карнизе, посмотрел на Колесникова и спросил:
     - А вдруг мне эти стихи присылают оттуда? - Я показал глазами на небо.-
Какой-нибудь там инопланетянин  видит оттуда, что  именно мне будет поручено
самое... самое... на земном шаре... и он мне сигнализирует. Может, у них там
и  прозы  нет,  а все стихами говорят. А  я  себе  взял экслибрисом  круг...
Слушай, Колесников, меня сейчас - поймешь позже.
     С  этими словамия  полезпокарнизудома, дошел до своего балкона, перелез
через перила  и  вошел в комнату. Затем я смодулировал в своем мозгу тройную
экспозицию! и соответственно одновременно занялся тремя делами сразу.
     Тройная  экспозиция -  это  когда на одну и ту  же  пленку  снимают три
сюжета.  Одним  словом,  я  рассматривал  в  телескоп  ночное  небо  Москвы,
облокотившись на гитару, пальцами левой руки строил на грифе аккорды, правой
-перебирал струны и тихо, в одну двадцать шестую своего| голоса, запел.
     Через некоторое  время дверь  тихо открылась,  и  в  дверях|  появилось
насмерть перепуганное лицо моего отца.
     - Что здесь происходит? В чем дело? Я пропел:
     - "Вдоль по Пи-те-рской..." - и сказал: - Слушай сейчас! Поймешь позже!
     - Ты с ума сошел! Ты же всех разбудишь! - закричал отец.- Все, я больше
не могу!
     - Понимаешь,  папа,-сказал я,- ты  пойми меня по-хорошему. Ты  даже  не
представляешь себе, как это для меня важно, чтобы круг сомкнулся, потому что
несомкнутый  круг - это не круг, и  поэтому,- продолжал  я,-  ты должен,  ты
обязан понять, что  любое художественное произведение обязательно состоит из
двух  компонентов:  информационного,  к которому  относятся  слова, мелодия,
изображение, и ритмического - наиболее ярко выраженного в музыке и танце.
     -  Все,  все, все, не  могу, ни  по-хорошему, ни  по-плохому не  могу,-
повторил отец.
     Отец прошел в прихожую, накинул плащ и выскочил на лестничную площадку,
забыв  закрыть дверь. Мама, молча наблюдавшая за всей этой сценой, выскочила
вслед за отцом на лестницу и крикнула вдогонку:
     - А может быть, ты, не разобравшись, требуешь от сына того, что, на его
взгляд, делать нет смысла? Тогда упрямство Юры - признак первой, может быть,
несколько неуклюже проявленной самостоятельности?! И надо не убегать, а...
     Но  отец  был  уже на  улице  и не слышал слов матери,  в которых,  как
всегда, была заключена большая доля истины, чем в поступках моего отца.
     Когда я  вернулся  к  себе  в комнату, на моем столе  лежал  неизвестно
откуда взявшийся  листок со стихами. Первый раз в жизни, не  показывая вида,
конечно, я обрадовался стихам. Вот эти стихи:

          ИСПЫТАНИЯ НА ФЛАГ
     Всегда впереди развевался наш Флаг.
     Его уничтожить замысливал враг.
     Но Флаг шел в атаку, хоть пулей пробит...
     Из самой он прочной материи сшит.
     Оставили нам деды завещание,-
     Они хранили флаги на груди:
     Пройти на Флаг,
     Пройти на смелость испытание,
     А смелые, как флаги, впереди!
     Флаг вьется над стройкой, над пиками гор.
     Венчает он мачту и моря простор.
     Флаг с нами навечно, и мы с ним навек.
     Несет его свято в руках человек.
     Флаг прочность проверит мою и твою.
     Нельзя быть с ним слабым в труде и бою.
     Флаг чувствует руку и тверд ли твой шаг.
     Равняйся, товарищ, равняйся на Флаг!
     Оставили нам деды завещание,-
     Они хранили флаги на груди:
     Пройти на Флаг,
     Пройти на смелость испытание,
     А смелые, как флаги, впереди!


     Сверхжесткая сверхпосадка

     С  утра   лил  холодный  дождь.  Я  лежал  на  земле  в  глухом  уголке
Измайловского парка и  думал  о сюрпризах  генетики. Сюрприз генетики  - это
особый склад организма. Людей, не восприимчивых к простуде и с удовольствием
плавающих в ледяной воде, называют моржами. Но я среди этих моржей, конечно,
считался бы сверхморжом. Пролежав два  часа на земле под дождем, и это перед
самым  уроком  пения,  я  затем забежал  домой  за портфелем  и  за  гитарой
Колесникова.  Переоделся и с гитарой  под мышкой заявился в класс. Я сел  за
парту и стал анализировать свои действия в меняющихся условиях внешней среды
и  пришел  к  выводу:  надо  успеть  подтянуть  эмоциональную  сторону своей
природы. А то завтра  вдруг, как  гром  с ясного неба, телеграмма-"молния" с
планеты   Нонплюсультра:   "Вылетаем!  Встречайте!"  Кругом   паника:   кому
встречать? И  тут  как глас  с ясной земли: "Встречать Юрию Иванову!" Такие,
как Маслов, завопят: "А почему? А почему Иванову Юрию?.." А им  в ответ:  "А
потому... А потому, что он все знает! Все умеет! И все может!.."
     Это если  они  к  нам завтра прилетят. Ну  а если мы  к ним туда  через
определенное  количество лет, то кому лететь? Ну, естественно, мне! Иванову!
Конечно,  еще  вчера  бы  Маслов  завопил  бы: "Как,  Иванов?  Он,  конечно,
сверхкосмонавт, и  даже сверхчеловек,  но он же незавершенный, у  него концы
круга  не сходятся, он же в искусствах ничего не понимает и  не любит  их. С
ним за столом даже хорошей космонавтской песни не споешь хором".
     Теперь-то, когда я все знаю про пение, уж теперь-то я  покажу этим  - и
Маслову, и  Ботову (он у  нас лучший певец!),  как надо  петь! Да я один при
моей силе голоса за весь хор мальчиков спою, могу под аккомпанемент,  могу а
капелла. (А капелла - это пение без музыкального сопровождения.)
     Перед  пением  я скажу небольшую речь о  том,  что  человек должен быть
цельной личностью и обладать всей полнотою душевных качеств, чтобы выполнить
свое  общественное  и  духовное предназначение, подобно  тому, как  тело его
должно  обладать,  всеми   органами  для  того,  чтобы  хорошо  осуществлять
жизненные  функции.  Однако,  к  сожалению,  наши  заботы  о  теле  остаются
значительно  более  сильными  и  важными,  нежели  заботы  о  душе.  Жалеют,
например, человека, у которого одна  нога короче другой, но не  жалеют того,
кто  короток  умом  и  лишен  идеала,  хотя  второй  недостаток  значительно
серьезнее и опаснее и для  того, у  кого он  есть, и для других людей, из-за
него страдающих...
     И тем, кто страдал из-за меня до  сегодняшнего дня, скажу: извините!  И
еще я скажу, нет, вернее, намекну, что: "Слушайте слова мои, народы, человек
планеты  властелин,  он  полное  собрание  изобретений   всей  природы,  или
сокращенно  ПСИП-ОДИН!"  И  здесь  я  разовью эту мысль в  том смысле, что в
будущем каждый человек будет не только петь своим человеческим голосом, но и
голосом любой, самой диковинной певчей птицы.
     Когда в класс  вошла  учительница  пения и  увидела меня, лицо ее пошло
искажаться, как говорят на телевидении, по строкам и по кадрам...
     - Иванов,- сказала она, обращаясь ко мне,- что тебе здесь надо?
     -  Я,  Агриппина   Михайловна,  буду  петь.   Агриппина   Михайловна  с
невероятным недоверием покачала головой и, подойдя к роялю, сказала:
     -  Друзья, вы все, конечно, помните  миф об Орфее? Когда Орфей играл на
кифаре  и пел, дикие  звери переставали  враждовать между собой  и затихали.
Даже море затихало, а деревья и скалы двигались со своих мест и приближались
к певцу. Там, где бессилен был меч, песня Орфея делала чудеса.
     В трагедии Шекспира "Юлий Цезарь"  Брут, желая подчеркнуть человеческую
неполноценность Цезаря, восклицает:

     Он горд и скрытен,
     Музыки не любит.

     Шекспиру принадлежат и такие слова:

     Кто музыки не носит сам в себе,
     Кто холоден к гармонии прелестной,
     Тот может быть предателем, лгуном,
     Такого человека - стерегись!

     Впрочем, стоит ли призывать на  помощь Шекспира, чтобы еще раз доказать
огромную роль музыки в  формировании человеческой  личности.  Это и так всем
ясно.  А теперь  кто мне скажет, из  каких  компонентов состоит  музыкальное
произведение?
     В  классе наступила долгая  и  тягомотная  пауза.  Пришлось  взять, как
всегда, слово первым мне.
     - Разминка  капитанов,- сказал я,  откашлявшись, и  продолжал:  - Любое
художественное  произведение, в  том  числе  и музыкальное, состоит  из двух
компонентов:   информационного,  к   которому   относятся   слова,  мелодия,
изображение,  и ритмического - наиболее ярко выраженного в  музыке и  танце,
но,  по-видимому,  присутствующего  также в живописи,  архитектуре, графике.
Именно ритмический компонент, "внутренний ритм" произведения создают фон для
восприятия  всей  заложенной   в  нем   информации,  усиливают  своеобразный
эмоциональный настрой.  А  теперь,-  сказал  я,-  разрешите  мне  перейти  с
обычного  языка  на  музыкальный  и  спеть  вам  свою  песню  под  названием
"Сердце-52". Музыка и слова  мои. Расшифровываю: "Сердце-52" -  это  песня о
сердце,  у  которого  в любой  ситуации количество  сокращений  не превышает
пятидесяти  двух  в одну  минуту. Это о сердце,  а  теперь о музыке: могучей
силой воздействия обладает музыкальный язык, понятный людям всех народов. Но
если словесной  речью  человек  овладевает чуть  ли  не  с колыбели,  то,  к
сожалению,  не  так  обстоит  дело с "речью" музыкальной.  А ведь чем раньше
развивается  понимание  музыки и любовь к ней,  тем  восприимчивее человек к
музыкальному искусству на протяжении всей своей жизни.
     - Ты, Иванов, пой,- сказал Ботов,- ты пой! А то ты все говоришь...
     Я, конечно,  сознательно не торопился петь, потому что все,  и особенно
Ботов,  с музыкальным  и  певческим уклоном,  и  Маслов торопились  поскорее
услышать мое пение.
     - Иванов споет,- сказал кто-то из хора.
     -     Не     споет,-      не     согласился     кто-то      в     хоре.
Шумнарастал.АгриппинаМихайловнавсеэто время  держалась за  сердце и смотрела
на меня с испугом.
     - И чтоб не  было вопросов, как это Иванов запел и с чего это, объясняю
почему: съел много салата.  Объясняю, что это значит: норвежский ученый Олаф
Линдстрем  изучает  влияние  овощей на  человеческую  психику.  Если  верить
профессору, салат  развивает музыкальность, лук-порей - логическое мышление,
морковь и  шпинат  внушают меланхолию, картофель действует успокаивающе. Так
что выбор овощей к  столу  - дело не простое. А теперь специально для Бориса
Кутырева, он  у нас  веселый человек,  так вот... Группа ученых работала  на
побережье Шри Ланки, где еще в XIX веке был замечен такой феномен: в светлые
вечера из воды доносились  тихие звуки. Они как бы блуждали из конца в конец
лагуны.  Прибывшая   на  побережье  экспедиция   привезла   фотоаппараты   с
телеобъективами  и  мощными   вспышками,   магнитофоны,  эхолоты   и  другую
электронную   аппаратуру.   Она-то  и  помогла  выяснить   наконец   природу
таинственных мелодий.  Певцами оказались тропические  мелководные  моллюски.
Звуки  эти имеют, как выяснилось, весьма прозаическую причину  -  они как бы
помогают моллюскам переваривать только что проглоченную пищу. Шутка,- сказал
я и добавил:- Но в каждой шутке есть доля правды.
     - Если Иванов сейчас действительно споет песню на свои  слова и музыку,
- я умру от удивления,- сказала Нина Темкина.
     - Тогда, чтобы продлить жизнь  Темкиной, скажу еще  два слова о дыхании
во время пения: "На умении набрать достаточно воздуха и умении его правильно
и экономно использовать зиждется все искусство пения" - это сказал Карузо. А
голос, как  известно,  рождается  в  результате взаимодействия  колеблющихся
голосовых  связок  с  воздушной  дыхательной  струей,  проходящей  через  их
сомкнутые края. Если нет  этого воздушного потока, то голос  не -образуется,
несмотря на то, что колебания голосовых связок, как это
     утверждает  теория Юссона, в принципе могут осуществляться  и  без тока
воздуха. Таким образом, дыхательный аппарат певца - легкие с многочисленными
мышцами  - совершенно  справедливо  сравнивается  по  своей  роли  с  мехами
музыкальных инструментов, то есть является энергетической системой голоса...
     - Иванов, рождай поток воздуха! - раздался голос из хора.
     После этого я оборвал лекцию и набрал в свои сверхлегкие воздух, тронул
пальцами струны  гитары,  мысленным взором увидел все аккорды аккомпанемента
песни и  расположение  пальцев  на  грифе,  а также  текст песни  о  сердце,
согласно   теории  стихосложения,  овладевшей   со  вчерашнего  вечера  моим
прозаическим воображением. Но... что такое? В  чем дело? Вместо стихотворных
слов  я  увидел  тот   же  прозаический  абзац  со  словами:  сердце  -  это
конусообразной формы  полый  орган.  Задневерхняя, расширенная часть  сердца
называется  основанием сердца,  базис кордис. Передне-нижняя, суженная часть
называется  верхушкой  сердца,  апекс  кордис.  Сердце  располагается  сзади
грудины, с наклоном в левую сторону. Но петь песню на эти слова было нельзя,
хотя я знал, что  звуком называется  воспринимаемое нашим слухом ощущение от
колебания воздуха. Материалом для музыки служат только музыкальные звуки, то
есть  такие,  которые имеют определенную высоту, силу,  тембр и  извлекаются
человеческим голосом  или различными  музыкальными  инструментами. Я не  мог
произнести ни звука. В музыкальной комнате стояла нехорошая тишина. "Была не
была,-   подумал   я  про  себя,-  запою".   И  запел  во  всю   силу  моего
многодецибельного голоса.
     Запел на слова, что сердце - это конусообразной формы полый орган и что
задневерхняя часть сердца называется основанием...  Хотя ни голос, ни пальцы
меня не слушались,  я  продолжал  петь  изо  всех  сил.  Прозаические  слова
путались  в моем  мозгу, не  подчиняясь  мне  и никак  не  желая становиться
стихами. И хотя стрелка индикатора моего сознания  ходила ходуном, но внешне
я  был спокоен.  Пульс  (я успел  наложить пальцы  на  запястье), пульс, как
всегда, глубокого наполнения, пятьдесят два удара в минуту.
     О чем я хотел написать песню?  О сердце!  О сердце,  которое  бьется...
Сердце бьется, как... как что?.. Как метроном! А метроном - это такой прибор
для отбивания ритмических частиц времени. Сердце бьется, как... как  часы. А
часы - это прибор для измерения точности времени... А "бьется" - это глагол.
Но какое это сейчас  имело значение, что "бьется" - это глагол, а метроном -
это  прибор, а часы - это часы... И что все вокруг шумят и не понимают моего
спокойствия...
     "Где вы,  где вы, братья по разуму?.. Они бы  меня сейчас поняли, не то
что эти братья по пению", - думалось мне.
     Более  полувека назад физики обнаружили интереснейшее явление  природы.
Оказалось, что из  космоса наша планета  постоянно  "обстреливается" потоком
атомных  ядер высокой  энергии. Она так велика,  что  ядра атомов  не только
пронизывают  все  живое, но способны пробить довольно  толстый слой  свинца,
проникнуть на сотни метров в глубь Земли.
     Интерес к  посланцам космоса  был отнюдь не  праздный:  даже одна столь
энергичная  частица  способна  вывести  из  строя  пятнадцать  тысяч  клеток
человеческого  организма. По сравнению с общим количеством клеток -  порядка
тысячи биллионов - это не так много, но, может, эти частицы вывели из  строя
мои музыкальные клетки? Да нет, все это  ерунда, у других же  они  ничего не
вывели! Да и  Павлов Иван Петрович был прав, когда писал, что "самые сильные
раздражители  - это  идущие от людей. Вся  наша жизнь состоит  из труднейших
отношений  с другими, и  это особенно болезненно  может  чувствоваться". Вот
люди надолго  останутся  наедине с космосом...  и  с самими  собой. Теснота,
необычная  обстановка,  изоляция. Как тут избежать отношений,  которые могут
"особенно  болезненно  чувствоваться"?  Тут  не  в  космосе,  и  то вон  что
творится. Полное непонимание.
     В музыкальной комнате мои одноклассники все были  в панике,  в стрессе,
но я-то был спокоен, хотя мне не подчинялись ни  голос, ни пальцы, ни стихи,
ни..
     То,  что  они  принимали, как  всегда,  за мое нахальство,  за  желание
сорвать урок,  за...  даже  не знаю  что, на  самом деле было совсем не это.
Просто одна  из моих систем существования  (из запущенных систем - по Чарлзу
Дарвину) попала в  аварийную ситуацию, и все, что я делал (форсировал голос,
перестраивал  на  грифе  гитары   непослушные   пальцы,  пытался  переложить
прозаические слова  о сердце в рифмованные  строки), все  это  было попыткой
выправить положение.
     Возникла какая-то сверхпарадоксальная ситуация: я знал и  не мог,  я не
мог, но я знал!
     Это  все равно что шофер, сев за руль  автомобиля, включил  зажигание и
нажал на стартер, а у него,  вместо того чтобы завестись мотору, заиграл  бы
радиоприемник.   Мои  знания  особенностей  научного  творчества  пришли   в
невероятное противоречие с  особенностями художественного творчества; и то и
другое я знал назубок, но если я знал, как  извлекается корень, то я его мог
извлечь, а если я знал, как  писать стихи ямбом, это еще не  означало, что я
это могу сделать...
     Я пел, испытывая такое ощущение, как будто подлетаю к неведомой планете
для выполнения  сверхтрудной  сверхзадачи, у  меня отказали  все  приборы, и
сейчас  я  совершаю  самую  сверхжесткую   сверхпосадку,  правда  в  которой
пострадает всего  лишь  одна система, и  то  не  пострадает, а как  бы... не
сработает так, как надо!..
     Нет,   не  все   системы   моего  сверхорганизма  отказали...  Но  этот
нерасшифрованный язык искусства... Эти иероглифы пения и стихотворства...  И
неужели не удастся их расшифровать? И неужели отец прав, и у меня никогда не
было музыкального слуха и голоса, не было и не будет?.. Неужели прав и Чарлз
Дарвин, и я опоздал с оживлением клеток мозга, занимающихся искусством?
     Как правило, у  людей,  лишенных слуха,  он никогда не появляется. Есть
правила,  но  ведь  есть и исключения из них.  Попробуем быть исключением!..
Конечно, быть исключением, наверное, очень трудно, а когда мне было легко?
     Я все бы еще продолжал петь, если бы  меня, вот  так аварийно поющего и
аварийно сочиняющего стихи, не  выдворили всем хором, в  полном смысле этого
слова,  из  класса. Первый  раз  в жизни я выдворился из класса  в спокойном
недоумении и  в недоуменном  спокойствии,  больше всего  занятый не тем, что
меня выдворяют из класса, а тем,  что творится в моей всепонимающей и ничего
не понимающей голове. "Информация принята, но не  расшифрована и  поэтому не
обработана..." - подумал я, слушая за спиной возмущенный ропот класса. Еще я
подумал, что  они, умеющие  петь  и играть на  рояле,  сильнее  меня,  пока,
конечно, временно, только временно, временно!..


     На медосмотр, как на пожар

     Какая-нибудь   чувствительная  личность  могла  сказать,  что  это  был
несчастливый  день. Но  у  нас, у сверхкосмонавтов, не  принято считать  дни
счастливыми  и  несчастливыми.  Просто  пришлось  больше  попотеть,  и  все.
Истратить больше  калорий.  Не  может  быть,  что я не одолею  это  пение! Я
негнущимися пальцами построил аккорды и запел. В прихожей зазвенел звонок.
     Я открыл входную дверь и увидел на лестничной площадке  мой класс почти
что в полном составе. Впереди всех стояли Кутырев с Масловым. Я рванул дверь
на себя, но кто-то из ребят зацепил дверь ногой, остальные схватились за нее
руками. Мальчишки и девчонки гурьбой ввалились в столовую.
     - И все в грязных ботинках?! -закричала в ужасе мама.
     - Ребята, снимай ботинки! - сказал Маслов.
     - Что здесь происходит? - удивился отец.
     - Мало того, что... Сейчас же все уходите,- сказала "мама.
     - Мы к вам по поводу вашего Юрия,- сказал Маслов.
     - Никаких  поводов!  Уходите  сейчас  же! Юра пишет  стихи  и  сочиняет
музыку,- отрезала мама.
     - Вы извините,  но сочинять стихи без таланта и писать  музыку, не имея
музыкального слуха,- занятие бесполезное,- сказал Андрей Кубышев.
     -  Нет, это вы извините,- налетела  на  Андрея Кубышева моя  мама.- Наш
Юрий не  имеет музыкального слуха, вероятно, только  потому, что он не хотел
его иметь, и был  неталантлив как  поэт и тоже, вероятно,  не  находил нужды
быть таковым!
     Вот это ответ!  Вполне  согласен  со  словами  моей  мамы. И я  тут  же
мысленно издал приказ самому себе:  "Иванову Ю.  Е. в самый кратчайший  срок
стать талантливым, и все! И точка! И никаких вариантов!.."
     - А  вы знаете, что он только что сорвал урок пения? - спросил мою маму
Виктор  Маслов.-  Сорвал  со  своим  так  называемым  музыкальным  слухом  и
поэтическим талантом. Сорвал урок музыки и довел до сердечного приступа нашу
любимую учительницу!..
     И после этих слов весь класс хором в один голос произнес на весь дом:
     - Мы пришли заявить вам официально,  что все! Что хватит! Что довольно!
Что наше терпение лопнуло!
     - Раньше вы нападали на моего сына всем классом в школе, а теперь в его
доме! Уходите! - сказала мама.
     - Не уходите! Надевайте ботинки и не уходите! - крикнул отец.
     - Ах, так?! Тогда или я, или... эти... как их!..- сказала мама.
     -   Или?!   Сегодня  будет   или!   Проходите   в   мою  комнату!   Все
проходите!-сказал отец.-  Ты  собралась  уходить?..  Сегодня  твоя  помощь в
кавычках,- подчеркнул отец голосом слова "помощь  в кавычках",- может только
помешать твоему сыну.
     Отец  с матерью  спорили  еще  некоторое время,  пока  мамин  голос  не
произнес решительно:
     - Ваше счастье, что я ухожу!
     После этого входная дверь оглушительно хлопнула.
     Я  слышал, как  все ребята, стуча ботинками,  всем классом ввалились  в
комнату отца,  забрав  с собой музейные стулья из столовой, на которых никто
не сидел. Стулья были в чехлах.
     - Снять чехлы! - скомандовал отец.
     - А  ты, Иванов, тоже заходи,- сказал Маслов,- у  нас от  тебя секретов
нет, это у тебя есть от нас секреты!
     Он постучал в дверь моей комнаты и подождал.
     Я сидел  за пианино  и смотрел левым глазом на белые  и черные клавиши.
Пианино прекрасно звучало и без музыки: субконтроктава, контроктава, большая
октава, малая октава, первая октава, вторая октава, третья октава, четвертая
октава, пятая  октава. Правым глазом я смотрел на гриф гитары,  повторяя про
себя инструкцию: "Чтобы настроить инструмент, нужно  взять камертон, который
издает звук "ля" первой октавы. Этому звуку соответствует звук первой (самой
тонкой) струны гитары, прижатой на седьмом ладу; тогда открытая (неприжатая)
она даст звук "ре". Вторая струна, прижатая на третьем ладу, должна звучать,
как первая  открытая..." Я  хотел  ударить  по  клавишам,  но  отец из своей
комнаты крикнул голосом гипнотизера:
     - Выходи!
     -  Конечно,  выйду, только подождите три  минуты,- сказал  я,  открывая
дверь
     -  Почему  три  минуты?   -  спросил   Маслов.  Мне  не   хотелось  при
одноклассниках заниматься не подчиняющейся мне музыкой.
     - Потому что я сейчас должен натирать три минуты полы,- ответил я.
     Так как и дома и  в классе  знали, что спорить  со мной бесполезно,  то
никто, даже отец, не возразил мне ни  слова. А  я вернулся в  свою  комнату,
надел на ноги две щетки, включил магнитофон с  пленкой и заскользил по полу.
Повторяя за певцом слова песни, я выделывал всякие танцевальные движения под
видом натирания пола. Сгрудившиеся в двери ребята смотрели на меня и бросали
всякие реплики.
     - А Иванов не натирает, а, по-моему, танцует.
     - И поет...
     - Сорвал урок пения и поет!
     - Голованова  и Гранина,  запишите  это тоже в симптомы: вдруг  запел и
затанцевал.
     Три минуты прошло. Усилив немного эмоциональную сторону своей природы с
помощью танца, я снял  с  ног щетки, выключил  магнитофон и  в сопровождении
ребят из нашего класса прошел в папину комнату.
     Мне было очень неприятно, что сначала никто не решался начать разговор.
Трусы ничтожные. Ченеземпры! Сидят на  стульях хором! Мнутся! Ну, кто  самый
смелый? Начинай! Я думал,  что первым по  злобе  начнет, конечно, Маслов! Но
первой говорить неожиданно для меня начала Голованова.
     -  Евгений Александрович,- сказала она, -  я скажу сразу вам без всяких
предисловий и дипломатии.  Может, это не совсем дипломатично и даже жестоко,
и даже безжалостно... Вы ведь отец  Иванова... Раньше мы думали, что у  Юрия
просто сложный характер. Потом мы думали, что ваш сын Юрий... В общем, у нас
было  несколько  версий... Целый  месяц думали,  обсуждали...  У нас  вот  и
протокол  есть...  Слушали...  "О  Юрии Иванове"... Постановили... последнюю
версию  считать правдоподобной. Единогласно!.. То есть  почти единогласно...
Двое  воздержались... А один человек  против... Ваня Зайцев против... Зайцев
против последней версии и против предпоследней версии. Зайцев, встань!
     Зайцев встал и сказал:
     - Последняя  версия -  это вообще  бред,  а  предпоследняя  -  это бред
сумасшедшего. Предпоследняя - это с больной головы на здоровую.
     -  Да  мы  и  сами,-  сказала Вера  Гранина,-  от предпоследней  версии
отказались. Я вам просто  хочу  рассказать,  как мы  дошли до предпоследней.
Говорить неудобно,  но я  скажу. Мы сидели и  думали про  диагноз... Вы нас,
конечно, извините за диагноз... У нас я и Люда, мы с медицинским уклоном, мы
говорим, в общем... Люда, говори, что ты говорила...
     - Я  скажу  вам  прямо, как будущий врач,-  сказала Люда Голованова.- Я
давно наблюдала  за  вашим сыном  с  научной точки зрения. Я  даже  "Историю
болезни  Ю.  Иванова"  завела  для  практики,  конечно...  Вот  тут  у  меня
симптомы...
     - Так,- сказал отец,- и какой же диагноз? А Люда продолжала:
     -  ...записаны.  Вот  раздражение эндогенного и  реактивного характера,
плюс  неожиданные  разрешения  аффектов,   плюс  бормотание  и  выкрикивание
отдельных  несуществующих  ни  на  каком   языке  слов,  вроде:  "пураближ",
"чене-земпр", "чедоземпр" и  так далее и тому подобное, в итоге получился...
чок...
     - Какой чок? - переспросил отец.
     - Ну, что он чокнутый... извините, конечно... а по-научному... псих...
     - С приветом, в общем! - сказал кто-то из ребят за моей спиной.
     -  А вы в  детстве не болели нервными болезнями? - спросила Вера  моего
отца.
     - Нет,- сказал отец, печально глядя на меня.
     - А ваш Юрий не болел?
     - При мне  не  болел,- сказал отец,-  но я  часто  и  надолго уезжал  в
командировки... Я фининспектор... Может, он без меня болел?
     -  Иванов,-спросила  меня  Люда  Голованова,-  ты  в детстве  не  болел
детскими болезнями?
     - Я никогда ничем не болел,- сказал я.
     - Это  тоже симптом,- сказала Голованова.- Они всегда говорят, что  они
вполне здоровы...
     - Кто - они? - спросил отец Голованову.
     - Ну они...- ответила Голованова.
     - А я с этим диагнозом был тогда не согласен! - сказал вдруг Зайцев.- И
сейчас  тоже. По-моему, Иванов  никакой  не  псих,  а  обыкновенный, рядовой
гений... Он мне
     хоть и  враг, я  все  равно так про  него  скажу: он со  мной  три раза
дрался...
     - Четыре,- поправил я Зайцева.
     - Четыре,- согласился Зайцев.- Три раза из-за того, что я прикоснулся к
его портфелю, и один раз - из-за книги - я хотел посмотреть картинки в книге
"Кукла госпожи Барк"... И все-таки мне кажется, что Иванов  - это самобытная
и даже выдающаяся железная личность, просто незаурядный тип...
     - Именно тип! - крикнула Гранина.
     "А этот Зайцев в людях разбирается!..- подумал я.- Не то что другие".
     - Да он же противный! - сказала Филимонова.
     - Ну и что? - ответил Зайцев.- Бывают приятные  незаурядные личности, а
Иванов - неприятный.
     - Ты говори по существу его поступков,- сказал Маслов.
     - Я и по существу скажу... Атомы железа-57,  как известно, существуют в
двух видах. Есть возбужденные, радиоактивные  атомы, испускающие гамма-лучи,
и  есть обычные атомы  железа, невозбужденные.  Так  вот, Иванов,  по-моему,
возбужденный и активный человек.
     -  Это  ты  точно   сказал,-  согласился   Маслов.-  Только  ивановская
возбужденность и активность слишком дорого всем обходятся.
     - Потому что у Юрия Иванова в голове произошел  информационный взрыв. К
сожалению,  этот  взрыв  оказался  неуправляемым. Поэтому  оказалось столько
раненных этим взрывом,- сказал Зайцев.
     Все  зашумели.  Даже кто  именно  и  что именно  говорил,  нельзя  было
разобрать. Слышалось  только:  "У  него  в  голове произошел  информационный
взрыв.  И  из него  это осколки  вылетают..."  "Взрыв!..  А ты  слышал  этот
взрыв?.."  "Слышал!..  А в  нас  вот  уже третью  неделю осколки  информации
летят..." "А это что - все раненые?! Раненые - здоровые!"
     -   Пострадавшие   от   информационного   взрыва   в   голове  Иванова,
высказывайтесь!
     - Он мне сказал: "Ты  когда на  меня  смотришь,  у тебя глаза  какие-то
большие становятся. Ты щитовидку, говорит, проверь".
     -  Он жестокий  к  людям... У него любимая поговорка:  "Всех бы  вас  к
пираньям во время отлива!"
     - И ругается на каком-то непонятном языке.
     - Высокомерный...
     - Просто зазнайка,-сказала Лена Марченко.-Воображает, что  он  один все
знает, а другие ничего не знают. Строит из себя сверхчеловека...
     - Глупости все это,-  сказала  Голованова,  обращаясь  к  моему  отцу.-
Последний диагноз наш такой: Юрий Иванов - не Юрий Иванов, одним словом, ваш
сын - не ваш сын.
     - А кто же он? - спросил отец.
     -  Он  -  инопланетянин... Вашего  сына они  похитили,  а  вместо  него
подослали  двойника вашего сына! Может быть. у этих наших братьев по разуму,
с  одной  стороны,  так  высоко  развита  техника,  что они могут  создавать
двойника человека, а с другой стороны, эти братья, может, не такие уж братья
и уж не по такому разуму, если судить по Юрию Иванову, то есть я имею в виду
не  его разум,  а  его  поведение,  а может, у  них на планете все себя  так
ведут!.. Поэтому мы,- сказала  Голованова,-  предлагаем  устроить завтра  же
Юрию медицинскую  экспертизу!..  Если вы, конечно, не возражаете...  У  Веры
папа  профессор-психолог,  он  с  космонавтами  занимается... Мы  уже  с ним
договорились,  сделает ему все анализы - крови, ну и  всякие другие, которые
нам все разъяснят!
     - Я не  возражаю против экспертизы,- сказал отец,-  но он, мой сын, уже
одного гипнотизера усыпил, поэтому  я  боюсь, как бы он с врачом космонавтов
что-нибудь не сотворил. -
     - А ты, Иванов, не против экспертизы?
     -  Хоть две! - сказал я громко и даже обрадованно. Лучшего подарка, чем
экспертиза, мне никто не мог придумать.  Тем более, что мне уже было  пора и
самому  пройти психологический практикум у хорошего  профессора. Кстати, под
хорошим  предлогом  пройти  тренировочку. А  я-то думал,  как мне попасть  к
профессору, который  с  космонавтами занимается, а  тут  он  мне сам,  можно
сказать, в руки лезет.
     - Значит, завтра,- сказала Голованова.- Тут у меня записано.
     -  Только имейте  в  виду, что у меня завтра от пятнадцати ноль-ноль до
шестнадцати ноль-ноль будет... В общем, я буду занят.
     Послеэтойфразыотец,ребятаивседевчонкикак        то        по-особенному
переглянулись,  пошептались  между  собой,  пошептались  потомс  моимотцом.А
Голованова, сказала:
     - Хорошо, Иванов, хорошо. У профессора как раз прием
     кончается вчетыре,так что ты,Иванов,после четырех - прямо к врачу.
     - Только ты, Иванов, дай... Юрий! - сказал отец низким голосом,- только
ты дай в присутствии всех ребят честное слово, что ты придешь!
     - Честное слово,- сказал я.
     - Запиши адрес поликлиники,- сказала Голованова.- Улица...
     Но  адрес  поликлиники  узнать  в  эту  минуту  мне не  удалось/  Голос
Головановой покрыл оглушительный взрыв и звон разбитого  стекла, раздавшийся
где-то  в  районе кухни.  Все  вздрогнули,  как  по команде...  кроме  меня,
конечно.  Через  секунду там же раздался  второй взрыв. И все вздрогнули еще
раз. Я продолжал  сидеть совершенно спокойно, только сердце у меня чуть-чуть
заныло от нехорошего предчувствия. Вскочив со стула,  отец поспешно выскочил
из комнаты. Ребята все  как сумасшедшие опрометью  бросились вслед за отцом.
Самым последним поднялся я и неторопливо проследовал на кухню.
     Наша белоснежная, как  операционная  палата,  кухня представляла  собой
страшное зрелище. Потолок, стены и все шкафы были заляпаны красными пятнами.
А  возле больших, стоящих  на газовой плите  бутылей в луже на  полу плавали
раздавленные  ягоды  черной  смородины  и  осколки стекла.  Посредине  кухни
валялось горлышко бутылки, закупоренное притертой пробкой.
     - Что, что здесь произошло? - закричал отец, хватаясь за голову.
     - Мама готовила  витамины на зиму,-  сказал я,-  И  если  бы кто-то  не
поставил  бутыли  к газовой горелке, ничего бы не  случилось. А теплота дала
брожение...- добавил я.
     - А почему,  почему,-  снова закричал  отец,- все  эти  взрывы, подрывы
происходят в моем доме?
     Я  промолчал. Мое  дело  было объяснить  причину  события, а не  мотивы
поступков,  породивших явление, хотя взрывы и  должны  были  тренировать мою
нервную систему на невзДрагиваемость при внезапно возникающих взрывах.
     - В  моем доме делают  взрывы, неизвестно  кто ставит бутыли  к газовой
горелке! - Отец опустился на табуретку и замычал, как от зубной боли.
     -Ну,- сказала Голованова в коридоре ребятам,-
     теперь  вампонятно,до чего доводят  человекавсякие  эти.  сикимбрасы  и
чебуреки?
     В коридоре раздался громкий ропот.
     - Ребята!  - отец вскочил с табуретки.- Дорогие ребята! А нельзя ли нам
устроить этому моему сыну экспертизу сегодня же! Сейчас же! Сию же минуту!
     - Я сейчас позвоню папе в поликлинику! - отозвалась Вера Гранина, и они
вместе с отцом вышли из кухни в столовую.
     Девчонки  стали  потихонечку  прибираться  в  кухне.  Кто-то  из  ребят
попробовал ягоды и сказал: "А вкусно!" Кто-то сказал: "Стали бы делать, если
бы невкусно!" Но на  все  это  я не  обращал  никакого внимания. Я  стоял  и
смотрел опасности  в лицо, опасности,  которая грозила  мне, если мне  может
вообще  грозить какая-нибудь опасность.  "А  хорошо,- подумал  я,-  если  бы
профессор признал во мне что-нибудь такое... А потом бы мой портрет в газете
"Известия"  -  бац!  "В  связи  с  благополучным приземлением  и в  связи  с
благополучным установлением контактов..." Мы, конечно, с моей командой после
рейса на  Юпитер отдыхаем в том  самом  отдельном домике, в котором отдыхает
сверхкосмонавт   после   возвращения.  Моих  космонавтов   обследуют  всякие
академики  и  члены-корреспонденты  Академии медицинских наук,  всех,  кроме
меня, конечно, я, как всегда и везде, абсолютно здоров.
     Лежу  в  кресле,  думаю. Вдруг  отец Веры Граниной  входит  в  комнату.
Смущенно улыбается и говорит:
     "Вы меня, товарищ Иванов, не узнаете?"
     "Не узнаю",- говорю.
     А не узнаю я, конечно, не по-настоящему, а понарошку,
     "Ну как же, помните,  вы, когда  были  вот  такой...  приходили  ко мне
обследоваться.  А  я  вас  еще  в  нормальные  определил.  Ха-ха-ха!  А  вы,
оказывается... оказывается, сверхнормальный!"
     Я, конечно, тоже рассмеюсь.
     "Ха-ха-ха! Да, профессор, не разобрались вы тогда во мне. Ха-ха-ха! Ну,
не вы один! Ха-ха-ха!"
     "Это   точно!  Моя  дочь-то  тоже  вас  нормальным  человеком  считала.
Ха-ха-ха!"
     "Точно! Считала! Ха-ха-ха! А где она, кстати? Ха-ха-ха!"
     "Стоит в коридоре. Войти стесняется. Ха-ха-ха!"
     "Стесняется, говорите? Ха-ха-ха!  Ладно уж, пусть войдет! Так и быть!..
Ха-ха-ха!.. Пусть войдет!"
     - Войди сейчас же в столовую! - раздался голос моего отца.
     Я вошел в столовую.
     - Одевайся и на медосмотр! Как на пожар!
     Все   стали  собираться,  стали   натягивать  на  себя  плащи,  куртки,
нахлобучивать на  головы кепки и  береты, когда  на  середину столовой вышла
какая-то девчонка из нашего класса и громко сказала:
     - Не надо его на медосмотр!
     - Почему не надо? - спросил отец.
     -  Что  это еще за  "не надо"? Почему  это еще  "не надо"?  - раздались
голоса.
     - Не надо никакого доктора,- снова упрямо повторила  какая-то  девчонка
из нашего класса, а мне из-за спины ребят не видно, кто говорит.
     - Кто это такая? - спросил я рядом стоящего со мной Маслова.
     - Кто это такая? - удивился Маслов.- Тополева Таня из нашего класса.- И
добавил: - Нет, тебя все-таки надо  на медосмотр. Это же самая красивая Таня
на свете...
     -  Вот   дневник  Юрия  Иванова,-  сказала  Таня,  подняв  в  руке  мои
зашифрованные воспоминания.- Я, конечно, понимаю, что читать чужие дневники,
тем  более зашифрованные,  читать  в  одиночку, а тем  более коллективно  не
принято,  но  раз  вопрос  зашел об  инопланетянство,  тем более  о  докторе
космонавтов, который должен поставить диагноз Юрию Иванову, то пусть уж этот
диагноз поставит этот дневник.  Он нам все  расскажет об  Иванове и поставит
ему диагноз  лучше всякого  доктора. Сначала он расскажет нам, что  Иванов -
это вовсе не Иванов на самом деле, а Баранкин. Ваша фамилия ведь Баранкин? -
обратилась она к моему отцу.
     -  Да,-  подтвердил  отец,- моя фамилия  Баранкин.  Но  моему  сыну  не
нравилась эта фамилия, и он решил учиться под фамилией своей мамы... Знаете,
есть такая книга "Баранкин, будь  человеком!".  Так вот, когда  мой сын  под
этой фамилией учился в  школе, к нему в той школе  все приставали  с одним и
тем же вопросом: "Баранкин, будь человеком, расскажи, как ты  превращался  в
воробья, или  бабочку, или муравья".  Поэтому Юра  попросил перевести его  в
другую школу и взял мамину фамилию.
     - Теперь  нам понятно, почему он  перед тем как укатать  нас в парке на
аттракционах,  говорил  про муравьев.  Помните?  "Объем тела самого крупного
муравья измеряется кубическими миллиметрами, а объем  муравьиной кучи вместе
с ее подземной частью в сотни тысяч раз превосходит размеры "строителя"..."
     - А мне про воробьев объяснял; разве, говорит, это справедливо: воробьи
зимой и летом босиком ходят, а человек...- сказал Сергей Медов.
     - А мне про бабочек рассказывал. "Ты, говорит, Маслов, с Ольгой Фоминой
дружишь?"  Я  говорю:  "Дружу".  "А  за  сколько  километров  ты  можешь  ее
присутствие обнаружить?" Я говорю:  "Когда вижу, тогда и  обнаруживаю". А он
говорит, что вот бабочки друг друга за сорок километров могут обнаружить.
     В эту минуту, когда расшифровалась моя настоящая фамилия, меня занимало
не  то,  что  она  расшифровалась, а  то,  каким  же это  самым непостижимым
образо.м  мои воспоминания попали в руки ученицы нашего класса,  ученицы, на
которую  я  совсем  не  обращал  внимания.  Пока  все  шумели,  обсуждая мое
однофамилие  с Баранкиным, я уставился на Таню Тополеву и  впервые увидел ее
объемное,  как  бы  сказать,  голографическое  изображение.   Таня  Тополева
действительно была  так красива, что напомнила  мне  высказывание Дидро, что
"красота  -  это  то,   что  пробуждает  в  уме  идею  соотношения".  И  еще
математическая  мысль  о  красоте: в изгибах прекрасных  линий  всегда можно
уловить  математическую закономерность. Вот  она  откуда, утечка  моей самой
сверхсекретной информации,- от той самой  красоты, что пробуждает в уме идею
соотношения, от тех изгибов прекрасных линий лица  Тани Тополевой, в которых
всегда  можно уловить математическую закономерность! Поэтому я и не  заметил
эту идею соотношения  и не уловил математическую  закономерность, а зря! Зря
не  заметил!..  Если  бы  вовремя  заметил, глядишь  -  и  не было бы утечки
информации. Но  как и почему рукописи, которые я отдал на хранение Степаниде
Васильевне,  оказались  у   Татьяны  Тополевой?!  С  одной  стороны,  утечка
информации, с другой стороны,  приток стихотворений. И  приток, и утечка! За
приток я должен благодарить Тополеву, а за утечку я ее должен презирать. Что
же  мне делать с  Тополевой?  Презирать ее  или  благодарить?  Сначала  надо
все-таки расшифровать, как она расшифровала зашифрованное? Я мог бы узнать и
сейчас,  но  по железному  расписанию  у меня  через  пятнадцать минут  было
участие  в гонках  на автомобильных картах, и я не мог их  отменить, но я не
мог отменить и  расследование, каким образом рукопись из рук сторожихи  тети
Паши попала к Тане Тополевой. Это можно было сделать, только задержав всех у
нас дома часа на три, но как можно  было задержать всех,  в том числе и Таню
Тополеву у нас дома? А очень просто и единственным образом.
     - Я, к сожалению, сейчас должен уйти,- сказал я.- У меня теперь от всех
вас секретов нет, слушайте меня сейчас, потом поймете  - эта формула  больше
недействительна! Слушайте сейчас - поймете сейчас! - вот сегодняшняя формула
взаимного  понимания!  Читайте  сейчас  -  поймете  сейчас!  И  как  сказала
гражданка Тополева в своих неплохих стихах: "Идешь на бой, лицо открой,- вот
смелости начало!"
     Я  вышел  из  комнаты,  ощущая  в  себе  чувство  спортивной  агрессии,
способности  к  максимальному  напряжению  своих  психических  и  физических
возможностей для достижения высоких и наивысших (рекордных) результатов.
     Спустя часа  два,  когда я взлетел по лестнице  на свой этаж, я уже  на
лестничной  площадке услышал точно такой же знакомый шум, который  некоторое
время тому назад я оставил  в музыкальном классе нашей школы. Одним  словом,
стресс  продолжается.   Стресс  -  под   ним   долгое  время   подразумевали
отрицательную  реакцию  организма  на  раздражитель  (угнетенное  состояние,
нервный срыв и т.  д.), пока автор термина - американский ученый Г. Селье не
разъяснил специально, что  стресс  может  быть как  плохим (дистресс), так и
хорошим (эвстресс) - радость, вдохновение...
     Среди присутствующих  были  почти все под дистрессом, и только  на лице
Тани Тополевой был написан ярко выраженный эвстресс. "Она-то чему радуется?"
- подумал я про себя.
     Честно говоря, разглядывая из прихожей через стекла двери столовой лица
одноклассников, я продолжал делать сразу два дела:  с одной стороны, слушал,
что говорят обо  мне  мои  одноклассники,  с  другой  стороны,  я  продолжал
удивляться, как это я,  умея произвести в уме, подобно хорошему  математику,
извлечение корня  девятнадцатой  степени  из  числа со  ста  тридцатью тремя
цифрами, не могу написать стихотворение о своем сердце!
     - И ругается он словами на каком-то непонятном языке.
     - Например? - спросила Таня Тополева.
     -  Например...-  Лена  Марченко замялась.-  Я  не знаю, удобно  ли  это
произнести вслух? Например, сепактакроу! - сказала она, заливаясь смехом.
     -  Сепактакроу  -  это  в переводе с  малайского  "игра ногой в  мяч",-
сказала Таня Тополева.
     - Он - человеконенавистник! - закричал  Лев Киркинский.- У него любимая
поговорка: "Всех бы вас к пираньям во время отлива!"
     -  Чудаки вы все,- сказала Таня Тополева.- Все дело в том, что во время
отлива океана река мелеет. В это время пираньи никого не трогают, они как бы
спят. Наступает прилив, повышается уровень реки, и в нее уже нельзя входить,
гибель неминуема.
     - Зато,- крикнул Колесников,- он все время знает, который час!..
     Я вошел в комнату, и наступила тишина. Все смотрели  на меня, как будто
меня   действительно   подменили  инопланетяне.  Между  прочим,  среди  моих
одноклассников  появились  каким-то  образом  и врач-гипнотизер, и даже дядя
Петя.
     -  Вот  спросите,  спросите  его,- заорал  Колесников,-  сколько сейчас
времени?
     - Юра,- спросил меня отец,- который сейчас час?
     -  Пять часов  тридцать  минут двадцать три  секунды,-  ответил  я,  не
задумываясь.
     Все,  у кого были часы, посмотрели на циферблаты,  а доктор-гипнотизер,
проверив мои показания, цокнул языком и пожал плечами.
     -  Самая трудная задача  на  свете  -  это  быть в  одном месте  с этим
фантастическим   Ивановым,   который   оказался   вовсе   не   Ивановым,   а
сверхфантастическим Юрием Баранкиным! - сказала Нина Кисина.
     - Доверь ему встречу с инопланетянами, он нашу Землю  поссорит со всеми
галактиками!
     - И  пусть он  скажет,  он  тот  Баранкин или не  тот? - крикнула  Вера
Гранина.
     - В  конце  концов, мы все живем,- сказал  Лев Киркинский,-  и летим на
космическом корабле "Земля", и желательно, чтобы экипаж этого корабля был бы
совместим и во взрослом возрасте, и в детском.
     - Нет, пусть он скажет, он тот Баранкин или не тот? - не унималась Вера
Гранина.
     -  Кстати,  это еще Эйнштейн говорил, -  крикнул Мас-лов, -  чтя любое,
самое  великое, открытие  стоит  меньше и  дешевле  проявления  человеческих
качеств.
     Потом Алла Астахова сказала:
     - Академика Велихова спросили, что такое современный человек. И знаете,
что  он  ответил? Что  современный  человек  - это  такой  человек,  который
способен  чувствовать ответственность за все, что  происходит рядом с ним  и
далеко.  А Баранкин - это такой человек, которому наплевать, что  происходит
далеко, ему важно, что происходит с ним, вокруг него и в нем.
     -  И пусть он скажет, он тот Баранкин или не тот?  - не унималась  Вера
Гранина.
     - Нет, я не т о т Баранкин, а э т о т Баранкин, - сказал я.
     - А какой этот? - продолжала допрашивать меня Кисина.
     На такой вопрос я не  нашел нужным  отвечать,  но за меня ответила Таня
Тополева:
     -  Я  вам  могу  сказать, какой это  Юра Баранкин. По-моему, это  самый
фантастический из всех реальных и самый реальный из всех фантастических! - И
еще она добавила: -  Вы знаете, что это  за человек? Вот есть  люди, которые
испытывают самолеты на всякие перегрузки или даже  катастрофы, а он, а он...
- сказала Таня  два раза,  - а он...- сказала она даже в третий раз, - себя,
вы понимаете, себя на эти перегрузки и, может быть, на эти катастрофы...
     -  А ты бы полетела с Баранкиным на выполнение самого трудного задания?
- спросила Нина Кисина.
     - Нет, - сказала Таня, - я бы не полетела. Я бы не полетела, потому что
у Баранкина  его фантазия сильнее его самого. Мне кажется, что не он владеет
своими фантазиями, а его фантазии владеют им самим.
     Я почему-то только при этих словах обратил внимание на то, как во время
моего  отсутствия  изменилась наша  столовая. Вся  комната  была  в книгах и
журналах.  Они кипами лежали на столе, на полу.  Они  походили на баррикаду,
из-за  которой  велся  по  моей  особе  огонь  отдельными  словами  и целыми
очередями слов.  С обложек книг и журналов на меня смотрели Павлов, Галилей,
Горький, Кеплер,  Ломоносов,  Станиславский и так  далее. И  те слова, что я
принимал
     за  жалкие нравоучительные цитаты, на самом деле были как бы не цитаты,
а  как  бы  просто  слова  тех  ученых и мыслителей,  от  имени  которых они
произносились.  "Жалко, что эти ученые  и мыслители представлены всего  лишь
рисунками или фотографиями,- подумал я,- а  то бы они  были по  эту  сторону
баррикад, то есть на моей стороне, на стороне сверхкосмонавта ".
     -  И  можешь  порвать  свои воспоминания  и свой борт-журнал. И  вообще
перестань  терять  время   на  свою   сверхожесточенную   сверхподготовку  к
сверхкосмическим  сверхполетам. Я не понимаю,-  говорил отец, все повышая  и
повышая голос,- зачем зря терять время? Зачем готовиться к тому, что некогда
не осуществится! Ты никогда не полетишь в космос! Понятно?
     Я первый раз в жизни услышал, как кричит мой отец.
     - Нет, полечу!- сказал я тоже громко.
     - Нет, не полетишь!
     - Это почему же я не полечу? - спросил я еще гррмче.
     - Потому  что,-  отчеканил  мой  отец,- в  космос  летают  только очень
здоровые люди. А ты болен. Ты  очень болен! - Это все он говорил от себя, не
заглядывая в книги.
     Если  бы  я  был  несерьезный  человек, я  бы  на  такие  слова  просто
рассмеялся. Нет, обо мне  можно  сказать  все, но сказать,  что я нездоровый
человек?!
     - Ты тяжело болен! - продолжал отец.  - Тяжело! Очень тяжело! Сейчас мы
тебе поставим диагноз, от которого тебе  не  поздоровится.- Он стал рыться в
журналах и книгах, нервно повторяя: - Нет, это не то! И это не то!
     "Интересно,- подумал я про себя, - кого это отец ищет на помощь? Что за
консилиум? И так здесь почти весь класс!.."
     -  Ага!  Вот! - сказал  отец, беря  со  стола  и разворачивая  какой-то
журнал. Потом он надел очки  и, поглядывая  на меня поверх  стекол, прочитал
следующее: - "Несколько слов о психологической несовместимости... (Пауза.) В
длительную  экспедицию исключительно важно  подобрать состав участников так,
чтобы им  было приятно  вместе  жить и  работать. Это исключительно важно...
(Пауза.)  Достаточно  вспомнить  эпизод  из  жизни замечательного  полярного
исследователя  Фритьофа  Нансена...  (Пауза.)  Это  был  крупнейший  ученый,
человек  большой  души...  (Пауза.)  И исключительного  обаяния!..  (Пауза.)
Лекция, которую он однажды прочел в Эдинбурге, называлась  "То,  о чем мы не
пишем  в  книгах". Речь  шла  о  знаменитом дрейфе  корабля  "Фрам".  Нансен
рассказывал  о  штурмане Иогансене. Это  был  его  большой друг.  Вместе они
достигли 86-го градуса северной широты и должлы были возвращаться на материк
к Земле  Франца-Иосифа. Этот  путь  у них занял около полутора лет.  Ели они
одну моржа-тину и медвежатину. Упадок сил, казалось, был полный, Но ничто не
переносили они  с  таким трудом, как обществе  друг друга. Если раз в неделю
они  и  обращались  друг к  другу  с  какими-то  словами, то  не иначе,  как
"господин  главный штурман" или "господин начальник экспедиции", Это не была
их прихоть или сварливость характера... (Пауза.) Это было проявлением закона
психологической не-сов-мес-ти-мос-ти... который воплощал  в  себе всем своим
существом штурман Иогансен!"
     И тут, развивая  папину мысль,  меня стали  то поодиночке, то все сразу
обстреливать такими цитатами  на эту тему, что  я вынужден был зажать своими
сверхпальцами свои сверхуши,
     - Я  тоже  хочу сказать,-  сказала, выглядывая  из-за стопки книг, Нина
Кисина,- я  хочу  сказать, что,  как  сказал  Сервантес,-  пролепетала Нина,
лихорадочно  перелистывая какую-то книжку,-  тогда,  чтобы...  м-м-м...  для
того, чтобы приготовить пирог с яблоками за  тридцать минут, надо взбить три
яйца,  посолить,  добавить  ванилин,  один  стакан  песку  и  десять граммов
муки.... Ой, минуточку, я что-то не оттуда читаю...
     - Вот именно, не оттуда,- перебил я ее.- Не десять граммов муки, а один
стакан муки, иначе будет не пирог, а...
     - А здесь написано, что надо взять десять граммов муки,- сказала Нина.
     - Значит, опечатка,- сказал  я.- Посмотри в конце,  есть  опечатка  или
нет?
     -  Действительно,  опечатка,-сказала  Кисина, осмотрев  вклейку в конце
книги. -  А  вообще  все  правы,  Юра, и  ты  хоть  сверхздоровый  человек,-
продолжала   Кисина,-   но  ты  болен   болезнью,  которая   у   космонавтов
называется... человеке-психологической несовместимостью... Третьей стадии...
Тяжелой и, по-видимому, неизлечимой формой...
     -  У  них есть  такие  болезни, а у сверхкосмонавтов,- сказал  я, - нет
такой  болезни! И не может быть!  И вообще, ребята, сейчас  уже  семь  часов
пятьдесят  две минуты  тринадцать  секунд.  Завтра  я  поступаю  сразу в три
института:
     в театральный, в литературный и в  консерваторию. Теорию я  уже сдал на
собеседовании. Круг, как вы понимаете, должен сомкнуться. Вот так, уважаемые
повара, кулинары,  диетологи и пекари  пирога под названием "Несовместимость
Юрия Баранкина!".  А теперь насчет того, что вы не хотите идти в мой экипаж,
на  выполнение  моего задания под моим...  руководством...  Не  пойдете вы -
пойдут другие!
     -  Ребята!  -  скомандовал   Маслов.-  По  домам!   Этот  всезнающий  и
всепонимающий человек ничего не понял!
     С книгами под мышками и в руках все стали выходить из столовой.
     -  Я  тоже  ухожу,- сказал отец,-  ухожу  жить к  бабушке. Ну  хорошо,-
бормотал он,- ты  не хочешь  слушать своих соучеников, ты не  хочешь слушать
нас,  взрослых,  ты  не  хочешь слушать  и  Горького,  и  Станиславского,  и
Павлова...
     Отец хлопнул дверью, и я остался один.
     Как жаль, что человеческий  голос не может  (пока  не может) произнести
одновременно  три  фразы.  К  сожалению,   природа  не  запатентовала  такой
способности  еще ни у  кого, но если бы  она запатентовала  это,  то  я  бы,
оставшись в  долгожданном  одиночестве,  произнес следующее:  "Кис-кис-кис!"
Затем  бы   пропел:  "...то,  что  испокон   веков  неосновательно  называли
"колебаниями"  голосовых связок,  не является в строгом  смысле колебаниями:
это  просто  серия  сверхкоротких и быстрых сокращений  голосовых связок". И
продекламировал: "Сердце бьется! Сердце  бьется! А  как же оно бьется?!" Все
это  я  бы  произнес  одновременно,  потому  что  в  одиночестве  мои  мысли
сосредоточились  на многих проблемах. На этот раз их  было  всего три. Хотя,
если быть  точным,  то есть  если быть,  то только точным,  было  ощущение и
четвертой  проблемы:  ощущение  конфликта  с  одноклассниками.  Правда,  это
ощущение было ощущением как бы не общим, а личным. "В конце концов, все, что
произошло, это  даже не  конфликт, а  просто противоречие, но ведь не каждое
противоречие переходит  в  конфликт",-  думал  я, расхаживая  по квартире  в
поисках кошки Муськи, чтобы ее накормить.
     Заглядывая в поисках нашей кошки  Муськи под стол, я увидел на скатерти
кусок перфокарты и листок бумаги.  На листке было написано: "Юрию  Баранкину
от Тани Тополевой". Я взял листок в руки и,  перевернув, стал читать. "Юра,-
было выведено решительным почерком,-  я думала, что до этого не дойдет дело.
Но до  этого  дело  дошло. До  этого - значит,  до электронно-вычислительной
машины. Во время разговора  с  нами,  вернее, во  время постановки  диагноза
твоего  заболевания  ты, наверное, решил,  что твоя несовместимость касается
только твоих одноклассников, но дело обстоит гораздо хуже. Гораздо хуже, чем
предполагали  мы  и чем предполагаешь ты. Перед нашим разговором с тобой я с
помощью одного  инженера-кибернетика заложила твой психологический портрет в
электронно-вычислительную  машину.  Не  мне  тебе   объяснять,  что  предмет
психологии - это  закономерности формирования психических свойств  человека:
потребностей,  интересов,  привычек, способностей, темперамента,  характера.
Это    и   привело    меня    к   инженеру-кибернетику.   Мы    заложили   в
электронно-вычислительную машину твой психологический портрет, и вот что нам
ответила  машина: ты, Баранкин, несовместим ни  с одним космонавтом на  всем
земном шаре!" И подпись: "Таня Тополева".
     Говоря честно, я еще некоторое время ходил по комнате в поисках Муськи,
стараясь не думать о Таниной записке, но мысль  моя то и дело возвращалась к
словам:  "Электронно-вычислительная машина  со скоростью миллион операций  в
секунду (человеческому мозгу эти скорости еще не под силу!)  определила твою
полную сверхнесовместимость с кем-либо  из космонавтов на всем земном шаре".
Между мною и этими словами возникло какое-то непреодолимое  тяготение. И  я,
может быть, первый раз в своей сверхкосмонавтской  жизни занялся только лишь
одним делом: я думал о  прогнозе, ЭВМ предсказала мне полное одиночество при
выполнении  самого  трудного  задания на земном шаре.  Тяготение,  тяготение
критических масс,  тяготение  двух  критических масс. Их сближение  и... как
сказал  этот Зайцев,  этот  совсем  не академик  Зайцев, что в  голове  Юрия
Баранкина произошел информационный  взрыв, дезинформационный взрыв,  и жизнь
остальных  мыслей  в  моей  голове оказалась  короткой. Короткой,  как жизнь
кометы,  открытой  недавно  датчанином Ричардом  Уэстом.  Распад космической
странницы   фотографировали   в  течение   месяца  киевские  астрономы.   На
фотографиях  было  четко  видно,  как  ядро  кометы  разделилось  на  четыре
фрагмента  -  каждый диаметром около километра.  Окутанные  газовым облаком,
образовавшимся  при   интенсивном  испарении  льда,  части  небесного   тела
постепенно разошлись в разные стороны.
     Думая о комете Уэста,  я прилег на папин  диван просто так, без всякого
расписания, товарищи потомки, лег глупо, бессмысленно,  совершенно не ощущая
беспрестанного  тиканья  в моем  существе  биологических  часов.  На  диване
высилась  кипа  журналов  и газет,  с помощью которых  совсем  недавно  отец
собирался дать мне  вместе с  моими одноклассниками  решительный бой. Я взял
лежавшую сверху "Ли-тературку" и взглянул на последнюю страницу. Со страницы
на  меня  смотрели  смешной рисунок, рассказы, рассказики, фразы, пародии...
Мой взгляд остановился на переводе с датского "Маленькая  утренняя радость",
и я прочитал его вслух:

     Как утром весенним приятно проснуться,
     И сладко зевнуть, и слегка потянуться,
     Следить за мерцанием солнечных бликов
     И слушать часы, не уставшие тикать
     За долгую, но уходящую ночь...
     Дремоту свою не спеша превозмочь
     И своему безмятежному телу
     Отдать приказанье сурово и смело:
     "Доброе утро! Пора бы вставать!"
     И после в постели остаться лежать.

     Я повторил  слова стихотворения: "Дремоту  свою  не спеша  превозмочь и
своему  безмятежному  телу отдать  приказанье  сурово и смело: "Доброе утро!
Пора бы вставать!" И  после в постели  остаться лежать".  И остался лежать в
постели, хотя по расписанию я должен был тренироваться.


     Пульс, пульс, пульс!

     Утром, как это ни странно, я проснулся в своей постели. Дома уже никого
не было. Очевидно отец  перенес  меня, сонного,  на постель. Позавтракав,  я
тоже не  пошел  ни на  какие тренировки.  Сначала  я расхаживал бездумно  по
комнате,  декламируя  вслух: "Дремоту  свою  не спеша  превозмочь  и  своему
безмятежному телу  отдать приказанье сурово и смело:  "Доброе утро! Пора  бы
вставать!" И после в постели остаться лежать".
     И  с этими словами на  губах  я  вышел из дому на улицу. Очутившись  на
улице, я бесцельно постоял на трамвайной остановке и почему-то сел в трамвай
и поехал туда, куда поехал трамвай, до самой его конечной остановки, которая
называется Михалково. Потом я купался, загорал, ходил в кино, просто гулял и
просто ничего не делал.
     Кажется, на четвертый или на  пятый  день я встретил Таню Тополеву. Она
подошла ко мне и сказала:
     - Я тебе тогда позабыла  оставить твои  воспоминания,-  и протянула мне
мою зашифрованную тетрадку.
     Я взял свой дневник и сунул его в карман куртки.
     -  А  как все-таки к  тебе попали  мои воспоминания? - Я  никак не  мог
понять этого.
     - А мне тетя Паша их передала. Она сказала:  "Я живу на первом этаже, а
тут, видно, очень важные документы... Ты ведь живешь на двенадцатом этаже, у
тебя они лучше сохранятся".
     После этих слов  мы еще долго  стояли  молча, потом Таня  посмотрела на
небо и сказала:
     - Птицы улетают...
     Потом она помолчала и добавила:
     -  Оказывается, они в полете ориентируются  по  Солнцу,  звездам  и  по
силовым линиям магнитного поля  Земли.- Затем она  помолчала и добавила: - А
мне кажется,  что это не обязательно всем знать, как и почему  ориентируются
птицы, улетая на юг. Кто изучает полеты птиц, тот пусть это и знает...
     Я промолчал.
     - А ты эти дни не тренировался? Я промолчал.
     - Ну и правильно,- сказала Таня.- Самые великие космонавты и то ведь не
все время тренируются...
     Я промолчал.
     Таня  тоже замолчала.  Так  мы стояли  молча очень  долго.  Затем  я ее
спросил:
     - А стихи - это ты сама написала?
     - Какие сама,- ответила Таня,-  какие у папы взяла. У меня папа поэт. У
него  есть друг, он артист, ты  его, наверное, видел  по телевизору. Так вот
они с папой  хотели какую-то пьесу  написать, но  она у них не получилась, а
стихи остались. Остались и, как видишь, пригодились.
     - Как вижу,- согласился я.
     Затем Таня кивнула мне головой и пошла по аллее. И я почему-то пошел за
ней.
     Мы долго бродили с Таней Тополевой по парку культуры и отдыха. Я все не
решался, а потом сказал:
     - Ты знаешь, а я все-таки написал стихотворение про сердце. Хочешь... я
прочитаю тебе вслух?
     Таня обрадовалась.
     И я начал читать:

     Человек о сердце много
     Написал стихов, баллад.
     И в них сердце сквозь тревогу
     Смело бьется, как солдат.
     Не стучит, а бьется.
     Сердце бьется, как солдат.
     Огарев дружил и Герцен,
     Дружбе не было преград.
     Их сердца в едином сердце
     Бились вместе, как солдат.
     Потому, что сердце
     Не стучит оно, а бьется.
     Сердце бьется, как солдат.
     Если сделал людям плохо,-
     Сердца нету, говорят.
     С самых первых в жизни вздохов
     Сердце бьется, как солдат.
     Не стучит, а бьется.
     Сердце бьется, как солдат.
     Как мотор, не заведется,
     Не стучит, как агрегат,
     Человека сердце бьется,
     Сердце бьется, как солдат.
     Не стучит, а бьется.
     Сердце бьется, как солдат.
     Сердце кровью обольется,
     Не уйдет в борьбе назад,
     Потому что оно бьется,
     Сердце бьется, как солдат.
     Не стучит.
     Не стучит, а бьется,
     Сердце бьется, как солдат.

     Когда я кончил читать стихотворение, со мной произошло что-то неладное:
во  рту у меня стало сухо,  я побледнел,  а  по  рукам и  по  ногам побежали
мурашки. Чтобы не упасть, я даже схватился за штакетник забора.
     _ Что с тобой? - спросилаиспуганно Таня Тополева.
     - Не знаю,- сказал я.
     Таня схватила меня за руку, подержала в своей руке и тихо произнесла:
     - У тебя учащенный пульс! - Посчитала и сказала: - Сто ударов в минуту.
Забился!- сказала она.- Наконец-то! Наконец-то у тебя забился пульс!
     Я прислушался  к учащенному биению  своего сердца, к  своим  внутренним
биологическим часам и сказал:
     - Прошло... сколько прошло дней?
     - Прошло дней пять,- уточнила Таня Тополева.
     - Ой-ой-ой! - сказал я.
     - У тебя на лице написано, что  потерял много  времени?- спросила  Таня
Тополева.
     - Нет,- сказал я.- Сколько я нашел времени, должно быть написано у меня
на лице! Даже лицо перестало мне подчиняться.
     - Я тебя очень прошу,- сказала  Таня,-  найди  еще-дня два-три времени,
и...
     - И что?
     - И начнешь тренироваться! Договорились?
     -  Договорились!  -  сказал  я,  глядя  в  небо,  глядя  туда,  в   том
направлении, где когда-то и кем-то будет  выполнено самое трудное задание во
всей Вселенной!
     Глядя на звезды,  на  дневные звезды, которых как будто  бы и не было в
небе, но которые на самом деле были...
     -  Между прочим,-сказал я,- ты написала в своем стихотворении, что... -
Я тихо произнес: -  "...Видно, парень влюбленный мечтает о глазах голубых на
Земле..."
     -  "Под  гитару он  их  вспоминает,- подхватила тихо  Таня,-на  далекой
звезде, на Збюне..."
     - Но такой же звезды нет,- сказал я,- я  знаю все звезды в небе. Звезды
Збюны там нет.
     -  Нет,- согласилась  Таня,-  нет,  но  будет...  потому  что это  твоя
звезда...  Ведь она  знаешь  как  расшифровывается?...-  И  после этого Таня
замолчала.
     Я не знаю, сколько бы она молчала, если бы я ее не спросил:
     - А как же расшифровывается звезда Збюна?
     -  Звезда...  Баранкина...  Юрия...-  сказала  тихо  Таня  и  добавила:
-Новая!.. Сверхновая!..- Танины губы продолжали  шептать беззвучно слова, но
эти слова я уже знал наизусть.
     Она шептала  их тихо, так  тихо, как будто бы она,  Таня Тополева, была
вместе со мной, с Юрием Баранкиным, на той далекой звезде...

     И мы видим поля в дымке синей,
     Мы скучаем по мягкой траве,
     И гитара поет о России
     На далекой звезде, на Збюне...



Last-modified: Thu, 24 Apr 2003 07:46:35 GMT

Оцените этот текст: