оны. Мужчины же вскричали радостно и принялись быстро оттаскивать столы, дабы освободить место для поединка. Вскоре два рыцаря оказались в центре свободного пространства футов в пятьдесят. -- Как я посмотрю, у вас тут к такому привыкли, -- бросил Мэт, посмотрев на спокойно сидящих графа, графиню и их заграничных гостей. -- Видимо, мы -- это главное сегодняшнее развлечение? -- Да не мы, а ты! -- И Камано, безо всякого предупреждения, бросился в атаку. ГЛАВА 4 Мэт отпрыгнул назад и в сторону, парировал удар и поменял стойку как раз вовремя для того, чтобы заслониться мечом от нового удара противника. Их мечи, скрестившись, тяжело давили один на другой, и Мэт прошипел Камано прямо в лицо: -- Неудивительно, что твой отец с такой радостью оказал мне гостеприимство. У вас, д'Аррете, так принято -- нападать на гостей? -- Следи за своими манерами, простолюдин! -- рявкнул Камано и, оттолкнув Мэта, сам отпрыгнул назад. Было у Мэта искушение не двинуться с места -- тогда бы задира Камано произвел на зрителей смешное впечатление, -- но он все-таки решил проявить снисходительность и отступил на шаг. Камано в сердцах рубанул мечом по воздуху и снова бросился на Мэта. Мэт оба раза отразил его удары, и они снова сошлись с Камано лицом к лицу, при этом Мэту удалось свободной рукой крепко ухватить своего обидчика за руку, которой тот сжимал меч, и поинтересоваться: -- Что, твой учитель фехтования не научил тебя закрываться? Ответ Камано заглушил обиженный рев его дружков, и Мэт отскочил. Он унизил Камано, схватив его за руку, побагровевший, разъяренный Камано описал мечом над своей головой восьмерку, и тут Мэт не на шутку испугался. Если бы меч вырвался из рук юнца, кому-нибудь могло сильно не поздоровиться! Мэт подумал было: не пригнуться ли и не нанести ли удар в незащищенную грудь Камано, но тут же передумал: парень мог оказаться проворнее, чем думал Мэт. Но это было не так. Когда Камано замахнулся мечом для рубящего удара, Мэт заметил это, можно сказать, за милю, и успел не только отойти назад, но и выставить свой меч, чтобы заслониться. Метал заскрежетал по металлу, и Мэт почувствовал силу удара плечом. Он в испуге отпрыгнул, впервые поняв, что парень действительно намерен убить его! Зрители закричали, захлопали в ладоши, полагая, видимо, что Камано сделал нечто очень ловкое. Камано, похоже, разделил их мнение: он просто сиял от удовольствия и принялся снова крутить мечом над головой восьмерку. А Мэту вдруг резко захотелось разыгрывать вежливость, и он с полной серьезностью, пригнувшись, нырнул под вертящееся лезвие меча Камано, проколол кожаный дублет на груди противника и отпрыгнул, как только юнец вскрикнул. Камано выронил меч, Мэт придавил его ногой, затем резко развернулся, выхватил кинжал и направил его к горлу Камано. Правда, он не слишком торопился, поэтому у Камано осталось мгновение, чтобы вынуть собственный кинжал и заслониться им. Зрители в страхе завопили. Камано находился не в самой выгодной позиции. Руки скрещены на груди, движения скованы, равновесие нарушено. Один удар в бок, и Мэт прикончил бы его. Однако родственники юноши уже вскочили на ноги и что-то гневно кричали. Мэт, всегда готовый проявить благовоспитанность, отскочил и дал Камано время прийти в себя. И кончик меча незамедлительно оказался около горла Мэта. Сильно надавить на горло противника Камано не мог, поскольку ему пришлось подбирать меч с полу и размахнуться он не имел возможности. Мэт шагнул в сторону, подвел под меч Камано свой меч и резко подбросил меч юнца вверх, пробормотав при этом: -- Говорил же я тебе: учись закрываться! Произнеся эти слова, Мэт толкнул от себя противника и принял защитную стойку. Щеки Камано пылали. Он таки закрылся и осторожно пошел по кругу, обходя Мэта, выставив перед собой острие меча. Однако его дружки принялись выкрикивать возражения, а граф д'Аррете дал знак страже. Тут же явились двое рыцарей. Они встали между дерущимися с мечами наготове и крикнули: -- Хватит! Мэт этому только обрадовался. Он отступил и опустил меч. А Камано прыгнул вперед, пытаясь нанести ему колющий удар. Рыцари вскричали, бросились к нему и весьма услужливо упустили хозяйского сынка. Удар юнца Мэт принял на лезвие меча, вывернул руку и резко дернул вниз. Меч Камано вонзился в пол, выбив при этом искры из каменной плиты, а Мэт снова выхватил кинжал и приставил его к горлу нахала. -- Они сказали: "хватит"! Камано окаменел. Он не мигая смотрел на Мэта глазами, полными ненависти. Грудь его тяжело и часто вздымалась. -- Отпустите мальчика, сэр! -- вскричал граф д'Аррете. -- С радостью, милорд. Мэт отпрыгнул, но прихватил с собой меч Камано. Юнец вскрикнул, когда рукоятка выскочила из его пальцев. Мэт чуть было не пожалел задиру, но вовремя сдержался и подал меч Камано одному из рыцарей-стражников, после чего побыстрее упрятал в ножны собственный меч, дабы никто не смог его отобрать. Но зрители, конечно, не успокоились. Все, кто сидел за хозяйским столом, возмущенно роптали, а граф д'Аррете крикнул: -- Так-то вы платите за гостеприимство, сэр? Разве вы не поняли, что мальчик просто хотел поиграть? Поиграть? Что ж, может быть, для них все происходившее и вправду было забавой -- до тех пор, покуда вер? одерживал их отпрыск. Но вслух этого Мэт сказать, конечно же, не мог. Он сказал другое: -- Уверяю вас, мой господин, я и сам играл. Играл, а заодно показал юному рыцарю несколько полезных приемов Гости устремили взгляды на графа: прозвучало скрытое оскорбление. Граф покраснел. -- Мне очень жаль, если я вас обидел, -- добавил Мэт и поклонился графу. -- И раз так вышло, что я злоупотребил вашим гостеприимством, я вас немедленно покину. Благодарю вас за чудесный ужин, сэр. Граф побледнел. Как ни любезны были слова, сказанные Мэтом, все присутствующие превосходно понимали, что уход Мэта -- всего лишь желание угодить хозяевам, тем более что все видели: на самом-то деле оскорбили Мэта, и если и имело место нарушение законов гостеприимства, то оно произошло отнюдь не по вине Мэта, а совсем наоборот -- по вине графа д'Аррете. -- Нет, сэр, останьтесь! -- вскричал граф. Мэт помедлил и обернулся. -- Правы вы или виноваты, я все равно не могу отпустить гостя из дому посреди ночи! Наверняка тут возникло всего лишь недопонимание, сэр Мэтью, а желания оскорбить не было. -- Несомненно, мой господин, -- отвечал Мэт с поклоном, -- надеюсь, вы и правда не думаете, что я намеревался нанести оскорбление. -- Так оно и было. Он не прочь был унизить юного Камано, но оскорбить?.. Нет, он-то точно никого не хотел оскорблять. -- А что касается юного сэра Камано, то молодость и вино всегда являли собой взрывчатую смесь. Граф д'Аррете на миг замер, но тут же рассмеялся и захлопал в ладоши. Все его гости подхватили шутку и тоже зааплодировали. Напряжение было снято. -- Это вы верно подметили, сэр Мэтью! -- кивал и смеялся граф д'Аррете. -- А я таким горячим не был в его возрасте. -- Ни на секунду в этом не сомневаюсь, -- пробормотал Мэтью себе под нос. -- Садитесь же! -- И граф махнул рукой в сторону того места, которое Мэт занимал прежде. -- Вы по-прежнему мой гость и непременно переночуете в моем замке. Надеюсь, вы сумеете найти себе другие развлечения -- более утонченные. Сесть Мэт сел, но не поверил ни единому слову графа. Лакей отвел его в предоставленную ему комнату, освещая путь факелом, и, прежде чем оставить Мэта одного, зажег в комнате свечу. Мэт сдержался и не стал совать лакею чаевые, сочтя, что в средние века это не было принято. Когда лакей вышел, Мэт крепко закрыл и запер дверь, затем выглянул через бойницу наружу, дабы убедиться, что никто не сумеет забраться к нему с улицы. Только потом он сел и задумался о событиях дня. Тот факт, что Камано д'Аррете пытался убить его так, чтобы выдать потом это за несчастный случай, не вызывал сомнений. И это ему удалось бы без особого труда, если учесть, как неуклюже этот паршивец обращался с мечом. Он застал Мэта врасплох. Еще немного -- и Мэт прибегнул бы к магии. В общем, было о чем написать королеве. Мэт достал пергамент, перо и чернильницу из седельной сумки и принялся писать. "Милая моя возлюбленная" -- такими словами начиналось это письмо, и, что там было написано дальше, совершенно не наше с вами дело, по меньшей мере пара первых абзацев. Достаточно будет сказать, что в этой части письма Мэт уверял кое в чем Алисанду, после чего перешел к отчету по тому заданию, которое она ему поручила: "...Я не наблюдаю ничего похожего на то, чтобы имелся какой-то особый план по сеянию недовольства. Просто обстоятельства складываются так, что у здешних семейств (почти у всех) есть родственники по другую сторону границы. Они ездят туда и сюда, ну и, естественно, говорят между собой обо всяких важных вещах, таких, как размеры податей, и какие у кого дома, и хорошо ли кушают их детишки. Долгое время меровенсские ветви семейств имели возможность похвастаться, как у них, дескать, все хорошо. Но теперь латрурийские родственники вырвались вперед. Причем лучше стали жить и сервы, и иомены, и помещики, и дворяне. Вот так и получается, что меровенсские Смиты отстают от латрурийских Смитов, а меровенсские Джонсы видят, что не поспевают за латрурийскими Джонсами. То же самое происходит и на рынках. Из Латрурии приезжают крестьяне, чтобы продать что-то свое или хозяйское, и пока они томятся в ожидании покупателей, что им делать? Они, конечно же, болтают с крестьянами, что стоят у соседних лотков, а те--из Меровенса. У лотков останавливаются люди. Может, купят, может, нет, а разговор послушают, да еще и вопросы зададут. Главное, что узнаешь из этой болтовни, это то, что в Латрурии крестьяне просто-таки купаются в роскоши. Что касается помещиков и дворян, тут все обстоит несколько иначе. В конце концов с жилищами им выбирать особо не приходится. Замки им достаются по наследству, да и о воине тоже думать надо, так что они не могут просто взять бросить замки и начать строить себе особняки. Тем не менее некоторые латрурийцы хвастаются, что строят себе настоящие дворцы, а замки при этом приберегают как крепости. С роскошью у них все в порядке, и о том, чтобы желать большего, речи не идет. Но молодежь волнуется -- и есть с чего. Слухи о жизни при дворе короля Бонкорро таковы, что молодежи он представляется настоящим раем. Раем для тех, кто хочет предаваться развлечениям и порокам. Конечно, слова "порок" не говорят. Это называется "забавы", но смысл один и тот же. Там не скучно, всегда есть чем заняться, всегда происходит что-нибудь интересное: то дуэли, то интриги, только передохнешь после вчерашнего бала, как уже надо собираться на сегодняшний. О жизни придворных при старом короле Маледикто тоже до сих пор поговаривают, но только в том смысле, что тот король был жестокий, несправедливый и порочный и что он развращал молодежь, а вот Бонкорро добрый и благородный, и он позволяет молодым веселиться и забавляться, сколько им влезет, а сам ими любуется. Просто из кожи вон лезет, чтобы его народ был счастлив. Дело в том, что какая-то доля правды в этом есть. И если это так, то бороться с такой правдой будет чрезвычайно трудно, поскольку слухи, подтверждаемые фактами, чересчур искренни. Наверное, мы могли бы закрыть границу и не пускать к себе латрурийцев, но мне кажется, что это несправедливо -- не давать родственникам видеться, особенно потому, что для тех, кто живет у границы, в мирное время вся эта граница -- всего лишь слово, да и только. И потом, это вряд ли получится. В моем мире не раз убеждались, что никаким границам не сдержать путешествующие в обе стороны идеи и новости. Я не раз слыхал -- правда, об этом сообщают все-таки под секретом, -- что крестьяне, курсирующие в обе стороны через границу, -- законченные контрабандисты и рассказами сыплют так же, как торгуют товарами. Так что единственный выход состоит в том, чтобы поднять уровень жизни в Меровенсе и сделать твой двор таким же блестящим, идеальным местом, каким был двор императора Гардишана-- по крайней мере в легендах. Это в том случае, если рассказы правдивы. Если они лживы, только и нужно нанять несколько свидетелей, которые своими глазами видели правду, чтобы они эту самую правду принялись распространять. Я знаю, что правде порой приходится долго и тяжело бороться с ошеломляющей ложью, но, поверь мне, я сумею оплести правду такой занимательной историей, что всякий прислушается. Но прежде всего я должен выяснить, какова же правда. А сделать это можно единственным путем. Так что утром я отправляюсь в Латрурию, чтобы все узнать лично. Границу я пересеку в начале второй половины дня, так что хоть какое-то понятие о том, что в этой стране происходит, я сумею составить не раньше полудня следующего дня. Конечно, если слухи подтвердятся, мне придется продолжить свое путешествие и навестить двор короля Бонкорро, но это не займет много времени. Думаю, я вернусь домой через неделю или две. Пока же береги себя и постарайся мечтать о нашей встрече так же, как мечтаю о ней я". Далее следовало еще несколько абзацев, которые носили, мягко говоря, сугубо личный характер, и, уж конечно, их содержание не должно интересовать никого, кроме Мэта и Алисанды. Если бы Алисанда дочитала до этого места, ее тревоги должны были уняться, уступив место приятным чувствам. К несчастью, она успела дочитать только до того места, где говорилось о дворе принца Бонкорро. Когда ее фрейлины наконец привели Алисанду в чувство, они заподозрили неладное. На самом деле эти самые фрейлины уже две недели как заподозрили даже очень и очень ладное, однако то, что молодая женщина вдруг падает в обморок, читая письмо от мужа, -- это нечто такое, из-за чего это самое ладное может стать жутко неладным, особенно если учесть, что, придя в себя, королева разразилась потоком слез. Такое поведение для королевы очень нетипично. Зато оно весьма типично для молодой женщины, которую уже две недели мучила утренняя тошнота. Фрейлины только и ждали, когда можно будет распространить новость -- ждали официального подтверждения того, что королева ждет ребенка, наследника престола, -- однако всем возвышенным надеждам мог прийти конец, если бы мать этого самого наследника получила такой удар, от которого у нее мог бы случиться выкидыш. Так же безрадостен был и иной вариант развития событий: допустим, отец дитяти сбежал или перешел на сторону Зла. А Алисанда так страшно закричала, прежде чем упасть в обморок, что фрейлины могли и это заподозрить. В общем, две фрейлины хлопотали, приводя королеву в чувство, третья побежала за доктором, а четвертая подняла с пола письмо и быстро пробежала его глазами. Первые два абзаца заставили ее зардеться аки маков цвет, читая последующие, она побледнела и, не дочитав до конца, выронила письмо. -- Нечего и дивиться тому, что ее величество упала в обморок! Лорд Маг пишет, что отправляется в Латрурию! -- В эту порочную страну? -- вырвалось у леди Юлии. -- О нет, он не совершит подобной глупости. -- Так уж и не совершит? -- съязвила леди Констанс. -- Отправился же он в Ибирию из-за того лишь, что неправильно назвал имя Господа. На самом деле даже его борьба за дело ее величества в то время, как она сидела в тюрьме, не говорит о его благоразумии! -- Боже мой, вот они, издержки супружества с галантным, но безрассудным человеком! -- Безрассудным ему бы надо быть только по отношению к жене, -- рассудила леди Беатрис, --а не... Ой, смотрите, ее веки затрепетали! -- О, ну где же доктор? -- воскликнула в сердцах леди Констанс. -- Не надо... доктора не надо! -- пробормотала испуганно Алисанда, пытаясь подняться. -- Нет, ваше величество, -- встревоженно вскричала леди Констанс. -- Нельзя вам так резко вставать! -- Не разговаривайте со мной так, будто бы я больна! -- сердито фыркнула королева. -- Всего лишь маленький обморок, ничего серьезного. Однако, поднявшись на ноги, королева закачалась. Леди Констанс сразу подхватила ее под руку. -- Что вы такое прочли в письме, что это так напугало ваше величество? -- поинтересовалась леди Констанс и глазами дала леди Беатрис знак помалкивать. Алисанда растерялась, раздираемая между вполне человеческим порывом поделиться своими горестями и монаршим долгом нести тяжкую ношу государственных дел на своих хрупких плечах. Но потом она вспомнила, что слухи о путешествии Мэта разошлись по стране, и это ни для кого не является тайной. Она ответила: -- Мой глупый муж отправился в Латрурию! Дамы в ужасе ахнули. И нечего удивляться: раньше они никогда не слышали, чтобы королева так нелицеприятно отзывалась о своем супруге. -- Но, ваше величество, -- первой пришла в себя леди Констанс, -- Латрурия -- это же страна колдовства и Зла! -- Может быть, теперь уже и нет, -- быстро вмешалась леди Юлия. -- Может быть, молодой король Бонкорро не такой гадкий, как его дед. -- А может, и еще гаже, -- добавила леди Констанс. -- Я такое слыхала про короля Маледикто -- кровь в жилах стынет! -- Да-да, это точно. Говорят, там насиловали и пытали девственниц, а бунтовщиков мучили и четвертовали, -- сказала леди Юлия и поежилась. А леди Беатрис смертельно побледнела. -- А еще страшнее рассказы про то, как он велел пытать людей на потеху себе и своим придворным! Они кричали, а придворные хохотали. -- Хохотали, и не только хохотали, -- мрачно добавила Алисанда. Помимо своей воли, она вздрогнула, и рука ее автоматически легла на живот, но она тут же отдернула руку. -- Ходят слухи, будто бы король Маледикто приказал убить своих сыновей, -- прошептала леди Беатрис. -- А старшего он будто бы убил собственными руками! -- Я тоже это слышала, -- подтвердила леди Юлия. -- И еще я слышала, что младший будто бы уцелел только из-за того, что был предан Господу. И какое же это чудо-- поистине чудо, если весь королевский двор покорился власти Зла! -- Верно, -- согласилась леди Констанс. -- А еще говорят, что в конце концов он поддался пороку, и одного-единственного греха хватило, чтобы вся его святость испарилась и он попал под злую волю короля Маледикто. -- А еще говорят, что король и внука бы своего прикончил, -- подхватила леди Беатрис,-- если бы какой-то человек, добрая душа, не увез бы мальчика и не спрятал. Причем так хорошо, что король Маледикто не смог его выследить даже с помощью колдовства. Тут распахнулись двери, и в покои королевы влетела леди Элиза, а за ней седобородый старик в темных одеждах. Он отдувался и держал в руке тяжелую сумку. Элиза воскликнула: -- Вот, видите... О, вашему величеству лучше! -- Я же сказала: не надо доктора! -- Алисанда сердито махнула рукой, повелевая старику удалиться, но взяла себя в руки и извинилась. -- Прошу прощения, доктор. У меня просто был обморок, закружилась голова, и все. Похоже, доктора слова королевы не убедили. -- Все-таки вашему величеству желательно бы позволить мне... -- Нет! Мне ничего не нужно! У меня слишком много дел и нет ни минуты времени на медицину! Доктор открыл было рот, собираясь возразить, однако Алисанда его опередила: -- Уходите, милый доктор! Мне нужно заняться составлением стратегических планов! С этими словами она решительно отвернулась от доктора. Доктор устремил на королеву гневный взгляд: он был одним из немногих придворных, кому такое было позволено. Однако он убедился, что королева в его сторону не смотрит, и ему ничего не оставалось, как ретироваться. Сокрушенно качая головой и ворча, он вышел из покоев королевы. -- Сожалею, что вы понапрасну бегали, леди Элиза, -- сказала Алисанда, -- но, право же, волноваться не стоило. Все четыре дамы обменялись многозначительными взглядами, а леди Элиза сказала: --Я бы с радостью куда угодно сто раз сбегала понапрасну, ваше величество, лишь бы только один раз сбегать с пользой. Но что ж так огорчило вас? Алисанда раскрыла было рот, собравшись возразить, однако, не дав ей солгать, леди Юлия ответила: -- Ее супруг отправился в Латрурию. -- О! -- воскликнула леди Элиза и в страхе прикрыла ладонью рот. -- В это логово Зла, где правит злобный колдун? -- Там теперь другой король. Он, может быть, и не такой, -- холодно проговорила Алисанда. -- Я читала отзывы о поведении этого молодого короля Бонкорро, он делает много хорошего. На самом деле я о нем вообще ничего дурного не слыхала. Любому монарху приходится творить неизбежное зло. -- Даже вам? -- ахнула леди Элиза, и ее глаза округлились. -- Даже мне время от времени приходится приказывать кому-то отрубить голову, а еще чаще -- кого-нибудь повесить, -- печально вымолвила Алисанда. -- Кроме того, я посылала моих воинов на смерть уже дважды и не хочу притворяться, будто бы в этом не было зла. -- Но мы воевали за правое дело1 Это же была самая настоящая битва со Злом! -- Все равно. Одни люди убивали Других по моему приказу, -- упрямо заявила Алисанда. -- И нельзя сказать, что на мне нет совсем никакой вины. Нет! Любой монарх обязан думать прежде всего о защите своего народа, ибо благосостояние государства следует защищать. И там, где простой человек имеет право на самозащиту, монарх такого права не имеет. -- О нет, но он может просить, чтобы его защитили другие! -- Могу и именно так поступаю, -- согласилась Алисанда. -- И точно так же, не сомневаюсь, поступает король Бонкорро. -- Да? -- недоверчиво проговорила леди Констанс. -- А может быть, он просто-напросто копит богатство и сосредоточивает в своих руках власть, не рискуя при этом особо своей душой? -- Не исключено, -- признала Алисанда. -- И все же, если то, что мне о нем сообщали, правда, мне не стоит бояться за жизнь моего супруга. -- Почему же тогда вы все-таки боитесь за него? -- прицепилась к королеве леди Констанс. -- Потому что сообщения могут быть и неверны, -- ответила Алисанда и снова поежилась. -- Пошлите за лордом-маршалом, леди Элиза, и попросите прийти мастера Орто Дружелюбного, помощника моего супруга. Нужно собрать войско. Леди Элиза, по-прежнему очень бледная, сделала книксен и выбежала за дверь. Королева Алисанда обернулась к леди Беатрис: -- Будьте так добры, пошлите какого-нибудь бесстрашного грума за драконом Стегоманом, миледи, а также посыльного, чтобы тот разыскал сэра Ги де Тутарьена. Леди Беатрис, выпучив глаза, удалилась. Стало быть, королева растревожена не на шутку, если решилась просить помощи у неуловимого Черного Рыцаря. Через некоторое время Алисанда во главе собранных ею придворных вышла во внутренний дворик встретить Стегомана. Дракон мог бы в случае крайней необходимости протиснуться в какой-нибудь из залов дворца, но ему это было неприятно, особенно с тех пор, как у него отросли и зажили крылья. Стегоман горделиво кивнул в знак приветствия. Он принадлежал к Свободному племени и не являлся подданным ее величества, хотя теперь он постоянно жил в замке королевы и крайне редко встречался с другими драконами -- разве что во время отпуска. -- Ваше величество! Не хотите ли вы, чтобы я слетал и доставил обратно моего легкомысленного товарища, лорда мага? -- Ты сообразителен, как всегда, Стегоман, -- отвечала дракону Алисанда. -- Да, именно об этом я и хочу тебя попросить, потому что он дал мне знать, что собирается пересечь границу Латрурии! -- Я так и знал, что он угодит в беду, если отправится в путь без меня, -- самодовольно фыркнул дракон. -- Но разве он послушает? Нет, ни за что не послушает! -- Дело в том, что он должен был путешествовать тайно, -- заметила Алисанда. -- А что, драконы -- прямо уж такая диковина, что ли? А в общем, что там говорить --- диковина, конечно, а особенно за компанию со смертным. Ну, так я мог бы всегда залечь где-нибудь поблизости на тот случай, если бы ему грозила беда. Уж тогда бы я хоть знал, где его искать! -- На этот вопрос я могу тебе ответить. По крайней мере скажу, где он находился три ночи назад, когда писал это письмо. Он тогда ночевал в замке графа д'Аррете. -- Ну, это уже кое-что, -- проворчал дракон. -- Хотя, как ваше величество справедливо заметили, это было три ночи назад! -- А два дня назад он находился около пограничного поста неподалеку от перевала Савояр, -- с надеждой в голосе сказала Алисанда. -- Вот это уже получше, -- задумчиво проговорил Стегоман. -- А от перевала, поди, дорога ведет к югу. По крайней мере ясно, откуда начать поиски. Алисанду охватила тревога, и она положила руку на теплую сухую чешую дракона. -- Передвигайся как можно осторожнее. Великий. Мне было бы очень жаль потерять такого друга, как ты. Дракон изобразил нечто вроде улыбки. -- Все будет, как вы мне велели, ваше величество, не сомневайтесь. Свободное племя тайно красться не может. Это вы верно подметили. Но я буду лететь осторожненько. Прощайте! Алисанда не успела отступить, как дракон подпрыгнул и взлетел, взметая своими громадными кожистыми крыльями песок и мелкие камешки. Королева закрыла руками глаза, потом посмотрела вверх и увидела, что дракон кругами летает над двором. Затем он еще раз взмахнул крыльями и устремился к югу. -- Господь с тобой, мой большой друг, -- прошептала королева. -- Возвращайся целым и невредимым, и чтобы на тебе верхом сидел мой Мэтью. -- Затем королева обернулась к лорду маршалу. -- Вы послали кого-нибудь на поиски сэра Ги де Тутарьена? -- Да, ваше величество. -- Седой старик рыцарь усмехнулся. -- Он носится всюду, как ветер, я это знаю, но он теперь не такой беззаботный, как раньше, поскольку он женат. Алисанда сама не поняла, понравилось ей или нет то, каким тоном это было сказано. -- Если он женился-таки на леди Иверне, -- напомнила королева придворному. -- Точнее на принцессе Иверне, хотя этого о ней никто не знал, покуда она не собралась уезжать. Нам ведомо лишь то, что она уехала в горы в обществе сэра Ги и что они собирались по пути разыскать священника. -- А я никогда не слышал, чтобы Черный Рыцарь поступил иначе, нежели собирался поступить, -- добавил маршал. -- Между тем, как вы справедливо заметили, ваше величество, сыскать его будет непросто. И я послал на его поиски не одного гонца, а десятерых, дабы они обшарили горы и нашли его. Между тем уехал он два года назад: след, что и говорить, старый, так что быстро не получится. -- Если только он сам не захочет, чтобы его нашли, -- уточнила Алисанда. -- Пошлите также за другом Мэтью, Савлом. -- За знахарем? -- удивленно уставился на королеву маршал. -- Сомневаюсь, что он приедет, а особенно теперь, когда женился. -- Верно, его жена Анжелика заменяет ему весь мир, -- согласилась Алисанда, -- по крайней мере это так, если верить слухам. Мы его не видели с тех самых пор, как они с женой уединились в безлюдных местах. Между тем, узнав, что его другу Мэтью грозит опасность, он, может быть, вернется к людям, как было тогда, когда он, волнуясь за друга, попал в наш мир. Уж его-то мы знаем, где искать. -- Знаем. В Шампанском лесу, -- пробурчал маршал. -- Надо же было такое местечко выискать. Лес, названный в честь равнины! И чародей, который утверждает, что не умеет творить чудеса и не верит в Добро и Зло как в источники магической силы. Ну, ведь явные же противоречия, ваше величество, уж такие явные -- дальше некуда! -- Его утверждения парадоксальны, -- согласилась Алисанда. -- И вообще когда он что-либо утверждает, меня пробирает дрожь от страха. Но нам все равно потребуется его помощь, если Мэтью будет в опасности. Пошлите за ним, милорд. -- О слепящий блеск Ваала! -- выругался Ребозо. -- Неужели этот неуклюжий дворянчик действительно оказался так туп? ЛоКлеркки весь сжался, страшась гнева канцлера. -- Но, милорд, не ожидали же вы, что парнишка сумеет одолеть самого лорда мага. -- Нет, не ожидал! Но искренне надеялся, что он окажет тому достойное сопротивление и чародей вынужден будет прибегнуть к магии! И что же я вижу? Он оказался таким паршивым фехтовальщиком, что этот так называемый лорд Мэтью не то что не начал творить чудеса, он даже и не вспотел! И что же мы теперь знаем такого, чего не ведали прежде? Мы знаем, что он явился туда под видом рыцаря и представился сэром Мэтью. Людей с таким именем в тех краях предостаточно, и рыцарей в том числе. Еще мы знаем, что он направляется через перевал, и он бы попал туда, если бы сразу пошел на юг! -- Канцлер скомкал маленький клочок пергамента и запустил им в стену. -- Нет, этот мальчишка Камано ничего, ничегошеньки не добился! Пусть у него желудок от боли скрутит! Пусть на него понос нападет! Я бы ему много еще чего пожелал, но ладно -- боль за боль! -- По крайней мере бед не натворил. -- Пусть бы только попробовал! Хорошо, мы хотя бы знаем, что сэр Мэтью попытается пересечь границу. -- Послать солдат, чтобы они устроили ему засаду, лорд-канцлер? -- Нет! Пошли чудовище, чтобы оно уничтожило его, если он попытается хотя бы перешагнуть через границу! Пошли мантикора, чтобы он сожрал его, или химеру, чтобы она его одурманила. Потому что, замышляет он дурное или нет, не в интересах нашего короля, чтобы лорд маг Меровенса проник в Латрурию. -- Но какой от него может быть вред? -- непонимающе спросил секретарь. -- Какой вред? -- взревел канцлер. -- Ты спрашиваешь, какой от него вред? От человека, который выкрал у колдуна Малинго корону королевы Алисанды? От человека, который призвал себе на помощь великана Кольмейна? Ты прекрасно знаешь, какой страх он навел на Ибирию и на Аллюстрию, и еще спрашиваешь, какой от него может быть вред? Какой от него может быть вред в королевстве, король которого никогда не встает на колени для молитв и не посещает храм? Верно, король Бонкорро не так злобен, как правители тех стран, про которые я только что сказал, но я, его канцлер, не желаю, чтобы его свергли. А ты хочешь, чтобы на нашу страну снова обрушились несчастья, как в старые времена -- на страну и на тебя лично? -- Нет, господин мой, я этого вовсе не хочу! -- запричитал секретарь. -- Я немедленно пошлю тех, кого вы велели, чтобы его остановить! Но канцлер не слушал ЛоКлеркки. Он мерил комнату шагами и бормотал: -- Хороший Бонкорро монарх или плохой, с точки зрения закона он наследником престола не является, поскольку его дед узурпировал престол и свергнул прежнего короля-слабака, а тот тоже был узурпатором, и сыном узурпатора, и внуком узурпатора, который отнял престол у превосходного поэта, но никудышного короля -- вот до чего в конце концов докатился род Цезарей! -- Так этот король-поэт действительно был потомком императоров Рэма? -- прошептал ЛоКлеркки, выпучив глаза. -- Был, и уверяю тебя, потомков у них было превеликое множество! Кто знает, вдруг этот самый лорд маг вынет из-под земли одного из них, чтобы с его помощью свергнуть короля Бонкорро? Нет, лучше не рисковать. Не пустим его в Латрурию, ЛоКлеркки! Придумай способ! Придумай сто способов, но не пускай его в Латрурию! ГЛАВА 5 Мэт снова задумался, как его угораздило вляпаться во все это, но даже воспоминание, что вляпался он исключительно из-за своей возлюбленной супруги и повелительницы, не очень-то его утешило, особенно потому, что перейти границу он решил сам, и теперь это решение представлялось ему крайне опрометчивым. Фактически он ее не перешел, пока находился в Меровенсе. До границы оставалось каких-нибудь несколько ярдов, а может, и того меньше. Как тут точно скажешь, если нет ни заборчика, ни какой-нибудь, хоть плохонькой, черты на земле. Зато у мантикора, глядевшего на Мэта, никаких сомнений по поводу того, где именно лежит демаркационная линия, не было. -- Ни с места, -- прорычал он улыбаясь. (Собственно говоря, ротик у него был таких размеров, что он только и мог, что улыбаться да скалиться.) -- Ступи только на шаг в Латрурию -- и ты станешь моей добычей! Мэт поглядел на оскал мантикора и решил, что рисковать ему вовсе не хочется. Правда, у чудища была говорящая человеческая голова, но в пасти у этой головы -- двойные зубы! Два ряда наверху и два внизу, и все зубы длиннющие и острые. Хуже того, эта почти что человеческая голова сидела на теле льва -- ну, если можно считать львиным тело, покрытое иглами дикобраза и заканчивающееся скорпионьим хвостом, изогнувшимся вдоль спины. Причем нацелен этот хвост был точнехонько на Мэта. Мэт боязливо смотрел на чудовище, гадая, почему в этой альтернативной вселенной все сверхъестественные существа так бегло говорят по-человечески. Может быть, потому, что сам воздух здесь пропитан волшебством, а ведь все эти звери были волшебными и жили, следовательно, в самой что ни на есть естественной среде, так сказать. -- Ладно, -- ответил Мэт и отвернулся. -- Как это? -- изумилось чудовище. -- И никаких тебе вызовов, никаких оскорблений? Что, и поединка не будет? -- Ни за что, -- отвечал Мэт. -- Я поищу другое место, где перейти границу. Для тебя, видать, на этом перевале свет клином сошелся, а я не сомневаюсь -- можно и еще где-нибудь счастья попытать. -- Это что же ты за рыцарь? Тоже мне, рыцарь называется! -- возмутился мантикор. -- Вот такой уж рыцарь, -- огрызнулся Мэт. -- А называется -- странствующий менестрель. -- И Мэт показал на висящую у него за спиной на веревочке лютню. -- А что, я разве смахиваю на рыцаря? -- Так у тебя же меч! -- А вот и не меч, а кинжал, -- возразил Мэт. -- Он, правда, очень большой, но все равно кинжал. На самом деле то, о чем говорил Мэт, представляло собой искусно выполненную копию римского гладиуса с кое-какими модификациями. Кузнец королевы Алисанды ковал его с особым тщанием по рисунку Мэта, а потом они оба изо всех сил постарались вложить в клинок как можно больше магии. При этом они пели песни. Надо сказать, Мэт немного побаивался работать этим клинком, поскольку был не слишком высокого мнения о своем пении. --А я за тобой пойду! -- заявило чудовище. -- И где бы ты ни задумал перейти границу, я тебя поджидать буду, вот! -- И мантикор, крадучись, шагнул к Мэту. -- А с другой стороны, если подумать, то чего мне ждать-то, а? Я сейчас тобой полакомлюсь -- какая разница, в Латрурии или еще где? Мэт обернулся и резко выставил перед собой посох. -- Эй, минуточку, погоди! Так не пойдет. Это ведь будет не по правилам! -- Это по чьим таким правилам? -- взревел мантикор и прыгнул на Мэта. Прыгнул и с лету вломился в невидимую стену редкой прочности. Мантикор брякнулся оземь и, наверно, пребольно ударился -- неудивительно при такой-то массе -- и сам ответил на свой вопрос: -- По чьим, по чьим... Короля Бонкорро это правила, вот они чьи! И как я забыл! -- Что за правила? -- нахмурился Мэт. -- И почему ты должен был их помнить? -- Да потому, что король возвел вокруг границы Октройскую стену и заколдовал ее так, чтобы в Латрурию никакие чудовища не проникали. Только вот уж не думал, что ему хватит ума сделать так, чтобы чудовища и выйти из Латрурии не могли! Мэт смерил чудовище оценивающим взглядом и пришел к выводу, что короля Бонкорро вряд ли стоит упрекать в недогляде. -- А по мне так все понятно. Видок у тебя такой, что ты очень даже годишься на службу королю-сатанисту. На кой же ему сдалось уступать тебя своим соседям-соперникам? -- Никакой он не сатанист! Он уравниловкой занимается! -- прошипел мантикор. -- Раз я не могу выйти наружу, значит, не могу по его повелению пугать крестьян в соседней стране! Мэту положительно все больше и больше нравился король Бонкорро. -- Может, он прививает тебе вкус к изысканным блюдам? -- Ага! -- осклабился мантикор. -- Например, к таким, как рыцарь по имени сэр Мэтью, который прибудет в наряде менестреля! У Мэта кровь похолодела в жилах. А у Бонкорро, оказывается, прекрасно поставлена разведка. -- Так король сам натравил тебя на меня? -- Какой же король когда-нибудь станет делать что-нибудь такое, в чем его потом смогли бы обвинить, подумай дурьей своей башкой? -- сердито пробурчал мантикор. -- Нет, меня послал подданный подданного, ноты не думай, что тебе удастся отколдовать это повеление потому, что оно исходит не от самого короля. Я стану твоей Немезидой, слышишь? На миг у Мэта возникло искушение попробовать, не одолеет ли его магия колдовство приспешника Бонкорро. Тем более что латрурийцы и так уже знали, где он находится, а стало быть, прибегнув к магии, он не выдаст себя больше, чем уже выдал. Но тут он вспомнил, что они, вероятно, еще не уверены в том, что он лорд маг, да и маг ли вообще. Лучше пусть пока гадают. -- Да кто я такой? Просто менестрель, и только! -- Ой-ой-ой! "Простой менестрель" -- это в мире-то, где чудеса творятся стихами и их действие усиливается музыкой? А как ты думаешь, барды в древней Галлии только потому были такие богатенькие и знатненькие, что у них голоса были приятненькие? Надо же -- какое высокообразованное чудовище! -- Где это ты почерпнул так много знаний по истории? -- Как это "почерпнул" ? Да я все своими глазами видел, смертный! Или ты думаешь, что я просто котик, которому уже сто лет стукнуло? У Мэта мурашки по спине побежали. Он всегда с уважением относился к почтенному возрасту. -- И как же тебе удалось столько прожить? -- Да так, что пока никому из колдунов не пришло в голову приказать мне умереть. -- Так ты живешь, стало быть, потому, что в это веришь? -- Не-а! Потому что вы все в это верите, и ни один волшебник не сделал, чтобы было по-другому! -- Ну так с какой стати ты смеешь пугать меня, если думаешь, что я волшебник? Усмешка мантикора сменилась беззвучным смехом. -- А с какой стати мне бояться какого-то хилого волшебства, когда во мне сил, как в столетнем дубе? -- Да, пожалуй, бояться нечего, -- вздохнул Мэт. -- Стало быть, мне нечего и пытаться обойти тебя. Сдается, мне лучше уйти. И он развернулся. -- Ты только не думай провести меня, смертный, -- крикнул ему вслед мантикор. -- Я знаю, что ты задумал одурачить меня: уйдешь сейчас, а потом попробуешь перейти границу в надежде, что я все забыл? Только не думай, что тебе удастся найти такое местечко для перехода, которого не разыщу я! И не думай, что я забуду про тебя! Мэт поглубже вздохнул, сосчитал до десяти и медленно обернулся. -- Послушай, Манни, может, у меня и есть какая магическая сила только из-за того, что я простой менестрель, но неужели ты думаешь, что я такой тупой, что стану тягаться с мантикором? -- Честно говоря, -- призналось чудовище, -- да, я так думаю. "А он не только образованный, -- подумал Мэт, -- он еще и догадливый". -- Ладно, -- вздохнул он, -- тогда считай, что я отправился за кое-какими заклинаниями покрепче. И он зашагал прочь от этого места, лелея мысль о том, как славно было бы вернуться сюда с усилителем на батарейках и электрической лютней. Но творить усилитель и лютню он не стал -- у него и так в запасе имелось немало крепких стишков. Как бы то ни было, он спустился с хребта, оставив границу позади, и прошел несколько миль на восток. Наконец он добрался до реки. Река была так себе -- футов двадцать в ширину, ручеек, можно сказать, но текла она туда, куда надо, то есть на юг. Мэт устроился на ее берегу, чтобы дождаться ночи. Там он бубнил себе под нос стишки да надраивал свой магический жезл. Как только сгустились сумерки, Мэт снова отправился к границе вдоль берега речушки. Речка пере