ходят такие слухи. Уверен, ты то же самое слыхал и обо мне. -- Ну... это верно... слыхал, -- подтвердил Чалико. -- Я все гадал, почему это король не убьет нас да еще и сохраняет за нами высокое положение? -- Наверное, он давно замыслил использовать нас для подобного дела. Что же нам теперь делать, Чалико? Он наверняка задумал испытать нас. Наверняка хочет пытать беднягу монаха до смерти, и чтобы мы смотрели! -- А когда увидит, что мы не в силах просто стоять рядом и смотреть, -- подытожил сэр Чалико с угрюмым лицом, -- когда поймет, что мы готовы броситься на помощь священнику и тем самым обнаружить себя, тогда-то он нас и уничтожит своим колдовским пламенем или еще чем-нибудь. -- Тут рыцарь выпрямился в седле. -- Он пробил, Стикки, -- час нашего мученичества! Глаза Стикки полыхнули страхом -- животным страхом. Но тут же место страха занял острый восторг предстоящей битвы. -- Что ж! -- сказал он. -- Тогда встретим нашу смерть радостно, ибо нынче же ночью мы будем в Раю! -- Отправимся на Небеса, -- согласился сэр Чалико. -- Поплывем туда на лодке. А вот и наш лоцман, хотя сам он об этом ни капельки не догадывается. Король остановил коня около бедной хижины. Она была еще беднее, еще ободранное, чем остальные, и с первого взгляда можно было подумать, что тут никто не живет. Но король приосанился, расправил плечи и проревел: -- Брат! Бритоголовый монах! Выходи и встреть своего короля! Из домиков высунулись головы любопытных. Видно было, что все крестьяне так и трясутся от страха, однако у тех, которые решились выйти на улицу, вид был весьма угрожающий: лица угрюмые, кулаки сжаты, в руках серпы и цепы. Однако король не обратил на них никакого внимания. Он продолжал взывать к обитателю хижины: -- Церковник! Священник! Выходи! В деревне стояла тишина. Король набрал полную грудь воздуха -- тут из хижины вышел крестьянин, такой же грязный и оборванный, как остальные, с такими же перепачканными землей руками, вот только на голове у него была шляпа, в то время как остальные стояли с непокрытыми головами. -- Сними шляпу перед королем! -- рявкнул Маледикто. Крестьянин дрожащей рукой стянул с головы шляпу. На макушке у него блестела круглая лысина -- слишком правильной формы, чтобы быть естественной. То была тонзура. -- Будешь отрицать, что ты священник? -- требовательно вопросил Маледикто. И тут страх покинул крестьянина. Он гордо выпрямился. -- О нет! В этом я готов поклясться! Я священник, слуга Церкви и служу Господу Богу и ближним своим! Но почему злобный король не дрогнул, заслышав святые имена? Почему он не занес над несчастным монахом хлыст, не обнажил меч? Почему он спрыгнул с коня и упал на колени перед крестьянином, сложил руки и опустил голову и взмолился: -- Исповедуй меня, отец мой, ибо я согрешил! Крестьяне, выпучив глаза, смотрели на эту сцену. -- Отвернитесь! -- рявкнул сэр Стикки. -- Вы что, никогда не слыхали о тайне исповеди? Крестьяне тут же пришли в себя и вернулись по домам. За секунду деревня как бы вымерла. А из уст короля полились слова. Рассказ о прегрешениях длиной в столетие. Священник еле успел вытащить из кармана ветхую домотканую епитрахиль и набросить ее на шею. Плечи его поникли: он слушал ужасные вещи, -- и глаза его наполнялись испугом. Минуло несколько минут, и священник опустился на колени рядом с королем, потом взял старика за руки. Он слушал исповедь, кивал головой и, как мог, подбадривал кающегося. Не отводя глаз от исповедующегося злодея, сэр Стикки выдавил: -- Похоже, мученичества нам не видать как своих ушей. -- Не верь глазам своим, -- посоветовал ему сэр Чалико. -- Не сомневаюсь: как только Дьявол услыхал: "Исповедуй меня", -- он тут же послал сюда беса, и тот мигом очутился рядом, когда король не успел еще и произнести слова "согрешил". Расстанемся же с жизнью радостно, брат Стикки, умрем за короля и за королевство! Мы заплатим своей жизнью, но мы должны дать королю время... Тут меньше чем в десяти ярдах от них из земли вырвалось пламя. Священник вскричал и пополз на коленях в сторону, но король Маледикто сжал его руки железной хваткой и удержал рядом с собой, продолжая скороговоркой выкладывать все свои прегрешения. Из пламени явился не бес, но жуткое существо, похожее на змея. Тело змеи покоилось на дюжине когтистых лап, и еще четыре лапы хватали воздух. Между этими четырьмя лапами к спине змея было приторочено седло, а в седле сидел человек в ярко-алом балахоне с капюшоном, из-под которого сверкали только глаза. В руке всадник сжимал боевой топор. Топорище было шириной фута в два --простому смертному такой топор ни за что бы не удержать. Сэр Стикки прокричал: -- Именем Господа и Святого Марка! -- и пустил своего скакуна в галоп. -- Именем всех святых и Господа нашего! -- эхом ответил сэр Чалико и помчал коня следом. Они набросились на чудище, когда то не успело еще и двух шагов сделать. Чудище взвизгнуло и нацелилось на рыцарей стальными когтями, а всадник гневно крикнул таким ужасным голосом, что вся деревня буквально сотряслась, и замахнулся мечом. Сэр Стикки вскричал от боли: лезвие меча разрубило его доспехи и коснулось плеча. Но и он успел-таки нанести удар -- его меч пронзил грудь страшного змея. Чудище злобно и испуганно закричало и обожгло рыцаря своим дыханием. Шлем у сэра Стикки почернел и обуглился, его лошадь испуганно заржала, но рыцарь удержал ее. Он продолжал колоть и рубить чудище мечом, при этом отчаянно распевая боевой гимн. Сэр Чалико присоединился к товарищу, ударив с другого бока. И чудище, и всадник ревели от ярости и боли. Стучали когти, звенела сталь. Сэр Стикки упал, из горла его фонтаном забила кровь. Его лошадь дико заржала и в страхе бежала. Сэра Чалико объял столб пламени. Он взвыл от боли и упал, и тогда чудище ступило на его тело и продавило лапами доспехи. И вторая лошадь, тоже насмерть перепугавшаяся, ускакала бы, но лезвие меча достало и ее. Чудище зашагало через валявшиеся на земле тела рыцарей, намереваясь добраться до Маледикто. -- Отпускаю тебе грехи твои! -- вскричал священник за миг до того, как огромный боевой топор взметнулся и снес голову короля и она покатилась по земле. А еще через секунду туда же покатилась и голова священника. Но тут чудище взвыло как бы от страшной боли, и отчаянно завопил всадник. Да, король был умерщвлен, мертв был и священник, что исповедовал его, но сразу три души отправились на Небеса, а одна -- не в Ад, а в Чистилище. Сатану обвели вокруг пальца, и его слуга пострадал больше, чем его жертвы. Взметнулось пламя, объяло чудище и всадника, и они исчезли. Но крестьяне еще долго сидели по домам и вышли похоронить павших, только когда окончательно развеялся запах серы. -- О, как радостно видеть вас вновь, лорд-канцлер! -- Гарчи занес было руку, намереваясь по-приятельски хлопнуть канцлера по спине, но вовремя одумался и отдернул руку. -- Парнишка просто молодцом, право слово! -- Значит, вы все делали, как я велел? -- Это да, это да, да только толку-то никакого, -- вздохнул Гарчи. -- О, у него есть возможность развлекаться с самыми лучшими женщинами, да только он не хочет. То есть, может, и хочет, но нечасто. Если зовет на ночь к себе, так только по одной женщине, и то не каждую ночь. Правду сказать, никто из них на его обращение не жаловался. Ребозо подумал, что его-то как раз куда больше бы устроило, если бы женщины жаловались на Бонкорро, но у него хватило такта промолчать. -- Прискорбно это слышать. Мальчику в его возрасте нужно бы побольше развлечений. Вернее сказать -- нужно было. Время его пребывания у вас подошло к концу. -- Вот как? -- встревоженно воскликнул Гарчи, правда, в его волнении не было ни печали, ни радости. -- Значит, вы его от нас увозите? -- Боюсь, что так. Ему пора начинать трудиться. Пришлите его ко мне, лорд Гарчи. -- Ну, это... когда бы того... освободится, конечно? -- Конечно. Барон не стал уточнять, чем именно сейчас занят Бонкорро. А тот был занят чтением написанной по-латыни книги -- истории древних императоров. Почему-то старому Гарчи показалось, что Ребозо такое сообщение не порадует. Ну и конечно, Ребрзо очень удивился, когда спустя всего лишь пятнадцать минут слуга доложил ему о приходе сэра Бонкорро. И тут же вошел принц. -- Прошу прощения, что не оделся более изысканно, лорд-канцлер, но мне не хотелось заставлять тебя ждать... Что это значит? Канцлер опустился на одно колено, склонил голову. -- Да здравствует король! -- смиренно проговорил он. Минуту Бонкорро не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, осмысливая фразу канцлера. Затем он как-то подтянулся, как бы даже вырос. -- Итак, это случилось, -- пробормотал он. -- Дьявол устал от моего деда, отобрал у него колдовство, дававшее ему жизнь, и теперь король мертв. -- Да здравствует король! -- повторил Ребозо. Бонкорро еще какое-то мгновение не двигался, справляясь с испугом и привыкая к неожиданности, а потом на него напала удивительная, искрящаяся веселость: дед мертв, а он, Бонкорро, еще жив! И тогда он шагнул к Ребозо, обнял старого канцлера за плечи и поднял его на ноги. -- Не надо стоять передо мной на коленях, дружище. Ты был мне опорой в самые трудные дни, ты был моим щитом, когда мне грозила опасность. В моем присутствии ты всегда будешь стоять, а когда я сижу -- и ты будешь сидеть. -- Благодарю ваше величество, за столь высокую честь, -- пробормотал Ребозо. -- Ты это заслужил, -- просто сказал Бонкорро. Канцлер мгновение смотрел в глаза молодого короля. Принц Бонкорро очень вырос и превратился в красавца мужчину -- широкоплечего, мускулистого, с красивым носом, пухлыми губами, большими голубыми глазами и золотистой шевелюрой. Лицо Бонкорро производило впечатление дружелюбия и открытости, но Ребозо-то хорошо знал, как порой обманчива внешность. Кроме того, он знал и о том, что мало кто из тех женщин, что делили ложе с Бонкорро, делали это неохотно. -- Вы не скорбите о происшедшем, ваше величество? Бонкорро позволил себе насмешливо улыбнуться: -- На людях я появлюсь, как подобает, убитый горем, лорд-канцлер, но ты-то знаешь, как я рад смерти моего деда. Я его боялся, я его ненавидел так же сильно, как любил моего отца, как восторгался им. И я не сомневаюсь, что именно дед отдал приказ убить собственного сына. А тебя, лорд-канцлер, я прошу разыскать того человека, что нанес отцу смертельный удар! Ребозо выпучил глаза. -- Но ведь... но ведь... то был конюх! Тот самый мужлан, что нашел труп вашего отца! Бонкорро отмахнулся: -- Он всего-навсего нашел труп, вот и все. Нет причины верить в то, что он и убил отца. -- Но он признался! -- Под пытками такое признание означает лишь, что он хотел, чтобы его перестали мучить. Ребозо почувствовал, как по спине у него бегут мурашки. Принц -- о нет, теперь уже король -- выказывал мудрость не по летам. -- Но... кто же тогда мог это сделать? -- А кому была выгодна смерть отца? -- Король Бонкорро пригвоздил канцлера к полу ледяным взглядом. -- Только мне и темным силам. А я точно знаю, что я этого не делал. Кстати, а как умер мой дед? -- Он был найден рядом с двумя убитыми рыцарями. Еще был убит крестьянин... -- Как был убит дед? Каким оружием? -- Его... его голова... ему отрубили голову, ваше величество. -- Отрубили голову? -- нахмурился Бонкорро. -- А других ран не было? Определенно, для двадцатилетнего юноши он слишком многое понимал. -- Был найден кинжал. Он торчал у него в спине, между лопатками. Лицо Бонкорро просияло. -- Опиши кинжал! -- Он... он был... -- Канцлер Ребозо помедлил, воскрешая в памяти кинжал. -- Он был... обоюдоострый, с тонким лезвием, с овальной рукояткой... И рукоятка... -- Ну, говорите же! -- Не могу! -- Ребозо отвел глаза. -- Она была резная... и такая странная... плохая рукоятка, ваше величество. -- Словом, таким же клинком закололи и моего отца. -- Очень похожим, -- неохотно подтвердил Ребозо. -- Они, можно сказать, близнецы. -- Значит, это сделал один и тот же человек или два наемника, что служат одному и тому же господину. Найди мне убийцу деда, Ребозо, и тогда -- не сомневаюсь -- ты найдешь и убийцу отца! Канцлер, не мигая, смотрел на молодого короля. -- Значит, вы желаете, чтобы я по-прежнему служил вам, ваше величество? -- Конечно, ты спас мне жизнь, когда погиб мой отец, а моему деду ты служил скорее из страха, нежели желая того, и ты всегда был заботлив и добр ко мне. Я и представить не могу другого человека на твоем месте. А теперь приготовь все к отъезду. Мы едем в столицу. -- Слушаюсь, ваше величество. Канцлер пошел к дверям, и глаза его радостно горели. Разбойника пытали до тех пор, покуда он не признался в убийстве короля и рыцарей. Барон Гарчи и его сыновья исполнили распоряжение канцлера со всем тщанием и даже переусердствовали: они отправили на тот свет не только самого разбойника, но и всю его шайку. Ни у кого из них не нашли кинжала со странной и страшной рукояткой. Никто из них не ехал верхом на чудовище с горящей, как огонь, шкурой, ни у кого из них не было громадного топора. Да если уж на то пошло, разбойники вообще топоров не имели. Все они были лучниками или владели мечами. Однако Ребозо остался доволен и сообщил о своих достижениях королю. Короля эти достижения не убедили. Между тем Бонкорро не стал вводить какие бы то ни было реформы сразу же, как только прибыл в королевский замок. Он дождался коронации. Минуло три недели. За это время он набрал себе новых телохранителей и наложил на них защитные заклятия. Кроме того, молодой король наложил защитные заклятия на всех обитателей замка и тех, кто проживал поблизости от него. Из-за этого Ребозо постоянно нервничал. Ему было очень неприятно осознавать, что на самом деле король ему не до конца доверяет, -- хотя он признавал, что уж кому-кому, а ему Бонкорро доверяет больше, чем .кому бы то ни было. Но еще сильнее Ребозо переживал, что король слишком быстро освоил магию -- и притом так, что не нуждался в колдовской защите своего канцлера. Это доставляло канцлеру намного больше волнений, чем все остальное. Ему казалось, будто бы он стоит на зыбучем песке и песок под его ногами то и дело шевелится. И песок шевелился с каждым днем все заметнее, потому что молодой король каждый день проводил по часу в библиотеке, затворив за собой дверь крепко-накрепко, чтобы никто ему не мешал. В библиотеке имелось несколько древних греческих и римских манускриптов, но большей частью полки были завалены книгами по колдовству. Как правило, те заклинания, к которым прибегал король, к настоящему колдовству имели слабое отношение: ну, например, он накладывал заклятие на двери библиотеки, и они не поддавались никому -- даже Ребозо, опытному колдуну, -- когда короля в библиотеке не было. Где он обучился такому? А некоторые из заклинаний короля явно были добрыми, а не злыми, и, когда Ребозо сталкивался с ними, он испытывал страшный испуг -- его потом часами колотило и тошнило. Канцлеру оставалось утешаться лишь тем, что в заклинаниях не фигурировали святые, охранявшие своего хозяина. Но утешение то было, конечно же, слабое. Откуда внук злого колдуна вызнал про такую магию? Уж конечно, он узнал про нее не в замке барона Гарчи. Верно, барон был вовсе не самым отъявленным злодеем в стране, для того чтобы искренне служить злым силам, он был слишком добродушным от природы. Однако кое-какие грешки за ним имелись, а все потому, что он обожал жить на широкую ногу. Он изо всех сил постарался вырастить мальчика повесой, как и собственных сыновей, -- а что из этого вышло? Не затесался ли среди слуг барона какой-нибудь тайный священник? Или, может быть, принц где-нибудь нашел список священной книги? Ребозо решил, что надо будет устроить в замке Гарчи генеральную уборку -- как только король Бонкорро даст ему для этого время. Вернее -- если даст. А потом посыпались требования. Во-первых, Бонкорро велел переделать в замке все по собственному вкусу, потом распорядился укрепить защиту замка и города и все подготовить к коронации. Именно тогда, когда Ребозо, сбиваясь с ног, выполнял эти распоряжения, король и опутал замок и его окрестности сетями заклинаний и так напугал ими канцлера. Тот надеялся, что уж после коронации сумеет немного передохнуть, но не тут-то было: Бонкорро вызвал его на следующее же утро, вскоре после рассвета, и канцлер с изумлением убедился, что молодой король уже не меньше часа бодрствовал! Он сидел за столом у окна на солнечной стороне, обложившись книгами и бумагами. Взглянув на вошедшего канцлера, Бонкорро улыбнулся. -- А! Ребозо, дружище! -- Король встал из-за стола и обнял канцлера за плечи. -- Ну, как себя чувствуешь с утра пораньше? -- Хорошо, благодарю вас, ваше величество, -- отозвался Ребозо, тоскливо думая о том, что чувствовал бы себя гораздо лучше, если бы не сталкивался с энергией и энтузиазмом молодого короля. -- Отлично, отлично! Ну, тогда за работу, а? -- Бонкорро быстро обошел стол и снова уселся. -- Сегодня мы должны наметить новые планы, Ребозо! -- Новые планы? -- встревожился Ребозо. -- И какие же нововведения вы задумали, ваше величество? Бонкорро пробежал глазами бумаги. -- Вот тут есть закон о том, чтобы всякого выявленного священника казнить на месте. -- Но ваше величество не отменит этого закона! -- Нет, но я хотел бы позаботиться, чтобы он больше не применялся, -- ответил Бонкорро и посмотрел в глаза. -- Проще простого прикончить своего соперника, а потом объявить, что он якобы тайный священник. Так что отдай распоряжения, чтобы священников больше не только не казнили, но и не арестовывали. -- Но, ваше величество! Это же означает, что весь народ тогда толпами ринется на свою м-м-м-м... -- На мессу, -- закончил за канцлера король. -- Видимо, я еще не настолько погряз в магии, Ребозо, как ты, -- водишь, я еще в силах выговаривать это слово. Верно, народ потянется к священникам -- но только те, кто захочет. Уж чего мой дед добился, так это освободил простой народ от страха перед религией и от тирании церковников. Так что к священникам пойдут только те, кто истинно верует. -- И тогда Сатана выбьет почву из-под ваших ног! -- Нет, -- возразил Бонкорро. -- Потому что я вовсе не святой, и я не отменяю закона, запрещающего священникам вести службы. Пусть себе Сатана считает, что меня по-прежнему можно заманить в услужение, пусть думает, что причин для этого больше, чем на самом деле. -- Причин много, -- с трудом проговорил Ребозо. -- Вы, ваше величество, молоды, у вас страсть к жизни, у вас -- стремление к власти, как и должно быть у молодого владыки. -- Что я сейчас и демонстрирую, -- согласился Бонкорро. -- Однако я не собираюсь отдавать свою страну силам Добра -- я собираюсь приспособить ее исключительно к своим интересам. И тут Ребозо понял, что все так и есть. Ему стало ясно, что молодой король вовсе не старается вершить добрые дела, он просто пытается так укрепить свою власть, как его деду и не снилось. Канцлер отправился отдавать соответствующие распоряжения. Король сказал: -- Передай всем дворянам, что подати снижены до половины их доходов. -- До половины? -- чуть не задохнулся от изумления Ребозо. -- До половины, -- подтвердил король и развернул к Ребозо лист пергамента исписанной стороной. -- Я подсчитал и решил, что мы вполне можем и на половину податей иметь казну, которой хватит на поддержание в должном порядке этого замка, всей нашей армии и прислуги. На самом деле еще останется солидная сумма, которую можно будет откладывать. -- Король сел и печально покачал головой. -- А сейчас казна пуста. Я был просто потрясен, узнав, как дед швырял деньги на ветер. Ребозо же был потрясен тем, что молодого короля не привлекли те радости, которым предавался его покойный дед. -- Но... ваше величество! Ведь именно роскошь и богатые приемы обеспечивали послушание баронов! -- Чушь и чепуха, -- заявил молодой король. -- Только боязнь королевского войска и колдовства короля держали их в повиновении, и больше ничто. Кстати, королевское войско прекрасно обойдется без пива, на которое положено по флорину на душу в день. Будут трезвее -- будут лучше драться. -- Но ведь это же купеческие штучки! -- вскричал Ребозо. -- Где вы успели научиться таким низостям? -- А у торговцев на ярмарках, покуда мои названные братцы учились тому, как обманываться теми, кто знает такие штучки, -- ответил Бонкорро. --И я не откажусь ни от каких знаний, если они разумны и помогут мне навести порядок в королевстве. -- А как же магия, ваше величество? Как же колдовство? Девственницы влетают в копеечку, а еще животные для заклания, а трупы? Мне на колдовство, знаете, сколько денег нужно? -- Моя магия намного дешевле, -- заверил канцлера король Бонкорро. -- Между тем пользы от нее не меньше. На самом деле я жду не дождусь -- пусть только взбунтуется первый барон. -- Глаза короля заблестели.-- Как только я разделаюсь с первым бунтовщиком, больше ни один не посмеет противиться моей воле. Барон смотрел в безжалостные голубые глаза короля и чувствовал, как кровь холодеет у него в жилах. -- Скажи баронам, что подати снижены, -- негромко проговорил Бонкорро. -- Это их по крайней мере порадует. Ребозо пришел в себя. -- Ваше величество, скажите, а может быть, эту новость сообщить только герцогам? А уж они все передадут баронам? Так всегда делалось. -- Не передадут. Они будут, как и прежде, высасывать все соки из своих вассалов, пусть даже им пришлось бы пользоваться для этого пыточными тисками. Нет, я хочу быть уверенным, что эту новость узнает каждый помещик, каждый рыцарь, каждый оруженосец, но я хочу также, чтобы ты проследил, и они урезали поборы со своих сервов не меньше, чем на треть! Ребозо в ужасе лупал глазами. -- Ну, тогда они точно взбунтуются... -- прошептал он. Бонкорро по-волчьи осклабился. -- Жду этого с нетерпением. -- Но... ваше величество, зачем вам это?! -- Затем, что я им покажу, что я ничуть не покладистее моего деда. Затем, что тогда они узнают: моя магия не слабее, хотя она и не черная. Почему-то в последнем Ребозо сильно сомневался. Ему очень не хотелось, чтобы молодой король погиб, чтобы его захлестнула волна дворянского бунта. -- Ваше величество, -- канцлер попробовал урезонить Бонкорро, -- в нашем мире нельзя достичь равновесия между Богом и Дьяволом. Вы должны выбрать или одно, или другое, поскольку любое самое малое деяние служит либо Добру, либо Злу. -- В таком случае я не стану выбирать ни то, ни другое, но буду пользоваться иным источником силы. -- Ваше величество! -- в отчаянии возопил Ребозо. -- Но вы не сумеете! В другом мире -- может быть, но только не в нашем! А вам не суждено жить ни в каком другом мире! В нашем же мире каждый шаг подвигает вас либо к Аду, либо к Раю. И не только действия, но и помыслы, и каждое ваше дыхание! -- В таком случае я натравлю одни силы на другие, -- сказал король Бонкорро. -- Так всегда поступали мудрые государственные мужи, если кого-то не могли одолеть. Пойди и передай мое слово герцогам, канцлер, а также графам и баронам. Когда Ребозо слышал королевский указ, он понимал, о чем идет речь, -- тем более что король обратился к нему не по имени, а назвал его титул. Он поклонился и решил смириться и ждать худшего. -- Как ваше величество пожелает. Я могу идти, или вы желаете сообщить мне еще что-нибудь? -- О, я думаю, что на утро тебе работы хватит, -- улыбнулся Бонкорро. -- Иди и занимайся своими делами, канцлер, покуда я займусь поисками новых неприятностей для тебя. Ребозо очень хотелось поверить в то, что король шутит. ГЛАВА 1 Мэт рассеянно вертел в руке репку, продолжая слушать, что называется, во все уши. А это было ох как нелегко: рынок гудел как пчелиный улей, пестрел всевозможными красками, но шума тут, конечно, было больше всего. Лотки торговцев -- будочки, покрытые яркими тканями -- занимали все мыслимое и немыслимое свободное место. Тем, кто отвечал за порядок на ярмарке, приходилось заставлять купцов отодвигать лотки назад, чтобы проход между ними составлял не менее положенных по закону трех ярдов -- в особенности в тех местах, где проходы выходили на маленькие площадки, на которых выступали менестрели и акробаты. Попадались тут и скрипачи, и волынщики, так что в общий гул ярмарки вливались еще и развеселые наигрыши. Для города, расположенного в такой глубинке, ярмарка оказалась на редкость богатой. Но с другой стороны, городок Фэрмид и вырос-то вокруг купцов. Он стоял сразу за Альпами, у самого начала тропы, ведущей к перевалу, и к тому же на берегу речки. Речка, правда, была маленькая, но текла к северо-западу, где впадала в другую реку побольше, и чем дальше текла река, тем крупнее становились города по ее берегам. Купцы плыли вниз по реке на баржах, встречались с другими купцами, приходившими из-за Альп, а крестьяне толпами сновали туда-сюда по обе стороны от гор и приносили на продажу купцам плоды своих трудов: овощи, фрукты, свинину и птицу, полотно и меха, ленты и пряжу, горшки, сковородки и котелки. На ярмарке встречались даже специи и шелка с Востока. Их продавали немногочисленные профессиональные купцы. Остальные же торговцы скорее всего были крестьянами, жаждавшими заработать жалкие гроши на продаже тех излишков, что милостиво оставляли им господа. Мэт знал, что в Меровенсе королева Алисанда настояла на том, чтобы господа оставляли сервам хотя бы часть урожая для продажи. Новый король Латрурии -- государства, расположенного к югу от Меровенса, -- похоже, решил проводить такую же политику. По крайней мере это явствовало из тех разговоров, которые столь старательно подслушивал Мэт. У соседнего лотка серв, торговавший фруктами, даже немного бахвалился: -- У нас летом теперь сенокос по два раза, и пшеницы, и овса эти годы собираем кучу, просто кучу. -- Это дело понятное, -- кивнула покупательница. -- Но какую часть урожая вы уносите домой, вот вопрос? -- Половину! Теперь целую половину, во как! С тех самых пор, как короновался молодой король Бонкорро, мы отдаем нашему господину только половину всего урожая! -- Неужто? -- изумился худощавый крестьянин. -- Ваш молодой король заставил ваших господ так расщедриться? -- Представьте себе, заставил! И мы с женой из нашей доли на три части живем, а четвертую часть продаем. У жены теперь в хозяйстве медные кастрюли! У меня -- железная лопата, а наши детишки ходят в обуви из кожи, больше не бегают босиком! -- Из кожи? -- выпучив глаза, переспросила другая крестьянка -- молодая женщина с младенцем на руках. Рядом с ней стоял худющий подросток, который, услышав про кожаную обувь, изумился не меньше матери. -- Что, настоящие кожаные туфли носят? -- Да! Им больше не надо заворачивать их бедные маленькие ножки в тряпки, чтобы не иззябли зимой! Они ходят в туфлях из настоящей мягкой кожи с твердой подметкой! Крестьянка обернулась к мужу. -- Надо нам пойти с ним, -- сказала она решительно. -- Да, в общем, не так ужи далеко будет, -- сказал молодой мужчина. -- А потом домой доберемся быстро и в праздники будем с родителями. -- Вам и тут неплохо! -- запротестовала старая крестьянка. -- Неплохо-то оно, может, и неплохо, но мы две части из трех отдаем сэру Гардлину, -- возразила молодая женщина. -- А как бы хорошо малышу справить кожаные туфельки, когда он ножками пойдет! -- Это верно, -- подтвердил мужчина. -- Мы себе и дома новые выстроили, -- продолжал хвастаться торговец фруктами. -- И у нас теперь нету лачуг, как те, в которых мы столько лет ютились! Теперь у нас все честь по чести: и дома, и плетни, и крышу каждую осень свежей соломой перекрываем! -- Домик! -- проворковала молодая крестьянка и зажмурилась. -- Настоящий домик! -- Слушай, ты репку берешь или ты в нее влюбился ненароком? -- буркнул торговец овощами. Мэт очнулся и понял, что он вертит репку в руке уже несколько минут. -- Нет, пожалуй, не буду я ее покупать, -- извинился он и положил репку на лоток. -- Она сбоку мятая -- наверное, подгнила. -- Подгнила? Ты хочешь сказать, у меня плохой товар, лежалый? Мэт придирчивым взглядом окинул остальной товар: сморщенную морковь, вялый пастернак, покрытую темными пятнышками редиску. -- На корм скоту и то бывает получше овощи идут, чем твой товар, -- заявил он. -- Ворю-у-у-га! -- завопил торговец. -- Эй! Стража! Здесь тайный колдун и воришка к тому же! -- Ч-ш-ш-ш! Потише, ты! -- Мэт испуганно оглянулся: а ведь не годится так себя вести, когда ты на разведке. -- Заткнись, а? Ну, хочешь, я у тебя куплю эту репку? Я тебе настоящую медную монетку дам, целый пенни! Целый пенни отвалю за гнилую репку! -- Во-рю-у-у-у-га! -- снова завелся торговец. -- Стража! -- Ну, ладно, не хочешь, так и не надо, -- пожал плечами Мэт, отвернулся и собрался побыстрее смыться, но не тут-то было: ему на плечо легла ручища размером с каравай, после чего эта самая рука его развернула, и он оказался лицом к лицу с ярмарочным стражником. -- Куда это ты собрался, крестьянин? Что, спрашивается, мог ответить Мэт? Он мог ответить: "Да нет, никакой я не крестьянин, я просто так оделся для удобства". Или, скажем, так: "Спокойно, ребята. Я -- придворный маг Меровенса. Здорово же вы обознались?" А ведь ему следовало ходить неузнанным и собирать информацию, а не затевать беспорядки. И как теперь выпутаться из этой истории, не раскрывая своего истинного лица? -- Ничего я не крал, уважаемые стражники, я всего лишь отказался купить. -- Ага, отказался и заявил, что репка гнилая! -- крикнул торговец. -- А она если гнилая, так только потому, что это он ее испортил, а когда я ее сюда привез, она была... -- глаза торговца заблестели, -- она была хорошая. Все мои овощи были свежие! А теперь полюбуйтесь на них! И с чего это он так меня возненавидел, что перепортил весь мой товар, ума не приложу. Да я его первый раз в глаза вижу! -- И я тоже, -- сказал Мэт. -- На что мне сдались твои заплесневелые овощи? -- Заплесневелые?! Слыхали, уважаемые стражники? Это он так сделал, что мои овощи покрылись плесенью! -- Обвинение-то нешуточное, парень, -- сказал стражник-верзила. -- Если он правду говорит, выходит, ты занимался магией без разрешения графа. -- А вдруг у меня от самой королевы разрешение имеется? Стражник кисло ухмыльнулся: -- Ну да! Ты еще скажи, что готов заплатить мне по золотому соверену за каждое свое слово. Да что такой оборванный бродяга, как ты, может знать про королеву? Ох, как Мэту хотелось вытащить десяток золотых монет и доказать стражнику, как тот жестоко ошибается. Как ему хотелось раскрыть тайну и сказать, что на самом-то деле он придворный маг Меровенса. Но Мэт напомнил себе, что поступи он так -- и можно забыть о деле: о том, что ему нужно вызнать как можно больше о причинах брожений в народе здесь, на юге, у границы с Латрурией. И он быстро нашелся: -- Да какой я колдун, что вы! Я разносчик. Вот хожу, смотрю, может, кому чего подсобить требуется. Стражник нахмурился: -- Этот человек обвиняет тебя в том, что ты испортил его овощи. -- Испортил, точно! -- вскричал крестьянин. -- Разве я бы повез из Латрурии целую телегу гнилых овощей? Что бы я мог выручить за такой товар? "То же самое, что надеется выручить любой хитрый торговец", -- подумал Мэт, а вслух сказал: -- Вот! Слышите! Овощи у него свежие, он сам сказал! -- Были свежие, да сплыли! -- заупрямился торговец. -- Были свежие, пока ты все не перетрогал и не заколдовал. -- Вот чепуха! -- возмутился Мэт, схватил репку и забормотал себе под нос: Вся ты выросла на грядке, Овощ огородная Час назад была в порядке, А теперь -- негодная! Эй, румяный помидорчик, Что ты весь скукожился? Я спасу тебя от порчи, Станет красной кожица! Не горюйте, корнеплоды, Будете, как новые! Прям как будто с огорода -- свежие, здоровые. Стишок, конечно, получился, посредственный, но Мэт никогда и не был особенно силен в импровизации. Однако за основу он взял народную песенку, потому надеялся, что что-нибудь да получится. И получилось. Пятнышко с гнилью на боку у репки уменьшилось, а через мгновение и вовсе исчезло. Мэт тут же сунул репку прямо под нос стражнику. -- Вот! Смотрите! Никакой гнили! А это что? -- Он быстро положил репку на лоток и схватил вялый корешок пастернака. И стоило Мэту прикоснуться к пастернаку, как корешок как бы налился соком, ботва зазеленела -- удивительный источник витаминов! -- Ни пятнышка, прелесть, что за пастернак! А морковка-то! -- Мэт обернулся к лотку и увидел, что "Проект Оживления Овощей" осуществляется точно по плану, как он и задумал. Он схватил с лотка дохлую морковину и показал ее стражнику. И конечно, морковка на глазах стала свежей и сочной. -- Свеженькая, хрустящая, будто ее только что из грядки вытянули. -- Вот-вот, -- кивнул стражник и добавил угрюмо: -- А вот кое-кого сюда вытянули зря. -- Стражник оттеснил Мэта в сторону и, набычившись, глянул на торговца. -- У нас дел полно, а ты нам голову морочишь по пустякам, деревенщина! -- Нижайше прощения просим, -- залепетал торговец, стал кланяться и натужно улыбаться. -- Я, верно, ошибся. Он, видно, только одну репу мне и попортил. -- Еще раз побеспокоишь нас понапрасну -- мы тебя знаешь как попортим? -- пообещал стражник и развернулся к своим товарищам, продолжая сердито ворчать. Мэт послушался голоса разума и поспешил вслед за стражниками, пока торговец опять не обвинил его в колдовстве -- весь товар с минуты на минуту мог снова покрыться плесенью и гнилью. И не то, чтобы Мэту было так уж страшно, нет: просто не хотелось бы сбрасывать маску. Так что он потащился за стражниками, с трудом справляясь с яростью: теперь противный торговец, из-за которого Мэт чуть было не погорел, выручит намного больше денег! Придворный маг терпеть не мог, когда торжествовало зло. Ну а если уж совсем честно -- он терпеть не мог проигрывать. На миг у него возникло искушение побыстрее произнести заклинание, из-за которого все овощи у гадкого торговца разом превратились бы в гору плесени и гнили, но Мэт устоял. Не стоило опускаться до такой мелкой мстительности. Кроме того, использование магии во зло означало бы первый шаг на пути к черной магии, а Мэт ни за что не пошел бы этим путем. У него с Дьяволом были свои счеты. Вообще-то Мэту просто повезло, что чудеса в Меровенсе творились с помощью стихов. Как еще мог бы тут выжить филолог-старшекурсник? Мэта когда-то ожидало далеко не блестящее будущее, прямо-таки нищенское существование студента последнего курса, а потом не менее нищенское существование преподавателя того же колледжа, но тут святой Монкер из Меровенса перенес его из кампуса родного колледжа в другой мир -- туда, где нужна была его помощь, дабы свергнуть узурпатора и вернуть на престол законную владычицу. А потом вышло так, что он в эту самую законную владычицу влюбился, а чуть позже убедил ее, что самый лучший для нее политический шаг -- это выйти за него замуж, и повел-таки королеву к алтарю. Однако минуло уже два года со дня свадьбы, а у счастливой четы все еще не было детей. Мэт уже и сам измучился, ему казалось, что он что-то делает не так. А в Меровенсе делать что-то не так -- всегда влекло за собой весьма неприятные последствия. Например, сходить на ярмарку, где тебя обвинили бы в воровстве, а потом в колдовстве, и притом попусту. Наконец Мэт немного успокоился и даже улыбнулся: а ведь смешно получилось -- пришлось прибегнуть к белой магии, чтобы снять с себя обвинение в черной. В этом мире всякая магия повиновалась либо власти Добра, либо власти Зла. Почему-то Мэту показалось, что торговец, из-за которого он чуть было не угодил в беду, тоже мог бы над этим посмеяться. И как только его угораздило так вляпаться? Ну, на самом-то деле все обошлось и на этот раз, и не только на этот раз. Королева Алисанда прежде очень помогала ему. А началось все с того, что королева стала получать известия о растущем недовольстве среди своих подданных, живущих вдоль границы с южным соседом -- Латрурией. Недовольство, похоже, проистекало из-за слухов, которые просачивались из соседней страны, слухов о том, как славно там живется, между тем еще пять лет назад народ Латрурии прозябал в нищете. Мэт помнил, как он пытался выяснить хоть какие-нибудь подробности. -- Неужели не сообщают ничего поточнее? -- спрашивал он у Алисанды. -- Может, у них там резко возрос совокупный национальный продукт? Или выросли капиталовложения? Или поступили субсидии и потому произошло снижение цен? Алисанда нетерпеливо отмахнулась от мужа: -- Мэтью, выражайся яснее. Такие мудреные слова -- это только чародеям под силу уразуметь. Мэту очень хотелось с ней согласиться, однако он все же постарался перевести: -- Не стали ли латрурийские крестьяне вдруг получать урожаи больше, чем прежде? А может быть, тамошние умельцы стали делать больше повозок и фургонов? Стали ли там строить больше жилищ? -- Не знаю, -- отвечала Алисанда -- и те, кто снабжает меня новостями, тоже не знают. Говорят только: есть слухи, что там стало лучше жить. Да, даже лучше, чем в Меровенсе. Мэт нахмурился: -- А я-то считал, что ты вполне достаточно подняла уровень жизни в стране, и притом меньше чем за десять лет. -- Я тоже надеялась, что так оно и есть, -- призналась Алисанда, -- но эти слухи... Как они просачиваются в Меровенс? Может быть, этот новый король Бонкорро подсылает лазутчиков, и они сеют смуту в моем народе? -- Король-колдун на всякое способен, -- согласился Мэт, -- правда, мы не знаем про него точно, колдун ли он. Но его дед был колдуном, а, если верить твоим разведчикам, его отец погиб из-за того, что был слишком добр и порядочен. Следовательно, судя по всему, Бонкорро вполне может быть колдуном. -- Верно, нам никто не сообщал о том, что он святоша, -- подтвердила Алисанда. -- А покуда нам никто такого не сообщал, мы вольны считать Бонкорро прислужником Преисподней -- таким, каким был его дед. Безусловно, плоды распространения этих слухов порадовали бы Дьявола. Наши сервы становятся все более непокорны и дерзки и все более небрежно относятся к своим обязанностям. -- Отсюда более скудные урожаи, а они из-за этого ворчат еще сильнее, -- сухо подытожил Мэт. -- А дворянство ко всему этому как относится? -- Старики пока только немного озабочены, но куда сильнее они озабочены поведением собственных детей. -- Что, молодежь готова взбунтоваться? Алисанда нахмурилась: -- Нет. Я бы не сказала, что они готовы бросить вызов своим родителям, но я слышала, что молодые люди стали грубы и вздорны. -- А как насчет того, что они стали "наглы" и "непокорны"? -- Значит, ты читал эти сообщения? -- Нет, просто я работал с детьми. -- Мэту вдруг нестерпимо захотелось попреподавать в колледже. Может быть, если бы он основал первый университет в Меровенсе... Нет! Нужно было устоять перед этим искушением! -- Я понимаю так, что молодые дворяне становятся угрюмы и дерзки? -- Да, и молодые дворянки тоже. -- Ясно, почему бы и дворянкам также не поддаваться общему настроению? -- Мэт понял, что недовольство носит всеобщий характер и не зависит от титулованности и пола. -- Известна хоть какая-нибудь четкая причина? -- Нет. -- Алисанда хмуро покачала головой. Она стояла у окна и смотрела сквозь высокие узкие стекла на лежавший внизу сад. -- Ясно одно: они капризничают, и кривляются, и требуют, чтобы родители выхлопотали им местечко