y. The
critical heritage/Ed. by R. Paulson, T. Lockwood. London, 1969, p. 37-38.}.
В поздней своей пьесе "Исторический ежегодник за 1736 год" Филдинг, вновь
протестуя против диктата классицистской поэтики, создал образ ограниченного
критика Саурвита, обращающегося к драматургу Медли с таким замечанием: "Вам,
конечно, хорошо известны законы театра, сэр, и я ума не приложу, как сумеете
вы уместить события целого года в двадцать четыре часа" {Филдинг Г. Избр.
произв. М., 1954, т. 1, с. 237.}.
Над одним из такого рода критиков Филдинг зло посмеялся в 62-м номере
своего "Ковент-гарденского журнала" (1752). Некто Уильям Мейсон предпослал
своей драматургической поэме "Эльфрида" пять "вступительных писем", в
которых доказывал необходимость для современных драматургов безоговорочно
следовать правилам, изложенным в "Поэтике" Аристотеля. В памфлете-письме,
подписанном "Трагикомикус" (уже в выборе имени содержался вызов апологетам
классицистски жестокого разграничения жанров), Филдинг писал о пристрастии
автора пяти писем (Мейсона) к правилам Аристотеля, "который, несомненно,
писал вполне конкретно, имея в виду драматическую поэзию своего времени; но
как смешна будет современная трагедия с его тремя единствами! Если бы
Шекспир соблюдал их, то он бы летал, как бумажный змей, а не парил бы, как
орел" {Fielding H. The criticism of Henry Fielding/Ed. by I. Williams. New
York 1970, p. 137.}. Далее Трагикомикус, желая вызвать смех у читателей,
рассуждал о том, сколь нелепым выглядел бы греческий хор в трагедиях
"Отелло" и "Юлий Цезарь".
Относительный историзм Филдинга в подходе к аристотелевской "Поэтике" и
классицистским нормам обусловил и более широкий его взгляд на литературные
явления прошлого и настоящего, и в частности на творчество Шекспира.
Уже в первой комедии Филдинга "Любовь под разными масками" (1728)
сатирический персонаж - непросвещенный лорд Формал по невежеству своему
предпочитает Шекспиру Бенкса: в предисловии к "Трагедии трагедий..." (1730)
не Корнель или Драйден, но Шекспир вспоминается (притом без иронии) как
наивысший драматургический авторитет. Имя величайшего из драматургов,
названия его пьес, цитаты из них, шекспировские реминисценции встречаются в
нескольких драмах Филдинга, в его романах, во всех четырех его журналах, в
произведениях из трехтомника "Смешанные сочинения", в отдельных эссе и
памфлетах и, наконец, в последней книге писателя - "Дневник путешествия в
Лиссабон".
Любопытно заметить, что герои книг старшего современника и во многом
антипода Филдинга С. Ричардсона (за исключением Клементины из "Грандисона")
не вспоминают о Шекспире. Памела, будучи невестой, обсуждает в своих письмах
достоинства комедии Р. Стала "Нежный муж" и трагедии Э. Филипса "Страдающая
мать"; многие страницы "Клариссы" посвящены рассуждениям о пьесе Николаса
Роу "Красивая грешница". Что же касается автора "Тома Джонса", то он в 5-й
главе XVI книги романа отправляет своих героев на представление "Гамлета" с
Гарриком в главной роли, воспроизведя затем их беседу о великой трагедии
Шекспира и ее сценической интерпретации.
Особенно много интересных замечаний Филдинга о Шекспире рассыпано в
18-ти главах-пролегоменах "Истории Тома Джонса, найденыша" и в ряде номеров
"Ковент-гарденского журнала". Во вступительной главе XIII книги "Тома
Джонса" писатель знакомит читателя со своими главными литературными
авторитетами: этот ряд гениальных писателей составляют Аристофан, Лукиан,
Сервантес, Рабле, Мольер, Шекспир, Свифт, Мариво.
"В дальнейшем акценты изменятся, - пишет в своем фундаментальном труде
об английском романе XVIII в. А. А. Елистратова. - В "Ковент-гарденском
журнале" 1752 г., пересматривая свои прежние литературные увлечения, Филдинг
отвергнет Аристофана и Рабле, отодвинет на второе место Шекспира и Мольера,
но останется верен... "великому триумвирату" - Лукиану, Сервантесу и
Свифту..." {Елистратова А. А. Английский роман эпохи Просвещения. М.: Наука,
1966, с. 76.} Это указание А. А. Елистратовой нуждается, на наш взгляд, в
некотором уточнении.
Иерархизация литературных авторитетов, о которой упоминает
исследователь, предпринята Филдингом в той части 33-го номера "Журнала", где
речь идет исключительно об остроумии и о писателях, чьи произведения
способны вызвать смех у читателей. Глядя на любимых писателей под таким
углом зрения и рассуждая о различной содержательности производимого ими
комического эффекта, Филдинг, действительно, оставляет на первом плане
"великий триумвират" - Лукиана, Сервантеса и Свифта (кстати говоря, не
драматургов, а прозаиков), поместив вслед за ними Шекспира {Нетрудно
заметить, что Шекспир - создатель трагедий - в этом "конкурсе" участия не
принимает.} и Мольера.
В других же номерах "Ковент-гарденского журнала" есть упоминания о
"великом квадрумвирате" драматургов (Шекспир, Бен Джонсон, Бомонт и Флетчер)
и о "самом великом Шекспире" - упоминания, позволяющие смело утверждать, что
в отношении Филдинга к Шекспиру за три года не произошло переоценки
ценностей. И в конце своего жизненного пути Филдинг мог бы воскликнуть так
же, как в 8-й главе X книги "Истории Тома Джонса": "О Шекспир, если бы
владел я пером твоим!".
Любовь Филдинга к шекспировской драматургии нашла свое яркое выражение
и в его критике как некоторых эссе о Шекспире, так и эдиционной практики
современников - издателей Шекспира. Особенно доставалось Джону Деннису
(автору "Эссе о гении и сочинениях Шекспира"), Л. Теоболду и У. Уорбертону.
Иронические замечания по их адресу встречаются и в журнале Филдинга
"Борец", и в предисловии к осуществленному им в соавторстве с. Э. Юнгом
переводу комедии Аристофана "Плутус", и в "Истории Тома Джонса, найденыша",
и в "Ковент-гарденском журнале".
Особого внимания заслуживает один из эпизодов написанной в лукиановских
традициях {См.: Соколянский М.Г. Творчество Генри Филдинга. Киев: Вища
школа, 1975, с. 51-62.} повести Филдинга "Путешествие в иной мир". Попавший
в Элизиум рассказчик встречает там среди прочих выдающихся писателей
Шекспира, беседующего с Беттертоном и Бутом - крупнейшими актерами времен
Реставрации. Актеры спорят о смысле знаменитой строки из V акта трагедии
"Отелло":
Put out the light, and then put out the light...
(Задую свет. Сперва свечу задую...)
(V, 2; перевод Б. Пастернака)
В поисках "истинного" смысла собеседники предлагают разные варианты
"реконструкции" шекспировского текста:
Put out the light, and then put out the light,
Put out the light, and then put out thy light,
Put out the light, and then put out thee light,
и, наконец:
Put out thy light, and then put out thy sight.
Впрочем, и на этом варианте "поиск" не заканчивается. Беттертон
считает, что не с меньшим правом, чем буква, может быть изменено и слово,
предлагая такое решение:
Put out thy eyes, and then put out thy sight.
Призванный в арбитры Шекспир отвечает спорящим весьма выразительно:
"Право, джентльмены, я так давно написал эту строчку, что уже забыл, какой
смысл вложил в нее. Если б я мог себе представить, как много чепухи будет
сказано и написано о ней, я бы вычеркнул ее из своих произведений, ибо я
уверен, что любое из предложенных значений, будь оно моим, сделало бы мне
мало чести...". На вопросы о смысле иных спорных мест в его произведениях
Шекспир отвечает, что "если уж и мистер Теоболд не дал исчерпывающего ответа
на этот вопрос, то появились три или четыре более новых издания моих пьес,
которые, как он надеется, удовлетворят всякого..." {Fielding Henry. The
complete works, v. 1-16. London, 1967, v. 2, p. 247-248.}.
Насмешки" над Л. Теоболдом {Разумеется, насмешки Филдинга не умаляют
заслуг Л. Теоболда перед шекспирологией и почитателями Шекспира. Кстати,
Филдинт был подписчиком семитомного собрания сочинений Шекспира, изданного
Л. Теоболдом.} и другими издателями и комментаторами, содержащиеся в этом
эпизоде, вряд ли нуждаются в пояснениях. Филдинг выступает здесь прежде
всего против безмерного педантизма, приводящего подчас к абсурдным решениям,
и против недоверия к шекспировскому поэтическому слову.
В связи с этим эпизодом из "Путешествия" нельзя не вспомнить 31-й номер
"Ковент-гарденского журнала", хотя эти два произведения Филдинга и отделяет
друг от друга десятилетняя дистанция.
"...Нет в наш век более модного занятия, чем критиковать Шекспира, -
такими словами открывается эссе, помещенное в этом номере. - Мне сообщили,
что в настоящее время готовятся к изданию не менее 200 собраний сочинений
этого автора с комментариями, ссылками, наблюдениями и т. п." {Fielding H.
The criticism of Henry Fielding, p. 70.} Уже в этой фразе обнаруживается
едкая ирония Филдинга; а далее читателю предлагается реконструкция,
откровенно пародийная, знаменитого монолога Гамлета из 1-й сцены III акта.
Сомнению подвергается аутентичность первой же строки:
То be or not to be, that is the question.
Автор эссе предлагает с помощью "незначительных изменений" основательно
"улучшить смысл". Его вариант выглядит так:
То be, or not. To be! That is the bastion.
В последующих стихах монолога:
Whether 'tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous Fortune,
Or to take arms against a sea of troubles,
And by opposing end them? -
предлагает заменить "suffer" на "более подходящее" по смыслу слово
"buffet", a "slings and arrows" - "winged arrows". Две последние строки
после реконструкции приобретают такой вид:
Or tack against an Arm'oth'sea of troubles,
And by composing end them... {Ibid., p. 71.}
Пересмотру подвергается почти каждый стих монолога. Многие изменения,
введенные для "исправления и улучшения смысла", производят комический
эффект. Вместо слов "to die, to sleep" предлагается "to lie to sleep";
вместо "whips and scorns of time" - "whips and spurs of time"; вместо "cast
of thought" - "cask of salt" и т. д. Заявляя, что он не собирается
предпринимать очередное издание пьес Шекспира, автор эссе предлагает
редакторам и комментаторам всех 200 готовящихся изданий воспользоваться его
"реконструкцией".
Пафос этого иронического эссе вполне ясен. Филдинг смеется не только
над Теоболдом или, допустим, явно уступавшим Теоболду в знании Шекспира
Уорбертоном {У. Кросс полагал, что основной мишенью насмешек Филдинга в этом
эссе был Уорбертон. См.: Cross W. L. The history of Henry Fielding. New
Haven, 1918, v. 2, p. 432.}, эссе направлено против самой тенденции
исправлять и "улучшать" шекспировские тексты. В этом отношении Филдинг
противостоит не только критикам и комментаторам первой половины века, но и
тем знатокам Шекспира последовавшего периода, включая самого Семюэла
Джонсона, которые по традиции выискивали слабые места в шекспировских
пьесах. Еще более резко обрушивался Филдинг на тех авторов, которые, исходя
из классицистских представлений о драме, "адаптировали" произведения
Шекспира для постановки их в театре той поры.
Переделки и адаптации шекспировских пьес с учетом классицистских
законов драмы начались еще в период Реставрации и продолжались в XVIII в.
Еще А. Поуп, находивший у Шекспира множество "недостатков", неодобрительно
отзывался о такой практике. Тем не менее в репертуаре английских театров эти
переделки заняли значительное место. Можно вспомнить трагедию Драйдена "Все
за любовь" и "Джейн Шор" Н. Роу, пьесу К. Сиббера "Папская тирания при
короле Джоне" и драму Э. Филипса "Хамфри, герцог Глостер", как, впрочем, и
много других {См.: Branam George C. Eighteenth century adaptations of
Shakespearean tragedy. Berkeley; Los Angeles, 1956.}.
Переделывая Шекспира, драматурги XVIII в. стремились сделать его пьесы
"правдоподобнее", добиться хотя бы единства действия (коль уж невозможно
было уложить их в рамки единств времени и места), "очистить" трагедии от
элементов комического, а комедии, от трагического и, наконец, усилить
дидактический момент. Для этих целей хороши были многие средства. К примеру,
Колли Сиббер, адаптируя "Короля Лира", ради единства действия опустил I акт,
а Н. Тейт в той же трагедии вовсе убрал такого значительного персонажа, как
шут.
Во времена Филдинга обращение не к Шекспиру, но к адаптациям стало
нормой для театральных трупп. Даже друг Филдинга - величайший актер эпохи и
большой почитатель шекспировской драматургии Дэвид Гаррик предпочитал
ставить переработки и сам занимался адаптацией Шекспира.
Автор "Истории Тома Джонса" был принципиальным противником переработки
шекспировских произведений. Критическое суждение о такого рода переработках
и о деятельности Роу - адаптатора Шекспира, в частности, встречаем мы в 1-й
главе IX книги знаменитого романа. Однако и до того, в пору своей
драматургической деятельности, Филдинг занимал в этом вопросе такую же
позицию.
В ранней его пьесе "Фарс сочинителя" писатель вывел сатирические фигуры
отца и сына Марплеев, целя прежде всего в Колли и Теофила Сибберов.
Марплей-старший, драмодел и театральный директор, излагает сыну свое кредо:
"Искусство писать, мальчик, - это искусство присваивать старые пьесы, меняя
их названия, или - новые пьесы, меняя имя автора" {Fielding Henry. The
author's farce/ed. by Charles B. Woods. Lincoln, 1966, p. 43.}. Полностью
созвучно этой декларации и признание Марплея о том, что случалось ему
переделывать и Шекспира.
В своем драматическом памфлете "Исторический ежегодник за 1736 год"
Филдинг снова зло посмеялся над отцом и сыном Сибберами, карикатурами на
которых являются фигуры драматурга Граунд-Айви и актера Пистоля. В III
действии этой пьесы обсуждается проблема "приспособления" Шекспира - и в
частности "Короля Джона" - для сцены, чем занимается Граунд-Айви.
"...Шекспир был славный малый, - говорит этот персонаж, - и кое-что из
написанного им для театра сойдет, если только я это немножко приглажу..."
{Филдинг Генри. Избр. произв.: В 2-х т. М.: ГИХЛ, 1954, т. 1, с. 254.} А
преклоняющийся перед Шекспиром драматург Медли интересно резюмирует эту
дискуссию: "Если Шекспир удовлетворяет людей со вкусом, то его следует
переделывать для тех, у кого нет вкуса..." {Там же, с. 254-255.}.
Упоминание об исторической хронике "Король Джон" не случайно. Филдинг
резко негативно реагировал на адаптацию этой пьесы его старым недругом Колли
Сиббером. В маленьком театре в Хаймаркете, которым Филдинг в те годы
руководил, он, вновь атакуя К. Сиббера, поставил сатирическую пьеску "Жизнь
и смерть короля Джона" с подзаголовком: "Первоначально написано Шекспиром.
Просмотрено, перепечатано и не переделано" {См.: Avery E.L. Fielding's last
season with the Haymarket theatre, - Modern Philology, 1939, N 3; Алексеев
М. П. Из истории английской литературы. М.; Л.: ГИХЛ, 1960, с. 209-210.}.
В один ряд с этими фактами попадают и противопоставление Шекспира
развлекательному театру, содержавшееся в драматическом памфлете Филдинга
"Пасквин", и насмешка над любителями выбрасывать целые акты из шекспировских
трагедий в фарсе "Кубарем летящий Дик" (1736), направленном против
известного актера и театрального директора Джона Рича. Таким образом,
Филдинг защищал подлинного Шекспира не только от Колли Сиббера: он был
принципиальным противником изменения шекспировских пьес в угоду вкусам
театральных деятелей и той части зрителей, что чрезмерно привержена была к
классицистской драматургии.
Правда, Филдинг не оставил высказываний о гарриковских "улучшениях"
Шекспира. Писатель высоко ценил актерское дарование своего друга, и, быть
может, это обстоятельство, как и личная дружба, удержало его от критики. Но
в связи с этим интересно вспомнить, что спустя восемнадцать лет после смерти
Филдинга другой его друг и первый биограф, Артур Мерфи, осмеял гарриковскую
адаптацию "Гамлета" в пародийной пьеске ""Гамлет" с изменениями" {Stone G.
W. Mr. Garrick's lost alteration of "Hamlet". - PMLA, 1934, v. XLIX, N 3;
Lehnert M. Arthur Murphy's "Hamlet-Parodies (1772) auf David Gar-rick. -
Shakespeare-Jahrbuch, Weimar, 1966, Bd. 102, S. 97-167.}. Есть основания
полагать, что отношение Мерфи к некоторым переделкам Шекспира сложилось под
воздействием взглядов его старшего современника и друга.
Что же касается самого Филдинга, то его многочисленные выступления в
защиту Шекспира от его издателей, критиков и адаптаторов никак нельзя
объяснить исключительно личными симпатиями и антипатиями или групповыми
соображениями. Действительно, среди адаптаторов Шекспира были враги Филдинга
- К. Сиббер и Рич, но были и друзья, включая Гаррика. Кстати, уже
упоминавшаяся гарриковская переработка "Гамлета" была осуждена позднее
Теофилом Сиббером, которого Филдинг-драматург часто высмеивал. Враг писателя
Дж. Хилл в периодическом издании "Актер" издевался над некоторыми
переработками шекспировских пьес, тогда как друг Филдинга Артур Мерфи,
будучи довольно непоследовательным, признавал за ними право на жизнь.
Полемика с адаптаторами велась Филдингом более последовательно, ибо
основывалась не на соображениях дружбы или вражды, а на убежденности в
непреходящем значении наследия Шекспира.
Эта убежденность и свобода от классицистской нормативности, а также
тонкое понимание шекспировской поэзии обусловили филдинговскую рецепцию
творчества Шекспира, проявившуюся в трех аспектах: 1) в многочисленных
отзывах о великом драматурге и включении его произведений в свой
литературный обиход, 2) в критическом отношении к практике издателей и
комментаторов его сочинений и 3) в своеобразной полемике со сценическими
адаптациями шекспировских пьес.
Трудно найти среди современников Филдинга литератора или театрального
деятеля, которого можно было бы поставить рядом по широте взгляда на
творчество Шекспира {Из современников и друзей Филдинга лишь художник Уильям
Хогарт приближается (не без влияния идей своего друга-писателя) к
филдинговскому пониманию Шекспира. См.: Алексеев М. П. Вильям Хогарт и его
"Анализ красоты". - В. кн.: Хогарт В. Анализ красоты. Л.; М.; Искусство,
1958, с. 59; Соколянский М. Г. В. Хогарт i Г. Фiлдiнг. - В кн.: Лiтература i
образотворче мистецтво. Киев, 1971, с. 19-20.}. Вспомним, что "Рассуждения
об оригинальности произведений" Э. Юнга появились через пять лет после
смерти великого романиста, а знаменитое предисловие С. Джонсона к собранию
сочинений Шекспира - в 1765 г., после чего лишь и началось становление
"культа Шекспира" {См.: Babcock R. W. Op. cit.}.
Значение многочисленных высказываний Филдинга о Шекспире, его критиках
и театральных интерпретаторах для литературной мысли и художественной
практики того времени еще недостаточно учитывается в шекспироведении.
Филдинг своими насмешками и пародийными сценами, несомненно, сократил век
примитивнейшим адаптациям шекспировских пьес, своими эссе обратил внимание
многих современников на несуразности в трудах ряда редакторов и
комментаторов. Как замечает (ограничившись, к сожалению, одним этим
замечанием) американский исследователь Р. Нойес, "Филдинг предвосхитил атаки
Джонсона на удушающую узость критиков-классицистов" {Noyes R. G. The
Thespian mirror: Shakespeare in the 18th-century novel. Rhode Island, 1953,
p. 17.}.
В целом воспринимая все аспекты деятельности Филдинга - любителя
Шекспира и борца против искажений шекспировских пьес, можно, не боясь
преувеличений, сказать, что и в оценке шекспировской драматургии автор "Тома
Джонса" явно опережал свое время.
Хотя заслуги Филдинга в становлении нового литературно-критического
восприятия Шекспира до сих пор, как правило, игнорировались, тем не менее
многие великие писатели и видные литературоведы в своих суждениях о
литературе ставили рядом имена Шекспира и Филдинга. Среди них были Шиллер и
Гете, Гоголь и Джордж Элиот, наконец, Бернард Шоу {Fielding Henry. A
critical anthology/Ed. by Claude Rawson. London, 1973, p. 148, 249, 262,
304, 319; Cross W. L. Op. cit., v. 3, p. 194-195.}. Вслед за Теккереем,
поставившим филдинговскую Амелию в ряд с героинями шекспировских пьес,
некоторые литературоведы поздневикторианского периода обращались к
сопоставлению отдельных мотивов и персонажей Шекспира и Филдинга {Такого
рода импрессионистические сопоставления встречаются и в новейших трудах.
См., напр.: Wrigth Andrew. Henry Fielding: Mask and feast. Berkeley; Los
Angeles, 1966, p. 119; Folkenflik R. Purpose and narration in Fielding's
"Amelia". - Novel, 1974, v. 7, N 2, p. 162-184.}.
Думается, однако, что выходящий за рамки нашей темы вопрос о
шекспировских традициях в творчестве Филдинга - драматурга и романиста - еще
ждет серьезного освещения.
ОТКЛИКИ НА ТРАГЕДИЮ ШЕКСПИРА "ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ" В ТРАГЕДИИ БЕНА ДЖОНСОНА
"ПАДЕНИЕ СЕЯНА"
В.Комарова
Отношения Бена Джонсона и Шекспира занимали шекспирологов еще в XVIII
в; Комментаторы и издатели произведений Шекспира Мэлон, Кэпелл, Стивене,
Поуп и другие упоминали о якобы недоброжелательном отношения Бена Джонсона к
его великому современнику. Только в конце XIX в. издателю произведений
Джонсона Уильяму Гиффорду удалось поколебать эту весьма распространенную
точку зрения.
В советских критических работах не раз сопоставлялись творческие
принципы двух драматургов {См.: Анисимов И. И. Предисловие. - В кн.: Джонсон
Бен. Драматические произведения. М.; Л., 1931, т. 1, с. 10; Заблудовский М.
Д. Бен Джонсон. - В кн.: История английской литературы. М.; Л., 1945, т. 1,
вып. 2 с. 80-81 Ромм А. С. Бен Джонсон. 1573-1637. Л.; М., 1958, с. 24-25.}.
Академик М. П. Алексеев писал о том, что Джонсона роднят с Шекспиром
"смелость и широта мысли, радикальные и гуманистические тенденции в
постановке и решении социальных и нравственных проблем", но вместе с тем ему
присущи "ученый педантизм, некоторая рационалистическая сухость и
преднамеренная поучительность" {Алексеев М. П. Драматурги - современники и
продолжатели Шекспира. - В кн.: История западноевропейской литературы:
Раннее средневековье и Возрождение. 2-е изд. М., 1959, с. 546.}. А. Аникст,
приводя многочисленные суждения Бена Джонсона о характере и произведениях
Шекспира, делает справедливый вывод, что Джонсон высоко ценил Шекспира как
человека и драматурга, несмотря на различия в их творческих принципах
{Аникст А. Шекспир в оценке своих современников. - В кн. - Классическое
искусство за рубежом: Сб. статей. М., 1966, с. 22-26.}.
Римские трагедии Бена Джонсона "Падение Сеяна" и "Заговор Катилины"
менее изучены, чем его комедии, и редко сравниваются с римскими трагедиями
Шекспира. Правда, большинство исследователей творчества Бена Джонсона
признают, что он написал их под непосредственным влиянием трагедий Шекспира
"Юлий Цезарь" и "Кориолан", однако детальные сопоставления, насколько мне
известно, отсутствуют в критических работах. Между тем подобные сравнения
могли бы помочь глубже понять сходство и различие двух драматургов.
В конце XIX в. А. Суинберн высказал интересное, хотя и не
подтвержденное аргументами сравнение трагедий "Падение Сеяна" и "Юлий
Цезарь": "По своему нравственному замыслу "Сеян", несмотря на сознательное
или бессознательное стремление автора замаскировать или исказить этот
замысел, столь же проникнут республиканским духом и содержит столь же
трагически-сатирическое изображение деспотизма, как и "Юлий Цезарь"
Шекспира" {Swinburne A. Ch. A study of Ben Jonson. London, 1889, p. 26-28.}.
Заслуживает внимания попытка определить идейную общность двух драматургов,
хотя "республиканизм" обеих трагедий преувеличен в монографиях Суинберна о
Шекспире и Джонсоне. Суинберн отметил и существенное различие: Джонсон
слишком увлекается второстепенными фактами и деталями, он не может создать
цельных и живых характеров. Исследователи творчества Джонсона давно
установили, что его римские трагедии содержат переводы больших кусков текста
из источников, но вместе с тем он оставляет без внимания психологически
важные моменты, позволяющие воссоздать характеры исторических лиц.
Необычайный успех шекспировской трагедии "Юлий Цезарь", поставленной в
театре "Глобус" в 1599 г., побудил Джонсона написать собственную трагедию на
сюжет из истории правления императора Тиберия. Вряд ли справедливо
утверждение, будто Джонсон намеревался противопоставить "Падение Сеяна"
шекспировской трагедии, к которой он отнесся якобы "пренебрежительно" {Это
утверждение содержится в превосходном научном издании Херфорда и Симпсона:
Jonson Ben. [Works]/Ed. by С. Herford, P. Simpson. Oxford, 1925, v. 2.
Introduction to "Sejanus his Fall", p. 9.}. Известно, что трагедия "Падение
Сеяна" была поставлена в театре "Глобус" в 1603 г. и в числе актеров были
Шекспир и Бербедж. Можно согласиться с предположением, что именно Шекспир
переработал трагедию для сцены. Бен Джонсон, публикуя трагедию в 1605 г.,
сообщает, что при постановке текст был изменен другим автором, но сейчас он
предпочел оставить текст в первоначальном виде, нежели "узурпировать права у
столь счастливого гения" {Jonson Ben. The works.../Ed. by W. Gifford.
London, 1875, v. 3, p. "VI-VII. В дальнейшем цитаты даются по изданию
Гиффорда, которое было мне более доступно. В этом издании нет нумерации
строк, поэтому в тексте будут указаны акты, сцены и страницы.}. В 1605 г.
подобное суждение вполне могло относиться к Шекспиру, находившемуся в зените
театральной славы. Кроме того, вряд ли в театре "Глобус" кто-либо другой, а
не Шекспир занимался режиссерской переработкой представленных драматургами
пьес.
Трагедия Бена Джонсона провалилась при постановке. Один из зрителей
того времени поэт Леонард Диггес сравнивал реакцию зрителей на пьесы
Шекспира и Бена Джонсона: актеров награждали аплодисментами, когда появлялся
Цезарь, публика с восторгом и изумлением следила за ссорой Брута и Кассия,
готовых обнажить мечи. Но те же зрители не могли вынести "нудного, хотя и
хорошо сделанного "Катилины", а "Сеян" был для них "утомительно скучен" {The
Jonson allusion book: A collection of allusions to Ben Jonson from 1597 to
1700/Ed. by J. F. Bradley, J. Q. Adams. New Haven; London, 1922, p.
188-189.}.
Художественные недостатки трагедии Джонсона бросаются в глаза. Различие
между римскими трагедиями Шекспира и Джонсона настолько велико, что
большинство исследователей или совсем не сопоставляют эти произведения, или
ограничиваются примерами сходства отдельных сцен. Исследователи творчества
Бена Джонсона Сегелкен, Бреннеке, Аронштейн, Кастелен, Смит, Найтс, Нолл и
другие {Saegelken H. Ben Jonsons Romer Dramon. Bremen, 1880; Brenneke E.
Kulturhistorisches aus Ben Jonsons Dramen. Halle a. S., 1899; Aronstein Ph.
Ben Jonson. Berlin, 1906; Castelain M. Ben Jonson. L'homme et 1'oeuvre.
1572-1637. Paris, 1907; Smith G. G. Ben Jonson. London, 1926; Knights L. C.
Drama and society in the age of Jonson. Harmondsworth, 1962; Knoll R. E. Ben
Jonson's plays. Lincoln: Univ. of Nebraska Press, 1964.} не сопоставляют
римские трагедии Бена Джонсона с современной ему политической обстановкой и
не ставят вопроса о том, как освещены в этих трагедиях актуальные для конца
XVI - начала XVII вв. политические проблемы.
Джон Палмер даже утверждал, что "Сеян" не пригоден для аналогий с
современной Джонсону жизнью: "Это - копия с сочинений Тацита и Светония в
возвышенном римском стиле. Это - рассказ о мраморных тираниях, алебастровых
угнетениях, о свободе и мятежах, как бы высеченных из камня" {Palmer J. Ben
Jonson.. New York, 1934, p. 72. Возможно, что и Палмер и другие
исследователи убеждены, что верность источникам была для Джонсона важна сама
по себе. В изданиях 1605 и 1616 гг. Джонсон дает в примечаниях
многочисленные ссылки на источники: наиболее часто упоминаются Тацит, Дион
Кассий, Светоний и Ювенал. Ссылки должны были создать впечатление, что автор
ничего не прибавил от себя: "Я сделал это, - писал - Джонсон, - чтобы
показать мою верность рассказу историков и спасти себя от тех палачей,
которые вздергивают ум на дыбу; подобно свиньям, они портят и подрывают
корни в садах муз и, подобно кротам, роют вслепую под землей, чтобы
забросать добродетель хотя бы маленькой кучкой грязи" (Jonson Ben. The
works.../Ed. by W. Gifford, v. 3, p. 6.}. И автор недоумевает, почему личный
враг Джонсона, лорд Нортхемптон, обвинил драматурга в государственной измене
и сочувствии папистам.
Между тем еще в конце прошлого века Элизабет Вудбридж в исследовании,
посвященном комедиям Бена Джонсона, сделала вывод, что ссылки на источники
Бен Джонсон часто вводит для маскировки своих целей и если обратиться к
источникам, то можно заметить, что драматург переработал весь материал и
многое развил и добавил {Woodbridge E. Studies in Ben Jopson's comedy.
Boston etc., 1898, p. 19-20.}.
Среди работ, посвященных взаимному влиянию Шекспира и Джонсона,
привлекает внимание исследование С. Масгроува. Автор сопоставил многие
произведения Шекспира и Джонсона, особенно детально трагедию "Король Лир" и
комедию Джонсона "Вольпоне" {Musgrove S. Shakespeare and Jonson: The
Macmillan Brown lectures, 1957. - Auckland university college bulletin,
1957, N 51. English ser., N 9, p. 11, 19. В более раннем исследовании Дж.
Гринвуда "Бен Джонсон и Шекспир" повторяются уже устаревшие выводы Мэлона.
См.: Greenwood G. Ben Jonson and Shakespeare. London, 1921, p. VIII-X.} и
Масгроув пришел к вполне справедливому выводу, что Джонсон превосходно знал
текст произведений Шекспира, в частности и текст трагедии "Юлий Цезарь": об
этом свидетельствуют многочисленные фразы, взятые из самых разных
шекспировских драм. Однако, по мнению исследователя, Джонсон вставляет эти
шекспировские строки без каких-либо особых целей, просто потому, что они
застряли в памяти. К сожалению, автор в данной работе не анализирует ни
трагедию "Падение Сеяна", ни комедию "Стихоплет", в которых аналогии с
шекспировской трагедией "Юлий Цезарь" встречаются наиболее часто.
В связи с трагедией Шекспира "Юлий Цезарь" С. Масгроув рассматривает
лишь один весьма спорный вопрос текстологического характера. В поздних
заметках Бена Джонсона "Леса, или Открытия" встречается критическое суждение
об одном месте трагедии "Юлий Цезарь". Слова шекспировского Цезаря,
приведенные в заметках Джонсона, отсутствуют в тексте трагедии. Джонсон
цитирует слова Цезаря: "Цезарь никогда не поступал несправедливо без
справедливой причины" ("Caesar did never wrong but with just cause"). Он
считает эту фразу нелепой и вызывающей смех.
Большинство исследователей склонны думать, что Бену Джонсону изменила
память. Другие, и в их числе Гиффорд, убеждены, что текст фолио испорчен, а
Бен Джонсон приводит подлинные слова Цезаря. Масгроув подчеркивает, что,
по-видимому, эта фраза поразила Джонсона и запомнилась ему потому, что он
еще раз приводит эти слова в своей пьесе-маске, написанной в 1625 г.,
"Ярмарка новостей". Вряд ли Джонсон исказил текст. Однако в тексте фолио и в
каноническом тексте мы находим совсем иные слова Цезаря. На просьбы
заговорщиков помиловать личного врага Цезаря и вернуть его из изгнания
Цезарь отвечает: "Знайте, что Цезарь не поступает несправедливо и без
причины не будет уступать" (везде дается мой прозаический перевод). В
оригинале: "Know, Caesar doth not wrong, nor without cause // Will he be
satisfied" (III, 1, 47-48) {Ссылки на текст драм Шекспира даются по изд.:
Shakespeare W. The complete works.../Ed. by P. Alexander. London; Glasgow,
1960. Указаны акт, сцена, строки. Нумерация строк соответствует в этом
издании тексту Кембриджского издания и шекспировскому словарю А. Шмидта.}.
Удовлетворительных объяснений этой загадки, насколько мне известно, не
существует, это один из безнадежно запутанных текстологических вопросов.
Вполне возможно, что Джонсону в данном случае память не изменила, но это не
означает, что текст в трагедии Шекспира испорчен. Издатели первого фолио,
друзья Шекспира, актеры театра "Глобус", не могли не знать текст популярной
трагедии. Реплика Цезаря в первоначальном виде была, вероятно, именно такой,
какой ее запомнил Бен Джонсон, который, несомненно, видел первый спектакль.
Реплика показалась ему бессмысленной, и он мог об этом сказать в тех
поединках, которые велись между ним и Шекспиром в таверне "Русалка". Между
тем первоначальная реплика Цезаря вполне в духе шекспировских политиков: в
ней передана типичная для персонажей шекспировских хроник словесная
казуистика, применяемая для оправдания насилия и несправедливости,
совершаемых ради "справедливой" цели. Так, например, подобное противоречие
между "правом" и "неправдой" встречается в диалоге Генриха Болингброка и
герцога Йорка ("Король Ричард II", II, 3, 141-145).
Непонимание диалектики добра и зла в исторических событиях - важнейшая
особенность, историзма Джонсона, который не признавал свойственной драмам
Шекспира сложной и противоречивой оценки некоторых исторических деятелей
прошлого. Шекспир, заменяя реплику Цезаря более понятной, сохранил основную
мысль: Цезарь убежден, что он всегда прав. Добавленные слова "без причины"
остаются не вполне ясными.
Пояснить смысл этих слов помогает одно место из трагедии Робера Гарнье
"Корнелия", переведенной на английский язык Томасом Кидом и опубликованной в
1594 и 1595 гг. {Знакомство Шекспира с переводом Кида не вызывает сомнений,
так как в тексте трагедии. Шекспира слишком много весьма сходных мест. Во
втором издании трагедия Гарнье называлась "Помпей Великий и трагедия о
прекрасной Корнелии...". Текст мне известен по изд.: Dodsley's Old English
plays... London, 1874, v. 5, p. 187-188.} В одном из диалогов поставлен
вопрос об оценке военных побед Цезаря. Кассий убеждает Брута в том, что
честолюбие Цезаря было опасным: его войны в Галлии, Африке, Египте, Испании
привели к разрушениям, к гибели множества людей. Кассий вспоминает о том,
что Цезарь "без причины" восстановил против Рима далекие племена алеманов, а
этим подверг Рим опасности нападения германских племен. Непосредственно
после этого диалога Брут читает подброшенные ему письма, которые упоминаются
в трагедии Шекспира, но не приводятся полностью. Возможно, что образованные
современники Шекспира, читавшие перевод Томаса Кида, могли вспомнить
соответствующие места трагедии "Корнелия".
О трагедии "Юлий Цезарь" Бен Джонсон не мог не размышлять, создавая
"Падение Сеяна". Уже в начале трагедии Аррунций, выражающий позицию автора,
вспоминает о подвиге Катона, Брута и Кассия. Попутно Бен Джонсон как бы
исправляет неточность Шекспира. В трагедии Шекспира Брут называет Кассия
"последним римлянином" и признает, что Рим никогда не породит ему равного
(V, 3, 99-101). Аррунций в трагедии Джонсона вспоминает, что эти слова о
Кассии произнес историк Корд, и соглашается с этой оценкой (I, 1, 19).
Трагедия Джонсона создавалась в более опасной обстановке, чем "Юлий Цезарь"
Шекспира. Она написана уже после казни Эссекса и его более радикально
настроенных сообщников Бланта и Каффа. Изменял свою трагедию Бен Джонсон уже
после судебного процесса над Ролеем и другими видными деятелями эпохи
королевы Елизаветы, а готовил "Сеяна" к изданию после загадочного
"Порохового заговора". Тема заговора была особенно опасной.
Суждения о Бруте и Кассии приведены в трагедии Джонсона не только в
речи Аррунция, но и в сценах, где изображен суд над историком Кремуцием
Кордом. Внимание к этой теме, несомненно, связано с современной Джонсону
обстановкой. В 1599 г. был суд над историком Джоном Хейвордом, который
оправдывал свержение Ричарда II.
Учитель и покровитель Бена Джонсона, самый знаменитый историк того
времени Вильям Кэмден боялся при жизни опубликовать на английском языке
вторую часть "Анналов", где описаны последние годы правления королевы
Елизаветы. Он признавал, что историку опасно раскрывать истинные тайные
побуждения государей, но вместе с тем он обязан сохранить для потомства
основания и причины событий.
В трагедии Джонсона судьба Корда освещена в нескольких сценах. Сначала
шпион Сеяна Пиннарий Натта доносит, что историк Корд написал "Анналы", в
которых повествование ведется от времен Помпея и Цезаря до современности.
Затем Сеян сообщает Тиберию, что Корд осмелился восхвалять прошлые времена и
поносить современность, наконец, начинается суд на Кордом. Обвинение Джонсон
взял из сочинений Тацита и Светония: историк был предан суду за то, что он
восхвалял Брута и Кассия как последних римлян. Один из доносчиков, Сатрий, в
трагедии Джонсона называет Корда "сеятелем мятежа", а "закон об оскорблении
величества" назван в трагедии "законом о государственной измене".
Другой свидетель, Натта, обвиняет Корда в том, что историк оскорбил
всех благородных римлян: Брут, этот отцеубийца и враг государства, поставлен
в пример нашему времени. Осуждено не только наше время, говорит Натта, но и
сам Цезарь как первый человек эпохи. Оправдательную речь Корда драматург
почти полностью берет из Тацита. В примечаниях он ссылается на латинский
текст, однако Джонсон пользовался и английским переводом Ричарда Гринвея,
иногда исправляя его {Сопоставление текста трагедии с латинским текстом и с
английским переводом Гринвея сделано мною по изданиям: Tacitus. Opera que
extant... Antwerpen, 1588; Tacitus. The Annals of Cornelius Tacitus. The
Description of Germany / Transl. by Richard Greenvey... London: Arn
Hatfield, for Bonham and Norton, 1598.}.
В свое оправдание Корд ссылается на источники: он перечисляет многих
историков, которые восхваляли Брута и Кассия. В прежние времена никто не
наказывал за слова, и когда Цицерон превозносил Катона, диктатор Цезарь
ответил ему речью, а не преследованием. "Потомство воздаст каждому по
заслугам, - так заканчивает Корд свою речь, - и вместе с Брутом и Кассием,
может быть, вспомнит и меня" (III, 1, 77-78).
Таким образом, Бен Джонсон вполне ясно высказывает свое отношение к
очень опасному политическому вопросу. Известно, что убийство Цезаря в XVI в.
изображалось на сцене и обсуждалось в исторических и политических
сочинениях. В октябре 1600 г. Вильям Фулбек составил "Исторический сборник"
- историю внутренних распрей, мятежей и войн у римлян. Автор утверждал, что
Брут и Кассий заслуживают осуждения за убийство Цезаря, потому что это
убийство привело к гражданской войне {Harrison G. B. The Elizabethan
journals... London, 1938, p. 100.}.
Бен Джонсон, однако, не полностью оправдывает заговорщиков. Корд
восхваляет Брута и Кассия за попытку спасти республику, но осуждает их за
последствия - начало гражданской войны: "Разве я вместе с Брутом и Кассием,
вооруженными и стоящими во главе войска при Филиппах, возбуждаю народ во
время гражданской войны опасными речами?" - спрашивает Корд сенаторов. Можно
вспомнить, что в трагедии Шекспира никто, кроме врагов республики, не
обвиняет Брута и Кассия за их стремление с оружием в руках защитить римскую
свободу. Даже поражение не приводит их к отказу от их убеждений. Бен Джонсон
сохраняет основной пафос шекспировской трагедии - протест против тирании.
Положительные персонажи Аррунций и Силий произносят речи, напоминающие во
многом монологи Кассия в шекспировской трагедии, в которых Кассий обличает
Цезаря. Суждения Аррунция и весь его образ, несомненно, связаны с образом
Кассия. Однако если у Шекспира Кассий произносит свои речи для того, чтобы
вовлечь в заг