Вячеслав Рыбаков. Великая сушь
--------------------------------------------------------
Сканирование и проверка Несененко Алексей tsw@inel.ru 5.2.1999
--------------------------------------------------------
И все звезды будут точно старые колодцы со
скрипучим воротом. И каждая даст мне напиться...
Антуан де Сент-Экзюпери
Медленно наступал вечер - прозрачный и тихий вечер Солы.
На поверхности мутного, непрозрачного моря, широко
разметнувшегося в трехстах метрах под нами, разгорались
слепящие блики. Прищурившись, я смотрел на огромный диск
Мю, висящий над чуть выпуклым, кипящим горизонтом. Завтра
улетаем. Завтра. Я стоял у прозрачной стены диспетчерской
и просто смотрел.
У меня за спиной почти беззвучно раскрылась дверь. Я
выждал секунду и спросил;
- Ну?
Тяжелые шаги прошаркали к столу, и после паузы
смертельно усталый голос сказал:
- Пришлите еще кофе в диспетчерскую...
Я обернулся.
Он уже громоздился в кресле - огромный, ссутулившийся, с
обвисшими коричневыми щеками Дрожащая рука его в ожидании
висела над столом.
По столу шаркнула искра, и большая, вкусно дымящаяся
чашка возникла там, где ее ожидали. Но его рука не
шевельнулась, словно он забыл и о кофе, и о ней.
Да, подумал я, он надеялся, что я ошибся. Тогда все
было бы просто. Три недели, с первого своего дня пребывания
на Соле, когда он узнал от меня, что произошло, он надеялся,
что я ошибся. И по мере проверки он загонял эту надежду все
глубже, старался подавить, не обращать на нее внимания - не
смог...
- Все так, - сказал он.
Я ничего не почувствовал. Надежды уже не было.
- Время вероятной биолизации с учетом фактора мутагенной
подкормки... порядка возраста Вселенной, - медленно сказал
он.
Я отвернулся. Диск Мю распухал, становился рыжим,
тонкие лезвия облаков распороли его натрое, и эти лоскутья,
осколки катастрофы, обрывки мира медленно рушились в
пылающее море.
Смешно, подумал я. Каких-то два века назад
человечество, ютившееся на Земле, было уверено, что оно не
одиноко. Стоило создавать надпространственные средства
коммуникации, чтобы убедиться в обратном... чтобы понять
исключительность, уникальность, быть может, жизни вообще.
- Дельта тэ порядка сорока семи - пятидесяти миллионов
лет, - сказал я.
Он покачал головой.
- У меня получилось шестьдесят.
Я пожал плечами.
- Впрочем, это неважно, конечно, уже неважно... да.
- Сроки ликвидации защитного облака ты не считал?
- Н-нет. Я не успел, я только этим... А ты?.
- При равном напряжении ресурсов не меньше пятидесяти
лет, - сказал я.
- Это уже бессмысленно.
Мы помолчали. Да, думал я, защиту мы ставили тридцать
лет. Большего человечество не в силах было сделать, это
максимальное напряжение и максимальный темп, мы смогли это
лишь потому, что верили мы успели. Мы успели поставить
защиту в срок, за три месяца до встречи Солы с выбросом из
Ядра, и двадцать семь миллиардов людей твердо уверены
сейчас, что спасли эту планету. И себя. Своих потомков,
которые смогут наконец стать не одинокими.
- Странно, - сказал он вдруг. - Как-то пусто... пропал
стержень или пружина, что ли... и непонятно, что теперь.
Знаешь, ведь, наверное, так будут чувствовать все...
- Наверное, - согласился я. - И это - страшнее всего.
- Ты думаешь?
- Да. После такого краха всегда наступает период
равнодушия.
- Все то ты всегда знаешь заранее...
Мы дружили еще с детства. Потому то именно он прилетел
сейчас. Это стало неписаной традицией - если инспектор
допускал ошибку или оплошность или просто что-то становилось
непонятно - на контроль посылали его друга. Посторонний был
способен проявить снисходительность, но друг не мог унизить
ею.
Прижав кулаки к щекам он медленно мотал головой из
стороны в сторону.
- Пыль растеклась на сотни тысяч кубических астроединиц
- проговорил он. - Не собрать.
- Не мучь себя, - сказал я. - Я ведь не сидел сложа
руки пока ты проверял...
- Пытался нащупать? - впервые он поднял на меня глаза.
Я кивнул.
- Можно представить себе попытку перебросить излучение
выброса сквозь возведенный нами щит через
надпространственные каналы ориентированные на Солу...
- Ну, это уже...
- Принципиально возможно я считал. Но нам понадобится в
этом районе Галактики энерговооруженность на два порядка
превышающая ту, которой располагает сейчас человечество в
целом. Можно представить себе колоссальную цепь
гравигенераторов которые искривят путь выброса на всем
фронте заставят его обогнуть облако а затем вторую такую же
цепь которая нацелит его обратно на Солу. Скажу по секрету
когда мне это пришло в голову я решил было что решение
найдено потому что ведь выброс можно на править вслед
планете и он раньше или позже нагонит ее. Но выброс уже
уткнулся в щит и гаснет в нем...
Он скорбно кивал. Его огромная размытая тень на дальней
стене кивала тоже
- Какая глупость... - выговорил он. - Тридцать лет
выбиваясь из сил губить то о чем мечтали спокон веков...
Я не ответил. Что тут можно было ответить? Сосущая
пустота в душе не уменьшалась и не увеличивалась она была и
мир лишился красок и теплоты и все было тщетно и хотелось
спать и отдаться течению которое несло по Вселенной нас
одних одиноких из пустыни в пустыню беспредельно,
безнадежно, бессмысленно... Боли уже не было. Боль -
спутница борьбы исчезает в миг осознания бессилия и ее место
занимает нечто. Сосущая пустота.
- У вас с этой девушкой с дочерью его что-то было? -
осторожно спросил он вдруг.
- Нет.
Но ты... прости, что я спрашиваю, это, конечно, не
имеет отношения... но все же.
- Но, кажется, я начинал хотеть чтобы бы.
- Знаешь... Я чувствовал. Сразу что-то такое... А
она?
Я пожал плечами.
- Послушай что я хотел спросить... Ты с тех пор так и
один?
- Я ведь все время как-то ждал что она возвратится... А
в какой то момент вдруг с удивлением понимаешь, что уже не
ждешь. И хватит!
Я вернулся после инспекции на гидрокибернетические
плантации Бунгуран-Бесара и дом мой был пуст. Осенью. К
стеклу веранды прилип влажный кленовый лист. Я посадил
гравилет под самым кленом - уже почти оголенным печальным, с
черной от влаги корой откинул фонарь и вместе с пряным сырым
воздухом в кабину взорвалось неповторимое сладкое ощущение
родного дома - места где ты нужен сам по себе всегда пусть
даже усталый, пусть даже раздраженный - не как блестящий
исполнитель, не как талантливый инспектор, не как интересный
собеседник, не как влиятельное лицо в Контрольном отделе
Комиссии капитальных исследовании при Совете, не как
надежный товарищ - как человек. Просто. Весь. Я спрыгнул
на податливую землю и на ходу расстегивая куртку вошел в
сени, громко топая чтобы она успела проснуться, понять что я
иду, сделать вид что спит и приготовиться встретить меня...
Семь лет прошло. Не знаю где она теперь с кем... Не
сказала ни слова. Так тоже бывает...
- Лет пять прошло да? - спросил он.
- Да, - устало ответил я.
- Железный ты. Ну скажи что за дурацкая жизнь!
Встречаешься с другом раз в пять лет-только для того чтобы
узнать непричастен ли он к смерти человека. Суматоха.
Торопимся, торопимся... и чем больше торопимся, тем больше
теряем. Мы же за три недели ни словом не обмолвились ни о
чем кроме... вот этого всего...
Я так и не знаю откуда он узнал тогда о моей беде. Он
появился внезапно вечером того же страшного дня... Он был в
это время на Плутоне. Прервал работу за пятнадцать минут до
отправления на Фомальгаут вошел в рубку рейсового лайнера и
сказал "Во мне нуждается человек" Рейс отложили три тысячи
пассажиров покинули каюты впервые гиперсветовые моторы были
использованы внутри Солнечной системы. Во мне нуждается
человек... Этой формулы нет ни в каких законах и правилах,
но с тех пор как она стала магической люди не решаются
произносить даже похожие на нее фразы потому что она сильнее
и правил, и законов...
А нуждался ли я в нем? Он страшно раздражал меня, все
время маячил рядом требовал, чтобы я показывал ему все
грибные места и все ягодные места и все рыбные места,
божился что будет приезжать ко мне каждое лето. И лишь
неделю спустя, провожая взглядом точку его гравилета
стремительно ускользающую в облака я понял как он мне помог.
- Не беда, - сказал я улыбнувшись. - Еще успеем.
- Слушай, я все хотел спросить. Он сделал это сразу...
когда вы... сразу после?..
- Нет. Разве я тебе не рассказывал? Я показал ему
расчеты объяснил свою интерпретацию процесса. Мы вместе все
проверили и он не нашел ошибок. Он был ну потрясен - да, но
не настолько... Я был с ним еще несколько часов он... вел
себя нормально.
- Значит - не порыв...
- Не порыв. Он был очень спокойным сдержанным
человеком. Очень ответственным человеком.
- Он решил, что виноват.
- Вероятно. Они здесь давно могли понять если бы не
шоры его теории. Она все подавила. Я ведь в конце концов
пользовался их статистикой, они все держали в руках, но не
смогли перешагнуть... Глава школы, создатель теории
биолизации, научный руководитель проекта... Он первым
подписал заключение и рекомендации Совету о необходимости
спасения Солы... Одно к одному.
- А она?
- Кто? - спросил я и тут же понял. - А...
Он помедлил.
- Она тоже считает, что он виноват?
- Нет.
- Она считает, что виноват ты?
- Нет.
- Ты говорил с ней после... этого?
Я вновь услышал крик. Как наяву. Как тогда полтора
месяца назад. Мы возвращались из бассейна. Я проводил ее.
Она зашла к отцу. Я не успел дойти до лифта и вдруг из
кабинета раздался этот крик. Я побежал и сразу понял и
проклял себя за то что не предусмотрел а ведь можно было,
можно... можно догадаться можно заподозрить можно
подстраховаться можно было не оставлять профессора одного...
Я разжал кулаки. Пальцы были белыми под ногтями таяла
синева.
- Ты сам будешь рапортовать Совету? - спросил он.
Он вылетел сразу как только мой рапорт о самоубийстве
начальника биоцентра достиг Земли. Совет послал его на
контроль. Проверять меня.
В Совете еще не знают всего. Не знают ничего.
- Если ты санкционируешь, - ответил я. - Формально я
неправомочен с момента твоего прилета.
- А перестань... Не представляю, как они объявят об
этом во всеуслышание. Тридцать лет... И люди. Здесь же
люди гибли!
Его старший сын погиб здесь, на этой стройке. Я узнал
об этом только позавчера. Случайно он обмолвился и
перепугался сам...
На Стройке погибло больше ста человек. Такие авралы
никогда не проходят без жертв. Мы очень торопились... И мы
успели.
- Что будет... - болезненно проговорил он. - Что
будет... Для чего жить теперь?... Каждый спросит так... Я
не представляю... Кто теперь поверит Совету? Как смогут
верить науке, даже друг другу?
Я пожал плечами.
- Может быть, существуют еще какие-то неучтенные
факторы, которые опять повысят вероятность биолизации? -
спросил он. - Может, мы еще не знаем всего?
- Может быть.
- Знаешь, Совет планирует долгосрочную экспедицию в
Магеллановы облака. Об этом еще не болтают, но понемногу
готовятся. Теперь, после... этого, подготовка пойдет
быстрее, активнее, ведь правда? Может быть, удастся что-то
найти там? В конце концов, наша Галактика так мала.
- Прежде чем выбирать цель для экспедиций, следовало бы
проанализировать, какие именно типы галактик обеспечивают по
своим свойствам наибольшее количество биогенных выбросов, -
перебил я его. - Туда нужно ориентировать поиски,
понимаешь?
- Я понимаю, - медленно проговорил он. - Я понимаю
значительно больше, чем тебе хочется, старый ты хрыч...
Он прав. Мне за пятьдесят, треть жизни позади... И...
И даже не в этом дело.
- Мы же ничего не сломали, - он, растопырив пальцы,
поднес свои тяжелые смуглые руки к лицу и уставился на них.
- Ничего. Не поставь мы щит, разве жизнь наверняка
зародилась бы? Нет. Существовала достаточно высокая
степень вероятности, и только. Ведь ничего не известно
наверняка, почему же так больно? А? - он поднял лицо и,
словно ребенок, заглянул мне в глаза. - Почему же так пусто
и больно? Ведь ничего же, собственно, не изменилось, ведь
даже в самом лучшем случае наш успех увидели бы лишь через
полмиллиона лет... Я не понимаю... я этого не понимаю...
Болезненно тяжело было смотреть на него. Когда человек
в таком состоянии, надо немедленно помочь - а как? Как
помочь? У биохимиков в голове не укладывалось, что даже при
самых благоприятных условиях никакая солнечная система не
способна породить жизнь сама по себе. Мифы древних
оказались верны - планета была женою Неба, не Солнца даже, а
именно Неба, всего космоса. Интуиция сработала там, где
спасовали две с лишним тысячи лет развития науки.
Небо над Солой стало глубоким, иссиня-голубым, оно
быстро наливалось тьмой, и лишь над океаном дотлевало
оранжево-желтое трепетное зарево. Океан. Миллионы веков он
ждал. Перемешивал, обогащал, фильтровал, расцвечивал свои
воды, готовясь к звездному мигу оплодотворения.
В пронзительной синеве над нами заискрились первые
звезды. Мертвые звезды.
Какое разочарование подстерегало тех, кто впервые вышел
за пределы Солнечной! Альфа Центавра - ничего, Тау Кита -
ничего, Эридан, Лебедь, Дракон, Парус - ничего... ничего...
Пустота Одиночество. Как понять умом это ощущение
непереносимого одиночества, которое испытывают двадцать семь
миллиардов людей, заселивших планеты восьми звездных систем,
исходивших всю Галактику и убедившихся, что у них есть
только они сами и никто, кроме них самих. И вдруг - Сола.
Сорок два года прошло с тех пор, как Совет объявил о том,
что найдена планета, на которой скоро повторится великое
таинство возникновения жизни. Пусть лишь через многие века
появится первая клетка, но мы обрели надежду, мы могли
лелеять, пестовать, заботиться о рождающейся младшей сестре
Забота... Добро..
Мир вокруг становился черным, последние теплые оттенки
таяли Холод... Я посмотрел было вверх и тут же опустил
взгляд - над нами разгорались ослепительные вихри, мешанина
сверкающего крошева, которое не суждено увидеть ничьим
глазам, кроме человеческих. В детстве я так любил смотреть
на звезды. Они манили восторгом неведомей дали, но эта даль
оказалась мертвой, и, как только я повзрослел достаточно,
чтобы осознать этот ужас безжизненности и пустоты, я
перестал смотреть на небо.
Тридцать лет человечество жило Стройкой. Можно было
прилететь на Денеб и, разговорившись в зале ожидания со
стариком, транзитом летящим с Бетельгейзе, спросить: "Ну,
как там? Подтащили восемьдесят шестую?" И он немедленно
ответил бы. "Как, вы разве не слышали? Уже ввели в
заданный сектор и приступили к распылению!.." Тридцать лет.
Мы так могущественны. Мы так добры. Так умны и всезнающи.
Нам не хватает только друзей. И вот природа бросает нам
шанс - планету, которая готовится стать матерью живого.
И буквально на следующий день дает понять, что этому
живому не суждено родиться, что непредставимо нежная, едва
теплящаяся завязь будет выжжена во чреве матери.
Мы так могущественны и хотим только добра.
Вот уже больше ста лет, как цель человечества - найти
жизнь. Нам одиноко, нам беспросветно пусто во Вселенной, в
которой мы - единственные хозяева...
И когда нашелся вдруг крохотный росток такой жизни,
росток под угрозой уничтожения, все человечество встало на
его защиту.
Система Мю Змееносца должна была пройти сквозь мощный
корпускулярный выброс из Ядра Галактики. Прохождение
длилось бы немногим более ста семи лет - ничто по критериям
мертвой материи, но, согласно теории биолизации планет,
излучение сожгло бы протожизнь Солы.
Это была задача на пределе возможностей.
Любовь, которая живет только внутри того, кто любит,
которая не спасает и не греет тех, кто вне, - погибает.
Медленно. Незаметно. Обязательно и неизбежно. Мы это
понимали. Угасшая любовь опустошает, как ничто другое в
мире. Мы не могли позволить угаснуть нашей любви.
- Что же теперь? - снова услышал я.
- Надо погрузить материалы. Тело профессора, - я
запнулся, - тоже.
- Да, вот что, - сказал он. - Я забыл... Она просила
нас взять ее с собой. Хочет быть с отцом... и позаботиться
о нем на Земле.
- Ты с ней виделся? - медленно спросил я.
- Она звонила мне днем.
Она звонила Ему.
- Пусть летит, - сказал я спокойно.
- Ты должен увидеться с ней до отлета.
Я пожал плечами.
- Тогда я полечу туда и объясню ей все про тебя.
- Не глупи.
- Ты отвечай за себя, а я уж... да.
- Поступай, как знаешь.
Он помолчал, снова заглядывая мне в глаза, а потом
отвернулся.
- Понимаешь, - глухо произнес он, - в такой момент,
когда все рухнуло, совершенно все, ты же видишь... хочется,
чтобы хоть что-то уцелело. Понимаешь? Хоть что-то. Это
очень важно. Все связано. А ты даже для этого не делаешь
ничего сейчас...
- Я делаю, - сказал я. И улыбнулся.
Тридцать лет человечество было счастливо.
Мы обманули себя. Все оказалось наоборот. Сто двадцать
три человека погибли более чем напрасно. Цель оказалась
хуже, чем миражом.
И настал мой черед. Черед стервятника, который приходит
туда, где произошла трагедия, и с холодной настойчивостью
выясняет, кто хотел добра недостаточно добросовестно.
Мечтал недостаточно активно. Любил недостаточно грамотно.
Моя работа начинается, когда мечта умирает.
Мы убили свою мечту.
Когда я вылетал сюда полгода назад, этого еще не знали.
Даже здесь. Следившие за процессами в океане Солы работники
биоцентра не понимали, что происходит. Горячие головы уже
разрабатывали проекты ускорения эволюции жизни на Соле,
чтобы не через миллионы, а лишь через тысячи лет появились
крупные животные, потом - люди но в ежемесячных отчетах
биоцентра вдруг пропали нотки гордости, и Контрольный отдел
решил подстраховаться.
Все оказалось наоборот. Именно на этой стадии
протожизнь требует лучевой стимуляции. Многие планеты - я
по памяти могу назвать четыре, на которых были обнаружены
все условия для возникновения жизни и которые все же не дали
жизни по непонятным тогда причинам, доходили до состояния
Солы и оставались безнадежно мертвыми, потому что в должный
момент не получали мутагенной подкормки извне. Когда-то ее,
возможно, получила наша Земля. И вот теперь - неслыханное
везение! - ее могла бы получить и Сола, если бы не
вмешались люди, которые хотели только Добра.
И никто не был виноват. Странно.
- А помнишь, двое ребят из параллельного класса пытались
бежать на Стройку?
Я помнил. Я разведывал для них план грузовых трюмов
корабля, которым они решили добраться до Плутона, потому что
имел доступ на космодром к отцу. Я сам хотел бежать с ними
да ногу защемило люком, автомат которого был вскрыт для
текущего ремонта, но по халатности техников все еще
задействован. Мне раздробило голень. Ребята ждали у ворот
порта и, когда глайдер "скорой помощи" с воем промчался мимо
них, выруливая на санитарную полосу дороги, я ухитрился в
приоткрытое окно швырнуть им скомканный листок с планом, где
неисправный люк был обозначен как положено, черепом со
скрещенными костями - я выводил их еще там в полутемном
коридоре, опрокинутый на холодный пол, беспомощный с
мутящейся от нестерпимой боли головой.
- Помню, - сказал я.
- Неужели можно было что-то сделать? Ничего, подумал я.
Ничего. Если человек убежден, что на глазах у него гибнет
его мечта, он не может не спасать. Он не может не помогать.
Если б мог в пустой Вселенной он чувствовал бы себя не
изгнанником, а хозяином. И проблемы не возникло бы вообще.
У нас не было выбора.
- Ничего, - сказал я.
- Да, - ответил он и тяжело вздохнул, словно малыш,
успокаивающийся после слез. - Это как-то понимаешь не
укладывается в голове, что-то в этом есть ненастоящее - что
мы тридцать лет изо всех сил убивали все это, и так убили,
что даже нет способа вернуть.
- По-моему это ясно, - сказал я. - Осталось пятнадцать
часов до отлета. Необходимо погрузить материалы, аппаратуру
чтобы, если там возникнут сомнения сразу проверить ее.
Надо, кроме того, привезти сюда его дочь...
- Да я же не об этом! Я - обо всем...
Человек не может не помогать. Даже если не уверен, что
его помощь полезна. Иначе мы вымерли бы еще в пещерах. Это
наш способ существования. Пока в нас живо человеческое, мы
будем предлагать, навязывать свою помощь друг другу. И
звездам. Вот он полетит сейчас к ней, будет что-то
объяснять, рассказывать какой я хороший. Потому что у него
тоже нет выбора. Потому что мудрость недействия бесплодна.
Тот кто способен отказаться от возможности помочь из боязни
повредить помощью - убит, сломался когда-то.
- Ах, обо всем, - сказал я будто только что поняв. -
Что же, - я улыбнулся. - Будем чуточку умнее. Теперь мы
будем еще чуточку умнее. Я сам расскажу в Совете, - сказал
я. - И постараюсь добиться, чтобы мне дали выступить по
всеобщему вещанию. В тот же день. Так лучше и лучше. Не
нужно интервала. Успеют возникнуть слухи, а самое мерзкое,
когда о смерти мечты люди узнают из слухов. Нет ничего
честнее мечты и смерть ее то же должна быть честной. - Я
потер ладонями щеки. - Я добьюсь. Ты мне поможешь.
Он медленно кивнул.
- Так я лечу, - сказал он.
- Да, ты говорил, - ответил я протянул руку к
биоконтакту селектора и попросил: - Кофе сюда.
- Будешь работать? - спросил он.
- Да посижу немного.
- Она тебе не простит, если ты не поддержишь ее сейчас.
- Наверное, - ответил я. - Но если не простит - значит,
и хлопотать не из-за чего. Разве я не прав?
- Ты прав - сказал он. - Ты прав, но правота твоя - ни
уму, ни сердцу...
Я пожал плечами.
- Ну почему? - отчаянно спросил он. Почему в этой
чертовой жизни все как-то по- дурацки устроено?
- Я и на это могу ответить, - заявил я.
- Ну, ответь.
- Потому что все вот это - я сделал широкий жест, обведя
весь окружающий мир, - все еще куда сложнее, чем
укладывается вот здесь - согнутым пальцем я постучал себя по
лбу. - Можно конечно плюнуть на все и поплыть по воле волн
и тогда жизнь сразу станет очень простой и гладкой. Но
перестанет быть человеческой, вот в чем штука.
Он опять помотал головой.
- А ты все такой же... Все такой же... Ничто тебя не
берет... Понимаешь... Ошибки были, есть и будут, все так,
но я... Ведь посмотри, чем сильнее и добрее мы становимся,
тем ошибки страшнее - именно из-за нашего могущества.
Наверное, это закон. Но неужели мы будем вечно подчинены
ему? - он запнулся. - Неужели размер и трагичность ошибок
всегда, всегда будут возрастать пропорционально гуманизму
мечты и мощи средств призванных ее осуществить?
Он помолчал. Я слышал, как часто, глубоко он дышит.
- Не знаю, понимаешь ли ты это так, как я понимаю.
Неужели через сто, двести, тысячу лет люди, решая проблемы,
размах и красоту которых мы даже не можем себе представить
будут ошибаться - и даже не так, как мы, а стократ ужаснее?
Неужели тоже будут убивать себя, не выдержав разочарования?
Неужели тоже будут распадаться отношения, калечиться
судьбы?..
Я хотел было ответить, но он боясь, что я прерву,
заговорил еще быстрее - взволнованно, невнятно и как бы чуть
задыхаясь:
- Да Я понимаю. Тот не ошибается, кто ничего не делает,
все так, но... Мне дико думать, что реакция мира на нашу
ошибку всегда - всегда! - будет не уменьшаться, а
возрастать. И тех, кто будет лучше, чище, честнее, добрее,
ранимее нас... мир будет хлестать во столько же раз
больнее, во сколько их замыслы будут честнее и благороднее
наших. Неужели когда-нибудь наши промахи наше недомыслие
совершенно естественное, я согласен, не злобное просто
обусловленное уровнем понимания всего вот этого, - он
неловко повторил мои широкий жест, - будут взрывать звезды?
Сталкивать галактики? Мы потеряли право на ошибки. И мы не
можем застраховаться от них, потому что по природе своей не
можем не идти вперед. Что же будет? Неужели нет другого
пути?
Наверное, можно было бы ответить ему примирительно: мы
не знаем пока другого пути. Но этим его вопросам нельзя
дать жить. Они задавят, если пытаться ответить на них, если
будешь все время носить их в душе. Они не дадут работать.
Возможную ошибку будешь видеть во всем и в страхе перед нею
не сможешь сделать ни одного движения как в параличе.
- Абсолютно безошибочное действие, - медленно сказал я.
- Такая же абстракция, как скажем, абсолютно твердое тело.
Приближение к нему, как и ко всякому идеалу, асимптотично.
И надо работать... корректировать черт тебя побери, а не
философствовать на пустом месте. И использовать каждый шанс
выжимать из каждой мелочи все возможности, чтобы стать хоть
чуточку умнее. Потому что лишь это - лишь это, а не
прибавление к каждой фразе слова "неужели" - поможет снизить
процент ошибок. Понимаешь?!
Я отвернулся и через несколько секунд услышал, как он
тяжело затопал к двери, а потом раздался ее едва слышный
вздох и стало удивительно тихо.
Я подошел к окну. Окончательно наступила ночь.
Бесконечные густые потоки звезд пылали в небе. Я старался
не смотреть вверх не видеть этого чужеродного празднества,
но слишком много было звезд. Слишком они ярки. И я
взглянул. И словно в тот давний миг, когда я понял, что дом
мой пуст у меня стиснулось горло и мозга коснулось безумие.
Но я выдержал. Я выдержал снова.
Я выдержал, но мне нечем было ответить на этот вызов.
И вдруг я понял. Понял что это не вызов. Что это не
злоба.
Исполинским грудам морозно сияющих галактик бесчисленным
триллионам световых лет мертвой материи гордой, отчужденной,
одиноко до боли так же как и людям. На меня смотрел
беспредельный всемогущий мир, который тоже как только мог
старался пробиться к нам - и у него тоже не получалось. Он
звал и ждал помощи а мы были еще слишком глупы, чтобы
помочь. И он знал это. И ждал. И я ничего не мог сказать
ему в ободрение кроме маленьких бессильных и все же
единственно верных слов.
Будем чуточку умнее...
Мне вдруг стало завораживающе легко. И я пошел к столу,
чтобы попросить еще кофе потому что надо было работать
впереди только ночь. Следовало точно сверить его и мои
расчеты и объяснить все расхождения какие найдутся, чтобы ни
у кого не могло остаться сомнений. И еще - хотя бы
приблизительно посчитать насколько повышается вероятность
спонтанной биолизации в галактиках при максимально возможной
пусть пока идеально абстрактном активности ядер. Чтобы было
что сказать Совету и человечеству кроме покаяний и
оправданий. Надо спешить. Этого хватит до утра а если я не
успею или напутаю ошибусь я отложу старт и начну сначала.
Last-modified: Sat, 06 Feb 1999 05:14:08 GMT