Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Евгений Сартинов, 1998
     Email: chap@mail.samtel.ru
     Date: 30 Jan 2001
---------------------------------------------------------------

                           (ИСТОРИЯ РОССИИ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ВЕКА В ЭПИЗОДАХ)


     Темно-серые,  осенние воды  Северного моря почти  сливались с  окраской
массивных  громад кораблей военно-морских сил НАТО.  Солнце  выглянуло когда
его уже никто не ждал, оно осветило противостояние двух  флотов, сотен тысяч
тонн металла, взрывчатки, электроники и ничтожной части живого человеческого
мяса, основного элемента готовящегося Армагедона.  Корабли, приближающиеся к
вытянутым  в одну линию  судам Северноатлантического  Союза  было  уже можно
рассмотреть и без бинокля,  но никто там не мог оторваться от мощной оптики,
словно  все  старались  понять что  ждать  от  стремительно  приближающегося
российского  крейсера.  Характерный,  высоко задранный  нос  скрывал то, что
хорошо сейчас было видно сверху, со стороны четырех круживших чуть в стороне
вертолетов  --  открытые  люки пусковых  установок крылатых  ракет.  Атомный
реактор мощью сто сорока тысяч лошадиных сил разогнал двадцать четыре тысячи
тонн металла до максимальной  скорости в тридцать два узла. Шестьсот человек
экипажа на этой махине казались  незначительным  довеском  концентрированной
смерти. Двадцать  крылатых  ракет  могли превратить  Европу  в радиоактивное
кладбище, но и сам крейсер  мог в секунду  стать могилой для  экипажа. Но не
это было главным.  Противостояние мощи технологий, вооружений,  идеологий --
все  это было лишь  внешним антуражем конфликта. На  самом  деле  все как  и
прежде решалось  не  поддающейся ни  каким учетам  странной  субстанцией под
названием Воля.
     На  командном мостике "Петра  Великого"  все от  командира  корабля  до
последнего  матроса   косились   на   рослого   человека  в  парадной  форме
генерал-лейтенанта. Опустив бинокль генерал приказал:
     --  Настроить рацию на  командную  волну НАТО. Курс и скорость  держать
прежние.
     После  этого он взял микрофон  и не  отрывая  взгляд  от приближающейся
линии вражеских кораблей начал равномерно диктовать:
     -- Сазонтьев вызывает "Хок", адмирал Уайт, адмирал Уайт...
     Высоко  над обеими  флотами  над раскрытой  дверью  вертолета  репортер
Си-эн-эн Джон Райт кричал в микрофон, стараясь перекрыть грохот винтов и шум
ветра:
     -- ... итак все  приближается  к  развязке! Через  несколько  минут  мы
узнаем, будет  ли этот день последним в истории человечества,  либо  оно еще
немного протянет на нашей маленькой земле...
     Бункер управления стратегических войск во дворике Генерального Штаба на
Новом   Арбате  не  очень  приспособлен  для  длительного  проживания  своих
обитателей. Обычно в этих  подземных  залах,  обитых  деревом  и  украшенных
мнимыми  окнами искусственной  подсветки находилась лишь дежурная  смена, но
вот уже два дня  здесь ютилось почти все  руководство  страны.  В  одной  из
дальних комнат, увешанной картинами прославленных генералов и маршалов былых
времен, находились  двое.  Один  из  них спал  на кожаном  диване,  небрежно
набросив свой  китель с  погонами  генерал-полковника  через  спинку  стула.
Второй,  молодой, черноволосый  генерал-лейтенант,  задумавшись,  машинально
расхаживал по мягкому паласу, чуть  прихрамывая  и  поглаживая правый висок.
Время  в этой комнате перетекало из будущего в прошлое с тягучестью  старого
крымского  вина.  Казалось  что  даже  большие,  старомодные,  отсвечивающие
благородной латунью настенные часы замедлили свой ход. Секундная стрелка еще
чуть-чуть  двигалась,  минутная  еле  ползла, а  самая  толстая и  короткая,
часовая, словно просто отказалась работать.
     Вскоре человек  на  диване  зашевелился,  мучительно  застонал  и  сел.
Расстегнув армейскую рубашку еще  на одну пуговицу он  потер  рукой  грудь и
хриплым голосом сказал:
     -- Все таки  здесь не  хватает воздуха.  Такая  муть сейчас приснилась.
Будто я еще в училище и пришел сдавать топографию не зная при этом ни слова.
Так и стоял как пень, ни бум-бум.
     -- Да, сны у тебя не очень. Я тоже всегда не любил экзамены.
     -- Ты приляжешь?
     -- Нет, хотел  было, но чувствую не  смогу уснуть.  Пытаюсь представить
себе  как  все это будет,  знаю  все,  проходили в  академии, видел все  эти
документальные фильмы... И все таки это невозможно осознать до конца.
     Они помолчали, потом генерал-полковник спросил:
     -- Ты тоже думаешь о том, не зря ли мы затеяли все это?
     -- Что именно? Все, или только этот конфликт из-за Балкан?
     -- Да, какая разница. Одно другого стоит и одно из другого вытекает.
     -- Нет, все не зря. Я надеюсь на лучшее.
     --  На  лучшее?  Две мировых войны начались на Балканах,  теперь  может
начаться и третья, последняя...
     Разговор прервал голос из динамика.
     -- Товарищ генерал-лейтенант, Сазонтьев на проводе.
     -- Сейчас  буду. Все,  начинается,  --  сказал генерал-лейтенант, уже в
дверях он остановился, дождался своего коллегу и тихо заметил:
     -- Не хотел бы я сейчас оказаться на месте Сашки.
     -- Именно поэтому там не ты или я, а он.


     90-е годы двадцатого века
     В   эту   летнюю  ночь  милицейские  патрульные  машины  старались   не
показываться на улицах  города Эн-ска. Высшее военное общевойсковое  училище
выпускало  очередную  партию  новоиспеченных  офицеров.  Молодые  лейтенанты
куролесили  по городу с бутылками водки  и  шампанского, во всю глотку орали
армейские песни, и связываться с ними никому из милиционеров не хотелось.
     Уже под утро, когда веселье пошло на убыль, на центральной улице города
появилась очередная компания. Три  новоиспеченных лейтенанта шли обнявшись и
в сотый раз орали охрипшими голосами ротную строевую:
     -- Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас. За
стоны наших матерей, за нашу Родину, вперед, скорей!..
     Силы  всех троих иссякли около большого фонтана на центральной площади.
Лейтенанты  плюхнулись  на  бордюр и  уставились на статую Ленина, по обычаю
изображенного  с  протянутой рукой,  но  в  армейской  фуражке,  традиционно
напяливаемой  в  этот  день  каждым  очередным  выпуском  лейтенантов. Самый
крупный из троицы, высокий голубоглазый блондин полез во внутренний карман и
достал полную бутылку водки.
     --  Лейтенант  Сазонтьев,  откуда  вы их берете,  рожаете  что  ли?  --
обратился  к  здоровяку  его  коллега,  круглолицый   черноглазый  парень  с
тщательно уложенным набок пробором.
     Лицо его было самым заурядным, таких парней по России на каждый десяток
семеро,  пройдет мимо и через  пять минут не вспомнишь.  Сазонтьев,  вот тот
сразу  привлекал  к себе внимание своими  сто девяносто восемью сантиметрами
роста.  Для  Владимира  Сизова  же его  ста  семидесяти  явно не  хватало, и
парадные  туфли  увеличивали  рост  новоиспеченного  лейтенанта еще  на пять
сантиметров.  Это  уже  много  говорило  о  его честолюбии,  так  же  как  и
неизменный, выверенный до волоска пробор.
     Ковыряя   толстыми   пальцами  жестяную  пробку,   Сазонтьев   довольно
усмехнулся.
     --  Пока  вы  тех двух подруг пытались клеить,  я  сгонял к тете Маше и
приобрел все что надо.
     -- Ты  бы еще закуски у ней  прикупил,  -- заметил третий из  офицеров,
невысокий, чуть полноватый блондин  с  добродушным  лицом знатока и любителя
доброй пищи. Короткий, чуть вздернутый нос, широко расставленные глаза, сама
голова  Виктора  Соломина,  круглая,  крупной  формы  -- все выражало в  нем
доброту и спокойствие.
     -- А тебе лишь бы лопать, Солома. Давай стакан.
     Трое  молодых  лейтенантов дружили с  самого первого  дня  пребывания в
училище. За глаза их называли "ЭС-ЭС" -- Соломин, Сизов, Сазонтьев. Все трое
были абсолютно  разными по характеру,  темпераменту, взглядам  на  жизнь, но
что-то  связывало их незримой  нитью. Они  словно  бы  дополняли друг друга.
Соломин лучше всех учился, Сизов был генератором идей, а Сазонтьев часто эти
идеи воплощал в жизнь со всей своей мощью и непредсказуемостью.
     С  первых  дней  обучения  за Сашкой  закрепилась кличка Сибиряк,  хотя
родился он  в Таджикистане, а поступать приехал из Киева. Клички  его друзей
разнообразием не отличались, Сизова иногда звали Сизый, Соломина -- Солома.
     Тем временем  Соломин извлек из обширных карманов стакан, большой кусок
хлеба и соленый огурец.
     --  О,  тут закуски  еще на ящик  водки, а  он жлобится! -- обрадовался
Сазонтьев.  Банковал  он  своеобразно.  Себе  и  Сизову налил полстакана,  а
Соломину в два раза меньше.
     -- За что пьем, Сибиряк? -- спросил Сизов.
     -- Как за что, за первые звездочки.
     -- Уже раз пять за них пили! -- возразил Владимир.
     -- Ну и что? Чем больше мы их обмоем, тем быстрее они начнут расти.
     -- Я  за  твоей глоткой не  угонюсь,  --  пробормотал Соломин,  с явным
отвращением  разглядывая содержимое  стакана.  --  Сами  потом  меня таскать
будете.
     --  Ничего,  мы тебя под  памятник положим, сам  проспишься, -- пошутил
Сизов.
     -- Или менты подберут, -- поддержал Сашка.
     -- От вас ничего доброго не добьешься.
     -- Так все-таки за что пьем? -- напомнил Сазонтьев.
     -- Давайте выпьем за то, чтобы выйти в отставку с маршальскими звездами
на погонах, -- предложил Соломин.
     Два его  друга сразу скривились. В отличие от "цивильного" Соломина оба
они  были  военными  в  третьем  поколении.  У  Сазонтьева  и  отец,  и  дед
дослужились   до   полковников,  у  Сизова   же  предок  вышел   в  отставку
генерал-лейтенантом. Все они по  традиции заканчивали  это военное  училище,
что и предопределило встречу трех друзей.
     -- Не хочу думать про отставку. У меня отец как вышел на гражданку, так
чуть не подох от тоски, -- заметил Сизов.
     -- А я  не  хочу быть маршалом,  -- поддержал его  Сазонтьев. -- Только
генералиссимусом, и никаких отставок. Умереть в бою -- вот лучшая смерть для
военного!
     --  Нет уж,  -- крякнул  Соломин.  --  Я согласен и  на отставку, и  на
холодную постель лет этак в сто.
     -- Ладно,  -- подвел итоги  Сизов. -- Генералиссимуса минуя маршала все
равно  не  получить, так  что давайте  действительно  за одну  самую большую
звезду на погонах.
     Они   выпили,  и   Сазонтьев  начал   из   пробки-бескозырки  сооружать
"жирафика". Закатав в полую жестянку хлебный мякиш, он воткнул в него четыре
спички, еще одну приделал сзади хвостом, вытянул вверх длинную шею.
     --  Ты  что, Сашка, еще что ли  хочешь послать за  водкой? -- поразился
Соломин, наблюдая за рождением этого экзотического, но чисто русского зверя.
Курсанты,  неизменно   употреблявшие   самую  дешевую  водку  "без  резьбы",
использовали "жирафика" для выбора того,  кому следовало бежать за следующей
бутылкой.
     -- Нет, Витька, не угадал,  -- поджигая хвост пояснил Сазонтьев.  -- На
кого хвост покажет, тот и будет маршалом.
     Все   трое,  невольно   затаив   дыхание,   наблюдали  за  стремительно
прогорающей  спичкой.  Сначала почерневший огрызок  начал  было загибаться в
сторону Сизова, но потом, словно  раздумав, медленно повернулся вверх. Когда
пламя окончательно потухло, все трое засмеялись, а  Соломин поддел создателя
"жирафика":
     -- Так что не видать тебе, Санька, маршальских погон.
     --  Ну,  мы это  еще  посмотрим!  -- хмыкнул  Сазонтьев и одним толчком
опрокинул  друзей  в  фонтан.  Забравшись  на парапет,  он  несколько секунд
наблюдал за барахтающимися в мутной воде товарищами, а потом с могучим ревом
прыгнул вслед за ними.






     2004 год
     --  ...  Мы  не  остановимся  ни  перед  чем  ради  этой высокой  цели.
Севастополь, так  же как и весь Крым,  должен быть  российским. Исторические
ошибки рано или поздно надо исправлять...
     Лицо президента в этот день  выглядело как нельзя более  самодовольным.
Красный цвет его кожи усиливался плохо настроенным телевизором и казался еще
более  зловещим,  чем когда-либо.  У  троих  офицеров,  сидевших  в скромном
гостиничном номере, настроение было  подавленное.  Они входили  в число  тех
немногих,  кто  знал,  что угрозы президента совсем не слова. Все учились  в
столице в различных военных академиях и давно поняли, что идет планомерная и
активная подготовка к большой войне.
     Первое лицо страны еще вещало с экрана, когда  раздался стук в дверь. В
комнату вошел еще один майор. Прошедшие годы, активно наступающая  полнота и
лысыватость все же не слишком сильно изменили Виктора Соломина. За  эти годы
он  успел  сделать неплохую карьеру и теперь значился при Генеральном штабе.
Именно от него Сизов  и  остальные офицеры  узнали  о  готовящейся авантюре.
Открытое  лицо  Соломина   было  встревожено,  в  глазах  читалось  ощущение
подавленности.
     --  Я  на  минутку,  --  сказал  он,  опускаясь  в кресло  и  бросая на
журнальный столик фуражку. -- Назначен час "Ч".
     -- Когда? -- торопливо спросили все трое.
     -- В следующую среду, в восемь тридцать утра.
     --  Дурдом!  -- обхватывая голову руками,  простонал  рослый  блондин с
петлицами танкиста, майор Доронин. -- Неужели они не понимают, что это конец
всему, конец стране?!
     --  Да какое им дело до страны? До нашей крови? -- Говоривший эти слова
невысокий круглолицый майор, это был Сизов, по привычке начал расхаживать по
комнате из угла в угол, не прерывая своей речи. -- Витя, все подтверждается.
Елистов прокачал свои  связи  в Кремле,  план  у  них прост.  Вся  эта шайка
понимает,  что новые выборы им не выиграть. Вот почему им и  нужна  война  с
Украиной.  Ввести  военное  положение, отменить  выборы  и  хоть немного еще
задержаться у кормушки.
     -- Что же теперь делать? -- спросил поздний гость.
     -- А то, про что мы говорим последние полгода. Надо их опередить.
     -- Круто берешь, Сизов, -- качнул головой Соломин.
     -- А что, Витя, у тебя есть другие предложения?
     Тот отрицательно покачал головой, потом поднялся с кресла.
     -- И когда? -- спросил он на прощанье.
     -- Срок они назначили сами. Если через  неделю, то мы должны  опередить
их хотя бы на сутки.
     Сизов задержал генштабиста на пороге:
     -- Солома, надо бы задействовать Сазонтьева. Выдерни любой ценой из его
дыры, хорошо бы вместе с его спецназом. Скоро он нам будет очень нужен.
     -- Хорошо, я попробую это сделать.
     После ухода Соломина Сизов обернулся к остальным офицерам:
     -- Ну, какие есть  мысли,  идеи, сомнения? Только давайте  честно,  без
экивоков.
     Первым начал Зимин, сокурсник Сизова по академии.
     -- Честно говоря,  в успех подобного дела верится с трудом. Мы все-таки
не  в  Египте. Это  Насер мог совершить  переворот  силами  лейтенантов  или
Каддафи в Ливии, а у нас такое  вряд ли пройдет.  Мы можем захватить Кремль,
даже Москву, но ненадолго. Нас раздавят максимум через полчаса.
     -- Кто?
     --  Ну как  кто? Кантемировцы или  таманцы,  какая разница. По идее для
подавления мятежа должно хватить даже  воинских  частей в черте города.  Все
эти спецгруппы типа "Альфы", ОМОН, СОБРы. Кремлевский полк, в конце концов.
     --  Да, нас раздавят,  если будем действовать медленно  и нерешительно.
Ударить  надо быстро, жестоко,  так чтобы повергнуть  всю страну  в  шок.  В
народе  полный  упадок доверия к политикам.  Своими предвыборными кампаниями
они  добились  обратного,  на парламентских выборах  голосовать пришла  лишь
половина избирателей, а теперь еще и президентская гонка. Так что со стороны
штатских я  не вижу  сильного противника.  А к войскам надо обратиться через
головы генералов, ориентироваться  на  лейтенантов, капитанов,  майоров. Эти
нас должны поддержать. Ты же знаешь положение в стране и настроение в армии.
Самые авторитетные  генералы либо  в отставке,  либо  на  Кавказе. А  насчет
"придворных" дивизий...
     Сизов   задумался,  прошелся  по  комнате,  потом   обернулся  к  своим
слушателям.
     -- Если взорвать мосты, то насколько это задержит их марш?
     -- Я думаю  ненамного,  наведут понтоны.  Максимум  на  час, -- ответил
Доронин.
     -- Но все равно, нам важна будет каждая секунда. Главное --  это центры
связи, блокировать связь  всех силовых министерств,  так чтобы  в эфире были
только  мы.  Ну и  само собой разумеется,  Останкино,  Шаболовка, короче  --
телевидение.  А насчет  Египта...  Тебе  не  верится,  а  меня  это  как раз
вдохновляет. За  этих, -- он кивнул наверх, -- уже  никто не пойдет,  как  в
девяносто первом. Страна сейчас в очередном тупике, ни вперед, ни назад, как
лошадь   на  лестничной   площадке.  Одной  ногой  в  социализме,  другой  в
капитализме,  полный бардак. Их ошибка еще  в  том, что  в пылу предвыборной
борьбы грязью  заляпали  всех.  Все  эти  их  рейтинги  дутые,  как  дырявые
презервативы...
     Снова  постучали,  и Сизов сам  открыл дверь. На  пороге стояли двое  в
штатском, подполковник ФАПСИ Николай Елистов, высокий, худощавый мужчина лет
сорока с  продолговатым  некрасивым  лицом  и  молодой улыбчивый  парень лет
тридцати,  которого Сизов видел в первый  раз. На  майоров новичок смотрел с
любопытством ребенка, в первый раз попавшего в зоопарк.
     Елистов  за руку  поздоровался со  всеми  присутствующими и  представил
своего спутника:
     -- Знакомьтесь, Андрей Фокин, журналист.
     Увидев   явное   недоумение   на   лицах   присутствующих  и  некоторую
настороженность в глазах Сизова, Елистов рассмеялся.
     --  Я Андрея знаю десять лет, так что ручаюсь головой. И  все, о чем вы
тут говорите последний  год, он давно уже  изложил гораздо более интересно и
занимательно.
     Подполковник вытащил  из кармана  и  бросил  на стол небольшую брошюру.
Сизов  с  любопытством  прочитал  броский  заголовок:  "Зачем  России  нужен
Пиночет?"
     -- Андрей хорошо пишет, он доведет до ума всю идеологию.
     -- Хорошо, -- согласился Сизов. -- Попробуем. Какие новости?
     Елистов, сбросив плащ, опустился в кресло, закурил и на секунду прикрыл
глаза.  При этом пальцы его левой руки машинально массировали, поглаживали и
теребили  большую, выпуклую  родинку каплеобразной формы  под  ухом. Это  не
очень  красиво  смотрелось  со  стороны, но полковник ничего не мог с  собой
поделать, в моменты наивысшего волнения рука его сама тянулась к дьявольской
отметине.
     Сизов  до  конца  так  и  не  понял  этого  человека.  Николай  Елистов
возглавлял одно из подразделений ФАПСИ, прослушивающих центр города. Когда к
нему попала  запись разговора нескольких офицеров в ведомственной гостинице,
Елистов подумал, что это обычный  треп. Но что-то в интонациях одного голоса
заставило его отдать приказание  установить  постоянное прослушивание номера
Сизова. Вскоре  он убедился, что в отличие от остальных  болтунов в погонах,
этот парень может совершить то, во что не  верил  никто из его собеседников.
Руководители   Елистова  даже  не  предполагали,  какое   честолюбие  гложет
полковника.  Он знал, что  за раскрытие этого  "разговорного" заговора может
досрочно получить очередное звание, а то и повышение по службе. Но этого ему
было мало.  Когда политическая обстановка в  стране резко  ухудшилась и дело
явно  пошло  к  обострению отношений  с  Украиной,  Елистов,  все  тщательно
обдумав, сам пошел на контакт с Сизовым. Без его поддержки "заговор майоров"
не стоил бы ничего.
     -- Предположительно, нас  могут поддержать Угаров,  Дементьев и Корзун,
-- сказал Елистов.
     Все эти генералы давно пребывали в отставке, но до сих пор пользовались
авторитетом в армии и стране. Подполковник продолжил:
     -- Сделаем им вызов в день Икс, предложим  формально возглавить  мятеж,
поставить свою фамилию под обращением. Кто-то да согласится.
     -- Что с ФСБ? -- спросил Сизов.
     --  Поддержка будет.  Несколько офицеров ФСБ сформировали три штурмовые
группы  из  бывших профессионалов, недостатка в оружии  они не испытывают  и
готовы взять на себя самые важные объекты.
     В это время Сизов вытащил из-за шкафа большой лист ватмана.
     -- Вот наши наброски. Я склоняюсь к мысли атаковать президента все-таки
в  Кремле. Перехватить  его  в  загородной  резиденции  легче, но тут  важен
психологический аспект. Страна должна  испытать  сильный шок,  это на  время
парализует всех. Тут у меня все фазы действий...
     Но  рассмотреть его  пометки толком  никто  не  успел.  В  дверь громко
постучали, Сизов вздрогнул и перевернул ватман обратной стороной.
     -- Кто там еще? -- крикнул он.
     -- Открывай, а  то  сейчас дверь снесу! -- загремел из  коридора густой
бас.
     -- Сашка! -- радостно воскликнул Сизов. -- Как вовремя!
     Действительно, это был Сазонтьев. За годы, прошедшие после той памятной
выпускной ночи, он изрядно  заматерел  и  походил сейчас  на ходячую  статую
советского  воина в Трептов-парке. Приподняв друга, он  сжал его так,  что у
Владимира  затрещали  кости.  Сизов  почувствовал  запах  спиртного и слегка
поморщился.  По его мнению,  Сибиряк  слишком перебирал  с этим  непременным
компонентом армейской жизни, что во многом и  препятствовало карьере  Сашки.
До сих пор на его погонах сияли  капитанских звездочки. А ведь  Сазонтьев не
вылазил  из горячих точек, буквально на пузе исследовав весь Кавказ.  За эти
годы  он  переквалифицировался  в  спецназовца  и  чувствовал  себя  в  этих
специфических войсках как рыба в воде.
     -- Ты что, в отпуске?
     --  Да  кто  бы  мне его  дал? Все  отпуска  отменены,  --  ухмыльнулся
Сазонтьев,  водружая  на  ватман трехлитровый графин фирменной  водки. -- За
техникой послали, десять новых  БМП обещают. Возьму документы в министерстве
и махну за машинами на Урал.
     Вслед за водкой капитан выложил на  стол  батон колбасы  и лихо нарезал
его здоровенными колясками.
     -- Чего ждешь, давай стаканы, --  велел он хозяину. -- И представь меня
своим друзьям.
     --  Александр  Сазонтьев,   пока  капитан,   но  в  будущем  непременно
генералиссимус. Ярый поклонник  Наполеона, с  его книгами не расстается даже
на фронте.
     Вскоре на ватмане стояло все, чему полагается быть  на столе  по такому
случаю:   хлеб,  селедка,  маринованные   огурцы.  Под  напором   Сазонтьева
присутствующие быстро  уговорили  полграфина,  за  это  время много и хорошо
поговорив.
     -- Ты скажи главное: воевать с хохлами  кому-нибудь хочется? -- спросил
Сизов.
     -- Дуракам да генералам, да и то не всем. Есть с десяток ретивых, а так
все понимают, к чему это приведет. Все сразу Югославию вспоминают.  Такая же
петрушка будет. Но взять  командующего моего округа, тот прямо рвется в бой.
Его тут было прижали за махинации с  квартирами, себе и  сынку сделал четыре
хоромины в разных концах города,  плюс загородный дворец. Вот  эта сволочь и
рвется в Крым. Все равно не он под пули пойдет, пацанов кинут.
     -- А  если произойдет  то же, что восемнадцатого Брюмера?  -- осторожно
спросил Сизов.
     -- А разве это возможно?
     Владимир молча сдвинул в сторону всю закуску и перевернул ватман.
     За  это время  на  чистом  листе  бумаге проступили  круглые  отпечатки
стаканов, кое-где жир  с  колбасы  и пятна россола  пропитались насквозь, но
Сазонтьеву  хватило минуты,  чтобы понять  смысл всего  начертанного на этом
листе.
     -- Однако! -- заметно трезвея,  сказал он. Тряхнув головой, он длинно и
забористо выругался,  с  силой  протер  ладонью лицо,  еще  раз  внимательно
рассмотрел ватман.
     -- Лихо задумано. -- Он ткнул пальцев в сторону Сизова. -- Твоя, Сизый,
идея?
     -- Моя. Нравится?
     -- Да. А вот здесь вот со своими абреками буду я!
     И Сазонтьев ткнул пальцем в квадратик с надписью "Кремль".


     15 июня 2004 года
     Президент Соединенный Штатов Джон  Апдайк отдыхал у себя в номере после
длительного  перелета  через  океан в Европу. Этот визит в Испанию был самым
рутинным  и  обыденным  делом. Вечером предстояла  встреча с королем,  затем
переговоры  с  премьер-министром.  Апдайк  был  давним  поклонником Уинстона
Черчилля  и свято выполнял одну из  его заповедей -- непременный часовой сон
днем для  поддержания наилучшей  формы и долголетия.  В свои шестьдесят  лет
бывший  губернатор Техаса  выглядел гораздо моложе, лишь седина выдавала его
возраст. Худощавое, чуть вытянутое лицо и орлиный нос делали его похожим  на
киноактера Пола Ньюмэна, и это во многом определяло имидж президента, своего
парня, человека с ранчо, ковбоя в политике и в жизни.
     Сон первого  человека самой богатой и  могущественной  страны мира  был
прерван  неожиданно и бесцеремонно.  Невысокий полноватый человек  в больших
очках  и  с  легкой, начинающейся  залысиной  быстрым  нервным  шагом просто
ворвался в спальню президента.
     -- Сэр! -- позвал он. -- Проснитесь!
     Апдайк  спал, и помощник  президента по национальной безопасности Гарри
Линч   позволил   себе   потрепать   президента   по   плечу   и   несколько
сфамильярничать:
     -- Джон, проснись!
     -- В чем дело? -- с недоумением спросил Апдайк, с трудом отрывая голову
от подушки. Линч уже отошел в сторону и, включив телевизор, настроил  его на
канал Си-эн-эн. Барбара Херст, популярнейший телерепортер, буквально кричала
с экрана:
     -- ...Такого в Москве не было с девяносто третьего года! Уже минут пять
в Кремле  продолжается стрельба. Блокируя въезд  на Красную  площадь,  стоят
бронетранспортеры,  сейчас  мы видим, что люди в военной форме  формируют из
машин что-то похожее на баррикады!..
     Панорама   Кремля,  снимаемая  с  верхнего  этажа  гостиницы  "Россия",
подтверждала все, что говорила Барбара. Более  двух десятков машин сбились в
большое стадо, перекрывая въезд со стороны Васильевского спуска. Над яркими,
лакированнымм крышами "Жигулей", "Ауди" и "Мерседесов" возвышалась скошенная
башенка бронетранспортера. Несколько человек в камуфляже, перекрыв движение,
выбрасывали из проезжающих машин их владельцев и подгоняли все новые и новые
автомобили  в  этот  рукотворный затор.  Вскоре  им  пришлось  оставить  это
занятие, со стороны набережной вылетели три милицейских автомобиля и большой
служебный автобус. И милиционеры, и высыпавшие  из автобуса омоновцы  с ходу
открыли  огонь по  своим  противникам.  Те  сразу  же  исчезли за  необычной
баррикадой,  и  тут  же  ожил  пулемет  бронетранспортера. Башня его  начала
рывками двигаться из стороны в сторону, выплевывая длинные очереди.
     В это  время в Кремле  бой уже  шел непосредственно в  здании  Большого
Кремлевского   дворца.  Рота  спецназа  под   командованием   Сизова  успела
прорваться внутрь и взять  первый этаж, но на второй  им не давала подняться
охрана президента. Не подходило  к Сизову и пополнение,  кинжальный огонь из
окон второго этажа  не позволял  приблизиться к зданию дворца больше никому.
Нападавшие не ожидали, что предстоит преодолеть такое сопротивление. Большая
часть Кремлевского полка  находилась  в этот день в Шереметьево,  на встрече
премьер-министр Англии, остальных блокировали в казарме. Но профессионалы из
личной  охраны президента свое дело знали, даже прошедший Кавказ спецназ  не
мог подавить их  отчаянное сопротивление. Уже  пять минут  солдаты топтались
около  парадной лестницы. Четверо из них заплатили своими  жизнями  за  этот
рискованный шаг.
     Сизов скрипнул зубами. Уходило самое главное --  время. И  тут наверху,
на втором этаже, раздался мощный взрыв, затем еще один.
     -- Из эрпеге с улицы шпарят! -- с восхищением в  голосе закричал на ухо
Сизову прапорщик Татарник,  двухметровый гигант,  личный адъютант и  любимец
Сазонтьева. -- Это командир, точно говорю!
     А взрывы  все  не прекращались,  на головы  Сизова  и  его людей летела
штукатурка и куски позолоченной лепнины. Наконец от входа громыхнул знакомый
густой бас:
     -- Ну что вы тут вошкаетесь! Гранатомет мне!
     -- Все-таки прорвался! -- с явным обожанием сказал Татарник.
     Сибиряк  действительно прорвался, но из двадцати  человек его  группы в
живых  осталось  только  пятеро.  Пока Сазонтьев заряжал тяжелый РПГ,  Сизов
успел спросить его:
     -- Как там, снаружи?
     -- С полчаса продержимся.
     Батальон  Сазонтьева составил основу ударной  группы. Две роты  держали
оборону вокруг Кремля. Эти парни прошли с Сибиряком все горячие точки страны
и верили в своего капитана как в бога.
     Тем временем Сазонтьев  тщательно прицелился и нажал на  спуск. Взрывам
выбило  тяжелую, трехметровую дверь.  Огонь на несколько секунд захлебнулся,
но  снова встретил  рванувшихся вперед солдат. Атакующие откатились, оставив
еще  два  тела  на  лестнице.  Скрипнув зубами, Сазонтьев  подхватил с  пола
громоздкий станковый гранатомет АГС и, держа его на весу, как обычный ручной
пулемет,  двинулся  вперед.  Он шел  словно заговоренный, на нем не  было ни
каски, ни  бронежилета, пули  свистели рядом,  одна из них  сорвала с  плеча
погон,  но  капитан продвигался  вперед,  на  ходу стреляя  из  гранатомета.
Казалось, что он не целится, но вспышки взрывов на  верхней  площадке делали
свое дело, свинцовый ливень начал слабеть и вслед за рослой фигурой Сибиряка
рванулась вперед пятнистая лава штурмовой группы.
     Через пять минут все было кончено.  Сазонтьев  пинком отворил  дверь  в
кабинет  президента.  Вопреки  ожиданиям,  хозяин  кабинета  не  казался  ни
испуганным,  ни растерянным. Лицо его словно окаменело,  и, дождавшись  пока
войдет последний  из  его нежданных  посетителей,  президент  резко и твердо
спросил:
     -- По какому  праву  вы  устраиваете погром  в  Кремле?! Как  Верховный
Главнокомандующий я приказываю освободить помещение, солдатам сдать оружие и
вернуться в казармы! Всем офицерам предлагаю  самим следовать на гауптвахту,
только это спасет вас от трибунала и немедленного расстрела!
     В толпе  солдат  возникло замешательство,  они начали  переглядываться.
Спас положение Сазонтьев. Положив на  пол гранатомет, он  выволок президента
из  кресла и  с помощью Доронина отшвырнул  к  одной из стен.  Лицо  первого
человека страны побагровело, он явно задыхался.
     -- Вы сошли с ума! Неужели вы думаете,  что вам  все это сойдет с рук?!
Солдаты, арестуйте их!
     На  еще  недавно  уверенных  лицах  спецназовцев  Сизов   прочел  явную
растерянность. Президент по-прежнему обладал  незаурядной внутренней  силой.
Тогда Владимир вышел вперед и обернулся лицом к толпе:
     -- Господа офицеры, считаю, что это должны сделать мы.
     Их  оказалось  шестеро.  Самый младший  был  лейтенантом,  Сазонтьев --
капитан, остальные четверо пребывали в звании майоров.
     -- В лицо не стрелять, -- предупредил Сизов. -- Целься, пли!
     Пять автоматов изрыгнули продолговатое оглушительное пламя, и президент
упал.  В  тишине  раздался  густой  мат  Сазонтьева.  В  его  "Калашникове",
позаимствованном у какого-то солдата, не оказалось патронов. Вставив  другой
рожок, капитан подошел  вплотную и в  упор  дал очередь по уже мертвому телу
президента.  Некоторых этот  жест Сибиряка покоробил,  но Сизов понял друга.
Тот как бы  подписался под всем  происшедшим и  согласился  разделить участь
остальных участников расстрела до конца.
     -- Где у нас оператор? -- обратился Сизов к молчаливой толпе.
     --  Я  здесь,  --  отозвался  невысокий  чернявый  парень  в  необмятом
камуфляже и с явно гражданскими манерами.
     -- Снимай давай,  Эйзенштейн!  -- пробасил Сазонтьев и отошел  к рации,
пристроенной на большом президентском столе. Он не знал, что Вадик Шустерман
давно  уже снимал  все происходящее  в комнате,  незаметно,  исподтишка,  не
поднимая камеру к плечу.
     -- Валера, как ты там? --  закричал Сибиряк в микрофон. -- Держись,  мы
уже закончили!
     Тем временем Сизов подхватил под руку лейтенанта и тихо сказал:
     -- Белов, что хочешь делай,  но эту кассету надо доставить в Останкино.
Там найдешь  майора Зимина с  Фокиным,  дальше они все  организуют. Возьми с
собой столько людей, сколько хочешь.
     -- Мне хватит десятка.
     -- Ладно, ни пуха тебе!
     -- Володька, Солома на проводе! -- обрадованно вскрикнул Сазонтьев.
     -- Что у него там? -- тревожно спросил Сизов.
     --  Все  нормально, -- четко  донеслось  из динамика.  --  Генштаб наш,
обошлось без стрельбы.
     -- Как министр?
     -- Сидит в своем кабинете под арестом.
     -- Наше обращение передали?
     -- Да, крутят непрерывно. Шестой  свое  слово сдержал, Белый дом, МВД и
ФСБ отключены.
     "Молодец  Елистов, -- с некоторым удивлением подумал Сизов. -- Все-таки
он не болтун".
     -- Передай еще, что президент мертв. Это подстегнет многих.
     -- Хорошо, я пытаюсь уговорить Хаустова обратиться к войскам.
     -- И как?
     -- Он колеблется.
     Начальник Генштаба Хаустов был самым благоразумным из верхушки военного
руководства  страны.  Все  знали, что он  не  хотел  крымской  войны, именно
поэтому Соломин так много внимания уделил разговорам с генерал-полковником.
     Спустя два  часа в Мадриде президент США,  госсекретарь  Кэтрин Джонс и
Гарри Линч по-прежнему сидели перед телевизором. Встреча с королем пошла псу
под хвост, но никто из этой троицы даже не думал о последствиях несоблюдения
протокола. На передвижном столике перед  ними  стояли  бутылка  виски,  лед,
содовая и кофейник с горячим кофе по-турецки.
     -- М-да, печально, -- пробормотал Апдайк, в который уже раз разглядывая
на экране изображение лежащего  на полу мертвого русского коллеги.  -- Такой
был солидный человек, и вот...
     Вошедший в номер телохранитель  передал Линчу  листок бумаги.  Пробежав
его глазами, секретарь совбеза поморщился.
     -- Радиоперехват, они отказываются воевать  с Украиной и  предлагают им
переговоры.
     -- А те что?
     -- Скорее  всего согласятся. Война была нужна русскому президенту, а не
украинскому.
     -- Больше всего эта  война  была нужна  нам,  --  вмешалась  в разговор
госсекретарь, тучная женщина лет шестидесяти с оплывшим  жабьим лицом. Налив
себе в чашку кофе, она со вздохом заметила:
     -- Если бы мы столкнули лбами эти две страны, то через год Россию можно
было списывать  со  счетов  мировой истории. Такую  войну она бы не вынесла,
русские на коленях приползли бы к нам за подачками.
     -- Что нам теперь делать, вот в чем вопрос, -- заметил Апдайк.
     -- Я надеюсь, что все-таки этот мятеж подавят, -- сказала госсекретарь.
-- Как по-твоему, Гарри?
     -- Бесспорно, у них нет никаких шансов.
     -- А пока нам надо вернуться в Вашингтон, -- подвел резюме президент.
     -- Но испанцы  могут обидеться, -- заметила  Джонс. --  К тому же  я не
думаю, что нам следует демонстрировать свою озабоченность этой заварушкой.
     -- Хорошо, остаемся, только работаем по минимуму. Встретимся с королем,
премьер-министром, и хватит. Званый ужин и оперу придется отменить.


     Для  передового отряда  разведки Кантемировской дивизии взорванный мост
не оказался непреодолимым препятствием. Все пять БМП скатились с насыпи и по
очереди   с   ревом   врезались   в  воду.   Бронемашины   еще  не  достигли
противоположного берега, когда к реке подошли основные силы кантемировцев.
     --  Навести  понтонный  мост.  И  смотри  мне  -- быстро!  --  приказал
начальнику  инженерной  службы  дивизии полковник  Глебов,  командир элитной
части.
     Отойдя  в  сторону,  он  остановился  над  обрывом  и  закурил.  Комдив
нервничал. Все то, что сейчас происходило  в  столице, не укладывалось ни  в
какие  рамки. Гвардейские  подмосковные  дивизии всегда считались  последним
оплотом любого правящего режима. Даже знаменитая "Дзержинка" не могла сейчас
помочь президенту и правительству. Большая ее часть находилась на Кавказе, и
только таманцы и кантемировцы, несмотря на  отсутствие приказа, выступили из
своих лагерей.  Кроме возможного приказа  были секретные инструкции, которые
Глебов  и выполнял. Волновало его другое.  Надо было воевать против своих, а
это всегда тяжело.
     От  штабной  машины  к  нему  подошел  зам.  по  воспитательной  работе
полковник Синицын, которого в дивизии звали привычным словом "замполит".
     -- Ну что там? -- спросил Глебов не оборачиваясь.
     -- Все то же. Непрерывно читают обращение Угарова.
     -- С Угаровым я воевал в восемьдесят шестом под Кандагаром. Тогда я был
еще лейтенантом.
     -- А я в восемьдесят восьмом под Хостом.
     -- Генштаб молчит?
     -- Да. Либо его захватили...
     --  Либо он  стоит за этим  переворотом,  --  закончил  мысль замполита
полковник.
     Глебов тяжело вздохнул, выкинул сигарету и тут же закурил новую.
     -- Ты чего психуешь? -- спросил Синицын.
     -- Тебя ведь не  было в столице в девяносто первом? А я прошел все это!
До сих пор помню ощущение, что мы какие-то фашисты, оккупанты. Оттрахали нас
тогда здорово. Да и за этих козлов наверху не очень хочется кровь проливать,
то, что они творили последнее время, выходит за все рамки...
     --  Товарищ  полковник,   телевидение  начало  работать!  --   закричал
высунувшийся из штабной машины дежурный лейтенант.
     Через пять минут Глебов и еще несколько офицеров увидели на экране тело
мертвого президента. Картинка сменилась, и появилось знакомое  лицо генерала
Угарова. С текстом его обращения все уже были прекрасно  знакомы.  Рации  во
всех танках и БМП были настроены только на эту волну.
     -- Жители России, я прошу  вас сохранять спокойствие и нейтралитет. То,
что  сейчас  происходит в стране, делается для вашего блага и для пресечения
пагубной идеи братоубийственной войны со славянским народом...
     Офицеры по одному начали покидать салон штабной машины.
     -- Товарищ полковник, мост готов! -- доложил командир саперной роты.
     --  Хорошо,  сейчас  двинемся,  -- сказал  Глебов  и закурил  очередную
сигарету. В  это  время к нему подошел командир передовой роты. Игорь Норкин
считался  самым  перспективным  из  последнего  выпуска  пришедших  в  часть
офицеров.  Еще его  прадеды  воевали  за Россию,  и  род Норкиных дал стране
пятерых генералов и двух Героев Советского Союза.
     --  Товарищ  полковник,  разрешите  обратиться! -- волнуясь, но  жестко
сказал он.
     -- Да.
     --  Товарищ  полковник, я думаю, нам  не следует  продолжать движение к
столице.
     --  Это  еще  почему?  -- вскинул брови  Глебов.  Он хотел  что-то  еще
добавить матом, но сдержался.
     --  Президент  мертв, воевать с Украиной  не  хочет  никто. По сути они
сделали то, о чем думал каждый. Надо поддержать этих людей.
     -- Лейтенант,  кроме  президента есть еще  премьер-министр, есть  Дума,
есть конституция и, в конце концов, присяга! Вам все ясно?!
     -- Я не хотел  бы умирать за этих говорунов из Думы, --  упрямо  сказал
молодой офицер.
     -- Лейтенант  Норкин! Отправляйтесь  к своему подразделению и начинайте
движение вперед, иначе я вас расстреляю!
     Лейтенант молча козырнул и пошел к БМП.  Глебов также двинулся к своему
"уазику",  но, открывая дверь,  услышал где-то  совсем  рядом,  за массивным
штабным   "Уралом",   одинокий   пистолетный  выстрел.  Полковник  удивленно
оглянулся и поспешил на этот тревожный звук. Навстречу ему уже бежал бледный
Синицын.
     -- Что там?
     -- Норкин, -- только и ответил замполит.
     Раздвинув  толпу,  Глебов опустился на колени  перед телом  лейтенанта.
Игорь лежал в неестественной, выгнутой позе, пробитым виском к земле, и лицо
его  было  спокойным  и бесстрастным.  Отлетевший в сторону пистолет казался
обычной игрушкой.
     -- Ах ты, черт! Что ж ты наделал, пацан!
     Сняв фуражку, полковник на минуту застыл над телом офицера.
     Когда Глебов поднялся, Синицыну показалось, что комдив постарел  лет на
десять.
     -- Отставить выдвижение. Разведвзводу продолжить марш в город, в бой не
вступать, докладывать об обстановке в столице. По-прежнему вызывать Генштаб,
и найдите мне в эфире командира таманцев, черт возьми!
     Через   час   после  этого  в   большом,   очень  известном  здании  на
прославленной площади, седовласый человек неторопливо и с виду даже спокойно
курил  у окна. Его размышление прервало появление Елистова. Тот в отличие от
хозяина кабинета был взвинчен и явно зол.
     --  Таманцы  также  остановились  и ограничились  высылкой разведки, --
доложил он.
     -- Вот как. Что же это у нас  получается, первая часть плана с блеском,
а вторая ни к черту?
     -- Анализировать будем потом. Что нам сейчас делать?
     Хозяин  кабинета,  директор ФСБ  Демин пристально  посмотрел  на своего
собеседника. Подполковник, по случаю важных событий  облаченный в  камуфляж,
сидя в кресле, по привычке теребил свою родинку, а этого Демин не переносил.
Поэтому и ответ у него получился несколько более резким:
     -- Придется задействовать наши спецгруппы.
     -- "Альфу"? Они не пойдут, ни они, ни "Витязь".
     -- Почему?
     -- Это  вас надо спрашивать, почему вы их так воспитали! Все эти быки в
восторге от майоров,  они  принимают мятеж всерьез и никто не пойдет  против
них. Я это предвидел, поэтому мы так и рассчитывали  на гвардейские дивизии.
Сколько человек у нас есть из других спецподразделений?
     Демин пожал плечами.
     -- Ну с сотню наберем, может две. Соберем солдат со всех существующих в
столице частей, это будет уже прилично.
     -- В какие сроки?
     -- Спецов в течение часа, всех остальных -- часа за два.
     -- Долго, -- решил Елистов. -- Сотню ваших спецов они перещелкают в два
счета, этот батальон тоже не лыком шит. Две трети -- ветераны Кавказа.
     Он  надолго задумался, молчал и Демин. В  тишине приоткрылась  дверь, и
адъютант директора Палин тихо сказал патрону:
     -- Николай Михайлович, включите телевизор.
     Демин  щелкнул  пультом телевизора  и  увидел на экране  оплывшее  лицо
начальника Генерального штаба Хаустова. Очевидно, он уже кончал свою краткую
речь.
     -- ... остановить кровопролитие  в стране. Я  надеюсь  на здравый смысл
генералов, солдат и офицеров Российских вооруженных сил.
     -- Ну вот и все, -- сказал Демин. -- Теперь они хозяева страны.


     За  пресс-конференцией нового руководства России  президент  США и  его
окружение наблюдали уже  на борту  летевшего над Атлантикой "Боинга". Вел ее
одетый в камуфляж Андрей Фокин. Журналист  даже в этих нервных условиях сиял
своей неизменной, чуть нахальной улыбкой.
     -- Начнем по порядку, --  сказал он.  --  То есть  по  ранжиру. Генерал
полковник  Уваров,   полковник  Генерального  штаба  Зиновьев,  подполковник
Елистов, майор  Сизов, майор Соломин, майор  Сазонтьев,  капитан  1-го ранга
Куракин...
     Когда объявляли  Сазонтьева,  тот невольно  покосился на  свои  погоны.
Майором его сделали за пятнадцать минут до этой говорильни,  решили, что так
будет посолиднее. Тем временем пресс-конференция началась.
     -- Слово для официального сообщения предоставляется майору Сизову.
     Владимир начал читать с листа спокойно, внешне бесстрастно:
     --   За  прошедшие  сутки  власть  в  России  перешла  в  руки  военной
администрации. Президент,  ведший  страну к  ненужной и губительной войне  с
братским  славянским  народом,  отстранен от руководства  и убит  при штурме
своей   резиденции.   На   сегодняшний  день  большинство   военных  округов
поддерживают  наши  действия, обстановка  в  столице  и  в  целом  по стране
спокойная, митингов, шествий, демонстраций в поддержку свергнутого режима не
отмечено.  В  связи  с  этим  новое  руководство  страны заявляет,  что  вся
законодательная  и  исполнительная власть  в  России переходит  в  его руки.
Руководство  страной  будет  производиться  коллегиально, Временным  Военным
Советом. Дума распускается. Подлежат роспуску и запрету все, -- это короткое
слово  Сизов акцентировал, быстро глянув на журналистов, --  партии и прочие
политические  организации,  а  также  газеты  и  другие  партийные  средства
информации. На телевидении и в  печати вводится цензура,  временно перекрыты
границы,   закрыты  аэропорты.   Мы   призываем  граждан  России   сохранять
спокойствие и поддержать действия Временного Военного Совета.
     После окончания  короткой  речи Сизова в  зале на минуту повисла пауза.
Даже  прожженная корреспондентская братия  оказалась в шоке. Наконец один из
репортеров спросил о том, что было ближе к телу:
     -- Скажите, майор,  сколько же  цензоров тогда появится у нас в стране?
Ведь это надо приставить цербера в каждую из газет?
     -- Я  не думаю, что нынешнее  количество газет сохранится. Очень многие
из  них, откровенно  бульварного  толка,  просто  придется  закрыть. Это  не
касается крупнейших изданий с миллионными тиражами.
     После прояснения  столь  животрепещущей темы вопросы  посыпались как из
рога изобилия. Отвечал на них в основном Сизов.
     -- Как погиб президент?
     -- Как мужчина, с оружием в руках.
     -- Какие разрушения в Кремле?
     --  Больше всего пострадал Большой Кремлевский  дворец, но я думаю, что
мы его быстро восстановим.
     --  Скажите,  какова  судьба  премьер-министра,   министра   обороны  и
председателей обеих палат?
     --  Все они  находятся  под арестом,  так же как и  лидеры  большинства
партий.
     -- В чем цель этого ареста?
     -- Чтобы не натворили глупостей.
     -- Сколько вы рассчитываете продержаться у власти?
     -- Столько, сколько понадобится  для наведения  в стране порядка. Но не
меньше десяти лет.
     -- Почему вы так расплывчато назвали ваш орган власти -- Военный Совет?
Не честнее ли будет назвать его просто хунтой?
     С ответом Сизов  чуть  замешкался,  но  не  потому, что  не  знал,  что
ответить. Ему понравилась сама журналистка, задавшая этот вопрос. Невысокая,
стройная, с красивым,  привлекательным лицом  и явно горевшей  ненавистью  в
зеленых глазах. За Сизова отозвался Соломин.
     --  Ну почему же сразу хунта,  мы ведь не  в Испании  и  не в Латинской
Америке. Не надо заранее навешивать ярлыки.
     -- Какой смысл вы вкладываете в понятие "порядок"?
     --  Смысл только  один,  так  же  как и порядок. Нормализация  законов,
искоренение коррупции, -- продолжил Соломин. В отличие от своего однокашника
он выглядел расслабленным, добродушным, сама манера разговора и тембр голоса
были мягкими  и располагающими.  -- Поднятие жизненного  уровня  населения и
авторитета России в мире.
     -- Правда ли, что на Москву движутся части Кантемировской дивизии?
     --  Нет.  Если  бы  это было так, то они  давно были  бы  уже  здесь. И
Кантемировская и Таманская дивизии поддержали переворот.
     -- Были слухи, что в одном из округов убит командующий. Это так?
     -- Даже не в одном. Подобных случаев два.
     -- Скажите, генерал, как вам удалось провернуть все это дело в тайне от
ФСБ?
     Генерал-полковник Уваров,  герой  Афганистана и  Чечни,  все это  время
сидевший с несколько отрешенным видом, чуть вздрогнул и, улыбнувшись, развел
руками:
     --  Все  вопросы  к  моим  более  молодым  коллегам.  Меня известили  о
надвигающихся событиях буквально за  час  до их начала. Я  не скрывал  своих
отрицательных взглядов  на  методы  правления  президента,  и так  как  цели
переворота совпадали  с моими,  то  я счел  за честь  присоединиться к столь
рискованному предприятию. Насколько я знаю, такие  предложения были переданы
еще нескольким генералам в отставке, но они пожелали остаться в стороне.
     -- Какой пост вы будете занимать в будущем правительстве?
     -- Мне предложено стать министром обороны.
     -- Кто еще войдет в состав правительства?
     -- По всем этим вопросам обращайтесь к майору Сизову.
     Сизов снова взял слово.
     -- Ну  что ж, тогда конкретно по  персоналиям.  Координатором  Военного
Совета  буду я,  главой правительства назначается майор  Генерального  штаба
Соломин. Все назначения отраслевых министров будут произведены им позднее.
     Виктор приподнялся, кивнул своей круглой лысеющей головой.
     -- Но уже сейчас  мы можем определить  силовых  министров.  Как вы  уже
поняли,  генерал  Угаров  назначается  министром  обороны.  Майор  Сазонтьев
определен к нему первым заместителем. Капитан 1-го ранга Куракин назначается
командующим Военно-Морским Флотом. Министр  внутренних дел -- майор Доронин.
Директором  ФСБ  остается   Николай  Михайлович  Демин,   директором   ФАПСИ
назначается полковник Елистов. Министром иностранных дел у нас будет человек
штатский, Володин, он  уже  работает,  летит сейчас в  Киев на переговоры  с
Шевченко.
     Это  назначение  вызвало большое  оживление  в  зале.  Володин  некогда
занимал  пост  первого  заместителя  министра  иностранных  дел,  затем, под
давлением  левого  большинства в Думе, был со  скандалом  уволен. Он  всегда
считался рьяным поборником независимого курса  России в международных делах,
за что и попал в опалу у окружения президента.
     Пресс-конференция  еще  шла,  а  судьба нового правительства, казалось,
была уже  решена.  На высоте  десяти  километров  над  Атлантикой  президент
Соединенных  Штатов  сказал  свою  очередную  историческую   фразу,  тут  же
зафиксированную Гарри Линчем для своей будущей книги:
     --  Это не наше правительство, и оно нам  не нужно. Сделайте все, чтобы
убрать их с дороги истории.






     Огромная страна замерла, пытаясь понять и определить, что ожидает ее  в
будущем.  В мелких городах и селах  старики  по  привычке кинулись  запасать
продукты  впрок,  мешками  скупая  соль,  сахар  и муку.  Впрочем  даже  они
восприняли происшедшие события с большими надеждами и оптимизмом.
     --  Давно  надо  было  разогнать этих  дерьмократов, -- с  пеной  у рта
витийствовал у подъезда своего  дома  Иван Иванович  Смыслов, первый  оратор
местных  пенсионеров.  --  Счас  быстро  наведут  порядок,  все  по  ранжиру
зашагаем!
     -- Как бы хуже не было, -- вздохнула одна из старух.
     --  Вояки,  --  скептически махнул  рукой  случайный  для этой компании
человек,  рослый  мужик  лет  сорока,  шофер  "КамАЗа"  Первухин,  присевший
перекурить после сытного обеда. -- Я их еще по армии хорошо знаю. Дубы они и
есть дубы.
     -- Нет, это генералы у них дубы, а эти еще молодые, рьяные.
     Примерно так же думало, гадало и спорило все остальное  население одной
из самых больших стран мира.  На дачах  неполитыми сохли огурцы и  помидоры,
горожане не могли оторваться от телевизора.
     --  Выясняются подробности переворота,  -- вещал диктор первого канала.
-- Войсковая часть, совершившая нападение на Кремль,  переводилась из одного
места  дислокации  в сторону Крыма  через Москву  с  разрешения Генерального
штаба. Как известно, подобные маневры внутри столицы обычно запрещены, и это
еще  раз  подтверждает  глубокие  корни  заговора.  Решающим  моментом  всей
компании   стало   обращение   начальника   Генерального   штаба   Хаустова,
остановившее  войска  Московского военного  округа.  Печальна судьба  самого
генерала. Он  отклонил  предложение  присоединиться  к  Временному  Военному
Совету и в тот же день был доставлен в больницу с обширным инфарктом. Сейчас
он балансирует на грани между жизнью и смертью.
     --  По  мнению  аналитика   Михаила  Худырева,  на   переворот  сыграло
имущественное расслоение, происшедшее в последние годы между генералитетом с
одной стороны, и младшим и средним офицерским составом с другой. В то  время
как  генералы  обзаводились  огромными  квартирами  и  загородными  виллами,
офицеры даже в звании майоров  и полковников испытывали трудности с жильем и
слишком  маленьким  размером  жалованья.  Недаром  переворот   поддержали  в
основном именно младшие и средние офицеры, генералов же среди них единицы.
     --  Остается неизвестным  местонахождение  лидера  леворадикальной, так
называемой   "сталинской"  партии   Виктора  Иванова.  По  заявлению   жены,
неизвестные люди в камуфляже два дня  назад силой  вывели его из  квартиры и
увезли в неизвестном направлении.  Ни в одном следственном изоляторе Иванова
не  принимали.  Так же без следа исчезли  лидер  Русской  фашистской  партии
Андрей Коньков и глава Союза офицеров "За правое дело" Виктор Курехин.
     -- По-прежнему закрыты аэропорты Шереметьево  и Домодедово. За  три дня
из столицы  вылетело лишь  восемь рейсов с иностранными  туристами, -- вещал
голос  диктора,  комментирующий  панораму  забитого  народом  зала  ожидания
Шереметьево-2. Камера скользила по  лицам, встревоженным,  измученным, злым.
Было заметно, что  имущественный  ценз этих людей очень высок. Каждая вторая
женщина  могла претендовать на званием какой-нибудь "мисс", мужчины казались
одинаково  лощеными  и упитанными.  Один  из  них  как  раз  давал  интервью
Би-би-си, нервно куря и невольно демонстрируя при этом штучный  "Картье"  за
десять тысяч долларов:
     --  Это  просто  безобразие,   произвол!   У   меня  срываются  деловые
переговоры, сын не может выехать в Англию для продолжения учебы, жена и дочь
заранее  забронировали себе номера на Кипре.  Если они так начинают, то чего
ждать от этих людей в дальнейшем?
     Вдалеке от  телекамер,  в небольшом кабинете  двое  людей  в  армейских
рубашках, кителя накинуты на спинки стульев -- жарко, напряженно смотрели на
дверь, где двое щуплых  солдат пытались вывести  из кабинета одетого  во все
белое полного мужика с габаритами бывшего штангиста.
     -- Слышь, майор,  ты об  этом жалеть будешь всю  свою короткую жизнь, а
то, что она  будет  короткой,  можешь  не  сомневаться,  я  тебе это,  сука,
организую!  --  орал  здоровяк, на  полголовы  выше обоих солдат.  Он рвался
назад, к столу, парни в пятнистой униформе пытались его  сдержать. Наконец у
одного  из них  не выдержали  нервы, и он с размаху  рубанул  бывшего  качка
резиновой дубинкой по голове.  Тот вскрикнул, пригнулся, и теперь уже второй
солдат коротко и резко ударил верзилу прикладом автомата по лицу. Лишь после
этого  детину  удалось вывести  из  кабинета.  Кровь сразу  залила его белую
рубашку и штаны, длинная очередь в коридоре глядела на него с ужасом.
     --  Видел, какой у него  нательный крест? -- спросил старший  лейтенант
своего более опытного товарища.
     --  Крест?  А перстень  на  левой  руке с  бриллиантом?  Сколько  в нем
каратов, интересно.
     -- Не знаю, я в них не разбираюсь. В руках даже не держал.
     -- Я тоже. Давай следующего.
     В дверях  кабинета появилась  женщина,  лицо  которой  известно каждому
жителю России. Оба офицера машинально встали,  а певица, не  поздоровавшись,
прошла  вперед и,  усевшись  на  стул,  заговорила  своим низким хрипловатым
голосом:
     -- Ну, и какие  документы мне  надо показать, чтобы вы поверили, что  у
меня на послезавтра назначен концерт в Майами?
     Тон эстрадный  дивы  был агрессивно-возбужденным.  Но  майор  отозвался
спокойным и ровным голосом:
     -- Вы едете всей семьей?
     -- Да, и даже с собакой.
     --  Вот собаку мы, наверное,  не пропустим. Насколько  я помню,  у  вас
йоркширский терьер?
     -- Да, откуда вы знаете?-- растерялась актриса.
     -- Писали в газетах,  а  у меня точно такая же собака, сука. Привыкли к
ней жутко,  второй ребенок, да и  только. Лолой зовут. Недавно ощенилась, да
заболела, хлопот -- больше чем с ребенком. Половину  моей зарплаты истратили
на лекарства. Давайте ваши билеты.
     Подписав документы, майор лично проводил удивленную даму  до двери.  На
этот раз она уже не забыла попрощаться.
     -- Не понял, почему ты ее выпустил? Она ведь тоже далеко не бедненькая,
-- спросил лейтенант, прихлебывая давно остывший чай.
     -- Чудак ты, Семин. Вот того кабана мы из загранки уже бы не дождались,
у него миллионов  по банкам заныкано черт-те сколько. А  эта  вернется, куда
она без нашей публики.  Не перед американцами же  ей петь. Знаешь,  кто  там
стоит?
     -- Кто?
     -- Артур Андриевский, собственной персоной.
     Лейтенант присвистнул:
     --  И  этому  срочно за бугор понадобилось? Подумать только,  все самые
богатые люди России скопились в одном зале ожидания. А если бы у Шереметьева
обрушилась крыша?
     -- Боятся.
     -- Да, это не Дума и не правительство, где уже все на корню скуплено.
     -- Скупят. Это у них пока паника, потом и этих укатают.
     Лейтенант удивленно посмотрел на товарища.
     -- Ты думаешь?
     -- Я знаю, -- закурив, майор кивнул головой в сторону двери. -- Сколько
будет предлагать, как думаешь?
     -- Начнет тысяч с десяти, ну и до миллиона наверняка дотянет.
     -- Не-а, предложит два.
     -- Спорим?
     -- Спорим. На что?
     -- Кто проиграет, тот оплачивает беляши.
     -- Идет. Следующий!
     Высокий мужчина  с длинным породистым лицом  и гривой  волнистых  седых
волос вошел в кабинет, ступая легко и неслышно.
     --  Добрый  день,  господа. Извините,  что занимаю  ваше  время, но мне
срочно  нужно в Давос.  Требуется  подписать один договор  стоимостью, -- он
развел руками, -- просто фантастической.
     -- Нефть, газ? -- заинтересованно спросил майор.
     -- Нефть, и немного алмазов.
     -- Вряд ли  при нынешней  ситуации  в стране  кто-то из ваших партнеров
пойдет на подписание каких-либо бумаг. Так что извините, Артур Андреевич, --
майор  с  огорченным  лицом  развел  руками,  --  но придется вам  отказать.
Распоряжение руководства, сами знаете. Ничем не можем помочь.
     Финансист  сразу  обмяк,  лицо  его поскучнело, стало  старше.  Понизив
голос, он сказал:
     --  Ребята, мне очень нужно уехать. Давайте так, по десять тысяч баксов
каждому, и я в Швейцарии.
     Офицеры переглянулись.
     -- Что ж мелочиться, предлагайте уж по миллиону на брата, -- с усмешкой
сказал майор.
     -- А лучше по два, -- добавил лейтенант.
     Судя по  лицу, магнат не мог понять, шутят эти двое или нет. Он вытащил
чековую книжку и сказал:
     -- Ну, два это много, а на полтора я согласен.
     -- Ничья, так что за беляши платим поровну, -- вздохнул майор, ввергнув
олигарха в еще большее недоумение.


     Гораздо больший  шок от переворота  в российской  столице  испытал весь
остальной мир, и во многом этим он был обязан Вадику Шустерману, хитроумному
телеоператору,  сумевшему в  суматохе тех  дней  стянуть  кассету  с записью
штурма Кремлевского дворца и расстрелом президента. Покинув столицу,  хитрый
еврейчик уже шестнадцого июня сумел перебраться  через  финскую границу, и в
тот же день Си-эн-эн впервые прогнало  сенсационные  кадры по своему каналу.
За пленку Вадик выручил два миллиона долларов, после чего попросил в Америке
политическое убежище.
     Запись была  неважной, оператор не успевал регулировать резкость, порой
панораму  заслоняли  широкие спины солдат,  сцена  расстрела оказалась снята
чуть-чуть  не  в  фокусе,  но и того, что  увидел  сытый западный обыватель,
оказалось  достаточно.  Законопослушный  гражданин США,  немецкий бюргер или
английский  эсквайр  --  все они были  возмущены до  глубины  души.  Законно
избранного президента расстреливают  без суда и следствия, и это  в двадцать
первом  веке!  Последний  такой  случай  в  Европе  произошел в  Румынии,  с
Чаушеску,  но  кто знает, где эта Румыния и кто такой Чаушеску?  Но  Россия,
ядерная держава! Она так многим должна быть обязана  Западу. Это они кормили
и поили миллионы ленивых русских,  каждый год выделяя миллиардные займы  для
прокорма этих вечно пьяных скотов.
     США закинули пробный камень в ООН. Кэтрин Джонс, выступая  на очередном
заседании, назвала происшедшее в России трагедией для всего человечества.
     -- Свергнутый президент являлся законно избранным главой  своей страны.
На прошлых выборах  за него проголосовало большинство русских  граждан. Хотя
мы  и  не разделяли  прокоммунистических  идей  российского  президента,  но
уважали  выбор жителей страны. Мы не можем  доверять  людям,  нарушившим  не
только присягу, но и основные библейские заповеди. Соединенные Штаты Америки
требуют подвергнуть бойкоту эту страну, а также ввести эмбарго на торговлю с
Россией.
     Ассамблея ООН  не  приняла  предложение  госсекретаря, и  на обезьяньем
личике Кэтрин долго царило выражение презрительной злобы.
     -- Ерунда, -- сказала она  своему  секретарю  уже в кулуарах. --  Я  им
устрою такую счастливую жизнь, что от России останутся одни рожки да ножки.
     Тем временем в России  продолжало  формироваться  новое  правительство.
Лишь  теперь Сизов узнал скрытые и довольно неприятные  для себя подробности
переворота.  В  свое время  Елистов сказал, что  их  поддерживают  несколько
офицеров из ФСБ. Как оказалось на самом деле, в перевороте был заинтересован
сам глава  ФСБ Демин.  Шестидесятилетний кадровый  разведчик,  он  прекрасно
понимал всю безнадежность ситуации  в стране.  Страхуясь от провала,  Демин,
оставаясь в тени, обеспечил поддержку Сизову и компании. Несколько штурмовых
групп,  якобы   сформированных  Елистовым  из  отставников,  на  самом  деле
оказались элитными подразделениями "Альфа" и "Витязь". Именно они обеспечили
захват Генштаба и всех пунктов связи. Лишь директор ФАПСИ, личный ставленник
президента, не принимал  участия в  этих закулисных маневрах. Может быть, он
бы и поддержал переворот, но Елистов его место приберег для себя.
     Все  это несколько  покоробило Сизова.  Впервые  он  почувствовал  себя
пешкой  в игре спецслужб.  Но выбирать правила игры не приходилось.  Они  не
изменились со времен Цезаря Борджия и Талейрана. Несмотря ни  на что, Сизову
пришлось быть любезным с этими людьми, сидеть с ними за одним столом, отдать
им  ключевые  посты в  новом правительстве.  Так Демин  стал третьим лицом в
стране после Сизова и Соломина.


     -- Сазонтьев звонит, -- сказал секретарь с погонами капитана, появляясь
в  дверях кабинета.  Заседание  Большого Совета,  такое  название постепенно
прилипло  к  этому  органу военного  руководства  страны,  только  началось.
Пятнадцать человек сидели за овальным  столом, из них в штатском были только
двое, министр иностранных дел Володин и главный идеолог Фокин, все остальные
носили погоны. Первым вопросом в повестке дня стояла война с Японией.
     -- Вовремя, -- заметил Сизов, переключая селектор на громкую связь.  --
Как дела, Саня?
     --  Хреново! Как писал Бонапарт  Жозефине из Италии:  "Приходится много
расстреливать..."
     -- А поподробнее?
     --  Сегодня расстреляли  троих. Бывшего командующего  флотом,  главного
интенданта флота и начальника одной из баз.
     -- Результат есть?
     -- Да, мы вернули почти  половину проданного  ими  топлива, это  хорошо
встряхнуло  ворюг-бизнесменов. Но для полноценной десантной операции его все
равно не хватает.
     -- Что ты предлагаешь?
     -- Вариант номер два. Для него есть почти все.
     -- Чего не хватает?
     -- Погоды.
     -- Ну что ж, будем ждать у моря погоды. Сколько еще?
     -- Недели две.
     -- Хорошо, но к десанту все-таки готовься.
     -- Непременно.
     -- От нас чтоЃ­ж?
     -- Прежде всего заткнуть хайло этой суке.
     -- Осиповой?
     -- Да.  Солдатские  матери  прорываются сквозь все кордоны  и  пытаются
увести своих сыновей.
     Сизов  поморщился.  Осипова, один из  лидеров  некогда  существовавшего
блока "Женщины  России",  развернула  отчаянную,  истеричную агитацию против
войны с Японией.
     -- Война -- это кровь  и  жизни наших сыновей!  Пускай Япония подавится
этими островами, человеческая жизнь дороже каких-то кусков камня, окруженных
соленой водой. Если на Кунашир и Итуруп кинут в десант наших детей и внуков,
море  слез  будет  пролито  уже  русскими  женщинами... --  кричала  она  на
ежедневных митингах.
     --  Можешь  считать, что  это  уже  сделали,  --  сказал Сизов. --  Все
телеканалы  с сегодняшнего дня принадлежат государству. Ни одна  передача не
выйдет в эфир без нашего разрешения.
     -- Слава богу!
     Они обсудили  еще  несколько вопросов,  затем Сизов  щелкнул тумблер на
пульте селектора.
     -- Все-таки вы  склоняетесь ко второму варианту? -- тихо сказал Угаров,
не глядя ни на кого из присутствующих.
     -- Да, генерал. Иного выхода нет, все идет к тому.
     Угаров покачал головой:
     -- Минусов от этого я вижу больше чем плюсов.
     -- Я тоже, -- заверил его Сизов. --  Но есть один  большой плюс. Россия
покажет зубы. От этого уже отвыкли. Пусть привыкают. А вы против?
     Угаров  чуть  помедлил. За ним был  опыт  и  сила:  Афганистан,  Чечня,
Северная Осетия, Дагестан, громадный  авторитет в войсках. В свое время  он,
не задумываясь, бомбил кишлаки, если возникало подозрение, что там есть хоть
один душман. Но это было двадцать лет назад.
     -- Да, я не буду отдавать такой приказ.
     --  Хорошо, мы вас не держим, -- сухо сказал Сизов, пристально глядя на
профиль генерала. -- Можете уходить хоть сейчас, дела сдадите Бутенко.
     Генерал-полковник  медленно  поднялся,  по-армейски заученно,  коротким
кивком  попрощался с  присутствующими и пошел к двери. Угаров на ходу словно
старел, опускались плечи, походка становилась все тяжелей. С трудом  отворив
дверь, герой Афгана  и Чечни, опустив голову, шаркающей походкой побрел мимо
изумленного секретаря. Угаров понимал, что сейчас он сам себя вычеркивает из
мировой истории, но поделать с собой ничего не мог.
     Япония высадила свои  войска  на островах  Кунашир и Итуруп  спустя две
недели после переворота. Именно столько времени понадобилось Кэтрин Джонс  и
ее ведомству для  распределения  ролей в новом  мировом  спектакле.  Пробным
оселком  для испытания сил  России должны  были стать Курильские острова, до
сорок пятого года принадлежавшие Японии и присоединенные к России по  личной
прихоти   Сталина.   Госсекретарю  США   не   пришлось   долго   уговаривать
премьер-министра Хироти Идзуми. В  последние годы дела в Стране  восходящего
солнца шли не совсем удачно, сильно пошатнулась экономика, теснимая молодыми
соседями по  Тихоокеанскому  региону.  Впервые  за последние пять-десять лет
появилась такая проблема, как  безработица. На биржу труда все больше начало
приходить    дипломированных   специалистов-электронщиков,    программистов,
менеджеров  разорившихся мелких фирм. Рухнули и два  мировых  автоконцерна с
довоенной историей -- "Хонда"  и "Микадо", едва  не похоронив при этом йену.
Именно тогда один  из последних,  невостребованных  камикадзе времен  второй
мировой  войны, Хироти  Идзуми, восьмидесятилетний миллиардер,  кандидат  на
пост премьер-министра от  правящей партии, провозгласил  новый курс  страны:
"Япония прежде всего".
     Первым пунктом в этой программе стояло возвращение северных территорий.
С  началом военного конфликта  в стране ожил былой  самурайский  дух. Страну
восходящего солнца  охватил массовый психоз, все  от  мала  до велика словно
сошли  с  ума. Воинственные  речи  звучали  по радио  и телевидению, дряхлые
старики взывали к возрождению духа адмирала Того, генералов Танаки и Тодзио,
по  улицам  городов с  белыми  повязками  камикадзе на  головах  маршировали
стройные колонны сторонников  Идзуми. Было разгромленно  посольство  России,
уже  оставленное  персоналом.  Самыми  популярными  людьми  в  стране  стали
военные.
     Для  наведения порядка  из  Москвы  на  Дальний  Восток  был  направлен
Сазонтьев.  Уже  два месяца он  отчаянными усилиями  пытался вернуть флоту и
армии  боеспособность.  Первым  делом  он  ввел во  всем обширном районе  до
Иркутска  военное  положение.  Теперь  все:  транспорт,  связь,   заводы  --
подчинялось только ему, все работало на войну, и почти  все  эшелоны шли  на
восток.
     Флот  каждый  день проводил  стрельбы,  репетиции  высадки десанта,  во
Владивосток стягивались все  более или менее  боеспособные части.  Но трудно
исправить за два месяца то, что уничтожалось годами. Не хватало  авианесущих
крейсеров,  эсминцев, кораблей слежения, бездарно или преступно проданных  в
свое время за гроши. Лишь несколько дизельных подводных лодок сумели выйти в
море, у остальных оказался исчерпан ресурс аккумуляторных батарей. Оказались
разграбленными  даже неприкосновенные,  на  случай войны,  запасы топлива  и
продовольствия. Запылали склады и нефтебазы.  Это  не были диверсии японской
агентуры. Так  воры в погонах пытались  замести  следы. Но Сазонтьев  быстро
положил  этой  практике  конец.  Он  лично  расстрелял начальника  сгоревшей
нефтебазы  и  начальника  тыла  округа.  Стоя  над  телами  расстрелянных  с
пистолетом в руке, Сибиряк сказал фразу, быстро облетевшую всю Россию:
     -- Если кто еще допустит у себя что-то подобное, пусть лучше сам пустит
себе пулю в лоб.
     Идзуми  знал, что  он выиграет.  За  его спиной стояла Америка. Ударная
группа Тихоокеанского  флота во  главе с  авианосцем  "Адмирал Честер Нимиц"
курсировала в нейтральных водах,  претендуя  на роль третейского судьи. Пока
дело  ограничивалось  отдельными схватками.  Сторожевик  "Гремящий"  потопил
японскую субмарину, но  и наши потеряли одну дизельную  лодку, хотя никто не
знал истинной  причины  невозвращения  в порт К-356. Единственный  авианосец
страны  "Адмирал  Кузнецов"  в   сопровождении  эсминцев  и  противолодочных
кораблей  сумел пройти по  мелководному Северному Ледовитому океану и, отбив
несколько воздушных атак, прорваться во Владивосток.
     Основные бои происходили  в  воздухе. Почти  ежедневно поднимающиеся  с
Сахалина самолеты  бомбили  острова Итуруп  и  Кунашир. Японцы, врывшиеся  в
землю  с  поразительной быстротой, отвечали  яростным  огнем с  судов своего
флота и всеми средствами  ПВО.  Их самолеты старались перехватить штурмовики
уже  при возвращении  на  базы, но  здесь  их  встречали силы истребительной
авиации Тихоокеанского  флота. И над всей этой круговертью  на  недосягаемой
высоте почти  беспрерывно  кружился стратегический  бомбардировщик-разведчик
ТУ-22Р, время от времени сбрасывая по ночам осветительные бомбы.
     Ни одна бомба не упала ни на территорию Японии, ни на Влади- восток. Об
этом договорились в первый же день военного конфликта лично Сизов и Идзуми.
     -- Надеюсь,  господин  премьер-министр понимает,  что  все ваши крупные
нефтяные терминалы находятся  под прицелом наших крылатых  ракет.  Если хоть
одна  бомба  упадет  на материк,  то я  гарантирую  нефтяную  блокаду,  наши
подлодки будут топить все танкеры,  идущие  в Японию. Кроме того, тогда я не
ручаюсь за сохранность ваших атомных электростанций.
     После некоторого раздумья Идзуми согласился:
     -- Хорошо, генерал, пусть будет так.
     Двадцать  шестого  сентября  флот  вышел в море  всеми  своими  силами.
Впереди  шли   тральщики,  за  ними   под  прикрытием  эсминцев  и   больших
противолодочных кораблей разрезали волну неуклюжие, похожие на утюги корабли
с  морским  десантом.  Пятьдесят  тысяч  человек,   измотанных  непрерывными
двухмесячными тренировками, крепко спали. Все они  понимали, что  впереди их
ожидает  жуткая мясорубка, в которой  трудно будет  уцелеть,  но молодость и
усталость  брали  свое. Несмотря на приличную качку,  с  авианосца  "Адмирал
Кузнецов" почти непрерывно взлетали  и садились самолеты сопровождения.  Они
прикрывали   штурмовую   авиацию   с  Сахалина,   и  краткосрочные   схватки
разыгрывались совсем близко от кораблей.
     На пределе видимости, почти у линии горизонта мелькнула вспышка взрыва.
Сазонтьев и стоящий рядом  адмирал  Баранов,  командующий  флотом,  вскинули
бинокли.
     -- Похоже, еще одного косоглазого завалили, -- заметил Сазонтьев.
     После отставки Угарова он стал министром обороны, или, как он сам любил
себя  называть,  -- Главковерхом.  Чин этот не соответствовал его положению,
Верховным Главнокомандующим,  скорее, мог считаться Сизов, но функции членов
Временного  Военного Совета  еще  не были до  конца точно  распределены, и с
легкой руки окружения Сазонтьева это звание стало чем-то вроде второго имени
бывшего капитана спецназа.
     -- Да, вот и наши летят, -- согласился Баранов, наблюдая, как две точки
на сером фоне неба стремительно увеличиваются в размерах.
     Вскоре  первый  из МиГов  легко  и  стремительно  опустился  на  палубу
авианосца. Система  аэрофиниша цепко поймала  его за выпущенный  гак, быстро
остановив короткий пробег. Самолет оттащили  в сторону,  и на посадку  начал
заходить ведомый звена. Сначала все  шло  нормально, но  в последний  момент
порыв   шквалистого  ветра  качнул   истребитель,  одно   его   крыло   чуть
приподнялось, и,  наискось чиркнув по палубе колесами шасси,  тяжелая машина
вылетела с посадочной полосы. Над бортами появились спасательные  сети,  они
опоздали  на  какую-то  долю  секунды.  Летчик  попытался  дать  форсаж,  из
двигателей рванулось  пламя, но  хвост истребителя уже коснулся воды, машина
скапотировала. Непостижимым образом пилот успел рвануть кольцо катапульты за
мгновение до того, как  МиГ исчез в  пучине, и  через несколько  секунд  над
серой водой раскрылся белый купол парашюта.
     К месту падения  летчика тут  же устремился эсминец. Каждый из  морских
истребителей  был асом,  и потерять  человека значило больше,  чем  потерять
машину.
     -- Американцы хамят, -- заметил Сазонтьев, наблюдая в мощный бинокль за
спасательной операцией. За стремительными обводами наших эсминцев была видна
серая угловатая громада авианосца "Нимиц", лидера американской эскадры.
     -- Да, чуть ли не под винты лезут, -- согласился Баранов.
     -- Надо бы их осадить, -- заметил Сазонтьев, все так же не отрываясь от
бинокля.
     Адмирал  снизу  вверх  взглянул  на  рослого  главковерха  и  осторожно
возразил:
     -- Но это может спровоцировать их выступить на стороне Японии.
     -- Уже нет, не успеют. Так что  подсуетись  там, пусть дадут этим хамам
по морде.
     Баранов козырнул и вышел из рубки. Спустившись на  палубу, он огляделся
по  сторонам  и подошел к только  что приземлившемуся  самолету.  С  видимой
усталостью пилот подполковник  Демьянов спустился с короткой лестницы и снял
шлем. Адмирал перехватил  его  за  локоть,  отвел в  сторону и сказал на ухо
подполковнику  несколько  фраз. Предосторожности  эти были  излишни, шум  от
форсируемых  двигателей   стоял   жуткий.  Демьянов   оживился,  переспросил
адмирала,  а затем  ткнул  пальцем  в  свою  грудь.  Баранов, уже  улыбаясь,
вернулся к себе  на  мостик, а преобразившийся, словно забывший об усталости
Демьянов подозвал к себе оружейников, заправляющих его самолет боеприпасами,
и дал какие-то указания.
     Через  час  все,  кто  были на  палубе  авианосца  Соединенных  Штатов,
услышали близкий  рев  одинокого  самолета.  МиГ-29  летел  очень  низко, на
предельно  малой скорости,  самолет  при  этом бросало из стороны в сторону,
чувствовалось, что  летчик с трудом  удерживает его  на заданном курсе.  Под
брюхом  МиГа  что-то  дымилось, и  адмирал  Кларк,  командующий флотом, даже
пожалел беднягу:
     -- Смотри, как  джапсы разделали этого русского, -- сказал он  капитану
корабля адмиралу Стейку.
     -- Да, до своих он, похоже, не дотянет.
     Самолет  прошел  над  авианосцем  очень  низко, на высоте не более  ста
метров.  Черная его тень мелькнула  поперек  палубы, и  почти тут  же грянул
взрыв.  Вместе с огненной вспышкой во  все  стороны полетели обломки палубы,
один из осколков,  размером  с колесо  легковушки  разнес  пуленепробиваемое
стекло ходового мостика и разбил голову рулевому матросу.
     Поднявшийся  с помощью дежурного офицера на  ноги  тяжело дышащий Кларк
стряхнул с мундира осколки стекла и отдал короткое приказание:
     -- Доложить о потерях и повреждениях.
     Через несколько минут командир корабля подвел неутешительный итог:
     --  Два человек  погибло, десять ранено.  Выведены из строя  подъемник,
четыре самолета, повреждена взлетная палуба.
     -- Больше не подпускать близко ни одного русского самолета! Мне плевать
на все,  я буду  сбивать  их в пределах километра!  И покрасочней  распишите
случившееся в телеграмме президенту. Они  так жаждали получить хоть какой-то
инцидент, -- с яростью в голосе скомандовал адмирал.
     --  Адмирал,  на  проводе русский  командующий, --  вмешался в разговор
переводчик.
     -- Что ему надо?
     -- Он  просит  извинение за  происшедшее. Говорит, что  раненый  летчик
просто   избавлялся   от   лишнего  боезапаса.   Сазонтьев   приносит   свои
соболезнования по поводу ненужных потерь.
     -- Он что, хочет перехитрить самого Господа Бога? -- со злостью спросил
Кларк. --  Чересчур  неуклюже,  господин  майор.  О,  вот  так  и  ответьте:
"Спасибо, господин майор!"
     Сазонтьев  оценил  эти слова. Уже месяц  он  числился  генерал-майором.
Новоиспеченный генерал ухмыльнулся, он ждал ночи.
     Кларк  не ошибся, действительно,  и  Линч и Кэтрин Джонс торжествовали.
Это  был  повод  ввести  флот  США в действие,  прикрыв  его  мощью не очень
многочисленные  военно-морские  силы Японии.  Но  радость  американцев  была
краткосрочна, как цветение сакуры.
     В час ночи Сазонтьев спустился  в  свою каюту,  включил  свет  и громко
скомандовал:
     -- Подъем!
     Спящий  на узкой койке  щуплый  юноша застонал  и попробовал укрыться с
головой, но Сазонтьев одним рывком сорвал с него одеяло:
     -- Подъем, сержант Александра!
     Лишь  теперь стало  понятно, что на кровати  находилась именно женщина,
вернее,  девушка,  молодая, щупленькая, с  угловатой  фигурой,  с  короткой,
мальчишеской прической. Два месяца  непрерывного  напряжения  ни для кого не
проходят даром, душа и тело требуют  отдыха и тепла.  Сазонтьев  влюбился  в
телефонистку  своего  штаба  мгновенно,  как  от удара  молнии.  От  женских
прелестей  у нее  были разве  что глаза,  красивые, голубые,  да коротенький
вздернутый  вверх  носик.  Зато характер  у нее выдался именно такой,  какой
нравился главковерху. За свои двадцать  четыре года Александра Серова дважды
успела побывать  в законном браке и еще мно-о-го раз  в незаконном. Веселая,
разбитная, по-мальчишечьи резкая, она ни в грош не ставила чины своего тезки
и,  сохраняя  видимую  почтительность  при  народе,  порой наедине  материла
главковерха совсем по-мужски.
     -- Какого хрена,  Сашка? -- простонала она,  зарываясь лицом в подушку.
-- Я только легла.
     -- Вставай, конец  света  проспишь! Сейчас такое  будет,  чертям  тошно
станет. Не пожалеешь.
     Через   пять  минут  они  уже  были   на  командном  мостике.   Баранов
неодобрительно покосился на одетую в камуфляж девицу. К женщинам на кораблях
он относился по старинке, с недоверием, но ничего не сказал.
     -- Где он? --  спросил с нетерпением Сазонтьев,  вглядываясь в угольную
черноту ночи. Она выдалась как на заказ, безлунная и ветреная.
     -- На подходе. Еще полторы минуты.
     -- На, -- Сазонтьев сунул даме своего сердца черные очки, -- одень.
     -- Зачем? -- удивилась она. -- Сейчас же ночь?
     -- Надевай, не спорь.
     Сашка покосилась по сторонам и увидела, что все на мостике облачились в
точно такие же очки. Одев странный  подарок главковерха, она убедилась,  что
это   вовсе  не  пляжный  вариант,  в  таких  удобнее  было  бы  производить
электросварку.
     --  Ну где  же он?!  -- шептал  себе под нос Сазонтьев,  вглядываясь  в
темноту.
     В то  же время на острове  Кунашир  глубоко под землей оператор  радара
Кейто Агуто  всматривался  в  зеленый экран с бегущей  по  диаметру  полосой
локаторного  слежения.  Напряжение  нарастало  с   каждым   часом,  вечерняя
бомбардировка была  самой  жуткой  за  эти  дни. Впервые  за  три месяца  по
островам   ударили  крылатые   ракеты  морского  базирования.   Американские
"Пэтриоты" половину из них сбили, но и долетевших  хватило, чтобы похоронить
в бетонных  казематах не менее полутысячи самураев. Японские генералы гадали
лишь об одном, когда русские бросят в бой десант, ночью или на рассвете.
     --  Русский  самолет,   тип  "Бэкфайер",  высота  тринадцать,  удаление
пятьдесят, -- доложил Агути и подумал: "Опять разведчик. Идет курсом как раз
на Кунашир".
     Усталость давала о  себе знать,  и Кейто сочно зевнул,  затем глянул на
экран и замер.  За  эти  секунды  цель  разделилась  на две  части.  Большая
по-прежнему  шла  своим курсом, а  вот меньшая стремительно  приближалась  к
земле.
     --  "Бэкфайер" сбросил бомбу,  -- торопливо доложил  он.  Дальше  мысли
"разбежались": "Наверное, опять осветительная. А может нет. Куда она упадет?
Вдруг сюда".
     Он  покосился на серый  бетонный потолок и  решил,  что такой бункер не
возьмет ни одна бомба. Это была его последняя мысль в жизни.
     Сашка  вскрикнула,  когда  черный  мрак  горизонта  прорезала  вспышка,
ослепившая  ее даже сквозь густую черноту  очков. Огненный  шар,  вырвавшись
вверх, быстро приобретал форму гриба и поднимался все выше и  выше,  поражая
своими  размерами  и  мощью.  Все  то,  что  она  не  раз  видела  в  кадрах
кинохроники,  сейчас,  вживую,  выглядело  гораздо  маштабнее  и   страшнее.
Закручивая  в  спираль  ножку  атомного  смерча,   адское  пламя  продолжало
подниматься,  пробив  облака  и  растекаясь вширь. Все  это время на мостике
стояла тишина. Присутствующие были  поражены  открывшимся зрелищем ничуть не
меньше   единственной   на  корабле  женщины.   Наконец   донесся   тяжелый,
продолжительный, нестерпимо давящий на уши грохот взрыва.
     --  Цель  поражена,  отклонение  двести  метров, --  донесся  голос  из
динамика.
     -- Благодарю за  службу, представляю  весь экипаж  к  наградам,  а вас,
полковник,  еще  и  к  генерал-майору!  -- возбужденно  крикнул  в  микрофон
Сазонтьев. Это  была его идея сбросить на остров  именно бомбу, а не послать
крылатую ракету. Как раз крылатые ракеты  в последнее время научились хорошо
сбивать.  А о подобном  оружии  как-то  уже  подзабыли, тратить "Пэтриот" на
какую-то бомбу  было слишком расточительно. Дала  о  себе знать  и  усталось
японского персонала после долгого обстрела.
     -- Служу России!
     -- Возвращайтесь, мы ждем вас.
     Тем временем оцепенение на мостике сменилось эйфорией всеобщей радости.
     -- Мы это сделали, мы смогли! -- как заводной бормотал Баранов, пожимая
руки  всем  попадающимся  на  его пути:  дежурным  офицерам, мичманам,  даже
дневальному, принесшему кофе для всей смены.
     -- Поздравляю, адмирал! -- Сазонтьев пожал руку командующему флотом. --
Давай,  поворачивай свои  корыта домой. Меня  уже  тошнит  от  этого  вашего
океана.
     После этих слов главковерх повернулся к своей боевой подруге. Обняв ее,
он спросил:
     -- Ну, как тебе зрелище?  Предыдущее было  почти  шестьдесят лет назад.
Можешь считать,  что это было сделано для тебя.  Я так и  велел написать  на
боку бомбы: "Сашка".
     -- Жутко, -- с трудом  выдавила  девушка, передергивась всем телом.  --
Сколько их там погибло?
     -- Тысяч семьдесят было, это только примерно.
     Состояние  шока испытывала не  одна Сашка.  На ходовом мостике "Нимица"
царило  молчание. Командующий  флотом и командир корабля неподвижно сидели в
своих креслах. Наконец Кларк с трудом выдавил то, о чем думали сейчас все:
     -- Безумцы... Они смогли это сделать. Сейчас, в наше время!
     Утром следующего дня как  всегда сдержанный, немногословный Сизов давал
свои пояснения к этому потрясшему весь мир событию.
     -- Руководство России пришло к выводу, что неразумно посылать на гибель
десятки тысяч своих  солдат, и нанесло ядерный  удар по острову Кунашир.  Мы
сожалеем, что  нам пришлось принять такое  решение, но другого  выхода мы не
видели. Кстати, мы  руководствовались  прецедентом, имевшим место в  августе
сорок пятого  года. Американцы тогда  также решили  поберечь своих  парней и
сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Мы желаем мира с Японией, и поэтому в
знак доброй  воли возвращаем оба острова,  Кунашир  и  Итуруп,  во  владение
Японии.  Они никогда ранее, до сорок пятого  года, не принадлежали России. В
отношении остальных островов Курильской гряды мы категорически отвергаем все
возможные притязания Страны восходящего солнца.
     Этого не ожидал никто. Журналисты молчали, первым нашелся корреспондент
"Нью-Йорк Таймс":
     --  Скажите, а зачем надо было наносить атомный удар, если вы все равно
уступаете эти острова Японии?
     -- А  затем,  чтобы  никто не думал,  что от России так легко  оторвать
кусок территории.
     -- Вы не опасаетесь, что радиация накроет и Россию?
     -- Нет. Осенние ветры уносят радиоактивные облака в океан.
     -- Они могут достичь берегов Соединенных Штатов?
     Сизов пожал плечами:
     -- Я не Гидрометцентр. Вы узнаете об этом раньше меня.
     Тут вопрос задал корреспондент "Комсомолки":
     --  Скажите, а  что Японии  делать  с  вашим  подарком?  Там  же сейчас
радиоактивная пустыня?
     На губах Сизова неожиданно промелькнула усмешка:
     -- Насколько  я знаю эту нацию, японцы создадут на островах красивейшее
кладбище.
     Через сутки  Хироти  Идзуми заявил  по  телевидению  о  своей отставке.
Девяносто семь тысяч  павших  в  цвете  лет парней словно  давили  на  плечи
премьер-министра. В  самом конце своей речи он неожиданно расплакался. Среди
погибших  значились и  трое внуков  самого Идзуми. Вернувшись в  резиденцию,
Идзуми в сопровождении адъютанта, капитана Миямото, прошел к себе в кабинет.
Сняв смокинг,  он  расстегнул рубаху и, усевшись на  циновку, принял из  рук
капитана короткий самурайский меч для последнего жеста чести.
     Несколько  минут  Идзуми сидел неподвижно,  в тишине  было  слышно, как
внизу, на  площади перед  дворцом,  бушевала толпа  сторонников  продолжения
войны. Наконец  старик  поднял меч, повернул  его  острием  к себе,  но лишь
только  металл  коснулся  дряблой  кожи  его  живота, как решимость оставила
бывшего  камикадзе.  Опустив  меч,  он глубоко  вздохнул.  Стоящий за спиной
премьера Миямото скривил презрительную мину  и  выстрелил в затылок старика.
После этого он сам занял место на освободившейся циновке и решительно вонзил
меч  в район солнечного сплетения. Тяжело  застонав, адъютант распорол живот
до  самого низа,  затем  утробно  закричал  и  рванул рукоятку  меча вправо.
Крупные капли пота выступили на лице фанатика, бессмысленный взгляд не видел
уже ничего. Капитан прохрипел: "Банзай!" и тяжело завалился набок.
     Мирный договор с  Японией  так  и  не был  подписан, на  этом  настояла
Америка, но  война  закончилась.  Через две  недели в Сеуле  было  подписано
перемирие.


     Первой жертвой нового режима  внутри страны стала, конечно же,  пресса.
На третий  день после переворота популярная газета с комсомольским прошлым и
бульварным  настоящим  напечатала  забойную  статью  про персональный состав
нового правительства. Надо отдать должное стахановцам пера: за короткий срок
они  накопали  немало грязи. Многое  соответствовало  действительности,  они
точно  вычислили давнюю дружбу  бывших курсантов. Сизов и  в самом  деле уже
дважды расстался  со  своими  законными подругами, Соломин  больше  всего на
свете любил поесть, а Сазонтьев не раз и не два коротал время на гауптвахте,
из-за своей строптивости с трудом получил звание капитана, да и то благодаря
частым командировкам в горячие точки Кавказа. В этом звании ему и светило бы
остаться навсегда, если бы не пятнадцатое июня и заговор майоров.
     Несмотря на довольно язвительный тон статьи, придраться  к ней было  бы
трудно,  факты соответствовали действительности. Была лишь  одна неточность,
но  зато  какая!  Мовсесян, так  звали корреспондента, сляпавшего статью,  в
своем  азарте  и  рвении  проник  на  территорию  дачного  района  отставных
генералов. Не пожадничав,  он подкупил сторожа и  узнал много интересного об
обитателях одинаковых двухэтажных особняков.
     --  А этот  раз в две недели уходит в  запой, дня на три, не меньше, --
охотно рассказывал старик, бывший  заслуженный стукач КГБ. -- И  обязательно
нагишом выходит на балкон и начинает палить из ружья по воронам.
     Мовсесян наживку проглотил и написал, как сказали. Но, к его несчастью,
сторож  перепутал дачи и  рассказал столь пикантные  подробности про  соседа
Угарова,  генерала  Протасова.   Угарова  эта  ложь  жутко  возмутила.  Было
возбуждено уголовное дело, и уже через неделю состоялся суд.
     Эдик Мовсесян опоздал  на слушание дела на десять минут. Опоздание было
вполне  оправдано,   новая  пассия  журналиста  топ-модель  Элен  Карабанова
задержалась  в салоне красоты,  ведь  сразу  после суда предстояло  ехать на
презентацию  альбома одной  новомодной группы. Подкатив  к  зданию  военного
суда,  репортер запер свой  джип "Чероки", подхватил под  руку  Элен  и,  не
торопясь,  двинулся  к  крыльцу  невзрачного  старинного  здания.   Выглядел
журналист  предельно  стильно.  Длинные  волосы  стягивала  черная  бандана,
солнцезащитные очки  от  Гуччи, джинсовая безрукавка, неизменный фотоаппарат
через плечо. При этом Эдик головой доставал как раз до плеча своей спутницы,
а небольшой  излишек жира  перевешивался  через  ремень и прорезался двойным
подбородком.
     -- В  этом  суде  я  еще не был. Зря ты  увязалось  за  мной, -- сказал
Мовсесян, разглядывая выцветшую вывеску. -- Скучнейшее дело эти  суды.  Одна
говорильня, а два часа убьешь.
     -- Ну и что, мне все равно интересно. Тебя, что, могут посадить?
     Эдик рассмеялся:
     -- Если  б за это всех сажали, писать  было бы  некому. Припишут штраф,
заставят извиниться, придется напечатать опровержение на последней странице,
в уголке мелким шрифтом.
     -- И на много могут оштрафовать? -- встревожилась Элен.
     Эдик снова рассмеялся.
     --  Не думаешь  ли ты,  что  я  буду платить  из своего кармана? Газета
заплатит. Я им тираж в тот день раза в три повысил, пускай раскошелятся.
     В  зале  суда  народу  было  немного, человек пять  коллег-журналистов,
какие-то  штатские,  в том числе  адвокат  Мовсесяна,  и два  офицера в чине
майоров с медицинскими эмблемами на погонах.
     Элен  уселась  в самом центре зала,  положила  руки  на спинки соседних
старомодных  кресел, с  безмятежным видом закинула одну ногу на другую.  Она
знала, что последует за этим. Действительно, все мужчины первое время только
и оглядывались на нее. Но потом началось само  действие, с вставанием всех и
вся, с проходом судей на свои места, длительной и в самом деле нудной, как и
предупреждал  Эдик,  говорильней.  Заседание  шло своим  чередом,  обвинение
зачитывало претензии,  защитник  долго  и  цветисто  оправдывался.  На  Элен
перестали  обращать  внимание,  она  заскучала,  долго  рассматривала судей,
людей,  на ее  взгляд,  неинтересных  и озабоченных.  Но потом ей понравился
прокурор, высокий, широкоплечий  мужчина с породистым  лицом  потомственного
викинга. Эдик сидел впереди,  в  первом  ряду,  и за добрый час ни  разу  не
обернулся  на  подругу.  Время от времени  девушка  поглядывала  на  затылок
журналиста,  но тот словно  забыл про  свою спутницу.  Подавшись  вперед, он
внимательно слушал речь  прокурора. Элен  также вслушалась в то, что говорит
так понравившийся ей мужчина.
     --  ...Итак, мы выяснили,  что в результате  перенесенных  болезней,  а
также ранения кишечника генерал Угаров Андрей Васильевич не имеет физической
возможности  потреблять спиртные  напитки, тем  более  три  дня  кряду,  как
написано в  статье, и с интервалом раз в две недели. Обвинение усматривает в
этом не просто ошибку, а попытку  очернить, оклеветать представителя военной
администрации  России.  Учитывая  то,  что  данную  статью  почти  полностью
цитировали такие солидные западные газеты, как "Гардиан" и "Нью-Йорк Таймс",
урон  авторитету  Временного  Военного Совета  нанесен огромный.  Я  обвиняю
Мовсесяна Эдуарда Арменовича, семьдесят  второго года рождения,  в нарушении
статьи Уголовного кодекса России номер...
     Бесконечные номера  статей Уголовного кодекса утомили Элен, она зевнула
и отвлеклась, думая о предстоящей тусовке, потом снова  начала  разглядывать
прокурора, прикидывая,  каким он может быть в постели. Ей  всегда  нравились
такие вот мощные, холеные мужчины. Но судьба неизменно сводила ее с типажами
вроде Эдика --  чернявыми  и низкорослыми. За этими раздумьями она прозевала
что-то главное,  все  в  зале как-то дружно  выдохнули, зашевелись  и начали
переговариваться.  Судьи встали  и вышли, за ними  из зала потянулись и  все
остальные. Мимо Элен с  озабоченным лицом прошел  Эдик. Девушку поразило то,
что   он   словно  забыл  про  нее,  даже  не  оглянулся.   Недоумевающая  и
рассерженная, она вышла на крыльцо и увидела Мовсесяна уже в  плотном кольце
коллег-журналистов. Все дружно дымили сигаретами, по-прежнему  не обращая на
Элен никакого внимания.
     -- Да нет, пугают, ты что! Из-за такой ерунды...
     -- Нет, Олег, как ты  не  понимаешь!  Им  нужен козел  отпущения, чтобы
другим неповадно  было!  И Эдик как раз попал под  горячую руку. Впесочат по
полной катушке.
     -- Эдик, он тебя козлом обозвал.
     -- Да еще и отпущеным.
     Но Эдик на шутки  не отзывался. Элен в  первый раз  видела его  с таким
озабоченным  лицом,  репортер по-прежнему словно не замечал  ее.  Невнимание
надоело, и она спросила:
     -- Может, хоть кто-нибудь угостит одинокую девушку сигаретой?
     Фраза получилось двусмысленная, но ничего  другого в хорошенькую голову
топ-модели не  пришло. Сигареты  она  забыла  вместе  с сумочкой  в  машине.
Репортеры сразу  оживились, наперебой  начали  предлагать свои.  Только Эдик
молча  курил  "Винстон", не глядя на  подругу. Элен  не  успела  еще  толком
получить  полагающуюся ей порцию мужского внимания, как всех позвали  в зал.
Она  сразу поняла, что это концовка,  финал  всего  действия. Теперь говорил
только  судья, толстый дядька с  одной большой звездой на погонах,  размером
чуть побольше, чем у прокурора. Он опять  перечислял цифры нарушенных статей
Уголовного кодекса и лишь в конце речи сказал самое главное, то, что  поняла
даже заскучавшая Элен.
     -- ...Приговорить Мовсесяна  Эдуарда Арменовича к  пяти  годам  лишения
свободы с отбыванием в колонии общего режима.
     Элен ждала, что судья скажет что-то еще, про помилование  или амнистию,
но генерал захлопнул папку и быстро  вышел из зала суда в  боковую  дверь. С
оторопью Элен смотрела, как два солдата подхватили под руки и уводят в ту же
самую дверь журналиста. Эдик выглядел растерянным, ноги и руки отказали ему,
и солдатам пришлось почти нести репортера. Рядом митинговали корреспонденты,
неслись злые и резкие слова:
     -- Дурдом!
     -- Это расправа!
     -- Вы нарушаете свободу слова!
     -- Хунта!
     Мовсесян был уже в дверях, когда Элен очнулась и закричала:
     -- Эдик, а ключи?! Ключи от машины,  у  меня  же там  в сумочке деньги,
паспорт!
     Увы, дверь захлопнулась и, сколько ни стучала королева подиума кулачком
в массивное дерево, не желала открываться.
     -- Я же так на презентацию опоздаю! -- чуть не  плакала она. Плакать не
позволяла обильная косметика на лице.
     Сизов слов на ветер  не бросал. Уже  к Новому  году  в России закрылось
более  половины  газет,  в  том  числе  все специализировавшиеся  в "желтом"
спекторе  новостей.  К  государству  отошли   все   телеканалы,  почти   все
радиостанции.  Ежедневные  новости  стали  заметно скучней и  строже. Страна
постепенно, шаг за шагом, затягивалась в цвет хаки.


     Осень в России -- самое  плохое время. В ту  осень Сизову казалось, что
проблемы множатся по подобию  сходящей  с горы лавины. Война с  Японией была
лишь одной из  них. Трудное положение сложилось и  внутри  страны.  Особенно
плохо обстояло с преступностью.
     Сизову  и его  офицерам,  людям,  далеким  от возникших вдруг вопросов,
казалось,  что  их  можно  решить  быстро  и  одним  ударом.  Самая  большая
опасность,   по   их  мнению,   исходила  от  организованной   преступности,
добравшейся  уже до законодательных и властных структур.  И МВД  и ФСБ давно
знали  всех  деятелей этой "армады" в  лицо,  но трудно  было доказать связь
чиновников и бандитов. Первый же указ новой власти разрешил брать под стражу
за  одно  подозрение в  принадлежности к  подобным структурам  мафии.  ФАПСИ
прослушивало  все  и всех,  без каких-либо  санкций прокурора. Чтобы поднять
престиж  милицейской службы, резко, в  три  раза, увеличили зарплату личному
составу,  ввели  ряд  дополнительных  льгот.   Были  подняты  пенсии  бывшим
работникам  органов,   семьям  погибших  на  боевом   посту  гарантировалась
пожизненная пенсия  в размере оклада, выплачивалась  стипендия  сиротам  для
обучения   в  высших  учебных  заведениях.  Но   милиционеров,  уличенных  в
пособничестве уголовным элементам, ждала суровая  кара. Кроме большого срока
предусматривалось  лишение  выслуги. Годы в органах словно вычеркивались  из
жизни  человека.  Кроме того,  уволенный с "волчьим" билетом не  имел  права
работать в государственных органах даже на второстепенных постах.
     В Уголовный кодекс вернули  смертную казнь. Теперь  к ней приговаривали
за убийство или ранение милиционера, хранение большого количества  оружия  и
наркотиков, создание бандгруппировок, участие в террористических актах.
     На помощь  милиции  бросили армию. Результаты сказались сразу.  Тюрьмы,
следственные  изоляторы  за  короткий  срок  были  забиты  крутыми  парнями,
пересевшими с  "Мерседесов"  на воронки.  Большинство  из  них давно  уже не
держали в руках оружие, числились членами правления солидных фирм и  банков,
записались в меценаты и обучали детей в  престижных школах Англии и США. При
прежнем режиме за спинами купленных чиновников и  хитроумных  адвокатов  они
казались неуязвимыми.
     Чтобы освободить  для них место, часть мелких  уголовников, проходивших
по незначительным  делам, пришлось  выпустить почти  под "честное слово"  --
подписку о невыезде.  Прокуратура задыхалась  от  обилия свалившейся  на нее
работы. Не  могла помочь людьми и военная прокуратура,  сама увязшая в делах
сотен проворовавшихся военачальников.
     Но  командовать  гражданскими лицами было  трудно. Часть прокуроров, по
привычке начавших  выпускать  "крутых"  из  тюрем  под  залог и  подписку  о
невыезде, пришлось  просто уволить все с тем же  "волчьим" билетом. Осознав,
что дело  в этот  раз обстоит  весьма серьезно, бандиты  всех  рангов начали
звереть.  Почти каждое задержание заканчивалось стрельбой,  и счет  погибших
военных и милиционеров  пошел на  десятки. Чтобы избежать лишних жертв, было
разрешено  стрелять  на  поражение  при  первых же признаках  сопротивления.
Негласно это даже поощрялось, и иногда с задержаний привозили одни трупы.
     Был  ликвидирован  статус  понятых, теперь показания милиционера  можно
было опровергнуть  только  с  помощью трех свидетелей. В первые месяцы после
переворота в МВД прошла громадная чистка.  Предложили уволиться очень многим
непойманным  взяточникам,   нечистым   на   руки   милиционерам   и   просто
подозреваемым  в связях с криминалом.  Другие уволились сами, в результате в
органах  осталось  шестьдесят  процентов  прежнего  состава.  Но  в  милицию
наконец-то пошли люди с более высоким образованием и моральными устоями.
     В  октябре в  столице началась первая  бомбовая война. Десятого октября
взорвался грузовик недалеко от  здания Министерства  внутренних дел,  спустя
два дня -- около приемной ФСБ на Кузнецком мосту. Толку от этих взрывов было
мало, погибло пять ни в чем не повинных прохожих, пятнадцать было ранено. Но
не этого добивались  террористы. Они  ставили целью  лишить доверия  военное
правительство,  показать,  что  оно  ничего  серьезного  не  сможет в  таких
условиях.
     В ноябре прогремело еще три взрыва, и лишь тогда,  почти случайно, была
накрыта база взрывников и  они сами. В свою очередь  криминальный мир  нанес
еще один удар.
     Министром  внутренних дел был  назначен  майор Михаил Доронин,  один из
шести  офицеров,  отличившихся при  штурме  Кремля.  Как  и  все  получившие
министерские  портфели,  он  автоматически  стал  генералом.   Танкисту   по
профессии,  ему  трудно было войти  в странный для него мир профессиональных
борцов с преступностью. Но майор  от  природы оказался въедливым и дотошным.
Вскоре  он разобрался  почти во всем, уволил двоих  заместителей,  с десяток
генералов и привлек в министерство новых людей  из бывших  военных.  Доронин
старался  привить  подчиненным   идею  особой  кастовости,  избранности   их
положения в стране.
     -- Ни один человек не может поднять руку на служителя закона и остаться
безнаказанным, -- говорил он. -- Человек в милицейской форме должен вызывать
уважение в народе и страх у нарушителей закона. Пора  отучить уголовников не
только стрелять в служителей порядка, но и вообще иметь при себе оружие...
     Именно против него и направила свой удар московская мафия.
     Шло заседание Временного Военного Совета, на котором  обсуждался вопрос
об  отношениях  с  Европейским союзом, ставших напряженными  после  введения
смертной  казни. Слово держал  Фокин, утвердившийся за эти  месяцы  на посту
главного идеолога страны:
     -- Мы  подготовили еще  один  закон, без  сомнения,  он  также  вызовет
большой  шум  на  Западе. Имеется предложение подвергнуть  стерилизации всех
умственно  отсталых жителей России. Их у нас  несколько  миллионов, плодятся
они как  кролики, на всяческие  льготы  для  этих кретинов  уходят громадные
суммы.  Если так пойдет,  то лет через пятьдесят  половина  населения страны
будет ходить с открытым ртом и хлопать в ладоши...
     В  этот  момент секретарь подошел к  Сизову  и протянул  ему  небольшой
листок. Прочитав его, тот жестом остановил докладчика и глянул на Доронина:
     -- Михаил, полчаса назад похитили твоего сына.
     От лица министра отхлынула кровь, оно стало почти одного цвета с сивыми
волосами. Сына своего Доронин любил безмерно. Единственный ребенок, давшийся
им с  женой очень трудно,  похожий  больше на  мать, чем на отца, обожаемый,
заласканный и любимый.
     -- Как они... смогли? -- с трудом выдавил он.
     --  Похитили  около  школы,  телохранитель убит. Весь  центр  перекрыт,
Москву так же закрываем.
     --  Они  что, требуют  выкуп или  захотят обменять на  кого-нибудь?  --
спросил Соломин.
     -- Еще не известно, но мне кажется, что это вряд  ли, -- качнул головой
Сизов.  Как всегда в минуты волнения он поднялся и начал  ходить  за спинами
своих коллег. -- Мне кажется, что они просто захотели показать свою силу.
     Он остановился около Доронина, положил руки ему на погоны:
     -- Миша, надо найти его, любой ценой. Это вызов. Мы разрешаем тебе все,
но найди его, вырви с корнем желание действовать такими методами!
     Сизов обернулся к Сазонтьеву:
     -- Главковерх, надо Доронину еще подкинуть людей.
     -- Ладно, сделаем. Я этих ублюдков своими руками передушу, -- проворчал
низким басом Сазонтьев.
     Два  последующих дня в столице для  многих ее жителей  показались сущим
адом.  На  улицах громоздились гигантские пробки, тщательно  проверялись все
выезжающие из города машины. Грузы выгружались даже из  дальнобойных фур, не
останавливали пломбы на опечатанных контейнерах. Попутно была раскрыта масса
преступлений,  обнаружено  громадное  количество  наркотиков,  сотни  единиц
оружия,   на  сотни   тысяч   рублей  поддельной  водки  и  на  миллионы  --
контрабандного   курева.   Падающие   с  ног  от   усталости   участковые  в
сопровождении   армейских   патрулей   прочесывали   все   более  или  менее
подозрительные квартиры, ранее хоть чуть-чуть причастные к уголовной  среде.
Были  задержаны сотни бандитов, прежде сумевших уйти от ареста.  Но все было
бесполезно -- сын Доронина как в воду канул.
     На третьи сутки, с  утра, в ворота воинской  части в Подмосковье начали
въезжать многочисленные  "воронки"  в сопровождении грузовиков с  солдатами.
Часть  эту расформировали,  но до конца растащить все имущество не успели, и
Доронин использовал ее как небольшой концлагерь для задержанных за последние
дни.  Полковник  Заев, начальник этой  странной тюрьмы, невысокий, с  седыми
висками,  затянутый  в  портупею,  медленно   переходил  с  этажа  на  этаж,
вслушиваясь  в крики, доносящиеся со  всех сторон.  Такого не было со времен
незабвенного Лаврентия  Берия. Допросы шли  непрерывно, сразу десятки  людей
подвергались жутким пыткам.
     Занимались этим в  основном офицеры,  до переворота служившие в  пехоте
или  в  артиллерии, но призванные  волей приказа  под  знамена  министерства
внутренних дел. Они не были садистами, но четыре месяца  необъявленной войны
с  всесильной мафией довели их до последней  стадии озлобления. Доронин  был
весьма  популярен в  этой новой армейско-милицейской среде, и похищение  его
сына было болезненно  воспринято офицерами. Все понимали,  что это вызов,  и
вызов не только генералу, но и лично им, так что средств в борьбе они уже не
выбирали.
     С напряжением в сети  творилось что-то неладное,  на секунды  вспыхивал
яркий свет, затем лампочки тухли и горели вполнакала.  Двое суток  армейские
электрики пытались  устранить эту неисправность,  но все их усилия ни к чему
не  приводили.  Эта  странная  пульсация  освещения  еще   больше  добавляла
истеричности  в без того  напряженную  обстановку.  Зато  отопление работало
чересчур  хорошо,   и  во  всем  громадном   здании  было  жарко   и  душно.
Остановившись  на  пороге  небольшой,  слабо  освещенной комнаты,  служившей
прежде сушилкой, Заев увидел  двоих офицеров. В отличие от своего начальника
они были в расстегнутых рубахах.  Еще больше был обнажен человек, висящий на
наручниках на  крюке  в потолке. Из  одежды на нем значились только обильные
наколки да густая поросль на груди.
     --  Крутани еще! -- не замечая полковника, сказал распаренный  капитан.
Его  напарник,  лейтенант,   кивнул  головой  и  крутанул  ручку  небольшого
генератора. Висевший узник закричал отчаянно, дико, чувствовалось, что  боль
была  ужасной.  Заев  рассмотрел, что  провода  от  генератора прикреплены к
половым органам мужика.
     --  Ну,  так  кто  отдал  этот   приказ?!  --  заорал  капитан,  нервно
затягиваясь сигаретой.
     -- ...Не  знаю... -- с  трудом прохрипел заключенный,  сильно дернулся,
словно желая подтянуться на  своих  стальных браслетах,  а потом  неожиданно
обмяк.
     -- Чего это он? -- встревожился капитан.
     --  Похоже готов, сердце не выдержало, -- отозвался лейтенант, проверив
пульс у своего подопечного.
     Капитан со всей душой выругался.  Подойдя вплотную, он загасил сигарету
о лицо  арестованного,  но тот  даже не  дернулся,  хотя  отчетливо  запахло
горелым мясом.
     -- В самом деле крякнул, а жаль...
     -- Он что-то сказал? -- спросил Заев.
     Оба  офицера  вздрогнули. Только теперь они заметили присутствие своего
непосредственного начальника.
     --  Немного. Сказал, что  это сделала  солнцевская братва и что  приказ
пришел из Бутырки. Божился, что ничего конкретного не знает.
     Заев кивнул головой.
     -- Хорошо, отдохните, скоро понадобитесь все.
     -- Как генерал? -- спросил лейтенант.
     -- Все так же. Третьи сутки не спит, смотреть страшно.
     -- Да, не пожелаю испытать такое никому, -- качнул головой капитан.
     -- Вот поэтому надо сразу отучить их от подобных методов.
     Полковник спустился вниз, в подвал. В  большой  комнате за столом сидел
Доронин, в  одной  офицерской рубашке  с  отстегнутым  и  висящим  на зажиме
галстуке. Перед ним два  солдата держали  на коленях обнаженного  человека с
окровавленной головой. Сам Доронин молчал, а допрос вел  полковник  Волошин,
кадровый  милицейский служака,  прошедший в  этом  ведомстве все ступени, от
участкового, до начальника главка.
     -- Ну, Хомич, не  пудри  нам мозги. Сказал "а", скажи и "б".  С чего ты
взял, что это непременно люберецкая братва отличилась?
     --  Гадом буду,  начальник... не  знаю точно,  -- уголовник  говорил  с
трудом, делая большие  паузы.  -- Фокич говорил... что  они сработали, а ему
кто нашептал, сейчас даже боженька не узнает... Одел Фокич березовый бушлат.
     -- Уведите его, -- тихо велел Доронин.
     Волошин  удивленно глянул на генерала, по его мнению с этим  парнем еще
можно было работать. Когда заключенного увели, Доронин высказал свое мнение:
     -- Бесполезно, так мы будем топтаться долго. Кто говорит на люберецких,
кто на  солнцевских, почти  все тыкают пальцем в Бутырку.  -- Он обернулся к
Заеву. -- Как там, привозят?
     -- Да, осталась последняя партия. Через час все будут на месте.
     --  Еще  час! --  с отчаянием  в  голосе сказал  Доронин. За три дня он
заметно  похудел, кожа приобрела  серый оттенок, глаза ввалились, белки глаз
налились  кровью.  Все это  время генерал ничего  не ел, только  курил  одну
сигарету за другой и пил крепкий чай, скорее чифир.
     Через полтора часа на войсковой плац вышли Доронин, Заев и Волошин. Вся
обширная   площадь,  как  бы  зажатая  огромным,  п-образным  зданием,  была
запружена  людьми. В  двойном кольце охраны  стояла  плотная  толпа  людей в
штатском,  без верхней одежды, в лучшем случае пиджаках и джинсовых куртках.
Под  ноябрьским ветром их  держали  уже не первый час, но,  несмотря  на всю
аховость  их  положения,  при  виде  старших  офицеров  из   толпы  полетели
недовольные крики:
     -- Эй, начальник, не май месяц, давай кончай эту волынку!
     -- Счас он тебе сто грамм нальет, для сугрева!
     -- И шмальнет в задницу, чтобы получше прогреть!
     -- Проси сразу путевку в Сочи!
     -- А в солнечный Магадан не хочешь?!
     Братва явно храбрилась, рисуясь друг перед другом. Взойдя  на небольшой
помост,  раньше  служивший полковому  дирижеру,  Доронин  холодными  глазами
оглядел  толпу.  Это были сливки воровского мира, воры  в  законе  и главари
самых  крупных  преступных группировок  страны,  триста  пятьдесят  человек.
Некоторых из  них везли  из  самых  отдаленных районов  страны,  не  пожалев
топлива   для   спецрейсов   военной   авиации.    Большинство    смотрелись
соответственно  своему положению -- крепкие мужики с короткими  стрижками, с
врожденной   свирепостью   в  движениях   и  взглядах.  Но   некоторые   уже
мимикрировали,  выглядели  благообразно  и  солидно,  приоделись  в  костюмы
знаменитых фирм, не потерявшие лоска за месяцы отсидки.
     -- Раздеть их, -- тихо велел Доронин.
     Заев  отошел  к  своим  подчиненным,  и сержант-старослужащий в  полной
боевой форме -- камуфляже, бронежилете и каске зычным голосом  продублировал
команду генерала:
     -- Всем раздеться догола! Быстро!
     -- Чего?! -- полетело  из толпы, а  затем жуткий поток мата вырвался из
трехсот пятидесяти глоток. Заев кивнул головой,  и в толпу врезалась  первая
шеренга охраны, вооруженная  только дубинками.  Это  был спецназ  внутренних
войск, парни, обученные подавлять бунты в зонах.
     ействовали  они  быстро и  умело.  Побоище  продолжалось  долго,  самым
упрямым штыками  распарывали одежду, не  щадя при  этом и живого тела. Минут
через  сорок та же толпа стояла совсем  с другим  настроением. Голый человек
теряет чувство уверенности и защищенности, это Доронин знал хорошо.
     -- Построить по росту в шеренги по четверо, -- скомандовал он.
     Когда  с  применением дубинок  задача  была выполнена,  генерал  кивнул
солдатам:
     -- Первые четверо.
     Четверку  самых рослых заключенных  выволокли  из  строя и  привязали к
врытым  на  краю плаца столбам. Доронин подошел к крайнему из  них, высокому
детине с выколотыми на плечах большими звездами и тихо спросил:
     -- Кто похитил моего сына?
     -- Не знаю, козел, а  знал бы -- не сказал, -- с перекошенным от страха
и ненависти лицом отозвался бандит.
     Доронин  ровно   кивнул  головой,  затем,   повернувшись,   выхватил  у
ближайшего  солдата из ножен штык-нож и одним судорожным,  бешеным движением
вспорол детине живот. Тот закричал пронзительно, жутко, дергаясь всем телом.
Толпа  ахнула, замерли многие  из  солдат и офицеров, стоящих в оцеплении. А
генерала словно прорвало, вся накопленная боль и ярость вырвались наружу. Он
отошел  к следующему и, уже не спрашивая ничего, поронул неестественно белое
брюхо  бородатого  верзилы.  Казнь  повторилась еще  два раза, и  от  криков
истязаемых  стыла в жилах кровь. Два молодых  солдата  из второй цепи конвоя
сомлели и камуфляжными  мешками рухнули на асфальт, их пришлось увести. Заев
осмотрел  остальных солдат  и  офицеров, они держались лучше, но лица у всех
были бледными и растерянными.
     --  Через  десять  минут пойдет следующая  четверка! --  голосом полным
ярости выкрикнул Доронин. Генерала пошатывало, он по-прежнему сжимал в руках
окровавленный нож и выглядел безумным. -- И так будет до тех пор, пока вы не
скажете, кто похитил моего сына!
     Несколько секунд над  плацем стояла  тишина,  затем прорезался  резкий,
сильный голос:
     -- Ты чего творишь, козел! Это беспрэдел!
     -- А,  законник  нашелся! -- обрадовался Доронин. -- Дайте-ка  мне  его
сюда!
     Через минуту  к  нему вывели  солидного  высокого мужчину с неизменными
звездами на плечах и многочисленной нагрудной росписью.
     -- Жора Дикий, --  тихо подсказал Волошин. --  Вор в законе, грузин, из
уральских.
     -- Так значит,  Жора,  это беспредел? -- спросил Доронин с перекошенной
усмешкой.
     -- Да, и это еще тэбе зачтется.
     -- Тебе тоже. На кол его! -- жутким, свирепым голосом закричал генерал.
     Началось самое  страшное. Через пять  минут борьбы  огромный, массивный
человек  висел  на плохо обструганном  коле, как бабочка в коллекции  музея.
Хотя острие  почти дошло  до его желудка, Жора был жив, он не мог  говорить,
только хрипел, пуская кровавую пену изо  рта, да сучил ногами, поворачиваясь
на  колу  из  стороны  в  сторону.  В толпе заключенных  многие блевали,  не
выдержали  и четверо солдат. Еще  один сержант тронулся умом.  Захохотав, он
побежал  по  плацу, на ходу сдирая с плеча  автомат.  У самой трибуны парень
остановился и  дал длинную очередь по  окнам казармы. После этого он опустил
ствол в сторону толпы, но стоящий сзади Заев  выстрелил в  упор, чуть пониже
каски, точно в ямочку у основания черепа.
     С  десяток  бандитов,  воспользовавшись моментом, с ревом  кинулись  на
охрану,   произошла  свалка,   толпа   братвы   качнулась  уже   на   помощь
застрельщикам,  но рослый сержант-старослужащий  выхватил из  рук опешившего
молодого  солдатика  ручной  пулемет  и  длинной  очередью чуть  выше  голов
заставил всех лечь на холодный асфальт.
     Через пять минут порядок был восстановлен, вся  уголовная интеллигенция
расставлена по  ранжиру.  Как  раз освободились и  все  четыре  места  около
столбов. Один из первой четверки еще  был в  сознании,  ворочался на  земле,
тщетно  пытаясь руками затолкать обратно  сизые,  дурно  пахнувшие  лохмотья
кишок.
     Вторую  четверку солдатам пришлось  чуть ли не  нести. Когда несчастных
начали привязывать к столбам, один из них не выдержал:
     -- Леха, падла, за что мы-то должны страдать!  Яким, Вица,  суки, из-за
вас все, из-за вас!
     Толпа  снова пришла  в движение, и через  пару  минут к ногам  Доронина
выкинули четверых братков. Сразу оживился Волошин:
     --  Ага! Гиви, Яким-Перо, Леха Первый и  Седой. Странный интернационал.
Ну, так кому в голову пришла такая идея?
     -- Ему, -- качнул головой один из четверых, -- Якиму.
     -- Где мальчик? --  спросил Доронин, белыми от напряжения глазами глядя
на одноглазого бородатого уголовника. Генерала пошатывало от напряжения.
     -- Большая  Никитская,  дом  семь,  там во  дворе, в  гараже, с  синими
воротами, -- нехотя отозвался Яким.
     Доронин  кивнул  головой, и Заев  бегом  кинулся  к стоящему в  стороне
"уазику". Время шло томительно медленно, Доронин к машине не подходил, шагал
вдоль  строя,  иногда  покачиваясь и  потирая  ладонями  лицо. Наконец  Заев
медленно подошел к генералу и тихо сказал:
     -- Он мертв. Уже давно.
     Доронин  застонал  и  двумя руками  начал раздирать  ворот  застегнутой
шинели.
     -- Воды генералу, -- крикнул Заев, не отрывая глаз  от Доронина. А тот,
расстегнув шинель, сунул руку за пазуху. Подбежал солдатик со стаканом воды,
но министр не  обратил на него внимание. Полковник вдруг понял,  что  должно
произойти, он рванулся вперед, но негромкий хлопок пистолетного выстрела уже
прозвучал.  Доронин  медленно  завалился назад,  Заев  успел лишь подхватить
генерала за плечи и крикнул в серую тьму:
     -- Врача, быстро!
     Два медика появились словно из-под земли, они еще расстегивали до конца
шинель Доронина, а Заев уже нетерпеливо махнул рукой своим подчиненным:
     -- Кончайте этих!
     Строй  солдат  расступился,  и шесть пулеметов одновременно ударили  по
толпе  длинными, беспощадными очередями. Смятение кинувшихся в ужасе  во все
стороны людей было коротким  и бессмысленным. Каменный  мешок бывшей казармы
заполнился стонами,  криками,  прорывающимися даже через  грохот  пулеметной
пальбы. Несколько  человек рванулись вперед,  навстречу огню, и один из них,
огромный с  обезумевшими  глазами,  чудом  миновав свинцовый дождь, с  ревом
накинулся на  пулеметчика. За какие-то  секунды  он  голыми  руками  задушил
солдата  и  схватил  оружие. Подоспевшему  Заеву  пришлось всадить в  голову
безумца остатки обоймы, но и после этого тот еще с полминуты агонизировал на
земле, мелко суча ногами и руками.
     Задние  ряды уголовников  кинулись к казарме, однако окна первого этажа
были заколочены  досками. Несколько человек умудрились вскарабкаться на них,
но  добраться  до  второго  этажа  им  было  не  суждено.  Лишь один из этих
отчаянных,  бывший  акробат-циркач,  быстро и  ловко  начал  подниматься  по
водосточной трубе. Каким-то  чудом пули миновали его,  и он  все-таки достиг
крыши.  Теперь  по  нему  стреляли  уже  все:  пулеметчики,  автоматчики  из
оцепления, офицеры из табельного оружия. Несмотря на свинцовый шквал, беглец
упорно карабкался вверх по проржавевшей  крыше, и лишь на  самом коньке пули
настигли его.  Циркач  покатился назад, еще живой он попытался зацепиться за
край кровли, но десятки пуль почти одновременно ударили  в упругую плоть,  и
вниз рухнуло уже мертвое тело.
     Вскоре все  было  кончено. С десяток офицеров ходили  по плацу, добивая
раненых, подогнали первые  грузовики под вывоз  трупов. Заев  подошел к двум
врачам, хлопочущим над телом генерала.
     -- Ну что? -- спросил он.
     Один из докторов отрицательно покачал головой.
     -- Бесполезно. Точно в сердце.
     Сняв фуражку, полковник перекрестился, хотя до этого не верил в Бога, с
минуту постоял над телом Доронина, затем отошел в сторону. Стемнело, и он не
сразу понял, что за звук донесся до его ушей. Лишь оглянувшись, Заев увидел,
что это хрипел все еще живой Жора Дикий. Острие кола проникло уже до легких,
но чудовищный  запас жизненных сил оставлял этому громоздкому телу маленькую
возможность для  существования. Чертыхнувшись,  полковник выдернул из кобуры
пистолет  и  двумя  выстрелами  прекратил  мучения грузина.  Затем  он снова
перекрестился и пошел проверять, как идет погрузка тел.
     Через  два  часа  Заев  лично  доложил  Сизову  обо всем происшедшем  в
заброшенном гарнизоне.
     -- Надеюсь,  это никто не снимал на камеру? -- спросил генерал в  конце
беседы.
     -- Никак нет.
     -- Хорошо, нам не нужно афишировать все происшедшее. Какие-нибудь  есть
просьбы, пожелания?
     -- Есть. Разрешите  мне вернуться в строевую часть.  Такая работа не по
мне.
     Сизов удивленно посмотрел на полковника.
     --  Странно,  мне  показалось, что из  вас  получится  хороший  министр
внутренних дел.
     -- Нет, разрешите мне вернуться в свою часть. Она как  раз  выдвинута к
Чечне. Там полегче. А для этой  роли нужен профессионал. Лучше Волошина  вам
не найти.
     -- Хорошо, мы подумаем.
     Пользуясь именем Доронина,  в колониях и тюрьмах расстреляли всех ранее
приговоренных  к  смертной   казни  и  помилованных  в  свое   время   из-за
присоединения  к  Европейскому  Союзу.  Так  же,  не  афишируя,  расстреляли
несколько тысяч наиболее социально опасных уголовников: убийц, бывших членов
преступных группировок, наиболее злостных рецидивистов.
     Полковник Заев погиб через полгода в Чечне от пули снайпера.


     Второй,  а  может быть и первой по значимости,  Сизов и остальные члены
совета считали борьбу с наркоторговлей.
     -- Положение неутешительное, -- докладывал на заседании Большого Совета
заместитель  министра  внутренних   дел  Волошин.   --  Мы   в  год   только
перехватываем  больше тридцати тонн наркотиков. Если принять  за вероятность
десять  процентов, то  представляете,  каковы  истинные  цифры оборота  этой
отравы. Не менее  трехсот лабораторий  вырабатывают синтетические  наркотики
внутри  страны. Оборот  черного бизнеса  ужасен.  Только  по предварительным
данным он составляет  в  месяц три миллиарда долларов. За год совершается не
менее миллиона преступлений,  связанных с наркотиками. Зараза проникла почти
во все регионы страны,  особенно плохо положение в обеих столицах, Поволжье,
некоторых областях Сибири и Калининграда,  Владивостоке. В стране официально
зафиксирован миллион  наркоманов,  истинная  их численность,  как минимум, в
пять  раз выше. Если  не  прервать этот  поток,  то  через  пять-десять  лет
наркоманами будет половина населения.
     -- Откуда больше всего поступает наркотиков?
     --  Из  Средней  Азии,  в   основном  из  Афганистана.  Выращиванием  и
переработкой  мака  занимаются  талибы.  Это  их  основной  бизнес.  Границу
перекрыть очень сложно,  горы,  не очень дружелюбное местное  население. Так
что мы  предлагаем  установить  капитальную  границу с Казахстаном и отвести
туда войска и погранзаставы из Таджикистана.
     -- Это будет очень дорого, -- сказал Соломин. -- Дорого и долго.
     --  А что же делать? -- спросил Волошин. -- Придумайте что-нибудь  еще,
получше.
     --  Не  знаю,  что будет  лучше,  но  денег  сейчас  в бюджете нет,  --
настаивал Соломин.  --  Строить  границу  по  всем правилам  --  это  годы и
миллиардные затраты.
     -- Погодите, вы слишком рано расставили все точки над "i", -- с досадой
прервал спор Сизов. --  Отвести войска, и что дальше? Я вам скажу, что будет
дальше. Дальше  в  Таджикистане  будет второй  Афганистан.  Горбачев  бросил
Наджибулу без помощи и его скрутили за два года. То же самое будет и там. Мы
потеряем не только Таджикистан, но и все остальные государства Средней Азии:
Киргизию,  Узбекистан  и  Туркмению. В  Казахстан  просто  придется  вводить
войска, там живет очень много русских, а это опять большая кость прозападной
пропаганде.  Нам  не  нужны  ваххабитские  государства в  прямом  соседстве,
хватает нам и Чечни.
     Сизов поднялся,  прошелся вдоль стола,  посмотрел на карту, принесенную
Волошиным, затем ткнул пальцем в район Афганистана.
     -- А это что тут отмечено? -- он указал на несколько пятен серого цвета
на зеленом фоне страны.
     -- А  это  остатки войск сопротивляющихся талибам.  Соединения генерала
Дустума,  Ахмад  Шаха  Масуда,  Раббани и Мансура, --  пояснил Демин. -- Они
разрознены и почти  уничтожены. Все  эти  соединения  настолько  слабы,  что
талибы даже не спешат их добить.
     -- И кого это они прижали к самой нашей границе?
     --  Мансура.  Сейчас там зима,  и  только  она  сдерживает  талибов  от
наступления.
     -- А если мы ему поможем оружием и припасами?
     -- Ну, Мансур искренне ненавидит талибов. Он таджик, а они  в  основном
пуштуны.  К тому же  они  попытались  его убрать в  самом начале, еще  когда
совместно воевали с нами. Он этого им не простил.
     -- Что он вообще-то за человек?
     Демин улыбнулся:
     -- Своеобразная личность. Мансур был нашим самым неудобным  противником
в той войне. Человек удивительной храбрости и ума, многие его просто считают
святым. Люди приходят за сотни километров, чтобы потрогать его плащ.
     -- Разве бывают святые с автоматом? -- не удержался от вопроса Соломин.
     -- А почему бы и нет? Забыл Георгия Победоносца? Да  и сам Мухамед  был
воителем. Вот и Мансур как заговоренный, пуля его не берет, рядом выкашивало
десятки  людей,  а  у него  ни царапины. Абсолютный аскет,  бессребреник.  В
отличие от всех  остальных командиров не  заработал на этой войне ни  цента.
Свои войска он удерживает не деньгами,  а огромным авторитетом. Производство
наркотиков считает первейшим грехом. Но  я  не  уверен,  что он примет  нашу
помощь. Для  него  мы  по-прежнему  "шурави" --  основной источник  бед  его
страны.
     -- Но попробовать договориться с ним надо, -- настаивал Сизов.
     -- Хорошо, я пошлю кого-нибудь из своих востоковедов.
     Сизов поморщился.
     --  Нет, Николай Михайлович, ты  не  понял. Тут не дипломат нужен  и не
ученый. Воин поймет только воина.
     -- Ладно, попробуем поискать кого-нибудь...
     В этот момент подал голос Волошин.
     --  Я  знаю  такого  человека.  Он единственный  из  наших военных, кто
встречался с Мансуром в афганскую кампанию.
     Все удивленно обернулись в сторону замминистра.
     --  Его  зовут   Никоееее;ееuеелов,  тогда  он   был  майором,  сейчас
генерал-майор, правда, запаса. Десантник.
     -- Откуда у вас такие интересные сведения, Валентин Петрович?
     -- Просто он муж моей младшей сестры.
     "Что же он,  так не любит своего зятя, что  посылает в  самое пекло? --
подумал Демин, но, лишь глянув на выражение лица Волошина, сразу отверг  это
предположение. -- А кремень мужик, я бы так не смог".
     Через  две недели над заснеженными перевалами Гиндукуша летел  вертолет
МИ-8. Пассажиров было  немного, всего двое,  в армейском камуфляже,  но  без
знаков  различия.  Тот, что  постарше  и пониже  ростом, с  густыми  черными
устами, не отрываясь смотрел в иллюминатор. Его спутнику,  Павлу Могильному,
молодому офицеру лет двадцати пяти, давно надоел этот пейзаж, и он прокричал
на ухо Белову:
     -- Товарищ генерал, что вы там высматриваете?
     -- Молодость свою, Паша, молодость! Здесь она  осталась, в этих  горах.
Семь лет, лейтенантом пришел, вышел майором! Брат мой младший здесь навсегда
остался. Подбили его БМП, даже костей не осталось,  такой  силы был пожар. А
он только после училища, совсем немного прослужил!
     Могильный с сочувствием кивнул головой, хотел что-то сказать, но в этот
момент подошел один из пилотов вертолета.
     -- Товарищ генерал, выше мы подняться не можем, машина идет на пределе,
к тому же над перевалом,  по  нашим данным, сильный ветер. Может бросить  на
скалы.
     --  Хорошо, высади  нас здесь. Сами  возвращайтесь на базу. Когда нужно
будет, вас вызовем.
     Вертолет,   поднимая  белое  облако   взбудораженного   снега,  сел  на
единственную в районе ровную площадку и высадил обоих офицеров. Оружия у них
было минимум, два пистолета с запасными обоймами и два крепких ножа у пояса.
Могильный тащил большую армейскую рацию, два скатанных спальных мешка. Белов
же взвалил на  плечи  большой  рюкзак  с провизией.  Когда  вертолет улетел,
генерал закурил, взглянул на компас и махнул рукой на юг:
     -- Нам туда.
     Путь этот  был нелегок.  В  рыхлом  снегу они  проваливались по колено,
каждый  шаг давался  с  трудом, сказывалось высокогорье. Ни  генерал, ни его
адъютант уже больше не курили. Горная болезнь вызвала отвращение к табачному
дыму.  Белову приходилось  туго, он и  возрастом  был постарше,  и  за  годы
отставки подрастерял десантную форму.
     --  Отвык, --  сказал  он  во время очередного привала,  сняв  шапку  и
вытирая  с лица обильный пот. -- А  когда-то... как  лось по  этим  же самым
местам...
     К полудню они достигли перевала, где действительно буйствовал встречный
порывистый ветер, и начали спускаться вниз, в долину. Они не думали,  что  в
этот же день смогут добраться до людей,  но  уже в сумерках увидели  вдалеке
огонек и смогли рассмотреть небольшую струйку дыма. Они прибавили хода и  по
темноте  подошли  к небольшому полуразрушенному аулу.  Десяток убогих  домов
приютился  под высокой  скалой, прикрывающей  кишлак  от постоянного в  этих
местах ветра.
     Офицеры шли  не  таясь,  в  полный рост.  Могильный нервничал  и искоса
поглядывал на внешне спокойного генерала.
     -- Николай Васильевич, неужели вы не волнуетесь?
     -- Почему, волнуюсь.
     -- По вам незаметно.
     --  Знаешь, Паша, в этих краях  поневоле  становишься  фаталистом. Чему
быть -- того не миновать. Любая, самая длительная и ужасная смерть -- только
миг по сравнению с вечностью. Я ведь родился и вырос в Таджикистане, так что
этих  людей  знаю  не понаслышке,  а как  бы  изнутри.  Ну вот,  нас  уже  и
встречают...
     Действительно,  из  сумрака ночи бесшумно, словно сгустившаяся темнота,
появились люди. Их было трое, и даже  в этом мраке было видно, что в руках у
всех троих оружие.  На гортанный  оклик  часового ответил сам Белов, потом к
разговору подключился и  Павел, в совершенстве владевший как пуштунским, так
и таджикским и  узбекским  языками. После длительного  разговора их повели в
глубь кишлака. Полуразрушенные дома его были мертвы, лишь караул у одного из
них предполагал  внутри  наличие  жизни.  Конвоиры  "шурави" переговорили  с
постовым,  и  один  из  бойцов, отогнув  брезентовую занавеску, исчез внутри
дома. Белов,  не торопясь, скинул с плеч рюкзак, поставил его у стены, то же
самое  жестом  велел  сделать  лейтенанту. Вскоре посланец  вернулся и велел
сдать оружие. Когда оба пояса  с кобурой и ножи оказались в руках  часового,
тот жестом разрешил незваным гостям войти в дом.
     Перед тем  как переступить порог Могильный невольно взглянул  вверх, на
звезды,  по  сравнению  с  равнинными  казавшиеся неестественно огромными  и
яркими.
     В  доме   стоял  полумрак.   Белов   ориентировался  по  спине   своего
провожатого,  сзади  слепым  кутенком  тыкался  в спину генерала  Могильный.
Генерал не видел, но чувствовал, что кругом, рядом, на полу спят люди. Храп,
тяжелое ночное дыхание выдавали их присутствие. Лишь в дальнем углу виднелся
свет. Туда и повел непрошенных гостей афганец.
     Горела    небольшая   лампочка    типа   "шахтерки",   подключенная   к
аккумуляторной батарее и стоявшая прямо на полу.  Ее свет падал  на страницы
беспощадно  истрепанной  книги с  узорчатой  вязью арабских букв.  Белов  ни
минуты не  сомневался,  что перед ним Коран.  Кажется,  он даже узнал и саму
книгу.
     "Как они  этот аккумулятор подзаряжают?" -- удивленно подумал  генерал,
но  тут из темноты показалось лицо  чтеца Корана,  и  Белов забыл обо  всем.
Казалось,  что  за  прошедшие годы  Мансур нисколько не изменился. Худощавое
продолговатое лицо с рыжеватой, не очень густой бородой, длинный с горбинкой
нос, глубоко посаженные  глаза удивительного  желтоватого-коричневого, как у
тигра,  цвета.  На  голове  его  была типичная  для  всех  афганцев  круглая
пуштунская шапка. Мансур улыбнулся, обнажив при этом неровные,  выщербленные
зубы. Голос его оказался хрипловатым, но мягким и ровным:
     -- Аллах мне приказал прийти в эти горы,  но не сказал почему. Я только
знал, что встречу знакомого человека.
     Белов  по-азиатски устроился на полу перед ящиком, сбоку сел лейтенант.
Переводить   ему   не  пришлось.  Оба  собеседника  прекрасно  говорили   на
таджикском.
     -- Не думал, что придется снова свидеться, но, как у вас говорят, аллах
сподобил, -- сказал  генерал. -- Многое изменилось и у нас, и  у  вас. Афган
сожрал Союз, как раковая клетка съедает человека. В те времена  вы воевали с
нами, теперь -- между собой.
     -- Да,  это  больно, --  признался Мансур. --  Пятнадцать  лет  назад я
думал, что все плохое осталось позади. Оказалось, все оно только начинается.
Аллах  кого хочет наказать --  сводит с ума гордыней. Все  хотят быть в этой
стране главными.
     -- Насколько  мы знаем, наибольшее напряжение  наблюдается  между вами,
старыми моджахедами, и талибами. В чем суть этого конфликта?
     -- Талибы сами по себе никто. Ими руководят из Пакистана те, кто желает
присоединить Афганистан к своей стране. Для этого им и нужны эти недоучки из
медресе.
     -- Наше руководство озабочено подобным положением в Афганистане. Талибы
завалили  Россию  дешевым  опием,  героином. Для нас  это тоже  национальная
катастрофа.  Именно  поэтому я  здесь. И  у  меня есть предложение. Скажите,
уважаемый, если мы предложим вам помощь в борьбе с талибами, вы примете ее?
     Мансур не задумался ни на минуту.
     --  Да. Сегодня я открыл  Коран и ткнул  пальцем в первую же попавшуюся
суру. В  ней  было сказано: "Лучше  союз  с бывшими  врагами, чем  вражда  с
бывшими друзьями".
     --  Хорошо.  Что именно и в  каких размерах  вам нужно для  продолжения
борьбы? Мы готовы предоставить вам помощь в неограниченных количествах.
     Лицо  моджахеда дрогнуло,  такое выражение бывает  у  долго голодавшего
человека при виде обильно накрытого стола.
     -- Нам нужно  все. В последнем бою  трое  моих воинов погибли,  пытаясь
достать автомат убитого талиба. Начали отказывать даже "Калашниковы". Многие
из них в бою по двадцать лет.
     Обсуждение продолжалось почти два часа. Наконец генерал подвел итоги:
     --  Итак,  на  первое  время вам  потребуется  до  пятидесяти танков  и
самоходок,  около  сотни  "Уралов"  для перевозки  войск,  три десятка  БМП,
топливо, снаряды, тридцать минометов, пять  тысяч автоматов, пятьдесят тысяч
цинков  с патронами, с десяток радиостанций, медикаменты  и  продовольствие.
Легкое оружие, медикаменты и продукты подвезем  быстро, вертолетами, тяжелую
технику   --   как  вскроются  перевалы.   У  нас   есть  не   менее  десяти
пилотов-афганцев,  готовых воевать на вашей стороне. Захватите  какой-нибудь
аэродром, и мы перегоним к  вам четыре МиГа-двадцать первых, два ЯК-24 и два
МИ-восьмых.
     --  Если  это  будет так,  мы в  июне сумеем переломить ситуацию.  Надо
загнать этих пакистанских выкормышей к своим хозяевам.
     Спать гостей уложили рядом с  "шахтеркой", оказав  этим большую честь и
доверие. Было  холодно, но перед тем как  заснуть Могильный  заметил, что за
спиной  по-прежнему  сидевшего  над  Кораном  Мансура  маячила  темная  тень
телохранителя.
     "Доверие доверием,  а  глаз  с нас  все-таки не  спускают",  -- подумал
лейтенант и почти тут же провалился в черную яму сна.
     Спал  он плохо, в доме  было холодно, а спальные мешки они оставили  на
улице,  вместе  с  рацией  и  рюкзаком. Земляной, кочковатый  пол  также  не
способствовал сладости сновидений.
     Проснулся  он  от  того,  что  почувствовал  рядом  какое-то  движение.
Осмотревшись по сторонам,  лейтенант  понял, что  все давно встали и рядом с
ним устраиваются  на полу  для  утренней  молитвы. Моджахедов было  не менее
десяти  человек.  Поспешно  поднявшись,  Могильный  вышел  из  дома,  спиной
чувствуя настороженные взгляды мусульман.
     Белова он нашел раскладывающим поклажу из рюкзака.
     -- А, выспался! Вот  что значит молодость.  Я  и уснуть  толком не мог,
ворочался-ворочался. Под утро только задремал. Отвык от подобных "удобств".
     -- Ничего не стырили? -- кивнул Могильный на свою поклажу.
     -- Обижаешь, брат.  Это же  истинные  мусульмане, для  них воровство --
первейший грех. У них за такое руки рубят.
     Лейтенант немного помялся, но все же спросил:
     -- Николай Васильевич, что-то ваш Мансур  на крупного военачальника  не
очень походит. И люди-то его где?
     -- Не делай скоропалительных выводов. У Мансура сейчас как минимум  две
тысячи  бойцов.  А  такими  мобильным отрядами  он  передвигается  в  случае
необходимости -- когда нужно с кем-то встретиться.
     Завтракали прямо  на улице и  своими припасами  --  тушенкой и  хлебом,
благо  погода этому  благоприятствовала: ветер стих и  солнце сияло  во  все
небо. Намаз кончился, и  бойцы Мансура разбрелись  по всему кишлаку, собирая
оставшееся скудное дерево для костра.
     -- А  где сам  Мансур,  что-то  я  его не  вижу? --  спросил лейтенант,
оглядываясь по сторонам.
     -- Он еще по темноте ушел  куда-то с тремя  сопровождающими.  Будем его
ждать.
     -- А как вы с ним познакомились?
     --  Это  было  в  восемьдесят  девятом, перед самым выводом.  Он  тогда
контролировал перевалы,  надо было обеспечить безопасность вывода войск. Вот
тогда я с ним и встретился.
     -- И что?
     --  И все. Он же нормальный человек. Договорились, что он пропустит нас
без выстрелов в спину, так  и  произошло. Я ему тогда Коран подарил, вон  до
сих пор с  собой его носит.  Кстати,  ты  знаешь,  что  он прекрасно говорит
по-французски? Он учился в Париже, окончил философское отделение Сорбонны.
     Мансур появился  лишь перед  обедом. При свете дня генерал  рассмотрел,
что  лицо его  старого знакомого все-таки изменилось за эти прошедшие  годы.
Многочисленные морщины изрезали его лоб, волосы бороды поседели.
     --  Сегодня хорошая погода, мы  проводим  вас через перевал, там можете
вызвать вертолет, -- сказал Мансур. Белов согласно кивнул головой:
     -- Хорошо.
     В дорогу выступили немедленно.  Впереди шли пять человек, сзади столько
же. В середине шествовал сам Мансур с гостями и трое телохранителей. Судя по
сдержанным переговорам этой троицы,  Могильный понял, что моджахеды  чего-то
явно опасаются.  Через два часа они  вошли в узкое ущелье. Группа во главе с
Мансуром присела отдохнуть, авангард же продолжил движение.  Белов не мог не
отметить  хорошую  выучку моджахедов. На месте своего гостеприимного хозяина
он поступил бы точно так же.
     Они уже  двинулись вперед, когда  впереди  вспыхнула  перестрелка. Пули
засвистели и вокруг группы Мансура. Все кинулись в разные стороны и  открыли
ответный огонь. Бой продолжался с полчаса. К удивлению Могильного, в него не
вступил арьергард. Лейтенант  понял все,  когда отчаянная стрельба поднялась
уже непосредственно у них над головой, на вершине скал. Вскоре все утихло, а
минут через двадцать вниз  спустились пятеро из арьергардной группы с  тремя
автоматами и снайперской винтовкой в руках.
     -- Кто это был? -- спросил Белов.
     --  Судя  по одежде,  узбеки,  скорее всего,  люди Дустума,  -- ответил
Мансур.
     Из  его свиты пострадали двое: один был убит в передовой группе. Ранили
в руку телохранителя  Мансура.  Белов торопливо  вытащил  из рюкзака пакет с
бинтами  и  сам  начал  перевязывать  раненого,   рослого  светлобородого  и
удивительно курносого моджахеда.
     -- Навылет прошла, это хорошо, -- подбодрил он парня. Перематывая руку,
генерал все пристальнее начал  всматриваться в своего  пациента.  Могильному
показалось, что лицо Белова приняло растерянное выражение. Может, поэтому он
чересчур туго завязал узел,  так, что  телохранитель вскрикнул и к изумлению
лейтенанта выругался по-русски:
     -- А, черт!
     -- Лешка?! Лешка, это ведь ты?! -- закричал генерал, хватая раненого за
плечи. Тот снова вскрикнул и ответил на чистейшем русском языке:
     -- Ну что ты так, больно же!
     --  Прости! -- разжав руки,  Белов встал перед раненым  на  колени.  --
Лешка, Лешка, ты живой?!
     -- Как видишь, -- нехотя признался парень.
     -- Я бы тебя не узнал, если бы не голос. Голос, братуха, у тебя все тот
же.
     По лицу генерала текли слезы.
     -- Значит, ты тогда не погиб?
     -- Нет. Я один остался в живых. Успел выпрыгнуть из горящего БМП.
     -- И что потом?
     -- Потом плен, другая жизнь. Теперь я Абдалла, того, прошлого Лешки уже
нет и никогда не будет.
     Дальше они шли рядом, тихо разговаривали.
     -- Тогда, в восемьдесят девятом, ты видел меня?
     -- Да. Я был тогда в лагере.
     --  Что же ничего  не сказал, не подал знак?  Я бы тебя вытащил оттуда,
уговорил Мансура.
     --  А зачем?  Я сам выбрал  эту  жизнь.  Я ведь  уже больше  года жил у
моджахедов.  Когда  я  понял,  кто  мы  на  этой  земле  и зачем,  решил  не
возвращаться. Принял мусульманство, женился. Сейчас у меня пятеро детей, еще
трое умерли. Это моя плата за все, что мы натворили в Афгане.
     --  А у нас  с Натальей с  детьми так и  не  получилось.  Всех докторов
обошли, до самых светил медицины добрались -- и ничего.
     -- Это плата за грехи, брат.  Аллах справедлив, он дарует и  наказывает
человека за дела его.
     Белов  с  изумлением  посмотрел  на  Алексея.  Тот  говорил  эти  слова
спокойно, с убеждением знающего человека.
     -- Полетели со мной, -- предложил генерал. -- Мать будет рада.
     -- Не могу. Моя жизнь здесь.
     Он чуть помолчал, затем спросил:
     -- Когда умер отец?
     -- В девяносто первом, после подписания беловежских соглашений. Он же у
нас был ярый  коммунист, первый инфаркт  стукнул  его после  путча, а раздел
Союза совсем добил его.
     -- Как мать?
     -- Для своих лет хорошо. Жалеет только, что внуков нет. Кстати, а где у
тебя семья?
     -- Тут недалеко, мы сегодня ходили к ним.
     Заночевать  пришлось  в какой-то пещере. Белов понял, что с провизией у
Мансура  плохо,  и поделился  своими  продуктами:  рисом, говяжьей тушенкой,
зеленым чаем. К "шурави" все относились уже без настороженности, и генерал с
изумлением понял, что  еще, как  минимум, трое  бойцов,  включая  начальника
охраны, русские. Улучив момент, он спросил об этом брата:
     -- Они тоже добровольно остались здесь?
     -- Да. Еще двое погибли в прошлом году.
     В  этом  момент  вокруг Мансура  поднялся  дикий  гвалт. Афганцы что-то
оживленно  обсуждали,  столпившись  около  своего  вождя.  Подойдя  поближе,
русские гости увидели в руках Мансура Коран. В самой  середине его виднелось
отверстие.  Открыв священную книгу, Мансур перелистал страницы  и вытащил из
толстого фолианта пулю. Один из телохранителей  жестом показал "шурави", что
книга хранилась за пазухой у вождя и прикрыла сердце афганца.
     -- Ну вот и мой  дар пригодился, -- сказал  Белов. -- В следующий раз я
пришлю другой Коран.
     В эту ночь Могильный воспользовался спальным мешком, но несмотря на это
часто просыпался и каждый раз слышал рядом негромкий разговор  двух братьев.
Каменный полок оказался  все-таки  слишком жестким,  и  лейтенант,  по  утру
выбравшись из спального мешка, еле разогнулся. В  пещере уже никого не было,
и  первый,  кого  увидел  Могильный на свежем воздухе,  оказался сам Мансур.
Лейтенант  двинулся по  естественной  надобности,  затем  его заинтересовала
суета вокруг странного сооружения на шесте  с пропеллером. Подойдя  поближе,
переводчик  понял,  что  это  не  что  иное  как  генератор,  работающий  от
самодельного ветряка. Именно эта конструкция подзаряжала батареи  "шахтерки"
и старенькой  рации армейского образца.  Сборкой конструкции занимались  как
раз трое  русских телохранителей, обсуждавшие все  подробности этого дела на
родном языке.
     -- Подтяни ремень, а то со шкива слетает, еще, вот хорошо.
     -- Как там, искра есть?
     -- Есть. Только сколько ее  еще  подзаряжать?  До вечера что ли  с  ней
возиться?
     -- Что, есть проблемы? -- спросил Белов.
     -- Да, батареи ни к черту,  менять надо давно, -- нехотя отозвался один
из техников.
     Могильный  не  мог  отделаться  от  ощущения,  что   Мансур  неотступно
наблюдает  за ним.  Куда бы  он  ни  пошел, всегда непременно встречался  со
взглядом  тигриных  глаз  афганца.  Это  слегка  нервировало  лейтенанта.  А
генерал, подойдя к Мансуру, предложил:
     -- Мы оставим вам нашу рацию и медикаменты.
     -- Хорошо, -- согласился афганец, потом кивнул в сторону  переводчика и
неожиданно перешел на французский: -- Твой толмач сегодня погибнет.
     Белову показалось, что он ослышался. Французский он знал не так хорошо,
как  все остальные языки.  Просто изучал в школе и,  хотя имел способности к
языкам, успел его подзабыть.
     -- Погибнет? -- переспросил генерал.
     -- Да.
     -- Почему?
     -- У него печать аллаха на лице.
     Белов  в  смятении оглянулся на своего спутника.  Странно, в самом деле
ему показалось, что переводчик в это утро выглядел как-то не  так. Хотя он и
улыбался,  переходил  от  одной  группы людей  к  другой, вступал с  ними  в
разговоры.  Ему  охотно  отвечали.  Белов  давно  знал  эту черту  характера
афганцев. Они враждуют до неистовства, но если кому поверят, то и  доверчивы
до простоты.
     К  удивлению  лейтенанта  он  не  увидел  в лагере  Абдаллу-Алексея. Но
старший Белов выглядел  спокойным,  и Могильный  не  решился его  спросить о
брате.
     -- Надо связаться с  базой, узнать, когда они  смогут  нас забрать,  --
сказал генерал.
     То, что они услышали по рации, было неутешительно.
     -- К вечеру подойдет штормовой фронт, так что забрать вас сможем лишь в
ближайшие  три-четыре  часа.  Иначе застрянете  там  дня  на  три.  Готовить
вертолет?
     -- Да,  конечно. Заберете нас из  квадрата  восемь. Ахундов, ты  должен
помнить это место, там площадка хорошая, в  свое  время на  ней наш блокпост
стоял.
     --  Ну  конечно, помню, я там однажды  чуть  не  сгорел  на МИ-восьмом,
хорошо, подбили его еще на земле, успел выпрыгнуть.
     -- Ладно, ждем вас.
     После короткого обсуждения  весь караван  снова выступил вперед. Нужное
место  оказалось  в  часе ходьбы от  места ночевки.  На  небольшом равнинном
участке  остались явные  следы нашего пребывания  в Афганистане:  вросшие  в
землю  приземистые бетонные  укрепления,  рядом  с ними -- остовы  сгоревших
машин и бронетехники. Из-под снега выглядывала и лопасть вертолета.
     Время  шло,   Могильный  заметил,  что  генерал  начал  нервничать.  Он
поглядывал на часы,  затем вглядывался  в окружающие горы.  Лейтенант думал,
что Белова волнует, не перехватит ли погода вертолет. Сидеть три дня в горах
ему тоже не  сильно  хотелось.  Но  когда  послышался  шум вертолета,  Белов
сдержанно выругался и в первый раз за эти дни закурил.
     Винтокрылая  машина села,  подняв  вокруг  себя  рукотворную  метель, в
десяти  метрах от  приметной  лопасти на  проглядывающую  из снега  бетонную
площадку.  Открылся квадратный люк,  но генерал  не среагировал на призывные
жесты вертолетчиков.
     -- Товарищ генерал, лететь надо, -- удивленно напомнил переводчик.
     -- Сейчас, погоди, -- отмахнулся Белов, напряженно всматриваясь куда-то
в сторону перевала.  Присмотревшись,  Могильный заметил  вдалеке, на склоне,
темную  точку.  Кто-то  явно  двигался  по  их  следу.  Время  шло,  но   на
отчаянно-призывные жесты пилотов  из кабины Белов отвечал только характерным
постукиванием  указательного  пальца по  наручным  часам.  Так прошло десять
минут, пятнадцать. Вертолетчики  не  глушили двигатель, и наконец  из салона
спрыгнул борттехник:
     -- Товарищ генерал, лететь надо! Циклон идет, еще час и мы не успеем.
     -- Ну погоди, еще чуть-чуть, немножко, очень прошу! -- взмолился Белов.
     -- Товарищ генерал, керосина может не хватить, и ветер поднимается!
     В самом деле, порыв ветра  хлестанул  по лицу говоривших взбудораженным
снегом.
     -- Родной мой, очень  прошу, еще две  минуты, очень  прошу! Сейчас, они
уже идут!  Они близко. -- И генерал показал в сторону гор.  Было уже  видно,
что  идет человек,  но Могильного  удивило, что  Белов  упомянул  о  нем  во
множественном числе. Лишь немного погодя  он  понял,  что  человек несет  на
руках закутанного во множество одежд ребенка. Последние полкилометра Абдалла
бежал  бегом.  Передав на  руки  брата свой  драгоценный  груз, он  без  сил
опустился на снег:
     -- Лей...ла.. ее зовут... -- с трудом сказал он.
     --  Хорошо, Леша,  не  сомневайся,  всех  врачей  на уши  поставим,  но
вылечим! Если операция нужна будет --  сделаем.  Я  со многими  кардиологами
знаком!  --  прокричал Белов  и  под отчаянные  мольбы механика  двинулся  к
вертолету.
     Борттехник проскользнул в  машину первым, он  принял  из  рук  генерала
ребенка,  тот уже поставил ногу  на лестницу, обернулся назад, чтобы махнуть
рукой  брату.   Могильный  шел  последним,  он  пригнулся  под  винтами,  но
шквалистый порыв ветра выгнул  почти до  земли  одну  из  лопастей. Раздался
глухой  звук  удара, и лейтенант упал. Генерал кинулся обратно, опустился на
колени рядом  с переводчиком  и с досадой застонал. Весь  снег вокруг головы
лейтенанта  был  забрызган  кровью и  мозгами.  Лопастью  Могильному  снесло
затылок. Со стороны моджахедов подбежали еще трое, в том числе и Абдалла.  С
их помощью генерал погрузил тело  переводчика в вертолет и крикнул пилотам в
открытую дверь кабины:
     -- Поехали!
     Сам же  он остался стоять в проеме люка. Вертолет уже поднимался, когда
он начал  лихорадочно  расстегивать свой пояс с кобурой и  ножом. Скинув его
вниз, в белую пелену искусственной пурги, Белов закрыл люк и прошел в салон,
где механик маялся с ребенком на руках. Лишь теперь  генерал рассмотрел свою
нежданно  приобретенную  дочь.  Черноглазая   девчонка  лет  пяти  испуганно
смотрела на  незнакомых ей  людей, ее  явно страшил  грохочущий,  непривычно
пахнущий керосином вертолет, но она молчала.
     -- Давай ее сюда, -- сказал Белов.
     Приняв ребенка, он уселся на жесткое сиденье.  Под ногами  почувствовал
что-то мягкое, глянул вниз. Это было тело лейтенанта. Прижав к себе девочку,
генерал пробормотал:
     -- Все будет хорошо, Лейла.
     Девочка,  услышав свое  имя, вопросительно  глянула на этого странного,
незнакомого ей, плачущего человека.
     Весной соединения  Мансура предприняли  наступление на позиции талибов.
Несмотря на численное превосходство  противника,  они прорвали фронт и через
две недели упорных боев заняли Кабул. Войска талибов вынуждены были отойти к
границе Пакистана. Бесконечная афганская война вышла на новый виток.
     Для  борьбы  с доставкой  наркотиков  через  Казахстан  были привлечены
казаки. Мобильные группы  при поддержке  вертолетов контролировали  границу,
обстреливая пытающиеся  прорваться вне дорог машины.  При этом  они как  раз
старались  не  попасть  в сами автомобили.  В случае  обнаружения наркотиков
транспортные  средства  изымались  в пользу государства,  и уже  по  дешевке
приобретались теми же казаками. Так что  стреляли много, но аккуратно,  лишь
при нужде пробивая колеса.
     По всей стране была объявлена операция  "Невод". В  городах, поселках и
деревнях  были расклеены телефоны, по которым можно было анонимно "заложить"
притоны наркоторговцев. Эти данные поступали  не только в местные органы, но
и в централизованную службу борьбы с наркотиками в столице. Путем простейших
статистических действий  высчитывались пути распространения  наркозаразы  по
стране. Порой именно оттуда, из Москвы, в провинцию исходили соответствующие
приказы.
     --  У вас в городе действует  лаборатория  по  производству  первитина,
найти и обезвредить, -- вещал из телефонной трубки начальственный голос.
     -- Откуда, у нас таких данных нет, --  вытирая проступивший пот отвечал
начальник местного ГОВД.
     --  А  у  нас  есть, -- настаивал глас руководства. --  Именно в  вашем
городе  самый  дешевый "винт", далее, по мере его  распространения, цена его
поднимается. Так что в течение недели выявить и обезвредить всю  цепочку. Не
мне вас  учить.  Ищите по  химическим  заводам,  институтским лабораториям и
студенческим городкам.
     Гораздо  труднее  было  остановить  поток  синтетических  наркотиков со
стороны Запада. Провезти лист "промокашки", пропитанный ЛСД, в большегрузном
автомобиле  через  Прибалтику  или  Польшу  не  составляло  большого  труда.
Пришлось идти  окольными  путями и  поставить  на прослушку  все  телефонные
переговоры,  ввести  повальную  перлюстрацию  писем и  задействовать  особые
программы на переговоры по Интернету.  Они автоматически выявляли адресатов,
употребляющих слова "марки", "промокашка", "кислота".
     Но  больше   всего   давала  результат  тотальная  слежка  за   мелкими
распространителями зелья на дискотеках. Рано или поздно, но они обращались к
своим поставщикам,  те  шли  еще дальше.  Всю эту мелочь не трогали,  просто
заносили  в  картотеки  на будущее.  Проследив всю цепочку,  Департамент  по
борьбе с оборотом наркотиков брал только самых крупных дельцов. Никто из них
сам уже не имел дела с живым товаром, раньше доказать их причастность к делу
было невозможно. Но  теперь с ними особо не церемонились.  В соответствии со
знаменитым  указом  "Номер  Сорок"  не  требовалось   брать  наркобаронов  с
поличными,  достаточно было косвенных  улик: записей телефонных  разговоров,
телесъемок,  неоправданно  высокого  жизненного  уровня.   По  этому   указу
расстреливали  беспощадно, все  имущество изымалось,  семьи  и  родственники
наркодельцов  выселялись  из  роскошных  особняков с предоставлением  жилого
фонда не менее тридцатилетнего срока эксплуатации.
     Еще  меньше  церемонились  с  цыганами.  Наркобич  мелких  городов  был
ликвидирован  в  лучших  традициях  сталинских  времен.  После  троекратного
предупреждения цыган  поголовно  выселяли  из города в заброшенные  города и
поселки вдоль трассы БАМа.  Оттуда они бежали всеми подручными средствами --
на  товарняках  и по рекам  на баржах с песком  и  гравием.  Уже  через  год
поголовье  "фараонового"  племени  в  России  резко  уменьшилось. Мелкими  и
крупными группами "ромалы" и "чавелы" потянулись в соседние страны СНГ.
     В  результате  принятых  мер  через год  оборот  наркотиков  снизился в
десятки  раз,  соответственно  и выросли  цены  на зелье,  теперь далеко  не
каждому они были по карману. Вовсю  использовались  пропагандистские приемы.
Для  десяти  самых  крупных  наркоторговцев  устроили показательный процесс,
показав  его по телевидению  и даже продемонстрировав  сцену расстрела.  Все
нажитые этой  десяткой  дома  и машины были  конфискованы и  по  заведенному
порядку переданы семьям погибших в Чечне офицеров.


     В  марте  в  Москве  вспыхнула   новая  серия  террористических  актов,
получивших название "Вторая бомбовая война". Весенним вечером шестого  марта
со станции метро "Таганская" по кольцевой линии в сторону "Курской" двинулся
обычный  состав   подземной  электрички.  Подошел   час   пик,  вагоны  были
переполнены, народ  входил  и  выходил, все  плотнее трамбуя друг друга.  На
"Комсомольской", как обычно, людской прилив нахлынул более всего, в мешанине
выходящих   и   входящих  пассажиров  произошел  небольшой   затор,   кто-то
чертыхнулся, затем недовольный голос произнес:
     -- Мамаша, подберите сумки, невозможно пройти!
     Недовольный пассажир долго распространяться на эту тему  не стал, поезд
вот-вот должен был отойти, и он поспешно покинул вагон. Сидевшая на скамейке
рядом с выходом пожилая женщина с недоумением посмотрела на стоящий у ее ног
пластиковый пакет, пробормотала: "Да это не мое",  --  и ногой задвинула его
под  скамейку.  На  "Рижской"  она  поднялась, чтобы  выйти, но  в  то самое
мгновение,  когда  состав,  вынырнув  из  темноты,  ворвался  на  отделанный
темно-красным камнем перрон, хрупкая оболочка пластикового пакета лопнула от
чудовищной  силы взбесившейся взрывчатки,  разрывая  на  части все  живое  и
неживое  вокруг себя. Те, кто находились на перроне, увидели только вспышку,
грохот взрыва приглушил рев  тормозящей электрички. Полетели во все  стороны
стекла, обрывки материи, повалил дым. Состав по инерции продолжал двигаться,
покореженные  двери  открылись лишь  наполовину,  но  и  того,  что  увидели
желающие уехать в сторону "Новослободской", хватило, чтобы все они отхлынули
назад.  Десятки женских  голосов  закричали что-то  бессмысленно-истеричное.
Среди месива искалеченных, разорванных и обожженных людей, на залитом кровью
полу  копошились раненые и  контуженые, бессмысленно тыкаясь друг  в друга и
увязая   в  растерзанной  человеческой  плоти.   Вой  и  стоны  пострадавших
разносились далеко по всему перрону.
     Всего  при   взрыве  погибло   шестнадцать  человек,  пятеро   остались
инвалидами, еще тридцать было ранено и контужено.
     Через  три  дня  новый взрыв  прогремел на станции "Савеловская", а еще
через  три  досталось "Октябрьскому  полю". В обоих случаях бомбы  оставляли
прямо на перроне, жертв, к счастью, было меньше. Затем последовала недельная
передышка, и еще три взрыва громыхнули точно по такому же сценарию.
     Были усилены наряды милиции, у  всех входящих в метро  начали проверять
сумки  и пакеты,  к работе  подключили специально  подготовленных  собак, на
перронах установили дополнительные камеры слежения,  но ничего не  помогало.
По  телевидению  высокопоставленные  чины  милиции  просили  москвичей  быть
внимательными,  бдительными,  сообщать  о   каждом   сомнительном   предмете
дежурному  милиционеру. Трижды  на  станциях  метро вспыхивала  паника из-за
обнаруженных  подозрительных  пакетов  и  свертков,  но тревога  оказывалась
ложной.   Руководство  Временного  Военного  Совета  требовало  от  сыскарей
результата, но его не было.
     Все понимали,  что  работает одна  и та  же  группа,  во  всех  случаях
использовалась  схожая  самодельная  взрывчатка,  и даже  пакеты,  склеенные
криминалистами  из  оставшихся   ничтожнейших  кусочков  полиэтилена,   были
однотипные,  с  ковбоем  "Мальборо"   на  фото.  Последние  три  раза  бомбы
закладывались в урны. Те, массивные, бетонные,  хотя и  ослабляли силу удара
-- большая часть  взрывной волны уходила вверх,  но люди продолжали гибнуть.
Многие  жители  столицы  не   решались  пользоваться  самым  удобным   видом
городского транспорта. На борьбу с террористами были брошены лучшие силы МВД
и ФСБ.  Опрашивались  тысячи  людей, многократно просматривались все  записи
камер слежения. Результата пока не было.
     Вечером  субботнего  дня  вся следственная группа,  собравшись в  одной
комнате, пыталась использовать метод мозгового штурма и понять что-то новое,
скрытое от них до сих пор.
     --  Почему  они  перестали  подкладывать  бомбы  в вагоны?  --  спросил
Воронов, следователь по особо важным делам от министерства внутренних дел.
     -- Может, это показалось им очень опасным?
     -- Конечно. И взрывчатка, и взрыватели у них самодельные, я бы с такими
никогда  работать  не  стал.  Они  боятся  тряски, нестабильны,  --  заметил
специалист-подрывник, майор с лицом,  испещренным  мелкими ямками от некогда
взорвавшейся рядом с ним самодельной бомбы. Минеру тогда повезло, бомба была
маломощной и без оболочки.
     -- Последние три раза бомбы подкладывались в урны, -- напомнил Воронов.
     --  Ну, просто все забытые пакеты вызывают  сейчас подозрение и панику.
Как раз  перед  этим  по  телевидению показали сюжет  про ложную  панику  на
"Комсомольской".
     -- Может, убрать со станций все урны?  Так  делали  в  Англии в  период
борьбы с ИРА, -- предложил кто-то.
     --  Значит, будет больше  жертв. Нет уж, пусть урны останутся. Они хоть
немного ослабляют взрывную волну.
     Все разговоры прервало появление Волошина, первого заместителя министра
внутренних  дел.  За  ним  шел человек,  лицо  которого  было  знакомо  всем
присутствующим.
     -- Господа, знакомьтесь. Юрий Лужный, наш известнейший артист, вызвался
помочь вашей бригаде.
     Полтора десятка глаз взглянули на знаменитого экстрасенса и гипнотизера
не очень дружелюбно. Лужный прославился  своими психологическими опытами. Он
умудрялся   одновременно   делать  сразу   несколько   дел:  решать  в   уме
арифметические задачи, считать буквы в читаемом ему тексте, диктовать и  при
этом самому писать диктант.
     "Сейчас начнет рассказывать  про  чудеса телепатии,"  -- решил Воронов,
заранее морщась.  Словно прочитав его мысли, Лужный примиряюще поднял  вверх
ладони рук:
     -- Нет-нет, мне не нужно что-то  особенное, просто я прошу предоставить
мне  пленки  видеозаписей на тех станциях, где произошли  взрывы. И  скажите
мне, каков примерно завод часового механизма?
     -- Мы имеем дело с  электронными таймерами,  самыми обычными, бытовыми.
Так  что определить трудно, но  мы считаем,  что завод ставится от  тридцати
минут до двух часов.
     -- Значит, мне нужны пленки последних трех часов перед каждым взрывом.
     --  Хорошо,  только  это  материалы  следствия,  выносить  их из здания
нельзя, -- предупредил Воронов.
     -- Мне нужен только видеомагнитофон и удобный  стул. Если к тому же мне
выделите отдельное помещение, я буду вам предельно признателен.
     К  удивлению  всех,  отдельный  кабинет  в  битком  набитом здании  для
экстрасенса нашли, и Воронов  решил, что  без гипноза тут  явно не обошлось.
Сняв пиджак и галстук, Лужный засучил рукава,  помассировал  лицо. Несколько
минут  он  сидел, опустив  руки на колени и склонив  голову,  затем  включил
монитор. За повседневными  хлопотами об артисте постепенно  забыли. Лишь под
утро Воронов, проходя мимо знакомого кабинета, вспомнил про иллюзиониста  и,
приоткрыв дверь, заглянул внутрь. Лужный по-прежнему  сидел перед монитором,
курил сигарету,  судя  по  густому  дыму в  помещении, далеко не первую и не
десятую.
     Следователю стало совестно.
     -- Юрий Семенович, может оторветесь, пообедаете? -- предложил он.
     Не поворачиваясь, Лужный отрицательно  мотнул  головой и коротко бросил
через плечо:
     -- Кофе и сигареты, мои кончаются.
     Экстрасенс  провел  за  монитором  еще  четыре  часа,  потом   позвонил
Воронову.
     -- Зайдите, по-моему, что-то есть.
     В  маленькую  комнатку  набилось  полтора  десятка  людей,   почти  все
свободные члены следственной бригады. Лужный,  явно уставший, но по-прежнему
невозмутимый, дождался тишины и окурком показал на экран:
     --  В  этих  записях только  один  человек  постоянно появляется  перед
взрывом. Вот этот.
     За полчаса они проверили все шесть кассет и убедились, что Лужный прав.
Невысокий   парнишка,  на  вид  лет   семнадцати,  не   больше,  в  короткой
светло-бежевой куртке  с коричневой  оторочкой  и  большой спортивной сумкой
через плечо неизменно появлялся на каждой станции примерно за час до взрыва.
Чем больше Волошин смотрел записи,  тем сильнее  убеждался, что именно  этот
человек и был им так нужен. Ни разу не было зафиксировано, как он закладывал
в урну пакеты, парень явно знал, где расположены камеры слежения, только раз
он вышел  из-за колонны, на ходу  застегивая молнию своей  неизменной черной
сумки.
     -- Он, -- ахнул кто-то за  спиной Волошина. -- Как раз за этой колонной
и рвануло в прошлый раз!
     -- Гаденыш, и такой молодой!
     -- Как же  он проносит взрывчатку,  неужели его не осматривают с  такой
большой сумкой?
     -- Надо посмотреть другие записи в это же время.
     В поднявшемся  ажиотаже  все забыли  про экстрасенса,  а Лужный скромно
вышел из  комнаты и не торопясь спустился вниз. Около  выхода  его остановил
дежурный милиционер:
     -- Ваш пропуск, пожалуйста.
     Лужный  хлопнул себя по карманам,  но потом  вспомнил,  что  машинально
скрутил  пропуск  в трубочку, измочалил  его до  невозможности  и  оставил в
пепельнице. Подниматься было невмоготу, он чуть напрягся, достал из паспорта
фотографию младшей дочери и протянул ее сержанту.
     -- Вот.
     Внимательно глянув на снимок, сержант кивнул головой и сказал:
     -- Проходите.
     Оставшиеся наверху  члены следственной группы быстро поняли, что парень
все  время  откуда-то  приезжал,  но  установить,  откуда именно,  никак  не
получалось.
     Волошин,  лично курировавший  дело о  взрывах в метро, быстро  набросал
план действий.
     -- Оповестить  все  посты  милиции в  метро. Приметы парня, его одежды,
переснять с монитора лицо, размножить фотографии.
     -- А если он работает в органах? -- спросил Воронов.
     --  Придется  рисковать. И заняться поисками  этой сволочи  через отдел
кадров метро и всех организаций, имеющих отношение к метрополитену.
     Сзади Воронова кто-то присвистнул:
     -- У нас полстолицы работает в метро.
     -- Придется проверить всех! -- жестким тоном приказал Волошин.
     Первый  день апреля  выдался необычно жарким,  и, отправляясь на  дело,
Сергей  Сунин сменил свою обычную куртку на  более легкую,  демисезонную. Он
нервничал больше чем обычно. Страх преследовал его уже давно, пусть в первый
раз он шел с бомбой легко, насвистывая и даже чуть помахивая  пакетом, пусть
Химик  и не советовал этого делать. Но, посмотрев вечером в новостях отчет о
деле рук своих,  Сергей понял  всю серьезность положения. В следующий раз он
уже шел с  миной как  на смертную казнь, психуя  и безмерно потея. Турникеты
тогда  Сунин прошел на подгибающихся  ногах,  ему казалось, что все  смотрят
только  на  него.  С  каждым разом  страх увеличивался,  он буквально  кожей
чувствовал, как нарастает напряжение и ненависть милиционеров и контролеров.
Сергей попробовал отказаться от своей миссии, но Валерий резко отбрил его:
     -- Это твое  задание.  Каждый делает свое  дело. Кроме того  ты из  нас
самый незаметный. Не Кириллу же идти с его баскетбольным ростом, и тем более
не Инке. На тебя никто и никогда не обратит внимания.
     Последняя  фраза Валерия  покоробила Сунина. Он всю жизнь страдал из-за
своего маленького роста, невыразительной  внешности. На его  лице  все  было
усредненно,  черты  словно  чуть  размыты,  как   на  неудачной  фотографии.
Собственно и в организацию он  пошел как раз для того,  чтобы  почувствовать
себя большим и  сильным. Последние три года Сергей работал  в  метрополитене
электриком. Это  и  позволяло  ему довольно  беспрепятственно проносить свой
смертоносный груз.
     Около   дверей  метро   Сунин  в  нерешительности  остановился,  нервно
оглянулся по сторонам и  повернул  назад.  Пройдя метров пятьдесят, он снова
остановился, вытер со лба пот и тут заметил на другой стороне улицы знакомую
высокую фигуру. Сергей  понял, что его явно пасут. Мрачного, немногословного
Кирилла он откровенно боялся. Развернувшись, Сунин снова двинулся  к входу в
метро.
     В этот раз он не  пошел к входу для льготников, а взял обычную карточку
для проезда. Почему  он это  сделал,  Сергей  и сам бы  не  смог  объяснить.
Обострившееся чувство  тревоги отвело его в сторону от  реальной  опасности.
Сегодня именно там, у служебного входа его неминуемо бы взяли.
     Пройдя через турникеты, Сунин свернул в сторону служебных помещений.  В
раздевалке,  к счастью,  никого  не  оказалось.  Он  открыл свой  шкафчик  и
посмотрел на лежащий на полке пакет. Его он занес еще вчера, в ночную смену,
когда метро замерло  и охрана ослабила свою бдительность. Для  него было  бы
лучше бомбу заложить сразу, ночью, но уборщицы или  шакалящие по метро бомжи
сразу бы заинтересовались новеньким объемным пакетом в урне.
     Осторожно  открыв пакет,  Сергей  чуть  подрагивающими  руками  щелкнул
тумблером  включателя и вытер со лба пот. Из подслушанного разговора Кирилла
с Химиком он понял, что они не очень довольны электронщиком, изготавливающим
оснастку адской машины.
     --  Если она и взлетит на воздух раньше времени, то  только из-за него,
-- сказал Химик.
     -- Да и с таймером он разобраться толком не может.  Час это мало, можно
было заложить ее раньше, часа за три, с утра, -- согласился Кирилл.
     Выйдя  из  подсобки, Сунин прошел по  запутанному  лабиринту  служебных
помещений  и,  открыв неприметную дверь  своим  ключом,  оказался  сразу  на
перроне, у самого его конца. Теперь надо было решить, где оставить бомбу, на
какой станции. Подходили и отходили поезда, а  он никак не мог выбрать, куда
ему  ехать.  Ему  почему-то казалось,  что если  он сядет в поезд, то  бомба
непременно взорвется у него в руках.
     Сунин старался отогнать от себя  эту мысль, но ничего не получалось. Он
взглянул  на часы, до  взрыва  осталось сорок  минут.  Закладывать  взрывное
устройство  на той станции, где работаешь, было большой  глупостью, но иного
выхода он теперь не видел.  Народу было мало, камеры слежения Сергей  ставил
сам, так что прекрасно  знал все мертвые зоны обзора.  Пройдя по перрону, он
остановился, дождался,  когда схлынет  поток людей с очередной  электрички и
торопливо опустил пакет с бомбой в урну под самой камерой слежения.
     В то утро сержант  милиции Николай  Еремин почувствовал первые признаки
надвигающегося гриппа. Ноющая  с утра голова постепенно стала раскалываться,
милиционера  кидало то в жар, то  в холод, временами от слабости подгибались
ноги.
     "Отдежурю и сразу в медпункт, пока температура есть, а то больничный не
дадут..."
     Раздумья сержанта прервал  несильный, но неожиданный  толчок в плечо от
вывернувшего из-за колонны невысокого парня.
     -- Ой, извините, -- пробормотал Сергей. -- Я не хотел.
     Он  торопливо зашагал по центральному проходу  станции к  эскалатору, а
Еремин, глядя  ему  вслед, подумал:  "Куда это  он так торопится? И ни одной
электрички вроде не было?"
     Уникальная внешность Сунина и здесь  сделала свое дело. Еремин даже  не
вспомнил  фотографию,  которую  показывали на  утреннем разводе.  Но в  душе
милиционера трепыхнулась тревога. Что-то с этим парнем было не так.
     Сделав три торопливых шага, сержант завернул за колонну, из-за  которой
появился странный парень, и заглянул в урну. В ней лежал новенький  пакет со
знакомой фотографией ковбоя "Мальборо".
     Еремина словно ударило током, он вспомнил утренний инструктаж. Тот, кто
толкнул его, по всем параметрам  подходил под предполагаемого  террориста. В
противоположном  конце  перрона  стоял  его  друг, Алексей Нагаров, и, нажав
переключатель рации, Еремин закричал в микрофон:
     -- Лешка, задержи парня в синей курте! Здесь в урне бомба!
     Сунин был  уже  у эскалатора,  когда  увидел, что  явно  к  нему  бежит
милиционер в черной кожаной куртке. У Сергея сейчас не было при себе ничего,
никаких  улик,  но  нервы его  сдали,  и  Сунин  рванул вверх  по движущейся
лестнице,  расталкивая  немногочисленных попутчиков.  Нагаров успел  на ходу
предупредить охрану,  и наверху  навстречу  Сергею бросились  сразу трое. Но
страх придал  беглецу новые  силы. Со стремительностью торпеды он врезался в
троицу милиционеров, сшиб с ног одного из  них, угрем проскользнул между рук
остальных  и понесся дальше. У турникетов  его попыталась задержать  толстая
женщина-контролер,  но, легко увернувшись от нее, Сунин  полетел дальше.  За
ним,  увеличиваясь как снежный ком, бежала целая  толпа.  На выходе из метро
Сергей  сшиб  двух входивших  девчонок, затем  опрокинул  лоток с  книгами и
газетами. Женский визг и грохот привлекли к этой сцене общее внимание.
     Один из торговцев  в  недавнем прошлом  работал в милиции.  Увидев, что
беглеца преследует  большая группа  бывших сослуживцев  -- стало  быть, дело
важное,  -- он толкнул под ноги Сергею тележку с запасами нехитрого  товара.
Запнувшись о неожиданно появившееся  препятствие, Сунин упал, успел вскочить
на ноги, но тут его подмял под себя черный поток милицейских тел.
     Несколько секунд  весь этот клубок ворочался на земле, слышались только
возгласы:  "Наручники!.. Кусаться, сука!  Да куда ты,  держи его!.." Наконец
все успокоилось, и довольные милиционеры подняли на ноги свою добычу.
     -- Доложи в  управление,  что мы взяли  его  с поличным. Пусть  пришлют
минеров, -- приказал старший по званию, капитан.
     -- А что он сделал? -- спросил кто-то из  неожиданно быстро собравшейся
толпы.
     -- А то же, что и прежде, -- ухмыльнулся один из милиционеров. -- Бомбу
подложил, гаденыш!
     Вот этого ему говорить не стоило.
     -- У, сука!
     -- Сволочь!
     -- Пришибить его прямо тут!
     -- Нечего с ним чикаться!
     -- Нам, нам его отдайте! -- послышались  возбужденные выкрики из толпы.
Сразу несколько рук протянулись к Сунину через спины охраны.
     Беглецу показалось, что  среди них он увидел длинное лицо  Кирилла,  но
тут кто-то из окружающих дернул его за волосы.  Сергей болезненно вскрикнул,
и это словно подстегнуло толпу,  за секунды  превратившуюся в  один  большой
комок  ярости.  Взревев,   людская   масса   сжалась,   оттирая   в  сторону
милиционеров.  Несколько рук  уже терзали лицо  убийцы,  тот закричал во все
горло, жутко и отчаянно. Еще полминуты,  и все было бы  кончено, но  капитан
успел выхватить пистолет,  с трудом вытянул вверх руку  и выпустил  в воздух
всю обойму.
     Грохот  выстрелов заставил замереть обезумевшее людское стадо. Отчаянно
работая локтями, капитан  прорвался к  арестованному и  заслонил  его  своим
телом:
     -- Отставить!!! -- закричал он. -- Нам он нужен живым!
     Его  подчиненные, оправившись от яростного напора толпы, взяли в кольцо
террориста  и, выведя  его  из  окружения,  доставили  в отделение  милиции.
Выглядел тот ужасно. За секунды людского безумия Сунину успели оторвать одно
ухо, вырвать половину волос, порвать ноздри, разбить губы.
     --  Срочно  эвакуировать  с  перрона людей,  закрыть  станцию!  Вызывай
следственную группу! Сообщи минерам!
     Отдав  приказания,  капитан  обернулся  к  задержанному.  Над  ним  уже
колдовал  дежурный  медик,  но взгляд террориста еще блуждал  где-то  внутри
пережитого им ужаса. Оценив его состояние, капитан приказал подчиненному:
     -- Вадим, давай  диктофон и возьми  бумагу.  -- Затем  он  наклонился к
Сунину. -- Кто дал тебе бомбу? Адреса, имена! Ну, говори!
     Когда  через  пять минут члены  следственной группы толпой ввалились  в
отделение милиции, довольный капитан сразу протянул им лист бумаги.
     -- Здесь почти все, имена, адреса.
     Воронов сразу, с первого взгляда оценил действия милиционера.
     -- Молодец, капитан! Так, глядишь, и майора получишь.
     В  это время метрах  в  ста от станции метро несуразно длинный парень с
угрюмым, озабоченным лицом яростно стучал по кнопкам таксофона.
     -- Алло,  а  Валерий дома? Нет!  Жаль.  А  когда придет?  Что передать?
Ничего. Алло, Инна дома? На занятиях, а когда придет? Извините.
     Положив трубку, Кирилл с минуту еще стоял в телефонной будке.
     "Как назло, никого нет дома. А он ведь всех сдаст, всех до одного! Я же
видел это по лицу. Жалко, что я не смог подобраться ближе..."
     Его раздумья прервал  недовольный возглас пожилой женщины, долго ждущей
своей очереди.
     -- Вы еще звонить будете или нет?
     -- Нет, -- пробормотал Кирилл и зашагал к ближайшему вокзалу.
     "Бежать, и быстрее!" -- думал он.
     В  это  время  внизу, на  пустом перроне,  Еремин,  стоя  за  колонной,
отделяющей его от урны  с  бомбой, размышлял  о том, куда девался его грипп.
Голова уже не болела, да и  тело звенело, как натянутая  струна. Размышления
его прервало появление на перроне двух человек в штатском. Еремин решительно
шагнул  им навстречу, но тот, что постарше, с  ходу показал милиционеру свои
корочки и спросил:
     -- Где бомба?
     -- Там, за колонной.
     Склонившись  над  урной,  оба   минера  недолго  рассматривали  находку
Еремина,  затем  седой осторожно,  одним  пальцем  раскрыл пакет и  заглянул
вовнутрь.
     -- Она,  родимая. Так я  ее  себе и представлял.  Пластиковая канистра,
батарея. Ничего нет нового в этом мире.
     -- Может, вызвать робота?
     -- Долго, отсюда не виден таймер. Сержант, ты нашел эту дрянь?
     -- Да.
     -- А теперь, дорогой, уходи отсюда как можно дальше.
     Они поднялись наверх минут через двадцать. Спутник седого  нес  пакет с
бомбой.
     -- Ну что? -- спросил Воронов.
     -- Можно открывать станцию. Оставалось пять минут.
     Четверых  членов  организации  взяли в течение часа, ускользнул  только
Кирилл.
     -- Типичная подпольная  организация боевиков,  со строгой дисциплиной и
конспирацией.   Называют   себя   Революционный   фронт   рабочего   класса,
Эр-фэ-эр-ка, -- докладывал Воронов в  тот же вечер  Волошину. --  Деление на
пятерки, только один знает вышестоящего руководителя. Трое из них рассказали
все,  а  вот  этот молчит.  Именно он  поддерживал  связь  с руководителями,
приносил химикаты для изготовления взрывчатки, детали к бомбам, листовки.
     Он протянул фотографию красивого парня с длинными волосами.
     Даже на снимке было видно явное упрямство на продолговатом,  породистом
лице.
     -- Какую они проповедуют идеологию?
     -- Типично левацкую, ближе к троцкизму. Создание революционной ситуации
в стране, подготовка всеобщего  восстания,  диктатура пролетариата... Старая
фразеология.
     -- То есть ничего материального они из этого извлечь не могли?
     --  Нет,  все  бедны  как церковные  крысы.  Может,  применить  к этому
спецмеры?
     Вершинин  еще  раз  взглянул на снимок  упрямца  и отрицательно покачал
головой.
     -- Нет, не поможет. Идейные, они хуже  всего. Любой наемник расколется,
а этого просто так не возьмешь.
     На минуту он задумался, потом сказал:
     -- Узнай-ка про него все: семья, девушка, привязанности. От этого потом
и пляши.
     Спустя четыре часа Валерия Сурикова привели на очередной допрос. Сев на
стул, студент закинул ногу за ногу, сцепил руки на коленях и, откинув голову
назад, застыл  в  ожидании вопросов.  Воронов пристально рассматривал парня.
Длинные  темно-русые волосы  удивительно шли  к  его  одухотворенному  лицу.
Большие темные глаза, высокий лоб, впалые  щеки, при всем этом свитер грубой
вязки с растянутым воротом и потертые джинсы.
     "А  он  действительно  похож   на  какого-нибудь  революционера  времен
девятьсот пятого года. Просто левый эсер, как там его, Иван Каляев,  что ли?
Вон как голову вскидывает, как необъезженный  жеребец. Философское отделение
МГУ,  студент-отличник, но в последнее время  основательно запустил учебу...
-- припомнил Воронов  строки  характеристики. -- Еще бы! Тут  не до учебы, с
такими делами".
     -- Ну что же, Валерий, -- начал он. -- Прошлый раз мы говорили  с тобой
о моральном праве убивать людей во имя некой великой и светлой цели.
     -- Да, -- негромко, но с явным вызовом в голосе подтвердил студент.  --
Это неизбежно, жертвы окупятся счастьем будущих поколений.
     --  Ну как же,  философия "леса и щепок".  Только понимаешь, Валерий мы
ведь вынуждены защищать этих людей, нынешних. И они, эти самые люди, чуть не
растерзали вашего подручного. Ну ты видел его на очной ставке.
     Валерий снисходительно  усмехнулся. Он не верил,  что с Сергеем все это
сделала толпа, и ждал, когда же и к нему применят пытки. О них  он думал без
страха, наоборот, с подкатывающим к горлу восторгом от своей будущей победы.
     "Ничего они не добьются. Эти люди никогда не поймут избранных, тех, что
вершат настоящую историю".
     Воронин по  глазам  понял, что  подследственный  мыслями  уже  где-то в
другом мире.
     --  Ну что  ж. Я знаю,  что  тебя так  просто  не  проймешь,  -- сказал
следователь, поднимаясь с места. -- Пошли, студент.
     По  длинным  тюремным  коридорам  они  поднялись  наверх,   в  комнату,
заставленную мониторами. Валерия усадили на стул.
     -- Говорить  ты  не  хочешь,  так  что  давай с  тобой  посмотрим кино,
ужастик, или, как это там называется, триллер?
     После этого он кивнул головой одному из операторов:
     -- Начинайте.
     На большом мониторе  появилось  изображение  обычной  камеры,  примерно
такой  же,  в какой содержали и  самого  Валерия. Изображение было не совсем
четкое, черно-белое, в помещении  явно не  хватало света. Посредине  комнаты
стоял большой  стол,  на нем что-то очень  знакомое Валерию.  Когда вошедший
человек начал возиться со всем  этим, студент понял, что  это  их  бомба, та
самая, последняя. Человек на экране показал в телекамеру включенный таймер с
цифрами шестьдесят, и аккуратно уложил бомбу во  все тот же пакет с рекламой
"Мальборо". После этого он вышел, а минуты через две в камеру начали вводить
и рассаживать по стульям людей. С ужасом Валерий понял,  что это его родные:
мать, отец, младший брат, сестренка. Последней в камеру ввели Ирину, девушку
Сурикова. Дверь закрылась, и все  пять человек  остались наедине  с  бомбой.
Словно не веря своим глазам, Валерий оглянулся на следователя.
     -- Да-да, -- подтвердил Воронов. --  Это ваши  родные, ваша семья, ваша
девушка. Мы многое узнали о вас. Вы же у нас идейный, что там какие-то сорок
человек погибших и сто искалеченных ради великого дела освобождения рабочего
класса. Так что познакомьтесь ближе, как все происходит на самом деле. После
взрыва  мы  сходим туда  и  посмотрим на все  это  уже в  цвете. Вряд ли они
погибнут сразу, кто-то еще будет жив. Одной из девушек в вагоне оторвало обе
ноги, самое жуткое, что она осталось жива.  Представляешь, какая у нее будет
дальнейшая судьба? Кто знает, может, так же получится и  с твоей Ириной. Это
будет справедливо, согласен? Древние раньше  говорили: "Око за око -- зуб за
зуб". Так что смотри, думай.
     Валерий не отвечал,  по его лицу сплошным потоком стекал пот, казалось,
что он задыхается.  Не отрываясь, он  всматривался в такие  знакомые, родные
лица.  А  люди  в  камере  явно  не понимали,  зачем их сюда  привели,  тихо
переговаривались.  Старшие  выглядели  встревоженными,  лишь   дети   быстро
оправились и начали  толкаться, хихикать, шептать друг  другу что-то на ухо.
Время от  времени картинка менялась и  появлялись часы с  обратным отсчетом.
Пятьдесят пять, пятьдесят, сорок пять. Наконец Суриков не выдержал:
     -- Остановите... это, -- с трудом выдавил студент. -- Я все скажу.
     Через   час   был   арестован    его   непосредственный   руководитель,
семидесятилетний пенсионер,  бывший партийный работник. В отличие от Валерия
он не стал запираться и рассказал все, что знал. Через два дня Революционный
фронт рабочего класса перестал  существовать.  Последним арестовали угрюмого
здоровяка Кирилла. Очень сложно затеряться  в  этом мире с ростом  два метра
пять сантиметров.
     Через месяц был  суд,  на  скамью  подсудимых сели тридцать человек, но
среди них не было Валерия Сурикова. Несмотря на все меры предосторожности он
в тот же вечер покончил собой в одиночке Бутырки.  Надзиратели и представить
себе не могли, что можно зубами перегрызть вены на обеих руках.
     Почти всех подсудимых приговорили к расстрелу.


     В тот ноябрьский день аэропорт Шереметьево-2 жил своей обычной  жизнью.
Поднимались в воздух и приземлялись десятки  самолетов  самых разных  марок,
стран  и  компаний,  в  залах  ожидания  и  у  касс  толпились  сотни людей,
подъезжали  и  отъезжали  машины,  автобусы,  принимая  в  свое  чрево  или,
наоборот, выплескивая наружу очередную партию путников. Кроме этой привычной
и знакомой всем суеты существовал  и еще один круг повседневной  аэродромной
жизни.  Тысячи  людей  обслуживали  аэропорт  на земле, ремонтируя самолеты,
заправляя  их  топливом  и  водой,  снабжая  продуктами,  обслуживая склады,
автопарк, многочисленные подсобные помещения.
     Когда  к служебным воротам аэродрома  подъехал  очередной большегрузный
транспорт, никто не обратил на него особого внимания. Такие машины с пестрой
эмблемой фирмы на  тенте обычно провозили из города стандартные  продуктовые
наборы  для  воздушных путешественников  --  непременную фасованную  курицу,
одноразовую  посуду  и  весь  остальной  джентльменский  набор  аэросервиса.
Проверив документы у  разбитного, улыбчивого  экспедитора, охрана пропустила
транспорт  на  территорию  аэропорта.  Тут  же  к  воротам  подошла  колонна
топливозаправщиков, и никто  из охранников  не обратил внимания на  то, что,
проехав  до  ближайших  строений,  фургон повернул не направо,  к  складским
помещениям, а налево -- к летному полю.
     Два человека в кабине остановившегося "КамАЗа" напряженно всматривались
в стоящие рядком самолеты.
     -- Вот  "Боинг", -- сказал  экспедитор, курносый, конопатый  парень лет
двадцати пяти.
     --  А,  он пустой, -- отмахнулся шофер. Крючковатый нос, темные глаза и
сросшиеся на переносице брови выдавали его кавказское  происхождение. Он был
гораздо  старше  своего  спутника, из-под черной, вязаной  шапочки виднелись
седые волосы.
     -- А этот вот? -- не унимался экспедитор.
     -- Это А-310, тоже пустой. Шайтан, как не везет!
     -- Смотри, вон какой-то на буксире тащат, этот точно  с пассажирами, --
водитель ткнул пальцем на буксируемый с рулежки ТУ-154.
     -- Зачем,  нам нужен "Боинг"  полный  иностранцев. Пойми, Андрюша, наши
ценятся куда меньше.
     Говоря это, кавказец нервно  оглядывался по  сторонам. Когда к самолету
подали  трап, по  кабине "КамАЗа"  постучали чем-то железным. Открыв дверцу,
водитель увидел  невысокого мужчину лет пятидесяти в синей форменной шапке и
потертой летной куртке, без знаков различия, но с мобильной рацией в руке.
     -- Какого  хрена ты торчишь со своей фурой  на  летном поле?  -- строго
обратился он к водителю.
     -- Продукты привез,  -- сказал  кавказец, поверх его головы оглядываясь
по сторонам.
     -- Что ты мне мозги  компосируешь, какие продукты?! Я двадцать пять лет
здесь работаю, будто я  не знаю, какие машины привозят к самолетам продукты!
-- взорвался  местный старожил. Он  щелкнул  кнопкой переключателя  рации  и
сказал  в  микрофон:  --  Виктор  Николаевич,  что  тут  делает  на  стоянке
большегрузный "КамАЗ"...
     Докончить  фразу  ему не дал спрыгнувший на бетон водитель фургона.  Он
коротко  взмахнул  рукой,  и холодное  лезвие ножа плотно  вошло  под  левую
лопатку до самого сердца.
     --  Давай, черт  с  ним, берем этот ТУ!  --  крикнул  своему  напарнику
убийца, вытаскивая из-под сиденья автомат.
     Экспедитор тем временем рванулся назад. Открыв массивные двери фургона,
он выпустил на волю еще троих человек с оружием в руках. Лица всех закрывали
трикотажные маски.  Шофер в это время  также  натянул маску с  прорезями для
глаз, пятым в компании стал вооружившийся автоматом экспедитор.
     -- Быстро!  -- скомандовал бывший шофер,  и вся группа  бегом рванула к
выбранному самолету. А там уже началась выгрузка  пассажиров. Первые человек
десять спустились на землю и направились к поданному автобусу.
     Две автоматные  очереди над головой заставили упасть на ступеньки всех,
кто находился на трапе. Пробираясь наверх, налетчики беспощадно топтали тела
лежащих.  Мужчину,  не вовремя  поднявшегося  и загородившего  им  путь, они
просто  выкинули с  трапа.  Тот  еще  с  криком  летел  вниз,  а  первый  из
террористов уже ворвался в салон.
     -- Назад!  -- заорал он,  выхватил  из-за  пояса  "Узи" и  дал  очередь
холостыми  патронами над головами столпившихся  в проходе пассажиров. Первые
из них просто попадали на  пол,  другие, что подальше, начали  шарахаться  в
разные стороны,  стараясь  забиться  между  кресел.  Женский  истошный  визг
болезненно полоснул по  взвинченным  нервам угонщиков.  А сзади,  из второго
салона, все  напирала толпа, стремившаяся покинуть опостылевший самолет и не
понимавшая причин задержки. Все тот же боевик с руганью прошелся вдоль всего
самолета и для  наведения  порядка  дал еще одну  холостую очередь во втором
салоне.  Пока он "работал" с пассажирами, двое террористов  подошли к кабине
самолета. К их удивлению дверь в кабину оказалась открытой. Экипаж по своему
обыкновению  уже  покинул  самолет,  но  в  кабине  задержался  бортинженер,
исправлявший мелкую погрешность одного из многочисленных  приборов. Увидев в
дверном проеме черные маски, он попятился назад и едва не упал, уткнувшись в
кресло первого пилота.
     -- Спокойно, парень, -- сказал  один из  террористов,  стаскивая с себя
маску. -- Ты кто?
     -- Я... я бортинженер.
     -- Как машина?
     -- В норме.
     Оттеснив летуна в  сторону, угонщик устроился на место первого пилота и
с видимой жадностью уставился на панель управления.
     -- Наконец-то, --  сказал  он,  любовно поглаживая штурвал, --  на этой
штуке я улечу куда угодно.
     На  вид  ему  можно  было дать  лет  сорок  пять,  может  чуть  больше.
Темно-русые, с сильной проседью, волосы, голубые глаза. Бывшего пилота можно
было назвать даже красивым, если бы не большой шрам над левой бровью. Быстро
и четко  он  оживил  все  многочисленные приборы  самолета  и удовлетворенно
кивнул головой:
     -- Все в норме, только топлива нет.
     --  Давай,  вызывай  башню,  обрадуй  их,  --  приказал  его  напарник,
кавказец-водитель.
     Через  пятнадцать минут о захвате самолета знали  уже на  самом высоком
уровне.  В Шереметьево на  вертолете прилетел новый министр  внутренних  дел
Анатолий  Ильич  Малахов. Новый министр  вышел  из  недр  ФСБ, по званию был
полковник. Невысокий,  полноватый,  с  чуть одутловатым лицом,  смотревшийся
старше   своих   сорока   пяти   лет,   он   выглядел   сейчас  собранным  и
сосредоточенным.
     -- Что за рейс? -- с ходу спросил он встречающих его лиц.
     --  Чартерный, из  Англии. В основном  сотрудники филиалов  закрывшихся
фирм.
     -- Что требуют угонщики?
     -- Десять миллионов долларов и полный бак топлива.
     -- Сколько человек на борту?
     -- Шестьдесят два.
     -- А террористов?
     -- Примерно пятеро.
     -- Примерно?
     -- Да, свидетели расходятся в показаниях. Для всех них это было шоком.
     -- Оружие?
     -- Как минимум три АКМ, два "Узи", пистолеты, гранаты. У одного  из них
к   тому  же  за  спиной  был  большой  рюкзак.  Угонщики  утверждают,   что
заминировали самолет.
     -- Что еще известно о них?
     -- Судя по голосу, говоривший -- кавказец. Как говорит охрана, водитель
фургона в  самом  деле походил  на  горца, а вот  второй, экспедитор,  явный
славянин.
     --  Что  там  с  этим  фургоном, как они  сумели попасть  на территорию
аэродрома?
     -- Представители  фирмы "Лидо" признают,  что это их фургон с плановыми
поставками продуктов питания, но приметы работников  фирмы  не  совпадают  с
приметами террористов.
     -- Значит,  подменили где-то  по  дороге, --  решил Малахов.  --  Пусть
тщательно  обыщут  все лесопосадки  от  Москвы  до  Шереметьева.  Давайте-ка
послушаем запись.
     Прослушав короткую речь главаря угонщиков министр хмыкнул:
     --  М-да.  В   самом  деле  кавказец,  характерные  интонации,  русский
обязательно  бы  где-нибудь  сартикулировал  не так.  Дайте-ка  я сам с ними
поговорю.
     Дежурный диспетчер потянулся к микрофону.
     -- Борт три два ноля десять,  с вами будет говорить  министр внутренних
дел Малахов.
     -- Слушаю тебя, дарагой, -- донеслось из динамика громкой связи. -- Чем
ты нас обрадуешь? Деньги уже привез?
     -- Нет, не привез. Хочу сделать вам встречное предложение. Вы сдаетесь,
суд учтет добровольную явку с повинной и скостит вам срок.
     Голос в динамике отрывисто засмеялся:
     -- Нет, дарагой, ты многого не понял. Нам пути обратно нет. Если вы без
суда всех паханов порешили, то что  будет с нами, а? Молчишь? Так что давай,
вези  доллары, заправляй самолет, на все даю два часа. А чтобы ты понял, что
мы не шутим, посмотри в окно.
     Малахов  и  все  остальные подошли  к огромному  окну пункта управления
полетов. До  самолета было метров триста, не больше. Он стоял самый крайний,
так что все и без  биноклей видели, как открылась дверь, на пороге показался
человек, одетый  в  светло-коричневый  костюм.  Малахову показалось, что  он
упирается, не хочет  выходить из самолета. Выстрел был  не  слышен, но  тело
заложника дернулось и скатилось вниз по трапу.
     -- Скоты! -- процедил сквозь зубы Малахов. И тут же за его спиной снова
ожил динамик громкой связи:
     -- Эй, министр! Ты видел все, да-а?  Так что давай, если через два часа
не будет долларов и  всего остального, буду расстреливать  заложников каждые
пять минут. А пока я выпущу одного, пусть расскажет, как тут у нас хорошо.
     Вскоре на трапе  показалась фигура человека с ребенком  на руках. Через
пять  минут  они  оба  были  уже  на  башне.  Распросы  Михаила,  так  звали
счастливчика, длились полчаса.
     --  Их  пятеро, это точно, я  хорошо  их рассмотрел  при захвате.  Всех
пассажиров согнали  во  второй  салон, охраняют двое. Один у входа, второй в
самом хвосте. У обоих автоматы, АКМ. Еще двое в первом салоне. Они протянули
по всему самолету провода, подсоединили их к толовым шашкам, все это висит у
нас над головой.
     Парню было лет двадцать пять. Высокого роста,  худой, с  длинной шеей и
большим  кадыком, он чем-то походил на большого подростка. Даже сейчас он не
спускал  с  рук  толстого,  розовощекого  карапуза  лет   трех,  невозмутимо
посапывающего под  разговоры  взрослых.  Может поэтому,  чтобы  не разбудить
дитя,  Михаил говорил тихим  голосом, так что остальным  членам  оперативной
группы приходилось напрягать слух.
     -- А куда ведут эти провода?
     -- Не  знаю,  наверное,  в  кабину. По  крайней  мере, у тех,  что  нас
охраняли, я не видел никаких там пультов, или этих, машинок для подрыва.
     -- Надо бы выяснить точнее, -- сказал скорее самому себе Малахов. -- По
идее все должно сводиться к кабине. Вас отвезти домой?
     Но бывший заложник отрицательно покачал головой:
     -- Нет, в самолете осталась моя жена.
     -- Хорошо,  тогда  разместите  его  где-нибудь  поблизости,  может  еще
пригодится, -- велел министр.
     В это время ожил динамик милицейской рации:
     -- Товарищ  министр,  в  пяти километрах  до  Шереметьева, в  небольшой
рощице обнаружены тела двух мужчин. Судя по приметам это как раз те двое  --
водитель и экспедитор грузовика.
     -- Хорошо,  -- сказал Малахов  и развернулся на кресле в сторону своего
соседа, полковника ФСБ Петра Милентьева. Это был лучший специалист страны по
преступлениям    подобного    рода.    Дважды    он    лично    обезоруживал
террористов-одиночек, пять раз руководил переговорами с бандитами с глазу на
глаз. Мощная фигура, открытое, располагающее к себе лицо полковника при этом
было  его  единственным   оружием.  Но   сейчас  и  он   выглядел  несколько
озадаченным. С  министром они  были  знакомы давно, судьба раньше  постоянно
сводила их, так что разговаривали они без особого церемониала.
     -- Ну что скажешь, Петро? Какие есть соображения?
     -- Меня в этом деле удивляют два момента. Ну ладно, экипаж им не нужен,
свой  пилот  есть. Но  почему  они не  велели  убрать самолет со  стоянки на
открытое место, ведь это азбучные истины любого угонщика? Здесь, на стоянке,
нам легче подобраться и проникнуть в  самолет. И  второе: эти самые провода.
Такая хорошая организация захвата, явный почерк  профессионалов и провода...
Что же они, не сумели достать радиоуправляемые взрыватели?
     --  Кто знает, может и не достали,  -- пожал плечами Малахов. -- Сейчас
мы их в этом деле сильно поприжали.
     Министр тяжело вздохнул.
     -- Сизов требует не допустить угон самолета.  В  этом он прав, не стоит
потакать бандитам. Дадим слабинку раз -- потом будем долго расхлебывать. Как
там дела с долларами, интересно.
     Малахов позвонил в минфин, его переслали в ФСБ.
     -- Сказали, через час нужная сумма будет.
     -- Ну, через час и мои ребята будут готовы, -- хмыкнул Милентьев.  -- И
все-таки мне многое не нравится в этом захвате, что-то тут не так.
     Через  двадцать  минут  все,  кто  был  на  башне,  увидели,  как  трое
спецназовцев  в камуфляже  и масках,  держа пистолеты наготове, пригнувшись,
проскочили  под  брюхо  ТУ-154 и  быстро  прикрепили к  нему  три  небольших
предмета. После этого они  так же быстро ретировалась в обратном  порядке. И
почти тут же ожил динамик громкой связи:
     --  Эй,  министр!  Твои придурки прикрепили к  днищу самолета  какие-то
штуки, очень похожие на магнитные мины. Ты что, решил нас всех взорвать?
     -- Ну, а какая разница, то ли  вы  их взорвете, то ли мы  вас. Конец-то
один.
     -- Конец  у  всех  один,  размеры разные. Сними сейчас же свои игрушки,
иначе я снова начну расстреливать.
     -- Я подумаю. Кстати, как мне тебя называть?
     -- Называй Маратом.
     -- Ага, понятно. Марат так Марат.
     --  Даю  тебе  пять  минут  для  съема  мин, потом начну  расстреливать
заложников!
     -- Хорошо, Марат, не волнуйся. Сейчас мы снимем эти штуки.
     Вскоре  снова появились спецназовцы, отлепили от днища  свои  неудачные
подарки и, уже почти не таясь, ушли обратно.
     --  Ну что?  --  спросил  Малахов  лейтенанта-связиста, колдующего  над
станцией пеленгации.
     -- Есть,  сейчас азимут  снимем.  Шестой, шестой, какой градус? Ага! --
после недолгих вычислений он  доложил: --  Северо-восток,  метров пятьсот от
нас.
     -- Там стоит только ремонтируемый ИЛ- 62 , -- подсказал диспетчер.
     -- Да, похоже в нем он и сидит.
     -- Запись сделали?
     -- Да.
     -- Дай-ка послушать.
     Связист пощелкал тумблерами своей  техники и сквозь шумы и свист  помех
они услышали отдаленный мужской голос:
     -- Эй, Марат, они сняли эти свои штуки. Все нормально.
     -- Значит, все-таки действительно Марат?  -- сказал Милентьев. -- И это
уже интересно.
     -- Почему?
     -- Где-то я уже слышал эту кличку, давно, но слышал. Дай-ка я позвоню в
свой отдел, там должны быть голоса всех угонщиков за эти годы.
     Пока Милентьев связывался с Лубянкой, прибыли гонцы из Минфина.  Открыв
чемоданы, они продемонстрировали их содержимое Малахову.
     -- Вот, ровно десять миллионов.
     -- Они не догадаются?
     -- Нет. Сверху в  каждой пачке  настоящие доллары,  а дальше фальшивые,
захваченные, кстати,  в той же Чечне. Очень высокое качество исполнения, все
приборы на них реагируют, как на настоящие.
     -- Ладно, надеюсь, что они поверят в вашу "куклу".
     В это время один из офицеров доложил:
     -- Снайпер третьей группы видит того наблюдателя из ремонтируемого ИЛа.
Что делать?
     -- Пока ничего, но пусть будет готов убрать его в любую секунду. Запись
готова?
     -- Да.
     В разговор неожиданно вмешался Милентьев.
     -- Все, кажется, я его понял!
     -- Кого? -- спросил Малахов.
     --  Этого  самого  Марата.  Нам  удалось  идентифицировать  его  голос.
Салманди  Агаев, можно сказать, ветеран  среди  угонщиков.  Первый  раз  его
кличка Марат  прозвучала на  борту самолета, который угнал  Шамиль Басаев  в
девяносто первом.  Затем,  уже  в девяносто  пятом, он  сам руководил угоном
самолета из Кисловодска в Турцию. Так что это третий его заход.
     -- Ну и что же ты понял главного в его психологии?
     Милентьев улыбнулся.
     --  Вы  правильно  уловили  суть  дела. Именно  психология,  психология
человека, привыкшего побеждать. Мне  кажется, что все  эти  провода, толовые
шашки  --  блеф.  Судя по голосу, он слишком спокоен. Все  угонщики  во  все
времена были на взводе, а этот нет. У меня такой план действий...
     Через сорок минут Милентьев скомандовал:
     -- Пускайте топливозаправщик.
     Длинная автоцистерна  не спеша подъехала к самолету, два техника начали
заправлять самолет.
     -- Группа три, снайпер, видишь того типа в ИЛе? -- спросил Милентьев.
     -- Да.
     -- Убери его.
     Через несколько секунд снайпер доложил:
     -- Готово.
     -- Пятая группа, подчистите там. Группа два, можно действовать.
     Микрофон взял сам Малахов.
     -- Марат, прибыли твои денежки. Возьмешь или обойдешься без них?
     -- Ты все шутишь, министр. Веселый нам министр попался.
     -- Ну тогда принимай на борт делегацию из минфина.
     -- Хорошо, только без глупостей.
     Через  пару  минут на  бетон  аэродрома  вышли  два  человека  с  тремя
объемными  чемоданами.  Несмотря  на  холодную  погоду,  они  были  в  одних
костюмах, довольно щеголеватых и дорогих. Но в самолет пустили только одного
из них. Как только дверь закрылась, Милентьев скомандовал:
     -- Первая группа, можно.
     Из-под  пузатого   чрева  заправщика  выскользнули  двое  в  камуфляже.
Пригнувшись, они подбежали и затаились под трапом.
     В  первом,  пустом, салоне самолета  в это  время  шел пересчет  денег.
Проверял  их сам Марат. Беспощадно  взрезывая пачки, он на  выбор подносил к
ним  сканирующий прибор, при этом неизменно загоралась красная  лампочка. За
его  спиной,   сопя   и   шмыгая  носом,   нависал  тот   самый  русоволосый
лже-экспедитор. В конце концов он не выдержал:
     -- Да что ты их все что ли будешь проверять?
     -- Иди на свое место, шакал!  -- взорвался главарь угонщиков и наотмашь
заехал кулаком по лицу любопытного  парня. Тот отошел в сторону, выглянул  в
иллюминатор,  но  голова  его словно  сама невольно поворачивалась в сторону
заветных чемоданов. Марат бросил возиться  с  первым  и открыл второй. В это
время из кабины раздался голос пилота:
     -- Марат, топливо  под  завязку,  только  пассажиров  слишком много. До
Кабула мы с ними не дотянем.
     -- Сколько надо?
     -- Человек двадцать оставь, не больше.
     --  Хорошо.  Андрей,  займись.  Слышь,  Летун, свяжись  с башней, пусть
принимают подарок.
     --  Борт  три  два  ноля  десять  вызывает Башню.  Мы  отпускаем  часть
заложников, принимайте подарок, -- продиктовал бывший летчик.
     Сивый тотчас убежал во второй салон.
     -- Так, выходить по одному, быстро!
     Когда  на трапе показались первые пассажиры, Милентьев вопреки ожиданию
чуть поморщился:
     -- Слегка не вовремя.
     --  Много он  отпускает, я уже насчитал  тридцать человек,  --  заметил
министр.
     --   Самолет   пошел,  --  доложил   сбоку   один   из   офицеров.   --
Топливозаправщик отъезжает.
     В этот момент ожила рация, раздался характерный гортанный говор:
     -- Толя, как там дела?
     Лейтенант торопливо нажал на  две кнопки, и  в эфир  полетели слова уже
мертвого человека:
     -- Все нормально, Марат.
     -- Готовься, скоро мы тебя подберем.
     А  в это время на рулежке,  метрах в двухстах от  захваченного  ТУ,  со
стороны посадочной полосы буксир притащил только что приземлившийся "Боинг".
Двигатели его должны были отключиться, но  они продолжали работать, заглушая
своим шумом все остальные звуки. Под этой звуковой завесой со стороны хвоста
над захваченным самолетом  появился небольшой  вертолет. По тросу на  корпус
самолета  быстро соскользнули два  человека в камуфляже. Добежав  до кабины,
они  связались между собой короткой веревкой  и жестом показали,  что готовы
действовать.   Когда   вертолет  улетел,   Малахов   обратился  к  дежурному
диспетчеру:
     --  Все,   можете   скомандовать   "Боингу"   выключить   двигатели   и
поблагодарите от моего имени экипаж.
     Второй и третий чемодан Марат проверял не так тщательно, выборочно.
     -- Ну, что, все нормально? -- спросил его чиновник министерства.
     -- Да.
     -- Распишитесь в получении, -- и он протянул Марату бумагу и авторучку.
Черканув  какую-то закорючку, тот отдал бумаги,  кивнул Андрею,  а сам снова
взялся за рацию.
     -- Толя, как там, снаружи? Что-нибудь заметно?
     --   Все  нормально,  Марат,  --  донеслось  из  динамика,  но  угонщик
насторожился.
     -- Не может  быть, чтобы они  так просто нас отпустили, --  пробормотал
он. Андрей уже открыл входную дверь, выпуская банкира, а кавказец  потянулся
к кобуре и переспросил:
     -- Толя, расскажи, как все выглядит со стороны...
     В это время на башне Милентьев скомандовал:
     -- Всем группам -- штурм!
     Спецназовцы  над кабиной  прыгнули в разные стороны. СтраховочЃе--ееРее
снайпера оказались как раз на уровне боковых окон самолета. Выстрелы гремели
один за одним, без пауз, поражая всех, кто  находился в кабине. Бывший пилот
первого класса Михаил  Калужный, отсидевший девять лет за убийство жены и ее
любовника, так и  не успел  привести в  исполнение свою  последнюю мечту  --
поднять  самолет в  воздух.  Вместе  с  ним погиб и  ни  в  чем не  повинный
бортинженер.
     Застывший в проеме двери мнимый чиновник минфина развернулся и нажал на
кнопку  авторучки. Заряд слезоточивого газа  брызнул точно в  глаза  Андрея.
Бандит еще  падал на колени, прикрывая  глаза руками, когда  в отрытую дверь
салона ворвались  двое спецназовцев.  Один из  них ударил кулаком по  голове
согнувшегося "экспедитора", а второй развернулся  в  сторону  Марата, подняв
пистолет  с глушителем. Он опоздал на какую-то долю  секунды, кавказец успел
выстрелить первым. Пуля попала в бронежилет и не причинила "альфовцу" вреда.
А вот  выстрел  спецназовца оказался точен, на  переносице ветерана-угонщика
образовалось маленькое  отверстие,  оборвав  богатую карьеру Марата.  Но его
последний выстрел всполошил двоих оставшихся  во  втором салоне террористов.
Тот, что стоял у  двери  развернулся и с  бедра полоснул очередью  навстречу
нападающим. Первому из  спецназовцев, уже бежавших по  проходу, не  повезло,
пуля  попала  в  горло.  Во  втором  салоне  с  грохотом  вылетели несколько
иллюминаторов, и черные фигуры появились сразу с обеих сторон. Несколько доз
свинца  успокоили  террориста-автоматчика.  Но оставался еще один,  в  самом
хвосте, высокий, чернобородый чеченец. Он стрелял сразу  с двух рук, в одной
держа  коротконосый АКМС,  а  в другой "Узи".  Огонь  был столь плотный, что
никто  из "альфовцев" не  мог  достаточно  точно прицелиться. Пули  свистели
рядом  с  головой  кавказца,  расплющивались  о  бронежилет.  С  подъехавшей
машины-подъемника тщетно высматривал свою цель снайпер.
     -- Я  не вижу  его! -- кричал он в  микрофон. -- Он стоит в нише  между
туалетами!
     В этот момент  один  из  пассажиров догадался рвануть  ручку аварийного
трапа. В открывшийся люк хлынул свежий воздух, а  по надувному трапу один за
одним   начали  выпрыгивать  пассажиры.  Наконец  у  террориста  закончились
патроны, он бросил оружие и  выхватил из бокового кармана  округлую гранату.
Этой  секунды  хватило одному из спецназовцев, чтобы  всадить  пулю  в левое
колено чеченца. Тот упал на пол, привалился спиной к обшивке, выдернул чеку.
Бросить  гранату он не  успел,  сразу несколько  выстрелов достигли  цели, и
взрыв изуродовал тело самого угонщика.
     Наконец наступила  тишина. В  самолете остро  пахло сгоревшим  порохом,
откуда-то снизу, между сиденьями, доносился истеричный женский плач.
     -- Все кончено, -- доложил на Башню командир "Альфы".
     Через час Милентьев докладывал министру итоги штурма.
     -- Четверо из террористов убиты, один захвачен живым. Наши потери: один
убитый, два  тяжелораненых,  у двоих  царапины. Среди пассажиров потерь нет,
пятеро ранены  при перестрелке,  двоих зацепило осколками гранаты, одного из
них тяжело. Погиб бортинженер экипажа,  парни чуть переборщили со стрельбой,
не  сумели  разобраться,  кто именно  находится  в  кабине, приняли  его  за
террориста.  Выяснили  с  тем  типом  в  ИЛе.  Подсобный  рабочий  грузового
терминала. В самолет,  похоже, пробрался с ночи, как раз была его смена. Что
они  ему  пообещали,  не  знаю.  Но весь  план строился  как  раз  с  учетом
расположения этого ИЛа. Только мне кажется, что вряд ли бы они его забрали с
собой. Это у них никак не вытанцовывалось. Навесили парню лапшу на уши, судя
по характеристикам он -- типичный лох.
     Малахов удовлетворенно кивнул головой.
     -- Ну что ж, по-моему, сработали неплохо.
     Милентьев чуть поморщился, сел, и, машинально поглаживая  район сердца,
признался:
     --  Только в одном  я ошибался. Толовые  шашки действительно  оказались
подключены к детонирующим  шнурам, а машинка была не в кабине, а стояла  под
рукой Марата. Одно движение, и все бы взлетели на воздух.
     Через неделю была предпринята попытка угона  самолета  в Екатеринбурге,
еще через неделю в Самаре. Так же, как и в Москве, угонщиков не выпустили из
страны, пустив в дело спецназ. Потери  были минимальны, двое  пассажиров  на
Урале,  два  пассажира и  спецназовец  в  Самаре. Но еще через  три  дня два
матерых  уголовника, отягощенные  десятью  килограммами  ворованного золота,
попытались  угнать ЯК-40  из аэропорта Анадыря, рассчитывая добраться на нем
до Аляски. Местный спецназ оказался не столь  искушенным в подобных делах, в
дикой перестрелке из двадцати пассажиров погибли девять человек, пятеро были
ранены,  самолет   сгорел  дотла.  После   этого   попытки  угона  самолетов
прекратились надолго. Любители подобного  вида "туризма"  поняли, что  такие
номера с правительством военных не проходят.






     Члены  Временного  Военного Совета  в тот день собрались на заседание в
плохом настроении. До последнего они надеялись на чудо, но вчера Генеральная
ассамблея  ООН  проголосовала за введение  эмбарго  на  торговлю  с Россией.
Против проголосовали пять стран Африки, Китай, Франция, Индия,  воздержались
Германия  и  Украина.  Все  остальные  пошли  за  США,  которые  потребовали
отречения от власти и отдания под суд сидевших в этом зале людей.
     Сизов вошел  последним. Лицо его было озабоченным, но выглядел  он  как
всегда собранным и деловым.
     --  Господа  офицеры,  после  вчерашнего решения ООН  положение  России
ухудшилось во много  раз. Виктор Андреевич,  к каким последствиям это  может
привести?
     Соломин поднялся  из-за  стола, его генеральский китель в этот день как
нельзя  больше напоминал  мешок. Мешки украшали  и  его покрасневшие  глаза,
ночью он спал не более трех часов.
     --  Мы  предварительно  просчитали,   убытки  грандиозны.  Мы  лишаемся
основных  поступлений  за продажу нефти, газа, леса... всего.  В  стране  не
хватает  зерна, урожай плохой, была надежда закупить хлеб  в  Канаде,  рис в
Китае, но  Поднебесной  также  приходится  туго, США их  душат  за  поставки
дешевого текстиля, снова  начали  выдвигать претензии к правам человека. Все
это можно было бы провернуть втихаря, но вряд ли это пройдет незамеченным.
     -- Надо подготовить сделки, а с глазами и ушами дяди Сэма мы как-нибудь
разберемся.
     --  Повыколем  на хрен,  --  хмыкнул  Сазонтьев.  Сизов  неодобрительно
покосился  в его  сторону.  Было похоже,  что главковерх снова ушел в крутое
пике, от него метра за два несло перегаром.
     -- Кроме риса Китай может предложить нам текстиль, электронику...
     -- Хреновую, -- снова вмешался Сазонтьев.
     -- Прекрати, -- тихо сказал Сизов, мрачно глянув на друга.
     -- Единственным положительным  фактором будет  то, что нам  уже не надо
платить по долгам СССР. Валютному фонду и всем остальным кредиторам.
     Обсуждение  текущего  положения  длилось  еще  три   часа,  затем   все
разошлись. Сизов попросил остаться Сазонтьева и Соломина.
     -- Так, Александр, ты когда перестанешь праздновать победу над Японией?
-- обратился он к главковерху.
     -- А чего? -- хмыкнул Сибиряк.
     -- Взгляни на себя, смотреть страшно --  мешки под глазами, рожа синяя,
-- поддержал Сизова премьер.
     -- Ну ты же знаешь, сколько я могу выпить!
     -- Надежда звонила, она уже забыла, когда ты дома был. Все со своей ППЖ
вошкаешься?
     -- Сашку не трогайте, -- огрызнулся главковерх. -- С Надькой разведусь,
вот только немного посвободней стану.
     -- Детей не жалко? Такие парни растут.
     -- Это мое дело! -- упрямо продолжал гнуть свое Сазонтьев.
     -- Черт с тобой, это твоя жизнь, делай что  хочешь. Скажи лучше, почему
в академии не показываешься? Я тоже занят выше головы, но выкраиваю время, а
тебе это нужно больше, чем кому-либо.
     -- Хорошо,  с  академией все  будет  нормально. Хоть  заочно, но кончу.
Слово даю.
     -- Что ты там учудил вчера на концерте в Останкино? -- спросил Соломин.
-- Я не успел на него подъехать.
     -- А, это! -- ухмыльнулся Сашка. -- Знаменитый пидор, "голубой  принц",
попробовал прыгнуть ко мне на коленки. Ну я значок снял, тот, кремлевский, с
булавкой,  и вогнал его в жопу этому козлу в  колготках. Вот тогда он первый
раз в жизни без фонограммы запел!
     -- Орал на весь зал, -- со смехом подтвердил Сизов. -- А фонограмма так
и  крутилась.  Ладно, Сашка, двигай  отсюда, но  запомни  --  ты теперь лицо
армии, так что пить бросай. Скажи там, чтобы наши хитрованы зашли.
     "Хитрованами" Сазонтьев называл директора ФСБ  Демина и Елистова. К ним
в  этот раз  присоединились  и  остальные  служители  "плаща  и кинжала"  --
руководители ГРУ и СВР.
     -- Итак, практически мы находимся в состоянии необъявленной войны почти
со  всем миром,  --  начал разговор  Сизов.  --  Но главный инициатор  нашей
изоляции, конечно, США. Дело может дойти и до вооруженного конфликта. Каковы
самые сильные козыри Штатов?
     Демин открыл тонкую папку и, не глядя на бумаги, стал докладывать:
     --  Стабильная экономика, большой  государственный бюджет,  позволяющий
развивать   все  области  оборонной   индустрии.   Огромный   флот,   хорошо
подготовленная армия, но главное не в этом. У них хорошие глаза и уши. Свыше
трех  десятков  спутников-шпионов  следят практически  за  всей  территорией
земного  шара.  На  случай  непосредственного конфликта  развернуты  десятки
летающих комплексов АВАКС, практически США уже сформировали систему  раннего
обнаружения. Есть большие опасения, что  глаза  и уши  дяди Сэма имеются и в
наших рядах.
     Демин выразительно посмотрел на начальника ГРУ Бакланова.
     -- На каком уровне? -- спросил Сизов.
     -- Не ниже начальника управления, -- признался Бакланов.
     -- Да, это проблема. И ее  надо решить в первую очередь. А что все-таки
должно быть главным в тактике нашей борьбы со Штатами?
     -- Лишить их средств космической разведки, -- предложил Елистов.
     -- Нет, -- отрицательно качнул головой Сизов. --  Если нам не дают жить
так, как  мы хотим,  то  надо  ослабить  врага  настолько, чтобы  он  уже не
задумывался о роли всеобщего Учителя и  Наставника.  Что  мы можем сделать в
этом направлении?
     Слово снова взял директор ФСБ:
     -- В  связи с эмбарго  на поставку нашей  нефти цена  на  нее подскочит
процентов на  тридцать.  Я думаю  мы сможем тайно продавать ее хотя бы через
страны Прибалтики, ту же Украину, Румынию. Они много шумят о независимости и
желании вступить в НАТО, но за хороший барыш продадут душу дьяволу. Впрочем,
у нас есть идея вообще устроить большой нефтяной кризис, при котором цена на
нефть поднимется, как минимум, в десять раз.
     -- Каким образом? -- удивленно спросил Сизов.
     -- Преемник Саддама,  его сынок, еще  больше чем покойный папа лезет  в
драку. От  большой войны его  удерживают только  войска  НАТО и американский
флот.  Он активно просит  у нас  зенитные  комплексы С-400, самолеты и новые
ракеты, способные с большей точностью наносить удары на дальнем  расстоянии.
Саддамский выкормыш  одержим идеей захватить не только Кувейт, но  и напасть
на Саудовскую Аравию  и выйти через Иорданию к Израилю. Он надеется получить
саудовские  банки с их  жирными нефтяными миллиардами. По  его рассуждениям,
это  окупит все дальнейшие санкции ООН. Нам сейчас терять нечего, вооружение
мы сможем поставить Ираку в течение двух месяцев.
     --  Но  США  вряд  ли  будут сидеть в кустах,  наблюдая,  как  Саддамыч
кромсает аравийский пирог, -- возразил Сизов.
     -- Да,  но если  вывести из строя космическую сеть США,  то сразу очень
многое изменится.
     -- А это возможно?
     -- Есть такие задумки. Припасли мы кое-что и для авианосцев.
     Сизов  несколько минут молча ходил из угла в угол, затем остановился  и
кивнул головой.
     --  Ну  что ж,  надо  попробовать.  Враг моего врага -- мой  друг, так,
кажется, говорят на Востоке.
     Оставшись  один,  Сизов  долго  думал  о принятом решении. Он  еще  мог
сыграть отбой, перекрутить все назад, найти какие-то другие методы борьбы. В
эту ночь он почти не спал, много  курил, стараясь понять и предусмотреть все
возможные варианты развития событий.
     Под утро  он достал из  стола чистую  тетрадь  и  своим  мелким, четким
почерком написал первую фразу:
     "Я  не думал, что так  трудно  будет  найти одно-единственное, верное в
данной  ситуации решение.  Это  похоже  на  искусство  канатоходца, провести
страну  между войной  и  миром,  балансируя на самой грани.  Читая  историю,
всегда  видишь чужие ошибки и кажется, что на месте Наполеона или Сталина ты
поступил  бы  гораздо  лучше, но в существующей реальности все в  тысячу раз
сложнее. Это просто кажется, что мировая история делается на открытой сцене,
на самом деле ты словно находишься в темной комнате с завязанными глазами, и
неизвестно,  как отреагирует на твои действия  враг  и кто им окажется через
год или два. Все так сложно."


     Колеса невидимой войны  закрутились, все увеличивая  обороты. Громадный
механизм, предназначенный  для  этих  целей,  вышел  из инертного  состояния
гражданского  времени  и  первым  делом занялся  чисткой своих  рядов.  Была
проведена классическая операция по обезвреживанию "кротов", двойных  агентов
на самом высоком уровне. Десяти подозреваемым подсунули самые разные  данные
сногсшибательного характера, от посылки террористической группы для убийства
президента  США до  наличия  агента ФСБ в ближайшем  окружении помощника  по
национальной  безопасности. Именно  эта  "деза"  сработала, на  время  исчез
личный  секретарь Гарри  Линча,  а вскоре "лег в больницу" и отдал Богу душу
один из генералов ГРУ. Теперь можно было начинать большую игру.
     Третьего января две тысячи пятого года в центре управления космического
слежения в  Колорадо-Спрингс  царила самая обычная деловая атмосфера. Служба
специалистов  центра не предусматривала обычного для большинства американцев
небольшого рождественского  отпуска,  все  пересуды  по  поводу  подарков  и
вечеринок  уже  закончились,  царила  скука,  типичная  для  учреждений, где
большую часть работы на себя берут сверхумные  машины.  В  большом зале было
сосредоточено управление космическими аппаратами военного  назначения. Здесь
фиксировалось все:  спутники  свои и  чужие, взлеты космических носителей  и
падения отработанных ступеней. Именно здесь восторженному Рональду Рейгану в
бытность его президентом продемонстрировали летящий на высоте ста километров
обычный гаечный  ключ, выпущенный из рук кем-то из зазевавшихся космонавтов.
С  тех пор  изменилось многое. Компьютеры стали миниатюрнее и гораздо умнее,
поубавилось людей, но по-прежнему огромный экран высвечивал все  находящиеся
в космосе материальные объекты.
     -- А русские, говорят, больше любят встречать Новый год, чем Рождество,
-- сказал Джон Самуэльсон, чернокожий, полноватый начальник смены операторов
слежения.  Очки  в  тонкой  золоченой оправе, белоснежная рубашка  и строгий
галстук  -- все  в его  облике  соответствовало  имиджу  бывшего  выпускника
Гарварда, закончившего это престижное заведение в первой десятке.
     --  Они же нехристи, что им  Рождество,  -- отозвался его сосед,  Гарри
Форд,  белый  парень  лет  тридцати, одетый в  такую же униформу,  что и его
чернокожий  коллега, но  с профилем и  манерами  английского лорда. Парадокс
состоял  в  том,  что  Форд не имел ни  малейшего  отношения  ни  к  бывшему
президенту США,  ни  к еще более  известному  семейству  автомагнатов. Гарри
сделал себя  сам.  Прослужив пять  лет в морской пехоте, он на  заработанные
деньги и  привилегии отучился в Принстоне  и  всего второй  месяц  работал в
центре.  А  вот  чернокожий  Самуэльсон,  наоборот,  являлся  представителем
третьего  поколения  семейной  династии  миллионеров  и  считался  в  центре
слежения одним из старожилов.
     --  Наверное,  поэтому  Бог  и  покарал их  с  последним  запуском,  --
ухмыльнулся Джон, отхлебывая из бутылки "Пепси". При его полноте Самуэльсону
следовало бы пить минералку,  но дурные привычки врезаются в наши  души куда
как крепче,  чем благие пожелания. За дежурство Самуэльсон поглощал не менее
трех литров  этого проклятого, высококалорийного  пойла  и ничего  не мог  с
собой поделать.
     --  Да нет, просто они там перепились по случаю праздника. Для них это,
говорят, дело обычное.
     Самуэльсон хотел еще отхлебнуть из бутылки, но  его отвлек пульсирующий
сигнал с одного из дисплеев.
     -- Так, начинаются неприятности, -- проворчал он.
     -- Что такое?
     -- Исчез сигнал с "Дельты".
     -- Это, наверное, самый  худший из спутников. Он уже барахлил в прошлом
месяце. Попробуй запасной канал, -- предложил Форд.
     Самуэльсон начал было выстукивать на клавиатуре быструю  дробь запроса,
но  потом остановился и  чертыхнулся. Гарри быстро подкатил  к нему на своем
кресле,  глянул на дисплей и присвистнул. На экране горели уже три  надписи,
фиксирующие потерю связи со спутниками.
     -- "Гамма" и "Эпсилон". Что это с ними, эпидемия гриппа?
     -- Скорее СПИД. Посмотри туда.
     Форд  глянул  в   сторону  руки   Самуэльсона.  На   гигантском  табло,
высвечивающем прохождение всех космических  аппаратов вокруг Земли, тревожно
мигали три лампочки.
     -- Похоже, это не связь.
     На глазах операторов в  течение получаса таких  мигающих лампочек стало
уже пять. Самуэльсон потянулся к телефону.
     -- Пора докладывать начальству.
     Через  два  часа  начальник центра  управления Джозеф Хенд  и  два  его
заместителя молча  стояли  за  спиной взмокшего от  напряжения  Самуэльсона.
Выпитая "Пепси"  просилась наружу, но он не мог покинуть поста в присутствии
начальства. А те словно и не собирались  никуда уходить.  Они поглядывали то
на дисплей  Самуэльсона, то  на  большой  экран,  сейчас  больше  похожий на
цветомузыку дискотеки для глухих.
     -- Уже десять. Надеюсь, это предел? -- сказал Хенд, глянув на часы.
     -- Надеюсь, -- отозвался Самуэльсон.
     -- Что же все-таки происходит?
     Джону было  не  до спутников,  все его  мысли занимал грозящий  лопнуть
мочевой пузырь, но он постарался сосредоточиться на деле.
     -- Судя  по  всему, метеоритный поток. Службы слежения не зафиксировали
рядом никаких крупных физических тел.
     -- Такой  обширный  поток, что снес  чуть ли не  все  наши спутники  на
разных высотах и разных орбитах? Чушь!
     --  Сэр, я, кажется, понял, в чем дело, --  вмешался  в разговор до сей
поры скромно державшийся в стороне Форд. Все это время он быстро просчитывал
что-то   на  своем  компьютере.  Все  четверо  собеседников  повернулись   к
новенькому.
     -- Ну, удиви нас, малыш, -- хмыкнул Хенд.
     -- Двадцать часов назад взорвался выведенный на  орбиту большой русский
спутник, квалифицированный нами как "Большой Иван-3".  Сначала он разделился
на  три  больших  фрагмента, потом  еще  на  несколько более  мелких частей.
Осколки  его  разлетелись  на необычно  большое  расстояние,  а  затем  были
потеряны из виду станциями слежения. Так вот, я с уверенностью могу сказать,
что это была совсем не авария.
     -- А что же? -- удивился Хенд.
     --  Это  похоже  на  разделение головной  части  ракеты стратегического
назначения типа СС-19 "Сатана". Двадцать две отделяемые боеголовки  вышли на
свои  орбиты,  взорвались  и   создали   искусственный  метеоритный   поток,
уничтоживший наши спутники.
     В это время Самуэльсон все-таки решился.
     --  Сэр,  извините, мне  нужно...  --  пробормотал  он  и  стремительно
удалился в сторону туалета. Хенд и его заместители неодобрительно посмотрели
ему вслед, а потом снова уставились на Форда, с азартом принявшегося стучать
по клавиатуре. Закончив расчеты, он снова обернулся к начальству:
     -- Поток обломков этих боеголовок должен быть довольно плотным,  сейчас
попробуем найти хотя бы один. Есть! Вот он. Ширина десять километров, высота
семь, более  сотни  обломков в каждом потоке.  Это  как  грабли,  они  летят
навстречу нашим спутникам и рано или поздно встречаются с ними.  Для полного
ознакомления интересно было бы поближе взглянуть на эти обломки.
     Подошел  Самуэльсон,  но  Хенд  уже  не обращал  на  него  внимания,  а
обращался непосредственно к Форду:
     -- Пусть поймают один из этих потоков в оптику.
     Через пять минут Гарри доложил:
     -- Сэр, они не могут это сделать. Сильная облачность.
     Хенд разозлился.
     --  Звезды  разглядывать  у  них  получается,   но  они  не  для  этого
предназначены! Тогда пусть развернут в эту сторону "Хаббл"! Черт возьми, мне
нужно взглянуть на чертовы обломки!
     Операция по  переориентации  громадной космической обсерватории "Хаббл"
заняла  гораздо больше времени,  чем  ожидалось.  Наконец  через два часа на
большом экране  показалась  фотография  фрагмента русского  спутника,  столь
удачно сбивающего дорогостоящую аппаратуру.
     -- Это же... гвоздь! -- прохрипел Хенд.
     -- Да, русский  гвоздь,  -- подтвердил Гарри  Форд. -- Здоровый  такой,
миллиметров сто в длину.
     На самом деле так называемые гвозди были выполнены из алюминия,  просто
в такой форме они очень удобно укладывались в контейнер боеголовки. Материал
не имел никакого значения. Даже кусок фольги,  летящий  встречным  курсом на
скорости двадцать  километров в секунду,  мог пробить  дыру в обшивке любого
спутника.  Кроме того имелась  и  явно  издевательская подоплека  запуска  в
космос именно "гвоздей". Психологи  от  космических  войск России просчитали
все очень верно.
     После четырехчасового  совещания у президента  с  участием  сотрудников
НАСА, Совета национальной безопасности  и  комитета  начальников штабов было
решено  не афишировать  происшедшее.  Восемнадцати утраченных  спутников  не
вернешь, а русские гвозди,  сбивающие тонкую американскую технику, выглядели
просто издевательством.
     Происходившее имело еще одну скрытую  подоплеку. В  Америке только  что
прошел избирательный бум. Апдайк  с минимальным перевесом,  но сохранил свое
кресло. При этом  его  партия  лишилась большинства как  в  сенате, так  и в
конгрессе. Республиканцы  до  сих пор не могли прийти  в себя от досады, что
какие-то два  процента отделили их от вожделенного первого  поста в  стране.
Апдайк  понимал, что история со спутником  не войдет  в положительный баланс
его  президентства. Республиканцы победили  в гонке за  власть под лозунгами
большей безопасности  страны и увеличения влияния США в мировом политическом
процессе.  И  то,  что Штаты  в  один  день  лишились большей  части  своего
космического щита, могло стать козырной картой в большой политической игре.
     Первая реакция президента была простой и естественной.
     "Не  дай  Боже  эта  история просочится  в газеты,  -- подумал  он.  --
Республиканцы  поднимут страшный шум. Нельзя  давать  им в руки такой важный
козырь".
     --  Придется  отменить  полеты  "Шаттлов"   к   "Альфе",  --  продолжал
докладывать директор НАСА. -- Очень сложно вычислить траекторию запуска так,
чтобы избежать пересечения с этими... гвоздями.
     -- Когда они совсем сойдут с орбиты?
     -- Они легкие. Продержатся, как минимум, год, у некоторых потоков жизнь
будет гораздо большая. До пяти лет.
     -- Сколько спутников сейчас у русских?
     -- Пять. В последнее время у них проблемы с космическим шпионажем.
     -- Есть гарантии, что они не запустят в космос еще какую-нибудь дрянь?
     -- После взорвавшегося "Протона" Казахстан наложил запрет на все старты
кораблей. Русские ведь преподнесли всему миру этот пуск как неудачный.
     -- Ладно, у нас есть еще восемь  спутников  плюс четыре на стационарной
орбите, -- сказал президент в конце совещания. -- Никто не должен знать, что
в противоракетной  системе защиты страны образовалась такая здоровущая дыра.
Надо ускорить изготовление и запуск новых спутников.
     --  А русские,  в  свою  очередь,  могут  запустить  еще  пару ракет со
скобяными изделиями, -- шепнул Хенд своему заместителю.
     --  Кстати,  мы  усилили  нажим  на  Казахстан  с  требованием   вообще
прекратить  запуски  русских ракет как  противоречащие нормам международного
эмбарго. Аманго... в общем, их  президент уже дал согласие,  надо только ему
хорошо  заплатить, компенсировать  плату  за  аренду  Байконура,  --  словно
подслушав его мысли, отозвался Гарри Линч.
     -- А их  космодром в Плисецке не может запускать тяжелые  ракеты, вроде
той, с  гвоздями.  Так что скоро с  запусками ракет в России будет покончено
раз и навсегда.
     Линч поспешил.  Казахстан, получив соответствующую мзду и придравшись к
очередным неплатежам России, действительно закрыл Байконур. Но эра космоса в
России на этом далеко не закончилась.
     Да, "космические грабли" невзначай сгребли с орбиты и незапланированный
груз:  пять  спутников  связи,  принадлежащих  Франции  и  Германии,  и  два
собственных российских метеорологических зонда.


     Уютная, тихая, удобная для  жизни Европа  даже не представляла, чем  ей
грозит   необъявленная  война  между  Россией  и   Америкой.   "Пепси-Кола",
"Макдональдс" и  другие межнациональные монстры лишились значительной  части
своего  пирога. Но больше всего  пострадала Германия, вложившая  в экономику
России многомиллиардные средства.  Недаром представитель Берлина воздержался
при  голосовании о введении  эмбарго  на ассамблее  ООН. Слишком  много было
завязано в одно  целое с Россией, и разорвать эти  отношения стоило огромных
затрат. Но, повинуясь нажиму  США и  НАТО, Германия  отказалось  от поставок
российского  газа,  и ей  пришлось закупать  его  в  огромных количествах  в
Кувейте.  Это  было  очень  накладно, сжиженный  газ  стоил  гораздо дороже,
приходилось  отапливать города  "с колес", любая задержка  танкеров  грозила
обернуться большими неприятностями для всей страны и правительства.
     В  гамбургской  пивной  "Старый  Франс"его  знали  как  герра Вальтера.
Высокий,  худой старик в  светло-коричневом  плаще и  такого же цвета  шляпе
неизменно  появлялся в восемь часов вечера. Ни с кем не здороваясь, брал два
пива, сто  граммов водки и сидел  с  ними до самого  закрытия. Длинные седые
волосы,  выбивающиеся  из-под шляпы, всегда казались  неопрятными, немытыми.
Худое  лицо со впавшими щеками щедро  украшали старые шрамы, а, открыв  рот,
старик демонстрировал изрядный недостаток зубов. Медленно потягивая пиво, он
вслушивался  в голоса вокруг него, но сам никогда не  заговаривал, при нужде
ограничиваясь односложными, короткими ответами.
     В  тот вечер народу  в баре было больше  чем  обычно.  Футбольный  клуб
"Гамбург" наконец-то начал показывать игру, достойную своих болельщиков, шел
на третьем месте  в бундеслиге  и  в  этот день разгромил извечного чемпиона
"Баварию"   со   счетом   три-один.    Столик   Вальтера   долго   оставался
неприкосновенным, но и к старику наконец подсел невысокий, добродушного вида
бюргер с синим шарфом фаната на шее.
     -- Герр  позволит  присоединиться?  -- вежливо спросил  он  завсегдатая
"Старого   Франса",   обнаружив   при  этом  характерный   акцент  недавнего
переселенца  откуда-нибудь из Казахстана. Старик не очень  дружелюбно глянул
на  потревожившего его  покой человека, недовольно буркнул что-то, но тем не
менее  кивнул  головой  на  свободный  стул.  Отхлебнув добрую  порцию пива,
незваный гость мечтательно сказал:
     -- Да, если бы "Гамбург"  всегда так играл,  то  мы бы  выиграли и Лигу
чемпионов.
     Старик со злостью уставился на назойливого фаната. Желтоватые белки его
глаз, сморщенная кожа лица, красные прожилки вен, длинные космы  седых волос
-- все это контрастно  смотрелось с  благостным, краснощеким,  гладким лицом
его собеседника.
     --  Я не интересуюсь футболом. Два десятка жеребцов, гоняющих  какую-то
тыкву, это не для меня, -- пробурчал Вальтер.
     -- Конечно,  я знаю, что вы больше любите  совсем  другие виды  спорта,
например, рулетку, так ведь, герр Вальтер?
     Старик быстро глянул на собеседника, затем спросил:
     --  Вы из полиции? Отдел надзора?  Рулетка ведь не запрещена, не правда
ли?
     -- Нет, я не из полиции, скорее, наоборот.
     -- И что вам надо?
     --  У меня деловое  предложение, но  обсуждать  его будем  не здесь.  Я
подожду вас на улице.
     Они  неторопливо  шли  по ночным  улицам,  и  никто  из гуляющих пар  и
продолжающих колобродить болельщиков не обращал на них внимания.
     --  Мы знаем  про вас очень много, гораздо больше,  чем узнала  в  свое
время полиция.  Вы  Вальтер  Крафт,  последний из оставшихся  в живых членов
знаменитой  террористической организации  "Баадер-Майхоф". По этому делу  вы
прошли как сочувствующий, наверное, поэтому уцелели и в тюрьме.
     Террористическая  организация  "Баадер-Майхоф"  доставила немало хлопот
полиции ФРГ в  семидесятые годы. Убийства и похищения видных промышленников,
прокуроров и крупных  чиновников  в течение нескольких лет  держали страну в
огромном напряжении. В  кровавой  истории  группы  было  все: закладка бомб,
убийства,  захват  заложников  и  самолетов.  Поэтому   многие  вздохнули  с
облегчением, когда трое основателей группы, уже приговоренные к пожизненному
заключению, покончили с собой в тюрьме.
     -- С чего вы взяли? -- хмыкнул Вальтер.
     --  В архивах  "Штази", тех,  что  успели  вывезти  в  Россию, мы нашли
докладную одного из  ваших парней,  работавших на  разведку ГДР. Знаете, кто
это был?
     -- Нет.
     -- Альт.
     -- Ганс Альт! -- старик даже остановился. -- Вот бы никогда не подумал.
Он куда-то исчез перед самым моим арестом.  Я подозревал, что именно он сдал
меня, но это оказался Курт.
     -- Да, он успел уйти и умер в Венгрии два года назад. Именно он оставил
подробную характеристику на вас как на крупного специалиста в своем деле.
     --  Они  дали  мне  пятнадцать  лет,  хотя  так и  не  смогли  доказать
причастность к терактам организации, -- разоткровенничался  Вальтер. --  То,
что  Андреас,  Ян  и Гудрун покончили собой, чистая ерунда. Я слишком хорошо
знал  их, ни один не думал о такой смерти. Если бы  имелась хотя бы какая-то
возможность сбежать, хоть через двадцать лет, хоть через тридцать, они бы ее
не  упустили. Их убили, потому  что боялись  и побега, и того, что последуют
новые захваты заложников  с  попытками  обмена. В свое  время  мы  частенько
встречались  в "Старом Франсе". Все изменилось, время, люди, только  "Старый
Франс" все тот же. Когда хозяин  решит  поменять интерьер, умрет и эта часть
моей молодости. Так что вам надо?
     --  У вас  хорошая пенсия,  на нее  можно  прожить,  и неплохо.  Но  вы
азартный  человек,  герр  Вальтер.  Каждый  месяц вы ездите  в Монте-Карло и
спускаете все в рулетку.
     -- Пусть они подавятся  своей  пенсией. Это жалкая  подачка, ведь  в их
тюрьмах  я  оставил здоровье.  Три  года меня избивали каждый  день,  требуя
признаться в том, что я был в том микроавтобусе при похищении Шлейхера.
     -- Мы предлагаем вам лично миллион долларов.
     --  И что  мне надо  делать? -- хмыкнул  Вальтер. -- Убить канцлера или
президента? А может взорвать рейхстаг?
     --  Нет.   Существует   группа  молодежи,  желающая   продолжить   дело
"Баадера-Майхофа". У  них есть почти все -- оружие, желание поставить на уши
всю страну, нет только руководителя и  консультанта. Оружие  ведь само собой
не стреляет. Подумайте над нашим предложением.
     Ответ старика поразил даже опытного вербовщика:
     -- А  что тут думать! Прозябать в этом дерьме?  Нет уж, если есть перед
смертью  возможность задать перца этим толстым  бюргерским  задницам,  то ее
нельзя упускать. Пусть всем небесам будет жарко!
     Через три недели  после  этого  разговора, долгой зимней ночью в  штабе
охраны нефтяного терминала Гамбургского порта было неспокойно. Уже несколько
часов бушевал шторм, принесенный атлантическим циклоном. В сети падало и тут
же  резко возрастало  напряжение,  по  освещенному  периметру ограды одна за
одной перегорали лампочки прожекторов  и светильников, а заменить их не было
никакой возможности.
     -- Черт, в десятом  секторе совсем  ни  черта не  видно!  --  выругался
сидевший за пультом систем слежения охранник-оператор. -- Откуда такие дикие
скачки напряжения? Эти галогенки  должны выдерживать все, а  они перегорают,
как  свечки  на рождественском  торте. Может,  все-таки послать подъемник  и
попробовать сменить хоть пару ламп?
     -- Не фантазируй, Ганс. Электрика сдует с вышки, как перышко, да и  кто
согласится  работать в такой ветер? -- отрезал дежурный  начальник  караула,
вглядываясь   в  мониторы   наружного   наблюдения.  Телеметрия   оставалась
единственной  работающей охранной системой,  все остальные виды сигнализации
за эту бешеную ночь просто вышли из строя.
     --  Передают,  что подобного  шторма не  было уже сорок лет, --  сказал
третий из  охранников,  слушающий  небольшой  транзистор. --  Помехи  просто
дикие. Может, выпьем кофе? Чайник согрелся.
     --  Давай, -- согласился шеф секьюрити,  отходя от  пульта к небольшому
столу. -- Ганс, ты будешь?
     -- Конечно, только со сливками... -- Ганс хотел добавить что-то еще, но
тут ему показалось, что в проклятом десятом секторе мелькнула какая-то тень.
Не  отрываясь, оператор  смотрел на  монитор  несколько минут,  к  нему  уже
подошел начальник с чашкой кофе, и лишь тогда тень появилась снова, двигаясь
в обратном направлении, от емкостей с нефтью к забору.
     -- Там кто-то есть!  -- закричал Ганс, пытаясь увеличить изображение на
экране. -- Кто-то проник на территорию терминала!
     --  Тревога  всем  постам!  --  скомандовал  начальник караула, нажимая
красную кнопку.  Тут  же  по  периметру  взревела сирена. Отдыхающий  состав
караула еще выбегал на  улицу, когда со  стороны  десятого  сектора  грохнул
взрыв и разгорающееся пламя пожара озарило серую мглу.
     Через полчаса на месте пожара собрались десятки пожарных и  полицейских
машин.  Горящую  громадную   емкость   поливали   из  десятков   стволов   и
пенотушителей, черная бахрома дыма тянулась в сторону города.
     --  Хорошо,  что  сегодня  ветер  с  севера, --  сказал  мэру начальник
пожарной охраны города, косясь на подветренную сторону,  где в полукилометре
возвышались серебристые круглые емкости со сжиженным газом. В этот  момент к
ним подошел начальник криминальной полиции.
     --  Все  подтверждается,  сетка  разрезана кусачками, сами они валялись
метрах в десяти от забора.
     -- Значит, теракт?
     -- Безусловно.
     В  это время  в  пяти  километрах от  терминала,  на трубе заброшенного
завода Вальтер Крафт в бинокль  любовался делом  своих рук.  Ветер  с  такой
яростью  трепал  его  тщедушное тело, что  лишь спасательный монтажный  пояс
удерживал диверсанта  на площадке. Снизу,  по  маршевым  лестницам загремели
шаги,  на площадку  поднялся Дитер  Клосс, основатель  и руководитель группы
"Б.Р.Э." --  сокращенно "Баадер, Распе, Энслин". Десять молодых парней и две
девушки  из  благополучных,  обеспеченных  семей,  пресытившись  благостной,
скучной жизнью искали способ  стать сверхлюдьми.  В своих поисках они успели
побывать и в секте сатанистов, и в неонацистах. Ни те, ни другие не устроили
этих парней.  Им были  нужны  не митинги  и не лозунги,  не тайные сборища и
ритуалы, они жаждали славы, власти, крови и чужого страха.
     -- Ну что? -- спросил старик.
     -- Там собралась чертова уйма полицейских машин и пожарных, телевидение
сразу пяти каналов.
     -- Хорошо, сейчас мы им преподнесем сюрприз.
     Взрыв  емкости с  нефтью  был  лишь  первым актом  дьявольского замысла
старого  террориста. Один из членов группы  устроился на терминал  подсобным
рабочим. Два дня назад он пронес на территорию хранилища и подложил под одну
из емкостей пластиковую радиоуправляемую бомбу. Склонившись к рации, Вальтер
нажал  красную  кнопку.  Тысячегаллонная емкость  со  сжиженным  газом  была
заполнена лишь на треть,  но и этого хватило  для того, чтобы, сдетонировав,
снести в  радиусе  километра все  живое  и  неживое.  Огромный  огненный шар
напоминал атомный  взрыв. Сотни людей, пожарных, полицейских, журналистов  и
просто зевак за  считанные секунды  сгорели в  рукотворном аду.  Сила взрыва
была такова, что  дымовую трубу, убежище Вальтера, раскачало, как  дерево  в
шторме,  и  оба  террориста  лишь с помощью  монтажных поясов удержались  на
площадке. За десяток километров от взрыва в самом городе повыбивало стекла в
жилых домах. Когда  стих жуткий грохот,  и к  Дитеру  снова  вернулся  слух,
первое, что он услышал, был хохот старого подрывника. Пламя на горизонте все
разгоралось, горели уже все емкости с нефтью, огонь охватил и остальные  три
шара с  сжиженным газом. Тушить их  было некому. Две трети пожарных Гамбурга
сгорели в ловушке между двух терминалов.
     -- Пошли, а то, если рванут и эти шарики,  труба не выдержит, -- сказал
Вальтер  и первым начал спускаться вниз. Он  не ошибся, они еще не  вышли за
территорию  завода,  когда взорвалась  еще одна  емкость  с  газом, послужив
детонатором  для  остальных двух.  Взрывной волной  снесло  не только старую
трубу, от рукотворного землетрясения  начали рушиться и  сами ветхие корпуса
завода.  Террористы  бежали  среди  падающих  стен,  в  клубах  пыли,  чудом
оставаясь в живых среди этого ада. Громадная эстакада обвалилась как раз над
ними, но словно дьявол прикрыл их своею ладонью, и многотонная металлическая
конструкция  грохнулась  на землю  в каких-то  метрах  за  спинами  бежавших
террористов.  Лишь  за  забором  они  почувствовали  себя  в  безопасности и
остановились. Старый Вальтер, прислонившись  спиной к столбу, медленно сполз
на землю, с хрипом и стонами переводя дыхание. Обеспокоенный Дитер склонился
над ним:
     -- Эй, старик, ты чего? Ты, случаем, не подохнешь?
     -- Не... дождешься... Это только начало...
     Через две недели группа провела еще  один теракт на газовом терминале в
Ганновере.  На этот раз им не  повезло,  охрана  была усилена, в бою погибли
почти все,  лишь старый Вальтер  и его более молодой сподвижник Дитер сумели
прорваться   к  емкостям  с   сжиженным   газом.  Залегший  за  опору  Клосс
отстреливался от охранников  из автомата, а Вальтер спокойно и с  виду  даже
неторопливо прикрепил пластит  к днищу шара, вставил запал. Затем он подполз
к напарнику и пристроился с автоматом с другой стороны опоры.
     -- Карл ушел или нет? -- спросил он.
     -- По-моему, нет. Я видел, как он упал.
     -- Сколько тебе лет?
     -- Двадцать  шесть,  -- сказал  Дитер и  дал  еще  одну очередь. По ним
стреляли редко и очень аккуратно, стараясь не попасть в саму емкость.
     -- Жалко, перед смертью и вспомнить нечего.
     -- Почему нечего, -- Клосс, приподнявшись, повернулся лицом  к старику.
-- А  тот  взрыв в Гамбур... -- Пуля  снайпера, попав в  голову, прервала на
полуслове последний монолог террориста.
     Вальтер откатился в сторону, достал из рюкзака пульт адской машинки  и,
пробормотав: "Сейчас вам будем немного жарко. Делайте ваши ставки, господа",
-- нажал на кнопку.
     Уничтожение  двух крупнейших  терминалов  привело  к  тому,  что  целые
федеральные земли Германии  остались  без  отопления. А зима в  том  году  в
Европе  выдалась  на  редкость холодная. Даже  в Испании выпал снег,  морозы
добрались до Италии и Кипра. В Россию срочно прилетел канцлер ФРГ Шнейдер, и
через  сутки  голубое золото потекло по трубам в сторону Рейна. Первый  клин
между США и Европой был благополучно вбит.


     Операции за рубежом  требовали больших, просто огромных  затрат валюты.
Кроме контрабандной торговли нефтью и бензином к  добыче валюты подключили и
спецслужбы.
     Еще  в июле  две  тысячи  четвертого  года  Леонид  Белый,  он же  Леон
Вассерман, израильский подданный с российским прошлым, некоронованный король
цветной металлургии, подал  в суд Нью-Йорка  иск к российскому правительству
-- ему прекратили выплачивать дивиденды за акции алюминиевой промышленности.
Суд  удовлетворил  его  притязания,  но,  естественно,  никто  не  собирался
отдавать  хитрому еврею его миллионы. Тогда он подал иск в международный суд
в Гааге. Те так же быстро решили дело в пользу Белого. После этого  Леон уже
со спокойной душой подал прошение к  правительству ряда стран отсудить часть
недвижимости  российского  правительства  в  его  пользу.  В  частности,  он
претендовал на ряд  офисов "Газпрома" в нескольких европейских государствах.
Он  уже чувствовал себя победителем, когда Леону  доложили, что с  ним хочет
встретиться чиновник российского посольства в Израиле.
     -- Ага! --  возрадовался Леон, обращаясь к своему секретарю. Небольшого
роста, с объемным животом и седой шевелюрой, магнат, несмотря на  тучность и
солидный возраст,  просто кипел природной энергией.  --  Почувствовали,  что
пахнет  жареным!  Сейчас  они  попробуют  откупиться,  но  тогда  я  вздерну
контрибуцию раза в два. Вели пропустить и побудь со мной, учись как это надо
делать.
     Господин, вошедший в кабинет миллиардера, выглядел типичным  посольским
клерком: безупречный костюм, бесстрастное лицо, дипломат в руке.
     -- Третий советник посольства Иванов, -- представился он.
     -- Ну  и с чем же вы пожаловали к  нам, господин Иванофф, -- с усмешкой
исковеркав фамилию на западный манер, спросил Леон.
     --  Господин Белый, мы  знаем, что  вы нажили в нашей стране состояние,
оцениваемое журналом "Форбс" в полтора миллиарда долларов. Мы  разобрались в
происхождении  этих денег и решили, что вы  недоплатили налогов в российскую
казну  пятьсот  миллионов  долларов.  Вам дается  месяц  на  погашение  этой
задолженности.  Кроме того, мы предлагаем вам забыть о заинтересовавшей  вас
недвижимости и отозвать все иски. На это вам дается неделя.
     Ошеломленный Леон переглянулся с секретарем и спросил:
     -- И что же будет, если я не сделаю этого?
     -- Тогда мы не можем гарантировать безопасность вашей семьи, -- все так
же ровно и холодно ответил Иванов.
     -- Это угроза?!
     -- Это предупреждение.
     --  Дешевый трюк,  вы не сможете  меня  здесь достать. За мной стоит не
только личная охрана, но и "Моссад", лучшая разведка мира.
     -- Да, вы лично можете не беспокоиться. Нам ведь нужна ваша подпись под
документами. Но  у вас есть брат,  сын,  очень  много родственников. Так что
подумайте.
     -- Не надо меня  запугивать, --  сквозь  зубы  процедил миллиардер.  --
Убирайтесь  отсюда.  И если не хотите громадного международного скандала, то
убедите ваших начальников забыть все эти глупые претензии.
     -- Как хотите, -- пожал плечами посланник. Подхватив свой дипломат, он,
не прощаясь, вышел из кабинета Белого. Того же трепала лихорадка бешенства.
     -- Нет, какое хамье! Они мне угрожают!
     Забыв  все  свое  хасидское настоящее, Леон  поливнул щедрым российским
матом.
     -- Я им устрою  ультиматум, они не только что этого Иванова отзовут, их
вообще всех вышлют из Израиля!
     Торопливо  подойдя к  столу,  он  нажал  на одну  из кнопок  селектора,
прокрутил   пленку   магнитофона   назад   и   с   силой   надавил   клавишу
воспроизводства. Но вместо ожидаемых  голосов  и  он,  и  секретарь услышали
равномерный шум помех.
     -- Черт, что такое?!
     Отмотав  пленку  еще  чуть  назад,  Леон  понял,  что запись  испорчена
целиком.
     -- У него в дипломате был глушитель  прослушки,  -- рявкнул  Белый.  --
Почему его не обыскали при входе?!
     --  Но он ведь дипломатическое лицо, -- пожал плечами секретарь. -- Кто
мог знать, что он поступит вот так?
     --  Мог  знать,   мог  знать!..  --  передразнил  его  Леон.  --   Надо
предусмотреть  все. Усилить охрану,  предупреди  Михаила  и детей.  К  Арону
приставь телохранителей.
     -- Но он не согласится с этим, вы же знаете своего сына. К тому же вряд
ли они достанут его в Англии. А Михаил вообще сейчас на Мальдивах.
     -- Достанут, не достанут! Мне не нужны эти  "авось" и "небось"! Когда у
Марии кончается служба?
     -- Через месяц.
     -- Попробуй нажать на этих вояк, чтобы ее отпустили пораньше.
     -- Это будет трудно.
     -- Ничего не знаю, за что я тебе плачу деньги? Сделай!
     Дочь  Белого,  двадцатилетняя  Мария, проходила ежегодную  трехмесячную
службу в израильской армии.
     -- Но мне кажется,  что как раз там ей будет более безопасно. Тем более
она там с Анной.
     Леон задумался.
     --  Может быть.  Но  все-таки попытайся ее  отмазать  от этой дебильной
армии. Или хотя бы найди им телохранителей среди солдат.
     Прошла неделя, все было спокойно. Служба  личной безопасности Белого не
зафиксировала  никаких попыток прослушивания или просмотра его апартаментов.
Леон  по  своим личным каналам  обратился в  "Моссад",  разведчики также  не
обнаружили  никаких  угрожающих   действий   в  отношении  дома  или   семьи
миллиардера. И  он  сам, и его секретарь уже начали считать, что все  угрозы
были чистейшим блефом, когда раздался звонок телефона.
     -- Да, приемная Леона Белого.
     -- Мне нужен ваш шеф.
     -- Кто его спрашивает?
     -- Скажите, что Иванов, из российского посольства.
     Секретарь вихрем ворвался в  кабинет  Белого. Тот в это время дремал  в
кресле с номером биржевых новостей на коленях.
     -- Шеф, это из русского посольства, тот самый Иванов!
     Ошеломленный, со сна, Белый нехотя принял из рук секретаря телефон:
     -- Слушаю.
     Ровный, бесстрастный голос спросил:
     -- Насколько я понял, вы не выполнили наших условий?
     -- Идите к черту!
     -- Жаль, мы хотели как лучше.
     В  телефонной  трубке  раздались  короткие  гудки. К  изумлению  службы
безопасности, снова не удалось сделать запись разговора. Каким-то образом на
пленке оставался все тот же равномерный шум.
     На следующий  день,  вечером,  Мария Белая с  двоюродной  сестрой Анной
патрулировали ночные улицы Иерусалима. Несмотря  на многолетнюю конфронтацию
с  арабами,  улицы  Вечного  города  были  залиты  огнями,  звучала  музыка,
многочисленный  народ  бродил  по  узким  улочкам,  присаживаясь за  столики
бесчисленных кафе под открытым небом, звучал смех.
     Большинство гуляющих  было  молодыми людьми,  и  очень  многие  из  них
оглядывались  на  двух  красивых  девушек  в  армейской  форме,  с  тяжелыми
штурмовыми  винтовками "Галил" в  руках. Может, кто-то  бы  и подошел к юным
амазонкам, но  армейских  леди  сопровождали  еще  трое внушительного  роста
солдат.
     Все шло нормально, и Мария, и более высокая, эффектная Анна чувствовали
себя в подобной обстановке как рыба  в  воде.  На Анну заглядывались больше,
она  пошла  в мать, русскую, и  черные  волосы странным образом сочетались с
синими глазами. Рядом с ней неотступно находился Менахим Абрамсон, бой-френд
Анны, никак не желаемый признаваться  Михаилом Белым за жениха. Тот все-таки
надеялся  выдать единственную  дочь  не  за  сына  мелкого  аптекаря,  а  за
кого-нибудь из отпрысков первой десятки сионистского капитала.
     --  Купи сигарет,  -- попросила  Анна,  оборачиваясь к  своему  личному
телохранителю.  Тот с  обожанием посмотрел в синие  глаза девушки, несколько
заторможенно кивнул головой и  отправился к ближайшему  лотку.  В  это время
Мария встретила свою знакомую, школьную подругу еще по Москве.
     -- Ленка, Минаева! Ты откуда здесь!
     -- Машка!? Ну ты даешь, с автоматом, в этой форме.
     Раздобревшая, курносая девица в коротком синем платье, трещавшем на ней
по швам, была  до смерти  обрадована  нежданной  встречей  в таком необычном
месте.  Ее американский муж с недоумением прислушивался  к варварскому языку
своей жены и заученно улыбался голливудским оскалом.
     -- Ты что здесь делаешь?
     -- В гости приехала, с мужем. Живу в Нью-Йорке, у него здесь сестра...
     Анна машинально  прошла чуть дальше  тараторивших на  русском подружек,
остановилась, дожидаясь  Менахима. Тот уже шел обратно,  высокий,  мощный, с
беспечной  улыбкой  на  пухлых  губах.  Короткая  прическа очень  шла к  его
загорелому  лицу.  Под  сердцем Анны  ворохнулось  что-то  теплое, и она уже
знала,  что  ребенок от  этого человека. Она  не заметила,  как рядом с  ней
появилась  молодая арабская  девушка в типичном  деревенском наряде, странно
похожем на одежду  российских  баб.  Широкая, длинная  юбка,  сверху  легкая
кофта.  Цветастый  головной платок, совсем как  у  деревенских доярок,  туго
завязан  вокруг  шеи,  и ни один волосок не выбивается наружу. Лицо  девушки
выдавало  ее  юный возраст.  Вот только большой  живот  указывал  на среднюю
степень беременности.  Девушка  перед этим явно  кого-то искала, неторопливо
переходя от  одного столика к  другому.  При виде Анны глаза ее расширились,
она подошла и тихо спросила:
     -- Ты Анна?
     -- Да, -- удивленно ответила та.
     Тогда  арабка  подалась  вперед  и обняла еврейку.  Та опешила. Менахим
видел все это со стороны, метров с десяти. Он даже заметил,  как расширились
глаза Анны, но не понял  почему. А девушка уже  почувствовала вместо  мягкой
упругости женского живота угловатую плотность толовых шашек. В ту же секунду
рванул взрыв, во  все стороны полетели обрывки ткани,  куски  плоти и кровь.
Люди  с воплями шарахнулись в сторону от взрыва, лишь высокорослый  солдат с
криком отчаяния пробивался сквозь бегущую толпу.  То, что он увидел на месте
взрыва, было уже трудно назвать человеческими телами.
     Кроме двоих  убитых  пострадали еще пятеро,  Мария и Менахим отделались
контузией. До конца своих недолгих дней он не мог себе простить, что опоздал
и не погиб вместе с любимой.
     На  следующий  день,  ближе к  обеду,  в  загородном  доме Белых стояла
обычная для  похоронных  дел  суета. Сам  хозяин дома с  расслабленным видом
сидел  на обширном балконе второго этажа  в шезлонге,  с  бокалом  холодного
виски в  руках.  Перед  ним стоял  человек,  имя  которого  мало  кому  было
известно.  Директор разведки  "Моссад"  прибыл  как  частное  лицо  принести
соболезнования видному члену еврейского общества.
     --  И все-таки  мы не  находим  в этом  взрыве никаких  следов  русской
разведки.  Эта  девица,  Зульфия,  принадлежала  к  организации  "Хезболах".
Полгода  назад  на  юге  Ливана  погибли  ее брат  и  жених.  Самый  обычный
смертник-снаряд.
     -- А я в это не верю! Серия угроз, а затем смерть Анны.  Именно Анны, а
не  Марии! Как они  и обещали,  -- слова вырывались  из  горла  алюминиевого
короля как собачий лай, кусками, в груди что-то хрипело и булькало.
     -- Но это может быть  просто совпадение. Выбрала самую красивую девушку
на бульваре и взорвала ее.
     -- Почему  же тогда она не выбрала никого из парней, а подошла именно к
Анне?
     Важный гость устало вздохнул:
     -- Похоже я вас не смогу переубедить.
     -- Нет...
     Этот бессмысленный разговор прервал возглас с плоской крыши дома.
     -- Летит!
     Хозяин дома  тяжело  поднялся  с шезлонга, они вдвоем подошли к  самому
краю балкона.  На горизонте показался  маленький силуэт  вертолета, на борту
которого находился  Михаил, родной брат Леона Белого. Его отдых на Мальдивах
прервался самым жутким образом. Душа Леона заныла в предчувствии неизбежного
разговора с братом, тот знал об угрозах со стороны русских.
     До виллы Белого оставалось не более километра, легкая стрекоза  шла над
"зеленкой" оливковых садов. Леон поднес к  губам  свой  бокал, но отхлебнуть
виски не успел.  Из зеленой полосы садов полоснул белый  след  отработанного
пороха и в ту же секунду вспышка взрыва разнесла вертолет  на куски. Они еще
падали на  землю, когда  Леон услышал, как кто-то кричит, отчаянно,  во  все
горло. Лишь потом он понял, что это кричит он сам.
     Через  два дня  Леон  Белый  отозвал  все  свои имущественные  иски  из
европейских  судов,  и  перечислил пятьсот  миллионов  долларов  в румынский
филиал   одного  солидного   европейского  банка.  Это  была  лишь  одна  из
многочисленных  удачных   операций  ГРУ  по  самофинансированию.  На  подкуп
боевиков "Хезболаха" ушло всего десять миллионов долларов. Игра стоила свеч.
     Не всегда эти операции проходили гладко.  Два  сотрудника ГРУ попали за
решетку  в Великобритании  при  попытке выбить деньги у  Амирадзе, нефтяного
магната средней руки, успевшего вовремя  слинять на Запад. Они  получили  по
двадцать лет тюрьмы. Парни прокололись, позарившись на черный нал. Спецам из
МИ-6 без труда удалось  взять обоих с поличным, пометив  доллары специальной
краской. Сам Амирадзе был взорван  в  машине со  всей семьей  через  полгода
после  суда, а  неудачников обменяли через два  года  на троих  пойманных  в
районе Кавказа агентов британской разведки.
     Еще одна  неудача  подстерегла СВР  во Франции.  Резидент этой разведки
Василий Калинкин отыскал в одном из местных  банков большие суммы люберецкой
братвы.  Почти  все  члены преступного  сообщества  погибли еще  во  времена
Доронина,  лишь хранитель общака по кличке Зяма сумел выбраться  из России и
мирно поживал  себе  в  Ницце, катаясь на собственной  яхте и  меняя девочек
каждые  два  месяца.  Именно  эту  слабость  и  использовал  Калинкин.  Зяма
предпочитал коротать ночи со своими русскими девками, не брезгуя, впрочем, и
хохлушками.  Калинкин подсунул  ему совершенно  умопомрачительную  девицу  с
задатками природного гипнотизера.  Через  две недели она повела  несчастного
Зяму под венец,  а  через  месяц справила по нему траурную тризну.  Дяденька
как-то  умудрился  выпасть  за  борт собственной яхты. Но после этого  и сам
Калинкин  исчез в неизвестном направлении  со всеми капиталами,  яхтой и той
самой девицей.


     Полдень.  Несмотря  на  зиму,  температура  на  Аравийском  полуострове
устойчиво держалась в  районе двадцати пяти  градусов.  На  небе  не было ни
облачка, казалось, что сама природа приготовила сцену для  величественного и
могучего   зрелища.  В   Ормузский   пролив   медленно   втягивалась  армада
американских кораблей во главе с авианосцем "Эйзенхауэр". Эскадра шла навеки
установленным  порядком:  впереди  минные  тральщики, затем  противолодочные
корабли, эсминцы,  потом  сам авианосец. За ним  шел крейсер "Тикондерога" с
двадцатью  четырьмя  "Томагавками"  на борту  и  два  десантных  судна  типа
"Тарава" с полком морской пехотой. Ну и  замыкали кильватерную колонну те же
юркие  эсминцы,  смотревшиеся  на  фоне угловатого  трехсоттридцатиметрового
"Эйзенхауэра", как аквариумные рыбки рядом со щукой.
     Локаторы  всех  кораблей  работали  беспрерывно,  прощупывая  воздушное
пространство  над  собой.  В   ход  были  задействованы  сонары  и  эхолоты.
Выдвинувшись  впереди эскадры на  добрых сто  километров,  самолет  дальнего
радиолокационного  обнаружения  Е-2  "Хокай"  прочесывал  акваторию  залива.
Разлетевшиеся веером  в  расширяющейся части залива три вертолета "Сэйч-3д",
опустив  гидрофоны,  вслушивались  в многоголосье  водной  стихии,  пытались
отыскать  среди обычных звуков  дельфиньих  стай и рыбьих косяков  свистящие
звуки  кавитации  винтов  вражеской  подводной  лодки.   Но  пока  операторы
фиксировали только звуки прохождения своей атакующей субмарины типа "688". И
над  всем этим  в ста  километрах  левее  пролива, в  хрустальной  голубизне
безоблачного  неба,  на  высоте  десяти  километров  "Боинг-767"  с  круглой
антенной  системы  АВАКС  просматривал  сушу,  землю и  воздух уже на  сотни
километров в округе.
     Расчлененная на десятки кораблей, самолетов и  вертолетов боевая армада
на  самом  деле  представляла  собой  один  огромный  кулак,  неуязвимый   и
смертоносный.  Она  должна  была  продемонстрировать руководству  Ирака, что
такое  мощь великого государства. Было похоже, что  новое  поколение иракцев
забыло  силу "Бури  в  пустыне".  Вдоль  границ с  Кувейтом  снова появились
танковые  дивизии. Иракцы  еще опасались вторгаться в  так называемые  "зоны
безопасности", но пройти их форсированным маршем было делом пары часов.
     На мостике фрегата "Монтгомери"  царила деловая,  обыденная обстановка.
Командир   корабля   Джеймс   Бадли  неторопливо   прохаживался  за  спинами
подчиненных, изредка вглядываясь в приборы и мониторы компьютеров. Лейтенант
Джонсон, недавний выпускник  училища и дежурный офицер  на данной вахте, уже
несколько  минут  разглядывал   что-то  на  иранском   берегу  в   громадный
стационарный бинокль.
     -- Лейтенант, что  вы там  увидели? -- спросил Бадли, останавливаясь за
его спиной. Джонсон вздрогнул от неожиданности и, распрямившись, доложил:
     -- Арабы, сэр.
     -- Какие арабы?
     -- Кочевники. С шатрами, с верблюдами. Молятся.
     Нагнувшись,  капитан   сам  взглянул  в  окуляры.  На   высоком  берегу
действительно виднелся шатер,  рядом были привязаны верблюды. Час намаза уже
прошел,  сухопарый  старик в  рваном  халате свернул  молельный  коврик и не
торопясь скрылся в шатре.
     -- Ты что, первый раз видишь такое? -- спросил капитан.
     -- Ну  да.  Я  думал,  кочевники, Аладдин,  верблюды остались только  в
комиксах да мультиках.
     --  Ну что ж, сынок,  если  тебя так привлекает  экзотика, то ты выбрал
самую подходящую профессию.
     Кто-то из  операторов за пультом  откровенно  заржал. Он-то знал, какая
это рутина, служба на флоте,  когда  сушу  и девушек в лучшем случае  видишь
через мощнейшую оптику.
     В это время в шатре молодой человек, одетый так же, как и все остальные
члены небольшого племени кочевников, неотрывно смотрел на  экран  небольшого
компьютера-ноутбука. Тот в свою очередь был подключен к телефону спутниковой
связи, по виду самому  обычному. Необычной была только картинка  на дисплее.
Если бы сейчас кто-нибудь из офицеров на мостике "Эйзенхауэра" увидел ее, то
очень  бы  удивился.  Без  сомнения,  это   была  радиолокационная  панорама
Ормузского  залива,  снятая  с  американского  космического спутника-шпиона,
одного из четырех оставшихся на высоких, стационарных орбитах. Особых красот
этот  пейзаж не показывал, изображение  берегов  и кораблей было выполнено в
графическом   варианте.  Точно  такую  же  картинку  сейчас  видел  один  из
операторов на мостике авианосца.
     Несмотря  на арабский наряд и  безупречное знание языка,  лицо молодого
человека казалось более светлым, чем у остальных членов семьи кочевников.
     -- Хасан, -- сказал он, поглядывая то на экран, то в сторону залива. --
Прикажи собирать вещи, мы уходим.
     -- Хвала аллаху, а то моим верблюдам скоро бы пришлось есть камни.
     Старик  вышел  из  шатра  и начал высоким  гортанным  голосом  отдавать
приказания женщинам  и троим сыновьям. В это время его гость в последний раз
взглянул на водную гладь пролива, мелко перекрестился  и  нажал на кнопку на
пульте  ноутбука. На  экране  дисплея, чуть впереди  силуэта  "Эйзенхауэра",
появилась яркая точка. Точно такую же точку увидел оператор на авианосце.
     -- Сэр, что это такое? -- воскликнул он. Адмирал Грейг сделал всего три
шага вперед, но точка уже исчезла с дисплея.
     На берегу человек  в шатре нажал еще одну кнопку и небольшой пиропатрон
перерубил  трос,  до  этого   удерживающий  на   дне  обширную   емкость  из
прорезиненной ткани. Огромный шар устремился вверх, к поверхности воды.
     -- В чем дело, сержант? -- спросил адмирал.
     -- Только  что вот  здесь, прямо по курсу, появлялась...  -- сержант не
успел докончить свою фразу, как его перебил сосед за пультом эхолота.
     -- Сэр, что-то большое поднимается со дна залива! Оно как раз под нами!
     -- Полный вперед! -- скомандовал Грейг, лишь глянув на экран дисплея.
     Но огромная махина  водоизмещением восемьдесят девять тысяч тонн --  не
гоночный катер. Сигнал едва успел поступить в машинное отделение, как мягкая
оболочка  коснулась  винта   "Эйзенхауэра",  с  берега  поступил  еще   один
радиосигнал,  и  небольшая  пластиковая  бомба,  взорвавшись, соединила  два
компонента  жидкой бинарной взрывчатки, инертной  по  отдельности и страшной
вместе.
     Рассчитать скорость  подъема  мины  было довольно  сложно, огромный шар
взорвался  под   кормой  авианосца.  Сила  его   взрыва   была  такова,  что
пятидесятиметровый кусок корабля в секунду отрезало словно газосваркой. Если
бы мина  взорвалась  в  центре  авианосца, то он бы  переломился  пополам  и
затонул в  считанные  минуты. А так  самый большой  в  мире военный  корабль
держался на плаву еще сорок минут.
     Тысячи людей до  последнего  боролись  за  живучесть гиганта. Положение
авианосца ухудшилось из-за того, что сдетонировал один из орудийных погребов
и  взрывом  повредил три водонепроницаемые  перегородки. Вода  прорвалась по
левому  борту, вызвав,  кроме килевого, и опасный  боковой  крен. Она начала
поступать  в  машинное  отделение,  пришлось  заглушить   реактор.  Мощности
вспомогательных   дизелей  не  хватало  для  работы   откачивающих  помп.  С
подошедшего   эсминца  был  брошен   конец,  и   авианосец  медленно  начали
буксировать  к  берегу. Полузатопленный,  накренившийся  набок  "Эйзенхауэр"
сейчас, как никогда, походил  на огромный утюг.  В довершении  всего в трюме
начали срываться  с крепежа  и с грохотом биться  о борта самолеты,  по пути
калеча людей  и  еще  больше  увеличивая крен.  Лишь убедившись, что корабль
спасти не  удастся,  Грейг приказал  команде оставить судно. Полторы  тысячи
человек  просто  попрыгали  за борт, при существующем положении шлюпки можно
было спустить лишь с одной стороны, да на это уже и не было времени.
     В воде людей подбирали  десятки катеров  с кораблей  сопровождения.  Со
стороны казалось, что  громаду авианосца облепили  сотни оранжевых муравьев.
"Монтгомери" до  последнего  буксировал его,  лишь  когда "Эйзенхауэр" начал
медленно и неуклонно заваливаться на бок, он обрубил концы. Серая  угловатая
громада  за  какие-то секунды набрала  скорость и с грохотом  перевернулась,
вызвав  гигантскую волну.  Громадные фонтаны  пара, вырвавшись из лопнувшего
паропровода,  заживо  сварили несколько зазевавшихся моряков, казалось,  что
агонизирующий  корабль  испустил  последний вздох.  Глубины  в  этих  местах
оказались незначительными, и серое брюхо громадного корабля  так  и осталось
на  поверхности,  на  два метра  возвышаясь над уровнем  моря. Струйки  пара
по-прежнему выбивались из-под обшивки  авианосца, и со стороны казалось, что
это огромный умирающий кит лежит на отмели.
     При взрыве  погибли сто двадцать шесть человек. Еще  двадцать не успели
вовремя  покинуть судно.  Для такой тяжелой  ситуации это  были  минимальные
потери. И команда, и адмирал показали себя достойными моряками.
     Бинарная  мина с  жидкой  взрывчаткой  была  поставлена русской атомной
подводной  лодкой  за  месяц  до  гибели   авианосца.  Большую   емкость  из
прорезиненной  ткани  прикрепили  ко  дну  массивным  каменным  грузом.  Оба
компонента  мины  имели меньший удельный вес, чем вода, лишь  тридцать грамм
латуни пошли на взрыватель,  они не фиксировались  чуткими металлоискателями
противоминной защиты. Система была еще не отработана до конца, у нее имелось
два существенных недостатка. Для наведения ее непременно нужен был  спутник,
которого у  России над районом пролива  не было.  Проблему решили с  помощью
хакеров. Те просто взломали  код  связи  с американским спутником и спокойно
доили  информацию  оттуда.  Ответный  сигнал  нужен  был  для  нивелирования
положения судна и мины.
     Ну, а самым большим недостатком системы был  небольшой радиус  действия
радиовзрывателя.  Именно  поэтому  резиденту  ГРУ в Иране  Василию  Антипину
пришлось  целых  десять дней  сидеть  на  берегу  залива,  дожидаясь  визита
долгожданных  гостей. Увы,  в  дальнейшем ему не  повезло. Семейство бедняка
араба, согласившееся доставить странного человека на берег пролива и обратно
в  Шираз, решило, что  оно получит больше денег,  если сдаст этого неверного
иранской полиции,  ведь  только  неверный мог  пропустить  время  намаза.  В
завязавшейся драке Антипов ранил двоих детей старика и сгоряча  был убит. Но
это не принесло  счастья семье  кочевника. Подозревая,  что  в  дипломате  с
хитрой  техникой хранятся  еще  и деньги,  они,  не  зная  кода,  попытались
раскрыть кейс с секретной аппаратурой. Взрыв получился такой, что от шатра и
его обитателей остались одни клочья.
     Экипаж  подлодки  был  награжден  орденами,  ее  командира  и  Антипина
представили  к званию  Героя.  В  Ираке  по  случаю  гибели самого  большого
авианосца Америки был объявлен праздник.


     За неделю до этого  события в горах  турецкого  Курдистана,  чуть левее
Арарата,  по  едва  заметным  тропам  пробирался небольшой  караван.  Десять
лошадей   и   пятнадцать  неприхотливых   мулов  двигались  бодро  и  легко,
чувствовалось,   что   караван   идет   порожняком.   Три   десятка  человек
сопровождения  были  вооружены  в   основном  автоматами  Калашникова,  хотя
попадались  и "Узи"  и "М-16".  К полудню караван достиг небольшой долины  в
пятидесяти километрах от границы с Арменией.
     Пять человек с  пулеметами  заняли  вершины окрестных  скал,  остальные
натянули полог, развели под ним костер и начали готовить нехитрый обед. Лишь
два человека, отойдя в сторону, развернули потрепанную карту.
     -- Да,  мы  вышли точно.  И  погода  сегодня  как по заказу, --  сказал
старший из них, внушительной комплекции, с массивным, крупным лицом, густыми
усами и сильной сединой в волосах.
     Более молодой собеседник осторожно позволил себе усомниться:
     -- Боюсь,  что они  не смогут прилететь,  товарищ  командующий.  Низкая
облачность.
     -- Вертолетам она нипочем.  Главное, что не летают проклятые разведчики
турок.
     Через час обед был готов, а в  два часа, точно в  условленное время,  с
севера послышался отдаленный гул моторов.
     -- Огни!  --  крикнул командир, и навес  был сорван  с  костров.  После
этого, повинуясь его командам, бойцы отряда залегли за камнями и приготовили
оружие.  Наконец  из-за  горного  хребта  вынырнули  два  вертолета  МИ-8  с
закрашенными  опознавательными  знаками.  "Вертушки"   шли  между  скал,  по
ущельям, стараясь как можно больше прижиматься к  земле и не  засветиться на
экранах локаторов. Почти одновременно они  опустились  на  площадку рядом  с
костром,  открылась дверца одного  из них,  и высокий  человек  в  пятнистом
камуфляже спрыгнул на землю.
     Увидев его, командир курдов с облегчением вздохнул. Именно этот человек
месяц назад разыскал его  среди скал  Курдистана  и предложил очень неплохую
сделку.  Вертолеты продолжали молотить  лопастями  воздух, выключать  движки
пилоты опасались, в высокогорье не всегда удавалось их быстро запустить.
     Пожав руку генералу, человек в камуфляже крикнул на ухо курду:
     -- Привезли все,  что заказывали! Двести  штук гранат к РПГ,  патроны к
автоматам, два миномета, снайперские винтовки, медикаменты и тонну  пластита
с дистанционными взрывателями!
     Глаза генерала блестели, он улыбался, как на великом празднике.
     Его люди  уже таскали  от вертолетов ящики и мешки, сразу вьючили их на
ослов и  лошадей.  Сопровождавших на  каждом  вертолете было всего по одному
человеку, весь остальной салон был заполнен оружием и боеприпасами.
     --  Две  остальные  заброски проведем в течение месяца. Вот  карты, там
подробные  планы  интересующих  нас  объектов.  Сможете  нанести удар  через
неделю?
     -- Только по одному из объектов.
     -- Тогда по вот этому аэродрому. Кстати, он весьма досаждает и вам.
     Через  полчаса  вертолеты  были разгружены. Прощаясь,  добрый  посланец
пожал руку генералу и напомнил:
     -- Следующий сеанс связи в среду. Частота минус десять, время плюс два.
     -- Я помню.
     Вертолеты  по  очереди поднялись в воздух и,  все  так  же двигаясь  по
ущелью, скрылись на севере. А караван, выбравшись из долины, глухими тропами
начал пробираться на юг.
     В  ночь  после  гибели "Эйзенхауэра" курдскими боевиками было совершено
нападение  на  военно-воздушную  базу в  районе  озера  Ван.  Были  взорваны
бензохранилище,  пост управления  полетами,  уничтожены  десять  вертолетов,
наиболее   досаждавших   партизанам,  и  два   самолета   АВАКС  "Боинг-767"
американской группировки межнациональных сил.
     К  этому времени  танковые  колонны Саддама уже  захватили  Кувейт,  но
останавливаться на этом не стали, а пошли дальше, на Эль-Риад. Самолеты США,
поднявшиеся  в  воздух  с  баз  в Саудовской  Аравии, обнаружили  неприятные
новшества.
     Пара  F-16,  только   что  нанесшая  удар  по  танковой  колонне,  сама
неожиданно  попала  под ракетный удар.  Отчаянным  пилотажем пытаясь уйти от
преследующей его ракеты, летчик кричал в микрофон:
     --  Это третий,  восьмой сбит!  У  них есть С-400, у них есть С-400,  я
видел...
     За  первый же день  боев было сбито восемь самолетов  объединенных сил,
больше чем во всей "Буре в пустыне". Несколько  на удивление точных ракетных
ударов вывели  из  строя крупнейший  аэродром  под  Эль-Риадом.  В этот  раз
операция "Самум" явно затягивалась.
     Уже  через  неделю после начала боев  цена на  нефть поднялась в десять
раз.  Кризис усилился неожиданной  забастовкой  работников  нефтепромыслов в
Венесуэле, игравшей роль основного  поставщика "черного  золота"  для США из
Латинской  Америки.  Профсоюз  этой  страны  понял,  что  имеет  возможность
откусить большой кусок  пирога,  ранее  достававшийся  арабам. Чтобы хотя бы
как-то сбить  цены на  топливо, конгресс США  принял беспрецедентное решение
расконсервировать несколько  нефтяных скважин в Техасе.  Кризис сразу ударил
по любимому детищу американской промышленности -- его величеству автомобилю.
Продажи  машин упали в несколько  раз, особенно это касалось автомобилей так
называемого "представительского" класса. Были остановлены конвейерные  линии
крупнейших фирм, Детройт залихорадило в предчувствии неизбежной безработицы.
С пониманием того, что быстро решить  проблему Ирака не  удастся, к деятелям
Уолл-стрит пришло понимание неизбежности надвигающегося кризиса.


     Спустя  неделю  после  начала  иранской кампании совсем в другой  точке
земного шара, в небольшом югославском  порту происходила выгрузка очередного
транспорта  со  стройматериалами  для  восстановительных  работ  в  городах,
пострадавших  от  бомбардировок сил  НАТО.  Судов хватало,  и не было ничего
особенного в  том,  что  разгрузка шла ночью. Но любой из портовых грузчиков
сразу бы сказал, что происходит что-то необычное.  Самый дальний из причалов
был  оцеплен солдатами югославской армии, да и выгрузку производили военные,
отстранив от работ ночную смену.
     Портальный  кран,  похожий  на  гигантского богомола, в  очередной  раз
склонил свой длинный хобот  над трюмом транспорта. Минут пять стояла тишина,
затем  взревели  моторы,  со скрежетом  по желобам  шкивов  начали струиться
стальные  тросы, и вскоре над бортом показался громадный продолговатый ящик.
Двое  военных  в  камуфляже  с генеральскими  звездами  на  погонах,  затаив
дыхание,  наблюдали за  медленным  перемещением  груза  на  пирс. Прожектора
светили так ярко, что на досках ящика были видны разводы структуры соснового
дерева. Медленно  и точно ящик опустился  на платформу гигантского трейлера,
стропольщики в  форме  торопливо  отцепили  крючки, и  тягач сразу  взревел,
выпустил черную струю выхлопного газа и  медленно  тронулся  с  места. А  на
смену ему уже подъезжал другой.
     В  полукилометре  от  пирса,  на  крыше старого блокгауза  шевельнулась
черная тень,  что-то  звякнуло.  Старый  склад находился на склоне  горы,  и
зимний  морской ветер  и  моросящий  дождь  пробирали  Чарльза Маккормика до
костей. Последние полчаса он проклинал все на свете, и погоду, и  хитроумных
югославов, и свою проклятую  богом работу. Чарльз  был кадровым  разведчиком
ЦРУ и два года жил в  Югославии под прикрытием работника строительной фирмы.
Уже три часа он наблюдал за странной разгрузкой сухогруза.  Когда в половине
десятого ночи  позвонил один из его  осведомителей  и сказал, что на десятом
пирсе военные затевают что-то необычное, Маккормик не думал,  что  его выход
затянется  так  надолго. И  главное,  он  пока не  знал,  ради чего  затеяны
подобные предосторожности.
     Два часа  портовый  кран  неторопливо доставал  из трюма  большегрузные
автокраны. Длинные,  приземистые, головастые  тягачи походили  на гигантских
сороконожек, их  темно-зеленая раскраска резко контрастировала  с  оранжевым
цветом несущих стрел самого подъемного механизма. Все краны были на ходу,  в
полном порядке  и через  пару минут после  разгрузки по одному  выезжали  за
территорию порта. Это сильно разочаровало  Чарльза. В конце концов он мог бы
прекрасно наблюдать  за  продвижением этих автомастодонтов  из  кабины своей
машины, а  вместо  этого должен мерзнуть  под открытым небом.  Отхлебнув  из
фляжки и приглушенно выругавшись, американец снова приник к биноклю.
     Ящики гораздо больше заинтересовали разведчика. В  подобной таре  могли
провезти что угодно, от разобранных самолетов до самых настоящих танков.
     "Совершенно  ясно, что  под видом  строительной  техники  сербы завозят
что-то противозаконное. Эти краны  были только прикрытием. Никаких  надписей
на ящиках нет, и одно это  уже странно.  Пожалуй, стоит спуститься вниз и на
машине проследить,  куда  они повезут  ящики,"  --  думал Чарльз.  Эта мысль
показалась ему весьма  заманчивой, он даже представил себе,  как сливается в
одно целое  с  мягким  сиденьем  своего  "Фольксвагена",  включает  печку  и
долгожданное тепло мягко овевает закоченевшее тело. Но врожденное ирландское
упрямство заставило Маккормика остаться на месте. И он угадал.
     Очередной  ящик,  покинув  трюм,  медленно   плыл  к  поджидавшему  его
трейлеру,  когда  лопнула  одна  из   крепежных  скоб.  Ящик  сразу  потерял
равновесие.  Не  выдержав  толчка,   обломилась  и  еще  одна  скоба.  Белая
прямоугольная махина ухнула вниз  и  углом  торца  ударилась о бетон  пирса.
Треск  ломающихся досок  был  слышен  даже  Маккормику.  Слышал он  и  крики
столпившихся  рядом  с  трейлером  людей, но  они  очень  мало  интересовали
разведчика. Забыв про холод и дождь, он просто не в силах был  оторваться от
бинокля.  Из разбитой тары торчали соединенные в  пакет  трубы. Окрашены они
были в  темно-зеленый  цвет, и  именно  это  подсказало Чарльзу их  истинное
предназначение.
     "Если убрать с  тех  тягачей дурацкие  стрелы и приладить эти трубы, то
что получается? Получается  зенитно-ракетный комплекс С-300, а может и  даже
С-400.  Это сенсация!  Начальство в  Лэнгли просто  взвоет от радости.  Есть
повод окончательно прижать всех этих Ивановичей. Но надо все точно выяснить.
Тягачей было десять, этот ящик пятый. К тому же, должны быть еще и ракеты."
     Забыв обо  всем  на свете, Чарльз  вытащил  портсигар  и  закурил  свой
любимый "Винстон", при этом не прикрыв огонек ладонью.
     Минутная слабость  простительна женщине, но  никак не профессиональному
разведчику.  В  угольной  темноте  ночи  огонек  сигареты  виден  на  добрый
километр, это  хорошо  знают  снайперы и прошедшие  фронт  солдаты.  Генерал
Милкович  еще не закончил  разнос  своих  подчиненных, как  к нему  подбежал
солдат оцепления и, презрев все формальности, доложил кратко и ясно:
     -- Господин генерал, я видел вспышку света.
     -- Где, покажи мне?
     -- Вон там, на северном склоне...
     Солдат  хотел  было  показать  направление рукой,  но  второй  генерал,
контрразведчик Радович, подхватил  его под  руку и увлек со  света в черноту
ближайшей тени.
     -- Теперь показывай, -- велел он.
     -- Вон там.
     --  Старые  блокгаузы,  --  заметил  Радович. Он персонально отвечал за
секретность всей операции. После этого он поднес к губам портативную рации и
коротко приказал:
     -- Седьмой и шестой квадрат, план два. Подстраховка четыре. И на всякий
случай план пять.
     Маккормик к этому времени уже спустился вниз, ему  надо было  добраться
до машины и проследить,  куда же  увезут  эти  интересные ящики  югославские
военные. Пробравшись вдоль длинной стены склада, он свернул за угол, и в тот
же  миг  в  глаза  ему  ударил луч мощного фонарика.  Чарльз зажмурился,  но
многолетние  тренировки сделали  свое  дело,  и  рука  словно  сама вскинула
пистолет.  Выстрел был  точен,  кто-то вскрикнул, фонарик упал и откатился в
сторону. Сбоку раздались какие-то крики, Маккормик дважды выстрелил на  звук
голосов. Перебежав к  другому  складу, он поднырнул под сваи, поддерживающие
край старинного  сооружения,  нависшего над  склоном  горы,  и затаился.  Он
слышал,  как   совсем  рядом  топали  сапоги   солдат,  возбужденные  голоса
раздавались прямо  над  ним.  Маккормик боялся  собак, отдаленный их лай  он
слышал уже давно, однако дождь и осенняя сырость не  далэяяя:эяяяt  им
возможности взять след. Примерно  через  час все  стихло,  и разведчик долго
пробирался  между  старых  осклизлых  от  времени  свай,  затем  еще  дольше
вслушивался в ветреную тишину ночи, но ничто не указывало на опасность.
     Маккормик глянул на часы -- четыре  часа утра, дожидаться  рассвета для
него было подобно самоубийству. Он знал, что этот  район оцеплен,  и темнота
была его единственным союзником.  Чарльз снял  вязаную  шапочку и натянул на
голову очки ночного видения. Пригнувшись, он проскочил  вдоль  торца склада,
затем упал на  траву  и пополз  к ограждению. Сетка  рабица быстро  подалась
клацающим  челюстям  кусачек, еще  пятьдесят  метров  он  прополз,  а  потом
начались дома,  старые, каменные, приземистые. Тогда Маккормик  встал,  снял
очки и медленно пошел вдоль улицы, уже  ничем не отличаясь по внешнему  виду
от портовых рабочих,  возвращающихся с ночной смены  домой. Короткая куртка,
джинсы,  черная вязаная шапочка,  висячие усы  делали его похожим  на самого
обычного местного жителя.
     Разведчика удивляло, что он так просто выбрался из порта, но  ничего не
указывало на опасность. На старинных брусчатых улицах навстречу ему попались
лишь   сумасшедшие   влюбленные,   да   две  компании  германских  туристов,
засидевшихся  в  работающих  всю ночь портовых кабачках. Открыв  дверь своей
машины,  Маккормик  со вздохом облегчения опустился на  сиденье, и  в ту  же
секунду  хлопок приглушенного выстрела разнес висок американца. Тело Чарльза
завалилось  набок, грубые  руки перетащили его на соседнее сиденье, и те  же
самые руки повели машину по улицам города-памятника.
     Его  вычислили, применив оригинальный метод. Поняв, что в темноте среди
нагромождений складов, кранов, контейнеров и подсобных мастерских  лазутчика
найти  не  удастся, подчиненные  Радовича  всю  полосу вдоль забора посыпали
порошкообразной  люминесцентной  краской, видимой лишь  в  приборах  ночного
видения. До поры его держали на расстоянии и лишь у машины привели негласный
приговор в исполнение.
     -- Все  в  порядке, -- доложил  Радович  своему коллеге из  генштаба.--
Наблюдателя ликвидировали. По паспорту гражданин ФРГ.
     -- Проблем не будет? Они могут поднять шум?
     --  Пусть  поднимают, не  успеют, -- отмахнулся  контрразведчик. --  Но
кто-то же его навел? Надо выяснить.
     Два дня спустя под большегрузный  автомобиль попал один из крановщиков.
Сдал его хитроумный мобильник Маккормика. На несчастье он зачем-то записывал
номера последних  пяти  телефонных  звонков,  такую  функцию  заложили в нем
создатели.
     Через  неделю  скрытые  пружины балканской мышеловки  распрямились.  За
месяц до  этого  албанское  правительство  Косова  объявило  о присоединении
своего  края к  Албании.  Это  вызвало возмущение  всего  сербского  народа.
Договором  девяносто  девятого года  предусматривалось сохранение  Косова  в
составе  Югославии.  Главы натовских  стран сделали вид,  что  не  произошло
ничего особенного. Просто: "Народ Косова сам выбрал, в каком государстве ему
следует жить, и мы выражаем  уважение самоопределению населения  Косова", --
так   витиевато  заявила  за  всех  них  Кэтрин  Джонс.  Югославы  пробовали
жаловаться в ООН, в международный суд в  Гааге,  но их обращения тонули, как
звук в вате. И тогда генералы свергли прозападное гражданское правительство.
Той же ночью стремительным маршем танковые колонны вторглись в Косово.
     Но  началось все не  с этого.  За  три часа до переворота на  побережье
Италии, в  районе города  Брундизи,  на берег из  двух  надувных  "Зодиаков"
высадилась диверсионная группа Славомира Ранковича, прозванного спецслужбами
Запада  Ночным  Шакалом. Этот  мастер  диверсий  и  шпионажа давно  уже  был
приговорен к смертной  казни различными судами  Европейского союза. Ранкович
прошел все войны балканского ужаса,  и  ни  ему, ни  остальным  девятнадцати
членам группы  терять  было  нечего. Уже трижды они уходили от групп захвата
спецназа  сил  НАТО, и эта  подготовленная ими  диверсия  должна  была стать
последним уроком высокомерным янки.
     Оставив лодки на берегу, группа марш-броском  преодолела последние пять
километров и  залегла в пределах видимости военно-воздушной базы  сил  НАТО.
Как раз в это время с аэродрома с тяжелым  гулом  в  воздух поднялся самолет
радиолокационной разведки "Праулер". Глянув на  часы,  Ранкович показал  два
пальца и взмахом руки разослал  две группы по пять человек в разные стороны.
Все  было заранее  отработано до мельчайших деталей.  Ровно в  два часа ночи
где-то в  отдалении  рванул  приглушенный взрыв,  и в ту же секунду  на всем
аэродроме  погас  свет.  Югославам  он  не требовался,  все  они уже  были в
угловатых  очках  ночного видения. Коротко свистнула  стрела спецарбалета, и
часовой на  угловой вышке выронил винтовку и, захрипев, сполз на  пол своего
скворечника.  В  темноте было слышно только клацанье  кусачек. Оказавшись за
проволокой,  группа разделилась еще  на две части, пять  человек побежали  в
сторону пункта управления полетами,  сам же Ночной Шакал начал пробираться к
самолетной стоянке. Он уже видел темные  махины  семьсот  шестьдесят седьмых
"Боингов"   с  уродливыми  тарелками   радиолокационных  антенн,  когда  над
аэродромом   снова  вспыхнул   свет.   Службы   обеспечения  успели   быстро
переключиться на автономное  питание. Удар света по  глазам был болезненным.
Вскрикнув,  Ранкович сорвал прибор ночного  видения,  зажал  ладонью глаза и
метнулся  в  сторону огромного бензозаправщика. Остальные четверо его друзей
не смогли столь быстро  сориентироваться на местности  и  побежали в  другую
сторону.  Прошли секунды,  и  сразу началась  густая,  истеричная  стрельба,
грохнули  два сильных взрыва. Одна из диверсионных групп добралась до центра
управления полетами, перестреляла персонал и взорвала саму  Башню.  Не менее
успешно  шли  дела и у третьей группы -- со  стороны стоянки истребителей  и
штурмовиков взрывы следовали  один за  другим. Лишь группа  самого Ранковича
оказалась зажата  со всех сторон за небольшим зданием метеоцентра и не могла
сделать ни шага в  сторону своей цели. Четверых боевиков Шакала обстреливали
не менее полусотни морских пехотинцев США и с десяток итальянских солдат.
     Положение их было безнадежно, но  сам Ночной Шакал  не спешил прийти на
помощь  товарищам. Лежа под бензозаправщиком,  он внимательно вглядывался  и
вслушивался  во все  происходящее.  Боевую задачу надо  было выполнить любой
ценой. Вскоре над головой Славомира раздалась громкая команда на английском:
     -- Быстро отгоните  эту дуру в  сторону, она же  под  завязку заполнена
керосином!
     Вслед за этим хлопнула дверца,  взревел двигатель.  Ранкович еле  успел
ухватиться за раму заправщика. Подтянувшись, он закинул  ноги за задний мост
и застыл в такой позе, вибрируя всем телом. По счастью ехали недолго, вскоре
бензовоз остановился,  и  топот удаляющихся ног подсказал  Славомиру, что он
остался один. Он  сполз на бетон, осмотрелся  и  проскользнул за кабину. Бой
продолжался, ответный огонь зажатых в  метеостанции диверсантов слабел. А со
стороны главных ворот через  все посадочное  поле аэродрома уже мчались  два
бронетранспортера.
     Но это меньше  всего волновало Ранковича. Всего в пятидесяти метрах  от
него  стояли  столь  вожделенные  АВАКСы.  У  Шакала оставалось  только  три
гранаты, вся остальная взрывчатка оказалась у группы, запертой огнем морских
пехотинцев. Решение  пришло неожиданно. Ранкович раскрутил вентиль, и мощный
поток топлива  хлынул на  бетон.  Сам же  Ночной Шакал  запрыгнул в кабину и
завел бензовоз. Больше всего он опасался, что  искра выхлопа сразу  подожжет
разлитый  керосин, но, к счастью, выхлопная труба оказалась  вынесена высоко
вверх  и снабжена специальным пламегасителем. Включив скорость,  Ранкович до
отказа выжал педаль газа и с тяжелым ревом направил грузовик за АВАКСы.
     Сначала никто не понял сущности этого  маневра, но затем до американцев
наконец дошло, что за рулем бензовоза находится террорист.  Один из  морских
пехотинцев успел вскочить  на  правую  подножку  грузовика, но  Славомир, не
отпуская  руль,  трижды  выстрелил  из  пистолета  по  дверце  кабины,  и  с
болезненным  криком  смельчак  свалился  на  землю.  Оказавшийся  поблизости
охранник увидел льющийся из патрубка керосин и во все горло закричал:
     -- Назад! Всем назад!
     А  Ранкович  уже замкнул  кольцо вокруг  АВАКСов  и  направил  бензовоз
навстречу  приблизившимся  бронетранспортерам. Передний  разразился  длинной
очередью из  зенитного пулемета,  но  все пули  пришлись  в  радиатор  и, по
счастью,  не  задели  цистерну.  Когда  до  столкновения  оставалось  совсем
немного,  Славомир  открыл  дверь  и вывалился  на  бетон. Его отшвырнуло  в
сторону, быстро поднявшись на ноги,  югослав  изо всех  сил бросился  бежать
подальше.
     Первый  бронетранспортер  чудом  увернулся  от  лобового  столкновения,
второму  повезло меньше.  Удар  и  скрежет столкновения  переросли в  грохот
взрыва.  В ту  же  секунду полыхнуло  разлитое топливо.  Это было чудовищно,
пламя  занялось на территории нескольких гектаров,  высота его достигла пяти
метров,   рев  рукотворного  костра   заглушил  жуткие  крики  пяти  морских
пехотинцев, не  успевших  выбежать из  петли разлитого  керосина.  Еще  трое
выскочили  из  огня  и  пылающими  факелами  крутились  на бетоне в  тщетных
попытках сбить огонь.
     Ранкович  быстро   затушил   занявшийся   рукав  и,  отворачиваясь   от
обжигающего  огня,  побежал  в сторону от  пожара, к  метеобудке.  Словно по
заказу,  снова  вырубилось  освещение,  это одна  из  групп  Ночного  Шакала
добралась до  силового блока базы. Помощь  Славомира оказалось не нужна, два
оставшихся  в живых  югослава, воспользовавшись  замешательством от  пожара,
прорвались  из  окружения и уже  спешили  к разрезанной в заборе дыре. Через
полчаса все трое оказались  на берегу моря. Они уже спускали лодку на  воду,
когда дрогнула земля, и через секунду страшный  грохот заставил  всю  троицу
пригнуться и зажать уши руками.
     -- Мирек все-таки взорвал  склад с  боеприпасами!  -- крикнул Славомиру
один из его коллег.
     -- Да, но если он не ушел далеко, то мы его больше не увидим.
     Спустив  лодку на  воду,  диверсанты покинули итальянский  берег. Минут
двадцать "Зодиак"  на предельной скорости несся над  волнами. За  это  время
никто  не  проронил  ни слова,  все  были  мыслями  еще  там,  на  авиабазе.
Противный,  режущий уши сигнал ревуна  и  яркий свет  прожектора  застал  их
врасплох.   Итальянский  пограничный  катер  с  трудом  нащупал  радаром  их
маленькую лодку и успел перерезать пути  отхода. Ранкович мгновенно полоснул
очередью по  прожектору, заставив его погаснуть,  сидевший на руле вильнул в
сторону,  и  очередь  из крупнокалиберного пулемета  с  катера  прошила лишь
гребни черных волн. Но, судя по  всему, пулеметчик смотрел в прибор  ночного
виденья,  и пули начали ложиться совсем рядом с "Зодиаком". Тогда и Ранкович
и второй его подопечный  открыли ответный огонь. Силы были неравны, скорость
катера была не меньше,  чем  у  "Зодиака", а  с борта  по ним кроме пулемета
стреляли еще не менее чем из шести автоматов.
     Вспышки ответных выстрелов позволяли пограничникам точно корректировать
свою стрельбу. Сначало погиб стрелок, затем пуля досталась и рулевому. Мотор
заглох,  лодка  начала  тонуть,  из  пробитых  бортов  с  шипеньем  струился
выходящий  воздух.  Лишь один отсек продолжал  держать нос "Зодиака".  Снова
вспыхнул исправленный  прожектор и  катер на малом  ходу  подошел вплотную к
остаткам  надувной лодки. Один из ее обитателей  был  еще жив,  тело второго
безжизненно плавало рядом. Мягкую ткань лодки зацепили багром, спрыгнувший в
холодную  воду  водолаз  помог  поднять  на  борт  и  раненого,  и  мертвого
террориста. Почти вся команда высыпала на левый борт, ни кто не видел, как у
правого борта  появилась  из  воды  голова человека. Ранкович до  последнего
прятался  за"Зодиаком",  и лишь когда катер коснулся лодки  железным бортом,
югослав нырнул. Холодная вода сковывала тело, движения были замедленными, но
Ночной  Шакал  упрямо плыл  под  днищем катера, выжимая воздух уже из мышц и
жажды жизни.
     Вынырнув,  Словомир  несколько минут  не мог  двигаться, лишь  тяжело и
часто  дышал. Наконец силы вернулись к диверсанту,  он осторожно  подплыл  к
борту и, ухватившись за леер, вскарабкался  на борт корабля.  Все в этот раз
было  за него, правый борт не освещался, и Славомир пригнувшись проскользнул
на корму.  Выглянув из-за надстройки, он увидел  темную  фигуру пулеметчика.
Тот  курил,  посматривая на своих  суетящихся  вокруг диверсантов товарищей.
Вынув нож,  свое последнее оружие, Ранкович  бесшумно  двинулся вперед  и  с
силой  всадил  лезвие  под  левую лопатку итальянца. Тот  захрипел, Славомир
отшвырнул  его  тело назад, развернул на  турели  крупнокалиберный пулемет и
поливнул длинной очередью вдоль борта.
     Каждая пуля нашла свою цель, ни кто даже не успел понять, что
     произошло,  последними  патронами серб разнес рубку,  стараясь целиться
поверх приборов. Оставив горячий пулемет  Словомир побежал вперед, подхватил
с палубы автомат итальянцев и ворвался  в рубку. У ней не осталось ни одного
стекла,  на  полу  лежал  мертвый рулевой, но  в  углу  сидел живой,  только
мертвенно бледный капитан.
     -- К штурвалу! Быстро! -- скомандовал Ранкович, показывая дулом на
     штурвал. Медленно поднявшись итальянец так же медленно подошел
     к  штурвалу,  так  что  Славомиру  пришлось  пару  раз  ударить  моряка
прикладом по голове и прикрикнуть на него:
     -- Престо! Престо!
     Наконец заработал мотор,  и катер взял курс на Югославию.  Минут  через
пятнадцать из динамика внешней связи донеслось торопливое лопотание запросов
береговой службы.
     -- Скажи им что преследуем еще одну лодку террористов, и не пытайся
     геройствовать! -- Словомир не  знал, понял ли его итальянец, это его не
волновало,  он просто ткнул  дулом автомата в  висок  моряку, и  тот  нехотя
продиктовал в динамик несколько щебечущих слов.
     Кроме Ранковича и двух  его товарищей  в этой  операции  выжил еще один
диверсант из группы Мирека, контуженным и оглохшим попавший в плен.
     К возвращению  Ночного  Шакала  югославская армия  уже ввела  войска на
территорию  Косова.  Стремительным  броском разрезав  мятежный край,  словно
праздничный  пирог, она  старалась  не  вступать  в  столкновения  с  силами
миротворцев. К  утру  Косово  напоминало  разворошенный медведем муравейник.
Сотни тысяч беженцев запрудили все дороги, в десятках городов и  сел шли бои
югославской  армии с  так  называемыми силами  самообороны. Вступили в бой и
натовские  войска. В  этот раз им пришлось туго, не было должной поддержки с
воздуха. В  ежеминутно  меняющейся  ситуации не могли  работать  "невидимки"
F-117 и В-2. В действии  остался лишь один из АВАКСов, во время нападения на
Брундизи находившийся в воздухе. Приходилось пускать в бой F-16 и штурмовики
А-10,  но и  их работа оказалась  скована плохой погодой и боязнью угодить в
своих. Когда  же  через сутки  "невидимки" все-таки вылетели с целью бомбить
Белград, их ожидал неприятный сюрприз. Сразу два самолета F-117 не вернулись
на базу, рухнул на землю и один В-2. Стало ясно, что у югославских военных в
руках оказались сверхсовременные зенитные  комплексы.  Поставить их им могла
только одна страна -- Россия.
     Не  могли  помочь и  самолеты  военно-морских  сил. За неделю  до этого
авианосец   США  "Авраам  Линкольн"  был  выведен  из  Средиземного  моря  и
направлялся на плановый ремонт. Чтобы хоть как-то компенсировать этот пробел
Англия направила в Адриатику  свой лучший  авианосец "Инвизибл". Но самолеты
вертикального  взлета "Харриер"  не  шли ни в какое  сравнение с  "Мигами" и
"Сухими" сербов,  их  сбивали каждый  день. Счет  погибших  натовских служак
пошел на  сотни,  и поток гробов  вызвал шок  в давно отвыкших от  подобного
странах Европы и даже в самой Америке.
     Сотни  тысяч албанских  беженцев, хлынув  через границы, вызвали  самую
настоящую катастрофу. В  разгар  зимы было  невозможно расселить, обогреть и
накормить этих  людей.  Чтобы хоть  как-то решить проблему, Македония начала
пропускать толпы беженцев  через свои границы  дальше на  запад.  Ее примеру
последовали  Болгария  и  Румыния.  Самолеты   и  поезда  были   переполнены
черноглазыми и  темноволосыми  женщинами,  стариками  и  детьми.  Прозрачные
границы  сыграли  плохую шутку  со странами Европейского союза.  Прежде  чем
развитые  страны догадались перекрыть  границы,  в их государствах оказались
тысячи  новых   жителей,  пополнивших  число  попрошаек,  мелких  воришек  и
низкооплачиваемых рабочих, не гнушавшихся самой тяжелой и грязной работой.
     Через  неделю кровопролитных  боев  натовское начальство скрепя  сердце
отдало приказ своим войскам покинуть Косово.
     -- Такая война нам невыгодна, это что-то  больше похожее на Вьетнам, --
объяснял командующий войсками сил НАТО в Европе  генерал Шлиман главам стран
большой семерки. --  Мы отступим за границу Югославии и  вернемся к плановым
бомбежкам Белграда и остальных городов. Именно эта  тактика принесла успех в
девяносто девятом году.
     -- Но не  забывайте, что у сербов теперь есть С-400, я больше не  пошлю
своих пилотов на явную смерть, -- заявил премьер-министр Англии Стоквуд.
     -- Мы уже  уничтожили как минимум три эти  установки,  в ближайшие  дни
надеемся покончить и с остальными.  Кроме того запасы ракет для них у сербов
ограничены, а полная блокада страны исключает пополнение ими извне.
     -- Делайте хоть что-нибудь, у нас уже тридцать пять  тысяч этих грязных
мусульман,  --  раздраженно  заметил  канцлер  ФРГ Шнейдер.  --  Мне хватает
проблем и с курдами.
     -- Если война  будет продолжаться еще  хотя бы неделю, то Италия выйдет
из числа занятых в боевых действиях и откажет в предоставлении своих баз, --
нервным тоном заявил премьер-министр Италии Джузеппе Андрентини.
     Все остальные  прекрасно  знали,  что  в  основе  этого решения  стояли
обычные  парламентские  выборы.  Взрыв  боеприпасов  в  Брундизи  имел  одно
неприятное  последствие.  Вместе  со  всеми в  складах взорвались  бомбы  со
слабообогащенным  ураном.  Радиоактивное заражение было не столь уж большим,
но  левые  и  зеленые  построили   на  этом  всю  предвыборную  агитацию,  и
христианские  демократы стремительно летели вниз со всех  рейтинговых высот.
Апдайк попробовал было усовестить своего коллегу:
     --  Джузеппе,  половина  конгресса мечтает отправить меня в отставку за
эту  войну, но я  думаю  не  о  своей шкуре, а  прежде  всего о  сохранности
демократических ценностей.
     -- Я не думаю,  что вы будете  рады, если у  нас на Апениннах  к власти
придут коммунисты, -- язвительно отозвался итальянец.
     -- Вы как хотите, но я уже отозвал своих парней из войск КЕЙФОР, -- как
бы между прочим заметил президент Франции Лемьер.
     -- Французы еще со времен вашего носатого генерала всегда балансировали
на грани предательства,  -- язвительно заметил Стоквуд. Эта  фраза оказалась
самой неудачной из  всего  разговора.  Жак  Лемьер  также имел  своеобразное
строение носа,  не  такое  выдающееся как у  Де  Голля,  но весьма заметное.
Тысячелетние непростые отношения двух стран взорвались очередным конфликтом.
Сердито засопев, француз сфонтанировал яркой и темпераментной речью:
     -- Я  тоже знаю,  что со времен безносого бульдога Черчилля вы мечтаете
видеть  Францию  на  побегушках  у  вашей дырявой  Империи.  Этого  не будет
никогда.  Франция  отзывает  всех своих представителей из органов НАТО. Мы в
силах постоять за себя сами, и ни один солдат другой страны больше не ступит
на территорию Пятой республики.
     Сказав это, Лемьер поднялся, сухо откланялся и покинул зал заседаний.
     Апдайк, как раз  вытащивший из кармана свою  очередную сигару, наблюдал
за исходом французского  премьера до самой  двери. Когда  она закрылась,  он
вздохнул и с гримасой презрения заявил:
     -- Ну что ж, значит, лягушатники не в счет. Я чувствую, что моей стране
опять придется нести груз за весь демократический мир...
     Он не  успел  докончить эту фразу, как подошедший с взволнованным лицом
Гарри Линч, нагнувшись, шепнул что-то на ухо своему президенту. Апдайк резко
изменился в лице и, разведя руками, объявил:
     --  Господа, я  вынужден  срочно  вас покинуть.  Только что Китай начал
операцию по высадке десанта на Тайвань.
     Главы  государств  с  явным  сочувствием  посмотрели  на  американского
президента.  Третий военный  конфликт был  обременительной тяжестью даже для
такого государства-монстра, как США.
     Но Апдайк мог  бы  и не спешить. Тайвань  был захвачен почти бескровно.
Китайские  спецслужбы  давно  прикормили  на острове  грандиозную по размеру
"пятую колонну".  Два самолета F-16 и  десяток солдат, охранявших резиденцию
главы  правительства,  --  вот  и  все,  кто оказал  сопротивление  десанту.
Многотысячные толпы народа восторженно встречали входившие  в Тайбей войска.
Подобного не ожидали даже сами китайцы.


     Звонок в  дверь  разбудил Майкла  Андерсена в  десятом часу дня. Открыв
глаза и оглядевшись  по  сторонам,  он убедился, что спит, сидя в кресле,  с
пустым бокалам  на коленях. Звонок снова выдал тревожную, так раздражавшую в
свое  время  Мари,  трель.  Майкл  все собирался  сменить  его, но за суетой
повседневных дел  так и не  успел.  Он  нехотя поднялся, машинальным  жестом
нахлобучил на голову бейсболку и пошел в прихожую. На крыльце стоял среднего
роста седовласый мужчина с приятным, располагающим лицом.
     -- Вы Майкл Андерсен? -- спросил незнакомец.
     -- Да, я.
     -- Меня зовут Джон Марч, я к вам по объявлению.
     -- По какому объявлению?
     --  Как по какому? Мы же вчера разговаривали  с  вами  по телефону.  Вы
разве не продаете самолет?
     -- Ах это! Да. Продаю. Просто за последнее время я много чего продавал,
--  пьяным жестом  он крутанул  в воздухе руками, --  уже все перепуталось в
голове.
     "Еще бы, судя по  перегару ты  пьешь  не меньше трех  дней", -- подумал
Марч.
     -- Сейчас, я оденусь, -- Майкл снова  сделал неопределенный жест руками
и  машинально  почесал  окладистую, сильно  запущенную  бороду.  -- В дом не
приглашаю, там такой бардак, жена уехала два месяца назад. Вы на машине?
     -- Да.
     -- Тогда я не буду брать свою. Она что-то стала барахлить,  а  заняться
мотором мне все некогда.
     "Проще  было бы отдать в автосервис", -- снова подумал Марч, но уже идя
к  калитке, он увидел  эту  машину в  приоткрытом  гараже.  Похоже, что этот
"Форд" восьмидесятого  года выпуска  не  взялась бы  ремонтировать  ни  одна
фирма.
     Одеться  для Андерсена было делом крайне простым. К джинсам и  ковбойке
навыпуск  прибавились  кроссовки  и  сумочка с документами. По привычке Марч
начал размышлять, кто по профессии этот человек. Рослая, мощная фигура, судя
по лицу лет пятьдесят, походка слегка косолапая, тяжелая.
     "Похож на отставного  моряка  или военного, а  может бывший грузчик или
водитель  дальнобойщик.  Одним  словом, работяга-парень",  --  решил  ранний
гость.
     -- Вы кто по профессии? -- спросил он Андерсена уже по дороге.
     -- Последние пятнадцать  лет шоферил,  дальнобойщик. Но  сейчас времена
трудные,  бензин  подорожал и упал спрос на перевозки. Так что три  месяца я
безработный.
     -- Поэтому и хотите продать самолет?
     -- Не только. Много всего.
     До конца он раскрываться не стал,  да уже и подъехали к аэродрому. Взяв
ключи  у охранников, Майкл повел Марча к  ангарам. В одном из них  стоял его
самолет, двухмоторная "Цессна" 425 "Корсар".  Судя по слою  пыли на крыльях,
Андерсен давно уже не поднимался в воздух.
     --  Я  взял ее  восемнадцать лет  назад, как  только уволился  из  ВВС.
Самолет шестиместный,  триста миль в час, потолок три  тысячи триста  футов.
Два движка по четыреста лошадиных сил...
     -- А грузоподъемность? -- прервал его Марч.
     --  Полторы  тонны.  Первое  время летал  почти каждый день, теперь вот
стоит на  приколе. Бензин дорогой, цены на самолеты упали, так что стоит она
теперь дешевле детского самоката.
     -- Но сможет подняться в воздух?
     -- Конечно.
     Они  вытолкали  самолет  из   ангара,  только  здесь,  на  свету,  Марч
рассмотрел  его во  всех  деталях.  Внешне "Цессна"  смотрелась  как  новая,
двухмоторный моноплан темно-синего цвета, с белой надписью на борту "Малышка
Мэри". Вызвав  топливозаправщик,  они залили в баки керосин и  через полчаса
поднялись в воздух. Пилотировал Андерсен легко и  уверенно, сама  фигура его
при этом казалась расслабленной, лицо спокойным и даже счастливым.
     -- Вы летали на истребителях? -- спросил Марч.
     -- Нет, на вертолетах. Воздушная кавалерия. Мой борт последним  покинул
Сайгон.
     Марч не поверил своим ушам.
     -- Сколько же вам лет?
     --  Шестьдесят  два,  --  ответил  Андерсен и  предложил:  -- Проверите
управление?
     -- Да, неплохо бы было.
     -- Берите штурвал.
     Занимая место пилота, Марч смущенно пояснил хозяину самолета:
     -- Я только начинающий пилот, месяц  назад получил права и водил только
одномоторные самолеты.
     Осторожно погоняв  "Малышку  Мэри"  по  квадрату,  Марч  вернул штурвал
хозяину.
     -- Садитесь сами.
     Уже на земле Андерсен спросил:
     -- Ну что, вы берете машину?
     -- Да, она  вполне  устраивает  меня. Как вы хотите получить деньги, на
счет или наличными?
     Андерсен поднял брови.
     -- Наличными? Вы это серьезно?
     -- А почему бы нет? Если мы не станем оформлять сделку, вы получите еще
десять тысяч.
     -- Но как вы тогда на нем будете летать?
     -- Честно говоря, мне самолет нужен только для одного вылета. Это такой
трюк для съемок рекламы. После него от "Малышки Мэри" вряд ли что останется.
Если вы перегоните самолет  на побережье,  я  добавлю  еще  пятерку. Как вам
такое предложение?
     -- Да вы  просто благодетель! Главное, что мне не  придется  платить со
всего это налоги.
     -- И это тоже. Он должен быть в Ричмонде не позднее второго июля.
     -- Это восточное побережье, недалеко от Норфолка? -- уточнил Андерсен.
     -- Да.
     -- Хорошо, тридцатого я буду там.
     Через  неделю,  в одном из  мотелей  в  окрестностях Ричмонда состоялся
откровенный   разговор   двух  собеседников.   Андерсен  заметил,  что   его
"благодетель"  Марч  выглядит  чересчур  озабоченным.  Временами  он  просто
психовал,  от  него  попахивало  виски. За последние два дня  они  в нанятом
ангаре  перекрасили  "Цессну" в  канареечно-желтый  цвет,  по указанию Марча
Андерсен срубил с моторов все цифры номера и вообще постарался ликвидировать
какие-либо следы для идентификации  "Крошки Мэри". За все это Марч платил по
особому  тарифу.  Он  заметил,  что бывший пилот  все  чаще  делал в  работе
перерывы, иногда  глотал какие-то большие таблетки. По ночам во сне Андерсен
мучительно  и долго стонал,  потом  просыпался  и начинал искать все тот  же
пенальчик с лекарствами.
     И вот теперь, вечером, в мотеле за виски Марч спросил Андерсена:
     -- Скажи, Майкл, зачем тебе нужны эти деньги? Я  понял,  что ты  продал
все -- дом, машины, теперь вот самолет.
     В ответ тот вздохнул:
     -- Дом я продать  не смог,  я еще  не выплатил за него ссуду. Если бы я
взял его хотя на год раньше, это решило бы все мои проблемы.
     Пилот вытащил из кармана неизменной ковбойки фотографию  и протянул  ее
Марчу.
     -- Хреново жениться в пятьдесят лет,  особенно если до этого живешь, не
задумываясь о будущем. Ей  было всего пятнадцать, когда я ее  встретил.  Это
случилось в  Канаде, мой грузовик  сдох,  проклятые горы не  давали работать
мобильнику, пришлось идти на ближайшую ферму и искать телефон.  Первой, кого
я встретил там, была Мэри. Ее бабка была чистокровная индейская скво, от нее
девочке  достались  черные  глаза. Маленькая, щупленькая.  Я и не думал, что
смогу так сильно втюриться.  Для меня любовь всегда  означало одно -- секс с
какой-нибудь  длинноногой телкой. А это было... словно  в сердце пальнули из
ружья двенадцатого  калибра.  Два  года  я ждал,  когда она подрастет,  пока
привыкнет  ко мне.  Облюбовал недалеко от фермы ровную площадку и прилетал к
ней  регулярно, раз  в месяц. Тогда и переименовал  свою  птичку в  "Малышку
Мэри". Родители были не против, такие же работяги, как и я, в семье еще трое
детей.  Да и  сама  Мэри  унаследовала кровь  своих предков,  ее не  смущала
разница в возрасте. Так что  с женитьбой проблем не было. Через год родилась
девчонка, все было так хорошо. А потом...
     Он снял бейсболку, провел рукой по налысо выбритой голове.
     --  А потом  словно все силы  ада ополчились на  меня. Дважды  попал  в
аварию,  лишился грузовика.  Пришлось  арендовать  у  одного типа  бензовоз.
Неожиданно  почувствовал себя плохо,  оказалось  --  рак желудка.  Хватились
вовремя, сделали  химиотерапию,  пять лет  я прожил, забыв  об  этом. Медики
грешили на дефолианты, которыми  мы  в свое время щедро посыпали вьетнамские
джунгли.  Но в этом году все повторилось. Я успел сделать только два  сеанса
химиотерапии, когда заболела дочь. Очень  редкая болезнь, я и выговорить  ее
не  могу, что-то с кровью. Говорят, что это тоже  последствия той химической
войны, передается на  генетическом уровне. Про  собственное лечение пришлось
забыть. Мэри сейчас с дочкой в Гонолулу, только  там есть клиника, где лечат
подобные болезни. Но стоит  это дорого. Я  продал все что мог, но не уверен,
что этого хватит. Работать уже не могу,  просто не пройду медкомиссию. Никто
не пустит  за руль тяжеловоза больного доходягу.  Ежедневно звоню на Гавайи,
говорю,  что все хорошо,  что продолжаю курс лечения.  Как назло сейчас этот
нефтяной кризис, все жутко подорожало, --  он невесело усмехнулся. -- Только
самолеты и машины упали в цене.
     Марч  сорвался  с места, нервно  прошелся  по  домику из  угла  в угол,
наконец остановился перед Андерсеном.
     -- Майкл, я предлагаю вам миллион за один полет.
     -- За один полет? -- переспросил пилот.
     -- Да, всего за один.
     Через два дня, вечером, Марч приехал на аэродром на небольшом  фургоне.
Загнав  машину  в  ангар,  они  с  Андерсеном  начали  ее  разгружать. Кузов
полуторки был забит под завязку. В середину салона "Цессны" положили мешки с
алюминиевой пудрой,  перемешанной с аммиачной селитрой, по бокам обложили их
ящиками,  у  самых  бортов  расставили канистры  с  бензином. Еще  в  машине
Андерсен убедился, что в ящиках  не что иное, как взрывчатка, ему доводилось
за свою бурную жизнь работать и подрывником.
     -- Как думаешь, сдетонирует все это? -- с озабоченным видом спросил его
Марч.
     -- Должно. Удар будет сумасшедшей силы.
     Последним  Андерсен  притащил  ящик,  поразивший  его  своим  небольшим
размером и неимоверно тяжелым весом.
     -- Тут что, золото? -- удивленно спросил он Марча.
     -- Свинец.
     Уже ночью, в темноте, Андерсен спросил своего нанимателя:
     -- Джон, а ты кто на самом деле?
     -- В смысле?
     -- Ну, русский, югослав?
     -- Китаец, -- буркнул Марч.
     -- Нет, ты не отшучивайся, скажи.
     Марч помолчал, потом признался:
     --  Я  и сам уже не  знаю. Полжизни  в Америке, привык  к этой  стране.
Придется возвращаться,  но  не уверен,  что  сумею  приспособиться...  -- Он
тяжело вздохнул. -- Ладно, не будем об этом.
     На следующее утро, в восемь часов, Андерсен позвонил в Гонолулу.
     -- Мэри!? Это я. Как дела, крошка?
     -- Майкл, врачи говорят, что самое плохое уже позади. Мы пробудем здесь
еще месяц, потом вернемся сюда через полгода, для второго сеанса лечения. Ты
слышишь меня?
     -- Да, хорошо слышу. Ты получила деньги?
     -- Да. Откуда они у тебя?
     -- Неважно, Мэри, у меня  дела не очень хорошо, я тебе все написал. Дом
я продал,  сюда не возвращайся,  оставайся там.  Ты видела  сумму в  чековой
книжке?
     -- Да.
     -- Сколько там было нулей?
     -- Шесть.
     -- Значит, все нормально. Поцелуй нашего мышонка. Вы единственные, кого
я любил в этой жизни.
     -- Что  значит  любил?  Майкл,  почему  ты  так  говоришь?  Майкл,  что
случилось? Это все из-за болезни?!.
     Отключив телефон, Андерсен закинул его в траву  за ангаром и решительно
направился к самолету.
     Четвертого июля,  в десять часов утра украшенный флагами  расцвечивания
авианосец "Юнайтед Стейс" отвалил от причальной стенки. Два океанских тягача
с  трудом  тащили почти стотысячетонную махину по  Чесапикскому  заливу.  На
палубе  корабля  оркестр  играл  "Янки дудл",  вся  команда  по  случаю  Дня
независимости   выстроилась   на   палубе  в   парадной   форме,  на  берегу
многотысячная толпа  махала цветами и флагами. Родственники членов команды в
этот  день  прощались с  ними с особым,  не особенно  радостным настроением.
Полугодовой ремонт был благополучно завершен,  и авианосец ждала Адриатика с
мятежной  Югославией,  с  многочисленными  вылетами  на  бомбежки  и  вполне
возможными потерями.
     Когда над заливом появился  небольшой двухмоторный самолет, тащивший за
собой  флаг Соединенных Штатов, все  восприняли его как часть праздника, тем
более  что уже два  биплана крутились  над городом с самого  утра,  рассыпая
праздничные  листовки. Но  пролетая над  "Юнайтед Стейтс", желто-канареечный
самолет резко спикировал вниз и на глазах  тысяч зрителей  врезался в палубу
метрах  в тридцати от командирского  "острова".  Последовавший вслед за этим
взрыв  был  жуткой силы. Багрово-красный, с черной бахромой, он  разметал во
все стороны  обломки палубы,  тела членов  команды, многих из  них  взрывной
волной  выбросило  в  воду.  Авианосец  загорелся,  из  пробоины валил  дым,
показались  языки  пламени. На берегу многотысячная  толпа  в едином  порыве
закричала что-то ужасное.  Заминка  от внезапности  всего происходящего была
недолгой, уже через полминуты на  помощь пожарным автоматам  подоспели члены
команды. Через десять  минут пожар был потушен, но именно тогда обнаружилась
еще одна напасть.
     В сплошной неразберихе первых минут никто  сначала  не заметил  красное
мигающее табло над входом в рубку. Командиру корабля на нее  указал  один из
операторов:
     -- Сэр, датчики показывают в зоне взрыва повышенную радиоактивность!
     Адмирал глянул на табло и выругался.
     -- Всем покинуть зону взрыва, приготовиться команде дезактивации!
     Авианосец, так и  не покинув  Норфолк, вернулся  в  док. Судя по  всему
ремонт ему предстоял еще более серьезный, чем прежде.
     Через  полчаса  мимо  обгоревшего  корабля прошла  океанская  яхта  под
скромным  именем   "Кэтти".   Стоящий  за  штурвалом  седовласый  человек  в
командорской фуражке без особого  любопытства глянул на  авианосец, его ждал
океан, острова Тихого океана.
     На последнюю операцию  Джону Марчу, или точнее Валерию Лиговскому, было
выделено  десять  миллионов  долларов.  Большую  часть  из  них ему  удалось
сэкономить. Как и все  предметы  роскоши, океанские яхты за последнее  время
сильно подешевели. Продуктов  на борту "Кэтти"  должно  было хватить на год.
Что  будет  дальше,  резидента  не  интересовало.  Он  слишком устал  за эти
двадцать  лет. Целый год жизни только для себя представлялся ему  невероятно
огромным сроком. Главное, что для всех он умер. "Смертника не нашел, самолет
придется пилотировать самому"  -- именно так  он  радировал в  центр в своем
последнем послании. Для своих он умер, и умер героем.
     Странно, но Америке в  первый раз  за период после второй мировой войны
не хватило авианосцев. "Эйзенхауэр" лежал на дне Персидского залива. Там же,
но уже на поверхности,  дрейфовали еще  два его  однотипных  брата.  "Нимиц"
стоял в  ремонте, "Джордж  Вашингтон"  без дела торчал у берегов Японии, три
авианосца  полным  ходом  шли  к  берегам  захваченного  китайцами  Тайваня,
"Энтерпрайз" курсировал в Адриатике. Еще два авианосца находились в плановом
ремонте, и вот теперь ВМС США надолго лишились "Юнайтед Стейтс".






     Непрерывный,   давящий  на  уши  рев  вертолетного  двигателя  внезапно
захлебнулся  тишиной,  потом  движок  снова  взревел,  и  опять  повторилась
пугающая пауза.  МИ-8 резко пошел вниз,  заложило уши. Скрежет рассыпающихся
шестеренок  редуктора был  слышен  даже в  салоне, в иллюминаторе  мелькнули
белые стволы деревьев,  солнце  полоснуло  Сизова по глазам, затем  раздался
сильный удар, и бесчувствие поглотило его тело и душу...
     Очнувшись,  он  почувствовал легкое  покачивание,  сильно  болели ноги,
пахло йодом.
     "Море? Почему море? Почему так больно?..."
     Но странно знакомый голос ворвался в эту немоту.
     --  Быстрей, быстрей, мать  вашу!  И не трясите так сильно!  Гони! Ящик
водки ставлю, но чтобы через полчаса мы были в столице!..
     "Сашка", -- понял Сизов  и, не задавая  никаких  вопросов, провалился в
беспамятство.
     В тот  же день  диктор Центрального телевидения  был предельно собран и
строг:
     -- Сегодня днем в районе Солнечногорска потерпел аварию вертолет МИ-8 с
группой высокопоставленных  военных  из  числа  членов  Временного  Военного
Совета.  Из  шести  пассажиров и двух членов экипажа в живых остался  только
один человек, это глава ВВС Владимир Сизов. Он получил множественные ранения
ног, сильную  трамву головы,  но врачи оценивают его положение как стабильно
тяжелое и надеются на  положительный  исход  лечения.  Среди погибших  такие
высокопоставленные деятели,  как министр оборонной  промышленности Вахрушев,
адмирал Баранов, первый  заместитель министра  иностранных дел  Завольский и
первый заместитель министра обороны генерал армии Бутенко...
     Би-би-си более широко комментировало происшедшее.
     -- ...Компания направлялась в заказник в район Завидово. И Сизов, и все
находившиеся  в  вертолете были заядлыми охотниками. Повезло не только чудом
оставшемуся  в  живых Сизову,  но и двум  его старым  друзьям,  Сазонтьеву и
Соломину. Оба они должны были лететь на охоту.  Но Соломина отвлекли срочные
дела,  а  Сазонтьев, по обыкновению,  перепил  и  просто-напросто опоздал  к
вылету.  Интересные,  просто  мистические   подробности  поведал   один   из
спасателей, прибывший на место катастрофы через час после  падения вертолета
вместе с первой группой. По его словам, после падения произошел пожар и тела
погибших трудно  было  даже опознать, а  Сизова они  обнаружили  в  двадцати
метрах от вертолета с переломанными ногами, без сознания,  но живого. Скорее
всего,  его выбросило в  открывшуюся  дверь, а сугроб  снега  смягчил  удар.
Аналитики  всех  уровней  сейчас  пытаются  понять,  что это  было:  простая
катастрофа или тщательно подготовленная диверсия. Если второе  предположение
верно,  то  вскоре  нас  ожидают  большие  изменения  в составе  руководства
России...
     Соломин  приехал в ЦКБ уже поздно вечером. Первое,  что бросилось ему в
глаза --  бронетранспортер, перегородивший ворота и нехотя  отъехавший перед
машиной  премьера, с десяток солдат в  полной амуниции  на крыльце больницы.
Навстречу премьеру выбежал сам Сазонтьев, без фуражки, в походном камуфляже.
     -- Как он? -- спросил Соломин, пожимая руку Сибиряку.
     -- Два раза приходил в сознание, говорить не может, но, судя по глазам,
понимает все.
     Быстрым шагом они поднимались наверх, попадающиеся  навстречу  врачи  и
медсестры жались  к стенам, настолько напряженными и  сосредоточенными  были
лица недавних майоров.
     -- Кто за ним ухаживает?
     -- Я привез своих врачей, Сашка не отходит от кровати.
     -- Ты сам догадался или что знаешь?
     -- Ты про что? -- удивился Сазонтьев.
     -- На, послушай вот это.
     Соломин сунул в руки главковерха небольшой диктофон и прошел  в палату.
Нажав на кнопку, Сазонтьев услышал странно знакомый голоса:
     "- ...Знаешь, завтра хорошая погода ожидается.
     -- Неужели?
     -- Да, очень хорошая.
     -- Значит, завтра?
     -- Да.
     -- Проколов не будет?
     -- Все должно пройти на высшем уровне, не дрейфь.
     -- Ну смотри..."
     После  небольшой паузы  снова  зазвучали  те  же  самые голоса,  только
интонации разговора изменились и стали раздраженно-нервными.
     "-  ...Ты  говорил,  что  все  пройдет  нормально,  и это  ты называешь
нормально?
     -- Не горячись. Ну  не  повезло, бывает. Главное, что  все  чисто,  там
ничего, абсолютно.
     -- Точно?
     -- Господи! Ты как ревнивая  вдова, муж умер, а она  теперь подозревает
соседок по кладбищу. Можешь спать спокойно.
     -- Так говорят на похоронах.
     -- Да типун тебе на язык!
     -- И тебе того же, той же монетой и вдвойне..."
     Разговор прервался. Как раз из палаты вышел Соломин.
     -- Ну, все понял? -- спросил он.
     -- Кто это?
     -- Демин и Елистов. Первый разговор вчера вечером, второй сегодня,  два
часа назад.
     Они отошли к окну, закурили.
     -- Откуда эта запись у тебя? -- спросил Сазонтьев.
     -- Радиоперехват, говорили по сотовому. Полчаса назад ко  мне прорвался
пацан  из ФАПСИ, принес эту пленку.  Засек  их случайно, отслеживали  совсем
другие  номера, а попали на собственное  начальство.  Он вспомнил  про  этот
разговор после сообщения об аварии и снова настроился на ту же волну.
     -- Значит, с вертолетом это не просто так?
     --  Конечно нет. Только доказать  что-то  будет трудно,  не  зря  Демин
хвалился.  Они это  хорошо  придумали,  одним ударом всю верхушку, и у  руля
остаются вдвоем.
     -- Интересно,  они это сейчас придумали или еще тогда,  в июне прошлого
года?
     -- Это не важно. Главное, что нам теперь делать?
     -- Где они?
     -- Демин уехал к себе в санаторий, знаешь этот санаторий бывшего НКВД в
Архангельском?
     -- Нет.
     -- Там у него неофициальная резиденция, его убежище. Охраняет санаторий
целая рота.
     -- Без драки не обойдется, -- подвел итог Сазонтьев.
     -- Скорее всего.
     -- А Елистов?
     -- Тот у себя в московской конторе.
     -- Это еще хуже.
     -- Да. Стрельба в центре города нам ни к чему.
     --  Но  брать  придется  обоих.  В город  я  отправлю  Баранникова,  он
справится, а Деминым займусь сам.  Возвращайся в  город, после моего  звонка
подними по  тревоге наиболее надежные  части. А до этого никаких переговоров
по телефонам, даже сотовым.
     Соломин знал, что Сибиряк  очень  не любил главного эфэсбешника страны.
Сазонтьев никак не мог простить Демину, что пятнадцатого июня тот фактически
использовал  заговор  майоров   в  своих  целях.  Сашка  подозревал,  что  у
эфэсбешника  был вариант,  при котором всех  их должны были после  расстрела
президента убрать. После  чего в стране ввели бы чрезвычайное  положение и к
власти пришел бы сам Демин. Но  он не рассчитал, что обвал  власти в  России
произойдет  столь  стремительно.  Демину  недавно  стукнуло  шестьдесят,  во
Временном  Военном  Совете  он  был самым старым. Внешне  глава  ФСБ немного
походил на артиста Бондарчука. Кипенно-белая седина, волосы пышные, зачесаны
назад,  крупные  черты  лица,  и само лицо гладкое, без  старческих  морщин,
осанка и манеры  скорее дипломата,  чем шпиона. Это и в самом деле было так.
Совместительство на двух  работах помогло Демину сделать хорошую  карьеру по
обоим   ведомствам.   Заканчивал   он  "совмещение"   заместителем  министра
иностранных дел и генералом по ведомству шпионажа. Окончание дипломатической
карьеры  совпало  с официальным назначением Демина директором ФСБ.  На  этом
посту он пробыл пять лет, и все это время считался личным другом президента.
Тем  неприятнее  Сазонтьеву было  узнать, что  Демин  практически  "сдал" им
"гаранта  конституции"  памятным днем пятнадцатого  июня.  Главковерх хорошо
помнил из истории, что продавший друга один раз может повторять это действие
до бесконечности.
     Через  час машины кортежа  главковерха мчались по  ночному  городу.  На
выезде Сазонтьев велел остановиться, выскочил из "Волги" и зашел в небольшой
дежурный  магазин.  Вскоре он вернулся  с  большим  пакетом, откуда  торчали
горлышко шампанского, палка  копченой  колбасы,  сочная желтизна  ананаса  и
зеленые перья молодого лука. Именно  с этим пакетом он вышел из машины перед
воротами  санатория "Звезда".  Весь свой  многочисленный кортеж  машин и два
бронетранспортера  Сазонтьев оставил за поворотом дороги. Начальник караула,
выглянув  в  окошко  КПП  и  увидев  рослую  фигуру  главковерха,  настолько
растерялся, что  не знал что делать.  Он  заметался по  комнате, лихорадочно
застегивая китель и порываясь  то схватиться за телефон,  то убрать со стола
кулек  с конфетами  и два  стакана  с чаем. Сазонтьева в  войсках откровенно
побаивались. Привычка Сибиряка чуть что хвататься  за пистолет была известна
всем, сама  фигура  и  внутренняя мощь  главковерха заставляли трепетать  не
только  лейтенантов,  но  и  командующих округами. А Сазонтьев  уже входил в
караулку. На  нем был парадный китель с золотыми погонами и звездой Героя на
груди.
     -- Смирно!.. -- скомандовал лейтенант.
     --   Вольно,  --  недовольно   буркнул   Сибиряк,  пристально  осмотрел
начальника караула, при этом у того от страха затряслись коленки, и, любовно
поправив объемный пакет, спросил:
     -- Демин здесь?
     -- Так точно! Второй корпус налево.
     -- Мы  сейчас пройдем,  и  не дай  бог ты туда  звякнешь! Испортишь нам
сюрприз -- расстреляю лично, понял?!
     -- Так точно!
     -- Пошли Петро, устроим Михалычу праздник.
     Вслед за Сазонтьевым прошли еще два  адъютанта, Лавров  и Татарник. Оба
они  были  под  стать  своему  генералу,  рослые,  атлетического сложения, с
главковерхом  неразлучны  еще  с  лейтенантских времен.  Сразу  за  воротами
санатория, чуть в стороне, стоял БТР.
     --  Приготовьте оружие,  только  тихо! -- приказал министр уже во дворе
санатория. Он  опустил  пакет, и адъютанты  достали  из него два пистолета с
длинными набалдашниками глушителей. -- Внутри таких лопоухих уже не будет.
     Второй корпус  оказался небольшим двухэтажным зданием, выглядевшим хотя
и старомодным, но достаточно уютным и крепким.  Дверь в домике  отдохновения
главного   хранителя   тайн   страны   оказалась   закрыта,   и   Сазонтьев,
проигнорировав  звонок,  негромко  постучал  в  нее  согнутым  пальцем.  Она
открылась почти сразу. Не тратя  времени на разговоры, главковерх вломился в
помещение, выставив впереди себя заветный пакет. Привратник, открывший  было
рот для резонного вопроса: "А какого  хрена вы сюда  прете?" -- сразу закрыл
его, лишь увидев лицо позднего визитера.
     --  Ну, где новорожденный-то? --  спросил Сазонтьев, искренно  надеясь,
что  этот  молодой лох в  штатском не знает,  когда  у  его  начальника день
рождения.
     -- На втором этаже, вторая дверь налево.
     --  Пригляди  за ним, чтобы  не  звякнул  наверх, -- буркнул  Сазонтьев
Татарнику и вдвоем с Лавровым начал подниматься по лестнице. До поры все шло
хорошо, но навстречу им, на звуки голосов вышел личный адъютант Демина Вадим
Палин. В  отличие от всех  остальных  он  был посвящен в детали происходящих
событий. Увидев Сазонтьева,  он на  секунду остолбенел, а затем схватился за
пистолет  в  нагрудной кобуре.  Вытащить  его  он  не  успел.  Сибиряк  чуть
посторонился, и  пуля  после тихого хлопка пистолета Лаврова точно нашла лоб
адъютанта.
     Теперь  и  привратник  понял,  что  происходит  что-то  непонятное.  Он
повернулся к  небольшому  пульту  на стене,  но  тяжелый  удар ребра  ладони
Татарника переломал шейные  позвонки парня,  как пучок соломы. Остановившись
на верхней площадке, Сазонтьев поставил  на пол пакет с продуктами и вытащил
свой табельный  пистолет.  Нужная  им  дверь оказалась  выкрашена  нелюбимым
Сибиряком  салатным  цветом. Поморщившись,  он нажал  на ручку,  но дверь не
подалась. Тогда  он  кивнул Лаврову,  тот  чуть  отстранился  и  всей  своей
стодвадцатикилограммовой массой врезался в преграду. Раздался грохот, треск,
и дверь вылетела вместе с петлями и частью косяка. В спальне сразу вспыхнула
настольная  лампа, Демин, щурясь со сна, вглядывался  в нежданных визитеров.
За  спиной   его  виднелось  испуганное  женское  лицо.  Сазонтьев  не  стал
форсировать события. Плюхнувшись в кресло, он коротко скомандовал:
     -- Вставай, собирайся.
     Уверенный  тон  и  расслабленные  манеры  главковерха подействовали  на
Демина парализующе. Вяло, неторопливо эфэсбешник начал  одеваться, Сазонтьев
его  и  не торопил.  Закурив, он рассматривал Демина  и его даму,  испуганно
поглядывающую то на своего шефа,  то на незваных гостей. Сибиряка позабавило
то, что и на груди Демина волосы были такого же цвета, как на голове. Раньше
неестественная их  белизна вызывала  подозрение, что  директор ФСБ красится.
Как  теперь оказалось, это было  совсем не так. Вещи Демина  были свалены на
кресле вперемешку с  форменной одеждой девушки, Сазонтьев даже рассмотрел на
рубашке погоны прапорщика.
     А Демин в это время думал о  том, где же  он допустил  ошибку.  Двойная
жизнь прочно  проросла в  психологии  этого человека.  В  самых  рискованных
операциях он никогда не забывал про страховку, оставлял пути для отхода. Три
часа назад он был уверен, что никто не заподозрил, что авария вертолета была
совсем не случайна. Еще в шесть  вечера он разговаривал с  Соломиным,  и тот
даже мысли о  диверсии не высказал. Елистов психовал,  но Демин  никогда  не
воспринимал  своего  коллегу  как равного  себе,  считал  того  выскочкой  и
карьеристом. Но недавний подполковник  оказался более  прозорливым, чем он с
его стажем и опытом.
     "Как они смогли  разоружить охрану без единого  выстрела? Неужели и эти
сдали меня, а я был в них так уверен," -- думал Демин.
     Наконец он оделся, затягивая галстук, обернулся к Сазонтьеву:
     -- Я готов.
     -- Ну что ж, пошли, -- главковерх загасил сигарету  о журнальный столик
и первым шагнул в коридор. Демин  не попрощался со спутницей этой ночи, даже
не   вспомнил  про   нее.  Зато  прикрывающий  их  сзади   Лавров  не  очень
доброжелательно поглядывал на пассию эфэсбешника.  Он не зря не доверял этой
дамочке. Едва незваные гости вместе с Деминым покинули спальню,  как госпожа
прапорщик кинулась к телефону. Но тот молчал. Татарник внизу зря  времени не
терял, он давно уже тщательно и неторопливо оборвал все телефонные провода.
     На  лестничной  площадке  Демин   на  секунду  остановился  около  тела
адъютанта. Как ни странно, ему стало легче.  Хоть один человек попытался его
защитить.
     До КПП они шли молча, лишь у самых ворот Сазонтьев  обнял директора ФСБ
за плечи и шепнул ему на ухо:
     -- Только не дергайся, не надо.
     Дуло   пистолета   Лаврова,  упершееся   в   ребра   генерала,   хорошо
аргументировало  просьбу главковерха. Лишь теперь до Демина начало  доходить
истинное положение вещей.
     -- Да, это ваш стиль, молодые нахалы, -- пробормотал он.
     Разговор они начали в машине.
     -- Вы это с Елистовым давно запланировали? -- спросил Сазонтьев. -- Еще
в июне?
     -- Вы про аварию?
     -- Да.
     -- Нет, хотя он, по-моему, всегда держал этот вариант в уме.
     -- Нехорошо на других сваливать.
     -- Это правда. Он был очень честолюбив. Кстати, его взяли?
     -- Не знаю, Миша, запроси-ка Баранникова. Так в чем же была цель вашего
заговора? Прорваться к власти?
     --  Нет,  --  Демин  отрицательно мотнул  головой,  выглядел он  сейчас
спокойным и даже уверенным. -- Мы спасали страну. Вы  слишком далеко зашли в
своей  конфронтации с  США  и НАТО.  Пора притормозить.  Югославию  надо  им
отдать, это необходимая жертва. Я десять лет работал в США, знаю эту страну,
ее экономику, ее потенциал. Нам ее не свалить. В  июне я вас поддержал  лишь
потому, что понимал всю дикость затей Президента с  Украиной. Честно говоря,
я даже не думал, что кто-то из вас останется в живых. Но все оказалось таким
прогнившим...
     -- Баранников на проводе, -- прервал их диалог Лавров.
     -- Ну что там у тебя? -- спросил Сазонтьев, прижимая  телефонную трубку
к уху.
     -- Плохо.
     -- Что так?
     -- Его нигде нет.
     -- Как это нет? Куда делся?
     -- Мы  захватили  здание  без единого  выстрела,  но Елистова в нем  не
оказалось.
     -- Может, там его и не было.
     -- Никак нет, все в один голос утверждают, что он прошел в свой кабинет
в десять  вечера и  с тех пор не выходил... -- Тут возникла пауза, Сазонтьев
уже собирался прикрикнуть, поторопить собеседника, но  тот снова  заговорил:
-- Есть, нашли.
     -- Что, Елистова?
     -- Никак нет, потайной ход. Это  какие-то старые катакомбы времен Ивана
Грозного, но сделано очень ловко, мы еле нашли вход, прямо из кабинета.
     --  Черт!  -- Сазонтьев  выругался.  -- Перекрыть  все  дороги, закрыть
город, все границы, проверить аэропорты! Я сейчас буду.
     С недовольным лицом главковерх отдал телефонную трубку адъютанту.
     -- Что, ушел? -- поинтересовался Демин.
     -- Да, эта сволочь оказалась хитрее тебя.
     -- Он будет уходить через финскую границу.
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Знаю, работа у меня такая. Была.
     Сазонтьев уже с любопытством посмотрел на своего пленника.
     -- Рассчитываете заработать снисхождение сдачей подельника?
     -- Нет,  просто Елистов за  бугром опаснее  атомной бомбы. А я все-таки
люблю эту страну. Мне столько раз предлагали остаться там, но...
     --  Хорошо,  где   у  него  окно?  --  прервал  лирические  размышления
Сазонтьев.
     -- Не знаю, но то, что дырка у него там есть, это точно.
     Через полчаса на  ноги были подняты все заставы русско-финской границы,
активизирована агентура за  рубежом.  Было  раннее утро,  когда над  головой
пограничного наряда с  ревом пролетел небольшой самолет. "Цессна-250" шла на
предельно  малой  высоте, чуть  не  подстригая  крыльями  верхушки деревьев.
Пограничники успели  лишь проводить самолет  взглядом. Сержант, выругавшись,
торопливо включил рацию и начал диктовать в микрофон:
     -- Первый, первый,  я седьмой! Только что  над нами в сторону Финляндии
пролетел одномоторный самолет типа "Цессна" с поплавками гидросамолета.
     -- Что ж не стреляли?
     -- Не успели, он проскочил за секунду.
     -- Отпуск у тебя, Ласточкин, мимо проскочил, понял?!
     --  Так точно, -- нехотя  признался сержант и,  положив трубку, от души
отматерил  все мыслимое и  немыслимое начальство, начиная  с  самого Господа
Бога и кончая старшиной.
     О пролете самолета в сторону Финляндии Сазонтьеву доложили на совещании
Временного Военного Совета.
     -- Значит, все-таки ушел,  сука! -- сказал  он и  в сердцах добавил еще
кое-что от  себя крупнокалиберным матом. -- Интересно, что он  дальше  будет
делать?
     -- В Финляндии вряд ли остановится. Там мы его еще можем прихватить, --
заметил полковник Ждан, исполняющий обязанности директора ФСБ.
     -- Что же делать?
     -- Активизировать  агентуру в  городах  Швеции и Норвегии, наверняка он
обратится в посольство США, а может, и других стран НАТО. И привлечь к охоте
папарацци.
     -- А это еще зачем? -- удивился Сазонтьев.
     -- Побег  такого влиятельного лица  мы все равно не  сможем  скрыть,  а
журналисты  начнут охотиться  за ним по  всей Скандинавии. И нам будет легче
отслеживать его перемещения.
     -- Верно, -- поддержал  предложение  Ждана министр  иностранных дел. --
Это  племя хуже  тараканов. Они возьмут в осаду все посольства и консульства
США в Швеции и Норвегии.
     -- Ну хорошо, согласен. Но что они будут делать дальше?
     -- Вывезут в США, это наверняка.
     -- Каким образом?
     --  Или на  специальном самолете  с  одной  из баз НАТО, либо  рейсовым
самолетом, но... Хотя, это вряд ли.
     -- Почему?
     -- Они знают, что  мы будем  охотиться на Елистова,  значит, нет смысла
подвергать его риску в аэропорту.
     -- Все равно прикажите держать людей в аэропортах и не забудьте морские
сообщения, -- сказал молчавший до сей поры Соломин. -- Даже  если мы угробим
всю агентуру в Скандинавии, мы должны достать его.
     Елистова засекли  газетчики в Стокгольме ровно  через сутки после этого
разговора.  В машине, въехавшей на территорию посольства Соединенных Штатов,
были  затемненные  стекла, но  дальнобойные  объективы фото- и телекамер  не
оставили никакого сомнения в том,  что человек, проскользнувший в здание под
прикрытием двух дюжих охранников, являлся бывшим директором ФАПСИ Елистовым.
После  этого осада  посольства приняла  просто грандиозные размеры.  Десятки
журналистов, увешанных самой разной оптикой, окружали здание днем  и  ночью.
Сколько среди них было агентов русской разведки, не знал никто.
     Резидент агентуры  ЦРУ в  Скандинавии  Джозеф  Пирс чуть  отогнул  край
плотной  шторы и  посмотрел наружу. Ему  казалось, что  это он сделал весьма
осторожно, но плотная толпа за решеткой ограды заволновалась, как море в час
прибоя, и круглые глаза объективов безошибочно развернулись в его сторону.
     --  Вот  дьявол! Вы  сейчас звезда первой  величины, Ник, -- сказал он,
оборачиваясь к сидевшему в кресле Елистову.
     --  Меня  это  отнюдь  не   радует,  --  сухо  ответил  тот,  перебирая
многочисленные газеты. Как большинство  разведчиков,  он предпочитал  именно
этот вид прессы, как  наиболее объективный  и  точный. -- Так когда  вы меня
отсюда вывезете? Насколько я понял, сегодня это уже сделать не удастся.
     -- Да, возникли некоторые осложнения, северный маршрут отпадает.
     -- Почему?  --  удивился  Елистов.  Вариант  перевозки  его с одной  из
военных баз  в  Норвегии  прямиком в США на военном  транспортнике он считал
наиболее приемлемым.
     -- Увы, ваш Северный флот почти в  полном  составе вышел в море. Сейчас
он практически блокирует все побережье севера Норвегии.
     -- Да, тогда не стоит рискововать. Но и тянуть нельзя.
     -- Я не понимаю, Ник, что  вам не нравится в вашем нынешнем  положении?
Здесь тихо, надежно, есть все условия для работы.
     Елистов иронично посмотрел на своего собеседника.
     -- Джо, я, конечно,  понимаю, что вам не терпится получить повышение по
службе, но вы  в любом  случае получите его. А я начну говорить, лишь  когда
окажусь в безопасности, где-нибудь в центре штата Кентукки.  И вывозите меня
скорее!  Вы дождетесь того, что Сазонтьев сбросит на  ваше сраное посольство
атомную бомбу.
     -- Не надо нас пугать, Ник.
     -- Я  вас не пугаю,  я говорю  что есть. Вы  еще  недооцениваете  этого
человека. Да и других тоже. А я  их знаю очень хорошо!  Вы же  профессионал,
Джо!  Это же элементарно:  операция прикрытия и операция отвлечения, это  же
так просто! Неужели мне и здесь учить вас, как надо действовать?
     -- Ну хорошо, мы обсудим это предложение с руководством. Я надеюсь, что
через сутки мы вас отсюда выдернем.
     Пирс развернулся, чтобы уйти, но Елистов его остановил:
     -- Да, кстати, скажите  своим орлам, чтобы они  зря  не  старались.  Не
стоит  каждый раз,  когда я ухожу в ванну, перетряхивать  мои вещи.  Никаких
дискет с информацией у меня  нет, вся она  находится вот здесь, -- и Елистов
постучал себя указательным пальцем  по  голове.  Пирс  скривился  в  ответ в
вымученной улыбке.
     На следующий день с утра из ограды посольства Соединенных Штатов выехал
кортеж из  пяти машин. Для того, чтобы дать  им дорогу, полицейским пришлось
изрядно  попотеть, сдерживая  толпу  репортеров.  Зато  потом переулок перед
воротами опустел впервые за эти дни.
     Кавалькада машин и мотоциклов растянулась на добрые полкилометра.  Этот
хвост в конце  концов  прибыл к  воротам военно-воздушной базы шведских ВВС.
Американская делегация  пробыла  внутри базы  чуть больше часа, а  затем все
машины вернулись обратно  в посольство.  Никому  из  репортеров  не  удалось
заснять  ничего стоящего.  Им  просто не  было  ничего видно за строениями и
ангарами.
     Теперь  уже  журналисты  разделились  на  две части.  Половина осталась
дежурить  около ворот базы,  остальные  вернулись  к  посольству.  Никто  не
обратил  внимания, что часом раньше из ворот посольства выехал самый обычный
фургон, каждый день привозивший  на территорию посольства продукты. Попетляв
по  улицам, он остановился в укромном  тупичке в старом городе, шофер открыл
заднюю дверь, и два человека, выбравшись из грузового салона, быстро нырнули
в подъехавший "Фольксваген".
     -- Ну  что, Генри,  хвоста  не было?  --  спросил Пирс шофера,  вытирая
платком лоб.
     -- Нет, шеф. Я бы его заметил.
     --  Хорошо,  -- Джозеф покосился на Елистова, ему  хотелось, чтобы  тот
оценил  красоту операции, но лицо перебежчика  оставалось  бесстрастным.  --
Тогда гони в аэропорт.
     Третий советник российского посольства в Стокгольме Вадим Пересадов уже
больше  суток  не  покидал  аэропорт  шведской  столицы. Из  всех работников
невидимого  фронта он  один  лично  знал  беглеца. Два года назад  тогда еще
никому неизвестный  подполковник  ФАПСИ  читал им курс  лекций о новых видах
прослушивания.  Память  у Пересадова от рождения была неплохой, и он  хорошо
запомнил высокую, худощавую фигуру Елистова, его характерное, вытянутое лицо
с профилем старого грифа-падальщика. Кроме него, в аэропорту паслись еще два
"нелегала", работающих  под журналистов, но час назад они уехали отдохнуть и
принять душ.
     Пересадов знал про марш-бросок к военной базе шведских  BBС,  видел его
по телевизору в баре  и как-то уже уверился в том, что перебежчик ускользнул
от возмездия. В кармане Вадима лежал взведенный пистолет, приказ, полученный
им,   звучал  коротко  и  недвусмысленно:  "...При   обнаружении  немедленно
уничтожить..."
     Зайдя  в  бар,  Пересадов  выпил  чашечку  кофе,  но   не  почувствовал
облегчения.
     "Какая  это  уже у меня за сутки? Двадцатая? Да нет, больше,  наверное.
Все-таки  это  бесполезно.  Надо вызвать Левку,  пусть  меня  сменит. Смешно
будет,  если у  спящего советника  российского  посольства шведская  полиция
найдет в кармане пистолет".
     Выйдя  на внутренний балкон второго  этажа,  он  безразличным  взглядом
пробежался по толпе, собирался уже  отвернуться, когда заметил двух  мужчин,
быстро шагающих от входной двери к стойкам регистрации. Пересадова привлекли
к ним три детали: решительная,  целеустремленная  походка  обоих пассажиров,
отсутствие багажа и черные очки на лицах обоих, хотя день выдался пасмурным.
Вадим отметил, что  фигуранты подходят  под нужную категорию  людей  --  оба
высокие, чуть  сутулящиеся. Одинакового покроя плащи и похожие  Ѓєуляпы
также  нивелировали  облик  обоих подозреваемых. Тем  временем  один из  них
протянул документы таможеннику, что-то весело сказал ему.
     Пересадов не видел лиц этих людей,  а спуститься и подойти к ним он уже
не успевал. Предъявил документы для проверки и второй пассажир, а  Вадим так
и не решил, что делать.
     -- Да нет, вряд ли это они, -- пробормотал он.
     Левее стойки регистрации неожиданно  раздался звонкий шлепок,  а  затем
резкий,   пронзительный  детский  визг  разрезал  ровное   гудение  людского
муравейника. Уже  получивший в руки документы человек в  черных очках нервно
оглянулся на звук плача  и тут же вскинул руку к голове. Вадим не  видел под
левым ухом большую черную  родинку  каплевидной  формы,  но  жест  был столь
характерным, что он не мог ошибиться.
     "Елистов!" -- полыхнуло в мозгу.
     Рука Пересадова проскользнула в  карман,  он нащупал рукоять пистолета.
Расстояние между ними было метров двадцать пять, с такого он не промахнется.
Но  перед  Вадимом  зримо  встало  все,  что  ожидает его  в  будущем:  суд,
многолетняя отсидка в шведской тюрьме, неизбежный выход в отставку.  Навесят
что-нибудь и на грудь, но  компенсируют ли запоздалые почести долгие годы за
решеткой?
     За этими раздумьями пролетели драгоценные секунды, Елистов (а Вадим уже
ни капли не сомневался,  что  это именно он) шагнул  вперед  и исчез  внутри
лабиринтов таможенного досмотра.
     Пересадов разжал мокрую  ладонь,  вытер с  лица пот и,  вытащив сотовый
телефон, вызвал посольство.
     --  Он  только что  прошел регистрацию рейса  на  Гамбург.  Вылет через
тридцать минут.
     -- Это точно?
     -- Да, я опознал его по характерному жесту,  когда  он  трогает родинку
под ухом.
     -- Хорошо, можешь возвращаться, молодец.
     Через  пять  минут о  вылете  Елистова  из столицы  Швеции уже  знали в
Кремле.
     -- Откуда такая уверенность? -- спросил Соломин.
     -- Этот парень знал Елистова лично, он опознал его по родинке.
     -- Ну что ж, мы знаем теперь, где он,  и что это нам дает? Соедините-ка
меня с Сазонтьевым.
     Через двадцать секунд его соединили с главковерхом.
     -- Ты где? -- спросил Соломин.
     -- Пункт управления ПВО.
     -- Ты уже знаешь?
     -- Да.
     -- Что-нибудь придумал?
     -- Конечно.
     -- Что?
     -- Поднял в воздух АВАКС. Они уже засекли этот борт.
     -- Ты что, хочешь его сбить?
     -- Само собой.
     Соломин помолчал.
     -- Другого выхода нет? -- тихо спросил премьер.
     --  Я  не  нашел.  Придумай  что-нибудь еще.  Как  там  говорил  Сизов:
"Жертвовать -- так пешками".
     -- Ладно, действуй. Мы еще успеваем?
     -- Да, подняли пару МиГов с Калининграда. У нас очень мало времени.
     Лишь   здесь,  на  высоте  десяти  километров,  Елистову  действительно
понадобились темные очки. Солнце нещадно слепило  глаза, а  он никак  не мог
оторваться от иллюминатора, разглядывая  облака,  словно  пацан,  первый раз
поднявшийся в  воздух. Пирс  дремал рядом,  за  прошедшие сутки он почти  не
спал,  готовил этот странный побег.  Елистов  закурил и подумал:  "Вот  оно,
первое различие двух стран. В "Боингах" можно курить. Может, в Штатах у меня
получится лучше?  Обидно, что все оборвалось в одном  шаге от успеха. Нельзя
просчитать  каждую деталь, невозможно! Этим парням везет во всем. С  первого
дня,  с первых шагов. И  вот  теперь  придется  начинать  все сначала.  Надо
подумать, как построить тактику общения с цэрэушниками. Если они думают, что
меня можно выжать  как  губку  и выбросить, то это они зря.  Непременно надо
добиться принятия на службу в Лэнгли..."
     Елистов не знал, что в это время сближающимся курсом к  его "Боингу"  с
интервалом  по  ширине  в  сто  километров  несется  пара  тяжелых  высотных
перехватчиков  МиГ-31.  Они  летели по  прямой,  нещадно  пронзая  невидимые
границы чужих государств,  уже на пределе своей дальности. Еще немного, и им
не хватит топлива вернуться обратно на базу. Каждый из  них  нес только одну
ракету класса "воздух-воздух" с системой самонаведения "выстрелил и забыл".
     -- Я первый, есть захват цели, -- сообщил пилот первого МиГа.
     -- Я второй, цель не вижу.
     -- Огонь, первому! -- скомандовал далекий голос из Москвы.
     Прочертив  белый  инверсионный  след,  ракета  пошли  на цель,  а  пара
перехватчиков немедленно легла на обратный курс.
     Елистов    продолжал   просчитывать   тактику    и   стратегию   своего
предательства,  Пирс  спал,  остальные  семьдесят  девять  человек на  борту
"Боинга" занимались кто  чем, когда самонаводящаяся ракета разнесла кормовую
часть  лайнера.  Через  полминуты  в темные  воды  Балтики рухнули  пылающие
обломки.


     Когда  Сизов пошел на поправку,  скандал cо  сбитым "Боингом" начал уже
идти  на спад.  Сазонтьев  оказался прав,  принимая  такое  решение.  Сбитый
пассажирский лайнер лишь добавил несколько  штрихов к общей картине "Империи
зла", давно  и беспощадно нарисованной западной прессой. Количество туристов
в Россию сократилось до минимума. Как Ждан шутил: "Теперь к нам едут  только
по  служебной  надобности, так  что каждого  прибывшего можно  автоматически
записывать в шпионы".
     Творческое  рвение Кэтрин Джонс  побудило  ее  выступить с  инициативой
послать объединенные войска стран НАТО с  целью снять блокаду Чечни. Но даже
самые рьяные ястребы посмотрели  на  госсекретаря как  на  сказочника  Ганса
Христиана   Андерсена.  Сухопутная   операция  НАТО  в  глубине   российской
территории была просто самоубийственной.
     Потихоньку отъезжала на Запад творческая интеллигенция. Первыми рванули
туда, лишь только почувствовав на своей спине седло и узду цензуры, писатели
и журналисты.  Для некоторых это был  уже  второй  отъезд  насовсем, чем они
откровенно  хвалились  перед  своими  более  молодыми  коллегами.   Подобный
разговор  происходил  в купе СВ поезда "Москва -- Париж"  осенью  две тысячи
четвертого года.
     --  Вы ведь на Западе  были так, наскоком. Видели его мурло  с парадной
стороны, -- вещал  торопливым  говорком прозаик  Симеон Антипин,  мужичок  с
длинными седыми волосами, необычно шустрый для своих шестидесяти  пяти  лет.
-- А я  пять лет мыл машины на автозаправке в Гамбурге, так что мне  это все
знакомо изнутри.
     -- Так что  же вы туда так рветесь? -- мрачно  заметил его визави, Егор
Костюк,  молодой  журналист  из  мощной плеяды  "шоковых  репортеров".  Свое
талантливое перо он ценил весьма дорого, за большие деньги мог написать  что
угодно и про кого угодно. Цензура просто  перекрыла  ему кислород, а жить на
рублевые гонорары он уже отвык.
     -- А потому  что  в отличие от вас у  меня есть куда ехать. Вот  он, --
Антипин  продемонстрировал  на брелке хитроумный английский ключ.  -- Висит,
есть  не  просит,  ждет своего  часа. Небольшая квартирка  на  Монмартре, по
парижским меркам  совсем крохотная, но я привык к российским стандартам, все
эти громадные "пентхаузы" меня пугают своими размерами. В  них  неуютно, нет
теплоты российских бараков  или московских  хрущоб. А жилье на Западе -- это
самое главное,  поверьте  мне. Все остальное не составляет  проблем, были бы
лишь руки да голова на плечах.
     В  этот  момент  поезд тронулся.  Антипин  встал  и,  глядя в  окно  на
проплывающий перрон, торжественно и с пафосом прочитал:
     -- Прощай,  немытая Россия, страна рабов,  страна  рабов,  и вы мундиры
цвета хаки, и ты, тупейший мой народ.
     Костюка этот "ремейк" Лермонтова  слегка покоробил, но  тут подошли еще
два знакомых литератора, и отъезжающие загудели до самого Парижа.
     -- Это вы, молодежь, довели страну до диктатуры. Вы  мечтали о "твердой
руке",  о   возрождении  Сталина,  --  пьяно  покачиваясь  в   такт  поезду,
витийствовал Антипин.
     -- Чего сразу валить на нас, -- огрызнулся Костюк, разливая по стаканам
водку. Он толкнул своего задремавшего  соседа,  известнейшего тележурналиста
Болотова,  прославившегося  даже  в  своей  среде  редкой  продажностью.  --
Привычка стариков  обвинять во всех нынешних бедах молодежь адекватна только
привычке молодых обвинять в этих же самых бедах стариков. Так ведь, Миша?
     --  Пошел ты...  -- буркнуло  телесветило и окончательно завалилось  на
диван Костюка.
     --  Э, нет,  -- Симеон Владимирович торжественно  помотал  перед  носом
журналиста  своим мелким, дамским пальчиком. -- Мы-то  в свое время хлебнули
дерьма тоталитаризма  выше  головы.  Мы  рисковали  не  баксами, а  головой.
Загреметь в лагеря  было легче, чем  выпить кружку пива. И это мы довели вас
до  демократии,  своей  кровью,  своими  нервами, своей  борьбой,  а  вы  ее
профукали.
     -- Это была не  демократия,  это хрен знает что, феодализм с элементами
первобытного  строя.  У кого больше  -- тот  и пан.  Каждый  новый правитель
приходил словно  царь, отныне  и  навсегда. После нас  хоть  потоп,  говорил
Людовик. После наших царьков скорее останется пустыня.
     -- И все-таки  это  вы профукали свою свободу и теперь бежите на Запад,
туда, где ее переизбыток, -- настаивал прозаик, тщетно пытаясь увернуться от
попыток своего соседа, сатирика Апалина, полить его редеющие волосы пивом.
     Несмотря на эти бесконечные споры, Костюк с Антипиным почти сдружились,
но, к  удивлению Егора,  по прибытии в  столицу Франции старый  забулдыга не
пригласил  его  пожить  у  себя на квартире, даже  не  назвал свой парижский
адрес.
     Спустя  два  месяца  они  совершенно  случайно встретились  в  одном из
парижских "бистро" на бульваре Капуцинов. Костюку показалось, что его собрат
по  перу  выглядит несколько странно.  Он был  в том же самом  легком, не по
сезону,  плаще  и  не слишком свежей  шляпе.  Антипин  мелкими  глотками пил
горячий кофе, лицо его при этом как-то не источало радости и покоя.
     -- Добрый день, Симеон Владимирович, -- вежливо поздоровался Костюк.
     -- А, Егор Андреич, какая встреча! -- обрадовался старый прозаик. -- Ну
как вам Париж, как вам весь этот Запад? Достаточно прогнил?
     -- В меру, в меру. Нам еще сгодится. Как вы-то поживаете?
     Прозаик сразу поскучнел, со вздохом признался:
     -- Не очень. С квартирой я пролетел.
     -- Как это? -- ахнул Егор.
     -- А вот так. Хваленая западная демократия. Пока я жил в Москве, Аннет,
моя парижская подруга времен первой эмиграции, отсудила ее в свою пользу как
алименты на воспитание сына. Меня даже не поставили в известность. Так что я
теперь снимаю номера, деньги идут к концу, преподаватели русской словесности
никому  здесь  не нужны,  ну а мыть посуду по ресторанам  я уже  не  потяну.
Финита ля комедиа. Ну а вы-то как, нашли работу, жилье?
     -- Да, я устроился по специальности.
     Антипин был поражен.
     -- Как, где?!
     -- Все возвращается на  круги своя.  Реанимируются хорошо вам известные
радиостанции   "Свобода",   "Свободная   Европа"  и  "Голос  Америки",  идет
увеличение штатов и часов  вещания. Так  что не упустите  свой  шанс, Симеон
Владимирович. Я сейчас еду  в Гармиш-Пантеркирхен,  могу замолвить  про  вас
словечко шефу редакции.
     -- Ради бога, Егор Андреич! По гроб жизни буду вам обязан.
     Через  полгода  четкая скороговорка  Симеона Антипина  летела по волнам
эфира в сторону исторической родины.
     -- ...И последнее.  Западные  аналитики всерьез выражают  сомнение, что
Владимир   Сизов  когда-либо  уже  появится  на  международной  сцене.  Есть
предположения, что хотя он и выжил в катастрофе, но полностью лишился речи и
разума и представляет сейчас из себя  некую живую куклу.  Диктатор  и раньше
редко появлялся на публике, а после катастрофы мы не услышали из его уст  ни
слова. Предполагают, что  его  друзья Соломин и Сазонтьев могут использовать
Сизова как номинального главу Временного Военного Совета в игре против новых
его членов, прежде всего Ждана и Малахова. Вы слушали радиостанцию "Свобода"
из Мюнхена, с вами был Симеон Антипин.
     За тысячи километров  от Мюнхена Сизов усмехнулся и  выключил приемник.
Привычку  слушать  "чужие"  голоса  он  приобрел  в  больнице,  с  интересом
анализируя всю  ту муть,  что  выливали "вещатели". Его  позабавило, что  на
Западе однокашников называют Триумвиратом, причем его именуют Диктатором,  а
Соломина и Сазонтьева соответственно Премьером и Главковерхом. Почему-то ему
вспомнилось,  как неделю  назад  он первый раз  после аварии появился в зале
заседаний  Временного  Военного   Совета.  На  его  месте  сидел  Сазонтьев,
говоривший   что-то   резкими,  отрывистыми   фразами.  Лицо   у  него  было
сосредоточенное  и  деловое.  Но,  увидев  входящего Сизова, он расплылся  в
детской улыбке, засмеялся и, сорвавшись с места, кинулся  к Владимиру. И он,
и  остальные члены Временного  Военного Совета минут  десять  тискали его  в
своих  объятиях,  Соломин  даже  прослезился.   Как  никогда   ранее   Сизов
почувствовал, что он действительно уважаем, любим и нужен этим людям.
     Поднявшись  с  кресла,  Владимир,  прихрамывая,  прошелся  по  комнате,
остановился около  камина,  отхлебнул из  бокала красное грузинское вино,  а
затем нажал кнопку вызова.
     -- Найдите мне Фокина, -- велел он адъютанту.
     Через две минуты его соединили с главным идеологом страны.
     -- Ты где сейчас? -- спросил Сизов.
     -- В Останкино, а что?
     -- Да время уже второй час, думал, ты спишь.
     -- Нет, работы слишком много. Я заночую тут.
     --  Ты что  же, Андрей,  не докладываешь,  что  меня  на Западе  начали
потихоньку списывать со счетов, а?
     -- Ну это же полная ерунда.
     -- Не скажи. У тебя брифинг завтра?
     -- Да, как обычно, по пятницам. Сказать что-нибудь по этому поводу?
     -- Не надо. А вообще-то, про что будешь говорить?
     -- Про Югославию. Сейчас это главное.
     -- Хорошо, я послушаю.
     Положив трубку, Сизов  задумался  о  судьбе бывшего журналиста. Человек
сугубо  штатский,  Фокин  неожиданно оказался  гораздо большим ястребом, чем
даже  некоторые  члены  Временного Военного  Совета.  На  Западе  его  часто
сравнивали  с  Сусловым  и  даже  с  Победоносцевым.  Став  главным  рупором
правительства,  Фокин  подмял под  себя  прежде всего  телевидение, руководя
двумя основными каналами.  Это  отнимало  колоссально много времени,  и чаще
всего Андрею приходилось ночевать в Останкино.  На всю жизнь Сизов  запомнил
несколько  основополагающих  тезисов  своего  штатского  друга  из  скромной
брошюры с броским название "Идиотизм демократии".
     "... Сам по  себе  принцип  демократии  абсурден именно  властью массы,
толпы.  Это право  тупого  торжества  серости и ограниченности  над горсткой
прогрессивно настроенных граждан. Историю прежде всего делают  личности, это
хорошо видно  на примере  Александра Македонского  и  Чингисхана,  Аттилы  и
Бонапарта.  Всем  своим прогрессом мы  обязаны единицам активных  личностей,
упрямо толкавших серое  болото мещанства  вперед.  Васко  да Гама  и Колумб,
Кортес  и  Ермак  --  только  им   мы  обязаны  завоеванным   простором  для
существования человечества.  Ницше  и Шопенгауэр,  Кант  и  Спиноза  -- лишь
единицы способны дать для человечества  новые идеи, сотни людей -- понять их
и  тысячи  -- претворить  в жизнь. Если бы  принцип демократии существовал в
природе, человечество до  сих  пор  жило в пещерах  и  питалось падалью. Тем
более принцип демократии  неприемлем в  России. Это  хорошо  видно  по  всей
истории  нашей страны  после девяносто  первого года. Такой  дикой, махровой
коррупции  и  воровства не знала  ни  одна  страна.  За  короткий  срок было
разрушено  все,   что  создавалось   десятилетиями:  промышленность,  армия,
культура. Будем считать, что эти годы послужили как бы прививкой от западной
заразы  по имени  демократия. Теперь  нам нужно не  менее десяти лет,  чтобы
ликвидировать разрушающие нас язвы..."
     Ровно в двенадцать в конференц-зале Агентства Роспресс  начался обычный
брифинг  Андрея  Фокина. Ответив  на несколько  вопросов  о положении внутри
страны, он перешел к внешним делам.
     -- Теперь, что касается Югославии...
     В  этот  момент  сбоку от  стола распахнулась  дверь,  и  в  зал,  чуть
прихрамывая, вошел Владимир Сизов. Его появление было настолько неожиданным,
что  сначала   журналисты  оцепенели,   потом  торопливо   замигали  вспышки
фотоапаратов, засуетились у телекамер операторы.
     --  О  нашей  позиции в югославском  вопросе  расскажет непосредственно
глава  Временного  Военного Совета  Владимир  Сизов, -- закончил свою  фразу
Фокин.
     -- Добрый  день, господа,  --  с  улыбкой  начал Сизов. -- Положение  в
Югославии настолько серьезно, что я решил сам пояснить позицию России в этом
вопросе. Вот  уже  более  полугода продолжается военный конфликт  в  Косово.
Натовцы,  вынужденные эвакуировать свои войска из этого района Европы, опять
начали изуверскую  тактику  бомбежки мирных городов Югославии. У границ этой
страны концентрируются войска стран Североатлантического альянса. В условиях
блокады мы не можем больше поставлять сербам ракеты к комплексам С-400, но и
оставить без помощи братский славянский  народ  не имеем права.  Поэтому  мы
решили выдвинуть Северный флот к берегам Западной Европы.
     --  Кто  говорил,  что  он  сошел  с  ума?  --  тихо  спросил  один  из
корреспондентов соседа.
     -- А разве то, что он предлагает, не безумие? -- ответил тот.
     -- Если  авиация НАТО  продолжит наносить удары  по  Югославии,  то  мы
ответим адекватно, -- закончил Сизов.
     -- Но как вы пройдете проливы? -- сразу полетел из зала вопрос.
     -- Вас перещелкают еще на подходе к Ла-Маншу.
     -- А мы не будет соваться в проливы. И  с Северного моря  можно нанести
удары по странам, входящим в блок НАТО. Прежде всего это штаб-квартира блока
в  Брюсселе, резиденция английского правительства, Берлин и основные военные
базы США в Англии и Германии.
     -- Это будут ядерные удары или обычные?
     --  Это  как   получится,  --  ответил  Сизов.  --  Все  на  усмотрение
командующего операцией.
     -- А кто командует вашим флотом?
     -- Флотом командует адмирал Елисеев,  а непосредственно операцией будет
руководить министр обороны.
     -- Сазонтьев?
     -- А что, у нас есть другой министр обороны? -- засмеялся Фокин.
     Эта было самое сенсационное во всей пресс-конференции.
     Сазонтьева на Западе  боялись давно и устойчиво, еще со времен памятной
записи  Шустермана. Атомная  бомбардировка Шикотана  еще больше усилила этот
страх.  Лицо  Александра   Македонского,  амбиции  Наполеона  и   комплекция
Терминатора вводили западных обывателей в шоковое состояние. Как обычно  все
это перехлестывало  в  совершенно  противоположные  стороны.  В то время как
мужская   половина   человечества   видела   в   Сазонтьеве   антихриста   и
потенциального могильщика  западной  цивилизации,  прекрасная  же его  часть
ставила  главковерха  на первые места в десятке  самых красивых мужчин мира.
Среди  иконостаса среднеевропейской  девушки  рядом со звездами Голливуда  и
большого  спорта  теперь частенько можно  было  увидеть парадную  фотографию
Сибиряка в мундире со всеми орденами  и медалями. Журнал "Плейбой" заработал
целое состояние, поместив  снимок  главковерха  в одних  плавках.  Папарацци
засекли Сазонтьева на редком отдыхе в Сочи, и этот снимок  еще больше разжег
страсть женской половины западного  мира.  Сашка от  природы  был  награжден
сложением античного бога.
     Уже через сутки  к холодным  водам, омывающим Норвегию,  было приковано
внимание  всего  человечества.  Никогда  еще Европа  не стояла  так близко к
ядерной  катастрофе.  Ракетный  атомоход  крейсер  "Петр Великий"  неумолимо
двигался вдоль берегов Скандинавии в нейтральных водах. Его сопровождали три
эсминца, два больших противолодочных  корабля, ракетные катера и два танкера
с  топливом.  Стратегические  бомбардировщики  России  и Америки  непрерывно
барражировали  на  предельных  высотах,  наблюдая  за кораблями  противника.
Самолеты системы АВАКС прослушивали все переговоры эскадры между кораблями и
Москвой.
     Над крейсером кружили,  чуть не  сталкиваясь друг с  другом,  несколько
вертолетов с телеоператорами крупнейших вещательных компаний мира. Несколько
раз они засекали  на палубе рослую фигуру  Сазонтьева.  Время от времени  со
стороны континента поднимались самолеты сил НАТО, обычно F-117. На предельно
малой  высоте  они  проносились  в непосредственной  близости от кораблей, и
тогда  шестиствольные  тридцатимиллиметровые  зенитные  автоматы   открывали
заградительный  огонь.  Сазонтьев  помнил  свои  шуточки  с  "Нимицем" и  не
подпускал самолеты противника близко.
     Иногда,  услышав  шум  винтов  подводных   лодок,  открывали   огонь  и
противолодочные корабли. Реактивные  бомбометы РБУ с грохотом выстреливали в
серые,  осенние  волны серии  противолодочных  бомб. В  подобном  напряжении
прошли сутки. Затем случилась трагедия.  Во время очередного залпа в сторону
американского разведывательного  самолета  под очередь  подвернулся  один из
вертолетов.  Его  падающие  в  огне  обломки очень  красочно сняли остальные
репортерские группы. Сазонтьев  тут же вышел в эфир по международному каналу
и лично  принес  свои извинения  французскому правительству.  По  несчастью,
именно французский вертолет  столь неудачно  попал  под  огонь зенитчиков  с
крейсера. Но шеф-редактор  "Антенн-2"  Анри Бойль недаром  слыл среди  своих
коллег пронырой из проныр.  Через два  часа он сам связался  с Сазонтьевым и
предъявил ему ультиматум:
     -- Господин генерал, вы угробили мою лучшую группу репортеров, за это я
с вас потребую самую жесткую контрибуцию.
     -- Какую же? -- несколько опешив от подобного напора, спросил Сибиряк.
     -- Я требую, чтобы вы дали мне интервью на борту вашего крейсера.
     Сазонтьев рассмеялся и сказал:
     -- Хорошо, я согласен. Сейчас  я  отдам  приказ  освободить вертолетную
площадку на корме, через два часа можете  садиться. С собой  возьмите только
телеоператора.
     Через два часа двадцать минут после этого разговора Анри Бойль, высокий
мужчина лет пятидесяти с заметной залысиной и живыми черными глазами, шагнул
через  порог  каюты главковерха.  Сазонтьев  принял  его стоя,  на  нем  был
парадный  мундир со всеми регалиями. Поздоровавшись  за руку с журналистом и
неодобрительно покосившись на  бородатого хипповатого телеоператора,  он  на
хорошем английском обратился к гостю:
     -- Я еще раз приношу свои извинения за гибель ваших друзей. Это не было
злым умыслом, мы давно  предупреждали ваших  папарацци об опасности подобных
полетов.
     Бойль развел руками:
     -- Охотно верю,  на войне  как  на  войне.  Мне  бы хотелось задать вам
несколько вопросов, господин генерал. Тех, что интересуют сейчас весь мир.
     -- Ну  что ж,  охотно на  них  отвечу, но сначала пройдемте за стол. По
русскому обычаю гостя обязательно надо накормить.
     Стол  поразил француза своим разнообразием и изысканностью  сервировки.
Присутствовала  и  красная,  и черная икра,  ветчина,  балычок,  четыре вида
салатов, фрукты, красная рыба. Вся обстановка каюты, обитой мореным  дубом и
красным бархатом, белоснежные салфетки,  серебряный сервиз и букет цветов --
все это  скорее напоминало обстановку элитного  ресторана. Лишь еле заметная
дрожь, перезвоном  отзывающаяся  в  хрустальных  бокалах, подсказывала,  что
крейсер неумолимо движется вперед.
     -- О, это  просто великолепно! -- восхитился Анри.  -- Не поверишь, что
это все происходит практически на войне. Я как будто попал к "Максиму"!
     -- А  почему мы должны отказывать себе в таких простых  радостях, может
быть, это наш последний обед.
     -- Вы настроены так скептически?
     -- Скорее решительно, -- поправил Сазонтьев. По  праву хозяина он налил
в  бокалы красное вино, к удивлению  журналиста  оказавшееся  очень  хорошим
"Бордо".
     -- Давайте выпьем за знакомство, за то, что мы еще можем себе позволить
подобные радости.
     Анри заметил, что главковерх только пригубил бокал.
     --  Вы не выпили до дна,  кажется, по-русски это считается чем-то вроде
оскорбления? -- блеснул эрудицией шеф-редактор.
     Сазонтьев рассмеялся.
     --  И вы, и я находимся на работе. Я не думаю, что европейцы будут рады
узнать,  что крейсером командует пьяный  русский  генерал. Боевые сто  грамм
хороши перед рукопашной, и то больше для трусов.
     Отведав  жареного  фазана и фаршированную  рыбу,  француз задал  другой
вопрос:
     -- Я не ожидал, что вы так хорошо говорите по-английски.
     -- Почему, это естественно. Надо знать язык потенциального врага.
     -- А французский вы случайно не знаете?
     --  К  сожалению, нет. Очень бы  хотелось  посетить  Париж, поклониться
праху Наполеона.
     -- Почему вы так  преклоняетесь  перед нашим  императором,  ведь  у вас
много своих великих полководцев, например Суворов, Жуков?
     -- Они  только воины, Наполеон  же создатель  империи. Таких  в мировой
истории всего двое, он и Александр Македонский.
     -- Значит, вы  тоже хотите  создать  свою империю? И в каких  пределах?
Франция в нее войдет?
     Сазонтьев улыбнулся.
     --  Нам  это  ни к  чему.  У нас уже  есть готовая  империя --  Россия.
Единственное, что мы хотим -- чтобы нам не мешали жить по-своему.
     -- Значит, Парижу и Франции в целом ничего плохого не угрожает?
     -- Нет.
     Бойль покосился в сторону оператора, заснял  ли тот эти слова. Франсуа,
явно глотая слюни, исправно снимал странный банкет.
     -- А кому же стоит опасаться за свою жизнь?
     --  Прежде  всего  странам и  столицам,  непосредственно участвующим  в
агрессии против  Югославии: Англии, ФРГ, Италии, Бельгии. Пусть жители  этих
столиц  испытают на своей шкуре, что такое  страх, что значит оказаться  под
бомбами и ракетами, что такое быть беженцем, чувствовать  себя неуверенным в
завтрашнем дне.
     После обеда собеседники устроились друг  против друга в мягких креслах.
Сазонтьев  расстегнул  китель  и  угостил  гостя  гаванской сигарой.  Указав
сигарой на китель главковерха, тот спросил:
     -- Генерал, у вас столько орденов, за что вы их получили?
     -- В основном  за  Кавказ. Кроме них, есть еще  и другие награды -- три
ранения и одна контузия.
     --  Насколько вы решительны в своем  ультиматуме о прекращении агрессии
против Сербии?
     -- Мы пойдем до конца. Европейцы привыкли к этой войне, они не обращают
внимание на бомбежки Югославии. Уже пятьдесят лет Европа живет в  мире, и им
трудно понять,  что  значит вечный  страх  перед налетами авиации.  Придется
кое-кому напомнить, что это такое.
     -- Скажите, крылатые ракеты на борту вашего  крейсера снабжены ядерными
боеголовками?
     -- Конечно, стоило ли тащить на такое расстояние какой-то тротил?
     -- Но это  же чистой воды самоубийство! На  вас  тут же накинется  весь
флот НАТО! -- Бойль махнул рукой в сторону невидимого противника.
     --  С  полчаса мы  продержимся,  но Европе я  тоже не  позавидую. Взрыв
корабля,  нашпигованного  ядерным  оружием  и  атомным  реактором,  не очень
приятная  перспектива. К тому же, если  хотя бы треть наших  ракет достигнет
своих целей, то оставшихся жителей  Европы  придется переселять в  Австралию
или в Антарктиду.
     Француз не успел оправиться от предыдущего откровения главковерха,  как
его приятно шокировало  следующее действие. В каюту вошла женщина. Глянув на
Сашку,  Сазонтьев  довольно  усмехнулся.  Она  все-таки  надела  темно-синее
вечернее платье, хотя  перед этим устроила целую  истерику, не  желая менять
свой  привычный камуфляж  на  какого-то  Диора.  Анри, подскочив  с  кресла,
поклонился  даме,  поцеловал  ей ручку. Сашка,  словно  спустившая  всю свою
предыдущую жизнь  на скуку  высшего общества,  небрежно кивнула  в  ответ  и
уселась на валик кресла  Сазонтьева. Тот сразу обнял ее, с любовью глянул на
курносый   профиль.   Выглядела   товарищ   прапорщик   сейчас   удивительно
хорошенькой,  хрупкой  и  женственной, что особенно контрастно смотрелось на
фоне гиганта главковерха.
     --  Это моя жена, Александра, -- представил французу даму Сазонтьев. На
самом деле он так и не нашел время развестись с Надей и расписаться.
     -- Вы взяли с собой даже любимую женщину? -- удивился репортер.
     --  Да, -- с улыбкой признался Сибиряк. --  Умереть вместе -- это  ведь
тоже большое счастье.
     -- Вы с такой неизбежностью говорите о собственной смерти...
     -- Это часть моей профессии. Не стоит идти в военные, если трясешься за
свою паршивую жизнь.
     --  Но  вернемся  к  конфликту   вокруг  Югославии.  Возможно   ли  его
разрешение?
     --  Прежде  всего  надо  прекратить  бомбардировки   и  сесть  за  стол
переговоров. Согласитесь, что, провозгласив отделение Косова  от Югославии и
присоединение края  к  Албании, сепаратисты  нарушили  соглашения  девяносто
девятого года. Так  что  никаких  возвращений  к  прежним  рубежам не будет.
Никакого сербского геноцида в отношении албанцев не было и не будет. Все это
измышления крыс из Лэнгли.  Пусть кто хочет из албанцев возвращается и живет
в  мире.  Мы  согласны  даже  на  ввод  миротворцев, но  не  из  стран НАТО.
Швейцария, Болгария, Македония -- что-нибудь из этого списка.
     Разговор продолжался еще минут десять и касался уже только политики.
     -- Беда европейцев  в том, что они  только пешки в игре дяди Сэма.  Вся
Европа  может  быть уничтожена.  А там,  за океаном,  будут  только довольно
потирать руки. Вашему президенту, я имею в  виду  Де Голля, это было понятно
еще сорок лет назад.
     Реакция  на репортаж Бойля,  тут же поданный в эфир и ставший сенсацией
недели,  оказалась  неожиданной.  Паника  в  городах  и  странах,  названных
Сазонтьевым потенциальными мишенями его ракет, приобрела грандиозный размах.
Спокойная  уверенность  главковерха,  незаурядная  сила,  веющая  от  фигуры
генерала, убедили обывателя в неизбежности военного  конфликта. Сотни  тысяч
людей  бросали  работу,  жилье и сплошным  потоком устремлялись  во Францию,
надеясь на  слово  главковерха. Самолеты  в Австралию  летели  забитыми  под
завязку.
     Удар  по экономике основных стран НАТО был нанесен жуткий. Встали сотни
заводов,  простаивали  гиганты  вроде  "Филипса"  или  "Фольксвагена".  Зато
гостиницы Франции и Швейцарии огребали необыкновенные барыши. Выросли заказы
на  переоборудование подвалов в  персональные бомбоубежища, впервые за много
лет  жители Европы закупали  продукты  мешками и  ящиками. Цены на  консервы
выросли в несколько раз.
     Сазонтьев внимательно просмотрел репортаж Бойля, хмыкнул и спросил:
     -- Кто сервировал стол?
     Капитан корабля, не поняв интонаций голоса главковерха, переглянулся со
старпомом:
     -- Мичман Никитенко.
     --  Представить к очередному званию. Никогда не думал, что курицу можно
замаскировать под фазана.
     Объединенный флот стран  НАТО  под  командованием английского  адмирала
Уайта встретил эскадру Сазонтьева  восточней  Шепландских островов.  На  все
призывы остановиться русские коробли отвечали молчанием и упрямо шли вперед.
Вытянувшись в линию, корабли английского,  американского  и  немецких флотов
преграждали  путь российской эскадре. Расстояние  неминуемо  сокращалось,  в
бинокли  было  видно,  что  крышки  всех двадцати  контейнеров  с  крылатыми
ракетами открыты, так же как и шахты противокорабельных ракет типа "Москит".
На мостике английского тяжелого крейсера "Хок" царило  напряженное молчание.
Казалось, что еще немного -- и произойдет непоправимое.
     --  Пора открывать огонь, --  тихо сказал  американский  адмирал  Вайс,
представитель Объединенного командования НАТО на эскадре.
     -- У меня не было такого приказа, -- отозвался англичанин.
     -- У вас приказ не допустить русских в Северное море.
     --  Те, кто отдавали  этот приказ,  не обозначили в  нем  действий моей
эскадры.
     -- Не смешите меня, адмирал,  есть только  один метод остановить  этого
монстра -- пустить его на дно.
     Уайт не  отвечал,  в бинокль он  всматривался в приближающиеся корабли.
Вопреки всем флотским канонам впереди на полной скорости в тридцать два узла
шел  сам  крейсер,  за  ним, заметно отставая,  эсминцы  и остальные корабли
сопровождения.  Пора  было  открывать  огонь,  но  в  этом  целеустремленном
движении  двадцати четырех  тысяч  тонн  стали  было что-то  завораживающее.
Адмирал, набрав в грудь воздух, приготовился  отдать роковую команду, но тут
вскрикнул дежурный радист:
     -- Господин адмирал, вас вызывает Сазонтьев.
     -- Что ему надо?
     -- Не знаю.
     -- Звук на громкую связь.
     Через  секунду из  динамиков громкой связи донесся голос Сазонтьева. Со
своим  характерным, мягким  славянским акцентом тот равномерно  и размеренно
повторял одно и то же:
     --  Сазонтьев вызывает  "Хок", Сазонтьев  вызывает "Хок", адмирал Уайт,
адмирал Уайт.
     -- Адмирал Уайт на связи. Что вы хотели нам сказать?
     -- Слушай,  дружище,  -- судя  по  голосу,  Сазонтьев  явно обрадовался
ответу.  -- Вот у меня на  столе стоят  две  бутылки  виски,  "Гленливен"  и
"Маккалоун", какой сорт лучше?
     -- А по какому поводу собираетесь праздновать?
     --  Как по  какому, сегодня же день рождения  адмирала Нельсона. Мне бы
хотелось отметить этого достойнейшего адмирала  не менее  достойной выпивкой
на английский манер.
     Уайт  неотрывно смотрел  на приближающийся крейсер. Время было упущено,
взрыв нашпигованного ядерной  начинкой русского  корабля означал бы  и конец
эскадры Уайта.  "Петр Великий", не сбавляя скорости, шел  точно  на немецкий
фрегат  "Байер". Расстояние сократилось  до трехсот  метров, крейсер  уже не
успевал  остановиться.  И у командира фрегата не выдержали нервы. Под кормой
корабля забурлила вода, и "Байер", освобождая проход, двинулся вперед.
     -- Слабак, -- пробормотал Уайт в адрес немецкого капитана.
     Корабли  разошлись  в каких-то  тридцати  метрах друг  от друга.  Круто
задранный  вверх  нос крейсера затмил скромно выглянувший из-за  туч и линии
горизонта  ущербный  кусочек солнца, и волна  от  буруна ракетоносца заметно
качнула  фрегат. Вслед за  своим лидером в освободившийся проход втянулись и
остальные  корабли  эскадры.  Все  это  происходило  под непрерывным обзором
доброй  полдюжины телекамер.  Никогда еще ни  один конфликт  не освещался  с
такими  подробностями в эфире реального времени. Корреспондент Си-эн-эн Джон
Райт начинал свои репортажи одной и той же фразой:
     -- Добрый  вечер  из  преддверия ада.  Если  человечеству суждено будет
погибнуть,  то  вы узнаете об этом  первыми. Оставайтесь  с  нами на  канале
Си-эн-эн...
     Получив сообщение о том, что русский корабль находится в ста пятидесяти
милях  от  Лондона, срочное  ночное собрание парламента отправило в отставку
правительство Стоквуда.  За это голосовали и консерваторы, и лейбористы. Тем
же утром из английской столицы начался многотысячный исход. Побросав  работу
и  жилье, англичане, с трудом вспомнив адреса дальних родственников, мчались
в захолустье Эссекса, Кента, а то и дальше, в Шотландию.
     Активней всего  на угрозу  уничтожения  отреагировали  жители Брюсселя.
Началось все  с  пикетов  у штаб-квартиры  НАТО,  а  когда  эскадра  русских
прорвалась в  Северное  море, в гости к  генеральному секретарю НАТО Сантосу
пожаловал  сам мэр города,  господин Йенсон. По такому  поводу  он  был одет
официально, в черную, бархатную  мантию, с массивной  цепью на шее и большим
ключом в руке.
     --  Господин генеральный секретарь, от  лица жителей  города Брюсселя я
выражаю  вам  недовольство  вашей  деятельностью  на  территории  Бельгии  и
предлагаю вашему учреждению покинуть территорию города в течение суток.
     Сантос откровенно опешил.
     -- Но, господин  мэр,  это  несерьезно. Во-первых, только правительство
Бельгии  может  принять  такое  решение.  Во-вторых,  мы  на  этой земле  по
долголетнему  договору,  и  в-третьих,  так подобные дела  в  цивилизованном
обществе не делаются.
     -- И все-таки вы должны оставить наш город как можно быстрее. Через час
мы отключим электричество и воду.
     --  Как  хотите,  надеюсь,   вы  понимаете,  что  у  нас  есть  система
автономного  снабжения  своих объектов. И вообще,  это свинство, Йенсон! Два
года назад вы сами мне говорили, что наша контора -- золотое дно для города,
а теперь выкидываете такие фортели.
     Но мэр был невозмутим.
     -- В таком  случае  мы силами полиции перекрываем  дороги и опечатываем
здание штаб-квартиры.
     --  Может  быть, вы  еще  рискнете  пойти на  штурм  здания? -- съязвил
Сантос. --  Морским  пехотинцем давно уже надо  потренироваться в стрельбе в
реальных условиях по движущимся мишеням.
     Но утром работники штаб-квартиры обнаружили, что мэр свое слово сдержал
и  перекрыл  проезд  машин  к  зданию. Из него пропускали  всех,  туда же не
пускали   никого.  Кроме  чахлых  переносных  заграждений  и  трех  десятков
полицейских   дорогу  блокировала  десятитысячная   толпа  демонстрантов   с
пацифистскими лозунгами.
     Сазонтьев еще пробивался со своей эскадрой в Северное море,  а в Москве
готовились к приему высокопоставленного гостя.
     -- К нам летит Кэтрин Джонс, -- сказал Володин, появляясь в дверях зала
заседаний Временного Военного Совета.
     -- Только этой суки не хватало, -- вздохнул Ждан, мотнув головой.
     -- Что она  везет,  Сергей, как  ты думаешь?  -- спросил Сизов министра
иностранных дел.
     --  Как  что,  ультиматум. На другое она просто не способна. Что мне ей
говорить?
     -- А стоит вообще разговаривать? -- спросил Сизов.
     -- Дипломатический этикет надо соблюдать.
     -- Ты вроде бы собирался ехать в Берлин?
     -- Да, самолет уже готов.
     -- Вот и езжай, а мы ее тут сами встретим.
     -- Хорошо, только  ради  бога, -- Володин  умоляюще  приложил  к  груди
правую руку, -- не переборщите. Это такая вредная баба!
     -- Ладно-ладно, не сомневайся.
     --  Мы  ей  рога  поотшибаем,  --  хохотнул  Ждан,   получив   в  ответ
укоризненный  взгляд  министра иностранных дел.  Именно Володину приходилось
расхлебывать  всю  кашу,  заваренную  этими "молодыми  нахалами", а  Ждан  и
молодчики из ФСБ были его постоянной головной болью.
     Когда "Боинг" Кэтрин Джонс приземлился в Домодедово, его встречала лишь
небольшая кучка  людей. Трап подали с  большой задержкой, внизу госсекретаря
встретили  посол  США  в  России  и  молодой  человек  с  погонами  старшего
лейтенанта. На безупречном английском он обратился к высокому гостю:
     -- От лица правительства и  народа России мы приветствуем  вас, госпожа
Джонс,  на  российской земле.  Прошу  вас  пройти  в машину,  все переговоры
пройдут в здании МИДа на Смоленской площади.
     Госсекретарь с явным недоумением уставилась на встречающего.
     -- А где Володин? -- спросила она.
     -- Полчаса назад он вылетел в Германию.
     Презрительно  пожав  плечами,  госсекретарь   прошла   в   поданный  ей
"Линкольн". По дороге она спросила посла Джона Стайка:
     -- Как  здесь,  в  Москве,  чувствуется напряжение? Они еще не бегут из
столицы?
     -- Не особенно. По крайней мере внешне ничего не заметно.
     -- А  эти  вшивые  немцы  и  англичане  рванули так,  будто ракеты  уже
поднялись в воздух. Кстати, в каком звании этот мальчик, что встречал меня?
     -- Старший лейтенант.
     -- Похоже, они хотят унизить в моем лице Соединенные  Штаты, вам так не
кажется, Джон?
     Посол дипломатично пожал плечами.  В отличие от своей гостьи, он хорошо
знал эту страну и где-то даже любил ее.
     Следующий удар по самолюбию  Кэтрин был нанесен в высотке на Смоленской
площади.  Ее привели в кабинет человека, едва ли более старшего по возрасту,
чем встречавший ее лейтенант. На погонах его были четыре маленьких звезды, и
госсекретарь быстро сообразила, что перед ней не более чем капитан.
     -- Советник министерства иностранных дел Пантелеймонов, -- представился
офицер. -- Мне поручено  вести с вами переговоры от лица Временного Военного
Совета.
     --  А  что,  у вас  не  нашлось  никого более  старшего  по званию?  --
разозлилась Джонс.
     -- Увы, все  в разъезде. Володин в Германии, Черышев  в Англии, Юдин  в
Югославии.
     --  В  таком случае я от лица Объединенного  командования стран  НАТО и
Соединенных Штатов  выражаю свой протест по поводу введения в Северное  море
военных  кораблей России. Если в течение трех дней вы  не вернете  корабли в
Мурманск,  мы  пустим  их  на  дно. Кроме  того, мы нанесем удары  крылатыми
ракетами с ядерными боеголовками по важнейшим объектам вашей страны.
     --  Хорошо,  мы  ожидали что-то  подобное.  Хочу  только уточнить,  это
официальный ультиматум от лица глав стран НАТО или одних Соединенных Штатов?
     -- Какая разница?
     -- Большая.
     --   Это   официальная  позиция   правительства   Соединенных   Штатов,
поддержанная главами всего альянса.
     -- Разрешите ознакомиться с официальным документом.
     -- Пожалуйста, -- хмыкнула Джонс.
     Внимательно изучив документ, Пантелеймонов с сомнением покачал головой:
     --  Я не уверен, что эта бумага соответствует действительным намерениям
стран Североатлантического альянса. Канцлер ФРГ, например, не давал согласия
на участие в акции.
     Кэтрин чуть скривила  свои  знаменитые  губы.  Этот  капитан вольно или
невольно угадал самое больное  место документа. У Джонс не  хватило времени,
чтобы  до  конца  согласовать  документ  с  главами  всех  правительств.  Но
считаться с подобными  мелочами  было  не в стиле "стальной леди". Она давно
уже  чувствовала  себя  на  европейской  политической  арене  выше всех этих
канцлеров и премьеров.
     --  В  любом случае  это  не  меняет  сути  документа, --  госсекретарь
сгустила  голос до  откровенно угрожающих тонов. -- Каков будет ответ вашего
правительства?
     -- Ответ будет адекватным.  В случае прямой агрессии Соединенных Штатов
против России наше правительство берет на себя  ответственность нанести удар
баллистическими  ракетами  морского  базирования по  территории  Соединенных
Штатов.
     -- Вы говорите так, словно европейских стран и вовсе не существует.
     -- С  ними  у нас  отдельный  диалог.  Просто вы  там,  на  континенте,
чувствуете себя неуязвимыми. Именно  этого чувства мы и хотим вас лишить. На
подводной лодке  класса  "Дельта"  шестнадцать ракет с десятью отделяющимися
боеголовками,  умножьте  все  это  на  шесть  --  это  и  будет  ваша   доля
апокалипсиса.
     -- Мы держим все ваши лодки под прицелом.
     -- Не все. Далеко не все.
     Это было  действительно  так.  ВМС  США  потерял  три "Дельты"  и  один
"Тайфун".  Этого вполне хватило бы для уничтожения всей страны. Кэтрин Джонс
указала пухлым пальцем на папку в руках капитана:
     -- Это все, что вы желаете сказать мировому сообществу?
     -- Да.
     -- Но вы даже не информировали ваших лидеров  о тексте  ультиматума! --
вспылила она.
     -- Зачем?  Мы примерно знали, с  чем вас  ждать. Если  вы действительно
хотите соблюсти процедуру, я передам ваш документ членам Временного Военного
Совета.
     -- Куда, в баню? -- съязвила госсекретарь.
     -- Нет, это недалеко, в центр управления стратегических войск.
     Джонс  с  минуту  молчала,  пристально  рассматривая  своими  выпуклыми
глазами бесстрастное лицо собеседника.
     -- Что ж, тогда мне не стоит зря терять времени.
     Она  поднялась и  решительно направилась к  выходу.  Капитан еле  успел
сунуть бювар с ответом правительства России в руки растерянного посла.
     Уже в машине, глядя в окно на Москву, госсекретарь сказала Стайку:
     -- Вам, кажется, нравится этот город, Стайк?
     -- Да, мадам.
     -- А мне он кажется чудовищным. Слава Богу, что скоро его сотрут с лица
земли.
     На борту  самолета Кэтрин Джонс узнала еще одну неприятную новость.  На
Мальорке в это время  открывалось первое собрание саммита глав  правительств
стран НАТО. Само по себе это  собрание не было чем-то  необычным, Джонс сама
готовила  это   сборище.  Но  то,  что   переговоры  начали,  не  дождавшись
госсекретаря, больно ударило по самолюбию "Стальной леди".
     В том же аэропорту произошла еще одна  знаменательная встреча.  "Боинг"
Джонс  транспортировали  по  рулежкам,   когда  выглянувшая   в  иллюминатор
госсекретарь увидела только что приземлившийся самолет со  знакомой эмблемой
Организации Объединенных Наций.
     --  А  этот-то  что тут делает? --  возмутилась она,  ткнув  пальцем  в
сторону  личного самолета главы  ООН Хамаза аль-Гамани. Представителя Египта
давно  уже никто не  ставил и в медный  грош. Его  участие в решении мировых
проблем было определено прихотью администрации США.
     -- Не знаю, про этот визит мы даже не слышали.
     --  Старый  дурак решил  поиграть  в  большую политику?  Ну-ну!  Пускай
побегает  впереди  тележки  с  яблоками.   Он,  кажется,  забыл,  что  скоро
перевыборы главы ООН.
     Но аль-Гамани наоборот прекрасно помнил про  выборы. Годы пребывания  в
последней  должности не были для престарелого дипломата самыми счастливыми в
его жизни.  Впрочем,  его честолюбие  с  возрастом  чуть угасло,  аль-Гамани
вполне устраивало номинальное первенство на  мировой сцене. Но месяц назад у
него  обнаружили  рак  в  запущенной  форме.  Как  истинный мусульманин,  он
воспринял это известие с  философским  спокойствием. Собственная  судьба его
уже  мало  интересовала,  но внезапно  вспыхнуло честолюбие. Захотелось уйти
красиво, так, чтобы все поняли, чего он стоил на самом деле.
     В   отличие  от  предыдущего  посланника  генерального  секретаря   ООН
принимали на высшем уровне. Несмотря  на  поздний  час аль-Гамани привезли в
Большой Кремлевский дворец. С любопытством оглядываясь по сторонам и пытаясь
найти  видимые  следы  боев июньского переворота,  низкорослый араб,  тяжело
опираясь  на палку, прошел в  Георгиевский  зал.  Там его встречал одетый  в
парадную форму Сизов.
     -- Приветствую  вас, господин генеральный  секретарь, от лица  народа и
правительства России. Мы рады,  что в этот сложный  час в мировой истории вы
посетили  нашу столицу  с  миротворческой  миссией.  В сложившийся  ситуации
только ООН может стать посредником между конфликтующими сторонами.
     -- Да, я тоже так считаю. Именно поэтому я здесь.
     Переговоры были  недолги, и через три часа  самолет генсека ООН вылетел
на Мальорку.


     В самый разгар событий вокруг Югославии было объявлено об окончательном
слиянии  в  одно  государство  России   и  Беларуси.  Церемонию  подготовили
торжественную и  даже помпезную, но  все западные  корреспонденты отметили в
своих  комментариях  довольно  кислую  физиономию  бессменного  белорусского
лидера. Похоже было, что  он все-таки не ожидал столь быстрого  объединения,
тем  более  в  не  очень  приятных  условиях  балканского кризиса. Белорусам
оставили их парламент, видимые черты  самоуправления, но  в  тот же  день по
российскому телевидению были показаны кадры, объясняющие всю подоплеку столь
стремительного объединения.
     По  Минскому  шоссе,  мимо стенда  с  надписью  "Беларусь" проследовали
десять мощных тягачей со стратегическими ракетами типа "Тополь". Бесконечные
колонны танков и моторизованной пехоты смотрелись уже  как довесок основного
оружия первого  удара.  Ядерное  дуло российского  шантажа  уперлось в висок
старушке Европе.  Особенно не понравилось это  новообращенным  странам НАТО:
Польше, Венгрии и Чехии. Пока конфликт тлел в Северном море, они чувствовали
себя более или менее в безопасности. Но теперь, когда ракеты оказались у них
под боком, и они почувствовали леденящий холодок атомного апокалипсиса.
     Кроме  этого,  явно  видимого  противостояния  существовал и  еще  один
незримый  фронт в  глубинах Мирового океана.  И  борьба эта началась за  две
недели до  выхода  Северного  флота  России  из  своих  портов.  С одного из
аэродромов  в  Сибири  с  ревом  поднялся  в  воздух  тяжелый стратегический
бомбардировщик  Ту-160. Сорок  минут  он упорно забирался  все  выше и выше.
Достигнув максимальной высоты  пятнадцать километров, самолет еще пять минут
выжидал и  в  точно  определенное полетным  заданием время  выпустил тяжелую
ракету класса  "воздух-воздух".  Пронзив стратосферу,  она отработала первую
ступень, и  отделившаяся небольшая головная часть управляемого снаряда нашла
и  уничтожила  низколетящий  спутник-шпион.  Это  был   уже  третий   сбитый
американский  спутник за  последние  сутки.  Теперь  разрывы  в  наблюдениях
территории России достигли нескольких часов.
     Через сутки, рассматривая  последние фотоснимки  космической  разведки,
аналитик ЦРУ Джозеф Адамски присвистнул. Просмотрев их внимательно еще  раз,
он набрал номер телефона своего непосредственного начальника:
     -- Господин адмирал, надо поговорить.
     -- Хорошо, подваливай к борту. Через три минуты я тебя жду.
     Вице-адмирал Джонсон  в  своем ведомстве заведовал отделом,  курирующим
военно-морские  силы  России.  Всего лишь полгода  назад  он  водил  корабли
Шестого флота  США и  еще не  до конца  втянулся в  новую  для него  работу.
Нарочитая грубоватость манер  старого морского волка была для него  защитной
броней в обществе рафинированных интеллектуалов.
     -- В чем дело, Джо, что-то сверхъестественное?
     -- Мне кажется, что да.
     Адамски разложил на столе перед адмиралом два ряда снимков.
     --  Это данные за последние сутки.  Судя по ним, большая часть ракетных
подводных лодок России покинула свои причалы и вышла в океан.
     -- Да, мы засекли три "Дельты"  и два "Тайфуна", наши парни висят у них
на винтах.
     -- Это я знаю, но в море вышло как минимум девять субмарин.
     Теперь адмирал уже внимательно всмотрелся в фотографии.
     -- В последнее  время они посылали на дежурство не более трех лодок, --
напомнил Джозеф, -- остальные, по нашим агентурным  сведениям, либо не имели
топлива,  либо нуждались в ремонте.  А тут сразу такая активность, причем во
всех портах. Это и Скалистый, и Камчатка, и Владивосток.
     -- Какое твое мнение обо всем этом? -- спросил адмирал. -- Война?
     Адамски пожал плечами:
     -- Я знаю одно.  Залпа любой из "Дельт" хватит для того, чтобы у нас на
континенте некому оказалось справлять Хеллуин.
     Спустя  две  недели,  одна  из  русских  подводных  лодок  "К-445",  по
классификации НАТО "Дельта-3", двигалась  строго на юг в двухстах километрах
от  западного  побережья Англии. Ровно в восемь утра по московскому  времени
командир корабля капитан 1-го ранга Сергей  Михайлович Заманихин появился  в
центральном  посту  управления  подводным  ракетоносцем.   Месяц  назад  ему
исполнилось  ровно  сорок,  но  выглядел он  даже моложе. Высокого роста,  с
коротко стриженными волосами и  фигурой борца, он  уже третий сезон ходил на
этом судне капитаном.
     -- Смирно! -- скомандовал дежурный офицер капитан 3-го ранга Семенов.
     --  Вольно,  --   кивнул  головой  капитан  и,  подойдя  к  настольному
светящемуся  штурманскому планшету,  всмотрелся в  расположение надводных  и
подводных кораблей.
     -- Какова обстановка в Северном море?
     --  Все такая  же.  Дрейфуют в  поле  видимости  друг  друга.  До конца
ультиматума еще сутки.
     -- Как реактор?
     Главный инженер-механик  дивизиона капитан 1-го  ранга Сергей Иванов со
вздохом признался:
     -- В норме.
     -- Без выкрутасов?
     --   Да.  Я  уже  не  знаю,  что   делать,  похоже  на  него,   как  на
деда-ревматика, влияет смена погоды.
     Еще в прошлом походе  с реактором начало твориться что-то странное. Без
видимых причин начинала  расти мощность, постепенно, но  неуклонно  достигая
опасного уровня.  Для регулировки  приходилось  опускать графитовые стержни,
после  чего  мощность  резко  падала,  едва не  заглушая при  этом  реакцию.
Техническая комиссия  не нашла у реактора видимых изъянов, на всякий  случай
лодку должны  были вывести в ремонт, но тут подвернулась вся  эта заваруха с
югославами,  и экипажу  под  командованием Заманихина пришлось выйти в море.
Для  страховки ему в поход  прикрепили  Иванова, но  и он,  в  своем деле ас
высшего пилотажа,  не смог  найти  никаких  явных причин  подобных  аномалий
реактора.
     --  Как ведут  себя  соседи?  --  спросил  Заманихин,  кивая куда-то  в
сторону.
     Он даже  прислушался, хотя услышать шумы  американской подводной  лодки
сейчас было невозможно.
     -- Вполне пристойно, идут на цыпочках, шаг в шаг.
     -- Расстояние?
     -- Одна миля.
     Американская атакующая подводная лодка типа 688 "Чикаго" прицепилась за
"К-445" сразу по выходу из фиорда  Североморска, в Баренцевом море. Обычно в
таких  случаях  капитаны  ракетоносцев  пытаются всеми возможными  способами
оторваться  от своих опекунов, но в этот раз  Заманихин сознательно увел  за
собой американца.  Он знал, что с интервалом в час вслед за ним на океанскую
вахту  выйдут еще две "Дельты" и  один  "Тайфун". Уже тогда Заманихин понял,
намечается  что-то  экстраординарное, подобное задание  он получил  в первый
раз. Когда  же  начали  поступать сообщения  о походе российских кораблей  в
Северное море, капитан ракетоносца осознал всю подоплеку своей миссии.
     -- Товарищ капитан, докладывает пост гидроакустики.
     -- Что там у тебя, Андрейченко?
     --  К  шумам  винтов эсминца  добавились  еще два, оба квалифицирую как
противолодочные корабли.
     -- Хорошо, молодец. Слушай дальше, -- отключившись, Заманихин обернулся
к  своему  штурману Василию  Смыслову, за  имя и  фамилию получившему кличку
"Шахматист". -- Час от часу не легче. Зажимают.
     -- Да, теперь нам пикнуть не дадут. Утопят как котят.
     -- А надо бы подвсплыть для сеанса связи.
     -- Попробуем?
     -- Да. Подвсплыть на перископную глубину! -- скомандовал Заманихин.
     Через десять минут радист доложил:
     -- Товарищ капитан, телеграмма из штаба ВМС.
     Прочитав  бланк,   Заманихин   с  напряженным  лицом  глянул  на   всех
присутствующих в рубке:
     -- Готовность номер один.
     Вместе  со  штурманом  и замполитом он открыл небольшой  сейф,  вытащил
пакет и дискету. На  ней  были записаны координаты целей  для боеголовок его
корабля. Сто  шестьдесят  целей  на территории  Соединенных Штатов  Америки.
Через пару минут Смыслов доложил:
     -- Координаты введены, ракеты к пуску готовы.
     -- Ну что ж, осталось только ждать.
     После  этого  время на  корабле словно  остановилось. Громадная  махина
высотой с семиэтажный дом почти бесшумно скользила в толще вод. Прошел обед,
затем  и ужин, сменялись на  вахте офицеры, мичманы и матросы, но капитан не
покидал центр управления. Раз в полчаса он запрашивал акустиков о расстоянии
до судов преследователей, оно не изменялось. Это внушало некоторую надежду.
     На корабле  все понимали,  что они уже заложники, почти смертники. Если
начнется вооруженный  конфликт и ракеты полетят на Россию, их уничтожат в ту
же  самую секунду. Если же Россия первая ударит по Американскому континенту,
то придется вступить в бой и субмарине. Только что из этого получится, дадут
ли им выпустить ракеты?  Стоит акустикам  с американской лодки услышать, как
открываются люки ракетных шахт и вода  заполняет их, тотчас в  сторону лодки
полетят торпеды, а сверху посыплются глубинные бомбы.
     Имелся  еще  и  третий  путь  --  не  выполнить  приказ   командования.
Оправдание этому  с точки  зрения обычной логики можно было  найти. С самого
начала Заманихин знал, что основная его функция -- быть приманкой, отвлекать
внимание на себя.
     -- Фамилия  у  тебя  такая, Заманихин, вот и  будешь их  заманивать, --
пошутил на последнем инструктаже адмирал.
     Но  не только фамилия сыграла при этом роль. Стоило пожертвовать лодкой
с  барахлящим реактором ради того,  чтобы  ушли незамеченными  другие  суда.
Сейчас они также дрейфуют вдоль берегов Америки или лежат  на грунте и  ждут
своего часа. Они даже смогут уйти после залпа, не все, но уйдут.
     Субмарине Заманихина  тоже  можно  было  попробовать уйти. Не выпускать
ракеты, просто врубить  на полную  мощность реактор  и, используя весь набор
технических средств и опыт и  интуицию капитана, укользнуть от  торпед и мин
американцев.  Про  этот вариант  знали  немногие  --  Смыслов,  Семенов, еще
несколько  офицеров. Но ни один из  них не  подал вида и  даже  не  намекнул
своему капитану на возможность подобных действий. Всю сознательную жизнь  их
готовили к часу Икс, ради этого  они  надели погоны,  ради  этого  их  семьи
долгие годы жили в  скалистом  неуютном краю за полярным кругом.  Вольно или
невольно,  но среди офицеров, этой  замкнутой касты, выросли  люди, мыслящие
совсем по-другому в век сплошного чистогана.
     Смыслов и  Иванов, сидя  за столом в  кают-компании, тихо беседовали  о
главном.
     -- Если они угрожают нанести  удар крылатыми ракетами, то значит, война
может носить локальный характер, -- сказал штурман.
     -- В таком случае больше шансов, что они ударят по Скалистому.
     -- Да, хотя если они  долбанут баллистическими по крупным  городам, нам
тоже мало не покажется.
     За этим простым разговором стояло главное -- мысли о семье и доме.
     -- У тебя Нелька-то поступила? -- спросил Смыслов. Машинально он крутил
по столу стакан с компотом, весь остальной обед стоял перед  ним без  следов
прикосновения ложки. Его собеседник нехотя ковырял вилкой котлету.
     -- Да, в МГУ.
     -- Ну вот, я же тебе говорил, все-таки золотая медалистка.
     -- Да, что ты! Сейчас без денег  никуда. Хорошо, она выиграла областную
олимпиаду и получила соросовский грант.
     --   Дурдом!   Чтобы   выучить  ребенка,  надо   получить   деньги   от
потенциального противника.
     -- Может, все еще обойдется?
     -- Не знаю. Сейчас все как в цейтноте, вечный шах.
     --  Все  у  тебя шахматы  на  уме.  Только  фигуры в этих  играх больно
страшные.
     Смыслов отодвинул от себя так и не тронутые тарелки.
     -- Ладно, пора идти, время менять Мишина. Как реактор?
     -- Тьфу-тьфу, не сглазить бы.
     -- Хоть это хорошо.
     Увидев входящего Смыслова, капитан кивнул ему головой:
     --  Ты  как раз  вовремя. Я  так  подумал,  нечего  ждать  милостей  от
природы... Будем пробовать оторваться сейчас, пока у них нет приказа открыть
огонь. Давай-ка все просчитаем, куда и как мы сможем уйти.
     Через полчаса Заманихин глянул на часы. До конца времени, определенного
ультиматумом, оставалось два часа.
     -- Ну что ж, начнем. Команде боевую  тревогу. Ныряем на глубину  двести
пятьдесят  метров,  под  термонесущий  слой.  Машинное,  прибавить  мощности
реактора  и увеличить скорость  до двадцати  пяти  узлов,  курс прежний,  --
приказал он.
     И тихо, сам у себя спросил:
     -- Что они там думают, черт возьми! Надо же все это как-то кончать.


     Похожие  слова  произнес  председательствующий  на саммите на  Мальорке
канцлер  ФРГ  Шнейдер.  Оглядев  расположившихся  за  овальным  столом  глав
правительств стран НАТО, он сухим звенящим от внутреннего напряжения голосом
заявил:
     -- Господа, ситуация в  Европе стала предельно напряженной, и требуется
что-то решать.  Мы  не  можем  выпустить  развитие  событий из-под  контроля
политиков и отдать все на откуп военным.
     -- По-моему, как раз политикам уже не стоит ввязываться в происходящее,
-- резким тоном заявил Апдайк. --  Колесо запущено, его не остановишь. Мы не
можем  отказаться  от нашего ультиматума. По истечении  положенного  времени
"Петр Великий" уйдет на дно вместе со своим сумасшедшим генералом.
     -- Что вы называете "нашим ультиматумом"? -- Шнейдер даже побагровел от
гнева. -- Я под этой бумажкой своей подписи не ставил!
     -- Это не решает дела. Вы же не хотите сказать, что против всех пунктов
ультиматума?
     -- Нет, я как раз против! Вы поступили как фальшивомонетчик, Апдайк, вы
и ваша "Ржавая леди"!  Что-то я сегодня не вижу ее за вашей спиной?  Кто  же
без нее диктует вам решения?
     Апдайк скривился. За спиной президента действительно сегодня сидел один
Гарри  Линч.  Американского  президента давно  уже коробили эти насмешки над
превалированием идей и решений Кэтрин Джонс в международных делах. Сам он не
очень-то разбирался  в международной  кухне, без  помощи  советников  не мог
отличить  Польшу  от  Венгрии,  а  Корею  от  Филиппин.  Особенно  в  память
президента  врезалась карикатура из "Нью-Йорк Таймс". Кэтрин Джонс  там была
представлена в роли кукловода, а он сам в роли глупой марионетки в ее руках.
     --  Я бы на вашем месте выбирал выражения,  Шнейдер! Нам сегодня нельзя
ссориться, на это и делают  упор русские.  А Джонс сейчас  летит из  Москвы.
Кстати, хочу сообшить вам, что эти нахалы приняли ее как посла какого-нибудь
Заира. С ней говорил от лица правительства юный лейтенант.
     Реакция на его слова оказалась  абсолютно  неожиданной. Шнейдер во  всю
глотку  захохотал,  да  и  остальные  главы  правительств  начали  оживленно
переговариваться  между собой с откровенно издевательскими улыбками.  Апдайк
почти  с  ненавистью  взглянул  на  немецкого  лидера.  Этот бывший  мясник,
любитель  пива  и  бабник  коробил  своими  грубоватыми  манерами  даже его,
"Техасского ковбоя".
     -- Наконец хоть кто-то указал нашей леди ее истинное место в  политике,
-- сказал канцлер.
     -- Я не понимаю вашего сарказма, -- возмутился Апдайк. -- Она выступала
от лица глав стран НАТО.
     -- То,  что сейчас  происходит в Европе, является следствием проводимой
вами, вернее ею, политики. Не стоило доводить Югославию до белого каления.
     -- И  вообще с  этими албанцами  вы переборщили, -- проворчал греческий
премьер-министр. -- Их откровенно финансируют мусульманские фундаменталисты.
Мы  уже  раскрыли   на  своей  территории  несколько  групп,   проповедующих
распространение ислама силовыми методами.  Там  было уже  все --  наркотики,
взрывчатка. В  основном это  были как раз  албанцы,  застрявшие  в  стране с
девяносто девятого года.
     -- Вообще с албанцами трудно, они  что-то не сильно стремятся вернуться
к себе на  родину, -- поддержал грека глава правительства Италии Беллини. --
Мы  уже  жалеем,  что в свое  время  предоставили  такую  большую  квоту для
беженцев.
     -- И ни один албанский беженец не попал  на территорию США, -- напомнил
Шнейдер.
     --  Господин   канцлер,   вы  сегодня   настроены  неконструктивно,  --
попробовал утихомирить немца Апдайк.
     --  Еще как  конструктивно! Я  велел  отозвать наши корабли из  эскадры
Уайта.
     -- Вы могли  бы это сделать и раньше,  они что есть, что их нет. Именно
из-за  вашего  фрегата Сазонтьев  прорвался в Северное  море.  И теперь  его
корабли дрейфуют всего в ста пятидесяти милях от нашей столицы! -- взорвался
английский премьер.
     --  Кстати,  Стоквуд,  а  кого  вы  представляете?  Насколько  я  знаю,
парламент  послал вас к чертовой  матери, -- ответил  колкостью на  колкость
Шнейдер.
     -- Посмотрим,  что  скажет ваш  парламент  и  ваш  народ  на  очередных
выборах, -- огрызнулся англичанин.
     Этот   глупый   спор   оборвал  премьер-министр   Бельгии   Ван-Фоссен,
болезненного  вида грузный старик с белоснежной шевелюрой и красными глазами
альбиноса.
     -- По-моему, вы  все говорите  какие-то глупости.  Причем тут выборы  и
парламент? Через трое суток нас уже никто и никогда не будет избирать, у нас
просто  не  будет   избирателей!  Когда  Бельгия   после  войны  вступала  в
Атлантический союз,  она прежде всего думала,  что большие страны защитят ее
от страшной  угрозы  коммунистической агрессии. Еще десять лет  назад у меня
было  искреннее  желание  выйти  из  блока,   так  как  положение  в  Европе
представлялось более чем безоблачным. К  сожалению, тогда  я  не настоял  на
своем  и  теперь пожинаю плоды своей нерешительности.  Для  Бельгии хватит и
одной крылатой  ракеты, чтобы прекратить  существование моей  страны и моего
народа.
     -- Я не  понимаю ваших претензий, -- сказал Апдайк. -- Все  вооруженные
силы НАТО стоят  на защите  вашей страны,  что вам еще надо? Мы гарантируем,
что ни одна ракета не упадет на вашу кукольную державу.
     Лицо  Ван-Фоссена  начало  наливаться  кровью.  Как  все  представители
небольших государств,  он не любил, когда подчеркивали  незначительность  их
территории.
     -- То, что вы называете претензиями, я называю другим словом. Я обвиняю
вас, и  в вашем  лице Соединенные Штаты, в чрезмерном хозяйничанье в Европе!
Вы  не  считаетесь  с  нашими  национальными  интересами.  Именно вы  довели
ситуацию  до  конфликта!  Я  считаю, что военную операцию  в Югославии стоит
приостановить  и  сесть за стол переговоров с русскими и сербами. Именно это
предложение я выношу на обсуждение.
     --  Мы  собрались  вообще-то  совсем по  другому  вопросу, --  напомнил
Апдайк.  --  О мере  участия  стран  НАТО  в боевых действиях  на территории
Сербии.  Военную наземную операцию стоит закончить в  кратчайшие сроки и уже
не останавливаться в Косово, а идти до Белграда. Кстати, Бельгия обязалась в
свое   время   предоставить   в   распоряжение  Объединенного   командования
полицейский батальон.
     -- Мы  отказываемся от  этих  обязательств,  --  пояснил Ван-Фоссен. --
Кроме  того,  мы  закрываем  все представительства  НАТО  в стране,  включая
штаб-квартиру в Брюсселе.
     --  Я  думал,  что  самовольные действия вашего мэра  будут осуждены  и
пресечены, -- настаивал президент США.
     -- Нет. Если остальные страны не поддержат наше предложение, то Бельгия
оставляет  за  собой  право  в  одностороннем  порядке  начать  переговоры с
командующим русской эскадры.
     --  Это  предательство,  Ван-Фоссен!  На   США  сейчас  нацелены  сотни
боеголовок, но мы же не поднимаем руки перед русскими!
     --  Это   личное   дело  Соединенных  Штатов.  Бельгия  как  суверенное
государство имеет право поступать по-своему.
     Апдайк и бельгийский премьер замерли, с упрямством глядя друг на друга.
Никто из остальных  членов  саммита не решался прервать эту странную  дуэль.
Лишь Шнейдер  с заинтересованным видом просматривал  поданную ему помощником
бумагу. Разрядила ситуацию  появившаяся в дверях зала Кэтрин  Джонс.  Она не
сразу разобралась в  ситуации. Занятая своими мыслями,  "Стальная леди" даже
не  обратила  внимания  на  странную  тишину в большом  гулком зале.  Грузно
усевшись  на зарезервированное  для  нее  место,  она  тихо  сказала  на ухо
президенту:
     -- Я прошу слова для доклада.
     --  Госпожа госсекретарь хочет рассказать нам об итогах своей поездки в
Москву, -- объявил за Апдайка нервничающий Гарри Линч.
     Но госсекретарь не успела открыть рот, как пребывающий сегодня  в ударе
Шнейдер откровенно захохотал и спросил:
     -- Скажите, мадам,  вы  переговорили  со всеми лейтенантами  в  России?
Может, кого-то еще пропустили?
     "Стальная леди" забыла весь свой заготовленный текст.
     -- Я не  понимаю  вашего тона,  канцлер! Пощечина  была нанесена  всему
сообществу, можно сказать, всему миру, а вы тут позволяете себе ерничать!
     -- Да что  вы  говорите: "Всему миру"... После вас главу ООН  почему-то
принял сам Сизов. Это  говорит  о  многом,  в  частности,  о  вашем истинном
авторитете,  мадам. Кстати, самолет  аль-Гамани  уже вылетел  из  Москвы,  и
генсек ООН запросил разрешения выступить на  нашем саммите со своими мирными
инициативами.
     -- Мы  не для  того собирались, чтобы выслушивать всякие бредни старого
араба! -- взорвалась Джонс.
     -- И все-таки я  предлагаю подождать генерального секретаря. Кто за это
предложение?
     Против оказались  только  США и Англия. Оглядываясь по сторонам, Кэтрин
Джонс впервые за  свою политическу жизнь почувствовала себя загнанной в угол
крысой.


     Постепенно усилиями аль-Гамани конфликт начал  сходить  на  нет. Войска
НАТО перестали  бомбить Сербию, эскадра Сазонтьева покинула  Северное море и
направилась  на свою  базу  в  Мурманске.  В  Македонии  начались переговоры
югославских генералов и представителей  НАТО при посредничестве ООН. Генерал
Шлиман,  командующий  войсками альянса  в  Европе,  в знак протеста подал  в
отставку.   Она  была  принята.  Больше  того,  воспользовавшись  ею,  главы
европейских стран продвинули на этот пост  своего представителя, германского
генерала  Андреаса  Бюлова.  Сильно  обострились  отношения  не только между
Америкой и  Европой,  но  и внутри  правительства  США.  Апдайк  впервые дал
понять, что недоволен действиями своего госсекретаря.
     Сместить Джонс с ее поста  у  президента все-таки не хватило духа. Злая
на  весь белый  свет "Стальная  леди" уехала  на  Балканы,  чтобы попытаться
протащить на переговорах свою точку  зрения. В  рекламных целях она посетила
один из палаточных городков албанских беженцев.
     Госсекретарь  США  мирно  беседовала  с  закутанными  в платки молодыми
мамашами,  даже подержала на руках  обделавшегося в ее объятиях толстощекого
младенца.  Неожиданно   толпу  вокруг   Джонс  растолкал  высокий  старик  с
обезумевшими глазами.  Прежде  чем  его остановили,  албанец  успел  ударить
старинным  кинжалом  госсекретаря в спину. Как потом  оказалось, у него  при
отступлении  из Косова погибла вся семья.  Это была очередная ошибка пилотов
НАТО.
     Джонс  выжила,  но  сошла  с  арены  мировой политики и  до конца  дней
оказалась прикована к инвалидной коляске.
     К  подписанию соглашения Апдайка подтолкнула  и необычно резкая реакция
на  кризис  в   собственной   стране.  Пока  конфликт  тлел  на  Европейском
континенте, американцы  чувствовали себя спокойно.  Но с  подачи  российской
агентуры  в  средства массовой информации была организована утечка данных об
обложивших  Америку  русских  подводных  лодках.  Сначала  об  этом  сделала
громадный репортаж Си-эн-эн, потом информация пошла  и по остальным каналам.
"Нью-Йорк Таймс", также не без помощи российской разведки, раскопала историю
об  изрядно  поредевшем  космическом щите страны. Тысячи  американцев начали
освобождать от хлама давно заброшенные бомбоубежища времен холодной  войны и
заполнять их  продуктами  и  запасами  воды.  Республиканское  большинство в
сенате  попыталось  прощупать  возможности  импичмента президента,  конгресс
потребовал предотвратить любой ценой возможность нанесения ядерного удара по
США. И президенту пришлось пойти на уступки европейцам.
     Всего в дни всеобщей  паники по миру  погибло  несколько  сот  человек.
Примерно половина  из  них  покончили  жизнь самоубийством, остальные  стали
жертвами  обезумевших  маньяков, с удивительной  периодичностью  поднимавших
стрельбу  по согражданам в  самых людных местах.  Тринадцать человек погибли
только в  маленькой  Бельгии, грабя  оставленные  хозяевами  дома.  Мародеры
настолько обнаглели,  что при виде полиции начинали отчаянно отстреливаться.
Трое полицейских погибли, шестеро были ранены.
     В Канаде совершила  коллективное самоубийство  секта огнепоклонников  в
составе пятидесяти  шести  человек.  Кроме  того врачи отметили  резкий  пик
смертей от инфарктов, особенно среди пожилых людей.
     В  России  также  нашелся  повод  для  траура. Не  вернулась  из похода
подводная лодка под командованием  капитана 1-го ранга Заманихина. "К-445" и
преследующий ее "Чикаго" устроили  рискованную  игру на глубине. На скорости
тридцать узлов и на глубине двухсот метров  они  двигались друг за  другом с
интервалом чуть больше мили.
     -- Включить  глушитель  акустики, отстрелить имитатор шумов, лево  руля
двадцать! -- скомандовал капитан.
     Гидроакустик американцев доложил:
     -- Они активно ставят помехи, цель раздвоилась.
     -- Похоже отстрелили имитатор, молодцы. Но это вряд ли им поможет...
     Капитан  "Чикаго" Джозеф  Берри не  успел закончить свою фразу. Все  на
американской  лодке услышали приглушенный расстоянием взрыв, русский корабль
сразу потерял ход.
     -- Что случилось?! -- крикнул Заманихин.
     -- Взорвался охладительный контур! --  отозвался из реакторного  отсека
Иванов. -- Растет температура реактора!
     -- Заглушить его!
     -- Поздно, стержни опущены, но реакция продолжается.
     -- Перейти на охлаждение забортной водой!
     -- Не  получается, поврежден механизм забора воды. Да это и бесполезно.
Тут все уже светится!
     -- Продуть  балластные  цистерны!  --  приказал  капитан. --  Всем, кто
может, собраться в спасательной капсуле!
     После этого он наклонился к микрофону и спросил:
     -- Иванов, сколько до взрыва?
     --  Жду в  любую секунду.  Могут сдетонировать  боеголовки, они уже  на
взводе.
     -- Я знаю.
     В это время  сверху, как  раз над  самой  лодкой раздался мощный взрыв.
Атомоход вздрогнул словно ударенная хлыстом лошадь,  мигнул, но тут же снова
зажегся свет.  Смыслова бросило на панель  управления с такой силой,  что из
носа потекла кровь.
     --  Эсминцы  противника  прямо  над нами, --  доложил  акустик,  мичман
Андрейченко, не покинувший боевого поста.
     -- Это все, -- сказал капитан.
     Лодка медленно, слишком медленно поднималась вверх. В динамике раздался
голос Семенова:
     --  Товарищ  капитан,  похоже  взрывом  повредило  одну  из  балластных
цистерн, у нас осталась половина плавучести.
     Заманихин скрипнул зубами:
     -- Есть только один выход.
     Он наклонился над микрофоном и скомандовал:
     -- Оставить переходные люки открытыми.
     В  рубке  этажом  выше  старпом трамбовал  в спасательную  капсулу  все
прибывающих и прибывающих матросов.
     -- Плотней, плотней! Жить всем охота! Давай братки, давай!
     -- Старпом, кончай загрузку! -- скомандовал капитан.
     -- Все, все ребята, -- сказал старпом трем подбежавшим матросам.
     Он  помог  задраить  люк  спасательной  капсулы  и  спустился  вниз,  в
командирскую рубку.
     --  Готово,  -- доложил  он  Заманихину.  Тот  нажал на  кнопку  сброса
капсулы. Все ждали толчка корпуса, но ничего не произошло.
     -- Капитан, капсула не вышла, -- доложил Смыслов.
     -- В чем дело?
     -- Похоже, заклинило.
     -- Не  везет -- так  до  конца, -- скрипнул зубами капитан. И он  и все
остальные   офицеры  на   капитанском   мостике  обливались  потом.   Табло,
оповещающее  о перегреве реактора,  мигало  непрерывно.  Заманихин ждал, что
эсминцы продолжат  "глушить" его  глубинными бомбами,  но "Чикаго" находился
слишком  близко от "Дельты", и надводным  судам поневоле пришлось прекратить
бомбежку русского атомохода.
     -- Ты хотел пустить в лодку воду? -- спросил Смыслов командира.
     --  Да. Здесь  нужно  много  воды, -- Заманихин  глянул на  глубиномер.
Стрелка его медленно  переползла  стометровую отметку. -- Ну что ж, придется
позвать на помощь наших американских коллег.
     С этими словами он нажал на одну из кнопок на пульте пуска ракет.  Звук
заполняющихся водой ракетных шахт был хорошо слышен на "Чикаго".
     -- Они открыли ракетные шахты! -- закричал акустик.
     -- Носовые торпедные аппараты, пли! -- скомандовал Берри.
     Прежде чем  торпеды  американцев  ударили в "Дельту",  Заманихин  успел
пороховыми  зарядами  выбросить  все  ракеты  за  борт  лодки.  Две  торпеды
разворотили  борт  русского атомохода  как раз в районе реакторного  отсека.
"Чикаго"  повезло.  Раскаленный  реактор не сдетонировал на  взрыв торпед, а
холодная  вода  Атлантики  приостановила  реакцию  деления.  Лодка падала на
глубину  двух  километров  долгие десять минут.  Постепенно реакция  деления
нейтронов прекратилась.
     Через полгода американцы опустили к "Дельте" свой глубоководный аппарат
системы "Авалон". Лодка  лежала на правом  боку, обнажив  огромную пробоину.
Тотчас  включился  и вскоре  начал  зашкаливать  счетчик  Гейгера.  "Авалон"
поспешно пошел на всплытие.
     Никто из свидетелей этой трагедии  так до конца и не осознал, насколько
близко человечество находилось к ядерной катастрофе.


     Необъявленная война двух сверхдержав шла на всех уровнях. И едва ли  не
самый  важный ее  фронт  проходил через  большое  четырехэтажное  здание  на
окраине столицы. По виду это было типичное КБ  закрытого типа, серая коробка
с  плоской крышей,  с окнами,  утыканными радиаторами кондиционеров.  Внешне
казалось,  что попасть туда  легко. Подумаешь, два  милиционера на  воротах,
пропускная  система,  вывеска со словами "НИИ Академии наук".  По  коридорам
ходили самые обычные сотрудники, с  деловыми бумагами в руках, озабоченные и
не очень.  В  кабинетах горели  голубые  экраны компьютеров,  и приглушенный
женский смех  временами сопровождался звяканьем чайной ложечки, помешивающей
непременный китайский чай.
     Но на  самом деле  этажей в  здании было пять. Высокий  верх чердачного
типа скрывал этот неучтенный  пятый, без единого окна этаж. Люди, работающие
там, были лишены обычной радости лицезреть во время работы окружающий чахлый
лесок и оборотную сторону  серого бетонного  забора. Забавно было то, что на
пятый этаж можно  было попасть только  из подвала.  Спустившись  в  него  по
лестнице с торца здания, посвященный оказывался в небольшой комнатке с двумя
внимательными  вахтерами  средних  лет  в  звании не  ниже майора.  Проверив
документы,  охранники пропускали вновь прибывшего дальше,  через неприметную
дверь. Мягкая кабина обширного лифта поднимала посвященного  на нужный этаж,
двери бесшумно  открывались,  и  вот только  здесь начиналась  пристальная и
тщательная идентификация личности. Двое в штатском  долго изучали документы,
пускали  в  ход металлофон, электронные  системы  отслеживания жучков. Затем
рука  прибывшего  опускалась  на  экран  системы  электронного  сканирования
отпечатков пальцев, и лишь после этого избранный попадал в пустынный коридор
пятого этажа.
     Работали  на  нем всего  тридцать пять человек. Директор ЦРУ Артур Элби
как-то сказал, что лично желает содрать  кожу с этих  людей. Самому старшему
из  них было сорок пять, младшему -- восемнадцать. Как раз сегодня он первый
раз попал в этот земной рай компьютерной мысли.
     --  Роман   Малиновский?   --  спросил   охранник  у  щуплого,  коротко
стриженного  парнишки  в очках,  казавшихся  череOвом  лице.  Среднего
роста, чуть-чуть сутуловатый, со смазанными чертами лица, он явно чувствовал
себя не в своей тарелке.
     --  Да, -- несколько  нервно  отозвался он,  поправляя заученным жестом
очки. Романа несколько покоробило то, что, прежде чем спросить, майор добрых
пять минут изучал его паспорт.
     --  Положите руку  на сканер,  -- предложил строгий вахтер,  и  новичок
первый  раз  в жизни  выполнил это простое действие.  Глянув на табло, майор
утвердительно кивнул головой:
     -- Проходите.
     Роман  шагнул  за  дверь и  остановился,  дожидаясь своего провожатого,
Николая  Левина.  Это был  молодой  парень лет двадцати  семи,  черноволосый
красавец с вечной улыбкой на губах.
     -- Ну как? -- спросил он Романа. -- Испытываешь ли ты трепет, смертный,
входя в чертоги богов?
     --  Пока нет,  --  честно признался  тот, оглядываясь назад. --  Только
неприятно, что они так вот смотрели, как будто я уже шпион.
     -- Не обращай внимания, работа у них такая. Ну вот мы и пришли.
     Роман    Малиновский    в    этой    жизни    был    явно    выраженный
компьютерщик-одиночка, он  привык к собственной  небольшой спальне  с  вечно
горящим  монитором,  и   зрелище  обширного  зала,  буквально   напичканного
электроникой,  вызвало  у  него  растерянность.  Привычный  шум вентиляторов
охлаждения  системных  блоков  сливался в один ровный гул. Одновременно было
задействовано  не  менее  тридцати мониторов,  хотя  народа в зале было куда
меньше. В помещении  Роман заметил  только представителей мужского  пола, но
Николай обратился к коллегам своеобразно:
     --  Братья и сестры!  Представляю  вам нового  члена нашей банды Романа
Малиновского, в миру более известного вам под кличкой Бэд.
     Левин,  подхватив под руку Романа,  начал представлять  компьютерщиков.
Лишь  двоим  из них на вид  можно было дать  больше  сорока лет. Представляя
одного из них, Николай сказал:
     --   А   это   наш   босс,   Андрей   Ильич  Семушкин.   Доктор   наук,
член-корреспондент Академии наук...
     -- Дважды женат, трижды разведен, -- подхватил член-корреспондент и тут
же отчитал подчиненного: -- Ты бы еще сказал мой личный адрес, телефон и имя
любовницы.
     --  Нет, ну  надо  же произвести  впечатление  на  нового  члена  нашей
команды! -- развел руками Левин.
     -- Ладно, проехали, -- Семушкин развернулся на своем  вертящемся кресле
к Роману. -- Ваши  возможности мы оценили по достоинству, но теперь, молодой
человек, самодеятельность кончилась.  Раз вы дали  согласие работать  на наш
отдел,  то  извольте  выполнять   определенные  требования.  Работа  у   нас
посменная, скучная, рутинная. Самое плохое в ней знаете что?
     -- Нет.
     --  Девкам  про  нее  ничего  рассказать  нельзя.  А  порой  так  охота
похвастаться.
     Николай и ближние к ним операторы засмеялись.
     -- К кому же тебя пока приставить? -- спросил Семушкин, оглядывая зал.
     -- К Скутеру. Роман -- его добыча, -- предложил Левин.
     -- Ах, да, точно! Поступаешь на стажировку к Андрющенко.
     Николай повел новичка в  дальний угол  зала. Этот работник "электронной
разведки"  поразил Романа  своим внешним видом. В стандартном кресле  сидел,
развалившись, самый обычный панк. Розовый ирокез  был разрезан надвое тонким
ободком  черных наушников. Судя по равномерному  покачиванию головы,  парень
слушал что-то  ритмичное. Развернув кресло к себе, Левин содрал со странного
оператора наушники и представил его Роману:
     -- Знакомься, Игорь Андрющенко, в миру Скутер.  Это он выловил тебя  из
Интернета.
     -- Бэд? -- спросил Скутер.
     -- Да, -- признался Роман.
     -- Держи, --  панк  протянул  новичку перебинтованную  руку,  и Роман с
удивлением отметил,  что, несмотря на кожаный прикид  с миллионом  заклепок,
лицо хакера выдавало его немалый возраст.
     "Лет тридцать, не меньше, " -- подумал Малиновский.
     -- Введи его в курс дела,  будешь  опекать  крестника  первое  время,--
предложил Левин.
     Крестником  Скутера  он  назвал  Романа   не  зря.  Три   месяца  назад
Малиновский нахально забрался в одну из многочисленных сетей ВМС США. Данные
о наличии на  складах  разного рода  вооружений  и  амуниции показались  ему
неинтересными, и он  их  попросту стер. Тогда он думал,  что сумел проделать
все это без следа,  но в  тот же вечер группа захвата  в масках и  камуфляже
разнесла в  щепки дверь  в  скромное жилище Малиновских. Перепугав  соседей,
они,  к  ужасу  предков,  забрали  с собой единственного отпрыска старинного
польского рода.
     После первых  трех дней допросов  Роман уже уверовал,  что  его ожидает
если не расстрел, то как минимум пожизненное заключение. Но именно на третий
день в кабинете следователя  появился Николай Левин. Они  беседовали часами.
Долго,  дотошно  Левин  расспрашивал  подследственного  о  его  образовании,
взглядах на жизнь, проверял его знания как программиста.
     -- Так где ты обучался программированию? Курсы какие-нибудь заканчивал?
     -- Да нет, -- пожимал плечами  явный флегматик Роман.  -- Отец показал,
как надо запускать компухтер, ну а остальное я уже сам все понял.
     -- И сколько же тебе было тогда лет?
     Роман наморщил лоб.
     -- Лет десять, -- неуверенно вспомнил он. -- Или чуть меньше.
     -- А чего полез в эту сеть ВМС?
     -- Да просто  она первая  мне попалась. Мне все равно было, лишь бы  им
навредить.
     Левин крякнул.
     --  Навредил  ты  скорее  нам.   Мы  к  этой  базе  данных  две  недели
пробирались, и на тебе, под самым носом стирают все, что нам надо.
     -- Чего, количество постельного белья на складах? -- удивился Роман.
     -- Не только. Например, запасы торпед с ядерным зарядом за июль  месяц.
Если  сравнить их с предыдущим  месяцем,  то будет понятно, сколько подлодок
вышло в море на дежурство. Ясно?
     -- Да, -- вздохнул Роман, поникнув головой.
     Вскоре   допросы   прекратились,   затем   молодому  хакеру  официально
предложили поступить  на  службу в спецотдел  ФАПСИ. Проверки всех  уровней,
начиная с генеалогии и кончая детектором  лжи, продолжались  два месяца. Уже
во  дворе корпуса "НИИ", при  последнем перекуре на  свежем  воздухе,  Левин
коротко рассказал новичку историю создания их команды.
     --  У нас всегда была  группа  информационной контрразведки,  но  после
Японии  мы поняли, что  одним  нам не справиться. В  это время целые  армады
наших хакеров начали громить японские сети, и руководство решило привлечь их
к этой работе. Мы тестировали всех,  отобрали  лучших и вот уже  второй  год
работаем вместе. Хвалиться, конечно, большой грех, но... большинство успехов
на  Балканах и  в Персидском  заливе  обеспечили  именно  мы.  "Эйзенхауэр",
сошедшие  с  ума  крылатые  ракеты, летевшие  вместо Белграда  в Хорватию  и
Болгарию, АВАКС, столкнувшийся при посадке  с взлетающим "Праулером", -- это
все наша работа.
     -- Класс! -- восхищенно сказал Роман.
     --   Да,  удачно  получилось.  Но  особенно   ценной  была  информация,
получаемая с американских спутников-шпионов.
     -- Вы что, перехватывали ее прямо из космоса?
     -- Первое время.  А затем просто нашли одну  сеть с уже расшифрованными
сигналами. Самое забавное,  что они  передавали эту информацию внутри одного
здания. Американцы все-таки перемудрили со своей всемирной паутиной.
     -- Я не пойму, почему они все еще не отрезали нас от Интернета?
     -- Потому что надеются залезть и в наш карман. Но, по-моему, зря.
     После знакомства Скутер начал вводить новичка в курс дела.
     --  Можешь  звать  меня  просто  Гера,  --  сказал  он,  потом  показал
оттопыренным  пальцем  на  экран дисплея.  --  Сейчас я шарюсь  по  ближнему
зарубежью,  там янки чувствуют себя как  рыба в воде. Кое-кто  из хохлов  им
явно помогает, и уже оттуда они долбят наши сети...
     Разговор прервал подошедший Семушкин.
     -- Гера, ты скачал заказанную информацию по химии?
     -- Да, вчера еще.
     -- Где?
     -- Вон, пласт в сидюке торчит.
     Семушкин вытащил диск и, поигрывая им, спросил:
     -- Гера, а что это у тебя с руками?
     Романа тоже  интересовал этот вопрос. Пальцы и кисть руки  заслуженного
панка России были перевязаны пластырем.
     -- А, ерунда.
     -- Снова подрался? -- допытывался член-корреспондент.
     --  Не  подрался,  а  отбивался,  отбивался  от  этих  козлов  из Союза
молодежи! Морды у них как из стали, а  мозги, наверное, вообще из чугуна, --
болезненно перекосившись, Скутер пошевелил перебинтованными пальцами.
     Семушкин тяжело вздохнул.
     -- Гера,  тебе  тридцать два года, а ты  все как  пацан. Сколько  можно
хипповать!?
     -- Андрей  Ильич, мои убеждения прошу не трогать! Я в отличие от многих
убеждений своих не менял и не поменяю!
     -- Пойми, дурилка,  с твоими  мозгами  в институт надо, а не в  "Ржавый
пень" шляться каждый вечер. Что  за счастье такое -- надраться пивом, водкой
и схлопотать по фейсу! Вон рожа-то  какая,  сразу видно -- с  бодуна!  Как у
тебя только мозги еще после этого не глючат!
     Роман  слышал  про этот ночной  клуб,  последнее убежище для  столичной
молодежи  с  задатками  неформалов  --  панков,  металлистов,  рокеров.  Все
остальные   клубы   или   были   закрыты   властями,   или   там  заправляли
военизированные дружины Союза молодежи.
     Воспитательный  процесс продолжался еще  минут  пять,  затем  начальник
ушел.
     -- Забодал,  бугор, -- пробормотал Скутер, осторожно оглянулся  назад и
вытащил из-под  стола  пластиковую  бутылку пива. Сделав  добрый глоток,  он
предложил Роману:
     -- Будешь?
     -- Да нет, не хочу. Я это, не сильно...
     -- Молодец,  не пей и не кури.  А  Андрей  --  ничего мужик, но  иногда
достает своей правотой.
     -- А про какую химию он говорил?
     -- Промышленный шпионаж, технология производства новейшей автомобильной
краски на заводах компании "АГ Фарбениндустри".
     Заметив удивление в глазах новичка, Скутер усмехнулся:
     --  А ты что думал, мы тут только с Пентагоном воюем? Две трети заказов
от промышленности.  ВАЗ так бы и не  пустили, если бы мы  не перекачали  все
нужные им данные по производству недостающих деталей...
     В это время слева от них раздались возбужденные голоса.
     -- Давай, давай, тяни! Качаем, качаем! Хорошо...
     -- Стоп, звери!
     -- Руби! Так, быстро!..
     Скутер  махнул  рукой,  и  они  с   Романом  направились  к  одному  из
операторских столов. Его уже окружили почти все присутствующие в зале.
     -- Что там, Олег?
     -- Похоже, кто-то нас  хотел подсечь. Что мы имеем? -- бормотал, быстро
стуча по  клавиатуре, программист с неестественно большими линзами очков. --
Ага,  старый  знакомый,  "Шикотан".  Скорее  всего   это  группа  из  Киото,
"Полночный камикадзе".
     Кто-то за его спиной присвистнул.
     -- Тачку можно выбросить.
     --  Сервер  тоже  хорошо зацепило, постирало  почти все,  -- подтвердил
Олег.
     -- Это что за "Шикотан"? -- тихо спросил Роман у своего наставника.
     --  Японский зверь. Назван так в честь нашего удара  по острову. Япошки
все  надеются  поквитаться с  нами  хоть в "Паутине". Но, честно  говоря,  в
программировании они  довольно туповаты. "Шикотан" -- их лучшее творение, он
для харда страшен как та наша бомба. Осыпается все сразу.
     -- Ну что, Олег? -- спросил Семушкин.
     Оператор  со  вздохом  отъехал от  стола  и,  протянув  руки в  сторону
потухшего дисплея, воззвал куда-то в глубь комнаты:
     -- Федор! Калым есть!
     Из-за дальних стеллажей показалось бородатое, широкое  лицо мужика  лет
сорока.  По  виду  он  походил  на кузнеца  или  грузчика,  но никак  не  на
инженера-ремонтника высшего класса.
     -- Опять  машину угробили, охальники! -- издалека начал возмущаться он.
При  своем  росте и  габаритах Федор  на  голову  возвышался  над остальными
членами  группы,  как   нарочно   сухопарыми  и  худощавыми.  Вспышку  гнева
крупногабаритного умельца погасил Левин.
     -- Федя, --  сказал он, --  могу тебя поздравить. Ты  оказался прав, та
штука в  пухтере  оказалась не  чем иным, как  радиомаяком.  Так  что  отдел
техконтроля утерся и сказал спасибо.
     -- Ну, а я что говорил! Не должно  было быть той фигни в айбиэмке. Если
дело так  пойдет, то скоро придется покупать  машины желтой сборки. Эти янки
совсем оборзели, пичкают в "тачки" черт знает что...
     Федор с  ворчанием утащил к себе в  закуток системный блок,  а  Олег  с
напарником тут же принесли на его место другой.
     -- Ни минуты  простоя, ни секунды простоя... -- напевал Олег, подключая
многочисленные кабели.
     Уже отойдя к своему рабочему месту, Скутер пояснил Роману:
     --  Федор  у  нас самородок.  Десять  классов и  больше  ничего.  Но  в
электронике -- бог и царь!  Его тоже выловили с помощью ФСБ лет пять  назад.
Организовал  мини-АТС  на  дому,  приставку  такую  сообразил  из  модема  и
радиотелефона.  Через него звонили в Израиль и Америку, не оставляя при этом
следов. Аппаратура  на междугородке работает, а никаких счетов, ничего. Наши
академики за  головы  хватались  -- ну  не может  такое  работать, никак  не
должно, противоречит всем законам физики. А эта штука работала.
     -- А что за радиомаяк он нашел?
     --  А, это. Прислали последнюю модель пухтера IBM,  купили  за  бешеные
деньги  через  третьи  руки.  В  отделе  техобслуживания  контрразведки  все
проверили, сняли два  жучка,  а на эту штуку внимание не обратили. А Федька,
тот сразу усек.  Он ведь все новое не  сразу включает, а первым делом внутрь
лезет.  Один раз настоящую  мину обезвредил, серьезно.  Небольшой такой диод
размером  миллиметров десять и толщиной с карандаш. Управлялся дистанционно.
Если бы он сработал, разнесло бы компухтер как хорошую бомбу.
     -- Из-за такой маленькой штуки? -- поднял брови Роман.
     -- А  чего ты  удивляешься?  Они сунули  туда какую-то суперсовременную
взрывчатку, нам бы хватило. Оператору точно бы голову оторвало.
     Гера допил свое пиво, со вздохом сожаления выкинул бутылку в урну.
     -- А почему тебя Скутером зовут? -- спросил Роман.
     -- Группа  такая была.  Сейчас  ее  уже и  не  помнит никто.  Ну ладно,
поехали, расскажу я тебе, чем ты будешь у нас заниматься...
     Обучение  Романа   должно  было  продлиться  три  месяца,  но  пришлось
ограничиться двумя, и случилось это не по воле самого молодого хакера. В тот
день Скутер  не  пришел  на  работу.  Через полчаса  в зал  просто  ворвался
возбужденный Семушкин:
     -- Геры  не  будет!  Вчера он опять ввязался  в драку с  "союзниками" и
сейчас лежит в Склифе с проломом черепа.
     -- Это серьезно?
     -- В коме.  Черт! -- Андрей  Ильич  начал  расхаживать из угла в  угол,
нервно потирая руки. -- А как раз сегодня он нам так нужен!
     -- Зачем? -- спросил Левин.
     -- Решили взломать мировую банковскую систему, будет сам Боголюбский. А
Гера лучше всех знал подходы к ней.
     Пока Андрей Ильич расхаживал из угла в угол, Роман тихо спросил Левина:
     -- А кто такой Боголюбский?
     Тот  посмотрел   на  Малиновского  с  изумлением,  словно  просвещенный
миссионер на язычника.
     --  Боголюбский -- это наш лучший  математик. Академик всех мыслимых  и
немыслимых академий мира, лауреат всех невозможных и возможных премий.
     -- Что, и Нобелевской тоже?
     --  Милый мой, запомни, по математике Нобелевская  премия не вручается.
Не любил Альфред считать больше чем до тысячи. -- Левин хмыкнул  и  добавил:
-- Процентов прибыли.
     К полудню в  зале действительно  появился человек лет шестидесяти пяти,
невысокого   роста,  абсолютно   седой,  улыбчивый.  Его  сопровождали   два
настороженных, закаменевших жлоба в штатском с  оттопыренными подмышками,  и
еще двое мужчин, по виду также из органов. Уже по этому эскорту Роман понял,
что визитер -- величина первостатейная.
     В  мире науки имя Боголюбского было окружено ореолом легенд. Академиком
он  стал  в  тридцать  с  небольшим,  моложе  его  действительным  членом АН
становился  только Сахаров. Уже  несколько поколений  математиков учились по
его учебникам, но  мало кто мог похвастаться,  что знал его лично. Всю  свою
жизнь  ученый  работал под  эгидой  военных  и  разведки. Амплитуды  запуска
баллистических ракет, расчеты взлетов и посадок "Союзов", коды и  шифры  для
разведки  и связи  --  за  всем этим  стоял  Боголюбский. Именно его система
дешифрации  позволила  выходить  на  американские  спутники  и  доить  с них
информацию.
     --  Ну  что  ж,  старички,  попробуем  тряхнуть  янки? --  спросил  он,
здороваясь со всеми присутствующими персонально за руку. -- У вас новичок?
     -- Да, Роман Малиновский. Пока стажер.
     -- Ну что ж, приступим.
     Оператором в  этот раз сидел Олег, тот  самый парень в очках-линзах, за
его  спиной  столпились  все  остальные члены  группы.  Первое  время Романа
нервировало такое  скопление техники и  народа  в одном  зале,  но  потом он
оценил  все  преимущества подобной системы "мозгового  штурма". Для  решения
самых  сложных  задач  подключались  все присутствующие,  и  все  дальнейшее
действие по  азарту  походили  не  то  на  игру в преферанс,  не то  на угар
"фанатов" на матче "Спартака".
     Частенько вся  группа  задерживалась  допоздна, и с подходившей  второй
сменой в зале скапливалось до  двадцати человек, а то и  больше. Для  Романа
эти  два  месяца прошли  словно в  наркотическом  угаре. Никогда  он  еще не
чувствовал себя так хорошо, словно рыба в воде.  Домой он возвращался только
затем, чтобы поесть, поспать и, главное, успокоить встревоженных предков. По
наивности  те  даже  начали  думать,  что  их сын  подсел  на иглу,  слишком
измученным  он  возвращался  с работы.  Опасения родителей  развеяла  первая
получка   сына.  Денег  было  столько,  что  они  решили,  что  Роману  явно
переплатили, и  клятвенно упрашивали сына  пока  деньги не тратить, а то все
равно  лишнее  рано или поздно вычтут. Но Роману  было не  до  денег. Стихия
хакерной  войны  захлестнула  его  с  головой.  К   его  мнению  уже  начали
прислушиваться,  кое-что  он  сумел сотворить  и сам.  Но  свой собственный,
домашний  "Пентиум" Бэд не включал уже давно, и его монитор покрылся толстым
слоем пыли.
     Европейские сети они прошли легко и даже изящно.
     -- Так, терминал биржи Нью-Йорка, заходим, сбрасываем, все!
     --  Молодец, --  похвалил академик  оператора.  --  Теперь будем ждать.
Пойдемте покурим, что ли?
     Через полчаса Олег  снова  подключился к Нью-Йоркской  бирже, но ничего
особенного никто не заметил,  все так же шли бесконечные котировки  биржевых
бумаг.
     -- Похоже,  они нас засекли, -- решил  Олег.  --  У этого червя слишком
длинный хвост.
     -- Может попробовать на какой-нибудь другой бирже? Например, Токийской?
-- предложил Левин.
     --  Давайте  попробуем,  --  сказал Семушким, сам  усаживаясь на  место
оператора. Роман первый раз видел шефа за клавиатурой. Это произвело на него
большое  впечатление. Пальцы Андрея Ильича, тонкие, нервные,  работали как у
хорошего пианиста, при этом он совсем не смотрел на клавиатуру.
     -- Класс, правда? -- тихо шепнул ему Олег.
     -- Да, здорово.
     --  Нет,  --  резко  сказал   Семушкин,  "аккордом"  по  трем  клавишам
перезагрузив компьютер. -- Рубят на лету. Не проходит  крэк. Слишком большой
червь, в этом Олег прав.
     --  Жаль,  --  сказал поскучневший  лицом академик. --  Может,  его еще
ужать?
     --  Но  потом  все равно  придется его  разархивировать.  Здесь  его  и
засекут.
     -- А в чем смысл всей этой фигни? -- спросил Роман.
     Все  в  зале  обернулись  к  Малиновскому.  Особенно  заинтересованными
выглядели ученые мужи.
     -- Ты про что это, Роман? -- спросил Семушкин.
     -- Зачем он нужен, этот зверь?
     -- А, понимаешь, сынок, программа  начинает повышать или понижать  курс
акций в зависимости от теории игр, а не действительного положения  вещей, --
объяснил Боголюбский.
     -- Ну и что?
     --  Должна   произойти   разбалансировка  всей  системы.   Это  вызовет
непременный обвал биржи и, вполне возможно, приведет к мировому  финансовому
кризису, -- терпеливо объяснял академик своему молодому собеседнику.
     -- А это что, так важно?
     --  Конечно,  --  заметил  неприметный  человек  в  штатском  из  свиты
академика. Это был директор  ФАПСИ Майоров. --  Через два дня  голосование в
конгрессе   по  импичменту  Апдайка.  Сейчас  голоса  балансируют  на  грани
равенства. Если мы устроим обвал биржы, он точно проиграет.
     На несколько минут Роман задумался, потом меланхолично кивнул головой:
     -- Можно сделать все по-иному, проще.
     Минут десять  хакер с фигурой и  манерами подростка объяснял академику,
членкору и всем остальным свою идею.
     -- Остроумно, -- решил Боголюбский. -- А что, давайте попробуем!
     Чтобы увеличить  эффект, решили параллельно  действовать сразу на  двух
биржах  "большой семерки",  Лондонской  и  Токийской. Рядом с Романом  снова
уселся  Семушкин,  но  теперь Андрей Ильич все делал  с оглядкой на  монитор
Малиновского.  Действовал  Бэд  с  виду  неторопливо,  но  очень  уверенно и
остроумно.
     --  Парень мыслит совершенно по-другому, чем мы, --  тихо говорил Левин
на ухо Боголюбскому. Из-за академика к его голосу  прислушивался Майоров. --
Черт его знает, но  он понимает компьютер  как бы изнутри, чувствует как тот
работает, что ли. Все-таки самоучка.
     Уже через  десять минут  Роман  продрался в  святая  святых  Лондонской
биржи,  в системы управления и рассылки котировок. То, что он сделал там, не
понял никто, настолько быстро простучал он по клавишам.
     -- Все, -- заявил Роман, переключив экран на котировки акций.
     -- Погоди-погоди! Как это ты сделал? -- растерялся Семушкин.
     Роман,  не  вставая   со  стула,  подъехал  к  столу  членкора  и  чуть
помедленнее показал нехитрую комбинацию своей команды.
     -- Теперь все почтовые  поступления будут копироваться по десять раз. И
это будет на всех биржах, система автомата. Вот, понеслось.
     Действительно,   дисплей  начал   выдавать  показатели  резкого   роста
документации.  Самая  обычная  почта, все  те  же котировки "Юнайтед  Стил",
"Майкрософт" и еще  тысяч фирм начали множиться в геометрической прогрессии.
Минут  десять  громадные  серверы Лондонской  биржы  еще справлялись  с этой
массой  инфомации,  затем  начали  уничтожать  ее,  и, наконец,  вся система
зависла, прекратив казавшийся вечным хоровод человеческой алчности.
     Поняв,  что  случилось  что-то  невероятное,  сотни  брокеров,  оставив
бесполезные  ящики  умных машин,  бросились звонить по телефонам  на  другие
биржи.  Но и до тех уже дошла волна  наводняющего умножения, биржевикам было
не до разговоров с коллегами. Поняв, что "большая семерка" ухнула в небытие,
замерли и все остальные биржи мира.
     Такого  мир не испытывал с  роковой  "черной пятницы" двадцать девятого
года. Ставки на электронную систему учета сыграли плохую службу для биржевых
маклеров.  Обрушился один  из  столпов,  на котором  держался западный  мир.
Несмотря  на  все  заверения  глав   правительств,  что  крах  бирж  явление
временное, началась паника, сравнимая разве что с недавно пережитым психозом
ожидания ядерной войны.
     На огромном количестве заводов  замерла деятельность, встали  конвейеры
автомобильных гигантов  мира.  Лишь  спустя  четыре  дня  финансисты  смогли
запустить свою биржу в Нью-Йорке, через десять дней восстановить всю мировую
сеть, а  через  три месяца минимальные показатели индекса Доу-Джонса. За это
время  доллар  упал как никогда  низко,  пошатнулись марка и  фунт,  позиции
сохранили только йена и евро.
     Шквал финансового кризиса смыл с политической арены Апдайка. В США были
назначены внеочередные президентские  выборы. А еще  через два месяца  Роман
пришел на  работу и сразу понял,  что произошло что-то чрезвычайное. Так  же
горели мониторы  компьютеров,  все были на  своих  местах, но народу  в зале
собралось как никогда много, операторы  сбились в кучки, говорили все тихо и
сдержанно. Не было обычного трепа, сальных анекдотов  и  группового  гогота.
Малиновский подошел к группе, столпившейся вокруг Левина. Тот сразу протянул
ему руку.
     -- Здравствуй, Роман. Вчера был у Скутера в больнице.
     -- Ну как он?
     -- Плох. Сбрили его ирокез, на  голове такие дикие  швы, две трепанации
делали, все бесполезно. Не узнает даже мать. Полный коматозник.
     -- Жуть, -- передернулся всем телом Роман.
     -- Жалко Геру, -- подтвердил Николай.
     В  это время появился Семушкин,  на пару  с Федором  тащивший два ящика
самого дорогого шампанского.
     -- Господа  программисты,  приготовьте  фужеры! Благодатный  напиток  с
плато  Абрау-Дюрсо  жаждет  выстрелить  в потолок торжественным  салютом, --
провозгласил  начальник отдела,  скидывая пиджак и беря  в  руки бутылку. --
Гусары сегодня гуляют!
     Вместо хрусталя в дело пошли пластиковые стаканчики, и Роман, получив в
руки неблагородную тару с шипучей жидкостью, спросил:
     -- Так по какому все-таки поводу праздник?
     Несколько  человек  рядом  с  ним  засмеялось.  Народ  все  подходил  и
подходил.  Далеко  не  всех он  знал  -- не  совпадали смены.  Андрей Ильич,
усевшись на стол -- вольность, за  которую он всегда ругал подчиненных, мило
пояснил самому молодому члену команды:
     -- Как, Рома, вы разве еще  не поняли? Посмотри на мониторы, что ты там
видишь?
     И  тут до Романа дошло, что на дисплеях вертелись замысловатые картинки
хранителей экранов, причудливые заставки, даже картинки компьютерных игр. Ни
один из мониторов не был задействован в дело.
     --  Сегодня  день победы,  товарищ  Бэд.  По  тайному  сговору "большой
семерки" нас отрезали от  мировой сети. Враги признали наше  превосходство и
свою слабость в нашей отрасли.  Это их полная, и безоговорочная капитуляция,
как в Берлине в сорок пятом.
     --  И что же?  Наша группа распускается?  --  спросил Роман,  отхлебнув
кисловатого, на его непросвещенный вкус, шампанского.
     -- Зачем, просто две трети  личного состава уйдут в отпуск. Я что-то не
помню, чтобы  кто-то  за последний  год у нас  отдыхал. Отдых будет большой,
дней семь,  не меньше. Но некоторым  я не обещаю и этого. Как раз вам, Рома,
отпуск  не  грозит. Эти наивные люди  отрубили нас  от основных  сетей через
Европу.  А  есть  ведь еще Индия,  Азия, Африка.  Где-нибудь да подключимся,
например, через спутник связи. Уже сегодня обещали один порт через Румынию.
     Семушкин  поглядел  на  ближайший  экран,  но  на  нем  Олег в  мрачном
подземелье крушил жутких монстров.
     -- Я попробую, только пройду этот уровень, -- пробормотал, не отрываясь
от экрана, Олег. -- Давно я так не отрывался.
     Секунд через тридцать  на  его экране  появилась  традиционная надпись:
"Level 2".
     Игра продолжалась.






     Колонна вошла в  аул,  находящийся в сорока километрах  вглубь Чечни, в
десять часов утра.  В низинах еще прятался лохматый туман, но дальние горные
вершины уже сияли во всей своей угловатой красе. Погода  позволила вертушкам
отработать по полной программе.
     -- Седьмой, все чисто, --  донеслось из наушников,  и майор  Силантьев,
взмахнув рукой, скомандовал:
     -- Вперед!
     Это был самый обычный кавказский аул, громадные дома, сложенные большей
частью не  из кирпича,  а из  камня,  гнезда, дающие приют порой  сразу пяти
поколениям одной семьи. Пыльные улицы были пусты, даже собаки не лаяли из-за
высоких ворот -- их давно уничтожили боевики.
     Часть  солдат  и  танк  остались  на  окраине,  еще  же  два  танка   и
бронетранспортер  на  предельной  скорости  пронзили  селение  и застыли  на
противоположном его краю, на вершине пологого холма.
     Силантьев  не торопясь шествовал по  самой  середине улицы, разглядывая
дома. Обветренное  лицо его  было  бесстрастно,  седина густо перемешалась с
выгоревшими до белесости волосами. По многолетней привычке  майор никогда не
ходил  в  фуражке,   предпочитая  защищаться  от  чересчур  яркого   светила
дешевенькими  темными очками.  Справа и слева от  него  цепью  шли  солдаты,
настороженно вглядываясь в глухие каменные стены. Сзади майора шагали радист
и  переводчик  Вагиз,  высокий черноглазый парень,  знающий  добрый  десяток
наречий  этой  местности.  И   уже   дальше,  за   ними  неторопливо  ползла
командирская БМП.
     На небольшой  центральной площади с убогой мечетью Силантьева  встретил
глава местного самоуправления, мужик лет сорока  с типичным для его возраста
оплывшим лицом и солидным животом.
     -- День добрый,  гаспадин  майор! -- приветствовал он комбата,  пожимая
его руку своими двумя.
     -- Привет, Айрат. Как у вас дела? Все спокойно?
     -- Все нормально, все хорошо. Разве у нас может быть по-другому?!
     Глаза  Айрата бегали, сам  он казался  неестественен  в своем  радужном
оптимизме,  но Силантьев давно  служил на Кавказе  и знал,  что  на подобные
мелочи  не  стоит  обращать  внимания.   Свой  это  человек  или  бандитский
прихвостень -- какая  разница. В горах  стоило рассчитывать только на  себя.
Уберешь этого  -- назначат другого, и он точно так же  будет врать солдатам,
потому что уйдут они, придут бандиты и надо будет так же угождать и им.
     --  Ну  вот  и чудненько. Тут у вас живет такой Бислан  Фатаров, знаешь
его?
     Глава аула чуть замешкался, потом кивнул головой.
     -- Да, есть, очень уважаемый человек, аксакал.
     -- Вот и веди нас к нему.
     Дорога  была недалекой. Метров через пятьдесят Айрат остановился  и  не
рукой, не кивком головы, одними глазами показал на  большие  высокие ворота,
выкрашенные густой темно-зеленой краской. После этого мэр попятился и как-то
мгновенно исчез, словно растворился в воздухе.
     -- Это действительно тот дом? -- спросил Силантьев у переводчика.
     Тот  пристально  глянул на  мечеть, на зеленые ворота  и  утвердительно
качнул головой.
     --  Он  самый. Бислан Фатаров.  Три сына у бандитов, перевалочный пункт
поставок оружия для боевиков, должны быть и заложники.
     -- Ну что ж, зайдем в гости, -- сказал майор.
     Повинуясь его жесту, два солдата  начали стучать в калитку  прикладами.
Она открылась почти  сразу, чувствовалось, что незваных гостей давно ждут. С
десяток  солдат,  ворвавшись  во  двор, быстро рассыпались во  все  стороны,
настороженно  оглядываясь  по  сторонам.  Лишь  после  этого  через  калитку
неторопливо  прошел  Силантьев.  На  крыльце   дома  его  уже   ожидала  все
многочисленное семейство,  женщины, дети и впереди всей этой толпы  высокий,
худой старик в папахе, с  суковатым  батогом в руках. Морщинистое, загорелое
лицо  его  было  бесстрастно, лишь  старческие,  скрюченные подагрой  пальцы
сжимались  и разжимались  на  отполированном  набалдашнике резной  палки  из
темного дерева.
     -- Добрый день, -- вежливо начал Силантьев. -- Вы Бислан Фатаров?
     --  Да, я,  --  подтвердил старик.  Даже  в этих  коротких  междометиях
слышался сильный гортанный акцент.
     -- Где ваши сыновья?
     -- Двое в Москве, трое в Моздоке, брынзой торгуют.
     -- И давно они там торгуют?
     -- С весны.
     -- Много, однако, вы  брынзы заготовили. Или не берут ее ингуши? Своей,
наверное, хватает. Так когда ждать сыновей обратно?
     -- На все воля  аллаха. Захочет он -- свидимся, не захочет -- до порога
дойдешь, а порог не переступишь.
     -- Ладно, с сыновьями выяснили. Оружие в доме есть?
     -- Нет.
     -- А заложники?
     Старик не ответил, только отрицательно покачал головой.
     -- Обыскать дом, -- скомандовал майор.
     Солдаты рассыпались  по двору как муравьи. Все они ходили  парами, один
двигался впереди, второй страховал  напарника. Силантьев придирчиво наблюдал
за действиями своих подчиненных. Этих парней он взял год назад  необученными
юнцами,  сразу  с  поезда,  и  вот  теперь  это  были воины,  профессионалы,
способные дать бой хоть самому дьяволу.
     Вскоре   из   сарая  двое   притащили   пулемет   Калашникова   и   три
противотанковые мины.
     -- В сене были спрятаны, -- пояснил один из солдат.
     Тут   же   призывные   крики   донеслись  из   огорода.   Сержант-минер
сосредоточенно  водил  рамкой  миноискателя над  грядкой  с  фасолью. Быстро
разбросав  насаждения лопатами,  солдаты обнаружили под овощами три ящика  с
зарядами для миномета.
     Обыск закончили через час.
     -- Все, товарищ майор, -- доложил лейтенант Попов.
     -- Заложников не нашли?
     -- Никак нет.
     -- Странно. Вы хорошо все осмотрели?
     -- Да.
     Майор ненадолго задумался. Потом спросил:
     -- А Сашка где?
     --  Да  только  что  тут  был,  -- удивился лейтенант,  оглядываясь  по
сторонам. -- Сашка! -- крикнул он во все горло.
     Секунд через тридцать  откуда-то из глубины сараев выскочил приземистый
парень с лычками сержанта. Голову его перехватывала грязная бандана,  сам он
был курносый, с  голубыми  нагловатыми  глазами. На ходу надев  каску, Сашка
подскочил к начальству и вскинув руку к виску, застыл в ожидании приказа.
     Силантьев прищурился, потом сделал шаг вперед и сказал:
     -- Ну-ка дыхни.
     Сашка  улыбнулся  и попытался  сделать  вместо  выдоха  вдох, но  майор
неожиданно  ударил его коленкой в пах, и сержант невольно ойкнул и согнулся,
обдав командира густым запахом домашнего кавказского вина.
     -- Так,  по возвращении на базу получишь три наряда вне очереди. Понял?
-- спросил Силантьев.
     -- Так точно! -- отозвался вояка с хмельным весельем.
     -- А теперь внимательнее  осмотри дом, двор, огород.  У них должны быть
заложники, но мы ничего не нашли.
     Сашка сразу  подобрался, выражение счастливого разгильдяйства исчезло с
его  лица.  Прищурившись, он внимательно осмотрелся по сторонам, затем исчез
за одной из дверей громадного двухэтажного сарая.
     Вне  армии  Сашка Мешнин непременно  бы угодил в тюрьму, причем не один
раз. Энергия  кипела  в  его  коротконогом  теле  с интенсивностью  атомного
реактора. Обычная  жизнь для него казалось пресноватой. Еще до службы он был
осужден  за  злостное  хулиганство  --  бросил дымовую шашку  на  дискотеке.
Обошлось,  правда,  условным  сроком,  что  и  позволило  призвать  Сашку  в
железнодорожные войска. Люди  в погонах  не знали, что этим  они значительно
осложняют  свою  собственную жизнь. Спустя  месяц после принятия  присяги он
попал  в  Дагестан, где  немедленно пошел в "самоволку"  с двумя  земляками.
Отойдя от части на триста метров,  разгильдяи наткнулись  на троих чеченцев,
совершающих рейд за очередной порцией живого товара.
     В плену Мешнин провел почти три года. Природная  хитрость и  наглость в
конце  концов позволили ему вырваться  из лап "кавказского  гостеприимства".
Сашка втерся в доверие к очередным своим  хозяевам, пас в горах скот, строил
дома, по-скоморошьи смешил  детей и взрослых, по-собачьи угодливо выпрашивал
вино и анашу. Его даже перестали на ночь бросать в яму, просто привязывали к
стене собачьей цепью.  И  все  это  время он терпеливо  изучал язык  горцев,
стараясь понять, где он сейчас находится и далеко  ли  ближайшая  российская
земля.  Выяснив  все, что ему  надо, Сашка в священный месяц рамазан устроил
своим  благодетелям огромный пожар, начисто уничтоживший пол-аула, прихватил
оружие и отправился в сторону России. Пройдя по горам  более ста километров,
он  вышел точно  в расположение батальона майора Силантьева. После  месячных
допросов  и  проверок  его  отправили  домой,  а  к осени Сашка  вернулся  и
попросился записать  его в строй уже контрактником. За  годы  плена у  парня
умерла мать, друзья поразъехались, девушки повыходили замуж. Пожив немного у
дальних  родственников  и  окончательно  почувствовав себя на  родине чужим,
Сашка  рванул  назад,  туда,  где  он  был нужен,  где за  ним  еще  остался
неоплаченный должок.
     Силантьев понял этого парня еще после первого же допроса, и все-таки он
взял Саньку  под свое крыло.  Хлопот от него было  много. Любитель  выпить и
пройтись  по бабам,  этот  сержант-переросток,  по общему  мнению  офицеров,
разлагал новобранцев как никто другой. Но все это компенсировалось в  боевой
обстановке.  Хитрее  и осторожнее Сашки в бою не  было. В самой  безвыходной
обстановке он  находил  какие-то  невероятные ходы и  выводил свое отделение
разведки из-под  огня  без  потерь. Но  больше всего  сержант  был незаменим
именно при таких вот операциях в населенных пунктах.
     Прежде всего  он  знал  языки,  природа  одарила  его этим своеобразным
даром. Разговаривать  не  мог, но понимал все, о  чем судачили  между  собой
местные жители. Пристроившись с глуповатым видом рядом с сообществом местных
аксакалов, Сашка  прикрывал  глаза и,  делая вид, что  дремлет,  внимательно
вслушивался  в  гортанную  речь  старейшин.  Те вскоре  переставали обращать
внимание на глупого русского парня и выбалтывали много чего лишнего.
     Но особенно Сашка не любил тех, кто держал у  себя пленных рабов. Таких
он просто нюхом  чуял. Именно эта ненависть заставила его вернуться  в горы.
Вот и теперь  он методично проверял все  помещения обширного  дома,  сараи и
подвал с домашним вином. Но все было бесполезно.
     -- Ну что? -- спросил майор,  когда сержант остановился рядом прикурить
сигарету. -- Может, нет здесь никого, ошибочная информация?
     -- Да  нет, должны быть,  -- Сашка  кивнул  головой  на кирпичную стену
очередного пристроя. -- Взрослых мужиков в семье  нет,  а кладочка-то новая,
на днях строили, раствор еще свежий.
     Он прошелся по  огороду, внимательно  осматривая его, затем остановился
рядом со свежей кучей навоза.
     -- Зачем же это они его сюда притащили? -- пробормотал он себе под нос.
--  Сараи далеко...  Эй, вы, трое с лопатами, оба ко мне!  Раскидайте-ка эту
кучу!
     Через пару  минут лопаты заскребли  по дереву плотно подогнанного люка.
Он был  закрыт на замок,  но  крепыш Серега Васильев в три удара лома разнес
люк в щепки.  И  тут  же отшатнулся  от запаха  хлынувшей на него из погреба
вони, а Сашка крикнул вниз:
     -- Эй, кто-нибудь там есть?
     Не дождавшись ответа, Сашка послал вниз Серегу. Тот осторожно спустился
и вскоре выволок наверх безжизненное тело парня в оборванном камуфляже.
     -- Их трое там, -- сказал он, тяжело дыша. -- Принимайте еще.
     -- Врача, быстро! -- скомандовал Силантьев.
     С немалым трудом и помощью солдат доктору удалось откачать всех троих.
     -- Сколько же их тут мариновали эти суки? -- спросил Попов.
     -- Часа три как минимум. Еще немного и все, не отходили  бы,  -- сказал
доктор,  вытирая со лба пот  и с  благодарностью принимая из рук  лейтенанта
сигарету.
     -- Давно здесь? -- обратился майор к одному из пленников.
     --  С ноября, --  просипел  тот, растирая рукой  грудь  и  жадно вдыхая
воздух. Взгляд  белобрысого парня  блуждал  как  у  пьяного,  движения  были
заторможены,  он еще не  понял,  что свободен, что смерть  снова  проскочила
мимо.
     Выяснив подробности пленения  и  проживания  в семье  горцев, Силантьев
вернулся во двор.
     -- Собери всех  жителей, -- сказал он Попову.  --  И снеси к чертям эти
ворота!
     Через полчаса на площадке перед домом собралось все взрослое  население
аула.  Чеченцев  оказалось  человек  триста, не больше. В основном это  были
закутанные  в  черные платки  грузные старухи,  высохшие  старики и  молодые
небритые парни, угрюмо поглядывающие на  солдат. Вместо  начала митинга БМП,
разогнавшись,  снесла  зеленые ворота и, наехав  на них,  застыла на  месте.
Вскарабкавшись на броню, Силантьев начал свою речь:
     -- Вы  все прекрасно  знаете,  что  по законам  военного  времени любой
человек, укрывающий  оружие,  оказывающий помощь бандитам  и держащий у себя
заложников, приговаривается к  смертной  казни.  Хозяин  этого дома,  Бислан
Фатаров, нарушил все три эти правила, за что и приговаривается к повешению.
     Стоящий на земле переводчик закончил свою речь почти на полминуты позже
майора. Выслушав его, толпа  на  площади  загудела, но на броне уже появился
Сашка, быстро  пристроивший петлю на морщинистую  шею старика. Второй  конец
веревки он завязал на поперечине ворот и крикнул вниз механику: "Давай!"
     БМП рванулась вперед, да так, что сам Сашка  едва  не свалился с брони,
чудом  успев  ухватиться руками за  скобу. Толпа  ахнула,  расступаясь перед
бронемашиной, ноги старика с полминуты судорожно искали  исчезнувшую твердь,
потом все  его тело обмякло и вытянулось.  Во дворе с плачем и  причитаниями
женщины клана Фатаровых пытались  пробиться к телу старика. Один из  пацанов
лет десяти  с кухонным ножом кинулся на здоровяка  Васильева,  но тот ударом
ноги отшвырнул парнишку в сторону.
     Лейтенант  Овчинников,  недавний  выпускник училища,  вышедший  в  свой
первый рейд, тихо спросил Попова:
     -- А почему именно вешать, а не расстрелять?
     -- У них  по религии удавленники  и утопленники не  попадают в рай. Это
для мусульман страшнее всего.
     Лишь через полчаса  женщин пропустили к телу старика. Они еще не успели
снять труп,  как  солдаты  покинули  двор. И в ту  же  минуту  дом  запылал,
подожженный сразу с нескольких сторон.
     Силантьев наблюдал за всем со стороны, он направился  было к своей БМП,
но тут его окликнул радист:
     -- Товарищ майор, вас вызывает Алтухов.
     Лейтенант  Алтухов был командиром  танковой группы, приданной батальону
Силантьева. Сейчас он находился в одном из танков на окраине аула.
     -- Что у тебя, Витя?
     -- Шеф, на северном склоне горы блики оптики.
     -- Снайпер?
     --   Не  знаю,  что-то  не  похоже.  Может,  долбануть  по  нему  парой
осколочных?
     -- Не надо, сделаем по-другому...
     Когда  колонна  бронетехники медленно  выползла из аула, Барбара  Херст
опустила бинокль,  с облегчением перевела  дух и глянула на своего оператора
Джона  Хадсона,  многолетнего  спутника  самой удачливой пресс-леди мирового
спрута Си-эн-эн.
     -- Ну что? -- спросила она.
     -- Все как на ладони. Эта  оптика делает чудеса, даже было видно, как у
старика дергались ноги.
     -- Дай посмотреть! -- с азартом вскрикнула Барбара и, включив  обратную
перемотку,  приникла  к  окуляру видеокамеры.  --  Блеск!  Это  сенсационный
материал. Нам удалось это сделать!
     После переворота 15 июня  ни одному  независимому журналисту не удалось
передать  ни  строчки,  ни кадра  с территории Чечни. Кавказ, словно  черная
дыра, без  следа  поглощал  нелегально  проникавших  туда  журналистов.  Все
попытки  узнать что-то о судьбе пропавших кончались ничем. Военные кивали на
полевых  командиров,  дескать,  это  они повинны  во  всем, а  тем просто не
удавалось выйти на связь ни с кем из западных репортеров. Вся информация шла
лишь от пресс-центра Вооруженных сил.
     Тщательно проанализировав все известное об  обстановке в Чечне, Барбара
поняла, что не стоит связываться ни с официальными властями, ни с боевиками,
хотя необходимыми  документами для тех  и других все же запаслась. Пять дней
они с  Хадсоном пробирались по  горам, минуя  селения  и  города. Но Барбару
недаром называли "Гарпией войны", она всегда была там, где начинали стрелять
и лилась человеческая кровь. Удача  чаще всего оказывалась на ее стороне, не
отвернулась она от нее и сейчас.
     --  Куда  теперь?  -- спросил  оператор, осторожно укладывая в  жесткий
футляр камеру.
     -- Пора выбираться отсюда. Мне  жутко надоели эти горы. Больше всего на
свете я сейчас мечтаю о горячей ванне.
     Наскоро перекусив, репортеры закинули на плечи рюкзаки, но, не пройдя и
десяти шагов, остановились. Впереди  них, на большом камне сидел  человек  в
камуфляже. Голова его была  повязана платком, особых  знаков отличия не было
видно, но голубые глаза и славянский тип лица не оставляли сомнения, к какой
из воюющих сторон он относится.
     Хотя  солдат улыбался, первым  желанием  Барбары было бросить рюкзак  и
бежать. Не сделала она этого лишь потому, что, оглянувшись, увидела за своей
спиной еще двоих таких же парней, появившихся бесшумно, словно из-под земли.
     --  Ручки поднимите, -- вежливо сказал Сашка,  разглядывая задержанных.
Мужик  у  него особых эмоций не  вызвал, а вот  женщина... Сухопарая, но еще
довольно молодая, с правильными чертами лица, длинными, роскошными волосами.
Что еще нужно для оголодавшего по бабам сержанта?
     "Трахнуть бы ее прямо здесь, да майор пристрелит к чертям",  -- подумал
он.
     --  Мы  есть   американские   подданные,  вы   не   имеете  прафа   нас
задерживать... -- слегка коверкая слова, начала журналистка.  Этот текст она
выучила наизусть еще в Америке.
     -- Ну-ну... -- развеселился Сашка. -- Что мы еще не имеем?
     Этот  вопрос Барбара  не  поняла,  она  беспомощно  глянула  на  своего
напарника, но тот был растерян не меньше ее, а  по-русски не понимал совсем.
Подошедшие  солдаты отобрали у  них  рюкзаки,  обшарили карманы. Журналистку
Сашка  обыскал  сам,  и  Барбаре   эта  процедура  особого  удовольствия  не
доставила. Глянув  в  нагловатые Сашкины глаза, она поняла про  него все,  и
где-то в области желудка нехорошо екнуло дурное предчувствие.
     Через  полчаса  их  вывели  к  остановившейся за  первым  же  поворотом
колонне.
     -- Вот,  товарищ  майор, --  как  обычно в  своем  разгильдяйском стиле
доложил  Сашка.  --  Нашли  эту  парочку, гуся  да  гагарочку. Говорят,  что
американцы.
     Силантьев, в отличие от сержанта, сразу узнал журналистку.
     -- Что вы делаете на территории Чечни? -- спросил он.
     -- Мы независимые журналисты. Ви не имеете прафа нас задерживать.
     Майор спорить не стал.
     -- Ну что ж, разберемся потом, на базе.
     Силантьев  посмотрел  назад, прошел  уже  час,  но  черный  столб  дыма
по-прежнему  виднелся со  стороны  аула. Это  очень не  нравилось майору, и,
поразмыслив, он снова остановил колонну и включил рацию:
     -- Десятый, десятый, пройдись по всему маршруту, посмотри, как там.
     -- Хорошо, ждите через десять минут, -- ответили с аэродрома.
     -- Засекаю время.
     Вскоре над колонной с ревом пронесся штурмовик СУ-25.
     -- Седьмой, все чисто, но я покружусь рядом, прикрою, если что.
     -- Хорошо, -- согласился майор и дал команду двигаться.
     Подспудно  Силантьев чувствовал, что сегодня без стрельбы не обойдется.
Эта была интуиция, дар, выработанный годами жесточайшего напряжения.
     "Самый  опасный участок в Казырском ущелье. Я  бы встретил  именно там.
Черт бы побрал этих журналистов, если б  не они, давно бы проскочили опасную
зону," -- подумал он. Через пять минут майор скомандовал в микрофон:
     -- Внимание, приготовиться!
     Сидящие  на  бэтээрах   солдаты  сняли  автоматы   с   предохранителей,
пулеметчик   задрал  вверх  ствол  зенитного  пулемета.  Оглянувшись,  майор
убедился,  что приказ  выполнили  на  всех  бронемашинах. И тут же со склона
ближайшей  горы  ударил гранатомет.  Первый  бронетранспортер  сразу  встал,
черный  дым  начал  расползаться  из-под  брони.  А  с вершины уже  застучал
пулемет.
     -- Десятый, квадрат три, Казырское ущелье, справа от  меня! -- закричал
в микрофон Силантьев.
     -- Вас понял, буду секунд через двадцать.
     Бой  уже  гремел  вовсю.  С вершин  скал  били не менее  чем из  десяти
стволов, при  этом  выделялся  басовитый голос  ДШК. Второго гранатометчика,
пытавшегося подбить хвостовую машину, заметили  и застрелили своевременно. А
вскоре на синем небе возник черный крестообразный силуэт штурмовика.  "Грач"
с  ходу ударил по вершинам  неуправляемыми ракетами, а  потом  развернулся и
прошелся еще раз, обрабатывая скалы  свинцом  из пушек и  пулеметов. Огонь с
вершин сразу поубавился, лишь один  упрямый пулеметчик продолжал садить пулю
за  пулей  по  БМП  командира,  но  и  он  скоро  смолк навеки,  успокоенный
снайпером. Прикрывая друг друга, солдаты полезли  в  горы и вскоре вернулись
назад, неся  в  руках трофейное оружие. Силантьев  слышал  за это  время три
одиночных выстрела, что это было, он знал прекрасно,  его  подчиненные давно
уже не брали пленных.
     --  Семь человек, плюс этот смертник с гранатометом, --  Попов кивнул в
сторону  трупа  на  склоне. Около  него  уже возился  переводчик. Вскоре  он
подошел, на ходу листая какую-то книжечку.
     -- Что там у тебя, Вагиз? -- спросил Попов.
     -- Записная книжка. Судя по ней, это был один из сыновей того старика.
     -- Надо  известить ФСБ, пусть  поинтересуются, чем в  Москве занимаются
остальные Фатаровы. Какие потери?
     -- Васильев ранен, ногу зацепило, да Васька, водила бэтээра, контужен.
     -- Ну это хорошо, -- с облегчением вздохнул майор. -- Всегда бы так.
     Через пятнадцать  минут, взяв на  буксир подбитую бронемашину,  колонна
продолжила  движение. Очередной рейд закончился удачно, без  потерь.  В этом
году подобное случилось всего в третий раз.
     Вечером  в  укреплагерь  пожаловал  сам  генерал   Пронин,  командующий
Восточной группировкой войск федералов в Чечне.
     -- Ну что тут у вас? Это в самом деле Барбара Херст?
     -- Так точно, вот документы.
     Полистав найденные у журналистов бумаги, Пронин сморщился и пробормотал
себе под нос что-то нецензурное.
     -- Что-нибудь они успели наснимать?
     -- Да, вот.
     Силантьев  нажал на кнопку видеомагнитофона, и генерал воочию убедился,
что его подчиненные не зря едят государственный хлеб.
     --  Да, изображение  достаточно  четкое. Это  им  спустить нельзя, янки
сразу же раздуют скандал в ООН, вспомнят о своих сраных правах человека.
     Чуть подумав, генерал решился.
     --  Надо их  убрать  обоих.  Представить  как несчастный случай.  Сотри
кассету,  верни  обратно  в  камеру,  а  потом  надо  вывезти  их  и  сунуть
куда-нибудь в ущелье поглубже.
     Заметив, что майор поморщился, Пронин ухмыльнулся.
     -- Не бойся, твоим парням это делать не придется. Оставлю тебе тут двух
особистов, пусть  свой хлеб отрабатывают.  Все  должно быть естественно: шли
опасным маршрутом  и  загремели нахрен ко  всем чертям. Место подберешь сам.
Все понял?
     -- Так точно. Сейчас уже темно, займемся этим завтра с утра.
     Генерал убыл, вскоре на лагерь опустилась хрупкая тишина ночного  покоя
времен  войны. Таких баз на территории  республики было  пять,  еще двадцать
гарнизонов численностью поменьше прикрывали заставы пограничников с наружной
границы Чечни. На  вышках  по углам  периметра  скучали  часовые, прожектора
шарили слепящим светом по окрестностям, в палатках и сборных щитовых домиках
спали утомленные  дневным  походом  солдаты  и  офицеры. Не  спал лишь  один
человек. Силантьев  слово свое  сдержал,  Мешнин  вместо заслуженного отдыха
пошел в караул.
     Его очередь заступать на пост должна была подойти позже, и можно было с
полчаса покемарить в караулке, но Сашке не давало спать присутствие в лагере
женщины.  Ближайшая казачья станица находилась  за  тридцать  километров  от
лагеря, в самоволку не убежишь, а в увольнительную  последний раз  он  ходил
два месяца назад, и сдобная вдовушка-казачка,  утешившая героя-солдата в тот
день,  и сниться  ему перестала.  А тут  эта  американочка.  Сашкины  пальцы
невольно  вспомнили упругую плоть женского тела, небольшие аккуратные груди,
ответный резкий взгляд,  легкий запах не то духов, не то дезодоранта, что-то
пьянящее и волнующее.
     "Вот,  падла,  и на войне с  духами не  расстается,  сучье  племя",  --
подумал он и попытался поудобней устроиться на жестком настиле.
     А в час ночи пришла его пора сменить часового с гауптвахты.  В игравшей
ее  роль  обширной  землянке   сейчас  находились  оба   телевизионщика.  До
двенадцати  их  плотно  допрашивали  приезжие   особисты,  а  затем,  по  их
распоряжению,  заморских гостей разместили в разных половинах  землянки. То,
что  обоих американцев уберут,  Сашка  знал  точно.  Подобная практика имела
место уже целых два года. Силантьевцам с ней сталкиваться не приходилось, но
глухие слухи шли давно.
     Минут  десять Сашка  боролся с собой,  но  поняв,  что это  бесполезно,
шагнул к двери. Ключ к  ней он заимел с  месяц назад. Отрабатывая  очередной
наряд, Сашка  мыл  полы  в канцелярии Силантьева  и  по  воровской  привычке
пошарил  в  ящиках  стола,  где  и  обнаружил  дубликаты  ключей  от  замков
гауптвахты.
     В землянке  было  темно.  Когда заскрипела  входная  дверь, Барбара  не
увидела  лица  вошедшего   в  помещение  человека,   она  слышала  лишь  его
возбужденное дыхание. Вспыхнувший свет фонарика на секунду ослепил ее, затем
снова наступила темнота, и тяжесть мужского тела навалилась на  журналистку.
С  упорством  пресса  неизвестный  перемалывал  сопротивление  женщины,  она
задыхалась  от  тяжести и  густого запаха  давно не  мытого  тела.  Отчаяние
придало ей новые силы, вспомнив уроки  самообороны, Барбара, мотнув головой,
ударила  лбом   невидимку  по  лицу.   Получилось   это  у  нее  хорошо,  от
неожиданности насильник вскрикнул и замер, что позволило журналистке бешеным
толчком  сбросить его с себя. Вскочив на ноги, она  рванулась  к выходу,  но
Сашка успел подняться, перехватить  женщину  у  самой  двери и отшвырнуть ее
назад.  Упав  на  топчан,  Барбара  обнаружила  под  рукой  что-то  тяжелое,
цилиндрическое. Она чуть было не запустила этой вещью в незнакомца, но потом
догадалась нажать на кнопку выключателя.
     Вспышка света подействовала  на Сашку как удар. Он прикрыл лицо рукой и
недовольно пробормотал:  "Выключи!" Сержант досадовал на себя, ведь он почти
добился  своего,  и  лишь  секундная расслабленность  свела  на нет все  его
усилия.  Теперь  же эта сука  еще  и видела  его  лицо. Даже если ее  завтра
грохнут, она успеет настучать Силантьеву, а тот за подобные художества может
и расстрелять.
     -- Я  буду кричать!  -- заявила журналистка, показывая вполне приличное
знание русского языка, которое не выявили даже особисты.
     -- Кричи,  не кричи,  все  равно никто  не  услышит,  -- сказал  Сашка,
отворачиваясь от назойливого луча света.
     -- Все равно я буду кричать! -- возбужденно твердила американка.
     --  Ладно, не хочешь, не надо, -- с кривой усмешкой заметил сержант. --
Нет, чтобы перед смертью получить удовольствие.
     -- Ты врешь.
     -- Чего  это  я  вру,  -- откровенно засмеялся Мешнин,  присаживаясь на
топчан. Барбара отодвинулась подальше от незваного гостя, но фонарь опустила
чуть  ниже.  -- Тех,  кого вылавливают на входе в  зону, чаще  всего  просто
высылают, но кто успел чего лишнего наснимать, тому каюк.  С полгода назад в
соседней бригаде захватили двух англичан,  их увезли,  и больше никто их  не
видел.
     Херст  напряглась. Скандал с  пропажей двух журналистов из Би-би-си был
ей  хорошо  известен. История наделала много шума, русские военные заявляли,
что  они  не причастны к исчезновению репортеров, скорее всего,  это чеченцы
взяли  их в заложники и вскоре потребуют многомиллионный  выкуп. Теперь  она
получила совсем другую информацию, сенсационную и ужасную одновременно.
     -- Ну так что, не хочешь трахнуться напоследок?
     Барбара недаром считалась самой удачливой и рискованной журналисткой из
числа практикующихся в области жареных фактов.
     -- Хорошо, я отдамся тебе,  но лишь тогда, когда выведешь меня из этого
вашего... -- она замялась, подбирая слова.
     -- Лагеря?
     -- Да.
     Это  было  самоубийство.  Если  Сашка  отпустит журналистку,  Силантьев
немедленно  его  расстреляет.  Но  возбужденная  похоть  заглушала последние
искорки разума в голове.
     "Трахну  ее,  а  потом глушану  и притащу обратно. А чтоб  не  болтала,
придумаю чего-нибудь", -- решил сержант.
     -- Хорошо, я согласен.
     -- А Джон? -- спросила она.
     Сашка засмеялся:
     -- Я не голубой, он меня не вдохновляет.
     "Ладно,  Джоном  придется  пожертвовать,  если  я сбегу,  они  вряд  ли
решаться его убрать", -- решила Херст.
     Выведя  журналистку из  землянки, Сашка навесил замок  и  знаком  велел
Барбаре следовать за ним. Они прокрались вдоль большого деревянного склада с
продовольствием  и  боеприпасами,  свернули   за  угол,  и,  опустившись  на
четвереньки, сержант  пополз  в  темную, неосвещаемую прожекторами  зону  за
трехметровым забором. Забор был построен из  массивных бетонных блоков, но и
среди  них  солдаты  нашли брешь, узкую  щель сантиметров тридцати  шириной.
Именно  Сашка  за две  ночи сделал под ней  подкоп. Возвращаясь с очередного
увольнения,  он прятал невдалеке от базы спиртное, а потом по ночам  бегал к
тайнику, растягивая удовольствие на неделю.
     Сам  он  протиснулся  через  щель   с  трудом,  а  вот  более  стройная
журналистка угрем  проскользнула  вслед за  своим  провожатым.  Здесь  Сашка
прижал ее к земле и шепнул на ухо: "Тс-с... Тихо, делай, как я. Кругом мины,
так что иди след в след ".
     С минуту они лежали на земле, выжидая. Наконец луч прожектора с угловой
вышки  скользнул  рядом и  замер, высвечивая  жухлую траву  на склоне  сопки
метрах в ста от них.
     --  Пошли,  -- шепотом скомандовал  разведчик  и, пригнувшись, бесшумно
шагнул вперед.
     Сначала им пришлось  преодолеть  забор из колючей проволоки, давно  уже
прореженный ушлым сержантом на нижних рядах. Спираль Бруно в этом месте была
разорвана  при  минометном  обстреле  лагеря  еще  полгода  назад,  так  что
оставалось только пройти минное поле.
     Глаза Барбары уже привыкли к темноте, она  двигалась за плотной фигурой
сержанта, с виду неторопливо шагавшего вверх по склону.
     "Что  он  может видеть в темноте?  Не дай боже ошибется, и тогда мы оба
взлетим на воздух" -- от этой мысли  журналистку охватил озноб, она никак не
могла понять, что ей делать: может, отстать немного  от  провожатого,  тогда
будет больше шансов уцелеть при взрыве? Но  тогда  она рискует заблудиться в
темноте и, сбившись, все-таки забрести на минное поле.
     Лишь перевалив  за сопку, Сашка  разогнулся,  обернулся к журналистке и
сказал:
     -- Ну вот и все, дальше уже чисто.
     Барбара облегченно перевела дух, от напряжения у  нее подгибались ноги.
В ту же секунду  она  оказалась на земле, а Сашка  уже  нетерпеливо  рвал  с
корнем замок ее джинсов. Он верно выбрал момент, у репортерши уже не было ни
сил, ни желания сопротивляться.
     Закусив  губу  и сдерживая стоны, она  молча  сносила затянувшийся  акт
изголодавшегося  самца.  Наконец  Сашка  насытился  и  отвалился в  сторону,
блаженно переводя  дух. С  минуту  Барбара лежала неподвижно, затем натянула
джинсы и перевела взгляд  на своего спасителя. Тот как раз встал,  глянул на
часы.
     "Полчаса до смены караула, надо торопиться, а то придется тащить ее  на
плечах, это долго..." -- думал Сашка.
     Он не видел то, что видела сейчас журналистка. На фоне нестерпимо ярких
звезд  появились  две большие  темные  тени, раздался  глухой звук удара, и,
захрипев,  Сашка опустился на колени,  а затем завалился набок. Луч фонарика
ударил в лицо журналистки, зазвучали возбужденные гортанные голоса.
     -- Я журналист  из  Америка, мой зовут  Барбара Херст!  --  Женщина  от
страха нещадно коверкала слова.
     -- Тихо,  тихо, дарагая, --  говоривший подсветил снизу свое горбоносое
лицо. -- А меня зовут Исмаил, я командир отряда "Хезболлах". Ты в самом деле
из Америки?
     -- Да, нас захватили вчера у селения Чаях.
     -- Хорошо, надо уходить отсюда.
     Разогнувшись, Исмаил  что-то  скомандовал трем бесшумно появившимся  из
темноты боевикам. Один  из них взвалил на  плечи  бесчувственное тело Сашки,
два других подхватили под руки журналистку и повели вниз по склону.
     Мешнина  хватились  при смене караула, подняли в ружье  весь  гарнизон.
Силантьев долго не мог  сообразить в чем дело, лишь когда догадались открыть
гауптвахту и обнаружили пропажу журналистки, майор понял все.
     -- Тьфу, стебанутый... -- длинно выругался он. -- Из-за какой-то бл...
     -- Считаешь,  он освободил  ее? -- спросил  Попов.  --  Сашка вроде  не
дурак.
     --  Был! Он  труп, если чечены  его не грохнули, то я его сам пристрелю
рано или поздно!
     В это время откуда-то издалека донесся отзвук дальнего взрыва.
     -- Ну вот и последний привет от Сашки.
     -- Думаешь, он? -- спросил лейтенант.
     -- Скорее всего. К рассвету чтобы были готовы все. Ночью в горах  мы их
все равно не найдем.
     Майор был  прав.  Сержант  очнулся на самой  вершине  перевала,  кто-то
поливал его лицо водой.
     --   Ачухался,  дарагой,   --  гортанный  голос  явно   издевался   над
разведчиком. -- Хватит на мине верхом ехать, теперь топай сам, ножками.
     Рядом засмеялся кто-то еще, сержанта поставили на ноги, кто-то пнул его
в живот, не со зла, довольно лениво.
     -- Пошли, дарагой. Гостем будешь.
     Сашка  чувствовал  себя так, словно у него в голове  разорвался снаряд.
Покачнувшись,  он чуть  было не упал, при  этом локоть его нащупал  объемный
бугорок рядом с сердцем. "Слава богу! -- мелькнула последняя радостная мысль
сержанта. -- Не нашли!"
     Эту лимонку он  таскал уже почти год, пришив на рукаве потайной карман.
Он знал,  что  в  случае  плена  ему обеспечена  страшная  затяжная  смерть.
Подобный  НЗ  носили  многие  из  контрактников,  не  желающие  очутиться  у
ваххабитов. Свою "смертную" лимонку они по давней, еще афганской традиции не
меняли, не путали с другими гранатами и перед выходом непременно крестили на
счастье, дабы не воспользоваться ею.
     --  Да нет, я у вас нагостился, хватит,-- пробормотал  Сашка, с  трудом
выдергивая связанными руками чеку лимонки.
     Ночная  темнота  за   спиной  Барбары  Херст  взорвалась  оглушительной
вспышкой  взрыва,  болезненно закричал  непривычно  тонким  голосом  раненый
ваххабит, взволнованно загомонили бросившиеся  к месту трагедии Исмаил и его
спутники. Вместе  с собой Сашка  забрал  двоих  бородачей, третьего серьезно
ранило, пришлось его нести за собой.
     Поиски беглецов не дали результатов, хотя весь район  прочесали не один
раз и перекрыли  границы усиленными нарядами.  Но хитрый чеченец не  пошел к
границе кратчайшим путем, а увел свою нежданную спутницу вглубь Чечни.
     Сгоряча  Силантьева  чуть  было  не  расстреляли,  но на  Кавказе давно
научились ценить настоящих воинов, поэтому его понизили в звании до капитана
и  отправили в другой район командовать ротой. С оператором  поступили точно
по заранее выбранному плану: нагрузили рюкзаком и сбросили в пропасть вместе
с дорогущей телекамерой. Через три дня его  труп "случайно" нашли и передали
тело посольству США в России.
     Барбара  выбралась  из  Чечни лишь через  месяц.  Она похудела  за  это
Ѓ¤Э, спасаясь  от колтуна и вшей, вынуждена была коротко обрезать  свои
знаменитые  волосы.  Ее  пресс-конференция  оказалась  сродни  разорвавшейся
бомбе.  США  снова начали  требовать введения  в  Россию  сил  НАТО и  почти
добились   своего.   Помешали   этому  совсем   непредвиденные  для   Запада
обстоятельства.
     Через два  месяца после той памятной пресс-конференции Барбара  Херст с
удивлением  поняла,  что  беременна. Ультразвук  подтвердил  ее  подозрения,
ожидалась девочка,  вполне  здоровый  и  крупный  ребенок. Это  было  весьма
странно,  еще лет десять назад врачи уверили репортершу, что  детей у ней не
будет никогда --  последствия  бурно  проведенной молодости. И вот теперь, в
тридцать шесть лет, такой неожиданный подарок судьбы. Журналистке оставалось
только  гадать,  кто же стал  отцом  будущего ребенка,  русский сержант  или
Исмаил, получивший от  Барбары благодарность  той же самой женской разменной
монетой.  Оставалось только ждать  и надеяться, что будущей  мисс  Херст  не
достанется нос чеченского благодетеля.


     Но все понимали,  что  борьбу с Чечней надо  начинать в Москве.  И  она
началась еще задолго до июньского переворота, зимним слякотным вечером.
     В  придорожном ресторане "Тройка", в получасе езды от первопрестольной,
обедала компания чернявых,  плохо  выбритых  парней.  Все шестеро вели  себя
по-хозяйски, шумно галдели на своем  варварском языке, во все горло хохотали
и  тискали  за  мягкие  места  проходящих   мимо   официанток.  Наконец  они
расплатились и вышли. Выпитое вино располагало к благодушию, намечался поход
на  Тверскую.  Столпившись  у  своих машин,  кавказцы  обсуждали, куда затем
поехать  с  девушками.  Никто  из  них не обратил внимания  на свернувший  к
стоянке рядом  с рестораном  джип  "Чероки".  Но  приземистая  машина  резко
развернулась, и из открывшихся дверей  ударили автоматные очереди. Лишь один
из шестерых  кавказцев успел упасть на землю, но и это его не спасло. Двое в
черных масках выскочили из джипа подбежали и добили и его, и всех остальных,
не  пожалев  при  этом патронов. После  этого киллеры повели  себя несколько
странно.  Демонстративно поигрывая автоматами, они уже не торопясь вернулись
к  своей машине,  и тяжелый внедорожник на умеренной  скорости направился  в
сторону Москвы.
     Не  проехав и двух километров, автомобиль свернул на проселок,  полчаса
промучался по раскисшей колее и выбрался на асфальт около небольшого дачного
поселка.  Конечным пунктом поездки оказался  двухэтажный  дом за  деревянным
забором.  Там киллеров  уже  ждали. Ворота открыл  высокий  человек с  седой
головой,  с  резной палкой в  руке.  Выправка  и  полувоенная  одежда  прямо
указывали на его военное прошлое.
     -- Ну что, Леня, как все прошло? -- спросил он.
     -- Нормально, Георгий Иванович. Никто из них даже пикнуть не успел,  --
доложил водитель  джипа. Остальные трое в это время быстро спустили в подвал
оружие, коротко попрощались и, рассевшись в две машины, разъехались в разные
стороны.
     Леонид Круглов уже закрывал за последним автомобилем ворота, но тут  за
ними снова  просигналил клаксон, и  во  двор въехал синий  "жигуленок" пятой
модели с помятой правой дверцей. Водитель его, русоволосый улыбчивый парень,
напевая и пританцовывая чечетку, поднялся на крыльцо.
     -- А, вот и Вадик, наши  глаза  и уши,  --  сказал Круглов, с  усмешкой
наблюдая за шутовскими манерами парня.
     -- Ну что там? -- спросил весельчака хозяин дома.
     -- Все нормально, полковник. Эти шестеро так же живы, как тело Ленина в
мавзолее.
     --  Не  юродствуй,  Вадя.  Ленин  хотя и  мертв, но  дело  его  живет и
побеждает, надо  смотреть  хоть иногда  репортажи  из  Думы, --  осадил  его
полковник.
     --  Ты  скажи главное  --  номер джипа кто-нибудь  запомнил? -- спросил
Леонид.
     -- Наполовину. Но я им напомнил.
     -- Не сильно засветился?
     --  Нет.   Кстати  старший   брат  Бетоева  примчался  буквально  через
пятнадцать минут. Он плакал, рвал и метал. Не завидую я теперь Арзумяну.
     -- Хорошо.
     -- Ну что, я поехал?
     -- Давай.
     -- Связь как прежде?
     -- Да.
     Сменив помятый "жигуленок"  на "девятку",  Вадим выехал  за  ворота.  А
хозяин дома тронул Круглова за плечо.
     -- Пошли, обмоем это дело.
     -- Сейчас, номера только сниму.
     Войдя  в  холл,  Леонид  первым делом кинул  в  огонь  камина картонные
таблички с цифрами "666 АО". На джипе с таким номером ездил  глава небольшой
армянской группировки  Арзумян. Убийство младшего брата чеченца Бетоева было
лишь одним звеном проведенной  операции. Заставить кавказцев уничтожать друг
друга -- вот чего добивались сидевшие за этим столом два человека.
     -- Давай выпьем за то, что мы  все-таки начали работу. Сейчас так много
говорят  и  так  мало  что-то  делают по-настоящему,  --  сказал  полковник,
разливая по стаканам водку.
     -- И за Игоря, -- поддержал Круглов.
     Они выпили, помолчали.  Сын хозяина  дома  лейтенант  Игорь  Павловский
погиб в Чечне в девяносто пятом, и Леонид  Круглов был  его непосредственным
начальником.  В  том же  самом бою капитан Круглов  лишился четырех  пальцев
левой руки,  после чего был комиссован и  уволен из  армейских рядов. Леонид
относился к той редкой породе людей, которая не мыслила себя вне армии. Удар
был особенно  тяжелым на фоне  общего поражения  российских военных. Приехав
однажды  к  отцу  погибшего  однополчанина, капитан нашел  не только старого
одинокого  человека, но и  единомышленника по идеям  и общей  боли. Особенно
отставников  возмущало  всесилие чеченских, грузинских  и прочих  кавказских
мафиози в столице.
     Полковник Павловский многие годы провел советником в Египте, прошел две
арабо-израильские войны.  Пользуясь  старыми связями,  он  навел  справки  в
военных  библиотеках   о   так  называемых  "эскадронах  смерти".   Подобные
соединения  процветали в Латинской Америке в шестидесятые-семидесятые  годы.
То, что  узнал Павловский, мало  подходило  для российской действительности.
Все  эти "эскадроны" действовали в условиях жесточайшей военной диктатуры  и
фактически убивали с подачи и негласного разрешения властей. Ничего похожего
не могло пройти у нас в столице. Павловский и Круглов из латиноамериканского
опыта позаимствовали лишь  саму идею  "эскадронов смерти": очищение общества
от элементов, дестабилизирующих его. После долгих раздумий, когда они решили
сообща  действовать,  для  названия группы они выбрали простое и емкое слово
"Центр". В нем не было  патриотических загибов, и это  было очень  важно для
офицеров.
     Полковник придумал и эмблему будущего объединения: перекрещенные сабли,
красная звезда над ними и слово "Центр". У них не было ни оружия,  ни людей,
ни денег. Оставалось только одно -- собирать информацию о противнике.
     На это ушло несколько  лет, но именно на этом  пути  они встретили всех
остальных  членов  группы.  Кто  помогал  им  пассивно,  собирая  по  крохам
информацию,  кто-то  добывал  оружие.  Самыми  ценными среди  них  были  два
действующих   офицера   ФСБ,   снабдившие   группу  "Центр"   прослушивающей
аппаратурой и фальшивыми, но очень похожими на настоящие документами родного
ведомства. Вадик Арефьев, тот самый улыбчивый парень, отслеживал перемещения
намеченных  жертв,  наиболее  любимые места  развлечений,  определял  адреса
кавказцев, ставил в их квартирах и  офисах "жучки", действуя при этом весьма
нахально и хитроумно. Трое автоматчиков, так лихо расстрелявших завсегдатаев
"Тройки",  также были офицерами, прошедшими Афган  и Чечню. Всего  же группа
Павловского могла собрать под свои знамена  пятнадцать готовых на все людей.
Никто из них не получил ни копейки.
     Следующий  случай  подвернулся  через  неделю. Поздно  вечером Круглову
позвонил Вадим:
     -- Шеф, они забили стрелку.
     -- Где?
     -- Химки.
     -- Когда?
     -- В час ночи.
     -- Хорошо, времени у нас вагон.
     -- Собрать всех?
     -- Двоих  хватит.  И  еще.  Лети  к  полковнику,  возьми  ту штуку, что
изготовил майор, встречаемся на месте.
     -- Понял! -- даже по голосу было слышно, как обрадовался Вадим.
     В час ночи площадка недалеко от  Химкинского речного вокзала напоминала
не  то  автотолкучку,  не  то  табор цыган.  Десять  солидных,  тяжеловесных
автомобилей,  в основном джипов  разных марок,  расположились в  две  линии,
между ними стояли  шесть человек, возбужденно и яростно жестикулирующих. Еще
человек двадцать  собрались  около машин,  настороженно  поглядывая друг  на
друга. Говорили все на русском -- и армяне, и чеченцы, и посредники грузины.
     --  Да не убивал Хачик твоего брата,  он в это время в Подольске был, у
меня,  мамой  клянусь!  Ты  мне  веришь?!  --  бил  себя  кулаком  в   грудь
высокорослый грузин.
     --  А кто, кто тогда убил его? Номер его, Арзумяна, машина его, что мне
еще думать!..
     -- Погорячился ты, Арслан, надо было все узнать толком...
     Наблюдающий за переговорами в бинокль Круглов поморщился.
     -- Пора, а то они так еще и помирятся.
     Вадик  кивнул  головой, послюнявил  большой палец и надавил на  красную
кнопку самодельного  пульта. Мощный взрыв  разнес стоящую в пяти  метрах  от
беседующих урну,  подбросил  вверх  и перевернул  ближайшую  машину.  Грохот
взрыва не успел умолкнуть, как из  темноты  внутрь железного каре машин одна
за другой  полетели гранаты. Это был ад. Полыхали машины, в стальной ловушке
метались раненые,  падали убитые  кавказцы. А взрывы гремели один за другим,
словно торопясь заглушить стоны и крики раненых. За все это время со стороны
жертв прозвучали лишь несколько одиночных  неприцельных выстрелов. Никто  не
видел  врага.  Приехавшие  спасатели, милиция  и  пожарные  долго  не  могли
приступить к выполнению своих обязанностей,  горящие  машины взрывались одна
за другой.
     Урон  кавказцев  в этой  бойне был  внушителен.  Двадцать пять  человек
погибли, и лишь трое раненых и обгоревших выжили в этом аду.
     -- Надо нам подписаться под  этим делом, -- сказал Павловский  Круглову
на следующий день. Капитан удивленно посмотрел на своего собеседника:
     -- Не рано? Зачем нам сейчас светиться?
     -- Понимаешь, Леня,  если мы  не обозначимся --  будет просто очередная
разборка. А нам  нужно, чтобы нас боялись.  Это  ведь только начало. Все эти
Бетоевы так,  дешевка. Надо браться за фигуры покрупнее, из первого десятка,
а затем ударить и по нашим иудушкам.
     Они  давно уже  выяснили, что главные сливки  с  обширного  московского
гостиничного комплекса, игорных домов и проституции снимают чеченцы уже не в
камуфляже, а в смокингах. Даже крупнейшие банки платили дань заезжим горцам.
Появилась новая формация  чеченских лидеров, окончивших Кембридж и Итон. Они
уже не  носили  бороды и не  резали  головы непокорным должникам. Президенты
крупных фирм и банков, они  были далеки от своих полуграмотных родственников
в Ичкерии.  Павловский и Круглов не имели  ничего  против  них самих. Но они
знали,  что тейпы  "Матери Волчицы"  никогда не отпустят своих  просвещенных
родственников. Мощный финансовый поток продолжал питать чеченские кланы.
     На  следующий  день в  редакции популярной  московской газеты  раздался
телефонный звонок.
     -- Да, отдел  информации,  я вас  слушаю, --  привычно  сказал дежурный
журналист, потягивая теплый кофе.
     -- Записывайте: ответственность за уничтожение кавказцев в Химках берет
на  себя  группа "Центр".  Наша  цель  --  полностью вывести  столицу из-под
контроля чеченских  и прочих  кавказских  преступных группировок. Каких-либо
меркантильных  целей при  этом мы  не преследуем,  для нас главное --  благо
Родины.  Будет  уничтожен  каждый,   кто  прямо  или  косвенно  поддерживает
преступные связи с силами, настроенными на развал и расчленение России.
     --  Это  касается  только кавказцев  или  также и русских? --  закричал
скинувший сонную истому журналист.
     --  Всех,  --  односложно ответил  далекий  голос,  и  тут же в  трубке
раздались короткие гудки.
     --  Вот  это  да,  вот  это  сенсация!  --  пробормотал  корреспондент,
лихорадочно выдирая из  магнитофона  кассету с записью разговора  и моля  об
одном, чтобы главный редактор еще не уехал на обед.
     Публикация в газете была словно разорвавшаяся бомба.  Несколько дней по
всем каналам вещания склоняли новоявленных Робин Гудов, давая самые полярные
оценки, в зависимости  от  окраски  органов печати  и  телевидения.  Министр
внутренних  дел озабоченно хмурил свои знаменитые  брови и  грозился поймать
террористов в  течение  недели. Коммунисты и  фашисты  всех  мастей  взахлеб
прославляли мстителей, со злорадством отмечая беспомощность властей.
     --  Народ  давно  понял   всю  пагубность  политики  продажного  режима
президента и его команды. Россия продается на корню, оптом и в  розницу!  --
вещал на митингах лидер Русской националистической партии Коньков. -- И лишь
немногие  истинные  патриоты  вступили  на борьбу  с  исламской угрозой. Это
только первая ласточка, придет время, и русский народ под руководством нашей
партии сметет всех двурушников со своего пути!
     Прошло  три недели, но больше в столице  не происходило ничего похожего
на бойню  в Химках. Если и убивали бизнесменов  или политиков, то лишь из-за
чисто меркантильных  интересов. О загадочной группе "Центр" начали забывать,
а все дело  было в отсутствии финансов.  Без  денег  было очень трудно вести
прослушивание  и слежку,  тем  более что  подопечные  Вадика Арефьева  стали
заметно  осторожнее. Некоторые из них наняли спецов из  охранных агентств, и
те  обезвредили большинство "жучков", установленных  людьми  Круглова.  Надо
было покупать  новые, более изощренные средства слежения, но финансовые дела
"Центра"  стремительно катились к "дефолту".  Среди центровцев  не  было  ни
одного бизнесмена или просто богатого человека.
     Вадик приехал к  Круглову домой уже  в десятом часу  вечера. В этот раз
обычно улыбчивый парень выглядел собранным и деловым.
     -- Дело есть, капитан, -- заявил он с порога.
     --  Пошли на кухню,  -- сказал Круглов,  покосившись  в  сторону  зала.
Оттуда доносились детские голоса, женский смех.
     -- Что-нибудь срочное? -- спросил он уже на кухне, наливая гостю стакан
горячего чая.
     -- Да, есть очень интересный перехват, --  с блаженством отхлебнув чай,
заявил Вадик. -- Они говорили открытым текстом, по-своему, думали, что мы не
поймем, но дежурил как раз Семен. Короче, завтра утром на Кавказ едет машина
с миллионом баксов в кузове.
     Круглов присвистнул.
     -- Ого, хорошая заначка. Сопровождение большое?
     -- Как минимум десять человек на двух машинах.
     -- Это  серьезно, -- он  на минуту задумался.  -- Придется привлечь как
можно больше  народу.  Собери  всех, кого  можешь.  Потребуются все  машины,
побольше оружия.
     -- Это будет трудно.
     -- Да, надо придумать что-то неожиданное. Но решим все на ходу.
     В полдень, по мокрому от очередной  оттепели шоссе в сторону юга мчался
небольшой караван из трех машин.  Впереди  ехал тяжелый черный джип, за ним,
метрах в ста, крытая брезентом "Газель", и еще чуть  дальше,  все  в  том же
интервале   ста   метров,  приземистый   "Фольксваген".  Продвижение   этого
долларового  каравана по пути  отслеживали несколько машин  с  наблюдателями
"Центра", постепенно пристраиваясь впереди и позади автомобилей чеченцев. По
ходу движения они менялись местами, стараясь не быть замеченными. За все это
время кавказцы остановились лишь один раз. Держались чеченцы настороженно, в
придорожный  лесок   бегали  по  очереди,  большинство  не  покидали  машин,
пристально разглядывая проезжающие автомобили.
     -- Что же делать?  -- спросил Круглов  Вадика.  Они всю дорогу  ехали в
одной машине, с ними были  еще  Семен Долматов, единственный человек, хорошо
знающий  чеченский  язык,  и  шофер,   профессиональный  автогонщик  Алексей
Мизунов. Все это время Семен прослушивал переговоры своих подопечных.
     -- Связь они держат стабильно, каждые двадцать минут, хотя и видят друг
друга, -- сообщил он.
     -- Осторожничают.
     -- Оба,  смотри! --  вскрикнул Вадик. Толстый, почти квадратный в своем
тулупе гаишник взмахом жезла остановил "Фольксваген".
     -- Сбавь, Леша, --  сказал Круглов водителю.  Тот чуть притормозил,  и,
проехав еще метров триста, "пятерка"  Круглова выскочила на пригорок. И джип
и "Газель" за это время уехали далеко.
     -- Не форсируй,  они не  видели, как  остановили  "Фольксваген", сейчас
должны притормозить и дожидаться его, -- велел капитан.
     Он угадал. Скоро обе машины свернули  к обочине и  остановились.  Через
полминуты мимо них промчался "жигуленок" Круглова.
     -- Все, ждать больше нечего, -- заявил он  и скомандовал в микрофон. --
Начинаем! Шестой ты  первый,  потом я,  третий  берет последнего.  Второй  и
четвертый страхуют.
     За  ближайшим небольшим  поворотом они  развернулись и  успели  как раз
вовремя. В  экипаже  кавказского каравана были карачаевцы, чеченцы, русские.
Никто из них  не  ожидал,  что  неторопливо  ехавшая встречная затентованная
полуторка-иномарка преподнесет им весьма неприятный сюрприз. Когда полуторка
поравнялась с отдыхающими чеченцами, тент с ее правого борта задрался вверх.
По кабине  "Газели" ударили  из  подствольника, а  в салоне  джипа взорвался
"подарок" от  гранатомета "Муха".  В  ту  же секунду  открыл огонь  из  двух
автоматов экипаж  вернувшейся  "пятерки" Круглова.  Из  кузова "Газели"  ему
помогали еще трое. За какие-то  полминуты обе машины чеченцев превратились в
решето, точно так же, как и все их обитатели.
     А на звуки выстрелов уже летел наконец-то отвязавшийся  от надоедливого
гаишника  "Фольксваген".  Четверо  боевиков  в  салоне автомобиля  достали и
приготовили автоматы, машина шла на предельной скорости,  и никто не обратил
внимание,  что  от  "Фольксвагена"  не  отстает  мощный  "Вольво".  Из  него
прозвучала   только   одна    очередь,   пришедшаяся   по   задним   колесам
"Фольксвагена", но и этого  вполне хватило для того,  чтобы  вывести  его из
игры. На  скорости  сто  шестьдесят километров  в  час  автомобиль  занесло,
легкий,  чуть заметный изгиб  дороги  пришелся не  вовремя. Вылетев с шоссе,
машина раз пять перевернулась и с грохотом и треском вломилась в придорожную
лесополосу.
     В это время Круглов и его люди вовсю потрошили кузов "Газели".
     -- Ба, да тут "Стрела"! -- вскрикнул Вадик, обнаружив в одном из мешков
ракету зенитного комплекса.
     -- Хрен с ней! Ищи деньги! -- прикрикнул на него капитан.
     -- Есть! -- крикнул Семен, выкидывая наружу объемный мешок.
     -- Хорошо, уходим! -- скомандовал Круглов.
     Напоследок  Вадик  бросил  в  кузов  лист  бумаги  с  надписью: "Смерть
чеченцам!" и эмблемой "Центра" -- скрещенными саблями. За это время мимо них
не  проехало  ни  одного автомобиля, это еще две машины  Круглова  перекрыли
дорогу с обеих сторон. Все четверо боевиков "Центра" были одеты в камуфляж с
шевронами  СОБРа  на  рукаве,  в  черных масках,  с автоматами в  руках. Они
продержали  автомобильный поток  семь  минут, просто и солидно  аргументируя
свои действия.
     -- Идет спецоперация, подождите немного. О, слышите! -- мнимый собровец
ткнул короткоствольным "Кедром"  в сторону  выстрелов. -- Не стоит  соваться
под пули.
     Оставив на месте бойни свой фирменный знак, Круглов не прогадал. Особых
проблем при возвращении у  них не  было, хотя по рации они и слышали приказы
милицейского начальства о плане "Перехват".
     Наиболее  засветившуюся "пятерку"  они оставили  на платной  стоянке  в
ближайшем городе и до Москвы  добирались  уже поездом.  А мешок с  долларами
благополучно доехал до первопрестольной в "Вольво".
     С такими  деньгами можно  было  начинать большую охоту.  Через неделю у
подъезда своего дома пулей  снайпера  был убит депутат  Государственной Думы
Корешков, главный лоббист чеченских мафиози в нижней  палате. Сотрудничать с
ними он начал давно, еще в пору пребывания во власти в девяносто пятом году.
Именно  с  помощью  Корешкова, тогда федерального  министра, чеченцы  смогли
избежать  полного разгрома. Документы о  связях Корешкова с Ичкерией Круглов
послал все той же газете, соорудившей по этому поводу грандиозную статью.
     Еще   через  неделю   на  охоте   был   расстрелян   Имран   Алакбеков,
двадцатисемилетний вице-президент крупного московского банка. Вместе  с ними
погибли три охранника и шофер. Но это была последняя удача "Центра".
     Всех подвел Вадик Арефьев.  Парень почувствовал себя неуязвимым и самым
хитрым на этой  планете. Два бывших контрразведчика из охранного кооператива
"Геркулес"  засекли  его,  когда  он  устанавливал жучки  на машине  видного
чеченского  босса. Не помогло  даже то,  что  на Арефьеве в этот момент была
форма  работника  заправочной   станции.  Когда   две   "Волги"  зажали  его
"жигуленок"  на подмосковном  шоссе,  Вадик  успел  расстрелять  пол-обоймы,
прежде чем его изрешетили из трех стволов.
     Вадик не  был профессионалом в  деле шпионажа  и слежки. Просто веселый
парень, бывший десантник,  для которого жизнь на гражданке  казалось слишком
пресной  без приключений.  Из множества  его недостатков основным  оказалась
плохая память.  В  записной книжке  Вадика  следователи нашли телефоны  всех
остальных членов группы. Их взяли в течение  суток, на свободе остался  лишь
один Павловский, его телефон Вадик  помнил наизусть.  Никто из  четырнадцати
человек полковника не выдал, так что следствие не нашло ни денег, ни оружия.
     Произошло  это  в  первой  декаде  июня, а  через  три  дня  в коридоре
Бутырской  тюрьмы произошел  краткий  диалог  двух  надзирателей.  Тот,  что
постарше, рыхлый, вечно жующий прапорщик Дымчук тихо сказал своему сменщику,
более молодому коллеге Ерзикову:
     -- Переведешь этого, новенького, в сорок пятую.
     -- Круглова? -- переспросил тот.
     -- Да.
     -- Чего это? -- удивился тот.
     --  Чего-чего,  надо,  --  отрезал  прапорщик, сунул  в  руку  Ерзикову
несколько компактно сложенных бумажек и ушел отдыхать. Пять сотенных бумажек
убедили надзирателя  больше  не задавать глупых вопросы.  Сорок пятая камера
считалась пресс-хатой. Сидели там  самые отъявленные, "ссученные"  душегубы.
Если надо  было кого-то сломать морально или просто убить, обращались к ним,
благо стоило это недорого, вполне хватало нескольких пачек чая.
     В ту же ночь Круглов был задушен. Еще  через неделю в  сорок пятую  уже
сам  Дымчук  провел  Валерия   Григорьева,   первого  заместителя  Круглова.
Невысокий,  плотного  сложения капитан-разведчик прошел и Афганистан и Чечню
девяносто  пятого.  Именно  он  командовал   расстрелом  денежного  каравана
чеченцев.
     Утром прапорщик, безмятежно насвистывая, открыл "кормушку" и крикнул:
     -- Сорок пятая, подъем! На поверку.
     В ответ ему не донеслось ни звука. Дымчук  крикнул  еще два раза, потом
позвал  на  помощь  соседа  и, бормоча  ругательства, открыл  дверь.  К  его
изумлению, никто из семи старожилов пресс-хаты  не подавал  признаков жизни.
Все они лежали на нарах и на  полу, изуродованные до  неузнаваемости. Лишь в
самом  углу,  на  нижних  нарах под  окном,  прапорщик  обнаружил безмятежно
спящего новичка.
     -- Подъем, сука! -- закричал Дымчук, жиганув дубинкой по спине наглеца.
Тот не  стал возмущаться, а быстро соскользнул на пол и, позевывая, объяснил
надзирателю:
     -- Извините, товарищ прапорщик, заспал. Эти  козлы всю  ночь  спать  не
давали, чего они не  поделили,  понять не могу. Эх и  лупцевались, как с ума
сошли. Под утро только заснул.
     Дымчук задыхался от злобы. Деньги за этого  парня он уже получил, Малик
будет очень недоволен, когда узнает, что доллары ушли впустую.
     "Пристрелить  его  как оказавшего сопротивление?.." -- Мысли прапорщика
прервал крик его напарника:
     -- Витек, по радио такое передают! В Кремле стрельба...
     Через  неделю  Григорьева вызвали  на  очередной  допрос.  К  удивлению
капитана,  собеседником  его  в   этот   раз  был  человек  лет  пятидесяти,
представившийся полковником ФСБ.
     -- Моя фамилия Луценко. По долгу  службы  я  занимался примерно тем же,
чем  и  вы в своем  "Центре", только  законными  методами. Ваш руководитель,
Круглов, к сожалению, погиб,  мы еще выясним, при каких  обстоятельствах это
произошло...
     Григорьев  напрягся.  Про смерть  капитана  он  не  знал.  А  полковник
продолжал:
     --  Нас  интересует прежде  всего  этот список.  Мы  составляли  что-то
похожее, но ваш реестр гораздо подробнее.
     Луценко  выложил перед  Григорьевым  знакомый ему  список потенциальных
жертв "Центра".
     -- Тут удивляют некоторые фамилии, не  объясните мотивировку  включения
их в этот скорбный перечень?
     Григорьев усмехнулся.
     -- А что я буду иметь за подобную откровенность?
     -- А вы непременно хотите что-то такое получить?
     -- Конечно.
     -- Например?
     -- Свободу.
     Полковник улыбнулся, с видимым недоумением приподняв левую бровь.
     -- Да, методы вашего"Центра" всегда отличались редким нахальством. И вы
рассчитываете получить эту самую свободу?
     -- Непременно. Иначе нам не о чем говорить.
     Тогда Луценко со  вздохом достал из  папки лист бумаги  и протянул  его
капитану:
     -- Я, честно говоря,  не одобряю ваших  методов.  Но  новое руководство
страны и мое  непосредственное  начальство имеет другое мнение. Это приказ о
вашем освобождении. Также мы отпускаем и всех остальных членов вашей группы.
Более  того, вам предлагается в полном составе вступить во вновь создаваемую
спецгруппу по борьбе с сепаратистами непосредственно в столице. Полномочия у
вас будут огромными,  методы... -- полковник поморщился,  -- такими  же, как
практиковал ваш "Центр". Проще говоря вам дается карт-бланш на убийство.
     Григорьев быстро пробежал глазами короткий текст бумаги и удолетворенно
кивнул головой.
     -- Хорошо, я согласен.
     -- У вас тут есть  что забрать? Личные вещи, может, еще какие пожелания
будут?
     -- Пожелания? Пожалуй, будут. Вызовите сюда моего надзирателя.
     Через десять  минут в камеру  вошел  Дымчук. Покосившись на стоящего на
вытяжку  перед столом  заключенного,  он  поднес к мятой фуражке свою пухлую
руку.
     -- Товарищ полковник, прапорщик Дымчук по вашему приказанию...
     Григорьев  не  дал  ему  докончить  рапорт.  Коротко  ударив локтем  по
объемному животу надзирателя, он заставил того с хрипом нагнуться  вперед, а
затем ударом ребра ладони перебил  ему шейные  позвонки. Разведя  руками, он
прокомментировал все происшедшее для ошеломленного Луценко:
     -- Ну что ж, я уже начал работать.
     Вскоре  конвейер   смерти  заработал  бесперебойно.  Операцию   назвали
"Большая  охота".  Чеченцы  гибли  один  за одним,  умирали  от  неожиданных
инфарктов  и инсультов, разбивались  в  автокатастрофах и  тонули  в  личных
бассейнах. Попутно были уничтожены несколько служителей ислама в  Башкирии и
Татарстане,  откровенно  поддерживавшие  ваххабитов.  Стальная  рука  отдела
"Ноль"  при  ФСБ  не  щадила  и русских, чиновников  и  военных,  помогавших
сепаратистам   в  прошлом   и   настоящем.   Еще   до  передела  страны   на
генерал-губернаторства,  в августе, прошла  "большая  охота" и  на  Северном
Кавказе.  Три  десятка  ингушских,  осетинских  и  прочих  горских  лидеров,
помышлявших об отделении от России,  неожиданно погибли в самолете, летевшем
в  столицу на  фестиваль народов  Кавказа.  Вместе  с  ними  разбился экипаж
самолета и детский хореографический ансамбль, но это были  неминуемые  щепки
"большой рубки леса".
     Подобным  же  образом  были  ликвидированы  вожаки Абхазии.  Их самолет
разбился,  когда они  возвращались  с  визитом  из  Москвы.  Силы  ООН  были
выведены,  и Грузия  снова  взяла  под контроль  автономную  республику.  По
договоренности за оказанную при  этом  со стороны России  помощь  грузинский
президент  ликвидировал  на  территории  Абхазии  все  тренировочные  лагеря
российских сепаратистов и сохранил российские военные базы.
     Отдел  "Ноль"  работал  настолько успешно, что уже через год  Григорьев
получил полковника.


     Судьба  Чечни  решалась  на  очередном  совещании  Совета  Национальной
Безопасности,  или,  как  чаще  говорили, большой  шестерки.  Присутствовали
Сизов, Соломин, Сазонтьев, директор ФСБ Ждан, министр внутренних дел Малахов
и директор ФАПСИ Майоров.
     -- Что будем делать с этой заразой? -- спросил Сизов.
     -- Бомбу надо  сбросить на них, как на Кунашир, -- отозвался Сазонтьев,
поудобнее  устраиваясь  в  кресле  и морщась  от  боли.  Десять дней  назад,
находясь в очередной командировке в Чечне, он попал под минометный обстрел и
получил осколок в седалищную часть тела. Только везение да обычная для  него
храбрость помогли главковерху уйти из-под обстрела. Так что Сибиряк  имел на
Чечню большой персональный зуб.
     -- Это будет слишком большая  цена, --  вздохнул  Соломин. Он  перебрал
бумаги в  открытой  папке  и  печальным голосом  сказал:  --  На Кавказе  мы
оставляем почти треть годового  бюджета страны. Пограничные  линии,  бригады
быстрого  реагирования,  авиация, и все без толку. Самое  опасное,  что  эта
зараза   расползается  во   все   стороны.   Северная   Осетия,   Ингушетия,
Карачаево-Черкессия,  некоторые  районы   Дагестана,  все  они  под  большим
влиянием Чечни.
     -- Да, -- согласился Ждан. -- Мы изолировали Ичкерию, но теперь боевики
и  не  очень-то пытаются  прорваться туда,  они устраиваются  в  Дагестане и
Ингушетии.  Там  дело  идет  к  повторению  чеченского  варианта.  Похищения
заложников, торговля  оружием.  Местное население живет  в страхе.  Особенно
дело  плохо в Ингушетии. Местные  власти  слишком распустили своих  абреков,
пришлось наводить порядок силовыми методами.
     -- Ну,  а  вообще  можно ли вернуть Чечню к  мирной  жизни?  -- спросил
Сизов.
     --  Вряд ли, --  Ждан отрицательно мотнул головой. -- Слишком долго они
воюют. Промышленность разрушена, сельским трудом там сильно-то не проживешь,
и,  кроме того,  все привыкли  к власти силы.  Полевые  командиры  не  дадут
вернуться стране к  прошлому.  Это как  в  Афганистане.  Деньги там крутятся
бешеные. В прошлом  месяце мы расстреляли  командира одной погранзаставы. Он
получил  сто  пятьдесят  тысяч  долларов  только  за  то,  что пропустил  на
территорию Чечни двадцать боевиков с оружием. Все они кормятся из-за рубежа.
Конфликт прежде всего  выгоден  Турции, она не отказывается от мысли вернуть
себе утраченное  за  годы Советской власти  влияние. Азербайджан практически
уже под  их  крылом. С  Арменией это не пройдет, геноцид шестнадцатого  года
никто  из  армян  не  простит.   Колеблется  Грузия,  и   то  скорее   из-за
христианства,  а  не  из-за  политической   выгоды.  Она  надеется  все   же
присосаться к "большой нефтяной трубе" и мечтает войти в  НАТО. Анкара давно
уже прикармливает грузин. Но основной поток капитала идет из арабских стран:
Иордании,  Пакистана. Раньше так же  щедро снабжали их  Кувейт и  Саудовская
Аравия,  но  теперь им  самим  приходится  несладко.  Через  Турцию помогает
чеченцам  и  Америка. С помощью Чечни они рассчитывают начать развал России.
Им выгодно, что  мы  тратим на эту  необъявленную войну столько средств. Все
более или менее  благоразумные люди  покинули Чечню. Только за последний год
население  уменьшилось  до четырехсот  тысяч человек. Из  них  русских -- не
более пяти тысяч.
     -- Самое  главное,  что у народа там  нет другой альтернативы. Работать
негде, деньги можно получить только у бандитов, -- снова вздохнул Соломин.
     Ждан согласно кивнул головой и продолжил доклад:
     -- Как я  уже говорил, по нашим сведениям, снова планируются провокации
в районе Гудермеса. За последние полгода отмечен интенсивный рост количества
боевиков  направляющихся  в  Чечню.  Вернулись  полевые командиры, до  этого
отсиживавшиеся в Абхазии, Дагестане и даже Афганистане. Они  активно вербуют
бойцов  среди  мирного  населения  Чечни.  В  основном  это  молодые   парни
семнадцати  и  менее  лет.  Отслежены  несколько  полигонов,  где  обучается
молодняк. По  нашим  данным,  общая  численность  боевиков  с учетом  старых
кадров,  до  поры маскирующихся  под "мирных" горцев, может  достичь  десяти
тысяч человек.
     -- Разве они не понимают, что все  эти вылазки  бесполезны?  -- спросил
Сизов.
     --  Ну,  это им  не  объяснить.  Судя  по  всему  их  хозяева исламисты
потребовали широкомасштабной акции, дабы чеченцы доказали, что деньги на них
тратятся  не зря. Все будет  как  прежде: нападение на  город,  захват  его,
широкие  демарши  в сторону  Запада. Затем  все  эти  шакалы  ускользают  из
окружения, оставляя за себя погибать молодняк.
     -- И когда все это должно произойти?
     --  Как  всегда,  ближе  к  зиме, с  ее  туманами  и  непогодой,  чтобы
ликвидировать наше преимущество в авиации.
     -- Короче, надо сбросить на них бомбу, -- снова подал голос Сазонтьев.
     -- Ты сильно-то не раскидывайся, сами потом в этом  дерьме захлебнемся,
--  поморщился Сизов. -- Нужно придумать  что-то  кардинальное. Одним ударом
разрубить этот узел.
     Работники  невидимого  фронта  переглянулись,  затем  Майоров осторожно
сказал:
     -- Есть у нас одна задумка, опасная, конечно. Но момент подходящий. Как
раз  все  основные полевые командиры соберутся  в  Чечне.  Есть  возможность
уничтожить их на корню.
     -- Ну, давай, выкладывай, -- подбодрил его Сизов.
     --   В   союзном  наследстве   нам   досталось   несколько   разработок
бактериологического оружия.  Есть один штамм  конго-крымской геморрагической
лихорадки  невероятной  активности.  Вся  болезнь  развивается  и  протекает
максимум за два дня.  Передается она,  как обычный грипп, воздушно-капельным
путем. Мы  и так уже огородили Чечню кордоном, так что можно смело запустить
эту заразу в клетку.
     -- А мы сами-то не передохнем от этой вашей чумы? -- спросил Сазонтьев.
     -- У нас есть  сыворотка,  кроме  того у этого  вируса один недостаток,
который можно  превратить в его  достоинство  --  он  не  выносит  минусовых
температур. План таков: предварительно мы проводим  вакцинацию всех  войск и
населения  ближайших областей, где-нибудь  поближе  к холодам  рассеиваем  с
самолетов  культуру штамма  над всеми населенными  пунктами  Чечни,  ну а  с
первыми заморозками происходит естественная дезактивация территории.
     --  Интересно,  --  заметил  Сизов.  По  привычке  он  встал  и  начал,
прихрамывая,  расхаживать по  кабинету. -- А где гарантия, что этот вирус не
убежит вглубь России, к тому же он может перебраться в Грузию и Азербайджан.
     --  Мы объявим о карантине, покажем  по телевидению кадры пострашнее, и
они сами перекроют границы.
     Сизов сел, осмотрел всех присутствующих.
     -- Ну что, решимся?
     -- Жутковато, -- заметил Соломин, не поднимая глаз.
     -- Нет, лучше шандарахнуть  бомбой, это как-то эстетичней, --  вздохнул
Сазонтьев.
     -- Все равно придется эту проблему как-то решать, -- настаивал Ждан. --
Сейчас май, за  три  месяца  мы сможем изготовить  вакцину для  войск внутри
Чечни, затем для  передового кордона, еще через пару месяцев -- для  второго
круга. Нам нужна неделя в начале октября для всей операции.
     -- Ну что ж, надо попробовать,  -- решил  Сизов. -- Давайте, запускайте
свою дьявольскую кухню. А тебе, премьер, лично  проследить, чтобы обеспечили
работой  Дагестан  и  остальные районы  Кавказа.  Закупайте  у них  баранов,
брынзу,  самотканые  ковры  из  овечьей  шерсти,  хоть  овечьи  какашки,  но
безработицу надо ликвидировать.
     Сизов немного помолчал, потом добавил:
     -- Сепаратизм для нас сейчас враг номер один.  С его сторонниками можно
бороться двумя  методами. Или поднять  уровень благосостояния настолько, что
им  будет невыгодно отделяться, либо задавить силой, хотя бы на  время сбить
эту волну.
     За  неделю  до операции  "Штамм  Икс" Сизов принял  у себя  популярного
ведущего  аналитической  программы  канала  Эн-би-си  Мэтью  Кларка.  Манера
ведения его передач отличалась редкой дотошностью и неожиданностью суждений.
Уже  двадцать  лет   Кларк  лидировал  в  рейтингах  подобных  аналитических
программ.  Кроме того в  негласном  пантеоне репортерской  славы он уверенно
держал  второе место вслед за  великим  и непогрешимым  Уолтером Кронкайтом.
Худощавый, подвижный  старик с морщинистым  лицом  столетнего  гнома в своих
беседах с политиками был беспощаден и беспристрастен.
     Встреча состоялась  в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца, но
изысканная роскошь царских палат, казалось, не произвела на старика никакого
впечатления.  Выполнив необходимые для знакомства  формальности, Кларк сразу
взял быка за  рога. В основном беседа была посвящена затухающему балканскому
конфликту, но затем журналист коснулся и проблем Кавказа.
     -- Скажите, господин Сизов, почему Россия столь болезненно  относится к
желанию  Чечни  самоопределиться  в  отдельное государство?  Ведь  одним  из
пунктов вашей конституции предусматривается  такая возможность для субъектов
федерации.
     -- Да, но  чеченские  лидеры сразу взяли  курс именно на силовые методы
борьбы за свой  суверенитет. Дудаев даже не  делал попыток оформить выход из
состава России  конституционными средствами, например, с помощью плебисцита.
Он просто вооружил половину населения Чечни и отправился грабить  проходящие
по его территории поезда. Заложники, угон  самолетов, фальшивые авизо -- все
это началось именно тогда, и это спровоцировало первую чеченскую войну. Я не
думаю,  что вашим  согражданам понравилось  бы  появление подобного штата на
территории Америки.
     -- Да, -- улыбнулся Кларк. -- Это было  бы  забавно. Штат  Техас в роли
Чечни. Но  западные страны волнует  скорее не сама  Чечня, бандитов не любят
нигде, а методы борьбы с ними, когда сильно страдает мирное население.
     --  А почему же вас не  заботит, что от ваших  бомбежек страдает мирное
население Югославии? И я скажу вам, почему ваше руководство предпочло именно
бомбардировки наземной  операции. Был  учтен опыт миротворческой операции  в
Сомали. Вы тогда получили хороший пендель в зад, утерлись и решили больше не
рисковать.
     Переводчик чуть-чуть споткнулся,  стараясь  подобрать английское слово,
эквивалентное  по смысловой и  эмоциональной нагрузке сизовскому  "пенделю".
Выслушав его вариант, Кларк  усмехнулся и  согласно кивнул  головой. Попытка
усмирить впавшую  в полную  анархию  страну  на Африканском Роге закончилась
тогда для США бесславно. Несколько десятков  американских морских пехотинцев
отправились  домой  в  цинковых  гробах,   а  затем  и  все  остальные  силы
миротворцев  НАТО отбыли  по  домам,  оставив Сомали в  прежнем хаосе. В  те
времена и Кларк выступал против этой бессмысленной акции.
     -- Почему же именно Чечня стала такой болевой точкой России?
     -- Это  идет из глубины веков. Чеченцев  никогда  не любили на Кавказе.
Волки -- вот самое лучшее определение для этих людей. Было несколько попыток
расселить их еще при царизме, потом сделал попытку Сталин. Увы, со  временем
характер этого народа не  изменился. К этому добавился фактор экономического
провала политики СССР на  Северном Кавказе. Безработица и нищета подготовили
кадры для бандитов.
     -- На  Западе  кажется, что  вы вообще  болезненно  воспринимаете любые
попытки народностей Кавказа добиться большей автономности.
     -- Все, что им  надо, у них есть. В свое время им попытались дать волю,
но  из  этого  ничего  хорошего  не  вышло.  Поймите,  на   Западе  пытаются
идеализировать эти  народности, представить  их этакими  шотландцами  времен
сопротивления англичанам или индейцами времен колонизации Дикого  Запада. На
самом  деле  все обстоит по-другому. Клановая система позволяла  им выжить в
средневековье, но сейчас это жуткий тормоз  на пути их дальнейшего развития.
Бесконечная  вражда  между кланами, кровная  месть,  безусловное  подчинение
старейшинам, причем неважно при этом, правы они или нет. В любом государстве
с  таким общественным  устройством начинается одно и  то  же:  стоит кому-то
занять главенствующее  место  в стране, как тут же находятся претенденты  из
других кланов.  Так было  везде, даже в более развитых по сравнению с Чечней
Таджикистане и  Азербайджане.  В восьмидесятые годы кавказским  народам дали
максимальную свободу, и что получилось?
     Сизов начал загибать пальцы:
     -- Нагорный Карабах, война  Грузии  и Абхазии, Северной и Южной Осетии,
чечено-ингушский конфликт, Кабардино-Балкария, чечено-дагестанский инцидент.
Сто с  лишним  лет  при  российском  управлении  Кавказ  был  одним  большим
курортом,  зоной  мира и  спокойствия.  Что мы имеем  теперь? Кровь,  войны,
трупы. Если сейчас отпустить Северный Кавказ на волю, это будет один большой
кипящий котел.
     Кларк с сомнением покачал головой:
     -- И  все-таки  мне  кажется,  что  России  рано  или  поздно  придется
предоставить кавказским народам большую степень свободы. Это показывает хотя
бы   затяжной  многолетний   характер  конфликта  вокруг   Чечни.  На  такое
сопротивление способен только очень свободолюбивый народ.
     -- Я  скажу  вам одно. Этот  конфликт будет тлеть хотя  бы  потому, что
слишком много желающих его раздуть. В Чечне не останется ни  одного чеченца,
война будет продолжаться силами наемников. Взять хотя бы ваше правительство.
Сколько  миллионов  оно  тратит  на поддержание  ваххабитов?  И не надо,  не
делайте такие большие глаза, Мэтью.
     Сизов  достал  из  папки,  лежащей  на  столике  между  ними,  и  подал
журналисту лист бумаги.
     --   Это   копия  меморандума  Совета  национальной  безопасности   для
президента  и  прочих высокопоставленных  чиновников. Тут черным  по  белому
сказано: "...Чечня сегодня для России -- это то же самое, что Афганистан для
Советского  Союза.  Так  же  как  афганская  война  подорвала  моральные   и
физические силы Союза  и привела его к распаду, так и чеченская война должна
привести к истощению России и неизбежному дроблению страны на незначительные
маломощные государства. Рекомендуется всеми силами и средствами поддерживать
антирусскую оппозицию, используя для  это турецкий канал..."  Так  что Чечня
это не  только наша война, но и ваша. Тут не сказано, сколько именно средств
ваших налогоплательщиков выделяется для ваххабитов,  но, по нашим прикидкам,
не менее ста миллионов долларов в год. Как вам подобный расклад сил?
     Кларк чуть замешкался  с  ответом,  бегло  пробежал  текст  документа и
мгновенно  уверовал  в его истинность. Предложенный ему текст слишком хорошо
укладывался в  схему  противостояния  США  и  России.  В руках  у него  была
сенсация,  да еще  какая!  Сотни  миллионов  долларов  уходят  на  поддержку
ваххабизма  как раз в то время, когда  участились случаи терактов исламистов
против граждан Америки по всему миру. Кроме того, сам  факт  появления этого
меморандума  в руках Сизова был подобен хорошо начиненной бомбе. Документы с
подобным грифом  охраняются ничуть не  хуже  самого президента.  От силы его
могли читать человек десять, в том числе президент и вице-президент, министр
обороны,  директор  ЦРУ  и председатель объединенного  комитета  начальников
штабов. И все-таки русские сумели выкрасть этот документ!
     "Да, в администрации полетят чьи-то  головы",  -- подумал Кларк и начал
вежливо прощаться с Диктатором.  Взрывоопасную  бумажку  он получил себе  на
память.
     Реакция  на  публикацию  этого меморандума была  очень  неприятной  для
Апдайка и его  команды.  Разгорелся  колоссальный скандал,  шумиха  в прессе
переросла в  разбирательство  в специально  созданной  комиссии конгресса. И
общественность   и  конгресс  требовали  наказать  виновных,   во-первых,  в
разбазаривании госсредств  на сомнительные  проекты, а  во-вторых, в  утрате
столь ценного документа. Президент оказался в глупом положении.
     На самом деле  этот меморандум был стопроцентой дезинформацией русских.
Его никто  никогда  не крал. Документ этот родился  в  недрах аналитического
отдела ФСБ специально для Мэтью Кларка. Но сделан он был настолько схожим  с
настоящим меморандумом по чеченскому  вопросу, что Гарри  Линч  не  очень  и
оправдывался.  Русские  угадали  даже  примерную  дату  создания  настоящего
документа, а слог и характер языка подделки давали фору формулировкам самого
Линча.
     Как раз  в это же время в районе Луксора в Египте исламистские фанатики
расстреляли  автобус  с  американскими  туристами,  погибли  тридцать  шесть
человек. Американский народ требовал крови. Как шутили телекомики: "...иначе
мы линчуем  самого Гарри Линча". ЦРУ срочно пришлось найти козла отпущения в
лице одного из чиновников Агентства  по  национальной безопасности, имевшего
несчастье разбиться  на машине за  месяц до злополучного интервью.  На  него
свалили   похищение   несуществовавшего   меморандума,  в  результате   чего
пострадала  ни  в  чем  не повинная  семья покойного,  лишившаяся  пенсии  и
подвергнутая общественной обструкции.
     Через  полгода  после  знаменательного  совещания в  Кремле, в  ночь на
двенадцатое октября в штабе базового лагеря бригады Александра Камкова горел
свет. За  самодельным столом  сидели  трое: сам майор  Камков,  подполковник
медицинской  службы  Зимин и священник ближайшей к ним казачьей станицы отец
Андрей.  Сидели  уже  давно,  провожали  закончившего  инспекцию  Зимина,  а
задушевности  разговора  способствовал  кувшин  доброго  самодельного  вина,
привезенного  священником  вместе  с  продуктами  для  бригады  --  подарком
казачьей станицы.
     --  ... А Господь ведь что  говорит: "Не суди да не судим будешь, ибо в
глазе ближнего своего ты видишь соринку, а в своем не замечаешь и бревна"...
Нельзя пенять другому за грехи его. За них он будет отвечать перед Господом.
Самому надо жить по совести.
     -- Удивляюсь я вам, батюшка. Сколько раз вас похищали -- три? Почти два
года в яме, и  после этого вы  еще  защищаете этих гадов, -- качая  головой,
сказал Камков.
     Отец Андрей, рослый мужчина лет сорока пяти с редеющей бородой и умными
спокойными  глазами человека,  нашедшего  свое  место в  жизни, отрицательно
качнул головой:
     -- Я  их не  защищаю, просто  начинать надо с  себя. Ленивые мы  стали,
пьянствуем страшно, жутко, по  делу и без дела, гибнем тысячами по пьянке. А
тут еще эта новая напасть -- наркомания, -- священник по-смешному непривычно
делал ударение на последнем слоге. -- Мы  погрязли в грехе.  И  это особенно
видно иноверцам.
     -- Ну хорошо, -- вступил в спор медик. -- Ислам действительно запрещает
все  это, но что  они творят  под зеленым флагом,  это же  страшно!  Они  же
атакуют по всем фронтам,  во всех странах, в Африке,  в Европе,  везде. Вы и
это оправдываете?
     -- Да я не оправдываю их, я хочу их  понять.  У них же религия молодая.
Они  на  семьсот  лет моложе нас! Откиньте  от  двух тысяч семьсот лет,  что
получится?
     -- Тысяча трехсотый год.
     -- Вот именно, -- засмеялся отец Андрей. -- Что у нас в это время было?
     -- Крестовые походы, -- припомнил майор.
     -- Инквизиция, аутодафе, -- продолжил медик. -- Монголы.
     -- Ну вот, и у них сейчас такое же  время. Все старые религии уже нашли
свою главную  суть -- любовь к ближнему, а  они еще думают, что  силой можно
победить. Победить же можно только идеей, любовью, и  Мухамед это знал точно
так же, как и Иисус...
     Диспут прервал длинный резкий телефонный звонок.
     -- Да, второй на проводе, -- сказал майор, поднимая трубку.
     -- Это пятый. Слушай, Камков, медик еще у тебя?
     -- Подполковник? Вот он рядом сидит.
     -- Дай-ка ему трубку.
     -- Вас, -- Камков протянул трубку Зимину. -- С заставы.
     -- Да, подполковник Зимин слушает.
     --  Товарищ  подполковник,  докладывает   капитан  медицинской   службы
Попович. Товарищ подполковник, у нас ЧП, заболели пять солдат.
     --  Чем? --  спросил  Зимин, уже заранее  зная ответ  и  чувствуя,  как
холодеет в этом предчувствии душа.
     --  Все  признаки  болезни  Икс.  Температура,  отек  легких,  обширное
поражение печени и почек.
     -- Они прививались?
     -- Да.
     -- Точно?! Проверь по журналу регистрации.
     -- Да что проверять?! Я сам им прививки делал.
     -- Они изолированы?
     -- Да.
     Чуть помолчав, Зимин сказал:
     -- Хорошо, я сейчас подъеду.
     Положив трубку,  подполковник какое-то  время  сидел неподвижно,  затем
обернулся к командиру бригады:
     --  Майор,  я  сейчас поеду на  заставу,  разверни  караулы  вокруг нее
километрах в двух и никого туда не впускай и не выпускай.
     Вся территория Чечни была  окружена полностью оборудованной границей, с
контрольно-следовой полосой, с заборами из колючей проволоки, минными полями
и хитроумной  сигнализацией.  А  сзади пограничников прикрывали  укрепрайоны
мобильных войск вроде бригад  Силантьева или  Камкова.  Каждая такая бригада
состояла  из  батальона,  усиленного  танковой  ротой,  батареей  реактивных
минометов и приданной авиацией.
     Трясясь  в неудобном "уазике", Зимин думал  о судьбе,  о  непреложности
рока.
     "От нее не уйдешь, хочешь ты этого или нет. Как петля, накинули на шею,
ты  бежишь, жизни  радуешься, свободе,  а веревка  никуда не делась,  только
ждет, когда ты забудешь про  нее. И вот тогда -- все! Рывок, и ты на спине и
дышать нечем..."
     Подполковник имел полное право рассуждать подобным образом.
     Восемнадцать лет назад молодым выпускником мединститута он участвовал в
разработке  этого  самого штамма Икс. В той группе Зимин  был самым молодым,
так, на подхвате. Сначала он и не сознавал толком, какую дурную силу хранили
пробирки и реторты. Понимание пришло, когда  по своей халатности заразился и
скоропостижно умер  его друг Пашка Кулибин. После этого Зимин напросился  на
перевод в войска обычным врачом. Грешить на жизнь он не мог, она удалась.  И
карьера, и семья, уважение коллег.  Да  и сегодня стоило ему уехать из части
на полчаса раньше, и все пошло бы по-иному.
     Отпустив "уазик" за километр от заставы, Зимин дальше пошел пешком. Его
уже ждали. Молодой капитан -- начальник заставы и врач в белом халате стояли
на  крыльце  казармы.  В  руках у обоих дымились сигареты, но, кажется,  они
забыли про  них.  За последний  месяц оба повидали не меньше сотни пришедших
из-за  кордона  и  умерших  у  них  на  глазах  людей.  Это  была  страшная,
нечеловечески жуткая смерть, и теперь она грозила им всем.
     -- Ну что? -- спросил Зимин, даже не здороваясь.
     -- Уже шесть, -- сказал медик.
     С недоумением глянув на потухшую сигарету, он выбросил ее и, повязав на
лице марлевую повязку, пошел впереди подполковника.
     Карантин  был  оборудован  в небольшом  здании  бани.  Пройдя  пахнущий
прелыми досками  предбанник, оба  медика зашли  в  бывшую парную. Здесь  уже
пахло только смертью. Шесть абсолютно голых парней лежали на старых матрасах
без простыней. Один из них был еще в сознании. Покрытый потом, с блуждающими
зрачками, он  приподнялся  в сторону  докторов,  потом  застонал и откинулся
назад.
     -- Что чувствуешь, Пахомов? -- спросил лейтенант.
     -- Боль... во всем теле... жар, жарко...
     Подполковник не слушал его, ему было достаточно  взгляда, чтобы  понять
весь ужас ситуации. По телам всех остальных пятерых  солдат уже пошли синие,
похожие на  трупные пятна, фирменный знак штамма Икс. Зимин сразу  припомнил
характеристику  данную в свое время  этой болезни его начальником, генералом
от пробирок и мензурок:
     --  Если  Господь захочет уничтожить человечество, то  он воспользуется
именно этой штукой.
     "Время инкубации от шести  до двенадцати часов,  потом невыносимый жар,
так что больные сдирают  с себя одежду, затем развиваются пятна, и еще через
шесть  часов  отек легких,  мозг  превращается  в студень, отказывают почки,
печень, и все -- смерть. Если штамм  действительно  мутировал и его не берет
вакцина,  то это ужасно.  Погибнут все, солдаты на заставе, я, затем  зараза
пойдет дальше и дальше."
     Сделав знак рукой, он вышел из бани, сорвал маску и закурил.
     Через пять  минут он  понял, что стоит все в  той же позе,  с  поднятой
рукой и сгоревшей  до  самого фильтра сигаретой. Подошел начальник  заставы,
вопросительно глянул на медиков. Зимин  неожиданно подумал, что  для  своего
звания  капитан выглядит  слишком  молодо, но не удивился этому.  На Кавказе
звания получали гораздо быстрее, чем в метрополии.
     -- Капитан, сколько человек находятся за пределами роты?
     -- Согласно наряда, тридцать человек в дозорах.
     -- Передайте  всем,  пусть  возвращаются. Были попытки  прорыва  с  той
стороны?
     -- В эти сутки не было.
     -- А последний контакт?
     -- Вчера,  примерно  в  половине  двенадцатого. Он уже  доходил,  морда
синяя, голый, так и пер шатаясь по шоссе.
     -- Кто с ним контактировал?
     Капитан кивнул в сторону бани.
     -- Эти четверо. А у остальных двоих койки стоят рядом.
     -- Понятно. Остальные солдаты спят?
     -- Нет. Лежат, переговариваются.
     -- Сейчас сделаем вот что...
     Их  разговор прервал хлесткий выстрел где-то совсем  рядом.  Из казармы
выскочил с  автоматом в руках дневальный,  вместе с ним офицеры завернули за
казарму, и в свете ручного фонарика увидели  торчащие из кустов ноги, смятую
белизну больничного халата.
     --  Попович, сука! Легкой смерти захотел, -- выругался капитан. -- Всем
в казарму и никому ни слова, -- велел он дневальному и дежурному.
     --  Да,  сбежал  парень,  -- согласился  Зимин. -- Дезертировал. Дай-ка
закурить, пограничник.
     Они дружно задымили и вернулись к крыльцу.
     -- Что, надежды никакой? -- тихо спросил капитан.
     -- Практически нет, -- признался Зимин. -- Как тебя зовут?
     -- Володя. Капитан Петенков.
     -- Зимин Олег Николаевич. Ты женат?
     -- Да.
     -- Плохо, я тоже. И дети есть?
     -- Двое.
     -- И у меня двое. Одному уже двадцать лет, второму всего два года.
     К ним подбежал возбужденный дежурный по роте.
     -- Товарищ капитан, солдаты бузят!
     -- Что они?
     -- Ваське Сидорову плохо, а они боятся оставаться с ним в казарме.
     -- Пошли,  капитан, -- выкидывая  сигарету,  сказал  Зимин.  --  Я буду
разговаривать с солдатами, а ты позвони в бригаду и скажи вот что...
     В казарме  горел свет, за закрытой дверью  словно  гудел  потревоженный
улей.  Сняв  халат,  Зимин  шагнул  за  порог.  Увидев  офицера  с  погонами
подполковника медицинской службы, солдаты примолкли.
     -- Дежурный, постройте личный состав, -- приказал Зимин сержанту.
     -- Застава, подъем! Стройся! -- скомандовал тот.
     Пройдя вдоль строя, подполковник поправил  на одном из солдат  загнутый
воротник, затем остановился и начал речь.
     --  Вы  уже знаете, что  ваши  товарищи заразились и сейчас находятся в
тяжелом  состоянии.  Но  повода  для страха и  паники  нет. Я  привез  новую
вакцину,  более   действенную,  сейчас   буду  делать  прививки,   сержантам
обеспечить наличие  личного  состава, начнем по порядку. Симптомы у прививки
те же, что и в прошлый раз.
     Зимин блефовал. На  самом деле это была  та же  самая, уже  бесполезная
вакцина.  Она очень тяжело  переносилась, человек часа  на  два  выбывал  из
строя,  да и потом  еще почти  сутки  чувствовал  болезненное недомогание  и
слабость. Теперь, когда  инфекция  прорвала этот кордон, повторная  прививка
могла только ухудшить положение больных и приблизить их конец.
     Подполковник хотел скомандовать отбой, но солдаты вдруг дружно загудели
и начали переговариваться,  глядя куда-то за его спину. Обернувшись, медик с
удивлением увидел на пороге  высокую фигуру отца Андрея. Солдаты  хорошо его
знали,  священник не раз до  этого приезжал  на  заставу,  несколько  парней
всерьез заинтересовались религией, даже оформили  в красном уголке небольшой
иконостас.
     --  А  вы  что  это  сюда,  отец  Андрей?  -- спросил  Зимин, подходя к
священнику.
     -- Тут есть больные и умирающие, значит, нуждающиеся в слове Божьем.
     Как ни странно, но именно появление священника внесло успокоение в ряды
пограничников. Несколько наиболее рьяных из них поспешили приложиться к руке
попа. Так что через полчаса гости заставы трудились  не покладая  рук: медик
делал бесполезные уколы, священник отводил службу.  Паства у него в этот раз
была как никогда прежде многочисленной.
     Через  четыре  часа  на ногах в казарме  оставались  лишь три человека:
Зимин,  священник  и  капитан  Петенков.  Они обходили  кровати  с  лежащими
солдатами, старались хоть немного приободрить их.
     -- Ну вот, еще два часа и все пройдет, -- в очередной раз говорил Зимин
молодому  солдатику,  отслужившему  всего  месяц.  Выглядел тот как  больной
ребенок, наголо остриженный, худой, с тонкой шеей подростка.
     -- Доктор,  а  я точно поправлюсь? -- спросил он,  с надеждой глядя  на
медика блестящими от температурной лихорадки глазами.
     -- Конечно, еще и повоюешь. И на свадьбе погуляешь. Девушка-то есть?
     -- А как же.
     -- Часто пишет?
     -- Через день.
     -- Это хорошо. На свадьбу не забудь пригласить.
     В другом конце казармы у кровати сошлись священник и капитан.
     --  У меня мать одна, газа у  нас нету, а  дров колхоз не выделил.  Она
просто  замерзнет  там одна,  ноги  у ней  не  ходют... --  говорил  молодой
новобранец с сильным псковским акцентом.
     -- Ладно,  ладно, поедешь ты в  отпуск, слово  даю, -- капитан старался
успокоить этого белесого, с выгоревшими бровями деревенского паренька.
     -- Мне только ей дров напилить, и все...
     За хлопотами  все невольно забыли  про  сержанта Деменко,  дежурного по
роте. В отличие от остальных он все понял, когда увидел тело застрелившегося
медика. Сержант  прививаться  не стал,  выйдя  из казармы,  он сорвал с себя
повязку дежурного и, завернув за угол, перемахнул через забор. Выбравшись на
дорогу, Деменко припустил со всех ног  и бежал он  так до тех пор, пока силы
не оставили его.  Упав прямо  на асфальт, сержант чуть  отдышался, а  затем,
пошатываясь, побрел дальше. Вскоре его остановили.
     -- Стой, кто идет! -- послышалось из кустов.
     -- Свои... свои!
     -- Руки! Кто свои? Откуда идешь?
     Вскинув руки, Деменко  торопливо  начал говорить,  на  ходу  придумывая
версию своего появления:
     --  С  заставы  я,  капитан  меня послал  за  подмогой.  Еще,  говорит,
лекарства нужны...
     -- Так ты с заставы? -- переспросил голос из кустов.
     -- Да-да! С заставы...
     Длинная очередь оборвала речь и жизнь сержанта. Вслед за этим полыхнуло
пламя  огнемета.  Через  полчаса на  асфальте дымилась  только  кучка пепла.
Распоряжения Зимина выполнялись точно.
     В  это  время и сам  подполковник почувствовал первые признаки болезни.
Пошатываясь, он  вышел на крыльцо,  сел. Было уже  утро,  прохладный  воздух
бодрил медика  прощальной радостью.  Краски окружающего мира показались  ему
как никогда чистыми и девственно свежими, словно Господь только что сотворил
этот мир  и  никто еще  не  успел его испачкать злобой или страданием. Сзади
Зимина  заскрипела дверь,  на  крыльце появился  священник.  Присев  рядом с
подполковником,  он ясным  взором окинул  прекраснейший пейзаж, улыбнулся  и
сказал:
     -- В такое утро хорошо умирать. Душа полетит в небо с радостью.
     -- Вы думаете, что загробная жизнь все-таки существует?
     -- Я знаю это.
     Спорить  или расспрашивать священника  о причине подобной уверенности у
Зимина не было ни желания, ни сил.
     -- Где капитан, я что-то давно его не видел?
     -- Лежит уже. Я причастил его.
     Зимин  вспомнил,  как  час  назад,  проходя  мимо  канцелярии,  услышал
взволнованный голос начальника заставы:
     -- Лена,  запомни,  я очень и  очень тебя люблю!  Ты слышишь меня?  Всю
жизнь  я любил  только тебя, поцелуй Галинку, Игорька. Лен, я ничего не могу
тебе сказать, все у меня хорошо, но помни, я всегда любил тебя!..
     "Может,  мне тоже позвонить? -- подумал  подполковник. -- Только  кому,
Соне или Ирине?"
     Счастливо прожив двадцать лет с  первой  женой, Зимин на  пятом десятке
влюбился  в молоденькую  медсестру.  Сначала  их роман не  выходил  за рамки
служебного, но когда  Ирина родила сына,  подполковник  окончательно ушел из
семьи. Он знал, что и первая, и вторая жена любили его, каждая по-своему, но
обе искренно и всерьез. Значит, разговаривать надо было с обеими, а это было
уже выше сил доктора.
     --  У меня  начинается, -- сказал он, вытирая со  лба  холодный пот. --
Святой отец, вы останетесь последним из живых в этой юдоли печали. Свяжитесь
потом с Камковым, пусть здесь все зачистят. А вот, похоже, и они.
     На  пригорке,  в  километре  от  заставы, показался танк  с  необычными
конфигурациями башни. Лязгнув гусеницами, он застыл на месте.
     -- Да чего  ждать, Господь примет нас с радостью, часом позже или часом
раньше.
     -- Тогда  пойдемте, и отпустите мне грехи мои, отец Андрей. А их у меня
ой как много, успеть бы все вспомнить.
     Они ушли в  казарму, священник придерживал  ослабевшего  подполковника.
Спустя  полчаса  необычный танк  с  лязганьем  подполз  чуть ближе, замер, и
длинная  струя  оранжевого пламени с  ревом устремилась  в сторону  заставы.
Деревянная  казарма  вспыхнула,  как  рождественская свечка,  а огнемет  все
продолжал извергать  смертоносное пламя.  В  перерывах между  залпами экипаж
услышал по рации сквозь шум помех донесшееся  из  динамика  церковное пение.
Танкисты удивленно переглянулись, но связь тут же оборвалась, и лишь ровный,
давящий гул огня продолжил свою ревущую, торжествующую языческую песнь.


     За  два дня  до  этого на противоположном  краю  Кавказского фронта,  в
гарнизоне номер  шесть  происходила плановая  прививка от  штамма Икс.  Этот
военный  городок  располагался  в  тылу  и  обслуживал аэродром, и  соседние
склады,  и  базу  горюче-смазочных  материалов.  Фельдшер  Артюхов,  молодой
парень,  окончивший перед армией  медучилище, по одному принимал заходящих к
нему солдат. Сделав в руку укол, он вписывал  фамилию  привитого  в  толстый
журнал, а в военный билет шлепал квадратную печать.
     Артюхов прослужил  в  армии уже год и,  как  говорят  старшины, "службу
понял".  Все  его действия  были  заторможены  до  степени,  приближенной  к
лунатизму. Фельдшер  употреблял  для всех своих  действий ровно столько сил,
чтобы  окончательно не уснуть  и в  то  же время хоть  как-то способствовать
продвижению очереди. Если  бы зашел кто из начальства, он бы мгновенно начал
двигаться в три раза быстрее, а выражение сонной скуки в глазах сменилось бы
упоительным рвением. Но единственный врач гарнизона  уехал в ближайший город
с  летчиком,  повредившим при  аварийной  посадке  позвоночник,  так что  на
сегодня медбрату работы хватало на весь день.
     -- Следующий! -- крикнул Артюхов, и из-за белой простыни, навешенной на
дверной проем, показался очередной солдат. В отличие от предыдущих вояк этот
был  в  парадной форме и при всех значках. Увидев его, фельдшер обрадовался.
Сергей Литвинов был земляком и погодком Артюхова.
     -- Привет, Леха! -- сказал он, подавая руку медику.
     -- О, Серега! Ты чего так вырядился?
     -- В отпуск еду! -- довольно улыбнулся Литвинов.
     -- Везет! -- с завистью  сказал  Артюхов.  Они не только были из одного
города, а даже выросли в одном дворе, и  хотя не  были большими друзьями, но
приятельствовали.  Фельдшер   невольно  представил  себе  до  боли  знакомый
городской двор  с покосившейся беседкой, ржавой в это  время года горкой,  с
двумя березками в окружении пирамидальных тополей.
     --  А меня не  пустили, -- со вздохом сказал  он. -- Попозже,  говорят,
поедешь, зимой. Слушай,  а  как же  это ты умудрился? Пока не переболеешь  с
прививкой, тебя никто не отпустит!
     -- Вот в том-то и дело! Я сказал  комбату, что еще позавчера  укололся.
Он проверять не стал, на  слово поверил.  Слушай,  Леха, -- Сергей  опасливо
оглянулся на  дверь  и, пригнувшись, шепнул на ухо земляку: -- Не делай  мне
прививку.
     -- Ты чего, с  ума сошел! Знаешь,  с этим  как строго? Батя тут стращал
всех трибуналом. Аж пистолет вытаскивал!
     -- Я знаю, но  ты прикинь: мне в дорогу, а тут эту дрянь вколют!  Я как
раз по пути домой и свалюсь. Мне через полчаса выезжать.
     Артюхов  прикинул в уме,  выходило, что Серега прав. Прихватит его  как
раз  на полпути.  Реакция  на  прививку  была  сильнейшая, некоторые  теряли
сознание,  у других на время просто  отнимались ноги. А отпускник  продолжал
давить на психику земляка:
     -- А там, дома? Ни выпить, ни закусить. Хрен ли это, а не отпуск!
     -- Ты на чем едешь-то?
     --  На попутке. "Урал" послали  в Пензу  за запчастями,  ну и  как  раз
подкинет  меня. Лех,  какая там нахрен болезнь?! У нас  же никого больных не
было, до Чечни сто километров, какая тут в п... болезнь?!
     -- Без штампа тебя не выпустят, -- заметил Алексей.
     --  Вот и стукни его. А  приеду, вколешь мне эту заразу задним  числом.
Лех, я тебе лично литр привезу. Хоть водяры, хоть самогонки.
     Артюхов сразу оживился:
     -- Тети Машиной, на изюме?
     -- Ну да!
     Последний очаг сопротивления в душе фельдшера был сломлен бесповоротно.
     -- Ладно, давай билет.
     Стукнув печать, он сказал:
     -- К моим зайди, расскажи, как я тут.
     -- Обязательно! Лех, литр за мной!
     И счастливый отпускник выбежал на улицу. Вскоре Артюхов услышал тяжелый
рев грузовика.
     "Серега поехал, -- подумал он. -- Через несколько часов будет дома".
     Он снова вспомнил родной двор, представил себе, как товарищ поднимается
по  лестнице  на  второй  этаж,  открывает  дверь...  Но  чувство  тревожной
неуверенности так и не покидало его до самого вечера.
     Та  ночь в городской больнице мало  чем отличалась от десятков  и сотен
предыдущих  ночей.  Небольшой,  сорокатысячный городок  Николаевск  исправно
поставлял обычное  число  пациентов  для  дежурных  врачей. Привезли пьяного
парня  с  ножевым  ранением.  Он  дико  матерился,  пытался  сорвать  бинты,
наложенные  на  густо  исписанный  татуировками  торс,  порывался  сбежать и
замочить какого-то Резвана.
     Чуть   позже   в   приемный  покой   внесли  сбитого   ночным   лихачом
велосипедиста. Судя по густому перегару, он  вряд  ли видел роковую машину и
умер в лифте, не доехав до операционной.
     Не успели врачи и медсестры перевести дух, только разлили  в чашки чай,
как распахнулась дверь и  с  шумом  и грохотом в небольшую комнату приемного
покоя ввалилась целая  толпа народу.  Дежурный  врач, невысокий,  полноватый
брюнет, нахмурил брови. За  прошедшие после  окончания мединститута два года
Владимир Ханкеев достаточно втянулся в  рутинную жизнь  горбольницы, так что
удивить его чем-то было трудно. С досадой  отставив чашку, он поднялся из-за
стола  и решительно шагнул вперед.  Сначала  он не сразу понял, кто из  этих
людей пострадавший, определил лишь одно -- все они пьяны.
     -- Андрюха, да держи ты его, не отпускай.
     -- Куда вы его прете, мать вашу, сюда давай!
     -- Куда сюда, наверх его надо!
     -- Тихо! -- заорал Ханкеев и только тут увидел в толпе больного.
     Высокий, обнаженный по пояс  русоволосый парень  повис  на  плечах двух
очень  похожих  на него парней.  Закатившиеся  глаза,  крупные капли  пота и
открытый рот сразу подсказали доктору, что дело плохо.
     "Алкогольная кома, почти наверняка", -- с ходу поставил он диагноз.
     -- Кладите его на кушетку, -- все тем же строгим голосом велел врач. --
И все вон отсюда, остаются только близкие родственники.
     --  Мы все... тут родственники,  братаны, -- с запинкой начал объяснять
один  из носильщиков, неуверенным  жестом ткнув  себя  пальцами в  грудь. --
Серега наш брат, мне и Пашке родной.. остальным двоюродный.
     Поморщившись   от  противного  запаха  самогонного  перегара,   Ханкеев
потрогал лоб пациента и отдернул руку.
     -- С ума сойти, градусов сорок, --  пробормотал он и крикнул  в сторону
ординаторской: -- Лена, дай градусник!
     Медсестра  принесла градусник,  Ханкеев  в  это время  уже  прослушивал
пациента в стетоскоп. На лице его было написано явное недоумение.
     -- Откуда он приехал? -- спросил врач двух снова ввалившихся в приемный
покой "братанов".
     -- С Кавказа, откуда же еще! -- как само собой разумеющееся сказал один
из них.
     -- Он же солдат, в отпуск приехал, -- пояснил второй брат.
     -- Он не в Чечне был? -- спросил Ханкеев, и в душе его захолодил страх.
     -- Ну да, в летунах.
     -- Где его военный билет?
     -- А хрен его знает, дома, наверное.
     -- Адрес!
     -- Да здесь вот, за углом, Севастопольская, пять, квартира девять.
     Ханкеев  только  два  дня  назад  прошел  инструктаж  по  поводу  новой
кавказской заразы, и в памяти были еще свежи симптомы этой жуткой болезни.
     -- Давно это с ним? -- врач кивнул в сторону кушетки.
     -- Да часа два... нет, три... -- по очереди начали припоминать парни.
     -- Плясал вместе со всеми, и бац, упал!
     -- Думали так, с перепоя, отнесли в спальню,  а потом хватились,  с ним
совсем плохо...
     -- Горячий, одежду рвет...
     Ханкеев тем временем набирал номер инфекционной больницы.
     -- Багрянцев, ты сегодня дежуришь? Слушай, помнишь собирали нас два дня
назад по поводу той дряни? Ну вот, есть похожий клиент. Да,  солдат, приехал
в  отпуск,  буквально сегодня.  Симптомы  стопроцентные,  температура...  --
медсестра подала ему градусник. -- Сорок два, похоже на отек легких.
     Через пятнадцать минут к воротам городской больницы подрулил "уазик".
     -- Где он? --  с порога  спросил  высокий седой человек в белом халате,
главврач инфекционки Куликов. Вместе с ним  приехал и  однокурсник  Ханкеева
Багрянцев.  Завязав предохранительные  маски, они уже  втроем склонились над
больным.
     -- А  это  что?  -- спросил Куликов, чуть поворачивая  голову солдата и
показывая на легкий синяк рядом с ухом.
     -- Может, подрался с кем? -- предположил Ханкеев. Ему никак не хотелось
верить в свой же уже поставленный диагноз.
     -- А вот  еще, -- заметил Багрянцев, поднимая руку больного и показывая
на более отчетливое пятно под мышкой.
     -- Да, похоже, все ясно.
     Они  отошли  в сторону.  Пока Куликов  просматривал данные на  солдата,
Багрянцев принес большой круглый кофр.
     -- У нас  есть сто доз вакцины, сначала вкатим  ее себе, не дело будет,
если  мы  свалимся в  первую очередь.  Сережа, сделай  всем уколы, а  я пока
подниму на ноги городское начальство, военкомат и позвоню в областной центр.
     И военком,  и  мэр прибыли быстро, жили совсем  рядом. К этому  времени
Ханкеев  сходил на квартиру  Литвиновых  и принес  документы солдата. Самого
Сергея отправили в инфекционную больницу.
     -- Они  уже там  забыли про него,  перепились окончательно, --  делился
впечатлениями доктор.  -- Мать с  отцом  в  полной отключке,  еле нашел  его
сестру, она вспомнила, где висит его китель.
     -- Судя по военному билету, прививка ему была сделана буквально сегодня
утром. Это очень плохо.
     -- Почему? -- не понял мэр, невысокий человек лет пятидесяти с округлым
брюшком.
     -- А то, что прививка не подействовала. Если так, то и наши -- мертвому
припарка.  Алексей  Михайлович, --  Куликов  обернулся к  военкому, --  надо
дозвониться до воинской части  Литвинова и узнать,  в самом ли деле солдатик
прививался. От этого зависит очень многое.
     -- Хорошо, займусь этим сейчас же. У нас он еще не встал на учет.
     -- И  надо выяснить, каким транспортом он добирался до города, маршрут,
попутчики.  Все  требуется знать  досконально.  Если  парень подцепил  новую
разновидность вируса, то его попутчикам сейчас весьма хреново.
     Зазвонил телефон. Куликов подняв трубку, выслушал короткий доклад:
     --  Хорошо,  --   сказал  он  и  повесил  трубку.  Затем  повернулся  к
присутствующим: -- Он весь покрылся синими пятнами. Все сомнения отпали.
     -- Кто на очереди следующий? -- спросил Багрянцев.
     -- По идее первыми его встретили отец и мать, -- заметил Куликов.
     --  Да,  они  там...  --  начал  было  Ханкеев,  но  потом осекся.  Ему
вспомнилась квартира Литвиновых,  колобродившие  "братаны"  и  расслабленные
позы старших родственников. -- Вообще-то хорошо бы их снова навестить.
     -- Всю эту компанию надо изолировать, пройтись по адресам, куда заходил
Литвинов.
     -- Им сейчас не до расспросов.
     -- Ничего, подключим милицию, сунут всех под душ.
     Допрос принудительно протрезвленных родственников солдата  принес  мало
радости для врачей. Литвинов наследил не  только в своем дворе, он умудрился
посетить  и  любимую девушку,  и  единственную  прабабушку  на  другом конце
города.  Самое страшное, что все это время  он пользовался  обычным рейсовым
автобусом.
     Еще  через  час  в  город  прибыли  части  МЧС,  областное  медицинское
начальство. И мало кто знал, что два батальона солдат окружили город со всех
сторон.
     С собой  медики  привезли три тысячи доз  вакцины, но в  сорокатысячном
городе  это  было каплей в море. Единственно, врачи уже знали,  что Литвинов
просто  напросто  не прошел вакцинацию, комбат быстро  расколол  хитроумного
фельдшера. Это давало Николаевску небольшой шанс выжить.
     К  утру все  дороги из города были перекрыты, людей, пришедших к первой
электричке,  отправили  обратно, все  остальное  население  Николаевска было
разбужено в  шесть утра  работающими на полную громкость радиоприемниками  и
громкоговорителями с разъезжавших по улицам машин.
     -- Жители города Николаевска,  в связи  с объявленным карантином просим
никого не  выходить из  своих  квартир. Не  открывайте двери  никому,  кроме
врачей, не ходите к соседям, запаситесь водой на несколько дней. Вас посетят
на дому и сделают прививки от болезни...
     Несмотря на эти вполне внятные приказы, сотни людей пытались прорваться
на работу, выйти в магазин или на рынок.
     --  Дед, ты  куда прешь?  Тебе  что сказали,  сидеть  дома! -- орал  на
сгорбленного  старика с палкой и бидончиком невыспавшийся ломаемый прививкой
милиционер.
     -- Я иду  на  базар, за молоком,  -- дед  шаркающей  походкой продолжал
продвигаться вперед.
     -- Какой к такой-то матери рынок! -- милиционер ткнул дубинкой в пустые
прилавки. Но  старик был почти слеп и остановиться не захотел. Добравшись до
прилавков и не обнаружив продавцов,  он пристроился на скамейку  и, судя  по
позе, никуда не собирался уходить.
     -- Дед, ты чего тут расселся? Видишь же, нет никого и никого не будет!
     -- Кто-нибудь да  принесет  молоко. Мне молоко нужно,  у меня диета, --
упрямо твердил старикан. -- Мне кашу надо  варить  манную.  Дожили, молока в
стране не стало.  При коммунистах-то  все было, после  войны  вон каждый год
цены снижали, и воровства не было...
     --  Гриб  горбатый, --  сказал  милиционер,  отходя  к сослуживцам.  --
Капитан  увидит  этого  козла,  затрахает до  смерти.  О, еще какая-то  овца
выползла! Э, ты куда это, детка!
     Молодая девица в синей импортной куртке, выпорхнув из подъезда, волокла
на буксире заспанного малыша.
     -- Я, я в детский сад. Мне на работу надо.
     --  Ты  что, не  слышала, что передают  по  радио? -- милиционер  ткнул
дубинкой в проезжающую машину с громкоговорителем.
     -- Слышала.
     -- Ну и куда же ты тогда прешь?
     --  Мне   в  магазин  надо,  у   меня  хозяин  очень   строгий,  Рагим,
азербайджанец. Он меня уже грозил уволить за опоздания, я хлебом торгую, тут
недалеко, вот за тем домом.
     Милиционер был готов взвыть от злости.
     -- Какой тебе к х... Рагим?! Никто и нигде и ничем сегодня торговать не
будет! Ты сдохнуть что ли хочешь вместе со своим щенком?
     --  Нет,  --  девчонка  подхватила  малыша  с  земли.  Она  смотрела на
милиционера ясным наивным взглядом ничего не понимающих голубых глаз, и тот,
перестав  ругаться, просто взял  молодую  мамашу  под  локоть и  отвел  ее в
подъезд.
     --  Ей  самой еще  в  ясли ходить,  полная дура,  а  она  уже  сама  со
спиногрызом..
     Он бормотал еще что-то, пока сосед не толкнул под руку:
     -- Вань, глянь-ка.
     У дальнего угла пятиэтажки виднелась убегающая щуплая  фигурка в  синей
куртке. Всех троих милиционеров  бросало  то в жар, то в холод, тело нещадно
ломало и не было ни малейшего желания бегать за разными идиотками.
     -- Хрен  с  ней, на  всех дураков намордников  не  наденешь.  Постоит у
запертого детсада да вернется домой. О, вот и дед собрался до хаты!
     -- А  при коммунистах молоко всегда было!  И  порядка было  больше,  --
упрямо прошамкал старик.
     --  Давай-давай,   скоро  повидаешься  со   своими,  и  с  Леней  и   с
Виссарионычем, -- приободрил Ваня упрямого оппонента.
     Но больше всего работы милиционерам досталось на  следующий день, когда
болезнь подошла вплотную.
     -- Помогите! Боже мой, хоть кто-нибудь, помогите!
     Крик  этот раздался сверху,  и, подняв головы, дежурный наряд увидел на
балконе  третьего  этажа  обнаженную  растрепанную  женщину   лет  тридцати.
Подняться  она  уже не могла, не  хватало сил.  Лежа на бетонном  полу,  она
прижалась к решеткам ограждения и протягивала сквозь них руки. От ее жуткого
крика у всех в округе просто мурашки бежали по спине:
     -- Ну помогите хоть кто-нибудь, мне так больно!
     -- Ты своим-то сделал прививку? -- тихо спросил сержант напарника.
     -- Нет, очередь еще не подошла.
     -- Какая очередь! Подойди, сунь врачу, и он все сделает.
     -- В самом деле?
     -- Чудак ты, Васек, беги быстрее! Вон, как раз машина с медиками пошла,
заверни  ее  к  себе9rь почти три  часа, и ее  наблюдали  жители  трех
ближайших  домов.  Даже  издалека  было  видно, как  тело  жертвы  неумолимо
покрывалось синими пятнами.
     Еще   несколько  человек  примерно  в  таком  же  состоянии  умудрились
выбраться  на  улицу. Особенно  поразил  всех  мужчина  громадных габаритов,
появившийся по утру на центральной площади города. Из одежды на нем остались
лишь застиранные синие трусы, почти такого же цвета пятна покрывали все тело
гиганта. Глаза его были закрыты, он шатался как пьяный, чудом удерживаясь на
ногах, но упрямо шел вперед, к  какой-то своей, не известной остальным цели.
Стоявшие в оцеплении  солдаты шарахнулись от  заразного  в  разные  стороны,
никто из них  еще не  был привит. А тот  вышел  на середину площади и упал у
самых ног статуи Ленина. Умирал он долго,  огромный организм упрямо не хотел
принимать смерть.
     --  Да пристрелите  вы  его!  --  возмутился  приехавший  с  инспекцией
командир части.
     --  Может не надо? --  возразил  сопровождавший  его мэр города. -- Это
произведет плохое впечатление на жителей.
     -- Ну,  как хочешь, но  если меня  так скрутит, то, Титов, -- полковник
обернулся к адъютанту, -- не пожалей патрона, очень прошу.
     Несколько хитроумных горожан пытались окраинами выбраться из города, но
ничего хорошего из этого не получилось. Стоявшие в оцеплении солдаты боялись
их  гораздо больше, чем приказа начальства, и  завернули беглецов назад,  не
дав им даже приблизиться.
     -- Куда?  Ну-ка вали обратно! --  крикнул  сержант, начальник одного из
караулов, завидев  неторопливо  ехавшего на  велосипеде по дороге от  города
мужика в брезентовом дождевике и с привязанными к раме удочками.
     Рыбак не послушался,  и сержант, с руганью сорвав с плеча "Калашников",
дал  очередь  поверх  головы упрямца.  Этот аргумент подействовал мгновенно.
Мужик завалился набок и уже из кювета начал дискуссию с караулом:
     -- Ты чего, охренел, что ли?! Так ведь и убить мог!
     --  Я  тебя,  падлу, сейчас  точно грохну. Тебе сказано было,  чтоб  не
выходил из дома?! А ты куда прешь?
     -- Да ложил я на вас всех с прибором, запрещать они мне будут!
     На вид мужику можно было  дать и пятьдесят лет  и все семьдесят, худой,
со  вставными  железными зубами  и лицом изголодавшейся  после  долгой  зимы
кикиморы.
     -- Куда хочу, туда и еду. Я каждый день по этой дороге на рыбалку езжу,
и не дави мне мозжечок всякими там указаниями!
     -- Слушай, дядя, вали отсюда, а! По-хорошему прошу!
     -- Указывать мне еще будешь, сосунок!..
     Длительная перепалка кончилась  тем, что сержант, не  выдержав ослиного
упрямства оппонента,  дал еще  одну очередь перед самыми ногами  рыбака. Это
наконец-то  подействовало,  и  рыбак  развернул  свой  двухколесный  экипаж.
Отъезжая,  он вылил  на  сержанта  такой  поток мутного  мата, что  тот,  не
выдержав,  шмальнул  еще  одну  очередь.  Целил он поверх  головы,  но  рука
дрогнула, и две пули разнесли затылок нарушителя  карантина.  Сержант еще не
успел осознать происшедшего,  как совсем  рядом, из-за  поворота, послышался
знакомый  звук  мотора командирского  "Уазика".  Полковник мчался  на  звуки
выстрелов.
     -- Сука, что же ты наделал, а?! -- со слезами в голосе  спросил сержант
не то самого себя, не то мертвого велосипедиста.
     На другом посту пришлось  обстрелять машину, пытавшуюся  прорваться  из
города.  Сначала ударили вдогонку,  по колесам, а когда  машина завалилась в
кювет, всех пассажиров, четверых кавказцев, расстреляли, не дав выбраться из
салона, а потом облили бензином и сожгли.
     Карантин в собственных квартирах продолжался четверо суток.
     Вакцина поступала прямо  с  колес,  и  медики, падая  от усталости,  по
очереди обходили дома, делая прививки.
     -- Так, дом сорок шесть, с номера первого, -- сказал Ханкеев, вступая в
очередной подъезд. За ним шла медсестра Лена с толстым журналом регистрации.
Доктор нажал кнопку звонка, подождал, потом постучал.
     Никто  не  отзывался. Зато загремели засовы  в соседней квартире. Дверь
чуть приоткрылась, из-за цепочки выглянуло испуганное женское лицо:
     -- Вы в первую квартиру?
     -- Да, с вакцинацией.
     -- Ой, наверное, они все умерли. Вчера там кто-то жутко кричал,  просто
сил не было слышать такое!
     -- Во сколько это было?
     -- Часов в пять вечера.
     -- А сколько человек жило в квартире?
     -- Трое, муж с женой и дочка лет пяти.
     Ханкеев еще раз, более длительно нажал  на кнопку звонка,  но так и  не
дождался отзыва.
     -- Ну что ж, пометь  как зараженную  и пошли дальше. Открывайте, уколем
вас, -- обратился врач к словоохотливой соседке.
     -- Ой, а это не опасно? Эта прививка, она точно поможет?
     --  Конечно,  на себе  проверено, --  качнул  головой  доктор и усталым
жестом потер лицо.
     Через  неделю   ударили  первые   морозы.  Для  большей   эффективности
естественной  дезактивации во всем  городе отключили  отопление, вымораживая
жилье. За это время в Николаевске умерло семь тысяч  триста  пятьдесят шесть
человек,  в  том числе  и  семья фельдшера Артюхова.  Серега все-таки  успел
забежать  к  соседям  и  передать  им  привет  от  сына.  Из  многочисленных
родственников  Сергея  выжили двое, умудрившихся  даже не  чихнуть  там, где
остальные  загибались  за  считанные  часы. Всего таких везунчиков по городу
набралось человек пятнадцать.  Жуткую трагедию пережил один из этих людей. У
него на глазах умерли все родные: мать, отец, сестра,  два  брата с женами и
детьми, собственная жена  и двое детей. Главу семейства  чеченская зараза не
взяла. Тогда  он  просто  вставил  в рот  дуло охотничьего  ружья и  большим
пальцем ноги нажал на курок.
     Самое страшное выпало солдатам, очищавшим городские квартиры от трупов.
Дело это затянулось на  целую неделю,  и тела умерших разложились до жуткого
состояния. Но все  равно  нашлись и мародеры, проникавшие в квартиры  раньше
погребальной  команды и не брезговавшие чужими вещами. Еще  долго  потом  на
местных  рынках  продавали   вещи,  пропахшие  сладковато-приторным  трупным
запахом.
     Карантин с Николаевска был снят лишь через месяц. Из медиков скончались
четверо. Умер и Куликов, но не от болезни, а от обширного инфаркта.
     Но это был лишь один из прорывов блокады карантина. Всего таких случаев
было  четыре.  Особенно   жуткой  оказалась   гибель  деревни  Кисловки   на
Смоленщине. Триста пятьдесят дворов вымерли начисто, и  никто не слышал и не
видел  последних  мучений  этих  людей.   Просто  в  ближайший  городок   на
молокозавод  перестали  привозить  из  Кисловки  молоко. Удивленный подобным
нарушением  многолетних  связей  директор  позвонил в деревню, но  никто  не
поднял трубку.
     Когда экспедиторы с  молокозавода приехали выяснить, в чем дело,  и при
случае поругаться с деревенщиной, оказалось, что ругаться-то и не с кем.  На
фермах  и  во дворах мычала и визжала некормленная скотина, а заезжих гостей
уберег  от  гибели первый  десятиградусный заморозок. Врачи так и  не смогли
понять, каким образом попал в эти глухие места вирус штамма Икс.
     В   начале  декабря   начальник  медицинской   службы  Вооруженных  сил
докладывал Временному Военному Совету:
     -- В Чечне осталось не  более пяти  процентов  населения, в  основном в
горных  районах,  ударные бригады до сих  пор очищают населенные  пункты  от
трупов.  За кольцом  карантина погибли  семнадцать  тысяч триста  пятнадцать
человек. Эти данные, естественно, секретные...
     -- Не надо  секретности, -- прервал его Сизов. --  Наоборот,  проведите
брифинг и обнародуйте факты. Покажите кадры с мест событий. А то эти в ООН и
так себе позволяют слишком много.
     Действительно, с самого  начала эпидемии  со стороны Запада раздавались
критические голоса:
     --  Как это русским так быстро  удалось создать сыворотку от совершенно
новой  болезни?  --  ехидничал  на  трибуне  ООН  представитель  США  Джанни
Бальмонд.  --  Иногда на то, чтобы  определить возбудителя  болезни,  уходит
несколько  месяцев,  а тут  русские  врачи совершили  чудо  из  серии сказок
Шахерезады. Какой  джин помогал им? Не  создан ли он раньше самими  русскими
умельцами?
     В тот же вечер Сизов сделал в дневнике очередную запись:
     "Как часто приходится жертвовать тысячами  людей  для  блага миллионов.
Семнадцать  тысяч  триста пятнадцать человек. Цифры  выглядят отстраненно  и
совсем   не   страшно.  Чужая  смерть  трогает,  лишь  когда  погибают  твои
родственники или чужие люди умирают  на твоих руках. Надеюсь, что эти  жизни
окупятся в будущем."






     Осень кончилась  вместе с балканским конфликтом. Жители Европы медленно
приходили  в  себя, начала налаживаться  обычная, повседневная  жизнь, такая
обычная и скучная прежде и казавшаяся чудом теперь, после пережитого кошмара
ядерного противостояния.
     С первыми заморозками Сизов наконец позволил себе  передохнуть. На этом
настояли   врачи,   встревоженные   усилившимися  головными  болями   своего
высокопоставленного пациента. На  неделю  он  уехал  к  себе в  подмосковную
резиденцию "Сосны", много гулял, пару раз выезжал на охоту. К нему привозили
только самые важные документы, изредка звонил Соломин, да пару раз  навестил
Сазонтьев, все продолжавший обмывать свои погоны полного генерала армии.
     Но  за  это  время  произошло и нечто важное  в личной жизни Диктатора.
Закончив  процедуру подписания  очередных бумаг, Михаил  Фартусов, секретарь
Сизова, несколько замялся и напросился на вопрос:
     -- Есть что-то еще?
     --  Да,  Владимир  Александрович,  тут...  э...  одна  журналистка  нас
допекает уже  три месяца.  Говорит,  что  вы  ей  обещали интервью  частного
характера.
     Сизов улыбнулся.
     -- Да, было дело. И что, сильно она этого добивается?
     --  Звонит каждый день.  Надо сказать, весьма  язвительная дама,  такое
порой про вас говорит.
     -- Например? -- заинтересовался Сизов.
     -- Ну, например, что вы не умеете держать слово, что боитесь ее.
     Теперь Владимир расхохотался  уже во все горло. Он прекрасно помнил эту
зеленоглазую  фурию,  не  пропускавшую  ни  одной  пресс-конференции  с  его
участием.  В  глазах  симпатичной  репортерши  Диктатор  читал не  любовь, а
скорее,  наоборот, явную ненависть.  Может, это и привлекало  в  ней.  Сизов
прекрасно  помнил, как после  памятной  пресс-конференции  по  Югославии она
пробилась  к  нему вплотную и,  просунув  голову под  мышкой  телохранителя,
спросила:
     -- Почему вы не даете интервью о своей личной жизни?
     -- Не считаю нужным.
     -- А народ считает это нужным, по крайней мере, все женщины России.
     Сизов остановился:
     -- А вы какой орган представляете?
     -- "Крестьянку".
     Владимиру  стало  смешно. Демонстративно  оглядев  одетую  от  Диора  и
Кардена журналистку с ног до головы, он покачал головой:
     -- Крутые у нас пошли колхозницы.
     Внимания  на  явную  издевку  пресс-дама   не  обратила   и  продолжила
"прессовать" главу Временного Военного Совета:
     -- Так вы все-таки дадите интервью нашему журналу?
     -- Хорошо, но  только не сейчас, чуть  позже. Когда кончится заваруха с
Балканами.
     --  Я буду звонить  каждый день, --  пригрозила она  и,  как оказалось,
выполнила свое обещание.
     После короткого раздумья Сизов согласно кивнул головой:
     -- Хорошо, можешь пригласить ее сюда завтра, с  утра.  Кстати,  как  ее
зовут?
     -- Ольга. Ольга Данилова.
     -- Как она, по-твоему, сильно большая дура?
     Фартусов пожал плечами.
     --  Пишет  она хорошо. В прошлом активистка  движения  феминисток, дама
независимая, разведенная,  бездетная.  Кстати,  она  уже  побывала  в  семье
Соломина, брала интервью у Сазонтьва, у его жены.
     -- У Нади или у новой?
     -- У той, прежней.
     -- Кстати, Сибиряк оформил свой развод?
     -- Нет, ему все не до этого.
     Владимир   вздохнул.  Он  всегда   поражался  способности   главковерха
собираться  в  экстремальных ситуациях  и вести дела на пределе человеческих
возможностей. Но  после разрешения конфликтов Сашка и пил безмерно, превышая
все возможные человеческие нормы.
     --  Ладно, приглашай эту заразу, а то еще действительно подумает о себе
невесть что.
     На   следующее  утро,  без  десяти  десять  "девятка"  Ольги  Даниловой
затормозила  у  ворот загородной  резиденции. Сразу за воротами ее  встретил
Фартусов, похвалил  за  точность  и  повел  к  небольшому двухэтажному дому,
виднеющемуся за рядами  корабельных сосен. Журналистка чувствовала себя так,
словно  хватанула лошадиную  дозу  кофеина.  Она  оглядывалась по  сторонам,
стараясь заметить и запомнить что-то необычное, особенное. Но  увы, все было
предельно  строго  и  скупо.  Метрах   в  пятидесяти  от  дома  громоздились
хозяйственные постройки, что-то вроде  большого  гаража,  по  всему  участку
разбегались  расчищенные дорожки,  а в  остальном  --  сосны,  снег,  чистый
воздух. Лишь рядом с  крыльцом Ольга заметила следы -- кто-то  недавно ходил
на лыжах.
     Сизов  ожидал ее на первом  этаже, сидя в кресле перед большим камином.
На нем был бежевый свитер, лицо еще не  остыло от прогулки на морозе. В этот
раз он показался ей  даже моложе, чем прежде, может  из-за румянца, а  может
быть, потому что была нарушена знаменитая фирменная  прическа Диктатора. При
виде дамы Владимир вежливо встал, но поцеловать ей руку не решился.
     -- Добрый день,  это вы катались на лыжах? -- с ходу взяла быка за рога
Ольга.
     -- Да, пробовал.
     -- И как?
     --   Пока  не  очень   получается.  Переломы  болят,  не  дают   толком
разбежаться.  Хотите шерри? Говорят, это  лучший  напиток для женщин в такую
морозную погоду.
     -- Спасибо, не откажусь. Вы ведь перворазрядник по лыжам?
     -- Откуда вы знаете? -- удивился Сизов.
     -- Я много что о вас знаю, -- отрезала Данилова.
     Сизов усмехнулся. Своеобразные манеры журналистки его, как  ни странно,
не раздражали, скорее, наоборот. Она сейчас была очень хороша, в темно-синем
трикотажном  платье,  выгодно  подчеркивающем  красивую   фигуру.  От   этой
феминистской  дивы  так  сильно  веяло  чисто  женским началом, что Владимир
временами терял нить беседы.
     --  Я, например,  знаю, что  на лыжи  в  первый  раз вы  встали лишь  в
пятнадцать лет. До этого  ваш  отец служил в Туркестанском военном округе, и
снег  вы  видели больше на картинках.  Но потом  его  перевели  в  Мурманск.
Товарищи  сначала  над вами  смеялись, но уже  через  три  месяца  вы  стали
чемпионом школы по  лыжам,  а к  концу  десятого  класса  выполнили норматив
первого взрослого разряда.
     --  С ума  сойти, какие  подробности! --  позволил  себе сыронизировать
Сизов. -- Вспомните еще, как я ходил в ясли.
     -- Это неплохая идея, но мне пока хватает и школы.
     Они сидели перед горящим  камином, Владимир потягивал легкое молдавское
вино, а Данилова, время от времени прикладываясь к бокалу шерри,  продолжала
"дознание":
     -- Я вижу у вас на столике книгу Маккиавели. Это случайно или нет?
     Сизов улыбнулся.
     -- Нет. Это просто  ликбез. Я часто слышал это имя, но к стыду  своему,
не читал. Теперь вот наверстываю.
     -- Ну и как вам этот казуист?
     --  Большая часть его постулатов  уже  устарела. Хотя кое-какой смысл в
этом есть.
     -- Например?
     --  Ну   хотя   бы...   --   Сизов  полистал  книгу,  присматриваясь  к
многочисленным  карандашным пометкам.  -- Вот: "И  все-таки  я полагаю,  что
натиск  лучше, чем осторожность,  ибо фортуна --  женщина, и кто хочет с ней
сладить,  должен колотить ее и  пинать, таким она поддается скорее, чем тем,
кто  холодно берется  за  дело.  Поэтому  она,  как женщина,  часто  подруга
молодых, ибо они не  так осмотрительны, более отважны и с большей  дерзостью
ее укрощают".
     Ольга хмыкнула:
     -- Не хотела бы я  попасть в руки этого  вашего Маккиавели.  Но оставим
его. Основной вопрос, интересующий женщин России: почему вы не женаты?
     -- А вы почему не замужем?
     -- Я пока не нашла свою, как это принято говорить, вторую половину.
     -- Ну совсем как я!
     -- Однако вы два раза были в браке?
     -- Вы тоже, -- парировал Сизов.
     Журналистка в первый раз за время беседы смутилась.
     -- Ну... это индивидуально.  Сначала меня  бросили,  потом  я  оставила
мужа. Просто оказались разными по характеру, по взглядам.
     -- Вот то же самое произошло и со мной.  Вы сказали половинка, а вторая
моя жена пыталась стать, как бы это сказать, трехчетвертинкой. А я этого, --
он покачал головой, -- не люблю.
     -- Я понимаю, вы лидер, это ясно по всей вашей биографии. Но почему  вы
расстались с первой женой?
     Сизов усмехнулся:
     --  Это еще проще. Типично офицерский брак. На плечах погоны и билет на
Камчатку, все девушки кажутся красавицами, комсомолками  и активистками. Ну,
а потом  выясняется, что ты живешь с каким-то совершенно  другим и не  очень
приятным человеком.
     -- Вы думаете найти себе спутницу жизни?
     -- Конечно.
     -- Каким образом? Может, нашему журналу устроить конкурс?
     Сизов расхохотался:
     --  Проще поместить  объявление:  "Одинокий  холостяк  желает соединить
судьбу неважно с кем, лишь бы кто позарился".
     Они проговорили два часа,  в  конце беседы, провожая журналистку, Сизов
сказал:
     -- Ну что ж, до скорой встречи.
     -- Вот как! -- оживилась Ольга. -- И когда же она состоится?
     -- Это  зависит от  того,  как быстро  вы  напишете вашу  статью.  Ведь
цензором буду я.
     Через два дня  Данилова позвонила в секретариат, и Сизов пригласил ее к
восьми вечера.  Диктатора  Ольга  нашла  все у того же  камина,  на обширном
диване. Ополовиненная бутылка водки  на журнальном  столике  и расслабленная
поза Сизова слегка удивили журналистку.
     -- Я принесла статью, посмотрите? -- спросила она.
     Сизов  молча показал  рукой  на диван рядом с собой, но  на  протянутые
бумаги не обратил  никакого  внимания.  Все так же  не говоря  ни  слова, он
притянул  Ольгу  к  себе,  опрокинул на  диван и  навалился сверху, подавляя
быстро слабеющее сопротивление...
     Машина журналистки так и  простояла всю  ночь у  КПП, покрываясь  слоем
снега.
     Это  была странная связь.  Два сильных  характера объединились  в  один
союз.  Сизова  неудержимо  влекло  к  Ольге  как  к  женщине,  а  та  просто
почувствовала  огромное  одиночество  этого  сильного  человека.  Первый раз
вместе  на людях они  показались на  новогоднем праздничном балу.  Эта  была
сенсация,  о которой только и говорил весь присутствующий бомонд. На встрече
с  премьером Госсовета  Китая Ольга была  уже официальной половиной  Сизова.
Фамилию она сохранила свою, хотя журнал оставила и перешла работать в личную
концелярию  главы Временного Военного Совета.  Первым делом Ольга попыталась
изменить имидж своего нового мужа.
     --  Ты  слишком закрыт. Знаешь ли  ты, что по популярности  среди  всех
остальных членов ВВС ты всего лишь во второй пятерке?
     --  Я не  кинозвезда,  чтобы любоваться  своим рейтингом, -- попробовал
отшутиться Сизов.
     -- Нет, ты не понимаешь. Знаешь, кто самый популярный  в  народе  среди
членов вашей банды?
     -- Сазонтьев?
     -- Нет, Соломин. Сазонтьев на втором месте.
     -- Почему?
     --  Потому что  круглый,  добродушный,  с  чувством юмора.  Слово  свое
держит. Сказал не допущу голода -- сделал.
     -- Ну, а кто там дальше в твоем рейтинге?
     --  Фокин.  Его  жутко  не  любят  все  телевизионщики,  да  и  вообще,
журналисты. Зато среди народа он популярен.  Эти  его еженедельные  брифинги
длятся не  больше  десяти минут,  парень  улыбчивый, с юмором, что еще нужно
нашим баранам? Потом идут Володин и глава Центробанка Анохин.
     -- А этот-то как туда попал?! -- искренне удивился Сизов.
     -- Ну, он сохранил все вклады, повысил ставки, симпатичный мужик, опять
же с чувством юмора. А вот за ним уже идешь ты.
     -- Ладно, и кто же у тебя на последнем месте?
     -- Догадайся с трех раз.
     -- Ждан?
     -- Точно.
     Сизов хмыкнул. Главу ФСБ было трудно обвинить в мужской  красоте.  Нет,
он был рослым и атлетически сложенным мужчиной, но лицом откровенно смахивал
на побрившегося бабуина.  Глубоко  посаженные  глаза располагались  чересчур
близко  друг к другу и  прикрывались сверху выпирающими  надбровными дугами.
Сазонтьев как-то  на  отдыхе  шепнул на  ухо Сизову,  показывая  глазами  на
плещущегося в бассейне Ждана:
     -- Я  как его увидел,  так поверил  Дарвину,  что человек  произошел от
обезьяны.
     Несмотря на всю свою "первобытную" внешность, Ждан был лишен каких-либо
комплексов и со страшной силой приударял по женскому полу, отставая по этому
показателю лишь от своего предшественника Лаврентия Палыча. Дурная, животная
сила так и перла из мускулистого тела фээсбешника.
     -- Ну и что же ты предлагаешь делать? -- продолжил разговор Сизов.
     -- Почаще появляться на  народе, побольше улыбаться.  Пару  раз принять
участие  в  каких-нибудь неофициальных  церемониях, открыть  школу или  дать
старт пробегу  на лыжах. Блокада когда-нибудь кончится,  надо будет выезжать
на Запад. А ты только и умеешь, что в Бане мяч пинать.
     Она  показала  на здоровущий  синяк  на  ноге  Сизова.  Тот  засмеялся.
Пресловутая Баня возникла  после провала заговора  Елистова и  Демина. Среди
архивов  бывшего главы ФАПСИ нашли массу пленок  с записями  десятков  часов
сверхсекретных разговоров членов Временного Военного Совета. Чтобы  избежать
повторения  подобного и была создана так  называемая резиденция  "Ключи".  В
народе, да и  между собой,  члены ВВС  называли  ее  просто  Баня.  Баня там
действительно была, и весьма знатная, на любой  вкус  --  финская,  русская,
римские термы. Больше  всего предавался огненным  забавам  Ждан,  он  мог не
вылезать из  парной по  часу. Состязался  с  ним  только Сазонтьев,  да и то
больше  из  самолюбия, чем по  охотке. Кроме  того рядом имелся плавательный
бассейн, зал тренажеров  и  спортзал для  игры в  мини-футбол. Именно там во
время очередного матча Сизов и  заработал  от Ждана синяк. Угнаться за всеми
остальными Владимир пока не мог, но зато хорошо стоял на воротах.
     Преимущество новой резиденции заключалось в том, что она полностью была
защищена от любой прослушки. Все строения, даже парная, были экранированы, и
представляли  из себя железную коробку, сверху обитую  деревом. В  парной, в
бассейне, на тренажерах порой решались важнейшие дела.
     Теперь Сизов  смог попристальнее  присмотреться к  тому, что происходит
внутри страны. Прошедшие полтора сумасшедших  года  она целиком находилась в
распоряжении двух людей: премьер-министра Соломина и министра внутренних дел
Малахова. Через месяц после переворота все губернии  и автономные республики
были  ликвидированы,  страну  поделили   на  десять  регионов   во  главе  с
генерал-губернаторами.  Власть  их  была  огромна.   Например  Седов,  глава
Восточно-Сибирской губернии, управлял  на территории от  реки Лены до самого
Тихого океана, включая  Камчатку и Чукотку. Не  везде это  разделение прошло
гладко,   Башкирия   и   Татарстан  полыхнули  националистическими  бунтами,
подавленными  быстро и  жестоко.  С одной стороны  такая концентрация власти
виделась удобной,  легче  командовать  десятью  послушными  генералами,  чем
восемью десятками строптивых политиканов. Но и загибы этих "держиморд" порой
были чудовищны.
     Глава  Центросибири Сударкин  вбухал  бешеные  деньги в  восстановление
музея  Сталина  в  Курейке. Он же  возвел для  себя под Красноярском царские
покои с настоящим  гаремом. За  эти две "ударные стройки" генерала  пришлось
расстрелять, дабы другим наместникам неповадно было повторять его подвиги.
     Чем  больше Сизов погружался  в  дела,  тем  больше  поражался масштабу
мышления  Соломина. За короткий срок  тот сумел  перевернуть  страну  на сто
восемьдесят градусов. Все  то, что  кормило раньше государство  --  экспорт,
было обрезано санкциями ООН и  США. Еще в октябре две тысячи четвертого года
во  Временный  Верховный  Совет  пришли  десять олигархов,  главы нефтяных и
газовых концернов  страны.  Это было  странное зрелище, словно сошлись в бою
две армии. С одной стороны стола  -- ряд людей в однообразной военной форме,
по  другую  сторону  -- десять человек  в не  менее  однообразных  костюмах,
пошитых самыми  престижными кутюрье мира,  в строгих галстуках и белоснежных
рубашках. Разговор начал Артур Андриевский:
     -- Господа, мы хотим, чтобы  вы воспринимали нас не только как  ходячие
тугие  кошельки,  но и  как главных двигателей  прогресса  в России. Мы даем
работу половине  работоспособного населения страны. Ежегодно бюджет на треть
пополняется за счет налогов с нажитого  нами и  нашими работниками капитала.
Именно  поэтому мы  попросили  принять нас. Нас  беспокоит положение страны,
прежде  всего  в экономической  области. Из-за  введения эмбарго государство
лишается основного  притока валюты, а  значит, и доходов.  Впереди  нас ждет
финансовый крах, хаос,  нищета и голод. Это будет похлеще, чем на Кубе или в
Северной Корее.
     -- И что вы предлагаете? -- спросил Сизов.
     --  Надо идти  на  компромиссы с  Западом.  Нет-нет,  не  принимать  их
ультиматум, -- Андриевский даже поднял  вверх ладони, успокаивая оживившихся
офицеров, -- а  просто  гибко лавировать.  Пойти  на  ряд уступок. Например,
можно пожертвовать Чечней и  предоставить ей автономию, а за это выторговать
хотя бы возможность продавать свою нефть.
     -- Значит, вы считаете, что нам не выжить без западных подачек?
     --  Ну,  можно называть их подачками, можно траншами, суть  от этого не
меняется,  --  сказал,   пожимая   плечами,  Альфред  Кашинский.  Полноватый
информационный магнат  имел неприятную особенность улыбаться  по делу  и без
дела, в радости или, как сейчас, в беде. -- Без этого нам пока не обойтись.
     -- А если  не  воровать? -- спросил Соломин. -- Мы пошли вам навстречу,
снизили  налоги до тридцати  процентов  с прибыли. И  что мы имеем в  ответ?
По-прежнему черный нал, двойная бухгалтерия. Не так ли, господин Кашинский?
     Магнат заметно побледнел:
     -- Почему вы так решили?
     -- Мы  не решили, мы точно знаем,  как вы  это  делаете, с кем  и  куда
исчезают  неучтенные финансы.  Полмиллиарда  долларов вы  вывезли  из страны
только за последние два месяца.
     В разговор вступил Сизов.
     -- Мы предупреждали,  что продолжение  подобной практики будет караться
по всей строгости законов военного времени.
     В ту  же  секунду открылись двери, и два офицера, подойдя к Кашинскому,
ловко и быстро  заломили ему руки  и  выволокли из комнаты.  Чуть погодя,  в
невольно  наступившей тишине, все расслышали отдаленный пистолетный выстрел.
Из всеобщей оторопи олигархов вывел голос Сизова.
     -- Но продолжим наш разговор. Насколько я понял, вы на данный момент не
в  состоянии  управлять своими  финансовыми и производственными  делами.  Мы
решили пойти вам  навстречу и согласны  национализировать ваши  предприятия,
банки и фирмы.
     -- Но вы же заявляли нам тогда, в июне, что гарантируете... сохранность
частной собственности! -- срывающимся голосом заявил Андриевский.
     -- Да, но вы  же  сами только  что заявили, что не способны  в условиях
блокады продолжать свою деятельность!
     -- Мы  говорили не  про это.  Мы  говорили  о  путях  вывода  России из
политического кризиса, -- резко заявил Шахновский, глава Газпрома.
     -- А вам незачем соваться в дела политики.  Россия будет  в блокаде еще
не один год, так что привыкайте.
     --  Знаете,  есть  такая  фраза:  "Политика  --  это  концентрированная
экономика", -- напомнил Андриевский.
     -- Вот именно, -- подтвердил Сизов. --  Именно поэтому мы и затеяли всю
эту заваруху  с переворотом. Россия должна перестать жить на деньги богатого
дядюшки с Запада.
     -- Но это сейчас невозможно!
     -- Мы  думаем иначе. Виктор Андреевич, ознакомьте  господ финансистов с
нашей экономической программой.
     --  Ну, тут все внешне просто,  -- начал свою речь Соломин. -- Есть три
кита, на которые мы намерены  опираться: строительство, сельское хозяйство и
снабжение  энергоносителями. Только  треть  страны  газифицирована, это  наш
позор.  Дальний  Восток  и  Камчатка  не имеют  своих  нефтеперерабатывающих
заводов.  Это также полный идиотизм. Естественно, что  строительство дальних
нефте-  и газопроводов вызовет рост  производства труб, а  значит,  и черной
металлургии. Затем  строительство. Две  трети населения  страны нуждаются  в
улучшении  условий  проживания.  Мы  намерены,  как  минимум, в  десять  раз
увеличить финансирование  индивидуального  строительства,  особенно  дорог и
жилья в сельской местности. И это даст не только рост производства кирпича и
бетона, но и  сопутствующей  техники: кранов, подъемников,  оборудования для
кирпичных  заводов,  производства  красок, обоев и  прочего.  Ну  и сельское
хозяйство. На  первое время все усилия сосредоточим на наиболее рентабельных
хозяйствах -- птицефабриках и производстве зерновых.
     --  Но главное сделано еще  в июле, -- перебил премьера Сизов. -- Издан
закон, разрешающий покупать и продавать землю.
     --  Ну  как  же,  "Декрет  о  Земле",  --  с  кривой  усмешкой  заметил
Шахновский. --  Только  вся  эта голытьба кинулась сейчас  же пропивать свою
землю.
     -- Это пена, -- ответил Соломин. -- Вы правильно заметили  -- голытьба.
Не они накормят Россию.
     --  Ну так что, господа? Есть желание  поработать  на важном фронте  во
благо страны?
     Говоря это,  Сизов  чуть усмехнулся. Он слишком хорошо знал этих людей.
ФАПСИ с  первых  дней  после  переворота  взяла десятку  под  плотный колпак
слежки.  Большинство из  них  все  это  время  занималось  только  одним  --
попытками вывезти из страны как можно больше валюты.
     Вместо  ответа  Шахновский молча  поднялся  и  пошел к  двери.  За  ним
последовали  все  остальные  магнаты.  За  столом  остался  только  один  из
олигархов -- Андриевский.
     --  Вы знаете, у  меня полтора десятка кирпичных заводов, -- заявил он.
-- Так что я не прочь содействовать вашей строительной программе.
     -- Хорошо,  мы рады  этому, --  сказал Соломин и кивнул  своей  круглой
головой.
     Во дворе олигархов ждало неприятное зрелище. У стены, под строительными
лесами, окружившими Большой Кремлевский дворец, лежало тело Кашинского.
     -- Нет, надо бежать из  этой страны и  немедленно, --  шепнул  один  из
финансистов, Рубин, Шахновскому.
     -- Куда бежать,  мы  под колпаком, ты разве не  понял? -- зло отозвался
тот.
     Наблюдая из окна за исходом финансовой гвардии России, Сизов заметил:
     -- Лучшие мозги России -- семь евреев и татарин. Смешно.
     На  этом неприятности  для  олигархов  не  кончились. Оказалось, что за
время,  пока они беседовали  с руководством Временного Военного Совета, в их
офисы  успели  вломиться энергичные  молодые  люди  с  погонами  офицеров  и
штатскими манерами. Процесс национализации начался незамедлительно.  Горячие
головы предлагали национализировать все, вплоть до  последних парикмахерских
и магазинов, но Соломин на это не пошел.
     -- Как раз мелкооптовая торговля у наших "бизнесменов" получается лучше
всего. Пусть себе торгуют.
     Самой трудной  проблемой было оторвать рубль от курса  доллара. Раньше,
при социализме, это удавалось чисто искусственными мерами. Теперь же Соломин
объявил  о переходе рубля  на  золотой номинал. Одновременно была  разрешена
свободная продажа золота. Ожили Колыма и Магадан, курс золота неизменно рос,
и  добыча  ценных металлов  перестала приносить убытки. Первоначально возник
обширный теневой валютный рынок, но нефтяной  кризис сильно подорвал доверие
к доллару, тот подешевел настолько, что фарцовщики начали более охотно брать
за единицу расчета евро. Большую часть добытого золота закупало государство,
устроив  жесточайшую   войну  "Ингуш-золоту"  и  всем  остальным  подпольным
цеховикам-перекупщикам.   Одновременно  Временный  Военный  Совет   утвердил
"Земельный   кодекс",  разрешающий   свободную   продажу   и  скупку  земли.
Специальный Земельный банк должен был обеспечить  операции живыми  деньгами.
Идея  едва  не  закончилась крахом.  Тысячи колхозов,  совхозов  и  фермеров
бросились  в  банк,  выпрашивая  ссуды  под  залог  своих земельных  угодий.
Уставного капитала  оказалось слишком мало. Тогда волевым  приказом  Соломин
перевел дополнительные  средства  из  Центробанка,  что  и  спасло  аграрных
банкиров. Из-за этого решения Соломин надолго  вошел в конфликт с директором
Центробанка Анохиным, и  лишь вмешательство Сизова разрешило этот небольшой,
но принципиальный кризис.
     Пришлось  прибегнуть и к  традиционным  формам пополнения казны еще  со
времен  Ивана  Грозного  --  введению государственной  монополии  на продажу
спиртного. Спиртовая  мафия развязала настоящую  войну  за сохранение  своих
привилегий, но была уничтожена  под  корень апробированными методами бывшего
танкиста Доронина.
     Приток  медикаментов  из-за  рубежа  иссяк,  и  теперь уже  государству
пришлось  искать  возможности производства  в  стране  нужных  лекарств  или
закупать их  через третьи  страны и вводить  на  них фиксированные,  заранее
убыточные цены. И тут  же,  мгновенно, появился теневой рынок  медикаментов,
бороться с которым было очень сложно.
     Самыми трудными  были  первые  полгода после  введения эмбарго.  Встали
целые  отрасли промышленности,  например, автомобилестроение. Замер конвейер
ВАЗа.  Сотни  машин так и остались на  потоке  без  импортных комплектующих.
Застыли нефтяные "качалки", все хранилища были заполнены "черным золотом". В
Тюмени  и  Поволжье  нефтяным  магнатам  удалось  спровоцировать рабочих  на
забастовки, испугав их неизбежной  потерей длинного рубля. Забузили было и в
Тольятти, но Соломин лично побывал на местах и спокойно и уверенно разъяснил
забастовщикам  политику  своего  правительства. Собрав в  Москве  директоров
крупнейших  производств,  пострадавших от введения эмбарго,  премьер-министр
быстро разъяснил им существующее положение вещей:
     -- Эмбарго, это всерьез и надолго. Ищите смежников и покупателей внутри
страны. Длинного доллара больше не будет.
     Первый  полностью отечественный автомобиль сошел с конвейера в Тольятти
уже зимой. К этому времени цена на бензин упала до невероятно малых величин.
На фоне общемирового энергетического кризиса  эти цены выглядели, как сказки
Шахерезады. Булка хлеба стоила в несколько раз дороже,  чем литр бензина. На
автомобильном рынке наблюдался ажиотажный спрос. Новые  машины расхватывали,
как  горячие  пирожки.  Основными  покупателями  стали  офицеры,  получившие
соответствующие  дотации,  и фермеры,  старающиеся приобрести  на полученные
кредиты как можно больше техники.
     Гораздо труднее решались вопросы с продовольствием. Крупные города типа
Москвы и  Питера  привыкли  кормиться  поставками  из-за  рубежа.  Столичные
экспедиторы рванулись в российскую  глубинку, сметая за баснословные для тех
мест цены  говядину и свинину. Но Россия  никогда  бы не  смогла  прокормить
себя,  если бы  не  поставки  китайского  риса,  мяса  и  пшеницы. Удавалось
закупать  пшеницу  и  совсем уж  в экзотических  странах вроде Египта, через
посредничество  все  того же  Китая. Россия  расплачивалась  со своим  южным
соседом  бензином, дешевым  электричеством,  поставкой  оружия и  поддержкой
политического курса Поднебесной в отношении Тайваня.  На рынок России хлынул
поток  дешевых  китайских  товаров.  Трикотаж   и   электроника,  знаменитые
китайские  термосы и  велосипеды, все то,  что  перестала закупать  Америка,
перекочевало теперь в Россию.
     Парадоксальность ситуации  заключалась в том, что введение эмбарго даже
помогло решить некоторые проблемы  с продовольствием. Весь рыболовецкий флот
страны лишился своих иностранных  заказчиков. С упорством, достойным лучшего
применения, десятки патрульных самолетов и кораблей ВМС США следили  за тем,
чтобы не дай  Боже какой-нибудь  русский траулер  не  перегрузил выловленную
селедку   на   борт  американской   плавбазы.  Поневоле   рыбакам   пришлось
развернуться  в торговле вглубь  страны. Магазины и рынки оказались завалены
дарами  моря.  Прилавки  украшали десятки сортов рыбы,  кальмары,  креветки,
гребешки, мясо криля и громадные тихоокеанские крабы, даже  не подозревавшие
о существовании своих геометрически правильных родственников.
     Первое время из-за конфликта вокруг Курил Япония  полностью исчезла  из
числа покупателей рыбных продуктов России. Но война постепенно сошла на нет,
и миллионы привередливых  японцев  снова  пожелали  увидеть  на  своем столе
традиционные  продукты  моря. Морская  акватория  восточнее  Шикотана  из-за
радиактивного заражения  оказалась непригодной для  добычи  рыбы  и  крабов.
Тогда армада браконьерских судов по привычке ринулась в территориальные воды
России. И обнаружила неприятный сюрприз. Если раньше пограничники испытывали
дефицит горючего  и быстроходных кораблей, то теперь и  того и другого у них
хватало. Появились новые  суда  на воздушной подушке,  переоборудованные под
сторожевики  суда на  подводных  крыльях.  Кроме  того,  были  задействованы
авиация и вертолеты. Наглухо перекрыв  кислород браконьерам, дальневосточный
губернатор Молодцов выждал два месяца, а затем встретился в открытом  море с
одним из крупнейших японских торговцев рыбой.
     --  Господин  Ясухаро, вам нужны рыба и  крабы, нам  же  нужна  валюта.
Давайте  договоримся  так:  мы   вылавливаем  рыбу,  вы  дожидаетесь  нас  в
условленной  точке,  и  когда  небо над  нами  будет чистым  от американских
спутников,  перегружаем ее  на ваши суда. Таким образом вы получаете рыбу  и
избегаете  штрафных  санкций  США. Технологию  мы отработаем,  как  вам  сам
принцип?
     Японец не задумался ни на секунду:
     --  Мне очень нравится  этот ваш принцип. Цены на рыбу  и крабов  у нас
сейчас таковы, что их выгодно транспортировать даже из Норвегии, не то что с
Курил.
     -- О цене мы договоримся.
     -- Я в этом уверен.
     -- Только валюта нам нужна наличными.
     -- Я не  секунды в этом не сомневался,  --  вежливо осклабился в улыбке
Ясухаро.
     Технологию  они действительно  отработали  до  совершенства.  Несколько
японских сейнеров болтались в нейтральных водах рядом с громадной плавбазой.
Тут же,  недалеко,  промышляли и  русские  суда.  Когда получался интервал в
наблюдении  из космоса, в воду  с российской плавбазы  опускались  громадные
кошельковые   неводы,   под   завязку   забитые   рыбой.   Подцепить   их  и
отранспортировать на  свою плавбазу японским сейнерам не составляло большого
труда. Полученной выручкой  Молодцов  делился с  Москвой, и  это  устраивало
всех.
     На основные продукты питания, ввозимые из-за рубежа:  хлеб, сахар, рис,
-- пришлось установить фиксированные цены.  Для того  чтобы торговцы  их  не
взвинчивали, объявили жесткие  меры штрафных  санкций. Во  всех городах были
расклеены номера телефонов, по которым можно было "настучать" на торгашей.
     Индийский  чай  исчез  с прилавков,  его  целиком и  полностью  заменил
китайский. Непривычный вкус последнего вызывал ругань и многочисленные шутки
и анекдоты,  но другого  чая  просто  не  было. Наиболее же возросли цены на
кофе. Его закупали через третьи страны, и редко какая  семья могла позволить
себе  купить  большую  банку.  С  сахаром  было полегче,  его,  не афишируя,
завозили  с  Украины.  Это  было  настолько  выгодно  для  обеих  стран, что
соседи-хохлы  откровенно  чихали  на  все  эмбарго.  Конечно  же,  подорожал
шоколад.  Его начали производить  гораздо  меньше, но витрины были им просто
завалены,  настолько  кусались цены. Зато карамель на  этом  фоне смотрелась
дешевой.
     В первый же год  Соломин сделал упор на кооперацию.  Торгово-закупочным
предприятиям  внутри страны были предоставлены  такие льготы, что они начали
расти  как  на  дрожжах.  У  населения  скупали  все:  мясо,  ранние  овощи,
картофель. Если  раньше  дачники  закапывали  большую часть  урожая яблок  в
землю,  то  теперь  с  нетерпением ожидали  многочисленных машин,  скупающих
фрукты ведрами.  Подпорченные яблоки шли на вино, все  остальные "разметали"
города-миллионеры. Охрану дачных поселков взяли на себя дюжие парни из Союза
молодежи.  Наиболее  рьяных  воришек  при  попустительстве   милиции  просто
забивали насмерть,  остальных связывали, вешали  на шею  табличку:  "Вор" и,
украсив  похищенными овощами,  в  таком  виде  водили по  городу.  Перестали
воровать и цветной металл, просто не было возможности вывезти его из страны.
Для  сотен тысяч  наркоманов,  живших  за счет мелкого воровства,  наступили
черные времена.
     Весной  две тысячи  пятого года под картошку были вспаханы  грандиозные
площади. Народ,  почувствовавший нехватку продовольствия, как  всегда  решил
надеяться не  на государство,  а на себя. Помог и Бог,  в этом  году собрали
огромный  урожай  пшеницы.  Это  позволило   запустить  на  полную  мощность
производство комбикормов. Заработали птицефабрики, к концу две тысячи пятого
года  отечественная птица полностью заменила "ножки  Буша". Дешевые корма  и
топливо вызвали ответную реакцию. Поголовье личного скота у крестьян выросло
в несколько раз.
     Потихоньку,  но начал наблюдаться подъем и  в производстве. Газопроводы
развернули  на  восток,  стальные  магистрали  требовали  сотен  тысяч  тонн
стальных  труб.  Разработка нефти  на шельфе Сахалина, производство цемента,
кирпича   и  бетона  вызывали  ажиотажный  интерес.  Соломиным  был   создан
специальный   "Стройбанк",   кредитовавший   индивидуальное   строительство.
Беспроцентные ссуды  давались на десять  и  двадцать лет, получило  развитие
ипотечное   кредитование.   Были   введены   новые   нормы   индивидуального
строительства.  Непременно  предусматривалось   снабжение   дома   водой   и
канализацией, размер участка предполагался не менее десяти соток.
     Уже  никто не строил одноэтажных домов,  российские деревни и городские
пригороды неуклонно тянулись вверх.
     Эмбарго имело еще  один  неожиданный  плюс для  промышленности.  Отпала
необходимость платить за новые ворованные технологии.  Промышленный  шпионаж
достиг грандиозных размеров. Кроме хакерной команды ФАПСИ им занимались  еще
множество организаций в ФСБ и во всех остальных спецслужбах. Если технологии
было мало, то через третьи руки за бешеные деньги закупалось и оборудование,
приглашались  иностранные специалисты. Бедный Кашинский  так и не узнал, что
полмиллиарда долларов,  поставленные ему в вину, были переведены  на счета с
небольшой пометкой: "На  предъявителя". Наследники нашлись быстро, но  никто
из них не носил фамилии безвременно почившего олигарха.


     Кроме экономики самое пристальное внимание  Сизова привлекла идеология.
После переворота ему некогда было подолгу смотреть телевизор,  знакомство  с
прессой  ограничивалось двумя-тремя газетами. Радио он слушал  исключительно
из-за  "бугра", его  интересовала  реакция  Запада на  действия ВВС. В  этих
передачах  удивительно  точно   определялись  болевые  точки  Европы,  всего
западного мира  с  его  идеологией, шкалой ценностей  и  устоявшимся за века
распорядком жизни.  Но  пришло  время,  когда  Диктатору захотелось поглубже
разобраться во всей этой не понятной ему механике идеологического механизма.
     Три  дня подряд  Сизов провел у  телевизора,  попутно читая газеты. Все
четыре  канала  показались ему  на  одно лицо. Одинаковая,  суховатая подача
новостей,  огромное количество юмористических передач, комедий,  импортных и
отечественных,  много  спорта  и  мало  так называемого "негатива". Навсегда
исчезли из  сетки вещания передачи-катастрофы вроде  "Дорожного патруля" или
"Шестисот секунд". Теперь  о всякого  рода происшествиях  сообщали только  в
вечерних новостях, крайне  скупо и  без смакования подробностей. В общем-то,
телевидение Сизову  понравилось, но  удивило огромное количество сериалов на
историческую тему. Фокин умудрился пустить в дело  почти  всего Пикуля.  Все
это было  красочно, костюмировано, с  превосходной  игрой актеров  и крепкой
режиссурой.
     Гораздо больше  вопросов у  Диктатора вызвали  газеты.  Читать их  было
почти невозможно. Официальные  новости  подавались предельно  сухо, казенным
языком.   Проблемные  статьи  появлялись  только  о  сельском  хозяйстве  да
промышленности.  Зато  шел вал восхваления доблестной милиции и  героической
армии.
     -- Слушай, Оля, -- сказал Сизов жене. -- Я что-то не  пойму, журналисты
не то боятся ментов, не то  их  жутко любят? Одни панегирики. Если судить по
этим  статьям, то  преступность  у нас должна  быть  искоренена  в  корне  и
навсегда.   Под  каждым   фонарем  стоит  по  милиционеру,   и  любая  кража
раскрывается через пять минут.
     --  А  кому охота искать на свою шею приключений? -- ответила Данилова,
закуривая и располагаясь  с бокалом шерри на  другом конце памятного дивана.
-- Ты  дал  ментам столько полномочий, что они заткнут рот всякому, кто хоть
слово скажет против.
     -- Ты это серьезно?
     --  Вполне.  Только из  моих близких знакомых пять человек были избиты,
один совсем пропал  без вести, -- Ольга закурила  и,  после небольшой паузы,
продолжила:  --  Признаться,  он  был мне небезразличен, поэтому я  все  это
восприняла так болезненно.
     -- Как его звали?
     --   Игорь  Никитский.  Он  работал   в  "Труде",  раскопал  что-то   о
злоупотреблениях на городских рынках, говорил, что есть интересный материал,
а потом исчез без следа.
     -- Это интересно. Надо натравить на это дело внутреннюю полицию.
     -- Не верится что-то.
     Сизов  внимательно  взглянул на жену. Эта  женщина действовала на него,
как наркотик. Он  не мог на нее спокойно смотреть, а сама Ольга, хоть и жила
с ним под одной крышей, все-таки оставалась на некотором отдалении от  него,
как сейчас, на одном диване, но на другом краю. Он сделал приглашающий  жест
рукой:
     -- Иди сюда.
     Взгляд  Сизова,  характерное выражение его лица  безошибочно подсказали
Ольге,  что именно Диктатор подразумевал под этими словами. Она поднялась и,
расстегивая халат, со вздохом сказала:
     --  До сих  пор  у меня  в  наших журналистских  кругах была  репутация
ненасытной бабы. Но, кажется, ты обломал и меня.
     На  следующий  день  Сизов  лично  прибыл  в  Останкино. Он любил такие
неожиданные  визиты,  они открывали  порой много интересного.  Сизов  не раз
слышал  о  своеобразных  методах  правления Фокина.  За  первые  полгода  он
умудрился  разогнать половину  персонала Останкино,  сортируя  его  по  двум
принципам:  долой "голубых" и евреев.  Почувствовав  свою власть и  ответное
сопротивление  своеобразной  "голубой"  оппозиции,  Андрей   просто-напросто
озверел и натравил на них  спецотдел  ФСБ с  тогда еще мало  кому  известным
полковником  Жданом. Тот быстро  пересажал  на  длительные сроки  с  десяток
редакторов  музыкальных программ, припаяв им статью за получение взяток.  Из
эфира   навсегда  пропали  певцы,  активно  проповедовавшие   нетрадиционную
ориентацию.   Иголка,  воткнутая  Сазонтьевым  в  обтянутый  колготками  зад
"голубого принца",  вызвала  последнюю  лебединую  песню  этого  направления
искусства.
     -- Стране нужны воины, а  не  педерасты, -- коротко и емко заявил Фокин
на  одном из своих  еженедельных брифингов. Сизов не  мог понять,  откуда  у
рафинированного,   в  третьем  поколении   интеллигента,   выпускника  МГИМО
появилась эта манера изъясняться грубоватым солдатским  стилем. Но надо было
отдать   Андрею   должное:  его  брифинги  получали  рейтинг  не  ниже,  чем
многочисленные  развлекательные  передачи. Сарказм и остроумие  Фокина порой
имели больший пропагандистский успех, чем многочисленные  газетные статьи  и
нудные передачи официальных аналитиков.
     Еще на  подходе  к  кабинету  Фокина Владимир  услышал интонации явного
разноса. Чуть приоткрыв дверь, Сизов  с  интересом наблюдал  за всей сценой.
Андрей  орал  во всю глотку, и таким  Сизов  его никогда не  видел.  Жертвой
главного  идеолога  был  маленький человек  с  несуразно большой и абсолютно
лысой головой.
     -- Это у тебя не Потемкин, а какой-то Казанова! Конь в штанах!
     -- Но он же такой и был.
     -- Может, он  такой и  был, но  мне нужен фильм  о  покорении  Крыма  и
строительстве Черноморского флота, а не о покорении  всех б... от Петербурга
до Стамбула. И Хохлов эту роль не тянет!
     -- Я понимаю, но зато какая фактура!
     --  Плевать мне на  фактуру! Ты  бы еще  Шварценеггера пригласил на эту
роль. Пересними все, на главную роль возьми Титова.
     -- Но он же в "Екатерине" играл Григория Орлова?
     --  Не  важно,  загримируй,  он  сыграет  все  что  угодно,  хоть  саму
Екатерину.
     В  этот момент Фокин  заметил, что  кто-то подсматривает  в приоткрытую
дверь. Сгребя со стола папку, он запустил ее в сторону любопытствующего,  но
не попал.
     -- Закрой дверь, мерзавец! -- крикнул Андрей.
     Появление  Сизова он  никак  не ожидал, но  смутился  по  минимуму,  на
какую-то секунду.
     -- А-а...  это  вы, Владимир  Александрович. Я  думал, кто-то из  наших
балбесов подсматривает.
     Режиссер будто  растворился  в воздухе.  Пожав руку  главному  идеологу
страны, Сизов, усаживаясь в кресло, спросил:
     -- Лютуешь?
     --  Да,  приходится.  Поголовье  дураков  в  России,  несмотря  на  все
стерилизации, неуклонно растет.
     -- Кстати, тебе не кажется, что ты перекармливаешь зрителя этими своими
историческими эпопеями?  Я вчера видел  их по всем четырем каналам, в голове
аж все смешалось, Екатерина, Елизавета, графья и князья.
     -- Ну, мы вообще-то заказали десять таких сериалов, по пятнадцать серий
в каждой.  Пока готовы шесть. Надо же воспитывать страну в  гордости за свое
прошлое. Особенно молодежь.
     --  Все верно,  только вот  как  раз  о  молодежи я  и  хотел  с  тобой
поговорить.  Что ты думаешь о  Союзе молодежи? Я посмотрел хронику  прошлого
года, это просто гитлер-югенд какой-то.
     Фокин тяжело вздохнул, закурил сигарету.
     --  Я сам не могу  спокойно  смотреть на это  все. Особенно  новогоднее
факельное шествие по столице. Прямо  Нюрнберг тридцать восьмого.  Но сделать
ничего не  могу. Прямые патроны Союза Ждан и  Малахов. Создавалось-то все  с
хорошей  идеей  --  помочь молодым  в подготовке к  службе в  армии.  Ну,  а
вылилось все вот в это. В союз пошли пацаны из неимущих слоев населения, тем
у кого не было  денег на шикарные дискотеки и клубы. Соответственно они себя
и повели. Погромы кислотных дискотек, отлавливание проституток с последующим
купанием в дегте  и перьях. Уличную шпану они почти ликвидировали, но какими
методами!
     -- Да, перегибы серьезные.
     --  Просто  в Союз ринулись  и  те,  кто  раньше  примыкал к фашистам и
националистам. Союз их всех устроил.
     -- Значит, ты к его созданию не причастен?
     -- Нет. Я только подал идею.
     -- Ладно, и это уже хорошо. Теперь скажи, не кажется ли тебе, что у нас
слишком много передач, восхваляющих офицерство, армию?
     Фокин с изумлением посмотрел на Диктатора.
     --  Но  два года  назад  вы наоборот говорили, что надо поднять престиж
армии! Мы это сделали. Конкурс  в военные училища больше, чем в ГИТИС, когда
такое было?
     --  Нет, все это хорошо,  но...  --  Сизову  не хватало  слов,  и он по
привычке поднялся и начал расхаживать по кабинету, -- понимаешь, это уже как
переслащенное варенье, до приторности. Не боишься обратного эффекта?
     Андрей пожал плечами:
     -- Пока нет. Главное, что мы сумели оторвать  большую часть молодежи от
поклонения западной культуре, да и просто вырвать из плена наркотиков.
     --  Ладно,  пока оставим это.  Меня больше  волнует другое.  Ты  что-то
сильно  перегнул  с  национальным  вопросом. Соломин говорил,  что  ты хотел
закрыть в Татарии и Башкирии все  газеты  на национальных  языках, медресе и
чуть ли не запретить местное вещание?
     Фокин упрямо насупился.
     -- Все  эти  медресе  просто кузница  кадров для боевиков-исламистов. А
предлагал я это сделать во время той зачистки в Чечне, на всякий случай.
     -- Пойми,  Андрей,  присматривать за  экстремистами -- дело ФСБ, а тебе
нельзя разжигать ненависть в сердцах.  Так что не свирепствуй. Нам  не нужны
новые Чечни в центре России. С  национальным вопросом будь поосторожнее, это
я тебе не приказываю, просто очень прошу.
     --  Хорошо, посмотрим внимательнее, что у  них  хорошего  и  что --  не
очень.
     В  тот  же  зимний  вечер  в  одном  из  московских  районов  на углу у
двенадцатиэтажной высотки стояли  двое парней. Было  холодно, и оба невольно
начали  исполнять некое подобие странного танца. Одеты они были одинаково, в
короткие   кожаные   куртки   на    меху,   джинсы   и   высокие   армейские
полусапожки-берцы. Головы  подростков прикрывали черные вязаные  шапки  типа
"горшок"  плотной двойной вязки.  Большой  круглый значок-кокарда на груди с
цветами национального флага дополнял своеобразный наряд.  Любой  из  жителей
столицы по этому облачению мгновенно  приписал  бы юнцов к дружинникам Союза
молодежи.
     -- Где  же  этот  твой Витек?  --  спросил один из  подростков, тот что
повыше.
     -- Откуда я знаю, должен был прийти полчаса назад.
     -- А позвонить ему нельзя?
     -- Нет у него телефона.
     -- Черт, Серый съест нас со всем дерьмом!
     -- О, идет!
     -- И не один.
     Из-за угла действительно вывернулись двое, оба невысокого роста,  в той
же молодежной униформе.
     -- Ты что так долго?! Охренел, что ли?
     -- Леха, ей-богу не виноват, папан прицепил, совсем не хотел отпускать.
Загнал  в спальню и  запер.  Хорошо  вот Мирон зашел,  вытащил меня. Кстати,
знакомьтесь, Вовка Миронов, или просто  Мирон. Он в Москве всего две недели,
переехали из Молдавии.
     Столичные  пацаны  с  любопытством  рассматривали  новичка.  Невысокий,
щупленький, с несколько  растерянной улыбкой на губах. Но надо было спешить,
и Леха скомандовал:
     -- Пошли, сейчас ротный нам такой втык пристроит, мало не покажется.
     Путь  их был недолог,  через  два квартала  они поднялись  на  крыльцо,
пристроенное  к  торцу пятиэтажки  с  вывеской  "Опорный  пункт порядка".  В
большой комнате было жарко и висел занавес табачного дыма. Человек  тридцать
молодых парней в возрасте  от пятнадцати до двадцати хохотали над анекдотом,
рассказанным  самым  старшим  из  них,  высоким  красивым  парнем с  красным
шевроном на рукаве. Увидев опоздавших, он насмешливо воскликнул:
     -- Боже  мой, кого  я вижу!  А я  думал, вы  уже  драпанули  к  финской
границе.
     Леха и  его  попутчики  смутились.  Ротный командир  и  будущий философ
Сергей  Александров по  кличке  Серый  учился  на  третьем курсе МГУ.  Своим
интеллектом  и циничным складом ума он приводил в восторг подопечных, парней
крепких, но  не блещущих начитанностью и остроумием.  При  этом  Серый  имел
черный пояс по каратэ и пальцами спокойно гнул монеты,  фокус, на который не
был способен ни один из его  волонтеров. Кличку свою придумал сам, выводя ее
не из имени, а из характера любимого зверя. Серый в свое время пришел в Союз
молодежи просто из любопытства, но  потом втянулся.  Власть и обожание сотни
парней  пьянили  его,   как   вино  или  наркотик.  Чтобы  подчеркнуть  свое
превосходство, он  никогда не  ругался матом,  а своих  подчиненных  изводил
отточенным, литературно выверенным ехидством.
     -- Да это все Витька, его ждали, -- с досадой сказал Алексей.
     -- Пахан взбеленился, не пущу,  говорит, и все. Еле выбрался из дома...
-- оправдываясь, вздохнул Виктор.
     Серый тут же прервал его:
     -- То,  что твой папандреу  несознательный  элемент, мы  все знаем.  Но
пятая глава  устава гласит: "Солдат Союза молодежи, дав слово, всегда держит
его".  Так что ты должен  был хоть из шкуры  вывернуться, но прийти вовремя.
Еще  одно опоздание, и  я вышвырну тебя из роты  к  чертовой матери. Кстати,
кого это вы с собой привели?
     -- Это Мирон, мой сосед, -- заторопился с объяснениями Витька. -- Он из
беженцев.
     Серый окинул взглядом новичка. Невысокий, худенький, с небесно-голубыми
глазами и белесыми бровями.
     -- Откуда?
     -- Из Молдовы.
     -- Ну и как там?
     Мирон пожал плечами:
     -- Да нормально.
     Ему показалось,  что  всех разочаровал  его ответ,  от  него явно ждали
чего-то другого. Серый поморщился и взглянул на часы:
     -- Ладно, чего зря время терять. Пора идти.
     Он обернулся к Витьку:
     -- Ну, не забыл, где норка этих козлов?
     -- Нет, ты что!
     -- Тогда веди, С-сусанин! Кулик, командуй.
     -- Первый взвод, выходи строиться! -- рявкнул рослый взводный.
     Под  дружный  гогот тридцати луженых глоток  вся  дружина  вывалила  на
улицу. Шли  колонной по трое, не в ногу, засунув руки в карманы. Это был так
называемый   вольный  стиль  московских   дружин   правопорядка.   В  Питере
предпочитали  ходить,  засунув в карман  правую  руку,  левой при этом делая
четкую строевую  отмашку.  Красноярские  "абреки" носили  непременные  шарфы
цвета российского флага, а во Владивостоке  из-под  любой одежды и  в  любую
погоду должна была торчать тельняшка.
     Народ при виде стройной  толпы "союзников" шарахался к краям тротуаров,
связываться  с ними  не  хотелось никому. Через  десять  минут Витька подвел
товарищей к обычному пятиэтажному дому постройки хрущевских времен.
     -- Здесь, -- он кивнул на подвальную лестницу с торца дома.
     -- Еще выход есть?
     -- Да, с другой стороны.
     Серый оглянулся назад:
     -- Кулик, заткни одним отделением ту дыру.
     Десять  человек  тотчас  отделились от  толпы  и  скрылись  в  темноте.
Остальные подошли к двустворчатым, обитым  жестью дверям. Серый приложил ухо
к двери, прислушался и удовлетворенно кивнул головой:
     -- Здесь они!
     Мирон  понял,  что роли в  бригаде  распределены  давно. В правой  руке
своего соседа  он  увидел  полуметровый  металлический  прут  с  характерной
ребристой  структурой  арматуры, проглядывающей  даже через  несколько слоев
изоленты. В левой руке он держал фонарик. Точно так  же были вооружены и все
остальные "союзники".  Серый  посторонился,  и два самых мощных дружинника с
разбегу  врезались в двери. Засов изнутри  устоял, но не  выдержали петли. С
грохотом  дверь  завалилась,  где-то  вдалеке  мелькнул слабый  свет,  затем
раздался  истошный женский визг. Свет  впереди погас, но дружинникам  он уже
был  не  нужен.  Тройками  врываясь  в  дверь,  они разбегались  по  отсекам
хитроумной   конструкции  подвала.  Впереди  Мирона  пляшущие  огни  фонарей
высвечивали бетонные  закоулки, раздавались крики, возбужденно-агрессивные и
болезненно-панические. Об первого завсегдатая подвала  он просто споткнулся,
почувствовал   под  ногами  что-то  мягкое,  податливое.   Пробегавший  мимо
дружинник посветил на пол, и Мирон увидел лежащего на боку человека, по пояс
голого, худого,  с  черной  бородой  и  длинными  волосами.  Лицо  его  было
запрокинуто и залито кровью, рука неестественно закинута назад.
     "Хиппи", -- понял Мирон. Дружинник побежал  дальше, и Мирон поспешил за
ним вперед,  он просто боялся оставаться  один на один с  этим окровавленным
человеком.  Спотыкаясь и  поминутно  наталкиваясь  на  шероховатые  бетонные
стены, он  шел вперед. В  одном из отсеков  двое дружинников старательно и с
душой  пинали  обнаженного  парня. Фонариком им подсвечивал  третий.  Мирон,
присмотревшись,  понял,  что  это  его сосед, Витька. Выглядел он довольным,
кивнув на избиваемого, пояснил:
     -- Голубой, пидорюга!
     Мирон пошел дальше. Кое-где под ногами хлюпала вода, пахло  откровенной
канализацией. Похоже  было, что  рейд  подходил  к концу,  криков  больше не
слышалось, где-то впереди уже звучал смех. Лиц Мирон не видел, слышал только
возбужденные голоса:
     -- Блин, вот они куда ушли, здесь дверь в подъезд открыта!
     -- Двое еще в отдушину нырнули, я одному хорошо так  по заднице  прутом
достал!
     -- Вонища какая-то, не то уксус, не то ацетон.
     -- А ты не понял, что ли? Ханку варили.
     Откуда-то сбоку раздался громкий голос Серого:
     -- Осмотреть подвал, все закоулки.
     Лучи фонарей снова пришли в движение, а Мирон все так же на ощупь начал
пробираться вперед. Вскоре он  увидел  более  сильный  свет.  Горела обычная
лампочка, подвешенная к потолку.  Судя по всему, в  этом  большом отсеке был
центр  притона.  Два старых,  продавленных  дивана, пара  ящиков и плитка на
одном из  них  -- вот и весь интерьер  подвального клуба. Опрокинутый ковш с
мутным варевом,  грязные  шприцы и развешенные  на проводе  тряпки с пятнами
засохшей  крови, пара резиновых жгутов  --  все  это  не оставляло  никакого
сомнения, чем занимались завсегдатаи подвала.
     В  самой  комнате  находились двое, Серый и  тот самый взводный, Кулик.
Сначала Мирон  не понял, что они  делают. Сосредоточенно  и осторожно  Серый
разворачивал небольшой полиэтиленовый пакет.
     -- Блин, да это же гера! -- тихо сказал он. -- Вот удача!
     -- Сколько?
     -- Десять чеков.
     -- Как делить будем?
     --  Шесть ментам,  четыре нам... Хотя нет,  хватит  им и четырех чеков.
Остальное загоним. Он сейчас стоит в десять раз дороже ханки...
     В это время за спиной Мирона послышались возбужденные голоса, полоснули
лучи  фонарей,  и  он вынужден  был  шагнуть  в  освещенную зону. Серый даже
немного вздрогнул, настолько бесшумно и неожиданно выросла из темноты фигура
новичка.
     -- А это ты, молдаванин... -- протянул ротный.
     "Видел  он  что  или  нет?"  --  мелькнуло в голове  студента-философа.
Большую   часть  найденных   наркотиков  дружинники  сдавали   милиции,  для
отчетности,  но  некоторую  их  долю  ротный  обычно  припрятывал  и  сбывал
студентам из своего общежития, в основном африканцам.
     Серый  еще  размышлял над тем, что  видел этот пацан, когда в  отсек  с
шумом ввалились трое "союзников". Под  руки  они заволокли  и бросили в угол
того самого  парня  с бородой. Теперь было видно, что  хиппи пришел в  себя.
Сквозь  падающие  на глаза окровавленные слипшиеся волос

      . . .

в  уголок  и думал, что мы его не найдем! -- радостно доложил один.
     -- Встань, сука! -- крикнул на хиппи Кулик.
     Тот  с трудом повиновался. Кулик ногой отодвинул в сторону ящик и встал
перед  старожилом подвала  в  каратистскую стойку.  Резко  развернувшись  на
триста шестьдесят градусов, он ударил  хиппаря ногой в солнечное  сплетение.
Тот  отлетел обратно в  угол и застонал от боли. Дружно заржавшие дружинники
одобрительно захлопали в ладоши. Кто-то даже крикнул:
     -- Браво!
     Но Серый поморщился.
     -- Нет, сколько тебя  можно учить?! Надо точней выбирать расстояние. Ты
же  его только толкаешь, а концентрация удара должна приходиться сантиметров
на пять вглубь тела. Поднимите эту падаль!
     Хиппи снова поставили  на  ноги. Теперь он  стоял,  чуть  покачиваясь и
настороженно глядя на нового мучителя. А Серый без предварительных церемоний
настолько быстро крутанулся и ударил его ногой в грудь, что пленник не успел
прикрыться руками, а захрипел и свалился на пол.
     -- Видишь, -- пояснил Серый. -- Вся энергия ушла в удар, а не в толчок?
Ребра я ему точно сломал. Все понял?
     -- Да.
     -- Повтори.
     Живую грушу снова подняли. Бородач  еле стоял на  ногах, и по лицу было
видно, что дышал он с трудом. Серый оказался прав, два ребра своей жертве он
сломал. Кулик повторил  удар с разворотом, но опять  не  так. Для очередного
показательного удара Серого бородача уже пришлось  держать под руки. Ноги  у
него подламывались, на губах виднелась кровь.
     -- Показываю последний  раз, -- сказал  ротный,  с явным превосходством
оглядываясь по  сторонам. --  Сейчас этот мешок  с костями  ляжет и  уже  не
встанет...
     -- Хватит! -- резко крикнул Мирон. -- Нельзя же так!
     Серый удивленно развернулся в его сторону.
     -- Что ты сказал?
     --  Хватит,  он  же  человек, ему же больно!.. --  В  возбуждении Мирон
стянул  с  головы шапочку, ему было жарко и  страшно. Словно  приняв от него
вызов, снял свою шапку и ротный.
     --  Он не  человек,  он отброс  общества. Уничтожая  таких, как он,  мы
делаем благое дело. Все эти голубые, панки, металлисты -- все они разносчики
сифилиса и СПИДа.  Русское общество должно избавиться от этой нечисти. И мы,
дружины Союза  молодежи,  санитары общества. Мы уничтожаем  всю эту грязь  и
нечисть и расчищаем путь грядущим поколениям.
     Серый  говорил  страстно,  убедительно,  красивым  литературным языком.
Мирон  оглянулся и увидел  горящие глаза остальных парней. Он  упрямо качнул
головой и сказал:
     -- Все равно так нельзя. Только бандиты так делают. Это я точно знаю.
     -- Значит, ты против Союза молодежи? Зачем же тогда пришел сюда? Здесь,
--  Серый  картинно показал рукой в сторону остальных "союзников", -- только
настоящие  парни,  мужики, воины,  солдаты  будущего.  Нам  не  нужны  такие
хлюпики. Уходи. Пропустите его, пусть идет.
     Мирон  почувствовал, как  за его спиной нехотя  расступилась враждебная
толпа, но он не пошел, а отрицательно покачал головой:
     -- Я видел таких, как ты. Они тоже говорили красивые слова, а сами, как
ты, торговали наркотиками...
     Договорить  Серый  ему  не дал.  Страшный удар ногой  по лицу опрокинул
новичка на пол. Кулик настороженно глянул на своего командира.
     --  Выведите  его и дайте  хорошего  пинка.  Да и  вообще, пора  отсюда
уходить, нечего нам дышать этой заразой...
     Его размышления прервал возглас склонившегося над Мироном дружинника:
     -- Бля, да он себе голову разбил!
     Из-под  затылка Мирона растекалась темная лужа. Она особенно контрастно
смотрелась  рядом  с  сивыми   волосами  пацана.  Серый  перевернул  тело  и
выругался. На затоптанном земляном полу лежал большой, угловатый камень.
     -- Быстро! Несите  его  к выходу!  И никому ни  слова про то,  что  тут
произошло!
     Мирона вынесли, Серый и Кулик нервно закурили.
     -- Что делать будем?
     -- Свалим все на этого, -- ротный ткнул ногой хиппаря.
     -- Он нас заложит.
     -- Не сможет.
     Серый пинком перевернул тело бородача, а затем  двумя ногами прыгнул на
его грудную клетку. Раздался треск ребер, и изо рта жертвы хлынула кровь.
     -- Вот и все. Скажем, что это он  проломил молдаванину голову,  а потом
парни его сгоряча заметелили. Пошли, пора вызывать ментов и "скорую".
     Но  все-таки это дело не сошло Серому с рук. В тот  же вечер он попался
на  сбыте наркотиков. Мирон умер, и несколько  дружинников, взятые в  оборот
следователями из департамента по борьбе с наркотиками, дали показания против
ротного. Студент-философ получил вместо диплома десять лет.
     А Сизов настоял на своем. Права дружинников во многом были урезаны, при
их  рейдах были  обязаны  присутствовать представители  милиции. За  ношение
арматуры  или  других  видов  самодельных  дубинок полагался  срок,  как  за
хранение  холодного  оружия. Но  на самом деле все  осталось почти в том  же
состоянии.  Милиции было выгодно свалить борьбу с  уличной преступностью  на
плечи  Союза  молодежи.  Вечерние  рейды  дружинников по  улицам  российских
городов продолжались.
     Сизов  чувствовал,  что  принятых  мер   недостаточно,  его  продолжали
беспокоить  сотни  тысяч парней с холодными взглядами  сверхчеловеков. Но на
время ему пришлось забыть обо всем. В мае грянуло событие, перевернувшее ход
мировой истории.
     Тот  телефонный  звонок  раздался  в  десять  часов  утра.  По   случаю
воскресенья  Диктатор находился в своих любимых "Соснах" и только что сел  с
Ольгой завтракать. Звонил начальник Генерального штаба Авдеев.
     -- Владимир Александрович, есть плохие новости.
     -- Ну, говори.
     --  Талибы  прорвали заслон Мансура и  двинулись на  Таджикистан.  Наши
заставы ведут тяжелые бои, многие  из них  уже уничтожены.  Похоже, что  это
откровенное  вторжение, поддержанное Пакистаном.  У  талибов  много  танков,
тяжелая   артиллерия   и  авиация.  Впереди  идут  таджикские  и  киргизские
сепаратисты. По предварительным данным,  совершено  покушение  на президента
Узбекистана. Его судьба пока неизвестна.
     -- Хорошо, я сейчас приеду, обсудим ситуацию.
     -- Главковерху в Париж сообщить?
     -- Да, но пусть свой визит доведет до конца.
     Положив трубку, Сизов с  силой потер  лицо  и взглянул на вопросительно
смотревшую на него Ольгу.
     -- Ну вот и все, кончились спокойные времена.



     Май -- 30 декабря 1999 года. Сартинов Евгений Петрович.
     тел. (846 39) 3-15-93.




Last-modified: Fri, 23 Mar 2001 06:58:35 GMT

Оцените этот текст: